Зерна огня, или Свидетель деяния

1. За горами

Лишний день отдыха в Каменном Роге аукнулся неприятно: край неба затянуло черным, и в дорогу выехали при сильном, уже по-осеннему холодном ветре. Злые тучи наползали все ближе, норовили прижать путников к земле, раздавить холодным брюхом: как посмели не переждать непогоду под крышей, что за неуважение! Но вот громады туч разбились о горы и рухнули на землю дождем.

Впрочем, назвать гремящую стену ливня дождем было бы так же глупо, как перепутать шторм с зыбью. Тропа превратилась в кипящую бурунами реку; в неистовом потоке вертелись и прыгали сбитые ливнем ветки, вывороченные из земли камни, песок и перегной. Возвращаться в оставленный позади город было так же немыслимо, как двигаться вперед.

Путники завели коней в лес, под ненадежное укрытие ветвей. Мокрые насквозь плащи отяжелели, давили на плечи холодным неподъемным гнетом. Широкие кроны хоть и сдерживали мощь ливня, но полностью защитить от него не могли. Мариана ежилась и шипела сквозь зубы, когда на нос ей стекала с капюшона очередная струйка холодной воды. Скоро девушка застучала зубами; Барти снял с пояса флягу:

– Хлебни.

Мариана, глотнув, подняла брови:

– Гляжу, ты пополнил запасы?

– Глупо было бы отказываться, – усмехнулся рыцарь. Он тоже сделал несколько глотков и снова передал фляжку спутнице.

Мариана тоскливо вздохнула:

– Хорошее у них вино, а только лучше бы сейчас горячего супа. И сухую одежду. И переждать непогоду под крышей. Только не вздумай говорить, что раз так, нечего было соваться в мужские дела!

Барти дернул уголком губ, словно улыбнуться хотел, да не вышло:

– Думаешь, если я мужчина, то не хочу сухую одежду и под крышу? Ничего, Мариана. Такие ливни долгими не бывают. До Южной Миссии полдня по хорошей погоде, так что к вечеру всяко доберемся.

– Вот и видно себастийца, – буркнула Мариана. – Это у вас там шквалы налетают и уходят, а между Внутренним морем и горами лить может неделями.

Над головой громыхнуло. Пенка тревожно дернула ушами, гнедой присел и коротко всхрапнул.

– Как пройдет гроза, надо ехать, – продолжила Мариана. – Иначе рискуем так и торчать здесь, пока дождем не захлебнемся.

– Значит, поедем, – согласился Барти. – Верней, пойдем. Верхом я сесть не рискну.

Ответные слова Марианы заглушил совсем близкий раскат грома. Грохотало, эхом отражаясь от гор, так долго, что Мариана успела испугаться за коней, выругаться, устыдиться, обрадоваться, что Барти не услышал неподобающих благородной девице выражений, и сообразить, что он, скорей всего, с оными выражениями всецело бы согласился.

– Что ты говорила? – переспросил Барти, когда стихли последние раскаты.

– Что не хочу промочить ноги, – фыркнула девушка. – Моя Пенка не подведет, нам с ней здешние дороги не впервой. Лишь бы дождь хоть малость подутих.

– Хорошо, – кивнул Барти, – раз так, скомандуешь, когда можно ехать.

– Уже скоро, – не слишком, впрочем, уверенно ответила Мариана. – Гроза уходит в горы. А с дождем и ветром ничего не поделаешь…

Двинулись примерно через час. Барти так и не рискнул сесть верхом: непривычного к эдакому буйству стихий коня надежней было вести в поводу. Рыцарь подсадил в седло дрожащую от холода девушку и повел Храпа в поводу, стараясь держаться точно за Пенкой. Яростный ливень сменился сильным, но ровным дождем; все внимание путников уходило на дорогу, а все мысли вертелись вокруг вожделенных горячего супа и сухой постели.

Хотя к предвечерним сумеркам дождь подутих, рыцарь больше не надеялся заночевать в городе. Между тем серое от непогоды море уже виднелось отсюда – и, не размой тропу ливень, вполне можно было бы рискнуть, урвать на дорогу часть ночи, но спать лечь в одной из гостиниц Южной Миссии, знаменитых на весь Полуостров просторными комнатами, обязательными ванными, умелыми поварами и огромным выбором имперских вин.

– Ничего, – шмыгнула носом Мариана, – может, пастушью хижину встретим. Или хоть шалаш охотничий.

– Хорошо бы, – отозвался Барти.

Словно в насмешку над ожиданиями путников, рванул ветер. Мариана смахнула прилипший к щеке лист и ахнула: над морем, выделяясь угольной чернотой на малость просветлевшем небе, ядовитой змеей извивался смерч. Пока далекий, но…

– Свет Господень, спаси и сохрани, – выдохнул Барти. – Он идет прямо на нас!

– Так всегда кажется, – напряженно ответила Мариана. – На самом деле не угадаешь.

– А быстро идет… Так что делать, Мариана? Если не угадаешь… Как-то не по мне спокойно ждать, зацепит или пронесет мимо.

– Эй, – окликнул их сильный басовитый голос. – Эгей, люди, сюда!

Мариана оглянулась. У поворота, где они только что видели голый камень крутого откоса, открылся ход. В просвете его стоял гном. Страж.

– Барти, скорее!

Мариана спрыгнула с седла, поскользнулась, с трудом удержалась на ногах. Развернула Пенку, потянула к Стражу. Кобыла заржала, забилась, девушка всхлипнула:

– Ну же!..

И Пенка сдалась. Потрусила за хозяйкой; а та вцепилась в повод, как утопающий – в брошенную с борта веревку.

Барти замешкался, глядя, как бегут к темному зеву пещеры девушка и лошадь. Рев и треск за спиной подстегнули его; через несколько мгновений оба путника вместе с конями были внутри. Вот только девушка вошла в пещеру на своих ногах, а рыцаря внесло туда, как сухой листок порывом шквального ветра. Барти подвело любопытство: на пороге убежища рыцарь вздумал оглянуться. Он еще успел заметить, как стремительно потемнело снаружи, как рухнуло – почему-то совсем беззвучно – стоящее у тропы дерево. Но тут спина грянулась о камень, и мир погас.

