Зло вернется сквозь века

Только миновав ограду и ступив на мощеную дорожку, ведущую прямо к дому, Элеонора утонула в океане воспоминаний. В голову полезли обрывки из памяти про то, как строилась эта усадьба. В XIX веке ювелиру Петру Краснову императором Александром I было подарено имение, стоявшее на этом месте. Оно простояло до 20-х годов XX века. Тогда началось раскулачивание. Красновым удалось скрыться, притворившись крестьянами, тем самым защитив себя от смерти, а от имения не осталось и камня на камне.

Но во второй половине 30-х годов здесь была построена небольшая изба-читальня, а потом к ней и была пристроена колхозная школа. В военное время там расположился военный госпиталь. В 1942-м году, когда произошла блокада Ленинграда, в этот госпиталь попал снаряд, в результате чего погибло много раненых. И только в 1970-х годах родители Элеоноры – Арина и Борис Красновы отстроили усадьбу, максимально приближенную по виду к имению князя Краснова.

Она быстро прошла по мощеной дорожке к дому, подобно обиженному ребенку, склонив голову. На сад она смотреть не хотела, уж больно был тяжелый чемодан.

Элеонора Краснова вошла в большой холл, освещаемый солнечным светом, проникающим сквозь большие окна, и ахнула. В свои восемьдесят пять лет она уж было думала, что не способна удивляться. Но оказалось – это не так.

Поставив чемоданы возле деревянной лестницы, она вышла из дома и стала на крыльцо, окинув взглядом территорию усадьбы. Некоторые кусты и деревья были без листьев и их ветки уныло качались от сильных порывов осеннего ветра. Очень в этом году наступила резко и рано. Еще неделю назад стояла жара, а сейчас идут проливные дожди и гуляет холодный порывистый ветер. На больших же кустарниках, с большей унылостью, по-осеннему, развивались на ветру желтые листья. Газон был не острижен, трава иссохла и пожелтела. Картина не красивая.

«Вот, позорище! Да что бы в моем саду царил такой ужас! – думала она. Я, Элеонора Борисовна Краснова, могу простить пыль в доме, но не могу простить неухоженной территории на улице».

Это в ней воспитали ее родители – Борис и Арина Красновы. Они объясняли это так – если к вам придут нежданные гости, а в доме грязно, их всегда можно отвести в сад в большую и красивую беседку или на веранду. И, так как на улице у вас порядок и чистота, никто и не подумает, что в доме у вас полный бардак.

Элеонора Борисовна прошла в сад. Беседка была под массивным слоем лиан кобеи. Газон был ужасным и неухоженным, а деревья вызывали странное чувство: тоску, смешанную со стыдом. Голые ветки деревьев навивали тоскливые воспоминания, а сухие листья, лежавшие по всему периметру сада, стыд. Больше всего их было на скамейке и в беседке.

– Где эта чертова служанка! – выкрикнула Элеонора, сняв свое фиолетовое пальто.

Элеонора вбежала в дом с криками:

– Анастасия! Настя! А-ну, бегом сюда! Тихонова, иди сюда, кому говорят!

По лестнице спустилась молодая светловолосая девушка в сером платье и с серебряным подносом в руках. На подносе стояло несколько бокалов. Увидев Элеонору Борисовну, Анастасия испуганно дрогнула и чудом удержала поднос в руках.

– Осторожно! – кричала Элеонора, подбежав к лестнице. – Этот поднос – единственное, что осталось от прабабушки Агриппины! Да ты хоть знаешь, кто такая Агриппина Краснова?!

Настя молчала, потому что прекрасно знала, что лучше молчать и терпеть, тогда Элеонора быстрее замолчит.

– Агриппина Краснова-Рудникова – Ева для нашей семьи! – послышался тихий ироничный женский голос.

Элеонора яростно повернула голову. На пороге стояло ее чадо со своей двадцатипятилетней дочерью.

– Дарья! Не смей так говорить о ней! – кричала Элеонора, в пути к своей дочери. – Ты должна уважать своих предков!

Дарья все с той же иронией смотрела на Элеонору. Та, за прошедшие десять лет, хорошенько набрала лишнего веса. Такое отношение дочери к их роду Элеонору жутко злило.

– Мамочка, я тоже рада тебя видеть, – выговорила Дарья и, пошла к лестнице. – Роза, пошли за мной. – Роза последовала за матерью. У них обеих было по два чемодана.

