Зигфрид фон Шонвальд

Слабый звук шагов, неожиданно гулким эхом разносящийся под сводами зала… еле слышное позвякивание металла… печальный протяжный стон…

Замок Шонвальд…

Я вошел в Голубую гостиную, как обычно, забыв открыть дверь. Идиотская ситуация — могу открывать дверь только тогда, когда это кто-нибудь видит. Если зрителей нет, то рука проходит сквозь ручку — поначалу меня это раздражало, потом привык. Проходить сквозь дубовые доски ничуть не сложнее, чем через каменную стену. Или через открытый проем. Почему-то мне неприятно проходить сквозь металл, хотя какая, собственно, разница? И все же возникает труднопередаваемое ощущение… то ли щекотка, то ли легкая боль… в общем, противно. Поэтому некоторых помещений я стараюсь избегать, например, сокровищницы. По большому счету, делать мне там совершенно нечего, сокровищ тех нет и в помине, наследнички поспособствовали… и все равно время от времени я туда заглядываю — иногда просматриваю старые книги, которые прежний барон считал ценными и предпочитал держать в этой комнате, оборудованной толстой дверью с кучей сложных замков, и обшитую стальными листами. Книги напоминают мне молодость, они почти одного возраста со мной, а есть и старше… Когда мне становится особенно скучно, я люблю их полистать особенно Мэлори, его «Смерть Артура» возвращает меня в те далекие времена, когда звенели мечи, хрипели поверженные враги, и прекрасные дамы отдавали победителям свою любовь…

Мне довелось знать сэра Томаса лично — чем я чрезвычайно горжусь. Жаль, рассказать мне об этом некому. Проклятье лишило меня радости общения, только этот дурацкий звук… что бы я ни пытался произнести, люди слышат только заунывный стон.

Отсюда, из Голубой гостиной, отличный вид на окрестности. Я люблю бывать здесь — но сегодня что-то не то… погода, наверное. Небо хмурое, вот-вот дождь пойдет. С грозой… а грозы я не люблю, у меня от каждой молнии кожа чешется. Странно, кожи-то ведь, по сути, нет… как и всего остального, а ведь чувствую же. Знать бы еще, почему?

Последние полгода здесь особенно тоскливо. Кроме дворецкого с женой, и садовника, ни одной живой души. Даже собаки нет. Последний барон фон Шонвальд в настоящее время коротает свои дни в тишине и покое известной психиатрической клиники. Странные сейчас пошли люди — то ли дело лет сто-двести назад. Тогда меня считали чуть ли не членом семьи — еще бы, мало какой из замков мог похвастаться фамильным призраком. Правда, должен признать, со мной им не повезло — хорош призрак, которого никто, кроме владельца замка, не видит. Плюс к тому, этот владелец непременно должен быть Шонвальдом по крови… Помнится, в начале двадцатого… или это было в конце девятнадцатого… ладно, неважно, в общем, лет пятнадцать тут правил бал какой-то хлыщ, не имеющий к славному роду Шонвальдов никакого отношения. Я чуть не озверел от тоски — в конце концов, много ли мне осталось развлечений, кроме как пугать хозяина. Слава всевышнему, потом все вернулось на круги своя.

Теперь же проблема появилась снова. Этот Гуго… я понимаю, время сейчас не то. В призраков никто не верит, вернее, верят многие, но никто даже самому себе в этом не признается. Но нельзя же так бурно реагировать, в конце концов, я же член семьи… И какой дурак сказал ему, что если махать на меня крестом или брызгать святой водой, то я уйду отсюда навсегда? Глупости, да и уж сколько раз пробовали. А до единственно действенного средства так никто и не додумался… а я не могу подсказать. Они не слышат.

Теперь герр Гуго фон Шонвальд послушно глотает таблетки и помогает своему лечащему врачу состряпать очередную научную публикацию. Это я так думаю. На самом деле, все мои предположения — умозрительные. Доступная мне территория ограничена стенами замка, и выйти за эту незримую границу я не могу — ни сквозь стену, ни через открытую дверь. Просто не пускает что-то… А я так хочу погулять по парку, послушать пение птиц… Да просто постоять под дождем… хотя вряд ли мне придется намокнуть.