2. Гости Подземелья

Тьму разгонял зеленоватый свет гномьих светильников. Губы Марианы шевелились, но Барти слышал лишь звенящую тишину. Рыцарь потряс головой; в глазах поплыло. Чтобы кое-как подняться на ноги, пришлось ухватиться за гриву Храпа. Однако ноги не держали оказавшегося вдруг в безопасности рыцаря; ему хотелось одного – снова лечь, закрыть глаза и провалиться если не в сон, то хоть в забытье.

Кто-то подергал рыцаря за рукав. Барти с трудом разлепил глаза. Некоторое время не мог сообразить, что перед ним; оказалось, он так и стоит, уткнувшись лицом в Храпову гриву. Оглянулся. Рядом обнаружился их спаситель. Руки бугристые, словно перекрученные корни, огромная, как валун, голова… Вот только глаза – скорее колдуна, нежели Стража. Не просто острые, как у торговцев или молодых работников; не пронизывающие, как у мастеров; взгляд их, казалось, продувает человека насквозь и разрывает в клочья. Как ураган, как необоримая штормовая волна, что несет на скалы… как сама смерть.

Рыцарь пошатнулся. Гном что-то говорил, Барти видел, как шевелятся темные губы, но тишина оставалась ненарушенной. Наконец гном притопнул ногой и попросту – рыцарь даже не понял, как! – усадил человека на пол. Можно сказать, уронил. С маху приложившись задницей о камни, Барти открыл было рот выругаться, да так и застыл: глаза его оказались вровень с глазами гнома, и взгляд подземельного оказался настолько тяжел, что едва не размазал человека по стенке. Сгустившийся до смоляной вязкости воздух застрял в глотке; рыцаря прошиб холодный пот и сразу же бросило в жар; звон в ушах поднялся до невыносимой высоты и рассыпался острыми осколками.

– Теперь слышишь? – спросил гном.

Барти потрясенно кивнул. Закашлялся почему-то; отдышался, выдавил:

– Благодарю.

– Эх и дурень ты, – проворчал гном. Впрочем, осуждения в его голосе Барти не услышал, скорей – удивление с одобрением пополам. А и верно ведь дурень: разглядеть все равно ничего не разглядел, а от смерти на волосок мимо прошел.

Барти снова встал; теперь это далось ему легче.

– Мы обязаны вам своими жизнями.

Гном кивнул. Буркнул:

– Назовитесь, путники.

– Сэр Бартоломью, рыцарь себастийского отряда Ордена святого Карела.

– Мариана… – Девушка хватала ртом сухой подземельный воздух и все никак не могла унять бешеный стук сердца. – С Белых Холмов.

– А, я слыхал о тебе, – кивнул гном. – И о тебе, рыцарь, тоже. Однако что за нужда погнала вас в горы по такой непогоде?

– Мы спешим, – коротко объяснил Барти. По чести сказать, на более длинные речи у него попросту не было сил.

– В Южную Миссию, – добавила Мариана.

– А я уж думал, в Свет Господень, – ухмыльнулся гном. – Ведь вы оба едва там не оказались. Пойдемте, люди, вам нужно обсушиться и отдохнуть.

– А Пе… кони? – спохватилась Мариана. – Я Пенку не брошу!

– Спать с ней в обнимку будешь? – совсем по-человечески съязвил гном. – У нас есть конюшни, девушка.

– Простите, – пробормотала Мариана. Взглянув на рыцаря, подхватила повод Храпа. Барти благодарно прикрыл глаза. Если двумя руками держаться за седло, вполне можно идти вслепую… и даже поспать на ходу.

Конюшня оказалась почти у самого входа. И, видно, были на ней усмиряющие чары: едва ступив в проход между денниками, дрожащие, нервно прядающие ушами кони успокоились. Приняли из рук долговязого человечьего мальчишки-конюха по сухарю, позволили ему снять поклажу.

– За коней не бойтесь, – сказал гном, подхватывая сразу все сумки, – обиходят. Пойдемте, нам недалеко осталось.

Мариана взяла Барти под локоть. Благо, шли и впрямь недолго: по всей видимости, и конюшня, и то место, куда привел их гном, как раз и служили для приема гостей сверху. Гном завел людей в просторную залу с очагом у дальней стены и большим столом посередине. В стенах слева и справа Мариана заметила по две двери под человеческий рост.

– Эти – ваши. – Гном сгрузил на пол сумки и махнул рукой направо. – Отдыхайте пока, скоро принесут поесть.

– Ты как, Барти? – Мариана открыла ближнюю дверь. – Переодеться хоть сможешь?

– Да, конечно, – не слишком уверенно ответил Барти. – Спасибо, Мариана.

Девушка занесла в комнату рыцаря его сумки, повторила:

– Переодевайся, Барти. Хвала Господу, мы живы и в тепле…

Подхватила с пола свои вещи, вошла в соседнюю комнату. Буркнула себе под нос:

– А ты, Барти, и впрямь дурень. Шелудивый пес тебя дери, а если бы не успел?!

Шмыгнула носом, кинула сумку на пол и принялась срывать с себя насквозь мокрую, противно липнущую к телу одежду. Отжала воду из косы, зубами развязала шнурок. Расплетать пока не стала, только кончик распустила малость. Перед огнем бы просушить!

