Зимний Туман - друг шайенов

30. НЕ ДЕЛИТЕ ДЕНЬГИ НОЧЬЮ

Он отправился в Ледвилл, ни на секунду не задумавшись, зачем это делает. Ему вообще не хотелось ни о чем думать. Хотелось увидеть Майвиса, хотелось найти Милли. Если тебе хочется есть, ты находишь пищу и ешь, а не размышляешь о том, как это сделать.

Но, остановившись у обочины дороги на Ледвилл, Гончар призадумался. Обилие следов говорило о том, что ему предстоит встреча с большим городом. Степан ощутил просто звериную тревогу. Город — это десятки улиц, где из-за каждого угла тебе могут выстрелить в спину. На миг его охватило сильнейшее желание повернуть прочь, бежать без оглядки от этого скопища опаснейших существ на свете — двуногих тварей, изрыгающих огонь и свинец.

Волна страха окатила его, заставив зябко передернуть плечами, — и ушла. Опасность — лучший ориентир. Надо двигаться навстречу ей, тогда не заблудишься.

Он направил вороного вдоль дороги, разглядывая мусор на обочинах. Ветер донес до него запах домашнего дыма, и Гончар впервые подумал о том, что теперь ему придется добывать себе пропитание не охотой, а каким-то другим способом. В карманах у него не было ни цента, а фазана или зайца не подстрелишь на обочине.

Темнота опустилась внезапно, как всегда бывает в горах. Впереди, в стороне от дороги, за деревьями неярко светились два огонька. Подъехав ближе, Степан увидел приземистое здание с односкатной крышей. Пара керосиновых ламп освещала крыльцо с поблекшей вывеской: "Таверна Джона". Единственное окно было закрыто ставнями, и через щель пробивался тусклый свет.

Гончар вполне мог бы провести ночь в лесу. Он настолько привык к этому, что уже не помнил, когда последний раз ночевал под крышей. К тому же, чтобы проситься на ночлег, надо знать, чем ты будешь расплачиваться. И все-таки он остановился у таверны.

Он привязал вороного к жиденькому забору из корявых жердей, рядом с оседланным мулом, и поднялся на крыльцо. Из-за двери слышались негромкие голоса.

"Там люди, — подумал он. — Белые люди. Они могут что-то знать о Майвисе. Я должен войти. Я должен поговорить с ними. Я должен вести себя так же, как они, и казаться таким же. Они ничего не сделают мне, если примут за своего. А если и надумают убить меня, я всегда успею их опередить. Ну, так иди же, не стой".

Но еще несколько минут он стоял перед закрытой дверью, прислушиваясь и жадно втягивая пугающие и манящие запахи.

Возможно, Степан и не решился бы войти, но на дороге застучали копыта. Двое всадников приближались к таверне.

— А у Джона гости, — сказал один.

— Плевать, — ответил второй.

— Сэм, до берлоги остался какой-то десяток миль.

— Ну и тащись в берлогу. А я промочу горло и догоню тебя. Согласен?

— Соглашусь, если ты отдашь мне мою долю прямо сейчас.

— Ты что, Робин, не доверяешь мне, своему компаньону?

Степан не стал дожидаться окончания их спора. Отступать было некуда, и он толкнул дверь.

Широкие лавки вдоль стен да длинный дощатый стол составляли весь интерьер помещения, освещенного низким пламенем камина, возле которого сидел на корточках человек в темном балахоне. Его лицо скрывал капюшон. Выпростав руки из широких рукавов, он держал ладони у огня.

В другом углу таверны размещалась кухня. На плите шипела сковорода, и повар, худой как гвоздь, лениво помешивал фасоль деревянной ложкой.

— Вот и еще один из вашей братии, — сказал он, обращаясь к сидевшему у камина. — Похоже, такой же богач. Добро пожаловать, братец. Хорошо, если ты найдешь пять центов, чтобы расплатиться за похлебку звонкой монетой, а не молитвами за мое здоровье.

— А если не найду? — Гончар остановился на пороге, готовый развернуться и уйти.

— Ну, значит, завтра к утру мое здоровье будет вдвое крепче, потому что ты помолишься за него вместе с преподобным. Проходи, располагайся.

— Мне бы только переночевать.

— Лавки свободны. На перину не рассчитывай. Кто любит всхрапнуть на мягком, может спать в конюшне на сене. Садись, братец, расскажи нам, что видел по дороге.

Степан сел на лавку, вжавшись в угол. Только в таком положении он чувствовал себя защищенным от нападения сзади.

— Здорово, Джон! — в таверну шумно ввалились новые гости.

Их было двое, но оружия на них было столько, что хватило бы на семерых. Они с грохотом сбросили в угол три винчестера, дробовик и четыре набитых патронташа, да еще на поясе у каждого осталось по два револьвера, а у одного и под мышкой торчала рукоятка кольта.

— Горячего рома, и поживее. — Они уселись за стол. — Никто из наших не заглядывал?

— Днем проезжали ребята с лесопилки. — Трактирщик откупорил бутылку и вылил ром в большую кружку, которую тут же поставил на плиту. — Говорят, облава скоро закончится.

— Похоже на то, — сказал кряжистый бородач в лохмотьях, когда-то бывших офицерским кителем. — На Красном Склоне не найти свободного уголка, чтоб воткнуть заявочный столб. Расхватали все участки за пару дней.

— Держу пари, что кто-то остался в лесу и на ночь, — добавил его спутник в замшевой куртке с бахромой. — Чтобы с утра пораньше застолбить все, что осталось.

— А если вернутся краснокожие? — спросил трактирщик, подсыпая в ром сахар. — Что тогда, Сэм? Не будет, как в прошлый раз?

— Они не вернутся. На этот раз точно не вернутся. Некому возвращаться, — заявил бородач Сэм. — Теперь с ними разговор короткий. Как с волками. Увидел — стреляй.

— Говоришь, были парни с лесопилки? Что рассказывают?

— Всякие страсти, даже не хочется повторять, — ответил трактирщик.

Он разлил дымящийся ром по кружкам и поставил их на стол, после чего уселся рядом с гостями, вытирая руки фартуком.

— Да, такие страсти… Говорят, нашли в лесу парня с прииска "Дохлый Мул". Индейцы оставили его привязанным к столбу.

— И что? Того загрызли муравьи?

— Нет, хуже. Когда тело отвязали, оно было как тряпка. Ни одной целой косточки, будто он побывал под жерновами камнедробилки.

— Ага, понятно. Это штучки Свирепого Пса. Вот с кого надо было бы содрать шкуру. Жалко, он нам не попался. — Бородач отхлебнул из кружки и закашлялся. — Ну, Джон, сколько раз тебе повторять! Не надо сыпать в ром всякую дрянь!

— Но ведь так вкуснее, верно, Робин?

— Верно. Ты, Джон, мастер на всякие вкусные напитки. Сам полковник Морган тебя хвалил, я своими ушами слышал. Этот Пузатый Джон, говорит, сделает коктейль хоть из конской мочи, говорит!

— На днях он к тебе заглянет, — сказал Сэм. — Полк возвращается. Через неделю его распустят, и Морган хочет за это время все доделать. За рекой еще остались поселки, надо будет ими заняться напоследок.

— Нас это не касается. — Робин допил ром и с сожалением поглядел на дно кружки. — Наше дело — участки застолбить. А громить поселки и искать профессорскую дочку — это для бездельников.

— А я слышал, что с девчонкой-то все не так просто, — вполголоса заметил трактирщик. — Я-то и сам поначалу диву давался: чего это все так из-за какой-то девки всполошились? Мало ли их воруют? А потом узнал от верных людей, что дело-то не в девчонке. Карты у нее, профессорские карты. На которых все жилы помечены. И серебряные, и золотые. Этот профессор все Скалистые горы обошел, все каньоны облазил. Карту свою делал для крутых парней из Чикаго, чтобы те скупили тут самые прибыльные места.

— На кой черт индейцам такая карта? — махнул рукой Сэм. — Подлей-ка мне чуток, только без травок и сахару, чистого рому.

— А не развезет тебя с дороги?

— Ой, какой заботливый! Не жмись, сегодня я при деньгах.

— За тобой записано выпитого на семь долларов двадцать центов.

— Рассчитаюсь, наливай.

— А я знаю, зачем индейцам карта, — сказал Робин, подставляя и свою кружку. — Чтобы ребята из Чикаго сидели в своем Чикаго и не совались к нам. Карту, само собой, краснокожие сожгли. А девка просто подвернулась, вот они ее и прихватили.

— Да нам-то какая разница? Мы и свой-то участок только начали разрабатывать. На наш век серебра в земле хватит. Накопим деньжат да рванем в Техас. Там сейчас можно отхватить приличное ранчо не дороже чем за тысячу долларов. Многие готовы и даром отдать, лишь бы смыться оттуда, такого страху на них нагнали апачи. А мы апачей не боимся, верно, Робин?

— Мы боимся только простуды. Джон, ты подливай, подливай. Не бойся, сегодня ты вычеркнешь наши имена из долговой книжки.

Слушая их пьяную болтовню, Гончар опустил капюшон на лицо и закрыл глаза, притворяясь спящим. Эти двое не были похожи на обычных старателей. Старатели не шатаются по горам с оружием и не бросают свой участок надолго. А если и застревают в кабаке, то расплачиваются не деньгами, а тем, что смогли достать из-под земли. Когда Сэм высыпал на стол целую пригоршню монет, подозрения Гончара только окрепли. Он решил, что не останется ночевать в такой компании. Вот посидит еще немного, даст передохнуть вороному и отправится в путь. Может быть, за эти полчаса он услышит еще что-нибудь.

По крайней мере, теперь он знал, почему полковнику Моргану так не терпелось повоевать. Ополчение штата формировалось обычно на три месяца, и сейчас этот срок истекал. Еще неделя — и полковник останется без войска, а у него, как видно, были далеко идущие планы. Может быть, власти штата поручили ему изгнать индейцев с тех земель, где планировалось начать разработку месторождений. Другая причина могла заключаться в политических амбициях Моргана. Возможно, тот собирался участвовать в выборах и старался обзавестись титулом Покорителя Дикарей. Избиратель любит голосовать за героев, а как ты станешь героем, если твое войско разбежится? Надо было спешить, и Морган не желал терять свой шанс.

Услышав о карте профессора Фарбера, Гончар просто восхитился чьей-то хитрой выдумкой. Чтобы оторвать людей от их повседневной работы, нужна достаточно соблазнительная приманка. Благородные спасители беззащитной девушки ринулись на поиски, рассчитывая найти кое-что более ценное, чем профессорская дочка. "Это Штерн придумал, — вдруг сообразил Гончар. — Наверняка он сейчас рядом с Фарбером. И наверняка оба сейчас едут сюда, в Ледвилл. Они обязательно увидят Майвиса. Их пропустят к нему. Значит, надо держаться рядом с ними. Да, иначе мне к Майвису не подобраться".

Это был не самый лучший план действий. Но пять минут назад у Степана не имелось вообще никакого плана.

Немного приободрившись, он решил больше не терять время в таверне и встал. Одновременно с ним с пола поднялся и монах, гревшийся у камина.

— Хозяин, могу ли я укрыть своего бедного мула под кровом вашей конюшни?

— Брат мой, ты и сам можешь там укрыться, — с насмешливой почтительностью отвечал трактирщик. — Наверху достаточно соломы, чтобы разместить свое бренное тело.

Гончар первым вышел на крыльцо и подошел к вороному. Развязывая узел, он услышал, как монах у него за спиной негромко произнес:

— Не стоит уезжать одному. Эти два приятеля не собираются здесь засиживаться.

— Мне не нужны попутчики, — ответил Степан.

— Им тоже. Кто знает, чем закончится ваша встреча, когда они догонят тебя на ночной дороге?

— Я знаю, чем она закончится.

— Самая лучшая битва — та, которой удалось избежать. Твой конь утомлен. Переночуй здесь и прибереги силы для других боев.

— Ты, братец, меня с кем-то путаешь, — сказал Гончар. — Я не собираюсь ни с кем воевать. Ни сейчас, ни завтра.

— Ночь длинна. Одному Богу известно, что ждет тебя утром. Снимай седло. Сам-то ты можешь спать в сбруе, но не заставляй страдать своего меньшего брата.

Монах откинул капюшон, и в свете ламп блеснули круглые стекла очков.

— Я так же, как и ты, направляюсь в Ледвилл. До города двадцать миль, и ни одного пристанища на пути. Старина Джон — золотая душа, он не требует платы с тех, кто не может расплатиться. Но в Ледвилле никто не пустит тебя под кров посреди ночи, пока ты не покажешь деньги.

— Давно меня так не уговаривали. А что скажет меньший брат? — Гончар похлопал жеребца по шее и поднял стремя, чтобы расстегнуть подпругу. — Меньший брат согласен с тобой, преподобный. Знаешь, меня все называют упрямым. До сих пор я не встречал человека, кто бы заставил меня изменить решение. Ты, случайно, не колдун?

— Я никого не заставляю. Я только подсказываю, — ответил монах, неловко возясь со сбруей мула. — Обычно люди видят только одну тропинку, а я указываю им на все остальные. Но право выбора все равно остается за человеком.

Гончар взвалил седло на плечо и повел вороного к конюшне, которая черным треугольником вырисовывалась на фоне звездного неба. Оттуда шел уютный запах прелой соломы и старого конского навоза.

Он завел коня в стойло и повесил седло на гвоздь, нащупав его на стене. Монах чиркнул спичкой, и короткая дрожащая вспышка высветила ступени, ведущие вдоль стены вверх.

— Не надо огня, — попросил Степан. — Мимо сена не пройдем. Ты храпишь во сне?

— Нет.

— Это плохо. Храпящий сосед — лучшее средство от крыс. Не люблю, когда они копошатся у самого уха.

Наткнувшись ногой на дощатый бортик, Степан наклонился, и его ладони коснулись колючей соломы. Он закутался в плащ поплотнее и завалился спать.

Как и следовало ожидать, преподобный жестоко обманул Степана. От его храпа из конюшни разбежались не только крысы, но и безобидные сверчки.

