Зеркальный ЛуноМИФ

Глава шестая, в которой рассказывают странные сказки

— Это что-то новенькое… — я поудобнее устроилась за зубцом стены. Подзорные чары показывали скользящие по улицам мороки… закованные в отбрасывающие на тёмные стены россыпи мертвенно-тусклых бликов зеркальные доспехи и обладающие явно воинской выправкой. — Наша аномалия показывает зубки?

— Обломается, — фыркнула шиза. — Днём это всё не имеет силы, а на ночь башня надёжно защищена твоей магией. Если, конечно, наши квартиранты ничего не отвинтят.

— Вот, кстати, да, — я развеяла линзовые чары и обратила внимание на следилки нижних этажей. Детишки слопали выданные припасы и свежезажаренного угря на закуску, малость осоловели и поумерили попытки влезть в любые труднодоступные места — Завер, наготовивший для них ужин, теперь взялся готовить для взрослых с помощью младшего зебра с весьма подходящим именем Рахит-ибн-Лукум. Зато теперь мелкие взялись тормошить Жасмин на предмет рассказать сказку. Салах втихомолку посмеивался, глядя на это, и старательно изображал думы атамана-партизана, пока захваченная малышнёй в плен кобылка кидала на него умоляющие взоры.

— Хорошо женщине, греби себе, а тут думать надо… — прокомментировал Глас Свыше ехидно.

— Тенденция, однако… — проворчала я, прикрывая верх башни дополнительным слоем Тени. — Не знаю, умеет ли эта зеркальная пехота лазить по стенам или летать, но рисковать не будем.

— А пока послушаем, какие тут сказки рассказывают.

— Почему бы и нет, коллекцию пополню.

— Дошло до меня, о великий шах, что в славном городе Бадгаде жил один павиан-портной по имени Абу-ибн-Ягун… — сдалась Жасмин, с обречённым видом устраиваясь в клубке облепивших её жеребят. Голос её, впрочем, быстро стал напевным, плавные жесты подхватили нить истории, и кобылка втянулась в повествование, даже я заслушалась, не говоря о её приятелях. Салах — и тот перестал изображать стратегическое планирование неведомо чего и придвинулся поближе, и только Завер не забывал флегматично помешивать в котелке, тоже, впрочем, поглядывая на рассказчицу.

— И вот однажды явилась к нему одна знатная, судя по богатому одеянию, квагга, скрывающая свой лик за плотной чадрой, и заказала себе несколько прекрасных нарядов к празднованию дня рождения эмира, обещав заплатить много золота, если портной сделает их за три дня. Портной пощёлкал любимыми острыми ножницами из далмасской стали в левой задней руке, как всегда делал в раздумьи, и согласился — дело своё он знал, а обещанная плата позволила бы ему жить, не зная забот, целый год. Квагга ушла, оставив ему ларец с прекрасными драгоценными камнями и жемчугом, которыми он должен был расшить платья, и принялся наш портной кроить и шить во все четыре руки и ловкий хвост, но незадолго до окончания срока обнаружил, что у него не хватает нужных дорогих тканей, достойных выданных ему драгоценностей и его собственных великих замыслов — и тогда запер он мастерскую, надел свою красную феску и отправился на базар.

Добыв нужные ткани, и дивный хорсанский шёлк, и прекраснейший самарконский бархат — куда его, впрочем, доставляли коньтрабандой из закатных земель — возвратился наш Абу домой, и с ужасом обнаружил, что его ограбили. Грабители не только унесли камни и жемчуга, но и уничтожили уже пошитые платья, изрезав и разорвав их в клочья. И не успел портной предаться отчаянию и решить, что же ему теперь делать, как в дверь постучали. Явилась заказчица, дабы узнать, готов ли заказ, и портному пришлось рассказать ей о случившемся. Очень расстроилась та квагга, и обвинила сперва портного в сговоре с грабителями, обещав призвать стражу и взыскать с него все убытки, но когда тот уж прощался с белым светом и почти ощущал тьму и смрад зиндана, вдруг передумала и сказала:

— Есть способ поправить дело, исправить твоё преступление, исполнить мои желания к сроку и возместить похищенное, но дело это опасное и трудное. Впрочем, ты можешь и отказаться, и тогда тебя ждут суд и зиндан.

От её улыбки, пусть и едва угаданной сквозь чадру, поплохело портному, но деваться было некуда… Пощёлкал он ножницами, и пошёл ночью в пустыню, как ему велела та квагга. И ровно в полночь в свете звезды Альграб огромная скала, что была похожа на голову льва и имела недобрую славу, издавая по ночам ухающие и ахающие звуки, разинула перед Абу-ибн-Ягуном бездонный зёв зачарованной пещеры.