Очаг Мариана заметила не сразу – а заметив, до крайности удивилась. Подземельные и здесь превзошли людей: пламя пылало в глубокой нише в стене – да полно, в нише ли? Уж не общий ли этот очаг на две соседних комнаты? Мариана присела на корточки перед ограждающей огонь кованой решеткой и ахнула: там, в огне, по-кошачьи свернувшись в клубок, спала ослепительно белая, сверкающая, сияющая, невыносимо прекрасная саламандра. По сложенному гребню бежали волны голубоватого пламени, из щелочек ноздрей вырывались крохотные искорки… вытянутую вперед лапу лизало пламя, и чешуя сверкала драгоценными каменьями, сотнями радуг…

Мариана отвернулась, прикрыла глаза ладонью. Перед взглядом плыли фиолетовые пятна, и почему-то хотелось плакать. Шмыгнув носом, девушка вытряхнула из сумки сухую одежду.

Ну да, сухую, как же! Размечталась. Все волглое, отсыревшее, даром что завернуто в парусиновый лоскут, а сумка заговорена на непромокание. Пришлось развешивать на решетке у очага. Ну что ж, вздохнула девушка, зато можно косой заняться. Достала гребешок, начала распутывать мокрые пряди. Голая кожа жадно ловила тепло огня и саламандры. Ушел пробиравший до костей промозглый холод, кровь побежала по жилам быстро и весело; даже усталость отступила, отодвинулась в тень. Правда, взамен пришел зверский голод; так что досушивать косу Мариана не стала, а натянула платье и вышла в общую залу.

Стол украшали блюдо с хлебом, супница и две глубокие тарелки – гномий синий фарфор, тот, посуда из которого наверху ценится вдвое-втрое дороже серебряной. Мариана подивилась богатству приема, но, честно говоря, запах мясного супа и свежего хлеба взволновал ее куда больше.

Мариана постучала к Барти; рыцарь не отозвался. Хмыкнув, девушка стукнула еще и приоткрыла дверь. Ее спутник, видно, скидывал одежду так же поспешно, как и она сама, но потом завернулся в меховое покрывало и прилег. Да так и заснул.

Девушка тихонько прикрыла дверь, села к столу. Горячий суп, щедро сдобренный чесноком и зеленью, окончательно согрел; Мариана невольно зевнула – и поняла, что если сейчас же не ляжет, рискует заснуть прямо за столом.

Одеяло волчьего меха, мягкая подушка, блики огня на стене – еще час или два назад путники даже мечтать не могли о таком ночлеге. Закрыв глаза, Мариана впервые за долгий путь не вспомнила ни о том, что погнало ее из родительского дома, ни о том, что ждет впереди. И снилось ей – впервые за все время странствия – хорошее. Снилось, что идет она по светлым прекрасным залам, по беломраморному полу, расчерченному полосами ярких солнечных лучей из высоких окон. И надет на ней не надоевший мужской костюм, а шелковое платье, изумрудное с медным переливом, расшитое по подолу золотыми лилиями. И на ногах не сапоги, а тоненькие шелковые туфельки, в них так легко ногам, и ступни ощущают жар нагретого солнцем пола и прохладу тени. И волосы ее не в косу заплетены, а убраны в высокую прическу и заколоты шпильками – под платье, золото и изумруды! – а на шпильках тех держится кружевная вуаль, по обычаю скрывающая лицо невесты. Мариана проснулась, еще ощущая кончиками пальцев прохладу шелка. Потрескивал огонь в очаге; не сразу вспомнила девушка, что она – в Подземелье, у гномов в гостях, спасенная от неминуемой смерти. Мариана зевнула; улыбнулась, погладив мех одеяла и невольно вспомнив шелковый трепет под пальцами; пробормотала: «Сплю на новом месте, приснись, жених, невесте», – и снова заснула.

Для сэра Бартоломью утро началось с головной боли – вполне, впрочем, терпимой. Рыцарь открыл глаза: хуже не стало, значит, можно плюнуть и забыть. Но где же он?

На кровати в незнакомой комнате. Полуодетый, укутанный в меховое одеяло. Рыцарь сел на постели, пощупал голову. На затылке волосы слиплись, похоже, от засохшей крови. Спина тоже изрядно ныла, да и руки-ноги подрагивали: как будто накануне с коня упал или жестоко подрался. А вон и камзол, висит на решетке у очага: грязный, как из деревенской лужи. Свет Господень, что ж было-то?! Барти попытался вспомнить, но перед глазами возник лишь идущий с моря смерч – и тьма.

Смерч? Барти потер лоб. Они с Марианой шли в Южную Миссию, был дождь, значит, мог быть и смерч. Где же он оказался? И… где Мариана?! Жива ли?…

Рыцарь подхватился с кровати, уронив одеяло на пол. Споткнулся о собственные сапоги, чуть не упал, неловко дернул ручку двери и вывалился в комнату-залу, при одном взгляде на которую сразу стало ясно – он у гномов.

До второго взгляда дело не дошло: открылась дверь напротив, и вышел… Барти моргнул, потер лоб. Может, его и впрямь приложило смерчем так, что он лежит где-нибудь в лесу и бредит? Или вовсе уже мертв? Хотя нет, вряд ли в Свете Господнем можно чувствовать себя настолько усталым и разбитым. Все-таки бред. Сначала гномы, теперь…

– Барти?!

Вот только навряд ли бред умеет говорить.

– Свет Господень… Серж, это на самом деле ты?! Живой?…

– Правда я, – чуть смущенная усмешка, такая знакомая, кабы не сколотый край переднего зуба да сбритые напрочь усы, – и живой, да. Хотя, как по мне, тому Сержу, которого ты знал, лучше бы оставаться мертвым.

И голос изменился. Беспечная веселость ушла, сменилась насмешливой горечью. А меняться свойственно лишь живым.

– Но… как же?…

– Долгая история. – Взгляд Сержа скользнул по рыцарю, остановился на босых ногах. – Пойдем хоть к огню, что ли.

И такая заботливость не была тебе свойственна. Я помнил тебя другим. Значит, не память шутки шутит, не бред… не бред, не сон… правда!

– Да ну тебя с твоим огнем… иди сюда, дай хоть тебя пощупать… Живой, чертяка! – Барти схватил Сержа за плечи, встряхнул: – Живо-ой! – Облапил со странным не то смешком, не то всхлипом. – Зараза ты, где ж тебя псы носили?! Мы ж тебя похоронили… честь по чести похоронили… Кто ж в той могиле лежит, а?!

