Змей Горыныч (СИ)

Глава 1 Дань Змея

По осени, как и положено, новгородское войско выдвинулось из города для сбора дани. Некогда князь с войском лично обходил каждый год свои земли и собирал столько дани, сколько мог себе позволить, не опасаясь, что крестьяне разбегутся от него. Нынче же для сбора дани были установлены уроки, свыше которых дань взималась лишь в крайних случаях. Дань согласно размерам уроков, хуторяне обязались привозить сами на заставы, погосты и посады, рассыпанные по всей новгородской земле, словно звёзды по небу. На погостах обычно никто не жил, появлялись здесь лишь накануне сбора дани, на заставах всегда была небольшая дружина, численность которой могла меняться в зависимости от ситуации и времени года, посады же были полноценными маленькими городками, где жило не только военное население, но и мирные ремесленники, торговцы и пр. безоружный народец. По своему желанию князь мог объезжать заставы, погосты и посады, или не делать этого. Но в Новгороде среди знати не принято было отсиживаться, и бояре всегда по осени выходили проверить свои владения, а с ними и князь. Почти каждая застава, погост или посад были закреплены за каким-нибудь новгородским боярином. Вместе с боярами и князем в поход отправлялись сопровождающие их городские ополченцы, а с некоторых пор и богатыри, которые собирали дань с земель, отписанных церкви, хоть таких пока ещё было и не много.

После принятия христианства размер уроков вырос во много раз, поскольку знать теперь обладала властью от Бога, и потому в первые годы после крещения Новгорода всегда была опасность народных восстаний или недоплат по урокам. Именно поэтому особенно важно было, чтобы все не наёмные военные силы Новгорода вместе с князем обходили свои земельные владения. В этом году в походе участвовали не только новгородские богатыри со своим воеводой — Вольгой, но и богатыри киевские, которые остались здесь ещё со времён войны с колдунами. Они находились здесь на тот случай, если Усыня со своими чародеями надумает вернуться. Возглавлял их воевода Хотен Блудович — скандинавский воин и крёстный сын киевского боярина — Блуда. Под его началом выступали как киевские, так и новгородские богатыри, среди которых сотник Евпатий со своей сотней вятичей или сотник — Никола из племени северян. Именно Хотена Вольга и отправил на Змеиную заставу, так как тревога не оставляла его с того самого дня, как Новгород покинул Олег Медведь. Уже много месяцев от него не было никаких вестей, совершенно не известно было, что происходит на заставе. О худшем думать не хотелось. Если бы колдуны вернулись, они бы уже начали действовать, а не отсиживались бы на заставе. И, тем не менее, на этот раз к Змеиной заставе отправилась не сотня витязей, а целое войско числом около тысячи. К этому времени князь Вышеслав занемог и остался на погост в одном посаде вместе с тысяцким Путятой. Вольга продолжил сбор дани вместе с богатырями и боярами. Не прошло и месяца, как вернулось войско Хотена, точнее то, что от него осталось. Сотник Николай Северянин с половиной своей сотни, да и среди тех многие были изранены. Вольга тут же позвал сотника к себе и стал говорить с ним наедине.

— Что случилось, говори! — велел он.

— Беда, воевода, — произнёс Николай, — колдуны вернулись. Теперь они на Змеиной заставе правят, называют её Змейгородом. Вождь у них — не Усыня, но лучше бы это был Усыня.

— О чём это ты?

— Их новый вождь в тысячу раз страшнее Усыни. Они называют его — Змей Горыныч, и уверяю тебя, это прозвище он получил не просто так. Я видел этого Змея, и ничего страшнее мне видеть ещё не приходилось.

— Ну, говори же, не тяни. Что за Змей?

— Во-первых, у него ни одна голова, а целых три. И каждая из них извергает огненное пламя. Ранить его очень сложно, чешуя его прочная и скользкая, от самого постоянно смердит трупным запахом, какой исходит от змей, когда они хотят претвориться мёртвыми. Но самое страшное, что он умеет летать.

— Летать? — удивился воевода, — не может быть.

— Вот тебе крест, — перекрестился Никола, — сам видел. В лапе эта тварь держит меч, при помощи меча этого он притягивает к себе молнии и направляет их силу на тех, кого хочет убить. А когда летает, всё тело его покрывается странным свечением. Крылья у него маленькие, словно их и совсем нет, и, я думаю, в воздух его поднимают не они, а та же сила, что создаёт и это свечение и позволяет ему управлять молнией. Ох и натерпелись мы ужасов от этого змея. Он нападал на нас обычно ночью, когда все спали, начинал жечь огнём, разрывать зубами и когтями плоть богатырей, и никто не мог его остановить. Стоило ему появиться, и мы все в страхе разбегались.

— А что же Хотен? Почему вы не стали брать посад приступом?

— Он хотел. Мы уже начали возводить холмы, чтобы забраться на стены. Но тут из Змейгорода выехал всадник. Это был посадский священник. От него мы узнали, что многие христиане из тех, что прежде жили на заставе и воевали за христианскую веру, теперь так же живут там. Хитрый Змей не уничтожил их, он сохранил их, но пообещал, что погубит их всех, если богатыри пойдут на приступ. Христиан он взял в заложники. Перед тем, как посадский священник отправился обратно на заставу, к своей пастве, он поведал нам, что Змей Горыныч пришёл к ним не с колдунами, а с богатырями из Новгорода не раньше года тому назад. Он одолел в поединке вождя колдунов Мстислава, и колдуны признали его вождём, так как вождь Усыня давно уже скончался. Хотен же не мог брать посад приступом, ведь тогда он нарушил бы богатырскую клятву.

— Выходит, Змей был богатырём в отряде Олега Медведя? Нет, этого быть не может, там не было чародеев, если только…. Нет, невозможно, даже я не смог в своё время справиться с Мстиславом.

— В общем, Хотен велел брать посад в осаду, — продолжал Никола, — это заняло бы больше времени, но чародеи от голода сами сдались бы на любых условиях. И вот тогда-то и появился Змей, и появлялся каждую ночь, беспощадно уничтожая нас. Когда мы были уже совсем измотаны и напуганы, появилось и посадское войско, и мы удивились, насколько оно мало. Их не набралось и половины от изначального числа нашего войска. Но теперь нас было не многим больше их, и многие из нас были изранены. С посадскими был и сам Змей, но в образе человека. По крайней мере, все называли его «владыка-Змей». Я не знаю, сколько ему лет на самом деле, но выглядел он как молодой юноша, весьма хорош собой при этом, такие нравятся девкам, хоть под щетиной и виден страшный шрам через обе губы. В общем, мы дали им бой, и проиграли. Хотен сражался отважно, как никогда, но был убит. Вечная ему память.

— Как же тебе удалось выжить?

— Виноват, воевода, мои люди испугались, побросали оружие, стали сдаваться и молить о пощаде, вместе с ними запросил о пощаде и я.

— И Змей вас пощадил?

— Он сказал, что не убивает безоружных.

— Хм, это что-то новое. Хотя, для колдунов это свойственно. Они предпочитают навести на человека порчу или проклятие и понемногу вытягивать из него силы. Но на тебе нет ни порчи, ни проклятия, я это вижу своим чародейским зрением, и это кажется мне особенно странным.

— Змей сохранил жизнь не только мне и моим людям. Сотник Евпатий со своими вятичами сражался до последнего. Я и не думал, что вятичи способны на такую отвагу. Змей лично напал на них, а затем провозгласил, что сохранит жизнь всем, кто сложит оружие и сдастся на милость победителя.

— И Евпатий сдался?

— Сдался, и велел своим вятичам сложить оружие. Но их Змей не отпустил на свободу, он решил забрать их с собой в Змейгород в качестве заложников. Так что теперь у него в плену ещё больше христиан.

— Плохо дело, — нахмурился Вольга, — мы не можем нарушить богатырскую клятву, не можем отправить на Змейгород кого-нибудь из бояр — там нет их владений….

— А как быть с Путятой?

— У Путяты слишком мало опыта в борьбе с чародеями. Он участвовал с нами только в одной в битве против клана Змея, в той самой, которую мы проиграли. Хоть все и говорят сейчас, что это была победа. Если уж Хотен — бывалый богатырь, разгромивший вместе со Святогором в своё время клан Вепря, оказался здесь бессилен, то о Путяте нечего и говорить.

— И что же делать?

— Для начала соберём совет богатырей.

И в этот же день на одном из погостов новгородской земли собрались богатыри, сошлись богатырские сотники и сам воевода Вольга, и стали держать совет, как им одолеть Змея, не нарушив при этом богатырскую клятву. Во много голосов, наперебой они начали спорить.

— Нельзя Змею это спускать, — говорили все в один голос, — и верить ему нельзя. Обманет, и станет отрядом под Новгородом, не успеем и глазом моргнуть.

— Да и что о нас другие богатыри подумают? Что пошли мы на сговор с нечистой силой? Нет, мира со Змеем быть не может.

— Выбить Змея надо, воевать с ним.

— Да нечем, братцы, воевать с проклятым. — Заговорил Вольга, — Людей нет, казна церковная пуста. Да и клятву богатырскую нарушить никак нельзя. Нужны наёмники, какие богатырской клятвой не сдерживались бы, но обладали бы отвагой, чтобы взять Змейгород.

— Это нам змееборец нужен, который имеет опыт войны со змееоборотнями.

— А денег нам купцы дадут. Им поди тоже Змей со своими волшебниками торговать мешает с Булгарией, — предложил Потамий Хромой.

— Да где же мне взять этого змееборца? Разве что вот Никола Северянин, но и он сам еле ноги от Змея унёс, — размышлял воевода.

— Ты не хуже меня знаешь где, Вольга, — отвечал мудрый Потамий, старый друг Василия Буслаева, — Никола Северянин сражался со змееоборотнями, но командовал им другой богатырь — Никита Кожемяка.

— Я предупреждал, чтобы я больше этого имени не слышал! — разгневался вдруг Вольга, — ноги этой собаки не будет в Новгороде. Я дал слово, что больше никогда он не будет богатырём. И я каждый раз добиваюсь от отца Иоакима отлучения Никиты от церкви. Но такие вопросы решаются в Киеве, и только потому, что церковь затягивает ход дела, Никита ещё официально является богатырём.

— Но он мог бы нарушить богатырскую клятву, — не сдавался Потаня, — я и сам люблю Никиту не больше твоего, но лучше него здесь никто не подойдёт. Наймём его как наёмника, за плату. Погибнет он, ну и чёрт с ним, победит, нам же лучше. Богатырская клятва не будет нарушена, Змей будет уничтожен.

— Так вы что же, Никиту хотите поставить во главе войска? Не бывать этому! К тому же, столько лет о нём уже ни слуху, ни духу, помер уж, поди, у разбойников век короткий.

— Год назад, я знаю, был ещё живой, — робко произнёс Никола, — до меня слух дошёл, что живёт он где-то под Овручем, обрабатывает шкуры на сапоги и одежду, и неплохой доход с этого имеет. А сказал мне это никто иной, как Борис Шапкин, с которым мы сражались в одном отряде с Никитой, и который вместе с Никитой ушёл из города.

— А Бориса ты сможешь найти?

— Бориса, думаю, смогу, если он ещё жив. Я видел его на ярмарке в Пскове, он говорил, что в одной псковской деревне хозяйство завёл, осел на земле. Но вот в какой точно деревне, я не спросил. А уж он, думаю, точно знает, где Никиту найти.

— А ты что скажешь, Микула? — спросил Вольга.

— Трудно сказать, — отвечал Микула Селянинович, — я Никиту и не знал совсем. Одно могу сказать, времена сейчас уже другие, не те, что раньше, когда Никита зверствовал и лютовал. Сейчас мы ему этого не позволим. И ещё одно я знаю точно, Никита Кожемяка ни за что не пойдёт на союз с чародеями, и они с ним не пойдут на такой союз. Для них он предатель, как и все чародеи, что перешли на сторону христиан, а Никита, как я слышал — чародей. Для него же они — лютые враги, они уничтожили его семью, и он будет их ненавидеть до конца века сильнее, чем кого-либо. Он не устрашиться Змея, и никакие клятвы его не остановят. Если он согласится, лучше него нам воеводы в поход не найти.

Эти слова заставили Вольгу серьёзно задуматься. Авторитет Микулы среди богатырей был очень велик, и воевода испытывал к нему глубокое уважение. И решил он прислушаться к словам своего сотника.

— Ладно, Бог с ним, — произнёс Вольга, — раз не забыли вы ещё Никиту Змееборца, значит, и впрямь он был хорошим врагом оборотней. Найди его, Никола, обещай любую плату, только пусть вернётся и уничтожит этого волшебника. А я в свою очередь займусь купцами. Буду просить и клянчить, глядишь, к весне нужную сумму и наберём.

На том богатыри и разошлись, а вскоре сообщили о своём решении князю Вышеславу. Князь согласился с ними, и принял решение не собирать дань с восточных земель, близких к Змейгороду, обещал помочь с набором наёмников, но больше ничем помочь не мог, так как княжеская казна тоже была не богата в те не лёгкие годы. К концу осени сбор дани закончился, и войска вернулись в Новгород. Никола Северянин к этому времени был уже далеко, и даже зимой не появился. И всё же Вольга был уверен, что его сотник вернётся, и во всю готовился к войне с новой напастью.

Глава 2 Никита Кожемяка

Люто не любил Вольга Никиту Кожемяку, и на то у него были свои, очень веские причины. До крещения Новгорода про Никиту никто не слыхом не слыхивал, позже тоже он далеко не сразу заявил о себе. Известно только, что, когда подошёл Добрыня с войском к городу, чтобы крестить его, и когда воспротивился ему новгородский люд, тогда и жители новгородских пригородов взбунтовались. Никто не хотел чужеземной веры, боялись чужой, незнакомой власти. Тогдашний новгородский тысяцкий — Угоняй быстро понял, что с теми силами, какие он имеет, дать отпор Добрыне он не сможет. И тогда тысяцкий стал собирать в помощь новгородскому ополчению земское ополчение, то есть ополчение из жителей пригородов. Здесь же издавна лишь один народ привык иметь дело с оружием — разбойники. Доподлинно неизвестно, был ли Никита разбойником до сбора земского ополчения или нет, только в своём селе его быстро поставили во главе ополченцев, назначив сотником. Были и другие сотники, такие как Борис Шапкин или Василий Колчан, но они лишь назывались сотниками, поскольку ни у кого не было в распоряжении и близко к сотне бойцов. И таких сотников набралось великое множество, и стали они спорить друг с другом, кому из них быть тысяцким и вести войско в Новгород. Пока спорили и ссорились, дружинник Добрыни — Путята — будущий тысяцкий тайно проник в Новгород и взял тысяцкого Угоняя в плен. А затем, после тяжёлых боёв, были разбиты все ополченцы. Так и пришлось земскому ополчению распуститься, не приняв участия ни в одной схватке. Каждый тогда пошёл своей дорогой, многие сложили оружие, другие убоялись кары Добрыни и разбежались кто куда, стали промышлять разбоем, и здесь уже Никита был в числе прочих, об этом Вольга знал уже точно. Однако вскоре Никита Кожемяка пропал и не появлялся около года. За это время земские сотники уже собрались снова и при поддержке изгнанных из Новгорода колдунов и местного населения подняли восстание против Новгорода.

Когда Никита вернулся, он был уже не просто разбойником, а обученным волшебником. Поначалу он присоединился к восстанию, но потом не захотел подчиняться колдунам и их вождю Усыне и объявил, что теперь будет сам по себе, не будет платить дани ни чародеям, ни христианам. Многие земские сотники и старосты так же предпочитали до поры оставаться независимыми и грабить не в казну колдунам, а в угоду себе, ожидая, чья возьмёт. Но вот новгородцы решили дать решительный бой колдунам и выступили им навстречу. В том бою Новгород потерпел тяжёлое поражение. А когда воины вернулись в город, то обнаружили, что добрая половина города теперь принадлежит разбойникам. Пока они были в походе, Никита Кожемяка и другие сотники раздобыли где-то корабли и, переплыв через Ильмень-озеро, высадились в Людином конце Новгорода. Покорив Людин Конец, они захватили часть Неревского и даже попытались перейти через мост в Славенский конец, но были отброшены назад местным населением, да и нерва тоже сопротивлялась владычеству разбойников. За это Вольга возненавидел Никиту и всех сотников особо. Казалось, вот-вот случиться в Новгороде великое кровопролитие. Спас ситуацию Садко, который в то время как раз вернулся из плавания на торговых судах. Купец и богатырь Садко был родом из Людина конца, но жена и вся богатая родня его жила в Славенском конце. Он-то и выступил переговорщиком между двумя концами города и смог примирить их на следующих условиях: Никита Кожемяка становился головой людинского ополчения, все прочие земские сотники должны были подчиниться ему, за эту честь Никита платил тем, что должен был принять христианство и стать богатырём. Отныне Никита должен был по первому требованию Вольги — богатырского воеводы, предоставить для похода сотню вооружённых воинов, среди которых сам выступал сотником. Никита согласился, Вольга под давлением бояр и наступающего врага тоже принял условия. А чародеи и подвластные им земские ополченцы тем временем всё стягивали кольцо осады вокруг Новгорода. В городе наступил голод. Уже давно отец Иоаким отправил в Киев письмо с просьбой о помощи, но подмога никак не приходила. Новгородские витязи отбивались как могли, небольшими вылазками выходила из города сотня за сотней и наносила удар по врагу, и каждый раз сотня хлопцев за раз пропадала безвозвратно. Одна сотня за другой выходила из Славенского конца и не возвращалась. Сердце Вольги сжималось от скорби, а кровь кипел от ярости, потому как в то время, как гибли воины Славенского конца, разбойники Людина конца отсиживались. И решил тогда воевода отправить в бой сотню самого Никиты Кожемяки. Людинские воины, было, воспротивились, но Вольга продолжал стоять на своём. Пришлось смириться, и стал Никита собираться в бой.

Но не прав был Вольга, считая, что Никита ничего не потерял в этой войне. Многие земские сотники отказались признать его головой, особенно после того, как он принял христианскую веру, и ушли из Новгорода. Некоторые из этих сотников пошли на службу к колдунам. Чародеи попытались переманить на свою сторону и самого Никиту, но он ответил им решительным отказом. Тогда колдуны отправили одного из бывших сотников Никиты в его родное село. И случилось тогда великое несчастье. По приказу колдунов земский сотник истребил многих сельчан, перебил всю семью Никиты: братьев, отца, жену и детей. Чудом спаслась только дочь — Ольга. Никита тогда жестоко отомстил земскому сотнику, не побоялся со своими хлопцами выбраться за пределы города. Казнь пленных продолжалась до самого вечера, Никита лично сдирал с врагов кожу. Но сделанного воротить было нельзя. Кроме дочери у Никиты тогда никого не осталось. Тогда-то и зачерствело сердце богатыря. И потому так охотно он согласился выполнить приказ Вольги. Никита был рад любому поводу поквитаться с проклятыми чародеями. Только потом уже выяснилось, что завёлся в городе лазутчик, который всё колдунам докладывал, и по его вине отряд за отрядом гибли богатыри. Доложил этот лазутчик и о том, что идёт в лапы к колдунам сам лютый богатырь Никита Кожемяка. Колдуны подготовили ему хорошую встречу, отправили отряд настоящих змееподобных оборотней, невероятно сильных, особенно вблизи от воды. Это был самый сильный отряд волшебников среди чародеев, их первая когорта. Казалось, у Никиты и его людей нет шансов. И как вошли они в Голохвойные леса, так налетели на них со всех сторон враги-чародеи. Все с мерзкими змеиными рожами, покрытые чешуёй, управляющие водой. Богатыри встревожились и растерялись. Не растерялся только Никита, а лишь достал свой меч и заговорил:

— Если уж и суждено нам сегодня сложить здесь головы, то заберём с собой и вдоволь голов змеиных.

И начал рубить все змеиные головы, и шёл вперёд, не смотря на вражеские чары, а за ним шли его верные товарищи, защищая Никиту со спины. Чем больше их старшина убивал оборотней, тем сильнее он становился, и вскоре чародеи поняли, что взять богатыря наскоком не смогут, и принялись окружать. Змеиные морды лезли со всех сторон, нападали даже сверху, они были повсюду, и, казалось, что пропал уж богатырь Никита Кожемяка. Почти все его люди, кто пошли с ним, были перебиты, лишь не многие чудом выжили, но и они были обречены, так как остались истекать кровью на поле боя. Никиту взяли в плен и повезли туда, где располагался клан чародеев, ему приготовили особенную казнь. Но тут по дороге вдруг полетели в проклятых змей копья и стрелы, повыскакивали изо всех концов киевские богатыри, и принялись добивать оборотней. Как выяснилось, это были самые первые отряды киевского войска, их разведка. Но нарвались они не на обычных волшебников, а на самых настоящих оборотней, которых и стрелы не брали, и копья едва могли ранить. И завязалась в лесу страшная битва, и ни один из врагов не уступал в ней другому. Но чародеи были уставшими после прошлой схватки, многие были ранены, и вскоре богатыри окружили их, и многих взяли в плен. Выяснилось, что киевское войско, в котором была и богатырская дружина киевлянина Хотена Блуда, уже давно находится в этой местности, не решаясь близко подойти к Новгороду. Уже несколько отрядов, выходящих из города, они находили разбитыми и умирающими от ран. Раненных богатыри забирали к себе и выхаживали их. Так выходили они и выживших из отряда Никиты, и самого старшину. Пленные колдуны меж тем выдали киевским воинам имя предателя в Новгороде. Но чтобы передать это имя новгородцам, нужно было попасть в город. Выполнить эту не лёгкую задачу вызвался оправившийся от ранения сотник Никита. Все раненные новгородцы были определены отряд к Кожемяке, в том числе и Никола Северянин, который прежде с Никитой знакомства не имел. В Новгороде Никиту давно уже считали погибшим, как и многих богатырей, его возвращение все восприняли как чудо. С тех пор богатырь снискал славу великого змееборца, подобно святому Георгию. А сведения его спасли Новгород, предателя четвертовали на площади. Вскоре киевское войско встретилось с войском новгородским, и вместе они дали отпор чародеям. Киевлян в Новгороде встречали как героев, дарили им венки из цветов, и пели песни. И Вольга целовал Хотена в уста. И оставался Хотен с войском в Новгороде навсегда.

Чуть после два войска вместе пошли в поход против чародеев, чтобы окончательно истребить ту заразу до самой Волги. Гнали они врага до самой Волги, не уступали ему ни на шаг. Чародеи же только отступали, и понимали, что скоро отступать им будет уже некуда, что скоро прижмут их к реке и разобьют, а половину утопят. И тогда придумали чародеи новую хитрость. Стали подкупать местных жителей и уговаривать их, чтобы те позволили им поколдовать над своей водой. А когда богатыри пошли через эти сёла и стали пить воду из местных колодцев и поить оттуда лошадей, то заразились страшной порчей, и начались у них видения. Яд тот был не сильный, чтобы не навредить местным крестьянам, которым перед этим ещё дали противоядие. Но богатыри стали бесноваться, нападать друг на друга. Лишь один Никита Кожемяка, да ещё Вольга смогли победить в себе эти чары, но и они ничего не могли одни сделать. Много богатырей тогда полегло, а как пришли они в себя, ужаснулись содеянному и стали отступать. Киевские богатыри к этому времени так же были уже разбиты и отступали. Новогородцы вернулись в то село, где накануне провели ночь. Никита Кожемяка, очерствев сердцем, учинил страшную расправу над сельчанами. Не пожалел никого, даже детей. Вольга хотел было остановить его, но не успел, и за то преступление возненавидел своего сотника сильнее, чем прежде. Вскоре к ним подошли киевские богатыри, подоспели и отставшие от войска, коих тоже было не мало, и вместе они с новыми силами двинулись вперёд к Волге. Да только чародеев к тому времени уже и след простыл. Как они перебрались так быстро через такую большую реку, для всех было загадкой и сильно тревожило Вольгу. Ведь если враги так быстро перебрались через реку, то так же быстро могли вернуться и обратно, чтобы неожиданно напасть. Именно поэтому Вольга основал на притоке Волги Змеиную Заставу, в том самом селе, которое истребил Никита, и оставил там две сотни богатырей из земских сотников Никиты. Во главе заставы был поставлен земским сотник Всеволод Хрящ. Когда войска вернулись в Новгород после сражения, новый молодой князь Вышеслав велел славить его как победу. Новый князь должен был начинать своё правление с победы, начинать с поражения было плохой приметой. И Новгород богатырей чествовали как победителей. Вино тогда лилось рекой, киевские богатыри соблазняли и портили местных девок, а потом многих из них брали в жёны. Вольга же решил во что бы то ни стало извести Никиту. И в конце концов ему это удалось, и князь дал добро на то, чтобы избавиться от Кожемяки. И вот спустя пару месяцев после сражения вызвал воевода ненавистного сотника к себе и сказал ему такие слова:

— Ты, Никита, сослужил мне хорошую службу, заслужил себе в Новгороде не малую славу, побил много врагов христианской веры. Но многие подвиги твои не перекрывают твоих пороков и преступлений. И чародеев ты одолевал силой чародейской, а потому места тебе среди новгородских богатырей нет. Уходи лучше сам, уходи как герой, иначе все узнают, кто ты на самом деле. Вот тебе 50 гривен, бери и уходи, уходи один, люди твои здесь останутся.

Никита крепко обиделся на такие слова и пошёл к своим товарищам, чтобы вместе с ними уйти в леса на путь разбоя. Но верных ему людей, творивших с ним прежде разбои, почти не осталось, а богатырь Никола Северянин уже принял на себя командование отрядом. Лишь не многие остались верны своему старшине и захотели уйти с ним. Промеж них и собой Никита разделил поровну 50 гривен Вольги и убрался прочь из города, больше его никто там никто не видел. Вскоре все стали забывать про Никиту Кожемяку, на его место пришёл новый силач, так же крупный как медведь, да к тому же и любимец Вольги — Микула Селянинович. Характера он был доброго, но в бою ему не было равных. Вольга познакомился с ним, когда собирал ополчение, отступая от Волги. Микула одним из первых пришёл с целым отрядом из одной из окрестных деревень, чтобы помочь сражаться против чародеев. Он поразил Вольгу своей силой и силой своего коня, а также отвагой, проявленной во время отступления. Микула Селянинович, жертвуя собой, прикрывал отступающих товарищей и тем самым снискал себе славу и уважение. Никита же всех почестей был лишён, имя его было приказано забыть и не упоминать более, но его слава змееборца ещё раздавалась отголосками на Руси и спустя пять лет после его ухода из города, что и заставило Вольгу снова призвать его для войны с колдунами.

Глава 3 Никола Северянин

Никола из племени северян до войны жил в Неревском конце Новгорода, в самом тихом его уголке. Здесь относительно спокойно прошло обращение Новгорода в веру Перуна, затем так же почти без шума осуществилось и крещение. И всё же, сына пекаря нелёгкая занесла в богатыри. Сначала, ещё в молодости нужда заставила его пойти в наёмники. После нескольких лет службы и стычек с печенегами на разных заставах вернулся домой живым и лишь немного потрёпанным. На заработанные деньги Никола выстроил себе новый дом и даже успел завести семью. Но с ремеслом у него что-то не ладилось. То ли постоянная смена религий сказывалась, то ли засухи и отсутствие зерна, но пришлось Николе снова пойти в наёмники, а после крещения в христианскую веру и в богатыри. Однажды судьба свела его со змееоборотнями, ужас, испытанный в тот день, богатырь запомнил навсегда. Помнил, как их сотню разведчиков в раз разгромили страшные монстры, помнил, как несколько часов лежал в лесу раненный, умирая. Но на его счастье и счастье других, кто были ещё живы, появился здесь отряд земского сотника — Бориса Шапкина, который подобрал всех раненных и отвёз в стан киевских витязей. Вскоре сюда же доставили и Никиту Кожемяку лишь с двумя выжившими богатырями из сотни, братьями-скандинавами: Сигватом и Дьярви. До того момента Никола знал о Никите лишь по слухам и видел издалека, теперь же людинский голова стал его непосредственным командиром и был им до конца войны. Когда же Никиту изгнали, новым сотником стал именно Никола. Именно он взял на себя задачу убедить богатырей не поднимать бунта за своего сотника, в итоге Никита вынужден был уйти лишь с Сигватом и Дьярви, за ним последовал сотник Василий Колчан с тридцатью своими витязями, а вскоре ушёл и Борис Шапкин, которого в награду за его заслуги на войне не только не взяли в богатыри, но и приказали разоружиться. Никита затаил тогда злобу на Николу, Борис же, напротив, успел крепко подружиться с новым сотником, который предлагал ему даже вступить в свою сотню богатырём, но Борис не захотел оставлять своих хлопцев.

И вот теперь Никола должен был разыскать Бориса Шапкина. К тому времени была уже поздняя осень, приближалась зима, что значительно осложняло Николе его поиски. Не известно было, в какой деревне живёт бывший земский староста, ясно лишь было, что в городе Пскове его мало кто знал. Был один горожанин, торговавший сапогами на ярмарке из Пскова, который вроде бы состоял в хорошем знакомстве с Борисом, его и принялся искать Никола, как только с первым снегом прибыл в посад. В его поисках ему помогали его спутники, многие из которых когда-то служили ещё под командой Никиты. По всему городу искать тех, кто делает сапоги. А как находили, приценивались к товару, да только ничего не покупали, а всё спрашивали про Бориса. И не знал ещё Псков более привередливого покупателя, чем Никола Северянин. И всё же, некоторые торговцы убеждали его или других богатырей взять по паре отменных сапог. Никола уже начал хорошо разбираться в сапогах и набил себе хороший глаз на всякие детали, когда, наконец, нашёл нужного мужичка. Только тот уже лыка не вязал от хмельной браги, и заставить его что-либо вспомнить не представлялось возможным. Решили прийти завтра поутру. Пришли с восходом Солнца, а торговец уже никакой, и так ещё 6 дней подряд не просыхал, и лишь на седьмой день предстал перед богатырями в трезвом, но очень болезненном виде, и, конечно же ни о каком Борисе Шапкине не слыхал, и Николу не помнил. Тогда повели его богатыри в баню, растопили её как адское пламя, и отделали мужичка берёзовыми вениками так, что он вспомнил даже, как появился на свет, и стал рассказывать. Поведал он не много, сказал лишь, что село, где жил Борис, находится на псковской земле, сказал название его и вроде бы указал сторону, в которую нужно ехать. Но как туда добраться, не знал. С трудом богатыри нашли человека, который согласился показать им дорогу до этого мало кому известного села. И вот, пробираясь на санях через сугробы, прибыли они в нужное село на порог к Борису Шапкину. Никола тут же изложил ему все свои дела, сказал, что время не ждёт, и что нужно ему срочно найти Никиту, чтобы поставить его во главе войска.

— Видимо, Вольга совсем в отчаянии, — рассуждал Борис, — если хочет Никите доверить целое войско. Я бы и сам не доверил бы ему войска. Ведь Никитка-то, говорят, до сих пор чародейское ремесло не забыл. Да и времени много прошло, он уже не так силён, как прежде.

— Так ты приведёшь нас к нему?

— Я-то приведу, хоть бывал у него уже давно, ещё больше двух лет назад проездом. Но, скажу вам, Никита — отменный кожемяка и довольно небедно живёт. И хотите верьте, хотите нет, у него под Овручем новая семья, дочь-Ольга уже совсем невеста, говорят. То золото, что мы получили от Вольги, я потратил сразу, купил вола, а Никита накупил шкур и стал с ними работать. Сигват и Дьярви — наши варяги тут же прибились к нему, и дело у них очень быстро пошло на лад. Но хозяин у них всё равно Никита. Говорят, стал он скупым, жалеет каждую гривну.

— Вернулся к прежнему ремеслу? Видимо, мять шкуры выгоднее, чем их снимать. Ну, так когда сможешь отвести нас к нему?

— В путь можем идти хоть завтра, только вряд ли он согласиться. Никита теперь человек не бедный, а на Вольгу он обиду затаил. А все эти дела лихие и военные его уже не привлекают.

— Вот в это я ни за что поверю. Чтобы Никита прекратил лиходейничать и душегубствовать? Совсем на него не похоже.

— Не любишь ты своего бывшего сотника, Никола, — усмехнулся Борис, — а ведь в войну вы с ним душегубствовали вместе. Помнишь то село, где вас отравили, которое вы перебили под корень?

— Не напоминая, прошу тебя, — лицо Николы исказилось в гримасе боли, — мне до сих по ночам снится тот кошмар.

Я тогда только одного мужичка заколол, который на меня с топором накинулся. Но рядом была его семья, дети. А потом они и их….

— Ну, будет тебе, будет, — схватил его за плечо Борис. На Николу было страшно смотреть, казалось, он вот-вот сам совершит над собой страшную казнь за тот ужасный проступок, в который он случайно оказался вовлечён.

— На вот, вина лучше выпей, полегчает, — протянул ему кружку Борис. — Я тебя не осуждаю, приказ есть приказ. Либо выполни, либо погибни. И все же, думаю, тяжело тебе будет, если придётся опять под началом Никиты служить. Уверен, что хочешь к нему ехать?

— Надо, — отвечал лишь Никола.

И вот, поехали. Через метель, через вьюгу, под вой и свист зимнего холодного ветра, пробирающего порой до костей. Дорога выдалась не простая, а порой её и вовсе не было, приходилось пробираться через чистое поле, лошади уходили в сугробы по самое пузо, морды их закрывала снежная маска, которую они время от времени стряхивали. Никола и сам уже пожалел, что не дождался наступления весны и отправился в путь зимой. Но и по весне было бы не лучше, только вместо снега была бы непроходимая грязь и лужи глубиной с целые болота. Только летнее время подходило для дальних поездок на Руси, но до лета ждать было нельзя. И потому богатыри, что есть сил, пробирались, оставляя за собой издохших лошадей, и, наконец, добрались до Овруча. Именно на земле этого города жил известный змееборец Никита. Разыскать Кожемяку было не сложно, многие ремесленные люди его тут знали. И вот Никола вместе с Борисом Шапкиным и другими товарищами отправился в пригородное село, к богато убранной избе Никиты. Уже на пороге им встретились двое старых товарищей — варяги: Сигват и Дьярви. Оба брата такие же широкие в плечах, как и прежде, такие же могучие, один с русой бородой, другой с каштановой и такого же цвета длинными волосами.

— Вот так да, — произнёс Дьярви, завидев гостей, — кто к нам пожаловал. Старые товарищи, холопы Святослава Вольговича.

— Иди к нам, Борис, — произнёс Сигват, — что ты гуляешь с этими псами? Ты нам брат или им?

— Как ты нас называл? — не выдержал богатырь Семён Гривна, доставая из телеги свою секиру.

Другие богатыри, сражавшиеся прежде в отряде Никиты, а теперь путешествующие с Николаем, стали делать тоже самое.

— Да будет вам, будет, — произнёс Борис, — столько лет уже прошло. Вы, братья, лучше скажите, Никита дома?

— Дома, а по что он вам?

— Соскучился, увидеться хочу, — произнёс Никола.

— Он тебя видеть не хочет. Хотя, заходи, может он сразу тебе отвернёт голову, и поделом.

И вот вошли они все в избу, где был и сам хозяин. Сигват и Дьярви вошли первыми и доложили ему о прибытии гостей.

— Пусть войдут, сучьи дети, — произнёс Никита.

И вся компания в миг оказалась в большой горнице, в которой кожемяка и работал. Везде здесь висели шкуры, иные обработанные, другие свежие, прочие лежали в бочках с водой, ждали обработки, иные лежали в стопке на столе. Посреди всего этого добра с закатанными рукавами стоял Никита, такой же угрюмый, как и раньше, смотрел исподлобья. Такая же густая, но не длинная борода, только теперь появились седые волосы. Но это был он, их старый командир, с которым они в своё время так погуляли на Руси, что до сих пор никто не мог забыть.

— Чего надо? — спросил их грубым басом Никита.

— Я к тебе по делу, — произнёс Никола, — послал меня к тебе сам Вольга Святославович. Нужен ты нам и Новгороду.

— У меня ни с тобой, ни с Вольгой дел никаких нет и быть не может. Я теперь сам по себе. Вы меня предали, так убирайтесь теперь по добру, по здорову.

— Даже не хочешь узнать, что нужно от тебя Вольге? Он платит любые деньги, хочет, чтобы ты помог ему снова справиться с волшебниками и колдунами из клана Змея. У них теперь новый вождь — Змей Горыныч, сильнее него, говорят, у них вождя ещё не было. На нашем берегу Волги он уже построил свой город и разбил войско Хотена Блудовича.

— И что же Святослав без меня с ним не может справиться? — спросил Никита и вдруг расхохотался, а вместе с ним

засмеялись Сигват и Дьярви, улыбнулся и Борис.

Никола же с товарищами решительно не понимал, над чем они так хохочут.

— Всё бы отдал, — заговорил Никита, — чтобы посмотреть, как Змей повесит Святослава. Он помнится, испугался моей правды, я ведь едва, было, его место воеводы не занял. А теперь вот пришла расплата за его грешки. Что ж, посмотрим, какой он без меня герой.

— А ты, поди, сам хотел стать воеводой в Новгороде? — совсем не добро заговорил Никола Северянин, — я твоё прожорливое пузо знаю. Хотел и через Вольгу, и через Хотена, и через Потамия Хромого, и через других богатырей переступить. До только накоси, выкуси. Только и можешь теперь, что зубы скалить на Вольгу.

— Ах ты пёс! — прокричал Никита и уже готов был наброситься на своего старого товарища. Все богатыри замерли как львы перед броском на добычу, а Борис встал между Никитой и Николой, пытаясь их сдержать.

— Уходи, Николай, — говорил он, — я же говорил, что он не захочет. Ступай по добру, по здорову, а то зашибёт.

— Неужто ты думаешь, я боюсь его? — произнёс Николай, — это раньше он был силач, одним ударом убить мог. А теперь он стар и напуган. Его прозвали змееборцем, но это имя ничего не стоит, ведь он не лучше других сражался с оборотнями. А сейчас наш враг — сильнейший оборотень на свете, о трёх головах, таких ещё не было. Я и сам испугался, когда увидел его впервые. Но ничего, я снова пойду на него, а ты оставайся, прячься здесь.

Никита вдруг перестал напирать на Бориса и пошёл в другую сторону, к столу, на котором лежали шкуры. Молча он взял двумя руками сложенные вместе три шкуры, напрягся и разорвал их как бумагу, а затем отшвырнул обрывки в сторону

— Поди вон, Вольгин холоп, — бросил он Николе.

И Николай, полный гнева, вышел прочь, а за ним отправились и его товарищи, поражённые силой Кожемяки. Вышли и Сигват с Дьярви, остался один Борис.

— И ты теперь с ними? — укоризненно, но уже снисходительно спросил его Никита.

— В чём-то он прав, Никита. Мы стареем, мы не вечны, и силы наши уходят. А душа ещё просит хоть разок погулять на Руси, как раньше, как в молодости. Показать, что мы на что-то ещё способны. Никита, 5 лет уже прошло, никто уже в Новгороде не помнит про наше изгнание и про наш позор. А вот как ты давил змей, помнят все.

— Погулять, говоришь? — задумчиво произнёс Никита, усаживаясь на лавку, — это можно, конечно. Но я и здесь не плохо разгулялся. Все меня бояться, я сам себе голова. А Василия Колчана сможешь разыскать, знаешь, где он?

— Слыхал, будто он купечеством занялся, немало добра себе нажил. Ему теперь все эти дела не интересны.

— Эх, плохо ты Ваську знаешь. Он для того и пошёл в купцы, чтобы гулять по морям, чтобы чувствовать ветер в душе, как он говорит. Он пойдёт, я знаю. Особенно если узнает, что я пошёл. Без Васьки будет совсем скучно.

— Ну что ж, на том и решим. Я тогда за Васькой поеду, а ты уж гостей прими, как положено, по-людски.

— Да нет уж, Борис, хватит с меня. А что, этот Змей и впрямь так страшен?

— Он одолел Гарольда, сына Тормунда Йотуна. Помнишь такого?

— Не может быть, — раздался голос вошедшего Сигвата, — как же он с ним справился?

— Что за Гарольд? — насторожился Никита, Борису это и было нужно, — неужто отец его был настоящим ледяным великаном?

— Так говорили. Я слышал, он не чувствовал холода, мог купаться в ледяной воде о голым ходить долгое время по снегу. Тормунд заплывал так далеко не север, как не заплывал никто. Слышал я как-то от Гарольда, как отец учил его плавать. Забросил в ледяную воду, Гарольд тогда едва не утонул, онемело всё тело, а Тормунд спокойно нырнул и достал его. Говорят, дошло до того, что он перестал совершать подношения богам Асгарда, возомнил себя в самом деле непобедимым потомком йотунов, равным богам. Но вот однажды ушёл в плавание и так и не вернулся. Гарольду тоже часть его силы передалась.

— А Змей ведь холодом берёт, — подхватил Борис, — мне Никола рассказывал. Всех мог взять холодом, а Гарольда не смог, стал жечь его огнём из пасти, но не брал огонь сына Йотуна. И всё же Гарольд погиб, от его меча, который, говорят, был выкован на самой Сорочинской горе.

— Что? — подскочил усевшийся, было, на лавку Никита, — не может быть.

— Люди сказывают.

— А вот это уже интересно, — задумался Никита, — я пойду, надо мне к одному человечку в гости наведаться. Наш старый знакомый. А ты, Борис, чтобы время не терять даром, ищи пока Василия Колчана.

И на то он покинул избу быстрее стрелы, оставив товарищей лишь пожимать плечами от недоумения.

Глава 4 Бывшие враги

Искать Ваську Колчана Борис Шапкин отправился без Николы Северянина. Уже с самого начала стало ясно, что поиски могут затянуться. Василия вообще могло не быть на Руси, вместе с купцами он мог умчаться уже на другой конец света. Но если до зимы он остался на Руси, то теперь зимовал на этой земле: для плаваний это время не годилось. Прежде чем начать искать в киевских портах, товарищи решили отправиться в городок Переяславль, который так же, как и стольный град Киев находился на Днепре и участвовал в торговле не хуже своего влиятельного соседа.

Пока Сигват и Дьярви устраивали на погост новгородцев, Никита отправился к самым окраинам села, куда знатные мужи старались без крайней необходимости не заходить. Здесь жил всякий сброд: изгои, бродяги и пришлые люди. Когда-то Никита и сам жил здесь, но со своими друзьями-скандинавами очень быстро выбил себе право жить в почётном месте. Теперь он уверенно шагал по знакомым улицам, проходил по известным тропинкам, спрятанным между домами и в зарослях клёнов и вязов. Наконец, ноги вынесли его к покосившейся старой избушке, стоявшей одиноко посреди огорода, засыпанного высокими сугробами. Трудно было представить, что в этом месте может кто-то жить, но, если приглядеться, можно было увидеть в сугробах расчищенную от снега тонкую полосу, ведущую к двери и белый, почти невидимый дым, выходящий из трубы на крыше. Никита, скрипя снегом под сапогами, дошёл до самой двери, громко постучал в неё кулаком и стал прислушиваться. Никаких признаков движения, ни крика «иду», ни скрипнувшая половица, ни «кого там чёрт принёс» не прозвучало. Кожемяка ударил ещё раз, но только стукнул, как дверь стала открываться.

— Ну чего долбишь, не глухие, — послышался скрипучий мужской голос, и вот на пороге появился мужчина пожилых лет, слегка сгорбившийся, с длинными чёрными волосами с проседью и бледным, гладко выбритым лицом с каким-то застывшим равнодушным выражением на нём.

— А, это ты, Никита. С чем пожаловал?

— Впусти в дом, Пафнутий, а затем расспрашивай. Или ты жертву своим богам приносишь?

— Проходи, — произнёс Пафнутий, криво улыбнувшись шутке старого приятеля. И вот Никита оказался в мрачной избушке. На столе ему в глаза бросилась засохшая хлебная корка, на полках лежали какие-то сухие травы и конечности животных. Видно было, что в доме живёт один человек, который в силу возраста уже не очень следит за порядком.

— Ты, я смотрю, всё чародействуешь, — произнёс Кожемяка, усаживаясь на лавку.

— Да так, понемногу, — отвечал Пафнутий, — нужно же как-то на хлеб насущный зарабатывать.

— И много к тебе народу ходит?

— Не много совсем, но ходят. Кому подлечиться, кому порчу навести надо. А тебя никто не видел, когда ты ко мне шёл? А то слухи плохие поползут о тебе в селе, не отмоешься потом. Хорошо, что уже вечер. Да, давно ты у меня не был, Никита, видно, важное дело у тебя ко мне.

— Да плевал я на слухи. Скоро я, возможно, буду жить в городе. Да, дело очень важное, Пафнутий. Приехали за мной люди из Новгорода, хотят, чтобы я унял чародеев из клана Змея, чтобы возглавил целое войско. У них, говорят, теперь новый вождь, зовётся — Змей Горыныч.

— Слыхал я о нём, — отвечал чародей, — только он не ихний вождь, пришлый, из чужих земель. Но Симаргл дал ему силу.

— То есть он не из клана? — удивился Никита, — и за какие же заслуги Симаргл дал ему такую силу?

— Симаргл только за одну заслугу даёт силу, за смерть. Тот, кто умер, чья душа почти перешла Калинов Мост, но нашла в себе силы вернуться, тот возвращается чародеем. Раньше все так становились чародеями. Сейчас такой только один Змей Горыныч. В этом и его сила, и его тайна. Уже больше ста лет никто таким путём не становился столь могучим волшебником. Он не вождь клана, просто посадник в Змейгороде, и правит он не столько кудесниками, сколько волхвами и простой людью. Но колдуны слушаются его и даже выполняют его запрет не приносить жертвы.

— Откуда же ты всё это знаешь?

— Я ведь и сам из клана Змея, не забыл? И иногда до меня что-нибудь от них, да доходит.

— Как такое забудешь? Поехали со мной, Пафнутий, ты мне нужен. Заработаешь себе на безбедную старость, а то совсем ты уже обнищал, я смотрю. Прикончим Змея Горыныча во славу нашу и русскую.

— Не забывайся, богатырь, — усмехнулся Пафнутий, — мы с тобой оба чародеи, но я никогда не был богатырём, и на твоей стороне не воевал. Я сражался против тебя, за свой клан, а не за Русь.

— Но не забывай, что ты сдался киевским богатырям в плен под Новгородом. Если бы не я, тебя бы казнили вместе с остальными. Вольга колдунов в живых не оставлял никогда.

— Я был ранен, я не мог сражаться. Если бы не я, тебя бы убили прямо во время боя с киевскими богатырями, чтобы не отдавать тебя им живым. Я спас тебе жизнь, ты — мне. Мы ничего не должны друг другу.

— Но ты сдался, а я — нет, — вскрикнул Никита, и лицо Пафнутия на мгновение выразило испуг, — но я не виню тебя. Не нужно меня бояться. Ты поступил разумно, и я хочу, чтобы ты поступил так же и сейчас. Я ведь не бросил тебя тогда, я забрал тебя с собой, не смотря на возмущения моих товарищей, против воли Вольги. Помогал тебе, помог тебе устроиться в селе. Чего смеёшься? Как смог, так и помог, ты же всё-таки колдун, а чародейским ремеслом можно заниматься только за пределами села.

— Ты сохранил мне жизнь только для того, чтобы я смог защитить тебя от мести чародеев, против которых ты воевал, чтобы был твоими глазами и ушами, помощью против колдунов. А теперь ты просишь меня, чтобы я воевал против своих же родичей.

— Ты не будешь воевать, воевать буду только я и мои люди. Ты же будешь лишь советовать мне.

— Это почти тоже самое, что вести войну против них.

— Почти, да не тоже самое.

— А что, если я начну давать советы Змею?

— Меня ты знаешь много лет, а его совсем не знаешь. Ты не знаешь, что от него можно ожидать и можно ли на него положиться. Но если ты прав, и Змей знает дорогу к Калинову мосту, только мы с тобой сможем вытащить из его головы эту тайну. А уж если мы найдём дорогу к Калинову мосту….

— Что? — оживился Пафнутий, — уж не думаешь ли ты, Никитушка, провести богов и пройти через мост живым?

— Именно это я и задумал. Или ты не слышал о том, что Змей Горыныч владеет клинком Сорочинского мастера?

— И что? У доброй половины колдунов мечи Сорочинского мастера. С чего ты взял, что этот меч — Тот Самый?

— Что-то мне подсказывает, что это так. Не забывай, что я тоже чародей, хоть и не колдун, но какое-никакое чутьё, да имею. Так что, пойдёшь со мной, или останешься здесь прозябать?

— Поехали, чёрт с тобой. Всё ж лучше, чем торчать в этой клоаке Велеса.

— Хорошо, тогда готовься, по весне отправимся в Новгород.

— Куда? — встревожился Пафнутий, но богатырь уже вышел, закрыв за собой дверь.

Поначалу Никита совсем не говорил с Николой Северянином и выдерживал гордую паузу. Николай это понимал, и потому особо не навязывался. Рано или поздно им всё равно пришлось бы заговорить, и однажды это случилось, ещё в марте, до прибытия Бориса Шапкина с Василием Колчаном. Случилось это как-то само собой, Никита и Николай оказались за одним столом. Никита был слегка хмельной, и оттого у него было очень хорошее расположение духа.

