Змеиное гнездо

ОПРАВДАНА ЗА ОТСУТСТВИЕМ ДОКАЗАТЕЛЬСТВ

Я никогда в своей жизни не была так счастлива, как в первые несколько месяцев, когда начала носить имя Девины Грейнджер. Между мною и Нинианом существовало молчаливое согласие не думать о дальнем будущем.

Не хуже меня Ниниан понимал, что в Эдинбурге мы столкнемся с трудностями, но мы решили забыть о них до прибытия домой.

Мы преуспели в этом как нельзя лучше. Днем мы были неразлучными собеседниками, по ночам – страстными любовниками. Наша жизнь на корабле могла показаться райской идиллией, если бы мы разучились смотреть вперед.

Увы, мы не могли сделать этого, и, случалось, я совершенно отчетливо представляла, что начнется, когда мы окажемся дома. Люди ничего не забыли, и даже если у них хватит такта не говорить о былом, оно не исчезнет из их воспоминаний. Нам следовало приготовиться к неприятным переживаниям и даже страданиям.

Трудности путешествия в такое сложное время ничуть не угнетали нас, ведь мы были вместе. Мы преодолевали их со смехом, шутками.

В ожидании судна нам пришлось просидеть в Кейптауне неделю; зато поднявшись на борт, мы сполна насладились чудесным путешествием. Нас не страшили бури, а долгие жаркие дни мы проводили на палубе в разговорах о счастье быть вдвоем.

Но чем ближе становился дом, тем сильнее хотелось мне, чтобы дни тянулись как можно дольше. Ниниан, я видела это, хотел того же самого. Понятное дело, время не остановишь, и я то и дело напоминала себе, что возвращаюсь с Нинианом, а не одна.

Мы прибыли в Саутгемптон точно по расписанию, простились с друзьями, которые появились у нас на корабле, и перед долгой поездкой в Эдинбург провели ночь в Лондоне.

Эдинбург показался мне холодным и неприветливым. Ниниан жил в родительском доме, но теперь, когда он стал женатым мужчиной, предстояло купить свой дом. Удобнее всего было найти жилище поближе к суду. Но поначалу, на время поисков, мы должны были жить в доме родителей Ниниана.

Меня беспокоила встреча с родными мужа, и, увы, с первого мгновения я поняла, что они не одобряют выбор сына.

Миссис Грейнджер оказалась представительной дамой с седеющими волосами и ясными темными глазами. Отец был полной противоположностью сыну: высокий, командирского вида мужчина с орлиным носом и блестящими хитрыми голубыми глазами.

– Как чудесно, что ты вернулся, Ниниан, – такими словами встретила нас миссис Грейнжер. – А это Девина…

Она взяла меня за руки, поцеловала в щеку и внимательно оглядела, безуспешно пытаясь скрыть, что оценивает меня как жену своего сына. Но именно этим она и занимается, сказала я самой себе. Я же была ее невесткой. Естественно, она хотела понять, что я собой представляю. Я должна перестать думать, что, видя меня, все люди задают себе один и тот же вопрос: убила или не убила она своего отца?

Мистер Грейнджер не умел или не хотел скрывать свои чувства. Его отношение ко мне было прохладным. Я не сомневалась – он считает, что только глупец мог выбрать себе такую жену.

Я старалась урезонить себя. Их поведение объяснимо. Конечно, они разочарованы. Мистер Грейнджер старший достиг высокого положения и хотел бы того же для сына; никто лучше меня не понимал, какую помеху для его карьеры я собой представляю.

Ниниан снова и снова уверял меня, что родители постепенно свыкнутся с происшедшим. Родители всегда воспринимают своих чад как несмышленых детей. У них есть возражения против женитьбы, но никоим образом не против меня.

Разве могли они быть счастливы тем, что их сын избрал женою женщину, которую обвиняли в убийстве и освободили только за отсутствием доказательств? Чего можно было ожидать от родителей? Я хорошо сознавала, что безоблачные дни позади.

– Скоро у нас будет свой дом, – сказал Ниниан. Это просто необходимо, подумала я.

Родители Ниниана часто устраивали приемы, и многие из их гостей имели отношение к правосудию. Все эти люди были прекрасно воспитаны и, хотя каждый имел полное представление о моем деле, они не позволяли себе даже намека на прошлое. Правда, временами, когда они обсуждали случаи, представлявшие особый интерес для них как профессионалов, им приходилось делать сознательные усилия для этого.

Но однажды гостями дома были старый друг семьи с женой и их дочь с мужем, они только что вернулись на родину из Индии.

Разговор за обедом почти все время шел о новом своде законов, недавно вступившем в силу; компания активно высказывала свои соображения за и против.

– Все эти законы касаются пропыленных старых дел, которые никого уже не интересуют… – сказала молодая женщина.

– Дорогая, этот вопрос породил огромный интерес в среде специалистов, – откликнулся ее отец.

– Мне эта тема кажется просто скучной. Лучше расскажите о каком-нибудь интересном деле, например об убийстве. Вы же наверняка занимались и такими.

За столом воцарилась тишина. Я сидела, уставившись в тарелку.

– Мне было очень любопытно мнение председателя Высшего уголовного суда Шотландии, – заговорил отец Ниниана.

– Расскажите что-нибудь похожее на дело Мадлен Смит, – продолжала молодая женщина. – Вы помните его? Конечно, это было бог весть когда. Ее оправдали, хотя я уверена в ее виновности. Суд оправдал ее за недостаточностью улик. Разве правильно, что подобные решения принимаются только в шотландских судах? Говорят, она уехала в Соединенные Штаты, чтобы начать там новую жизнь. Ей и в самом деле ничего другого не оставалось…

Я кожей ощущала, как неловко всем сидящим за столом. Говорившая, видимо, была здесь единственным человеком, не знавшим, кто я такая.

Тему немедленно сменили. Молодая женщина выглядела смущенной. Ей, должно быть, стало понятно, что она сказала что-то неподобающее. Я не сомневалась – после ей объяснят, кто сидел за столом.

Я была очень подавлена. Когда мы остались вдвоем, Ниниан попытался успокоить меня. Однако это оказалось непростым делом.

– Тебе не следовало жениться на мне, – сказала я. Тогда подобные происшествия не омрачали бы твою жизнь. Атак ты волей-неволей становишься причастным к ним. Это будет продолжаться вечно, всю жизнь.

– Нет, люди забудут.

– Она не забыла Мадлен Смит, а ее истории почти пятьдесят лет.

– Это был особый случай.

– Как и мой, Ниниан.

– У нас будет свой дом.

– Люди не перестанут говорить.

– Если бы только не было необходимости жить… в этом городе.

– Там, где я, будет всегда одно и то же. Я не смогла укрыться от прошлого даже в Кимберли.

Ниниан попытался выбросить эту тему из головы, но я видела, что он подавлен так же, как я.

Вероятно, по этой причине собственный дом появился у нас уже назавтра.

Он был небольшой, сложен из серого камня и стоял в квартале себе подобных, неподалеку от Принсис-стрит. Несмотря на то что все здесь напоминало мне о прошлом, я нашла свое новое местожительство не лишенным приятности. Я шла через парк и вспоминала Джеми, а потом Зиллу, которая именно здесь, на скамейке, как-то увидела нас.

Узнав о том, что мы с Нинианом нашли подходящий для себя дом, родители мужа не сумели скрыть облегчения; я поняла, что тень, брошенная судьбой на всю мою жизнь, запятнала и Ниниана.

Купленный дом располагался недалеко от отцовского, где прошло мое детство и случилась та ужасная трагедия. Я не могла заставить себя заглянуть к Зилле, которая должна уже была вернуться в Эдинбург. Интересно, служат ли еще Керквеллы и Восперы; знает ли Зилла, что я вернулась.