Но не вокальные способности монаха заставили Гончара лежать, не смыкая глаз. Не прошло и часа, как до него донеслись голоса Сэма и Робина.

— А все потому, что ты не мог дотерпеть до берлоги, — вполголоса ныл Робин. — Зачем было хвастаться? Думаешь, Джон не догадается, откуда у нас самородки? И это оружие! Не надо было его забирать. На кой черт нам такой арсенал? Нет, Джон все понял! Он не первый год у дороги, он любую двустволку в лицо знает. Держу пари, этот доходяга сейчас обнюхивает дробовик Ларсона и гадает, откуда он у нас взялся…

— Заткнись. Поставь лампу сюда, а то не видно ни черта. Сам надумал делиться на ночь глядя, так теперь не выступай.

Гончар осторожно сполз на пол и прильнул к дощатой стене. Сквозь щель он увидел, что между таверной и конюшней, возле кучи золы под забором, сидят на корточках двое "старателей". Керосиновая лампа бросала овальное пятно света на горку монет.

— Шестьсот сорок два доллара. Получается по триста долларов на нос. — Сэм длинным ножом раздвинул монеты на две примерно равные кучки. — Сорок два я беру себе. За мою лошадь, которая теперь твоя.

— Что? За такую клячу я бы не дал и двадцатки!

— Не будем торговаться, Робин. Лошадка уже окупила расходы. Все-таки не каждый день ты зарабатываешь три сотни, да еще самородок в придачу.

— Погоди, Сэм. У нас четыре самородка. Значит, два из них — мои.

— Ну, два, два. Будем взвешивать или на глаз прикинем?

— Так не делают. Надо сдать золото. Деньги-то делить легче.

— Согласен. — Бородач сгреб монеты в кожаный мешочек и запихнул его в карман. — Только давай решим, где сдавать золото. В Ледвилле нас каждая собака знает. Думаешь, шериф не пронюхает, что на серебряном руднике ни с того ни с сего нашлись золотые самородки? Да и Ларсона могут хватиться. Нет, в Ледвилле нам делать нечего. В Денвер махнем, Робин, в Денвер. Или сразу в Техас.

— До Техаса моя кляча не дотянет.

— Да ну тебя! Отличная лошадка, ты еще мне спасибо скажешь!

— Не дотянет она до Техаса, — капризно повторил Робин, — тем более с таким грузом. Вот если б у меня был такой жеребец, как у одного из монахов…

— Ты хочешь сказать…

— А почему бы и нет?

Оба замолчали и обернулись, глядя на конюшню. Степан знал, что они не могут увидеть его, но все же замер, боясь шевельнуться. "Эх, напрасно я послушался монаха", — подумал Гончар.

— Придется обоих, — сказал Робин.

— Придется, — мрачно отозвался Сэм, пробуя ногтем лезвие ножа.

— Тогда у нас будет и конь, и мул. А потом пустим огонь.

— Что же делать, по-другому никак нельзя.

— А Джон?

— И Джона придется.

— Все равно он бы нас заложил, — сказал Робин.

— Хорошо, что я не успел отдать ему свои семь баксов, — ухмыльнулся бородач, стягивая сапоги.

"Что вы затеяли, пьяные уроды? — чуть не закричал Гончар. — Идите проспитесь! Мало того что вы ограбили несчастного Ларсона, так вы готовы зарезать еще троих, лишь бы поменять клячу на приличного коня". Но он и сам понимал, что этих двоих словами не остановишь.

Степан вытянул кольт из кобуры и, пряча его под плащом, чтобы приглушить щелчок, взвел курок. Монах продолжал храпеть, безмятежно и самозабвенно. Гончар подумал, что такой аккомпанемент не помешает. Убийца теряет осторожность, когда уверен, что жертва не ожидает нападения.

Он еще раз заглянул в Щель. У забора уже никого не было. Но под стенами конюшни легонько скрипнула проволочной дужкой керосиновая лампа. А через несколько секунд ее неверный свет пробился снизу и забрезжил над лестницей. В мертвой тишине был слышен только заливистый храп монаха. "Сэм хорошо крадется, босиком, бесшумно, — подумал Степан, наводя кольт на последнюю ступеньку. — Робин подсвечивает снизу. Его надо будет валить сразу же после Сэма, чтобы не выбежал из конюшни. Шуму будет много, но старина Джон все поймет. Да и монах не обидится, когда увидит, каким тесаком его собирались полоснуть по горлу".

Пятно света остановилось, и Гончар понял, что лампу поставили на пол. Жеребец, увидев чужаков, завозился в стойле и пару раз ударил копытом. "Слышу, слышу, — мысленно поблагодарил его Степан. — Не волнуйся за меня".

Монах перестал храпеть, словно испугавшись неожиданного шума внизу. Но через несколько секунд залился с новой силой.

Гончар замер, ожидая, когда над лестничным проемом появится голова Сэма.

И вот она медленно поднялась над последней ступенькой. Вот показались плечи. Рука оперлась на пол. Во второй зажат длинный нож.

Степан хотел, чтобы после выстрела тело Сэма осталось лежать здесь, на верхнем ярусе, с ножом в руке. Тогда ни у кого не возникнет никаких сомнений в его намерениях. "Ведь я могу подарить ему жизнь, — вдруг пронеслось в голове. — Просто поверну барабан. Сэм отлично знает, что означает такой звук. Он поднимет руки и сам отдаст мне все, лишь бы не получить пулю в лоб".

И вдруг он почувствовал за спиной какое-то движение. Бесшумное и быстрое. Храп монаха прервался — и в следующий миг Степан услышал жалобный горловой клекот. Так хрипит человек, захлебываясь собственной кровью.

На соломе забилось в конвульсиях тело.

"Сзади!" Он едва удержался, чтобы не вскинуться с пола. Каким-то образом второй убийца забрался наверх с другой стороны конюшни. Теперь Степан был окружен и мог получить удар в спину, если бы встал на ноги.

Но он оставался в прежней позе — лежа на боку и держа револьвер наведенным на Сэма. Наконец, тот встал во весь рост и шагнул вперед. Только сейчас Гончар надавил на спуск. И почти одновременно с выстрелом откатился в сторону, чтобы встретить Робина.

Лампа, оставшаяся внизу, освещала только один угол верхнего яруса, все же остальное пространство было залито чернотой. Гончар прижался спиной к стенке, чтобы слиться с тенью. Он ничего не видел в темноте и был готов стрелять в упор.

В том углу, где лежал монах, зашуршало сено, и что-то упало на доски пола.

"Это нож, — догадался Степан. — Он отбросил нож. Сейчас возьмется за револьвер. Ну, давай! Пошевелись, щелкни курком. Не бойся, я не буду стрелять на звук. Ну? Где же ты, Робин?" Но тут он услышал то, чего никак не ожидал услышать.

— Упокой, Господи, их грешные души, — прозвучал голос преподобного. — Аминь.

31. ЧЕЛОВЕКОЛЮБИЕ ПО TAHДEPCУ

— Ты в порядке? — спросил Гончар, опустив револьвер.

— Немного испачкался.

— Как он к тебе подобрался?

— Здесь две лестницы.

— Черт, такое мне и в голову не пришло.

— А я только об этом и думал, — сказал монах, садясь рядом с ним и вытирая нож пучком соломы. — Поэтому и лег на том краю. Хорошо, что нас двое. По одному на каждую лестницу. Весьма удобно.

— Ты так говоришь, будто заранее все знал, — сказал Гончар. — Похоже, ты не только колдун, но и пророк.

Преподобный вздохнул.

— Они сегодня уже кого-то убили. И получили хорошую прибыль. А прибыль толкает людей продолжать выгодное дело. Так что эти несчастные уже не могли остановиться без посторонней помощи. Чтобы предсказать такой ход событий, не надо быть пророком Моисеем. Кстати, меня зовут Джекоб Тандерс.

Степан увидел белеющую в темноте руку и пожал ее.

— Стивен Питерс.

— Громкое имя. Оно звучит по всему штату.

— Скоро перестанет звучать. Того Питерса, я слышал, застрелили в Вайоминге, — сказал Гончар.

— Точно? Человека легко убить. Имя живет дольше.

— Не дольше, чем плакаты о розыске. Как только их уберут, о покойнике все забудут.

— Хороший выстрел, — заметил монах, кивнув в сторону бородача, который лежал, свесив ноги в лестничный проем. — Выстрел, достойный Стивена Питерса. Даже при лучшем освещении не каждый попадет в переносицу.

— Ты тоже не промахнулся. Как ты разглядел его горло в темноте?

— Сам не знаю. Но от него так несло перегаром, что промахнуться было трудно.

— Я и не знал, что монахи носят при себе нож, — поддел его Степан, немного завидуя хладнокровию, с каким держался преподобный. Сам-то он до сих пор вздрагивал в боевой горячке.

— По-твоему, монахи должны рвать хлеб голыми руками? К тому же я не монах. Да, Стивен, кажется, нам не удастся сегодня выспаться. Их надо закопать в лесу, да поглубже. Боюсь, что старина Джон не возьмется за такую тяжелую работу.

— А если мы дадим ему золотой самородок?

Тандерс повернулся к Степану, и его очки блеснули.

— О чем ты? Мы и так отдадим ему самородок, и не один, а все четыре. Но Джону не под силу выкопать могилу, ты же его видел. Он изнурен болезнями. Нет, копать придется нам. За это мы возьмем себе по десять долларов. Я знаю расценки похоронных компаний. Поверь, Стивен, десять долларов — очень высокая плата.

Гончар, уже успевший прикинуть размер добычи, вдруг почувствовал облегчение от того, что деньги грабителей достанутся кому-то другому. Он убил, чтобы защитить свою жизнь, а не ради трех сотен долларов и пары самородков. Хотя, конечно, деньги не помешали бы…

— Мне случалось и больше зарабатывать за день, — сказал он. — Правда, я еще никогда не работал могильщиком.

Трактирщик ничуть не удивился, когда Тандерс привел его в конюшню. Он помог дотащить тела до ближайшего оврага и показал, как надо их закопать. В стене откоса за пару часов была вырыта небольшая пещера, куда и положили покойников, а затем стенку обрушили и завалили хворостом.

— Была бы тут речка поблизости приличная, нам бы не пришлось возиться, — бодро приговаривал Пузатый Джон, возвращаясь к таверне. — То ли дело у нас на Миссисипи. Вспорол ублюдку брюхо, чтобы кишки вывалились, и пускай его по течению. Потрошеный-то он быстро пойдет ко дну, и уж не выплывет. Но в горах с этим делом всегда непросто. Хорошо еще, что овражек нашелся песчаный. А каково приходится тем, кто живет среди одних камней? Вот зимовал я как-то в Юте…

Трактирщик недолго упирался, когда Тандерс отдал ему всю добычу грабителей. В знак особой благодарности Пузатый Джон приготовил на завтрак огромную яичницу с беконом и дал им в дорогу две упаковки галет.

Этот подарок оказался весьма кстати. Едва тронувшись в путь, Степан распечатал свою пачку и принялся грызть галету. Он безуспешно пытался заглушить голод, с которым не справилась яичница.

— Ты бывал в Ледвилле? — спросил Тандерс.

— Нет.

— Тогда я могу подсказать, где ты сможешь остановиться. Самая роскошная гостиница в Ледвилле — "Кларендон". Я знаю хозяина, Билла Буша. Мы можем жить там сколько угодно.

— За десять долларов?

— Об этом не беспокойся. Билл охотно найдет для тебя какую-нибудь работу, чтоб ты мог с ним рассчитаться.

— Меня устроил бы и постоялый двор.

— Если бы меня звали Стивеном Питерсом, я бы предпочел жить в отдельном номере, а не в ночлежке, — сказал Тандерс. — В каждом постоялом дворе дежурят полицейские осведомители, а жильцами "Кларендона" шериф не интересуется. И тебе не придется никому доказывать, что ты не имеешь отношения к тому портрету, который висит на каждом углу.

"Когда Фарбер приедет, он остановится не на постоялом дворе, — подумал Степан. — Родных и друзей у него в городе нет. Что остается? Только самая приличная гостиница. Будем соседями, профессор".

— Спасибо за совет. Я не привык, чтобы обо мне так заботились.

Тандерс удовлетворенно кивнул и надолго замолчал.

Дорога поднималась все выше в горы. Ночью здесь прошел дождь, и копыта вороного скользили по глине. Когда Степан остановился, чтобы дать коню передышку, преподобный снова обратился к нему:

— Могу я узнать, что за дела у тебя в Ледвилле?

— Хочу навестить друга.

— Ледвилл — большой город. Сейчас здесь проживает тысяч шестьдесят, а то и восемьдесят, если считать всех обитателей хибарок на склонах. В каком районе живет твой друг?

— Полагаю, он живет в тюрьме.

— Отлично, — невозмутимо сказал Тандерс. — Городская тюрьма находится в двух кварталах от "Кларендона". Не будешь тратить время на дорогу.

— Вижу, ты хорошо знаешь город.

— Я знал его, когда он еще не был городом. Тут стоял поселок старателей, и назывался он Слэб-таун. Парни искали золото, но дела шли не слишком успешно, пока здесь не появился человек по имени Эйб Ли. Он обнаружил, что порода, которую выбрасывали в отвал, на самом деле была свинцовой рудой, да еще с высоким содержанием серебра. С тех пор это место и стали называть Ледвиллом, Свинцовым Городом.

— Ты тоже копался в этих горах? — спросил Гончар.

— Можно сказать, что я тоже имел дело со свинцом. Но не в виде руды, а в виде шрифтов. Я тут газету издавал. Первую газету Ледвилла.

Степан хотел было снова тронуться, но преподобный слез с мула и уселся на придорожный камень. Запустив руку под балахон, он извлек две сигары.

— Самое время покурить. Ты так не считаешь, Стивен Питерс?

Вороной, словно догадавшись о намерениях седока, переступил немного вбок, чтобы Гончар смог спрыгнуть на траву, а не в дорожную грязь.

Толстая короткая сигара источала сладковатый запах. "Я давно не курил, — подумал он. — Странно. Еще вчера сама мысль о табачном дыме вызывала отвращение. А сейчас снова потянуло".

