Зима Гелликонии

Глава 12 Какуул в пути

Но что случилось после того, как отправленный сообществом людей сигнал сочувствия пронизал пространство и время и достиг духов Гелликонии? Разве после этого не случилось ничего важного — или значительного, чего-то совершенно отличного от событий прошлого?

Ответ на этот вопрос навсегда скрыт в туманном облаке догадок; у человечества имелся свой умвелт, сколь отважны ни были бы его попытки расширить тесный универсум своего проникновения. Могло оказаться, что стать частью другого умвелта просто невозможно с биологической точки зрения. Но могло быть справедливо и обратное. Возможно, нечто действительно великое, по-настоящему значительное, существенное и из ряда вон выходящее на самом деле произошло, но в другом, большем умвелте, чем умвелт человечества.

Если нечто подобное и впрямь имело место, это означало совместное действие, возможно, сочетание различных факторов, схожее с объединением усилий различных по воспитанию и манерам поведения человеческих личностей, которые, напрягая все силы, теперь одолевали путь к Харнабхару.

Если нечто подобное в самом деле произошло, то результирующий эффект должен был сохраниться надолго. Этот эффект мог быть отслежен на примере представляющих резкий контраст судеб Земли, где правила Гайя, и Новой Земли, существующей без общего духа биосферы...

Начнем со случая Земли, в честь которой назвали Новую Землю.

Промежуток между двумя постъядерными ледниковыми периодами понимался как взмах маятника. Гайя пыталась восстановить свои часы. Но это было гораздо легче сказать, чем сделать, поскольку биосфера значительно сложнее механизма часов. Истину можно было установить и более точно. Гайя перенесла почти неизлечимую болезнь и теперь выздоравливала, но выздоровление неминуемо должно было затянуться, сопровождаясь чередой рецидивов.

Или же, избегая персонификации сложного процесса, можно было бы сказать, что двуокись углерода, высвобождаемая океанскими глубинами, инициировала отступление льдов. В конце периода парникового потепления, во время возврата к нормальному состоянию, случались и обратные перегибы: биосфера и разрушенная биосистема силились вернуться в равновесное состояние. В результате льды возвращались.

На этот раз холод был не такой жестокий, пояс льдов распространялся не так далеко, продолжительность похолодания была не столь велика. Этот глобальный период был отмечен существенными, но постоянно сглаживающимися отклонениями климатических условий, что напоминало постепенно затухающие колебания маятника. Это был период дискомфорта для многих поколений сильно уменьшившейся в числе человеческой расы, разбросанной редкими очагами по земному шару. На исходе 6900-х годов, например, случилась небольшая война на территории, некогда именовавшейся Индией, — и повлекла за собой голод и эпидемии.

Можно ли было объяснить эти небольшие локальные войны выздоровлением Земли?

Тяготы и беспокойства этого периода породили смятение и беспокойство человеческого духа. Границы и навязанные преграды отныне были невозможны. Старый мир границ погиб, и ничто не обещало, что он воскреснет.

«Мы все принадлежим Гайе». С открытым пониманием этого пришло и иное понимание, что вовсе не люди — лучшие друзья и союзники Гайи. Чтобы увидеть этих лучших друзей и союзников, требовался микроскоп.

Годы шли, и задолго до изобретения и усовершенствования ядерного оружия не раз появлялись те, кто предсказывал, что гибель мира будет связана со злом, исходящим от человека. Таким пророкам всегда верили, сколько бы раз их пророчества ни оказывались неверными в прошлом. В людях всегда имелось стремление к наказанию и страх перед ним.

С изобретением ядерного оружия, пророчества приобрели мнимую достоверность, хотя на этот раз их питали в основном лживые утверждения, а вовсе не религиозные верования.

Были предъявлены доказательства, гораздо более убедительные оттого, что правительства подтверждали их, а именно доказательства того, что мир можно уничтожить одним нажатием кнопки.

В конце концов кнопку нажали. Посыпались бомбы.

Но человеческая злоба оказалась слишком слаба для того, чтобы уничтожить мир. Против нее выступили строители-микробы, которые не имели понятия и знать ничего не хотели о злобе.

Большие деревья и крупные растения исчезли. Плотоядные, включая человека, на время ушли со сцены. Эти существа были слишком требовательны. Крупные животные и растения были основными действующими лицами разыгрываемой на Земле драме. Сами драматурги уцелели. Под поверхностью Земли, на дне морей, в подходящих убежищах протекала, продолжая историю Гайи, бурная микрожизнь, недостижимая ни для радиации, ни для повысившегося уровня ультрафиолетового излучения.

Гайя восстановила себя. Человечество сыграло свою роль в этом восстановлении. Человеческий дух был подвигнут к квантовому переходу на другой уровень сознания.

Подобно тому, как природа воплотила разнородное единство, поступило теперь и сознание. Мужчины и женщины отныне не могли просто думать или чувствовать; осталась только способность к разумному сочувствию и состраданию. Голова и сердце превратились в одно.

Еще одним немедленным эффектом было недоверие к власти.

Среди людей нашлись такие, кто понимал, что жажда власти в любом своем проявлении может сотворить с миром. Постепенно холод этого понимания ушел из сознания. Человечество мало-помалу повзрослело и начало жить по-взрослому и мыслить взрослыми категориями. Мужчины и женщины, окидывая взглядом территорию, на которой им довелось проживать, больше не думали: «Какую пользу мы можем извлечь из этой земли?», вместо того спрашивая себя: «Чему нас может научить эта земля?»

Вместе с новым сознанием ушли и старая тяга к исследованию, и жажда к захвату новых пространств, и отсутствие тяги к установлению новых контактов. Старинная структура семьи отмерла и растворилась в новой сверхсемье. Все человечество превратилось в нежестко связанный изнутри сверхорганизм. Это случилось не сразу и не со всеми. Кое-кто не подвергся метаморфозам. Но ослабленные гены этих людей привели к их постепенному вымиранию. В новом мире сочувствия и сопереживания существование этих людей было бессмысленным. Эти люди единственные не улыбались.

Минуло еще несколько поколений, и новая раса почувствовала себя частью сознания Гайи. Экосистема многоклеточной жизни получила свой голос — хотя лучше будет сказать, сама изобрела для себя голос.

Но и тогда выздоровление системы еще не завершилось. Пока шло развитие и эволюция человечества, на Земле возник и развился совершенно новый вид живых существ.

Многие виды животных исчезли навсегда. Разнообразие тропических лесов в районе экватора с их миллиардами жизненных видов иссякло в результате ядерной бойни. Обитатели низменностей были потеряны в океанах без надежды на воскрешение. На смену старым видам пришли совершенно новые.

Новые виды родились не в океанах. Эти виды жизни пришли из снегов и льда Арктики, питались ультрафиолетовой радиацией и начали свое продвижение на юг вместе с отступлением ледников на север.

Первый же человек, столкнувшийся с этой новой жизненной формой, испытал глубочайшее потрясение.

К нему медленно приближались белые многогранники. Некоторые были не больше древней гигантской черепахи. Другие достигали в высоту человеческого роста.

За многоугольными внешними панелями у многогранников не заметно было никакого внутреннего устройства. Никакого видимого движения внутри или снаружи. Никаких щупалец или рук. Никакого рта или чего-либо подобного. Никаких отверстий. Ни ушей, ни глаз. Никаких внешних отростков. Просто белые многогранники. Возможно, одни из граней были чуть темнее других, но и только.

Многогранники не оставляли за собой следов. Могли перемещаться в любую сторону. Продвигались медленно, но ничто не могло остановить их, хотя отдельные храбрецы пытались это сделать. Многогранникам дали имя — «геонавты».