Мы переехали в свой дом, и я почувствовала некоторое облегчение. Вскоре затем обнаружилось, что я в положении.

Это открытие разительно изменило мою жизнь. Я прекратила размышлять о прошлом, забыла о том, что многие его помнят. Радость моя не знала границ, Ниниан разделял ее в полной мере. Даже его родители смягчились. Их приводила в восторг перспектива появления внука.

В один прекрасный день я получила записку. Ее принес посыльный. Почерк напоминал руку Зиллы, только в нем стало меньше размашистости; вскрыв конверт, я прочла следующее:

«Дорогая Девина!

Думаю, ты вернулась к своему настоящему имени, и до меня дошел слух, что ты в Эдинбурге. Дорогое дитя, почему ты не заглядываешь ко мне?

Мои дела обернулись не лучшим образом. Я болею. Болезнь поразила меня внезапно, и теперь я почти законченный инвалид. Не знаю, отчего так случилось. Сегодня я здорова и полна сил, а завтра не могу встать с постели. Это ужасно раздражает. Началось все с ужасного кашля, от которого я так и не смогла избавиться. Мне сказали, это чахотка. Как печально. Временами я совершенно больна, а бывают дни, когда все прекрасно. Я начинаю строить планы, а потом они лопаются подобно мыльным пузырям.

Приходи, если сможешь вынести свидание с несчастной.

Как всегда, с любовью к тебе,

Зилла».

После такой записки ничего не оставалось, как навестить Зиллу, что я скрепя сердце сделала.

Дверь открыла миссис Керквелл. Было впечатление, что она предупреждена о моем визите.

– Здравствуйте, миссис Керквелл. Как поживаете?

– Лучше не придумаешь, благодарю вас.

– Как дела у мистера Керквелла?

– Хорошо. А вы прекрасно выглядите. Честное слово, вы словили удачу в таком ужасном месте. Вы жили в осаде – я не ошибаюсь? Вы, верно, видели народ на улицах, когда Кимберли освободили? Кстати и Мейфкин с Ледисмитом тоже. Мистер Керквелл знает все о вашей войне. Он следит за новостями и рассказывает нам. И, конечно, теперь, когда вы здесь… очень интересно было бы вас послушать. Подумать только, наша мисс Девина среди этих дикарей.

– Они не дикари, миссис Керквелл.

– Почти дикари, чужестранцы ведь. И вы там оказались, как в клетке. Я же помню, когда вы были мне не выше колена, малышкой, – и вдруг оказаться в такой западне. Миссис Глентайр ждет вас.

– Она в самом деле очень больна, миссис Керквелл?

– То так, то этак. Бывают дни, когда она чувствует себя в полном порядке. И не догадаешься, что хворает. Конечно, она старается держаться. Кто бы мог подумать, что с подобной женщиной случится такое. Она будет очень рада повидаться с вами. Я сейчас же провожу вас наверх. Так она распорядилась.

Я поднялась по знакомой лестнице и вошла в знакомую комнату.

Зилла сидела в кресле возле окна. Меня поразил ее вид. Она очень исхудала, и, хотя волосы блестели, как всегда, этот блеск не вязался с ее новым обликом.

Я подошла к ней и взяла ее руки в свои.

– О, Девина, радость моя! Как чудесно, что ты зашла ко мне.

– Я ничего не знала, а то навестила бы вас раньше.

– Только потому, что я стала несчастной старой развалиной?

– Мне трудно было прийти в этот дом, – сказала я. – Боялась, что не смогу переступить порог.

Она кивнула и заговорила снова:

– Ты вышла за мистера Грейнджера. И каким оказался ваш брак?

– Замечательным.

– Он задавал мне так много вопросов. А потом исчез и вернулся с тобой. Такие в городе ходят слухи. Не могу поверить! Ничего себе – таким вот путем показать, как он в тебе заинтересован. А было время, когда мне казалось, что он увлечен мною. Но я поняла – он просто меня прощупывал. Он прирожденный следователь. Я его быстро раскусила. До чего же приятно снова тебя видеть. Расскажи мне об ужасах, которые выпали там на твою долю. Оказаться отрезанным от всего мира… без еды, наверно… жить только тем, что умудришься раздобыть. – Она вздрогнула. – Ты знаешь уже, что мы много слышали об осаде. Я никогда не забуду ночь, когда пришло известие об освобождении Мейфкинга. Какой шум был на улицах! Он продолжался до самого утра. А я думала о твоей участи. Я так рада снова видеть тебя.

– Расскажите мне о себе, Зилла.

– О, жизнь повернулась ко мне не той стороной, на которую я рассчитывала. У меня были свои виды на нее. Я собиралась завести дом в Лондоне. Собиралась поехать за границу. Собиралась наслаждаться жизнью. Все распланировала – и вдруг начался этот кашель. Сначала несильный. Но он никак не проходил. Доктор покачал головой и назначил обследование. Я прошла все анализы, и у меня нашли болезнь. Думается, я подхватила ее в грязных притонах, когда выступала вместе с «Веселыми рыжеголовыми».

– Я вам так сочувствую, Зилла. Менее всего ожидала этого от вас. Значит, вам необходимо вести спокойный образ жизни?

– Не только необходимо – бывают дни, когда я сама хочу покоя. У меня теперь они чередуются – светлые с черными. Иногда я чувствую себя… почти хорошо. И использую это время в полной мере.

– А во всем остальном я не нашла почти никаких перемен. Миссис Керквелл на своем посту, как обычно.

– Она похожа на древний монумент, как и ее муж. Никогда не забуду их – они были первыми, кого я увидела, когда впервые вошла в этот дом. Сколько воды утекло с тех пор, Девина!

– Я все хорошо помню. Я сразу подумала, что никогда не видела женщины, которая так бы не походила на гувернантку, как вы.

– Ты всегда умела делать комплименты, дорогая. И надо же, настал день, когда ты сама тоже решила стать гувернанткой! А какова судьба вашей школы в Африке?

Я рассказала ей об успехах и замужестве Лилиас.

– Значит, вы обе нашли себе мужей. В конце концов, быть замужем не такое уж скучное занятие.

– Но ведь и вы нашли, – откликнулась я. Ненадолго мы замолчали, подавленные горестными воспоминаниями.

– А старые слуги остались? – спросила я.

– Только Керквеллы, а всех девушек сменили новые.

– А Восперы?

– Их здесь больше нет. Вместо них Бейнсы, он и она. Работают на конюшне, конечно. Она помогает по дому, он – хороший надежный человек. Правда, я теперь не часто пользуюсь экипажем.

– А что случилось с Восперами?

– Они предпочли большой мир. Хэмиш завел свое дело. Занялся скачками. Я слышала, делает деньги.

– Он всегда был о себе очень высокого мнения.

– Вероятно, сумел убедить в нем и других.

– Вы видите его?

– Время от времени. Он заходит повидаться с Керквеллами. Наверно, ему нравится показывать, каким он стал господином, и вспоминать былые деньки.

– Не слышали чего-нибудь об Элен Фарли?

– Элен Фарли? О…

– Она работала здесь. Именно ее безуспешно пытались разыскать во время судебного процесса.

– Верно, Элен Фарли, женщину, которая исчезла без следа.

– Ниниан говорил, что Элен могла подтвердить мой рассказ – вы наверняка помните – что именно она попросила меня купить яд, но ее так и не нашли.

Зилла наклонилась вперед и накрыла своей худой рукой мою.

– Не думай об этом, дорогая, – сказала она, – все прошло и быльем поросло. Так я говорю сама себе. Нет смысла ворошить минувшее.