– Как только я могла воспитать такую неблагодарную особу!.. – прошипела Элеонора вслед дочери, и прошла в кухню.

Дарья и Роза поднялись на второй этаж – там оказался просторный круглый зал. В нем было девять дверей, на каждой двери висела табличка с их именами (для каждого была определенная спальня). Между дверьми было девять окон в полный человеческий рост. Золотые узоры на дверях смотрелись очень красиво, и когда смотришь на всю эту красоту, кажется, что ты не в поместье под Петербургом, а в волшебном замке. Золотые люстры с хрустальными плафонами в форме зажженных свечей придавали этому залу стати и престижа.

– Слишком вычурно, – промычала Роза и подойдя к двери, на которой висела табличка с ее именем, вошла внутрь, громко закрыв за собой дверь.

Дарья завороженно осматривала этот зал. Она подошла к круглому дивану в центре села на него.

Резко все оборвалось. Дарья Краснова перестала о чем-либо думать и больше не видела ничего – только темноту. Темный туман нещадно поглотил ее, невзирая на сопротивление…

– Мам, мама проснись! – послышался взволнованный голос Розы во тьме.

Дарья с трудом подняла тяжелые веки и увидела смазанное, не четкое изображение реальности.

Она лежала в своей кровати, на краю которой сидела Элеонора со счастливым выражением лица. Подле нее, на противоположенном краю кровати сидела Роза. Ее-то лицо оказалось испуганным и было видно, что она плакала.

Комната в форме восьмиугольника. Кровать Дарьи была круглой, как и все в этой комнате. Стоял стол и шкаф из массива красного дерева. Потолок в форме купола, а в центре висела роскошная люстра, как в зале. Окна, как и во всем доме, арочные, во весь человеческий рост. Из окон бил солнечный свет, который придавал бежевым стенам, полотку с золотыми узорами и картинам уличных художников Франции неописуемой красоты и роскоши.

Дарья лежала, укрытая мягким пуховым одеялом, пытаясь придумать хоть одну фразу, сказав которую, она не выглядела бы глупо. Роза, когда умер Алексей – муж Дарьи и отец Розы, никакого вида, что скорбит, не подавала, а Дарья каждое утро просыпалась с мыслями о том, что единственный человек, которого она любила больше никогда не обнимет ее, не поцелует и не скажет, как сильно любит. При жизни он каждый день – утром и перед сном – всегда повторял «Я люблю тебя!». И Дарья твердо знала, что муж говорит всегда искренне, она чувствовала ту любовь, которую несли эти слова.

– Что со мной случилось? – спросила Дарья.

Получилось как-то излишне театрально. И ей самой стало не по себе.

– А ты не помнишь? – огрызнулась Элеонора. – Ты своего ребенка чуть до сердечного приступа не довела!

«Да, голос у нее как у лягушки» – подумала Дарья и сразу же укорила себя, – разве можно так думать о своей матери? Какая-никакая, а она все ж моя мама».

– Мам, ты сознание потеряла. Прямо на том диване. А еще у тебя кровь из носа шла.

– Так, вот почему у меня голова закружилась! – выговорила Дарья совсем уж не естественно и ухватилась за горячий лоб.

– Кстати, а где твой дурной муженек? – с сильным желанием сделать дочери гадко, спросила Элеонора. Она думала, что он бросил их, и хотела поковырять больную рану дочери.

– Он умер год назад, – ответила Дарья, сглотнув подступающий к горлу ком. Она почувствовала, что сейчас слезы посыплются градом, но все-таки сдержала их.

– Так ему и надо! – воскликнула Элеонора и пулей выбежала из спальни Дарьи.

Этим утром все было как всегда – холодный душ, черный кофе без сахара, и выборы наряда для похода на работу. Работала Варвара Стрельцова в Санкт-Петербургской галерее живописи. Ломая все стереотипы, она никогда не ходила с неулаженной прической, не повторялась в одежде. Хоть и гардероб ее был выдержан в деловом стиле, Варвара выглядела стильно и оригинально. Ее темные волосы были модно коротко пострижены, у нее были добрые зеленые глаза. Варвара была миниатюрного роста. Практически вся обувь у нее на высоких каблуках. Сегодня она надела черные брюки, белую блузку, черный жакет и черные туфли на высоком каблуке.

