Знак Кота

11

Сколько себя помню, я слышал рассказы о Безысходной пустоши: о раскаленной равнине, недоступной для всего живого, кроме крысиных стай. Они, казалось, приспособились к отсутствию любой воды, кроме водорослевых прудов, отравленных минеральными солями настолько, чтобы убить странника с первого глотка.

Даже самые отчаянные разбойники не осмеливались туда заходить, и, случалось, загнанные на край пустоши бандиты без малейшей надежды на спасение поворачивались к преследователям, предпочитая известную им смерть другой, более страшной, чем от меча или копья. Торговцы делали большой крюк к югу или северу, только чтобы избежать этой смертельной ловушки.

Сейчас мы с Мурри шли по самому краю этой зловещей пустыни. Путешествие было небыстрым, из-за острых камней под ногами, замедлявших нас. Я растягивал наши припасы, как только мог. Мурри сможет пережить меня, поскольку эти большие хищники лучше, чем люди, приспособлены к тому, чтобы долгое время обходиться без пищи. Но все же со временем у нас обоих кончатся силы, если мы до той поры не найдем какой-нибудь источник пищи и воды.

Мешок Мурри мы опустошили первым, хотя кот был достаточно умен, чтобы не радоваться этой утрате, понимая, насколько для нас ценны каждая водорослевая лепешка, каждый клочок крысиного мяса, которые мы с каждым днем делили на все меньшие и меньшие порции.

Я начал утрачивать свою уверенность в нем как в проводнике. В конце концов, хотя кошки и бродили далеко от островов, занятых их семьями, но я не видел впереди ни намека на возвышенность, никакого отклонения от бескрайней плоскости равнины. Мы шли ночами. И всегда Мурри казался уверенным в направлении. Выжженная белая равнина вокруг нас была цветом и твердостью подобна кости, и, хотя мы не видели вокруг ночного мерцания песка, нас сопровождало призрачное свечение этой каменистой земли.

Прошло уже пять дней с тех пор, как мы покинули наш остров, когда нам открылся обнадеживающий излом в линии горизонта. Через час после того, как мы пустились в путь на пятую ночь, мы нашли следы тех, кто отважился пройти этой же дорогой прежде нас. Кости людей и животных, со следами зубов на них, были разбросаны вокруг. Три фургона до сих пор стояли с запряженными в них обглоданными тушами яксов. Какой-то торговый караван нашел здесь свой конец. Я шел между мертвыми, не в силах различить, где чьи останки, настолько они были изгрызены.

Без особой надежды я стал вытаскивать из фургонов открытые мешки. Они были почти что разодраны в клочья. Я подозревал, что в них были съестные припасы. Но два тюка оказались нетронутыми, и, когда я их развернул, в них обнаружились мешочки, набитые драгоценными камнями, необработанными и потому почти бесцветными. Кура достаточно хорошо выучила меня, чтобы я отдавал себе отчет в ценности своей находки. Еще там лежали пачки записок о продажах, и их я взял. Если мне удастся спастись, найденное мной надо будет вернуть наследникам тех, кто погиб здесь.

Еще я нашел два кинжала и меч — дорогостоящий товар, — это я подобрал охотно. Хотя мечом я владел куда хуже, чем мои отец и брат, но хороший клинок в руке все же в известной степени ободрил меня, и я остался более чем доволен находкой.

Мурри рыскал вокруг места катастрофы, затем подошел ко мне.

— Гладкокожий… кот… другой…

— Другой?

Я позволил ему проводить себя к месту, где одной кучей лежали пять скелетов. Среди обломков костей сверкали драгоценные камни. Но это было еще не все — два черепа лежали, уставившись в небо пустыми глазницами. И самая середина лба каждого из них почернела и крошилась пеплом, словно побывав в огне.

Я опустился на колени, чтобы осмотреть их, но не коснулся ни одного из них ни рукой, ни посохом. Кости были чистыми, я не понимал причин их смерти.

На них могли напасть песчаные коты, но тут не было ни одного кошачьего скелета…

— Здесь! — Мурри двумя большими шагами оказался возле еще одного скелета, явно принадлежавшего одному из его сородичей. Огромный череп был обуглен с затылка, как если бы животное погибло, убегая от зрелища чужой смерти.

Кто убивает огнем? Мы держим огонь в светильниках и факелах, носим с собой в фонарях, заключаем в полых головах придорожных каменных фигур, чтобы их глаза светили ночным стражам торговых путей.

Я мог представить, как какой-нибудь отчаявшийся путешественник из моих сородичей хватается за факел как за последнее оружие. Кот мог погибнуть так. Но ведь и мои мертвые сородичи носили такие же страшные отметины.