– То, что было, не стало для меня прошлым, Зилла. И никогда не станет. Всю жизнь мне придется провести в страхе, что найдется кто-нибудь, кто напомнит мне о прошлом и поинтересуется, в самом ли деле я невиновна.

– О нет. Все позади. Люди склонны забывать.

– Хотелось бы мне, чтобы так было.

– Что за мрачный разговор! Я думаю, твой Ниниан душка, ведь верно? Он же в самом деле любит тебя. Благодари судьбу – ты никогда не узнала бы его, не случись той беды. Ведь это можно считать утешением? Он тебя очень любит, иначе не поехал бы в Южную Африку разыскивать тебя.

– Вы правы.

– Но это же чудесно. Забудь обо всем другом.

– Я пытаюсь. Есть еще кое-что, о чем я хотела сказать вам, Зилла. У меня будет ребенок.

– В самом деле? Это великолепно! Ты должна будешь показать его мне.

– Но пока он еще не появился на свет.

– У меня мало времени, но я намерена дожить до того часа, когда ты принесешь его сюда.

– Что вы имеете в виду?

– Ничего, болтаю всякую чепуху. Опять этот старый противный кашель. Время от времени он нападает на меня. Я так рада узнать, что ты счастлива и у тебя будет дитя. А Ниниан рад?

– Очень.

– Я тоже. Просто чудо, что для тебя все обернулось так замечательно.

Разговор с Зиллой вдохновил меня, и в продолжение его я часто забывала, что в физическом отношении Зилла стала тенью той, какою была когда-то.

Я получила письмо от Джейн, сестры Лилиас. Она приглашала приехать и пожить у них несколько дней. Она очень хотела повидать меня и все узнать о Лилиас из первых рук. Возможно, я смогу приехать вместе с супругом. Нам будут рады обоим.

Я могла понять стремление семьи послушать человека, который был рядом с Лилиас во время осады, и решила поспешить с поездкой, пока из-за беременности это не станет слишком затруднительно.

Вскоре такая возможность представилась. Ниниану нужно было ехать по делам в Лондон. Он хотел, чтобы я была рядом с ним, но я решила те несколько дней, пока не завершатся дела в Лондоне, провести в доме викария. Итак, мы уехали вдвоем, и я вскоре оказалась в Девоншире.

Мне пришлось пересказать Джейн все подробности, какие только я смогла вспомнить, начиная с переезда в Африку и вплоть до осады и кончая нашими бракосочетаниями. Джейн и ее отец слушали очень внимательно и время от времени задавали мне вопросы.

Конечно, их очень интересовал Джон Дейл, и я рассказала, какой он замечательный молодой человек и как они с Лилиас любят друг друга. Глаза викария туманились слезами, а Джейн без всякого стеснения уронила несколько слезинок себе на грудь.

– Когда потрясения завершатся, – сказала я, – Лилиас очень хотела бы принять вас у себя как самых дорогих гостей. А может статься, она и сама приедет в гости.

– Мы должны поехать к ней, – твердо заявила отцу Джейн.

Снова и снова я рассказывала им об осаде и наших первых впечатлениях. За разговорами подошло время спать.

На другой день пришла записка от миссис Эллингтон. Она прослышала, что я у викария, и просила навестить ее до отъезда. Ее интересовали новости о Майре.

Я поехала к ней.

– Майра была ужасно подавлена смертью своего любимого Роже, – говорила я. – Его застрелил какой-то сумасшедший.

Я предполагала, что миссис Эллингтон не знает правды, но не считала своим долгом раскрывать ее.

Бедняжка Майра – миссис Эллингтон недоумевала, почему она не вернулась домой вместе со мною.

– Майра устраивает свой дом там, – сказала я. – Она как будто попривыкла к новому месту. А кроме того, там есть Пауль.

– Приемный сын незабвенного Роже. Он рассказывал нам о мальчике.

И вновь я ничего не стала объяснять. Миссис Эллингтон не нужно было знать даже капельки правды.

– Я понимаю, но не лучше ли было бы привезти сюда мальчика. Я хотя бы взглянула на сына Роже. Он мог получить здесь образование. Так для него было бы лучше.

– Видите ли, его дом там. Он там родился и вырос.

– Но здесь ведь гораздо лучше.

Я не намеревалась оспаривать мнений миссис Эллингтон, но тут не выдержала.

– У Майры очень большой дом, и ей нравится вести его. Она привыкла к дому, а сейчас ее главная забота – мальчик. Он помогает ей пережить трагедию. Она перенесла ужасный удар.

– А эти людишки, осмелившиеся бунтовать… и, трудно даже вообразить, Майра среди них.

– Вы говорите про буров?

– Смею надеяться, что война уже закончилась. Все утверждают, что она не может затянуться надолго.

Миссис Эллингтон задала мне множество вопросов, и, как могла, я постаралась удовлетворить ее любопытство; думаю, после нашего с нею разговора она более или менее примирилась с отсутствием Майры.

Миссис Эллингтон поблагодарила меня за визит и высказала надежду, что я найду до отъезда чуточку времени, чтобы еще раз повидаться с нею. Она добавила, что будет настоятельно просить Майру приехать в Англию и повидаться с родителями и что они уезжают отсюда.

Я зашла к Китти и сразу поняла, что она ждала меня.

– Здравствуй, Китти, как поживаешь?

– Вышла замуж, мисс. Его зовут Чарли, и он работает на конюшне. Наш дом совсем рядом. У меня маленький ребенок.

– Это замечательно, Китти.

– Я должна кое-что вам сказать, мисс Девина. Не знала покоя себе с тех самых пор.

– О чем ты, Китти?

Она кусала губы и смотрела куда-то вбок.

– Может быть, зайдешь в дом викария? Я буду там еще два дня.

– Хорошо, мисс. Когда?

– Завтра днем.

– Хорошо, мисс, я приду.

– Очень мило с твоей стороны, Китти. Какое счастье, что у тебя есть ребенок. Просто замечательно!

– Это хорошенькая девочка.

– Я должна увидеть ее, прежде чем уеду.

На следующий день Китти зашла к викарию. Я предупредила Джейн о ее приходе и намерении сказать мне что-то важное, поэтому Джейн оставила нас одних в небольшой комнате, в которой викарий принимал своих прихожан.

Китти заговорила с порога:

– Я мучилась этой тайной, потому что мисс Лилиас не велела никому ее открывать. Я обещала и держала данное слово.

– А в чем дело?

Китти кусала губы и явно колебалась. Затем, наконец, решилась:

– Это случилось, когда вы в прошлый раз упали с лошади.

– Я помню. И у вас вырвалось мое настоящее имя.

– Да. «Мисс Девина», – крикнула я, потом готова была убить себя за такую неосторожность. Но что сказано, то сказано. Я испугалась, что лошадь потащит вас. Было так страшно.

– Я помню тот случай.

– Ну а мистер Лестранж был рядом… и слышал.

– Верно. Я допускала мысль, что он разобрал имя.

– Он был такой приятный добрый джентльмен. Всегда скажет словечко доброе, улыбнется. Честное слово, кроме Чарли, я никого… вы понимаете, о чем я. Я не хочу, чтобы что-то встало между мною и Чарли. С той поры я ни разу ни на кого не взглянула.

– Значит, вам… приглянулся мистер Лестранж?

В моем мозгу всплыл двор перед школой, на дворе стоит Грета Шрайнер и улыбается Роже Лестранжу. Я тогда почему-то вспомнила о Китти. Значит, он и Китти совратил, подумала я, совратил, чтобы через нее добыть сведения обо мне. Китти была привлекательной девушкой и, как однажды заметила Лилиас, относилась к породе тех, кто не умеет сказать «нет». Чем же он ее искусил? Каким-то обещанием, уверенностью в своей неотразимости?