— Значит, ты уже имел со Змеем дело? — спрашивал Никита старого товарища, — неужели он и впрямь такой страшный?

— Самый жуткий оборотень из всех, которых я когда-либо встречал, — отвечал Николай, — он один стоит целого отряда.

— А зачем ему три головы?

— Я точно не знаю, хоть и много думал об этом. Он может смотреть на три

стороны, отбивать атаки с трёх сторон, в три стороны извергать огонь. Подкрасться к нему почти невозможно, а вот он отлично умеет подкрадываться, и его почти не слышно. Его любимая тактика — нападать ночью, когда все спят. Он так в одиночку перебил половину нашего войска.

— Хм, это очень странно, — поглаживал бороду Кожемяка, — оборотни ведь глупы и неуправляемы, поэтому оборотничество считается слабой волшбой. Оборотень не может совладать со своей животной стороной, и потому в образе зверя может причинить вред себе или своим же товарищам. Только с другими оборотнями он может ладить. Если он, конечно, действительно, оборотень.

— Вот именно, — согласился Николай, — никто не знает, что это за существо, и откуда у него такая сила.

— Да, главный вопрос только в том, зачем Симаргл дал ему эту такую силу? Чего он боится? Что это за вид чар, что позволяет волшебнику летать?

— Ты веришь во всю эту ересь? В Симаргла и других богов? — удивился Николай.

— Когда-то ты и сам в это верил, забыл? Видно слишком долго ты жил среди христиан.

— Со временем плохое забывается, и вспоминается только хорошее. Я много делал глупостей в молодости, но приходит время, когда нужно забыть о глупостях и пойти по пути мудрости. Христианской мудрости.

— Или по пути предательства. Или предательство для тебя и есть мудрость? Как же ты живёшь-то после того, как предал всё, чему был верен?

Но Николай не ответил, а только резко изменился в лице, которое вдруг приобрело невероятно печальное выражение. И Северянин ушёл прочь, ничего не ответив.

А вскоре прибыл, наконец, и Борис Шапкин вместе с товарищами. Васька Колчан был с ними. Выглядел он каким-то помятым, потрёпанным жизнью, хоть, как и прежде носил длинный чуб и длинные свисающие усы, но теперь стал сутулиться, в волосах появилось не мало седых волос, а во взгляде боязливость и неуверенность. Прежде он был отменным стрелком, его стрелы были самыми меткими, его выстрелы были самыми быстрыми. Васька сам сделал себе лук, сам делал и стрелы, и летели они дальше прочих. Такой стрелок был просто незаменим в отряде. Но теперь у него не было ни лука, ни колчана со стрелами за плечами. После ухода из Новгорода Василий и впрямь связался с купцами. Он встретил своего дядьку-купца, а тот пристроил его к себе. Поначалу дела шли неплохо, Василий зажил весьма безбедно, побывал в разных местах. Но дядька его был уже не молод, и решил больше не плавать, взял себе молодую жену и осел в Тмутаракани, стал там заниматься ремеслом и торговлей, и прочими делами. Васька же продолжал плавать, и вскоре его постигла целая полоса неудач. Сначала на них напали разбойники и разграбили их суда. Васька бился с ними храбро, но силы были не равны. Колчан был ранен, едва выжил, и два месяца приходил в себя, а когда оклемался, оказалось, что у него ничего нет, даже до дома добраться не на что. Тогда стал занимать у купцов, чтобы вновь восстановиться, но дело всё не шло. Василий занимал снова, а потом прятался и старался не попадаться на глаза своим кредиторам. Но вечно так продолжаться не могло, он задолжал уже слишком многим, а отдавать было нечем. В результате купцы его схватили, избили и посадили под замок. Дело это было зимой, и Василий точно погиб бы от холода в полуземлянке, если бы Борис Шапкин вовремя не отыскал бы его. Но каким он застал Василия! Униженным, побитым, с кривым сломанным носом, презираемый всем городом и всей знатью, даже родной дядька не пришёл ему на помощь. Часть долгов Борис обещал отдать сразу по прибытии в Новгород, остальную часть обещал отдать после победы над Змеем Горынычем. Купцы долго не соглашались, пока один из них, по имени Зиновий, ни подал пример и ни дал своё согласие. Шибко купцы тогда не любили Горыныча, и отпустили Василия. Из всех людей Кожемяки Колчан был единственным, кто не был женат, и не имел своей семьи. По сути же, его товарищи и были его семьёй, и Василий был очень рад, что снова возвращается к ним, что он снова при деле. Ничто он не умел делать так хорошо, как воевать, а потому больше всех других он жалел о том, что в своё время ушёл с Никитой, а не остался в Новгороде. И вот теперь этот старый воин, потрёпанный жизнью, ехал верхом на коне, но смотрел уже не взглядом воина, а взглядом загнанного зверя. И Никита даже не сразу узнал его, а как узнал, поспешил заключить в объятия, едва тот слез с коня.

— Василий, ты ли это? — обрадовался он, — живой!

— Я-то? Живой ещё, с божьей помощью.

— Ну что, погуляем ещё, друг мой? Прижмём проклятому Змею его шершавый хвост.

— Да с тобой я хоть на Змея, хоть на самого дьявола пойду. И на смерть пойду, лишь бы рядом с братьями. Эх, братцы, как же я скучал по вас.

И расчувствовался Василий, и принялся обнимать всех: и Сигвата, и Дьярви, и даже Николу Северянина. И вот стали они собираться в дорогу, и тут неожиданно перед ними возник колдун Пафнутий.

— Что этот чародей здесь делает? — возмутился Николай.

— Он едет с нами, — отвечал Никита, даже не поворачивая к нему головы.

— Ты в своём уме? Он же наш враг.

— Я ему доверяю, и беру его в своё войско. А тебе если что не нравится, можешь уходить, я тебя не держу.

— Да ладно, будет тебе, — успокаивал Николая Борис.

— Ты хочешь, чтобы нас прикончили в первом же бою? Мы теперь христианское войско, а не горстка разбойников. Василий, скажи хоть ты ему.

— Никита мой старшина, — отозвался Колчан, — я ему верю, как он велит, так и будет.

— Мы не христианское войско, — произнёс Кожемяка, — мы сами по себе. Это ты — христианское войско, и ваш Вольга. А я бьюсь не за вашего бога, а за свою славу да за злато.

Николай понял, что оказался в меньшинстве, хоть его люди и поддерживали его, но теперь главным был Никита, и им нужно было подчиниться, чтобы не сеять вражды промеж войска.

— Ты не бойся, я тебя не заколдую, — злорадно сказал Пафнутий Николаю.

— Помолчал бы лучше, — зарычал на него Семён Гривна.

— Сам молчи, я здесь такой же воин, как ивы.

— Ладно, Семён, — произнёс Николай, — раз командир так решил, будем надеяться, что он не выжил из ума, и подчинимся его решению.

Глава 5 Евпатий

Приближалось время тяжёлого испытания для Ратмира Вышеславича, он должен был сразиться с войском богатырей. Когда-то он и сам был богатырём, а теперь супротив него выходили легенды, обожаемые им с детства. Но теперь сам Симаргл избрал Змея своим помощником, и во всём ему помогал. Симаргл покровительствовал ему даже вопреки воле других богов. И вот задумался Змей Горыныч о том, как ему справиться с врагами. Сильная тоска одолела его, ведь не хотел он проливать богатырской крови. А когда на него находила тоска, он брался за гусли и начинал играть. Пальцы быстро вспоминали почти забытые движения, и лилась над посадом Змейгородом тихая, тревожащая душу мелодия. Узнал Ратмир, что во главе войска стал великий богатырь — Хотен Блудович, которого он очень уважал, хоть лично и не знал. Хотен был скандинавом и начинал простым наёмником в Новгороде, вместе с князем Владимиром брал Киев, Полоцк, Корсунь. В Новгород он пришёл уже христианином. Сильно отличился при взятии Корсуня, когда начали крестить Киев, стал крупным военачальником богатырей, наравне с такими легендами как Анастас, Леон Отважный, Святогор. Когда Новгород осадили чародеи, князь послал Хотена с войском на помощь новгородцам. В Новгороде было немало своих богатырей. Это и известный Садко, и Святослав Вольга, и Микула Селянинович, они стали Хотену названными братьями. И теперь Вольга вверил ему войско, чтобы пошёл он с ним на проклятого Змея и обратил в пепел посад Змейгород. На Змейгородской земле тогда и без того было не спокойно, и если богатыри не пришли бы, то подняли бы там крестьяне восстание против Змея. Но общий враг сплотил враждебные сословия. Хотен же Блудович обращался с крестьянами, как с язычниками, и вместо того, чтобы попытаться с ними завести дружбу, подавлял и наказывал, и насильно обращал в христианскую веру.

В эти дни Ратмир остался наедине с собой, и никого к себе не подпускал, даже свою молодую жену Агнию. Эта юная красавица всё это время была едва ли не единственной отрадой владыке-Змею. Любовь его не знала предела, хоть им и редко удавалось оставаться наедине. Ратмир души не чаял в этой простой посадской девушке, покорившей его своей красотой и преданностью. Она одна всегда поддерживала его, смотрела на него с неподдельным восхищением и отдавалась ему вся, без остатка. Но перед боем и Агния не заходила к Ратмиру, он был один на один с собой, закрыв глаза, он пытался выйти на контакт с духами. Никогда прежде он этого не делал, но теперь он был чародеем, и когда-нибудь он должен был этому научиться. Змей искал встречи с Симарглом — своим покровителем. В какой-то момент Ратмир представил себя Змеем, парящим над землёй. Он видел под собой людей и бегущих куда-то лошадей, деревья и поля. И вот Ратмир снова оказался над рекой Смородиной. Река без истока и устья, мерно и тихо текли её воды. Вот и мост через эту реку. Калинов мост. Над мостом так же в воздухе парило какое-то существо, похожее на огромного крылатого пса. Это был он, Симаргл. Ратмир только взглянул в его большие зелёные глаза и тут же пришёл в себя. Он лежал на полу у себя в покоях, весь в холодном поту. Теперь он точно знал, что он должен делать. Ночью Ратмир вышел на улицу и снова принял облик трёхглавого Змея. Теперь холодная ярость толкала его вперёд, жажда крови, жажда убийства заполнило его существо. Он был собой и в то же время не собой. Он знал, что кому-то сегодня будет очень больно. Да, кто-то будет сегодня страдать и корчится в муках. Это были новгородские богатыри, славные витязи. Колдун застал их врасплох. Но это было только начало, только первая их ужасная ночь. Змей Горыныч рвал их плоть, отгрызал им руки, обжигал огнём, наводил порчи. Он издевался, как мог над их телами и повергал этим в ужас тех, кто оставались в живых. Он словно спал, и во сне мог делать всё, что хотел, ведь всё это происходило не на самом деле, всё можно было исправить, вернуть. Но поутру становилось ясно, что это был не сон, и вернуть ничего нельзя, и Ратмир прятался от всех и плакал в одиночестве от невыносимой боли, разрывающей ему сердце.

Когда поутру богатыри хоронили своих товарищей и брались лечить покалеченных, то они начинали бояться так, как никогда ещё в своей жизни никого не боялись. И далеко не всем удалось свой страх обратить в гнев. Николай Северянин так и не смог. Он видел каждое утро обугленные тела своих товарищей, оторванные руки и ноги, и от этого у него самого тело начинало гореть огнём, а руки и ноги начинали болеть. Только одно спасало его тогда — молитва. Николай Северянин неустанно молился. Казалось, лишь один Хотен Блудович здесь сохраняет хладнокровие. Но он был не один, был ещё один богатырь, который не боялся и был бесстрашен, как никто, это был Евпатий Вятич. Из всех богатырей он был, возможно, самого низкого происхождения, из городской бедноты, из племени вятичей, которые после восстания были у князя Владимира в опале. Он шёл в эту битву не за славой или властью, а, чтобы прославить своё племя и оправдать его в глазах правителей. Выживет он при этом, или нет, было не столь важно. Богатырь сражался как лев, без капли страха, сметал любого врага, который попадался ему, и его отряд смело шёл в бой. Так же было и сейчас, в решающей схватке с чародеями. И всё же колдуны добрались до Хотена Блудовича и подняли его на своих копьях. После этого поражение богатырей было делом времени. Евпатий сложил оружие лишь тогда, когда он и его люди — отважные вятичи были окружены.

— Сдавайтесь, и даю слово, вам сохранят жизнь, — произнёс юный предводитель чародеев.

Евпатий вспомнил, что прежде слышал от священника из Змейгорода. Посадник сам прежде был богатырём, возможно, он желал пощадить тех, кто прежде были ему братьями по оружию. И сотник избавился от копья и щита, его вятичи последовали его примеру.

— Ты правильно сделал, что сдался на мою милость, — заговорил с ним Ратмир. Кольчуга его была перепачкана в крови, как и кисть правой руки.

— Ты поверил моему слову, и за это я окажу тебе обещанное великодушие, я сохраню тебе жизнь. Назови мне своё имя, богатырь.

Евпатий поднял голову, перед ним стоял совсем ещё мальчишка, напуганный всем происходящим, с бледным болезненным видом под густой щетиной, и, очевидно, не желающий убивать. Странно, что он возглавлял это войско, но, если это так, с ним можно было договориться.

— Моё имя — Евпатий, — отвечал богатырь.

— Евпатий, теперь ты в моей власти. Я сохраню жизнь тебе и твоим людям, но вы не будете свободны. Вы будете жить у меня в посаде, будете моими пленниками, чтобы впредь ни один богатырь не появлялся на моей земле.

Николу Северянина нашли с лёгким ранением бедра. Весь в крови он молился и просил бога о помощи.

— Ты жалок, как и твои люди, — сказал ему Ратмир, — и потому я не хочу даже знать твоего имени.

И с этими словами Змей достал меч из ножен. Почему-то Евпатий был уверен, что чародей не убьёт богатыря.

— Нет, не нужно, прошу, — взмолился Николай, — не убивай меня.

— Ты бы не убил меня, попадись я тебе? Так почему я должен сохранить тебе жизнь?

— Давай же, прикончи его, — прокричал колдун Светозар. Его уже начинали раздражать эти церемонии мальчишки.

— У меня есть идея получше, — ответил Ратмир, вкладывая меч в ножны, — ты вернёшься в Новгород со своим отрядом, и расскажешь им, как ужасен Змей Горыныч. Пусть они увидят твой страх, расскажи им, как вы прониклись страхом к тому, кто убивал вас по ночам. И молись о том, чтобы богатыри больше не появились на этой земле, иначе я найду тебя и покончу с тобой.

— Благодарю, владыка.

И Никола Северянин пошёл прочь. Он ощупывал себя и не верил своим глазам. Он был жив, он был цел, и лишь небольшой порез не бедре напоминал ему о том, что он участвовал в сражении. Колдуны смеялись вслед ему и его людям, когда те уходили, а Никола боялся даже обернуться. И лишь когда они отошли достаточно далеко, он упал на колени и закрыл перепачканными в земле ладонями лицо, просидев так неизвестно сколько времени. Богатырь впал в ступор и ещё не скоро смог опомниться. Евпатий же смотрел бесстрашно, и во взгляде его просматривалась только ненависть. Почти тут же с его людей сняли все доспехи и кольчуги, и оставили стоять в длинных до колен рубахах. Светозар настаивал на том, чтобы раздеть их догола, но Ратмир, естественно, отказался от этого. И пленных в таком виде погнали в город. Ратмир был всё же горд собой, он смог одолеть легендарного богатыря — Хотена Блудовича. Это льстило его самолюбию и заглушало боль в его сердце. Вечером весь Змейгород праздновал. Трёхметровые шуты расхаживали на ходулях и испускали огонь. Народ сшил облачение, похожее на трёхглавого змея и теперь ряженые изображали своего повелителя, побеждающего богатырей. Ратмир сидел во главе большого стола и принимал почести от колдунов. Даже Светозар, кривя лицом, высказал ему своё почтение. Теперь Змей Горыныч был победителем, и он был богат, наконец-то, никто не смел сомневаться в его могуществе. Богатыри, ставшие гостями Змея, ожидали, что попадут в логово Сатаны, развратный и греховный Содом. Вместе этого Евпатий увидел здоровые радостные лица горожан, увидел не мало христиан из простонародья, увидел веселье и праздник, какие ещё можно было увидеть в малых городах Киевской Державы, но которые напрочь были забыты в больших городах после принятия христианства. Когда начался пир, Ратмир велел позвать к себе пленного Евпатия и усадить его рядом с собой.

— Выпей со мной, богатырь, — приказал ему уже хмельной и повеселевший Змей, — отведай моих скромных кушаний, уж не побрезгуй, будь, как дома.

— Ничего мне не нужно от тебя, — резко ответил Евпатий, — мой дом далеко отсюда, и там меня ждёт жена и малые дети.

— Ты хочешь меня разжалобить? Но я не знаю жалости к своим врагам, к тем, кто пришёл, чтобы убить меня. Можешь не есть, если не хочешь. Так ты быстрее сдохнешь и не будешь нам обузой.

Евпатий пристально смотрел на молодого вождя, пытаясь его разгадать. Нет, чародей был совсем не такой, он был богатырём, не просто так взял вятичей в плен и совсем неспроста он вызвал к себе сотника, он что-то задумал. И Евпатий сел и стал есть. И как только он вкусил еды, так почувствовал острую боль в животе от того, что давно не ел, и стал жадно поглощать пищу, запивая её вином. Змей Горыныч дал ему утолить голод, а затем заговорил с ним:

— Так-то лучше, богатырь. В Змейгороде никто не умирает с голоду. Здесь правят по справедливости, а не по закону. Что смеёшься? Веришь, что закон и справедливость — это одно и тоже? Я тоже когда-то в это верил, пока не убедился в обратном.

— Ты и вправду был богатырём? — спрашивал Евпатий.

— Да, когда-то я принёс богатырскую клятву.

— И нарушил её.

— Нисколько. Я не убиваю христиан, это делает Змей Горыныч.

— Так Змей — это не ты? Отчего же тебя называют владыка-Змей?

— Змей — это лишь оружие в руках богов. Тело могучего оборотня с тремя головами, но ни одна из них не принадлежит мне, когда я в этом теле. Это лишь верный зверь высших сил.

— Но именно ты спускаешь с цепи этого зверя, — не сдавался Евпатий, чем заставил многих чародеев насторожиться, даже волхв Доброслав странно посмотрел на владыку, видимо, ожидая от него решительных действий. Но Ратмир оставался спокоен.

— По мне, это твои друзья-богатыри вызвали Змея, — отвечал Ратмир, стараясь держать себя в руках, — они пришли сюда, чтобы умереть, чтобы пожертвовать собой. Христиане ведь так любят жертвовать собой, можно сказать, это их долг, сострадание и смерть на кресте. Я лишь помогаю им осуществить их мечты.

Теперь пришёл черёд гневаться Евпатию. Лицо его покраснело, желваки напряглись. Все только ждали момента, когда он что-нибудь выкинет, чтобы прикончить его.

— Мы пришли, чтобы спасти своих единоверцев и русскую землю от тирании ужасного зверя.

— Ценой своих жизней. Или нет? Какой смысл бескорыстно жертвовать своей жизнью ради чужой? Нужно быть рабом, чтобы ценить чужую жизнь выше своей. Да и потом, о какой тирании ты говоришь? В городе много христиан, можешь поговорить с ними, они скажут, что не имеют ни в чём нужды. Я состою в христианском браке с женщиной, мы уважаем чужую веру, в отличии от христиан.

— Ты держишь их в заложниках, используешь, как живой щит.

— Нисколько. Каждый из них может уйти в любой момент. Даже ты. И в доказательство своих слов я дарую свободу перемещения тебе и твоим людям. Можете уходить хоть сейчас. Только далеко ли вы уйдёте без оружия? Здесь повсюду упыри, они рвутся к Калинову мосту, вынюхивают, ищут дорогу. Раньше они боялись солнца, и потому были не умнее скота. Теперь же они стали мыслить, стали мечтать, и главная их мечта — бессмертие, за которую они готовы убить кого угодно. Хотя, возможно, ты и сам станешь упырём, присоединишься к этим тварям, как те богатыри, что были здесь до тебя.

— Не правда! — вскочил с места Евпатий. Ратмир вскочил почти в одно время с ним, но лишь для того, чтобы повелительным жестом остановить с десяток чародеев, взявшихся за мечи.

— Сядь, успокойся, богатырь. Ты можешь мне не верить. При первой же возможности я представлю тебе доказательства. Но вот чего отрицать ты не можешь и чего ты не можешь не знать. Когда-то на том самом месте, где мы с тобой сидим, на этой заставе было село. Здесь жили люди, молились своим богам и духам, трудились и любили. Всё изменилось, когда сюда пришли богатыри. Одержимые чувством мести они, под руководством твоего мудрого воеводы — Вольги, уничтожили всех, от мала до велика. Вырезали всю деревню, а потом основали здесь заставу.

Лицо Евпатия сделалось страшным, столь глубокая скорбь отразилась на нём, что Ратмиру даже стало стыдно за своим слова. Сотник потупил глаза и заговорил уже совсем другим, тихим и печальным голосом:

— Человек греховен по своей сути. А те ужасные зверства совершил не человек, а нелюдь. Его имя — Никита Кожемяка. Он нёс богатырскую службу, потому что был отменным убийцей чародеев. Но мы не подумали, что отменный убийца чародеев всё равно убийца, и однажды он поднимет меч на тех, на кого нельзя поднимать оружие. Но мы раскаялись в этом ужасном грехе и продолжаем каяться до сих пор. Никиту изгнали из Новгорода, он больше не богатырь, память о нём стёрли из истории. Вольга же повинен лишь в том, что не мог воспрепятствовать Никите, хоть и пытался. Но его люди устали и вымотались после отступления, у них не было сил воевать против своих.

— Что ж, возможно, гибель войска Хотена — это расплата за тот ужасный грех? Ведь Хотен тоже не был ангелом. Вспомни, что он учинил под Черниговом, когда даже его старый друг — Святогор возмутился его деяниям и пошёл против него и самого князя Владимира. Я знал, настоящих богатырей, Евпатий, я сражался с ними в одном войске, и их храбрость и мученическая смерть от рук своих братьев по оружию достойна славы Христа. Я не против христиан, и всегда останусь богатырём. Возможно, в наш век я уже единственный, что ещё остался верен богатырской клятве.

Весь остаток застолья Евпатий был мрачнее тучи, и ушёл расстроенный, как только подвернулась возможность. Чародеи же ещё долго смотрели на своего владыку в недоумении, и даже сам Доброслав не понимал его намерений.

— Богатырь из мятежных вятичей, он может нам пригодиться, — произнёс Ратмир, будто говорил сам с собой, — уверен, в душе она ненавидит наших врагов не меньше, чем мы.

Евпатий и его богатыри действительно в тот день получили относительную свободу перемещения. За ними следили отовсюду, чтобы гости не добрались до оружия, подселили их в свободные дома или к местным христианам и даже священнику велели за ними присматривать. Разумеется, никто и не думал покидать Змейгород, ведь ворота строго охранялись вооружёнными воинами, а перелезть через ограждение так, чтобы не свалиться в глубокий ров, было невозможно.

Глава 6 Змейгород

Поздней осенью, когда Никола только начал поиски Никиты, в окрестностях молодого города Змейгорода было совсем тихо. Зима постепенно наступала, подползая ледяными корками на лужах, покрывая белым инеем траву, закрывая чёрные землю и грязь редким, быстро таящим снегом. Снега оставалось всё больше, но на дорогах его и ещё не было, и от того проехать по ним было ещё очень сложно. Небольшая повозка, запряжённая лошадью-тяжеловозом, с трудом пробиралась через грязевую кашу. Лошадь была перепачкана по самое пузо. В повозке было три человека, при этом один из них, с виду простой крестьянин, лежал связанным, а двое других сидели рядом. Оба были одеты не бедно, за спинами развевались чёрные плащи, за поясами блестели стальные клинки. Тот, что держал в руке вожжи, выглядел постарше, с широким морщинистым лбом и глазами на выкате, лицо было покрыто густой бородой лопатой. Другой, что сидел рядом с ним, носил длинные волосы и длинную клинообразную бороду и был повёрнут к своему спутнику так, чтобы был виден его гордый орлиный профиль.

— Думаешь, владыка казнит его? — спрашивал он.

— Не знаю, Светозар, но это уже не наше дело, — отвечал тот, что сидел за вожжами и правил лошадью, — Наша задача — отвезти его к вождю, а он пусть уже решает, что с ним делать.

— К вождю? — удивился Светозар, — Почему вы все считаете его вождём? Я не понимаю. Мы же не провозглашали его вождём.

— Ты не хуже меня знаешь закон. Мы шли за ним в бой, он вёл нас, значит, он наш вождь.

— Ну, уж нет, Захар, — продолжал возмущаться Светозар, — он не вёл нас в бой. Он взял город один, и не он впустил нас в город. И я так же хорошо знаю закон, как и ты. И полукровка, инициированный не в клане, не может быть нашим вождём.

— Он сам инициировал себя, такое бывает очень редко и только по милости богов, — стоял на своём Захар.

— Или по милости волхвов. Тебе не приходило в голову, что его могли инициировать волхвы, чтобы прибрать к рукам власть? Этот волхв Доброслав командует нами, как своими слугами. Почему мы подчиняемся ему? Может, волхвы специально послали к нам Ратмира, чтобы подчинить нас.

— Доброслав всего лишь друг Ратмира, у него большое влияние на волхвов в округе, и только. Нас здесь мало, и мы должны быть благодарны, что нам позволяют здесь жить. В конце концов, ты же видел, на что способен владыка. Ни один волхв не смог бы дать ему такую силу.

— Я не против, пусть вместе с Доброславом правит в городе, если это можно назвать городом, но почему мы не можем из-за этого выбирать своего законного вождя? Он бы помогал Ратмиру править.

— Ты знаешь, что по закону мы не можем этого сделать. Мы не являемся кланом, пока у нас нет своей земли. А пока наша земля — это Змейгород, и его окрестности, наша судьба теперь неразрывно связана со городом и его посадником. Если хочешь завладеть городом, нужно бросить вызов владыке-Змею. Думаю, у тебя хватит ума, Светозар, чтобы этого не делать. Вспомни, что случилось с вождём Мстиславом, Володаром, Колояром. Они были сильнейшими чародеями из всех, кого я знал, тебе ещё не скоро удастся сравниться с ними в своём мастерстве.

— Я знаю, — отмахнулся лишь Светозар, — эх, какую же ошибку мы допустили, когда не дали умереть этому мальчишке.

А тем временем уже стали видны деревянные стены городка, от них ещё исходил запах свежего дуба, и было видно, что поставили их не так уже давно. Однако так же было понятно, что без соизволения горожан через эти стены не перелетит даже птица. Захара и Светозара узнали издалека и открыли им ворота. Повозка по грязной дороге заехала в город и потащилась мимо домов с соломенными крышами, многочисленных не законченных построек, баб, торгующих прямо не улице, разгуливающих коров, свиней и гусей. Наконец, они добрались до большого, хоть местами и недостроенного терема, украшенного весьма красивой резьбой. На стене был изображён летящий трёхглавый Змей, нарисованное пламя, которое он извергал, расходилось далеко во все стороны разными цветами. Такое мог изобразить лишь великий художник, но все знали, что изобразил это сам хозяин. Вскоре дверь избы распахнулась, и он вышел на улицу. Совсем ещё молодой парень в простой мешковатой рубахе, кожаных сапогах и мечом за поясом. Ещё недавно он был совсем другим, и многие из тех, кто знали его раньше, очень удивились бы, увидев его сейчас. Взгляд стал более хмурым и полным решимости, волосы на голове отросли до плеч, лицо покрыла густая щетина.

— Светозар, Захар, рад снова видеть вас, — произнёс он, по очереди заключая обоих колдунов в объятия. Вскоре возле избы показался седобородый волхв с огромной родинкой на правой щеке и скрипучим голосом, одетый в балахон из мешковатой ткани, твёрдо держащий в морщинистой руке изогнутый посох. Рядом с ним шёл богатырь Евпатий, видимо, снова с какой-то просьбой к владыке. За те несколько недели своего пребывания в Змейгороде сотник только и занимался тем, что просил у владыки всё новых улучшений быта для его вятичей. Рядом с путниками кружились огромные псы, которые по приказу волхва были готовы броситься в любой, даже самый не равный бой.

— Здрав будь, Доброслав, — приветствовал его Захар.

— И вам доброго здоровья. С чем прибыли?

Захар уже хотел было ответить, но Светозар одёрнул его за рукав, и тот тут же закрыл рот.

— С чем прибыли? — спросил их теперь Ратмир.

— Разбойника изловили, — заговорил Светозар, — это из наших дальних сёл. Это они бунтуют против новой дани, собираемой на усиление города. Возглавляет их какой-то Синегуб. Этот один из его псов, мы его специально изловили и привезли к тебе на суд.

— Что, шибко не довольны крестьяне? — спросил Доброслав.

— Да уж, растёт недовольство, — отвечал Захар.

— Никак не уймутся, — произнёс Светозар, — как бы бунт не разросся, когда оставшуюся дань будем собирать. Надо им головы поотрывать, пока не поздно.

— Не надо, — возразил Ратмир, — я хочу, чтобы на моей земле был мир, и чтобы здесь не лилась понапрасну кровь. У нас много общих врагов.

— Мир? — взорвался Светозар, — и это говорит наш вождь? Мы, колдуны, созданы для того, чтобы держать людей в рабстве. И никогда рабы против нас не бунтовали, потому что мы знали, как сделать рабов покорными.

— И где теперь все колдуны, что раньше имели рабов? — отозвался Доброслав.

— А ты что смыслишь в этом, волхв?

— Светозар, прояви уважение, — осадил его Ратмир, — Доброслав — наш друг и правитель нашего посада, такой же, как и я.

— Волхв над колдуном не правитель.

И с этими словами Светозар ушёл прочь.

— Что с разбойником делать? — спросил Захар.

— Допроси его, но без пристрастия, сильно отварами не пои, чтобы он был в себе, а потом отпусти его.

— Отпустить? — удивился Захар.

— Да, и пусть передаст своему вождю, что я не хочу войны, и, если они с миром разойдутся и прекратят свои разбои, я их прощу.

Евпатий удивлённо посмотрел на владыку. В последнее время ему часто приходилось удивляться решениями Ратмира. Когда Змей закончил с Захаром, то пригласил к себе в избу Доброслава и Евпатия.

— Светозар не доброе затевает, — заговорил волхв, когда они вошли внутрь, — хочет стать вождём над колдунами.

— А что, если станет? У них же до сих пор нет вождя.

— Колдуны никому не подчиняются, кроме колдунов своего клана. Если колдуны выберут вождя, по закону они вновь смогут создать свой клан и не должны будут подчиняться тебе.

— Да, я знаю, ты уже говорил. Подождём, когда он бросит мне вызов.

— Возможно, можно не бросать вызов, возможно, этот закон можно обойти, возможно, они посмеют сплести заговор. Хоть это и противоречит их правилам.

— Как же всё сложно у вас, у чародеев.

— Ты теперь тоже чародей, Ратмир, и ты сильнее каждого из колдунов, пока у них нет клана, ты должен стать их вождём.

— Но я ещё так мало знаю о мире чародеев. Ты учишь меня, но это всё слишком сложно. Я и с ролью посадника едва справляюсь. К тому же, когда клан выбирает нового вождя, должна быть принесена человеческая жертва богам, а я никаких человеческих жертвоприношений у себя не потерплю.

— Тогда они скоро перестанут тебе подчиняться.

— Ничего, Симаргл мне поможет.

— Симаргл не будет вечно делать всё за тебя.

— Меня сейчас другое беспокоит, Доброслав. Со стороны Новгорода — тишина. Ни купцов, ни слухов никаких не доходит. Боюсь, готовят они что-то против нас, а мы тут все друг с другом в ссоре. Думаю, самое время отправиться на поиски сокровищ, на которые указал Страж Времени. У меня тут было видение. Владыка Симаргл открыл мне секрет места нахождения богатого клада. Какие-то пираты или купцы спрятали несметные сокровища, а потом сгинули и не смогли вернуть своё.

— Ты хочешь оставить посад?

— Я оставлю город на тебя и на других волхвов. Уверен, вместе с местными жителями вы управитесь.

— А если на нас нападут? Если крестьяне поднимут восстание? Или упыри, что ещё хуже. Ты уже столько перебил этих тварей на востоке, что, если бы у них были мозги, они бы давно уже собрались вместе, чтобы напасть на нас.

— Если случится что-то не ладное, я почувствую. А пока мне нужно выбрать с десяток верных людей, но не колдунов, чтобы даже не подумали отбирать у меня золото. Добуду золото, мы заживём совсем по-другому, пойдёт у нас и торговля, и оружие появится. И все будут нам подчиняться.

— Я буду молить о том богов, пусть они сопутствуют тебе в твоём сложном пути.

Пока они говорили, Евпатий молчал и слушал. Он догадывался, что этот разговор, якобы не касающийся его, а также великодушие, проявленное Змеем к разбойнику, преследуют какую-то цель. И всё же богатырь не мог не признаться себе в том, что Ратмир начинает ему нравится. С самого начала пребывания Евпатия в Змейгороде, владыка постоянно приглашал его за свой стол, а то и вёл с ним и приватные беседы. Так, богатырь узнал о происхождении Ратмира, о том, что случилось на Змеиной Заставе. Поначалу Евпатий отказывался верить в его рассказы, и тогда однажды Ратмир велел идти ему за собой. Был ясный день, владыка шёл к деревянной клетке, в которой сидел почти голый грязный человек. Лохмотья едва прикрывали его наготу, рядом с ним в углу клетки лежал кусок сырого мяса и стоял кувшин с водой.

— Как ты думаешь, кто это? — спросил Ратмир.

— Какой-нибудь преступник или твой враг, — отвечал Евпатий.

— Это не просто преступник, — отвечал Ратмир, — это самый настоящий упырь. Смотри, у него совсем не видно клыков, он не боится солнечного света, находится здесь уже очень долгое время, и всё жив. И всё же, это самый настоящий вурдалак. Прямое доказательство моих рассказов.

— Я не верю тебе, — отвечал Евпатий.

Но Ратмир не рассчитывал, что богатырь поверит ему на слово. Владыка достал свой меч и направился к пленнику.

— Пожалуйста, — взмолился тот, что сидел в клетки, — не убивай меня, милосердный вождь. Я всего лишь простой земледелец, я не сделал ничего плохого.

Но острая сталь лишь приближалась к его телу. Евпатий с трудом заставлял себя смотреть на это. Но Ратмир лишь слегка резанул пленника по плечу и убрал оружие в ножны. Кровь медленно потекла по коже оборванца.

— А теперь, смой кровь с руки, — приказал Змей.

На этот раз пленник подчинился без лишних слов и смыл водой из кувшина всю кровь.

— Гляди, — велел Ратмир Евпатию. Богатырь стал внимательно всматриваться в плечо пленника, но не увидел там и следа от нанесённой раны. Ни у одного человека раны не заживали так быстро.

— Мы отпаиваем его кровью животных, — говорил Ратмир, — и потому его раны заживают так быстро.

— Не может быть, — не верил своим глазам Евпатий.

— Упырь может так отрастить себе даже отрубленную руку или ногу, если она была отсечена не выше колена или локтя. Как видишь, Евпатий, я не лгу тебе. Эти существа здесь повсюду. Только я мешаю им прорваться к Новгороду. У них есть вождь, сильный вождь, говорят, он способен менять лица, как маски. Он может проникнуть даже сюда под видом гостя. Но я его легко узнаю, моё чародейское зрение легко разглядит его ауру. Но вот колдуны или волхвы увидеть его не смогут. Симаргл поставил меня здесь, как приманку для упырей. Я — единственный, кто знает, где находится Калинов мост. Нужно лишь заставить меня выдать эту тайну, а для этого нужно меня победить. В открытом бою упыри против меня не выступят, они слишком трусливы для этого, они будут ждать, когда нас ослабят богатыри, или восставшие земледельцы. Уверен, это упыри и подняли их на бунт. Они хотят победить чужими руками.

И вот Ратмир Вышеславич стал собирать людей для похода за сокровищами. Когда он отбыл, Евпатий перестал спокойно спать. Теперь каждое новое лицо вызывало в нём тревогу и подозрения. А в последнее время много народу поселилось в Змейгороде. В основном это были богатые крестьяне из окрестных сёл, ремесленники, торговцы, простые бродяги. Новый посад был очень привлекателен для местных жителей. А вот купцы старались обходить Змейгород стороной, так как вера здесь была чужая, не известная, а правил тут проклятый Змей. Некоторых купцов местные колдуны как разбойники и вовсе грабили. Тут уже никто не мог их унять. Колдуны не привыкли жить в такой нужде и разделять свою долю с простой людью, и потому искали способы обогатиться на стороне. Ратмир не запрещал им этого, у него не было ещё здесь столь большой власти. Если бы не Доброслав, его давно бы сместили. Но в первые же дни, как стал Ратмир посадником в городе, старый волхв стал собирать всех волхвов в округе и держать с ними совет. И теперь они все договорились править вместе на своей земле в союзе со Змеем Горынычем, заключили с ним договор. Все тогда пришли к согласию и разнесли по окрестным сёлам весть о том, что теперь у них появился новый князь, который будет князем и людей, и волхвов, и колдунов, и никого из них не будет притеснять, что теперь все люди здесь сами по себе и от Новгорода не зависят. Всё было не надёжно, всё ещё только предстояло устроить, но Ратмир был уверен, что у него всё получится, что Симаргл не оставит его. И вот он уже мчался верхом на коне, а рядом с ним ехали мужички на запряжённых повозках. Все они были его старые знакомые, отстаивающие в своё время вместе с ним стены от колдунов, двоя и вовсе были родными братьями его любимой жены — Агнии. Эти горожане знали, на что он способен в гневе, и потому ни за что не решились бы его обмануть или предать.

Дорога была долгая и очень сложная. Ратмир и предположить не мог, по какому бездорожью ему предстояло держать путь, видимо, всё это было устроено специально. В месте, которое легко найти, никто не будет прятать свои несметные богатства. Весенняя грязь и распутица только усложняли путь. Но Ратмир знал, что идёт верной дорогой, он чувствовал это своим чародейским нутром. Медленно, но верно спутники подошли к реке, перейти которую не представлялось возможным. Тогда они стали искать брод, и потеряли на этом немало времени. Река оказалась очень глубокой, а течение было невероятно быстрым. Путники всё дальше уходили вверх, к истокам реки, а та всё никак не кончалась. Тогда Ратмир действительно стал думать, что они попали в тупик, и стал молиться. Он призывал к себе все силы мёртвого мира навь и обращался к богам и к крылатому Стражу Времени — Симарглу. И тут странное чувство охватило Змея, он вдруг с невероятной ясностью стал осознавать, куда он должен идти. Перед Ратмиром показался образ дерева на берегу реки, той самой реки, возле которой они застряли. Они шли правильно, им нужно было лишь подняться ещё выше по реке. После ещё половины дня пути они были, наконец, на месте. Огромный старый дуб стоял на возвышении, не далеко от реки. Ратмир узнал его сразу, и сразу понял, почему старый купец приметил это дерево. Оно было довольно старым и очень толстым, стояло выше других деревьев, как их могучий безропотный страж, словно присматривало за своим молодым потомством, не давая ему спуску. Когда-то по этой реке проплывали лодки, доверху забитые сокровищами, богатый купец решил спрятать их, опасаясь разорения от новгородской знати. А потом судьба унесла его жизнь, как и жизни его людей, а их добро так и осталось лежать здесь, сокрытое от посторонних глаз. Только богам было ведомо, где оно зарыто, и один из богов, точнее дух на службе богов, открыл Змею Горынычу эту тайну. Ратмир приказал мужикам копать, а сам наблюдал с замиранием сердца. Он пристально вглядывался в землю, ожидая увидеть желанное золото. Но вместо этого мужикам попалась какая-то тряпка. Они попытались выдернуть её из земли, но та оказалась слишком большой, настолько, что краёв её не было видно. Ни одну минуту они силились её порвать или вынуть, но у них ничего не выходило. Это окончательно вывело Ратмира из себя, он подошёл к тряпке и рубанул по ней мечом. Та сразу разорвалась, а меч ударился обо что-то твёрдое. Вскоре показалась крышка сундука.

Мужики принялись вынимать сундук, но это оказалось очень непросто в силу его тяжести. Часть досок уже сгнило, и когда сундук вынули наверх, эти доски у него отвалились, и на землю стали вываливаться пластинки из чистого золота, а также серебряные цепи, камни всех цветов, кольца, латы, и многое чего ещё. И Ратмир вознёс хвалу небесам, так как не было в тот момент предела его счастью. А мужики доставали сундук за сундуком. На крышке последнего из них была надпись, которую мог прочитать только Ратмир, поскольку он единственный владел здесь грамотой. Здесь было начертано следующее: «Лежащие здесь богатства находятся во владении новгородского купца и богатыря — Садко, самого богатого человека в Новгороде. Каждый, кто прикоснётся к ним, станет его врагом и непременно будет убит, кем бы они ни был». Так вот кто скрыл эти несметные сокровища. Можно было догадаться. Ратмир помнил Садка, когда был совсем ещё юн. Купец не знал равных себе в богатстве, пускал деньги на ветер, пил и гулял, а они всё не кончались. Никто не знал, где пропал Садко, но уже много лет от него не было никаких вестей. Купец боялся, что новгородская дружина позавидует ему и отберёт все его богатства, а потому большую часть их спрятал. Теперь тайник его был найден, и Ратмир должен был потратить эти средства с умом.

На дворе была уже зима, когда Ратмир вернулся назад в Змейгород. По лицам встречающих его ему стало понятно, что если бы он пришёл ни с чем, то на этом его власть в городе и закончилась бы. Но за ним ехали повозки, которые везли десять сундуков с драгоценностями.

— Добре, Ратмир, — обнимал его Доброслав, — теперь уж мы заживём, теперь нам ничего не страшно.

Глава 7 Змеиный торг

Получив свободу перемещения в Змейгороде, богатыри были предоставлены теперь сами себе. Из-за этого многие вятичи возроптали на своего сотника и восприняли свою свободу как наказание. Сотник, как мог, пытался исправить свою вину и постоянно ходил к Змею и просил его за своих людей. И владыка, как ни странно, шёл ему навстречу. Пристроил богатырей на работы, нашёл для них жильё получше. Получив дары от Змея, вятичи захотели ещё большего. И вот каждый уже через Евпатия просил для себя коня и лук со стрелами, чтобы охотится. Ратмир дал лук и коня только одному Евпатию и с тем условием, что если после охоты богатыри не вернутся в Змейгород, то все его вятичи будут проданы в рабство в Волжскую Булгарию. А когда Змей вернулся с сокровищами, он на радостях подарил Евпатию три серебренных кинжала, велев взять один себе, а остальные раздать своим людям. Ратмир постоянно делился с ними своей добыче и многих пригашал обедать за свой стол, что очень раздражало колдунов. И ненависть Евпатия к врагу всё угасала. Он видел, как Ратмир любил свою жену. Он так обнимал Агнию, что иногда забывал, что в зале есть кто-то ещё, прикасался руками к её лицу, целовал в лоб и едва сдерживался, чтобы не поцеловать в губы. Но потом Змей приходил в себя. И гостей, разделяющих с ним трапезу, доверять он мог только волхву Доброславу. Ко всем этим наблюдениям Евпатия добавилось ещё и то, что в Змейгороде христиан не притесняли, и даже по распоряжению самого Змея Горыныча здесь построили ещё один христианский храм. Враждебные прежде религии примирялись здесь под властью Ратмира. Но больше всего Евпатия поразило то, что в городе были запрещены жертвоприношения. Здесь не приносили в жертву не только людей, но и скот. Приносили лишь не большие жертвы домовому и водяному, богам же отдавали лишь кости и шкуры забитого скота, то есть то, что не употреблялось в пищу. Оставалось только удивляться, как с таким порядком колдуны подчинялись Змею. Но вскоре стало очевидно, что их здесь было мало, и правили здесь вовсе не они. Вольге не было смысла тревожиться и посылать сюда целое войско. Змей Горыныч не был врагом Новгорода. И однажды Евпатий решил изложить эти соображение Ратмиру с просьбой отпустить его в Новгород и сообщить Вольге, что Змейгород никакой опасности для них не представляет, а настоящие колдуны уже далеко за Волгой.

— Мы уничтожили целое войско богатырей, — возражал на это Доброслав, — этого они нам не простят.

— Я и не собираюсь просить у них прощения, — добавил Ратмир, — но кого бы они теперь не послали, я его одолею и заключу с ним мир на выгодных для нас условиях. Ты же Евпатий останешься здесь. Может, благодаря тебе и воевать не придётся, отправим тебя на переговоры. По весне мы начнём торговлю, откроем посад для купцов, а грабежи над ними я запрещу. Закупим у волшебников оружия, укрепим стены Змейгорода, и никто нас не возьмёт.

— Успеть бы только, чует моё сердце, не весной, так летом явятся к нам гости.

— Ты ждёшь, что к тебе придёт Путята? — не сдавался Евпатий, — но он не придёт, а купцы не будут торговать с тобой, они боятся. Однажды они уже жестоко поплатились за дружбу с Усыней и колдунами, теперь они ни за что не будут торговать с тем, кто называет себя Змеем.

— Посмотрим, — отвечал Ратмир, — у меня тут было видение. Сам Симаргл говорил со мной. Он говорил, что безликий вождь упырей уже скоро нападёт. И чтобы справиться с ним, мне понадобится помощь богатырей.

— Так это твой план? — смекнул сотник, — пленить богатырей, чтобы они помогли тебе одолеть упырей?

— Эх, если бы у меня был план, — тяжело вздохнул Ратмир, — планы есть у богов и у Симаргла, и у вампирского бога. Да, есть и такой. Они называют его Servus Adulterio— Кощей Изменник. Я слышал, это самый старый упырь на свете, все современные вурдалаки пошли от него. У меня же, Евпатий, плана нет. И я решительно не понимаю, как богатыри мне могут помочь. Они гораздо охотнее станут упырями, чем будут против них воевать.

— Какая нелепость! — вскипел Евпатий, как это не редко бывало. Даже эти вспышки гнева ему здесь прощались, — я бы никогда не стал бы упырём.

— Отказался бы от идеи бессмертия? А почему тогда ты стал христианином? Разве не ради обещания жизни вечной?

— Но не такой.

— А другой и не бывает. Упыри могут жить сотни лет. Если бы их не убивали, и если бы они без конца не убивали друг друга, то были бы бессмертны. Их раны быстро заживают, они не знают болезней и старости. Они даже не могут иметь детей, а потому им не ведом грех прелюбодеяния.

— Ты не проведёшь меня, волшебник, я знаю, как они живут. Постоянные оргии, во время своих половых сношений они пьют кровь друг у друга, сношаются с животными, с трупами, женщины с женщинами, мужчины с мужчинами.

— О, тебя и правда не проведёшь, богатырь. Но вот чего ты не учёл: новый вид упырей, пошедших от безликого вождя, отличается от других вурдалаков. Мы брали их в плен и наблюдали за ними. У них нет никаких желаний сношаться с кем-либо. Ни у женщин, ни у мужчин.

Евпатий растерялся и не нашёлся, что ответить. Собеседники уже давно забыли о еде и сверлили друг друга глазами. Агния, дабы чего не вышло, обняла мужа со спины, и Ратмир прерывал свою речь, целуя её нежных рук, стараясь поцеловать каждый пальчик. Евпатий же, чтобы не взорваться, набросился на гусиную ляжку, обжаренную до хрустящей корочки, запивая её отменным вином. Ратмир тоже отпил немного вина и велел жене сесть рядом.

— Нет нужды ни в каком бессмертии, — прервал молчание владыка-Змей, — Ведь у меня есть такая власть, какой нет ни у кого. Я могу пойти за Калинов Мост и вернуть к жизни любого, кого пожелаю. Даже тебя Евпатий. Если ты погибнешь, я верну тебя. Это в моей власти. Только одного человека я не могу вернуть из мира мёртвых — самого себя. Если я зайду за Калинов Мост, то могу не вернуться. Но однажды, клянусь Симарглом, богатырь, я зайду туда и воскрешу всех богатырей, что пали от моей руки, они проживут много лет и умрут от старости. Пусть даже я потрачу на это столько сил, что не смогу вернуться в наш мир. Но сначала мы должны одолеть безликого упыря. Пока эта тварь ходит по свету, я не могу умереть. Ну что, Евпатий, ты поможешь мне его одолеть?

— Я? — удивился сотник и даже подавился мясом.

— Да, ты можешь мне помочь, Евпатий, в достижении моей великой цели. Стань моим верным человеком здесь, в Змейгороде.

— Я не могу, мой дом в Новгороде, — отвечал Евпатий.

— Мой тоже, но я живу здесь. Если ты согласишься, тебя обеспечат всем необходимым, и твоих людей тоже. Вы не будете нуждаться, будете исповедовать христианскую веру, никто вам слова не скажет.

— И что мы должны будем делать?

— Вести торг. Ты сам сказал, что с язычниками купцы торговать не будут, а с христианами — будут. Привлеки к нам купцов. У меня есть много золота, я смогу купить у них любого товара. Я хочу, чтобы со Змейгородом торговали. Скажи, ты сделаешь это?