Да, странное сейчас время… каждый раз, когда я смотрю телевизор, пристроившись за плечом садовника или дворецкого, меня поражает увиденное одна Хиросима чего стоит. Да что там Хиросима, если бы такая штука, как пулемет, была у моего пра-пра-… в общем, у одного из моих предков тогда, на Чудском — глядишь, история пошла бы совсем другим путем. Увы, время не повернешь вспять. Остается только пялиться в экран и надеяться, что не заявится супруга дворецкого и не переключит телевизор, как обычно, на какую-нибудь опостылевшую (мне) мелодраму. О, кстати… по программе время вечернего выпуска новостей. Манфред его, как правило, не пропускает — пойду, посмотрю…

Ужасная новость — я до сих пор не могу прийти в себя. Гуго повесился! О чем они там в этой клинике только думают? Дьявол их задери, надо же приглядывать за пациентами. В наше время — и то юродивых жалели и не обижали, здесь же для них целые больницы построили, лечить пытаются. Небось, камеры… пардон, палаты оборудованы по последнему слову техники. Была как- то передача об устройствах скрытого наблюдения — очень познавательно. И при такой технике эти идиоты не уследили!

Манфред говорит… не мне, Берте, жене своей, что теперь все стало совсем неопределенным. Наследника Гуго не оставил, кому отойдет замок — неясно. Сказал, через неделю нотариус огласит завещание… лично мне это совершенно не интересно — я его читал.

А я разве не говорил еще? Разумеется, даже владелец замка не может меня видеть, когда ему взбредет в голову. И слава богу — эдак из фамильного призрака можно стать обычной достопримечательностью, вроде доспехов у лестницы. Меня каждый раз веселит, когда кто-то из гостей восхищается шрамами на панцире — уж кто-кто, а я-то знаю их происхождение. Этот панцирь купил по случаю еще Отто фон Шонвальд, где-то в восемнадцатом веке, ближе к началу… или к концу? Все путается в голове, жаль, что я лишен возможности вести дневник. Хотя события в моей жизни и редки, но за прошедшие века их набралось немало, вот и путаюсь теперь. В общем, купил Отто эти латы, поставил на стойку во дворе — я из окна видел, и стал рубить их мечом. Он считал, что с пробоинами доспехи будут выглядеть более впечатляюще… ну, в чем-то он оказался прав.

Да, так я отвлекся… Владельцу замка полагается видеть фамильного призрака не чаще одного-двух раз в месяц, обычно в полнолуние. И он должен быть при этом один. Так что завещание, которое они с нотариусом составляли чуть ли не полдня, я знал до последнего слова. Кстати, возмущен был до глубины души — как можно так наплевательски относиться к фамильным реликвиям? Что за глупость — передать имущество замка в дар музею? С моей стороны — это признак полной импотенции… не умственной — физической. Что это за барон, если он не способен наделать себе наследников? Да, мельчает народ, мельчает… в наше время, если мы входили в деревню, завалить на сено одну за другой с десяток баб не было поводом для особой гордости — так, рядовое событие. Теперь же эти дохляки, вскормленные на чипсах и жевательной резинке, счастливы до безумия, если их хоть на пару раз хватит. Да еще придумали эту гадость… презервативы… да в мое время любая селянка была бы счастлива понести от барона. А тут они, видишь ли, предохраняются… тьфу! Да уж, из за этих идиотов теперь линия Шонвальдов прервется. А мне что делать, спрашивается?

Ну вот, свершилось! Имущество замка отходит музею, Манфред уже начинает паковать вещи, хотя ему еще работать с месяц, не меньше. Два дня назад в замок приехали рабочие, с ними какая-то сухая вобла в очках, инспекторша из музея. В основном, путается у всех под ногами, дает ценные указания, что куда грузить и какую бирку куда прилепить… половину этих указаний рабочие пропускают мимо ушей.