От первой же затяжки сердце застучало сильнее и голова закружилась. Степан присел на камень рядом с монахом. Тот заговорил, не дожидаясь расспросов, заговорил охотно и быстро, как человек, которому пришлось долгие часы и дни провести в молчании:

— О серебре еще никто не знал, когда я погрузил печатный станок в фургон и отправился из Денвера дальше на запад. Ехал до тех пор, пока дорога не кончилась, уткнувшись в гору. Моя редакция находилась в палатке, а рабочим столом была доска, положенная на колени. Я не спал сутками и сидел на хлебе и воде. Но зато я был совершенно свободным печатником. Ты не можешь представить, как много это значит для пишущего человека — быть полностью независимым.

— Неужели старателям так нужна была газета?

— Конечно, нет. Откуда у них свободное время для чтения? Газета нужна была городу, которого еще не было. Но он бы и не появился без газеты. Я рассылал свой "Серебряный Колокол" по всей Территории, и постепенно сюда начали стекаться не только те, кто добывал серебро, но и те, кто мог его купить у старателей. Так возникали все города на месторождениях. На десяток старателей приходится три десятка торгашей и прочей публики, включая воров, проституток и охранников. Ведь даже золотой песок не принесет тебе никакой пользы, если у тебя нет возможности превратить его в еду, вино и женщин.

— Ты издавал газету за свой счет?

— У меня было немного денег для начала. А потом я стал размещать объявления. И газета из еженедельной превратилась в ежедневную. Дела пошли особенно успешно, когда в долине открыли границу индейской резервации. Народ кинулся захватывать земельные участки под фермы, и мне пришлось нанять семерых помощников и купить еще один станок, чтобы печатать заявки. Сам знаешь, без шестикратной публикации заявка не считается законной, а если ты хочешь чью-то заявку оспорить, то тоже должен напечатать опровержение не меньше шести раз. Да, золотое было время…

Тандерс улыбнулся и снял очки, чтобы протереть их рукавом балахона.

— Почему же ты отказался от такого прибыльного бизнеса? — спросил Гончар.

— Потому что на Востоке началась война. Мои сотрудники неплохо редактировали материалы и вычитывали верстку, но они не умели писать репортажи. И я стал репортером. Мои заметки перепечатывались даже вашингтонскими газетами. Впрочем, подозреваю, что и читали-то меня в основном в Вашингтоне. На Западе никому не было дела до войны. Здесь никому нет никакого дела до того, что происходит по ту сторону гор.

— Значит, ты воевал за северян?

— Я не воевал. Я был репортером.

— Это все равно.

— Пожалуй, ты прав. Да, можно сказать, что своим пером и фотокамерой я воевал за северян. К сожалению. Тогда я плохо разбирался в том, что происходит.

— А сейчас разбираешься?

— Только в том, что было двадцать лет назад. Это особенность человеческого мозга. Мы не способны понять происходящее. Требуется время, чтобы разгрести нагромождения лжи. Вот скажи мне, Стивен, что ты знаешь о Гражданской войне?

— Об американской?

— Ну да, о какой же еще?

— Видишь ли, — сказал Гончар, — гражданская война была не только у вас.

— Понятно. Ты из Старого Света. Я так и думал. Хорошо, задам вопрос иначе. Что европейцам известно о нашей Гражданской войне?

— Что это была война за свободу негров, — неуверенно начал Степан, чувствуя себя первокурсником на экзамене. — Демократические северяне воевали против рабовладельцев-южан. Законно избранный президент Авраам Линкольн подавил мятеж нескольких южных штатов. Потом его застрелил какой-то актер. Но дело Линкольна живет и побеждает. Негры получили свободу, и американский народ отстоял завоевания демократии.

— Позволь спросить, от кого ты все это слышал? — холодно поинтересовался Тандерс.

— Да ни от кого. Так было написано в газетах и книжках.

— Никогда не верь газетам, Стивен. Все они врут. Линкольн, к примеру, был не демократом, а республиканцем. И кто это назвал его законно избранным президентом? Да, два миллиона избирателей проголосовали за него, но три миллиона отдали свои голоса демократу Стивену Дугласу. Во всем виновата эта система выборщиков. Они-то и сделали адвоката из Иллинойса президентом всей страны. Само собой, люди возмутились.

— И взялись за оружие? — спросил Гончар.

— Нет. Никто и не думал, что дело дойдет до оружия. Поначалу хотели все уладить по-человечески. Южная Каролина объявила о выходе из союза штатов. "Если вам так нравится власть республиканцев, — сказали каролинцы, — оставайтесь под ними. А мы не хотим". Союз — дело добровольное, и не было никаких законных оснований, чтобы удержать в нем народ независимой республики Каролина. За ними последовали другие штаты. Миссисипи, Флорида, Алабама. Потом — Джорджия. Луизиана и Техас. Эти семь штатов первыми откололись от Севера и создали Конфедерацию. Потом уже к ним присоединились Вирджиния, Северная Каролина, Теннесси и Арканзас.

Наверно, если бы конфедераты предложили мне писать о них, я бы согласился. Но работу и камеру мне дал Мэтью Брэди, а он служил федеральному правительству. Он создал целый "корпус фотографов", и мы сделали, наверно, сто тысяч снимков той войны. Брэди думал, что, когда люди увидят все эти фотографии, они никогда уже не захотят воевать.

— Наивный он парень, этот твой Брэди.

— Все мы были когда-то наивными. Ну а после войны я уже не мог бросить репортерское ремесло. Был в Китае, писал об опиумной войне. Бродил по Африке. А когда вернулся, со мной что-то случилось. Не знаю, Стивен, поймешь ли ты меня…

— Постараюсь понять.

— Я был хорошим репортером. Я писал только о том, что видел сам, ничего не выдумывая и не скрывая. Но не все мои материалы печатались. А некоторые выходили с такими поправками, что лучше бы и не выходили. Сначала я подозревал, что это происходит потому, что они были плохо написаны. Я старался писать еще лучше, но ситуация не менялась. Одни мои статьи проходили "на ура", а другие откладывались под сукно или переделывались редактором. В конце концов я понял, что газету делает не репортер, и даже не редактор, а владелец.

— Открыл Америку, — насмешливо хмыкнул Гончар.

— Знаешь, в чем заключается суть журналистики? — спросил Тандерс. — Задача журналиста — переводить на человеческий язык лай, рычание и сытую отрыжку своих хозяев. Я слишком поздно это понял.

Преподобный угрюмо замолчал. Его мул стоял рядом с жеребцом Степана, так же понуро опустив голову, как и хозяин. "Сколько же ему лет? — подумал Гончар. — Война закончилась пятнадцать лет назад. Допустим, тогда ему было двадцать пять. Значит, сейчас — сорок? Он выглядит значительно моложе. Ну, максимум на тридцать три".

— И ты все бросил? — спросил Гончар. — И ушел в монастырь?

— Зачем же? Мир выглядит не слишком привлекательно, но это еще не повод выбрасывать его на помойку. Прошлое не исправишь, но можно позаботиться о будущем. К тому же я слишком люблю людей, чтобы отгородиться от них монастырскими стенами.

"Видел я, как ты их любишь", — подумал Степан.

32. МИФЫ И ЛЕГЕНДЫ НАРОДОВ ЗАПАДА

Ледвилл со всех сторон теснили горы. Их вершины скрывались за низкими тучами, а склоны были покрыты густым лесом, в котором виднелись просеки. Въезжая в город по скользкой дороге, Степану пришлось несколько раз сворачивать к обочине, чтобы проезжающие повозки не облили его жидкой грязью, вылетающей из-под колес.

Улица круто поднималась вверх. Гончар и Тандерс остановились у книжного магазина. Отсюда хорошо был виден центр города.

— Красное здание с белыми колоннами — это наша гостиница, — указал преподобный. — А вон там, пониже — полицейский участок, контора мирового судьи и тюрьма. Но я не советую тебе торопиться на встречу с другом. Тюрьма от нас никуда не денется. Заглянем в отель, приведем себя в порядок, пообедаем. Там рядом — отличный ресторан, где меня кормят бесплатно. Покормят и тебя. А уж потом отправимся к твоему другу.

— Ты и в тюрьму пойдешь со мной? Это обязательно — ходить вдвоем?

— Не вдвоем, а втроем. С нами будет шериф Дагган.

— Еще один твой друг?

— Партнер.

"Отличная подбирается компания, — подумал Степан. — Осталось только выяснить, какие могут быть общие дела у шерифа и бывшего репортера, нарядившегося монахом".

Остановившись у отеля, Гончар понял, что преподобный Тандерс имеет друзей не только среди правящего класса. Негритенок в гостиничной униформе, дежуривший на входе, подбежал к ним и перехватил поводья мула:

— Добрый день, отец Джекоб! Вы остановитесь у нас?

— Остановлюсь, Мозес, остановлюсь.

— Тогда я сам отведу вашего Лентяя в конюшню! Ох, и исхудал же он!

— Поставь его рядом с вороным и подальше от входа. Мы прибыли надолго.

— Не беспокойтесь! Жеребец смирный?

— Людей он не кусает, — сказал Гончар, отдавая повод мальчишке.

— Так я могу их обоих почистить? Сколько грязи им, бедняжкам, пришлось перемесить по дороге! Отец Джекоб, а вы будете читать проповедь на завтрашнем собрании?

— Надеюсь. — Тандерс бросил негритенку монету, и тот поймал ее на лету.

— Вот здорово! Так мы придем на собрание всем домом! И мама, и тетушки, все придут вас послушать!

Войдя в просторный холл, Степан остановился, но Тандерс подхватил его под локоть и решительно повел за собой к стойке регистрации.

— Мой номер свободен? — спросил он у клерка. — Отлично. А соседний? Превосходно. Запишите меня и моего друга. Это преподобный Стивенсон из монастыря Каса-Нуэва.

— Давненько вы к нам не заглядывали, отец Джекоб, — сказал клерк, раскрывая журнал в богато отделанном переплете.

— Что же делать, ведь мы верхом добирались к вам из Техаса…

Пока преподобный беседовал с клерком, Степан оглядел зал. Мужчины в дорогих костюмах, с тщательно уложенными прическами и с перстнями на пальцах собрались вокруг столика, за которым восседал живописнейший оборванец, словно сошедший с иллюстраций к "Робинзону Крузо". Его босые грязные ноги покоились на плюшевом пуфике. Из-под распахнутой меховой безрукавки выпирало волосатое брюхо, украшенное револьвером на шнурке. Длинные свалявшиеся волосы лежали на плечах, а в седой бороде застряли соломинки, красноречиво свидетельствуя о том, что предыдущую ночь этот путник провел в каком-то сарае. Но в его красной обветренной лапе был хрустальный бокал, в котором сверкала янтарная влага, и пять бутылок шампанского занимали весь столик.

— Выпьем же за новое месторождение! — зычно провозгласил оборванец. — Я назову его в честь своей младшей дочери! Это будет шахта "Амалия"!

— За Амалию! — Джентльмены в дорогих костюмах вскочили в едином порыве, воздымая бокалы.

Никто из них не обратил внимания на двоих бедных монахов, и Степан с благодарностью вспомнил Домбровского, подарившего ему такой замечательный монастырский плащ. Пожалуй, в этом наряде он и вправду может безбоязненно ходить в самой гуще полицейских ищеек.

— Вот так живет Ледвилл, — сказал Тандерс, увлекая его за собой по лестнице, покрытой красной ковровой дорожкой. — Здесь не придают значения одежде. Под лохмотьями может скрываться самородок ценой в сотню тысяч, а за роскошным смокингом — долги на миллион. Твой номер — тринадцатый. Надеюсь, ты не суеверен? Двенадцатый Билл держит для меня, а мне хотелось, чтобы мы жили рядом.

Тандерс отпер дверь номера и отдал ключ Степану.

— У тебя есть час на то, чтобы принять ванну и переодеться. Мы с тобой одного роста, поэтому подберешь себе костюм из моего гардероба. В монашеском балахоне не стоит ходить в ресторан.

— Чтобы не смущать посетителей?

— О, их трудно чем-то смутить. Нет, костюмы нам понадобятся, чтобы не выделяться из толпы.

Гончар задержался на пороге:

— Послушай, я не привык, чтобы меня водили за руку. И не привык, чтобы мне оказывали помощь. Ты всем так помогаешь?

— Нет. Только тем, кто нуждается в моей помощи.

— А ты уверен, что я нуждаюсь? До сих пор я и сам неплохо справлялся.

— Понимаю тебя. — Тандерс кивнул и снял очки. — До чего же иногда надоедает носить эти стекла. Так вот, Стивен, я понимаю тебя. Ты думаешь о том, как рассчитываться за помощь. В этой стране за все приходится платить.

— А что, в других странах не так?

— Однажды в Африке, в верховьях Замбези, я остановился на ночлег в деревне. Хозяйка хижины сварила мне кашу. Немного, полмиски. Я был слишком голоден, и съел кашу мгновенно, и только потом понял, что она потратила на меня последнюю горсточку риса. И ее семерым детям наутро пришлось завтракать глотком горячей воды. Как думаешь, эта женщина рассчитывала, что я ей заплачу?

— Но ведь ты ей заплатил?

— Чем я мог заплатить? — Тандерс рассмеялся. — Чистыми страницами из блокнота или огрызками карандашей? Дырявыми башмаками? Нет, Стивен, я мог только сказать "спасибо". Но ей этого хватило.

— Мы не в Африке, — сказал Гончар. — И ты можешь рассчитывать на меня.

Тандерс подтолкнул его в номер:

— Ты мне уже помог. Там, в конюшне Пузатого Джона. Одному мне пришлось бы туго. Так что не трать время на разговоры. Мойся и брейся. Кстати, не сбривай усы. Костюм тебе принесут. Через час встречаемся внизу. Да, чуть не забыл. Оружие оставь в номере. Там есть сейф.

Когда, спустя час, Гончар снова увидел своего ночного спутника, он смог узнать его только по круглым очкам. Горячая ванна, хорошая бритва и отлично сидящий костюм преобразили Тандерса. Теперь он не сутулился, и голос его звучал весело и уверенно.