— Сделаю. Но после смерти безликого упыря ты переправишь меня в Новгород.

— Договорились.

Как только сотник дал своё согласие, богатырей сразу же переселили в более приличное место, дали им новые тёплые одежды, условия их жизни стали ещё лучше, и они получили корабль, который по весне отбыл в путь И Евпатий стал налаживать связь с купцами. По весне вместе с парой своих людей богатырь отправился на стоянку купцов на Волге, и заодно решил передать письмо домой. Если бы они не вернулись в Змейгород, всем оставшимся там богатырям пришлось бы туго. А потому вятичи, оставшиеся в Змейгороде, с замиранием сердца ждали возвращения своих соплеменников. Последних купцы приняли, как положено, увидев у них на шеях кресты, усадили за стол и стали говорить. В те времени нательные кресты носили только священники и те, кто хотел подчеркнуть свою принадлежность к христианской вере. Поначалу ни один купец не хотел иметь дело с проклятым городом Змея. Но Евпатий стал уверять их, что дело они будут иметь не со Змеем, а с ним.

— У Змея, знаете ли, золота и сокровищ немерено, — говорил богатырь, — а девать его некуда, лежит без дела. Вот я и предложил посаднику их начать торг, занял у него не мало. Теперь на эту сумму я могу закупать товара из Булгарии и торговать с Ростовом, с Черниговом, со Смоленском.

— А с Новгородом? — спрашивали его купцы.

— С Новгородом нельзя, они со Змеем враги.

— А что, дело интересное, — произнёс один купец с длинной до живота бородой, — до Смоленска ещё булгарские товары никогда не доходили, слишком далеко. А через Змейгород можно туда добраться, и кое-что взять оттуда.

— Опомнись, Зиновий, они же язычники, — осадил его другой купец, — забыл, как Садко нашего брата бил за торг с кланом Змея.

— Не забыл. Но Усыня мёртв, а Садко пропал без вести. А у Горыныча казна полна, теперь они хотят торговать с нами.

— К тому же, в Змейгороде правят не колдуны, — добавил Евпатий, — они сами там гости, на службе у посадника.

— Эко диво, колдуны со времён Додона ни у кого не были на услужении, — удивился один купец.

— И откуда их казна пополнилась?

— Я точно не знаю, Змей сказал, что боги указали ему на клад.

— Да-а-а, чудеса.

Почесали купцы в затылках, поразмыслили, да некоторые и согласились. Поплыли первые лодьи с товаром на Змейгородскую землю, пошли и сухопутные караваны. Только началась весна, а посад было уже не узнать. Все суетились, были чем-то заняты, кругом полно народу, пошли развиваться ремёсла. Сам посад менялся до неузнаваемости. Из Булгарии везли отменных лошадей, из Смоленска везли железо. В скором времени Змейгород должен был стать несокрушимой крепостью. Змей Горыныч запретил колдунам грабить купцов, и тем самым вызвал доверие у вторых, но усилил неприязнь первых. Колдуны теперь больше не говорили об избрании нового вождя, но между собой всё равно не признавали Змея своим полноправным повелителем. Но Ратмира это мало тогда смущало. Он чувствовал себя счастливым. Он был молод, богат, могущественен, рядом с ним была любимая жена. Казалось, жизнь наладилась, а все невзгоды вместе с болью остались позади. Целые дни Ратмир проводил в хлопотах, занимался всем, чем придётся. Всё его интересовало, а вечером он возвращался в объятия Агнии, обнимающей его всем своим прекрасным телом, и смотрящей на него, как на бога, глазами, полными трепета и слёз нежности. Во время одной из таких страстных ночей жена, закопавшись носом в его волосах и шепнула ему на ухо радостную и неожиданную весть:

— Я жду ребёнка.

Это известие слово молния поразило Ратмира.

— Это правда? — переспросил он, — это уже точно?

В ответ Агния слегка кивнула головой, продолжая играть пальцами с его длинными волосами.

— Это же замечательно, у меня будет сын, наследник! Я устрою пир в честь этого события. Нужно придумать ему имя. Как же его назвать?

— Ну, об этом ещё рано думать.

— Почему же рано? Нет, вовсе нет. Ты родишь, можешь быть в этом уверена. Волхвы тебе помогут. У меня будет наследник, настоящий воин, мой приемник. Я назову его Айратом.

— Как того несчастного богатыря?

— Да, он был настоящим богатырём, но в первую очередь он был воином, и он погиб как настоящий герой.

Казалось, после такой радостной вести ничто не сможет омрачить жизнь Ратмиру. Однако уже на следующий день Евпатий сообщил ему не радостные вести:

— В Новгороде готовят новое войско против тебя. Купцы сказали, что Вольга собирал с них деньги на снаряжение и вооружение войска.

— Нужно устроить с ними переговоры, — решил Ратмир, — можно ведь ещё разрешить всё мирно?

— Думаю, что нельзя. Они уже собрали немало денег и вызвали змееборца Никиту Кожемяку.

— Никиту Кожемяку? Того самого разбойника?

— Того самого. Говорят, он убивал колдунов из клана Змея, когда мы с тобой ещё были детьми, и сильно преуспел в этом. Но потом он почему-то рассорился с Вольгой и уехал из города, а теперь вот, видимо, вернулся.

— Плохо дело. С этим я не смогу договориться. Придётся его убить. Он ответит за свои злодеяния.

— Ты хочешь мести? Богатырям? Но павших от их рук уже не вернуть. Из их родных никого не осталось в живых.

— Я сделаю всё, что потребуется, чтобы защитить Змейгород.

Но Ратмир думал совсем о другой мести. Он знал, что Никита Кожемяка как-то связан со смертью его отца. Если уж судьба не даёт ему отомстить Путяте, то всю свою ярость Змей обрушит на проклятого Никиту. Была уже середина весны, уже 22 марта отметили новый год, уже почти растаяли снега. Ратмир ждал своего врага с невероятным внешним спокойствием. Он верил, что Симаргл не оставит его, верил, что сможет одержать победу, и если победить не удастся, то хотя бы заключит мир с Новгородом. В эти весенние дни Змей вдруг вспомнил про те записи, что остались ему от его греческого друга Филиппа. Большую часть написанного Ратмир прочитать не мог, хоть и умел читать по-гречески, но кое-что понял, и теперь настойчиво пытался разобрать остальное. Греческий миссионер немало писал о классической Элладе, противопоставляя ей христианский Рим. И всё же, о древних временах Филипп писал с уважением, чуть не с восхищением, если это касалось Греции. «Короткое время они жил в гармонии с собой, — писалось там, — они были великодушны и благородны. В это короткое время ими управляла воля к созиданию. Но что помогало им творить такие великие дела? Что внушало им такое чувство прекрасного? Они любили вино, поклонялись богам Дионису и Аполлону. Как, не верую в единого Бога, в спасение души они выстояли на Фермопилах? Как им удалось победить при Марафоне? В те времена развернул свою деятельность поэт Эсхила, его чудесные представления завораживали дух. Но эти представления были лишь порождением своей эпохи. Так что же давало им силы побеждать и творить? Вот уже ни один век люди пытаются понять это, пытаются понять Элладу. Иные говорят, что без отгадки этой великой тайны человечество никогда не построит Царствия Божьего на земле. Почему же эллинский мир пал? Что именно мешало им закрепить и сохранить обретённые сокровища? Так или иначе, подвиг этих героев после них не смог повторить никто, кроме Христа. Но он был одинок в чуждом и злом мире, и потому люди предали его и распяли на кресте. Он погиб как когда-то погибла великая Эллада, смерть которой оставила нам больше вопросов, чем ответов».

Эту величайшую загадку пытался отгадать и сам Ратмир, он хотел использовать для этого всю свою силу. Но Симаргл не давал ему ответов, а теперь богатыри отвлекали его от этого великого дела. И снова Ратмир должен был быть жестоким и безжалостным. Не ради себя, а ради великой цели, перед которой всё остальное было мелким и незначительным. Весна уже подходила к концу, а врага всё не было. Змей уже, было, разуверился, что враг вообще придёт, но тут случилось появиться у стен города внезапному гостю. Конь его был весь в мыле и едва передвигал ноги, сам всадник выглядел взволнованным и уставшим. Бледное, гладко выбритое лицо выражало тревогу. Незнакомец хотел увидеть Змея, и его почти сразу привели ко двору Ратмира

— Кто ты и как мне тебя называть? — спросил владыка.

— Меня знают под именем Пафнутий, но моё настоящее имя Богдан — колдун из клана Змея. Много лет назад я попал в плен к христианам и долгое время скитался по русской земле, пока не узнал, что мои братья вернулись на новгородскую землю. Я пришёл, чтобы сообщить, что вам грозит опасность. Никита Кожемяка с войском идёт сюда и вскоре будет здесь.

— Что ты знаешь про Никиту Кожемяку? — спрашивал Ратмир.

— О, я хорошо его знаю, он меня взял в плен, и я всё расскажу тебе про него, только дай мне сначала поесть, я не ел трое суток и очень ослаб в пути.

— Не так быстро, — отвечал Доброслав, задержав Ратмира, готового уже послать за едой, — Если кто-то из братьев узнает тебя, то ты будешь принят, ежели нет, то не обессудь, я не поверю ни единому твоему слову.

Вскоре все колдуны собрались на площади возле дома Ратмира. Пафнутий вышел к ним. Старый колдун смотрел на них с мольбой и пытался отыскать знакомые лица.

— Этот странник утверждает, что он из вашего клана, — произнёс Доброслав, — признаёт ли кто из вас его?

Но колдуны лишь поморщили лбы и остались стоять на месте.

— Видишь, ты им не знаком.

— Да как же-ш это?

— Богдан, это ты? — вдруг вышел из толпы Захар, — вот так да. Ты откуда здесь?

И заключил Пафнутия в братские объятия. Колдун от радости чуть не расцеловал своего спасителя. Его признали, теперь ему можно было верить. И он рассказал Змею и Доброславу всё, что знал.

Глава 7 Купец

В Новгород Никита Кожемяка вместе с товарищами прибыл только в середине весны, после новогодних празднований. Но даже в это время он не опоздал, так как средств на поход ещё собрано не было. Вскоре богатырям навстречу вышел старый вояка средних лет, но ещё довольно крепкий телом, с недобрым волчьим оскалом на лице. В нём можно было узнать знаменитого новгородского богатыря — Вольгу Святославовича. На лице его поприбавилось морщин, могучее тело обросло жиром, но взгляд всё ещё полон решимости.

— Ну, вот и наш змееборец, — произнёс он, завидев Никиту, — я уж думал, что мы и не свидимся никогда, но на всё воля Божья. Проходи, располагайся промеж других богатырей, будь здесь как дома.

— Я сюда не зад отсиживать приехал, — отвечал Никита, — Где моё войско, с которым я пойду на Змея? А также хотелось бы потолковать о плате, которую получу я и мою люди, когда мы принесём тебе голову Змея.

— Позже потолкуем. А ты, Никита, я смотрю, всё такой же не учтивый и такой же самонадеянный. Располагайся здесь, отдыхай. Войско будет, купцы обещали денег дать, когда торг хороший пойдёт. А сейчас не сезон ещё, торга нет, будем ждать.

— Теперь богатыри купцам и жидам прислуживают? Да, измельчал тут народец, пока меня не было. Садка на вас нет.

— Садко тоже был купцом.

— Но он был воином.

И с этими словами Никита отправился к богатырской слободе. Его товарищи последовали за ним. Небольшое село на побережье реки Волхов предназначалось только для богатырей и христианского духовенства. В конце концов, слово богатырь означало — несущий бога, и всех христианских миссионеров можно было назвать такими богатырями. Отсюда и название — богатырская слобода. Почти всё здесь было таким, как и раньше, когда Никита переживал здесь осаду Новгорода и делился последним со своими братьями — богатырями. Но кое-что изменилось. Пафнутий чувствовал себя здесь не в своей тарелке. Колдун в самом логове своих врагов — богатырей. Он был здесь чужой, и потому тревога не оставляла его. Стоило им войти в богатырскую слободу, как увидели они огромного мужика в белой рубахе. Руки его были в обхвате как ляжки лошади, а плечи широки как коромысло. Такой боец хоть роста был среднего, но мог убить кого угодно и без оружия. Сейчас же он играл с молодым жеребцом на лугу. Жеребец скакал вокруг мужика со всей своей дикой, почти необузданной прытью. Он, то подбегал к хозяину и начинал ласкаться, то вновь срывался с игривый галоп, радостно ржал, брыкался задними копытцами, а время от времени замирал, навострив уши, и прислушивался. Точно так же он замер, когда показался Никита с товарищами, а потом рванул к хозяину, и тот стал успокаивающе гладить ему гриву.

— Это что, ваш конюх? — спросил Никита.

— Да ты что, Никита, не узнал, что ли? — удивился Никола Северянин, — это же Микула Селянинович. Ты должен его помнить.

— Почему это я должен его помнить?

— Потому что ты был в городе, когда он появился здесь. В то самое время, когда тебя…, когда ты покинул Новгород. Микула присоединился к Вольге во время волжского похода.

— Что же, я должен всю прислугу Вольги в лицо знать?

Николай только укоризненно покачал головой в ответ. Но Никита почему-то был невероятно зол на всех. Он вдруг возненавидел всех богатырей, что находились на тот момент в слободе, поскольку у них было всё, чего он так долго бы насильно лишён. Он был изгнан из боевого братства, хоть был нисколько не хуже других и пользовался здесь уважением. И потому сейчас Никита вёл себя с богатырями грубо, и Николай стал уже побаиваться, как бы не дошло дело до драки. Вечером Кожемяка со своими товарищами занял богатырскую избу и устроил там пьянство и праздник по поводу своего возвращения. Шум стоял на всю слободу. Тут-то и вошёл к ним в избу Микула Селянинович с товарищами. От вида его могучего тела многие дебоширы заробели, но не Никита.

— Чего надо? — спросил он.

— Вы бы не шумели так, — заговорил грубым басом Микула, усаживаясь на лавку за стол, прямо напротив Никиты, — мы, конечно, люди христианской веры, долготерпению научены, но и нашему терпению может прийти конец.

— И что вы сделаете? — смотрел на него свысока Никита, — я колдунов на копьё сажал, когда ты ещё у себя в деревне гусей пас.

Микула нахмурился, и это был не добрый знак. Наступила долгая пауза, в течении которой богатыри сверлили друг друга глазами, и не отводили взгляд. Все замерли в избе и не издавали ни звука, ожидая развязки.

— А вот что я сделаю, — заговорил Микула, — предложу тебе спор. Не забоишься? Поборемся с тобой на руках, и решим так нашу неурядицу. Если ты меня поборешь, я уйду со своими товарищами, как будто нас и не было, а если моя возьмёт, то ты сам уймёшься и людей своих успокоишь, и будете вести себя тише воды, ниже травы.

— Любишь спорить, сынок? «Ну что, давай поспорим», — произнёс Никита и упёрся локтем правой руки в стол. Микула сделал тоже самое. Две огромных ладони соприкоснулись и началась борьба на руках. Многие из тех, кто были в том момент рядом, говорили, что от такой силы даже дубовый стол затрещал. Никита и Микула не сводили друг с друга глаз, и никто из них не хотел уступать. И тут вдруг ладонь Микулы стала склоняться к столу, он слабел. Все богатыри затаили дыхание, никто не мог одолеть Микулу в борьбе на руках. Сам богатырь выглядел сильнее и здоровее, и не мог понять, почему проигрывает. А Никита смотрел ему прямо в глаза, не отрываясь, как смотрят колдуны в глаза своей жертве, и оттого говорят, что нельзя колдуну смотреть в глаза, что через взгляд он забирает силу. И Никита использовал эти чары, он забирал у своего неискушённого в бою противника силу, а тот отчаянно продолжал сопротивляться. Ладонь Микулы всё приближалась к столу, а лицо исказилось в гримасе невероятного напряжения. Казалось, ещё немного, и он проиграет. Но тут Микула вдруг отвёл взгляд от глаза Никиты и стал смотреть себе на руки. И в этот момент его рука начала подниматься над столом. Микула пересиливал своего противника, он восстановил равновесие, а потом стал давить вниз. И всё это время он не смотрел в глаза Никите, а только на свои руки. И вот рука Кожемяки оказалась на столе, и Микула облегчённо вздохнул.

— Ну что, я победил, — произнёс он.

— Ерунда эта борьба на руках, — ответил Никита, — в настоящем бою эта сила роли не играет. Там важна скорость и мощь твоего оружия.

— Хочешь настоящей борьбы со мной?

— Настоящая борьба бывает только насмерть.

— Ну что ж, не хочешь, дело твоё, — отозвался Микула, — пусть тогда кто-нибудь из твоих людей выйдет со мной побороться. Вон хоть этот здоровяк. Или тот, что стоит с ним рядом, а лучше путь оба идут против меня одного. Я докажу тебе, что и в скорости никому не уступлю.

Те двоя, на которых указывал Микула, были скандинавы Сигват и Дьярви. Они взглянули на Никиту, тот одобрительно кивнул, и все троя вышли на улицу.

— Ну как тебе Микула Селянинович? — подсел к Никите Никола Северянин, — вспомнил его?

— Неплох, неплох для деревенского пастуха.

В этот момент с улицы доносились крики и удары о землю, там вовсю шла борьба. Но вскоре всё утихло, а затем дверь открылась, и в избу вошёл Микула с разбитой в кровь губой. А на дворе в кругу зевак без чувств лежали Сигват и Дьярви.

— Хорошо, — произнёс Никита, — твоя взяла. Уважу я тебя, богатырь. Но и ты меня уваж, испей со мной браги.

И Кожемяка поднёс ему целый ковш браги. Микула схватил его и принялся пить. Выпил всё одним махом, как воду, даже не поморщился, поставил ковш на стол и утёр рукавом усы.

— Добре, — произнёс Никита, — ты мне Ваську Буслаева напомнил. Тот тоже силы был не мерянной, его в Новгороде все боялись. Помнится, палицу он для себя сделал такую, что только он мог её поднять, убивал ей с одного удара. А погиб глупо, но ты и сам знаешь.

— Да я знаю, — отозвался Микула, — Вольга мне рассказывал.

Все следующие дни гости жили в ладу с местными и беспокойств не испытывали. Кроме Пафнутия. Бедному колдуну в эти месяцы не позавидовал бы никто. В безопасности он чувствовал себя только с Никитой. В первые же дни на одной из попоек местные богатыри принялись над ним издеваться. Всё подсмеивались над ним, а потом и вовсе окунули в бочку с водой. Пафнутий выбрался из бочки и в этот момент готов был проклясть всех своих обидчиков, но вместе этого сказал:

— Отпустите, мне пора спать ложиться, время позднее, а то Никита меня хватиться.

Но богатырей не испугало даже имя Никиты. Они схватили Пафнутия и обступили его со всех сторон.

— Куда это ты спать собрался? — спросили богатыри, — уж не в избу ли к богатырям? Ну, уж нет, ты — собака, и спать ты должен в собачьей будке.

Пафнутий криво улыбнулся их шутке и попытался уйти, но богатыри его не отпускали, видимо, они не шутили.

— Ну что, сам пойдёшь, или тебе помочь? — закричал один из них и ударил Пафнутию ногой по заду.

— Сам, — ответил чародей и под всеобщий хохот и улюлюканье направился к собачьей будке. Пафнутий встал на четвереньки и стал залезать, но тут из будки раздался угрожающий рык. Похоже, её обитатель совсем не желал впускать незваного гостя.

— Тише ты, — говорил Пафнутий, залезая в будку, — успокойся.

Но пёс не хотел успокаиваться и в какой-то момент уже готов был наброситься на чародея. Но Пафнутий заглянул зверю прямо в глаза, и животное впало в оцепенение.

— Вот так, молодец, — гладил его по шерсти чародей. Не забыл он ещё чары, помнил ещё, как управляться с животными. В следующее мгновение огромный сторожевой пёс вышел из будки и осмотрел не добрым взглядом богатырей. Он не лаял, не рычал, а молча набросился на того, кто первым попался ему и прокусил новгородцу руку. Богатырь вскрикнул от боли, а Пафнутий выскочил из будки и бросился бежать.

— Держи его! — кричали богатыри, — Держи колдуна!

Но свирепый пёс кусал их за ноги, ловко уходил от их ударов и снова кусал, преграждая им дорогу. Так и пришлось пса убить, к тому времени чародея и след простыл. На следующий день богатыри пошли жаловаться к Микуле Селяниновичу, а тот пошёл к Никите. Богатыри утверждали, что первым начал чародей. Но Никита помнил, что вчера Пафнутий пришёл домой весь мокрый и потому прогнал богатырей прочь. А ведь эти богатыри вместе с ним должны были отправиться в поход на Змея.

— Ты правильно сделал, что не использовал свою силу, — говорил Никита чародею наедине, — они не должны знать, на что ты способен.

— В следующий раз убью их всех, — проговорил колдун.

— Тогда другие убьют тебя, и я не смогу тебя спасти.

Вероятно, в тот момент Пафнутий и решил бежать, но до начала похода побег не представлялся возможным. Он ещё не успел бы добраться до Змейгорода, как его схватили бы. Вот и приходилось ждать и терпеть унижения. Никита же все эти месяцы вынужден был знакомиться с купцами, с которыми его сводил Вольга. Торговые люди хотели воочию увидеть витязя, который одолеет Змея Горыныча, чтобы убедиться, что средства их не уйдут впустую. Так, однажды Вольга познакомил Никиту с одним чрезвычайно интересным купцом по имени Зиновий. Тот был статен, широкоплеч, с бородой до живота, говорил мягко и рассудительно. И всё же, сначала он почему-то не понравился Никите, и тот не скрывал своей неприязни и был не особо ласков с купцом. А потому, когда Зиновий оставил их с Вольгой наедине, чтобы отлучиться по малой нужде, Вольга тут же набросился на Кожемяку.

— Хоть сейчас ты можешь вести себя пристойно и оказать почтение этому купцу? — сквозь зубы говорил он.

— Да с чего бы это? — огрызнулся ему Никита.

— Ну, хотя бы с того, что Зиновий дал нам столько денег, сколько не дал никто из купцов. Благодаря ему мы теперь можем приступить к снаряжению войска.

— И что мне теперь в зад его за это поцеловать? Деньги — это твоя забота, а я пришёл сюда воевать, а не торги вести.

— Ты просто невыносим, Никита.

— А вот и я, — послышался приветливый голос Зиновия, и его бородатая физиономия показалась из-за двери, — ну что, на чём мы остановились? А, когда вы сможете выступить?

— Думаю, за месяц войско будет готово, — говорил Вольга, — наёмников и других желающих тут полно.

— Мне проходимцы всякие в войске не нужны, — возражал Никита, — что я с ними буду делать? Они при первой же сече все и лягут.

— Тебя никто не спрашивает! — не выдержал и закричал Вольга, — ты сам наёмник. Мы тебе платим, ты делаешь свою работу. Молча.

— Нет, нет, послушайте, он прав, — произнёс вдруг Зиновий, — как говориться: тише едешь, дальше будешь. Нам нужно хорошее войско, чтобы одолеть Змея, во что бы то ни стало. Если будут нужны деньги, я доплачу.

— Спаси бог, Зиновий. Не хватает слов, чтобы выразить, как я тебе благодарен.

— В общем, набирать будем только опытных, — продолжал Никита, — которые уже были в бою. И каждого я буду проверять лично.

— Кроме Микулы и его бойцов, — отозвался Вольга.

— Что? Ты хочешь отправить со мной Микулу?

— И других новгородских богатырей. Ты же не думал, что вся слава в войне со Змеем достанется тебе одному?

Теперь уже Никита стал выходить из себя, и это явно доставляло Вольге наслаждение.

— А может, мне просто уехать? — произнёс он, — и делите тут между собой свою славу, как хотите.

— Да ради Бога. Уезжай, и тогда весь Новгород, вся Русь будет знать, что Никита Кожемяка испугался Змея.

Такого Никита допустить не мог, и, стиснув зубы, вынужден был остаться. Ему пришлось мириться с соседством Микулы и с тем, что его власть в войске уже не будет безраздельной. А меж тем Зиновий обратился к Никите:

— Скажи мне, воевода, ты уже знаешь, как вы убьёте Змея Горыныча? Ведь никому не известно, что это за существо.

— Известное дело, обычный оборотень, — устало отозвался Кожемяка, но Вольга в ответ злорадно ухмыльнулся.

— Не знаю, кто тебя обучал чарам, Никита, но меня обучали настоящие оборотни. И потому я-то уж знаю, что Змей точно не оборотень, он существо совсем иного рода, а именно — голем.

— Глупости, — отозвался Кожемяка, — големов делают из глины или из камней, или из трупов, как колдуны-некроманты, а иногда из всего вперемешку, но ни один голем не может летать и управлять молнией.

— Не бывает трёхголовых оборотней. А голема можно сделать из чего угодно. За основу берётся мёртвая плоть, которая обрастает некроплазмой, взятой из земли, дерева, камня или металла. Змей, видимо, создан сразу из трёх трупов, потому от него и исходит такой трупный запах. Но некроплазма его создана из воды и огня, вместе они дают молнию.

— Голем из воды и огня? Какая нелепость, — не сдавался Никита, — как же по-твоему колдун смог создать некроплазму из воды и огня, не повредив мёртвой плоти? Огонь бы её сжёг, а вода не дала бы дышать. Но если ты лучше меня знаешь, как убить Змея, почему бы тебе самому это не сделать?

— Потому, что ты за плату убьёшь любого, а я не могу рисковать жизнями христиан-заложников.

— Тебя бы я убил бесплатно, — бросил ему Никита и со страшным лицом покинул избу. Кожемяка остался в Новгороде, Зиновий уговорил его. Хоть они и продолжали спорить в Вольгой. Но теперь больше времени Никита уделял подготовке к предстоящей битве. Он тщательно проверял каждого своего нового бойца, проверял их боевые навыки, их опыт. Все здесь раньше уже немало слышали про Никиту Кожемяку и его крутой нрав, и теперь ни у кого не возникало сомнений, что он приведёт их к победе. А потому авторитет его в войске был неоспорим, чего нельзя было сказать о авторитете Микулы, которого слушалась лишь его сотня. Даже иные богатыри, которые хорошо его знали, больше подчинялись Никите Кожемяке, который всем своим видом выражал решимость и волю к победе. И вот где-то в середине лета большое конное войско вышло из Новгорода и отправилось в поход. А спустя несколько дней Борис Шапкин, переводя дух, доложил Никите:

— Никита! Пафнутий — сучий сын, сбежал.

— Сбежал? — даже не возмутился Никита, — Тем хуже для него. Когда одолеем Горыныча, разберёмся и с ним.

Глава 8 В плену

Наконец-то Пафнутий почувствовал себя в безопасности. Конь быстро донёс его до Змейгорода. Здесь, за высокими стенами города, среди колдунов, казалось, ему уже ничего не угрожает. Правда, к нему относились ещё с подозрением. Ратмир велел своим людям не спускать с гостя глаз, но всё это было теперь не важно, важно было лишь то, что он теперь был свободен. Пафнутий рассказал Змею про Никиту Кожемяку, про численность его войска, про устройство и командование, про всё. Утаил лишь, что сам прибыл вместе с этим войском, чтобы не вызывать лишних подозрений.

— Если всё, что ты мне рассказал — правда, — говорил Ратмир, — ты будешь щедро вознаграждён и станешь одним из нас. Но пока не обессудь, я должен проверить всё сказанное тобой. Поэтому пока поживёшь с нашими пленными — С богатырями Евпатия.

— С богатырями? — встревожился Пафнутий, и его лицо исказилось в гримасе боли и отчаяния, — владыка, я столько уже натерпелся от этих богатырей, столько издевательств над собой, неужели мне и теперь, когда я вырвался от этих скотоподобных, я должен терпеть их присутствие?

— Не смей так называть богатырей в моём присутствии! — повысил голос Ратмир, — да будет тебе известно, что и я в своё время побыл богатырём и знал много благородных людей там.

— Прости, владыка, я не знал, — солгал Пафнутий.

— Ничего, колдун, я тебя прекрасно понимаю. Но Евпатий и его люди теперь больше наши люди, чем богатыри. Они помогают мне в торговле и помогают вести дела. Я разрешаю им исповедовать свою веру, поскольку в Змейгороде не притесняется христианская или какая-либо другая русская вера.

— Воля твоя, владыка.

И Пафнутий отправился к Евпатию. Ему и раньше казалось странным, что Ратмир, будучи богатырём, смог одолеть колдуна Мстислава и стать вождём. Почему колдуны позволили ему это, если он был не из клана? Ради потехи? Ну конечно, а как же ещё, ведь будь он хоть трижды оборотнем, в честном поединке он всегда проиграл бы такому сильному и опытному колдуну. А здесь он одержал победу. Очевидно, что за ним стояла какая-то особенная сила, и колдуны покорились этой силе. И всё же, казалось невероятным, что они подчиняются Ратмиру, несмотря на то, что он чуть ли не каждый день нарушает их законы. Любопытство разрывало Пафнутия, и он решил во что бы то ни стало узнать, что замышляют колдуны и почему подчиняются этому мальчишке и его другу — волхву? Сейчас же, пока чародей ещё не воссоединился со своими, его путь пролегал в небольшую слободку, где проживали богатыри. Увидев впервые Евпатия, Пафнутий с нескрываемым удивлением изрёк:

— Я столько лет был в плену у христиан, но жил как собака, а вы тут живёте, и горя не знаете. Вот и суди сам, кто хуже, богатыри или чародеи.

— Собакой может быть и христианин, и язычник, — ответил ему на это Евпатий, — и в плену собака всегда остаётся собакой, а человек — человеком.

— Это я что ли собака? — вскипел Пафнутий.

— Я этого не говорил.

— Интересно, а Никола Северянин для тебя собака или человек? Он ведь вымаливал у Змея о пощаде, и он теперь со своей женой в постели тешится, а ты здесь маешься. Или северяне — не люди для тебя? Ну, конечно, вы же вятичи, гордые и высокомерные.

— Да ты знаешь про Николу Северянина? — ухмыльнулся Евпатий, — интересно, откуда? Может ты с ним лично знаком?

— Я? Если бы я его знал, поверь мне, он был бы уже мёртв.

— А ты точно знаешь, что он жив? Видимо, ты недавно видел его живым. Интересно, где? Что-то ты скрываешь, Пафнутий.

— Да чего мне скрывать-то? Я сам еле живой ушёл из Новгорода, весь больной и измученный. Да ты бы в таком кошмаре и дня бы не прожил, а я жил.

— Ну, ладно. Чего ты так разгорячился. Нам ещё по соседству жить друг с другом. Даже если бы и знал ты Николу, думаешь, я побегу на тебя докладывать Змею? Я здесь не ради Змея, а ради своих людей, ради вятичей. Но если будешь что-то не ладное вершить против моих людей, не обессудь, доложу Ратмиру о твоих странных знакомствах.

Пафнутий проворчал себе что-то под нос и умолк. Евпатию верить было нельзя, и никому верить было нельзя, но главное, впредь никому не проболтаться и держать язык за зубами. Никто не должен знать, что Пафнутий был в войске Никиты Кожемяки, иначе он никогда не воссоединиться со своим кланом.

А войско Кожемяки меж тем продвигалось к Змейгороду, и чем дальше оно заходило, тем серьёзнее и сосредоточеннее становились лица витязей, тем крепче держали их руки копья и палицы. Сильнее всех тревожился Никола Северянин. Два раза он сражался со змееоборотнями, два раза пережил этот ужас и дважды едва не погиб. Эти чешуйчатые зеленоглазые монстры снились ему по ночам, страх вызывали даже безобидные ящерицы. Сейчас Никола шёл навстречу своему страху, и оттого его прошибало в пот.

— Ночью нужно держать ухо востро, — говорил он Никите, — Змей подкрадываетсябесшумно, его почти не видно, нападет он внезапно и убивает всех без пощады.

— Ничего, пускай приходит, я буду его ждать, — отвечал лишь Кожемяка. Никола как в воду глядел, всю ночь он спал плохо, просыпался от малейшего шороха, а однажды проснулся от страшного крика и увидел яркое пламя, объявшее всё вокруг. Началось. Снова горели убегающие люди, горели деревья, кони, и посреди смертоносного огня были видны три свирепых чешуйчатых пасти.

— Держать строй! — приказывал Никита, надевая кольчугу, но никто его не слушал, у вех началась паника. Кожемяка взял в руки свой чародейский меч и помчался в самую гущу схватки. Он должен был взглянуть, должен быть увидеть. Настоящий трёхглавый монстр, окружённый богатырями Микулы, сомкнувшими щиты, извивался и испускал пламя. Змей был и прекрасен, и ужасен одновременно. Чешуя его блестела, а копья, попадающие в него, не могли её пробить. Огромные зубы, мощные челюсти на каждой из трёх голов. Змей оборонялся и атаковал во все стороны. Богатыри пытались нападать на него со спины, но оборотень постоянно вертелся и отражал все атаки. Из пастей не переставали извергаться струи жёлтого пламени. Никита был заворожён эти ярким зрелищем и поначалу даже ничего не предпринимал. Микула Селянинович с щитом в руках стоял среди своих товарищей, но стоял не в первых рядах, а где-то позади. Наконец, Никита что-то задумал и начала действовать. Он спрятал меч в ножны и подобрал копьё. Затем богатырь схватил первого попавшегося под руку коня, и, забравшись на его, поскакал, что было сил, прямо на Змея Горыныча. Оставалось только удивляться, как конь не испугался, но чародеи умели подчинять своей волей животных, и теперь животное разогналось невероятно быстро, не подозревая, что в следующее мгновение сгорит. Кожемяка швырнул копьё, и оно полетело с такой скоростью, что пробило мощную броню Змея и проникло в тело. Оборотень зарычал от боли и из всех трёх пастей направил огонь в своего обидчика. В последний момент Никита изо всех сил потянул за вожжи, конь встал на дыбы и принял всё пламя на себя. С диким криком животное побежало прочь, а Никита остался лежать на земле. Кожемяка лишь немного ушиб себе бедро, а когда он поднялся на землю, то увидел извивающегося от боли своего врага. Рана была тяжёлой, Змей не переставал рычать от боли, теряя силы. Из него ещё торчало копьё, а богатыри продолжали атаковать. Змей Горыныч слабел и защищался всё хуже. Уже из последних сил он вынул копьё из своего тела и со страшным рыком взмыл в воздух. Оборотень был объят ярким жёлтым свечением и словно не летел, а парил в воздухе. Крыльями Змей пользовался довольно редко, как правило лишь для того, чтобы смягчить падение. Когда оборотень приземлялся, он переставал светиться, и тогда его невозможно было разглядеть в темноте. Никита громко свистнул ему в след, как свистят охотники, настигая добычу. Вскоре к нему подошёл Микула Селянинович, он был весь в поту и не на шутку взволнован.

— Теперь ты понял, что важнее всего в бою? — спрашивал его Никита.

— Никогда прежде такого не видел, — отвечал Микула, игнорируя его сарказм, — и как только колдуны это делают?

— Это всё иллюзия. Чародеи внушают людям то, что хотят, чтобы люди видели. На самом деле тело его не менялось, он остался таким же человеком, такой же массы. Оборотень меняет только свою внешнюю ауру. Обычно аура человека невидима, оборотни и чародеи могут делать её видимой, слышимой, ощущаемой, заставляют её принимать различные формы, строить иллюзии.

— Это не просто оборотень, — возразил Микула, — это сам дьявол.

— Это всего лишь иллюзия. Он такой же человек, из плоти и крови, как и все мы. Просто его прикрывает сила веры. Веры его соплеменников, если речь об обычном оборотне, или вера Симаргла в данном случае.

— Вера во что?

— Что они звериная стая.

— А почему именно Симаргл? Расскажи мне про этого бога.

— Тебе вдруг стало интересно? — язвительно произнёс Никита, — так и быть, потом я расскажу тебе. А сейчас нужно подсчитать потери.

Утром, едва Никита проснулся, Микула заявился к нему. Он хотел знать всё про скрытых существ, дающих чародеям силу.

— Симаргл — это не бог, но и не человек, а особый дух, — говорил Никита.

— Это как?

— По преданию, жил в древние времена один чародей, и прожил он 120 лет. По силе ему не было равных, и после его смерти бог Велес призвал его к себе и дал ему новое имя. Бог Велес от века охраняет реку Смородину, отделяющую мир живых от мира мёртвых — реку без истока и устья. Симаргл был поставлен на этой реке, на мосту между мирами, чтобы сторожить оба мира от вторжения с обеих сторон. В мире живых он раньше полагался на шаманов, кочевых волшебников, которые могли общаться с духами мёртвых. Позже волшебники стали слабее, многие разделились на белых чародеев — волхвов, и на чёрных — колдунов. Лишь не многие могли сочетать белые и чёрные чары, да и те сочетали их в каком-то одно чародействе. Кто в оборотничестве, кто в оружейной волшбе, кто в прорицании. Главными врагами Симаргла и древних волшебников в мире живых были — упыри. Хотя, не редко волшебники в борьбе друг с другом использовали подчинённых им вурдалаков, или использовали их как рабов. Но затем чародеи разучились подчинять своей власти упырей и управлять ими. Эта способность осталась только у фей — женщин-волшебниц. Освободившись от рабства, упыри стали бесчинствовать и искать путь к Калинову Мосту, чтобы стать абсолютно бессмертными. Сейчас этих тварей ещё можно убить, ели они покорят Калинов Мост, это уже будет невозможно. После исчезновения древних волшебников, которых называли ещё шаманами, никто не хранил тайну Калинова Моста, а чародеи стали уничтожать упырей, стали бояться кровососов, чего раньше никогда, не было. И вот теперь Симаргл создал нового Хранителя Тайны, которого мы зовём Змеем Горынычем. Это большая власть, и большой риск. Видимо, что-то в мире живых серьёзно угрожает равновесию между мирами, раз Симаргл доверился оборотню. Хотел бы я узнать, что это за угроза.

— Брехня это всё, языческие басни, — послышался голос подошедшего Николы Северянина.

— Что-то я смотрю, одна такая басня тебе вчера чуть зад тебе не подпалила. Не бойся, Никола, я знаю, как мы в следующий раз его встретим, врасплох он нас больше не застанет.

— Сигват и Дьярви хотят говорить с тобой, — сухо произнёс Северянин.

Никита был вынужден покинуть Микулу и отправиться к своим товарищам. Братья-скандинавы сидели рядом на земле. У Сигвата сильно обгорела рука, и Дьярви теперь перевязывал её. Всю ночь они провели в беспокойстве и так и не заснули. Весь следующий день богатыри зализывали раны и хоронили раненных. Сигват и Дьярви ждали новых распоряжений своего воеводы, и, получив их, тут же принялись за дело. Ими Никита был доволен, и всё же он был мрачнее тучи и смотрел на всех не добрым взглядом. Богатырь всё разыскивал Василия Шапкина, а как нашёл, так завёл с совсем не добрый разговор.

— Твои люди плохо себя показали, Борис, — говорил он.

— Вчера все перепугались, не только мои люди, — возразил Борис, — Змей застал нас врасплох.

— Но люди Микулы показали себя лучше. Почему эти сосунки оказались находчивее моих воинов?! Я приказывал твоим людям держать строй, но они пробегали мимо меня так, словно меня и не существует. Это трусость, Борис, и за это твои люди должны быть наказаны.

— И какую же пытку ты для них приготовил?

— Приведи ко мне всех, кто вчера не подчинились моему приказу. Меня не волнует, как ты их найдёшь, но он должны стоять все здесь, передо мной ещё до захода Солнца.

И Борису ничего не осталось, как начать настоящее следствие в подчинённом ему отряде. Шапкин уже пожалел, что согласился стать сотником. Но выбора у него не было. Раньше он был сам по себе, но сейчас Никита всех своих товарищей сделал командирами, Борис не мог отказаться. Лишь Сигват и Дьярви попали в одну сотню, которой командовал сотник — Сигват. Вскоре Борис привёл провинившихся богатырей к Никите. Некоторые из них были ранены и местами обгорели.

— Ну и что будем делать с вами? — спрашивал Кожемяка, — все вы клялись мне, что уже были в бою, но не знаете боевого порядка. За это вы будете наказаны. В следующую нашу схватку со Змеем вперёд пойдёте вы, и Борис. Посмотрим, как вы себя покажете. А теперь, ступайте, а ты, Борис, задержись.

Уже тогда у Никиты стал созревать план, который он и изложил Борису. Вместе они стали готовиться к новой встрече со Змеем Горынычем. А вечером к Никите подошёл Микула и отозвал его, чтобы потолковать наедине.

— Ты мучаешь своих же людей, зачем? — спросил он.

— Я учу их порядку. Так действуют все воеводы. Единственный способ заставить армию подчиняться и побеждать — это страх. Учись, Микула, ведь, возможно, когда-нибудь и тебе доведётся стать воеводой. Пока же ты командуешь лишь тремя сотнями, хоть, должен заметить, очень неплохо командуешь. Вчера твои люди хорошо себя показали.

— Благодарю, но они делали это не от страха, а из веры.

— Вера — это тот же страх, только страх божий.

— Не буду спорить с тобой, Никита, ведь я пришёл не за этим. Я пришёл, чтобы потолковать с тобой о чарах и чародеях. Я мало о них знаю, а твои познания в этом очень велики, и я хотел бы с твоей помощью улучшить свои познания, дабы получше изучить своего врага.

— Хорошо, Микула, что ты хочешь знать?

— Как действуют их чары? Неужели это аура делает их неуязвимыми и позволяет им даже летать?

— В этом нет ничего удивительного для тех, кто черпает силу от бога. Боги создали этот мир и могут менять его по своей воле.

— Но ведь мы должны верить в одного бога, сущего на небесах и не земле. Так как такое возможно? Языческие боги существуют?

— Хм, я понимаю твоё смятение, Микула, — ответил Никита, немного подумав, — старые боги правили ещё до появления Христа, когда же миру явился Христос, эти боги стали вроде бы не нужны. Но они живы, пока люди им покланяются и приносят жертвы. Язычники на самом деле поклоняются тому же единому Богу, и до прихода Христа такое поклонение было правильным, лишь один народ мог славить единого Бога. Но после прихода Христа язычество стало вредной верой. Язычников оправдывает лишь то, что многие из них не знают о Христе и потому через многих богов поклоняются Святому Духу или Богу-отцу, как иудеи, по старинке. Но и Святой Дух, и Бог-отец — это всё тот же Бог, что и у нас. Через мучения, страдания и смерть от нашего меча язычники получают шанс на спасение в другом мире. Погибшие от меча христиан получают смерть от самого Христа, а потому и спасение. Но Змей Горыныч — это существо другого рода. Он был христианином, не просто знал о Христе, но и молился ему, и всё же предал его и ушёл в языческую веру. Таким существам нет и не может быть спасения. Даже смерть не избавит их от мучений. Они будут страдать вечно.

— Кажется, я начинаю понимать. — говорил Микула, — До того, как появился Христос, языческие боги были друзьями человека, но Спаситель стал людям ещё большим другом и потому, когда пришёл он, они стали уже не нужны.

— Можно сказать и так. Но культ поклонения старым богам — это именно и есть чародейство. Не теургия, не молитва, а приношение жертвы, у колдунов даже человеческие жертвы. Но Змей Горыныч запретил человеческие жертвы. На самом деле, он запретил приносить жертвы лишь для того, чтобы только он мог приносить жертву. Чтобы он был самым сильным чародеем в Змейгороде, и никто не мог его свергнуть. Он приносит в жертву Перуну — богу войны, нас, богатырей.

— А, может, он хочет, чтобы ему самому поклонялись как богу?

— Я не знаю, возможно. Некоторые сильнейшие колдуны уже пытались так делать, но ничем хорошим это не заканчивалось, они ведь всё равно смертны. Никто из них не мог победить смерть, как бы они не пытались. Но Змей Горыныч может её победить, он может достичь такого могущества, что захватит Калинов мост. Пока он ещё слаб для этого. Каким-то образом он смог сделать то, чего до него не удавалось ни одному колдуну. Он объединил чары воды и чары огня. Чары воды — это чары клана Змея, поэтому этого оборотня называют Змеем, но Горыныч он потому, что заставляет вещи гореть. Если он овладеет чарами земли и чарами воздуха, он станет непобедим. Когда-то волхвы предсказали, что тот, кто подчинит себе все четыре стихии, станет вождём всех чародеев и сможет вернуть их былое могущество. Но для этого чародей должен быть колдуном, то есть чистокровным, а Змей — полукровка, и всё же, для волшебника он невероятно силён, хоть мы и хорошо его ослабили.

Никита был прав, Змей Горыныч действительно ослаб, и после этой ночи он был слаб особенно. Рана его болела даже тогда, когда он принял облик человека. Весь день Ратмир провёл в постели, мучаясь от боли, в размышлениях о том, что он сделал не так, где ошибся. Враг оказался сильнее и смог оказать ему достойное сопротивление, он даже смог его ранить, чего прежде ещё не бывало. На следующий день слуги Змея разыскали Пафнутия и вызвали его к владыке. Это был решающий день для колдуна, и потому он не мог сдерживать волнения. Вот-вот должна была решиться его судьба. Ратмир встречал его в постели, он был ещё слаб.

— Проходи, Пафнутий, садись, — велел он.

— Благодарю, владыка, — сказал колдун, усаживаясь на лавку, — надеюсь, повелитель помнит, что моё подлинное имя — Богдан. Так меня именовали в клане.

— Видишь, Пафнутий, я ранен? Враги оказались сильнее, чем в прошлый раз. Но ты — молодец, ты не солгал и тем сослужил мне хорошую службу, и теперь ты такой же свободный житель моего города, как и другие.

— Благодарю, владыка, — обрадовался Пафнутий, скрывая обиду от того, что Змей не захотел назвать его настоящим именем.

— Ступай, Пафнутий, и займись делом. К нам движется враг, сильный враг. Ты будешь сражаться вместе с другими колдунами.

Пафнутий вдруг резко изменился в лице. Такого он уж точно не ожидал и не смог скрыть своего недовольства. Опять сражаться против Никиты Кожемяки. Но делать было нечего, змей принял решение и теперь даже с презрительной усмешкой смотрел на изумление колдуна. И Пафнутий в расстроенных чувствах покинул его покои.

— Я бы не стал так ему доверять, — появился вскоре на пороге Ратмира Доброслав, — он слишком много знает про войско Никиты. Это неспроста.

— Я знаю, он что-то скрывает. Но его знания помогут нам одолеть Кожемяку. Когда он начнёт убивать богатырей, то навсегда станет их врагом.

— Что ж, воля твоя, Ратмир. Может ты и прав.

Глава 9 Силки для Змея

В тот день Никиту разбудили ни свет, ни заря. Его срочно разыскивал Василий Колчан. Делать было нечего, и Кожемяка, протирая глаза, отправился в указанном направлении. Здесь стояло несколько человек рядом со своими лошадьми, и один из них — сам Василий. Никита узнал всех, так как здесь были многие из тех, кого он недавно наказал за трусость. И лишь один человек в этой компании не был ему знаком. При нём не было ни кольчуги, ни оружия, одет он был в какую-то рванину, заросший грязной бородой, с длинными волосами. Он больше напоминал своим видом разбойника, чем простого крестьянина.

— Кто это такой? — спросил Никита у Василия.

— Враг нашего врага. Он называет себя Синегуб — голова местных разбойников. Мы уговорили его прийти на встречу с тобой.

— Господи, в такую рань, Вася. Зачем ты его притащил?

— Ты сам говорил, что мы должны пользоваться помощью местных. А местные разбойники чем хуже простых земледельцев? Мы поймали одного из них и уговорили привести нас к голове.

— Ну ладно, Синегуб, здравствовать тебе.

— Будь здоров, богатырь, — отвечал разбойник.

— Помнишь тех богатырей, что приходили до нас?

— Помню, и ничего хорошего наша земля от них не видела. У землепашцев скот и хлеб забрали себе на прокормку. И вообще, со всеми обращались как со скотом.

— Ну, это они зря. Оттого и пропали они на вашей земле. Но мы так делать не будем. Мы пришли, чтобы вас освободить от гнёта проклятого Змея. Скажи мне, Синегуб, хорошо ли вашим людям живётся при власти Змея Горыныча?

— Плохо, — отвечал разбойник, — Как он пришёл, так сразу обобрал всех, чтобы обустроить свой посад, будь он не ладен. Мы все слёзно молили богов, чтобы они избавили нас от него.

— И ваши боги не помогли вам. Зато другой бог пришёл к вам на помощь, он прислал нас, — торжественно произнёс Никита. — Скажи всем пахарям, Синегуб, чтобы не платили дань Змею Горынычу и вообще никому не платили. Теперь вы снова свободны. Придут к вам по суше или приплывут по воде, отказывайтесь платить и зовите меня на помощь.

— Хорошо, всё передам, богатырь, — радостно отозвался Синегуб, — ежели кто за данью придёт, того я сам прирежу. А что за бог прислал вас? Назови мне его имя, чтобы мы могли молиться ему.

— Его называют Христос. Я научу вас, как молиться ему. А теперь скажи, Синегуб, у вас собаки есть?

— Собаки? Какие собаки?

— Обычные сторожевые псы, чтобы охранять нас по ночам.

— Найдём.