– Не знаю, – опустил глаза Серж. – Клянусь, Барти, не знаю. Хотя как убивали его – видел. И хорошо, что честь по чести… Он заслужил. Барти, пойдем, правда, к огню. Что стоять, не столбы.

– Я сплю еще, наверное, – пробормотал Барти. – Или в самом деле так головой треснулся, что…

– Треснулся ты изрядно. – Серж взял рыцаря за руку, подвел к очагу. Передвинул от стола два табурета. – Но сейчас-то все в порядке, не думай. Колдун тебя лечил, хорошо, рядом оказался, он тут с Анже который день возится. – Поймал недоумение во взгляде Барти, пояснил: – Перелом у мальчишки плохой, две кости вдребезги. И по голове его приложили похлеще, чем тебя, а потом еще добавили, да верхом день. Плохо, короче.

– Погоди. – Барти потер лоб. – Колдун, перелом… Так мы и впрямь у гномов? Я не помню ничего. То есть, как здесь очутился – не помню. А со мной девушка была, вот это уже точно. И если с ней что, а я…

– Мариана? Да там она, – Серж махнул на дверь рядом с той, из которой вышел Барти. – Спит. И мой мальчишка спит, самое время поговорить о том, что им знать не нужно. Барти, вы куда сейчас? В Южную Миссию?

– Откуда знаешь?

– Да так, гномьи заморочки. А зачем, ты можешь мне сказать?

– Не бог весть какой секрет, – хмыкнул рыцарь. – Девушке нужно в Ич-Тойвин, я ее сопровождаю. Но тебе-то оно зачем? И, Серж, раз ты жив, какого пса пропал?! Четыре года… Какое, пять уж скоро! Свет Господень, пять лет мы тебя числим мертвым и поминаем как мертвого, а ты?!

– А я и есть – мертвый, – хмуро сказал Серж. – Есть вещи, Барти, после которых лучше умереть.

Рыцарь снова потер лоб, провел ладонями по лицу. Пробормотал:

– Будто сон. Мы ведь тогда быстро тебя нашли. Дольше поверить не могли, такое разве сразу в голове уложишь, чтоб королевские дознаватели ни с того ни с сего королевского же рыцаря хватали. А потом… сэр Тим пригрозил роспуском Ордена, а нам выкинули твой изуродованный труп. Вроде как делу конец. А тот стервец, что дознание вел, ухмыльнулся так, знаешь… Бумага, говорит, у короля, дружком вашим подписанная, завтра приходите, дам почитать.

– Да, знаю. Мне показали. На том я и сломался. – Серж уставился на огонь, заговорил быстро и глухо: – Все им подписал, всю ту чушь, что они напридумывали. Знаю, зря. Если по чести рассудить – очень может быть, что на мне кровь короля теперь. Им нужно было откупиться, найти виноватого, пока король не посносил головы им самим. Вот они и нашли – меня. А настоящий-то преступник остался гулять. А я, Барти… – Спрятал лицо в ладони, признался: – Веришь, я счастлив был, когда тот хмырь мне объявил, что меня больше нет. В мертвецах показалось проще. Он выпустил меня ночью, вывел каким-то подвальным ходом и сказал… сказал: «Вернешься – так развлечемся, нынешнее за счастье покажется!» Но я и без того не собирался возвращаться. Оно мне надо? Для клейма убийцы королевы мертвец годится лучше.

– Мы не поверили, – Барти аж головой замотал. – Мы ж тебя знали, как мы могли поверить?! Сэр Тим поднял всех, кто был свободен, мы пасли того дознавателя без малого два месяца, пока придумали, как выманить его из норы! Но мы его схватили, Серж. И заклятие правдивости у нас было наготове. И даже к королю мы пробились! Вот только король, по лености своей, затянул дело, а там вмешался Капитул со своим дурацким милосердием, вечно оно у них не того касается, кого надо бы! Но мерзавец рассказал всю правду, и его признания слышало до черта народу. Старый король, нынешний король… капитаны всех отрядов, наши рыцари, кто там был, первый министр, секретарь, аббат… вполне достаточно свидетелей, Серж! Почему ты не объявился?!

И почему мы даже не подумали спросить, правда ли то был – ты?… Не в первый раз рыцарей ловят на простоте; кому из нас могла прийти в голову такая, в сущности, нехитрая мысль: что труп можно и подменить?

– Хватит, Барти, – тихо сказал Серж. – Прошу тебя, хватит. Не хочу я всю ту грязь ворошить. Слишком много ее было, грязи… Да и не рыцарь я больше. Я, знаешь ли, браконьер с кучей темных делишек за плечами, беглый монах, а в довершение всего, кстати сказать, еще и в коронном розыске. Заодно с мальчишкой. Хотел бы я знать, что в этот раз натворил. Везет же мне, никакой менестрель так не придумает! – И Серж коротко рассмеялся.

– Что за мальчишка? – невпопад спросил Барти. По чести, совсем другое хотелось ему сказать. Например, что нельзя настолько не верить в братьев по Ордену, чтоб столько лет прикрываться от них чужой могилой. Что это трусость. Что недостойно рыцаря и дворянина сдаться на милость подлеца, кто бы он ни был и как бы ни был силен. Что…

Но Серж кивнул – и вывалил на бывшего товарища историю товарища нынешнего. Во всех подробностях. И чем дольше Барти слушал, тем яснее становилось ему, что все Сержевы злоключения, и весь их с Марианой богатый на странности и случайности путь, и эта встреча – не иначе как Промысел Господень.

Какое-то время тишину нарушало лишь потрескивание огня. Сержу рассказ дался тяжело; что же касается Барти, он был настолько поражен, что снова подумалось – бред, сон…

– Так значит, – наконец подвел итог рыцарь, – наша церковь в сговоре с империей против нашего же короля? Хорошие же дела творятся именем Господа!