— Кто тебя научил так завязывать галстук? — спросил он, поправляя узел своего пестрого шарфа. — Ты, оказывается, франт. Король паркета. Идем скорее, нас уже ждут. Кстати, запомни: мы прибыли из Техаса. Там ты жил в монастыре Каса-Нуэва.

Они долго шли по деревянному тротуару, выбирая место, где можно было бы перейти улицу. Обоим не хотелось ступать начищенными башмаками по жидкой грязи. Наконец, Тандерс, махнув рукой, остановил проезжающую карету и вскочил на подножку.

— В "Аляску"!

Извозчик недоуменно уставился на него.

— Плачу доллар, — добавил Тандерс.

Карета тронулась. Но не успел Степан устроиться на жестком кожаном сиденье, как лошади остановились у здания на другой стороне улицы.

— Приехали.

Тандерс открыл дверцу и запустил пальцы в карман жилета, но Гончар его опередил:

— Моя очередь платить.

Получив от него доллар, извозчик широко улыбнулся:

— Я думал, вы пошутили. Ну, парни, видать, сегодня в "Аляске" будет весело.

Едва они вошли в ярко освещенный зал, как перед ними вырос огромный негр в белом пиджаке.

— Рад приветствовать вас, джентльмены! Позвольте мне…

— Брось, Чарли. — Тандерс легко стукнул кулаком по необъятной груди. — Тут все свои. Это Стив из Техаса. Стив, это Чарли, чемпион мира по французской борьбе. Грудинка готова?

— Грудинка готова, сиськи и попки тоже. Девчонки прыгали до потолка, когда узнали, что ты приехал.

Он провел их через зал и открыл дверь кабинета:

— Желаю хорошо отдохнуть.

Стол был накрыт на четверых, и Гончар, прежде чем сесть на плюшевый диван, вопросительно глянул на Тандерса.

— К нам присоединятся мои подружки, — сказал преподобный. — Ведь ты не станешь возражать?

— Мне все равно.

— Вот и отлично. Потому что им-то как раз не все равно, с кем обедать. Приличного человека не так легко встретить, особенно здесь.

— Ты говорил, что после обеда мы пойдем в…

— Да-да, — перебил его Тандерс. — Только не произноси это ужасное слово. Мы пойдем к твоему другу. Открывай вино. Мы с тобой особые гости, и прислуга не будет стоять у нас за спиной.

Вино оказалось легким и терпким. Гончар собирался его только пригубить, но не удержался и залпом осушил бокал. "Как-то странно получается, — подумал он. — В двух кварталах отсюда мой друг сидит в тюремной камере. Моя невеста прячется в горах от грабителей и насильников. А я сижу в уютном кабинете, пью вкусное вино и жду проституток. И мне не хочется никуда уходить, вот что странно".

Негритенок вкатил на тележке целую гору сверкающей посуды. Из-под крышек сочился одуряющий аромат тушеного мяса. Гончар едва дождался, когда Тандерс выложит на его тарелку огромный кусок. Он был готов рвать эту розовую плоть руками и с трудом заставил себя взяться за нож и вилку.

— С тобой нельзя ходить на важные приемы, — сказал преподобный. — Ты ешь слишком быстро. Даже быстрее, чем я. А как раз из-за этого я тоже не бываю на приемах. Туда все приходят сытыми. А я ходил, чтобы пожрать на дармовщинку. В молодости я вечно страдал от голода.

В кабинет бесшумно вошел невысокий седой человек в строгом черном костюме.

— С тех пор ты не изменился, Джек Тандерс, — сказал он.

Преподобный встал, подавая ему руку:

— Привет, старина. Позволь представить тебе моего друга Стивена из Техаса.

— Привет, Стив. Я привык, что меня называют "шериф Дагган". Но для тебя я — Мартин.

— Мартин, у нас к тебе дело, — без предисловий начал Тандерс. — Друг Стивена сидит в твоей кутузке. Когда ты устроишь нам свидание?

— Хоть сейчас.

— Сейчас мы заняты. А вот через пару часов, по дороге к Натали, мы заглянем в твою обитель мрака в печали.

— Хотите занести передачу? Я распоряжусь, на кухне соберут пакет.

— Ты смотришь в корень, старина. Посидишь с нами?

Дагган поморщился:

— С моей язвой? Я уже неделю сижу на отварной рыбе и рисовых котлетах. Извини, но мне больно даже смотреть на ваше вино и жареное мясо. Увидимся в конторе, там и поговорим.

Он вышел. Тандерс наполнил бокалы:

— Выпьем за здоровье наших друзей. За тех, кто сидит в тюрьмах, и за тех, кто в этих тюрьмах работает. Еще неизвестно, кому из них приходится хуже.

— Что он говорил насчет кухни?

— Ты разве не понял? Ведь Мартин — хозяин этого заведения. На шерифское жалованье трудно прожить в городе. А ресторан и пай в игорном доме обеспечат ему спокойную старость. Когда-то мы начинали это дело втроем. Я, Билл и Мартин. Гостиница, ресторан, казино. Все на высшем уровне, не хуже, чем в Мемфисе или Чикаго. Я выдавал идеи и привлекал нужных людей, Билл находил деньги, а Мартин обеспечивал безопасность. Это были золотые семидесятые годы… Скажи, Стивен, в твоей жизни были золотые годы? Чем ты занимался в семидесятых, когда все кинулись в большой бизнес? Земельными спекуляциями? Железными дорогами? Поставками в армию? Или выкачивал денежки из южан?

— У меня была лесопилка. — Гончар задумчиво покачивал бокал, глядя, как пурпурная волна скользит по стеклу. — Я построил ее на пустом месте.

— На пустом месте? Надеюсь, ты не распускал бревна ручной пилой?

— Нет. Я снял паровую машину с затонувшего парохода.

— Гениально. — Тандерс налил себе и поднял бокал. — За паровую машину!

— А потом вокруг лесопилки вырос целый город, — продолжал Гончар. — Я ездил по Дакоте, нарезая земельные участки. Охотился на бизонов и медведей. Растил сыновей. Да, то было золотое время, семидесятые…

— А хочешь, я расскажу тебе про того парня, которого застрелили в Вайоминге? Про Стивена Питерса?

— Расскажи.

Лицо Тандерса покрылось розовыми пятнами. Облизывая губы, он отодвинул тарелку и оперся локтями на стол. "Быстро же его развезло, — беспокойно подумал Степан. — Как бы не отключился. Не пойду же я к шерифу без него. Или пойду?" — Так вот, Стивен Питерс — это Робин Гуд из Небраски. Он грабил богатых и раздавал деньги бедным. Когда-то у него была ферма, но по его земле прошла железная дорога. Он не хотел уходить со своей земли ни за какие деньги, и тогда рельсовые магнаты наняли бандитов. Те напали на ферму Питерса. Он, один, уложил девятерых, но в том бою погибли его мать, жена и оба маленьких сына. Тогда Питерс сам поджег свою ферму и скрылся. С тех пор он начал грабить поезда и банки, принадлежащие той самой железнодорожной компании. И он не оставлял себе ни цента, раздавая все деньги фермерам и каждому встречному, кто был одет победнее.

— Я слышал то же самое про Джессе Джеймса и его братьев, — сказал Гончар.

— Верно, — кивнул Тандерс. — То же говорят и про Сэма Басса, и еще про десяток таких же Робин Гудов. Разница только в том, что Басса уже два года нет в живых. Приятель по имени Джим Мерфи сдал его техасским рейнджерам. Про Джеймса и Питерса только рассказывают, а о Сэме уже поют песни. Не слышал?

— Нет.

— Еще услышишь. Придет время, о нем напишут романы, как про Хоакина Мурьету. Читал "Жизнь и приключения"?

— Я даже газет не читаю.

— Вот это правильно! — Смеясь, Тандерс откупорил новую бутылку. — Газет читать не надо, там сплошное вранье. Но в романах вранья еще больше. Ведь этого Мурьеты на самом-то деле не было. Я знал Джона Риджа, который все это выдумал. Попались ему полицейские сводки по Калифорнии. Весна 1853 года. Некий испано-язычный преступник совершил несколько дерзких ограблений и был убит в перестрелке. Все. Больше никаких данных. Что делает Ридж? Он берет самую распространенную на калифорнийских приисках мексиканскую фамилию. Там каждый третий был Мурьета. Затем Ридж дает своему детищу стартовый капитал в виде трагической предыстории. Гнусные англоязычные старатели насилуют невесту Мурьеты, вешают его брата, а самого героя избивают до полусмерти. Очнувшись, он начинает мстить. Месть — весьма привлекательный мотив для любого преступления. Читатель простит герою-мстителю любую жестокость, потому что сам ставит себя на его место. Но при этом Мурьета сохраняет гуманность и благородство, поэтому его любят все, с кем он встречается на своем кровавом пути. Вот такая замечательная книжка. Ридж был уверен, что она будет хорошо продаваться, особенно на Востоке, и не ошибся.

— Не ожидал, что романтические сказки могут быть популярными среди американцев, — сказал Гончар.

— Сказки — плохой товар. Лучше всего продаются мифы. Стивен, эта страна живет мифами.

— Миф и сказка — это одно и то же.

— Не совсем. Сказка не притворяется правдой. А миф выдает себя за истину. Тот, кто верит сказкам, — дурачок. А тот, кто не верит в миф, — враг общества, потому что это общество живет мифами. О свободе и равенстве, о прогрессе и цивилизации. Все это мифы. Они больше всего боятся разоблачения, поэтому все время обрастают новыми мифами, вспомогательными, которые должны подтвердить основной миф. Это называется идеология. Ридж не просто сочинил новую сказку, нет, он создал новый миф. Он написал повесть, которая считалась почти документальной. Реальным людям хочется читать про реальных людей. Вот увидишь, когда с Джеймсом будет покончено, книжка о нем разлетится огромными тиражами. Жалко, что ты не тот Питерс, которого убили… То есть я хотел сказать…

— Мне вот ничуточки не жалко, — рассмеялся Степан.

— Ну, ведь ты меня понял? — Тандерс, громко глотая, влил в себя очередную порцию вина, и ярко-красная струйка протянулась от уголка рта к белоснежному воротнику. — Если бы я встретил того Питерса, я бы мог написать о нем такую книгу! Мы бы с ним стали миллионерами. Такая судьба! В любом американце живет такой Питерс, понимаешь? Любой трудяга только и ждет повода, чтобы схватиться за кольт и перестрелять всех этих кровососов вокруг себя. Он не решается. Потому что легче отдать им свою кровь, чем выпустить кровь из них. Но помечтать-то можно? Я бы подарил им такую мечту.

— По-моему, американцы о другом мечтают. Все хотят стать миллионерами, а не разбойниками, пусть даже такими героическими, как этот твой Мурьета.

— Миллионеры — самые несчастные люди. Поверь, я-то знаю.

— Но ты же сам только что говорил, что хочешь…

— Мало ли что я говорил? И вообще, хватит болтать. Я вижу, мои разговоры нагнали на тебя тоску. А знаешь, кто в этом виноват? Во всем виноваты девчонки! Им же было четко сказано: через час сидеть в "Аляске" и ждать нас! Куда делись эти старые ведьмы!

33. ВОЗВРАЩЕНИЕ БЛЮЗА

Тандерс с трудом приподнялся и, толкнув дверь кабинета, позвал:

— Чарли! Чарли, пора подавать кое-что погорячее, чем грудинка!

Степан попытался его урезонить, но вдруг понял, что не может встать с дивана. То есть встать-то он, наверное, сумел бы. Если бы захотел. Но вот беда — не хотелось ему вставать. Не хотелось уговаривать Тандерса, чтобы тот вел себя скромнее. Не хотелось никуда идти. Единственное, чего ему сейчас хотелось, — это дождаться обещанных девчонок. Хотя бы посмотреть, какие они, девчонки Ледвилла.

Он откинулся на спинку дивана и закрыл глаза. Сколько он выпил? Неужели его могли свалить два бокала вина? Да нет. Просто он слишком давно не был в городе, не сидел в ресторане. Он слишком давно не слышал музыки и женского смеха. Эти звуки доносились через приоткрытую дверь кабинета и уносили Степана куда-то далеко-далеко, в другой мир…

— Я же говорила, что это самое лучше средство!

Мягкие женские губы еще раз прижались к его губам, и он открыл глаза. Пышная блондинка, смеясь, отпрянула от него и уселась рядом, положив горячую ладонь на его колено:

— Милый, мы долго спорили, каким способом вернуть тебя к жизни. Ты уже десять минут не дышишь. Берта хотела бежать за врачом, но Джек ее не пустил.

— От поцелуя Натали даже мертвый проснется, — ухмыльнулся Тандерс. — Девочки, не пугайтесь. У нас со Стивеном была тяжелая ночь.

— Думаешь, сегодняшняя ночь будет легче? — Натали погрозила пухлым пальчиком. — И не надейся, лентяй!

Степан обвел тяжелым взглядом тарелки с объедками, пустые бутылки, горку обглоданных костей… Напротив него сидела худенькая брюнетка, и его глаза остановились на глубоком вырезе ее розового платья.

— Ты готов? — спросил Тандерс. — Нам пора идти.

— Да. Пора. Я готов. Мне бы только глоток кофе.

— А куда, по-твоему, мы направляемся? Натали любезно пригласила нас на чашку кофе.

— Пойдем.

Он тряхнул головой и решительно встал.

В карете Степан снова заснул, удобно пристроив тяжелую голову на груди худенькой Берты. Грудь была мягкая и высокая и пахла зеленым яблоком. Особенно сильный запах шел из ложбинки между грудями, и Степану хотелось зарыть свой нос туда как можно глубже.

— Осторожнее, сладкий мой! — Она ударила его по руке. — Это платье обошлось мне в семьдесят долларов.

— А выглядит на все семьсот, — пробормотал Гончар, упрямо оттягивая книзу кружевную оборку.

Он все-таки добился своего, и грудь вывалилась наружу. Она мягко легла в его ладонь, и набухший сосок сам вклинился между его пальцев.