– Он много спрашивал о вас и всяком прочем… о том, как умер ваш отец и как вас тогда обвинили.

– Понимаю.

– Я сказала, что видела ваш портрет в газете. Два раза сказала. Я тогда вырезала его и попросила одного человека прочитать мне, что написано в газете. Я сохранила вырезки… а он очень заинтересовался, и я показала их ему. Он взял, сказал, что хочет почитать. И не вернул вырезки. Мне очень стыдно. Только сделав это, я поняла, что не имела права. Но он был такой обходительный, я знала, что ничего не случится от того, что он узнает… Так ведь и было? Он всегда к вам хорошо относился.

Я молчала. Просто сидела и слушала.

– Я знала, что так и будет, но я обещала никому не говорить про вас, а тут взяла и сказала. Он был мужчиной, который мог вытянуть из девушки что угодно, если захочет. А вы и мисс Лилиас были так добры ко мне…

– Все в порядке, Китти, – сказала я. – Все кончилось, и он умер.

– Да, я слышала. Меня это потрясло, такой красивый мужчина.

– Ты не должна больше думать о красивых мужчинах, Китти, кроме, конечно, Чарли.

Она, как ребенок, пожала плечами и улыбнулась.

– Ох, как я рада, что все в порядке, – сказала она. А я не могла забыть, что нарушила слово.

Я расспросила Китти о ребенке и Чарли, прогулялась до домика у конюшни, чтобы посмотреть на девочку. Сказала Китти, что тоже стану матерью. В ее глазах сияла радость. У Китти было доброе сердце, и я понимала, что с ее плеч свалилось тяжкое бремя.

Ее в самом деле угнетала измена данному слову. Но теперь она призналась в содеянном и была прощена.

Я вернулась в Эдинбург и несколько следующих месяцев прожила в полном счастье. Я ни о чем не думала, кроме как о своем ребенке. Пока могла, довольно часто навещала Зиллу. Меня удивил ее интерес к предстоящему появлению ребенка на свет.

Однажды на выходе из дома я столкнулась с Хэмишем Воспером. Он был одет по моде в коричневый костюм в клетку, в петлице пиджака красовалась гвоздика. С преувеличенной любезностью он снял с головы шляпу и раскланялся со мной: я обратила внимание, что его черные волосы напомажены.

– Неужели мисс Девина? Честное слово, вы выглядите как нельзя лучше! – Он оценивающе, как мне показалось, оглядел меня.

– Спасибо, – сказала я.

– Все в порядке? – продолжал он.

– Да, в полном.

– Нам с вами одинаково повезло. – Он подмигнул.

– А ваши дела явно идут в гору.

Он залихватски хлопнул себя по бедру.

– Не жалуемся, не жалуемся.

– Ну что же, успехов вам.

Я была рада уйти. Хэмиш остался для меня таким же отталкивающим типом, каким был, когда сидел на кухне и с хитрым выражением на лице разглядывал служанок, теребя длинные черные лохмы, падавшие ему на плечи.

Мой сын родился в мае 1902 г., и именно в этом месяце кончилась, наконец, война в Южной Африке, после чего в Ференигинге был подписан мирный договор, по которому буры лишились своей независимости.

Мне очень хотелось узнать, как дела у Лилиас. Несомненно жизнь ее стала гораздо легче.

Дни мои были заняты сыном. В честь отца Ниниана мы назвали его Стивеном; деда и бабку так очаровал внук, что, как мне казалось, они почти простили мне мое незадачливое прошлое.

Что до меня, то в этот период моей жизни я сумел а забыть все, случившееся со мной когда-то.

Я показала мальчика Зилле. Она была в восторге. Прежде я мысли не допускала, что у нее может появиться интерес к детям. Зиллу полностью изменила болезнь. Раньше она все время жила ожиданием приключений, приятно возбуждавших ее; теперь же часто казалась мне человеком, смирившимся с судьбой.

Я не ожидала, что счастье может быть таким огромным, когда в основании его трагедия, без которой это счастье было бы невозможно. Я хорошо запомнила слова Зиллы: если бы не тот кошмар в прошлом, я никогда не встретила бы Ниниана. Значит, Стивен не появился бы на свет.

Я отправила Лилиас письмо с подробным рассказом о своем чудесном ребенке, а вскоре после окончания англобурской войны получила от нее ответ. Она тоже ждала ребенка. Связь между нами стала, казалось, еще прочнее. Мы вместе пережили тяжелые времена и вместе обрели счастье.

Счастье – довольно хрупкая вещь, но теперь, когда у меня были Ниниан и Стивен, я чувствовала себя в безопасности.

Шли месяцы. Стивен начал улыбаться, потом, ползать, потом проявлять признаки сообразительности. Он полюбил Зиллу. Ему нравилось сидеть у нее на коленях и смотреть на ее лицо. Его поразили рыжие волосы Зиллы. Она продолжала уделять массу времени своей внешности. Всегда была умело подкрашена, и глаза ее под темными бровями до сих пор лучились. Порою мне казалось, что она вовсе не больна – только исхудала.

Однажды мы услышали поразительную новость: Хэмиша Воспера убил в драке конкурент. Намекали на причастность к преступлению некоей эдинбургской мафии.

Затем выяснилось, что в течение некоторого времени шла борьба между двумя соперничавшими бандами – причем обе занимались нечистоплотными делами – и Хэмиш, возглавлявший одну из банд, стал жертвой второй. Такие люди, говорилось в прессе, позорят честный город Эдинбург.

Бандитов подозревали не только в том, что с помощью наркотических средств они предопределяли победителей на скачках, не давая выиграть более резвым лошадям со стороны, но и во многих других преступлениях.

«Мы не хотим, чтобы в Эдинбурге заправляли бандиты, – написал один журналист. – Смерть Хэмиша Воспера – это символ возмездия свыше, обрушившегося на одного из наших недостойных граждан».

Узнав о происшествии, я зашла проведать Зиллу. На лице миссис Керквелл, которая открыла мне дверь, было написано плохо скрытое торжество.

– Я всегда знала, что Хэмиш Воспер плохо кончит, – сказала она. – Не хочу говорить плохо о мертвом, но хозяину следовало выгнать Хэмиша много лет назад, когда он путался с той служанкой. Уже тогда было ясно – это не к добру. Я еще сказала мистеру Керквеллу: «Он пошел по дурной дорожке, помяни мое слово». В те времена он одевался как попугай и вел себя развязно. «Ох, он выбрал дурную дорожку, помяни мое слово,» – сказала я. Ужасно думать, что он жил здесь, был, можно сказать, одним из нас, словно ни в чем таком не замешан. А после вашего отъезда он частенько сюда заглядывал, даже заходил повидать миссис Глентайр… Никогда не могла понять, зачем она ему это позволяет.

Я поднялась к Зилле. Она неплохо выглядела. Не сглазить бы, мелькнуло у меня в голове.

– Сегодня я себя прекрасно чувствую – почти как когда-то, – сказала она.

– Вы и выглядите хорошо. Читали сегодняшние газеты?

– Конечно. Ты о Хэмише?

– Весьма неприятно, ведь он жил здесь, и мы все его знали.

– Да.

– Мне он никогда не нравился, но представить его мертвым…

– Такое случается. У меня было ощущение, что он ведет опасную игру, ну а когда ты так живешь, не следует надеяться на другой конец.

– Вы что-нибудь знали..?

– Да нет, только догадывалась. Он был из породы людей, предпочитающих скользкие пути. Как говорится, любитель играть с огнем. Вот и сгорел.

