Знаем ли мы все о классиках мировой литературы?

Между строк классики Вместо предисловия

«Классика? А почему её надо читать? Почему надо употреблять продукт, у которого явно закончился срок годности?» – вопрошают некоторые современники. И порой сомневаешься – может, и вправду незачем…

Конечно, классика просачивается к нам сквозь любые фильтры: даже те, кто не читал «Горе от ума», легко ввернут в разговор «Свежо предание, а верится с трудом», «Служить бы рад, прислуживаться тошно», «Счастливые часов не наблюдают» и другие присказки, на которые разлетелась единственная грибоедовская пьеса (а насчитывают таких цитат более 60, причём живут они в народной речи уже третье столетие!).

Но так везёт далеко не всем. Большинству книг всё же нужен свой Вергилий, свой проводник читательскому сердцу. А если попадётся вместо Вергилия строгая «училка литературы», то так и остаётся классика то ли табакеркой из сказки Одоевского, то ли ящиком Пандоры: стоит себе «чёрный ящик» и что-то символизирует, а стоит ли в него лезть и что там может быть внутри – непонятно.

Возможно, и впрямь насильно мил не будешь, помогут ли ухищрения педагогов заставить нынешних комикстинов полюбить Толстого и Достоевского?

Полюбить – не знаю, вот понять – да, а возможно даже – почувствовать их героев.

…В школе я любила только Лермонтова и Грибоедова – мне нравился их слог, мне были понятны переживания их героев.

Прошли годы – и жизнь начала сталкивать меня лоб в лоб с персонажами Достоевского – то с бледными Раскольниковыми, считающим, что он «право имеет», поскольку он выше других, то с подленькими Смердяковыми, а уж банальных Лужиных и вовсе было хоть отбавляй.

В школе же вместо того, чтобы открыть классику, соотнести со своим опытом и, возможно, найти своё собственное прочтение, мы лишь «проходим» её… Или, скорее, она проходит мимо нас (как же удивительно многозначен русский язык!).

…Помню, моя подруга спросила учителя: почему Анна Каренина обожала сына, рождённого от нелюбимого мужчины, и была абсолютно равнодушна к дочери от Вронского? «Это не главное в романе», – последовал сухой ответ. Традиционной школе чужда мысль о том, что «главное» у каждого своё и каждый литературный образ читатель строит вместе с автором (и трудно даже сказать, чья роль главнее).

Данко и Павел Корчагин – кто они, пассионарии или безумцы, святые или фанатики?

Смешон или трагичен Онегин?

А Хлестаков – кто он, трикстер, хрестоматийный дурачок или поэт, каким показал его Андрей Миронов?

У каждого талантливого читателя, как и у актёра, – свой Хлестаков, свой Раскольников, свой Гамлет. Но если талантливым актёром надо скорее родиться, то читателем можно стать.

В школе нас не учили смотреть на героев по-разному – напротив, превращали самые многозначные образы в плоские клише.

Нас не учили сопричастности к акту творения. А ведь чтение – это всегда со-творчество, со-чувствие, со-переживание, и если и может развиться душа в человеке, то именно таким образом. Душу не разбудят готовые концепции, выданные в качестве фастфуда даже самым талантливым учителем.

Возможно, вам повезёт, и с возрастом вы сами откроете многозначность и глубину книг, казавшихся такими чужими и плоскими в школьные годы: таких счастливчиков немало. И надеюсь, благодаря этой книге будет ещё больше.

Я лично знаю многих людей, «переоткрывших» классику самостоятельно – и с изумлением открывших для себя вместо заученных цитат манящий мир блистательной мысли, яркого юмора и вкусного русского слова…

Главное – не упустить те книги, которые жизненно важно прочесть в детстве, – вряд ли кто-то из нас захочет в зрелом возрасте перечитать Майн Рида или Жюля Верна… Кстати – точно так же губительна попытка форсировать интерес к чтению, чем, увы, злоупотребляет современная школьная программа. Спору нет, практически любой школьник поймёт стихи Пушкина и Лермонтова – но вот уже на пьесах Чехова он легко может споткнуться. Что уж говорить о Достоевском или Толстом, которых далеко не всегда понимали даже взрослые их современники?

Конечно, классики – потому и классики, что в их книгах много «этажей»: что-то «резонирует» с тобой в юности, а понимание другого приходит с возрастом… И всё же, как мне кажется, упору на количество стоит предпочесть качественное чтение. Вот «Онегин» или «Герой нашего времени»: мы пролетаем их, как на скоростном экспрессе, а сколько остаётся непонятым, незамеченным (не каждому же выпадет знакомство с комментариями Бонди или Лотмана!). А ведь Печорин – это не только «лишний человек», но и глубоко национальный характер, значение которого так и не понято должным образом, это и мелодика стиля, и огромный пласт российской истории XIX столетия. К тому же мотивы одиночества, отверженности, особенности понятны любому ребёнку: за это бы и ухватиться, и раскрыть эти книги до конца!

