Зеркальное отражение

Глава 23

Понедельник, 13.45, Вашингтон

Поль Худ и Майк Роджерс сидели за столом в кабинете Худа, изучая психологические портреты, которые только что принесла Лиз Гордон.

Если в отношениях между директором Опцентра и его первым заместителем во время совещания в "баке" и возникла какая-то напряженность, сейчас все личное было отставлено в сторону. Роджерс, натура в высшей степени независимая, при этом имел за плечами двадцать лет службы в армии. Он умел выполнять приказы, в том числе и такие, которые были ему не по душе. В свою очередь, Худ крайне редко отменял приказания своего заместителя, а в военных вопросах – практически никогда. Если же он все-таки шел на это, то только заручившись поддержкой большинства членов высшего руководства центра.

Проблема с Пегги Джеймс явилась полной неожиданностью, однако решение ее оказалось простым. Разведывательное сообщество тесное, слишком тесное для взаимных обид. Лучше пойти на приемлемый риск, включив в состав "Бомбардира" опытного оперативного работника, чем поссориться с Д-16 и коммандером Хаббардом.

Худ тщательно следил за тем, чтобы после стычки с Роджерсом не заискивать перед ним. Генералу это было бы неприятно. Однако Худ заставил себя внимательно отнестись ко всем предложениям своего заместителя, и в первую очередь поддержать его энтузиазм по поводу психологических портретов, составленных Лиз Гордон. Сам директор Опцентра верил в психоанализ не больше, чем в астрологию и френологию. На его взгляд, то, что человек думал в детстве о своей матери, имело такое же отношение к пониманию его склада ума, как и гравитационное притяжение Сатурна, и форма черепа – к предсказанию его будущего.

Однако Майк Роджерс был убежденным сторонником психоанализа, и в любом случае было полезно еще раз изучить прошлое своих потенциальных противников.

Сейчас на экран компьютера была выведена сжатая биография нового российского президента, к которой были приложены файлы с фотографиями, газетными вырезками и кадрами видеохроники. Худ бегло просмотрел подробности жизни Жанина: детство в Махачкале на побережье Каспийского моря, учеба в Москве, быстрое возвышение до кандидата в члены Политбюро и далее до атташе советского посольства в Лондоне и первого советника посольства в Вашингтоне.

Дойдя до психологического портрета, составленного Лиз, Худ стал читать внимательно:

"Жанин видит себя потенциальным Петром Великим наших дней, – написала Лиз. – Он является ярым сторонником укрепления торговых связей с Западом и продвижения в Россию американских культурных ценностей, чтобы российский народ продолжал покупать то, что предлагают на продажу Соединенные Штаты".

Роджерс заметил:

– По-моему, это разумно. Если русские люди захотят смотреть американские фильмы, они станут покупать видеомагнитофоны российского производства. Если они захотят носить куртки с логотипом баскетбольной команды "Чикаго буллс" и футболки с портретом Майкла Джексона, нашим компаниям придется открывать в России новое производство.

– Однако Лиз добавляет: "Не думаю, что Жанин обладает таким же эстетическим чувством, какое было у Петра Великого".

– Тут она права, – согласился Роджерс. – Русского царя искренне интересовала западная культура. Жанин же в первую очередь думает о том, как восстановить российскую экономику и остаться у власти. Главный вопрос заключается вот в чем, и мы это вчера уже обсуждали с президентом Лоуренсом: насколько сильны основания верить, что Жанин не свернет с этого курса и не скатится на позиции военного противостояния с Западом.

– У него нет никакого армейского опыта, – заметил Худ, снова возвращаясь к биографии российского президента.

– Верно, – подтвердил Роджерс. – А как свидетельствует история, именно такие лидеры охотнее всего прибегают к силовым методам достижения своих целей. Те, кто понюхал пороху, знают, какую цену приходится платить. И, как правило, как раз они-то и не стремятся применять военную силу.

Худ продолжал читать:

"Учитывая то, что услышал вчера на совещании в Белом доме генерал Роджерс, я считаю крайне маловероятным, что Жанин полезет в драку, чтобы утвердить себя и задобрить российский генералитет. Он делает основной упор на свои мысли, а не на применение силы и оружия. Первое время после прихода к власти его первостепенная задача будет заключаться в том, чтобы не восстановить против себя Запад".