Варвара вышла из белого двухэтажного дома, который подарила ей ее мама на свадьбу… расположенного под Санкт-Петербургом, к своей черной дорогой Ламборджини, стоявшей возле высоких ворот. Варвара села за руль и поехала на работу – в город. Работает она арт-критиком, но при этом частенько читает лекции, заменяет некоторых экскурсоводов, а в свободное время оценивает разные предметы живописи. Платят не очень много, но она еще и дает консультации по живописи, оценивает мелкие предметы искусства для частных коллекций. Ее мать, которая живет в Риме. Мать всегда хотела, что бы ее дочь стала юристом, в идеале – адвокатом, ведь ответ Вари – Дмитрий, как раз был блестящим адвокатом, которого страшились все обвинители. Искусствоведом Стрельцова хотела быть всегда. Но сначала получила юридическое образование, чем вызвала у матери сильнейший восторг…

Парковка возле галереи была пустой и она без проблем припарковалась.

В фойе с ней чуть не столкнулся темноволосый мужчина средних лет, в черном, немного помятом, костюме. На руке виднелись дешевые часы.

– Здравствуйте, Варвара Дмитриевна, – четко произнес он.

– Доброе утро, Михаил Иванович, – ответила она, неестественно улыбнувшись.

Варвара сразу зашла в кабинет Виктора Ерошина – директора галереи. Стоял душный воздух, наполненный запахом растворимого кофе и пыли. Кабинет был весь в коричневых и темно-зеленых тонах. На стене возле стола Ерошина висела голова оленя.

Ерошин сидел за столом и завороженно смотрел в монитор компьютера. Она же поставила сумку на кресло напротив ерошинского стола, и достала из сумки белый тонкий ноутбук.

– Здравствуйте, босс, – сказала она, когда уже села на удобный темно-зеленый диван возле книжного стеллажа.

Он на секунду оторвался от монитора. Ерошин, сказав коротко «Доброе утро, Стрельцова», обратно повернулся в сторону монитора. Виктор Ерошин и Варвара Стрельцова хорошо дружат и между ними никогда не было той дистанции, какая есть между начальником и подчиненным.

В ноутбуке она проверила свое расписание – на сегодня запланировано всего три встречи. Первая начинается через час. Она посмотрела на время в ноутбуке – 8:32.

Она закрыла ноутбук и жалостливо спросила Виктора:

– Когда же мой кабинет будет готов? Ремонт идет не один месяц. Сколько можно?

Ерошин громко выдохнул и, закрыв свой ноутбук, устремил на Стрельцову свой взгляд.

– Варвара, есть разговор.

– На счет чего?

– Мне сегодня гость французский звонил… и… сложно об этом говорить…

– Говорите, Виктор Сергеевич.

Он тяжело вздохнул, собираясь с силами.

А Варвара тем временем вспомнила того самого гостя. Он оживленно звал ее на работу.

– Так вот. Этот гость – представитель Парижской галереи, позвонил мне и сказал, что готов предоставить тебе место в галерее Поля де Мона.

Она не могла в это поверить, но потом сразу же взяла себя в руки. Надо же, ее зовет к себе работать сам Поль де Мон1! Он владеет одной из самых крупных галерей живописи во всей Европе.

– А зачем ему я? – заволновалась Варвара Стрельцова.

– Ты ему понравилась. У него в галерее, как он сам говорит, работают лишь профессионалы своего дела. Профессионалы, готовые с головой уйти в работу. А ты именно такая.

– И как он это понял?

В кабинете повисло молчание.

– Это ты ему разрекламировал меня! – вмиг разозлилась Варвара.

Он набрался смелости. Прошла одна, максимум две секунды, ничего на первый взгляд не значащие. Но на самом деле в голове Ерошина прямо таки была настоящая битва! Одна его половина не хотела отпускать сотрудницу. Все же она стала ему родной, стала как дочь. Да и работала она прекрасно. С другой стороны: ему хотелось, что бы она была счастлива. А счастливей она будет с большей зарплатой и перспективами. Она должна расти. Хочешь-не хочешь, а отпустить ее надо!

– Ну, Варя! А ты сама не желаешь работать в одной из лучших галерей Европы?! Такой шанс бывает лишь раз в жизни! Да и то, далеко не у всех! Стрельцова, пойми, такие люди как де Мон далеко не каждый день кому-то предлагают работу. – Идя против себя и своих интересов, произнес Виктор Ерошин.

