Змеи города роз

Глава 3 Душечка

Амаль

– Чего ты добиваешься, Амаль? Чтобы руки обуглились до костей? Сегодня ты с нами не пойдешь, – в голосе Михеля послышалась сталь. В который раз он настойчиво ограждал меня от происходящего. И уже в который раз его попытка не увенчается успехом.

– Не смей мне приказывать. Здесь я принимаю решения, – отрезала я и с душой треснула кулаком по столу.

Обожженная рука отозвалась ослепительной вспышкой боли, отчего с губ слетело короткое «Шурым! [1]». Услышь отец, что я так выражаюсь, он бы непременно покачал головой и разочарованно поцокал языком. Невоспитанный ребенок, извечная головная боль, виновница всех его несчастий. Это все я – незаконнорожденная дочь.

– Наине, когда же ты повзрослеешь? – протянул Беркут.

В его зеленых глазах я, как и всегда, прочла спокойный укор. Наине… Дурашка в переводе с ныне мертвого нарамского языка. Лишь от Михеля я готова была терпеть это прозвище. Верный страж дал мне его еще в тот памятный вечер, когда с бешенством раненого медведя отбил от банды насильников. Впрочем, до его появления я прекрасно справлялась сама.

– Ты предлагаешь отсидеться за спинами солдат, пока Вароссу окутывает тьма? – мой голос понизился до угрожающего шипения. Ха! Перед кем я пыжусь? Михель никогда не боялся меня.

– Позволь коже затянуться. Целитель слезно умолял меня поговорить с тобой. Рукам необходим покой. Хотя бы пару дней, Амаль. Мы в состоянии истребить змей и без твоего пламени.

– Кто-то из тварей может просочиться в город, пока вы будете убивать их по одной, – фыркнула я.

– Уж со змеями как-нибудь справимся, – оскорбился Беркут. – Отряд патрулирует окрестности, и я лично возглавлю первую группу. Ты можешь немного отдохнуть. Пока не поймаем мерзавцев, будем сопровождать путников, покидающих город. Зачем тебе ехать и проводить очередную ночь без сна?

– Михель, ты опытный воин! – воскликнула я. – Неужели думаешь, что твари, притаившиеся рядом с Вароссой или даже в ее подворотнях, остановятся на троих жертвах?! Убийства продолжатся, пока мы не поймаем их за руку и не сгноим заживо!

– В таком случае, очень недальновидно с твоей стороны принять ко двору незнакомца, – процедил Беркут. – Мы ничего о нем не знаем, кроме слезливого рассказа о несчастной любви и жестокости навиров. Что, если это и есть тот, кого мы ищем? Вдруг погань решила схорониться в самом безопасном месте – у нас под носом?

– Мне стало его жаль, – пожала плечами я.

Беркут тысячу раз прав, но слова перебежчика о родителях, погибших от рук навиров, заставили сердце тревожно встрепенуться. Не так часто мне приходилось сочувствовать людям, и этот заморыш попал в их малое число. Уж слишком глубокие рубцы оставила на моей душе жестокость навиров. И не только на моей. Она пропитала собой нарамскую землю вместе с кровью наших солдат.

Когда-то Нарам был велик. Страна завоевателей, окруженная горной грядой. Держава-колонизатор, покорившая Мирею и Фадаят. Горы, населенные духами и демонами, оберегали наши земли и вековые традиции. Пока два века назад не пришли навиры… Белоярская империя поставила Нарам на колени, уничтожив его армию. Она сломила великое государство, отобрав и колонии, и независимость. Огромная империя обрела три новые провинции и расползлась на весь материк, став практически неуязвимой для захватчиков с других континентов.

С тех кровавых пор в горах обитают разве что банды разбойников, а в душах нарамцев живет память о беспощадности особых войск императора.

– Отправь посыльного в Адрам. Пусть проверит историю перебежчика. Поручи солдатам и прислуге ненавязчиво наблюдать за ним до получения вестей. Уверена, что бродяга не тот, кого мы ищем, но осторожность не помешает. Ритуальное убийство – слишком темная материя, чтобы не оставить след на человеке. Я бы уловила мерзкий шлейф колдовства, но от заморыша воняло только потом.

Беркут поднял брови в изумлении. Готова поспорить на сотню золотых легер, что его так и подмывало недоверчиво спросить, откуда мне известен запах ритуального колдовства. Имей Михель такую же мать, как моя, не задавал бы глупых вопросов. Детство, проведенное с ней, многому научило меня – как магии, так и силе духа.

– Все равно я велю внимательно за ним присматривать, – стоял на своем Беркут. – Что-то в этом герое-любовнике меня смущает.