Но учебное расписание неумолимо: три часа на одно, пара уроков на другое. А ведь американские школьники по нескольку месяцев изучают «Моби Дика» или «Над пропастью во ржи»! Иногда понять одну-единственную книгу намного важнее, чем «пройти» целый десяток…

Главное в обучении – не запомнить цвет ленточек, которыми перевязывал пачки денег Фёдор Павлович Карамазов, и не докопаться до отчества Татьяны Лариной – а помочь ребёнку сформировать свой взгляд, свое видение. И не бояться, если позиция читателя не совпадёт с авторской, что тоже бывает сплошь и рядом. Не стоит вслед за Толстым бросать в лицо Наташе Ростовой презрительное «Обабилась!», найдя её счастливой в замужестве и материнстве, – и вряд ли Лев Николаевич должен быть здесь непререкаемым авторитетом.

…И тут мы подходим к ещё одной, невероятно важной проблеме: несовпадение творца и творения, личности творца с неизбежными «особенностями» и духа его произведений. Помните мучения пушкинского Сальери, открывшего, что создатель Ватикана мог-таки быть убийцей?

…«И гений, парадоксов друг» – гений и впрямь может быть другом парадоксов своей биографии…

Как только писателя причисляют к сонму классиков – происходит небожественное чудо: живого человека заменяет икона в виде портрета в кабинете литературы, а всё, что не укладывается в канон, как будто стирается ластиком из его биографии. А не укладывается не так уж мало.

Вот тот же Пушкин. «Солнце русской поэзии» в жизни был сердцеедом, разрушившим множество женских судеб, а в личной переписке – порой и пошляком. Можно умиляться светлым отрывкам из недавно введенного в школьную программу «Лета Господня» Ивана Шмелёва – но как забыть о том, что одновременно с этой книгой он писал пламенные оды в поддержку Гитлера?

Порой, изучая жизнь того или иного классика, приходишь в изумление и начинаешь вопрошать: как человек с такими низменными наклонностями мог написать стихи, полные неземной мудрости и красоты? Разве могла легендарная в своей пошлости строчка в пушкинском дневнике об Анне Керн и «Я помню чудное мгновенье» выйти из-под одного пера? А с другой стороны: может ли не имеющий сомнений, не допускающий ошибок, не знающий душевной боли Господин Совершенство написать ЖИВУЮ книгу, резонирующую с нашими сомнениями, метаниями и болью? Не родственны ли муки творчества и муки борьбы добра и зла внутри самого автора?

В школе обходят эти трудности, предлагая детям удобный миф, «хрестоматийный глянец» вместо живого человека – возможно, это вынужденный, необходимый обман, но может ли вообще обучение основываться на обмане?

Порой кажется скорее обратное: нет лучшего способа спровоцировать подростков вчитаться в классику, чем раскрыть перед ними всю корзину с грязным бельём, выставив Гоголя некрофилом, Достоевского и Булгакова – наркоманами, Толстого – сексуальным маньяком… А потом – просто запретить всю классику – запретный плод ведь сладок.

Надеюсь, я сумела пройти между Сциллой и Харибдой, не поддавшись ни одной из этих крайности. Да, здесь есть немало не слишком глянцевых подробностей из биографий русских классиков – вполне достаточно для того, чтобы стряхнуть с их тел гранитно-чугунную шинель официозной иконы. Тот же Пушкин был хорошим другом. Не слишком симпатичный в быту Гоголь может тронуть своим глубоким и искренним интересом к духовным вопросам. Снимите маску циника с Лермонтова – и обнаружите искреннего, отважного и бесконечно одинокого человека.

Когда писатели становятся гораздо более живыми, чем на страницах учебников, то и их позитивные качества обретают большую ценность.

Эта книга, раскрывающая не слишком известные страницы жизни многих классиков, – прямой путь к открытиям. Открывая книги, мы открываем и их создателей. А вместе с ними – время, эпоху, а в конечном итоге – и самих себя. «Лев Толстой, как зеркало русской революции»… В одном Ленин не так уж и не прав, ибо русская литература – действительно зеркало. В котором мы видим отражение мечущейся, бунтующей, беспощадной в своей тоске русской души, уже которое столетие вопрошающей: «Кто виноват?» и «Что делать?».

Вот она, настоящая магия литературы – не пассивное заглатывание страниц, не зубрёжка, не копание в цитатах! Здравствуй, Борхес с «Садом расходящихся тропок», на перекрёстке которых возможны любые встречи, а любой герой неизменно оказывается зеркалом, отражающим какую-то часть тебя самого…

Жаль, что по этому саду так мало хороших путеводителей, которые будят фантазию и желание сотворчества. Такие книги есть, только появляются они крайне редко. У прошлого поколения была «Родная речь» Вайля и Гениса.

Надеюсь, и эта книга послужит той же цели, и русская классика приобретёт для вас новое, неожиданное «послевкусие» (как модно сегодня писать в околокнижных блогах). С перчинкой ли оно будет, с цитрусовыми привкусами или с изюминкой – уже не важно. Важен интерес и желание попробовать ещё.

А такое желание появится непременно.