— Вот так чудеса в нашей пустыне… — подивился портной и тут же скривился. — А зубы эта скала отродясь, верно, не чистила. Фу! Это дельце дурно пахнет, не хочу я туда лезть…

Но в зиндан ему не хотелось ещё больше, и, пощёлкав на удачу ножницами, полез наш павиан в пещеру и тут же в ней заплутал, ругательски себя ругая, ибо забыл взять с собой лампу или факел, и в конце концов свалился в яму. Пытаясь же выбраться из неё, наткнулся он вдруг рукой на холодный металлический предмет. Ощупав его, Абу узнал обычную медную лампу. И в ней что-то бултыхалось, к его удаче.

— Ну, хоть трут и огниво не забыл, вот голова дырявая, — сказал портной и зажёг лампу, фитиль которой загорелся странным голубым пламенем. При его свете он быстро нашёл нужный проход, как ему сказала квагга, и там оказалась удивительная сокровищница. Груды золота и драгоценностей, изукрашенное оружие, великолепные статуи и зеркала в искусных и дорогих оправах, шемарханские ковры, усыпанные драгоценными камнями сосуды, украшения и ткани… Застыл было Абу-ибн-Яго, зачарованный немеряным богатством, но вспомнил слова таинственной квагги, что пещера вскоре вновь закроется на сто лет.

— Эх, вот бы мне джинна в помощники… — вздохнул он, и принялся набирать в лежащий рядом ковёр драгоценности. — Тогда бы я всё вынес. И горя бы больше никогда не знал.

Насыпав на ковёр кучу золотых монет и водрузив сверху ларец с алмазами, смарагдами, рубинами и сапфирами несравненной чистоты и размера, сел наш портной сверху, утомившись, и пощёлкал ножницами от нечего делать.

— Или хоть ковёр был бы летучим… Эх… мечты, мечты, — вздохнул Абу.

Лампа стояла рядом, старая и замызганная в сравнении с блеском баснословных сокровищ. Но протирать её портному было лень. Отдохнув, связал он кисти на углах ковра вместе, пристроил сверху лампу и поволок, кряхтя, узел к выходу. Успел он как раз вовремя — едва он выволок узел из пещеры, как огонёк лампы потускнел, умалился и с тихим шипением погас. И тотчас же раздался голос той самой кобылицы — видно, она следила за ним и ждала у выхода.

— Наконец-то! Ты едва не опоздал! — Квагга быстро подошла к портному.

— Уж как вышло, госпожа, — ответил Абу. — Но я всё сделал, как было велено, и добыча куда больше нашей покражи. Однако… я уже не успею сшить ваши наряды, госпожа. И никто не успеет, разве что джинн какой отыщется.

— О да, джинн… — квагга странно усмехнулась и жадно схватила старую медную лампу. — Сам могущественный и неуловимый Джавдет Каеф-ибн-Джа, раб этой лампы, заключённый в неё самим Кемелом-ибн-Гашишем, мир с ними обоими! Именно это мне и было нужно, глупец, а ты — ты был единственным, кто мог вынести эту лампу из пещеры, ибо ты последний его потомок! Так сказали звёзды, и несложно было подстроить всё так, как нужно мне! Смотри же, несчастный, как я, чародейка Мираж, обрету достойную меня власть!

Портной отшатнулся — личина стройной квагги спала с хохочущей колдуньи, за спиной которой начало восходить солнце, отбрасывая длинные тени. Теперь она возвышалась над Абу, стоя на задних ногах, у неё были кошачья голова, длинный хвост и весьма выдающиеся, как невольно заметил портной, несмотря на удивление и страх, достоинства едва прикрытой прозрачным шёлком фигуры. Мираж меж тем сильно потёрла лампу… и ещё раз… и ещё… но из лампы лишь вырвался слабый лоскуток синего дыма и бессильно повис, вяло колыхаясь.

— Как?!.. Не может быть! — воскликнула Мираж. — Что случилось с джинном?! С моим джинном! Ты!!!

Она посмотрела на портного, в янтарных глазах колдуньи вспыхнула звериная злоба.

— Что ты сделал с лампой?! Говори, червь, пока я не вырвала твои гнилые потроха и не превратила их в гадов, что сожрут тебя заживо!

— Я ничего, я просто… — пролепетал портной, пытаясь отползти. — Я её зажёг, там же темно было… ничего больше, клянусь!