– Вонь? – язвительно уточнила я.

Ответить ему не дал молодой солдат, опасливо заглянувший в кабинет после короткого стука. Паренек почтительно склонил голову передо мной и обратился к своему командиру:

– Отряд готов выдвигаться. Ваш конь запряжен.

– Вели запрячь и Тайфуна. Я еду с вами, – холодно приказала я.

Солдат кивнул и поспешно скрылся за дверью. Тяжелый вздох Беркута красноречиво обрисовал, что он думает о моей затее. Но сегодня я к нему не прислушаюсь.

Ночь полнолуния мне пришлось ждать с замиранием сердца и предчувствием неотвратимой беды. И оно не подвело. Три дня назад нашли последнюю жертву. Тело несчастной девушки – истощенное, иссушенное и оплетенное змеями – убийца бросил прямо у кромки леса. Ее морщинистая кожа походила на высохший цветок, а само тело будто несколько веков пролежало под палящим солнцем. Убийца неведомым образом истощал своих жертв, будто бедняжки голодали на протяжении долгих лет, а после – превращал в сухие подобия людей. Советники упоминали, что такие останки встречаются в пустынях, но уж никак не в полной зелени Вароссе.

Мы с Беркутом в грозовом молчании обошли солдатский корпус и приблизились к конюшне. На покрытой утрамбованным песком площадке уже собрались два десятка солдат. Те, за кого Михель ручался головой. Его воспитанники и костяк всего моего отряда.

Конюх как раз вывел Тайфуна под уздцы. Я забрала поводья и ласково погладила вороного коня по лоснящейся шее. Чистокровный нашадский жеребец, отца которого привезли из-за моря специально для воеводы Нарама, казался огромной тенью, как и я сама – единственное черное пятно среди солдатской формы коричневого цвета. Впрочем, в ночи мы все походили на кучку неясных темных очертаний.

Уже через пару минут четкий строй, возглавляемый мной и Беркутом, двинулся к воротам. Цокот копыт в тишине разносился по брусчатому плацу звенящим эхом. Поместье наместницы засыпало, в отличие от нее самой. Стражники предусмотрительно распахнули ворота, стоило им заслышать приближение лошадей, и застыли в поклоне. Я сдержанно кивнула и жестом приказала поднять головы. Никогда не любила долгих церемоний.

Наш строй шествовал по центральной улице, нерушимый и ровный. Редкие горожане, еще не разошедшиеся по домам, услужливо сторонились нас. Каждый знал, кто перед ним. Моя персона вызывала нервный трепет в сердцах жителей Вароссы.

Однако еще шесть лет назад и советники, и знать, и солдаты империи смотрели на меня иначе: надменно и свысока.

Четырнадцатилетней девчонке оказалось не по силам установить контроль над Варосскими землями и удержать их в кулаке. Два года мне потребовалось, чтобы окончательно повзрослеть и почувствовать себя хозяйкой города роз. Открытое противостояние зажравшейся знати, несколько показательных арестов и одна громкая казнь подняли мое влияние на совершенно новую вершину. Правда, без Беркута и отряда колдунов, заботливо им созданного и натренированного, меня давно сожрали бы собственные советники, посаженные заботливым папенькой.

За шесть лет наместничества я заработала дурную славу, разлетевшуюся далеко за пределы Варосских земель, безусловное уважение горожан и опасливое подчинение совета. Мне было плевать на пустой треп о моем бесовском происхождении, зверином нутре, гнилой душе и, конечно же, о матери. О ней судачили и в Вароссе, и в Даире. Слишком много шуму маменька наделала за свою яркую жизнь. Все, что о ней говорили, не имело ничего общего с истиной. Одни присказки и домыслы. Моя мать намного хуже, чем злословил народ. Как и я сама. Зверь, рожденный от приворота. Но этот зверь рвал врагов, защищая свои земли, как никто из досточтимых господ не осмелился бы.

Город прочесывали патрули имперских солдат, мы же следовали за стены Вароссы. Привратники с трудом открыли тяжеленные ворота, пропуская наш строй во тьму. Беркут разделил солдат по трое. В нашей группе оказались четверо: я была либо лишней, либо запасной. Как посмотреть. Впрочем, никто из спутников не был мне нужен. Я приехала сюда не патрулировать и не уничтожать змей, осадивших город. Сегодня моей целью был лес.

Полная луна нависла над вершинами исполинских деревьев. Мы двигались по главному тракту, не зажигая огней. Тишину разрывали лишь далекие звуки засыпающего города, дыхание лошадей да приглушенный утоптанным грунтом стук копыт. Достигнув кромки леса, я спешилась и вручила Беркуту поводья, на что Тайфун отреагировал абсолютно равнодушно. Михеля он любил.

