Осколок пятый. Следствие начинается

Правду говорят мудрые люди: нет худа без добра. Крушение экипажа произошло недалеко от Сыскного Управления, Вареньке показалось, они и пяти минут с Всеволодом Алёновичем не прошли, как уж показались угрюмые стены этого величественного здания. У крыльца с высокими, не каждый этак ногу сподобится поднять, ступенями Зеркальщика окликнул молодой щеголеватый мужчина в форменном чёрном мундире с белыми отворотами.

- Всеволод, - дознаватель широко улыбнулся, с интересом покосившись на Варвару Алексеевну, - рад встрече, дружище! Признаюсь, давненько не видел тебя в обществе барышни, да ещё столь очаровательной.

- Здравствуй, Анатоль, - коротко ответил Всеволод Алёнович. – Позволь представить тебе мою помощницу, Варвару Алексеевну.

Чёрные, воистину бесовские, глаза Анатоля масляно блеснули. Мужчина покрутил головой, белозубо усмехнулся:

- Ох, и хитёр же ты, братец. А я вот, признаться, даже не догадался какую-нибудь прелестницу своей помощницей сделать, чтобы коротать с ней не только редкие часы досуга, но и минуты служебного затишья.

- Варвара Алексеевна моё Отражение, - резко возразил Всеволод Алёнович, и Варенька отчётливо услышала в его тоне треск ледяных осколков, на которые со всего маху наступили сапогом.

Разудалая улыбка моментально исчезла с лица Анатоля, мужчина низко поклонился, по-военному щёлкнув каблуками:

- Прошу меня простить, сударыня, я не имел помысла оскорбить Вас.

- Я не сержусь, - мягко произнесла Варвара Алексеевна, и сама не поняла, кого именно успокаивала: стоящего напротив Анатоля или Всеволода Алёновича, источающего холод почище ледяной глыбы, коим целая глава отводилась в дневниках великого путешественника и мореплавателя, дерзнувшего отправиться в страну вечного холода. Сама барышня, стужи не любившая, никак не могла понять, зачем нужно было пускаться в столь опасное путешествие, да ещё и так скверно к нему подготовившись, но описание огромной ледяной горы в полном безмолвии дрейфующей в студёном море запомнила очень хорошо. Пару раз сия гора даже во сне являлась, отчего Варенька просыпалась с криком, до смерти пугая верную Малушу.

Анатоль отвесил ещё один почтительный поклон, звучно щёлкнул каблуками, по-военному чётко развернулся и удалился. По тому, с какой поспешностью мужчина ушёл, девушка решила, что он не поверил в искренность её прощения, и опечалилась мало не до слёз. Ещё бы, какой барышне лестно будет, коли её за чудище бессердечное почитать станут! А ведь она от чистого сердца…

- Варвара Алексеевна, - Всеволод Алёнович мягко взял девушку под руку, повлёк по высоким ступенькам в Сыскное Управление, - осмелюсь заметить, что Вы совершенно напрасно себе печалите сердце всевозможными скорбными размышлениями. Анатоль норовом подобен молодому годовалому псу, коего даже самый строгий хозяин на цепь не посадит, потому как не выдержит скорбного воя.

Варенька хихикнула, красочно представив статного Анатоля с цепью на шее рядом с покосившейся будкой. Однако привитое маменькой, а особенно верной Малушей воспитание обязывало укорить за столь нелестное сравнение, а потому барышня строго, копируя свою горничную, покачала головой и молвила:

- Ай-яй, Всеволод Алёнович, разве можно человека с псом сравнивать?

По губам мужчины скользнула улыбка.

- Я лишь хотел сказать, что если бы Анатоль затаил на Вас какую-либо обиду, то непременно сказал бы об этом. Он не умеет таить зло… впрочем, все остальные чувства и помыслы он также не утруждает себя утаивать.

- Куда же в таком случае, по Вашему разумению, направился господин дознаватель?

- Разумеется, сообщать всем, что я обрёл Отражение, - пожал плечами Всеволод и тут же с тревогой посмотрел на девушку. – Надеюсь, Вам сие известие не будет неприятно? Может, Вы предпочли бы скрыть, что стали…

- Глупости, - фыркнула Варвара Алексеевна, от возмущения даже перебив Зеркальщика. – Возможно, Всеволод Алёнович, у Вас и сложилось превратное мнение о моём благоразумии, но смею заверить Вас, я не из тех легкомысленных барышень, кои питаются мужским восхищением, подобно бабочкам, пьющим нектар. И я охотно принимаю Ваше внимание, потому что… - девушка смешалась, некстати вспомнив, что благовоспитанным девицам не подобает говорить о своих чувствах, да ещё и наедине с кавалером, но потом решительно тряхнула головкой и отважно закончила, - потому что Вы мне весьма импонируете.

На этом отвага решила, что всего хорошего должно быть в меру, и покинула Вареньку. Барышня покраснела и, чтобы скрыть смущение, юркнула в дверь, галантно распахнутую перед ней Всеволодом Алёновичем.