– Я скажу тебе честно, ради былой дружбы, – сказал вдруг Серж, – и думай обо мне, что хочешь. Будь это обычный заговор против короля, я бы пальцем не шевельнул. И Анже отговорил бы дергаться, парень и без того хлебнул горя. Одна власть стоит другой, а в монастыре по-любому будет и сытно, и спокойно. Что мне за дело до таргальской короны – теперь?

– Речи предателя, – буркнул рыцарь. – Серж, ты ли это?

– Ты уже спрашивал, – усмехнулся беглый монах. – Я. И не меня ли предали первым, сэр Бартоломью? Не меня ли заставили взять на себя чужую жизнь? Жизнь преступника, Барти! – Сержа передернуло; голос сорвался на хриплый, злой крик. Дрогнули плечи, Серж спрятал лицо в ладонях – и Барти вздрогнул, заметив полускрытый рукавом неровный шрам поперек запястья.

– Серж… но ведь ты мог…

– Не мог. Это вы знали, что я оправдан, Барти, вы! А как, Нечистый тебя побери, мог узнать я?!

– Любой бы тебе сказал. Мало ли возможностей встретиться тайно?! Эх, Серж…

– Да, – уронил руки Серж. – Я и не хотел, ты прав. Слишком низко упал я, чтобы…

Барти мотнул головой. Мутный, тяжкий разговор. И не разберешь, кто виноват: Серж ли, что разуверился и не стал искать встреч, они ли все…

– Но теперь, Серж…

– А что теперь? – Надо же, каким серьезным умеешь ты быть. Ты, записной весельчак, любимец себастийских девиц, ты, даже к Господу обращавшийся с улыбкой! – Теперь, Барти, все возвращается. Был я беглым и снова стал беглым, и по уму ты бы арестовать меня должен, именем короны. А я… мне бы вообще промолчать, Барти. Ведь я не простил. Мне плевать на короля, а отцы монастырские меня не просто спасли, а заново уважать себя научили. Снова человеком сделали.

Барти потер лоб. Все это казалось слишком сложным.

– Но ты сбежал сам и помог вашему послушнику. Хотя должен был его остановить, так ведь? И рассказал мне – а ты ведь знаешь, я такое не утаю. Так на кого тебе не плевать, Серж?

– На Таргалу, – глухо ответил бывший товарищ по Ордену. – И на Подземелье. Нам грозит не просто банальная смена династии, ты понимаешь это, а, Барти? Нас ждет даже не простая война! Новые Смутные времена, Барти. Ты понимаешь, что это такое?! Все знают, все слышали байки менестрелей – но, прах их всех забери, это было намного страшней, чем в менестрельских байках! Анже – видел!

– Бред! Зачем Церкви Смутные времена?

– Церковь под рукой империи, Барти, неужели так трудно это понять?! Или ты не знаешь, что нашим аббатам и предстоятелям приказывает Светлейший Капитул?

– Хорошо, зачем Смута империи? Разоренную страну легче захватить, я согласен, – да только что с нее возьмешь?

– Империи хватает своих мастеров, им не нужны гномы. И земледельцев там больше, чем пригодной для них земли. Люди там бунтуют от безделья. Право же, сэр Бартоломью, пора бы рыцарям Ордена учиться не только воинскому делу, но и азам политики! Императору нужна Таргала, Барти, но ему не нужны таргальцы. Разве что – как товар для рабских рынков.

– Серж, – Барти взглянул на былого товарища с задумчивым интересом, – скажи мне, почему ты выставляешь себя хуже, чем на деле?

– О чем ты, Барти, – поморщился беглый монах, – никак я вообще себя не выставляю, оно мне надо? Я просто рассказал тебе то, что стоило бы знать рыцарю Таргалы.

Тем более – рыцарю, что едет в Ич-Тойвин, продолжил мысленно Барти. Серж наверняка помнит, он всегда был внимателен к мелочам и подробностям. Спасибо, не расспрашивает. Все-таки это дело Марианы. Ее клятва, ее поручение. А он, сэр Барти из себастийского отряда – всего лишь свидетель. Не более того.

Меж былыми друзьями вновь повисло молчание. На сей раз прервала его Мариана. Вернее – легкий скрип двери в ее комнату.

Девушка вышла, улыбаясь той благостной улыбкой, что случается после особенно счастливых снов. Остановилась, оглядела залу и, просияв, направилась к очагу. Платье ее, тесноватое в груди, проще и скромней того, что надевала она в Корварене, шло девушке необычайно. Барти встал, краем глаза отметив: Серж подскочил едва не раньше него. Не растерял, выходит, былых манер…

– Доброе утро, Мариана.

– И тебе доброго утра, сэр Барти. – Девушка улыбнулась рыцарю светло и радостно. – Приятно видеть тебя во здравии. Доброго утра и вам, сэр…

Мариана выжидательно примолкла; Серж поклонился, прижав руку к сердцу: так приветствуют благородных девиц менестрели и студенты.

– Серж, благородная госпожа. Просто Серж.

– Мой старый друг, – чуть смущенно пояснил Барти. Он вдруг осознал, что как выскочил спросонок полураздетым, так и стоит. – Мариана, я… сдается мне, ты поторопилась, сочтя меня в добром здравии. Иначе я не приветствовал бы тебя в столь неподобающем виде.

– Так пойдите оденьтесь, благородный сэр, – насмешливо предложила Мариана. – Кстати, поищите в углу за очагом дверь в умывальную. Свет Господень, – девушка блаженно потянулась, – как же хорошо все здесь устроено!

– Я рад, что тебе нравится, – прогудел невесть как очутившийся рядом гном. – Смотрю, все в сборе? Я велю подавать завтрак… когда? Тебе хватит часа, сэр Бартоломью?

– Хватит и получаса, почтенный, – уверил Барти. – Я не люблю задерживать друзей.