— Джек, ты посмотри, что вытворяет твой приятель, — расхохоталась Натали. — Милый, чтобы доить корову, надо ее сначала накормить!

— Сначала ее надо найти, — ответил Степан.

— Похоже, ты потратил на поиски слишком много времени, — задыхаясь, шепнула ему в ухо Берта.

— Да, слишком много.

Он не мог оторваться от нее. Когда карета остановилась, Гончар выскочил первым и подал руку Берте. Не дав ей ступить на землю, он подхватил девушку на руки.

— Куда идти?

Его обступили смеющиеся люди.

— Вот это кавалер! Эй, Натали, дай мне тебя поносить! Не до кровати, так хоть до порога!

— Надорвешься!

— А мы вдвоем!

— Двоих маловато будет!

Тандерс в обнимку с Натали шагал впереди, расталкивая толпу. Они поднялись по лестнице и остановились в полутемном коридоре. Снизу доносились звуки пианино, оживленный гомон и хлопки шампанского.

— Тут что-то празднуют? — спросил он у Берты.

— Тут всегда празднуют. — Она похлопала ладошкой по его груди. — Опусти меня, мы уже пришли.

— Не могу. Мне кажется, ты исчезнешь, если я разожму руки.

— Как же мы будем пить кофе?

— А мы не будем.

Он толкнул ногой дверь.

— Не сюда! — Она засмеялась. — Моя комната дальше…

— Эй, Стивен! — прокричал ему вдогонку Тандерс. — Берта хорошая девочка, будь с ней поласковей!

И он был с ней ласковым, по крайней мере, пока окончательно не потерял голову. Он даже поначалу уступал ей во всем. Послушно убрал руки за спину, когда она расшнуровывала платье. И даже сел в кресло, чтобы не мешать ей прибрать в комнате и приготовить постель. Она скрылась за стеклянной дверью, откуда послышался плеск воды, а потом снова появилась перед ним. Черная прозрачная блузка на тонких бретельках едва прикрывала грудь и живот. Худые ноги были затянуты черными чулками. А между блузкой и подвязками было нечто такое, от чего он сначала рассмеялся, а потом вдруг зарычал как зверь. Он увидел белые полупрозрачные панталоны с кружевами. Такие он раньше замечал только на девочках из кордебалета и все удивлялся, неужели эти кружева кого-нибудь могут возбудить. Оказалось, могут. Особенно когда они подрагивают прямо перед твоим носом.

— Ты будешь послушным мальчиком? — спросила она, садясь в кресло напротив и закинув ногу на ногу. — Я не хочу, чтобы наутро вся кожа была в синякак и царапинах. Ты же не будешь вести себя, как пьяный медведь?

— Разве я пьяный? — хрипло спросил он, не узнавая своего голоса.

— Джек сказал, что ты приехал навестить своего друга, который сидит в тюрьме. Это правда?

— Да. Но поговорим об этом после.

— Мой сладкий, говорить надо не после, а до. Расскажи мне о себе. Что такого натворил твой приятель?

— Ничего. Его схватили по ошибке. Я хочу его вытащить. Берта… Это немецкое имя. Ты немка?

— Дурачок. Это не имя, а кличка. Меня зовут Мелани, Мелли. Как тебе больше нравится?

— Милли.

— Хорошо, называй меня Милли. Если ты хочешь вытащить друга из тюрьмы, надо идти к судье. Он милый старик, но иногда бывает ужасно вредным. Представляешь, он хотел закрыть наше заведение. Хорошо, что Мартин вступился. А то бы мы с тобой никогда не встретились.

Она двумя руками подняла кверху свои длинные черные волосы.

— Как я хочу сделать высокую прическу, чтобы шея была открыта. У меня красивая шея?

— Бесподобная.

— Вот, отлично, ты уже начал говорить комплименты. Что еще у меня красивого?

Волосы снова упали на ее плечи. Она перекинула ногу через подлокотник, и Гончар опять уставился на панталоны. Сквозь тонкое полотно темнел лобок.

— У тебя красивые ноги.

— Не слишком красивые. Бюст лучше.

Она приспустила блузку, чтобы он смог убедиться в этом.

— Знаешь, Стивен, там, в карете, ты меня очень напугал. Я терпеть не могу, когда меня хватают за грудь. Но у тебя такие нежные пальцы… Даже не ожидала, что у мужчины могут быть такие. Или мне это показалось?

— Хочешь проверить? Иди сюда.

Она перепорхнула к нему на колени, по пути избавившись от блузки.

— Как ты это делал? Да, вот так. — Она закрыла глаза. — А если судья не отпустит твоего друга, что тогда?

— Отпустит. — Он усадил ее поудобнее и поймал губами коричневый шарик соска.

— Ох, что ты делаешь? Разве… Что ты делаешь? Зачем?

— Тебе приятно?

— Ну да, только… Разве мужчины так делают?

— Разве нет?

— Не знаю… Ты как ребенок… Нет, продолжай. Ты очень странный, Стивен, очень. Я сразу поняла, что ты издалека. Ох, не надо так, я больше не могу… Скорее, скорее…

Его не надо было торопить, потому что он и сам уже не мог терпеть эту сладкую муку. Они повалились на ковер, не дотянув до постели каких-то двух шагов.

В ее комнате было то же вино, что они пили в ресторане, но теперь оно не усыпляло, а придавало новые силы. Зарываясь пылающим лицом в черные гладкие волосы, Степан шептал: "Милли, Милли". И была ночь, и было утро, и снова ночь, и он просыпался только для того, чтобы поесть холодного мяса, выпить вина и снова наброситься на свежее упругое тело, то податливое и безвольное, то непокорное и настойчивое.

Среди ночи его разбудил какой-то знакомый звук. Степан приподнялся в постели. Что это было?

В коридоре слышались удаляющиеся шаги.

— А, что? — сонно спросила Берта.

— Ты ничего не слышала?

— Нет. Спи, мой сладкий.

Так что это было? Он подошел к двери, приоткрыл ее и выглянул в коридор. Кто-то спускался по лестнице. И вот этот звук раздался снова. Гитара. Кто-то нес гитару и настраивал ее на ходу.

Снизу послышались голоса и смех.

— А вот и Томми!

— Тише вы, черти! Будете шуметь — разгоню всех к чертовой матери.

— Не заводись, Мушкет. Томми, давай ту, про машиниста!

— Нет, пусть споет "Дикую Розу"!

Степан живо натянул брюки и сорочку. Осторожно ступая по ковровой дорожке, он вышел на лестницу и остановился, скрываясь за портьерами. Внизу несколько мужчин и женщин собрались вокруг дивана, на котором важно восседали его недавние попутчики — налетчик Мушкет и рядовой Хопкинс. Впрочем, никто бы не узнал вчерашнего дезертира в этом щеголе с гитарой. Синий пиджак с золотыми пуговицами, алая жилетка, белые брюки — и где только они раздобыли свои наряды? "Парни не теряли время даром", — подумал Гончар.

Налетчик, в полосатом костюме и белых штиблетах, поднял над головой руку с длинной сигарой:

— Леди и джентльмены, попрошу всех заткнуться. Что-то я не заметил, чтобы на входе продавались билеты на концерт. Поэтому Томми будет петь то, что сам захочет. А он хочет спеть "Одинокий дом". Верно, братишка?

— Верно, братишка, — словно эхо отозвался Томми, устраивая гитару на колене.

Его пальцы пробежались по струнам, и первый гулкий аккорд наполнил тишину ночи.

— Ухожу я, мама, забудь обо мне… — неожиданно низким голосом пропел Томми.

Гончар застыл, вцепившись в перила лестницы. Он вспомнил, как покидал Эшфорд. Тогда у него за спиной звучала эта песня. С тех пор, кажется, миновали годы. А ведь это было всего лишь прошлым летом.

Сзади скрипнула половица, и Берта прижалась к его спине.

— Слушаешь? Бросил меня и убежал слушать песенки? Негодный.

Он отступил в коридор, развернул девчонку и шлепнул пониже спины:

— Марш в постель. Нет, постой. Где Джек?

— Откуда мне знать? Наверно, ушел к себе в отель.

— Мне надо срочно его найти.

— Ты знаешь, который час? Скоро полночь. — Она потянула его за руку. — Спать, милый, спать. Давай отложим поиски Джека на утро.

Он вернулся в ее номер, но оставил дверь приоткрытой и до глубокой ночи слушал негромкую гитару и хрипловатый голос. К утру гости разошлись по номерам, и Томми прошел по коридору. Он был не один — Гончар услышал шуршание платья и сдавленный женский смех.

"Вот так соседи, — подумал Степан. — Кажется, Мушкет нашел в Ледвилле надежных парней, на которых так рассчитывал. А я вот пока никого не нашел. Ни Майвиса, ни Милли. Я ничего не нашел, только потерял время".

34. ПРОПОВЕДЬ НА ЭШАФОТЕ

— Джек ждет тебя внизу, — сказала Берта. — Говорит, если ты можешь ходить, то спустись. А если не можешь, то черт с тобой.

— Он так и сказал? Довольно странно слышать это от священника.

— Вот такой он священник. А что? Мы его любим как раз за это. За то, что он такой же, как мы. Так ты идешь?

— Да, конечно, только умоюсь. А ты?

— Я еще поваляюсь. Не могу вставать в такую рань.

Она скинула халат и снова забралась в постель. Степан погладил ее по щеке, но Берта отвернулась и спряталась под одеяло.

— Не смотри на меня, я страшная как смерть. Боюсь к зеркалу подойти. Иди, иди. Увидимся вечером. Может быть.

"Ты и вправду страшненькая, — подумал Гончар. — И при этом страшно милая. В тебя трудно влюбиться, и невозможно не полюбить. Прощай, девчонка". Он точно знал, что больше никогда не увидит ее.

Джек Тандерс сидел один в пустом холле за столом, читая газету. На нем снова был монашеский плащ.

— Не спрашиваю, как ты себя чувствуешь. Во-первых, это не мое дело, а во-вторых, это и так видно. Твои планы не изменились?

— Нет.

— Значит, сейчас мы из этого заведения перейдем в другое, не столь веселое.

— Мне не надо переодеться?

— Нет. Хватит с Мартина и одного святоши. Имей в виду, мы идем туда с весьма серьезной миссией. Я буду читать проповедь заключенным. А ты найдешь среди них своего приятеля, и вы сможете перекинуться парой слов.

— Как? Меня пустят за решетку?

— Да нет, все гораздо проще. Во время моего выступления ты будешь ходить по рядам, раздавать подарки и молитвенники, записывать пожелания. Тебе никто не помешает присесть рядом с каким-нибудь узником, выслушать его исповедь. Только пусть он исповедуется шепотом. Терпеть не могу, когда в аудитории кто-то бубнит. Ты все понял, брат мой?

— Понял вас, отец Джекоб.

— Чувствую, у нас будет неплохой дуэт. Кстати, через неделю я отправляюсь в Техас. Не составишь мне компанию? Погоди, не торопись отвечать. Я знаю, что у тебя тысяча разных важных дел, как и у всех нас. Но почему бы не подумать над тысяча первым делом? Это несложно — сопровождать слепого проповедника. Кормежка и крыша над головой нам обеспечены. Из Техаса мы отправимся в Аризону, а оттуда — в Калифорнию. Через какое-то время ты вернешься в Колорадо совсем другим человеком.

— Зачем возвращаться в Колорадо? — Степан пожал плечами. — Сказать по правде, я сам собирался в Калифорнию. Но только не верхом. Не знаю, как тебе, а мне просто стыдно делать пятьдесят миль в сутки, когда можно лететь со скоростью шестьдесят миль в час.

— Понимаю, ты торопишься. Но чтобы стать другим человеком, нужно время.

— Да с чего ты взял, что мне надо стать другим?

— Сам не знаю, — усмехнулся Тандерс. — Но разве это плохо — полностью обновиться? Начать жизнь заново? Во всяком случае, подумай над моими словами. А сейчас — поторопимся туда, куда не следует спешить.

Заключенные собрались в тюремном дворе. Они сидели рядами на земле, а в углах двора стояли несколько охранников с винтовками наготове. Не слишком благостная атмосфера. Однако преподобного Тандерса трудно было смутить. Встав на помост под перекладиной, он глянул вверх и перекрестился.

— Я вижу, след от веревки довольно старый. Значит, здесь давно никого не подвешивали. Это приятная новость. Но у меня для вас есть еще пара новостей. Одна хорошая, вторая — не очень. Начну с добрых известий. Недавно я получил очередное подтверждение того, что Бог есть. Не будем углубляться в подробности. Просто примите к сведению. Бог есть. Именно Он создал этот мир и миллионы других миров, видимых и невидимых. И именно Он создал человека и, проявив неосторожность, наделил его душой. Теперь вторая новость. Душа бессмертна. Да, джентльмены, душа бессмертна и неистребима. Мои слова могли бы подтвердить все те, кто когда-то восходил на этот помост по ступеням, а покидал его с помощью веревки. Но они сейчас слишком заняты, чтобы вспомнить о нас. Не будем корить их за это. Когда придет время, всем нам тоже будет не до тех несчастных, кто остался на земле. Поверьте, чистка души, запятнанной грехами, — занятие долгое и утомительное. У многих на эту работу уйдет целая вечность, и не одна.

Думаю, джентльмены, вам не раз приходилось слышать от разных религиозных профессионалов, что потусторонний мир разделен на две части. На ад и рай. Если вам еще раз придется услышать нечто подобное, смело плюньте в глаза тому, кто это скажет. Не далее как в прошлом году я сам побывал в раю, и, как видите, мне не составило труда оттуда вернуться. Да, я был на берегах Евфрата и своими глазами видел то, что осталось от рая. Ничего не осталось. Ни пышных садов, ни прекрасных зверей и птиц, ничего. Кто же разорил этот цветущий уголок земли? Сами знаете кто. Это сделал человек. Бог нанял его на не слишком трудную работу — ухаживать за раем. Он подарил ему женщину. Он дал ему руки, ноги и другие органы, чтобы наслаждаться жизнью, свободой и любовью. И какое-то время человек исправно выполнял условия контракта. Если помните, там был один пункт, набранный мелким шрифтом. Не жрать плодов с одного-единственного дерева. Как я сейчас понимаю, Творец вставил этот параграф, чтобы человек научился управлять собой с помощью волшебного слова "нельзя". Ведь только этим мы и отличаемся от братьев наших меньших. Муравьи и пчелы — отличные строители, волки — прекрасные охотники, и даже ничтожная муха превосходит нас в умении летать: мы тоже неплохо летаем, но только в одном направлении, вниз. Итак, звери превосходят нас по всем статьям. Так почему же именно нас, таких слабых и неприспособленных, Бог назначил на главнейшую должность? Потому что мы знаем, что можно, а что нельзя. Знал это и первый человек. Причем он получил инструкцию непосредственно от Творца.