Холл Сыскного Управления, куда попадал всякий, дерзнувший переступить порог сего учреждения, поражал не столько блеском и великолепием (да и откуда бы им взяться в государственном-то заведении?), сколько строгостью и величественность. Варвара Алексеевна судорожно сглотнула и невольно подалась назад, ощутив себя крошечной песчинкой, порывом ветра занесённой туда, где ей находиться ни коим образом не следовало бы. К счастью, отступив, барышня попала прямиком в тёплые, сильные руки Зеркальщика, в коих моментально обрела утраченные было спокойствие и дружелюбную весёлость. В самом деле, чего она переполошилась, словно влетевший в дом воробьишка? Ну, подумаешь, потолок такой высокий, что при взгляде вверх даже голова кружиться начинает, в доме купца Ипатьева, куда Варенька с сестрицами на именины к старшей дочери купца ездила, потолок ничуть не ниже. И позолоты столько, что даже глазам больно. А здесь позолоты вовсе нет, зато служащих вокруг словно мурашей в растревоженном муравейнике. И все так же по-муравьиному деловиты и хлопотливы. Кто-то с бумагами куда-то неспешно шествует, кто-то у полукруглой стойки стоит, кто-то на службу только пришёл, отряхивается от уличной пыли, кто-то, наоборот, выходить собирается, цилиндр надевает да трость берёт.

- Ну вот, а я о чём говорил, - прозвучал над ухом девушки негромкий шёпот Всеволода Алёновича. – Все поглазеть прибежали, а ещё говорят, что любопытство только женскому полу свойственно!

- Всеволод Алёнович, друг мой, - прогудел какой-то седовласый мужчина, неотрывно глядя при этом на Варвару Алексеевну. – Утро доброе, сокол ясный, а мне казалось, Вы сегодня на службу не придёте.

- Доброе утро, Аркадий Акакиевич, - вежливо ответил Зеркальщик, - позвольте спросить, на основании чего Вы решили, что сегодня я непременно манкирую своими обязанностями? Прежде, помнится, такого не бывало.

Мужчина развёл руками, добродушно усмехнулся:

- Так как же, Всеволод Алёнович. Вы после беседы с нехристем этим, Вороном коего кличут, такой бледный и квёлый был, что краше только в гроб кладут! По-моему разумению Вам бы дней с пяток отлежаться следовало бы.

Варенька испуганно охнула, прижала ладошку к губам и метнула быстрый взгляд на Всеволода Алёновича. Умирающим он, слава Богу, не выглядел, измождённым тоже. Наоборот, в каждом жесте и взгляде таилась такая сила, которую не у каждого легендарного богатыря сыщешь.

- Благодарю за заботу, Аркадий Акакиевич, - церемонно ответил Зеркальщик, подхватывая Вареньку под руку и мягко увлекая к лестнице, - смею Вас уверить, я совершенно здоров и отлично себя чувствую.

Седовласый чиновник, у коего барышня с запозданием приметила весьма внушительное брюшко, усмехнулся в густые усы, напоминавшие щётку, которой Малуша одежду барскую чистила, и одобрительно посмотрел на Варвару Алексеевну:

- От всего сердца поздравляю Вас, Всеволод Алёнович с обретением своей суженой. Правду люди молвят: любовь дарует душе крылья, а телу обновление.

Варенька только и успела, что улыбнуться благодарственно, как Зеркальщик уж по лестнице её повёл, на каждом шагу то приветственно кивая, то обмениваясь рукопожатиями, а то просто улыбаясь в ответ на дружеские восклицания.

- Вас здесь любят, - заметила девушка, когда они с Всеволодом Алёновичем оказались в просторном коридоре, по которому гуляли столь сильные сквозняки, что пламя в светильниках испуганно ёжилось и жалось к стенкам.

Зеркальщик бросил на девушку пристальный взгляд и спросил нечто, до крайности барышню изумившую:

- Вас это удивляет?

- Что, простите? – захлопала глазами Варенька, чувствуя себя глупышкой, навязывающейся взрослому мужчине.

Однако Всеволод Алёнович над непонятливостью девичьей смеяться не стал, даже бровью не повёл, лишь повторил терпеливо:

- Вас удивляет, что меня любят?

Варвара Алексеевна вспыхнула и пару минут лишь разевала рот, как вытащенная из воды рыба. Нет, слова-то у барышни были, даже много слов, целое объяснение, очень пылкое и убедительное, но… неоформленное. Мысли в голове бились наподобие попавшей за стекло мухи, которая жужжит, бьётся и не видит, что распахнутое окно совсем близко от неё.

- Да как Вы могли такое подумать! – возмущённо пискнула барышня, когда смогла хоть как-то управлять речью. – Мои слова были лишь подтверждением очевидного факта, его… - Варенька запнулась, вспоминая сложное слово, которое часто слышала от батюшки во время его разговоров о делах служебных.

- Констатацией, - подсказал Зеркальщик, но сделал это столь мягко и непринуждённо, что девушка не почувствовала себя, как в беседах со старшей девицей, нерадивой ученицей, не подготовившейся к уроку.

- Именно, - кивнула Варвара Алексеевна, - это была констатация факта.

По губам Всеволода Алёновича скользнула лёгкая улыбка. Зеркальщик мягко подвёл девушку к высокой массивной двери, таинственно поблескивающей в трепещущем свете светильников. Барышня невольно отметила, что отражается в двери, словно в зеркале. Интересно, это нарочно так сделано или просто слуги очень старательные? Варенька с любопытством огляделась по сторонам, но тут Зеркальщик распахнул дверь и сделал приглашающий жест.

«Ладно, будет ещё время всё рассмотреть», - решила Варвара Алексеевна и грациозно, подражая маменьке, вплыла в кабинет.

- Я распорядился поставить для Вас стол и кресло, - уголки губ Всеволода приподняла лёгкая ироничная улыбка, - правда, служба у нас такова, что засиживаться в кабинете, скорее всего, не получится.

- А я люблю прогулки, - беззаботно пожала плечиками Варенька и восторженно взвизгнула, заметив очаровательный овальный стол и плюшевое кресло, которое так и манило присесть в него.