– Отлично, – кивнул гном. – И, если ты не против, после завтрака с тобой поговорит наш колдун.

– Почту за честь, – учтиво поклонился Барти.

Гном вернул собеседнику поклон, сделал шаг назад и исчез так же внезапно, как появился. Барти растерянно потер лоб и поспешил к себе. Серж указал Мариане на табурет:

– Подсаживайтесь к огню, благородная госпожа.

Мариана, чуть склонив голову, разглядывала человека, которого Барти назвал своим старым другом. Пожалуй, ровесник рыцарю – но вряд ли ровня в остальном. Дворянин не смотрит так – вроде и прямо, но с видимой готовностью опустить глаза. И лицо… славное лицо, приятное, располагающее, однако проглядывает сквозь веселую хитринку что-то… что же? – задумалась Мариана. И ответила сама себе: затравленность.

Тряхнув головой, девушка улыбнулась:

– Простите мою невежливость, это спросонья. Серж, вы сказали? Тогда уж и меня по имени – Мариана.

– Почту за честь, – улыбнулся странный Бартов друг. Хорошая улыбка, невольно отметила Мариана: хоть и щербатая, а красит этого Сержа ой как! Другой человек делается – из тех, кому веришь сразу и навсегда. Кто ж ты, Серж? Интересные подбираются друзья у королевского рыцаря сэра Бартоломью – Базиль, теперь вот ты…

– Вы тоже укрылись здесь от непогоды?

– В некотором роде, – Серж сделал вид, что не заметил невинной девичьей хитрости. – До Южной Миссии мы с вами попутчики, прекрасная Мариана. И я, признаться, этому рад.

– Не сомневаюсь, – насмешливо хмыкнула Мариана. – Я знаю, что такое у мужчин встреча двух давних друзей!

– Примерно то же, что встреча кумушек по пути с рынка, – кивнул Серж; собеседники рассмеялись, и разговор потек легко и непринужденно. Впрочем, Мариана ловко обошла естественную в их положении тему о цели путешествия, Серж тоже, – и оба заметили за другим эту странность. Вот только Мариана списала ее на вежливость Сержа, а Серж… беглый монах, напротив, насторожился. Девушка казалась такой милой, наивной, такой домашней, – вот только домашние не забредают в Подземелье в компании единственного рыцаря. Тем более, по пути в Ич-Тойвин! Встреча с Барти потрясла Сержа; встреча же с Марианой казалась ему знаком Господним. Не обратить на девушку должного внимания явно было бы ошибкой.

3. Сэр Бартоломью, королевский рыцарь

Барти много всякого слыхал о том, что делает с людьми взгляд гномьего колдуна. Но ему случалось общаться с подземельными, и верить всякому слуху о них рыцарь считал глупым. Поэтому приглашение колдуна ничуть его не встревожило; и в золотые глаза старого гнома рыцарь глянул без страха.

Глянул – и уже не смог отвести взгляд. Сел, слепо нашарив табурет, лишь мельком отметив короткий перенос: видно, колдун предпочитал разговоры не просто наедине, а в укромном месте, где даже случайно никто не помешает.

– Э-э-э, а ты смел, – ухмыльнулся гном. – Это хорошо. Такой мне и нужен: смелый и честный.

Барти приподнял бровь:

– И зачем же?

– Сначала поговорим, человек, – враз посерьезнел колдун. – Поправь, если я ошибусь. Ты сопровождаешь благородную Мариану, однако положение твое при ней сильно тебя тяготит. Вас ждут опасности, и долг твой – защитить ее, но ты всего лишь свидетель. И, что хуже, ты сам вызвался быть свидетелем. А долг свидетеля – не вмешиваться. Так?

– Так, да, – глухо ответил рыцарь.

– Два долга спорят в тебе, две клятвы рвут тебя надвое. Я не рыцарь и не человек, я прожил больше любого из вас, однако не всегда понимаю ваши обычаи. Ты сам себя загнал в ловушку.

– Что ж, – пожал плечами себастиец, – когда-нибудь ведь это закончится.

– Нет, рыцарь. – В золотых глазах колдуна мелькнула темная зелень. – Не так все просто. Оно закончится не раньше, чем ты выберешь, какому долгу следовать. Таков порядок вещей, рыцарь.

– Значит, выберу. – Барти не удивился пророчеству колдуна: что-то подобное он чувствовал и сам.

– Ты готов, – кивнул гном, – это хорошо. Однако я вижу, ты тоже хочешь что-то спросить. Что гнетет тебя, не страшащийся выбора рыцарь?

Барти помолчал, собираясь с мыслями: очень уж богатым на события и разговоры выдалось утро. Ладно, главное – начать.

– Сегодня я встретил друга, которого считал убитым.

– Серж, да. Он рад и растерян. И жалеет… ты всколыхнул его чувства, сэр Бартоломью.

– Он мои – тоже.

– Да, вижу. Но только ли тем, что оказался жив? Или все-таки своим рассказом?

Барти пощипал ус:

– Ты можешь сказать, почтенный, это – правда?

– Ты не веришь своему другу, рыцарь?

– Верю, но…

Золотой взгляд сковал серые глаза, вихрем ворвался в душу. А веришь ли? Вам, людям, так свойственно меняться, за короткий свой срок вы проживаете не одну – три, пять, дюжину жизней. Сегодня ты один, а завтра… себе не всегда верить можешь, а другому?…

– Ему я верю, – Барти говорил с трудом, будто гномьи чары сковали воздух в груди. – Но… если я верю Сержу… это значит, я не должен верить Святой Церкви?!

Вот она, причина, понял Барти. Вот в чем сам себе не мог признаться, вот что мешало…

– А почему ты должен верить? – спросил гном. – Вера, человек, не из долга родится. Ты веришь Сержу, потому что знал его долгие годы. Ты веришь мне, потому что знаешь: колдуны Подземелья не могут лгать. Ты веришь Мариане, потому что любишь ее.

– Я?!