Жизнь постепенно становится невыносимой. Только что упаковали моего Мэлори… спасибо хоть, хорошо упаковали, тщательно. Видать — не полные болваны, понимают, что это немалая ценность. Не авторская рукопись, конечно, но один из первых печатных экземпляров, 1485 года. Остальные книги тоже уложили в ящики… скоро тут станет невыносимо скучно.

Кому-то может показаться, что и я схожу с ума, как наш Гуго… в том смысле, что начал с собой разговаривать. Не знаю, можно ли это назвать сумасшествием, пожалуй, какой-нибудь профессор и высказал бы на этот счет иное мнение, а я лично считаю, что это как раз верный способ не сойти с ума. Если год за годом вы не можете ни с кем поговорить, остается только беседовать с самим собой — с годами обнаруживаешь в себе интересного собеседника и даже начинаешь смеяться над собственными анекдотами. Так что я привык — обращаться к самому себе за советом, с шуткой, а то и просто пожаловаться близкому человеку.

Помнится, смотрел я тут как-то фильм… не с начала, к сожалению, к началу не попал, а попросить перемотать кассету, разумеется, не мог… неплохой, в общем-то, фильм, американский, называется «Привидение». Меня, собственно, название взволновало, все же о родственной душе… правда, хотя сам фильм и неплох, но вот все, что касается призраков — бред полнейший. Да мне бы его возможности — я бы жизни не нарадовался бы. Одна свобода передвижения чего стоит… а у него ведь и поговорить было с кем, хоть бы и с другими призраками. А тут сидишь в этих стенах один-одинешенек…

И что это за глупость, насчет «невыполненного дела», из-за которого душа этого парня, якобы, упокоения не находит? Я-то лучше знаю, что все это чепуха — у меня-то никаких дел на этом свете давно уж нет. Тут все гораздо проще тело непогребенным осталось, вот и брожу по коридорам уж какую сотню лет…

О, это долгая история… Я признаю, что ангелом никогда не был. Да и существуют ли они, ангелы эти? Читал как-то про одного святого, так о нем пишут восторженно — мол, и мухи не обидел за жизнь свою, бедным помогал, плоть умерщвлял…

Насчет плоти — это было дело. Помню, мы с ним, по молодости, часто плоть умерщвляли… на кол сажать он был особенным мастером, куда мне до него. И насчет мух… да, пожалуй, водилось за ним такое. Собаку там бездомную, кошку — всегда кость бросит… Девок сельских тоже не обижал, в смысле, отсутствием внимания.

Я никого не хочу обидеть, позже наши дороги разошлись, может, он и впрямь в святые отшельники подался, кто знает… А потом я оказался заперт в этих стенах, и сведения ко мне поступали лишь через подслушанные разговоры. А рыцари за столом о монахах и святых, как правило, не говорят. Больше о бабах, да о том, кто где и кого проткнул.

Мда-а… так вот, в ангелы я не гожусь. То, что мы творили в те годы, и по меркам той, тогдашней Церкви, куда более лояльной к мелким шалостям благородных рыцарей, было предосудительно. Сейчас же нас вообще предали бы анафеме… Хотя не могу сказать, что занимались мы чем-то уж вовсе непотребным — ну деревеньку сожгли, ну мужиков перевешали, по дитёнкам стрельбы устроили из арбалетов, а баб потом по кругу пустили… да нет, я попользовался, как барону и положено, а солдаты уж потом. Так что мой это грех или не мой большой вопрос. Что еще? Убивал, как же без этого… кого в честном бою, кого в спину… Жена моя, стерва, на яд напросилась. Сама напросилась — когда я ту рыженькую привел, она так и заорала: «Запомни, Зигфрид, она войдет в этот дом только через мой труп!». Через труп, так через труп, я ж разве возражаю… Братец мой, старший, тоже сам виноват — ну, или не он, а папаша наш. Я так понимаю, что ежели троих детей настрогал, то и наследство надо на троих делить, а не так — мол, все старшему, а остальные идите искать счастья на стороне. Вот Фридрих и сломал однажды шею на охоте… а какого дьявола я должен был, спрашивается, уступать ему все отцовское состояние? Да и не разнюхал о том случае никто, насколько я знаю. И совесть меня не мучает — я бы и Готфрида вслед за ним отправил, да только этот молокосос раньше успел…