- Рад, что Вам понравилось, - улыбнулся Зеркальщик, и барышня как-то вдруг поняла, что это была не просто вежливая, ничего не значащая фраза. Всеволод Алёнович был действительно доволен, что смог порадовать её, Вареньку.

Девушка уже лучезарно улыбнулась и хотела разразиться похвалами, вполне искренними и идущими от чистого сердца, как вдруг овальное зеркало, висящее на стене, плеснуло тревожным красным светом и загудело.

- Прошу прощения, Варвара Алексеевна, срочный вызов.

Всеволод подошёл к зеркалу, провёл по нему ладонью и коротко произнёс:

- Слушаю.

За стеклом появился краснощёкий одутловатый околоточный надзиратель, поминутно вытиравший пот со лба большим сине-белым клетчатым платком. При виде Зеркальщика мужчина поспешно запихнул платок в обшлаг рукава, вытянулся во фрунт и зачастил, напомнив Вареньке набирающий скорость поезд:

- Ваш Благроть, тут купца Пряникова племянник ихний зарезал.

- А коли и так всё известно, зачем же я вам понадобился? – приподнял брови Всеволод Алёнович, скрещивая руки на груди.

Околоточный выпрямился ещё больше, надул щёки, повращал глазами, а потом выдохнул, словно камень с горы спустил:

- Так племянник утверждает, паскуда такая, что он не виноват. Мы уж его и так, и эдак поспрошали, а он ни в какую. Неповинен, грит, и вся недолга.

- Применение силовых методов дознания запрещено Высочайшим вердиктом, - процедил Зеркальщик, и от его голоса холодом повеяло в кабинете. – Особенно, если допрашиваемый происхождения мещанского либо купеческого.

- Да какого мещанского, что Вы, - пренебрежительно махнул рукой надзиратель, позабывший в эту минуту обо всех страхах, - штудент-нищеброд. Купец Пряников его к себе из жалости взял, пригрел змеищу на груди. А этот неблагодарный его прирезал, а таперича запирается. Неповинен, мол. А как не повинен, когда его прямо на месте преступления застигли всего кровью уляпанного и с ножом в руке.

Соболиные брови Всеволода Алёновича взмыли вверх, ноздри затрепетали, как у гончей, взявшей след, а шрам побагровел.

- Благодарю за донесение, Лев фёдорович, мы с помощницей немедленно отправляемся в дом убитого купца. Надеюсь, подозреваемый ещё там?

- Штудент-то? – переспросил околоточный надзиратель и махнул рукой. – Там, то есть, тут. Мы его никуды не волокали, Вас, Ваш Благроть, дожидаемся.

Зеркальщик чуть кивнул, не столько поклонившись, сколько обозначив поклон, и опять провёл по стеклу рукой, словно стирая отражение околоточного. Немного постоял, думая о чём-то своём, Вареньке не ведомом, а потом повернулся к мышонком притихшей в кресле девушке и чуть виновато произнёс:

- Ну вот, как я и говорил, Варвара Алексеевна, в кабинете долго обитать у нас не получится. Нужно отправляться к Пряникову, покуда наши доблестные стражи порядка студента своими беседами до смерти не замордовали.

- Вы не любите околоточных надзирателей? – удивилась барышня, которая до сего момента была свято убеждена, что все, кто избрал своей миссией службу государеву, – это большая, дружная семья, в коей все стоят дружка за дружку.

Всеволод Алёнович дёрнул щекой, шрам его опять побагровел:

- Скажем так: я не одобряю методов дознания, коим пользуются некоторые, конкретно именно этот околоточный надзиратель.

Варвара Алексеевна хотела было спросить, что же это за методы такие варварские, но Зеркальщик властно произнёс:

- Идёмте, Варвара Алексеевна, нас ждут. А впрочем, возможно, Вам лучше остаться здесь? Насколько я понял Льва Фёдоровича, тело убиенного тоже осталось в доме, а многие барышни боятся вида крови, равно как и зрелища смерти.

- Смею Вас уверить, Всеволод Алёнович, - несколько даже резко возразила Варенька, - я к сим барышням не отношусь. И как Ваша помощница обязана следовать за Вами всюду, куда Вам угодно будет отправиться.

Показалось девушке или нет, но во взгляде Зеркальщика на миг помстилось ей восхищение. Закрасневшись, Варвара Алексеевна поспешно вскочила с кресла и направилась к двери, но Всеволод Алёнович мягко придержал её за руку:

- Если Вы не возражаете, мы пойдём через зеркало.

Барышня, разумеется, не возражала, наоборот, с трудом сдерживалась, чтобы не засиять от восторга подобно бриллиантовому гарнитуру, коий маменька лишь по большим торжествам из шкатулки сафьяновой достаёт. Шутка ли, через зеркало хоть немного попутешествовать!

Зеркальщик без труда определил обуревавшие девушку чувства, но говорить ничего не стал, только в больших серых глазах плеснули смешинки и опять скрылись, спрятались в бездонных глубинах, словно сказочная щука. Всеволод мягко взял девушку за руку и повлёк к зеркалу. У самого стекла Варенька в замешательстве остановилась, некстати вспомнив, как маленькой, бегая за старшей сестрицей, налетела на трюмо и разбила его вдребезги. Сама, слава Богу, не покалечилась, но напугалась сильно, потом месяц близко к зеркалам не подходила. Сейчас давний страх опять всколыхнулся в душе, подобно вонючей болотной жиже, в которую шагнул неосторожный путник. Барышня вся сжалась, не имея возможности преодолеть страх и понимая, что тем самым задерживает дознавателя. А вдруг, пока она тут у зеркала топчется, в доме купеческом несчастного студента истязают?! И душегуб скрывается, сбегает из дома, города, а то и державы. Хотя нет, из державы преступник сбежать точно не успеет, уж больно велика она, из края в край за месяц не проедешь.