И вскоре разбойники действительно привели богатырям несколько огромных и чутких псов, которые почувствовали бы приближение любого врага. С такой охраной можно было не бояться внезапного нападения врага, и богатырям теперь спалось спокойнее. А через три дня они уже увидели вдали стены Змейгорода, они были почти у цели, расположились на привал перед решающим рывком.

Никита собрал у себя всех сотников для совета.

— Главное, не паниковать, — наставлял он их, — он попытается напугать нас всякими своими трюками, может быть, нам дадут бой. Но преимущество на нашей стороне. Главное, не останавливать приступ, что бы ни случилось — идти единым строем.

— Никита, — послышался голос одного из дозорных лазутчиков, — они выходят из города. Они хотят дать бой.

— Неужели? Отлично, все на позиции.

Вместе с дозорным Никита отправился на небольшой холм и оттуда увидел, что тот не солгал. Большое войско под знаменем с изображением пожирающего самого себя змея шло прямо на них.

— Значит, решил не отсиживаться, а взять нас наскоком, — произнёс Никита, — ну что ж, попробуй, сукин сын.

И он дал сигнал всем готовиться к бою. Вскоре войско богатырей уже построилось и уверенно направилось навстречу врагу. Два войска приближались друг к другу, и от их шагов дрожала земля. Вдруг змейгородское войско остановилось, и от него отделились три всадника.

— Уже интересно, — заговорил Никита, — всем стоять! Микула, Николай, поедете со мной.

И они так же втроём верхом выехали вперёд.

— Кто из вас называет себя Змеем Горынычем? — спрашивал Кожемяка, когда они ещё даже не подъехали к переговорщикам.

— Ты ищешь того, в ком оставил своё копьё намедни? — крикнул ему в ответ Ратмир, — так знай, это я.

— Неплохо выглядишь для ползучей твари, — бросил ему в лицо Никита, — готов умереть от моего меча?

— Ты ещё можешь поднимать меч, старик?

— Хочешь проверить?

— Хочу, но не сейчас. В бою я найду тебя, будь уверен, а сейчас у нас переговоры.

— О чём мне с тобой говорить? — язвил Никита.

— Я знаю, ты чтишь богов и знаешь много о чарах. И ты должен понимать, что, идя против меня, ты идёшь и против богов.

— Ты идёшь против богов похлеще моего. Так что, может, это они меня прислали, чтобы разобраться с тобой? Честно говоря, я удивлён, что Симаргл доверил такую силу мальчишке. В молодости все такие необузданные.

— Мне не нужно обуздывать свою силу. Когда я принимаю облик Змея, моим телом руководит злой дух, а я лишь помогаю ему в этом. Но Симаргл дал мне эту силу не для того, чтобы сражаться против богатырей. И я не хочу проливать благородную кровь.

— А зачем Симаргл дал тебе эту силу? — не понимал Никита.

— А зачем вообще чары оборотня?

— Они делают чародея менее уязвимым, но и менее управляемым. Звериная сила и животные слабости.

— Нет, зачем эти чары вообще придумали?

— Чтобы… — задумался Кожемяка, — чтобы убивать упырей.

— Вот именно.

— Ты хочешь насмешить меня, Змей? Чтобы такое могущественное существо как Симаргл воспользовалось помощью такого как ты в борьбе с упырями? Ты же полукровка, у тебя молоко на губах не обсохло.

Ратмир сжал челюсти, но смог сдержаться.

— Упырей больше, чем ты думаешь, — отвечал он Кожемяке, — Именно для защиты от них я стал правителем Змейгорода. Я не хочу войны против Новгорода.

— Ты убивал богатырей.

— Я защищался. Упыри убили гораздо больше богатырей. Они перебили отряд Олега Медведя и многих сделали упырями. Тогда только я спас людей от нашествия вурдалаков.

— Хочешь сказать, не ты убил тех богатырей, Змей?

— Нет, не я. Я был один из этих богатырей и сражался против колдунов, но потом мне и самому пришлось стать чародеем. Сам Симаргл возложил на меня эту миссию.

— Как бы то ни было, Змей, я всё равно не отступлюсь. Я никогда не отступаю. Или ты хочешь, чтобы я ушёл, и чтобы все нарекли Никиту Кожемяку трусом? Нет, не бывать этому.

— Я предлагаю тебе мир, во имя сохранения жизней твоих людей. И прошу у тебя помощи в борьбе с упырями. А если не можешь помочь, то хотя бы не мешай. Я обещаю исправно платить дань Новгороду и не притеснять на своей земле христианскую веру.

— Нет. Я пришёл сюда за победой. Если ты хочешь мира со мной, тогда впусти меня и моё войско в город. Нет? Тогда готовься к бою.

И с этими словами Никита развернул коня и вместе со своими спутниками вернулся к своему войску.

— Почему ты отказался от мира? — возмутился Микула.

— Мира с этим сосунком? Он боится нас, лишь нелепая ошибка помогла ему победить Хотена. А мир — это всего лишь уловка, чтобы потянуть время. Он не собирается заключать с нами мира.

— А ведь мне его лицо знакомо, где-то я его видел.

И вот два войска вновь двинулись навстречу друг другу. Ратмир был в своём человеческом обличии, так как должен был обладать здравым рассудком, чтобы руководить ходом сражения. Войско змейгородцев было намного меньше числом, но вооружено он было не хуже, чем войско богатырей. Такие же кольчуги, щиты, копья, мечи и палицы. Первыми в бой шли, конечно, копьеносцы. Они почти бегом наскакали друг на друга, как две встречных морских волны, и десятки тел были проткнуты копьями насмерть или ранены. Лишь не многим щиты помогли защититься от ударов, и эти не многие тут же побросали копья и выхватили мечи. А им на помощь шла уже подмога с мечами и палицами. Никита и Ратмир наблюдали за всем издалека, а Микула со своими богатырями стоял в стороне и ожидал лишь приказа к атаке. Так же выжидали и колдуны и в бою участия не принимали. Это были элитные силы обеих сторон, и использовать их можно было только в нужный, решающий момент. Правильное их появление в бою могло изменить весь ход сражения. Пока же силы были равны, ни один противник не уступал другому, все стояли насмерть и беспощадно убивали врагов своих. Наверняка, сложно было сохранять хладнокровие, наблюдая за этой кровавой мясорубкой. Никола Северянин хоть и не раз уже бывал в бою, и то ужаснулся этому зрелищу. Сам он был уже в самой гуще сватки, кольчуга его была перепачкана кровью, на щите мотался кусок чьей-то плоти. Николай всё время с тревогой поглядывал на место, где стоял Змей, и, возможно, от того, что всё время отвлекался, он не заметил летящего в него копья. Копьё поразило его прямо в бедро, хоть и прошло вскользь. Страшная боль тут же сковала его правую ногу. Стоять стало невероятно больно, и Николай упал на землю. Теперь он не мог сражаться, не мог стоять на ногах и пополз к своим. Борису Шапкину повезло и того меньше. Он со своим отрядом шёл впереди и принял весь основной удар на себя. Копьё врага лишь слегка оцарапало его рёбра. Борис взялся за меч и бросился на врага. Он встретился взглядом с каким-то змейгородцем, а затем их клиники со звоном ударились друг о друга. Противник явно уступал Борису и в искусности, и в опыте, но Борис был ранен, бок у него ужасно болел и мешал ему двигаться, отчего он терял кровь и силы. А враг его, словно чувствуя это, всё напирал, неистово размахивая своим мечом. С каждым ударом лезвие его меча всё ближе подходило к телу Бориса, пока не проскользнуло по его ноге в области ляжки. Резкая боль пронзила богатыря, и он атаковал уже не произвольно, спонтанно, ударил щитом по лицу язычника, сбив его с ног. В следующее мгновение Борис добил его. Но теперь нужно было уходить, его отряд выполнил свою задачу, продержался столько, сколько было нужно, теперь необходимо было уступить позиции другим богатырям. И Борис отдал команду отходить в тыл, а сам, хромая на одну ногу, заковылял в обратную сторону. Весь его отряд обогнал его, он же шёл позади всех, истекая кровью, и почти добрался до безопасного места, как прямо через его грудь прошло вражеское копьё и, воткнувшись в землю, приковало к ней и витязя. Так и осталось мёртвое тело богатыря висеть на этом копье.

Никита велел держать строй и не отступать ни на шаг, он чего-то выжидал. Одна сотня за другой возвращались в тыл, и на их место в бой тут же вступали другие. И вот силы змейгородцев стали иссякать, а у врага было ещё много свежих сил. Пафнутий всё это время стоял в одном ряду с колдунами, рядом с Захаром и с тревогой наблюдал за ходом сражения. В глубине души он надеялся, что ему не придётся вступить в бой, а если и придётся, то в шлеме и кольчуге богатыри его не узнают. Змейгородцы проигрывали, и Пафнутий, затаив от страха дыхание, наблюдал за триумфом богатырей.

— Думаю, он уже достаточно измотан, — заговорил, наконец, Ратмир, обращаясь к колдунам. — Пора и нам показать, на что мы способны. В атаку!

И чародеи вместе со Змеем рванули вперёд. Пафнутий бежал вместе с ними, лицо его было искажено гримасой ужаса, смешанного с гневом. Колдуны без труда разбили первую сотню богатырей. Ратмир лично заколол одного богатыря и теперь снова почувствовал ту страшную жажду крови, что всегда появлялась перед превращением в Змея. Каждый раз его обращение в Змея походило на приступ безумия. Оно всегда было внезапным, и Ратмир не был уверен, что может полностью контролировать процесс. Богатыри тщетно пытались одолеть чародеев, те вытягивали из них силу и жестоко убивали. А Ратмир, с трудом сдерживая своё превращение, всё посматривал на Никиту Кожемяку, желая добраться до него.

— Они сейчас всех перебьют, — не выдержал Микула Селянинович.

— Ещё рано, подожди, — отвечал Никита.

— Чего мы ждём? Я не понимаю.

Но Никита не отвечал. Он не сводил глаз с Ратмира и словно специально стоял на возвышении и вызывал Змея на бой. Колдуны прорывались всё ближе и ближе к командиру богатырей. Змей рубил во все стороны, никто не мог остановить его. Каждый, кто попадался ему на пути, оказывался либо ранен, либо убит.

— Он наш, окружай его, — произнёс наконец Никита, а сам вдруг принялся убегать. Ратмир гнался за ним, а следом шли его колдуны. Микула со своим отрядом стал обходить их сзади.

— Пафнутий! — послышался вдруг знакомый голос. Колдун обернулся и увидел одного из тех богатырей, что едва не были убиты им в Новгороде. Теперь они направлялись к нему.

— Ах ты, сучий сын! — кричали он, всё приближаясь к изменнику. Сомнений не было, он решил разделаться с Пафнутием, и не успокоится, пока не осуществит свой замысел. Богатыри были повсюду, они атаковали со всех сторон, они окружали. Колдуны попали в кольцо и уже не могли никуда двигаться, а Ратмир лицом к лицу столкнулся с Микулой Селяниновичем. Их мечи встретились друг с другом, и Змей отступил, не выдержав силы удара. Только сейчас он понял, что попал в ловушку, что их вот-вот окружат.

— Пафнутий, куда же ты? — кричали богатыри убегающем от них колдуну. Ещё немного, и кольцо сожмётся. Микула настойчиво атаковал Ратмира, и не выпускал его из виду. Казалось, щит чародея вот-вот расколется пополам, а сам он рухнет на землю. Пафнутий отчаянно старался отбиться, отступать было уже некуда. Он проклинал всё на свете за то, что теперь должен был вот так глупо погибнуть у стен Змейгорода. Богатырь, напавший на него, сражался более искусно и отражал все атаки старого колдуна.

— Что, думал, сбежишь, и мы тебя не достанем? Ну уж нет.

— Всеволод, — окликнул вдруг богатыря Никита, когда Пафнутий уже совсем ослаб, — не смей убивать его, его нужно взять живым. Слышишь меня, живым!

Всеволод отвлёкся и на мгновение растерялся, колдун воспользовался этим моментом, чтобы нанести удар. Пафнутий подобрал лежащее на земле копьё и что есть сил набросился на богатыря. Тот даже не успел закрыться щитом, копьё проткнуло его в живот.

— Вот сучий сын, — злобно проговорил лишь он, и в следующее мгновение Пафнутий отшвырнул его тело на землю. Почти в этот же момент колдуны прорвали кольцо богатырей и принялись отступать к городу.

— Прости, убью тебя в другой раз, — сказал лишь Ратмир Микуле и помчался вслед за колдунами. За ними потянулись и остальные змейгородцы. Богатыри преследовали их до самых ворот, а потому небольшую группу горожан пришлось оставить снаружи на растерзание врагу. К своему отчаянию, Пафнутий оказался среди них. Когда навесной мост у ворот стал подниматься, колдун в отчаянии подпрыгнул и схватился за него. Но всё было напрасно, сил не хватило, и Пафнутий вместе с ещё тремя воинами рухнул прямо в ров. Оставалось лишь молиться, что его здесь не заметят. Наверху в самом разгаре была схватка. Богатыри не брали пленных, они истребляли всех без всякой жалости, а ведь среди этих воинов были и христиане. Когда же расправа закончилась, и последние окровавленные трупы рухнули в ров, появился и Никита. Перепачканное в крови лицо исказилось в зловещей улыбке.

— Пафнутий, иди сюда.

— Нет! — в страхе прокричал колдун, но богатыри уже спустились в ров, чтобы взять его живым.

Ратмир лишь за городскими стенами заметил, что сбоку кольчуга у него разрезана и залита кровью. Ударь Микула чуть левее, и рана была бы смертельной.

— Ты бал прав, — сказал богатырь тогда Никите, — это лишь слабый мальчишка. Мы легко справимся с ним.

Глава 10 Осада

Уже много месяцев шла осада Змейгорода. Богатыри не подходили близко к стенам города, а стали войском в стороне, за холмом. Они пытались контролировать все передвижения в город и из города. Купцов останавливали и не пускали сюда торговать. Давали им проехать, только если не находили у них ничего съестного. Под видом купцов не редко выезжали и простые горожане, и колдуны, которые отправлялись собирать дань и пропитание. Но здесь помогал Синегуб, который подбивал крестьян не платить дань и вешал всех сборщиков податей. И всё же, как-то в Змейгород попадала провизия, через потайные ходы, богатырям не известные. К тому же, город, стоящий на реке мог ещё заниматься рыболовством и какое-то время жить этим. Колдуны и волхвы, знающие потайные ходы, на свой страх выбирались из-за городских стен на охоту. А по ночам на охоту вылетал Змей Горыныч. Он был осторожен, убивал несколько человек и улетал. В серьёзные сражения он не ввязывался, но то, что он вытворял, повергало всех в ужас. Запах горящей человеческой плоти преследовал витязей по ночам. И страшнее всего было не погибнуть, а выжить в схватке со Змеем. Ужасные ожоги покрывали тело выживших, плоть их навсегда была обезображена, как и лица. Иные умирали мучительной смертью от заражения. Собаки, охранявшие лагерь богатырей, чутко реагировали на приближение опасности, поэтому потери удавалось минимизировать, но даже от таких малых потерь ужаса было столько, что воины начинали терять боевой дух. И лишь Никита сохранял спокойствие. Он снова и снова отправлял людей на смерть. И это зрелище множества бессмысленных и страшных смертей в конце концов пошатнуло даже крепкие нервы Микулы Селяниновича.

— Так больше продолжаться не может, — говорил он Никите, — мы погибнем здесь. Глупо и бесславно.

— Вся наша жизнь глупа и бесславна, — отвечал лишь Никита.

— Ты хочешь победить? Тебе не победить, Никита. Они сильнее нас.

— Не всегда побеждает самый сильный.

— Что ты этим хочешь сказать? — недоумевал Микула.

— Возможно, ты прав, Микула, и Змей Горыныч убьёт всех нас. Возможно. Но, возможно и другое. Ты видел его в человеческом облике. Он — человек. И ты был прав, он — слабый мальчишка. Лишь когда он становится Змеем, он не знает жалости. Когда он принимает человеческий облик, он чувствует всё человеческое. Он был богатырём, он один из нас, и однажды его сердце не выдержит, он не сможет больше убивать своих братьев так жестоко, так бесславно, как сказал ты. В нём ещё много человеческого, много сочувствия к нам, и это сочувствие его погубит.

— Так в этом твой план? — возмутился богатырь Микула, — приносить нас понемногу в жертву, пока в нём не проснётся сочувствие, и он больше не сможет убивать? А ты, Никита, испытываешь сочувствие к своим братьям?

В ответ Никита окинул его полным удивления взглядом.

— Сочувствие? Каждый день я могу умереть и сам от лап Змея. Возможно, даже в эту ночь меня не станет. Но моя жизнь ничего не стоит. Я видел много смертей, я не боюсь смерти. Знаешь, в чём моё преимущество перед Змеем? Мне нечего терять. Я потерял всё, что мог. Свою семью, своих родных, друзей, с которыми начинал. Да, я завёл новую семью, но боль от утраты это не заглушило. Меня изгнали из Новгорода и вот-вот хотят отлучить от церкви. Я хочу умереть до того, как это сделают. Пока Бог ещё может меня простить. И всех нас.

— Это безумие, это самоубийство.

— Возможно. Но в глубине души ты, Микула, хочешь того же, что я, поэтому и пошёл со мной.

Единственной отрадой за последний месяц для Никиты был Пафнутий. Уже месяц колдун находился в плену у богатырей, и он всё ещё оставался жив. Почти каждый день Никита посещал его и повергал побоям и унижениям. Так случилось и сейчас, после беседы с Микулой. Пафнутий жил в яме рядом с шатром Никиты, и потому постоянно был грязный и пах мочой. Его достали из ямы по приказу воеводы.

— Ты ещё жив? — сделал вид, что удивился, Никита.

— Я смотрю, ты пока тоже, — отвечал ему колдун.

В ответ он получил сильный подзатыльник и свалился на землю под всеобщий хохот.

— И почему я не убил тебя тогда, много лет назад? — повторял уже в который раз Никита, — зачем столько лет сохранял тебе жизнь?

— Всё очень просто, ты боялся мести колдунов.

— Я боялся не за себя, а за свою семью. А теперь все колдуны здесь. Можно прихлопнуть их всех разом. Твоих друзей и родственников. Так что выходит, что теперь ты мне не нужен, Пафнутий. Пора уже с тобой разделаться.

И Никита взял свой меч из булатной стали. Колдун теперь потерял свой облик, издевательства над ним не доставляли никакого удовольствия.

— Постой! — вскрикнул Пафнутий, — я ещё могу быть тебе полезен. Если кого-то нужно будет послать на переговоры. Кого ты пошлёшь? Змей прикончит любого.

— О чём мне с ним говорить? Я хочу, чтобы он сдох, нам не о чем говорить.

— Только я могу уговорить его сдаться, — настаивал на своём колдун, — отправь меня в Змейгород, и скоро город будет твоим.

В ответ Никита лишь рассмеялся, а вместе с ним и прочие богатыри. Но смех их был не долгим. В этой войне они почти разучились смеяться. Тогда Никита не убил Пафнутия, а ночью на богатырей снова напал Змей.

— Эх, если бы знать наперёд, на кого он нападёт, можно было бы устроить ему засаду, — твердил поутру Никита.

— Это можно легко устроить, — отвечал ему Микула, — для этого кто-то из нас должен послужить приманкой. Нужно передать Змею послание. Используем Пафнутия.

И в этот же день Пафнутий был отпущен на свободу. Он шёл, не оглядываясь, до самых городских ворот. Колдун молился, чтобы его впустили, и вскоре ворота действительно открылись, и надо рвом опустился навесной мост.

Никита же принялся разыскивать Николу Северянина, чтобы потолковать с ним наедине.

— Расскажи мне про Евпатия, — велел он, когда убедился, что их никто не слышит, — как он попал к Змею?

— Я же уже рассказывал, Никита.

— Расскажи ещё раз. Почему Змей пощадил его? Мог ли Евпатий занять сторону Змея?

— Ты плохо знаешь Евпатия. Вместе с богатырями он пережил осаду Новгорода. Он хорошо себя показал после твоего ухода. Ни один чародей пал от его руки. Бил он и упырей. В бою под Змейгородом он не знал пощады к врагам, на моих глазах он разрубил двоих. А почему ты спрашиваешь? Тебе что-то известно о нём?

— Кое-что известно. Поговаривают, что принял он от Змея Горыныча служение, что служит ему верой и правдой, что помощи нам от него можно не ждать.

— Кто говорит? Я уверен, что это дурные слухи. Если бы я мог связаться с Евпатием, я бы уговорил его помочь нам. Но это совершенно невозможно, ведь он — пленник.

— А если я скажу, что знаю купца, который может связать тебя с ним. Ты сможешь уговорить Евпатия провести тебя в город? Ты бы рискнул пойти с Евпатием?

— Откуда ты знаешь этого купца?

— Не важно. Я знаю много купцов. Главное, что он связан с Евпатием. Он может провести тебя в Змейгород на торговой лодке. А там Евпатий тебя спрячет, если ты ему доверяешь. Ну что, пойдёшь?

— Ты — воевода. Если ты прикажешь мне, я всё сделаю.

— Тогда готовь людей, сегодня ночью ты пройдёшь в город, — говорил Никита, разглядывая небосвод, — эх, что-то тучи сгущаются, видимо, будет гроза.

— Гроза? — ужаснулся Николай.

— Ты что, грозы боишься? — усмехнулся Никита.

— Боюсь того, что может за ней последовать. В прошлый раз, когда Змей нас разбил, тоже была гроза. Это его стихия.

— Полагаешь, что Змей хочет опять напасть на нас? Что ж, тем хуже для него. Позови ко мне Микулу.

Пафнутий же по прибытии в город отправился прямо к посаднику. Ратмир согласился принять его. Вид его был усталый, даже измученный. Видимо, расчёт Никиты оправдывал себя, и Змей начинал сдавать. Вид умирающих богатырей преследовал его.

— Почему богатыри отпустили тебя? — сухо спросил он у колдуна.

Пафнутий замешкался, страх исказил его лицо, но всё же заговорил:

— Они отпустили меня, чтобы я мог передать тебе послание.

— Какое послание? Ну же, говори!

— Я не знаю, что имел в виду Никита. Он говорил про какую-то Милану, жену Путяты. Он грозился расправиться с ней, если ты не сдашься ему лично.

— Этот лиходей возомнил, что сможет навредить жене тысяцкого? — усмехнулся лишь в ответ владыка, но усмехнулся больше через силу, Пафнутий заметил, как он побледнел.

— Он сможет, — уверенно отвечал колдун, — Путята уже не тысяцкий. Он впал в немилость у новгородского князя и отправился на свою родину в Ростов. Вместе с них уехала и жена его. Теперь они живут, как простые бояре. А в Ростове у Никиты хорошие связи. В прежние времена Кожемяка уже похищал знатных девиц, и никто не мог….

— Замолчи! — прокричал Ратмир, теперь лицо его исказилось в гримасе боли. Милана. Давно угасшая страсть, женщина, которая так и не принадлежала ему до конца. Ратмир ненавидел её, и всё же, слова гостя причинили ему страшную боль.

— Он хочет, чтобы я лично сдался ему и отдал ему город?

— Да, владыка, — старался не смотреть ему в глаза Пафнутий, — он обещал сохранить тебе жизнь.

— Больше он ничего мне не передавал?

— Ничего, владыка.

— Тогда ступай.

Пафнутий вышел спиной вперёд, каждую секунду ожидая от посадника вспышки ярости. И лишь когда покинул избу, то смог облегчённо вздохнуть. В это время гнев в душе Ратмира сменялся исступлением, которое сменялось гневом. «Я люблю тебя», — раздавались у него в голове слова Миланы. Её голубые глаза были прекраснее неба, её улыбка грела сердце. «Нет, она жена Путяты, она предала меня», — злился Ратмир. Но другой голос внутри него говорил: «Она спасла тебя. Она всего лишь женщина, и как бы умна она не была, она всё равно бы сделала так, как велит ей её брат — князь. Её нельзя ни в чём винить. В том, что случилось, виноват он, а также христиане, захватившие умы людей». И снова ненависть поднималась в душе Ратмира. Он ненавидел христиан, готов был уничтожить каждого богатыря, идти на них войной. И его чувства вызывали бурю, небо стало заволакивать тёмными тучами. Ратмир готовился к бою.

Горожане заметили резкую перемену в погоде, а те, что были чародеями, поняли и её источник. Вскоре в избу Ратмира, опираясь сморщенной рукой о свой посох, вошёл старый волхв Доброслав.

— Твоя аура вся полыхает, — заговорил он хриплым голосом, — ты хочешь напасть на богатырей?

— Сегодня всё решится, Доброслав, — отвечал Ратмир не своим, полным скорби, но твёрдым голосом, глаза его были уже зелёные — или я, или они.

— Ты приносишь себя в жертву? Но ради чего?

— Ради…. Ради Неё. Они теперь знают, кто я, они грозятся убить княжну Милану, если я лично не сдамся им. Теперь из меня плохой посадник, Доброслав, они знают, в чём моя слабость. И у меня теперь есть только один выход — убить Никиту Кожемяку. Я уже оправился от ранения, я снова могу сражаться. Если я убью его, он не сможет убить Её, некому будет играть на моей слабости. А если я погибну, то им некого будет шантажировать, и город опять только выиграет от этого.

— Но также нельзя, Ратмир. А если он просто дурачит тебя?

— Нет, Доброслав. Никита уже убивал женщин и детей. Он пойдёт на всё ради победы, я его знаю. Прежде, чем я уйду, я хочу кое о чём попросить тебя. Моя жена беременна, она родит мне сына. Я знаю, она носит в себе именно мальчика. Если я погибну, я хочу, чтобы вы назвали его Айратом, и чтобы он стал посадником в этом городе. Он будет ещё сильнее меня, я об этом позабочусь, а ты — Доброслав, заменишь ему отца. Ты будешь править, пока он не станет мужчиной.

— Без тебя я не справлюсь, Ратмир, колдуны не станут меня слушать.

Ветер всё усиливался и уже дул в окна, отчего становилось очень холодно.

— Ты прав, Доброслав. До того, как Айрат родится, ему не должны навредить. Ты должен увезти мою жену. Возьми самых верных людей, и как только стемнеет, уезжайте. Когда Айрат родиться, все увидят в нём силу и признают своего будущего вождя, признают в нём чародея. До той поры он должен быть в безопасности.

— И куда мы пойдём? Мы в ловушке, нам некуда идти.

— Есть одно место, люди считают его проклятым и туда не заходят, а чародеев там не было уже много лет. Это Сорочинская гора. Там жил мой отец — чародей Вышеслав, жили и другие чародеи-оружейники, пока богатыри не разорили их поселение и не уничтожили всё оружие.

— Туда не спроста боятся заходить и чародеи, — возразил Доброслав, — говорят, там до сих пор бродит дух Сорочинского Мастера. Лучшего оружейника, чем он, чародеи ещё не знали.

— Да, ты говорил. Но другого выхода нет. Я был на этой горе. Там есть пещеры, в них многие смогут скрыться. Сегодня же с наступлением темноты отправляйся туда с моей женой и моим сыном, возьми с собой сундук сокровищ.

— Хорошо, Ратмир, я сделаю, как ты хочешь. Но если начнётся бой, постарайся…постарайся выжить.

— Я постараюсь, — выдавил из себя улыбку Ратмир.

Ночь приближалась, но тьма раньше обычного заволокла небо, свинцовые тучи скрыли от людских глаз свет уходящего солнца. Близилась настоящая буря. Никита вглядывался в небо в надежде увидеть что-либо, но с каждым разом видел всё меньше, наконец, уже не стало видно ничего. Воины полностью оказались во власти тьмы, но решимости взять город сегодня у их вождя нисколько не поубавилось. Закапал холодный дождь. Никита всё ждал, сжав в руке острый чародейский клинок. И вот небо раскололось пополам яркой вспышкой молнии, а затем затрещало по швам. Этот треск перерос в невообразимый грохот, от которого, казалось, сотрясается земля и вот-вот проснутся мёртвые. Но что такое? Капли дождя словно становились тяжелее, они тянули к земле. Богатырям стало трудно перемещаться, и лишь Никита не поддавался действию этих чар. И вот ещё одна вспышка молнии, а затем дикий крик боли и вопли ужаса. На глазах у богатырей один из их товарищей заполыхал, в него ударила молния. Он вспыхнул, а в следующее мгновение был уже мёртв и лежал на земле, объятый пламенем.

— Никита! — послышался голос Бориса Шапкина, с трудом пробирающегося через дождь, — неужели это он, неужели это Змей сотворил такое?

— Это он, Борис, приготовься, это только начало. Позови ко мне Василия!

И вот снова вспыхнула молния. Никита увидел в небе силуэт летящего светящегося змея с тремя головами. В этот раз молния угодила не в человека, а в повозку. Лошади воспламенились и с дикими криками бросились прочь, давя всё на своём пути. Богатыри чувствовали тяжесть от капель дождя, они закрывались щитами, а в это время то тут, то там раздавались отчаянные крики, и время от времени кто-то погибал от молнии, от огня или от когтей и зубов свирепого Змея Горыныча.

— Никита, он же всех перебьёт, надо что-то делать, — неистовствовал подошедший Василий Колчан.

— Будь со мной рядом, он сам придёт к нам, он знает меня в лицо, он захочет меня убить, уже скоро. Уже скоро.

Никита не сходил с места и во время вспышки молнии больше походил на каменную статую. С холодным равнодушием он наблюдал за смертью своих товарищей и ждал, когда Змей, наконец, подберётся и к нему. Борис же лишь дивился его спокойствию и держал щит над головой, защищаясь от дождя. Но вот очередная продолжительная вспышка молнии осветила шершавое тело с тремя головами и окровавленными зубами. И одна из этих голов повернулась в их сторону. Затем снова наступила тьма. Василий закрыл щитом грудь как раз в тот момент, когда в него направилась струя огня. Пламя лишь слегка обожгло его руки, от огня загорелись факелы Сигвата и Дьярви, которые, как оказалось, сидели рядом, в засаде. На свету стал виден трёхголовый змей, запутавшийся в рыболовных сетях. Он неистово пытался вырваться из западни, плевался огнём, дёргался и извивался, но братья-варяги крепко держали его и не давали улететь.

— Попался, выродок! — закричал Никита и изо всех сил размахнулся мечом и ударил по шее Змею. Голова зверя упала на землю, и в следующее мгновение все услышали дикий рёв, похожий на стон раненного медведя, но в то же время и на крик дикой, не человеческой ярости. Змей стал ещё сильнее биться в сетях и вырываться наружу.

— Держите его, держите! — кричал Никита, и в это мгновение молния ударила в землю, прямо в Бориса Шапкина, стоящего между воеводой и Дьярви. Оба богатыря разлетелись в разные стороны, пламенеющее тело Бориса рухнуло на землю, а меч Никиты упал на землю. Василий с невероятной скоростью кувыркнулся на земле и ухватился руками за сеть. Теперь только он и Сигват держали Змея. Только здесь Василий осознал свою ошибку — он оставил на земле свой щит. Но было уже поздно, и обе его руки были заняты. Ужасная пасть, полная огня уже поворачивалась в его сторону. Выхода не было, Василий изо всех сил закричал и побежал прямо навстречу струе огня. Страшная боль охватила всё его тело, особенно лицо, но богатырь был одержим целью, и, полыхая огнём, он опустил-таки свою секиру на шею Змею. Но голова врага не упала на землю, Змей был лишь ранен и перестал испускать огонь этой головой. Василий тут же повалился на землю и стал кататься в грязи. Грязь въедалась в его тело, прорастала в его изуродованное лицо, в глаза…. Богатырь не знал, ослеп он или ещё способен видеть, глаза его были залеплены грязью, а кругом был мрак. Почти тут же после того, как Василий упал, Змей вырвался и полетел вверх. Он снова был свободен, хоть на нём ещё и были обгоревшие сети. Змей ещё мог сражаться, хоть у него осталась лишь одна полноценная голова. Богатырей оставалось совсем немного, но их было меньше, чем должно было быть. Где Микула Селянинович с его отрядом? Только эта мысль посетила Змея, как он увидел пламя, поднимающееся из города. Змейгород горел, в городе шло сражение, враги были уже там. Никита Кожемяка провёл Змея, он не собирался ждать, что враг сдастся, всё это было лишь уловкой. Никто бы и не подумал, что Никита доверит взятие города кому-то другому, в то время как сам будет отвлекать врага. Змей тоже счёл Кожемяку слишком тщеславным и просчитался, богатырь перехитрил его. Змей тут же помчался в сторону Змейгорода. Он чувствовал, как теряет силы, и когда добрался до высокой крепости и снова обернулся человеком, то тут же свалился на пол. С улицы доносились крики, сомнений не было, там шло сражение. Дома полыхали, и скоро, видимо, должен был заполыхать и высокий кремль, укрывающий посадника. Ратмир не помнил, сколько он провалялся здесь на полу, лишённый сил. Он не мог ни о чём думать, в мыслях у него были только его жена и сын, которые спаслись в самый последний момент. Наконец, дверь открылась. Враги или друзья? Ратмир приподнял голову и увидел колдуна Захара. Тот был весь растрёпан и перепачкан в крови, но ещё жив.

— Владыка, — подбежал он к Ратмиру, поднимая его на ноги, — все пропало, нас предали, враги пробираются через городские ворота.

— Это Пафнутий, — произнёс Змей, усаживаясь на свою постель, — это он нас предал. Он не сказал мне, что Никита Кожемяка тоже обладает чародейской силой.

— Кто бы то ни был, скоро они захватят город. Пойдём, владыка, ты нужен нам, помоги нам справиться с ними. Я распорядился выводить христиан. Это они открыли ворота. Прикажи нам, и мы начнём убивать заложников.

— Нет, Захар, я запрещаю вам это делать. Пусть живут, я не убиваю безоружных. К тому же, я слишком слаб. Я больше не могу сегодня превращаться в Змея. Нас перехитрили, и теперь разумнее всего для нас — покинуть город.

— Покинуть город? Но куда мы пойдём?

— Туда же, куда Доброслав увёз мою жену, на Сорочинскую гору. Там мы пересидим, наберёмся сил, а затем вернёмся и отомстим нашим врагам. Пускай богатыри берут город, стены не защитят их от того, кто может летать. Но пока они ещё не здесь, у нас есть время уйти через потайной ход, простых людей мы брать с собой не будет, только чародеев.

И Захар вывел Ратмира на улицу и уложил в повозку. Что было дальше, владыка помнил очень плохо, его разум отключался и отказывался ему служить. Лишь вспышками к нему возвращалось сознание, и тогда он видел картину страшных разорений. Все его труды, все старания его людей беспощадно уничтожались, люди лежали израненные на земле в неестественных позах. В следующем пробуждении Ратмир уже видел, как они покидали город через потайной ход. Здесь были только чародеи, как он и приказал. Затем Ратмир пришёл в себя, когда стены города были уже далеко позади, были едва видны во тьме и теперь бесконечно далеки и бесконечно чужды ему. И, наконец, силы окончательно покинули чародея, и он снова лишился чувств.

Глава 11 Свежие раны

Утром Змейгород выглядел ещё ужаснее, чем ночью. Чёрные обгоревшие избы, затушенные дождём дымящиеся горы пепла и изуродованные мёртвые тела на всех улицах. Порой трудно было даже отличить, принадлежал труп женщине или мужчине. На такой жаре мёртвые тела быстро начали смердеть, нужно было убрать их, но прошлая кровавая ночь в конец измотала богатырей. Нет занятия более утомительного, чем убийство. Воины выбились из сил, и кто где расположились на ночлег. Одни забрались прямо в чьи-то избы, другие толпой улеглись на полу в главной крепости — по большей части люди Микулы Селяниновича, остальные же забирались в амбары и сараи и засыпали рядом со скотом. Скот теперь спокойно расхаживал по городу. Исхудавшие коровы перешагивали через мёртвые тела своих собственных хозяев, обгоревшие куры и гуси были похожи на бегающие по грязи угольки, а лошади и кони неистово носились по улице, не даваясь никому в руки. Никита ночью расположился в покоях Змея Горыныча и проснулся только к обеду. Хромая на одну ногу, он спустился по лестнице в крепость, где в ряд, вплотную друг к другу лежало дюжины две богатырей. Здесь лежал и Дьярви, у которого после удара молнии парализовало половину тела, рука, нога и даже мышцы лица на правой стороне не слушались его, и потому богатырь был недвижим. А чуть подальше расположился и Василий Колчан, руки и ноги его были целы, но теперь его даже не узнала бы родная мать. Не было длинных волос на голове, ни усов, ни бороды, ни даже бровей и ресниц. Вместо этого было красное уродливое месиво, перепачканное грязью. Грязь забилась даже в глаза, и не понятно было, видит ли ещё что-то богатырь, или до конца дней будет блуждать во тьме. Его шея, грудь, кисти рук так же покрыты ожогами. Никита невольно остановился напротив своего товарища и с болью задержал на нём взгляд. И всё же, Борису Шапкину досталось ещё больше, хоть и ужасную участь его облегчила быстрая смерть от удара.

— Жаль, что меня не было рядом в тот момент, — послышался позади грубый бас Микулы Селяниновича.

— Да нет, ты был там, где должен был быть, — отозвался Никита. — Ты действовал так, как я тебе и велел, и потому мы взяли этого проклятый город. Я уже и не надеялся.

— Но какой ценой!

— По-другому было нельзя. Я понял, что, если мы пойдём на приступ, Змей захочет убить меня. А значит, у Николы Северянина появится шанс проникнуть в город и от лица убедить священника подняться против власти колдунов.

— Мы очень рисковали. А если бы Змей был в городе, когда нам открыли ворота? А что, если бы люди Евпатия помешали бы христианам?

— Людьми Евпатия занялся мой человек в городе, — захромал Никита на улицу, — тот же, что впустил в город Николу. Не беспокойся, они живы, им дали снотворное зелье. Думаю, они уже проснулись. Это было необходимо, чтобы поднять на восстание местных христиан. Мы победили, а это самое главное.

— Разве это победа? — возразил Микула, — Змей ушёл, его колдуны и волшебники тоже. Нет сомнений, что они вернуться.

— Ну что ж, мы будем ждать их. Год, два, сколько потребуется. А потом они придут, или мы изловим их.

— Ты хочешь остаться в Змейгороде? — удивился Микула, — но мы здесь погибнем с голоду. Из-за нас никто не ведёт со Змейгородом торговлю, никто не платит ему дань.

— Это всё поправимо. У меня есть знакомые среди новгородских купцов, на первое время они снабдят нас всем необходимым. Меня сейчас больше интересует, где Пафнутий. Ты ведь не тронул его?

— Мы схватили его, но я велел не убивать, распорядился его запереть. Многие богатыри хотели его смерти, и я тоже. Спроси у Николы Северянина, где он спрятал эту собаку.

Найти Николая было не просто, но всё же богатыри вскоре выполнили приказ воеводы и притащили ещё пьяного Северянина.

— Где Пафнутий? — спросил Никита.

— Пафнутий? — спросил Николай, будто не понимая, кто его спрашивает, — не волнуйся, этот пёс ещё жив.

Богатырь не был ранен, но кольчуга его была запачкана кровью. Первым делом после взятия города он отправился в винные погреба: только вино могло помочь ему избавиться от страха.

— Отведи меня кнему, — приказал Никита.

— Отведу, если дашь похмелиться.

И Никола в один момент встряхнулся и сбросился с себя руки держащих его богатырей. Откуда-то из складки штанов он достал наполовину пустую бутылку вина и принялся пить. Никита грубо вырвал у него бутылку, пролив часть вина.

— Всё потом, и пить и есть, — произнёс воевода, — сейчас веди меня к колдуну. А вы разбудите своих товарищей, хватит им дрыхнуть. Пусть забьют скот для еды, добудут кваса и уберут все эти трупы, а то уже смердит.

И Никита вместе с Николаем отправился на поиски Пафнутия. Везде они встречали спящих или уже проснувшихся богатырей, повсюду вонь и разруха.

— Ну, рассказывай, — произнёс Никита, не замедляя шага, так, что его полупьяному спутнику время от времени приходилось за ним бежать.

— Ты оказался прав, — отвечал Николай, — к сожалению, чутьё не обмануло тебя, и христиане охотно согласились перейти на нашу сторону. А что ты сделал с Евпатием и его людьми?

— С ними всё в порядке. Мой человек опоил их сонным зельем.

— Но почему ты сразу не сказал мне? — почти прокричал Николай и встал на пути у Никиты, — почему скрыл, что купец Зиновий — твой лазутчик? Я до самого конца не знал, кто твой человек, и откроют ли нам потайной ход или прикончат прямо возле стен города.

— Так было задумано, — спокойно отвечал воевода, — Если бы тебя схватили, если бы Змей не покинул бы в ту ночь город, скорее всего утром нам бы бросили твою голову и головы твоих людей. А перед этим вас как следует допросили бы и узнали всё, что нужно. Поэтому лучше, чтобы вы ничего не знали.

— Ты посылал меня на смерть?

— Я рисковал! И не только твоей жизнью, но и своей тоже. Взгляни, что они сделали с Василием Колчаном. Я даже не знаю, сможет ли он теперь видеть. Дьярви лежит недвижимый.

— Нужно было заключать мир. Это слишком дорогая цена.

— Она будет слишком дорогой, если мы не найдём Змея и не отомстим ему. А теперь, веди меня.

И они снова пошли вперёд, увязая сапогами в грязи и время от времени стряхивая её.

— Всё-таки, удача улыбается тебе, Никита, — проговорил Николай.

— Как не тяжело мне это признавать, но главную роль сыграл Микула, и сыграл её превосходно. Его богатыри — лучшие в моём войске.

— Ему тоже повезло. Волхвы не заметили его. А они, говорят, могут смотреть глазами сторожевых псов.

— Их к тому моменту не было в городе, — произнёс Никита.

— Как ты… Ах да, Зиновий, я и забыл. И когда же ты успел всё рассчитать?

— Это не я. Это тоже заслуга Микулы. Как и план с женой Путяты. Он вспомнил, где видел раньше Ратмира, в Новгороде и придумал, как его одолеть.

— Но ты не рассчитал, что Змей вместе с колдунами покинет город.

— Я думал, что ему некуда идти. Оказалось, я ошибался. У него есть ещё одной тайное логово.

Вскоре они подошли к самой обычной избе, расположенной недалеко от городских стен. Огонь совсем не затронул её, здесь было тихо и спокойно, словно никаких сражений тут и не происходило. Никита и Николай вошли в избу и увидели лежащего в постели Пафнутия. Лицо колдуна было в синяках и ссадинах, но он был здесь ни один, рядом с ним в постели лежала женщина средних лет, лицо её так же было изуродовано синяками и кровоподтёками, а в глазах застыло выражение страха.

— Никита, это ты, — радостно встал с постели колдун, — как я рад тебя видеть.

— Это кто такая? — спросил Никита, указывая на несчастную женщину.

— Это моя гостья, жена одного моего знакомого. Однажды он нанёс мне оскорбление, теперь пришло время платить по счетам. Богатыри заперли меня, но не очень надёжно. Я смог наведаться к ним в гости.

— Ты убил её мужа?

— Конечно, ведь он был нашим врагом. Теперь его дом и жена — мои. Разве нет, Никита?

Кожемяка переводил взгляд с довольного лица Пафнутия на полное отчаяния и мольбы лицо его жертвы. Она была женой врага, но она явно не заслуживала такой ужасной участи.

— Разве нет, Никита? — ещё настойчивее спрашивал Пафнутий.

И тут Никита не выдержал, схватил его за горло огромной рукой и, повалив на постель, слегка придушил.

— Ты что, Никита? — хрипел колдун.

— Почему ты не сказал, что у Змея есть ещё одно логово? Где я теперь буду искать его?

— Я не знал, Никита, клянусь тебе!

Кожемяка отпустил его, Пафнутий уселся на постели и принялся тереть свою больную шею.

— Так узнай, — приказал ему Никита, — иначе я отдам тебя богатырям. Запомни, Пафнутий, ты жив, пока от тебя есть прок. От тебя был прок, когда ты был пленным. Докажи мне, что ты мне ещё нужен. Найди мне тайное логово Змея Горыныча, или ты мне станешь не нужен.

— Я найду его, — проговорил Пафнутий с полным преданности и боли выражением. — От меня будет прок, богатырь. И от меня будет прок ещё раньше, потому что то, что я хочу тебе сообщить, принесёт прок всем, особенно тебе.

— Так говори, не тяни.

— Позволь мне потолковать с тобой наедине.

Мгновение Никита колебался, почему-то этот колдун, предавший своих, был ему теперь невероятно противен.

— Ладно, — произнёс, наконец, Кожемяка, и они отправились в другую комнату.

— У Змея Горыныча есть много золота, — шептал Пафнутий, — и оно где-то здесь, в посаде, всё он увезти не смог. Это несменные богатства, которые, говорят, ему передал сам Симаргл.

— Несметные, говоришь? Хм, и где они могут быть?

— Здесь не так уж и много мест, где можно спрятать столько добра. Дай время, Никита, и я всё найду. Ты будешь богаче самого новгородского князя.

— Пожалуй, Пафнутий, ты можешь быть очень полезен. Действуй, я скажу, чтобы тебя не трогали. Дом и женщину можешь оставить себе.

— Благодарю, владыка.

Теперь в голове у Никиты стали вырастать совсем другие перспективы. Самолюбие его играло с ним, хоть он старался и не подавать виду. Теперь Кожемяка видел себя уже князем, богатым хозяином этих земель, со своим войском и челядью. О такой власти он прежде не мог и мечтать. Уходя от Пафнутия, Николай Северянин окинул его женщину взглядом, полным сочувствия. Он понимал, что униженный колдун теперь отведёт душу на ней, и, может быть, даже убьёт её. Тем не менее, нужно было идти дальше, им предстоял ещё один не простой разговор, им предстояло побеседовать с Евпатием. К тому времени богатыри уже проснулись от глубокого сна, в который их погрузил коварный купец, и всё поняли. Евпатий старался не покидать избы, в которой жил, когда был гостем Змея, и не велел покидать её своим людям, ожидая, когда воевода почтит его своим присутствием. Никита Кожемяка явился на пару с Николой Северянином.

— Ну, здравствуй, друг мой, вятич, — произнёс Никита.

— Будь здоров, русич, — отвечал Евпатий.

— Никогда не считал себя русичем, я словенин, я даже чтению и письму русскому не обучен. Это ты шибко хочешь стать русичем, чтобы твоих вятичей в Киеве признали своими, мне же плевать на их признание.

— Поэтому ты служишь Вольге?

— Я не служу этому псу. Просто ваш прославленный герой не может обойтись без меня.

— Наверное, ты просто дёшево ему обошёлся.

— Хватит! Теперь этот город наш, Евпатий. И богатыри очень сомневаются, что ты ещё один из них.

— Это почему же?

— Ты ещё спрашиваешь? Ты служил Змею, ты занял его сторону.

— Я больше богатырь, чем ты, Никита. Я никогда не нарушал богатырской клятвы. Я знаю, что больше половины русских земель ещё исповедуют язычество, но они заключили с Киевом договор, в котором обещались не трогать христианских миссионеров и не препятствовать распространению христианской веры на своей земле. Такой союз заключили с Киевом Муром и с Ростов. В ответ этим городам обещали, что с уважением отнесутся к их традициям и позволят всем желающим сохранить свою веру. Змей всегда хорошо относился к христианам. Если бы я мог поговорить с Вольгой, я бы убедил его, что Змей нам не враг, и нет смысла понапрасну проливать христианскую кровь.

— Но Змей не отпустил тебя поговорить с Вольгой. Какая досада, он тебе не доверял? Или тебе здесь понравилось, может, ты себе и жену новую тут нашёл?

После последних слов Никиты Евпатий резко переменился в лице, щёки его залились краской, кулаки сжались, а по бокам возле носа появился волчий оскал. Николай был уверен, что богатырь сейчас наброситься на Никиту.

— Я думал только о жизни своих людей, — сквозь зубы прорычал Евпатий. — Если бы мир был заключен, Змей Горыныч отпустил бы меня и моих людей. Он обещал.

— Вот как? А ты, видимо, хорошо подружился со Змеем. Какую службу ты нёс при нём?

— Я занимался торговлей, договаривался с купцами. Я не сделал ничего, что могло бы навредить моим братьям-богатырям. И я продолжу нести эту службу и сейчас. Когда вы взяли город в осаду, он погрузился в голод, торговля остановилась. Купцы — народ осторожный, и они не будут торговать с городом, пока не убедятся, что здесь всё спокойно. Я смогу их убедить. Если они увидят, что я жив, и продолжаю нести свою службу, значит, все старые договора со Змейгородом остаются в силе, и торговля в посаде очень быстро восстановиться.

— Хм, интересное предложение, — задумался Никита, — я обсужу его со своими сотниками.

— Тут нечего и обсуждать, любое промедление смерти подобно. Скольким богатырям ты ещё дашь умереть ради своего упрямства, Никита?

Лицо Кожемяки на мгновение приняло злобное выражение. Никто из богатырей не позволял себе так говорить с ним. Но вскоре он принял задумчивый вид, и изба погрузилась в тишину.

— Если мы возобновим торговлю, — нарушил молчание Никола Северянин, — то мы должны будем снова собирать дань, а мы дали слово, что не будем собирать дань на этой земле.

— Кому? Разбойникам? С ними я разберусь, — произнёс Никита, — Так уж и быть, Евпатий, пока я приму тебя на службу, но, когда мы вернёмся в Новгород, суда тебе не избежать.