– Вы, должно быть, видели Хэмиша совсем недавно. Я встретила его возле дома.

– Он заходил сюда. Ему нравилось показывать Керквеллам, как он преуспел. Глупый человек. Наглядный урок всем нам, Девина.

Меня удивило отношение Зиллы к этой смерти. Но ведь Зилла всегда меня удивляла. Ниниан был краток:

– Война бандитских шаек. Такое порой продолжается годами. Правда, никто не предполагал, что местом боев станет Эдинбург. Хотя никакой город от этого не застрахован. Будем надеяться, что теперь война кончилась… здесь по крайней мере.

Здоровье Зиллы продолжало улучшаться. Она пребывала в прекрасном настроении. Я виделась с нею все чаще, потому что она очень радовалась обществу Стивена.

Я хорошо запомнила разговор, случившийся у нас с нею в одно из моих посещений. Стивен играл в углу комнаты, а мы обе наблюдали за ним.

– Он просто чудесный ребенок, – вдруг сказала Зилла. Я никогда не думала, что захочу иметь детей. Но теперь, смотря на него, я понимаю, что очень многое потеряла.

– Но вы же можете снова выйти замуж. Она иронически улыбнулась.

– Поздновато думать об этом.

– Кто знает. Вам ведь гораздо лучше. Вы можете полностью излечиться. Вам совсем немного лет, и вы очень красивы.

Она от души рассмеялась.

– Временами я беспокоюсь за Стивена, – переменила я тему.

– Беспокоишься? Но с ним же все в порядке, разве нет?

– Я не о его здоровье. Я боюсь, вдруг люди начнут говорить о нем гадости.

– Какие гадости?

– Кто-нибудь может вспомнить, что его мать обвиняли в убийстве… вспомнить, какое решение вынес суд.

– Это все осталось в прошлом.

– Прошлое не исчезает, Зилла, оно рядом. Как себя должен чувствовать человек, узнав, что его мать, возможно, убийца?

– Стивен никогда не будет так думать.

– Что ему помешает? Вопросы возникают и требуют ответа.

– У тебя очень мрачные мысли.

– Но они истинны, Зилла.

– К тому времени, когда он станет взрослым, люди все забудут.

– Найдутся те, у кого хорошая память. Не так давно одна женщина вспомнила про Мадлен Смит, а ведь ее дело слушалось пятьдесят лет назад.

– Дело было очень громким.

– Мое тоже наделало много шума.

– Ты должна перестать тревожиться. У Стивена все будет в порядке.

Она говорила с верой в собственные слова, но я видела, что мои тревоги заставили ее задуматься. Она знала, что я права.

Я рассказала ей про Роже Лестранжа. Про то, как через Китти он выведал, кто я такая; как заполучил вырезки из газет с описанием судебного процесса по моему делу; как собирался использовать меня в случае необходимости – переложить свою вину на меня, указав, что человек, обвинявшийся в убийстве, способен попытаться совершить преступление еще раз.

Зилла была потрясена.

– В это трудно поверить, – прошептала она.

– И тем не менее это так. Теперь вы понимаете, о чем я тревожусь? Прошлое будет со мной всю мою жизнь.

Несколько секунд она молчала, глядя перед собой невидящими глазами. Затем взяла мою руку и крепко сжала ее.

– Ты должна забыть все свои тревоги, – медленно проговорила она. – Ничто не омрачит жизни твоей и Стивена.

Спустя некоторое время я зашла к Зилле, и миссис Керквелл сообщила, что Зиллы нет дома. Новость поразила меня.

Поджатые губы миссис Керквелл выражали неодобрение.

– Она нездорова, – говорила миссис Керквелл, – и я ей сказала это. «Безумие даже думать об улице, не то что выходить, миссис Глентайр,» – сказала я. – Она как следует укуталась, но выглядела не лучшим образом. И такая худая! По одежде это сразу видно.

– Почему она вышла из дома? Она же несколько недель не выходила на улицу, или я ошибаюсь?

– Она выходит, только когда получает письмо. Только по таким дням.

– Значит, она получила письмо?

– Да, время от времени приносят письмо, и тогда она уходит из дома.

– Надеюсь, ей не станет хуже. Правда, в последние дни она выглядела лучше.

– Вы правы, но я все равно тревожусь. Если бы вы пришли раньше, миссис Грейнджер, то могли бы пойти вместе с нею.

– А вы не знаете, куда она отправилась?

– Если по правде, то знаю. Я случайно услышала, как она приказывала кэмбену, куда ехать. Но это еще одна загадка. Я сказала: «А почему Бейнс не может вас отвезти?» Она ответила, что не хочет обременять его. А он был тут наготове с экипажем.

– Странно. Вероятно, она отправилась недалеко.

– В одно место под названием «Ковен».

– «Ковен»? Это не маленькое кафе на Уолтер-стрит?

– Точно оно, маленькое и закрывается рано. Но я беспокоюсь о миссис Глентайр. Она показалась мне чем-то выбитой из колеи.

– Понимаю, – сказала я.

Я вышла из дома и направилась на Принсис-стрит.

Зилла, должно быть, решила выпить чашку чая, ведь «Ковен» – это кафе. Я решила, что ей просто захотелось побыть вне четырех стен. В конце концов затворничество надоедает. Оно тем более мучительно для людей, которые любят общество и веселье. Я представила, как Зилла нанимает кэб до кафе, выпивает чашку чая с кексом… и возвращается домой. Небольшая прогулка, ничего больше.

Но ведь Зилла очень слаба. Что если пойти в «Ковен» и проверить, не случилось ли с нею чего. Я тоже могу выпить с нею чашку чая за компанию. Я даже подумала, не стоит ли предложить Зилле время от времени совершать эти маленькие вылазки вместе. Если она будет хорошо себя чувствовать, это пойдет ей только на пользу.

Я подошла к «Ковену». В витрине крохотного кафе были выставлены кексы домашней выпечки. На стекле я прочла надпись «Завтраки и чай».

Найдя щель между кексами, я заглянула внутрь и сразу увидела Зиллу, но не одну. С нею сидела какая-то женщина.

Я внимательно посмотрела на Зиллу, а затем – на ее визави. Она показалась мне чем-то знакомой. Потом она повернулась, и я отчетливо разглядела ее лицо.

Это была Элен Фарли.

Я не могла отвести от нее глаз. И тут Зилла посмотрела в окно. Наши глаза встретились.

Зилла слегка прищурилась, к щека ее прилила кровь.

Я повернулась и пошла прочь.

Дома я сразу закрылась у себя в комнате.

Значит, Зилла уходит из дома, чтобы встречаться с Элен Фарли, основной свидетельницей по моему делу, которую так и не удалось разыскать.

Что же это значило? Что могло значить?

Я не находила себе места. Хотела все рассказать Ниниану. Вспомнила, сколько сил он потратил, чтобы найти Элен Фарли, и все напрасно. Если бы она могла подтвердить суду, что попросила меня купить мышьяк, процесс мог пойти совсем в другом направлении. Ее показания объяснили бы, почему в регистрационной книге появилась запись, сыгравшая в моей жизни такую роковую роль.

В ушах у меня стояли слова Ниниана: «Если бы только нам удалось отыскать эту женщину!»

Как нарочно, Ниниан в этот вечер допоздна работал над очень срочным делом. За день до этого он принес домой несколько фолиантов в надежде найти прецедент, который мог бы использовать в суде. Он очень хотел убедиться в одном правовом нюансе.

Конечно, я должна сказать ему о том, что видела Элен! А вдруг я ошиблась. Вдруг это другая женщина, очень похожая на Элен? Мне нужно было подойти к ним. Почему я сделала такую глупость – повернулась и ушла? Я была сбита с толку… потрясена… не могла прийти в себя от неожиданности.