Всеволод Алёнович, без труда угадав душевные метания своей помощницы, повернулся к девушке, взял её уже за две руки и мягко произнёс:

- Посмотрите на меня, Варвара Алексеевна.

Варенька послушно подняла взгляд, хоть щёки её и заполыхали от смущения подобно маковому полю.

- Смотрите на меня, - тем же мягким чарующим голосом продолжил Зеркальщик, - не отводите взгляд.

Всё вокруг словно перестало существовать, подёрнулось серебристой туманной дымкой, растаяло в ней. Варенька опять превратилась в невесомый туман, воздушный и таинственный, для которого нет и не может быть никаких преград.

- Ой! – громом прозвучало над ухом Варвары Алексеевны, заставив девушку испуганно вздрогнуть, оступиться и едва не полететь лицом в пол, хорошо, Зеркальщик подхватить успел.

- Чаво расшумелась, дура? – строго рыкнул мужской голос, в котором Варенька узнала околоточного надзирателя, Льва Фёдоровича. – Али Зеркальщика никогда не видала?

- Да где мне енто порождение тёмное видеть-то, - плаксиво ответила девица и звучно шлёпнула себя по губам. – Ой…

- Теперь Вы понимаете, как принято относиться к Зеркальщикам? – прошептал Всеволод Алёнович на ушко своей помощнице.

Барышне стало горько. Так горько, что даже слёзы неправой обиды закипели на глазах, а кровь забурлила в жилах подобно лаве пробудившегося вулкана.

- Глупости это всё и предрассудки, - выпалила Варвара Алексеевна, поворачиваясь так, чтобы видеть всё и всех в комнате, в которой оказалась. – А ещё клевета, за распространение коей можно и штраф получить, вот!

Толстая рябая девка, одно плечо которой было заметно выше другого, щербато усмехнулась и махнула рукой:

- И-и-и, милая, хужее, чем меня барин покойный наказал, уже не будет.

- Рот закрой, дура, - прикрикнул на служанку околоточный, закипая не хуже самовара, - и молчи, пока тебя не спросют!

- Лев Фёдорович, давайте мы с вами пока тело убиенного осмотрим, а помощница моя тут людей опрашивать начнёт, - холодно произнёс Зеркальщик.

- Как скажете, Ваш Благродь, - козырнул околоточный и несколько суетливо направился к двери. – Вот, сюды извольте. Купец тутатки, за ентой дверкой.

- Варвара Алексеевна, - официально обратился дознаватель к своей помощнице, - начните людей опрашивать. Может, кто-то что-то видел или слышал.

- Слушаюсь, - почтительно ответила Варенька и даже чуть присела.

Уголки губ Всеволода дёрнулись, но тут же застыли, лицо превратилось в непроницаемую ледяную маску.

Когда мужчины скрылись в другой комнате, Варвара Алексеевна опустилась на низкий круглый пуфик (потому как деревянной грубой лавке, раскорячившейся у стены, более подобали бы пыточные казематы, чем комната в купеческом доме) и приветливо улыбнулась служанке. Девица на улыбку не ответила, нахохлилась, съёжилась, словно воробей под дождём, и принялась крутить грязный передник.

- Ну, милая, - ласково произнесла Варенька, вспоминая, как именно проводили дознание сыщики в романах, - расскажи…

- Чаво рассказывать, не знаю я ничаво, - пробурчала служанка, ещё сильнее втягивая голову в плечи.

- Ты давно в доме купеческом? – Варенька продолжала ласково улыбаться, приветливо глядя на девушку.

Девица шмыгнула носом, пробурчала чуть слышно:

- Третий год.

- Третий год, - повторила барышня и тут же задала следующий вопрос. – А служишь где? В доме или во дворе?

Девица опять щербато усмехнулась, повела плечами:

- Сперва в дом брали, а как… так на двор отослали.

- Как что? За что тебя на двор отослали?

Служанка опять шмыгнула носом, насупившись посмотрела на барышню:

- Молоды Вы больно, барышня, об таких вещах толковать.

Варенька досадливо дёрнула уголком рта.

- Послушай… Прости, как тебя зовут?

- Меня-та? – девица пятернёй поскребла грудь. – Дунька я.

- Дуня, я почти как целитель, ты мне можешь смело обо всём рассказать.

- Угу, я уже один раз пожалилась, - несговорчиво проворчала служанка, пряча взгляд и опять скукоживаясь, - теперь страховидлом таким хожу. Нет уж, благодарствую за привет да ласку, но ничаво я не знаю, ничаво не видела. Вы-то приехали да уедете, а мне тутачки оставаться. И жизня, пусть и такой образиной, мне ишшо не опостылела, так-то вот, барышня.

Варвара Алексеевна с досадой прикусила губу. Ясное дело, что служанка многое знает и о многом могла бы поведать, да как её разговорить? В романах-то у сыщика такого вопроса не возникало, там все, даже душегубы, едва его завидев, сразу каяться начинали. А девицы и даже знатные барышни и вовсе к ногам падали, в вечной любви и верности клялись. Барышня ещё раз посмотрела на насупленную Дуню и махнула рукой:

- Да ты чего стоишь-то? Присаживайся.

Девица вздрогнула, словно её плетью огрели, оглянулась и отчего-то шёпотом переспросила, всё время озираясь по сторонам:

- Вы ента чаво, мне шта ли?

- А кому ещё? – искренне удивилась Варвара Алексеевна. – Здесь кроме нас с тобой и нет никого.