И только она открыла рот, чтобы ответить, как вдруг в кабинет вошел худой и высокий мужчина в хорошо сидевшем дорогом черном пальто и шляпе, а на шее был туго завязан серый шарф. На вид ему было пятьдесят лет. Только увидев Варвару, он загадочно улыбнулся. Следом за этим господином вошел тот самый представительно галереи Поля де Мона, приходивший сюда. Тот был полноватым, высоким, в мешковатом сером пальто. От того, кто вошел первым, исходил запах дорогого парфюма, а на его руке виднелись дорогие золотые часы.

– Bonjour Madam. Je suis heureux de vous voir2, – произнес, улыбаясь, господин в сером шарфе.

– Bienvenue, sieur de Monts3, – выговорила Стрельцова, повернувшись лицом к этому мужчине, одев на лицо гостеприимную, широкую улыбку.

– Чего? – по-идиотски спросил Ерошин, не знавший французского языка. Обычно он ходил на международные переговоры с переводчиком.

– Sieur de Monts, mon patron m’a dit à propos de votre offre4. – Произнесла Варвара без единой запинки.

– Oh, oui, madam, et quelle est votre solution?5 – спросил Поль.

– Je ne suis pas sûr6… – Je peux penser à dimanche?

– Bien sûr. A annoncé sa décision dimanche. Je serai toute la semaine à Petreburge7. – Он сунул руку в карман пальто, а затем протянул ей визитку какого-то отеля. – Ceci est l’hôtel où je logeais. Barbara, je ne vais pas interroger maintenant, je pense qu’il serait préférable de le faire lorsque vous êtes d’accord.

– А теперь месье де Мон хотел бы поговорить о покупке некоторых картин с Виктором Сергеевичем, – проговорил переводчик месье де Мона.

– S’il vous plaît pardonnez-moi, mais je vais bientôt visiter8.

Варвара, взяла свою сумку и вышла из кабинета Виктора Сергеевича.

Дмитрий встал с кровати и, совершив весь утренний ритуал, направился на кухню. Там его ждала женщина в синем облегающем платье с длинными светлыми волосами. Она сидела возле мини-бара и пила из его бокала виски. Когда Дмитрий Зубов увидел, что она пьет из его бокала, Зубов в момент рассвирепел. Утром он всегда злился, но за многие годы жизни научился управлять этой злостью, но сейчас… его бокал достался ему от отца, это было единственным напоминанием о нем, а она, Раиса Зубова, пьет что-то из этого самого бокала.

– Поставь его немедленно! – крикнул он, подбегая к ней.

– В чем дело? Не смей на меня орать! Ты забыл, мой дорогой, на чьи деньги ты живешь? – спросила она тихо, но при этом угрожающе.

Макияж у нее был идеален. Она поставила ногу на ногу и еще раз, теперь уже демонстративно, отпила из бокала.

Дмитрий подбежал к ней и, выхватив из рук бокал, кинул его на пол. Бокал разлетелся в дребезги и виски впитался в белый ковер.

– Ах, ты… я этот ковер в Индии купила! – закричала она.

– Не ври! На рынке, тут, за углом купила! Думаешь, я не знаю правду про твою поездку в Индию?! Знаю! К любовнику ездила…

Она ударила его кулаком в живот и пошла к лестнице. Она – его жена, Раиса.

Он стоял и держался за живот. Больно она его ударила. Тут зазвонил телефон.

Он достал телефон из кармана пиджака и поднес к уху.

– Алло! – спокойно, но с тенью злости, ответил на звонок Дмитрий Зубов.

– Дмитрий Серафимович, доброе утро, – послышался тихий женский голос, – когда Вы планируете прибыть в офис?

– Что-то случилось?

– Пришел человек, говорит, биограф семьи Романовых.

– И что ему нужно? – напрягся Дмитрий.

– Он хотел поговорить о какой-то пропавшей подвеске XIX века. Он сказал, что Вы должны об этом знать.

– Интересно, откуда?! – сорвался Дмитрий, и тут же попытался взять себя в руки.

– Дмитрий Серафимович, я не знаю! Я сказала то, что меня просили передать. – Обиженно произнесла секретарь Зубова в трубку. – Так, что передать гостю, когда вы приедете?

– Через час-два. – Коротко ответил Дмитрий.

Дальше он услышал лишь короткие гудки.