Самое обидное, что я ведь ждал подвоха, ждал… Но, черт подери, я думал, что ему хватит благородства хотя бы ударить меня кинжалом, как мужчина мужчину… а так, по-бабски, подсыпать какой-то дряни в вино! В общем, самолюбию льстит мысль, что он меня как огня боялся, но когда я очнулся в цепях, прикованный к стене — тут уж было не до самолюбия. Каюсь, просил о пощаде… стыдно, конечно, признаваться, но просил… и что же? Тут он мне все вспомнил, пока меня замуровывали, все — и братца, и жену… спал же с ней, негодяй, сам признался — а я-то и не ведал. А проведал бы, он бы у меня пощады просил, а не я у него…

В общем, когда последний кирпич вложили, я понял, что это конец. Оказалось — не совсем… Сначала и в самом деле худо было, а потом что-то произошло, и я почувствовал, что свободен…

Между прочим, я недавно заглядывал туда. Костяк все еще висит на цепях, как положено порядочному узнику. Ладно хоть, Готфрид меня, рыцаря, в доспехи «упаковал» перед тем, как к стене приковывать — а то костяк давно от времени рассыпался бы. А так, в латах — стоит себе и стоит. Света там, понятно, нет, но я и в темноте вижу, как днем.

А Готфриду я отомстил — и с огромным удовольствием. Когда он меня впервые увидел — чуть не описался от испуга, рыцарь хренов. Мы с ним потом встречались еще не раз, он все спрашивал, сержусь ли я на него… идиот, а что, по его мнению, я должен был делать? Благословить его? В общем, после пятой или шестой встречи он предусмотрительно полез в петлю у себя в спальне… Забавно, только сейчас пришла в голову мысль — Гуго вон, тоже повесился. Это в семье что, наследственное?

Вот с тех пор и брожу по замку. Спать мне не надо, есть не надо — скука такая, что хоть волком вой. И вою… только и этого никто не слышит. Я бы половину оставшейся мне вечности отдал за собеседника — как этот парень, в фильме, с негритянкой беседовал… завидую.

Меня изгонять пробовали, как я уже рассказывал, не раз — без толку. Еще в восемнадцатом веке это началось, как сейчас помню — монах явился, жирный, судя по морде — сущая каналья. Кстати, когда я узнал, сколько ему заплатили, то лишь подтвердил свое первоначальное мнение. Водой святой все углы залил — мало тут сырости. Распятия повесил в каждой комнате… Одно так даже неплохое было, мастер делал — я его часто разглядывал, там у Христа каждую черточку видно… Только все впустую, а всего делов-то было, найти тело мое, да похоронить как положено — и все, исчезну я. Ну… я так думаю.

О, вобла прет по коридору… прямо на меня. Уф! Насквозь прошла, и даже не заметила. Да и то сказать, день же на дворе, а кто же днем призрака видит? Верно, никто… да и условия не соблюдены, крови Шонвальдов у нее нет, я эту кровь издалека чую, научился, за столько-то лет. И не владелец замка она, а так, служащая просто. В общем, нам с ней не пообщаться. Даже жаль… если очки снять, то она, в общем-то, очень даже ничего.