Дуня переступила с ноги на ногу, горько усмехнулась:

- И не срамно Вам, барышне, над девкой смеяться?

- Да с чего ты взяла, что я над тобой смеюсь?! – рассердилась Варенька, даже на ноги вскакивая от незаслуженного оскорбления. – Сама чисто ёж колючий, не знаешь, с какого бока подступиться, кругом сплошные иглы! Ты хоть понимаешь, что если мы ничего не докажем, то под суд невинный человек пойдёт?!

- А Вам, нешто, не всё равно?

- А вот не всё равно! – Варвара Алексеевна пристукнула ладошкой по столу. – Я за справедливость.

- И-и-и-эх, милая, да рази её хватит на всех, справедливости-та? – махнула рукой служанка. – У меня, вон, сестра утопла от позору, а рази её погубителю чаво было? Нет. Прокопыч, вон, после побоев пластом лежит, даже помереть не может, а Ваньке-кату, который его замордовал, порося подарили. Рази енто справедливо?

Варенька расправила плечи, вскинула голову и отчеканила, стараясь особо выделить каждое слово:

- Мы обязательно во всём разберёмся и накажем виновных по всей строгости закона. Всеволод Алёнович непотребства не допустит.

- Енто Зеркальщик-то? – оживилась Дуня и почесала щёку. – Ну да, эдакой зверина любого загрызёть и не подавится.

Барышня хотела было возразить, сказать, что Всеволод Алёнович человек благородный и воспитания самого галантного, но тут служанка отчаянно махнула рукой, словно в омут прыгнуть насмелилась:

- Ладно уж. Двум смертям не бывать, а одной не миновать. Спрашивайте, чаво хотели, всё как есть расскажу, ничаво не утаю. Но, - девица подняла вверх грязный корявый палец, - токмо то, что сама видела, слышала, али на своей шкуре спытала. Сплетнями да домыслами делиться не стану, и не просите.

- И не надо, - весело ответила Варенька, - расскажи, чего тут у вас в доме происходит? Кто купца убил?

- Кто убил не знаю, не видала, - буркнула служанка и по лицу её скользнула нехорошая усмешка, - а за что, предположить могу. На своей шкуре спытала.

Варвара Алексеевна поспешно придвинула к себе лежащую на столе стопку чистых листов и чернильницу. Рассказ, судя по присказке, обещал быть занятным.

Купец Пряников, ныне представший на суд перед Создателем, слыл человеком весьма набожным и милосердным. Усиленно помогал церквям, содержал театр на Малой Васильковой, каждое Рождество присылал подарки в воспитательные дома. Выпалив сию хвалебную оду почившему барину, Дуня откашлялась, а Варенька согласно кивнула. Ничего нового служанка ей не поведала, всё это барышня и так знала.

- Вы погодьте головой-та кивать, барышня, - усмехнулась Дуня, ладонью вытирая нос, - енто всё присказка. Так сказать, внешняя обёртка, навроде той, в которые ушлые торговцы самые завалящие товары заматывают, чтобы разиня какой обзарился и купил.

- А что же таилось под благопристойной обёрткой господина Пряникова? – спросила Варвара Алексеевна, которой уж наскучила длинная присказка. Нянька в детстве, помнится, тоже вот так сказки начинала: разведёт присказку, а потом, на самом интересном месте уж никакой мочи нет терпеть, глаза сами собой закрываются.

Служанка щербато усмехнулась, откашлялась и продолжила.

Все благоденствия, которые совершал купец, были, с точки зрения его домашних и тех, кто имел несчастье близко узнать Василия Афоновича Пряникова, исключительно внешние и показные. В своём же дому маска великодушного и просвещённого барина и мецената слетала, обнажая неприглядные звериные черты. Любил купец после баньки с девкой дворовой потешиться, причём потехи его были не любовные (что понятно, почитай, в каждом барском доме одна-две полюбовницы у барина да его сынков имеются), а звериные. Мог кожу со спины снять, мог кочергой железной прижечь, мог волосы по всему телу огнём спалить, а мог иголками наподобие подушки рукодельной утыкать. Ежели девица после перенесённых мук жива оставалась, приказывал её на конюшне плетьми добить али в выгребной яме утопить.

- Да зачем же ему это надобно?! – воскликнула Варенька, с трудом подавляя подкатившую к горлу тошноту.

Дуня передёрнула перекошенными плечами:

- Вот чаво не знаю, барышня, тово не знаю. Люди болтали, что, мол, чародейские каки-то амулеты он болью да страхом девичьими напитывал. Сама не знаю, врать не буду. Про то сестрица моя могла поведать, дык она утопла, царствие ей небесное.

Служанка перекрестилась, Варвара Алексеевна тоже, с неудовольствием заметив, что рука предательски дрожит.

- А отчего утопилась твоя сестра? – спросила Варенька, когда тишина в комнате стала аж позванивать от напряжения.

- Да всё от него, супостата, - охотно откликнулась Дуня, которой, и это чувствовалось, страшно хотелось рассказать обо всём, но что-то сдерживало. То ли давний въевшийся под кожу страх перед барином, пусть и покойным, то ли боязнь прогневить барышню, которая, вот голова бедовая, с самим Зеркальщиком пришла!

Девушка, уловив смятение служанки, приветливо улыбнулась и выжидательно приподняла перо. Дуня вздохнула и продолжила.