— Другие коты? — спросил я Мурри.

— Мы чтим мертвых, — коротко ответил он.

— Но почему тогда?.. — Я кивнул на найденный им скелет.

Моего ночного зрения хватало, чтобы увидеть, как шерсть на его загривке встает дыбом. Он зарычал.

— Это зло.

Он отвернулся и подобрал зубами длинный обрывок одного из мешков, мотнул головой так, что он упал прямо на голую кость. Краем этот клок лег на обугленную дыру.

Пламя бывает красным, желтым, многих оттенков этих цветов, как скажет вам любой, кто наблюдал за пляской его языков.

Но этот лоскут охватило нечто совсем иное — оно было серым, словно эта земля высасывала цвет и жизнь даже из огня. Но это странное пламя взвилось, и клок съеживался, испуская смрад гари. Когда последний его кусочек превратился в золу, осталась только черная дыра и ни малейшего признака чего-то, что могло все еще притаиться там в ожидании. Я видел, как это произошло. Но такого не рассказывал ни один путешественник, а их я слушал жадно, как тот, кто стремится к знанию, но все не решается отправиться в путь, чтобы добыть его самому.

Теперь я вернулся к двум черепам, на которых было такое же клеймо странного огня. На этот раз я наколол лоскут на конец своего посоха и осторожно стряхнул ткань так, чтобы она упала на человеческий череп.

Снова вспыхнул огонь — но теперь с тошнотворным зеленоватым оттенком — и вскоре уничтожил все, что я ему скормил. Две разновидности огня? Или один, выглядящий по-разному потому, что различались его жертвы?

Что же произошло…

Я попятился, споткнулся о кости якса, упал на спину, на мгновение став совсем беспомощным, словно один из тех ярких блестящих жуков, которых время от времени продают торговцы из Вапалы.

Снова…

Звук, стонущий звук, затем мелодия, словно кто-то, заблудившийся в этом пустынном месте, напевает свою собственную погребальную песнь.

Мурри резко обернулся. Он смотрел в сторону от зловещего поля битвы.

Опять — теперь это было монотонное длительное гудение, на фоне которого несколько раз прозвучала музыкальная фраза, как будто кто-то повторял припев. Когда я опомнился от первого потрясения, я узнал инструмент — кто-то играл на арфе кифонгг и напевал траурную песнь, которая так уместно звучала в этих землях.

— Живой! — Мурри весь подобрался.

Кто-то сумел избежать резни? Закон дороги был прост — я должен был выследить уцелевшего.

Или — я еще раз глянул на обугленные черепа — это ловушка?

Мурри уловил мою мысль. Возможно, она уже приходила ему в голову.

— Ловушки нет. Жизнь, пещера, еда. — Он был нетерпелив.

Я спрятал свои находки в мешок. Теперь больше, чем когда-либо, мне хотелось добраться до каких-нибудь представителей власти, которым я мог бы рассказать о нашей находке. Слегка опираясь на посох из-за того, что острые камни впивались мне в ноги, я следом за Мурри двинулся в ночь.

Тоскливый напев оборвался так же внезапно, как и начался. Мы миновали предательскую поверхность края пустоши и снова увидели светящиеся волны песчаных дюн. Здесь широкие мохнатые лапы Мурри оказались много быстрее моих ног, и я отстал от него на приличное расстояние, когда заметил впереди искорку света. Она горела так высоко в небе, что поначалу показалась мне звездой, но она была слишком яркой для этих блеклых маяков ночи, которые давно уже не помогали мне в пути.

Мы подошли к первой увиденной нами скале. И через мгновение я понял, что это не природное образование. Скорее, это был обломок дорожной статуи кота, голова и плечи которой отвалились и лежали частично раздробленной массой у ее подножия.

Неподалеку возвышалась другая дорожная статуя, причем не просто невредимая, но с зажженным в ее голове огнем, и от глаз ее расходились два желтых луча. Она была искусно выполнена, и на ней был ошейник, отделанный потускневшими драгоценными камнями, сильно источенный песчаными бурями, как и кольца на кончиках ушей статуи. Но по очертаниям фигуры можно было понять, что она изображает песчаного кота, а не безобидного котти, с которыми мы всегда рады делить свое жилище.

Статуя смотрела несколько в сторону от меня, так что я ясно видел только один глаз. Когда мы прошли мимо нее, местность начала понижаться, и нам пришлось пробираться по осыпающемуся песку, в котором Мурри временами тонул почти по брюхо, а я — по колено. Темнота ночи скрыла от нас, что мы спускаемся в огромную чашу. И кот с горящими глазами был не единственным, кто стоял здесь на страже. Мы встретили еще трех таких же, и у второго из них глаза тоже пылали в ночи.