Геонавты размножились и распространились по всей Земле.

Геонавты олицетворяли новое чудо. Старые чудеса Земли никуда не делись. Например, огромные аудиториумы в виде вертикальных ракушек по-прежнему были разбросаны по всей Земле. Андроиды, свободные от иных забот — перепрограммировать их никто не потрудился, — продолжали поддерживать аудиториумы в рабочем состоянии.

На голографических экранах на смену зиме пришла весна Великого Года, подобно тому как растаяли снега и льды на Земле. История прекрасной МирдемИнггалы, королевы королев, стала знакома всем и каждому. Новая раса людей сумела многое почерпнуть из этой печальной истории, случившейся тысячу лет назад.

Люди внимали. Они прославляли благоприятное воздействие, которое их сочувствие оказало на духов. Но и их собственный новый мир взывал к неотложному вниманию, демонстрируя новую красоту, которой нельзя было противиться. Тысячелетняя весна наступила и на их родине.

Но было ли в этих двух прекрасных, хотя и разных, связанных нитью сочувствия мирах нечто особое, что обнаруживало бы их связь? Были ли какие-либо следы этой связи, которые могли бы выдать себя ищущему их наблюдателю?

Например, в случае Новой Земли.

Сестринские планеты Земли, кстати, также проявляли признаки выздоровления. На мертвых планетах, вроде Марса или Венеры, не было местной хозяйки, Матери-Природы. Температура поверхности этих планет в основном оставалась неизменной, атмосфера их содержала огромное количество двуокиси углерода. И тем не менее несчастные колонисты, которые обосновались там, погибли не все, а умудрились выжить благодаря своей находчивости и технологиям.

Эти неземляне испытывали стойкую антипатию к Земле. Поколение за поколением колонисты превращались в коренное население планеты, в космических изгоев. Они никогда больше не вернутся на Землю. Эти люди чувствовали себя отвергнутыми.

И вновь высокоразвитые технологии дали людям преимущество — и те решали технологические проблемы гораздо более энергично, чем социальные; они построили космический корабль и отправились в полет к ближайшей планете, которую колонизировали ранее, к так называемой Новой Земле.

В экспедиции принимали участие только мужчины. Мужчины оставили своих женщин дома, предпочитая отправиться в долгий космический полет с партнерами-роботами, сконструированными так, чтобы воплотить абстрактное представление мужчины об идеальной женщине. В течение полета мужчины наслаждались соитием с этими чудесными металлическими образами.

На Новой Земле воздух был вполне пригоден для дыхания. Единственный маленький океан по-прежнему со всех сторон окружала пустыня — пустыня и враждебная горная гряда. На экваторе имелся космический порт, а рядом — город. Космопортом не пользовались веками. Город тоже не проявлял признаков роста; дороги, ведущие из города, уходили в никуда. Горожане ничего не знали ни об океане, который их окружал, ни о Вселенной, куполом раскинувшейся над их головами.

Новоземляне походили на разумных животных. Нечто жизненно важное, составляющее дух бунтарства, ушло из их душ. Этим людям не было свойственно вдохновение, они никогда не думали о безграничности космоса, не питали любви к планете, ставшей им родным домом, не испытывали трепета при виде величественности рассвета и заката. В дегенеративном языке, на котором они общались, отсутствовало будущее время. Музыка была забыта и полностью утеряна, так же как и другие искусства.

В этом не было ничего удивительного. Ведь и в их мире не было души.

Новые земляне иногда выбредали на берег своего соленого моря. Но эти прогулки затевались не с целью искупаться и освежиться, а устраивались единственно для того, чтобы нагрузить полные повозки водорослей. Эти водоросли были одной из малочисленных жизненных форм, существовавших на планете. Еще люди Новой Земли ухаживали за полями, где росли злаки, привезенные с Земли на заре колонизации.

Этим людям никогда не снились сны, поскольку их существование протекало в мире, где не было и следа существа, напоминающего Гайю. У них не было легенд и мифов. За исключением одного. Эти люди верили, что их жизнь течет внутри огромного яйца, в котором пустыня — это желток, а облака над головой — скорлупа. Однажды, утверждал миф, небо расколется и упадет на землю. И в этот миг все они родятся. У них появятся желтые крылья и белые хвосты, и все люди перелетят в новый, лучший край, где деревья в виде огромных пучков водорослей растут повсюду среди чудесных долин и всегда идет дождь.

Когда неземляне прибыли на Новую Землю, она им совсем не понравилась.

Затем они отправились на соседнюю планету, чтобы исследовать и ее. Соседняя планета также была размером с Новую Землю, то есть относилась к земному типу.

Если Новая Земля была миром песка, то ее соседка была миром льда.

За компьютерными снимками того, что имелось на ледяной поверхности планеты и лежало подо льдом, выслали исследовательские дроны, автоматические аппараты.

Это был мир смерти, запретный для жизни. Ледники погребли под собой пики огромных гор. Бескрайние снежные поля без единой тропы простирались на месте равнин. Гелликония в апоастре никогда не была столь мертвой, как этот застылый шар смерти.

Специальные глубинные снимки показали, что под поверхностью льда имеются замерзшие океаны. Более того. Снимки показали, что подо льдом имеются руины огромных городов и широкие дороги, ведущие от города к городу.

Неземляне посадили свой корабль на поверхность планеты. Останки величественных зданий, сохранившиеся под слоем льда, стоили того, чтобы на них взглянуть. Некоторые фрагменты зданий выступали на поверхность; другие части разрушенных зданий ледники унесли далеко от изначального места. Используя огонь, исследователи очистили от льда широкое пространство среди руин.

Первым артефактом, найденным ими, была голова, вырезанная из долговечного искусственного материала. Голова принадлежала негуманоидному существу. Посреди яйцевидного черепа были расположены четыре глаза, лишенные век. Под глазами шли ряды коротких перьев. Небольшой клюв впереди уравновешивался клиновидным выступом черепа сзади.

С одной стороны голова почернела.

— Как красиво, — сказала робот-партнер.

— Ты хотела сказать — какое уродство.

— Когда-то для кого-то это было прекрасно.

Установить дату не составило труда. Город был разрушен 3,2 тысячи лет назад, в период бурной колонизации соседней Новой Земли.

Планета была уничтожена в результате массированной ядерной бомбардировки, и птичья раса полностью погибла в результате этой катастрофы.

Неземляне дали планете имя Армагеддон. Испытывая несказанную грусть, они еще некоторое время оставались на поверхности этой планеты, обсуждая, что можно предпринять.

— Я полагаю, — сказал капитан корабля, — что здесь мы нашли ответ на вопрос, который мучает человечество на протяжении многих поколений. С этим все согласятся.

Почему, отправившись наконец в космос, человек не нашел там ни одной разумной расы? Раньше всегда предполагали, что галактика переполнена жизнью. Но это оказалось не так. Почему таких планет, как Земля, не оказалось совсем?

Что ж, приходится признать, что Земля — место весьма необычное, где совпали несколько особо важных и редких природных комбинаций. Возьмем хотя бы один пример — количество кислорода в атмосфере Земли составляет около двадцати одного процента. Если бы количество кислорода составляло, например, двадцать пять процентов, — дерево вспыхивало бы от одной искры и все леса немедленно уничтожил бы пожар, растительность сгорела бы даже на болотах. На Новой Земле содержание кислорода равно восемнадцати процентам; здесь нет зеленых растений, которые могли бы связать двуокись углерода и высвободить молекулярный кислород. Неудивительно, что несчастные обитатели Новой Земли живут словно во сне.