Марфуша, Дунина сестра, отличалась красотой ангельской, а разумом превосходила даже сельского целителя, коий с равным пренебрежением пользовал и людей, и скот, не делая меж ними больших различий. Стоит ли удивляться тому, что когда Марфуша исцелила от гнилой горячки единственного на три деревни окрест кузнеца, народ к ней валом повалил. Естественно, шли не с пустыми руками, ведь каждому известно, что, чтобы хворь да беда назад не вернулись, целителя отблагодарить надо. В доме достаток появился, на именины Дуняша, младшенькая в семье, получила настоящую фарфоровую куклу. Вот с той-то куклы и начались все беды, ведь подарил её не кто-нибудь, а купец Пряников, которого Марфуша врачевала после охоты, а точнее, бурного возлияния после оной. Исцелившись, Василий Афонович частенько заезжал в деревню, вёл беседы долгие с Марфушей, спрашивал у неё о целительстве, ничуть не гнушаясь беседой с деревенской девкой, пусть и пригожей. Сама же Марфуша души не чаяла в молодом и любезном купце, всей душой полюбила его и открыла ему все тайны, какие ей самой поведала забредшая в деревушку старая ведьма. Василий Афонович ахал, охал да на ус волнистый пшеничного цвета мотал. А как все секреты потаённые выведал, первым делом потехи ради извёл семью Марфушину, силу свою таким образом испытывая. И столько той силы оказалось, что вся деревня вымерла. Уцелели лишь Марфуша да Дуняша. Несчастная знахарка, пытаясь спасти односельчан, сперва в ноги бросилась своему разлюбезному Васеньке, а как узнала, что сама его научила и тем в хвори лютой повинна, так в омут глубокий и прыгнула.

Дуняша же попала в дом купца Пряникова, забрал он девчонку, как сперва сказал, из жалости, чтобы не сиротствовала. Малышкой она всему верила, хвостиком за купцом ходила, потому частенько и видала то, чего не следовало бы. Например, как куражится купец над должниками своими, как вниз головой их подвешенными держит до тех пор, пока у несчастных кровь из носа да глаз сочиться не станет. Или как мальчиков молодых калечит, в бочках запирает, чтобы они карликами уродливыми становились. Как-то Дунечка не стерпела, открыла бочку и выпустила пленника. Василий Афонович про то узнал, приказал притащить девчонку к себе, да не успел замахнуться, как его так скрутило, что посинел весь купец и замертво рухнул. Доктор вызванный лишь руками разводил, а Дуня, науку сестрицы любимой вспомнив, травок заварила, с ложечки чайной Пряникова попоила, тот и оправился.

- Зря я его, изверга, спасала, - с горечью бросила служанка, - надо было оставить погибать. Много бы я тем жизней неповинных сберегла. Только он, бес окаянный, очаровал меня, как Марфушу, позабыла я обо всём на свете, влюбилась в него до беспамятства. Токмо тогда я поняла, что он любовной магией балуется, змей подколодный, когды Иванушку встретила.

Дуня печально вздохнула и замолкла, а Варенька вывела: «любовная магия» и несколько раз подчеркнула. Сильной чародейкой барышня не была, понимала лишь язык животных, да дар ясновидения слабенький недавно пробудился, вот и всё. Тем не менее, Варвара Алексеевна прекрасно знала, что любовная магия относится, во-первых, к полулегальным (если не попался на использовании, никто не накажет), а во-вторых, требует очень больших затрат сил. Для совершения любовного колдовства нужно, чтобы страсти буквально кипели, словно самовар раскочегаренный, а будет это счастье, страх, боль или горе, для чародейства значения не имеет. Не потому ли и тешился истязаниями покойный купец?

Варенька гадливо передёрнула плечиками, словно на неё кто помоями плеснул, и поспешно спросила, почти выпалила, чтобы поскорее сбросить рухнувший на плечи тягостный груз этой мерзкой исповеди:

- А кто такой Иванушка?

Рябое Дунино лицо зарделось, девица спрятала грубые красные руки под грязный фартук, шмыгнула носом и застенчиво прогудела:

- Дык енто… Штудент он. Племянник супостата ентого.

- Так это его в убийстве купца обвиняют, - ахнула Варвара Алексеевна, в изумлении всплескивая руками.

- Ыгы, - промычала служанка и зло добавила, - ентот, который первым прибёг, мово Иванушку по шее сразу, ишшо толком ничего не спросив.

- Подожди, - барышня повелительно вскинула ладонь, - а как Иванушка в доме купца появился? Как ты с ним знакомство свела?

Дуня вытерла лицо передником, плюхнулась, словно перекисшее тесто, на порожек, поскребла грудь, вздохнула, прокашлялась и продолжила своё скорбное повествование.

Красивый, статный, черноглазый студент Иван, Иванушка, как его промеж себя уже спустя три дня стали звать слуги, а особенно служанки, появился в доме Пряникова год назад аккурат под Рождество. Толком никто так и не понял, с чего вдруг купец решил пригласить к себе своего родича, о котором и не поминал ни разу, но Иван прибыл к дядюшке, поселился в отведённых ему наверху небольших покоях, восторженно изучил библиотеку и воздал должное кулинарному мастерству поварихи, которая ради дорогого гостя саму себя превзошла. До весны меж дядюшкой и племянником царили тёплые, воистину родственные отношения, а потом… Что произошло потом, никто из домочадцев так и не понял. То ли весна так дурно подействовала, то ли Василий Афонович взревновал к Иванушке Дуню, которая слыла по всей деревне и на много вёрст окрест первой красавицей.

- Я ить, барышня, красоткой была, - щербато усмехнулась служанка с лёгким кокетством поправляя космы на голове. – Енто меня за связь с Иванушкой барин проклял и обратил в такое страшилище.

- Как проклял? – ахнула Варенька, которая о подобном только в книжках читала. Сказках заграничных с картинками, которые батюшка с матушкой из своих поездок на воды привозили всегда.