Зубов спешно положил телефон в карман пиджака и, выйдя из дома, сел в свой черный джип, и поехал на работу. А работает он в маленькой компании, которую он открыл сам. Она занимается изучением и экспертизой ювелирных украшений. Дело не очень прибыльное, но каким-то чудом они до сих пор держатся на плаву.

Весь антикварный ювелирный салон вместился в одно маленькое двухэтажное здание.

Он припарковался возле входа, захлопнул дверь своего джипа и пулей влетел в здание.

Секретарша Светочка сидела за своей стойкой, сортируя папки на рабочем столе, изредка настукивая ярким маникюром по клавиатуре. Неподалеку маялся от ожидания неизвестный посетитель, солидный мужчина лет тридцати в мешковатом дешевом сером костюме. В крошечном фойе стоял свежий, но в то же время наполненный какой-то необъяснимой атмосферой старины, свойственно исключительно антикварным и букинистическим лавкам, воздух.

Светлана не так давно была любовницей Дмитрия, и этот факт он даже не пытался скрывать. А зачем? Такого все равно не скроешь, так зачем напрасно нервы и силы тратить…

Она была черной узкой юбке и белой блузке. Волосы у нее, как и у его жены Раисы, были светлые и длинные. Но у нее они были стянуты в тугой хвост.

– Здравствуйте, Дмитрий Серафимович, это наш гость, Станислав…

– Станислав Аркадьевич, – протянув руку для рукопожатия Дмитрию.

– Зубов, Дмитрий Серафимович, – представился Дмитрий и не желая пожал гостю руку. Он по-прежнему злился из-за надоедливой жены.

– Что вам угодно? – спросил Зубов.

– Я пришел по поводу одной золотой подвески. Она была создана в 1851 году, по просьбе Николая I для его жены Александры Федоровны. И утрачена в том же году. Я хотел бы узнать о ней…

– Позвольте спросить, Станислав Аркадьевич, почему вас так интересует именно эта подвеска? – спросил слегка раздраженно Дмитрий Серафимович. – Я хочу сказать, что в период революции многие украшения царской семьи были утеряны… Так, почему именно эта подвеска? И отчего вы решили, что я могу помочь вам, я не искусствовед, не историк…

Станислав Аркадьевич замешкал.

– Мне требуется ювелирное описание изделия. Сколько примерно стоит, и так далее…

– Хм, Вы понимаете, чего Вы хотите? Я должен составить описание какой-то там подвески, которая пропала почти два века назад! – опять рассердился Дмитрий Зубов.

Станислав Аркадьевич открыл рот, но ничего не придумал, чтобы ответить.

– Поймите, я должен выяснить все об этой подвеске, – жалостливо промычал Станислав. – Я должен.

– Зачем?

– Понимаете, украшение было создано специально для Александры Федоровны, жены Николая I.

– И что?

– То, что я биограф семьи Романовых, и просто обязан иметь всю информацию об этой подвеске. Я обязан раскопать всю информацию об этой подвеске и должен понять, кто ее украл.

– Разрешите полюбопытствовать, как описание изделия поможет вам найти ее?

Он глубоко вздохнул, Станиславу Аркадьевичу явно надоело уговаривать ювелира.

– Вы поможете? Будьте уверены, я хорошо заплачу.

Дмитрий задумался, а потом, снисходительно вздохнув, коротко произнес:

– Да помогу.

Все же аргумент, что Станислав Аркадьевич хорошо заплатит, заставил его согласиться. Тем более исследование подвески помогут отвлечься от мыслей о Раисе.

Он вошел в свой кабинет и сразу покосился на трех коллег, сидевших за своими столами.

– Привет всем, – пробормотал он и, пройдя к своему столу, сел за него и включил компьютер.

В ответ – молчание.

Вдруг в кабинет вошел лысый мужчина тридцати лет в спортивном костюме.

– Поляков Владимир Сергеевич тут сидит? – спросил этот мужчина.

– Здесь. Откуда вы знаете мое имя? – спросил Владимир Сергеевич Поляков.

– В дежурной части сказали. – Ответил мужчина. – Велели к вам обратиться.

Владимиру двадцать четыре года, он всего лишь год работает в полиции, а до этого был практикантом. Он среднего телосложения, светлые, короткие волосы, не женат. Клянется всем, что никогда в жизни не женится. Живет в большом доме за чертой города, обожает домашних животных, но с его работой собаку или кошку дома не заведешь. День рождения ненавидит и не празднует. Просто потому, что даже не помнит этой даты…

– С чем пожаловали? – спросил Поляков, лениво.