И с этими словами Никита покинул избу. Николай задержался на мгновение и встретил полный печали взгляд Евпатия. От этого взгляда ему почему-то стало неловко, и он тоже поспешил убраться прочь.

— Постой! — остановил его голос Евпатия. Никола замер и обернулся. Евпатий же вдруг заключил его в крепкие объятия. Никола обнял его в ответ и едва сдержал слёзы.

— Рад тебя видеть брат, — произнёс Евпатий.

— Я тоже… я тоже очень рад, — отвечал Николай, — рад, что с тобой всё хорошо. Но мне нужно идти. Никита ждёт.

— Ступай. Ещё увидимся.

И они расстались друзьями, что очень согрело израненную душу Николы. Вскоре город стал обретать свой прежний вид. С улиц исчезли мёртвые тела и мусор, возобновились ремёсла. Богатыри уничтожили все языческие идолы и провозгласили только одну веру — христианство. Правда, принуждать людей исповедовать христианство им было некогда, так как нужно было наладить торговлю и начать сбор дани. Вскоре в Змейгород доставили и разбойника Синегуба с товарищами. Изловить его было не сложно, ведь он доверял богатырям. Никита встретил связанных разбойников.

— Так, значит, ты платишь за добро, Никита, — злобно проговорил Синегуб, — боги покарают тебя, предатель.

— Я уже победил твоих богов, и теперь они мне не страшны, — отвечал ему Никита, — на дыбу его. А этим отрубить головы. Пусть знают, что Никита Кожемяка не позволит разбойничать на своей земле.

Глава 12 Сорочинская гора

Путь на Сорочинскую гору был очень долгим и мучительным, но Ратмир почти его не помнил. Уже утром у него начался жар, чародей стал бредить. К обеду колдуны уже нагнали идущий впереди отряд волхвов. Агния бросилась обнимать своего мужа, он едва узнавал её.

— Он выбился из сил, — произнёс Доброслав, — помочь ему могут только боги. Мы принесём им жертвы, как только прибудем на Сорочинскую гору. Особенно Симарглу.

— Распоряжайся людью, волхв, а не чистокровными, — вдруг заговорил Светозар, — мы не собираемся голодать и отдавать мясо убитой нами добычи богам.

— Тогда мы погибнем. Без Ратмира мы никогда не вернёмся в Змейгород, так и будем скитаться, пока нас не отыщут богатыри и не прикончат.

— Это ты не выживешь без этого полукровки. Мы же выживали и не в таких условиях. Изберём себе вождя, настоящего, чистокровного, возродим наш клан или создадим свой, новый. И никто нам не помешает.

— Прояви уважение, Светозар, — заговорил Захар. — Вспомни, сколько Ратмир для нас сделал, он жертвовал за нас жизнью.

— И я благодарен ему за это. Но он не может быть нашим вождём, это нарушает закон чистокровных, которому колдуны следовали ни один век. Вы не хуже меня знаете, что он не годится на место нашего вождя. И не только из-за своей крови, вчера он это доказал — он ещё мальчишка, причём из таких, которые никогда не взрослеют, он позволил Никите одурачить себя, проявил слабость, когда не захотел убивать заложников, и заставил нас отступить. Мы следовали за ним, чтобы научиться его силе, но он лишь доказал нам своим примером, что даже с такой силой полукровка не может быть сильнее чистокровного чародея.

Захару пришлось умолкнуть и смириться, Светозара поддерживало большинство колдунов, да и он сам в душе был на его стороне. Доброслав последовал его примеру и тоже замолчал. Он-то лучше других знал, что Светозар всё это время терпел над собой власть мальчишки, потому что у того было золото. Но теперь один из сундуков с сокровищами был у волхвов, и этого сундука вполне хватило бы целому небольшому клану колдунов на безбедную жизнь и процветание. Сорочинская гора казалась неприступной, она находилась в чаще леса, вдали от людских селений. К ней не вело никаких дорог, и было понятно, что люди не появлялись здесь уже много лет. Через несколько дней чародеи уже подошли к основанию горы и после недолгого привала начали своё восхождение. Трудно было представить, как раньше чародеи с грузом взбирались на эту громадину, а затем спускались вниз. Ныне колдунам подъём давался невероятно тяжело. Коней пришлось оставить где-то на середине пути, а повозки волхвов тянуть вверх на себе. Несколько раз повозку резко тянуло вниз, и требовалось немало усилий, чтобы удержать её от падения. Было видно, что сорочинские мастера специально разрывали горный склон, усиливая его крутизну. Подъём на гору занял полдня, но колдуны не добрались до вершины. Они забрались на широкий выступ недалеко от неё, рядом с огромной пещерой, которая уходила глубоко в недра загадочной горы. Дальше подъём был настолько крут, что туда можно было только взлететь, а никак не вскарабкаться. Искусственная пещера внутри была ещё больше и просторней, чем казалась снаружи, вероятно, эта иллюзия была создана специально. При свете факелов удалось разглядеть что-то вроде вырытых в стене земляных лавок, уже обросших травой и мхом, какие-то цветные рунические письмена на стенах, которые могли понять только те, кто их начертил.

— Это обитель Горного Мастера, — произнёс Доброслав, и голос его многократным эхом ушёл вглубь пещеры. — Он был величайшим мастером чародейского оружия на русской земле. Говорили, что свою сталь они закаляли в жерле вулкана и остужали в мёртвой воде. Ходите осторожно, здесь много пещер и тайных ходов, не исключены и ловушки. Когда сюда пришли богатыри, им пришлось сильно постараться, чтобы ни дать никому уйти через потайные ходы. И всё равно, один чародей, говорят, прошёл какой-то тайной тропой и унёс с собой сильнейший из мечей Горного Мастера. Самого мастера постигла незавидная участь. Говорят, его схватили и похоронили где-то здесь, а дух его до сих пор тут бродит, ищет выхода.

— Мы на месте? — послышался голос Ратмира, — слава богам, мы прибыли. Доброслав, расплатись с ними золотом из сундука, и пусть отправляются домой.

— С кем с ними, владыка?

— С рабами.

— Здесь нет никаких рабов. О, боги, Ратмир, ты ещё бредишь. Но ничего, мы исцелим тебя. Мы принесём жертву, и Симаргл даст тебе силы.

Волхв встретился взглядом со Светозаром и увидел недобрую ухмылку на его лице. Колдун наверняка услышал про золото. В этот день он вместе с Захаром и другими колдунами отправился на охоту. Нужно было добыть еды и привезти жертвенных животных. Доброслав же в это время стал приготавливать всё необходимое для жертвоприношения. В этом ему помогала Агния. На выступе возле пещеры они готовили хворост для костра и чаши для крови.

— Неужели мы всё потеряли? — тревожилась Агния, — и мне придётся рожать здесь? О, боги, что может быть ужаснее.

— Не бойся, я с тобой, я помогу тебе родить. Мы ещё вернём себе Змейгород, рано или поздно. Это неизбежно, сами боги избрали твоего мужа.

— Мы не сможем вернуться. Теперь там богатыри, и их гораздо больше. Даже если я смогу родить, как я буду растить ребёнка в таких условиях?

— Что такое толпа смертных против бессмертных богов? Не теряй своей веры, Ратмиру она сейчас очень нужна. У нас есть золото, с ним мы не пропадём.

Уже стемнело, когда охотники вернулись на гору, грязные и измотанные. Но им удалось привести живого зверя — это был вепрь. Больших усилий следовало поймать его и наложить на него чары, чтобы он был спокоен, пока его живым тащили сюда. Доброслав тут же принялся разводить огонь.

— Не слишком ли много для Симаргла? — послышался во мраке голос Светозара.

— Пойдём спать, Светозар, прошу тебя, — произнёс Захар.

— Нет, я не могу спать, зная, что мы приносим жертву какому-то Симарглу, вместо того, чтобы приносить жертвы нашим богам, особенно верховному богу Купале. Купала давно не получал от нас подношений, оттого нас и постигла неудача. Ему нужно приносить жертвы, а не вашему Симарглу.

— Мы обязательно принесём жертвы и Купале и Даждьбогу, но позже, не сегодня. А сейчас пойдём, не будем им мешать.

И Захар смог-таки увести уставшего Светозара в пещеры, а Доброслав снова остался с Агнией и другими волхвами, помогающими ему. Ветки в костре уже вовсю полыхали. Волхв взял острый блестящий кинжал и подошёл с ним к жертвенному вепрю. Зверь крепко спал, похрюкивая во сне, но, когда сталь прикоснулась к его жирной шее, вдруг зарычал. Агния невольно вздрогнула, а по кинжалу потекла струйка крови. Вепрь дёрнулся, но не поднялся на ноги, даже когда сталь прорезала его толстую шкуру и добралась до артерий. Кровь заструилась в приготовленные чаши.

— Приношу это кровь тебе в дар, великий бог Род, — заговорил Доброслав, — и вам, могучие роженицы, покровительницы волховства и врачевания.

Вепрь хрипел и дёргался на земле.

— А как же Симаргл? — спросила Агния.

— Любой волхв сначала должен совершить подношения Роду и роженицам, они дают нам силу. Обычно достаточно сжечь съедобные плоды или коренья, или бросить пучок колосьев. Но всего этого у нас нет, поэтому подойдёт и кровь. О, вижу, вепрь уже готов.

Доброслав взял серебряную чашу, наполненную кровью и протянул её Агнии.

— Пей, — велел он.

— Зачем?

— Это жертвенная кровь, благословлённая роженицами. Она укрепит тебя и твоё дитя.

И Агния подчинилась. Кровь была ещё тёплой и весьма неприятной на вкус, но жена Змея выпила всё.

— Хорошо, теперь принесём подношения Симарглу.

Доброслав принялся разделывать вепря. Он аккуратно снял со зверя шкуру, стараясь не повредить её, затем расстелил её по земле и стал выкладывать на ней в круг органы. В центре круга волхв положил сердце зверя. Теперь вся кровь уже шла Симарглу, контакт с духом был установлен, и Доброслав с волхвами принялся совершать ритуальный танец. Один из волхвов в это время набивал ритм на огромном барабане. Их танец возле костра под ритм барабана поневоле завораживал. На мгновение Агнии показалось, что привычный мир растворяется, куда-то исчезает. Исчезла гора, лесные заросли, даже небо, остался только этот чародейский танец, и только он имел смысл. По завершению ритуала всё: органы, мясо, даже кости зверя отправились в костёр, человеку, хищным зверям или падальщикам ничего не должно было достаться. После этого волхв принялся взывать к духам мёртвого мира, проникал туда, куда простому человеку навсегда был закрыт путь. Ратмир в бреду слышал этот ритм и молитвы, которые раздавались всё чётче и чётче, все сильнее отдаваясь в его теле, пока бред не отступил, и не настала полная ясность. Но чародей был уже не здесь, он парил в затянутом тучами тёмной небе и пытался разглядеть хоть что-то. И вот среди туч промелькнуло чьё-то крыло. Ратмир помчался в ту сторону и увидел самого крылатого пса. Симаргл принялся спускаться на землю, и его спутник отправился за ним. Вскоре их ноги коснулись серой гальки, Ратмир увидел, что небо над головой окрашено в пурпурный цвет. Крылатый пёс обернулся человеком со штанами на голове и с посохом в руке, из-под короткой юбки выглядывали волосатые ноги. Ратмир тоже в человеческом облике присел напротив и принялся всматриваться в несколько знакомый стан собеседника, с трудом сдерживаясь, чтобы не расхохотаться от его вида.

— Ты слабеешь, Ратмир, — сказал Страж Времени.

— Я знаю. Так дай мне силу.

— Мои возможности не безграничны, Хранитель Тайны. К тому же, твои враги пытаются задобрить бога Перуна небывалыми человеческими жертвами. Бог войны любит такую жестокость и может оказать им поддержку, не смотря на то, что они христиане.

— Прости, я не справился. Зря ты выбрал меня.

— Но я тебя выбрал. Это твоя судьба, и отказаться ты уже не можешь. Ты нашёл место, где когда-то жил твой отец, и его учитель. Здесь ты найдёшь все ответы на вопросы о своём происхождении, и об источнике своей силы. Я не могу один помочь тебе, в этот раз ты должен постараться сам, попытаться привлечь на свою сторону могущественных духов из мёртвого мира. Например, дух Сорочинского Мастера.

— Так это правда? Он живёт в тех пещерах? В бреду я слышал рассказ Доброслава.

— Прощай! — произнёс Симаргл, вставая с валуна. Она ударил трезубцем о землю, и Ратмир вдруг надул щёки, но но всё равно не смог удержать дикого смеха, вырвавшегося из его груди, а затем какая-то сила понесла его прочь с невероятной скоростью. Глаза его открылись, он пришёл в себя. Сердце неистово колотилось в груди, а жар окончательно спал. Ратмир без труда смог подняться на ноги: силы вернулись к нему. Он находился в небольшом тёмном помещении, и лишь вдали был виден лёгкий свет. Ратмир осторожно направился туда, держась руками за стены, и, наконец, оказался снаружи. Воздух здесь был невероятно свежий и чистый, и с горной высоты был виден освещаемый светом луны загадочный и прекрасный лес. Всё здесь казалось невероятно знакомым и родным. Ратмир плохо помнил своего отца, но здесь словно опять повстречался с ним. Здесь он провёл своё самое раннее детство, с этим местом были связаны его первые воспоминания, напоминающие больше сказку, чем быль.

— Слава Роду, у нас получилось, — послышался голос Доброслава.

— Вы принесли жертвы Симарглу, — смекнул Ратмир.

— Да, и теперь я вижу, что он принял наши подношения.

— Да, и он многое мне поведал.

— И что именно?

— Что ты был прав. Дух Сорочинского Мастера всё ещё бродит здесь. Когда сюда пришли богатыри, они не пожалели никого, всех убили и сбросили с горы, кроме самого Сорочинского Мастера. Его убил чародей, предатель, который был его учеником. Тело его спрятали в пещере и завалили камнями. Мы должны найти его тело и предать огню, как велит обычай, тогда и дух его обретёт покой и станет нашим другом.

— Я думал, мы здесь временно, — возражал Доброслав. — Ратмир, в твоём посаде враги, нужно выбить их оттуда.

— Они только этого и ждут. Хотят, чтобы я прилетел к ним ночью, чтобы я напал на них. Но сейчас мы слишком слабы. Я допустил ошибку, я думал, что Никита Кожемяка — обычный богатырь, сражающийся за христианскую веру, а это не так. Никита — чародей, который претворяется богатырём для достижения своих, одному ему известных целей. Я не смогу обмануть его, используя чары. Здесь нужно действовать иначе.

— И ты предлагаешь выжидать? Как долго?

— Да, Доброслав, выжидать. Надеюсь, что только одну зиму. Позаботься об Агнии, чтобы она ни в чём не нуждалась. Сейчас важно, чтобы она родила здорового ребёнка. А я отправлюсь на поиски останков Сорочинского Мастера.

Впервые за последнее время Ратмир заснул настоящим здоровым снов и проснулся отдохнувшим и полным решимости. Тревога, сопровождающая его повсюду в последнее время, куда-то исчезла. Сейчас ему предстояло использовать все свои чувства и силу своего отца, чтобы найти комнату с останками сильнейшего оружейника за всю историю славянского чародейства. Днём лес у подножия горы выглядел ещё прекраснее. Кроны деревьев были пушистыми, как шерсть огромного зверя, листья уже переливались разными цветами, местами желтея, местами зеленея, местами краснея. Игра цвета и форм делала вид сверху просто ослепительным. Можно было бесконечно долго наблюдать с горы за этой красотой, вдыхая свежий горный воздух. Ратмир всё утро просидел здесь один, погруженный в размышления о случившемся, а затем вновь отправился в тёмные пещеры. Он улавливал самые незаметные следы ауры на камне и шёл к своей цели. Колдун шёл и чувствовал, что идёт той же дорогой, которой некогда ходил его отец вместе с другими великими чародеями. Они ходили здесь каждый день, сюда они привозили металл, выплавленный в жерле вулкана, здесь они хранили секрет мёртвой воды, в которой остужали и омывали своё оружие, и унесли этот секрет с собой в могилу. Но отец Ратмира — Вышеслав спасся, он смог бежать, и, если бы он был сейчас жив, он бы многое смог бы рассказать своему сыну. Но он слишком рано ушёл из жизни, а его сын теперь изо всех сил пытался разгадать загадку гибели сорочинских чародеев. Ратмир всё дальше и дальше уходил вглубь горы, повороты становились всё круче, а воздух становился более спёртым. Казалось, скоро факел уже совсем потухнет, чародей начинал уже закашливаться от заполнившего пространство дыма. В какой-то момента Ратмир подумал, что если факел потухнет, то он сам не сможет найти отсюда выхода, и, если его не найдут, он так и останется здесь похороненным заживо. Вдруг чародей услышал какой-то шёпот. Он стал прислушиваться:

— Сюда, сюда, — шептал кто-то ему, а, возможно, ему так показалось от ветра. Ратмир пошёл на голос и уткнулся прямо в стену. Сомнений не было — голос доносился прямо из-за стены. Неужели это сам Сорочинский Мастер зовёт его? Откуда-то точно дул прохладный ветер. Чародей пригляделся к стене и увидел на ней множество неровностей. Это была не цельная стена, а множество камней, наложенных друг на друга. Значит, когда-то здесь был проход. Сомнений не было, именно здесь богатыри похоронили великого оружейника. Вскоре здесь по приказу Ратмира собралось уже несколько волхвов, которые принялись разламывать стену. Поначалу это удавалось с большим трудом, поскольку за много лет каменные глыбы плотно срослись друг с другом. Но когда удалось вынуть первые камни, дальше дело пошло легче. Постепенно каменная насыпь исчезала, и взору чародеев открывалось новое пространство, из которого исходил неприятный запах мертвечины. Ратмир подобрался туда с факелом и при тусклом свете разглядел силуэт человека, лежащего на полу. Руки его было сложены на груди, на высохших кистях были видны написанные руны, которые были призваны защищать чародея от злы чар при жизни.

— Он здесь! — радостно произнёс Ратмир и сам принялся разгребать завал. Наконец, образовался проход, через который можно было достать тело. Перед чародеями предстал не истлевший от времени скелет, а своего рода сухая мумия с пустыми глазницами. Сорочинский Мастер был больше похож на спящего морщинистого старика с пожелтевшей кожей, нежели на мертвеца. Если бы он не окоченел, то можно было бы даже засомневаться, что он ещё мёртв.

— Он мёртв, — проговорил вслух Доброслав, — но его сила была так велика, что не позволила паразитам поглотить его тело. Хотя, возможно, они просто не смогли проникнуть сюда.

Волшебники обычно поклонялись богу Велесу, те из них, что создавали оружие, поклонялись ещё и Сварожичу. Сварожич был огненным божеством, космическим огнём, заполняющим всё пространство. Огонь был стихией Сварожича, и сам этот бог являлся в виде огненного столба. Именно поэтому оружейные волшебники хоронили своих, предавая их огню, то есть Сварожичу. Так же Ратмир велел поступить и с телом Сорочинского Мастера. На шее у великого оружейника был только один амулет в виде креста Коловрата. Четыре конца креста были закруглены, словно пытались объять друг друга. Он символизировал одновременно огонь и круговое движение, огненный ветер, Солнце. Без движения пламя застывает. Этот амулет Ратмир решил забрать себе и одел его на шею. Теперь у него была связь с духом Сорочинского Мастера, тело которого на удивление быстро превратилось в пепел в погребальном костре.

— Теперь нас никто не остановит, — произнёс Ратмир.

Глава 13 Новые хозяева Змейгорода

Зима приближалась, а Никита Кожемяка всё ещё не знал, где скрывается Змей Горыныч с остатками своих людей. Пафнутий обещался их разыскать, но пока дело не сдвинулось с мёртвой точки, а его постоянные вылазки из города ничего не давали. Уже Василий Колчан пришёл в себя и поднялся на ноги, к счастью оказавшись зрячим, уже Дьярви стал пытаться двигаться самостоятельно, хоть всегда по городу ходил, опираясь на своего брата — Сигвата. Братья-скандинавы были неразлучны, и теперь каждый вечер утопали в вине, празднуя свою победу. Сколько уже побед пережили эти славные войны, и морских, и сухопутных. Сигват, как старший брат, успел сильно отличиться на море, Дьярви же мало времени провёл на море, зато в сухопутных схватках не уступал своему старшему брату. Вместе они стали наёмниками, а потом и богатырями, сражались против ведьм, колдунов, упырей и прочих существ, которые раньше могли им предвидеться только в страшном сне. Раньше братья бились только с людьми и в этом достигли мастерства, теперь же им необходимо было драться с неведомыми существами. На Скандинавском полуострове водились и ведьмы, и чародеи, но жили они поодиночке, и никто их обычно не трогал. Упыри же и вовсе там не появлялись. Под Новгородом братья были серьёзно ранены в бою с оборотнями из клана Змея. Сигват тогда выжил только благодаря тому, что младший брат полдня тащил его на себе, пока их не подобрали киевские богатыри. В это время Никита был уже в лагере киевлян, и Хотен Блудливый решил сделать его сотником, братья-скандинавы попали в его отряд.

Придя в себя, Василий Колчан тут же стал разглядывать своё лицо в кадушке с водой. И каждый раз он видел лишь безобразное чудовище. У него уже отросли брови и ресницы, местами выросли волосы на голове, слегка прикрывая ожоги, даже на лице появилась щетина, которая вскоре скрыла значительную часть безобразия. Теперь Василий был почти таким же как раньше, только кожа на лице стала более грубой, стянутой, а в душе прибавилось ярости и жажды мести. Никита сразу поставил Василия рядом с собой, наградил его разными почестями и даже отдал в жёны одну местную вдову, с которой богатырь, конечно, не был обвенчан. Василий получил должность сборщика дани и казначея, и теперь он с лихвой мог выплеснуть свою ярость на несчастных крестьян, которые всё ещё следовали наказу Никиты — никому не платить дани. Евпатий, как и обещал, стал восстанавливать торговлю, и вскоре купцы вновь появились в Змейгороде, но далеко не все, так как близилась зима, сезон торговли подходил к концу. Однако перед самой зимой нагрянул сюда купец, который прежде не торговал со Змейгородом, новый человек, но меж тем — хороший знакомый Никиты. Это был купец Зиновий, оплативший почти весь поход богатырей и содержание войска. Теперь он пришёл проверить успех своих вложений и рассказать о том, что твориться в Новгороде. Никита испытывал противоречивые чувства к этому человеку. С одной стороны, Зиновий был приятен в общении и словно притягивал к себе окружающих, но с другой стороны чем-то вызывал отторжение. Например, купец любил есть сырое мясо, а на службе у него были какие-то странные евнухи, купленные им у мусульман. Тем не менее, Никита решил, что со временем привыкнет к причудам гостя и пригласил его к столу, где они вместе испили вина.

— Выбить Змея из города было не сложно, — говорил Зиновий, — гораздо сложнее здесь удержаться. Уже ни раз чародеев из клана Змея изгоняли с этой земли, но каждый раз они возвращались и становились только сильнее.

— Змей Горыныч не из клана змея, — прерывал его речь Никита. — Его сила — для меня загадка, это что-то невиданное, чего раньше ещё не было в чародейском мире. Или было, но только в древние времена, когда чародеи были гораздо сильнее. Но я не боюсь его, я разыщу его золото, и тогда мне ничего не будет страшно.

— Уж не хочешь ли ты остаться здесь навсегда?

— А почему бы и нет? Переправлю сюда семью, буду собирать дань, стану князем. Змей наверняка выжидает, когда мы уйдём отсюда, чтобы опять вернуться. Другой бы на моём месте давно спалил бы город со всеми его жителями и ушёл бы. В Новгороде никто не будет против, если я останусь, мы создадим из Змейгорода заставу, защищающую новгородскую землю от врагов, в том числе и от клана Змея. Кстати, Зиновий, а что там говорят о нас в Новгороде?

— Да разное говорят. Иные говорят, что ты со Змеем мир заключил, разделил его владения, и что правите вы теперь вместе, а между вами межа, разделяющая ваши волости.

— Знать бы, где находится эта межа, и где сидит Змей.

— Дай срок, Никита, твои враги найдутся.

Кожемяка призадумался. Новгородцы хорошо его знали, и они поверили в слух о том, что он мог заключить мир со Змеем Горынычем. Возможно, так и следовало поступить, потребовав у Змея часть золота. Но Вольга, зная характер Никиты, для того и отправил с ним Микулу Селяниновича, чтобы тот присматривал за воеводой. Зиновий, видя, как нахмурился его собеседник, поторопился перевести тему. Они ещё долго беседовали, смеялись над чем-то и расстались друзьями. Зиновий обещал приехать ещё раз, уже весной, и пожелал богатырям удачной зимовки. Тем не менее, далеко не все богатыри хотели оставаться здесь на зиму, и больше всех стал протестовать Евпатий Вятич. Он стал и других богатырей подбивать к тому, чтобы побыстрее убраться из этого города. Сторону Евпатия занял и такой знатный богатырь как Никола Северянин. Говорили, что он пошёл против Никиты из обиды, поскольку Никита, став посадником в Змейгороде, отметил всех знатных и прославленных богатырей высокими должностями, и только Николай как простой рядовой богатырь остался ни с чем. Даже Семён Гривна, который тоже некогда сражался в рядах Кожемяки, а потом ушёл с Северянином, и тот теперь был отмечен должностью старшего конюха, поселился в богатой тёплой избе. Николай же вынужден был ютиться в скрипучей избёнке со сквозняками, без всяких излишеств. Вероятно, стоило ему попросить, и он получил бы всё, но богатырь не желал просить о чём-то воеводу. И потому эта зима выдалась для него очень тяжёлой. У него не было своего хозяйства, и потому он жил лишь за счёт того, что давала ему казна, а казна давала не много, как простому рядовому богатырю. Выручал Евпатий. С самого начала он сблизился с Николой так, как не был близок к нему даже в войске Хотена. Но они были братьями по оружие, выжившими в войне против Змея. И их сближало неприятие политики Никиты. Евпатий радовался, что воевода не является для него прямым командиром, чего нельзя было сказать про Николая. Позже их сблизила общая ненависть к колдуну Пафнутию. Тот уже в конец распустился, чувствуя свою безнаказанность, и ударился во все тяжкие. Уже третью женщину находили в городе замученной на смерть. Однажды колдун убил 15-тилетнего сына мельника, заступившегося за свою мать (отец его погиб, защищая город). Из-за этого события народ посреди декабря взбунтовался и пошёл против богатырей. Снег окрасился в красный цвет, зачинщиков бунта изловили, раздели донага и привязали так к столбам на улице. От мороза несчастные умерли в страшных муках. Но и богатыри тоже пострадали. Одного сбросили в колодец, где он и сломал себе шею, другого закололи вилами, много было побитых ногами и палками. И лишь один Пафнутий смог избежать какой-либо кары, поскольку в самом начале бунта куда-то спрятался. Сразу после бунта богатыри вновь собрались вместе, и Евпатий опять стал призывать всех покинуть этот город. Николай и вовсе требовал повесить Пафнутия. Но Никита был непреклонен и так отвечал им:

— Зимой отсюда нет дороги. Увязнем в сугробах, коней погубим и себя тоже. Весной, как дороги подсохнут, так и уйдём. А Пафнутия мы трогать не будем. Он хоть и не богатырь, но выше по положению городской черни, и так же, как и мы, должен внушать страх и уважение местным людишкам.

И на этом собрание прекратилось. Евпатий как всегда был дерзок с Никитой и позволял себе то, что другие не позволяли. Именно поэтому Микула Селянинович после совета счёл своим долгом предостеречь Евпатия, которого он давно знал.

— Никита — человек суровый и опасный, — говорил Микула ему наедине, — хороший завоеватель, но плохой правитель. Он даже грамотой не владеет. Лучше не перечь ему, Евпатий, иначе даже я тебе помочь не смогу.

— Микула, послушай себя, — возмущался Евпатий, — ты ли мне это говоришь? Да у тебя людей почти столько же, сколько и у него. Почему ты ему подчиняешься? Ты ведь знаешь, что я прав, что нужно уходить из Змейгорода.

— Мы не можем уйти зимой. Не можем уйти и ранней весной. А за это время много чего ещё может случиться. Например, может вернуться Змей, и тогда, без Никиты нам не отбиться, и ему без нас тоже не выжить.

— Мы не можем уйти по суше. Но по реке мы можем уплыть, как только растает лёд. Ты же сам сказал, что Никита плохой правитель. Почему же ты, Микула, признаешь его власть над собой?

— Он очень много знает. Он разбирается в чародеях, оборотнях, упырях, языческих богах. Я знаю, среди богатырей не принято верить в языческих богов. Я и не считаю их богами, это лишь демоны, которые вместе — Сатана. Никита многое поведал мне, но многое оставил при себе. Он нужен нам, он знает, как пленить Змея.

— Змей тоже мне многое поведал про свой мир, — заговорил Евпатий. — А ещё больше его волхв Доброслав, который так же правил в Змейгороде. Я не знаю, кто такие их боги, но теперь я знаю, что Змей хочет того же, чего хочет и наш Бог.

— И чего же он хочет? — удивился Микула Селянинович.

— Он хочет приблизить Судный День. Я видел могущество Змея Горыныча, и должен сказать, это в его силах. Он станет сильнее, он сможет взойти на Калинов Мост живым и вернуть в мир живых всех, кто будет достоин вернуться в него.

— Нет, он не сможет, — возразил Микула, — Если Змей захватит Калинов Мост, он получит бессмертие только для себя, но он не сможет вернуть других умерших, по крайней мере, не сможет вернуть всех. Если он соединит мир живых и мир мёртвых, оба мира погибнут, и история начнётся заново, с начала.

— Это тебе поведал Никита? — не верил его словам Евпатий.

— Да, он. Только Богу под силу вернуть всех умерших к жизни, а потому только он знает час Страшного Суда.

— Но и Бог не хочет вернуть всех, — возражал Евпатий, — согласно преданию, он вернёт только достойных.

— Но мы не знаем, кого Бог сочтёт достойным. На самом деле, нет такого греха, за который можно было бы расплачиваться вечно, у любого преступления есть свой срок расплаты. А теперь подумай, Евпатий, как опасен для нас Змей, если верит, что может приблизить Страшный Суд. Гордыня говорит ему, что он способен на это, что он может убивать всех, кто станет у него на пути, все его злодеяния заранее оправданы его великой целью. Но на самом деле он просто одурманен демоном Симарглом, который руководит им. Это самое странное существо на том свете, даже боги не знают, чего он хочет. Но Симаргла точно не беспокоят судьбы человечества, он играет ими, и играет Змеем Горынычем, используя его тело, чтобы самому воплотиться. Он обладает силой, которая может погубить весь мир, но сам не знает об этом. Ребёнок с силой, недоступной даже взрослым. Именно поэтому мы должны остаться в городе, чтобы во что бы то ни стало остановить этого монстра.

В один миг мир перевернулся в глазах Евпатия. Он был очарован Змеем и готов был следовать за ним хоть на Калинов мост, а теперь он вдруг начал сомневаться, полагая, что защищает единственного человека, который, по его мнению, знал секрет бессмертия. Но нельзя было доверять и Никите. Возможно, Евпатий один из первых обнаружил, что помыслы Кожемяки не чисты. Сомнений не было, город ещё не был сожжён только благодаря тому, что Никита ещё не нашёл сокровищ Змея Горыныча. Богатыри днём и ночью обыскивали город, лазали в подвалы и потайные ходы, но ничего не находили. Если сокровища были ещё здесь, то Змей уж точно позаботился о том, чтобы их никто не нашёл. В этих поисках не участвовал только Никола Северянин, который, как и прежде жил отшельником. Ему удалось договориться с местной вдовой Фёклой, чтобы она давала ему молоко, куриные и гусиные яйца, а богатырь за это помогал ей по хозяйству. Фёкла была женщиной средних лет, имела уже двоих малых детей, но была для своих лет весьма стройна и хороша собой. Плотно сжатые губы и чётко очерченные контуры лица придавали ему очень выразительный вид. Но Николай старался на неё не засматриваться, ведь дома его ждала жена, которая была хоть на порядок и старше, и уже утратила свою красоту, но была матерью его детей. Зато на Фёклу стал засматриваться Пафнутий, который заглядывался на любую одинокую красавицу в городе и не сдерживал себя никакими запретами. О Пафнутии знали уже все женщины в городе, поэтому на его предложения жить вместе никто не отвечал взаимностью и при возможности вообще старались держаться от него подальше. Но похоть колдуна была безгранична, и в январе своей очередной жертвой он избрал Фёклу. Когда Пафнутий прокрался в её дом, минуя все преграды, она стирала детские вещи. Склонившись над деревянным корытом, она монотонно натирала мокрые вещи о ребристую доску. Пафнутий заметил, что сзади она так же привлекательная, как и спереди, а, может, даже более привлекательна. Так или иначе, колдун вкрадчивым голосом заговорил:

— Бог в помощь, красавица.

Фёкла тут же повернулась к нему лицом. Голова её была покрыта платком, из-под которого на лицо спадали растрёпанные волосы.

— Эх, хороша, — произнёс Пафнутий, — как же хороша.

— Чего тебе нужно? Уходи, — встревожилась хозяйка.

— А ну цыц, женщина. Кто же так гостей принимает? Мы вас завоевали, вы нам принадлежите, и мы можем делать с вами всё, что захотим. Ты принадлежишь мне, женщина, не противься же этому.

С этими словами Пафнутий стал приближаться. Фёкла сжала в руке мокрую детскую рубаху и изо всех сил ударила ей колдуна по голове. Не успел Пафнутий опомниться, как Фёкла вылила на него корыто с водой и детскими вещами и бросилась в чём была на улицу, захватив по дороге пуховой платок. Мороз тут же проник под одежду и сковал её тело.

— Люди добрые, помогите, спасите! — кричала она.

За ней в мокрой медвежьей шубе из избы вышел Пафнутий, грозно крича:

— Бунтовать вздумала? Хочешь, как ваши мужички, на морозе голой повисеть. Иди ко мне, дрянь!

— На помощь, люди добрые! — кричала лишь несчастная женщина.

Но никто не вышел на помощь одинокой вдове, ведь синие тела мёртвых бунтовщиков ещё висели на центральной площади города и при малейшем порыве ветра бились о столбы и друг о друга, издавая такой звук, будто между собой соударялись стеклянные бутылки. По ночам от этих звуков в городе становилось жутко, и многие боялись на ночь гасить в доме свечи. Фёкла была в отчаянии, мокрые руки её уже начинали неметь от холода, а позади за ней гнался нелюдь, который, если бы на нём не было тяжёлой шубы, уже давно нагнал бы её и, наверное, убил бы. Непременно бы убил. Фёкла бежала от дома к дому и звала на помощь, и тут вдруг она увидела избу Николы Северянина. Если уж он ей не поможет, то не поможет никто. Женщина тут же побежала в сторону избы и стала колотить онемевшими руками в дверь. Николай открыл и увидел встревоженное лицо внезапной гостьи.

— Он там, за мной, — задыхаясь, говорила она, — он убьёт меня. А мои дети, они же скоро вернуться домой с улицы.

— Сядь, Фёкла, — проговорил Николай, набрасывая ей на плечи шубу. Сам же он в спешке нацепил овчинный тулуп, шапку из овечьей шкуры, прыгнул в валенки, зачем-то снял со стены кнут и выскочил на улицу. Из-за угла навстречу уже выбежал Пафнутий.

— А, вот ты где! — прокричал он Фёкле, — иди сюда, людин тебя не спасёт.

— Пошёл вон, собака, — проговорил Николай, видя, как чародей сверлит его свирепым взглядом. Становиться на пути у колдуна — не самая лучшая мысль, но первый шаг был уже сделан, отступать было нельзя.

— Уйди прочь, богатырь, — проговорил чародей. — Я колдун, я знаю чары, я тебе в порошок сот….

Но не успел Пафнутий договорить, как раздался щелчок кнута, и его кончик стеганул ему по лицу. От удара колдун даже поскользнулся и упал на землю, заскулив от ярости и от боли. Богатырь размахнулся и со всей силы нанёс удар. Даже через шубу он оказался очень чувствительным. Чародей перекатился на спину, но следующий удар заставил его снова перекатиться. Пафнутий не мог подняться на ноги и вынужден был кататься по снегу, терпя страшную боль.

— Она на меня напала, — заскулил он, — я к ней со всей душой, а она меня мокрой тряпкой. Никита этого не одобрит.

Это существо, барахтающееся в негу и сыплющее угрозами, вызывало у Николая невероятное отвращение. Он вспоминал всё зло, что совершил Пафнутий, вспомнил всю свою ненависть к нему и, не жалея сил, бил и бил. Колдун кричал от боли, от всей его ярости теперь не осталось и следа, он скулил и всё твердил:

— Никита не одобрит. Расскажу Никите!

А Николай всё бил и бил, не чувствуя усталости, пока Пафнутий не догадался выскочить из шубы, делающей его таким неповоротливым и не рванул прочь в одном тулупе, на четвереньках, словно собака. Николай гнался за ним, время от времени подстёгивая кнутом.

— Убью, сукин сын, — кричал он, — убью собаку!

Пафнутий же падал на четвереньки, вскакивал и опять падал, он тяжело дышал, а сил на бег у него почти не оставалось. Теперь колдун сам готов был просить о помощи. Он выбежал на центральную площадь и увидел висящих на столбах окоченевших бунтовщиков. Иные из них были совсем молоды, почти дети, на лице каждого застыло какое-то выражение. Обычно это было выражение муки и ужаса. Казалось, мертвецы гримасничают. Пафнутий остановился, чтобы перевести дух. Бил лёгкий ветерок, отчего мертвецы время от времени бились о столбы и издавали глухие стеклянные звуки. Их соударения порождали какую-то дьявольскую мелодию, которая любого повергла бы в ужас.

— Стой собака! — послышался крик Николая.

Похоже, богатырь и не собирался отказываться от своего намерения убить колдуна. Пафнутий снова бросился бежать, а на том месте, где только что стоял он, оказался Николай. На мгновение он застыл от ужасной картины, бросившейся ему в глаза. Окоченевшие трупы с ужасными гримасами своими телами играли какую-то мелодию. Николай невольно осенил себе крестным знамением и произнёс:

— Прости, Господи.

Но затем вспомнил о виновнике этого ужаса, о том, кто подтолкнул несчастных мужичков на бунт. Пафнутий. С ещё большей злобой Николай погнался за ним, теперь он ещё больше был одержим мыслью убить злодея. Пафнутий слово чувствовал это и бежал как можно быстрее, но теперь силы оставляли его, ему нужно было куда-нибудь спрятаться. На глаза колдуну попался колодец. Он схватился за цепь и, недолго думая, стал спускаться вниз. Уж сюда-то Николай точно за ним не полезет, побоится. Вскоре возле колодца появился и Николай. Он тщетно пытался увидеть внизу Пафнутия, тот словно растворился в темноте и не издавал ни звука.

— Эй, собака! — крикнул Николай в колодец, и эхо ответило ему тем же. Богатырь стал кидать в колодец снежки, и те падали на лёд, как будто внизу никого и не было. Неужели чародей и впрямь испарился? Был только один способ выяснить это — спуститься самому. Любопытство пересилило страх, и вот Николай тоже по цепи стал спускаться вниз. По дороге он заметил, что колодец этот невероятно широк, шире, пожалуй, всех колодцев в городе. Николай спустился на самое дно. Здесь никого не было. Проклятый колдун как сквозь землю провалился. В отчаянии Николай уселся прямо на ледяном дне колодца. Здесь было очень темно и холодно. Но куда мог пропасть Пафнутий? Неужели и вправду ему помогли чары? Николай встал в полный рост и стал оглядываться по сторонам. Глаза его уже привыкли к темноте, и он увидел небольшое круглое отверстие в стенке колодца. Оно было столь мало, что только очень худощавый человек смог бы туда пролезть. Пафнутий смог бы, Николаю не следовала даже и пытаться, для этого он должен был быть одет самое большое — в рубаху. Но он всё же до половины туда пролез и проговорил:

— Ты здесь, собака?

— Я-то здесь, — ответил Пафнутий, — а вот тебе я дальше лезть не советую, если не хочешь остаться без головы.

И Николай почувствовал прикосновение холодной стали у себя на шее. Сомнений не было, это был меч.

— У тебя же не было меча, где ты его взял? — удивился Николай.

— В сундуке. Здесь много таких сундучков лежит.

— В сундуке? Так ты нашёл….

— Сокровища Змея. Иди же, живее, зови Никиту и остальных.

Глава 14 Золото Змея

Для обитателей Сорочинской горы зима выдалась невероятно тяжёлой. Если бы они не были чародеями, то, скорее всего, не выжили бы. Оставалось только удивляться, как прежде здесь выживали оружейники и Сорочинский Мастер, дух которого теперь стал спутником Змея Горыныча. Ратмир почувствовал это, он чувствовал, что меч его стал ещё сильнее, чем прежде, он словно стал живым. Клинок родился в этих пещерах, и каждый раз он дрожал, когда чувствовал знакомые места. Здесь ещё остались кое-какие орудия, которые прежде использовали оружейники. Чародеи, как могли, утеплили эти пещеры, облачились в тёплые шкуры животных, восстановили очаг. Очень многим колдунам не нравилось, что они вынуждены зимовать здесь, они мечтали отомстить, ринуться в бой. Бездействие их убивало и злило. Светозар уже открыто призывал всех прекратить отсиживаться.

— У нас есть золото, — говорил он, — в сундуке у волхвов, я знаю. Этого золота хватит нам, чтобы нанять целое войско, которое поможет нам взять Змейгород.

— А ты подумал, сколько простых посадских безвинно пропадут в этой битве? — спрашивал его Ратмир.

— Они всего лишь люди, не стоит за них беспокоиться. Колдуны их не жалеют, для нас они всего лишь рабы.

— Вы больше не колдуны. Вашего клана больше нет. Я победил вашего вождя в честной битве.

— Мы — чистокровные. И всегда ими будем. Я чистокровный колдун, если бы наш клан был бы цел, я мог бы стать вождём. Мстислав мечтал собрать воедино всех братьев из нашего клана, который разбрелись после гибели Усыни. Мы должны воссоединиться с нашими братьями. Они помогут нам взять Змейгород. Они придут, они вернуться на свою землю, и тогда мы будем несокрушимы.

— Один из этих ваших братьев предал вас Никите Кожемяке. Вы убедили меня, что Пафнутий — один из вас, он носил ваш знак на руке, знак змеи. Но если бы не я, по его милости вы все погибли бы.

Ратмир чувствовал уверенность и отвагу, которых давно уже не испытывал. Он говорил без оглядки на Доброслава, как настоящий вождь.

— Я не хочу спорить с тобой, Светозар. Если ты решил уйти, уходи, я не стану тебя держать. Мы как-нибудь проживём без тебя и тех, кто уйдёт с тобой.

— Я уйду, — отвечал колдун, глядя ему в глаза, — когда сочту нужным.

Ратмир победил Мстислава, победил и других, кто осмелились бросить ему вызов, почему он теперь боялся Светозара? Было время, когда все считали его безобидным и добродушным, каждый с удовольствием мог воспользоваться его помощью, но никто не хотел отвечать ему тем же. Но то время безвозвратно прошло. Теперь Ратмир стал воином, мужем и отцом, пора было положить конец своим страхам, а сделать это можно было только одним способом — убить Светозара. Другого выхода он не видел и лишь ждал подходящего момента. Это время было самым тяжёлым в жизни Ратмира, когда он не мог убить того, кого боялся. И всё же, тяжелее всего эту зиму переживала Агния. Её первый ребёнок появился на свет в этих холодных пещерах. Доброслав всячески помогал ей, но роды были невероятно тяжёлыми. Крики разносились по всем пещерам, и многие колдуны, чтобы не слышать этого, ушли на охоту. Ратмир остался здесь. Он сидел на улице, но и здесь крики ещё были слышны, и при каждом таком крике Агнии сердце его обливалось кровью, и он невольно начинал молиться Симарглу. Но Симаргл здесь был бессилен, тут могли помочь только роженицы или даже сам Род, но Ратмир не знал, как просить у них помощи. Наконец, из пещер послышался пронзительный детский крик. На свет появилось дитя Сорочинской горы — Айрат Ратмирович. Он был таким слабым и беззащитным, что нельзя было даже разглядеть, есть в нём чародейская сила или нет. Но Ратмир был уверен, что есть, он знал, что Симаргл его не подведёт. Впервые за много лет он почувствовал, что сотворил что-то действительно прекрасное, что он не отнял жизнь, а создал её. И это творение было ещё таким хрупким, таким слабым, так нуждалось в заботе и защите. Ратмир осторожно держал его за руку и всматривался в его невинное детское лицо.

— Мальчик родился здоровым, — произнёс Доброслав, переводя дух, — слава Роду.

— Слава богам, — отозвался вождь, — я хочу, чтобы он остался таким же сильным, нужно принести жертву богам.

Зимой трудно было поймать какого-либо даже для еды, и потому колдунов совершенно не обрадовала весть о том, что их вождь хочет отдать богам часть их добычи. Столько мяса пропало зря, взбунтовались даже те колдуны, что прежде были покорны.

— Если вы не принесёте мне зверя, — говорил Ратмир, — я принесу в жертву одного из вас. Кто из вас готов помериться силой с трёхглавым Змеем? Прежде, чем вы отсечёте мне хоть одну голову, я перебью всех вас.

Чародей весь напрягся, он был готов в любое мгновение выполнить своё обещание.

— Владыка, — взмолился Захар, — мы можем принести жертву не сейчас, а позже, когда у нас будет, что есть.

— Я всё сказал.

Светозар яростно плюнул на землю и убрался прочь. Чародеи весь день пробыли на охоте, но ничего не добыли, лишь на следующий день удача сопутствовал им. Этот день колдуны хорошо запомнили и все как один были не рады появлению на свет Айрата.

— Они взбунтуются, Ратмир, — говорил Доброслав, готовя жертвенный костёр, — будь осторожен.

— Пускай бунтуют, это моя гора, я здесь хозяин. Если что-то не нравиться, пусть убираются. Они мне не нужны.

Ратмир всё меньше думал о своих людях и всё больше уделял внимания жене и сыну. Казалось, он совсем позабыл о той миссии, которая на него была возложена Стражем Времени, и вернулся в прошлое, в то время, когда он ещё не должен был нести столь тяжёлое бремя, которое теперь казалось невыносимым. Но на самом деле Ратмир всё помнил, просто он невероятно устал от всего. Устал от нескончаемой вражды, от жестокости, которую вынужден был совершать, от собственной власти. Всё это теперь казалось ему угнетающим. Чародей пытался забыться. В Змейгороде, в круговороте дел он мало задумывался о прошлом, теперь же он постоянно о нём думал, вспоминал каждого убитого им богатыря, каждого несчастного, который при других обстоятельствах называл бы его братом. Какое мог себе найти себе оправдание человек, который вынужден был убивать тех, кем сам недавно был? И он убеждал себя в том, что всё это не всерьёз, не по-настоящему, что он обязательно воскресит всех убитых и всех умерших по его воле, проведёт их через Калинов Мост обратно, в этот мир. Но даже это утешение не позволяло избавиться от кошмарных снов по ночам. Чем дольше продолжались холода, тем сильнее возрастало напряжение между Ратмиром и другими колдунами. Светозар открыто говорил, что нужно убрать старого вождя и избрать нового, и многие его в этом поддерживали. Но Ратмир знал, что власть в его руках сохраниться, пока у него есть золото. И он не церемонился с бунтовщиками и грубо отвечал им:

— Убирайтесь прочь с моей горы и выбирайте себе нового вождя. Здесь же извольте подчиняться мне.

Когда же, наконец, наступила весна, конфликт достиг своего пика.

— Мы — воины, а не бабы! Сколько можно прятаться? — возмущался Светозар, — мы должны прийти и выбить из города этого полукровку Кожемяку.

— Он только этого и ждёт. Я уверен, у него первого кончиться терпение, и когда он покинет наши земли, мы снова поселимся на них, не пролив ни капли крови. Змейгород они скорее всего сожгут, но мы отстроим новый посад, ещё лучше, и будем править там, как раньше.

— И как долго ты готов ждать? Год, десять лет?

— Даже если Никита Кожемяка захочет остаться, то Микула Селянинович здесь не задержится и вернётся в Новгород. И тогда богатырей станет меньше. Мы либо разобьём их, либо принудим к миру. Нам нужен ещё год, а потом мы сможем их одолеть.

— Хватит! Ты так долго лгал нам, а мы слишком долго верили тебе и шли за тобой, но теперь мы будем сами по себе, мы изберём нового вождя, а тебя изгоним.

— Изгоните меня с моей горы? — усмехнулся Ратмир. — Это вряд ли. У кого из вас хватит смелости бросить мне вызов? У тебя, Светозар?

— Мы не собираемся сражаться с тобой, и не сомневаемся, что ты очень силён, хоть сила твоя получена и обманным путём. Но если ты убьёшь моего брата, я убью твоего близкого человека. Готов ты принести такую жертву? На горе живёт твоя жена и маленький сын. Подумай о них.