Тем не менее по статистике во Вселенной должны существовать планеты подобные Земле. Быть может, когда-то такой планетой был Армагеддон. Предположим, что некий вид со способностью к достаточно разнородному питанию достиг на этой планете господства и превратился в доминирующий, как когда-то случилось на Земле перед ядерной войной. Для этого упомянутая раса должна была обладать технологией — начиная от дубинки и заканчивая луком и стрелами. Эта раса подчинила себе законы природы.

Со временем уровень развития технологии этой расы настолько повысился, что появилась возможность выбора. Раса могла выйти в космос для колонизации соседних миров или уничтожить своих недругов ядерным оружием.

— Но если на этой планете у них не было никаких врагов? — выкрикнул кто-то.

— Тогда этой расе потребовалось бы выдумать себе врагов. Давление духа соревнования, который порожден развитием технологии, делает врагов необходимыми, вы и сами это знаете. В этом-то и состоит моя точка зрения. На данной ступени развития, перед вновь открытым жизненным путем, не испытывая больше необходимости быть привязанными к родной планете, у порога важнейших открытий — в этот самый миг перед расой встает необходимость выбрать ответ на важный вопрос: смогу ли я создать глобальную силу, которая обуздает мою агрессию? Смогу ли я укротить свою ненависть и примириться с врагами, для того чтобы отказаться от смертоносного оружия раз и навсегда?

Вы понимаете, что я имею в виду? Если раса не может решить эту проблему, то она уничтожает себя и свою планету, не в состоянии преодолеть важнейшую карантинную зону, разделяющую ее и космос.

Армагеддон не выдержал проверки. Он умер, поскольку в нем гнездилась болезнь. Его люди погибли. Они убили себя.

— Но вы говорите, что люди везде и всюду несут в себе порок. И нам никогда не найти другой расы, которая способна выйти в космос.

Командир рассмеялся.

— Мы пока что стоим только на пороге Земли, не забывайте. Никто не придет к нам в гости до тех пор, пока не поймет, что нам можно доверять.

— А нам можно доверять?

Под общий смех командир ответил:

— Сначала давайте изучим Армагеддон. Может быть, нам удастся воскресить это древнее место жизни, если мы нажмем на нужную кнопку.

Дальнейшие исследования показали, каким когда-то был этот мир. Одной из отличительных его черт было расположение морей на высоких широтах, по причине чего они даже летом — до ядерной катастрофы — были покрыты льдом, по крайней мере частично. После ядерного катаклизма загрязнение атмосферы привело к общему похолоданию атмосферного щита, и моря в высоких широтах оказались теплее окружающего воздуха. Воздух постоянно подогревался снизу, а влага поднималась наверх. Результатом были сильнейшие катастрофические высотные ураганы, которых было достаточно, чтобы уничтожить выживших после ядерной катастрофы. На средних широтах выпали обильные снегопады, и плато, некогда отмеченные городами, оказались полностью скрытыми под снеговым покровом. Начавшееся общее оледенение стало самоподдерживающимся.

Неземляне решили сбросить заряд того, что их командир назвал оружием зла, на замерзшие моря высоких широт, чтобы «запустить мотор». Но ледяная пустыня и после этого осталась ледяной пустыней. То, что раньше олицетворяло дух этого мира, теперь умерло навеки.

После неудачной попытки у неземлян почти полностью закончилось топливо. Поэтому они решили вернуться на Новую Землю и завоевать ее. Открытия, совершенные на Армагеддоне, подсказали им стратегию. По их плану единственный термоядерный заряд, сброшенный на полярную шапку Новой Земли, вызовет обильные дожди, и облик планеты изменится. Моря увеличатся в объеме; местные жители найдут себе применение, займутся рытьем каналов. Можно будет увеличить урожаи водорослей, и постепенно приток кислорода в атмосферу возрастет. На первый взгляд расчеты выглядели убедительными. По мнению неземлян, новая попытка применить термоядерный заряд была вполне разумна. Они сели на корабль и покинули Армагеддон, оставив его на века скованным льдами.

И по крайней мере часть мифа населения Новой Земли сбылась. Небо треснуло и обрушилось на их головы.

Так в чем же заключается великое коренное отличие? Почему Новой Земле так и не удалось воскреснуть, в то время как старая Земля расцвела и даже произвела на свет новые жизненные формы, вроде геонавтов?

После того как земляне установили связи сопереживания и сочувствия с Гелликонией, во Вселенной появился новый эволюционный фактор. Земляне, осознанно или нет, воздействовали из фокуса сознания целой биосферы. В сочувственной связи оказалась заложена огромная мощность. Сочувствие оказалось эмоциональным и социальным эквивалентом гравитации и электромагнитного поля; нить сопереживания связала две планеты.

Проще всего будет сказать, что в итоге Гайя установила прямую связь со своей младшей сестрой, Всеобщей Прародительницей.

Конечно, это было и остается только догадкой. Человечество не может ясно видеть в своем великом умвелте. Однако человечество вполне способно обострить имеющиеся в его распоряжении чувства, чтобы отыскать вокруг себя доказательства. А все доказательства говорили о том, что Гайе и Всеобщей Прародительнице удалось установить связь через посредство своего потомства, выступившего проектором этой связи. Можно только догадываться, каково было потрясение, когда эта связь наконец установилась — если не считать доказательством вторично наступивший ледниковый период и чем сопровождалось последующее отступление льда.

Догадки говорили также о том, что выздоровление Гайи ускорило освежающее воздействие контакта с сестринским духом, находящимся неподалеку.

Были и геонавты: невозмутимые, совершенно спокойные, дружелюбные и, главное, — абсолютно новые и незнакомые создания. Их нельзя было рассматривать как гримасу эволюции, только как проявление доброй воли, порожденное новой и могущественной дружбой...

Но пока на Гелликонии продолжалось увядание большого сезона — великий август неостановимо истекал.

В северном полушарии малое лето уже подошло к концу. Ночные заморозки обещали еще более морозные ночи. В извилистых проходах Шивенинкского хребта уже властвовал мороз, и все живые существа, забредшие сюда, подчинялись законам этого ледяного повелителя.

Стояло утро. С северного полюса несла свое воющее дыхание буря. Припасы были надежно укрыты. Фагор и Уундаамп запрягали асокинов. С тех пор как они покинули Снарагатт, минуло семнадцать дней. Ничто не говорило о том, что за ними кто-то гонится.

Из трех пассажиров лучше других держался Шокерандит. Торес Лахл замолчала и уже несколько дней не произносила ни слова. Ночью она лежала в палатке тихо, как мертвая. Фашналгид говорил очень редко, в основном ругался. Уже через минуту после того, как они выходили из палатки на мороз, их брови и уши белели от обморожения, а щеки давно почернели от стужи.

Последний участок тропы лежал на высоте шести тысяч метров. Справа в клубящемся облаке высилась сплошная ледяная гора. Видимость составляла всего несколько футов.

Уундаамп подошел к Шокерандиту, взглянул на него смеющимися, обведенными изморозью глазами:

— Сегодня будет легкий переход, — прокричал ондод. — Пойдем вниз с холма, через тоннель. Помнишь тоннель, начальник?

— Тоннель Нунаат?

Для того чтобы говорить на ветру, требовалось немало усилий.

— Ага, Нунаат. К вечеру будем там. Такип пить, мясо кусать, оччара курить. Гуумта.

— Гуумта. Торес устала.

Ондод потряс головой.

— Скоро она будет мясом для асокинов. Больше не дает байвак гуумта, ага?

Ондод засмеялся, не разжимая губ.

Шокерандит увидел, что погонщик хочет сказать что-то еще. Они одновременно повернулись спиной к тем, кто паковал груз в сани, затягивая кожаными ремнями. Уундаамп сложил руки на груди.