- От всей души, - зло сплюнула Дуня и добавила, почесав мясистый нос, - али что там у него заместо неё.

Как выяснилось спустя ещё десять минут сочных проклятий в адрес убиенного, барин наложил на свою любовницу (да-да, Дуня была полюбовницей покойного Пряникова, а потом бросила его, влюбившись в Иванушку) изощрённое проклятие. Она оставалась красавицей до тех пор, пока не принадлежала никому, кроме Василия Афоновича. Как только влюблённая девушка отдала себя всю без остатка своему ненаглядному Ванечке, сей же миг превратилась в безобразную бабищу.

- И быть мне таковой до конца дней моих, потому как злодеюка ентот зарезан, а я всё ишшо страшилище. А коли смерть колдуна чары не сняла, то, знать, ничто их не снимет, - печально закончила Дуня и отвернулась, пряча лицо.

Сердце Вареньки острой иглой пронзила жалость. Барышня вскочила на ноги, бросилась к несчастной и, несмотря на тяжёлый дух, исходящий от тела, обняла её, ласково погладила по плечу, приговаривая:

- Не печалься, милая, мы тебе обязательно поможем. В Сыскном Управлении самые лучшие маги собраны, они любое проклятие развеют.

- Да станут ли они девке безродной помогать? – шмыгнула носом служанка, искоса посматривая на Варвару Алексеевну.

- Конечно, станут, - горячо принялась убеждать девушка. – Всенепременно станут!

- Добрая Вы, барышня, - прогнусавила Дуня, спешно шаря под грязным передником, - вот, примите перстенёчек в дар от чистого сердца, уж не побрезгуйте.

Честно сказать, брать подарок барышне не хотелось страшно, всё внутри буквально криком кричало, что делать этого не стоит, но служанка смотрела с такой отчаянной надеждой, столько в её взгляде было мольбы, что Варенька сдалась.

- Спасибо тебе, милая, - девушка приняла на ладошку простенькое медное колечко, даже без каких-то украшений или каменьев, не спеша примерять его на пальчик.

- Да Вы померяйте, - прошептала служанка и опять хлюпнула носом, - хоть на мизинчик наденьте, не погнушайтесь.

Варвара Алексеевна взяла перстенёк, собираясь примерить его, когда дверь с шумом распахнулась, явив грозного, словно разъярённое божество, Всеволода Алёновича.

- Не стоит этого делать, Варвара Алексеевна, - приказал Зеркальщик и словно бы искру серебряную в сторону барышни метнул.

Руки Вареньки моментально заледенели, из онемевших пальчиков выпал перстень и с тихим звяканьем упал на пол. Дуня испуганно проследила за ним взглядом, потом охнула, заполошно вскочила на ноги и замерла, талым комом снега оседая вниз под пылающим серебряным огнём взором Всеволода Алёновича.

- Ты что же это удумала, - прошипел Зеркальщик, медленно надвигаясь на насмерть перепуганную служанку, - своё проклятие другой передать?!

- А кому я такая нужна! – запальчиво крикнула Дуня. – Кто меня, девку безродную, расколдовывать станет! А для знатной пригожей барышни, чай, спасители найдутся!

Всеволод вскинул правую руку вверх, меж пальцев угрожающе заискрило, засияло, словно молния зарождалась.

- Так ты же сама повинна в том, что с тобой стало, - зло процедил Зеркальщик, по-прежнему держа молнию в руке. – Во всех непотребствах барина участие принимала, девок пригожих, которые чем-либо тебе не угодили, на расправу ему отдавала, парня приворожить пыталась, хоть и знала, что он с другой венчаный.

- Не виновата я, барин! – взвыла служанка, бухаясь на колени и с таким пылом колотясь лбом о дубовый паркет, что он аж потрескивать начал. – Запугал меня Василий Афонович, силой принудил!

Всеволод Алёнович погасил молнию, устало потёр лицо:

- Вся насквозь ты прогнила, самому Зеркальщику в лицо лжёшь, наказания не боишься. Неужели и правда думаешь, что хуже, чем есть, уже ничего не будет?

- А куды хуже-то, барин, - усмехнулась Дуня, неуклюже расправляя юбку. – Красу свою я утратила, единственное, чем в жизни своей постылой гордилась.

- А встречи с теми, кого загубила, не боишься? – так проникновенно спросил Зеркальщик, что даже у ни в чём не повинной Вареньки мороз по коже пробежал.

Девка опять взвыла, вцепилась в волосы, закачалась, словно в припадке падучей, заголосила так, что даже эхо по комнате загуляло:

- Помилосердствуйте, барин! Всё, как есть, расскажу, под суд пойду, любое наказание стерплю, схрон свой потайной открою, токмо пощадите!

- Не ори, - цыкнул Всеволод, - уши закладывает.

Дуня моментально замолкла, тяжело дыша и выкаченными от ужаса глазами глядя на Зеркальщика. Всеволод Алёнович чуть заметно брезгливо поморщился:

- Идёмте, Варвара Алексеевна. Девица сия хоть и много мерзопакостей совершила, но в убийстве своего полюбовника неповинна. Нет следа его смерти на ней… А за другие свои прегрешения ответит по всей строгости закона.

Словно только и дожидаясь этих слов, в комнату вошёл ещё более краснощёкий и одутловатый, чем прежде, околоточный и зычно гаркнул:

- Ну, ты, пошла! В участке с тобой, лиходейкой, живо разберутся.

Вареньке помстилось, что как-то уж слишком Порфирий Прокофьевич своё рвение показывает, не иначе, досталось от Зеркальщика на орехи за выколачивание из студента признания в убийстве купца Пряникова.