Но меня видела Зилла. Она показалась мне очень испуганной. Наверняка то была Элен Фарли. Однако сомнения не вовсе покинули меня. Могу ли я доверять своим глазам?

Я уже лежала в постели, когда вернулся Ниниан. Он выглядел крайне усталым. С утра ему предстояло идти в суд. Расскажу ему завтра вечером, решила я… а сначала повидаю Зиллу.

Утром я была там. Миссис Керквелл встретила меня в холле.

– Ей очень плохо, – сказала она. – Я послала за доктором. Он будет с минуты на минуту. Это все вчерашняя прогулка. Она вернулась домой еле живая.

– Она приехала одна?

– О да. Кэбмен постучал в дверь и помог мне. Сказал, что, на его взгляд, госпоже нехорошо. Я сразу уложила ее в постель и сказала, что вызываю доктора. Но она запретила, потому что утром ей якобы должно полегчать.

– Но этого не произошло?

Миссис Керквелл покачала головой.

– Поэтому я без спроса послала за доктором. Решила, так будет лучше.

– Я уверена, что вы поступили правильно. Я поднимусь к ней наверх.

Зилла лежала, утонув в подушках и, как мне показалось, дышала с большим трудом.

– Здравствуй, Девина, – сказала она. – Не могу много говорить. Трудно дышать.

Я подошла и присела на край кровати.

– Зилла, скажите мне…

Она показала рукой в сторону стола, на котором лежал довольно пухлый и больших размеров пакет.

– Это – тебе, – выговорила она, – там еще один.

Я увидела рядом с большим пакетом другой, поменьше. На обоих было написано мое имя.

– Ты прочитаешь их… когда я уйду.

– Уйдете? Куда уйдете?

Она улыбнулась.

– Я имею в виду большой пакет. Маленький можешь прочесть, вернувшись домой.

– Вы так таинственны.

Она подняла руку и слабо пошевелила пальцами.

– Ты поймешь. Увидишь сама.

– Вам стало хуже, – сказала я. – Не следовало выходить из дому вчера.

– Следовало… сама увидишь.

– Мне ничего не привиделось? Я не могла поверить глазам.

– Ты все поймешь. Я должна была пойти.

Я услышала шаги на лестнице. В дверь постучали, и вошла миссис Керквелл вместе с доктором.

– Говорят, вы сегодня не в лучшей форме, миссис Глейнтайр, – сказал он.

Миссис Керквелл многозначительно посмотрела на меня. Ее взгляд настаивал, чтобы я ушла.

Я спустилась по лестнице в полном смятении. Я не ошиблась. Зилла была с Элен Фарли. Что же это могло значить?

В руке у меня было два пакета, большой и маленький. Зилла сказала, что маленький я могу вскрыть дома. Я прошла в гостиную, чтобы дождаться, когда доктор уйдет, распечатала маленький пакет и начала читать.

«Дорогая Девина!

Я без конца думала о тебе, особенно после твоего возвращения. Тебе очень многое нужно узнать, и ты узнаешь. Я не раз готова была все тебе рассказать, но так и не решилась. Не хватало мужества. Но ты все узнаешь, и ждать тебе осталось недолго.

Я знаю, что дни мои сочтены. Доктор не скрыл этого от меня. Я попросила его сказать мне правду. Я не желаю пребывать во мраке неведения. Лекарства от моей болезни не существует. Мне отведен день… неделя… месяц. Не слишком много. Кому знать это лучше меня?

Я хочу, чтобы ты прочла написанное мною. Мне потребовалось немало времени, чтобы все изложить. Я закончила свое послание некоторое время назад, когда узнала, насколько серьезно больна. Но время еще не пришло, тебе придется подождать. А когда все узнаешь, то все поймешь.

Я не думала, что так полюблю тебя. Я счастлива твоим счастьем с Нинианом. Он хороший человек и по-настоящему тебя любит. Он доказал свою преданность, и любая женщина была бы благодарна за это.

Итак, будь счастлива. Ничто не должно помешать тебе, Ниниану и маленькому Стивену прожить прекрасную жизнь. Только этого я желаю тебе. Но умоляю тебя – не открывай большой пакет, пока я не умру. Я знаю, ты вправе это сделать раньше, но я эгоистична… и прошу, чтобы ты немного подождала.

Любящая тебя Зилла».

Я перечитала письмо. Мне очень хотелось вскрыть второе, но я сдержала свой порыв.

Я не смогла задать Зилле вопрос, который вертелся у меня на языке. Почему Элен Фарли была с Зиллой в кафе? Зилла была взволнована, получив письмо скорее всего от Элен. Она всегда уходила из дома, получив очередное письмо. Зачем ей нужно было встречаться с Элен Фарли?

Дверь отворилась, и в гостиную вошли миссис Керквелл и доктор.

Я вскочила. Доктор выглядел очень мрачно.

– Она очень плоха, – сказал он. – Боюсь, следует готовиться к худшему. Сейчас она отдыхает. Проспит весь день. Дыхание крайне затрудненное. Я немедля пришлю сиделку. Сегодня ничего не случится, поскольку она будет все время спать. Но вам следует быть начеку.

– Мы знали, конечно, доктор, что госпоже стало гораздо хуже, – сказала миссис Керквелл.

Он кивнул.

– Я загляну завтра утром. Дайте ей поспать. Это лучшее для нее лекарство.

Миссис Керквелл проводила доктора до двери и, вернувшись, сказала:

– Было глупостью с ее стороны выходить из дому. Мне бы надо было сказать ей то, что я уже говорила ей раз двадцать.

– Ну что же, миссис Керквелл, мне оставаться здесь не имеет смысла. Но я хотела бы взглянуть на нее, прежде чем уйду.

– Только в щелку. Не разбудите ее.

Я поднялась наверх, по-прежнему сжимая в руках пухлый пакет. Посмотрела на Зиллу. Она все так же лежала среди подушек. Наверно, так ей легче дышать, подумалось мне. Она не шевелилась, тонкие белые руки недвижно лежали поверх одеяла.

Зилла крепко спала.

Больше поговорить с ней я так и не смогла. Зилла умерла спустя три дня.

Я была очень опечалена тем, что никогда больше не увижу ее, никогда больше не поговорю с ней.

В день ее кончины я зашла, как обычно, утром.

В другие дни перед смертью я тоже заходила, но Зилла либо лежала без сил, либо пребывала в полудреме.

Меня не удивило, когда, подходя к дому, я увидела закрытые ставни.

Передо мной была обитель скорби и печали.

Я вскрыла конверт и прочла следующее:

«Моя дорогая Девина!

Я собираюсь поведать тебе обо всем, что было. Я обещаю, в согласии с известной формулой, говорить тебе правду, всю правду и только правду. И собираюсь открыть тебе ее по-своему, поскольку мне важно, чтобы ты поняла, как все случилось, и не теряю надежды на то, что ты не будешь судить меня чересчур строго.

Представь себе девушку, у которой почти ничего нет. Не хочу вдаваться в подробности своего происхождения, но они отталкивающи. Я была грустным, забитым ребенком. У меня была мать, я ее единственное дитя. Мой отец, кажется, всегда был пьян. Я не могу вспомнить его в другом состоянии. Каждый заработанный пенни он оставлял в забегаловке. Жить означало бороться за существование. В доме не всегда хватало еды. Мать умерла, когда мне исполнилось четырнадцать лет. После этого я убежала из дома.