– Амаль Кахир, вернитесь в седло, – с нажимом потребовал Беркут, но приказ повис в воздухе, исчезнув в утекающих мгновениях.

– Командуй группой. Я здесь не для патрулирования, – осадила его я.

Лицо Михеля скрыла мгла, разрываемая светом луны, но его испепеляющий взгляд проникал в самое нутро. Не спасала даже кожаная броня.

– Мы не обсуждали другой план действий, – в голосе Беркута послышалась угроза.

Потому и не обсуждали. Он последовал бы за мной в чащу. Я не могла этого допустить. Безнаказанно входить во владения Шурале в полнолуние дозволялось только мне. Остальных коварные блудники заманят в самую чащу на растерзание лесным тварям. Жители Вароссы и без того опасались Нечистого леса, а уж завидев полную луну, и вовсе не казали носа за городские стены.

Беркут прекрасно знал о моем особом положении, но не был бы мне ближайшим другом, если бы не попытался увязаться следом.

– Лес примет меня сегодня. Никто из вас не посмеет сунуться следом, иначе столкнется с моим гневом, – предупредила я, понизив голос. – Это касается главным образом тебя, Беркут. Доверяй мне и моим решениям.

– Я дождусь вас здесь, – процедил Михель.

Оскорбился. Пусть пышет гневом, сколько влезет! К тому же Беркут никогда не злился на меня долго. Даже когда я пригвоздила руку старшего советника кинжалом к столешнице за ядовитое напоминание о моем статусе внебрачной дочери воеводы.

Тайфун всхрапнул и сердито сковырнул копытами землю, стоило мне приблизиться к первым деревьям – границе владений хозяина леса. За ними клубилась плотная мгла, не нарушаемая даже мертвенно-бледным светом луны.

Обожженные ладони отозвались раздражающим зудом, стоило стащить перчатки. Целящие мази действовали, наращивая новую кожу, но она все еще оставалась слишком чувствительной. Сегодня я вновь сожгу ее, и утренние старания целителя пойдут прахом.

Небольшой огонек затрепетал на ладони, и я стиснула зубы. Даже малый жар приносил страдание. О большом пламени лучше и не помышлять, иначе руки и вправду обуглятся до костей, как и предрекал Беркут.

Я дунула на огонек, и он повис в воздухе. Зуд в ладони сменился тупой болью, уже привычной и даже почти родной. Огненный сгусток плыл на шаг впереди, разрывая теплом и светом бархатную тьму, накрывшую лес призрачным саваном. Под ногами хрустели сухие ветки, оповещая о гостье, которой дозволено войти во владения хозяина леса. Правда, не с ним мне сегодня предстояла встреча.

Я углублялась в чащу, отмечая звенящую тишину вокруг. Даже ветер не гулял в ветвях. Лес замер. Он наблюдал и выжидал. В полнолуние здесь всегда бывало особенно жутко. Шурале давал волю своим подданным, и в эти ночи они обретали невиданную силу.

– Тебе снова что-то нужно? – мелодичный голос раздался в мыслях внезапно, но я ждала его.

– Нужно, Душечка, – слова прозвучали ласково, будто я говорила с любимой сестрой.

Сгусток огня осветил существо, выглянувшее из-за ближайшей сосны. Молодое, но уродливое получеловеческое лицо, белоснежные волосы, горбатая спина, тонкие руки и ноги, длинные пальцы с острыми когтями – дочь Шурале не назвал бы миловидной даже отъявленный забулдыга.

Душечка (как она сама просила себя называть) неторопливо приблизилась, и моего носа достиг отчетливый запах прелой листвы. Дочь Шурале приветливо развела руки в стороны и бросилась ко мне с объятиями. Я привыкла к ее бурному выражению любви, поэтому радушно обняла Душечку в ответ, старательно не обращая внимания на покрытую капельками пота склизкую кожу. Два года назад ее неожиданные объятия подтолкнули меня к позорному побегу. Мчалась я тогда быстрей рыси, аж пятки сверкали. Страх подгонял пуще розг.

Позже мне пришлось долго просить прощения у обиженной до глубины души Душечки и в знак примирения преподнести перстень с рубином, подаренный мне отцом на тринадцатый день рождения. По правде говоря, избавиться от него я была даже рада. С тех пор каждую нашу встречу дочь Шурале обзаводилась новым украшением и становилась на удивление сговорчивой. Вот и сегодня я не нарушила традицию и достала из кармана штанов золотую брошь в виде ящерки.