Кажется… ох, боюсь сглазить… но все идет к тому, что они найдут… О, Господи, пусть они найдут! Я не хочу, не хочу оставаться в пустых стенах один, мне надоело все это, я хочу хоть в рай, хоть в ад — куда угодно, лишь бы там можно было с кем-нибудь поговорить. Лишь бы можно было бы дать кому-нибудь в морду, хоть раз, хоть самому себе!!! Здесь я ведь и этого не могу, набор доступных мне действий ограничен до омерзения. Наверное, сам дьявол это придумал — перевернуть страницу книги я могу, а включить телевизор — нет. И почесаться не могу — особенно первое время тяжело было, потом приспособился как-то, привык…

Сейчас двое мужиков под руководством этой очкастой, водят металлоискателем вдоль стены. Я даже немного горжусь, что сразу узнал этот прибор — я вообще, можно сказать, исключительно образованный призрак. Газеты почитываю, телевизор смотрю регулярно. И, между прочим, собственные политические взгляды имею, хотя и высказывать их никому не намерен. Даже в беседе с самим собой…

О, задергались! Видать, штука эта сработала на мои доспехи. Ну, постучи в стену, придурок, постучи… она же гулом отзовется, там же пустота, слой кладки тонкий… вот, молодец. Что ты споришь, кретин, тебе начальница сказала ломать — ломай, твое дело маленькое. Куда пошел, болван, куда — вон, кирка стоит в углу… не заметил, за другой побежал.

Сильнее, сильнее… вот, порядок, кирпичи посыпались… мартышка в очках аж прыгает от нетерпения. Увидишь, все ты увидишь… А интересно все же посмотреть на себя со стороны — массивная фигура, поникшая, удерживаемая от падения порядком проржавевшими цепями. Очкастая подходит, поднимает забрало… отшатнулась, взвизгнула. А что ты там думала увидеть, Микки Мауса? Конечно, обычный череп… мой череп. Я тут как-то слышал об одном ученом, который по черепу что-то там о человеке определить мог. Интересно, этот бы ему показать, что бы он сказал?

Ага, отделяют мои цепи от стены, осторожно — это правильно, условия для хранения здесь были далеко не лучшие, металл порядком ржа изъела, да и кости, того и гляди, рассыплются. А мертвых уважать надо, это вам всякая религия скажет. Мертвого положено похоронить, а уж как я этого жду! Господи, ну скорей бы уж. О вон уже и гроб… эй, вы, сволочи! Это что, гроб? Это гроб, я вас спрашиваю? Неужели я, благородный рыцарь, барон Зигфрид фон Шонвальд, не заслуживаю нормального гроба, из красного дерева, с бархатом и золотыми ручками. Ну, на худой конец, с позолоченными. А тут… просто ящик какой-то, как для холопа.

А почему цепи не сняли? Что это за дела, укладывать тело в гроб… тьфу на вас, если это гробом назвать можно… и прямо с цепями… Да мне-то все равно, откровенно признаться, но это как то… неправильно. Ладно, черт с вами, только похороните как положено, на церковном кладбище… Я же не какой-нибудь там язычник или этот… как его… атеист, я истинный христианин, жаль, что в мое время крестовых походов уже не было, а то я бы поучаствовал… Ну, вынесли… Ладно, будем ждать. Надеюсь, что скоро — да и много ли нужно времени, чтобы захоронить древние кости. Странно все же, что ни доспехи, ни цепи не сняли, не похоже это на ученых, какая-н6икакая, а ценность, для того же музея…

Что-то происходит… да, определенно что-то происходит. Меня словно куда-то тянет, я чувствую, что не могу сопротивляться, да я и не хочу. Это оно, избавление, конец родового проклятья, наконец-то! О Господи, я с радостью приму любой твой суд, только пусть наконец закончится эта безысходная скука, это призрачное существование. Я согласен в ад, Господи, я на все согласен!

Мое тело, увлекаемое незримым порывом ветра, проходит сквозь стену замка. Свершилось! Я покинул эту юдоль скорби, я лечу к тебе, Господи! К тебе… к тебе? Что это? Куда это? Нет! Не-ет!! НЕ-Е-Е-Е-ЕТ!!!!!!!

Слабый звук шагов, неожиданно гулким эхом разносящийся под сводами зала… еле слышное позвякивание металла… печальный протяжный стон…

Берлинский музей.