Не хочу утомлять тебя пересказом событий своей жизни, но в конце концов я оказалась в грязноватых меблированных комнатах, сдававшихся в доме возле Тотенхэм Карт-роуд. Единственным моим достоянием были рыжие волосы и внешность, благодаря которой меня замечали окружающие. К этому времени я уже поняла, что именно этим я могу воспользоваться для собственного блага, и, как только подвернулся случай, – воспользовалась.

В этой гостинице я заинтересовала одного мелкого театрального агента и получила через него одну или две незначительных роли. Актрисой я оказалась не слишком талантливой. Успехом пользовалась только моя внешность.

Этот период моей жизни не заслуживает внимания, поэтому я его опущу. Наконец, я попала в ансамбль «Веселых рыжеголовых» и начала выступать с ним в мюзик-холлах.

С этим ансамблем я и попала в Эдинбург. Здесь-то все и началось. Мужчины приходили в театр, чтобы поглазеть на девушек. Они караулили нас возле двери на сцену. Ты можешь себе представить, как это бывает, и однажды пожаловал Хэмиш Воспер.

Я знаю, как он тебе неприятен. Ты всегда к нему плохо относилась. Но в нем было нечто, привлекавшее определенных женщин. Он был самонадеян, себялюбив, но в нем чувствовалась мужская сила. Он считал себя неотразимым для женщин и каким-то образом умел убедить их в этом; на какое-то время и я подпала под его обаяние. Он приходил в театр каждый вечер, а после представления мы проводили время вместе.

Он рассказал мне о своем хозяине – джентльмене строгих правил и очень религиозном, но при всем том склонном позволять себе время от времени некоторые вольности. Хэмиш утверждал, что держит хозяина в узде, поскольку знает, на что тот способен. У него больная жена, говорил Хэмиш, и уже не один год между хозяином и ею ничего нет, а это для него невыносимо. Поэтому он и позволяет себе шалости. Хозяину было известно, что Хэмиш все знает, поэтому он доверил ему роль сводника, а взамен закрывал глаза на все проделки своего кучера.

Это меня заинтриговало… и однажды вечером Хэмиш представил меня твоему отцу.

Тот пригласил меня отужинать, и мы сразу понравились друг другу. Твой отец был любезным господином, я таких не часто встречала на своем пути. И могу сказать, он очень увлекся мною, что не осталось без ответа с моей стороны, вскоре мы начали останавливаться в отелях. Риск был велик из-за его высокого положения. Мне казалось, наша связь не протянется долго, но он все сильнее влюблялся в меня, проявляя несколько старомодную сентиментальность.

Хэмиша это очень забавляло, и у него родилась идея. «Ты должна войти в его дом, – сказал он однажды. – Я знаю, как это сделать! Ты можешь изобразить гувернантку. В доме растет девочка». Я очень смеялась – ничего себе гувернантка! «Рыжеголовым» пора было уезжать из Эдинбурга. Нас время от времени освистывали. Мы уже давно поняли, что не устраиваем даже Вест-Энд. Поэтому и колесили в провинции. Я мечтала о хорошем доме, мечтала прекратить вечные странствия из города в город, поэтому и согласилась стать гувернанткой.

Клянусь, я не знаю, как Хэмиш все устроил. Я не имела представления, что в доме уже есть гувернантка и что от нее придется избавиться. Я бы отказалась, а может, только думала, что отказалась, если бы знала. Видишь ли, я хотела быть совершенно честной. И в тот период меня частенько охватывало отчаяние.

Итак, Лилиас уволили, и Хэмиш предложил твоему отцу взять меня в услужение в качестве гувернантки. Сама видишь, как увлечен он был мною, коль скоро согласился с предложением кучера.

Я сразу взялась за тебя, зная, конечно, что ничему научить тебя не сумею. Ты уже получила хорошее образование – я на такое и рассчитывать не могла, но я находила свое новое положение забавным, и, кроме того, это было гораздо лучше, чем вместе с «Веселыми рыжеголовыми» выступать перед публикой, которая с каждым разом вела себя все агрессивнее по отношению к нам.

Затем твой отец попросил меня стать его женой. Я не могла поверить в свою удачу. Прежняя жизнь оставалась позади. Такой шанс упустить я не могла. Впереди меня ждал комфорт, ждало обожание со стороны влюбленного пожилого человека. Это казалось слишком хорошим, чтобы быть правдой.

Я оказалась сильнее вовлеченной в борьбу, чем ожидала. Забыла Хэмиша. Я хотела иметь надежный дом и перспективу провести остаток дней в благополучии. Хотела стать хозяйкой дома. А Хэмиш, как был, так и остался кучером.

Он был разочарован. Кому принадлежала идея? Кто оказался в выигрыше? Только не он. И он разработал хитроумный план. Поставил целью жениться на мне и стать хозяином дома. Я пришла в ужас, сразу увидев возможные катастрофические последствия. Мне очень нравилась моя новая жизнь, я любила своего мужа и приемную дочь. Мне нравилось все без исключения. И допустить к моему счастью Хэмиша было никак нельзя. Однако он затеял свою игру и твердо решил выжать из нее наибольший выигрыш.

Об остальном ты можешь догадаться. Сопротивляться я не могла. Хэмиш сохранил известную власть надо мной. Я знала, что у него на уме. Мне следовало разоблачить его. Следовало признаться в связи спим. О, много чего мне следовало бы сделать!

Девина, ты представить себе не можешь, как много значили для меня уют этого дома, ничем не обремененная жизнь и все остальное. Этого не понять никому, кто не прошел такую же школу жизни, как я. Я не прошу прощения. Его для меня не существует. С первого шага ступив на скользкую тропу, я лишилась, как мне тогда казалось, возможности выбирать.

Итак, Хэмиш замыслил преступление. Мы избавляемся от твоего отца. Затем мне предстоит год траура. Хэмиш обещал утешать меня все это время. Затем я выхожу за него замуж. Со своей стороны, я добиваюсь, чтобы прежний муж завещал свое состояние мне. Мы не собирались оставаться в Эдинбурге. Люди сделали бы большие глаза при известии о бракосочетании кучера и бывшей гувернантки. Мы продаем дом и уезжаем в другую страну. Хэмиш продумал все до мелочей.

Элен Фарли – конечно, это не настоящее имя – была подругой Хэмиша. Он ввел ее в дом. На его взгляд, иметь в доме своего человека среди слуг было полезно.

Как ты знаешь, Хэмиш покупал мышьяк для уничтожения крыс. Крысы водились возле ящиков с отходами, и он постарался сделать так, чтобы все их увидели. Затем он заявил, что знает кое-что о мышьяке. Он вообще считал себя человеком, который знает кое-что обо всем на свете. Он предложил отравить твоего отца постепенно, подсыпая яд в портвейн.

Потом произошел скандал из-за тебя и Джеми, и все в доме узнали, что отец угрожал лишить тебя наследства. Знали и о том, что отец выбрал тебе в предполагаемые мужья Алестера Макрея. Если бы ты стала женой Алестера Макрея, то выпала бы из планов Хэмиша, но этого не произошло, и Хэмиш решил подготовить, как он выражался, «запасной выход», если события начнут развиваться непредвиденным образом. Подобно Роже Лестранжу, он решил, что неплохо иметь на всякий случай козла отпущения, и устроил для тебя западню, чтобы в случае надобности переложить вину с больной головы на здоровую. Он сделал из тебя невинную жертву, потому что сама Судьба распорядилась твоей участью – отец категорически воспротивился тому, чего хотела ты: выйти замуж за Джеми.