На лице Душечки расплылась радостная улыбка, и цепкие пальцы выхватили у меня подарок. Она вертела в руках несчастную ящерку, рассматривала, примеряла к мешковатым лохмотьям, громко звавшимся платьем, и даже попробовала на зуб. Прицепив брошь на ткань, под которой болталась обвисшая грудь, Душечка осталась довольна.

– Я даже знаю, о чем ты хочешь меня расспросить, – ее голос вновь зазвучал у меня в голове.

Дочь Шурале говорила неясными скрежещущими звуками. Со мной же она предпочитала общаться мысленно.

– У границ Вароссы убивают девушек. Молодых, здоровых и невинных. Их тела иссушены, и сделано это темной магией. Я подозреваю, что жертвы выбраны неслучайно. Еще и змеи сползаются к городу, будто где-то здесь поселился их царь. Наверняка чуют тьму.

Душечка слушала меня, по-птичьи склонив голову, и задумчиво кусала бескровные губы. Ей не нравилось происходящее. Ой как не нравилось.

– Змеи ползут через наш лес больше месяца, и нет им конца, – процедил ее голос. – Ты права, Малечка, скверна манит их, зовет к себе в объятия. Она исходит от колдуна, бродящего по окрестностям. Он скрыт черным плащом и ни разу не показал лица. Вокруг душегуба витают темные сущности, они и скрывают своего хозяина от чужих глаз.

– Он прячется в лесу? – с надеждой спросила я.

– Нет, что ты! Папенька удавил бы его собственными руками, если б поймал! Он у меня хоть и злобный, но молодых девок ни за что ни про что не трогает! Им еще детей рожать! Убивец держится ближе к городским стенам и к лесу не суется. Чувствует, что здесь смерть его ждет.

– Тогда где он? – мое сердце тревожно замерло.

– В городе. Он всегда появляется оттуда, – Душечка с готовностью подтвердила мои худшие опасения.

– То есть у меня под носом уже полтора месяца прячется нечистая сила?! А мы, дураки, рыскаем за пределами Вароссы!

Дочь Шурале картинно вздохнула и заломила руки.

– Если бы я могла поговорить с тобой раньше, то непременно все рассказала бы.

– Я знаю, Душечка, знаю, – заверила ее я, понизив голос. Шурале отпускал свою драгоценную дочурку из заколдованного сердца леса лишь в полнолуние, когда ту могла защитить напитавшаяся силой нечисть. – Скажи, не бывало ли в лесу странных путников в последнее время? К моему двору прибился бродяга. Говорит, что пришел из Миреи.

– Был тут один. Путь держал из Лирая. Побитый, как собака, спал прямо на земле.

Значит, не врал перебежчик. Лирай ютится на границе с Миреей. Дальше – горы, которые бродяге пришлось преодолеть в одиночку.

– Могущественный колдун попросился тебе ко двору, – добавила Душечка. – От него исходит большая сила. Еще и существо это…

– Какое существо? – насторожилась я.

– Рядом с колдуном держалось… нечто. То ли тень, то ли морок, облачавшийся в разные обличья. Я никогда не видела ничего подобного. Это какой-то… сгусток чистой силы… и одновременно будто неупокоенная душа.

– С чего ты взяла, что существо держалось рядом с путником? Может, оно пыталась сожрать его?

– Нет. Тень помогала мальчишке, остановила кровь, показала брод через реку и отгоняла от него моих названых братьев и сестер. Она прячется от солнца и не показывается под его лучами.

Я задумчиво почесала голову, силясь припомнить что-нибудь похожее в прочитанных книгах о нечисти. Неупокоенная душа и морок. Ни о чем подобном никогда прежде мне слышать не приходилось. Что за темное мирейское колдовство?!

– Существо несет в себе зло? – выдавила я, терзаемая дурным предчувствием.

– Оно обладает скверным характером, но нечистой силой не пахнет. Это какая-то неведомая мне магия, только и всего, – беззаботно ответила Душечка. – Путники разбавили нашу скуку, а то в последние несколько лун ни одна живая душа и носа не кажет в чащу от страха. Сколько трусов в округе развелось! Ни одного смельчака!

Я согласилась с дочерью Шурале и, поблагодарив ее за помощь, направилась прочь. Душечка исчезла так же неслышно, как и явилась. Лишь на прощание чмокнула меня в щеку, чем вызвала неистовое желание сейчас же умыться.

Огненный сгусток висел перед глазами, но я почти не видела его. В голове, будто потревоженный улей, роились дурные мысли. Надежда, что встреча с Душечкой даст мне ответы на вопросы о твари, орудующей у городских стен, умерла в муках.

