Знак Моря

Глава 14 Грива Уссы

В дверь колотили, и это вырвало его из теплого сна. Его душистая ночная подружка простонала и попыталась свернуться поуютней, но сам он уже был на ногах. Сперва он схватил саблю наголо и лишь затем сказал:

– Открыто.

– Кого ты ждал? – спросил Протеро, подняв бровь. Остановившись в дверях, посетитель оперся о косяк, резвый, темный, с треугольной мордочкой горностая. Глаза его на миг оценивающе задержались на подружке в постели, которая нехотя начала просыпаться.

– Никогда не знаешь, – вздохнул Рол.

Он убрал оружие в ножны и принялся одеваться. А девушке бросил:

– Вставай. Деньги на сундуке у окна.

Сидя на постели, красотка надула губки и гневно взглянула на улыбчивого Протеро, который с удовольствием стал наблюдать, как она одевается. Она подобрала свои минимы с крышки сундука и прошла мимо гостя, высоко подняв голову.

– Ты дурно воспитан, – прошипела она, покидая комнату. Протеро рассмеялся.

– Вот и я, малыш.

Рол, зевая, защелкнул пряжку ремня.

– Сколько времени?

– Час после начала отлива. Самое время для нас. Рипариец рвет на себе волосы, изумляясь и досадуя на отсутствие первого помощника.

– Не стоит так беспокоиться. Мог бы и знать, что я здесь.

– Если это Мамертос, то, конечно, Дом Фламинго. Да, у тебя твердые привычки. А кто она?

– Новенькая. Месяц, как начала. Если ты не против, думаю, у тебя есть время для…

– Не теперь. Я выложился сполна вечером после того, как мы расстались.

– Ага. И где ты преклонил голову? – Рол запихивал всякое добро в свой полотняный моряцкий мешок и наскоро причесался. Затем сунул лицо в кувшин у постели и поднял его со стекающей по бороде водой.

– У матушки Аббе.

– В этой дыре? Тебе повезло, что тебя не задушили.

– Там была девчонка, и она ловко…

– Ладно, ладно, расскажешь по пути. А сейчас поспешим, не то как бы рипариец без нас не отплыл.

Мамертос был бойким портом, примерно с четвертью миллиона жителей, и служил столицей прекрасного Оксьерре. Этот город, поднимающийся белостенными ярусами над гаванью, ничто так не напоминал, как луковицу, из которой нарезали колец и рассыпали их рядом с оставшейся половиной. Город выстроили из камня, ибо скалы высились почти у самого моря, и обширные каменоломни существовали здесь испокон веков.

Мамертинский мрамор пользовался спросом по всему свету, и правители Оксьерре охотно пользовались им для украшения своей столицы. Красная глиняная черепица покрывала крыши всех строений – от лачуги до дворца, и войско подметальщиков не допускало грязь на приличные городские уровни. Город был упорядочен, здесь имелись трехпутные проезжие дороги и общественные сады. Даже гавань была прибрана к рукам, все тамошние гостиницы и бордели имели лицензию Короны. Имелось, однако, несколько независимых предпринимателей, и как Протеро, так и Рол всегда предпочитали их заведения более пристойным домам держателей лицензий.

– Не сравнить с Урбонетто, – заметил Протеро, оглядываясь. Они находились на дальности броска камня от причалов, и впереди, куда ни взгляни, поднимались густым колышущимся лесом мачты кораблей с бессчетными линиями такелажа.

– Я никогда так далеко не забирался, – признался Рол.

– Нет? А, верно, ты примкнул к нам сразу же по нашем возвращении из бьонского плавания. Повезло тебе. Мы тогда прорывались через все Западное Спокойное и не видели ни клочка суши между Перигором и Бьонаром, разве что черный, как дым, Кулл на горизонте. С тех пор как рипариец добился своего договора с Купеческим Союзом, мы наслаждаемся прибрежным плаванием, и да будет так и впредь.

– Не знаю, – признался Рол. – Не думаю, что меня так уж не влечет открытое море.

– Отмели Армидона достаточно открыты для меня, – фыркнул Протеро. – Ты молод, вот и все.

– Ты старше меня на какихто три года, Косоглазик. Не пытайся корчить передо мной бывалого морехода.

Протеро разразился смехом. Он был уроженцем Лаугро на юге Кавайллиона. Того самого Виноградного Кавайллиона, где изготовляют лучший бренди. Он появился на свет в глухом углу в глубине суши, среди крутых гор, где виноград растили на террасах, вырезанных в склонах. Женщины там отличались густой смуглотой и черными волосами, мужчины носили длинные ножи, известные как саброны, и следовали столь загадочным правилам чести, что распри меж соседствующими семьями тянулись сотни лет. Одна из таких распрей вызывала столь бурное неприятие у юного Джайме Протеро, что он сбежал в море и больше домой не возвращался. Напиваясь, он пел скорбные песни родных гор и со слезами гадал о судьбе своих братьев и сестер, старой матери и сурового отца. А затем сплевывал на пол, чтобы отвести от них неудачу. Был он невысок, костляв, невероятно скор в работе саброном, который держал за поясом, бесстрашен и неспособен предать друга. Вот уже семь лет, как они с Ролом плавали вместе.