Ратмир почувствовал, как что-то внутри него оборвалось. Он просчитался, они вычислили его слабые места и решили нанести удар по самому дорогому. Змей Горыныч теперь был уязвим, у него была и любимая жена и бесценно дорогой сын, и эта слабость теперь его погубила. В первые мгновения Ратмир хотел наброситься на Светозара и убить его, больших усилий ему стоило сдержаться.

— Ладно, будь по-твоему, — произнёс он, сжимая челюсти, — я уйду. Но когда моя семья будет в безопасности, я вернусь, чтобы заживо сжечь вас.

— Этому не бывать, — ухмыляясь, продолжал Светозар, — так и быть, мы пустим с тобой твоего сына, но твоя жена останется у нас. И ещё, твой сундук мы тоже оставим у себя.

— Нет, Ратмир, не позволяй им, — заговорил Доброслав.

— Умолкни, волхв, позволь вождю самому решать.

Ратмир с болью посмотрел на Агнию, она взглядом молила его сделать так, как хотят колдуны, любая мать так поступила бы на её месте. Спасти своего сына, своего наследника, но обречь на позорную судьбу любимую женщину, которой предстояло теперь жить заложником на горе.

— Забирайте, — отвечал Ратмир полным ненависти голосом. Он был раздавлен, был уничтожен, сдался без боя у всех на глазах. Теперь он не мог быть вождём, по крайней мере, пока жив Светозар, а Светозара он убить не мог и жалел, что не сделал этого в своё время. Ратмир снова был сам по себе. Однако, спустившись с горы, он почувствовал невероятное облегчение, будто избавился от тяжкого груза. Теперь с ним были только его маленький сын и Доброслав с дюжиной волхвов. Они двигались прочь от горы в неизвестном направлении. Но не все колдуны пожелали остаться с новым вождём, некоторые из них ушли, в их числе и Захар. Некоторые из тех, кто ушли, потом, правда, вернулись. Те же, кто остались, были полностью верны Светозару и готовы идти за ним в бой хоть сейчас. Но с Ратмиром никто из колдунов идти не захотел, даже те, кто ушли с ним, потому пошли своей дорогой, в него уже не верили, ибо были свидетелями его поражения. Волхвы каким-то чудом раздобыли коней. На небольшой повозке, запряжённой тремя лошадьми, путники пробирались через заснеженный лес. Уже повсюду бежали ручьи, дул свежий весенний ветер. Такой ветер славяне называли — Погода — один из многих ветров в услужении у бога Стрибога. Ратмир молился, чтобы не было дождя, ведь в таком случае дороги размыло бы настолько, что невозможно было бы пробраться. Но и так они двигались очень медленно, проходя вёрст 20 в день. Доброслав разослал волхвов в разные стороны, чтобы те нашли приют для изгнанников, и теперь оставался единственным волхвом в компании. Ратмир старалась вести себя буднично и думать о ребёнке, но иногда ярость одолевала его, и тогда без помощи Доброслава он точно обратился бы в Змея и полетел бы на гору мстить.

— Скажи, куда мы едем, Доброслав? — спрашивал подавленный низвергнутый вождь.

— Я бы хотел вернуться в Новгород, — отвечал волхв, — но сейчас это слишком опасно. Когда-нибудь, я думаю, мы сможем там поселиться, а пока, думаю, волхвы найдут нам приют в другом месте. Нужно только добраться до людей.

— Кажется, люди уже сами нас нашли, — произнёс Доброслав.

Ратмир обернулся и увидел несколько всадников, настойчиво догоняющих их повозку. Это были колдуны. Змей не доверял им и с тревогой обнажил свой клинок. Среди всадников все были ему знакомы, одним из них был Захар.

— Что вам нужно? — спрашивал Ратмир.

— Пора возвращаться, владыка, — произнёс Захар, — Светозар и его люди убиты. Это сделали богатыри.

— Как они смогли одолеть их?

— Их было очень много, целая дружина.

Ратмира не знал, огорчаться ему или благодарить богов, но, похоже, судьба снова возвращала его на Сорочинскую гору. Уже у её подножия он увидел много обезображенных мёртвых тел. Здесь были только тела колдунов, тела своих товарищей богатыри забрали с собой. Похоже, некоторых чародеев богатыри сбросили вниз уже мертвыми. У подножия горы лежали все, кто остались со Светозаром. Сам Светозар так же лежал среди этих трупов, холодный как камень, изуродованный почти до неузнаваемости. Ратмир ещё долго рыскал под горой, осматриваю трупы, пока не наткнулся на мёртвое тело женщины. Она была мертва, конечно, богатыри её не пощадили, хоть она и была одной с ними веры. Ратмир взглянул на своего маленького сына и даже позавидовал ему, потому что ребёнок ещё слишком мал, чтобы что-то помнить. Если ради чего теперь и стоило жить, что ради этого маленького беззащитного существа, оставшегося без матери. Но теперь маленькому Айрату нужно было найти кормилицу, которая заботилась бы о нём, как родная мать. Меж тем колдуны начали возвращаться на гору, первыми туда прибыли Ратмир и Захар. Вместе они снова вошли в знакомые пещеры.

— Наверняка золото они уже забрали, — говорил Ратмир.

— В этом нет сомнений, — отозвался Доброслав.

— Значит, теперь мы бессильны против наших врагов, и единственное наше преимущество перед ними — это что они считают нас погибшими или пропавшими. Если, конечно, здесь не побывал лично Никита, который знает меня в лицо.

— Здесь был не Никита, — послышался вдруг знакомый голос и эхом разнёсся по всей пещере. Ратмир не поверил своим ушам. На свет к нему вышел Евпатий Вятич.

— Что ты здесь делаешь?

— Я услышал, что Змей Горыныч мёртв и пришёл сюда, чтобы убедиться, что это не так. Никита не сам пришёл за тобой, а послал с войском Василия Колчана. Василий не знает, как ты выглядишь и считает тебя теперь мёртвым.

— Ты был с ними?

— Нет, я не с ними, и ни с кем, кроме моих родных вятичей.

— Но почему же ты не с ними? — спрашивал Ратмир.

— Я не могу сражаться против единственного человека, которому ведом секрет бессмертия. Но и сражаться за тебя я не могу, потому что путь, по которому ты идёшь, ведёт в никуда.

Ратмир прошёл в залитую кровью пещеру. Было видно, что колдуны отчаянно сражались, но силы были не равны.

— Секрет бессмертия? — как-то злобно улыбнулся он, — они убили мою жену. Я никогд её больше не увижу. Даже если она воскреснет, часть души её всё равно уже умрёт.

— Тебе повезло, что ты жив — говорил Евпатий, — но Никита может не поверить, что ты мёртв. Я могу сказать ему, что видел твоё мёртвое тело. Но при одном условии. Ты должен дать мне слово, что больше не будешь пытаться взять Змейгород. Оставайся здесь вместе со своими мечтами, и никто тебя не тронет. Мы договорились?

— С такими силами я не смог бы взять Змейгород, даже если бы захотел, — отвечал Ратмир.

— Расстановка сил ещё может измениться. Скажи, чем ты теперь займёшься, когда у тебя нет власти и золота?

— Продолжу дело своего отца. Когда-то здесь была хорошая оружейная мастерская. Мы попробуем сравниться в мастерстве с Сорочинским Мастером. Теперь мы будем поклоняться Сварогу и сражаться с упырями. Такова моя миссия, о которой я стал уже забывать.

— Что ж, тогда прощай, — произнёс Евпатий, протягивая чародею руку для рукопожатия. Ратмир ответил ему, а в следующее мгновение богатырь повернулся к нему спиной и пошёл прочь. Он ещё долго спускался вниз с горы и становился всё меньше и меньше. Ратмир же достал свой меч и стал смотреть в него, словно в зеркало, как смотрел уже множество раз. Он уже не узнавал в нём своего лица, он был совсем другим, он так много потерял, но снова выжил, а, значит, стал намного сильнее и опытнее. Вскоре все выжившие колдуны вернулись на гору, их набралось около тридцати человек, этого должно было хватить для начала работы мастерской.

Глава 15 Богатейший из богатырей

Все 9 сундуков с золотом и серебром находились в тайном схроне в колодце в Змейгороде. Конечно, Никита не признавал, что сокровища были найдены случайно и говорил всем, что Пафнутий ещё раньше обнаружил всё это добро, только не успел рассказать воеводе. Так или иначе, все богатства Змея Горыныча теперь перешли к богатырям. Пафнутий еле живой в тот день отправился домой, всё тело его было покрыто ссадинами и жутко болело. Николай Северянин отправился к себе домой и обнаружил, что дверь у него открыта, но Фёклы дома не было. Наверное, она уже ушла к себе, и Николай, заперев двери, решил отправиться за ней. На дворе уже начинало темнеть, и богатырь стал побаиваться, что колдун снова проникнет к несчастной женщине, чтобы отомстить ей, а через неё и Николаю. С тревогой в груди Северянин приближался к её избе, издали он увидел тусклый свет, видный через небольшое окно, затянутое бычьим пузырём. Значит, все были дома. Николай подошёл к двери и остановился на пороге, не решаясь постучаться. Он не знал, что сказать, не знал и сам, зачем он пришёл, но всё-таки занёс руку и постучал.

— Кто там? — с тревогой спросили из дома.

— Это я, Фёкла, — отозвался Николай.

Дверь со скрипом отварилась, из дверного проёма выглянула испуганная женщина.

— Заходи, — почему-то шёпотом сказала она.

И Николай прошёл в избу.

— Дети спят? — спросил он, снимая валенки.

— Нет, рано ведь ещё, — отвечала Фёкла.

Она ни о чём не спрашивала, и, видимо, была очень рада приходу Николая. Он даже был приглашён к ужину. За столом с деревянными ложками сидело трое детей. Старший из них — мальчик, чуть помладше его сестра и самый маленький карапуз с большими щеками сидел во главе стола. Все, кроме него, были сильно напуганы. Для них Николай был таким же завоевателем, как и другие богатыри. Фёкла достала из печи котёл с горячей кашей и поставила на стол. Дети тут же принялись есть. Когда же они поели, уселся и Николай с хозяйкой.

— Думаешь, он ещё вернётся? — спросила она в тот самый момент, когда гость принялся за кашу.

— Может быть, — отвечал он. — О чём и тревожусь. Надо было убить его, но тогда бы Никита меня не пожалел бы.

— Никита убил нашего отца, — произнёс старший сын Фёклы, — я вырасту, стану сильным и отомщу ему.

— Руслан, — укоризненно произнесла мать, — что я тебе говорила? Ты не должен думать о мести, ты должен думать о нас, о своей семье. Они — хозяева города, и, если ты не хочешь навлечь на нас беды, ты должен их бояться.

— Богатырей не нужно бояться, — произнёс Николай, — они всего лишь перст божий. И гневаться на них нельзя, как и на Бога, ведь он создал нас, мы все его рабы.

— Мы все рабы Купалы? — спрашивал мальчик.

— Причём здесь ваш Купала? Я говорю про истинного бога, христианского. А у вас что, поклоняются Купале?

— Купала — покровитель клана Змея, — отвечала Фёкла, — ему все здесь поклоняются. Ему первому приносили жертвы и подношения, а уже потом и другим богам. До того, как пришёл Змей Горыныч. При нём все поклонялись, кому хотели.

— Забудьте об этом. Забудьте и покреститесь. Тогда ни Пафнутий, ни богатыри не посмеют вас обижать, вы будете одной веры с ними.

Фёкла готова была согласиться сейчас со всем. В её глазах была мольба. Когда Николай встал из-за стола и поклонился, чтобы уйти, мольба на лице Фёклы сменилась выражением страха и тревоги. Дети так же были напуганы. Они нуждались в защите, хоть и ненавидели богатырей.

— Ладно, — произнёс Николай, — сегодня ночью лучше останусь у вас, чтобы этот сукин сын не вернулся. Если вы не против.

Они были не против. Так и стал жить Николай Северянин с языческой женщиной как с собственной женой, а дети её стали для него как родные. От того пошли среди богатырей про Николу дурные толки, но в конце концов все перестали обращать внимание на это маленькое нарушение христианских заповедей, которое по сравнению с грехами других богатырей было не так значительно.

Пафнутий же всё это время был занят совсем другими делами, он и душой, и телом отдался поискам места, в котором мог бы спрятаться Змей Горыныч вместе со своими войсками. Задача эта представлялась чрезвычайно сложной. Никто в городе не мог ничего сообщить ему по этому делу, простой люд не был посвящён в дела колдунов. Следовательно, в мире живых не было смысла ничего выведывать, нужно было искать в мире мёртвых. А в мир мёртвых никого не пускали просто так, и лучшим пропуском в мир иной было жертвоприношение. Действительно, что, как ни смерть, могло открыть двери в мир мёртвых? И Пафнутий, пользуясь хорошим расположением духа Никиты из-за найденных сокровищ, стал искать у него управы на Николая, который взялся мешать его жестоким проделкам.

— Сколько ещё нужно убить женщин, чтобы мёртвые заговорили с тобой? — говорил Никита, — если богатыри узнают, что ты приносишь жертвы, а не просто убиваешь, они тебя прикончат. А если узнают, что жертвы эти ты приносишь с моего разрешения, то уберут у меня. К тому же, народ бунтует, им не нравятся твои проделки. Однажды я не смогу прикрывать тебя.

— Нужно ещё немного. — отвечал Пафнутий, — Боги ненасытны и капризны, но их упрямству есть предел. Я чувствую, что скоро они позволят моему разуму войти в закрытые земли и поговорить с тенями живых. Мне мешает лишь Никола Северянин. Он взялся следить за мной, это сильно не даёт заниматься делом.

— А может ты просто мстишь людям за то, что потерпел от них за долгие годы. Нет? Смотри, Пафнутий, не вздумай меня обманывать. Не беспокойся, Никола больше не будет тебя беспокоить.

И действительно, уже на следующий день Николай Северянин получил от Никиты Кожемяки должность, которая была больше похоже на наказание, чем на награду. Каждый день Николай должен был объезжать все ближайшие посты на подступах к Змейгороду, следить, чтобы враг не подобрался слишком близко незаметно. От этой работы большую часть дня Николая не было в городе. Многим тогда показалось странным, что старый богатырь впал в такую немилость у Кожемяки, в то время как колдун из клана Змея всё ещё пользуется своими привилегиями. Евпатий первым стал открыто высказывать недовольство и говорить, что Никита с Пафнутием замышляют недоброе. Но что именно они замышляют, понять было сложно, а так как Евпатий этого не знал, то и не мог убедить ни в чём Микулу Селяниновича. Конфликт между Евпатием Вятичем и Никитой Кожемякой этой зимой обострился до предела. Микула Селянинович только молил Бога о том, чтобы побыстрее растаял лёд, и Евпатий убрался бы, наконец, из Змейгорода торговать на Волгу, с глаз долой от Никиты. Но зима как нарочно не заканчивалась, и мороз стоял даже в марте, почти до самого нового года. И лишь в конце марта лёд тронулся, река ожила, и Евпатий снова смог уплыть на время из Змейгорода.

К тому времени Пафнутий принёс уже не мало человеческих жертв своим богам, и его боги вместе с духами мёртвого мира, наконец, ответили ему и открыли тайное, сокрытое знание. Колдун тут же поспешил передать это знание Никите Кожемяке.

— Сорочинская гора? Это точно? — сомневался тот.

— Совершенно точно. Все колдуны там. Отец Змея Горыныча жил на Сорочинской горе и выковал там меч, который Змей потом взял в бою и оттого стал чародеем. Ты был прав. Эта сила позволила ему одолеть вождя Мстислава и заключить договор с самим Симарглом.

— Значит, его меч связывает его с Симарглом. И без меча он не сможет летать? Я так и знал, я чувствовал это!

— Да, чувства не обманули тебя.

— Как добраться до Сорочинской горы?

— Известно, как, по этой дороге шёл Василий Буслаев во время своего второго похода против колдунов и врагов христианской веры. Говорят, на Сорочинской горе он и встретил свою смерть.

— Это не правда, я знаю, как погиб Василий Буслаев. Но его богатыри вроде уничтожили всё оружие Сорочинского Мастера.

— Да, всё, которое нашли. Но один меч остался, причём самый сильный клинок, который Сорочинский Мастер создавал всю свою жизнь для какой-то, одному ему известной великой цели. В тот злосчастный день из чародеев Сорочинской Горы выжил только один — Вышеслав. Каким-то чудом ему удалось бежать. Он и забрал с собой клинок.

— Это тоже не правда, — возражал ему Никита, — выжили двоя. Я слышал эту историю и много слышал про этот легендарный клинок. Он обладает невероятной силой. Многие чародеи хотели заполучить его, считалось, что меч безвозвратно утерян. Но теперь он нашёлся, сама судьба привела меня к нему. Но я не могу сейчас, когда мы нашли золото, покинуть Змейгород и уйти на Сорочинскую гору. Никому нельзя доверять.

— Отправь кого-нибудь. Например, Василия Колчана. Он с радостью отомстит Змею.

— Василий не знает Змея в лицо и вряд ли отличит меч-кладенец от обычного меча.

После недолгого раздумья Никита произнёс:

— Вот как мы поступим. Ты поедешь следом за Василием и его войском. Когда богатыри расправятся с колдунами, убедись, что Ратмир там и найди его клинок. Но не вздумай забрать меч себе, иначе клянусь всеми богами, я найду тебя, и никакие чары тебе не помогут.

— Я уже доказал тебе однажды свою верность, Никита. Можешь не сомневаться, я принесу тебе клинок Змея Горыныча.

И вот Василий Колчан стал собирать войско в поход. Никита Кожемяка строго-настрого наказал ему не убивать Змея и вообще не пытаться брать гору приступом, а просто окружить её, взять в осаду.

— Ежели Змей нападёт на вас в своём зверином образе, — продолжал Никита, — то тут же ловите его в сети и срубайте ему все три его головы. Как только головы его будут срублены, он обратиться человеком и станет настолько бессилен, что его можно будет связать и привести сюда на суд.

Василий Колчан внял всем его наказам, но на деле всё вышло совсем не так, как хотелось. Змей не вылетел на них с горы, будто ему и не было дела до богатырей. Василий принял решение стягивать кольцо осады и подниматься всё выше в гору. Так они столкнулись с колдунами, обитающими здесь, которые оказались малочисленнее, чем предполагалось, и очень быстро были разбиты. Пока богатыри находились в походе, в городе произошло ещё одно интересное событие — приехал купец Зиновий с щедрыми подарками для Никиты. Он явно пытался задобрить Кожемяку, и нельзя сказать, что этого ему не удалось. Зиновий вдруг стал пользоваться расположением Никиты и объявил, что останется здесь, чтобы увидеть воочию пленённого Змея Горыныча.

— Ты теперь полновластный правитель Змейгорода, Никита, — говорил Зиновий, — я говорил с Вольгой. Он не против, если ты останешься на Змеиной заставе воеводой. Если так пойдёт, скоро ты станешь князем.

— Кто бы мог подумать, — ухмылялся Кожемяка, — сельский мужик, не знающий грамоты, теперь получил во владение целый город. Но чтобы стать князем, мне нужно, чтобы меня признал князем новгородский князь и называл своим вассалом. А он этого никогда не сделает, Вольга не позволит ему.

— Никита, с такими богатствами, какие есть у тебя, ты можешь сесть хоть на киевский стол, если захочешь. Чего тебе стоит купить себе титул князя? Твои потомки будут наследниками, твой род возвысится.

Эти слова кружили голову Никите, хоть он старался не подавать виду.

— Новгородский князь может сам взять всё, что захочет, — всё ещё сомневался Кожемяка, — если он узнает, что у меня столько добра, он придёт сюда с войском и заберёт всё.

— Только если у тебя в руках не будет меча Змея Горыныча. С его помощью ты сможешь стать бессмертным и сделать непобедимым своё войско. Ты будешь непобедим и богат.

— Откуда ты знаешь? Хм, а ты не так прост, как кажешься, — удивился Никита, — признайся, ты чародей?

— Да, я знаю чары. Но моя сила не сравниться с твоим мастерством, которое ты скрываешь от окружающих. Позволь мне говорить с новгородским князем от твоего имени. Когда Змей и меч будут у тебя, ты должен будешь убить Змея его мечом. Тогда заберёшь у него всю его силу и станешь ещё более могущественным. После этого всем придётся признать тебя князем

— Что ж, я не против. Но какой здесь твой резон?

— Такой же, как у тебя, Никита. Я хочу разделить с тобой награду, разделить с тобой бремя власти и невероятной силы.

— Хм, а поначалу я тебе не доверял, Зиновий, — улыбнулся Кожемяка, — а теперь я счастлив, что встретил тебя.

И они крепко пожали друг другу руки. Никита долго ещё вспоминал свою прошлую жизнь. Вспоминал голод и лишения, вспоминал, как страдал от несправедливости, как на его село нападали колдуны и разоряли его. Никита ушёл в разбойники, чтобы прокормить семью, и единственное, что выделяло его из толпы других душегубов — это то, что в нём текла чародейская кровь. Благодаря этому он заслужил себе славу змееборца, стал богатырём, и вот теперь получил в распоряжение целое войско и свой город. Сейчас Никита был уверен, что всего этого добился сам, более того, что это всё есть его судьба, и что он непременно должен был стать князем или даже бессмертным богом на земле. Оставалось только дождаться Василия Колчана с пленным Змеем. И тот вернулся, но без змея. Никита тут же вызвал его к себе, он едва сдерживал гнев.

— Что случилось? Почему ты не привёз ко мне Змея? — накинулся он на своего сотника.

— Он не нападал на нас в образе Змея, — отвечал Василий, — вероятнее всего, он был там в образе человека и погиб вместе с остальными. Мы перебили всех, там никого не осталось в живых. Трупы мы сбросили с горы. Мы победили, Никита, наша миссия здесь завершена, и мы можем ехать домой.

— Мы не поедем домой! — взревел Никита, словно медведь, — князь оставил нас здесь, на заставе, а меня назначил воеводой. Если хочешь, убирайся. Только куда ты поедешь? У тебя нет дома, и нет семьи. Я твоя семья, Вася, но ты подвёл меня.

— По-твоему, я должен был торчать там до конца времён?

— Ты должен был привести ко мне Змея. Живым! Но, может, ты не убил его? Конечно, не убил. Будь он там, его так просто не убили бы. Он либо отлучился, либо спрятался. В любом случае, пока у нас не будет доказательств смерти Змея, мы не можем считать его мёртвым.

— И какие же тебе нужны доказательства, воевода?

— Это уже не твоя забота.

Оставалось ждать Пафнутия, но старый прохвост как назло медлил и всё не возвращался. Зиновий же в тот же день сел в свою лодью и уплыл прочь из Змейгорода. Казалось, на этом всё и закончилось. Теперь Никита не смог бы оставить сокровища себе, его положение снова становилось шатким и не прочным. Пока он был воеводой на Змеиной заставе, но в любой момент новгородский князь или Вольга могли передумать и убрать его оттуда, изгнать его, как уже делали однажды. Нет страшнее пытки, чем быть в невероятной близости от своей мечты, чувствовать её вкус, видеть, как она обретает реальную плоть и в конце концов потерять её.

— Почему ты дал ему эту силу? — Досадовал Никита наедине с собой, — Ты, Симаргл, мог бы выбрать гораздо более достойного чародея. Ты мог выбрать меня. Я ведь победил его, я сильнее него. Я забрал часть его силы, когда срубил ему голову. Выбери же меня, Симаргл, и я принесу тебе такую жертву, которую не принесёт никто. Послушайся Перуна, Пафнутий уже приносит ему щедрые жертвы от моего имени. Если надо, я буду не менее щедр и с тобой. Скажи, разве тебе этого мало? Скажи, чем ты не доволен, чем я не устраиваю тебя? Скажи!

Но Симаргл молчал, в ответ раздавалось лишь слабое эхо. Боги были глухи к Никите.

— Он уже мёртв, — твердил богатырь, — должен же кто-то занять его место. Почему же не я? Чем я хуже?

Спустя несколько дней в город прибыл Евпатий и тут же ошарашил всех новостью о том, что Змей Горыныч мёртв.

— Я видел его мёртвое тело, — говорил богатырь, — это я знаю так же точно, как и то, что я почти год был в плену у Змея. Он мёртв, больше он нас не потревожит. Сорочинская гора снова пуста. Нам больше ничего не угрожает.

Богатыри на совете очень обрадовались такой новости. Многие стали говорить о том, чтобы отправляться домой.

— Рано ещё нам домой, — говорил им Никита. — Купец Зиновий передал мне слова князя и Вольги. Они хотят, чтобы теперь мы остались на Змеиной заставе, меня назначили воеводой. Для заставы здесь слишком много людей, поэтому, если кто-то захочет вернуться в Новгород, я не буду держать его.

— Если так, я остаюсь с тобой, — произнёс Микула Селянинович, — но я должен удостовериться в решении князя и отправить гонца в Новгород.

— Как тебе будет угодно, Микула, — согласился Никита.

И на этом совет богатырей закончился. На тот момент шёл уже апрель месяц, дороги уже подсохли, и по ним можно было уже перемещаться. И всё же, решили, что легче гонца отправить по воде. Таким гонцом вызвался быть Евпатий Вятич. Как ни странно, он изъявил желание остаться в Змейгороде, хотя бы на первое время, и обещал, как можно скорее вернуться с вестями из Новгорода. Но Никита решительно отверг его предложение и отправил другого богатыря, который собирался после остаться в Новгороде. Многим это тогда показалось странным, но приказ воеводы был выполнен.

Глава 16 Жертвы

А в мае-месяце в город вновь прибыл Зиновий. Теперь с собой он привёз грамоту от великого князя новгородского. Но об этом он сообщил только Никите, и о сей грамоте никому не было известно. Эта секретность удивила воеводу, но всё удивление пропало, когда он прочитал её содержание. В ней было распоряжение новгородского князя, который предписывал Никите Кожемяке вернуться в Новгород за своим жалованием, а оттуда отправляться домой. Воеводой в Змейгороде временно назначался Микула Селянинович, который должен был с войском остаться здесь.

— Князь послал тебя гонцом в Змейгород? — не верил своим глазам Никита.

— Да, — отвечал Зиновий.

— Как ты уговорил его?

— Это не имеет значения. Главное, что кроме нас с тобой никто не знает об этой грамоте. Пока. Но рано или поздно правда откроется. А до той поры у нас в руках должен быть меч Змея Горыныча.

— Где я его найду? Никто не знает, где он. Пафнутий пропал с концами, возможно, даже сбежал с мечом.

— Ищи, Никитушка, ищи, — отвечал лишь купец.

Теперь Никита Кожемяка должен был сделать выбор: либо подчиниться воле князя и зажить как прежде, либо ослушаться его, бросить вызов судьбе и превратиться таким образом в преступника. От его решения зависела вся его дальнейшая судьба. Тщеславие не позволяло ему покориться, не за тем он пришёл сюда, чтобы снова уйти в забытье, как простой наёмник, как слуга. Но если он пойдёт против решения князя, назад пути уже не будет, здесь либо пан, либо пропал. И Никита сделал этот шаг в пропасть. Он сжёг позади себя все мосты, он велел Зиновию привести в город его семью. Теперь Никита стал единовластным правителем Змейгорода. Евпатий всё ещё сопротивлялся власти Кожемяки, а Николай Северянин всецело поддерживал друга, хоть теперь ему и было, что терять в городе.

Лишь в середине мая объявился колдун Пафнутий. Уставший, пеший, потрёпанный, казалось, он постарел лет на 5. Никита тут же распорядился привести гостя к нему.

— Говори, ты нашёл клинок? — набросился на него воевода.

— Нашёл. Он, как и прежде у Змея Горыныча.

— Так он жив?

— Живее всех живых. Каким-то чудом ему удалось исчезнуть с горы как раз в то время, когда на колдунов напал Василий Колчан. Говорят, колдуны подняли восстание против Змея и изгнали его. Я долго пытался найти его следы в округе, пока не подумал, что он мог вернуться на Сорочинскую гору. И, как ни странно, именно там его и обнаружил. А вместе с ним целую сотню наёмников. И его войско продолжает пополняться.

— Василий забрал у него всё золото. На какие деньги он нанял войско?

— Это для меня загадка. Видимо, у него появились друзья, о которых мы не знали. Кто-то его поддерживает, и не только в мире живых, но и в мире духов. Он стал сильнее как чародей.

— Нужно готовить Василия к новому походу. Чёрт возьми, это никогда не закончится. Я немедленно отправлю гонца в Новгород, чтобы предупредить, что Змей жив. Как ни странно, я даже рад этому, эта новость очень кстати. Нам тоже понадобится поддержка высших сил. Так что, ты знаешь, что делать.

И действительно, не успел Пафнутий объявиться в городе, как стали погибать женщины. Однажды Николай Северянин совершенно случайно обнаружил на улице труп женщины. Богатырь поздно ночью возвращался в город и остановился у колодца, чтобы испить воды. Вдруг он увидел вдалеке какие-то тёмные фигуры. Там определённо кто-то был. Николай окликнул их, но те лишь засуетились в темноте, а одна тень рванула по направлению к городу. Богатырь с мечом в руке бросился за тенью, но та вдруг прыгнула в ров возле городской стены и исчезла. Во рву было темно, и Николай никого не смог там разглядеть. Напрасно он затаился здесь, ожидая уловить хоть какое-то движение. Всё было тихо. В любом случае, попавшему в ров человеку едва ли удалось бы выбраться оттуда без посторонней помощи. Однажды туда свалилась целая овца и так и сдохла там от голода. Хозяева нашли её уже мёртвой и прямо там, во рву закопали смердящий труп. В конце концов, Николаю могло показаться, и чтобы убедиться в этом, он пошёл к тому месту, где впервые увидел тени. Здесь действительно были человеческие следы, а на земле что-то лежало. Николай подошёл ближе и вдруг столкнулся взглядом с остекленевшими, переполненными ужасами глазами мёртвой женщины. От страха богатырь вздрогнул и перекрестился. Наверняка, это были зверские проделки колдуна Пафнутия. Только теперь он был более осторожен. Рядом с мёртвым телом виднелась небольшая земляная насыпь, скрывающая за собой глубокую яму. Вероятно, злодей хотел закопать тело, но Николай помешал ему. Богатырь стал осматривать несчастную, чтобы увидеть на ней хоть какие-то следы. Видно было, что её долго мучили, прежде чем убить, но следов было мало. Пафнутий любил избивать своих жертв, у этой же не было следов побоев, однако всё тело было изрезано кинжалом. Приглядевшись, можно было увидеть, что на её теле были вырезаны какие-то знаки, а убита она была сильным колющим ударом в сердце. Николай узнал в этих знаках руны, которые обычно оставляли на своих жертвах колдуны. Значит, эту несчастную не просто убили, её принесли в жертву. Но кто здесь мог это сделать, и, главное, зачем? Встревоженный Николай уселся на коня и отправился к городским воротам. У караульных он спросил: не проезжал ли кто в город незадолго до него, и ему ответили, что никого не было. Но это ничего не значило, в город вело множество тайных ходов, и далеко не все из них были известны новым хозяевам города. Николай отправился к единственному человеку, которому он доверял и которому мог поведать о случившемся, к Евпатию. Тот сейчас уже спал. При тусклом свете свечей Николай всё ему рассказал.

— Думаешь, это Пафнутий? — спрашивал Евпатий.

— Вполне возможно. Но если эта скотина приносит людей в жертву, его нужно повесить.

— А если это не он. Если в городе остались другие колдуны. Если они тайно ведут войну против нас?

— Тогда ты или Пафнутий узнали бы их в лицо. Вы же столько времени провели в этом городе.

— Да, ты прав, — отвечал Евпатий, — но что, если Змей Горыныч или кто-то из его людей тайно пробрались сюда через какой-то тайный ход? Тогда враги в городе, и нужно немедленно доложить Никите. Чёрт, я же сказал уже ему, что Змей мёртв.

— А если это делает сам Никита?

— Никита? Он чародей?

— Когда-то, очень давно он был чародеем.

— Да, точно, ты же рассказывал об этом. Но если чародей слишком долго не приносит жертвы, он теряет свои силы. Не многие, бросившие заниматься чародейством, могут спустя годы восстановить свои способности. Не хочешь ли ты сказать, что Никита все эти годы приносил жертвы языческим богам? Но тогда он не может быть богатырём и тем более возглавлять их.

— Я не знаю, — замялся Николай, — я не могу это доказать. Но если это так, то Никите нельзя ничего рассказывать.

— И что же нам делать, Северянин? Как же нам ловить этого злодея?

— Попробуем как-нибудь своими силами.

— Как, Никола? Ты хоть понимаешь, насколько это может быть опасно? А если сам Змей Горыныч в городе? Хотя, он вроде дал слово, что не появится здесь. Но можно ли ему верить?

— Я прошу тебя, Евпатий, дай мне немного времени. Я попробую изловить негодяя.

— Хорошо, попробуй, но будь осторожен. И держись подальше от Пафнутия, он может быть очень опасен.

— Пусть только попробует меня тронуть, — пробурчал про себя Николай и отправился к себе домой. Уже на следующий день он отправился к тому месту, где обнаружил труп девушки. Тела там уже не было, а яма была аккуратно закопана так, что если не знать, что здесь была могила, то и невозможно было её обнаружить. Николай вспоминал полные ужасы глаза девушки. Она была ещё совсем молода, а теперь её близкие даже не узнают, где она захоронена, по её могиле будут ходить и проезжать верхом люди, бегать животные, здесь прорастёт трава и кустарники. Нет, она не заслужила такой участи. И лучшим способом почтить её память могла стать поимка и справедливое наказание её убийцы. С особым рвением Николай стал выискивать какие-нибудь следы на месте преступления, он был уверен, что идёт по следу Пафнутия, и что теперь уж этот сукин сын точно получит по заслугам. Наконец, Николай нашёл то место, где вчера во рву исчезла тень злоумышленника. Обычно в ров стекали городские стоки, но почему-то в этом участке рва было чисто, и он явно был не таким глубоким, как везде. Хотя, сюда так же выходила небольшая сточная труба, но, судя по всему, она не работала. Нужно было спускаться, благо, что Николай захватил на такой случай канат. Один конец каната он привязал к ближайшему дереву, а другой бросил в яму. Вскоре богатырь был уже во рву. Если бы кто-то захотел сейчас погубить Николая, ему достаточно было бы развязать конец каната, привязанный к дереву. Богатырь погиб бы здесь точно так же, как та овца. Внизу стояла невероятная вонь, но это не мешало Николаю осматривать окрестность. Через сточную трубу никто пролезть не мог, в ней можно было только просунуть голову или ногу. Но сомнений не было, вчера преступник скрылся именно где-то здесь. Нога Николая обо что-то споткнулась, и он увидел внизу какую-то палку, наполовину закопанную в землю. Богатырь принялся её откапывать, но она оказалась длиннее, чем могло показаться. Понадобилось немало времени, чтобы вытянуть её из земли, и вот в его руках оказалась деревянная лестница.

— Вот стерва, — выругался вслух Николай. Сомнений не было, преступник постоянно по этой лестнице выбирался изо рва. Значит, где-то здесь должен был быть потайной ход. Николай тщательно осматривал стену, но единственным подземным ходом здесь была сточная канава. Николай попытался её расшатать, он потянул на себя и выдернул как пробку выходящую наружу часть трубы вместе с окружающей её частью стены. А дальше был виден ещё больший проход, в который мог уже пролезть человек. Это была не сточная канава, это был подземный ход, мастерски подделанный под сточную канаву. Не раздумывая, на свой страх и риск Николай отправился в этот проход. Он должен был дойти до конца, должен был увидеть. И он полз в темноту, всё больше продвигаясь навстречу неизвестности. Никакого проблеска света впереди не было видно, казалось, что этот проход никогда не закончится. Но вот богатырь провалился в какую просторную комнату, где он мог даже встать в полный рост. В лицо ему дул ветер, Николай пошёл дальше и вскоре обнаружил узкий выход, столь узкий, что в кольчуге туда пролезть не представлялось возможным. Богатырь просунул в проход голову, повернул её кверху и обнаружил, что находится в колодце. Тут Николай сразу узнал его. Да, это был тот самый колодец, куда он лазал зимой, где чуть не убил Пафнутия, и где были обнаружены сокровища Змея. Но тогда Пафнутий нашёл здесь не только сокровища, он нашёл ещё и потайной ход, о котором никому не сказал. И теперь он пользовался этим ходом, чтобы выносить из города трупы своих жертв. Николай отправился обратно по этому ходу, теперь он не сомневался, что Пафнутий и есть тот преступник. Богатырь оставил всё, как было, закрыл тайный ход, замаскированный под сточную канаву, закопал лестницу. Ничто здесь не должно было выдать его присутствия. В этот же день Николай опять советовался с Евпатием, он хотел предать колдуна суду.

— У нас нет доказательств, что это Пафнутий, — возражал ему Евпатий, — а Никите докладывать опасно.

— Это точно не Никита, он не знает про этот потайной ход.

— Пафнутий мог ему рассказать. И Змей Горыныч точно знает про этот ход, через него он может проникать в город.

— И что же нам теперь делать?

— Мы должны выследить того, кто лазает через этот колодец. Будем по очереди ночами стеречь его. Когда меня не будет в городе, я буду оставлять пару своих людей, которые будут сменять тебя. Если кто появится, дай им знать, и вместе вы сможете схватить лазутчиков. Только всё это должно происходить в тайне, никто не должен об этом знать, даже Никита.

И они начали слежку за тайным ходом в город. Вскоре Евпатий отбыл, а Николай вместе с вятичами продолжил нести службу. Так миновал май и наступил жаркий июнь. Но никто здесь не появлялся. Казалось, будто колдун знает, что за ним следят и специально здесь не появляется. Все долгие ночи наблюдений проходили впустую. В июне же Николай узнал ещё одну новость, которая совершенно отвлекла его от всего. Дозорные доложили ему, что кто-то в округе начал охоту на упырей и уже не мало передушил этих тварей. Местное население стало поддерживать этих охотников, которые, по слухам, исповедовали язычество. И это продолжалось уже очень давно, ещё с самого нового года. Всё это Николай немедленно изложил на соборе богатырей.

— Это может значить только одно, — проговорил Никита Кожемяка, — Змей Горыныч вернулся. Он хочет отомстить.

— Да, и он не один, — продолжал Микула Селянинович, — у него целая дружина, и его поддерживает местное население.

— И они опять сидят на Сорочинской горе, — произнёс Василий Колчан.

— Этого не может быть, — возражал Николай Северянин, — Евпатий видел мёртвое тело Змея.

— Это очень интересно, — злобно проговорил Кожемяка, — приведите ко мне Вятича, как только он будет в городе.

На беду, через несколько дней в Змейгород вернулся и сам Евпатий. Его заставили снова изложить, как всё было на самом деле, и что он действительно видел. Вятич только подтвердил те слова, что говорил раньше.

— Значит, Змей мертв? — лукаво спрашивал Никита, — Повесить бы тебя, жалкий предатель.

Николай жалел, что не успел предупредить своего друга, когда тот прибыл в город, но было уже поздно.

— Я готов поручиться за Евпатия, он здесь не при чём, — заговорил вдруг Микула Селянинович, — он сказал лишь то, что знает.

— Он целый год прожил в Змейгороде, он знал всех колдунов в лицо. Как он мог счесть его мёртвым.

— У нас нет никаких доказательств, что объявившийся мститель — это Змей.

— Есть, — торжественно говорил Никита, — я давно знал, что Змей жив. Это рассказал мне мой верный лазутчик — Пафнутий. Но я не говорил об этом вам, потому что вы больше поверили бы богатырю, чем колдуну. Теперь же ясно, кто настоящий лжец. Всё это время Змей Горыныч обитал на Сорочинской Горе и набирался сил.

— Никита, позволь мне уничтожить Змея, — запросил Василий Колчан, — или взять в плен. В этот раз я не подведу.

— Хорошо, Вася, собирай людей. Я ты, — повернулся Никита к Евпатию, — если выяснится, что всё это время ты был лазутчиком Змея Горыныча, я лично выпущу тебе кишки и на них же тебя и повешу.

— Может, лучше принесёшь меня в жертву своим богам, как тех девчонок, чародей? — бросил ему в лицо Евпатий и ушёл прочь.

Глава 17 Волк в овечьей шкуре

Почти в одно и то же время произошли два июньских события. Первое — это выдвижения в поход Василия Колчана с двумя сотнями богатырей к Сорочинской Горе. Второе же — это прибытие в Змейгород Зиновия, а вместе с ним и всего семейства Никиты Кожемяки. Прибыла его жена, двое сыновей и маленькая дочь. Позади всех шла хмурая девушка, которая была совсем не дурна собой, но эта хмурость и серьёзность во взгляде явно не шла ей на пользу. Это была 17-тилетняя дочь Никиты от первого брака. Она появилась на свет, когда ещё самому Никите было 17 лет. Когда Кожемяка стал богатырём, колдуны жестоко отомстили змееборцу. Его село было уничтожено, жена погибла, но дочери удалось спрятаться и выжить. Пешком она прошла несколько вёрст до соседнего села, где у неё жили родственники. Но и сюда добрались каратели. Однако, когда они прибыли, их уже ждала засада. Никита перебил всех, а дочь забрал в Новгород, там она и жила до тех пор, пока Никита не был изгнан из города. Ольга была единственным ребёнком Кожемяки, унаследовавшим его чародейские способности. Это очень беспокоило Никиту, но и очень радовало. Когда богатырь завёл новую семью, Ольга стала его главной опорой. Она выросла в доме отца, была частью его семьи, и теперь её домом так же должен был стать Змейгород.

— А дочку-то твою впору уже замуж выдавать, — говорил Зиновий Никите, — не нашёл ещё ей жениха?

— А ты что, в женихи к ней набиваешься? — усмехнулся Никита.

— А почему бы и нет? Я человек богатый, знатный. К тому же, вдовец.

— Посмотрим. Он у меня девушка своенравная. К тому же во грехе рождённая, не в христианском браке. Я не хочу её к чему-либо принуждать. Хочешь, поухаживай за ней, может, что и заладиться.

И Зиной в тот же день приступил к своим ухаживаниям. Теперь он уже не покидал пределов года, задаривал Ольгу богатыми подарками, набивался в женихи. Говорил с ней и Никита, намекал ей на замужество.

— Хочешь, не хочешь, а однажды тебе придётся выйти замуж, — говорил он ей, — Ты же не хочешь всю жизнь прожить одна?

— Ну, половину жизни я уже так прожила, — сухо ответила Ольга.

— Та жизнь теперь в прошлом, дочь моя. Теперь тебе не нужно скрываться и бояться людской молвы. Я тоже когда-то был изгоем. Во мне текла чародейская кровь. Среди богатырей таких не любили. И всё же я стал богатырём. Мой наставник — великий чародей предупреждал меня, что так будет, но я его не послушал. Он инициировал меня, с тех пор я его не видел. Он просто пропал, как будто его и не было. В один день я проснулся, а он уже ушёл, а я остался один ни с чем. Рядом был только пепел от костра и небольшая котомка с вещами. С тех пор судьба не очень жаловала меня. Я всюду был гоним, мои подвиги и заслуги никто не ценил. Но вот теперь я здесь, посадник на заставе, я богат и почти князь. И моя дочь сможет многого добиться, я найду тебе знатного мужа, достойного моего теперешнего положения.

— А почему твой наставник бросил тебя?

— Я не знаю, я больше его не встречал с того дня. Видимо, он решил дальше идти один. Он всю жизнь преследовал одну цель, которая захватила его без остатка. Он был одинок, но одиночество не угнетало его. Возможно, он погиб, а, возможно, избежал смерти. Он оставил мне больше вопросов, чем готовых ответов. Только спустя время, осознавая свою силу, я стал понимать, насколько он был силён. Дать ему целое войско, и он был бы непобедим. Но у него не было войска, а у меня есть. В любом случае, это мало относится к делу. Ты заговариваешь мне зубы, хитрая негодница.

Последние слова он произнёс с улыбкой и даже с нежностью в голосе.

— Просто считаю этот разговор пустым, — отвечала ему дочь. — Разве есть в этом месте достойные женихи? Здесь только богатыри, да этот старик Зиновий. Замучил меня уже своими подарками, пусть прежде чем приставать ко мне, в баню сходит.

Никита лишь расхохотался в ответ. Но от своей идеи выдать Ольгу за Зиновия он не спешил отказываться. Купец очень быстро стал ему другом, он уже начинал влиять на Никиту и чем-то напоминал ему его наставника-чародея. Тот учил Кожемяку, как нужно правильно сдирать с человека кожу. Осторожно и методично чародей разделывал мёртвое тело, показывая, из чего состоит человек и как работает его организм, а Никита смотрел на это, полный страха и любопытства. Никита многом у него научился, хоть и многие из этих знаний пока не знал, как применить к жизни.

В июле у ворот Змейгорода появились богатыри из дружины Василия Колчана. Их было совсем мало, все потрёпанные и израненные. Скандинав Сигват был с ними, а вот Василия Колчана не было. Никита встретил их у ворот, по их печальным лицам он понял всё.

— Как это произошло? — спросил воевода.

— Их было меньше, чем нас, — заговорил Сигват, — но они стали намного сильнее

— Что это значит?

— Мы не смогли срубить Змею голову, раны на его шее зарастали мгновенно. Возможно, если бы мы рубили чародейским оружием, этого бы не случилось, но у нас не было чародейского оружия. У них появились воины, которые сражаются, не слезая с коней. Кочевники, они сверху срубали нам головы. Мы не могли ничего сделать, хоть делали всё, как ты и сказал. Нас они отпустили и просили передать, что в округе развелось слишком много упырей, что упыри что-то затевают, к чему-то готовятся. И ими кто-то управляет, кто-то очень сильный. Вурдалаки очень организованны. Но их вождя колдуны не могут найти.

— А где Василий? Что с ним случилось?

Сигват протянул Никите небольшой мешок, который всё это время держал у себя в руке. Дрожь охватила всех присутствующих, словно они почувствовали, что там может быть. Почувствовал и Никита, но он должен был увидеть, должен был удостовериться. И он взял мешок и заглянул туда. Из мешка на него смотрела обезображенная шрамами от ожогов голова Василия Колчана. По выражению лица Никиты, присутствующие сразу всё поняли. Сигват заговорил:

— Змей просил передать тебе голову Василия Колчана. Он сказал, что тоже самое будет с каждым, кого впредь ты осмелишься отправить на него.

Тогда воины на Руси ещё не умели сражаться верхом. Это искусство было ведомо лишь кочевым народам, да и то не всем, а лишь тем, которые имели добрых породистых коней. Можно было только гадать, кто помог Ратмиру в такой короткий срок создать целую конницу. Коней и всё необходимое он, скорее всего, купил в Булгарии — государстве на реке Каме за Волгой, к тому времени уже принявшем ислам. Помочь ему наладить связь с Булгарами могли только купцы. И единственным, кого теперь Никита мог подозревать, был Евпатий Вятич. Сейчас богатыря не было в городе. Воевода понимал, что у Змея Горыныча мало людей, он ещё не набрал силы для приступа города, если только он не нашёл способ провести целую армию в город через тайный ход. Через два дня в Змейгород прибыл и Евпатий Вятич. Но прежде, чем его увидел Никита, купец успел встретиться с Микулой Селяниновичем и потребовал, чтобы их оставили одних.

— Ну, что ты хочешь мне сказать? — спрашивал Микула.

— Не сказать, а показать, — произнёс Евпатий, доставая из складки одежды свёрнутую в трубку грамоту.

Никита не успел её развернуть, как Вятич уже заговорил:

— В этой грамоте новгородский князь и богатырский воевода назначают тебя, Микула Селянинович, посадником Змейгорода. Вольга сказал мне, что уже отправлял гонца с такой грамотой, этим гонцом был купец Зиновий. Похоже, он вступил в заговор с Никитой. Микула, Никита — вор и заговорщик, он заслуживает изгнания.

— Погоди, Евпатий, не спеши с выводами, — отвечал Микула, — твоя новость обличает Зиновия, но не Никиту. Может, Никита ни о чём не подозревает. Мы же не знаем, какую игру ведёт этот Зиновий. Лично мне он никогда не нравился.

— И что же ты будешь делать? Оставишь всё, как есть?

— Змей снова объявился, он громит наши отряды при помощи какой-то новой чародейской тактики. Без Никиты нам его не одолеть.

— Никита — преступник.

— Довольно, Евпатий. Я принял решение. Зиновия мы не выпустим из города, пока не выясним, какие цели он преследует. На чьей он стороне? Уж точно не на стороне Змея, ведь он оплатил весь наш поход. Возможно, у купцов свои планы на Змейгород.

— Да нет у них никаких планов, Микула. Что ты всё выдумываешь, зачем ты оправдываешь Никиту?