— У твоего друга под носом вырос хороший хвост.

Ондод быстро и лукаво сверкнул глазами в сторону саней.

— Ты про Фашналгида?

— Про твоего друга с хвостом под носом. Упряжка его не любит. Для упряжки от него много какуул. Только плохо. Мы выбросим этот мусор в тоннеле Нунаат, ага?

— Он обидел Моуб?

— Комар кусается? Нет, но прошлой ночью он сунул свой сук в Моуб. Байвак этот мешок с салом, итчо? Ей не понравилось. В ней ребенок Уундаампа.

Ондод рассмеялся.

— Поэтому мы выбросим этот мусор в тоннеле, понимаешь.

— Извини, Уундаамп. Луубис за то, что сказал мне — но не нужно смртаа в тоннеле, пожалуйста. Я поговорю со своим другом в Нунаате. Он не будет больше байвак Моуб.

— Начальник, нам лучше выбросить твоего друга. Иначе большой какуул вижу.

Уундаамп осклабился, похлопал себя по лбу и круто повернулся на пятках.

Ондоды редко выдают свое раздражение или злость. Но ондоды большие предатели — и это Шокерандит отлично знал. Уундаамп продолжал держаться дружелюбно; без хотя бы видимости дружелюбия путешествие было бы совершенно невозможно; но, рассказав человеку о том, что его жена опозорена, ондод потерял лицо.

Шокерандиту было предложено соединиться с Моуб. Таково было гостеприимство ондодов, и, отклонив приглашение, Шокерандит мог нанести большую обиду. Но Фашналгида никто не приглашал, он взял свое без спросу и тем самым нарушил закон ондодов. А закон ондодов был прост и строг; оскорбление означало смерть нарушителю, смртаа. Фашналгида полагалось убить без колебаний и предупреждения. И если Уундаамп решил бросить Фашналгида в тоннеле Нунаата, то Шокерандит никак не мог поколебать этого решения.

Оба, и Фашналгид и Торес Лахл, бросали на Шокерандита любопытные взгляды, поднимая на него обведенные красными веками глаза. Он не сказал им ни слова, хотя сильно встревожился. Уундаамп не преставая следил за ними, и стоило Шокерандиту сказать хоть слово Фашналгиду, это бы означало приговор им всем.

Из мрака появилась мохнатая фигура Бхрайра, бредущего вдоль саней. Фагор на мгновение повернул к ним голову, и его карие глаза блеснули кровавым отблеском. Равнодушный взгляд фагора пронзил Шокерандита насквозь. Никто не мог прочитать выражение морды двурогого, никто не мог сказать, о чем думало это существо.

Фагор хлюпнул молоками в покрытых инеем ноздрях и прокричал, стараясь перекрыть вой ветра:

— Упряжка готова. Забирайтесь по местам. Держитесь крепче.

Харбин Фашналгид вытащил из-под шкур фляжку, обхватил горлышко обмороженными губами и сделал основательный глоток. Как только Фашналгид оторвал фляжку от губ, Шокерандит сказал:

— Послушайся моего совета, не пей. И держись покрепче, как он велел.

— Абро Хакмо Астаб! — прорычал Фашналгид. Потом рыгнул и отвернулся.

Торес Лахл вопросительно взглянула на Шокерандита. Тот мрачно кивнул, молча подавая сигнал: «Не сдаваться, крепче вцепись зубами в лисий хвост».

Они заняли места в санях и видели впереди только темные мешки, в которые превратились Уундаамп и Моуб; на плечах у последней было ее яркое одеяло. Собак не было видно вообще. Уундаамп взмахнул над головой длинным хлыстом. Ипссссиссии. Заскрипели стальные полозья, мучительно отрываясь от снега. Место, где путники провели ночь, помеченное желтыми пятнами мочи людей и асокинов, мигом скрылось позади.

Через час они уже мчались под гору к тоннелю Нунаат. Шокерандит почувствовал, как тошнотворный страх сжимает ему горло. Если он позволит ондоду убить своего собрата-человека, то сам потеряет перед ондодом лицо, чем бы это убийство ни было оправдано. Он почувствовал, как его собственная ярость оборачивается против Уундаампа — и Харбина Фашналгида. Капитан сидел рядом с ним, сгорбившись и имея жалкий вид. Между ними не было сказано ни слова.

Сани постепенно разгонялись. Упряжка делала, наверное, около пяти миль в час. Шокерандит продолжал упорно смотреть вперед, сильно щурясь от секущего ветра. Но перед собой он видел лишь бесконечную серую мглу, и только где-то впереди маячил намек на просвет. Призрачные белые деревья проносились мимо.

Но вот на фоне обычных звуков — скрипа саней, свиста бича, хриплого дыхания собак, скрежета льда, пения ветра — начал нарастать другой звук, пустой и гулкий, устрашающий. Это был вой ветра, задувающего в тоннель Нунаат. В ответ Моуб громко затрубила в кривой сигнальный рог.

Так ондоды предупреждали другие сани, которые, может быть, в этот самый миг выезжали из тоннеля.

Потом призрачный мглистый свет над головой внезапно померк. Они мчались по тоннелю. Фагор испустил хриплый крик и налег на задний тормоз, чтобы сбросить скорость. Бич Уундаампа защелкал по-другому, теперь — прямо перед носом носящего хозяйское имя вожака, чтобы тот замедлил бег.

Ледяной ветер ударил в лицо, словно кулаком. Тоннель был короткой дорогой через гору к станции Нунаат. Дорога, по которой проезжал основной транспорт и шли пешие, была на несколько миль длиннее и гораздо менее опасна. В тоннеле всегда существовала опасность столкновения двух саней, летящих друг другу навстречу, иногда попадались следы безнадежных ножевых схваток ездоков и яростной, до смерти, грызни асокинов. Поскольку тоннель был почти круглым, теоретически пара упряжек могла разъехаться по двум противоположным склонам тоннеля, но возможность эта была столь невелика, что погонщики всегда рисковали и громко трубили в рог, чтобы предупредить встречную упряжку о своем приближении.

Длина тоннеля составляла девять миль. Из-за неровной поверхности, возникшей в результате обвалов, и из-за встречного ветра сани бросало из стороны в сторону, словно корабль в шторм.

От усилий Уундаампа притормозить сани седоков сильно трясло. Фашналгид выругался. Погонщик и его женщина, опустив ноги по разные стороны саней, упирались пятками в снег, чтобы еще больше замедлить ход.

Бхрайр перегнулся вперед и прокричал на ухо Фашналгиду:

— Ты уронил бутылку.

— Бутылку? Где?

Едва Фашналгид наклонился вперед, глядя туда, куда указывал фагор, Бхрайр сильно толкнул его в спину. Испустив яростный вопль, Фашналгид лицом вперед выпал из саней на снег и покатился кубарем.

В тот же миг Уундаамп пронзительно вскрикнул, послышался свист бича. Фагор отпустил задний тормоз. Сани мгновенно рванулись вперед, увлекаемые вниз по склону.

Фашналгид уже вскочил на ноги и бежал. Но мрак немедленно начал поглощать его. Капитан бежал следом за санями. Шокерандит крикнул: поднажми. Ветер ревел. Ондод продолжал пронзительно гикать, снег и лед свистели под полозьями. Фашналгид уже почти догнал сани. Но как только капитан поравнялся с задком саней и с перекошенным от натуги лицом протянул руку, фагор ударил его лапой прямо в лицо.

Остаться в тоннеле одному означало верную гибель. Сани вылетали из мрака без остановки и предупреждения, и уклониться от них было невозможно. Сани проезжали прямо по человеку. Это была смртаа ондодов.