– Да, обчистили хату мою, а потом обнаружил невесту мою мертвую, Володька. Заяву катать буду.

– Я вам не Володька, а Владимир Сергеевич. Обратитесь к Резнецкому, – и указал на сорокалетнего мужчину за соседним столом.

Коллега непонимающе взглянул на Полякова.

– А чего не к тебе? – спросил Резнечкий обиженно.

Он глубоко вздохнул. Не занимается он скучными кражами. Он занимается интересными делами: маньяками, серийными убийцами. Никак не воры, случайно убившие какую-то там девушку! Вот только Владимира Полякова как холодной водой окатили, когда он понял, что оперативник – это не то, что показывают в сериалах и фильмах. Нет. Интересных убийств нет (практически нет). Вообще, такое определение, как «интересное убийство» в полиции считают не приемлемым. Ведь убийство – значит, кого-то убили. А смерть человека – трагедия. Но для Владимира Полякова не бывает траура. Для него труп – рабочий материал. За это его и недолюбливают.

– У меня итак есть другое дело, а ты свободен, – отоврался Поляков и включил в компьютере пасьянс «Паук».

Потом, когда гость уже уселся напротив стола Резнецкого, и когда Поляков уже проиграл пасьянс, он решил пойти покурить. А Резнецкий злобно смотрел на уходящего стажера-оперативника.

Выйдя из кабинета, он сразу подумал – нет, я ж бросил курить. И только повернулся, чтобы снова войти в кабинет, как вдруг махнул рукой и пошел к выходу. Захотелось подышать свежим воздухом.

Да, за целый год его работы здесь ни разу даже не было «интересного убийства». Вот бы сейчас подвернулось какое-нибудь дело, чтоб без наркоманов и алкоголиков.

Помогать Ломову – сегодняшней «жертве» Поляков не желал. Тот слой население, к которому принадлежал Ломов вызывал у Владимира Сергеевича отторжение и ненависть.

«Могу поспорить, Ломов сам виноват в том, что его обокрали, – думал Поляков. – Он сам не одну квартиру обокрал и не одного человека убил! Я хочу помогать тем, кто реально нуждается в моей помощи. Тем, кто никого не убил и кто никого не обворовывал».

– Все на обед! – крикнула Элеонора Краснова, сидевшая во главе длинного стола в столовой. – Быстро!

В столовую сразу же вошла Роза, и Элеонора, не теряя времени, прошипела:

– Где твоя мать?

Роза спокойно села на четвертый стул справа от Элеоноры. Она не хотела разговаривать со своей «любимейшей» бабушкой.

– Ты слышала вопрос?! – гаркнула Элеонора, стукнув по столу.

– Да! Слышала! Я не хочу с вами разговаривать! – ответила угрожающе Роза.

– Что? Ах ты мелкая…

– Нет. Не смейте оскорблять меня и мою мать. Вы поняли?

– Твоя мать – моя дочь! А ты не смей мне указывать, как общаться с дочерью!

– Если эта дочь – моя мама, то буду! Я буду Вам указывать, как общаться с ней!

– Ах ты, малявка! Я сотру тебя в порошок! – скривилась Элеонора.

– Хм, давайте закончим нашу беседу. Я вас услышала, надеюсь, что и вы меня услышали.

Тут в столовую вошла светловолосая, высокая женщина пятидесяти семи лет. Она была не одна, а с темноволосым высоким мужчиной, одетым в черный дорогой костюм. На вид ему было лет пятьдесят пять.

– Привет всем, – произнесла она.

– Привет, тетя Лена, – произнесла Роза.

Это была Краснова Елена Яновна. А кто этот мужчина?

– Лена, а кто это с тобой? – спросила Дарья, входившая в столовую.

– Максим Кроевонич, польский бизнесмен. Подробнее расскажу за столом. – Бегло сказала Елена Краснова.

Елена повернулась к Дарье, и они обнялись.

– А вы уже обедаете? – ответила Елена, усаживаясь за стол. Ее спутник сел рядом.

– А кого мы еще ждем? – спросила Дарья, усевшись напротив Елены.

– Марту и Сару с ее муженьком, и Костю, – ответила Элеонора.

Константин Краснов – единственный человек в их роду, на кого Элеонора не кричит. Но Константин умер в авиакатастрофе.