Мы перебрались через склоны дюн и вышли на более ровное место. Тут был воздвигнут целый клан котов — одни со следами времени, другие все такие же прямые и высокие, какими были когда-то высечены. Неподалеку от нас свечение песка рассекала темная полоса — без сомнения, берег одного из островов!

Мурри высоко поднял голову, насторожил уши и расширил ноздри. Мои чувства были много слабее, но я слишком хорошо знал этот запах, чтобы ошибиться, — впереди были яксы! Хотя это отнюдь не значило, что мы пришли к внешнему посту какого-то владения, поскольку эти покрытые густой шерстью животные свободно бродят, где хотят.

Мы подошли туда, где из песка вырастала скала. Мурри издал тихое урчание. Вода! Где-то не слишком далеко впереди находился водоем с водорослями, и там было то, в чем мы больше всего нуждались.

Но мы все еще не были совсем обессилены этой нуждой. Мурри возглавил путь, одним прыжком оказавшись на выступе скалы, и я с большим трудом последовал за ним.

Я услышал фырканье якса, который, должно быть, учуял наш запах. Мурри медленно крался по поднимающемуся вверх уступу, выпустив когти, чтобы цепляться за все выемки и трещины, не упуская ни малейшего возможного преимущества.

— Саааааааааа! — Это был почти что кошачий рев, и вниз по склону, в каком-то дюйме от моей незащищенной головы, скатился камень в два кулака величиной. Я распластался по скале так, что моя щека впечаталась в камень.

Мускусный запах яксов был сильным. Я почти что мог слышать цоканье их копыт.

— Саааааа! — снова раздался крик сторожащего стадо пастуха. Сколько раз я сам так кричал, занимаясь тем же самым?

— Мы пришли с миром! — Мне пришлось дважды облизать губы, прежде чем я смог выкрикнуть эти слова. — Права путника, пастух! Мы предъявляем их!

Права путника для песчаного кота? Любому показалось бы глупым даже предположить такое.

— Саааааааа! —Без сомнения, голос удалялся. Пастух хорошо выполнял свой долг, отгоняя подопечных животных подальше от нас.

Моя рука схватилась за камень, достаточно надежно, чтобы я смог подтянуться. Я выбрался на ровную площадку, оперся на колено, затем выпрямился на слегка дрожащих ногах и огляделся по сторонам.

Пять яксов, два из которых были совсем еще телятами, убегали прочь. Мне они уже казались размытыми пятнами.

— Привет тебе, — снова попытался я. Чтобы подтвердить правоту своего требования, я добавил: — Я Хинккель из Дома Клаверель. Я прохожу соло.

— Ты носишь оружие. — Голос был слабый, подрагивающий, словно им в последнее время редко пользовались.

— Только то… — начал было я, но вспомнил то оружие, что мы подобрали в разоренном лагере, — только то, что может понадобиться человеку в этих краях.

— Ты идешь вместе с приносящим смерть. — Упрек звучал в его голосе, ставшем похожим на жалобное хныканье.

— Я иду вместе с другом, — твердо ответил я. — Это мой кровный побратим. Мурри, — позвал я кота, — это друг…

— Песчаный кот не водит дружбы с гладкокожими, — заспорил он.

— А кто, по-твоему, я? —возразил я. Что мог понять из нашего разговора затаившийся в тенях чужак, я не знал. Но, вернувшись к жизни после такой близости смерти, я не собирался сдаваться.

— Кровью, что связывает нас, — теперь я говорил только с Мурри, — поклянись, что мы пришли с миром, как требует закон этой земли.

Ответом мне было молчание, и отчаяние мое росло. Если после этой первой улыбки судьбы Мурри собирается отдалить меня от моих сородичей…

— Мурри, я жду!

— И умереть? — ответил кот.

— Смерть! Слишком много уже было смертей! — Мой голос поднялся почти до крика.

Опять мимо моей головы пронесся брошенный камень.

— Я пришел с миром, — проворчал Мурри. — Но этот тип, разумеется, не понимает кошачью речь!

Воцарилась тишина, нарушаемая только цокотом копыт маленького стада.

— Тогда оставайтесь.

Слова потерялись в тяжелом кашле, и я услышал шорох, поняв, что говоривший с нами человек ушел. Вся напряженная готовность покинула мое тело, и я даже не сел, а скорее рухнул на камень, положившись на свой слух, который говорил мне, что хотя бы прямо сейчас на нас никто не нападет.