Отчаянно крича, Шокерандит выхватил из кармана револьвер и на коленях пополз по саням. Потом приставил дуло к длинному черепу фагора.

— Сейчас я вышибу к черту твою проклятую привязь.

Хвост черно-бурой лисы выпал у него изо рта и немедленно был унесен прочь.

Фагор зарычал в ответ.

— Давай тормози.

Бхрайр послушался, но скорость уже была так велика, что толку от заднего тормоза не было никакого, только снег летел из-под полозьев, в лицо бегущему человеку.

Погонщик снова закричал на асокинов и щелкнул бичом. Фашналгид уже отставал, его рот был открыт, почерневшее лицо искажено. Железная воля на этот раз подвела его.

— Не отставай! — крикнул Шокерандит, протягивая капитану руку.

Фашналгид снова наддал. Его сапоги мерно стучали по снегу, и он уже поравнялся с задней ручкой саней. Бхрайр под прицелом револьвера не мог ему помешать. Ветер свистел.

Ухватившись затянутой в перчатку рукой за веревку, перехватывающую палатку, Шокерандит как можно дальше наклонился вперед и протянул руку Фашналгиду. Криками он продолжал подбадривать капитана. Фашналгид старался из последних сил. Но сани продолжали набирать скорость. Мужчины смотрели друг другу в глаза. Их руки в перчатках соприкоснулись.

— Да! — крикнул Шокерандит. — Прыгай вперед, старина, быстро!

Он уже схватил капитана за руку. Но стоило Шокерандиту потянуть Фашналгида на себя, как Уундаамп бросил сани влево, объезжая завал, при этом чуть не перевернув упряжку. Шокерандита выбросило из саней. Он упал на снег на колени и покатился кувырком, а капитан с разбегу рухнул на него сверху. Задыхаясь, они упали на снег.

Когда они снова поднялись на ноги, сани исчезли во мраке.

— Чертов криворукий погонщик, — сказал Фашналгид, откидываясь на стену и задыхаясь. — Животные.

— Это они устроили специально. Это смртаа ондодов — месть. За твои кобелиные проделки с его женщиной.

Чтобы сказать это, Шокерандиту пришлось повернуться спиной к ветру.

— С этим вонючим мешком ворвани? Он сам говорил, что от нее нет никакого толку, даже асокины побрезгуют.

Фашналгид согнулся в три погибели, задыхаясь.

— Глупец, они так всегда говорят о себе. Теперь послушай и запомни то, что я скажу. Через минуту-другую здесь могут появиться другие сани, или с той стороны, или с другой. У нас нет возможности ни предупредить их, ни остановить, поэтому они проедут прямо по нашим головам. До выхода нам придется пройти миль семь, думаю, не меньше, так что лучше отправиться прямо сейчас.

— Может лучше вернуться и пройти вокруг по дороге?

— Это больше тридцати миль. У нас нет провизии, и ночь застанет нас в дороге. Мы наверняка погибнем. Ты готов бежать дальше? Потому что я собираюсь бежать.

Фашналгид выпрямился.

— Спасибо, что пытался спасти меня, — прохрипел он.

— Астаб тебя возьми, ты просто слепой глупец. Почему ты не согласился подчиниться системе?

Сказав это, Лутерин Шокерандит повернулся и побежал. Спасибо хотя бы за то, что бежать приходилось под гору. Он прислушивался, стараясь различить скрип санных полозьев, но пока что слышал только рев ветра в ушах.

Позади него эхом отдавались шаги Фашналгида. Шокерандит ни разу не обернулся. Все его силы и воля теперь были сосредоточены на том, чтобы выбраться из тоннеля и добежать до лагеря.

Когда ему казалось, что бежать дальше он просто не сможет, он заставлял свои ноги двигаться. Один раз сбоку от него мелькнул свет. Он с облегчением повернулся и пробрался к свету посмотреть. Часть скалы на внешней стене развалилась, впустив в тоннель дневной свет. Но в облаках снаружи ничего невозможно было разглядеть, только впереди на расстоянии вытянутой руки торчал ледяной сталактит. Шокерандит бросил кусок камня в дыру, прислушался, но так и не услышал звук падения.

Позади него, отдуваясь, затопал Фашналгид.

— Давай вылезем наружу через эту дыру.

— Но там отвесная скала.

— Черт с ним. Где-то там внизу Брибахр. Цивилизация. Не то что эта душегубка.

— Жить надоело?

Фашналгид решительно полез в дыру в скале, и в тот же миг вдали заревел рог, извещая о приближении саней — эти сани тоже ехали с юга. Шокерандит обернулся и заметил маячащий в тоннеле свет. Он втиснулся в естественную расселину, заслонившись острыми выступами скалы рядом с Фашналгидом.

Еще через секунду мимо них пронеслись длинные сани, увлекаемые упряжкой из десяти собак. Погонщик отчаянно звонил в колокольчик. В санях сидело несколько человек, все мужчины, возможно, их была целая дюжина; они все как один пригнулись и скрыли лица от ледяного ветра под вязаными масками. Видение продлилось один миг.

— Это солдаты, — прохрипел за спиной Шокерандита Фашналгид. — Может, за нами погоня?

— За тобой, ты хочешь сказать? Какое это теперь имеет значение? Они уехали вперед, теперь дорога свободна, это наш шанс выбраться живыми из тоннеля. Если ты передумал прыгать с высоты тысячи футов, то давай, прошу пожаловать за мной.

Он снова пустился бежать. Постепенно бег превратился в автоматическое повторение движений. Он чувствовал, как бьются о ребра его легкие. Лед стянул подбородок. Веки сощуренных глаз смерзлись. Лутерин потерял счет времени.

Когда сияние налетело, оно ослепило его. Он не мог заставить себя открыть глаза и бежал еще некоторое время, пока наконец не убедился в том, что выбрался из тоннеля. Всхлипывая, он пошатнулся и опустился на валун. Так он лежал некоторое время, задыхаясь и не веря в то, что когда-нибудь вновь сможет дышать. Двое саней пронеслись мимо, на них трубили в рог, но он даже не поднял голову.

Снег, осыпавшийся на него с дерева, вернул Лутерина к жизни. Лутерин протер снегом лицо и поглядел вперед. Свет вокруг казался ослепительно ярким. Ветер прекратился. В облаках над головой появился разрыв. Совсем неподалеку, кутаясь в одеяла, по дороге шли люди и курили вероник. В лавочке что-то покупали женщины. Древний, согбенный в три погибели старик гнал рогатых овец вниз по улице. Над таверной болталась вывеска: «ПИЛИГРИМЫ — ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ. ОНДОДАМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН». Он добрался до Нунаата.

Нунаат был последней остановкой перед Харнабхаром, обычной остановкой в пути, среди дикого края, местом, где можно сменить упряжку, передохнуть. Но здесь путники получали и еще кое-что: возможность выбора. Тропа между Харнабхаром, Северным Снарагаттом и Ривеником петляла, повторяя очертания горной цепи, используя любой возможный выступ — данную природой защиту от дующего с севера ветра. Но одновременно Нунаат был узлом, соединением, дорогой через великие водопады, долины и плато к западным горным цепям, к проходу на равнины Брибахра. До Харнабхара было ближе, чем до равнин. Но до равнин было ближе, чем до Ривеника, как ни меряй.

О войне между Ускутошком и Брибахром наблюдателю говорило огромное количество людей в военной форме, находящихся в Нунаате, где для солдат были выстроены новые бревенчатые дома окнами на запад.