Неясное шуршание, раздавшееся совсем неподалеку, вырвало меня из размышлений. Я повела рукой вниз, направляя огонек к земле, и зарычала от злости. Снова змеи! Неужели все гады материка сползлись к моей Вароссе?!

Сжечь их в лесу значило проявить неуважение к Шурале. Хозяин леса питал бесконечную любовь ко всему живому… кроме людей, конечно же. За убийство змеи в своих владениях Шурале жестоко накажет. И плевать ему, кто перед ним – крестьянка или правительница Вароссы.

Я перешагивала через ползучих гадов, мысленно обещая испепелить каждую, стоит им покинуть границы Нечистого леса. Змеи держались на почтительном расстоянии, признав во мне ведьму. Мы – продолжение матери-природы, ее дети. Все живые существа тянутся к ведьмам и ведьмакам, никогда не причиняя вреда, в отличие от нас самих.

Деревья редели, и впереди потихоньку проступали огни на городских стенах. Неподалеку я разглядела группу Беркута. Тайфун одиноко брел за ними, ведомый Михелем за поводья.

Я громко свистнула, привлекая внимание. Беркут отпустил Тайфуна, и тот послушно потрусил в мою сторону, ведомый даром друга подчинять животных своей воле. Благодаря таланту Михеля мое поместье славилось необычными крылатыми почтальонами – устрашающими, но на удивление надежными беркутами.

Взобравшись в седло, я создала еще два огонька и зашипела от боли. Беркут прав – мои руки сегодня ни на что не годились. Сгустки пламени осветили землю под копытами коня. Змеи еще не покинули лес. Что ж, подождем.

– Ты цела? – опасливо спросил Михель, приблизившись. За ним последовали и оставшиеся двое солдат.

– Со мной все хорошо, но дела у нас хуже некуда, – мой голос звенел от гнева. – Тварь все это время скрывается в Вароссе. Змеи тянутся к темной силе, поэтому и ползут к городу. Сегодня мы их уничтожим. Снова.

Беркут тяжело вздохнул и покачал головой. Уже в который раз за прошедшие шесть недель нам приходилось убивать полчища ползучих гадов. Они стекались к Вароссе огромными группами, но появлялись не каждый день, а лишь по их собственному расписанию. Никто не мог предугадать, когда незваные гости нагрянут вновь. Неизменным оставалось одно: змеи покидали лес лишь во тьме и отчаянно стремились к городу, но мои солдаты истребляли их с неистовой жестокостью.

Каждый раз Беркут уговаривал меня остаться в поместье, и каждый раз я не слушала. Уничтожение змей стало для меня делом чести. Если хоть одна тварь проникнет в город, там поднимется паника, и это станет началом конца. Не хватало еще, чтобы о происходящем узнал отец…

Все двадцать солдат, собранные Беркутом, рассредоточились по пустоши в ожидании гадов. Я потеряла счет времени, погрузившись в молчание и ожидание. Наконец огонек выхватил из темноты едва заметное движение в траве. Что ж, добро пожаловать в преисподнюю.

Солдаты действовали слаженно. Мы проделывали этот финт не раз и не два. Ведьмаки силой мысли плели воздушные стены, не выпуская змей из нашего круга. Они гнали гадов в мою сторону – навстречу мучительной гибели в пламени.

Никому из ведьмаков отряда огонь не служил так верно, как мне. Из четырех природных стихий воздух и земля поддавались чаще. Вода слыла капризной силой, а уж огонь и подавно. Мне он покорился с пугающей легкостью, чего не скажешь об оставшихся трех гранях ведьмовской силы. Воздух слушался неохотно, и то лишь соприкасаясь с огнем.

Впрочем, не существует ведьмы или ведьмака, кому все четыре стихии покорились бы одинаково. Одна всегда преобладает. Во мне главенствовало пламя, и это было… пугающе. Ожоги, ставшие моими верными спутниками, отличали меня от других ведьм и ведьмаков, которым подчинилась эта своенравная стихия. Я обладала необычайной огненной мощью, но и платила за нее сполна. Заплачу и сегодня…

Четверо мастеров заклятий сосредоточенно сплетали появлявшиеся из ниоткуда нити магии, что светились холодным светом, будто далекие звезды. Сила колдовства ширилась, ползла по земле и сгоняла змей все ближе к их гибели. Они шипели, выворачивались, но оказались не в силах противиться неведомой мощи. Тайфун недовольно переминался с ноги на ногу и фыркал, мотая головой. Его возмущало такое соседство.