Кстати, вот почему мы считаем главным грешником все-таки Адама, а не Еву. С женщины какой спрос? "Мало ли что выдумает муж", — думала она. Муж для нее — не авторитет. Вот змеюка поганая, которая вдруг заговорила человеческим голосом, — это авторитет. А почему? Потому что для нас авторитетно только то мнение, которое совпадает с нашим. А Еве хотелось попробовать все, что встречалось ей в райском саду. Так что слова Змия только подтолкнули ее к рискованному шагу, а вовсе не стали главной причиной грехопадения. Итак, она вкусила сама и угостила мужа. С этой точки начинается отсчет истории человечества. Потому что, сожрав это несчастное яблоко, Адам сделал важное открытие. Во-первых, яблоко оказалось вовсе не таким и вкусным, как расписывала Ева. А во-вторых, и это гораздо важнее — Адам нарушил запрет, и ничего не случилось! Его не поразила молния, и земля не разверзлась под его ногами! Человек подумал, что слово "нельзя" — это всего лишь слово, сотрясение воздуха! Нет больше никаких запретов, все дозволено! Однако Адама ждало еще одно открытие. Преступление влечет за собой наказание. Говоря другими словами, за все приходится платить. И он заплатил за одно-единственное надкушенное яблочко страданиями всех своих потомков, то есть нашими страданиями, джентльмены…

Стоя у помоста рядом с шерифом Дагганом, Гончар вглядывался в хмурые изможденные лица узников, пытаясь разглядеть Майвиса среди них. Но отсюда ему были видны только два передних ряда. Он с нетерпением дожидался момента, когда Тандерс пошлет его раздавать брошюрки. Красная Птица, несомненно, уже заметил друга, но не хочет выдавать себя. Возможно, он скрыл от тюремщиков свое настоящее имя, чтобы не подставить родственников и друзей. Здесь, в Ледвилле, его никто не знает. В чем его могут обвинять? В том, что на его фургоне индейцы увезли белую девушку? Шайен не станет врать и выкручиваться. Но и правды не скажет. Он будет просто молчать.

А преподобный Тандерс продолжал изобличать человеческую породу. Наделенные свободой воли, люди почему-то упрямо становились на путь порока, отвергая добродетель. Отец Джекоб говорил о грехе не только со знанием дела, но и с неподдельной болью в голосе. Можно было подумать, что он принимал непосредственное участие в создании человека, и теперь его страшно огорчало несовершенство изделия. Тандерс привел множество примеров, когда компания-производитель пыталась хоть как-то поправить положение. Например, путем уничтожения целых партий продукции, как в случае Содома и Гоморры. Не помогло. Безуспешной оказалась также попытка начать все с нулевого цикла, устроив всемирный потоп. Как известно, потомки уцелевшего Ноя недолго помнили об оказанном им высоком доверии. Вместо того чтобы расселяться по очищенной и неустроенной земле, они скучковались в комфортном Вавилоне, да еще принялись возводить башню, посредством которой пытались установить контакт с небожителями. Пришлось снова устроить им встряску, чтобы знали свое место. Когда же Творец убедился, что массовые мероприятия неэффективны, Он перешел к индивидуальной работе.

— Вы думаете, Богу так уж приятно было спускаться на землю? — вопрошал Тандерс угрюмую аудиторию. — Сами видите, в какой компании Он оказался. Но в том-то и дело, что Отец наш любит всех, и великих, и самых ничтожных. С любовью пришел Он к нам, чтобы достучаться до каждого в отдельности. А мы? А мы распяли Его на кресте. Потому что Он мешал нашему бизнесу. Помните, с чего все началось?

Рыбаки попросили Иисуса о помощи, и Он помог им. Не знаю, щелкнул ли Христос пальцами или стукнул посохом о землю — но Эндрю, Саймон, Джек и Джон вытянули из моря полный невод. Да они в жизни не видали столько рыбы в одной сети! И что же? Они побежали с ней на рынок? Заработали кучу денег? Накупили тряпок своим женщинам или устроили пир? Нет. Они бросили рыбу на берегу и отправились бродить по миру, чтобы через несколько лет умереть мученической смертью. Вот вам первый пример, как вера мешает бизнесу.

Идем дальше. Христос разогнал торговцев, которые заполнили своими прилавками и лотками все пространство храма. Я представляю, какие взятки пришлось давать, чтобы установить свою торговую точку на таком бойком месте. И что теперь? Снова пристраиваться со своим товаром где-то на обочине? Нет, торгаши пошли другим путем. Они устранили опасного смутьяна, причем сделали все чисто по закону. Конечно, если бы мы могли сейчас провести расследование тех событий, да копнуть поглубже, наверняка всплыли бы интересные факты. Скажем, о долевом участии судей в храмовом рынке. Или еще что-то в этом роде, о чем мы и в наше время слышим чуть ли не каждый день, когда разбираем различные аферы. Так что же, спросите вы меня, получается, что вера мешает прибыли, а грех помогает в бизнесе? Да, так и есть. Тогда вы спросите — следовательно, грех непобедим? И да, и нет. Да, грех непобедим в этом мире греха. И нет, мы можем одержать над ним победу, если отринем его вместе с миром. Как же можно прожить вне мира, спросите вы меня? И я отвечу: создайте свой мир. Невидимый. Образуй свой собственный штат, состоящий из одного-единственного жителя. Пусть его границей станет все, чего ты можешь коснуться, не сходя с места. И пусть Слово Божье станет единственной конституцией твоего штата. Брат Стивен, раздай эти скромные книжки. Читайте и перечитывайте их, братья мои. Кто не умеет читать, научись у соседа. Кто умеет, научи других. Читайте и запоминайте.

Шериф Дагган слегка подтолкнул Степана:

— Что, заслушался? Иди, ищи своего друга. Скажи ему, чтоб задержался, когда народ будет расползаться по камерам. У вас будет время поговорить без свидетелей.

Гончар пошел между рядами. Кто-то протягивал к нему руки, кто-то отворачивался. Он прошел первый ряд, второй, третий, брошюрок в стопке становилось все меньше, но среди заключенных не было Майвиса. "Наверно, индейцев держат отдельно, — догадался Степан. — Ну да, они ведь дикари. Слово Божье на них не распространяется".

Вернувшись к помосту, он спросил у шерифа:

— Мартин, здесь собрались все? Я не нашел того, кого искал.

— Значит, его здесь и не было, — равнодушно ответил Дагган. — Ты должен радоваться. Я бы обрадовался, если б узнал, что мой друг не попал в тюрьму Ледвилла.

— Мой друг — шайен.

— Ага, вот оно что, — протянул шериф и перестал улыбаться. — Так бы сразу и сказал. Сидели у меня шестеро краснокожих. Парни отловили их во время облавы. Но ты опоздал, Стивен. Теперь ищи своего друга не здесь. Индейцев переправили в Форт-Робинсон. Их там всех собирают. Черт, что же ты вчера не пришел? Я их только сегодня на рассвете отправил на станцию.

— Ничего страшного. — Гончар заставил себя беззаботно улыбнуться. — Сказать по правде, он мне совсем не друг. Обычный дикарь, у которого мне надо было кое-что выпытать. Жалко, что я его упустил.

— Можешь догнать. — Лицо Даггана быстро избавилось от неприязненной маски. — Пока они доберутся до станции, да пока дождутся поезда. А "Горный экспресс" пойдет на Форт-Робинсон только завтра.

— Да ладно, — махнул рукой Степан. — Не стоит и дергаться.

— Что, за юбку зацепился? — Шериф подмигнул и хлопнул его по плечу. — Не вздумай прихватить Берту с собой в Техас. За тобой отправится погоня покруче, чем за профессорской дочкой.

Дагган расхохотался и направился к тюремщикам, а Степан остался стоять у помоста.

"Ты научился читать знаки, — сказал он себе. — Но до тебя слишком поздно доходит их смысл. Ты стоял рядом с Майвисом. Оставалось только протянуть ему руку. Но вместо этого… " Он похлопал себя по карманам в поисках курева.

— Как тебе моя лекция? — спросил Тандерс, протягивая ему сигару. — Жалко, ты не слышал меня вчера в негритянском собрании. Берта, конечно, тоже многому могла тебя научить. Но ее уроки бесполезны, если ты собираешься жить вечно. А я даю научно обоснованные рекомендации. Я лучший проводник на пути в бессмертие.

Он чиркнул спичкой по засаленному рукаву плаща и поднес огонь Степану.

— Ты так и не нашел своего друга?

— Его здесь нет.

— Обидно. Я так старался. По воскресеньям в тюрьму приходит методистский пастор, а по средам и пятницам — пресвитерианский. Заглядывают и другие мастера разговорного жанра. А потом появляюсь я и свожу на нет все их усилия. Они стараются переманить парней под свои знамена, а я, наоборот, заставляю их думать своей головой. Ты сам-то в какую церковь ходишь?

— Ни в какую.

— Вот и я тоже. Ходить надо не в церковь, а к Богу.

К тюремным воротам подкатила открытая бричка. Степан машинально забрался в нее и сел рядом с Тандерсом. Он плохо слышал, о чем еще говорил преподобный, и очнулся только тогда, когда экипаж остановился.

— Я обещал Натали привести тебя на обед. Ты ведь так и не выпил чашечку кофе. Она обидится.

— Натали? — Гончар поднял голову. — Джек, мне надо ехать дальше. И немедленно. Давай в отель.

— Ну вот, ты опять за свое. Что за спешка?

— Далеко отсюда до железной дороги?

— Если напрямик, то до станции миль тридцать. А в обход все пятьдесят. Далеко собрался? Может быть, для начала ознакомишься с расписанием?

— На станции ознакомлюсь.

— Стивен, торопливость и быстрота — разные вещи. У меня тоже такое случалось. Кажется, что надо лететь куда-то сломя голову. Прилетаешь — а, оказывается, пролетел мимо. Давай сначала все обсудим. Может быть, ты воспользуешься моим советом, и тогда… — Тандерс, стоя на подножке, потянул Степана за рукав. — Не упрямься, обсудим все за обедом.

— Эй, братишка! — послышался резкий окрик. — Чего от тебя хочет этот юродивый?

Гончар оглянулся и увидел Мушкета. Тот стоял на панели, сунув руки в карманы полосатых брюк, и покачивался с пятки на носок. В углу рта дымилась сигара, шляпа немыслимым образом держалась на самом затылке, и весь вид налетчика говорил о том, что ему сейчас не очень весело, потому что слишком весело было вчера.

И тут Степану все стало ясно. Он словно вырвался из темной подворотни на ярко освещенную улицу. Как там говорил Бизон? "Ты должен видеть следы тех, кто еще не прошел". Он видел их, эти следы.

Начать жизнь заново? Он начал ее с того момента, когда пуля Штерна пригвоздила его к заплеванному полу салуна. С тех пор перед ним открывались разные двери, но он только заглядывал за них, не переступая порог. Он мог бы всю жизнь кочевать с индейцами. Мог бы бродить с Тандерсом по стране — с таким попутчиком можно исходить не только Америку, но и весь земной шар, а что может быть лучше, чем провести остаток жизни в путешествиях? Лучше этого, наверное, только домик в уютной долине, в котором можно спокойно жить с любимой женщиной, растить сыновей, дочерей, внуков… Он мог остаться с князем Салтыковым в русской деревне. Эх, еще как мог! Но все это было бы продолжением старой жизни. Стивен Питерс из Эшфорда мог бы стать отличным хозяином. Пахать землю, растить скот, строить, торговать… Но его убили.

"Я честно пытался вписаться в эту систему, — подумал Степан Гончар. — Не воровал, не обманывал, не предавал. Что мы имеем в результате? Я оказался вне закона. Что ж, тем хуже для закона".

— Привет, братишка! — Он перемахнул через бортик пролетки и хлопнул Мушкета по плечу. — Тебя и не узнать в таком прикиде. Знакомься, это Джек. Он свой парень. Джек, это…

— Мейсон Ванденберг, фармацевт, — представился Мушкет.

— Нам не мешало бы отметить встречу, как ты думаешь?

— Чего тут думать!

Джек Тандерс с любопытством разглядывал нового знакомого.

— Я угощаю, — заявил он. — Возражения не принимаются. Давно мечтал поговорить с настоящим фармацевтом.

35. ЭКСПРЕССЫ ИНОГДА ЗАДЕРЖИВАЮТСЯ

Степан примчался на станцию, когда паровоз уже цепляли к составу. Он едва успел завести жеребца в вагон-конюшню и остался там, потому что поезд уже тронулся.

Лежа на сене в углу вагона, он грыз галеты и смотрел в зарешеченное окошко. Через щели между досками пробивались лучи света, в которых кружились золотые пылинки. Лошади перетаптывались в стойлах, звенели крепежные цепи, ровно гудели рельсы. Состав двигался медленно, одолевая очередной подъем. Вся дорога и будет состоять из подъемов и спусков до самой водокачки. Там паровоз заправится водой из цистерны. Зимой в этом самом месте "Горный экспресс" был ограблен. Пока кочегары возились со шлангом, бандиты отцепили паровоз и заставили машиниста отогнать его вперед. Потом взорвали сейф в почтовом вагоне, погрузились с добычей на паровоз и укатили, а пассажиры еще долго боялись высунуть нос. С тех пор, подъезжая к водокачке, машинисты давали длинный гудок, и все вооруженные пассажиры становились у открытых окон, выставив стволы наружу, готовые немедленно дать сокрушительный отпор.