— Что?! — Мираж на миг опешила и разжала руки. Лампа с лоскутом синего тумана упала на песок подле колдуньи в паре шагов от Абу. — Ты… просто сжёг спящего джинна, как гарное масло?! Нет… не может быть! Это невозможно!!! Но если так… Его кровь! Проклятье!!! Ты… Ты лишил меня власти над миром, жалкая вошь с крупа шелудивого верблюда! И ты за это поплатишься! Твоя кара будет ужасной!..

Мираж начала медленно поднимать руки, окутанные сиянием зарождающихся чар. Кошачья морда колдуньи исказилась оскалом дикой ярости, и Абу понял, что дело запахло и вовсе нехорошо. Но тут взгляд его упал на лампу с останками джинна. Дымчатый синий лоскут дёргался из стороны в сторону, тянулся к… и Абу, выхватив левой задней рукой из шаровар своё верное рабочее орудие, схватил своим ловким хвостом лампу, подтянул к себе и воткнул ножницы в туман, струящийся из носика лампы, одним движением намотал его на лезвия, а затем сноровисто перерезал окутанными синей дымкой ножницами простертую рядом длинную тень Мираж.

Колдунья страшно закричала, но было уже поздно — синий туман моментально сросся с её тенью и с ней самой, Мираж стала прозрачной и со свистом втянулась в лампу. Утирая холодный пот, портной сидел на песке, глядя на подпрыгивающий колдовской светильник, сыплющий угрозами, проклятиями и мольбами, пока не ощутил мокрой спиной и носом холодное смрадное дуновение. Пещера… она вот-вот закроется, вспомнил он.

— Нет уж, таких желаний мне не надо, пропади они пропадом… — сказал Абу, поднявшись, и более не слушая криков и посулов лампы, метким пинком отправил её в закрывающуюся львиную пасть. Облегчённо вздохнув, портной взялся за узел и потащил своё обретённое богатство домой. С той поры он разбогател и жил в достатке, добытый в пещере ковёр на всякий случай от греха намертво приколотил к стене, и никогда больше не ходил в пустыню по ночам и не приближался к той скале, возле которой, говорят, с тех самых пор на закате можно увидеть странную тень на песке, которая будто просит о чём-то, заламывая руки.

И так Шахразада и Жасмин закончили дозволенные речи.

— Ну вот, все спят, — слегка охрипшим шёпотом сказала кобылка. — А теперь доставайте меня отсюда, я тоже жрать хочу, проглоты!

— Какая интересная сказка… — пробормотала я задумчиво. Салах с Завером аккуратно подняли Жасмин из кучки сладко спящих на сложенных вместе коврах жеребят и перенесли к очагу, у которого дрых Рахит, подёргивая во сне ногой. Левой задней.

— Ещё бы. Сказка ложь…

— На намёки ты мастер, агась.

— На том сидим, стоим, и прыгать будем.

— А знаете, я эту сказку тоже когда-то слышал, — сообщил вполголоса верблюд, наваливая в миску кашу с изюмом. Положил сверху сухарь с маслом и мёдом, воткнул в кашу ложку, затем передал полученную композицию Жасмин вместе с дымящейся кружкой чая. — Но там одно желание портной таки загадал, и сам же его, то есть её, хм… наполнил, то бишь исполнил. А потому благополучно отвертелся.

— Кто о чём, а Завер про непотребства, — фыркнула кобылка, перебираясь в свой угол. Верблюд лишь добродушно хвостом махнул.

— Я тоже слыхал, — Салах прищурился на огонь, меркнущий в очаге. — Только там был не портной, а разбойник… и он забрал себе лампу, и кажется, даже стал потом правителем. Может, та лампа так до сих пор и валяется в какой-нибудь сокровищнице.

— И да поможет пророк тому, кто её найдёт, — буркнул Завер под громкое чавканье оголодавшей Жасмин. — Тому разбойнику несказанно повезло, если уцелел. Слыхал я про то, как джинны желания выполняют.

— Но кому-то, говорят, и везло, как этому павиану… — не согласился Салах.

— И много таких было? — хмыкнул верблюд, однако их жаркий спор шёпотом меня уже не интересовал.

С джиннами мне тоже доводилось иметь дело, и согласна я была скорее с Завером. Слишком уж пакостное у этой компании чувство юмора. Проще не связываться. Да и в любом случае, пора спать.

— Надеюсь, завтра никого не принесёт поутру с претензиями и амбициями. — Я зевнула, перебираясь к постели. — Пора уже выруливать из этой истории.

— Количество перешло в качество?

— Именно. Доброй ночи.

— Доброй.