– Э-э-э, рыцарь, погоди и сам убедишься. Но сейчас не это важно. Лучше скажи, почему ты веришь вашей Церкви?

– Но… как же, ведь…

Барти потянулся почесать затылок, отдернул руку: вдруг стыдным показалось вести себя перед гномом так по-детски. Но в самом деле, как можно объяснить то, что привык считать не понятным даже, а безусловным?!

– Ты веришь Церкви, – сказал колдун, – потому что веришь Господу. Но разве Господь и Церковь – одно и то же?

Барти не нашелся с ответом. По чести говоря, слишком уж дико звучал вопрос.

– Не надо ничего говорить, – голос гнома стал вдруг мягким, шелестящим, как осенняя листва под ногами путника. – Не мне, а тебе самому нужен ответ. И когда-нибудь ты найдешь его. А пока – я желаю тебе удачи в пути твоем, рыцарь Барти.

– В пути, – пробормотал себастиец, – да… Вот только в каком? Мы с Марианой плывем за море, а тут… Да еще вопрос, что в том письме. Но Мариана ведь клялась доставить его, а я клялся защитить ее в дороге! А теперь – хоть разорвись. То, что рассказал Серж, – не мне он должен был это рассказать! Это король узнать должен!

Колдун успокаивающе коснулся руки рыцаря:

– Король будет в Южной Миссии через несколько дней. Там и ищи встречи с ним. И знай: Подземелье даст тебе укрытие, буде понадобится.

– Благодарю, почтенный. Хотя, по чести, не могу представить, с чего бы мне могло понадобиться укрытие.

– Э-э-э, всякое бывает у вас наверху. Однако не бери в голову, рыцарь. Это я так, на случай.

– Разве что на случай еще одного такого смерча, – нервно рассмеялся Барти.

– А хоть бы и так. – Тоненький смешок гнома заставил человека икнуть и умолкнуть. – Сегодня вы уйдете, – уже серьезно продолжил колдун. – Мы откроем вам короткий путь в Южную Миссию. Если ты хочешь спросить еще что-то…

– Пожалуй, нет, – Барти потер лоб. – А ведь завтра наверняка жалеть буду. Но сейчас и без того голова пухнет.

– Тогда, рыцарь, последнее. Я хочу сделать тебе подарок, в память о сегодняшней встрече и этом разговоре. Что бы ты хотел получить?

Ничего, ответил бы Барти, достаточно того, что вы спасли наши жизни… но, видно, от ошаления, сам собой прыгнул на язык совсем другой ответ:

– Я хотел бы огненное зерно, почтенный. То, что называют «последний довод».

И откуда в голову взбрело?!

– О, да. – Колдун прикрыл глаза и улыбнулся. – Ты умеешь просить. А не боишься, рыцарь, что зерно тебе пригодится?

Барти все-таки почесал в затылке. Ответил честно:

– Боюсь.

– А ведь может, – покачал головой гном. – Ты посиди, подумай еще. Я принесу.

И исчез.

Теперь Барти мог разглядеть, где же принимал его колдун. Вернее, мог бы – кабы не стояла здесь непроглядная темень. Ох, гномьи штучки, хмыкнул рыцарь.

Ну что ж, зато ничего не отвлекает.

«Подумай еще». С чего вообще он вздумал что-то просить?! Да если разобраться, и не думал – само пришло. И надо ж, чтоб именно «последний довод»!

«Не боишься, рыцарь?» – «Боюсь».

Еще как боюсь. Но – пусть будет. Гномьи ли чары, знак Господень или просто судьба – но слово сказано.

Колдун появился в облачке тусклого света. Он больше не цеплял взгляд собеседника, и Барти наконец разглядел его: сивая бороденка, курчавый волос, яркие глаза на темном лице… сжатые перед грудью кулаки…

– Я на выбор принес, – голос колдуна словно сел за то малое время, что его не было, стал тусклым и усталым. – Или… – Левый кулак разжимается, на темной загрубевшей коже – огромный огненный топаз, из тех, за какие можно назвать почти любую цену. – Или… – В правой ладони мерцает алым футляр. В точности, как…

Барти сглотнул: вместо ладони гномьего колдуна встала перед глазами другая…

– Вздумай я вот так же выставить их на ярмарке, – усмехнулся гном, – как думаешь, рыцарь, что стоило бы дороже?

– Мы не на ярмарке, – непочтительно оборвал себастиец. – И я уже выбрал.

Кончики пальцев легко коснулись футляра – и лишь сам Барти знал, как ворочается в животе ледяной ком дурного предчувствия. А если знал и гном… что ж, пусть. На то он и колдун.

– Честный выбор, – кивнул гном. – Эх, рыцарь, и на ярмарке тебе не пришлось бы спорить за право такой покупки. Люди охотно купят чужую смерть – потому, между прочим, мы и не продаем обычные зерна, – но кто в здравом уме польстится на собственную гибель?

Мерцающий футляр лег в руку, ладони гнома сжали ее в кулак. Барти с трудом подавил дрожь.

– Теперь Слово.

– А…

– Сэр Бартоломью, – укоризненно произнес гном, – раз уж ты решил, доверься. Мало футляра с зерном в руке и Слова на уме – нужна еще решимость. Понимание, что иначе – никак. Уверенность, что прав и погибнешь не зря. Это сложно, рыцарь. И уж сейчас…

– Да, – Барти засмеялся, – сейчас-то я точно не намерен погибать.

– Вот то-то. Закрой глаза, рыцарь, и слушай.

Барти послушно закрыл глаза. И охнул от неожиданности: штормовой волной обрушились на него голоса. Неразличимые, вроде бы знакомые, но позабытые; и каждый кричит что-то свое, и каждый тянет к себе, на себя… Рыцарь закусил губу. Вкус крови во рту отрезвил, многоголосье отступило, как море в отлив, – оставив на берегу слово. Его Слово…

Барти открыл глаза.

– О-о-ох…

– Да, неприятно, – согласился гном. – Но ты слышал? Ты знаешь?