Фармацевт Мейсон Ванденберг, возможно, и не отличал хлористый кальций от цианистого натрия. Но зато он знал каждую шпалу на линии Колорадо — Вайоминг. Он авторитетно заявил, что ни до водокачки, ни после нее до самой узловой станции не будет места, где состав можно остановить. Рельсы были проложены в узком ущелье. К ним не подступишься ни с какой стороны, не выкатишь поперек насыпи телегу, не устроишь приличный завал. Нет, поезд надо брать только на водокачке. С боем, нагло. Пассажиры смелы только на словах, они попрячутся под лавки с первыми же выстрелами. А охрана? Что ж, им тоже нет смысла подставлять лоб. Свое жалованье они все равно получат, но только если останутся в живых.

Степан Гончар уважал мнение специалиста, тем более что сам он поезда никогда не грабил. Но, в отличие от Мушкета, в детстве Степан много читал, и самыми любимыми его книжками были те, в которых рассказывалось о партизанах. Полесье и Карпаты не слишком сильно отличаются от Скалистых гор, а эшелоны с фашистами охранялись посерьезнее, чем "Горный экспресс". Когда Гончар поделился с "фармацевтом" некоторыми находками народных мстителей, Мушкет надолго замолчал, а потом горько изрек: "Братишка, где же ты шатался все эти годы?" Поезд начал разгоняться на спуске, и вагон стал раскачиваться сильнее. Лошади беспокойно всхрапывали. Гончар, хватаясь за перегородку, подошел к вороному. Жеребец гулко ударил копытом по дощатому полу.

— Что поделать, мне тоже не нравится в этой тюрьме, — сказал ему Степан. — Но мы с тобой, по крайней мере, оказались тут по своей воле. А моего брата везут под конвоем. Наверно, в таком же вагоне, как этот.

В составе было только два пассажирских вагона — пульман и "третий класс". Между ними находился почтовый, с опломбированными дверями, а замыкали поезд четыре скотовозки. На станции Гончар успел разглядеть солдат за раздвинутыми дверями последнего вагона. Они валялись на сене, передавая по кругу бутылку. "Надеюсь, у них достаточно выпивки, чтобы как следует отметить поездку", — подумал он.

Гончар скормил вороному остатки галет и снова устроился возле окошка, за которым мелькала зеленая стена леса.

Если Мушкет сделает все правильно, поезд остановится. А если нет?

Он отстегнул предохранительный ремешок наплечной кобуры и достал "смит-вессон". Это был револьвер карателя, которого Степан застрелил недалеко от сожженного поселка сиу. Модель "скофилд". Хорошее оружие, надежное и удобное. Его главное достоинство — удобство перезарядки. Переломишь ствол — и над барабаном поднимаются только стреляные гильзы, а неиспользованные патроны остаются в каморах. Очень удобно. Но только если у тебя есть чем заменить эти стреляные гильзы. Потому что к "скофилду" подходят лишь его собственные, укороченные патроны. А их у Степана было всего-то полтора десятка. На пять минут не слишком горячего боя.

Отправив "смит-вессон" обратно под мышку, Гончар извлек из-за пояса старый кольт, подарок Белого Ножа. Вот с чего надо будет начинать разговор. Револьвер выглядит весьма убедительно, а если дойдет до стрельбы, то в патронташе достаточно аргументов 44-го калибра. Степан прокрутил барабан, разглядывая блестящие донышки патронов, и ни один из них не вызвал никаких подозрений. Осечки не будет. И каждая пуля ляжет в цель. Если для того, чтобы освободить Майвиса, придется перебить всю охрану, — что ж, тем хуже для охраны. В конце концов, солдаты должны уметь не только убивать, но и гибнуть.

Он долго пытался заснуть, до самой ночи. Но задремал только за минуту до того, как по стенам ущелья раскатился протяжный гудок паровоза.

Поезд остановился у водокачки. Локомотив устало отдувался, кто-то перекрикивался в голове состава. Степан с удовлетворением отметил, что в задних вагонах царила тишина. Немного отодвинув дверь, он выглянул наружу. Свет, падавший из окон пассажирских вагонов, желтыми пятнами лежал на насыпи. Кондуктор, с фонарем в одной руке и винчестером в другой, пробежался вдоль состава.

— Не выходить, не выходить, джентльмены! Сейчас отправляемся!

Он остановился возле последнего вагона и ударил по стене прикладом:

— Эй вы, герои! Живы? Подайте хоть голос, если морду боитесь показать!

В ответ прозвучала пьяная бессвязная ругань. Кондуктор махнул рукой и потрусил обратно к локомотиву.

"Все идет по плану, — подумал Степан. — Пока. Дело за Мушкетом".

Когда поезд тронулся и снова углубился в ущелье, Гончар вылез на крышу вагона. Впереди из широкой трубы локомотива вырывались снопы искр, и клочья дыма неслись навстречу Степану. "Что-то мы слишком сильно разогнались, — с беспокойством подумал он. — Как бы не проскочить подъем с ходу. Да нет, ловушка должна сработать. А если не сработает? Все равно. Поезд сбросит скорость, и Мушкет с командой успеет забраться на ходу. А уж уговорить машинистов он сумеет".

За машинистов отвечал Мушкет, а за охрану — Гончар. Поэтому он, не теряя времени, перебрался на крышу последнего вагона и закрепил веревку. Обвязав ее вокруг пояса, Степан осторожно, стараясь не шуметь, спустился по стенке вагона к дверям. Они были приоткрыты, из вагона несло запахом сена, перегара и пота. Ему стоило немалых трудов ухватиться за скобу и задвинуть створку двери. Когда же он начал опускать засов, вагон качнуло, и железный зуб с лязгом опустился в гнездо. Степан прислушался. Нет, все тихо. Солдаты и не заметили, как оказались запертыми.

Он не стал подниматься наверх и остался висеть на веревке, упираясь каблуками в стену. Холодный ветер обдувал лицо, руки быстро застыли, и он спрятал правую руку под мышку, чтобы пальцы не окоченели. Вот поезд снова замедлил ход. Начинался подъем. Последний подъем на этом пути.

Состав шел все медленнее и медленнее. Впереди заскрежетали колеса. Лязгнула сцепка, и поезд остановился. Паровоз шипел, стреляя паром, но не двигался с места. "Сработало!" — едва не закричал Гончар.

Поезд дернулся и с лязгом и скрежетом начал понемногу откатываться вниз. Неожиданно впереди раздался страшный грохот, и все тело состава передернула судорога. Последний вагон качнуло с такой силой, что Степан сорвался с узкой опоры. Веревка больно впилась в грудь. Его изрядно встряхнуло, он врезался плечом в стенку, но все же удержался на вагоне.

И тут ночную темноту разорвали вспышки выстрелов. Поднялся такой грохот, что не стало слышно даже шипения паровоза. Но и пальбу заглушили новые звуки, от которых даже Степана охватил озноб. То был боевой клич индейцев.

— Всем лечь на пол! — заорал в темноте Мушкет. — Не дергаться! Кому дорога шкура, бросай оружие!

Зазвенели разбитые окна. Коротко вскрикнула женщина. Паровозный гудок на секунду заглушил все, но тут же оборвался.

Гончар распустил узел и спрыгнул на землю. По насыпи бегали налетчики, стреляя в воздух и дико завывая. Кричали они, как настоящие сиу.

В последнем вагоне послышалась возня. Степан пальнул по нему и крикнул:

— Сидите тихо! Вас не тронут!

К нему подбежал Мушкет:

— Волк, ты здесь? Братишка, все получилось! Паровоз сошел с рельсов! Как у тебя?

— Все нормально. Охрана заперта. Сбивай замки со скотовозок.

— Некогда! — бросил Мушкет. — Я буду в почтовом! Там какие-то придурки, человеческого языка не понимают. Пойду объясню им. Сам тут разберись!

Он хотел найти где-нибудь фонарь, но вдруг понял, что ему не нужен свет. Его окружала темнота, но глаза выхватывали из нее все, что нужно. Вот отличный булыжник. Вот засов. Он с размаху одним ударом сбил замок.

— Майвис! Вылезай, приехали!

Гончар забрался в вагон и увидел индейцев. Они сидели на полу, и цепи тянулись от их рук к железному стержню вдоль стены, к которому обычно привязывали скотину. Степан сразу увидел, что Майвиса среди них не было. Он выхватил кольт и парой выстрелов расщепил брус, к которому крепился стержень, а потом, поднатужившись, оторвал его от стены. Индейцы вскочили на ноги и через минуту уже выпрыгивали из вагона вслед за Степаном. Цепи волочились по гальке, но избавляться от них было некогда.

— Где Красная Птица? — крикнул Гончар по-шайенски. — Он был с вами!

— Какой-то шайен был с нами в тюрьме. Но его везут в другом вагоне. Он едет с белыми.

— Бегите вперед по рельсам, — приказал он.

— Возьмем солдатских лошадей, они в соседнем вагоне!

— Ладно, берите, только не трогайте вороного жеребца, он мой.

— Кто ты?

— Я брат Красной Птицы. Берите лошадей и уходите, быстрее!

Он побежал к пассажирским вагонам. В их окнах снова зажегся свет, и на занавесках мелькали тени.

— Мистер Волк, мистер Волк! — Томми вынырнул из-под вагона. — В третьем классе пусто! Все набились в спальный вагон, там сейчас весело!

— Мушкет в спальном?

— В почтовом! Он возится с сейфом. Идемте чистить пассажиров, ребята без вас не справятся!

Степан вошел в вагон и увидел стоящих вдоль прохода полуодетых людей. Мужчины тянули кверху руки, женщины кутались в простыни и одеяла. Один из налетчиков шел вдоль ряда, снимая с пассажиров кольца и серьги и сбрасывая их в сумку, которую нес за ним второй грабитель. Они оба были в масках.

Гончару хотелось поскорее закончить с этим грязным делом, и он крикнул:

— Все, уходим!

— Чего ради? — обернулся к нему тот, кто нес сумку. — Мы еще полки не обшарили.

— Этим я займусь, — весело крикнул Томми.

Гончар еще раз оглядел пассажиров, пройдя через вагон, но Майвиса здесь не было.

— Вот так встреча! — услышал он знакомый голос.

Степан не сразу узнал Фредерика Штерна. Одеваясь, тот успел накинуть сюртук на голые плечи, а снизу его прикрывали только полосатые пижамные штаны.

Кровь ударила в голову, и Гончар вскинул револьвер. Штерн скрестил руки на груди и с вызовом смотрел на него.

— Ловко же ты всех провел, Стивен Питерс! — Прищуренные глаза сочились ненавистью. — Жаль, мне не дали тебя добить.

— Стивен Питерс, Стивен Питерс! — зашептались пассажиры. — О Боже Всемогущий, теперь нам не уйти отсюда живыми!

— Тише! — прикрикнул Гончар. — Штерн, ты умеешь молиться?

— Когда-то умел. Но давно бросил это бесполезное занятие. Питерс, не ломай комедию. Стреляй. Не забудь прихватить мои часы, они когда-то стоили полсотни.

"Почему я не выстрелил сразу? — с досадой подумал Степан. — Не пришлось бы с ним говорить. А теперь он, как видно, опять ускользнет. Да и черт с ним. Как он здесь оказался? Неужели они с профессором опередили меня? Значит, Майвис все-таки где-то здесь, с ними!" — Где Фарбер?

— В почтовом. У него ценный груз.

Степан оттолкнул его и кинулся к выходу.

— Эй, Питерс! — крикнул Штерн вдогонку. — Лучше убей меня сегодня! Этот твой последний шанс!

— Сам сдохнешь, — огрызнулся Гончар, ногой открывая дверь почтового вагона.

"Ну, наконец-то! — от радости у Степана перехватило дыхание. — Вот ты где!" Майвис Красная Птица стоял у стены, широко раскинув руки. Гончар не сразу понял, что шайен прикован. Его голая грудь была исполосована красными следами хлыста. Голова низко склонилась к плечу, и черные волосы закрывали лицо.

— Майвис?

— Да жив он, жив, — сказал Мушкет, не отворачиваясь от сейфа, перед которым стоял на коленях. — Просто опять вырубился. Где ты шатаешься, Волк? Давай отстегивай приятеля, я уже скоро закончу. Вот черт, опять проскочил! Как там дела у Томми? Ты ему напомнил про носки? Эти сволочи так и норовят припрятать самые ценные вещи именно в носки. Я однажды вытащил оттуда вот такую пачку долларов! Ну и замок! Жалко, нет у меня динамита!

Гончар перешагнул через трупы охранников и подбежал к Майвису:

— Брат, долго же я искал тебя.

Шайен вздрогнул и поднял лицо.

— А ты никогда не торопился. — Он облизал разбитые губы и открыл глаза. — Ключи у профессора. Не убивай его. Он ни разу не ударил меня. Только кричал. И спрашивал про Милли. Меня били другие. Твой друг застрелил их.

— Мушкет, где ключи!

— Наверно, у того чудака, что лежит на насыпи. Он хотел убежать, и что мне оставалось? Ты же знаешь, я не стреляю по людям. Только отстреливаюсь. Да не топай ты так! Из-за тебя опять проскочил!

Мушкет все шевелил ключом в скважине и вращал штурвальчик сейфа, приложив ухо к дверце. Гончар спрыгнул на насыпь и увидел профессора. Доктор Фарбер сидел, прислонившись плечом к колесу вагона и зажимая руками бок.

— Ключи!

— Я ранен… Позовите врача… Меня надо перевязать, я истекаю кровью…

Не обращая внимания на его стоны, Гончар нашел ключ в кармане Фарбера и вернулся в вагон. Ноги Майвиса подкосились, когда Степан освободил его от цепей. Гончар подхватил его и поволок к выходу.

— Сам дойду… — Шайен попытался оттолкнуть его, но у него не хватило сил. — Постой. У тебя есть вода?

— Есть, все у меня есть, и вода, и еда, и конь для тебя. Только сначала нам надо убраться отсюда побыстрее.

— Готово! — радостно выкрикнул Мушкет. — Волк, наши труды не пропали втуне! Хватай мешок!