Откинувшись на спинку кресла, Худ закрыл глаза и сжал пальцами переносицу.

– Кофе не хочешь? – предложил Роджерс, продолжая изучать отчет.

– Нет, спасибо, я нахлебался этого добра, пока летел сюда из Калифорнии.

– А почему ты не попробовал поспать в самолете?

Худ рассмеялся:

– Потому что я получил самое последнее место в салоне и оказался зажатым между двумя человеческими существами, храпящими громче всех на целой земле. Оба они, как только сели, разулись и сразу же отрубились. Обрезанные и отредактированные фильмы, которые крутят в самолетах, я смотреть не могу, так что мне оставалось только написать своим родным письмо с извинениями на тридцати страницах.

– Шарон расстроилась или пришла в бешенство? – поинтересовался Роджерс.

– И то, и другое, и еще много чего, – ответил Худ, выпрямляясь в кресле. – Черт побери, давай лучше вернемся к русским. Кажется, теперь я смогу лучше их понимать.

Похлопав его по спине, Роджерс тоже устремил взгляд на монитор.

– Вот Лиз тут утверждает, что Жанин человек не импульсивный, – заметил Худ. – "Он всегда строго следует плану, подчиняясь своим собственным понятиям о добре и морали, независимо от того, как это согласуется с сиюминутными тенденциями. См. вырезки 3-17А и 3-27В из "Правды"".

Худ вывел на экран упомянутые газетные статьи и выяснил, что в 1986 году Жанин обеими руками поддержал план заместителя министра внутренних дел Абулии расправиться самым жестким образом с преступными группировками, похищавшими иностранных бизнесменов в Грузии, причем свою позицию он не изменил даже после того, как сам Абулия был убит террористами. А в 1987 году Жанин снискал ненависть твердолобых большевиков, отказавшись поддержать закон, который запрещал бы появление двойников Ленина на так называемых вечерах юмора.

– "Человек честный, – вслух зачитал Худ заключительное замечание Лиз Гордон, – который, как показывает история, предпочитает не осторожничать, а идти на риск".

– И сразу же возникает вопрос, – сказал Роджерс, – следует ли понимать под фразой "идти на риск" военную авантюру.

– Меня это тоже весьма беспокоит, – согласился Худ. – Жанин без колебаний приказал милиции применять самые решительные меры в отношении грузинской организованной преступности.

– Верно, – заметил Роджерс, – хотя можно спорить, что это далеко не одно и то же.

– То есть?

– Использование военной силы для поддержания мира – это совсем не то же самое, что использование ее для достижения собственных целей, – сказал Роджерс. – Тут можно говорить об определенной легитимности, которая в психологическом плане сыграет очень важную роль для такого человека, как Жанин.

– Ну, – сказал Худ, – это как раз согласуется с тем, на чем вы сошлись вчера ночью в Овальном кабинете. Жанин не представляет для нас никакой угрозы. В таком случае, давай посмотрим, кто может представлять для нас угрозу.

Худ перешел к следующему разделу доклада Лиз Гордон, который та в шутку озаглавила "Вольные стрелки". Он пробежал взглядом перечень фамилий.

– Генерал-полковник артиллерии Виктор Мавик, – прочитал он.

– Он был одним из тех, кто в 1993 году руководил штурмом телецентра в Останкино, – сказал Роджерс, – в открытую бросил вызов Ельцину и все же уцелел. У Мавика по-прежнему много могущественных друзей как в правительстве, так и в деловых кругах.

– "Однако он не любит действовать в одиночку", – зачитал вслух Худ. – Далее идет наш старый знакомый главный маршал артиллерии Михаил Косыгин, которого наша Лиз весьма красочно описывает как "полного придурка". В свое время Косыгин в открытую защищал двух офицеров, которых Горбачев сместил с должности и наказал за то, что они во время войны в Афганистане отправили своих подчиненных на верную гибель.

– "Горбачев назначил ему максимальное наказание, исключая суд военного трибунала, – прочитал Роджерс. – Косыгин был разжалован в генерал-полковники, понижен в должности и отправлен обратно в Афганистан. Там он лично руководил повторением таких же самых операций. Однако на этот раз у них был иной исход. Косыгин бросал своих людей на базу моджахедов до тех пор, пока она наконец не была взята".

– Определенно, за этим человеком следует приглядывать повнимательнее, – заметил Худ, продвигая текст дальше.