Совершенно измученный Шокерандит был не в силах позаботиться о себе. Но ему хватило воли и остатков сознания, чтобы, оттолкнувшись от валуна, за которым он отлежался, по тропинке добрести до вершины холма и разыскать там сложенный из камня козий хлев. Он забрался в хлев и свалился спать, как подкошенный.

Проснувшись, он почувствовал себя посвежевшим, а с силами вернулась злость на себя, зачем потерял столько времени. Ему было глубоко плевать на то, что стало с Фашналгидом, так велико было его стремление разыскать Торес Лахл и найти сани, которые довезут его до Харнабхара. Как только он доберется до дома, все его проблемы будут решены.

Внизу под ним раскинулся городок Нунаат. Бедные домики льнули к горным склонам, словно мех — к боку огромного зверя. Почти все дома использовали преимущество соседства с деревьями элдавон, укрываясь среди них, по сути опираясь при постройке на стволы. Поскольку большинство домов были сложены из элдавоновых же бревен, отличить жилище от растительной чащи удавалось с трудом.

Дома ютились тут и там, соединенные тропинками, по которым бродили люди, животные и домашняя птица, и были выстроены ярусами, так что крыльцо одного дома приходилось вровень с трубой соседнего. Кое-где поля зеленели прямо на крышах. Возле каждого дома лежала поленница. Некоторые поленницы были сложены у стены, некоторые на отшибе, вокруг специальных столбов. Тут и там люди рубили дрова, орудуя топорами, складывая поленницы вокруг столбов или под стенами домов.

Через некоторое время небо очистилось от облаков, и все вокруг залил чистый свет погожего дня в горах. Над далекой горной грядой сиял Беталикс. На каменистых склонах мальчишки, вероятно отправленные туда пасти коз и овец, вместо этого запускали змеев.

Из Харнабхара только что прибыл отряд пеших пилигримов. Их голоса разносились в чистом воздухе. У многих были выбриты головы, многие были босы, несмотря на снег под ногами. Среди пилигримов попадались люди всех возрастов; была даже одна желтая старуха, ее несли слуги в специальном плетеном кресле с ручками-шестами. Несколько местных торговцев внимательно следили за прибывшими, впрочем, без особого интереса. Эту группу они успели обобрать по дороге на север.

Шокерандит уже проходил этой тропой раньше и был уверен в том, что Уундаамп непременно остановится в городе. И ему и Моуб нужно было отдохнуть. Асокинов рассадят по отдельности и накормят, Уундаампу, вожаку, кинут дополнительный кусок мяса. Чтобы преодолеть последний перегон до Харнабхара, сани и упряжь следовало тщательно осмотреть, подготовить, устранить неисправности, конечно, если ондоды собираются в Харнабхар. И что они намерены сделать с Торес Лахл?

Ее не убьют. Слишком ценный товар. Ее можно продать как рабыню; но ни один человек не станет покупать раба-человека у ондодов. С другой стороны, есть двурогие... Шокерандит так забеспокоился о Торес, что совершенно забыл о Фашналгиде.

Хотя в целом анципиталы были не слишком распространены в Сиборнале, те из них, кому удавалось вырваться из рабства, пробирались в Шивенинк и умели отыскать в диких горных грядах отличные места для обитания. Испытав рабство на собственной шкуре, фагоры предпочитали пользоваться рабами-людьми. Но как только двурогие уведут Торес Лахл в горы, можно считать, что она потеряна для человечества навсегда.

Пробираясь тропинками за домами, Шокерандит прошел город от края до края. На окраине он забрался в один из дворов. Стоило ему перелезть через забор, как он был встречен яростным лаем. Осторожно выглянув, Шокерандит увидел упряжных асокинов, привязанных по отдельности в клетках. Асокины яростно бросались вперед, так далеко, насколько позволяли цепь и решетки.

Не стоило сомневаться в том, что это станция, где отдыхают упряжки. Теперь Шокерандит это точно вспомнил. Последний раз, когда он был здесь, шел сильный снег, и почти ничего не было видно. Теперь здесь дожидались своей очереди пять полуголодных асокинов.

Не желая больше злить рогатых собак, Шокерандит осторожно обошел дом.

Станция упряжек была последним домом на севере Нунаата. Крики оповестили о том, что его заметили, хотя никого из хозяев он пока не видел. Ондоды были слишком осторожны, и застать их врасплох было невозможно.

На пороге немедленно появились три ондода с хлыстами. Шокерандит знал, как смертоносны могут быть хлысты в умелых руках, и торопливо сотворил на лбу знак мира.

— Мне нужен мой друг Уундаамп, дать ему луубис. Скажите ему луубис, итчо?

Ондоды молча смотрели на пришельца. Никто из них не двинулся с места.

— Уундаампа не видно. Уундаампу не нужен луубис от тебя. Толстуха Уундаампа сейчас много какуул.

— Я знаю, — кивнул Шокерандит. — Я принес помощь. Моуб рожает, я-я?

Внезапно ондоды повернулись, приглашая его последовать за ними. Он сказал себе, что внутри его ожидает ловушка и что он должен быть готов ко всему.

Ондоды двинулись ко входу в похожее на амбар здание станции, в дверях остановились и мрачно переглянулись. Потом поманили Шокерандита, приглашая войти. Внутри было темно и неуютно. Шокерандит почуял оччара.

Его толкнули в спину и захлопнули дверь.

Он бросился вперед и упал ничком на пол. Над его головой раздался свист и оглушительный щелчок хлыста. Он перекатился к стене.

Быстро оглянувшись по сторонам, он заметил голую Моуб: та лежала на лавке, на расстеленном одеяле, том самом, что он подарил ей, только чуть прикрытая его краем. Моуб лежала на спине, широко расставив ноги. Перед ней на коленях стояла Торес Лахл. Предплечья Торес были связаны, но так, чтобы оставить рукам ограниченную свободу. Другой конец связывающей Торес веревки держал фагор со спиленными рогами, стоящий без движения с парой своих собратьев у стены напротив той, под которой скорчился Шокерандит. Посреди комнаты был привязан вожак упряжки Уундаампа, асокин Уундаамп, щелкающий зубами в яростной и безуспешной попытке перегрызть цепь и отхватить ближайший кусок Шокерандита.

Сам Уундаамп видел и слышал, как Шокерандит крался к дверям — в доме были узкие окна-бойницы. С проворством, свойственным его расе, ондод прыгнул к дверям и встал там, широко расставив ноги, перекрывая выход и готовый снова ударить хлыстом. При этом он улыбался, без злобы.

Но Шокерандит уже держал в руках револьвер. Он был умнее и не стал целиться в ондода — его жест мог спровоцировать Уундаампа и фагоров. Угрожать Моуб тоже было бесполезно — сейчас Уундаампа это не остановит.

И Шокерандит направил револьвер на пса.

— Я пристрелю твою собаку, прикончу, итчо? Так что будь умным, брось хлыст. Иди сюда, друг, ты, Уундаамп. Или быстро через одну секунду твоему псу будет много какуул!

Говоря это, Шокерандит поднимался на ноги, обеими руками направляя револьвер прямо в голову яростно лающему асокину.

Хлыст упал на пол. Уундаамп метнулся вперед. Он улыбался. Он поклонился, прикоснувшись ко лбу.

— Друг, ты упал с саней в тоннеле. Не гуумта. Я очень жалко.

— Если ты меня обманешь, твой вожак будет мертвый. Развяжи Торес Лахл. Ты в порядке, Торес?

— Мне приходилось принимать роды раньше, справлюсь и сейчас, — раздался в ответ слабый голос. — Но я рада видеть тебя, Лутерин.

— И что тут происходит?

— Фагоры что-то должны сделать для Уундаампа. Он договорился, что отдаст им меня в оплату за какую-то услугу. Меня запугали до смерти, но вреда не причинили. А ты как?