Сразу после ее слов в столовую вошли люди того же возраста, что и Элеонора – Сара, Марта и Ян (муж Сары).

– Привет всем, – сказала Марта.

Марта и Сара были почти в одинаковых платьях, а Ян Станиславович был в синем костюме.

Все сели за стол.

– Ну, наконец-то, можно поесть, – произнесла Дарья.

– А тебе лишь бы только поесть! – воскликнула Элеонора.

Дарья с трудом удержалась, чтобы ничего не ответить маме, а Роза лишь косо глянула на Элеонору, накладывая себе в тарелку салат с красной рыбой.

– Фу! – прокричала Элеонора, выплевывая салат, – что за помои! Настя! Ну, эта негодяйка у меня сейчас попляшет!

– Мам, перестань. Вон, попей вина! – сказала Дарья, не желая слышать криков Элеоноры.

– Народ, – громко сказала Елена, улыбаясь, – у меня для вас новости. Думаю, вы все заметили мужчину, с которым я сюда приехала из Польши. Его зовут Максим, – она указала на своего спутника, – он бизнесмен, занимается изготовлением детских игрушек, работает в Польше.

Дарья посмотрела на Максима. Она его даже не заметила.

– А почему Максим, а живет в Польше? – задала она существенный вопрос.

– Он русский. Просто бизнес открыл в Польше из-за матери. Его мама родом из Польши, и после смерти отца Макса, потребовала переехать на ее родину, – ответила Елена.

– Тряпка, да еще и немой! – прошипела Элеонора, взглядом разорвав в клочья Елену и Максима.

– Так, вы значит, муж и жена? – спросила Марта, улыбаясь.

Марта вовсе не выглядела на свои годы. Максимум ей можно было дать не более пятидесяти пяти лет.

– Нет, нет, тетя Марта, это мой жених. Через месяц планируем свадьбу, – ответила Елена.

– Лена, – тихо произнесла Элеонора, – надеюсь, твой этот…

– Максим, – подсказала Елена.

– Да, Максим. Надеюсь, Максим возьмет твою фамилию?

Наступила тишина. Все знали, что Элеонора готова пойти на все, лишь бы сохранить фамилию и род Красновых. Дарья и ее супруг сразу согласились сделать так, как приказала им Элеонора. Но Елена с детства была не такой.

– Элеонора, – с легким акцентом произнес Максим, – я не хочу вас расстраивать, но Лена возьмет мою фамилию.

Он наклонился к тарелке. Глаза Элеоноры загорелись яростью, и Дарья вмиг поняла, что сейчас Элеонора «взорвется». Дарья встала и подбежала к Элеоноре. А сама Элеонора схватила большой нож и замахнулась на Елену. Она выронила бокал с красным вином, а Максим застыл.

– Мама! – крикнула Дарья, пытаясь выхватить нож у Элеоноры.

– Отстань! – воскликнула Элеонора и резко поранила руку Дарьи ножом.

Кровь моментально начала капать с ее руки. Роза бросилась к матери что бы помочь, а Дарья поспешила наверх (в ванную).

– Эля! – крикнула Сара, – ты с ума сошла?!

Ян испуганно смотрел на Элеонору, которая бросив окровавленный нож на стол, пошла в свою спальню.

– Она сумасшедшая? – спросил Максим серьезно, без тени иронии.

– Похоже на то, – сказала, словно окаменевшая, Елена.

А Дарья мигом, не теряя времени, сделала давящую повязку на поврежденный участок руки, тем самым остановив кровотечение. Элеонора попала по вене. Было больно. Даже не физически, нет. Морально. Ее мать порезала ей руку ножом, задев вену, а вместо того, чтобы попросить прощения, она просто безразлично смотрела на нее. Элеонора была такой всегда. Даже когда Дарью отправляли в первый класс. Все родители обнимались со своими детьми, а Элеонора просто говорила:

– Если заревешь, то покажешь всем, что ты – тряпка. Об тебя все, всю жизнь, будут вытирать ноги! Не реви!

Дарья Краснова старалась никогда не плакать. Никогда. Ни от радости, ни от горя. Даже на похоронах мужа пыталась не плакать. Просто стояла и смотрела, а хоть из последних сил держалась. Да, на похоронах не плакала, но потом… каждый раз приходила на кладбище и сразу же начинала безутешно рыдать. И до сих пор не понимает, как тогда, на похоронах она смогла сдержаться и не заплакать. Но вот сейчас – она не сдержалась и заплакала. Она держала руку под ледяной водой и рыдала. Рыдала в голос. Так, как никогда не рыдала.