Следующая фамилия, появившаяся на экране, была добавлена к списку совсем недавно.

– Министр внутренних дел Николай Догин, – сказал Худ и начал читать: – "Этот человек еще ни разу не встречал капиталиста, к которому не проникался бы лютой ненавистью. Взглянув на снимок З/Д-1, можно увидеть фотографию, скрыто сделанную ЦРУ в Пекине, вскоре после прихода к власти Горбачева. Догин в то время возглавлял московский городской комитет партии – по сути дела, был мэром столицы, и он втайне пытался заручиться поддержкой мирового коммунистического движения против нового советского лидера".

– Есть в вас, бывших мэрах, что-то такое, от чего мне становится не по себе, – заметил Роджерс, пока Худ вызывал на экран фотографию.

Его мрачная шутка вызвала на лице директора Опцентра улыбку.

Склонившись к самому экрану, Худ и Роджерс прочитали примечание к снимку. В нем говорилось, что американский посол в Москве показывал эту фотографию Горбачеву.

Роджерс откинулся назад.

– Должно быть, этот Догин пользовался чертовски сильной поддержкой, если он сохранил свой пост после того, как Горби проведал о его шашнях с китайцами.

– Совершенно верно, – подтвердил Худ. – Такая поддержка вскармливается годами и превращается в мощную сеть. И в нужный момент она может помочь выдернуть власть прямо из-под законно избранного президента.

Запищало переговорное устройство на двери.

– Шеф, это Боб Герберт.

Худ нажал кнопку на столе, и замок со щелчком отперся. Дверь распахнулась, и в кабинет вкатился взволнованный Боб Герберт. Он бросил на стол компьютерную дискету. Когда. Герберта что-то беспокоило или ставило в тупик, его южный акцент заметно усиливался. Сейчас он звучал особенно заметно:

– В восемь часов вечера по местному времени произошло нечто значительное, – сказал Герберт. – Нечто очень значительное.

Худ бросил взгляд на дискету, которую принес Герберт.

– И что же?

– Совершенно внезапно русские оказались повсюду, черт побери. – Герберт кивнул на дискету. – Сами убедитесь. Загружай ее в компьютер.

Выведя содержимое дискеты на экран, Худ убедился в том, что Герберт нисколько не преувеличивает. Боевые самолеты с полным экипажем перебрасывались к украинской границе. Балтийский флот был переведен в боевую готовность номер два, якобы в учебных целях. А флотилия из четырех разведывательных спутников "Ястреб", обычно наблюдавшая за Западной Европой, перенацелилась на Польшу.

– Москва обращает повышенное внимание на Киев и Варшаву, – заметил Роджерс, изучая новые координаты спутников.

– Самое любопытное в этом то, – заметил Герберт, – что в восемь часов вечера по местному времени умолкла станция связи на Байконуре.

– Только сама станция? – уточнил Роджерс. – Или вместе со спутниковыми тарелками?

– Нет, тарелки продолжают работать в обычном режиме, – ответил Герберт.

– В таком случае, куда же переправляется информация? – спросил Худ.

– Точно мы не знаем – и как раз тут начинается самое интересное, – сказал Герберт. – Ровно в восемь часов вечера по местному времени мы зафиксировали резкое увеличение электромагнитной активности в Санкт-Петербурге. Правда, это вроде бы произошло как раз в тот момент, когда начала свои передачи телевизионная студия в Эрмитаже, так что, может быть, все дело в простом совпадении.

– Но ты не собираешься ставить на это свое месячное жалованье, – заметил Худ.

Герберт молча покачал головой.

– Именно это обещал нам Эйваль Экдол, – задумчиво промолвил Роджерс, продолжая изучать данные о перемещениях российских войск. – Военные начинают действовать. Причем делают они это очень умело. Если рассматривать каждое событие отдельно, в нем нет ничего из ряда вон выходящего, за исключением разведывательных спутников. Различное оборудование и снаряжение регулярно перебрасывается из Владивостока, крупнейшего порта на Тихом океане, в европейскую часть России. Маневры на украинской границе устраиваются дважды в год, и сейчас как раз подошел срок очередных учений. Балтийский флот регулярно отрабатывает действия в прибрежных водах, так что и тут нет ничего неожиданного.

– Ты хочешь сказать, – заметил Худ, – что если не владеть общей картинкой, ничего необычного не увидишь.