Но всё было бесполезно. Евпатий не мог переубедить Микулу Селяниновича, и в итоге он вынужден был сдаться и уйти. Богатырь отправился к Николе Северянину и долго с ним беседовал. Выяснилось, что за всё время слежки за колодцем так никого и не удалось изловить. Но во что бы то ни стало, злодея необходимо было выследить. Николай сообщил, что воевода подозревает Евпатия в измене, и тот поспешил убраться из города в тот же день. Никола же остался следить. Ночь за ночью он отправлялся к тому колодцу. Уже все остальные богатыри бросили это дело, и только он один продолжал следить. Змей Горыныч объявился, и не было сомнений, что он знал об этом тайном ходе. Все тайные ходы в город открывались изнутри, и необходим был мост через ров, чтобы пройти через них. И только для одного тайного хода ничего такого не требовалось. Нельзя было оставлять это место без присмотра. И Николай следил, словно верный сторожевой пёс, пытаясь разглядеть в кромешной тьме хоть какие-то признаки движения. Однажды ему показалось, что возле колодца кто-то есть. Николай осторожно стал подкрадываться, но движение прекратилось. Он уже было подумал, что ему померещилось, но тут снова кто-то зашевелился. Богатырь был уже совсем близко, он схватил руками тень, потянул за чёрные одежды и повалил на землю. Он не видел лица незнакомца, но каким-то чудом смог увидеть блестящий при свете полумесяца кинжал. Николай с трудом увернулся от удара и зашёл за колодец. Здесь он поскользнулся обо что-то и увидел на земле фигуру, напоминающую человеческое тело, завёрнутое в чёрный саван. С ужасом Николай понял, что это. А тень всё пыталась достать его кинжалом. Они были один на один, и, если бы Николай здесь погиб, никто бы даже не узнал, что с ним случилось, он бы просто пропал без вести. Но Николай не отступал, он настойчиво прятался за колодцем от ударов того самого кинжала, которым, вероятнее всего, злодей и убивал своих жертв. Николаю всё труднее было уходить от удара, а враг его всё время придумывал что-то новое, чтобы его достать. В результате богатырь смог поймать его руку с кинжалом, а другую свою руку сжать в кулак и сильно ударить по голове незнакомцу. Тень взвыла от боли и выронила кинжал. Николай узнал голос и в ярости принялся душить преступника. Теперь он видел мерзкую физиономию своего врага, это был Пафнутий.

— Ну что, попался, проклятый, — радостно кричал Николай, колдун отвечал лишь жалким хрипом.

Поздно ночью Никиту Кожемяку разбудили, он вышел с лучиной в гостиную и увидел несколько богатырей, а на полу избитого Пафнутия с перепачканным в крови лицом.

— Что это значит? — не понимал Никита.

— Это значит, — торжественно отвечал ему Николай, — что он приносил жертвы языческим богам, и его следует повесить.

— Что за вздор?

— Покажите ему.

И двое богатырей принесли к ногам Никиты завёрнутый в саван труп женщины.

— На её теле вырезаны руны. Этот труп тащил с собой Пафнутий к потайному ходу, где я его и поймал.

— Это правда? — злобно взревел Никита, подходя к колдуну.

— А ты как думаешь? — взглянул ему в глаза Пафнутий.

— Ах ты негодяй!

И с этими словами Никита ударил его кулаком в лицо, да так сильно, что Пафнутий тут же лишился чувств.

— В темницу его, — приказал воевода, — завтра будем его судить.

Николай торжествовал, он чувствовал себя победителем. Об одном только он жалел, что не может разделить свою победу с Евпатием. Колдун Пафнутий схвачен, и уже наверняка будет повешен. Чудовище, убивающее беззащитных женщин, получит по заслугам. С самого начала Николай был против участия в этом походе Пафнутия, с самого начала он желал погубить колдуна, и вот теперь у него это получилось. Теперь у Никиты не было выхода, кроме как разделаться со злодеем. Уже утром обо всём узнал Микула Селянинович, он первым прибыл на богатырский совет, чтобы судить колдуна. Пришли сюда и другие сотники и командиры. Не было лишь покойного Василия Колчана, о котором все здесь скорбели, но были хромой Дьярви и Сигват, Семён Гривна, и, конечно же, Никола Северянин. Казалось, ничто не сможет помешать справедливому суду, но Никита Кожемяка уже успел всё как следует обдумать за бессонную ночь, и, кажется, уже посоветовался с Зиновием. Николай в присутствии богатырей повторил всё, что вчера вечером рассказывал Никите и даже больше. Рассказал, как он впервые обнаружил страшное преступление и напал на след тени, как потом обнаружил тайный проход и долго там выслеживал колдуна. И вот, наконец, удача улыбнулась ему, колдун был пойман и предстал перед судом.

— Что ж, а теперь позвольте и мне слово молвить, — поднялся с места Никита, — обо всём только что сказанном я слышу впервые, и всё это мне кажется странным. Хоть я и воевода, но ни Николай, ни Евпатий не доложили мне о своих находках и не спросили разрешения на дальнейшие действия. Почему мне не было обо всём доложено, тогда как в целях защиты города я должен знать всё? А тут целый потайной ход обнаружен у меня под носом, и мне не доложили. Почему?

Николай хотел было ответить, но горло у него перехватило от неожиданности и возмущения. Внутри всё кипело. Неужели Никита и сейчас будет защищать злодея? Как такое возможно, где справедливость? А меж тем воевода продолжал:

— У меня нет оснований доверять Евпатию. В последний раз, когда он прибыл в город, то отбыл, не пробыв здесь и дня. А ведь он наверняка знал, что я хотел с ним поговорить, что я подозреваю в нём лазутчика Змея. А Николай. Да, он знатный воин, но друг Евпатия. Мы знаем, что он живёт с местной женщиной — язычницей, и это при том, что имеет в Новгороде законную жену. И из-за этой язычницы у него вышла ссора с Пафнутием. Николай пытался убить его. Так может и сейчас он только из одной ненависти к Пафнутию пытается его оклеветать.

Николай чувствовал, как уже пойманная, схваченная добыча начинает ускользать. Его неистовству не было предела.

— А кто бабу ту убил? — прозвучал чей-то голос в поддержку Николая.

— Так может Никола сам и убил.

— Вздор! — не выдержал Северянин, — я не чародей. Пафнутий — чародей, все это знают. Только чародеи умеют приносить людей в жертву.

— А, может, вовсе никто и не приносил её в жертву. Это ты всё подделал так, будто её принесли в жертву, чтобы оклеветать Пафнутия.

— Что? Да спроси любого, тебе здесь каждый скажет, что колдун твой — убийца.

— У нас нет доказательств.

— Ты тоже чародей, Никита, вот и защищаешь его!

— Довольно! — послышался тяжёлый бас Микулы Селяниновича, и его огромная фигура поднялась с места. Все замолчали, ожидая, что он скажет.

— Все мы знаем, — продолжал Микула, — что Пафнутий убивает беззащитных женщин. По мне, так его давно пора повесить. Я не понимаю, Никита, зачем ты защищаешь его и зачем поносишь зря Николая?

— Мы не можем повесить Пафнутия без доказательств его вины!

— Доказательств больше, чем достаточно, и ты это знаешь не хуже меня. И вот моё слово: если ты сохранишь ему жизнь, ни я, ни мои люди не останемся в Змейгороде. Со Змеем будешь биться один.

— Ну и убирайтесь, — бросил ему в лицо Никита.

— Ты думаешь, что справишься со змеем без нас? Если бы не я и не мои люди, ты никогда не взял бы Змейгорода. Я взял для тебя этот город.

— Я справлюсь без вас, — стоял на своём воевода, — мне никто не нужен. Думаешь, эти жертвы богам были напрасны? Нет, они сделали меня сильнее.

— Так это твоих рук дело? Ты приказал Пафнутию убивать. Значит, Евпатий был прав, ты — чародей, и все эти годы оставался чародеем. Я должен был догадаться. Когда мы боролись на руках, ты чуть не одолел меня, хоть это никому не под силу. Ты смотрел мне в глаза, чтобы меня ослабить, как делают чародеи. Когда я отвёл взгляд, ты стал мне проигрывать. Но я всё равно доверял тебе, Никита, я думал, ты пришёл сюда, чтобы одолеть Змея, а ты пришёл, чтобы занять его место. Смотрите, смотрите же все. Эту грамоту прислал из Новгорода князь, он назначил меня воеводой в Змейгороде. Такая же грамота есть и у Никиты, но он скрыл её, вступив в заговор с гонцом, с купцом Зиновием.

— Можешь подтереть этой грамотой зад, — в ярости прокричал Никита, — я не оставлю город. Хочешь воевать со мной, давай, попробуй. Да у тебя кишка тонка. И у всех вас. Никто из вас не смеет бросить мне вызов. Я одолел Змея Горыныча, я завладел его сокровищами. Ты думал, я сражаюсь за новгородского князя или за вашу вонючую веру? О нет, и тот и другая предали меня, выкинули на улицу как не нужную вещь, как собаку. Теперь я сам по себе, и я возьму всё, что принадлежит мне по праву. Змейгород мой.

— Я не буду тебе помогать в этом, — произнёс Микула, — но и сражаться против тебя я не буду. Я не хочу проливать кровь своих братьев, которым ты затуманил голову. Я ухожу в Новгород. Если князь прикажет мне, я вернусь сюда с войском, чтобы вершить над вами суд.

— Так и будешь всю жизнь выполнять чужие приказы, Микула? Пора научиться брать власть в свои руки. Иначе об тебя так и будут вытирать ноги.

Но Микула даже не обернулся на эти слова и вышел прочь вместе со своими сотниками. Вслед за ним вышел и Никола Северянин.

— Если хочешь, пойдём с нами, — предложил ему Микула.

— Я должен дождаться Евпатия, чтобы Никита не причинил ему никакого вреда. Не уходите слишком далеко, дождитесь нас, мы вас догоним. Евпатий уже скоро приедет.

— Хорошо, мы подождём вас. Но в этом городе мы не останемся ни дня.

И в тот же день Микула Селянинович со своим войском покинул Змейгород. В городе как-то сразу опустело и помрачнело. Николай Северянин старался подальше держаться от Пафнутия, получившего свободу. И всё же, по старой привычке в тот вечер богатырь снова отправился к колодцу. Он не знал точно, зачем он туда пошёл, видимо, рассчитывал убить колдуна, если тот вновь здесь объявится. Но здесь было тихо и спокойно. Никто не лазал больше через потайной ход. Николай в душе уже стал смеяться над своей глупой затеей. Вдруг ему показалось, что у колодца шевелиться какая-то тень. Он протёр глаза, там действительно кто-то был. Но теперь тень была ни одна, их было две, они суетливо выполняли какую-то работу и вот достали из колодца третьего незваного гостя, следом за которым появился и четвёртый.

Глава 18 Враг в городе

Николай застыл на месте и, напрягая всё своё внимание, вглядывался в темноту. Враги всё прибывали и прибывали, их становилось всё больше и больше, нужно было что-то делать. И Николай побежал будить богатырей, он поднимал с постели всех, кого встречал.

— Враг в городе! Все за мной! — кричал он.

И часть богатырей, спешно нацепив кольчуги, помчались за ним, прочие стали будить своих товарищей. Они бежали с факелами в руках и освещали всё на своём пути. Вскоре богатыри начали окружать территорию возле колодца. Оттуда ещё вылезали враги, при свете фонарей можно было увидеть одетых в чёрные балахоны и вооружённых мечами людей. Богатыри всё прибывали и прибывали, их численное преимущество над врагами становилось всё более заметным. Но никто не вступал в бой, просто стояли друг против друга. Наконец, среди богатырей появился и Никита. Он шёл вперёд, расталкивая всех, и вскоре оказался в опасной близости от колдунов.

— Ба, кто к нам пожаловал! — удивился Никита, — сам Змей Горыныч.

И богатыри невольно вздрогнули. Этот сильнейший чародей стоял перед ними в человеческом облике, но в любой момент он мог превратиться в страшное чудовище. Наулицу выбежало много местных, среди них были и дети — все они могли пострадать от яростного пламени зверя Чтобы избежать этого, Ратмира тут же связали. Змей сложил оружие, чтобы сохранить жизнь людям. Уже больше года богатыри не могли поймать Змея Горыныча, а тут он сам так просто попался к ним в руки, а с ним ещё с два десятка колдунов. Николай Северянин не верил своим глазам, ему казалось, что здесь что-то не чисто. Но, так или иначе, Змей теперь был у них в руках, и в этом была заслуга Николая. Уже днём Никита лично отправился допрашивать Змея Горыныча. Ратмира не просто заперли в темнице, его заковали в цепи, вделанные в стену, а на стенах темницы написали руны, которые должны были сдерживать его силы и не давали обратиться в змея. Обо всём этом позаботился Пафнутий, за что ему позволили присутствовать на допросе вместе с Николой Северянином и другими приближёнными к воеводе богатырями. Ратмир выглядел потрёпанным, волосы его стали длиннее и спадали на плечи, как у настоящего колдуна, лицо заросло уже настоящей бородой.

— Ты пришёл сюда, чтобы умереть? — спрашивал его Никита.

— Оставь это, мы оба знаем, что ты не убьёшь меня, — устало отозвался Ратмир, — если бы я не был в этом уверен, я убил бы тебя ещё вчера, возле колодца. Тебе нужны мои знания. Ты хочешь забрать мою силу и победить смерть.

— Ты покажешь мне дорогу на Калинов мост?

— Нет, ты можешь убить меня, но я никогда не открою тебе то, что знаю.

— Так, значит, ты пришёл умереть.

-. Я совершил ошибку. Я думал, что мои сокровища ещё там, где я их оставил. Наш человек в городе сказал мне, что они ещё там. А когда я их не обнаружил, решил пробраться в город. Я видел, как вчера богатыри уходили от вас. Вас здесь, должно быть, теперь очень мало. А если не выйдет, то хотя забрать у тебя твою дочь, как твои люди забрали у меня мою любимую жену.

— Ты прав, ты не умрёшь, — произнёс Никита, — ты сгниёшь заживо в этой темнице. Я буду поддерживать в тебе жизни ровно столько, чтобы ты мог говорить, ни больше, ни меньше. Неужели ты думал, что сможешь тайно пробраться в город и одолеть меня или убить мою единственную дочь?

— Не убить, нет. Я же не ты. Я хотел лишь похитить её, чтобы потом обменять на своё золото.

— Где остальные твои люди? На Сорочинской горе?

Но Ратмир замолчал. Никита схватил его рукой за нижнюю челюсть и посмотрел прямо в глаза, а затем отшвырнул его в сторону. На шее у чародея болтался странный предмет.

— Это тебе уже не поможет, — произнёс Никита, с силой рванул с шеи Ратмира амулет Садка и отшвырнул его в угол темницы. Чародей вдруг почувствовал невероятную слабость и страх, хоть и не подал виду.

— Ты заговоришь, — твердил воевода, — если нет, есть много способов проникнуть к тебе в голову.

— У тебя нет на них времени, — отвечал пленник, — скоро сюда прибудут войска князя, ты не сможешь от них отбиться в одиночку. Самое время нам объединить усилия. А?

— Хочешь мира со мной? — усмехнулся Никита, — тогда помоги мне. Мир между нами будет, только если я буду владеть твоим чародейским мечом.

— Глупец, — засмеялся Ратмир, — тебя вот-вот уничтожат, а ты ещё ставишь условия. Но ничего, я подожду, скоро ты сам приползёшь на коленях умолять меня о мире.

Теперь засмеялся не только Никита, теперь разразились хохотом все присутствующие. А затем они ушли и оставили Ратмира одного в темноте, наедине со своими мыслями. Змей казнил себя за то, что так глупо попался, но ещё не терял надежды. До сих пор ещё никто не мог поверить, что злодея удалось так легко схватить. Но разве не так глупо и нелепо погибали самые великие войны, не знавшие поражений? Александра Македонского убила лихорадка, Цезаря уничтожила горстка заговорщиков. Воины, много раз смотрящие смерти в лицо смерти, живущие риском, встречали смерть там, где совсем не ожидали её встретить. Просто однажды удача изменяла им, и это означало конец. Вот и теперь Змей Горыныч потерпел поражение, он был схвачен, унижен, раздавлен. Эта мысль потихоньку обходила город, и народ стало охватывать странное чувство: смесь ликования и недоумения. Теперь уже некого было бояться по ту сторону стены. Никита через Зиновия мог диктовать свою волю новгородскому князю, поскольку в его руках был теперь важный козырь — Змей Горыныч.

— Теперь наше бессмертие — это вопрос времени, — говорил Зиновий, — Калинов Мост будет нашим. Такого могущества не было ещё ни у кого на земле. Мы будет властвовать над самой смертью.

— Он прав, — мрачно говорил Никита, — у нас слишком мало времени.

— Он просто не знает, что у тебя есть я, Никита. Я помогу тебе, я всё сделаю.

— А Евпатий всё-таки оказался лазутчиком, как я и предполагал. Как прибудет в город, сразу же казним его. Одного не понимаю, почему он солгал Змею и сказал, что сокровища ещё в тайнике. Евпатий же знал, что это не так.

Очень скоро дочь Никиты — Ольга узнала о происходящем. Она так же узнала о том, что Змей Горыныч хотел выкрасть её, но почему-то эта новость вызвала в ней не страх, а любопытство. Не успела она прибыть в Змейгород, как на неё уже начали охоту и наверняка похитили бы, если бы не счастливая случайность. В конце концов любопытство взяло верх, и Ольга захотела увидеть Змея Горыныча. Она действовала в тайне от отца. Все знали, кто она такая и потому не стали чинить ей препятствий. Ольга легко прошла к Ратмиру, уже вечером, когда все ложились спать. Чародей и сам уже начал устраиваться на ночлег, но тут засовы заскрипели, и в его темницу вошла юная девушка. Немного полная, с круглыми щеками, густыми чёрными волосами, скрытыми под платком, курносым носом…. Лишь одно в её внешности тогда привлекло Ратмира — прекрасные зелёные глаза, такие же, какие были у него, когда он принимал образ змея.

— Знаешь, кто я? — спросила она.

— Ты дочь Никиты, — с любопытством во взгляде отвечал Ратмир.

— Откуда ты….

— Ты — ведьма, это понятно по твоей ауре. В городе только одна ведьма — дочь Никиты. Дочь прославленного богатыря-змееборца Никиты Кожемяки — обыкновенная ведьма. Вот это потеха.

И чародей разразился хохотом.

— Хм, позволь тогда сказать мне, что я поняла по твоей ауре, — произнесла Ольга, не меняясь в лице, — ты очень сильный чародей, возможно, сильнейший из все ныне живущих. Но ты — полукровка. У тебя нет чистокровных наследников, и твои дети будут слабее тебя. После твоей смерти они всё равно не смогли бы управлять городом, Змейгород неизбежно пал бы.

— Зачем ты пришла? — спрашивал Ратмир.

— Поглядеть на сильнейшего чародея на свете, закованного в цепи. Такое зрелище дорогого стоит. Ты ведь хотел выкрасть меня. Если бы тебя не поймали, я бы сейчас так же была бы связана, как ты сейчас, была бы твоей пленницей.

— Это так, — отвечал Ратмир, глядя ей прямо в глаза. Она всё больше начинала ему нравиться.

— Ты — настоящий монстр, — бросила ему в лицо Ольга.

— Я не хуже твоего отца. Он ведь хочет занять моё место.

— Это не правда.

— Правда! Поэтому я до сих пор жив. Он хочет выведать у меня кое-что, а затем убить. Он прочитал меня, понял, что я сжалюсь и больше не смогу убивать богатырей, что если скармливать мне своих воинов, то однажды меня начнёт тошнить.

— Пускай так. В отличие от тебя, моего отца хоть кто-то любит.

— Меня любила моя жена, которую убили богатыри, любит мой сын, он ещё совсем мал, ему нет и года. А ещё меня любит народ, который я защищаю от упырей. Я не плохой человек, я пытаюсь использовать своего монстра ради благой цели.

— Да, теперь я это вижу, — проговорила дочь Никиты, — и, возможно, мне даже жаль тебя. Но твой монстр должен погибнуть. Если бы это можно было сделать, сохранив тебе жизнь, я была бы очень рада.

Ратмир в ответ только печально улыбнулся. Он был закован в цепи, но не сломлен, он был уверен в себе. За свою недолгую жизнь он уже привык к цепям и всё же не оставлял попыток вырваться из них, лелея в душе мечту о свободе. Вот что разглядела в нём тогда Ольга. Она с минуту рассматривала Ратмира, а он смотрел на неё. Почему-то её непреодолимо влекло к этому чародею, хоть она и всячески боролась с этим влечением. Её прервал чей-то крик, доносящийся с улицы.

— Упыри! Спасайся, кто может! — прокричал кто-то.

А затем послышались женские крики, донеслись мужские крики ярости, звон стали, звериный рык, собачий лай.

— Надо же, быстро они, — произнёс Ратмир.

— Кто они? — не понимала Ольга.

— Вурдалаки. Сегодня ты увидишь, как они выглядят. Они так долго пытались меня изловить, но на Сорочинской горе меня было не достать. А здесь можно. Эти твари хотят того же, чего хочет и твой отец — бессмертия.

— Уходим, — приказала Ольга сопровождавшим её стражникам.

— Постой, — воззвал к ней Ратмир, — выпусти меня. Без меня вы с ними не справитесь. Их тут слишком много!

Но дверь захлопнулась и закрылась на все засовы. Ещё какое-то время Ольга слышала глухие крики, доносящиеся из темницы, но потом она вышла на улицу.

— Что здесь происходит? — спросила она у пробегавшего мимо богатыря.

— Лучше спрячься, — проговорил он, — упыри. Они повсюду.

Ольга почувствовала, как всё внутри у неё сжалось от страха. Как эти твари проникли в город, и когда успели заполонить его? Что же теперь будет? Где её отец?

— Мы проводим тебя к отцу, — сказал один из стражников.

И молча они пошли вместе с Ольгой через город, кишащий кровососущими тварями. Со всех сторон доносились людские крики. Кто-то кричал от страшной боли, кто-то от ужаса, а кто-то и от того и от другого. Ночной город просыпался, чтобы заснуть вечным сном. Упыри никого не жалели, даже детей. Богатыри не успели ещё вооружиться и построиться, а эти непонятно откуда взявшиеся существа уже были повсюду. Но первые, кто очнулись от сна, уже начинали стягиваться к центральной площади, где находилась крепость Змея, стоявшая рядом с домом Никиты Кожемяки. Безусловно, эта крепость теперь была самым безопасным местом в городе, но туда ещё нужно было попасть. Ольга и её спутники с замиранием сердца как можно тише пробирались по городу. Но тут из переулка на них бросилось какое-то существо в чёрном балахоне. Богатыри отшатнулись и закрыли собой Ольгу. Существо держалось рукой за шею и кричало от боли, все его одежды были перепачканы кровью. Ольга узнала одного из богатырей своего отца.

— Макар! Это ты?

Она хотела выйти к нему, но богатыри её не пустили.

— Ольга, дочь Никиты, это ты? — хрипло проговорил он на одном дыхании, — смотри, что они со мной сделали! Я умираю, о Боже, я умираю. Помогите мне, братья, умоляю.

— Тебе сейчас поможет только одно, — произнёс один из богатырей, сопровождавших Ольгу, — Ты покусан упырём. Лучшее, на что ты можешь рассчитывать сейчас — это смерть.

— Нет! Я не хочу умирать. Только не сейчас.

И Макар скрылся в одном из переулков, его крики ещё были слышны, когда богатыри и Ольга двинулись вперёд. Они увидели склонившегося над телом человека упыря. Вурдалак пил кровь и был так увлечён этим занятием, что не заметил случайных прохожих, принесших ему смерть. Едва упырь поднял голову, она тут же слетела с его плеч, а из обрубленной шеи фонтаном забила кровь. Кровь попала на юбку Ольги, и она с силой зажала ладонями свой рот, чтобы не закричать. Богатыри схватили её и спешно утащили в переулок. Теперь они спускались вниз с небольшого холма возле самой городской стены. Тропинка была столь узкой, что здесь мог пройти только один человек. Спутники Ольги расположились так, что один из них шёл позади ней, а другой шёл впереди. Сердце бешено колотилось в груди девушки, но здесь шансов встретить упырей было меньше всего. Они шли, не зная ни о том, что происходит в городе, ни о том, жив ли ещё Никита и другие богатыри. Ольга увидела на крыше одного из домов существо, чей образ был скрыт под покровом ночи. Она не знала, заметили ли это существо её спутники, но существо явно их заметило, поскольку вскоре их было уже двое и на другой крыше. Они перепрыгивали с крыши на крышу, словно сопровождая идущих по тропинке.

— Они идут за нами? — в страхе спросила Ольга. Но богатыри ничего ей не отвечали, а только ускорили шаг.

— Что вы молчите? — уже закричала, а не заговорила она.

— Помни, — проговорил богатырь, идущий позади неё, — если тебя покусают, лучше умереть. Не становись такой как они.

Ольга всё ещё не понимала, что происходит, а богатыри уже вышли на большой проулок и встретились лицом к лицу с пятью мерзкими существами. Их трудно было назвать людьми. Лица упырей были изуродованы звериными клыками, кожа на полуобнажённых телах была синего мертвецкого цвета, глаза были чёрные и полны жажды крови. Богатыри вместе с Ольгой свернули в переулок, но прямо перед ними с крыши спрыгнуло двое упырей, преследовавших их всё это время по крышам. Ольга не выдержала и вскрикнула. А богатыри достали мечи и бросились на впереди стоящих упырей. В миг они пронзили их полуобнажённые тела и отшвырнули на землю. Но упыри снова поднялись на ноги. Они не были убиты и словно не замечали своих тяжёлых ран. А сверху упали ещё три вурдалака, один из них вцепился своими клыками богатырю в руку, но второй богатырь разрубил этого упыря пополам. Ольга прижалась к деревянной стене, она не могла поверить, что погибнет молодой вот так. Богатыри храбро сражались. Ольга видела, как на спине у одного мешком повис упырь. Вурдалак медленно выпивал его кровь, а вместе с ней и всю жизненную силу. Второй богатырь с прокусанной рукой ещё сражался. Он бросил щит на землю и отбивался одним мечом. А упырей меж тем становилось всё больше, но почему-то они не набрасывались на дочь воеводы. Вот и второго богатыря они прикончили, навалившись на него целой кучей, вцепившись клыками в его руки, ноги, шею, живот. Ольга закрыла лицо руками, чтобы не видеть этого ужаса.

— О, кто это тут у нас? — раздался совсем рядом голос упыря. Кровосос шёл прямо к девушке, а вместе с ним ещё трое. Ольга вскрикнула от ужаса, но упырей это только позабавило. Они расхохотались как ненормальные и продолжили окружать. Со всех сторон доносились голоса.

— Смотри, какая вкусная.

— Да ещё совсем молодая, наверное, девственница.

— Я бы выпил тебя всю, без остатка, — облизывался вурдалак.

— А ну отойдите от неё! — послышался позади упырей чей-то властный голос. Упыри расступились, и Ольга увидела Зиновия. Так отвергаемый ею купец теперь казался её единственным спасением. Он был один и, кажется, без оружия, но упыри почему-то испугались его и отступили. Ольга не выдержала и, заплакав, прижалась к его груди.

— Не бойся, дитя, — проговорил Зиновий, — они бы тебя не тронули, я велел им доставить тебя живой.

— Что? — резко отпрянула от него Ольга. — Ты? Но как?

— Не удивляйся, я их вождь, — спокойным голосом отвечал купец, — я сильнее и старше их, потому я на них не похож. Когда-то я был чародеем, и эта сила осталась во мне, когда я стал упырём. Например, я не боюсь солнца и много чего ещё, чего боятся упыри. Но меня всё ещё можно убить. Чтобы получить истинное бессмертие, мне нужна сила Змея. Но здесь не место для разговоров. Пойдём, я отведу тебя в безопасное место.

Глава 19 Богатыри против вампиров

С улицы ещё доносились крики, при лунном свете можно было увидеть изуродованные тела павших в бою богатырей, упырей и простых горожан. Ольга в сопровождении Зиновия миновала весь этот ужас и направилась обратно к острогу, в котором содержался Змей Горыныч.

— Здесь ты будешь в безопасности, — говорил ей Зиновий, когда они вошли в помещение, — я знаю, в этом месте находится и Змей Горыныч. Он-то мне и нужен. Всё это кровопролитие из-за него. Мы так долго пытались его поймать, так долго я претворялся человеком. И вот он попался как мышонок. Теперь он наш. Через него и я обрету бессмертие. Я буду править миром, Ольга, и ты будешь править вместе со мной, как моя жена.

— Лучше смерть, — бросила ему в лицо девушка, которая теперь снова видела в нём гадливого купца.

— Что ж, если тебе так угодно. Но я бы предпочёл оставить тебя в живых. Не беспокойся, если ты не хочешь, я не прикоснусь к тебе. Упыри не могут иметь детей, так что в этом нет смысла. Хочешь спросить, зачем мне тогда нужна жена? У меня много жён, и каждая из них является феей. Дело в том, что упыри — существа непредсказуемые и неуправляемые. Сегодня они идут за тобой, а завтра уже предают тебя. Предательство в крови у вурдалаков. Я не могу быть уверен, что они в точности будут выполнять мои приказы и уж точно не могу быть уверен, что в одиночку удержу в подчинении целое войско упырей. Но есть чары, способные подчинять себе вурдалаков. Это чары женские, ими владеют только феи. Я видел таких фей, которые подчиняли своей власти больше сотни упырей, и те слушались их беспрекословно. Я — древний вампир, я живу уже много сотен лет, это даёт мне право и силу повелевать другими вампирами. Но каждый раз, когда я пытался создать армию упырей, что-то шло не так, и они опять предавали меня. Жёны-феи помогают мне управляться с этой бешеной сворой, ты ещё не фея, но можешь ей стать. Когда ты станешь моей женой, ты сможешь повелевать частью моего войска, вместе мы покорим мир. Знаю, тебе много чего наговорили про упырей, думаешь, мы убийцы, но это не так. Большинство из нас за всю свою долгую жизнь не убили ни одного человека. Да, мы пьём кровь из людей, и многие люди после этого умирают. Но умирают они, потому что сами хотят этого. Те же, кто хотели жить, выживали и становились такими как мы. Поверь мне, я повидал многое на своём веку. Я был рождён в 522-ом году от рождества Христова, в Римской Империи. В 556-ом году я был покусан, помню это так, будто это случилось вчера. Тогда я выбрал жизнь. Тогда упырей в империи было очень много, одно время мы недолго даже правили вечным городом Римом, мы назначали правителей по своей воле. Но потом на нас начались гонения. Мы вынуждены были покинуть пределы Римской Империи, но там нас ожидал ещё более сильный враг — мусульмане. От них мы стали скрываться на севере, в диких землях. Но и на эти земли проникло христианство, появились колдуны и богатыри. Колдуны принялись уничтожать нас. Но мы выжили, а колдуны проиграли. Теперь мы будет править на этой земле, а затем и во всём мире. Всё благодаря Змею Горынычу, он укажет нам дорогу на Калинов Мост. И мы будем непобедимы.

— И что будет, когда вы покорите мир? — прервала его Ольга. — Все люди станут упырями? Чью же кровь тогда вы будете пить?

— Я об этом не думал. Я вообще в последнее время мало думаю, делаю лишь то, что привык делать за долгие века. Да и зачем мне думать, у меня есть вера, которую вложил в меня тот, кто обратил меня, вампирский бог Серва Адюльтер? Он знал все тайны упырей, знал всё о наших чарах, но мало что объяснял. Он просто говорил, и мы верили ему, потому что знали, что он прав. И он велел нам, своим верным ученикам, незадолго до своей смерти, подчинить своей власти весь род людской. Когда мы это сделаем, Адюльтер укажет нам дальнейший путь. Хоть он и давно мёртв, но самые старые из нас научились с ним говорить, призывая из тьмы его дух. Ты тоже станешь упырём, Ольга, если захочешь. А если нет, что ж, феи живут не дольше обычных человеческих женщин, и, думаю, твой человеческий век закончится раньше, чем мы захватим весь мир и перестанем нуждаться в помощи фей. В любом случае, ты только выиграешь, если присоединишься к нам. Но тебе даже не нужно будет пить кровь, ты останешься человеком. Никто не будет тебя неволить и насильно делать упырём. Мои жёны обучат и инициируют тебя, ты получишь власть, о которой прежде не могла и мечтать.

— А если я не захочу?

— Захочешь! — прокричал ей в лицо Зиновий. Изо рта его пахло кровью и мертвечиной.

Но в следующее мгновение вождь вернул себе самообладание.

— Я тебя не тороплю. У тебя ещё есть время подумать. А пока мне пора, нужно много кого ещё убить. Возможно, твой отец вскоре к нам присоединиться и станет одним из упырей. Он ведь тоже очень любит удовольствия жизни, думаю, он сможет тебя убедить. Думаю, к рассвету городу будет уже наш. Тебя буду охранять мои упыри, я распорядился не выпускать тебя. До встречи, моя невеста.

И с этими словами вурдалак оставил её одну, а сам отправился завоёвывать город. К полуночи уже все выжившие богатыри собрались на центральной площади. Их было около двух сотен — остатки сотни Николая Северянина, Сигвата, Дьярви и Семёна Гривны, который в своё время возглавил сотню покойного Бориса Шапкина. Некоторые богатыри были ранены, кольчуги их были перепачканы кровью, но лица полны отваги и решимости. Никита обходил их и проверял готовность к бою. Внешне он был спокоен, внутри же у него разыгралась настоящая буря. Ольга пропала, Зиновий оказался предателем и проклятым упырём. Лишь одно утешало Никиту: Змей Горыныч был ещё в остроге, иначе он уже летал бы над городом. А раз так, ещё всё можно повернуть вспять, ещё можно вернуть к жизни всех погибших, исправить все ошибки, вернуть себе город. Это было единственным утешением для Никиты Кожемяки, утешением больше религиозным. Ведь все религии в конечном счёте основаны на вере в существо, властное над временем, и если человек не властен над разрушающей силой времени, то этими существами должны быть духи, боги или Бог. Но Никита теперь сам мог получить власть над временем, и он готов был уничтожить каждого, кто встал бы у него на пути. Кожемяка теперь держал в руке чародейский меч Змея Горыныча, который должен был помочь ему в бою. Богатыри готовы были стоять насмерть, поскольку наградой за победу им было бессмертие, даже если они погибнут в этой схватке. Но знали это и упыри, а их в городе было много больше, чем богатырей. В полночь они стали выходить из сумрака ночи на центральную площадь, которая была освещена масляными лампами, выставленными в круг на высоких деревянных подставках: известно было, что огонь отпугивает упырей. Из-за этого на площади было светло как днём, и богатыри смотрели в лицо надвигавшемуся на них ужасу.

— Зиновий! — разглядел вдруг знакомого Никита, — ты — жалкий трус. Выходи, чтобы сразиться со мной, как мужчина, один на один. И покончим с этим здесь и сейчас.

— Только если у тебя не будет в руках меча Горного Мастера, — отвечал вождь вурдалаков. — Должен тебя предупредить, что если я сегодня погибну, то погибнет и твоя дочь.

— Что? Она жива? Что с ней?

— Она у меня, и она будет моей женой после того, как я закончу с вами.

— Она никогда не будет твоей женой, жалкий выродок.

— Вурдалаки, к бою! — скомандовал Зиновий.

— Богатыри к бою! — прокричал Никита.

И богатыри сомкнули щиты, выставили вперёд копья и ровным шагом пошли на врагов. Упыри же побежали толпой, без всякого порядка, без дисциплины и тактики. Из оружия у них в руках в лучшем случае были только острые пики и длинные кинжалы, а в худшем только клыки и когти, брони не было никакой. И всё же их было очень трудно убить, особенно не чародейским оружием. Даже отсечение головы не всегда убивало упыря. Богатыри выдержали первый натиск врага и не отступили ни на шаг, нанизав на копья порой сразу по несколько корчащихся в муках кровососов. Но упыри забирались друг другу на плечи и запрыгивали в толпу богатырей. Никогда ещё эти трусливые твари не были так бесстрашны, никогда ещё так не рисковали своими жизнями. Однако в руке у Никиты был чародейский меч, который одним ударом тяжело ранил упырей и забирал у них силы. Раненные его мечом вурдалаки слабели на глазах и не редко не могли уже снова подняться на ноги. Воевода рубил во все стороны, не жалея сил, он старался прорваться в самую гущу схватки и убить как можно больше упырей, забрать их жизненную силу, чтобы потом не составило труда срубить им голову. Лицо, кольчуга, руки Никиты были перепачканы кровью вурдалаков. Казалось, он один убил больше упырей, чем все остальные богатыри вместе взятые. Никита прорывался к Зиновию, он хотел ранить предателя и забрать его в плен, чтобы потом обменять на свою дочь. Богатырь уже не добивал раненных упырей, а просто рубил, пробираясь через них как через густой лес, оставляя позади себя обессилившие тела. Но один упырь смог сохранить в себе какие-то силы и вцепился прямо в сапог воеводы. Никита застыл от острой боли и затем одним ударом срубил упырю голову. Кожемяку нельзя было остановить, он наступал и наступал, его верные богатыри едва поспевали за ним. В какой-то момент Зиновий понял, что вот-вот столкнётся лицом к лицу с Никитой, он был не готов к этому и потому отдал приказ к отступлению. Через несколько мгновений упыри скрылись во мраке среди городских построек, оставив за собой горы трупов своих сородичей. Эта была победа, и богатыри радостно ликовали, хоть и сами потеряли около половины своих братьев. Никита был ужасен при тусклом свете, весь с головы до ног он был перепачкан во вражеской крови, на окровавленном мече его висели ошмётки плоти. Он был похож на зловещего демона, наводящего ужас на всех живых.

— Мы победили, — радовался больше других Никола Северянин, — до рассвета осталось совсем немного, а с рассветом солнце ослабит их, мы будем их видеть.

— Мы не протянем до рассвета, — произнёс вдруг Никита и устало зашагал в сторону крепости Змея. Тяжело дыша, он уселся на лавку возле двери и опустил свой меч.

— Что это значит? — подсел к нему встревоженный Николай.

— Нас слишком мало, а их слишком много. А к утру их будет ещё больше, так как многие покусанные ими теперь обратятся в их жалкое отродье.

— Мы одолеем их, Никита, мы выстоим. Ты один убил их больше, чем все мы.

— Но больше я убить не смогу. Они покусали меня.

И воевода показал окровавленную кисть руки.

— Я чувствую, что слабею. Теперь я должен погибнуть или стать одним из них. Но я не хочу отдавать свою судьбу в руки случаю, я сам покончу с этим. Мы ещё встретимся на той стороне. Увидимся на Калиновом Мосту. Сейчас же пора прощаться. Не бойтесь смерти, братцы, смерть — это всего лишь долгий сон, но и он заканчивается пробуждением. Через тысячу лет или сотню тысяч мы проснёмся.

Богатыри стояли вокруг своего воеводы, потупив головы. Теперь их судьба была ясна как никогда. Сегодня их судьбы переплетутся как никогда тесно, сегодня смерть навеки породнит их и сделает братьями. И только Николай Северянин не мог найти в этом утешения.

— Значит, всё кончено? — дрожащим голосом спрашивал он.

— Для меня да, но не для вас, — слабеющим голосом отвечал Никита. — Евпатий не предал нас. Я не верил ему, а он был прав. Есть ещё один богатырь в этом городе, который может вам помочь. Он сидит в остроге. Да, братья, это Змей Горыныч, он один из нас. Евпатий верил ему. Я виноват перед ним, я всегда хотел быть таким, как они, настоящие богатыри. Но они правы, мне среди них не меньше. Никола, к тебе обращаюсь я своим последним приказанием. Ступай и освободи Змея. Ты — друг Евпатия, тебя Змей не тронет. Ты сможешь с ним договориться. Ступай, и прости меня за всё, брат мой.

— И ты прости меня, Никита, — отвечал растроганный Николай

И они крепко пожали друг другу руки. Вместе с Николаем отправились ещё двое добровольцев: всё, что осталось от его сотни. Они очень быстро скрылись в темноте за домами, как будто их и не было.

— Сигват, Дьярви, — воззвал Никита.

— Сигват погиб, он у Одина — спокойно произнёс младший скандинав, находившийся неподалёку.

— Ничего, скоро мы увидимся с ним, — отвечал воевода, — теперь ты, Дьярви, командуешь моим войском. Убейте как можно больше этих тварей, а если получиться, доберитесь до Зиновия, и не вздумайте сами обращаться в их проклятое племя. А мне пора, прощайте.

И Никита, шатаясь, поднялся с лавки. Он взял чародейский клинок и повернул его острием в свою сторону. Все богатыри отвели взгляд, а Дьярви и вовсе отвернулся. Ещё момент, Никита вскрикнул и упал на землю. Клинок пронзил его прямо в сердце и забрал его чародейскую силу. Никита умер мгновенно.

Глава 20 Личины Пафнутия

Никола Северянин старался перемещаться как можно тише. Он рассчитывал незаметно пробраться к дому Фёклы. В душе богатырь молился о том, чтобы она и дети спаслись, чтобы спрятались и не погибли. А уже затем Николай собирался как-нибудь прорваться к острогу и высвободить оттуда Змея. Упыри сейчас попрятались по своим норам и зализывали раны, готовясь ко второй, решающей атаке. Через несколько часов должен был наступить рассвет, примерно где-то в пять или в половине шестого утра. Вурдалаки не заметили крадущихся меж домами богатырей. Николай проклинал себя за то, что оставил Фёклу с детьми одних дома, но он не думал, что всё так серьёзно, полагая, что скоро незваные гости будут изгнаны, и он вернётся обратно. Но всё обернулось совсем иначе. Вот уже показалась изба Фёклы, двери и ставни плотно закрыты, как было велено Николаем. Значит, они всё ещё живы.

— Далеко собрался, богатырь? — раздался позади знакомый противный голос.

— Пафнутий, — удивился Николай и повернулся в ту сторону, откуда доносился голос. Но здесь был виден лишь тёмный переулок и никакого движения в нём.

— Не становись у меня на пути, сукин сын, — произнёс Никола, — в этот раз я сам буду тебя судить.

— Я ждал тебя, — вышел из темноты Пафнутий, — я знал, что ты придёшь сюда. Полагаю, Никита уже мёртв или умирает.

Лицо и одежда колдуна были перепачканы в крови, в руке он держал острый клинок, так же перепачканный в крови. Только чья это была кровь? Пафнутий не сражался вместе с богатырями против упырей, он вообще пропал куда-то на время битвы.

— Опять приносил кого-то в жертву, колдун? — спросил Николай, готовясь к решающему броску на врага.

— Нет, это кровь богатырей, — спокойно отвечал Пафнутий, даже не меняя позы, — дело в том, что колдун Пафнутий уже давно мёртв. Я убил его вскоре после того, как вы бросили его в темницу. Забрать лицо я могу только с убитого моей рукой. И я забрал его лицо, как забираю лица всех, кого убиваю.

— Кто ты такой? — не на шутку встревожился Николай. Пафнутий лишь злобно ухмыльнулся, и лицо его тут же резко начало меняться, как и телосложение, рост и всё остальное. И вот перед богатырями стоял совсем другой человек. Это был купец Зиновий. От Пафнутия у него осталась лишь злобная ухмылка.

— Странно, что вы не заметили, что Пафнутий давно уже провонял. Он бы умер от жажды и голода. Видимо, этого Никита и добивался. Его лицо сильнее, чем лицо куца Зиновия. Пафнутий ведь был всё-таки чародеем. Но и эта маска мне была нужна, чтобы выжить, когда я выпью крови Змея Горыныча. Вы, богатыри, видимо, торопились ему на выручку, но вы опоздали. Теперь Змейгород мой. Я захватил его без армии, без дисциплины, лишь с деньгами старого купца. Да, деньги в наш век стали очень важны в жизни, раньше они не играли такой роли. Я даже не мог так приказывать упырям, как приказывал людям, которые получали от меня деньги. Приказывал Никите и самому Змею. Если бы я выпил кровь Змея в облике Зиновия, я бы погиб. Но оболочка Пафнутия выдержала. Что ж, богатыри, пришло время и вам увидеть мою новую маску.

И вождь вурдалаков снова стал меняться. Богатыри с ужасом наблюдали, как у него вырастают клыки, огромные когти на руках, за спиной появляются кожаные крылья, приросшие к огромным лапам, а затем голова его превратилась в звериную морду, и таких голов стало три. Перед богатырями предстал настоящий Змей Горыныч, только вся чешуя его теперь была красной снизу и чёрной сверху. Николай почувствовал, как от страха ему спирает горло. Вокруг с крыш домов на богатырей начали прыгать новообращённые упыри. Все они были обращены сегодня ночью, а потому жажда крови у них была сильнее, чем у любого опытного упыря, они ничего не чувствовали, кроме этой жажды. Это была страшная картина: вчерашние любящие отцы и матери, простые ремесленники и пахари превратились теперь в настоящих монстров, не знающих ничего, кроме жажды крови. Некоторые богатыри ринулись в атаку на Змея. Но оборотень, он же вождь упырей, оказался чрезвычайно ловок. Он не выпускал огня из своих пастей, но ему хватало гибких извивающихся шей и зубастых пастей, чтобы наносить раны своим врагам. Николай видел страшную смерть своих товарищей и понимал, что его ожидает похожая участь. Теперь он встретился лицом к лицу со своим самым большим страхом. Но в этом была и положительная сторона, теперь богатырю уже нечего было бояться. Николай проткнул одного упыря копьём прямо в сердце и забрался на крышу одного из домов. Отсюда он увидел, что упырей всё же не так уж много, и, если бы не Красный Змей, у богатырей был бы шанс одержать победу. Николай достал свой меч и бросился сверху на врага. Ему не показалось странным, что Змей не парит над землёй, сейчас богатыря заботило совсем другое. Если бы потом у него спросили о том, что произошло, Николай вряд ли смог бы всё рассказать. Сознание покинуло его в этот момент, остались лишь одни инстинкты, которые толкали его в бой, вероятно, навстречу смерти. Возможно, так чувствовал себя и Змей, когда принимал нечеловеческий образ. Николай прыгнул на вождя с крыши и силой рубанул мечом. Одна из голов Змея упала на землю, оборотень свирепо зарычал от боли, а в следующее мгновение богатырь почувствовал острую боль в животе. Он лежал на земле и не мог подняться, кольчуга в области живота окрасилась в красный цвет. Меч упыря ранил его. Как ни отчаянно сопротивлялись богатыри, они всё равно были сломлены, убиты и покусаны. Змей же снова принял облик Пафнутия.

— Будь ты проклят, — превозмогая боль, говорил Николай.

— Я проклят, об этом можешь не беспокоиться. Как и все вы. Теперь твои люди станут моими упырями. Но не ты. Ты не достоин того, чтобы стать одним из нас, и мне противно пить твою кровь. Я просто оставлю тебя здесь. Твоя рана смертельна, но умирать от неё ты можешь очень долго, хоть целые сутки. И прежде, чем ты погибнешь, я дам тебе увидеть, как буду убивать всех, кем ты дорожил.

— Нет, прошу тебя, — взмолился Николай. — Будь милосерден, владыка. Ты же пожалел Евпатия, он доверяет тебя, и он мой хороший друг.

— Ты так и ничего не понял, богатырь, — усмехнулся Пафнутий. А затем Николай услышал страшные крики в доме. Это кричала Фёкла, кричали её дети и кричал сам Никола.

— Остановись! Нет! Не надо!

Но всё было бесполезно. Богатырь пытался подняться на ноги, но другие упыри не давали ему встать. Они подняли его голову и заставили смотреть. И он видел всё. Когда Пафнутий разделался с Фёклой на глазах у детей и принялся за них, Бог сжалился над Николаем, и он лишился чувств. Он впал в беспамятство и пролежал так несколько часов. Когда богатырь очнулся, небо было уже тёмно-синего цвета, звёзд и луны не было видно, наступал рассвет. Кругом лежали мёртвые обезображенные тела, но Николай был ещё жив. Он лежал в луже собственной запёкшейся крови и пытался убедить себя, что всё, что произошло ночью, на самом деле лишь приснилось ему. Всё это было слишком ужасно, чтобы быть правдой. Богатыря оставили здесь умирать, чтобы поиздеваться над ним, для потехи. Пафнутий. От одного этого имени в груди у Николая клокотала ненависть. Он словно не осознавал или не хотел осознавать, что колдун уже мёртв. Только эта ненависть поддерживала ещё жизнь в богатыре. Казалось, только это чувство у него теперь и осталось. Но теперь это чувство приняло гораздо более сильные формы — оно лишало Николай рассудка. Богатырь теперь был уверен, что всё вокруг него не настоящее. Это лишь были образы из его кошмарного сна, от которых он не мог никак избавиться. Трупы были не настоящие, воспоминания не настоящие, и рана его не настоящая.

— Нет, меня не проведёшь, — расхохотался Николай и погрозил пальцем трупу ребёнка, — я знаю, что сплю, только никак не могу проснуться.

Смех его эхом разнёсся по округе. В городе никого не было, город был мёртв, это лишь доказывало, что Николай спит. Богатырь вспомнил про колодец, вспомнил, что почему-то должен добраться туда. Он сделал над собой усилие и смог подняться на ноги.

— Всего лишь сон, что я и говорил. Все мои страхи вдруг явились мне разом, так бывает только в кошмарном сне. Если бы я не спал, смог бы я ходить по земле с такой тяжёлой раной?

На центральной площади все были мертвы. Дьярви, израненный врагами, лежал рядом с мёртвым телом брата старшего брата.

— Здравствуйте, братья, — произнёс Николай, — как-то вы не важно выглядите. Помыться бы вам. О, Никита, и ты здесь. Вижу, ты обрёл бессмертие. Как твоя семья, где дочка-красавица? Не болеют? Ну и слава Богу. А где Семён Гривна, мой старый товарищ? Эх, сколько мы с тобой всего прошли. Как же хорошо жилось в Новгороде, а здесь клопы в постели меня уже с ума свели. Чёрт бы побрал этих клопов, как же я от них устал. Как же я устал! Но где же Евпатий Вятич? Мы же с тобой хотели вместе уплыть. Но тебя здесь нет. Придётся мне уплыть без тебя. Коня мне! Евпатий! Евпатий!