— Не могу, руки заняты.

Возле вагонов уже гарцевали индейцы. Лошади тревожно ржали, словно звали на помощь своих прежних хозяев. Вороной жеребец стоял в стороне, беспокойно оглядываясь и взрывая гальку копытом. Гончар подвел к нему Майвиса и помог забраться в седло.

— Уходим, уходим!

— Веди нас, брат, — сказал кто-то из индейцев.

— Куда? Вы забыли дорогу домой?

— У нас больше нет дома. Веди нас.

— Ладно, уходим. Потом разберемся.

Степан ухватился за повод и зашагал по шпалам. Майвис раскачивался в седле, но его руки крепко держались за переднюю луку, и Гончар понял, что шайен не свалится. Да и какой же он будет шайен, если свалится с коня?

36. КАЖДОМУ СВОЕ

Он знал, что Мушкет оставил лошадей где-то неподалеку. Но никогда бы не нашел это место, если бы его жеребец сам не остановился.

Откуда-то послышался короткий свист. Гончар свистнул в ответ.

— Сюда! — раздалось из-за густых зарослей.

Степан раздвинул тяжелые ветви и увидел поляну, скрытую под высокими деревьями.

— Ну как после этого не верить в пользу хорошей молитвы! — Преподобный Тандерс простер руки к небу. — Старик, ты не обманул наших ожиданий.

— Джек, какого черта! — возмутился Гончар. — Ты-то как тут оказался!

— У меня контракт с твоим партнером. Думаешь, я мог упустить такой случай? Все увидеть своими глазами! Как только ты перестал с ним секретничать в своем номере и умчался, я сразу взял Мейсона в оборот.

— Какого еще Мейсона?

— Стивен, не понимаю, чем ты недоволен. Все прошло нормально? Вижу, что ты наконец увиделся с друзьями. А где наш фармацевт?

— Тащится сзади.

— С добычей?

— Есть немного. Сколько у нас лошадей?

— Двенадцать. По паре на каждого, считая тебя.

Гончар на секунду задумался. Получалось, что поезд ограбили всего четыре налетчика — Мушкет, Томми и двое в масках. Как им удалось поднять столько шуму? Да, фармацевт Мейсон Ванденберг знал толк в своем деле.

— Смываемся! — заорал Мушкет, вваливаясь на поляну. — К утру мы должны быть в Юте!

— С нами новые люди, — сказал Томми. — Надо решить, как быть с ними.

— Чего тут решать? Они получили свободу. Могут двигаться в любую сторону. Только не в Юту.

— А Джек? А Волк?

— Мне нечего делать в Юте, — сказал Степан, садясь на лошадь. — Прощайте, парни.

— С тобой приятно иметь дело, Горящий Волк. — Мушкет перекинул через седло два брезентовых мешка. — Эх, братишка, какие дела мы с тобой могли бы провернуть! Но не спеши прощаться. Как насчет твоей доли? Доедем до берлоги, там все поделим. Ты получишь изрядный кусок, ведь без тебя…

— Я свое получил, — перебил его Гончар.

— Ну, как знаешь. А ты, Джек?

— И мне ничего не надо. — Тандерс встал рядом с Гончаром. — Только одна просьба. Позволь мне узнать твое настоящее имя.

— Зачем?

— Не могу же я написать в репортаже, что ограбление поезда совершил фармацевт!

— Верно, братишка. Только мы не договаривались, что ты будешь про нас писать. Посмотреть — одно дело, а статью накатать — совсем другое. Ну да черт с тобой, я сегодня добрый. Знай, что меня зовут Стивен Питерс.

— Как?

— Ага, я так и знал, что у тебя глаза на лоб полезут от удивления. Что, сразу передумал писать?

— Наоборот! Я уже вижу, как мальчишки носятся по улицам городов с экстренным выпуском "Чикаго Трибюн". Знаменитый налетчик Стивен Питерс жив и снова в деле! Ограблен "Горный экспресс"! Бандиты смазали рельсы жиром, чтобы остановить поезд на подъеме! Количество погибших уточняется! Добыча составила двенадцать тысяч долларов!

— Вообще-то восемнадцать, но ты напиши, что десять, — попросил Мушкет. — Пусть ревизоры помучаются, сверяя свои бумажки. Сделаешь, Джек?

— О чем речь!

— Тогда — прощай. За мной, братва!

Когда шум отъехавшей банды затих за деревьями, Степан оглядел свой отряд и сказал:

— Утром по всей округе станут рыскать солдаты. Если мы будем держаться вместе, нас легко найдут по следам. Надо расходиться поодиночке.

— Глаз белого не видит следов, оставленных сиу, — сказал один из индейцев. — Скажи, куда ты хочешь, и мы проведем тебя через горы.

— Куда? — Он посмотрел на Майвиса. — Брат, я ищу Милли. Где она?

— В Черном лесу.

— Завтра вечером мы будем там, Горящий Волк, — сказал индеец.

— Откуда ты знаешь мое имя?

— Его произнес твой торопливый друг. — Индеец приложил ладонь к груди. — Я — Ваталуз, Быстрый Лось. Со мной воины из семьи Свирепого Пса.

— Шунка Шатон, Дневной Орел.

— Паги, Трава.

— Шонкито, Синий Конь.

— Чонга Мато Ханска, Высокий Волк.

"Сиу, — думал Степан, вглядываясь в их плоские неподвижные лица. — Извечные враги шайенов, а значит, и мои враги. Да к тому же родичи Свирепого Пса, который так жаждал отправить меня в Небесную Долину, но вместо этого сам оказался там".

— Я встречался со Свирепым Псом, — сказал он. — И я много слышал о его братьях.

— Если мы найдем наши семьи, то все сиу услышат о Горящем Волке, — пообещал Ваталуз.

— Одну минуточку, — вмешался Джек Тандерс. — Джентльмены, могу ли я использовать ваши имена в репортаже? Вам это ничем не грозит, ведь вы не участвовали в налете. Наоборот, вы были среди пассажиров, то есть…

— Пиши что хочешь, нам все равно, — сказал Гончар.

— Но как мне быть с именем главного персонажа? Кто из вас настоящий Стивен Питерс?

— Я уже и сам не знаю. Джек, спасибо тебе за помощь. Я твой должник. Не знаю, увидимся ли мы еще когда-нибудь.

— Мир тесен.

— Особенно когда идет война. Прощай. Да, чуть не забыл. Там, у поезда, остались раненые. Если можешь, помоги им.

— Помогу. Обязательно помогу. Если и не вылечу, так помолюсь за упокой, — пообещал Тандерс.

Ночной лес медленно расступался перед всадниками. Когда позволяла тропа, Гончар держался рядом с Майвисом. Тот время от времени поднимал голову и просил воды. Сделав пару глотков, он возвращал флягу Степану и снова погружался в полузабытье. Шайен молчал. "Пройдет еще немало времени, прежде чем он сможет все рассказать, — подумал Степан. — А что, собственно, рассказывать? Мне уже все известно. Милли жива, она прячется в Черном лесу. О чем тут говорить? Надо спешить к ней, вот и все".

Ваталуз Быстрый Лось вел их всю ночь. Наверное, он был и в самом деле быстрым, хотя все его движения были неторопливы, аккуратны и бесшумны. Но никто не догнал бы его в лесу, потому что Ваталуз мог двигаться в абсолютной темноте там, где любой обычный человек остановился бы. Временами Гончар не видел ничего, кроме собственных пальцев, сжимающих повод. Он пригибался к шее лошади, чтобы укрыться от невидимых ветвей. В ночной тишине мерно позванивали цепи на руках индейцев.

"На первой же остановке надо избавиться от цепей, — думал Степан. — Вторая задача — раздобыть оружие. Найдем Мелиссу и будем пробиваться к железной дороге. Остановим поезд, посадим ее и исчезнем. Пусть потом газетчики фантазируют, сочиняют новые мифы. Она приедет в Денвер, поживет там какое-то время, а потом переберется ко мне. Но куда? Неважно. Об этом еще рано думать".

Рассвет застал их на берегу реки, где над камышами клубился густой туман.

— Светает, — Ваталуз обернулся к Степану. — Остановимся здесь. Шонкито осмотрит места вокруг. Может быть, уйдем отсюда днем. Может быть, ночью. В горах много белых, а на реке стоят солдаты. Нам надо искать место для переправы, потому что солдаты охраняют каждый мост.

— Мост? — Гончар спрыгнул на гальку и наклонился над водой, чтобы ополоснуть лицо. — Мост — это как раз то, что нам нужно. Пусть Шонкито найдет его. Сейчас самое подходящее время, чтобы туда наведаться.

Он похлопал Майвиса по колену:

— Брат, хватит спать.

— Я не сплю, — проворчал шайен, тяжело сползая с коня. — Я уже никогда не буду спать. Разучился. Они били меня по ушам каждый раз, как у меня закрывались глаза.

— Не надо было попадаться.

— Больше не попадусь. Я не знал, что опять началась война.

— Война и не кончалась, — заявил Ваталуз. — Она закончится, когда на этой земле останутся только белые.

— Я никогда не воевал против белых, — сказал Майвис.

— Вот поэтому они сильнее нас. Белые не убивают своих. А мы всю жизнь воюем друг с другом.

Быстрый Лось опустился на корточки, разглядывая замок, которым цепь крепилась к запястью.

— Если отрубить большой палец, можно снять.

Паги, толстый индеец в фермерском комбинезоне, встряхнул своей цепью:

— Я не буду рубить палец. Поголодаю еще недельку, кандалы сами спадут. А пока буду ходить, как шаман, с погремушками.

— Далеко не уйдешь, — сказал Шонкито, самый молодой из индейцев, наматывая цепь на руку. — Когда вернусь к своим, меня будут называть Железная Рука. Скажи, Горящий Волк, зачем тебе мост?

— Хочу украсить его вашими цепями.

Индеец кивнул и бесшумно раздвинул камыши, исчезая в тумане.

Майвис сбросил штаны и вошел в реку. Из тумана доносился только легкий плеск, словно там резвилась крупная рыба.

Он вышел из воды и встряхнулся всем телом. Выжал волосы. Порылся в траве под ногами, сорвал несколько листьев, надкусил их и стал водить по ссадинам на груди и плечах.

— Как давно я не мылся… Ох, как хорошо.

— Ты можешь рассказать, что случилось?

— Мы разъехались с Холма Смерти в разные стороны. Горбатый Медведь с воинами двинулся на север, а я хотел проводить Милли до самого Денвера. С нами были сестры. Мы ехали открыто по дороге. Впереди показались люди. Девять всадников. Они увидели нас и свернули в лес. Мне это не понравилось. Я приказал, чтобы твоя жена ехала в середине. Мы приготовили винтовки. Белые начали стрелять, но мы были к этому готовы и сразу повернули обратно. Они погнались за нами. Я и Куница спрятались у дороги. Мы убили лошадей под передними всадниками, и они от нас отстали. Но теперь нам надо было искать другую дорогу.

— Надо было убить их всех, — сказал Ваталуз. — И ехать по той же дороге. Потому что все другие дороги были тоже перекрыты.

— Тогда я этого не знал. На нас снова напали, и мы ушли в горы. Я отправился узнать, что тут у вас творится. Зашел к другу, у которого оставил фургон. Он усадил меня за стол, налил мне кофе и вышел из комнаты. Я понял, что это засада, и выпрыгнул в окно, но там меня ждали четверо. Вот и все, брат.

— Говоришь, они спрашивали тебя о Милли?

— Да. И они, и другие, в Ледвилле. И ее отец. Все они спрашивали одно и то же.

— Что ты им отвечал?

— Ничего. Молчал.

— Надо было отправить их в Долину Синего Дыма, — сказал Высокий Волк, самый высокий из индейцев. — Чтоб они там и остались. Или за Змеиные Холмы. Есть много мест на этой земле, где белые гибнут без нашей помощи.

— Ты не понимаешь, — с усмешкой сказал Ваталуз. — Гордый шайен не станет унижаться до обмана. Он лучше сдохнет под пытками и погубит своих сестер. Но не проронит ни слова.

— Да, я молчал, — Майвис искоса глянул на Быстрого Лося. — А за моих сестер не беспокойся. Куница и Светлая Ива погибли от пуль белых, когда мы отбивались в третий раз. Третий раз был самым тяжелым. Вот когда нам пришлось убить всех, чтобы уйти.

— Ива и Куница погибли? Самые младшие… — вспомнил Гончар.

— Они уже хорошо держали винтовку, — гордо сказал Майвис. — Брат, ты говорил, у тебя есть еда. Нас не кормили в тюрьме.

Уезжая из Ледвилла, Гончар запасся двумя шматками жирного бекона и галетами и сейчас порадовался своей предусмотрительности. Правда, он рассчитывал растянуть эти припасы дня на три. Теперь придется пересчитать нормы расхода, поскольку на довольствие встали еще пятеро бойцов. Безоружных, голодных и изможденных. Но с ними он был готов брать штурмом любой форт, не то что какой-то несчастный мост.

Шонкито вернулся так же бесшумно, как и ушел. Он молча подсел к камню, на котором была разложена еда, и глянул на Степана.

— Ешь, это все оставили тебе.

— Мост совсем рядом, — индеец отломил маленький кусочек галеты. — Охранники спят в палатке на этом берегу. Один ходит по мосту и свистит. Под деревьями стоят четыре лошади.

— Какое оружие у солдат?

— Я видел "спрингфилд" у часового. Только они не солдаты. Это "красноногие". Седла лошадей украшены скальпами. На одном седле я видел вот это, — он похлопал себя между ног. — Женский скальп. Белые любят такие вещи. Но солдаты так не делают. Им запретили. Это "красноногие". Горящий Волк, я пойду с тобой.

— Нет. Расскажи, как подобраться к мосту.

— Там открытое место. На этом берегу лес, на другом скалы. Дорога открыта на сто шагов в каждую сторону.

— Как же ты подошел к лошадям?

— Туман. Но через час он рассеется. Надо спешить, если ты хочешь перейти мост.

— Да не хочу я его перейти, — сказал Гончар. — Майвис, ты разучился спать. А плавать не разучился?