– Совершенно верно, – подтвердил Роджерс.

– Но я никак не могу понять вот что, – продолжал Худ. – Если Жанин не стоит за всем происходящим, как от него удалось скрыть такую масштабную операцию? Должен же он видеть, что затевается что-то серьезное.

– Ты, как никто, обязан понимать, что любой лидер хорош только в той мере, в какой эффективна его разведка, – сказал Роджерс.

– Но я также знаю, что если в Вашингтоне любую тайну доверить двоим, она сразу же перестанет быть тайной, – возразил Худ. – Не сомневаюсь, в Кремле все обстоит в точности так же.

– Не совсем, – поправил Герберт. – В Кремле тайна перестает быть таковой, если ее знает хотя бы один человек.

– Вы кое-что забываете, – сказал Роджерс. – Шовича. Такой человек, как он, деньгами и угрозами способен очень эффективно перекрыть информационные каналы. К тому же хотя Жанин, вероятно, и не владеет общей картиной, он должен кое о чем подозревать. Скорее всего, До-гин или Косыгин обратились к нему сразу же после выборов и убедили осуществить учения и переброску войск, чтобы чем-нибудь занять военных и отвлечь их от других дел.

– И Догину это только на руку, – заметил Герберт. – Если на какой-то стадии все пойдет наперекосяк, под некоторыми приказами есть подпись и самого Жанина. Так что никому не удастся остаться чистым.

Кивнув, Худ очистил экран.

– Итак, наиболее вероятным архитектором происходящего является Догин, а его мастерская – Санкт-Петербург.

– Похоже на то, – согласился Герберт. – И "Бомбардиру" придется вести с ним игру.

Худ продолжал сидеть, уставившись на погасший экран.

– Доклад Интерпола будет готов в три часа. И тогда вам, ребята, придется засесть за планы Эрмитажа со всеми уточнениями и дополнениями и прикинуть, как проникнуть внутрь.

– Понятно, – сказал Роджерс.

– Парни из отдела тактического и стратегического планирования работают над возможностью переправить "Бомбардира" на берега Невы парашютным десантом, быстроходными надувными катерами или карликовой подводной лодкой. Работой руководит Доминик Лимбос. Ему уже приходилось решать подобные задачи. А Джорджия Мосли из отдела снабжения знает, какое снаряжение ей придется доставать в Хельсинки.

– Значит, больше уже не идет речь о том, чтобы "Бомбардир" вошел в Эрмитаж легально, в качестве туристов? – спросил Худ.

– Увы, пришлось от этого отказаться, – подтвердил Герберт. – Русские по-прежнему следят за всеми иностранными туристами и фотографируют любых показавшихся им подозрительными людей в гостиницах, автобусах и музеях. Даже если нашим коммандос больше никогда не придется возвращаться в Россию, не хотелось бы, чтобы их фотографии попали в какие-нибудь архивы.

Роджерс взглянул на часы.

– Поль, я пойду присоединюсь к ребятам из ТСП. Я обещал Скуайрсу, что план игры будет готов к тому времени, как он приземлится в Хельсинки, а это произойдет в четыре часа дня по нашему времени.

Худ кивнул:

– Спасибо за все, Майк.

– Не стоит, – сказал Роджерс. Поднявшись из-за стола, он взглянул на старинное пресс-папье в форме глобуса. – Они никогда не меняются, – заметил он.

– Кто? – спросил Худ.

– Тираны, – ответил Роджерс. – Пусть Россия, согласно Уинстону Черчиллю, это загадка, завернутая в тайну и спрятанная внутри головоломки, но лично мне видится, что на самом деле и там все старо как мир – банда жаждущих власти проходимцев вообразила, что знает лучше самих избирателей, чего те хотят.

– Вот потому-то мы здесь, – вздохнул Худ. – Для того чтобы напомнить им, что без драки они ничего не получат.

Роджерс долго смотрел на него.

– Господин директор, – наконец сказал он, улыбаясь, – мне нравится ваш стиль. Мне и нашему генералу Лиз Гордон.

С этими словами он ушел, а следом за ним укатил и Герберт. Худ остался один, в полном недоумении. Ему показалось, что между ним и его заместителем установилась какая-то связь – хотя какая и почему, он не смог бы ответить, даже если бы от этого зависела его жизнь.