Когда змей вокруг скопилось достаточно, я на миг зажмурилась, готовясь к боли, и выпустила пламя наружу. Оно сорвалось с ладоней, кожа на которых в тот же миг запузырилась.

Огонь пожирал змей вместе с травой, служившей им убежищем. Я вопила от боли, не в силах сдержаться. Запахло паленой кожей. Надеюсь, это воняли ползучие гады, а не мои сожженные руки…

Творец, как же больно! Но я стерплю. Не могу не стерпеть.

Перед глазами плясали мушки, а руки пульсировали огненной болью. Я почувствовала, что заваливаюсь на бок, носильные руки Беркута подхватили меня и помогли удержаться в седле. Как и всегда.

– Я предупреждал, – мягко попенял он и с братской заботой убрал с моего потного лба налипшие пряди. – Когда-нибудь ты сожжешь себя дотла, наине.

– Мой город сегодня может спать спокойно, – пробормотала я заплетающимся языком.

– Зато тебе спать уж точно не придется. Целитель Гаян удавит меня собственными руками.

Я откинулась на мягкую спинку топчана и аккуратно поставила на маленький деревянный столик чашку с крепким кофе. Он божественно пах корицей, а нежнейший лукум своей сладостью на пару мгновений позволил забыть о жжении под черными шелковыми перчатками. Старый раскидистый каштан днем скрывал мое излюбленное место отдыха от палящих солнечных лучей, но сейчас, когда мягкий закатный свет окрасил сад и крышу дома в благородное золото, дерево погрузило топчан в полумрак.

Зной отступил до утра, и долгожданные дуновения прохладного ветра ласково прикоснулись к открытой шее и ключицам. Приятная прохлада шелкового платья не спасала от нарамской жары.

Сегодня, оказавшись неспособной даже согнуть пальцы рук, я вынужденно доверила свое тело рукам прислуги. Две молодые девушки умыли и одели меня, причесали и даже заплели приличную косу. Не каждая могла справиться с моей копной кудрявых волос. Не забыть бы лица этих девочек на случай следующего ожога.

Лекарь Гаян пришел в бешенство, осмотрев мои истерзанные пламенем руки. Никогда прежде я не обжигала их несколько дней подряд. Кожа попросту не успевала восстанавливаться и после каждой ночной вылазки выглядела все плачевней. Даже шелковая материя перчаток сегодня причиняла мне боль, как и маленькая чашка, поднимать которую приходилось с особой осторожностью.

Весь день я старательно гнала от себя чувство голода, но сдалась на закате, когда тоскливое ожидание в компании с книгой прервало жалобное урчание живота. Пришлось сцепить зубы и потревожить руки. Просить о помощи с едой было бы слишком унизительно для правительницы Вароссы. Не хватало еще, чтобы Амаль Кахир кормили с ложечки!

Чашка опустела до неприличия быстро, как и расписная тарелочка с лукумом. Украдкой оглядевшись, я прижалась измазанными в сахарной пудре губами к внутренней стороне локтя и вытерла их о голую кожу. Никто не видел, а значит, ничего не было.

Солнце склонилось к горизонту, и полумрак принял Вароссу в свои тенистые объятия. Вскоре зажгут фонари, и прекрасный сад озарит мягкий свет огней. Нет ничего лучше, чем бродить по едва освещенным дорожкам в блаженном одиночестве и вдыхать сказочный аромат роз. В саду моего поместья росли десятки их видов, окружая дом густым разноцветным ковром. В сложные дни, когда хотелось выть и царапать стены ногтями, прогулки приносили мне умиротворение, но сегодня я здесь не за этим.

Потребовалось приложить немало выдержки, чтобы двумя пальцами схватиться за позолоченный колокольчик и позвонить. Вскоре из-за дерева вынырнула одна из помощниц поварихи с серебряным подносом, зажатым под мышкой. Одной рукой она торопливо поправила покосившуюся тюбетейку и остановилась рядом в ожидании, хлопая огромными глазами.

При виде неудобств, доставляемых головными уборами женщинам Нарама, я не переставала мысленно благодарить мать за привитое мне отвращение к устаревшим традициям. Она никогда не покрывала голову, доводя бриллиантами в густых черных волосах сплетниц и завистниц до злобного исступления. Я брала пример с матери, чем первое время вызывала в Вароссе недоумение.

В старину женщины покрывали головы платками, внимая воле Творца, донесенной проповедниками, в то время как мужчины носили тюбетейки исключительно для защиты от жгучего нарамского солнца. Ну, и в угоду моде, конечно же.