Хэмиш устроил так, чтобы ты купила яд. Попросить тебя об этом выпало Элен. Прошу тебя поверить, что тогда я ничего не знала. Хэмиш не сказал мне ни слова. Он считал меня чересчур чувствительной, мягкой и сентиментальной и знал, что я люблю тебя. Помнишь вечер, когда я очень поздно вернулась домой? Я провела его с Хэмишем. Мы были в одном местечке за городом. Да, тогда мы были любовниками. Знаю, как ужасно это звучит… и нет смысла просить твоего прощения, ибо вина моя беспредельна. Хэмиш боялся, как бы его не вывели на чистую воду, ведь тогда рушился его план, поэтому мы всегда встречались где-нибудь за городом.

Помнишь ту старую любознательную женщину, что пришла в дом однажды? Как раз тогда мы сильно запоздали и объяснили позднее возвращение поломкой экипажа. А она собиралась сказать твоему отцу, что видела наш экипаж возле гостиницы с дурной репутацией. Она подкараулила нас и видела, как мы выходили оттуда. Все это она хотела сказать твоему отцу. Именно в тот вечер Хэмиш решил вовлечь тебя в грязную игру.

Элен перепугалась, поняв свою роль в замыслах Хэмиша, и быстренько уволилась.

Затем умер твой отец.

План Хэмиша осуществился не полностью. Повторюсь, я не знала, что Элен попросила тебя купить мышьяк. Хэмиш ничего мне не говорил. Бессмысленно каяться и бить себя в грудь. Я была участницей заговора, и мне отводилась вполне определенная роль. Я виновна в убийстве. Но я никак не пыталась использовать тебя. А когда шел судебный процесс, я страдала… честное слово, страдала. Ты можешь спросить, почему же я не призналась в своей вине. У меня не хватило мужества. Меня полностью подмял под себя Хэмиш… хотя в то время я так не считала. У меня было ощущение, что я глубоко увязла в грязной игре и не остается другого выхода, кроме как продолжать ее. Хэмиш считал, что нам следует затаиться, пока все не утихнет само собой. Обвинение, выдвинутое против тебя, нарушило его планы. Тебе было уготовано стать жертвой только в том случае, если наши дела пойдут плохо. Он не хотел рисковать. У твоего отца уже случались приступы, не помню, один или два. Его осмотрел доктор, но ничего не заподозрил. Где-то в голове Хэмиша сидела мысль, что он умнее всех и все получится так, как он задумал.

Ты хорошо знаешь, что было дальше. Тебя арестовали и обвинили в убийстве. Ты пережила это событие как ужасную трагедию. Но прошу тебя, поверь, что и я пережила трагедию. Я хотела рассказать все… признаться. Хэмиш угрожал мне. Он впал в панику. Вся его развязность куда-то улетучилась. Мы все дрожали от ужаса.

Больнее всего меня уязвило то, как с тобой поступили. Я в самом деле надеялась, что смерть твоего отца сочтут естественной. Я перестала спать. Нужно было что-то предпринять.

Под навесом возле конюшни я нашла немного мышьяка, купленного Хэмишем. В пакетике оставалось всего несколько крупинок. Хэмиш не позаботился выбросить мышьяк, ведь крысы были для него идеальным алиби. Я знала, что мышьяком пользуются не только как ядом. Вспомнила человека, знакомого со времен моей работы с «Веселыми рыжеголовыми»; он принимал мышьяк внутрь. По его словам, от небольших доз мышьяка человек чувствует себя моложе.

Я пересыпала остатки мышьяка в другой пакетик и сказала, что нашла яд в комоде и что твой отец как-то признался, будто купил это зелье на континенте.

Я посеяла сомнения. Я знала, что всю жизнь не буду знать минуты покоя, если тебя признают виновной в убийстве.

Услышав приговор, я пришла в бешенство. Я хотела, чтобы тебя оправдали полностью. Я хотела посвятить себя после этого тебе. Я хотела начать все сначала. Но эти идиоты оправдали тебя за отсутствием доказательств.

Однако ты снова была свободна. Я могла только радоваться этому. Я хотела, чтобы тебя освободили, но не представляла, что тебе предстоит жить на положении вечно подозреваемого человека.

Надо мной тяготело проклятье. Я согласилась с замыслом Хэмиша. Нет надобности повторять, что я находилась под полным его влиянием, что у меня была тяжелая юность. Я виновна и прощения себе не нахожу.

Я не радуюсь тому, что получила. Совсем немного осталось от наследства твоего отца, которое казалось мне таким огромным вначале. Хэмишу досталась значительная его часть… а он хотел еще больше. На эти деньги он открыл свое дело, которое в конце концов привело его к гибели. Он шантажировал меня все эти годы. Я так и не стала его женой. Думаю, он понял, что это опасно. Убийц твоего отца не нашли; значит, мог появиться человек, который захотел бы докопаться до истины. Хэмиш продолжал угрожать мне этим, ведь он претендовал на львиную долю добычи.

К тому же была еще Элен. Она регулярно требовала своей доли. Правда, Элен не до конца испорчена. Она тоже считает жизнь здесь слишком опасной и собирается уехать за границу. Я рассказала ей про Африку, где вы с Лилиас нашли временное пристанище. Однако она решила скопить кое-что до отъезда. Она регулярно вытягивала из меня деньги, и сейчас, по моим предположениям, находится на пути к Австралии или Новой Зеландии. Думаю, она получила от жизни хороший урок. Жила в вечном страхе, полагая, что рано или поздно ее найдут. Хэмиш не посвящал ее в свои планы. Она была подавлена не меньше моего, когда мы встречались по поводу денег. Она не была прирожденной преступницей или была ею не более моего. Одержимые желанием завоевать место под солнцем, мы обе понятия не имели, что за это придется платить.

Хэмиш уже не способен никому причинить вреда… скоро то же самое можно будет сказать обо мне.

Я прилагаю к этому письму описание всего, что было. Не хочу, чтобы неприглядные подробности моей жизни стали достоянием широкой публики. Мое описание предназначено только для тебя. Прилагаемое мною письмо ты передашь Ниниану. Он знает, как с ним поступить. Это мое признание. В нем содержатся все необходимые объяснения. Больше посторонним знать не нужно, а с тебя будут сняты все подозрения. И ты не будешь больше оправданной за отсутствием доказательств.

Бог да благословит тебя, Девина. Несмотря на всю мою испорченность, я любила тебя. Ты стала для меня дочерью. Я люблю маленького Стивена и желаю тебе счастья и благополучия. Я хочу, чтобы вся эта грязь больше не пачкала тебя.

Никто теперь не сможет сказать, что дело против тебя закрыто за отсутствием доказательств.

Будь счастлива. У тебя для этого есть теперь шанс.

До свидания, Девина.

Зилла».

Из-за слез я с трудом дочитала послание. Позже я показала его Ниниану.

Он внимательно прочел письмо, а когда поднял голову и посмотрел мне в лицо, я увидела в его глазах радость.

Он встал и взял мои руки в свои. Потом крепко обнял меня.

– Она права, – проговорил он, – теперь мы свободны. Все позади, Девина. Я знал, что мы поступили правильно, вернувшись сюда и снова встав перед лицом испытаний. Здесь эта беда случилась, и здесь она должна была разрешиться.

– Как странно, – сказала я. – Она совершила преступление… а я от чистого сердца люблю ее. Она действительно умела любить, и тем не менее… была способна убивать.

– Жизнь вообще странная штука. Люди странные существа. И она права, когда говорит, что теперь мы можем вкусить счастье. Дело закрыто за отсутствием вины, любимая моя Девина, закрыто навсегда.

Ниниан светился радостью; наверно, и я тоже. Жизнь была прекрасна и казалась еще прекраснее на фоне отползшего от нас мрака. Теперь я могла смотреть вперед без страха. У меня был муж, у меня был сын, а дорогу к счастью расчистила для меня Зилла.