– Да… да, знаю. Так… странно…

– Молчи, не надо говорить, – остановил его гном. – Ты должен знать еще одно: это Слово – не зерна, а твое. То же самое зерно в чужих руках не откликнется на это слово. А в твоих – откликнется любое. И еще знай, «в руках» – лишь оборот. С тем же успехом ты можешь положить его в карман или повесить на шею. Оно просто должно быть у тебя.

– Понимаю, – Барти покатал футляр по ладони, свыкаясь с его присутствием. Страх ушел. – Я благодарю тебя, почтенный. По чести, я не должен был ничего просить, я и так вам должен. Но… Свет Господень, я не знаю, что на меня нашло и почему, но я чувствую, что это правильно! Странно все-таки.

Гном согласно покачал головой:

– Я тоже чувствую, рыцарь: все, что свершается сейчас, свершается не просто так. Я снова желаю тебе удачи, рыцарь, умеющий выбирать. Ступай, собирайся. И знай – я рад знакомству с тобой.

Барти не успел ответить. Короткий миг темноты – и он оказался в той самой зале, где встретился сегодня с Сержем… Неужто и впрямь сегодня?! А кажется – давным-давно…

Между тем колдун задумчиво прошелся по своей комнатке. Пробормотал:

– Ты умеешь выбирать, да… и ты готов. Однако что выберешь ты, рыцарь, когда долга станет не два, а три?

4. Серж, беглец

– Ты тоже хотел говорить со мной?

– Да. – Серж давно уже перестал удивляться умению подземельного колдуна чувствовать людские желания и побуждения. – Я спросить хотел.

– Так спрашивай. – Корявая ладонь гнома выделывала замысловатые фигуры над спящим Анже. – Не бойся, пока мы говорим, твой друг не проснется.

Потрескивал огонь в очаге, играли огненные блики в золотых гномьих глазах. Как тяжело спрашивать, заранее зная ответ! Но… вдруг?

– Я знаю, король сейчас едет в Южную Миссию. Можете вы затащить его сюда? Хоть на час?

– Э-э-э нет, – презрительно фыркнул гном. – Это людские дела, и решать их людям. Ведь ты же не думаешь, что Подземелье должно рисковать миром с Таргалой? Да, у тебя важные вести, но поверит ли король? А и поверит – так что на это скажет?

– Так я и думал, – пробормотал Серж. – Тогда вот что: могу я оставить Анже на вас?

– Скажи сначала, что хочешь ты делать?

Беглый монах невесело улыбнулся – не колдуну, своим мыслям.

– Мы ведь с Анже хотели пробиваться к королю. Только как – все придумать не могли. А тут Барти… Я-то знаю, он при себе такого не оставит. Я почти точно уверен, как только Барти узнает, что король в Южной Миссии… Но ты верно сказал, почтенный, наш король не очень-то легковерен. Первое, что спросит он: «Где твой свидетель?»

– Это опасно. У тебя мало надежды выйти от короля свободным.

– Знаю. Потому и спрашиваю про Анже. Уж его-то я им не отдам! А спрятать где-то там… Мне, может, под заклятием говорить придется. Выболтаю все, что хочу и чего не хочу.

Под пронизывающим взглядом колдуна Сержа заколотила дрожь. Будто холодные пальцы, содрав кожу, начали копаться во внутренностях. Холодный пот потек между лопаток. Золото и зелень поплыли перед глазами… но вот – отпустило.

– Я закрыл тебя, – сказал гном. – Совсем немного, только то, что касается Подземелья.

– Но я все помню, – порывшись в памяти, возразил Серж.

– Я не умею стирать воспоминания, – тихонько засмеялся колдун. – И никто не умеет, чем бы ни пугали вас ваши заклинатели и менестрели. Ты помнишь, да. Зато никто другой не выудит их из твоей памяти. Разве что сам расскажешь, по доброй воле.

– Спасибо, – Серж глубоко вздохнул. – Так, значит…

– Анже останется у нас, – кивнул гном, – до тех пор, пока сам не захочет уйти.

– Но… да едва он узнает, где я… он же…

– Он не пленник, – резко сказал гном. – У нас нет права держать его силой. Я передам ему твои слова и твою просьбу – остаться в безопасности. Но решать он будет сам.

Серж опустил голову.

– Смирись, – тихо произнес колдун. – У тебя ведь тоже нет права запрещать ему что-то. Хоть рисковать, хоть на смерть идти. Свою судьбу каждый делает сам, это святое.

– Да я понимаю. Просто…

– Просто он стал тебе дорог. И за него ты боишься больше, чем за себя.

– Он еще мальчишка, и он без того хлебнул.

– Это его жизнь. Ты ведь не любишь, когда кто-то решает за тебя, э?

Серж коротко рассмеялся:

– Верно. Что ж, ладно. По крайней мере, вы не отпустите его, пока не поставите на ноги?

– О, это быстро, – хихикнул гном. – Значит, идешь с Барти? Тогда поторопись.

– Да я готов, – Серж мотнул головой, указывая на собранную котомку. – Это я так спросил… чтоб не жалеть потом, чтоб уж точно.

– Я так и понял. – Глаза колдуна не отрываются от Сержа; руки же словно живут своей, отдельной жизнью: трогают сломанную руку Анже, что-то там разминают, расправляют. – Если вам понадобится укрытие… А впрочем, ты знаешь.

– Знаю. Но кажется мне, почтенный, что вряд ли мы увидимся еще. Странное чувство у меня: словно из одной жизни в другую перехожу. Довольно я прятался и отсиживался, вот что. Не хочу отсиживаться, когда Таргала на краю гибели.

– Э-э-э, рыцарь, своей гибелью ты ее не спасешь.

– Я не рыцарь, – сердито отрезал Серж. Поднялся, подхватил котомку. – Прощай. И – спасибо.

– Удачи тебе, рыцарь.

– Не рыцарь я!

Гном лишь усмехнулся в ответ.