Издревле считалось, что красота жены предназначалась для услаждения взора мужа. Женщин оберегали от чужих глаз, считая богатством, любоваться которым вправе лишь тот, кто его купил. Да, в старину жен покупали, словно породистых скакунов, становясь их полноправными хозяевами, но в наши просвещенные времена традиции предков изжили себя. Сказалось и влияние Белоярской империи. Женщин больше не покупали у родителей, некоторые из них даже получили возможность выбирать, за кого идти замуж.

Тюбетейка все-таки слетела с головы помощницы кухарки, отчего мои губы растянулись в снисходительной ухмылке. Я велела ей забрать пустую посуду и позвать нового рабочего. Еще утром Алия отчиталась, что пристроила новичка разнорабочим на кухню. Среди женщин как раз не хватало мужских рук.

Не прошло и пары минут, как отмытый и переодетый в одежду прислуги перебежчик предстал передо мной, почтительно склонив голову. Его разбитая верхняя губа распухла, перекосив все черты смуглого лица, а под глазом отливал зеленцой внушительный синяк. Чистые черные волосы спадали на лоб, прикрывая большую ссадину. Наверняка все тело перебежчика покрыто ими, но он держался гордо и прямо, не выказывая боли и усталости.

– Как ты устроился? – вкрадчиво спросила я.

Рабочий вновь почтительно склонил голову и ответил:

– Лучше, чем мог бы надеяться. Спасибо.

– Я дала тебе крышу над головой… Напомни, как тебя зовут?

– Ингар, наместница.

– Я дала тебе крышу над головой, Ингар. И что получила в ответ? Ложь…

Перебежчик вскинул голову и воззрился на меня с недоумением.

– Кого ты скрыл от меня?

– Я не понимаю… – начал было он.

Я жестом приказала лгуну замолчать.

– Не смей врать мне в лицо. Я знаю, что за тобой следует существо, о котором ты и словом не обмолвился ни мне, ни Беркуту. Что это за бестелесный шпион? Пусть покажется!

На лицо рабочего вновь вернулось равнодушное выражение.

– Реф, ты слышал? Тебя позвали, – буркнул он в пустоту.

Я невольно вздрогнула, когда на расстоянии меньше вытянутой руки – прямо на соседней подушке, которую обычно занимал Беркут, – сгустилось марево. Мгновенье, и оно обрело четкие очертания карликовой лисы. Призрачный фенек был почти неотличим от настоящего. Такого колдовства я еще не встречала! От существа не веяло темной магией, но уже само его существование вызывало во мне оправданную тревогу. И открывало множество возможностей…

Лис грациозно поднялся на лапы, зависнув над подушкой, и… отвесил мне легкий поклон. Я вдохнула, да так и забыла выдохнуть. В этом жесте скользила неприкрытая издевка.

– Кто ты такой? – выдавила я.

Лис вновь уселся на задницу, не касаясь подушки, и подчеркнуто вежливо ответил мягким мужским голосом:

– Меня зовут Реф, наместница. Я проводник этого юноши. Смею заверить, что он не рассказал вам обо мне лишь по одной простой причине: вы бы его прогнали. Увы, нам не доводилось встречать людей, которые отнеслись бы ко мне с доверием. Даже сам Ингар при нашей первой встрече вопил от страха и бросался в меня всем, что попадалось под руку. Глупый мальчишка решил, что рехнулся.

Я с недоверием переводила взгляд с лиса на перебежчика и обратно. Новый рабочий выглядел невозмутимым и ничуть не виноватым. Посмел обмануть правительницу города и не каялся! Подумать только!

– Кто тебя сотворил? – вновь спросила я у лиса.

– Многоуважаемая прапрабабка Ингара. Я родился человеком, и мы с ней были очень дружны в детстве, даже влюблены друг в друга. В юном возрасте меня забрала смерть от лихорадки, но мир людской не отпустил мою душу. Я остался привязан к родным местам, и одна лишь Самира, будучи сильной колдуньей, чувствовала меня. Я сумел проникнуть в ее сны и попросить о помощи. Несколько лет она проводила шаманские ритуалы, но так и не сумела отправить мою душу к Творцу. Тогда Самира решила подарить мне больше свободы и вложила в меня частицу своих сил. Она мастерски управляла миражами и поселила мою душу в один из них. С тех пор я обрел подобие тела и до самой ее смерти верно служил моей любимой. Уже на смертном одре Самира взяла с меня клятву помогать ее потомкам-колдунам. Почему-то природа обделила ее детей, внуков и правнуков магической силой, отчего мне пришлось ждать рождения Ингара много лет.

– Как говорит Реф, зря, – фыркнул перебежчик и криво ухмыльнулся. Улыбка из-за разбитой губы получилась перекошенной.