Голос Торес Лахл дрожал.

Фагор не двинулся с места. Пока Шокерандит развязывал узлы на руках Торес, Уундаамп у него за спиной говорил:

— Такая приятная госпожа, да. Ничего ей не сделали, ага.

Уундаамп рассмеялся.

Шокерандит прикусил губу; придется позволить этому зверю сохранить лицо. У них больше нет денег, и им придется ехать с Уундаампом дальше, потому что иначе им не добраться до Харнабхара.

Когда ее руки были развязаны, Торес Лахл сказала Уундаампу:

— Ты очень добр. Когда твой ребенок родится, я куплю тебе и Моуб трубки с оччарой, итчо?

Шокерандит молча одобрил находчивость Торес. Поразительно.

Уундаамп улыбнулся и присвистнул сквозь зубы.

— А для ребенка тоже купишь, вдобавок? Если так, то я курю три трубки сразу.

— Я-я, только если ты выпроводишь отсюда этих мохнатых болванов, пока я буду принимать роды.

Бледная Торес Лахл смотрела прямо в глаза ондоду, и ее голос больше не дрожал.

Но Уундаампу еще не казалось, что его честь восстановлена в полной мере.

— Деньги давай сейчас. Моуб пойдет купить три трубки оччара сейчас. Лучше уехать из Нунаата, пока светло.

— У Моуб отошли воды, она сейчас родит.

— Ребенок не выйдет минут двадцать. Она быстро сходит и принесет. Покурим, потом рожать.

Уундаамп еще раз хлопнул в свои восьмипалые ладоши и рассмеялся.

— Ребенок уже почти выходит из нее.

— Эта женщина — ленивый мешок.

Уундаамп схватил жену за руку. Та послушно поднялась и села. Торес Лахл и Шокерандит переглянулись. Шокерандит кивнул, и Торес достала несколько сибов и протянула их женщине. Моуб завернулась в красное одеяло в желтую клетку и, ни словом не возразив, побрела к выходу.

— Останься тут, — сказал Шокерандит. Торес Лахл присела на скамью в пятнах вод. Вожак успокоился и, вывалив красный язык, сел возле шеста, к которому был привязан. По знаку Уундаампа фагоры двинулись в дальний конец дома, где вышли наружу через заднюю дверь. Шокерандит увидел, что на заднем дворе стоят сани Уундаампа, полностью готовые в дорогу.

— Где твой друг с хвостом на лице? — с невинным видом спросил Уундаамп.

— Я потерял его. Твой план не сработал.

— Ха-ха. Мой план отлично сработал. Мы едем в Харбер, не передумал?

— А ты разве не туда собираешься? Я заплатил тебе, Уундаамп.

Выражая полнейшую откровенность, Уундаамп развел руки в стороны, демонстрируя все шестнадцать блестящих ногтей с черной каймой.

— Если твой друг скажет полиции, не гуумта. Мне плохо. Этот плохой человек не понимает ондодов, как ты. Он хочет смртаа. Лучше нам ехать быстро, итчо, как только мой мешок выбросит ребенка из своего зада.

— Согласен.

Нет смысла дальше спорить. Шокерандит спрятал револьвер в карман. Мнимая тропа дружбы была восстановлена.

Они стояли в доме и смотрели друг на друга, асокин сидел у столба на цепи. Прибрела Моуб, завернутая в одеяло. Она отдала две трубки Уундаампу и снова тяжело улеглась на одеяло на скамью перед Торес Лахл, зажав третью трубку в зубах.

— Ребенок идет, гуумтаа, — сказала Моуб. После чего в полной тишине на свет появился крошечный ондод. Когда Торес Лахл взяла малыша на руки, Уундаамп только взглянул в его сторону, кивнул и отвернулся. И отправился на двор смотреть сани.

— Мальчик. Хорошо. Не люблю девочек. Мальчик сделает больше работы, скоро насчет байвак, может через один год.

Моуб села и рассмеялась.

— Ты глупый баран, ты не можешь хорошо байвак. Это ребенок Фашналгида.

После этих слов они рассмеялись оба. Уундаамп вернулся, прошел через комнату, чтобы обнять свою женщину. Они поцеловались, потом еще и еще.

Эта сцена настолько привлекла внимание остальных, что никто из них не слышал предупреждающего свиста, донесшегося снаружи. Трое полицейских с ружьями в руках вошли в дом через двери, ведшие на улицу.

— У нас есть приказ всех вас задержать. Против вас выдвинуто обвинение, — холодно сказал старший полицейский. — Уундаамп и женщина, за вами числится несколько убийств. Лутерин Шокерандит, мы следуем за тобой от самого Ривеника. Ты обвиняешься в том, что посредством взрыва убил армейского лейтенанта и его солдат во время исполнения теми служебных обязанностей. Ты также обвиняешься в дезертирстве. Далее, ты, Торес Лахл, рабыня, виновна в побеге. У нас есть приказ расстрелять вас всех тут, в Нунаате.

— Кто эти люди? — спросил Уундаамп, с наигранным удивлением указывая на Торес Лахл и Шокерандита. — Я их не знать. Они только пришли сюда, одну минуту, и натворили много какуул.

Не обращая внимания на ондода, старший полицейский сказал Шокерандиту:

— У меня приказ пристрелить тебя на месте, если ты попытаешься бежать. Брось на пол оружие, если оно у тебя есть. Где твой приятель? Нам он тоже нужен.

— О ком вы говорите?

— Ты знаешь о ком. Харбин Фашналгид, тоже дезертир.

— Я здесь, — неожиданно раздался голос. — Бросайте ружья. Я могу перестрелять вас всех, а вы не заденете меня, поэтому не пробуйте сопротивляться. Считаю до трех, а потом выстрелю одному из вас в живот. Раз. Два.

Ружья упали на пол. Тогда створки одного из окон стукнули, и из щели между ставнями выглянуло револьверное дуло.

— Хватай ружья, Лутерин, да поживее.

Шокерандит вышел из ступора и быстро выполнил указание. Со двора, где уже заливались лаем асокины, в заднюю дверь вошел Фашналгид.

— Ты очень вовремя, — подала голос Торес Лахл. — Откуда ты узнал, когда нужно прийти?

Фашналгид ухмыльнулся.

— Просто я рассуждал так же, как эти болваны. Я шел за красным одеялом в желтую клетку, таких немного, и не ошибся. Иначе как бы я вас нашел? Как видите, я даже переоделся.

Это было заметно. Фашналгид сбрил свои роскошные усы и коротко подстригся. Говоря, он профессионально держал полицейских на мушке.

— Ружья стоят хорошие деньги, — внес предложение Уундаамп. — Сначала перережем глотки этим людям, итчо?

— У меня нет возражений, мой маленький пожиратель падали. Твоему мохнатому другу повезло, что его не оказалось поблизости, иначе бы я точно вышиб ему мозги. Мне тоже повезло, потому что в городе полно полиции и солдат.

— Тогда нам лучше поскорее убраться отсюда, — сказал Шокерандит. — Момент для появления был самый подходящий, Харбин. Ты еще станешь старшим офицером. Мы присмотрим за этими тремя полицейскими, Уундаамп, а ты вместе со своей женщиной сможешь быстро приготовить сани и упряжку к отправлению?

Ондод немедленно приступил к делу. Он приказал жене и Торес Лахл выкатить сани из сарая и смазать жиром полозья, что, как он настаивал, было совершенно необходимо. Полицейским приказали спустить штаны и так стоять, положив руки на стену. Все отошли в сторону, и Уундаамп отвязал от столба вожака, Уундаампа, потом запряг его и остальных семерых асокинов, каждого на свое место. Занимаясь делом, Уундаамп вполголоса ругал собак, но каждую в разных выражениях и с другой интонацией.