– Я готов дать полное описание этого украшения, – выговорил Дмитрий, сидя за рулем своего джипа. Он застрял в пробке.

– Когда? – спросил собеседник в трубке. Это был Станислав Аркадьевич.

– Завтра, – не задумываясь, ответил Дмитрий.

– Хорошо, я Вам завтра позвоню, – ответил Станислав Аркадьевич, явно ожидавший от Зубова другого ответа.

Начало смеркаться. Солнце, то прятавшееся за темными облаками, то вновь освобождавшееся от них, почти совсем спряталось за горизонт.

А сам Дмитрий приехал домой, где его ждала его нелюбимая жена Раиса. Она сидела за обеденным столом и ела. Все в том же платье, с той же прической.

– Привет, – тихо пробормотал он.

Она промолчала.

Дмитрий сел напротив нее за маленький круглый стол.

– Нам надо развестись, – вымолвил он.

Раиса посмотрела на него.

– Я согласна, – сухо сказала она и отпила кофе из своей белой кружки, на которой виднелась практически стертая черная надпись «Я лучшая!»

– Ты даже не спросишь, почему? – удивился Дмитрий.

Она усмехнулась.

– А мне все итак предельно ясно! Да, была у нас когда-то любовь, никто и не спорит. Вот только ее больше нет. Есть лишь привычка.

Раиса молча встала из-за стола, сняла свое кольцо, которое подарил ей он возле Биг Бена, и положила его возле руки Дмитрия.

– Прощай, Дима, – сказала она, будто сейчас заплачет, и поднялась наверх.

Прошло два часа. Он уже сидел на диване в гостиной и пытался по фото составить подробное описание подвески, про которую спрашивал Станислав Аркадьевич. Он, случайно повернувшись, увидел, как она спускается по лестнице с чемоданами. Бросив все, он побежал к ней.

– Ну, и где ты будешь жить? – заботливо спросил Дмитрий.

– Не пропаду, – огрызнулась Раиса, – я ведь и сама неплохо зарабатываю!

Она быстро вышла из дома.

А он стоял на месте и думал о принятом им решении. Правильно ли он поступил, когда заговорил с ней о разводе? Может, они бы могли еще вместе пожить? Хотя, последние полгода они друг другу только мешали.

– Я все правильно сделал, – пробормотал себе под нос Дмитрий и пошел обратно – заниматься рабочими делами. – Правильно, но…

На его душе остался какой-то осадок. Было здесь нечто неправильное, вот только, что…

Она вошла в свой дом, когда вспомнила, что у нее в доме нет даже намека на что-нибудь сладкое – к чаю. Она схватила ключи с тумбочки, вышла из дома и остановилась на крыльце. Ближайший магазин не близко, а уже сумерки. Может, поехать на машине? Но потом она решила прогуляться, и пошла пешком. Этот самый ближайший магазинчик находится прямо возле психиатрической лечебницы, граничившей с дачным поселком, в котором жила Варвара. Было как-то жутко идти возле лечебницы, когда уже стемнело.

Когда она оказалась около ворот лечебницы, прямо перед ней остановилась машина «скорой помощи». Из машины вышли двое молодых санитаров, которые вели лысого мужчину средних лет, бьющегося в конвульсиях. И когда один из санитаров взглянул на нее, ей тут же стало не по себе. Она с детства презирала и боялась врачей.

Они прошли мимо нее, один из санитаров даже случайно толкнул ее. У нее из рук тут же выпали ключи и телефон. Она присела на корточки, чтобы поднять свои вещи. И санитар в свою очередь тоже присел и стал смотреть ей прямо в глаза. Подняв все, она встала. Он все еще смотрел на нее, но уже снизу.

– В чем дело? – спросила она, настороженно.

– Я вас где-то видел, – промычал он, вставая.

– Я работаю в галерее живописи.

– Я не хожу туда.

– Может, на улице пересекались, – ответила она, улыбаясь, и продолжила свой путь.

Варвару эта встреча очень сильно напугала. Она очень боится врачей и больниц, особенно больниц. Купив пакетик шоколадного печенья, которое очень любила, она спешно вернулась домой.