Я чуть заметно скривилась, не оценив ехидства. Не в том он был положении, чтобы позволять себе такие вольности.

– Что ж, с этим разобрались. Осталось решить одну маленькую проблему: как я могу быть уверена, что ты не следишь за мной? Мне было бы проще выгнать вас отсюда взашей, – проигнорировав рабочего, я повернулась к его… питомцу.

– Я вам интересен, наместница, – ничуть не испугавшись, парировал лис, и в его напускной филигранной вежливости проступило хвастовство. – Подобной магии вы еще не встречали. А еще я вам симпатичен.

Я громко фыркнула, понимая, что Реф абсолютно прав. Бестелесный карликовый лис приглянулся мне самим своим существованием. В голове мелькали идеи, как его способность сливаться с окружающим миром могла бы помочь мне вычислять предателей в своем поместье. Неоценимый дар! Как и у его хозяина. Кажется, вчера перебежчик обронил, что умеет отводить взгляды…Только бы быть уверенной, что им обоим можно доверять.

– Поклянись, что не выдашь моих тайн, – приказала я Рефу.

– Клянусь, – с готовностью кивнула тень

– Не-ет, так не пойдет, дружок, – я злорадно усмехнулась, понимая, как неумело лис пытался меня провести. – Клянись силой родной земли и магии, из которой состоишь, что не выдашь моих тайн ни одной живой душе, включая своего… хозяина. Если нарушишь клятву, я изгоню тебя в преисподнюю.

– Простите мою дерзость, наместница, но Самира была сильнейшей колдуньей, и ей это оказалось не под силу. Не подумайте, что сомневаюсь в ваших силах…

– Но именно это ты сейчас и делаешь, – прервала я его угрожающим голосом. – Возможно, твоя создательница и была сильной колдуньей, но моя мать – сильнейшая ведьма Даира. Слыхал когда-нибудь о Мауре?

Тень почтительно кивнул, растеряв свою наглость.

– Народная молва слагала легенды о ее силе, как и о вашей.

– Как думаешь, врут? – прищурилась я.

– Ни в коем случае.

– Тогда дай клятву и держись от меня подальше, пока не позову. Теперь ты будешь служить и мне, как хозяйке своего хозяина. Уж я придумаю, как использовать ваши таланты.

– Я обязан служить лишь потомкам своей создательницы. При всем уважении, наместница, вы мне никто, – отрезало существо.

– Твой хозяин живет в моем поместье и на моей земле. Я могу сейчас же отправить его под конвоем в Мирею, как жест доброй воли, и укрепить отношения с тамошним воеводой. Разве этого ты хочешь для Ингара? Хочешь, чтобы его казнили навиры?

Лис покосился на хозяина, и его уши смиренно опустились.

– Клянусь силой земли, питающей мое существо, и магией, создавшей меня, не выдавать тайн наместницы Амаль ни одной живой душе.

Я удовлетворенно ухмыльнулась. Заполучить бестелесный морок в соратники – большая удача. Все же помощь Душечки оказалась бесценна.

– Ты умеешь исцелять раны? – спросила я, с сомнением покосившись на разбитое лицо перебежчика.

Реф горестно вздохнул и ответил:

– Мне досталась всего крупица сил Самиры. Уж она была выдающейся целительницей. Я способен лишь на то, чтобы остановить кровь и очистить рану. Иногда этого оказывается достаточно. Имей я возможность исцелять, с превеликим удовольствием облегчил бы боль Ингара и залечил его раны, нанесенные навирами.

– Жаль, – я равнодушно пожала плечами, огорчившись. Если бы он только мог исцелять быстрее мазей целителя Гаяна…

– Я знаю, как сильно болят ваши руки, – признался Реф. – Ваш целитель сделал достаточно. Осталось дождаться, пока обновится кожа.

– Позвольте спросить, наместница, – вновь заговорил перебежчик. – Откуда вы узнали о Рефе?

– Не твое дело, – бросила я и обратилась к тени: – Держись подальше от моих покоев и зала совещаний. Однако, если услышишь, что кто-то замышляет дурное против меня, тут же сообщай.

– Считается ли дурным письмо вашего советника воеводе Нарама? – нарочито растягивая слова, осведомился Реф.

Грудную клетку расперло ощущение надвигающейся беды.

– Что в нем было?

– Донос об убийствах, совершенных в Вароссе. Советник попросил помощи у воеводы и его старшего сына.

Мое сердце оборвалось. Значит, скоро они будут здесь. Отец и его наследник – человек, по вине которого в свои тринадцать лет я превратилась в убийцу.