- Всеволод Алёнович, - барышня чуть кашлянула, привлекая внимание дознавателя, - а что с тем студентом стало, коего в убийстве обвиняли?

Зеркальщик досадливо махнул рукой:

- Доктор его подлечил, да отправили подобру-поздорову в комнату. Иван Аркадьевич в убийстве своего дядюшки не повинен, хоть и желал страстно ему смерти…

- Если хотя бы половина из того, что Дуня сказала, правда, то смерти Василию Афоновичу многие в этом доме желали, - задумчиво заметила Варенька, размышляя о том, есть ли предел падения души человеческой.

- То-то и оно, - совсем по-мальчишески поддакнул Всеволод и с досадой пнул ножку лавки. – Думал я в един день обернуться, а тут на седмицу хлопот, если не более. И каждого домочадца до самых уголков души просмотреть я не смогу, через мрак, что в некоторых душах царит, пробираться никаких сил не хватит!

Варвару же Алексеевну терзал совсем иной вопрос. Барышня задумчиво потеребила рукав платья, неловко кашлянула, переступила с ножки на ножку, собираясь, да так и не осмеливаясь спросить.

- Да спрашивайте, чего уж там, - махнул рукой Всеволод Алёнович, - у Зеркальщика от своего Отражения тайн нет и быть не может.

- Что Вы сделаете с тем, кто убил купца Пряникова? – выпалила Варенька и покраснела так, что даже уши и шея запылали. – Конечно, я понимаю, что он либо она убивец, а закон един для всех, но…

Барышня смешалась и замолкла, ожидая смешка за девичью мягкотелость, а то и строгого окрика за служебное несоответствие. Однако Всеволод Алёнович девушку удивил безмерно.

- Многое будет зависеть от того, почему преступник решился на подобное душегубство. Какой у него мотив был.

Варвара Алексеевна с нескрываемым изумлением посмотрела на дознавателя. Зеркальщик её взгляд поймал и невесело усмехнулся уголком рта:

- Что, не ожидали подобных речей от дознавателя, чьим девизом должно быть: «Закон суров и беспощаден к любому, преступившему грань»? Только вот жизнь, Варенька, цветная и очень уважает всевозможные оттенки. В том же деле нашем, к примеру. Взять вот хотя бы студента этого, Ивана Аркадьевича. Желал он смерти дядюшке? Ещё как, жаждал страстно! Преступление сие? Без сомнения, особенно если судить с духовной точки зрения, а не мирской. Стало быть, за свой проступок Иван Аркадьевич наказан должен быть.

- Так ведь его и наказали, - всплеснула руками Варенька, - сами говорили, так люто с ним обошлись, даже доктор потребовался, ой…

Девушка конфузливо прикрыла рот ладошкой, сообразив, что ругать околоточного в доме, где совершено преступление, – значит ронять авторитет всего Сыскного Управления, в том числе и Всеволода Алёновича.

К счастью, гневаться Зеркальщик, равно как и пенять помощнице за излишнюю наивность и неосмотрительность, не стал, лишь кивнул одобрительно:

- Совершенно верно. С точки зрения религиозной, проступок искуплён испытанными страданиями телесными и душевными, а потому студент наш очистился и стал невинен. А если со стороны закона взглянуть, то Иван Аркадьевич у нас по-прежнему первый подозреваемый.

- Почему?! – воскликнула Варвара Алексеевна. – У Дуни, между прочим, тоже и мотив был, и возможность.

- Если бы служанка возжаждала убить барина, она сделала бы это, - Всеволод загнул один палец, - во-первых, раньше, а во-вторых, - дознаватель загнул ещё один палец, - изящнее. Насколько я успел сию девицу понять, она весьма ловка в составлении всевозможных зелий и декоктов. Да и к купцу покойному была вхожа в любое время.

- А студенту каков резон дядюшку убивать?

- О, Варвара Алексеевна, - Всеволод Алёнович усмехнулся, покачал головой, - тут мотивов даже несколько. Первый – деньги. Иван Аркадьевич тайно венчан с приёмной дочерью купца Пряникова, мы с Вами с сией барышней обязательно пообщаемся, слуги говорят, особа презанятная. Так вот, если приёмный папаша умрёт, всё в равной доле унаследует супруга и дочь, а это по самым приблизительным меркам составит около пяти тысяч рублей на каждую даму. Согласитесь, весьма заманчиво одним ударом из грязи да в князи попасть?

- Супруга покойного могла рассуждать точно так же, - рассудительно заметила Варенька, которой было непонятно, почему Зеркальщик, точно зная, что человек неповинен, продолжает возводить на него обвинение в убийстве.

- Совершенно верно, - Всеволод криво улыбнулся. – А ещё безутешная вдова могла, зная о тайном браке своей падчерицы, разыграть галантную комбинацию и выставить душегубом Ивана Аркадьевича.

- Так нужно немедленно поговорить с этой женщиной, - вскинулась Варвара Алексеевна, - пока она в бега не пустилась!

- Господь с вами, Варенька, - Всеволод укоризненно покачал головой, - ни один разумный человек в подобной ситуации в бега не пустится, потому как тем самым моментально себя разоблачит.

Девушка досадливо прикусила губку. Ну вот, опять, как матушка говорит, побежало сердце впереди разума. Оконфузилась, да ещё и в первый же день службы!

- Не корите себя, - Зеркальщик мягко коснулся руки барышни и тут же отдёрнул руку, словно обжёгся. – Идёмте, нам ещё с вдовой и приёмной дочерью покойного побеседовать следует.

Загрузка...