Николай снова почувствовал слабость и упал на землю. Что-то внутри него хотело, чтобы он остался здесь, рядом со своими братьями, но другая сила заставляла его идти дальше, согнувшись и сгорбившись, чтобы зажать свою рану. И Николай поднялся на ноги и побрёл в знакомом ему направлении. Он шёл к колодцу. Да, здесь он сможет выбраться из города и найти Евпатия. Если его не было в городе, значит, он был где-то за пределами его стен. Эта мысль теперь так ясно засела в голову Николая, что он думал, что стоит ему выбраться из Змейгорода и пересечь ров, как Евпатий встретит его. И Никола стал спускаться в колодец. Он был полон решимости и не сомневался, что пролезет в этот узкий проход, но как только он оказался в колодце, то снова почувствовал страшную острую боль, в глазах его потемнело, и он стал падать. Николай пытался цепляться за цепь, но только обдирал себе руки. И вот он погрузился в воду. Теперь богатырь был много легче своего веса и готов был вечно так неподвижно лежать в тёмной густой темноте, но почувствовал, что воздух заканчивается. Дышать было нечем, нужно было всплывать. Никола снова ухватился за цепь и выбрался на поверхность. Он снова почувствовал вес собственного тела. Нужно было выбираться, во что бы то ни стало. Евпатий не знает, что город захватили вурдалаки, он вернётся сюда, ни о чём не подозревая, и погибнет. Этого нельзя допустить. Вот показался тот самый проход, который вёл наружу. Никола сделал невероятное усилие над собой и стянул с себя кольчугу. Теперь стало намного легче. Богатырь пролез в проход до половины. Каждое движение давалось ему с невероятной болью. И всё же Николай полз, превозмогая себя. Из последних сил он подтянулся и свалился в просторную подземную комнату. Именно здесь когда-то хранились сокровища Змея Горыныча. Теперь уже назад пути не было, выбраться из колодца богатырь не смог бы. Силы оставляли его, он чувствовал, как теряет сознание. Но умереть здесь, на половине пути было для него сейчас хуже всего. Дальше проход был шире, но всё равно нужно было ползти, а сил уже не оставалось. С каждым ползком Никола всё сильнее хотел остановиться и отключиться. О чём он думал в тот момент, проползая через темноту со смертельной раной в животе? Трудно сказать, но больше всего он хотел выбраться отсюда, а для этого у него была только одна дорога — вперёд. И Никола Северянин всё ближе подбирался к проходу. Вот он уже выбил часть стены, скрывающую проход, вот он уже оказался во рву. Снова началось кровотечение, казалось, что сил уже ни на что остаётся. Самое противное было в том, что казалось, что вместе с кровью наружу выходят и испражнения.

Никола лежал на спине и смотрел в небо. Теперь оно было уже совсем светлое, наступило утро. Вот теперь можно было и умереть. Никола не помнил, сколько пролежал вот так на спине, глядя в небо, но тут он почувствовал, что у него есть силы на последний рывок. Рывок к чему? Зачем? Он не мог себе ответить. Богатырь знал лишь, что если не будет идти к цели, то непременно погибнет. И Николай принялся поднимать эту невероятно тяжёлую лестницу, от которой у него из живота полезли кишки. Но богатырь заправил их обратно, как заправляют рубаху в штаны, и полез наверх. Он выбрался из этого рва, он выбрался из этого проклятого города. Но что дальше? Никто его не ждал здесь, он был совершенно один. И тут Никола увидел плывущие по реке лодьи. Видение ли это во сне или реальные корабли? Если это видение реально, то не было никаких сомнений, что на кораблях плывёт Евпатий со своими богатырями. Нужно было его остановить. И Николай, согнувшись вдвое, шатаясь, побежал к реке. Но силы вскоре его подвели, и он рухнул на землю. Богатырь мог только ползти, он дополз о самого берега, но корабли продолжали плыть.

— Евпа… — прохрипел он, набирая в грудь воздуха, — Евпатий!

Маленькие птички от страха поднялись из камышей и разлетелись по сторонам. Только эхо отозвалось на крик Николая. Он слышал журчание воды и продолжал хрипло проговаривать имя своего товарища. В глазах его темнело, богатырь чувствовал невероятную, невиданную усталость, ему уже ничего не хотелось, кроме смерти. Но тут он почувствовал, что кто-то поднимает его и куда-то несёт. Это были богатыри. Они пристали к берегу, Евпатий был среди них.

— Что случилось? — спрашивал он, и взгляд его был полон скорби и сочувствия.

— Упыри, — произнёс Никола, отгоняя наступающую мглу, — они захватили город, они напали внезапно. Их впустил Зиновий, хотя на самом деле он Пафнутий, но нас самом деле он Змей. В общем, он вождь упырей.

— Змей в городе?

— Да, после того как Микула рассорился с Никитой и ушёл из города, я увидел, как к нам через колодец пролезли чародеи. Мы схватили Змея Горыныча, а следующей ночью в городе уже появились упыри. Я ждал тебя, Евпатий, я не ушёл с Микулой, решил дождаться тебя. Если бы я ушёл с ним, возможно, всё бы обернулось совсем иначе. Но ты должен жить. Микула ждёт тебя недалеко от Змейгорода, он обещал дождаться тебя, но в городе оставаться не захотел.

Лицо Евпатия наполнилось скорбью. По кусочкам он собирал у себя в голове слова Николая, пытаясь сложить их в целую картину.

— Расскажи мне про Зиновия, — произнёс, наконец, он.

— Он может менять лица как маски. Я никогда не видел ничего подобного. Он вурдалак, но мы не распознали его, он всех провёл. Он убил Пафнутия, он забирает себе лица тех, кого убивает. Он забрал себе лицо Змея.

— Значит, Ратмир уже мёртв, — с печалью заключил Евпатий.

— Возможно, но он забрал у него не человеческое лицо, а лицо трёхголового чудовища. Он сам Дьявол. Уходи отсюда, Евпатий, уводи людей. Этот проклятый город уже не спасти, спасай же себя.

Темнота теперь заполонила всё пространство, и Николай стал слышать странные звуки. Ему казалось, что он плывёт в воде, тело его стало лёгким, журчание успокаивало. Богатырь видел свет, и ему было невероятно хорошо, уже не здесь, а где-то совсем далеко. Боль отступила, появилось ощущение невероятной свободы. Но глаза его были уже пусты и смотрели в никуда. Никола Северянин был мёртв, его сердце не билось, Евпатий закрыл его безжизненные глаза.

— Скоро увидимся, брат, — проговорил богатырь. Сердце его наполнилось ненавистью, он поднял взгляд и увидел впереди неприступные стены города Змея.

Глава 21 Город вампиров

Теперь Змейгород полностью находился во власти вурдалаков. Впервые за всю свою историю со времён смерти своего бога Сервы Адюльтера кровососы взяли город. Гордости их вождя не было предела. Ещё ночью они отступали, и их вождь в облике Зиновия был очень озадачен тем, как ему справиться с остатками богатырей. Решение пришло внезапно, и вурдалак отправился в острог, где находилась Ольга и ещё один, куда более важный пленник — Змей Горыныч. В эту ночь Ратмир не мог заснуть, он слышал крики, доносившиеся с улицы. Если бы в город пробралась лишь горстка упырей, то всё давно уже закончилось бы. Видимо, вурдалаков было слишком много, и богатыри не справлялись с этой внезапной напастью. Ратмир нервно кусал губы и всматривался в небольшое окошко. Его город умирал, терзаемый кровососущими монстрами. Всё, что он так долго создавал, теперь погибало. Симаргл. Коварный бог обещал Ратмиру силу и защиту, он вёл его всё это время, но, как выяснилось, вёл в пропасть. Языческие боги коварны и циничны. Ратмиру говорили об этом. Он помнил, как в Новгороде валили идол Перуна, изваляли его в грязи и кале. Язычники плакали, а потом идол заговорил человеческим голосом. Чёрные чары, которые теперь так хорошо были ведомы Ратмиру, тогда повергли богатырей в ужас. Языческие боги лишь используют людей, как игрушки. Ратмир силился вспомнить христианские молитвы, которые заучивал в монастыре. Змей дремал, и человек теперь ужаснулся тому, что натворил, когда коварный змей владел им. «Это был не я, — говорил себе Ратмир, — я не мог всего этого совершить. Столько крови, столько насилия. О Боже, сумеешь ли ты простить меня, сумеешь ли исцелить от заразы Змея? Но я уже исцелён. Руны на стенах заставляют зверя дремать. Почему же так гадко на душе? Не потому ли, что я уже превратился в Змея, так сросся с ним, что перестал быть собой?». Внезапно засовы заскрипели и на пороге показалась фигура мужчины.

— Ну, здравствуй, Хранитель Тайны, — произнёс внезапный гость.

— Кто ты? — удивился Ратмир, — ты знаешь моё имя?

— Конечно, так же, как и ты знаешь моё. Купец Зиновий. Так меня величали до недавней поры.

— Ложь, — отвечал, прищуриваясь, пленник, — я вижу твою ауру, Многоликий. Ты не купец, ты вообще не человек.

— Узнал меня, я давно ждал этой встречи.

— Что ты сделал с Никитой и с богатырями?

— Они ещё живы, но скоро я разделаюсь с ними.

— Будь ты проклят, ты всё продумал.

— О да, Змей Горыныч, я продумал всё до мелочей. Вы — волшебники ведь любите пренебрегать мелочами, считая себя слишком высокими натурами для этого. А мы, упыри, не боимся быть мелочными, не боимся рутинной работы. Я помогал и тебе и твоим врагам, чтобы вы уничтожили или ослабили друг друга. Я долго не мог придумать, как помогать тебе, не встречаясь с тобой лично. Но ответ пришёл сам собой. Пафнутий. Колдун, взятый в плен богатырями. Он не был упырём, но всё это время служил мне.

— Умно, это ведь Пафнутий, когда мы его схватили, передал мне, что моё золото храниться ещё там, где я его оставил, ты сделал это специально, ты хотел, чтобы я попал в ловушку.

— Верно. А потом он сбежал, когда на твоих людей напали упыри. Ты надеялся, что он мёртв, ведь все в той засаде погибли. Тогда бы все думали, что тебя нет в живых, ты легко бы проник в город и осуществил свой замысел. Богатыри за меня сделали мою работу, мне же осталось лишь прийти и прикончить их всех.

— Будь ты проклят! — бросил ему Ратмир, и почти забытая, звериная ярость стала подниматься внутри него, но затем вырвалась наружу истерическим, полным безумия смехом. — А я уже начинал сомневаться, что ты существуешь. Проклятый демон, который властвует тайно, правит, всегда оставаясь в тени, меняя лица, как маски. Ты провёл всех. Где ты взял столько денег?

— Деньги…. У купца Зиновия их было много. Но деньги — это же такая мелочь по сравнению с моей великой целью. Я принёс людям мир и счастье. Я пришёл, чтобы окончательно положить конец войнам, боли, самой смерти. Весь мир идёт к этой цели, и я лишь его послушное орудие.

— Ты лжец, вурдалак. Ты не знаешь, что такое счастье. То, что счастье для одного, для другого — печаль. То, что для одних мир, для других — война.

— Знать — это не мой удел. Мой удел — вера, слепая вера в то, что мы, упыри, можем сделать всех людей счастливыми. Если бы не эта вера, думаешь, я прожил бы так долго в тени? Мне бы захотелось иметь своё лицо, захотелось бы любить, петь, радоваться. Я бы вышел из тени и непременно погиб бы. Я менял лица, я предавал и прятался, я забыл своё лицо и своё первое имя, я почти забыл уже лицо Сервы Адюльтера — моего бога. Но я всегда помнил одно — все должны стать упырями. Пить кровь, потреблять всё, что даёт мир, получать все возможные удовольствия от жизни. Все должны быть равны, все люди должны быть братьями. И ради этой цели я долго жертвовал своими упырями. Помнишь Талмата и Госту? Сильнейшие вурдалаки. Я обратил их. А Гарольд. Каким он мог стать слугой нашей великой цели. Я приносил их в жертву, я предавал их, и всё ради своей цели. И ради этой великой цели я принесу ещё одну великую жертву. Я убью тебя, Змей Горыныч, я выпью твою кровь без остатка и сам стану Змеем.

— Этого не может быть, — проговорил Ратмир, тщетно пытаясь собраться с мыслями, — Симаргл не позволит.

— Даже Симаргла можно провести, если знать, как. Я живу уже много веков на этом свете. Я знаю, зачем Сорочинский Мастер создал свой клинок, знаю его истинное предназначение. Если я убью тебя этим мечом, я заберу всю твою силу. К сожалению, меч пока ещё у Никиты. Но даже если я выпью немного твоей крови, часть твоей силы перейдёт ко мне. Этого хватит, чтобы уничтожить всех их и завладеть мечом.

Последние слова Зиновий произнёс не своим, но уже знакомым Ратмиру голосом. В одно мгновение лицо его изменилось, плечи увеличились в размере в два раза, купец значительно увеличился в росте, на лице появилась густая рыжая борода. Теперь перед Ратмиром стоял богатырь Гарольд и ухмылялся своей привычной презрительной ухмылкой.

— Ты не сможешь забрать мою силу, — всё ещё не сдавался Ратмир, — кровь оборотней ядовита для упырей. Если ты покусаешь меня, мы погибнем вместе.

— Я не говорил, что покусаю тебя. Будислав, Красибор.

В темницу вошли два упыря. Один из-за густых бровей был больше похож на филина, второй своим видом напоминал хорька. Второй, которого именовали Красибором достал из складки одежды острый кинжал и ударил им по руке чародею. Ратмир почувствовал острую боль, кровь обильно хлынула из раны. Другой, которого именовали Будиславом, поднёс к струящемуся потоку серебряную чашу. Кровь быстро наполнила сосуд, и упырь передал его Гарольду. Вождь вурдалаков достал какой-то флакон и пролил в чашу его содержимое.

— Отлично, — проговорил Гарольд, — теперь твоя кровь очищена. Тот, кто мне мешал, тот мне поможет, то, что должно было меня убить, сделает меня всемогущим.

И с этими словами он прикоснулся к чаше губами и принялся пить. Будислав же принялся заботливо перевязывать рану Ратмиру.

— Зачем ты помогаешь ему? — прорычал Красибор, — он всё равно нам не нужен.

— От того, что он должен умереть не значит, что он должен страдать, — отвечал Будислав. — Почему его смерть должна быть мучительной?

— Ты жалеешь этого мальчишку? Ты размяк как тюря, Будислав.

— Довольно, — властно гаркнул на них Гарольд, — сейчас не время для споров. Змей пока останется жив. Я забрал его силу, но не всю, а только часть. Чтобы получить всю его силу, я должен убить его чародейским мечом, его мечом, а меч пока ещё у Никиты Кожемяки.

— Мы идём в атаку? — спросил Красибор.

— Да, собирайте всех, кого успеете. Но не всех, кто здесь есть. Хватит и немногих. С моей новой силой можно одолеть хоть целую дружину.

С этими словами Гарольд покинул темницу, вслед за ним ушёл и Красибор. Но Будислав задержался. Он как-то странно всматривался в лицо Ратмира, будто пытался в нём что-то разглядеть.

— Твоего отца звали Вышеслав? — спросил вдруг он.

— Да, ты знал его?

— Знал, ты похож на него.

Лицо Будислава расплылось в странной зловещей улыбке. Ратмир не понимал, чему так радуется вурдалак, но не успел он спросить, откуда ему знаком отец Ратмира, как тот исчез за дверью. Дверь закрылась, засов скрипнул, и Ратмир снова остался во тьме, наедине со своими вопросами без ответа. Он старался не впадать в отчаяние и не терять присутствия духа, но всё же одиночество и темнота высасывали из него остатки мужества. Чародей чувствовал своё бессилие, с Никитой Кожемякой он ещё мог бы как-то договориться, но с этими существами договориться было невозможно, они были из другого мира, дикие как звери и коварные, как чародеи — настоящие порождения дьявола. В одиночестве Ратмир взывал к Симарглу, но Страж Времени безмолвствовал, руны на стенах полностью ограждали пленника от связи с миром мёртвых и Лукоморьем, так же, как стены темницы зарывали для него мир живых. И только мысль о Агнии и маленьком сыне грела чародею сердце. Но Ольга была права, сын его будет намного слабее отца, он был лишь на четверть чародей и на три четверти человек. Видимо, на этот раз Ратмир проиграл, уже ничего не могло его спасти.

Вождь упырей снова сменил лицо, став Пафнутием. Он ликовал, мысленно он был уже властителем мира, а Ольга была его женой. Но прежде нужно было ещё много сделать, и вождь упырей направился в бой мимо дома Фёклы. Трое богатырей сами загнали себя в ловушку, уничтожить их было просто. Пафнутий хотел сделать это сам, чтобы испробовать свои новые возможности в теле Змея. Прежде, чем в этом теле он пойдёт в бой против основных сил богатырей, он должен был убедиться, что способен самостоятельно управлять этой силой. Но вождь упырей был разочарован. Он не мог извергать пламя, не мог использовать чары воды и не мог летать. У Змея он забрал лишь трёхглавое тело, которое хорошо служило для устрашения, но им невероятно сложно было управлять. Пафнутий с трудом перенёс ту схватку, но богатыри смогли его ранить, а Никола Северянин даже срубил одну из его голов. После этого вождь начал терять силы и вынужден был принять человеческий облик. Пока упыри в отместку уничтожали вторую семью Николая, вождь пытался собраться с силами, но всё было бесполезно. Пафнутий вдруг отчётливо понял, что в эту ночь он уже больше не сможет сражаться. И он призвал к себе двух своих верных людей.

— Будислав, Красибор, я не смогу больше сегодня вести вас в бой. Но именно сегодня Змейгород должен перейти под нашу власть. Другого шанса у нас не будет. На рассвете многие покусанные обратятся в упырей, и вряд ли они будут нашими друзьями. Поэтому вы должны вести упырей без меня. Уничтожьте богатырей, во что бы вам это ни стало.

— И кто из нас будет главным? — спросил Красибор.

— Не всё ли равно? Вы же не войско, и вам не нужно делать ничего сложного, вы должны просто прийти и убить. Я вскоре наберусь сил и уже в следующую ночь снова стану собой. Но помните, меч Сорочинского Мастера, что сейчас у Никиты Кожемяки, должен достаться мне. Каждый, кто прикоснётся к нему, будет убит.

— Мы поняли тебя, владыка, — произнёс Будислав.

— Тогда ступайте, сделайте, что должны.

И упыри снова пошли в атаку. Пафнутий же остался терпеливо ждать их возвращения. В самый ответственный момент он не мог контролировать их действий, и это очень его беспокоило. Вурдалакам нельзя было доверять, предательство было неотъемлемой частью их существа. Уже много раз в истории могущественные упыри создавали свои армии и добивались больших успехов, но каждый раз их губило предательство своих сородичей. Последним таким царём вурдалаков был царь-Кощей, известный как Кощей Бессмертный. Пожалуй, ему даже Пафнутий уступил бы в силе, но бессмертного Кощея предали сами упыри, и пленили волхвы, когда поняли, что его невозможно убить. Но вот всё закончилось, и вождь упырей отправился на поле боя. Некоторых богатырей Красибор оставил в живых. Он любил мучить пленных, питаясь их кровью по нескольку дней. Пафнутий осторожно перешагивал через тела убитых. Лица их были искажены в гримасах ужаса. Иные уже следующей ночью проснуться упырями. Тело Никиты Кожемяки было далеко, будто он не участвовал в последней схватке с упырями. Богатырь лежал на животе, и Пафнутий не видел его лица. Близился рассвет, звёзды исчезали с синеющего неба, и вождь вурдалаков принялся лихорадочно искать меч Никиты. Он перевернул мёртвое тело воеводы, осмотрел тела, лежащие рядом. Клинка нигде не было. Пафнутий разглядел на руке у Никиты след от укуса. Возможно, уже следующей ночью можно будет спросить у самого воеводы, куда он подевал свой меч в своей последней битве. Но и здесь Пафнутия ждало разочарование, при ближайшем рассмотрении он увидел у Никиты колотую рану в области сердца. Богатырь либо сам проткнул себя своим чародейским мечом, либо попросил кого-то это сделать. Но где же был его меч?

— Красибор, Будислав! — воззвал вождь упырей. На его крик пришёл только Красибор. Лицо его и борода были перепачканы в крови и окрашены в красный цвет.

— Где меч Сорочинского Мастера? — спросил Многоликий.

— Не знаю, владыка, я не брал его.

— А где Будислав?

— Не знаю, он куда-то исчез, видимо, крови богатырей ему показалось мало, и он решил полакомиться кровью местных.

— Это на него не похоже, он не любит убивать. Приведи ко мне пленных.

Красибор выполнил приказ, и вскоре перед Пафнутием предстал Семён Гривна и другие богатыри, которым не посчастливилось выжить и попасть в плен.

— Где меч, что был у Никиты? — спрашивал вождь. Но богатыри молчали.

— Кто поможет найти мне клинок, тот получит свободу, даю слово, — пообещал Пафнутий.

— Я видел, как один упырь забрал что-то у Никиты, — заговорил Семён Гривна.

— Кто это был?

— Я не знаю вас по именам. Но он один из первых шёл в атаку, рядом с ним.

И Семён указал на перепачканного в крови Красибора.

— Будислав. — Проговорил лишь вождь.

— Он предал нас, владыка?

— Да, это он забрал меч.

— Но, это значит, что ты теперь не сможешь убить этим мечом Змея, и мы не получим бессмертия. За что мы жертвовали жизнями? Неужели мы не сможем вернуть всех убитых?

— Мы найдём Будислава! — Яростно прокричал Пафнутий, — он не мог уйти далеко, а сейчас нам пора в укрытие. Восходит Солнце, а я ещё слишком слаб, чтобы защитить нас от его света. Если Будислав не сможет спрятаться, то следующей ночью он уже будет без сил, и мы легко найдём его.

И вскоре Змейгород опустел. Дневной свет осветил вчерашние проделки упырей, и это была воистину ужасная картина. Горы трупов, особенно на центральной площади, забрызганные кровью стены, застывшие в гримасах ужаса лица. Местные жители, которым довелось пережить вчерашнюю ночь, были так напуганы, что не выходили из своих домов. Они не смотрели за хозяйством, не гнали коров на пастбища, птиц не выпускали из сараев, и теперь вся эта домашняя живность кричала во все голоса на весь город. Иные же животные бродили по городу среди мёртвых человеческих тел. Казалось, только домашний скот и птица были свидетелями того, что когда-то в Змейгороде кипела жизнь. Но теперь всё было кончено, теперь городом правили мёртвые.

Глава 22 Красный Змей

Ольга ночевала в остроге. Дубовую лавку ей застелили пуховой периной, но всё это было напрасно: девушка за всю ночь так и не смогла сомкнуть глаз. Всю ночь с улицы доносились крики ужаса и боли. Упыри терзали простых жителей. А где-то далеко, в городской крепости вурдалаки разделывались с семьёй Никиты Кожемяки. Эта мысль настойчиво преследовала Ольгу, и она вновь и вновь представляла, как её младший братик умирает от рук этих монстров.

— Монстров не бывает, — говорила ему как-то Ольга, когда маленький Ваня боялся засыпать, — если они когда-то были, то богатыри уже всех их истребили.

— Но зачем тогда папа снова уехал на войну? — не сдавался мальчик.

— Эта последние монстры, после них никого не останется. И они далеко, они никак не могут оказаться у тебя под кроватью.

— А упыри?

— Упыри никогда не заходят в города, они не нападают на большие поселения людей.

Ольга совсем недавно стала частью семьи Никиты, но его дети уже успели к ней сильно привязаться. И вот теперь они должны были быть замучены жестокими монстрами, теми самыми, которые никогда за всю историю не проникали в города. И Ольга ничем не могла помочь своим близким. Но почему именно здесь, именно с ней случилось невозможное? И что теперь ждёт её впереди? В один миг Ольга лишилась всего, и теперь внутри у неё образовалась пустота, которая всё разрасталась и разрасталась, будто стремилась разорвать ей сердце, разорвать её на части. Девушка молилась, чтобы в этот момент рядом с ней был хоть кто-то, но никого не было, она была совершенно одна, во власти монстра. В какой-то момент она стала думать о том, чтобы покончить с собой, но в темнице у неё совершенно не было никакой возможности для этого. С рассветом ей принесли еду: кувшин молока, кусок хлеба и несколько отварных яиц. Странно, но упыри готовили пищу и не редко питались так же, как простые люди, хоть и не брезговали сырой плотью. Кровь была для них не столько едой, сколько источником силы, поддерживающим их молодость и неуязвимость. Если какой-то упырь смог бы отказаться от человеческой и животной крови, то вскоре начал бы стареть, как простой смертный, раны его стали бы заживать так же быстро, как у простого смертного. А спустя время он умирал, но даже мёртвое тело вурдалака тлело очень медленно, и стоило напитать его кровью, как оно могло вернуться к жизни.

И всё же, вурдалаки могли обходиться без еды и сна по несколько суток. Но, несмотря на это, сегодня днём их вождь устроился спать. Он потерял много сил и до следующей ночи должен был опять стать прежним, чтобы настичь Будислава. Пока же за главного в Змейгороде остался Красибор. Когда-то он так же был чародеем, даже колдуном из клана Змея, теперь, как ему казалось, он стал сильнее, чем был. Но Красибор видел слабость своего вождя и всё больше начинал сомневаться в успехе их предприятия. Почему Будислав предал вождя, ведь он всегда был верен ему? Красибор считал его своим другом и был очень удивлён тем, что его сородич ничего ему не рассказал о своих намерениях. Что-то здесь было не так. Возможно, Будислав почувствовал, что вся их жертва напрасна, что им всё равно не достичь цели и не попасть в Змейгород. На Сорочинской горе, в подчинении Змея ещё оставались чародеи и наёмники. Кто знает, где они находились сейчас и знали ли о том, что происходит в городе? В любом случае, их стоило опасаться. И, возможно, Будислав разглядел эту опасность лучше других. Красибора одолевали сомнения. Закутавшись в балахон, защищающий от солнечных лучей, вурдалак даже выходил на улицу и поднимался на городскую стену. Солнце слепило его, и он почти ничего не видел, и всё же, его слух и его нюх подсказывали ему, что никакой опасности поблизости нет. Здесь пахло только мертвечиной. Но была ещё река, на берегу которой стоял Змейгород. Враг мог подобраться сюда на лодках. Как бы в подтверждение этих слов после полудня Красибор снова поднялся на стену и вдруг почувствовал и даже увидел какое-то движение на реке. Это были корабли, они приближались. Вот от чего так спешно убежал Будислав. Вурдалаки никогда не нападали на города, не следовало и теперь нарушать этого векового запрета. Красибор спустился вниз и принялся будить своих сородичей. Много спутников ему не было нужно, это привлекло бы внимание, достаточно было дюжины упырей. Красибору не пришлось их долго искать и уговаривать. Вурдалаки пошли за ним к потайному ходу и вскоре исчезли из города. Но нашлись и те, кто не поддались на уговоры и поспешили сообщить вождю о предательстве Красибора. Когда вождь поднялся с постели, было уже поздно: изменники покинули город. Но теперь к Змейгороду приближался неизвестный враг. Корабли уже подошли к портовым воротам. Это были торговые ладьи, их было слишком мало. Если ворота им откроют упыри, очевидно, они сбегут и приведут с собой подмогу. Если не впустить, они так же заподозрят неладное.

— Спрячьтесь и ждите меня, — приказал вождь, а сам отправился к воротам.

Гости были похожи на купцов. Впереди них шёл Евпатий, одетый в коричневую кожаную тунику, из всего оружия он имел лишь кинжал на поясе. Другие богатыри и торговцы были одеты так же легко и не были вооружены. Лёгкая добыча. Ворота стали медленно открываться, перед гостями стоял лишь один человек — Пафнутий.

— Милости просим, — проговорил колдун, слегка поклонившись.

— А ты здесь какого чёрта? — спрашивал Евпатий, — где Никита, где Николай, где все?

— Их нет…в городе.

Но богатыри замешкались и не спешили входить в город.

— Вы будете входить или нет? — закричал Пафнутий. Он чувствовал, как нарастает жажда крови у затаившихся упырей, и скоро они потеряют какой-либо самоконтроль. Наконец, богатыри, тревожно оглядываясь по сторонам, вошли вовнутрь. Те, что шли последними, тащили с собой какой-то сундук с товаром. И вот все оказались в городе, ворота со скрипом захлопнулись за их спинами, а по бокам возникли отвратительные рожи закутанных в балахоны упырей. Вурдалаки спрыгивали с крыш, их было больше, чем гостей, они окружали, богатыри попали в засаду.

— Так, значит, это правда, — проговорил Евпатий, — город захвачен упырями.

В следующее мгновение богатыри открыли свой сундук, там оказались мечи и луки со стрелами. В мгновение ока они вооружились, под туниками обнаружились кольчуги. Первый же упырь, что решил наброситься на Евпатия, лишился головы от удара его меча. Но тот без головы стал кидаться во все стороны, будто нападал, будто ещё был жив, когти его впились в лицо Евпатию. Богатырь вскрикнул и почувствовал страшную боль, его товарищи разрубили упыря на куски. Лицо Евпатия было перепачкано в крови. Вурдалаки ринулись в атаку, но они были слабы, почти ничего не видели от Солнца, как слепые котята натыкались на вражеские клинки и в один миг погибали. Богатыри погибали, но побеждали. Вождь вурдалаков сражался в облике Пафнутия, он уже набрался сил за ночь, но пока экономил их. Когда вурдалаков осталось совсем мало, часть богатырей снова открыли портовые ворота. Теперь там стояло целое войско богатырей, во главе которого стоял Микула Селянинович. Богатыри вылезали из трюмов кораблей, приплывали на новых кораблях. Пафнутий разрубил набросившегося на него богатыря и бросился бежать. Он должен был разбудить всех своих упырей, все свои силы бросить в атаку. Вскоре с горсткой упырей перед портовыми воротами было покончено. Евпатий перевязывал свою тяжёлую рану.

— Как ты? — спросил его Микула.

— Этот сукин сын хотел выколоть мне глаза. Наполовину это ему удалось.

И действительно, левый глаз у Евпатия теперь был закрыт, из него текла кровавя слеза, другой глаз ещё видел, но бровь над ним так же была разорвана и кровоточила. Понадобилось время, чтобы перевязать больной глаз и остановить кровь.

— Ты сможешь сражаться? — спросил Микула.

— Ты спрашиваешь, смогу ли я погибнуть с достоинством? Думаю, смогу. Не самая лучшая смерть, конечно, но, в конце концов, какая разница.

— Я послал гонца в Новгород, — отвечал Микула, — скоро сюда прибудет подмога. Но мы должны сделать, всё что в наших силах.

— Ты уже говорил, Микула. Я ничего не имею против того, чтобы сдохнуть сегодня здесь. В конце концов, мы умрём, пытаясь сдержать порождения Сатаны, на том свете нам это, думаю, зачтётся.

— Тогда хватит зализывать свои раны, пойдём, сразимся на последок.

И они снова пошли в атаку, только теперь куда большим числом. И всё же, их было меньше, чем во власти Никиты Кожемяки, а упырей теперь было больше, чем тогда. Весть о врагах в городе быстро разлеталась по Змейгороду. Упыри стали вылезать из своих нор, щурясь от солнца. Ольга слышала, как упыри, что должны были охранять её в темнице, бросились бежать. Она поняла, что готовиться битва. Для неё это был шанс сбежать. Ольга с силой толкнула дверь и к собственному удивлению обнаружила, что дверь открыта. Вурдалаки даже не стали утруждать себя и закрывать засовы. Они не боялись, что пленница сбежит. Ольга не верила своему счастью, но, когда она взглянула в окно, её снова постигло разочарование. Упыри были совсем рядом, их было слишком много. Возможно, они плохо видели на солнце, но их нюх не изменял им, и Ольга не смогла бы пройти мимо них не замеченной. Решение пришло к ней внезапно и как-то само собой. Девушка нашла связку ключей на столе и принялась открывать двери темниц в остроге. В одной из таких темниц на цепи сидел изнеможенный пленник. Было видно, что с ним обращались гораздо хуже, чем с пленницей, даже если не учитывать, что он был прикован цепями к стене, не мог прилечь или сесть, мог только повиснуть на своих цепях. На руке у него была пропитанная кровью повязка, не были посуды для еды или для воды, солома на полу воняла мочой.

— Это ты? — поднял голову Ратмир и печально натянуто улыбнулся.

— Мой отец мёртв, — проговорила Ольга, крепко сжав губы, чтобы не заплакать, — мои родные погибли. Поможешь мне сбежать из этого проклятого места и отомстить упырям?

— Конечно, если освободишь меня от цепей.

— Отомсти им всем, убей и всех, — гневно проговорила девушка.

— Вряд ли я сейчас на это способен. Я должен буду принять образ Змея, но я очень слаб, и я потерял свой меч.

— Прошу тебя, сделай это ради меня…. Ради своей семьи.

— Хорошо, думаю, попробовать стоит. Давай же, сними с меня эти проклятые цепи.

Недолго подбирая ключи, Ольга освободила его от оков. Ратмир упал на колени, он совсем обессилел. Было очевидно, что в эту ночь он так же не спал. Ольга встала на колени рядом с ним, она прикоснулась к его лицу.

— Пожалуйста, прошу тебя, — взмолилась она. Глаза её были полны страха и надежды. Ратмир снова улыбнулся своей печальной улыбкой, которой улыбаются люди, пережившие великие скорби, которые всегда должны делать над собой усилие, чтобы заставить себя улыбнуться. Опираясь на Ольгу, чародей стал подниматься на ноги. Он нуждался в её помощи ещё больше, чем она в его. И всё же Ратмир был полон решимости дать бой врагу. В коридоре он взглянул на стену и снова улыбнулся. Никита не знал, что значит его амулет чем тот служит, а потому просто повесил его рядом на гвоздь, как игрушку. Ратмир потянулся к нему, слово утопающий, хватающийся за соломинку. Когда амулет оказался у него на шее, Ольга невольно отшатнулась, почувствовав поднимающуюся в Змее силу. Ратмир снова чувствовал ярость, но видел всё не как во сне. Он не спал, он всё осознавал. Впервые змеиная ярость его была холодной. Глаза Ратмира позеленели, как и спина, покрывшаяся чешуёй. Он был красив и уже не пах мертвечиной, как в прежние времена.

В это время богатыри уже дошли до центральной площади. До сей поры упыри разбегались от них или, пытаясь нападать, погибали. Но теперь они перестали отступать и остановились. Здесь были почти всех их силы, пополнившиеся из числа местных жителей и некоторых богатырей. С болью в сердце богатыри обнаружили своих бывших братьев в одном ряду с упырями, в их числе был и скандинав Сигват. Впереди всех с мечом стоял колдун Пафнутий.

— Нас больше, чем вас, — произнёс он, — вы проиграете, и вы знали это, так зачем же вы пришли сюда?

— Тебе не понять, вурдалак, — произнёс Микула Селянинович, сжимая в руке острое копьё, — богатыри к бою!

И вот два войска двинулись друг на друга. Теперь богатыри и упыри сражались при свете солнца. У людей было преимущество, пользуясь слепотой своих врагов, они принялись окружать вурдалаков. Богатыри сражались как в последний раз, даже Евпатий, слепой на один глаз, не давал врагам подобраться к себе и лично насадил на копьё упыря. Микула же раскидывал вурдалак как медведь гончих собак, рубил и колол, и всё старался пробраться к Сигвату. Богатырь предал свою веру и стал упырём, предатель не должен был жить. Сигват словно почувствовал, что богатырский старшина пытается подобраться к нему и обернулся как раз в тот момент, когда копьё уже устремилось ему в бок. Бывший богатырь был перепачкан крови, кольчуга на нём была изорвана, но ещё защищала его тело. В руке у Сигтвата было только копьё, он сражался без щита. Он с лёгкостью ушёл от удара Микулы и атаковал в ответ, но промахнулся. Упырь плохо видел, он был почти слеп. Богатырь нанёс удар и пробил грудь вурдалака. Сигват повалился на землю, корчась от боли. И тут все услышали свирепый звериный рык. Пафнутий снова принимал облик Змея. Красный Змей с чёрным пузом рычал во все три свои звериные пасти. Богатыри оторопели и ужаснулись. Сигват поднялся на ноги, рана его была не смертельна. Микула снова атаковал его, вслед за ним, презрев свой страх, в атаку ринулись и другие витязи. Сигват разил копьём с невиданной скоростью, но попадал каждый раз по щиту. Красный Змей сбил своим хвостом сразу пятерых богатырей и одному из них вцепился зубами в глотку. Евпатию вдруг сделалось дурно, и он с трудом удержался на ногах. Упыри не преминули этим воспользоваться и набросились на него. Вятич выронил копьё и упал на землю. В руках у него остался только щит. Евпатий закрыл свою голову и руки, чтобы враг не смог его покусать. Разъярённый вурдалак уселся на нём и изо всех сил стал тянуть на себя щит. Богатырь ничего не видел и из последних сил удерживал щит в руках, понимая, что он — последняя преграда, отделяющая его от острых звериных клыков вурдалака. Но тут Евпатий вдруг почувствовал облегчение, упырь куда-то исчез. Богатырь оглянулся своим единственным глазом и увидел стоящего прямо над ним огромного трёхглавого Серебристого Змея. В одной из своих пастей тот держал шею умирающего упыря, в следующее мгновение он откусил врагу голову.

— Ты живой? — удивился Евпатий, один из зелёных глаз устремился на него и заставил богатыря ужаснуться. Вятич постарался отползти как можно дальше, пока оборотень, одержимый жаждой убийства, не направил бы свой гнев на него. Серебристая грудь Змея надулась, из ноздрей повалило пламя, которое тут же охватило вурдалаков. Микула к этому времени уже несколько раз ранил Сигвата, но тот всё равно оставался жив. После очередной атаки упырь вдруг подпрыгнул так высоко, что тут же исчез из поля зрения и оказался позади богатыря. Микула оглядывался по сторонам, ища его взглядом и даже не догадываясь, что жить ему осталось лишь пару мгновений. Но тут он послышал позади себя какое-то движение и обернулся. Позади него Серебристый Змей с зелёной спиной выгрызал внутренности из Сигвата-вурдалака. Микула повернулся в другую сторону и увидел надвигающегося на него Красного Змея. Богатырь едва успел отбежать в сторону, как Змей оказался на том месте, где он только что стоял.

— Ты не можешь летать, — проговорила или точнее прорычала одна из пастей Красного Змея, — для этого нужен меч.

Зелёный Змей ничего не сказал, он был слишком зол для разговоров. Все три его пасти разом испустили пламя, Красный Змей опустил головы, чтобы защитить свои глаза и почувствовал, как плавиться его чешуя. А в следующее мгновение во все три его шеи вцепились три свирепых пасти Зелёного Змея. Враг прижимал Красного Змея к земле, и тот с трудом сопротивлялся этому. Евпатий уже не сражался, он с любопытством наблюдал за происходящим одним своим глазом. Красный Змей смог вырвать одну из своих шей из пасти врага и в свою очередь вцепиться в шею ему. Оборотни сопровождали свою схватку страшным рычанием. Богатырям и вурдалаком пришлось расступиться, чтобы освободить чудовищам место для схватки. И тут все увидели у Зелёного Змея кровь. Возможно, у Красного Змея тоже было кровотечение, но красная чешуя хорошо скрывала это. Наконец два Змея повалились на землю и покатились по ней клубком. Богатыри и вурдалаки едва успели расступиться. Когда клубок остановился, Красный Змей сидел сверху, прижимая Зелёного Змея к земле. Но тут все увидели, что в одной из своих лап Зелёный Змей держит копьё, которое пронзает Красного Змея. Три мощных струи пламени устремились в пасти Красному Змею, и тот заревел от страшной боли. Зелёный Змей отбросил его от себя в сторону и взял у мёртвого богатыря меч. Не успел Красный Змей опомниться, как сталь резанула одну из его шей, и та упала на землю. Обрубленная шея лихорадочно задёргалась, брызжа кровью. Две другие шеи так же безумно быстро извивались, пытаясь ухватиться зубами хоть за что-то, но вот и вторая голова слетела, как и первая. Из последних сил Красный Змей зарычал на весь город, но тут последняя пасть его слетела с шеи, и крик превратился в какой-то непонятный трубный вой, смешанный с хриплым журчанием. В следующее мгновение вместо Красного Змея все увидели обессилившего вождя вурдалаков, его лица менялись с невероятной скоростью. Он становился то Пафнутием, то Зиновием, то Гарольдом, то мусульманским воином, то прекрасной девушкой, то дряхлым стариком или даже ребёнком. Вурдалак становился всеми, кого он когда-либо убивал. Все эти маски, за которыми он скрывался много веков, избегая смерти, теперь ему не помогли.

— За этими масками ты мог бы скрываться вечно, — прорычала одна из голов Зелёного Змея, — никто бы не смог тебя найти, если бы не твоя «великая» цель.

— Ты не победил, — произнесло существо, с бешеной скоростью меняющее лица, — я буду отмщён, останется ещё 11 верховных жрецов, они не слабее меня, и они разделаются с тобой. История неумолима, кто был ничем, тот станет всем.

Но в следующее мгновение меч снёс с плеч говорящую голову. Какое-то время она ещё меняла лица, а потом это, наконец, прекратилось. Все увидели, наконец, настоящее лицо безликого упыря, которое было лишь человеческим черепом с живыми глазами. Увидев смерть своего вождя, упыри бросились врассыпную. Но теперь ничто не могло их спасти, богатыри и Змей Горыныч настигали их повсюду и продолжали истреблять до самого вечера, пока не был пойман и уничтожен последний вурдалак. Упырям отрубали головы и закапывали их отдельно от тела.

— Не могу поверить, — радовался как ребёнок Микула, — мы выжили, мы победили.

— Тебе-то легко говорить, — мрачно отозвался Евпатий, — а мне-то как жить теперь с таким глазом? Я рассчитывал умереть.

— Прекрати, — обнимал его Микула, — ты ещё всех нас переживёшь.

Глава 23 Мир

Лето подходило к концу. Миновал уже день Перуна, а, значит, вся нечисть теперь вернулась в воду, покинув на время этот мир. Погода стала пасмурной, свинцовые тучи нависали над городом. В Змейгороде было невероятно тихо. Те, кто выжили, ещё никак не могли оправиться от пережитого ужаса. В город прибыли все оставшиеся на Сорочинской горе чародеи, появился волхв Доброслав — верный советник Ратмира, жена воеводы — Агния с сыном Айратом на руках. Мёртвые были похоронены, улицы очищены. Богатыри не спешили уходить из города, они помогали наводить порядок и готовились к отбытию. Ольга готовилась отбыть с ними. Понемногу она стала приходить в себя. Теперь девушка совсем по-другому смотрела на Змея Горыныча. Благодаря нему закончился весь этот ужас и навсегда исчезли те, кто его устроили. Да, он был ужасным монстром, но всё же он был не лишён благородства. Он был злом, но только он мог остановить и победить ещё большее зло. Ольга стала понимать его сущность, всю его миссию и уже начинала восхищаться им. Особенно в тот день, когда она увидела смерть вождя упырей. В тот вечер она упала в постель и прорыдала несколько часов. Ещё совсем недавно Ольга обрела отца, которого ждала так долго, чтобы теперь снова его потерять. Но Ратмир отомстил за него, он восстановил справедливость, и теперь её непреодолимо влекло к нему. И вот теперь, готовясь к отъезду, она думала, что меньше всего хочет оставлять Змейгород. И однажды Ольга рассказал об этом Ратмиру.

— Мне некуда идти, — говорила она, — и я боюсь отсюда уходить. После того, что я видела, Змейгород теперь мне кажется самым безопасным местом на Земле.

— Возможно, так и есть, — отвечал ей Ратмир, — упыри нарушили вековой запрет, теперь они могут нападать на города. Где-то по земле бродят ещё 11 монстров, под стать убитому вождю. Но здесь не безопасно. Я утратил свой меч, он давал мне власть над молнией и позволял летать. Я стал слабее, чем был. Но всё же я смогу убить вождё поколения упырей и непременно должен уничтожить остальных. Они буду искать меня, чтобы отомстить, и чтобы выжить.

— Может ты и прав, — отвечала Ольга, пряча взгляд, чтобы не смотреть ему в глаза, — но нигде я не буду чувствовать себя так безопасно, как рядом с тобой.

— Так и оставайся со мной, — отвечал ей Ратмир.

— Как я могу? Я же дочь Никиты Кожемяки. Колдуны и чародеи не примут меня.

— Примут, если ты станешь моей женой. Не бойся, это ни к чему тебя не будет обязываться. Вряд ли я смогу когда-либо ещё полюбить, дважды я уже любил, и оба раза всё заканчивалось большой бедой. У меня есть ребёнок, и я люблю его, а полюбить женщину я едва ли смогу. Ты будешь жить отдельно, и, если захочешь, всегда вольна будешь уйти. Я никогда не прикоснусь к тебе, если ты этого не захочешь.

— А если захочу? — посмотрела ему в глаза Ольга, и взгляд её был полон нежности, которую прежде мало кто у неё видел. Она прикоснулась к лицу Ратмира, он отвёл лицо.

— Оставайся, а там посмотрим, — проговорил он, уходя из комнаты.

И Ольга осталась, став его второй женой. Вскоре после этого богатыри и чародеи сели, наконец, за столы переговоров. Обе стороны слишком долго откладывали переговоры, но откладывать было больше нельзя. Первым говорил Ратмир, и все повторяли сорвавшееся с его уст слово «мир». Доброслав огласил условия мира:

— Официально Змейгород остаётся Змеиной заставой, здесь смогут проживать богатыри, но не очень много. Мы будем защищать границы новгородской и русской земли от упырей. Но посадником и воеводой Змейгорода навечно объявляется Ратмир Вышеславич. Так же Ратмир получает звание князя, что значит, что свой титул и привилегии он сможет передавать по наследству.

— Князь на это не пойдёт, — возражал Микула Селянинович.

— Пойдёт, — возразил Ратмир и щёлкнул пальцами. По его сигналу в палату занесли большой сундук, полный сокровищ.

— Отвезёте это князю, — произнёс воевода, — как дань моего уважения и подтверждение моей преданности Новгороду.

— И ещё кое-что, — добавил Доброслав, — во время сбора дани князь с дружиной объезжает все заставы и останавливается там на погост, пока его люди собирают дань из окрестных сёл. В Змейгороде он этого делать не будет. Мы сами будет отвозить ему дань с этих земель на любой погост, на какой он велит.

— Слишком много просите, — возражал одноглазый Евпатий, — князь не согласиться.

— Думаю, Вольга сможет его уговорить, — возражал ему Ратмир, — ведь он и сам когда-то был оборотнем, он не понаслышке знает о том, как опасны могут быть вурдалаки.

— Мы попробуем, — отвечал Микула, — а теперь давайте поговорим о том, что нам сказать в Новгороде про Никиту? Что он предал нас, предал богатырей и князя?

— А что сейчас говорят в Новгороде? — спросил Ратмир.

— Разное болтают, — отвечал Евпатий, — в основном ерунду всякую про то, как вы с Никитой заключили мир и пропахали межу, поделившую ваши владения.

— Пусть все так и считают, что у нас мир. Пусть думают, что Никита получил плату и вернулся домой.

— Он заставлял Пафнутия приносить людей в жертву Перуну, — неистовствовал Микула, — вступил в сговор с упырём, пошёл против княжеской власти.

— С него уже не спросишь, он мёртв. А благодаря нему мы уничтожили одного из 12-ти сильнейших упырей в мире. Когда-нибудь я истреблю и остальных.

— Хорошо, пусть будет так, — согласился Микула, и протянул свою огромную руку для рукопожатия. Ратмир ответил ему. Так был заключён великий тайный союз между богатырями и чародеями. Древние враги примирились против врага ещё более древнего и страшного.

Вскоре богатыри покинули Змейгород, но не все. Остались раненные, которые были пленены и измучены Красибором, вместе с ними был и одноглазый Евпатий. В день гибели вурдалаков несчастных нашли изнеможёнными и едва живыми. Среди них был и Семён Гривна, уже ни раз доказывающий свою невероятную живучесть. Упыри кормили и поили своих пленных, но время от времени делали на их телах надрезы, чтобы добывать оттуда кровь. Были и раненные из отряда Микулы Селяниновича, которые не смогли отбыть. Князь, поддавшись уговорам Вольги, удовлетворил все условия договора со Змейгородом, но прислал две сотни богатырей на заставу. Со временем город становился всё богаче и могущественней. Им правил триумвират, состоявший из Евпатия, Доброслава и Ратмира. Доброслав, представлявший волхвов, примирял между собой колдунов и богатырей. Змейгород стал единственной заставой, которая была создана для борьбы с вурдалаками, единственным местом, в котором колдуны, волхвы и богатыри действовали заодно. Ратмир создал союз, который прежде считался невозможным, это делало вождя счастливым. Человеческое начало в нём заключило союз со змеиным, и всем хотелось верить, что этот союз не порушится никогда.