— Пожалуйста, поскорее, — взволнованно попросила Торес Лахл.

Ондод вошел обратно в дом и уселся на одеяло, где его жена только недавно родила ребенка.

— Нужно чуть передохнуть, итчо?

Все принялись покорно ждать, и ни один не двинулся с места, пока чувство чести ондода не было удовлетворено. В открытую заднюю дверь, пока ондод методично проверял упряжь, мело.

Со стороны улицы они услышали свист и крики. Пропажу трех полицейских уже обнаружили.

Уундаамп взял хлыст.

— Гуумта. Едем.

Все поспешно погрузились в сани, предварительно засунув под парусину ружья. Уундаамп-погонщик выкрикнул команду Уундаампу-вожаку, и сани тронулись с места. Полицейские в доме принялись громко звать на помощь. С улицы донеслись ответные крики. Сани устремились к задним воротам, за которыми начиналась тропа.

В клетках заходились яростным лаем асокины. По пути к воротам Уундаамп поднялся в санях и взмахнул хлыстом так, что кончик ремня ударил по задвижке клеток, запертых на толстый деревянный клин. Ударом хлыста ондод выбил клин, и дверь клетки больше ничто не удерживало.

Под натиском асокинов она распахнулась, и злобные звери вырвались на свободу единым потоком меха, клыков и когтей. Чуя полицейских, асокины всей стаей бросились в дом. Уже через миг оттуда донеслись жуткие крики.

Сани набирали скорость, подскакивая на неровностях тропы, виляя из стороны в сторону. Уундаамп пронзительно кричал на собак, раз за разом точно взмахивая хлыстом и легко обжигая каждую по очереди. Они перевалили склон холма, выбрались на северную тропу, и рычание, лай и крики боли затихли в отдалении.

Шокерандит обернулся. Никто за ними не гнался. Приглушенные снегопадом крики все еще были смутно различимы вдали. Тропа неожиданно повернула, и Торес Лахл ухватилась за Лутерина. Одной рукой она прижимала к себе под меховой курткой новорожденного, завернутого в грязные тряпки. Новорожденный взглянул на нее и улыбнулся, показал крохотные, острые детские зубки.

Через милю Уундаамп притормозил и свернул к краю тропы.

Потом указал рукояткой хлыста на Фашналгида.

— Ты — человек, от которого какуул. Ты слезай. Не хочу.

Фашналгид ничего не ответил. Потом оглянулся на Шокерандита и поморщился. А потом спрыгнул с саней.

Пелена падающего снега мгновенно скрыла его фигуру. Издалека до них долетели последние слова капитана, отвратительное ругательство:

— Абро Хакмо Астаб!

Уундаамп уже смотрел на тропу впереди.

— В Харнабхар! — крикнул он.

Не рискуя заходить в Нунаат, Фашналгид примкнул к группе брибахрских пилигримов, возвращающихся из Харнабхара через Нунаат длинными извилистыми тропами на родину, в западные долины. Он брил усы, чтобы оставаться неузнанным, и всячески старался держаться подальше от крупных поселений людей.

Он не провел с первым отрядом пилигримов и суток, когда навстречу им попался другой отряд, поднимающийся в гору со стороны Брибахра. От этих людей он услышал об опасностях, поджидающих впереди, и немедленно понял, что выбрал неправильный путь. Хотя, возможно, правильного пути для него больше не существовало.

По словам пилигримов, Десятая гвардия олигарха отправилась в долину Большого ущелья Брибахра с приказом захватить или уничтожить два великих города, Брайджт и Раттагон.

Горную долину почти целиком заполняли кобальтово-зеленые воды озера Брайджт. На озерном острове стояла огромная старинная крепость, город Раттагон. Штурмовать его можно было единственным способом: подойти на лодках. Любого врага, покусившегося приблизиться к крепости, немедленно расстреливали из орудий, выставленных на мрачных крепостных стенах.

Брибахр был великой житницей Сиборнала. Плодородные земли Брибахра простирались на огромные расстояния, вплоть до тропических зон. На севере, у края ледяных пустынь, природа поставила барьер — тундру с многомильной опушкой каспиарнового леса, способного выдержать даже смертоносное дыхание Вейр-Зимы.

Брибахр населяли в основном мирные крестьяне-земледельцы. Но воинственная элита Брибахра, обретающаяся в двух главных городах края, Брайджте и Раттагоне, в свое время безрассудно угрожала даже Харнабхару, святому городу. Брайджту всегда хотелось стяжать львиную долю благосостояния Сиборнала. Фермеры Брибахра продавали зерно в Ускутошк за смехотворно малую цену; отвергая подавляющую волю олигархии, фермеры предприняли вылазку к Священному Харнабхару, покинув однажды свои поля и равнины.

В ответ на подобную угрозу Аскитош послал в Брибахр свою армию. Брайджт уже пал.

Теперь Десятая гвардия встала лагерем на берегах озера Брайджт, устремив взор на Раттагон и выжидая. Страдая от голода. И холодов.

Грянули первые осенние заморозки. Озеро начало покрываться льдом.

Наступит время, и в Раттагоне знали это, когда лед на озере станет достаточно крепким, чтобы позволить вражеской армии добраться до крепости пешком. Но это время еще не наступило. Сегодня по льду не могло пройти ничего тяжелее волка. Пройдет не менее теннера, пока лед станет достаточно крепким, чтобы выдержать взвод солдат. А к тому времени армия на берегу от голода и холодов разбежится по домам. Раттагонцы хорошо знали ритм жизни своего озера.

В стенах крепости голод не слишком досаждал людям. Внутри древнего ущелья имелось множество каверн. Так, из крепости вел тайный ход на северный берег. Идти по нему было трудно, вода иногда поднималась там до колен. Но по этому тайному ходу в крепость доставлялись припасы; и защитники Раттагона могли позволить себе ждать столько, сколько нужно, пока тяготы на берегу усугублялись. Так бывало уже много раз в тяжкую годину.

В одну из ночей, когда Фреир скрыла метель, налетевшая с севера, Десятая гвардия привела свой отчаянный план в исполнение.

Лед был достаточно крепок, чтобы выдержать волка. Лед был достаточно крепок и для того, чтобы выдержать человека с воздушным змеем, который частично уменьшит давление человеческого тела на землю, отчего бойцы сравняются с волками и весом, и скоростью, и яростью.

Офицеры подбадривали солдат, рассказывая им о прекрасных женщинах Раттагона, которые остались в крепости вместе с мужьями, чтобы согревать тем постели.

Ветер дул в сторону озера, сильный и ровный. Воздушные змеи, привязанные у бойцов за плечами, поднялись в воздух. Солдаты отважно вышли на лед и не менее отважно позволили ветру перенести их по льду, прямо к серым стенам крепости.

Внутри крепости, за ее стенами, спали все, даже дозорные, отыскавшие для себя от ветра теплый уголок. Они умерли, не издав ни единого крика.

Добровольцы из Десятой гвардии обрубили веревки своих змеев и бросились к центральному укреплению. Все военачальники были зарезаны во сне и не успели даже захрипеть.

На следующий день над Раттагоном развевался флаг олигархии.

Эта пугающая история, которую услышал у вечернего костра Фашналгид, навела его на мысль о том, что ему лучше вернуться в Нунаат и искать оттуда дорогу на юг.

«Простой человек на переломе истории всегда страдает мучительно», — говорил он себе, принимая из рук ближайшего пилигрима бутылку, пущенную по кругу.