Семь лет. За это время Рол вырос от простого матроса до первого помощника и теперь знал моря от Корсо до Аринджии как свои пять пальцев. Он бороздил Западное Спокойное море, Каверрийское, Армидонские Отмели, Внутренний Предел, Южное Море Неверных Ветров, знал злачные места полусотни портов по их берегам. За это время он достиг невероятных размеров, мышцы его развились, любому встречному он представал ступающим враскачку бородатым моряком с паутинками, бегущими вовне от глаз, свидетелями лет, проведенных на ветру. О детстве своем он думал как можно меньше, гоня прочь воспоминания, радостные и мрачные. Боль разрыва с Рауэн, когдато всепоглощающая, стала лишь едва уловимым нытьем. Он все еще испытывал слабость к рослым темноволосым девицам со спокойной улыбкой, но за семь лет ни разу не провел более одной ночи с любой из них.

– Где ты пропадал, во имя богов Двенадцати Морей, гнусный верзила с холодными глазами? – Рипариец был разъярен. Он перегнулся через поручень на шканцах «Большого Баклана» и пригрозил Ролу и Протеро жилистым кулаком.

– Прощался с твоей мамашей, – огрызнулся в ответ Рол и зашагал по сходням. – Что это?

Несколько жалкого вида оборванцев стояли на шкафуте брига, меж тем как здешние матросы сновали, обходя их, по своим делам. Рипариец пожал плечами.

– Новые матросы. У нас не хватает людей.

– Не отличишь от осужденных.

– Они и есть. Приватиры, извольте представить. Мне передали их из тюрьмы. Им предложен выбор, и они предпочли отбывать наказание у нас на борту, а не дохнуть в каменоломнях.

– Пираты? – Протеро хмурился. – Ты надеешься, что эти сукины сыны не перережут нам глотки в собачью вахту и не захватят судно? Нам довелось схватываться с мерзавцами вроде этих по всему Западному Спокойному, и, попадись мы им, они бы выбросили нас за борт без задней мысли. А теперь мы уступаем им место у мачты и будем делиться с ними грогом?

– Да, – ровно ответил рипариец.

– Ну ладно, – ухмыльнулся Протеро.

– Эй, вы, – обратился Рол к оборванцам. – Кем вы были? Умелые моряки?

Один коснулся пряди на лбу.

– Я плотник, твоя честь. Рипариец хлопнул в ладоши.

– Превосходно. Я назначу его помощником плотника. Гастин как раз ноет, что ему нужен ктото таких лет.

– А остальные? – спросил Рол. Не понравились ему эти парни. Отвергнутые землей и носимые морем убийцы и грабители, выкинуть бы их за борт, чтобы не оскверняли палубу его корабля.

– Я был старшинарулевой.

– Я боцман.

– Я помощник капитана.

Рол сурово поглядел на последнего.

– Офицер? На каком корабле?

Тот поколебался. На вид ему было сорок с чемто, волосы и борода черные с проседью, как бобровый мех. Глаза черные, как плоды терна, одна бровь разбита надвое шрамом. Неизлеченные раны виднелись на его запястьях, босые стопы почернели от впитавшейся в них грязи.

– Иди сюда, не прячься за спины. Все это в прошлом. Теперь ты служишь у нас на «Большом Баклане». Но на каком корабле ты ходил, пока не попался?

– Я был помощником капитана «Барракуды». Протеро негромко присвистнул.

– Корабль Матуу Крида. Я думал, армидийцы распяли прорву его ребят.

– Так и было. Но мне тогда стукнуло всего четырнадцать, и мне заменили казнь каменоломнями Кеутты. Затем Купечество Оксьерре перехватило договор, и я стал трудиться здесь, на местных, а не на армидийцев.

– Четырнадцать? Это слишком мало для помощника капитана. Сколько же ты работал в каменоломнях?

Тот запрокинул голову к верхушкам мачт, и его грудь раздулась, так что Рол подумал, что он вотвот заголосит. Но он лишь спокойно произнес:

– Одиннадцать лет.

Рол с Протеро переглянулись.

– Мы запишем тебя как умелого моряка на вахту правого борта, – сказал Рол. – Отдохни денекдругой, и пусть подлечат твои раны. – Он взглянул на рипарийца, тот кивнул.

Каменоломни Мамертийской Лиги повсеместно слыли приговором к медленной смерти. Большинство там держались дватри года, прежде чем поддаться болезням, голоду или просто не вынести дикости такого существования.

– Как зовут? – спросил Рол этого человека.

– Элиас Крид.

– Брат Матуу?

– Его сын.

– Тогда странно, почему тебя не распяли, хоть ты и был мальчишкой.

– Они не заподозрили, кто я. Те, кто уцелел и попал в плен, сказали, будто я юнга.

Рол изучил этого человека. Ему понравилась спокойная целеустремленность, но он слышал, что Кридстарший был самым кровожадным из пиратских капитанов в течение полувека и ограбил по меньшей мере шесть десятков судов, прежде чем армидийцы не снарядили флотилию и не начали большую охоту. Если в сыне есть чтото от отца, за ним нужен глаз да глаз.

Они отчалили, и их отбуксировала из гавани Мамертоса пара двенадцативеселок. Как только реи затрещали от ветра, рипариец велел убрать топсели. Те были спущены и свернуты с безупречным проворством бывалого экипажа. Буксиры отсоединились, их проводили обычными едкими шуточками, какие покорители открытых морей приберегают для береговых трудяг. Корабль сладил с ветром, точно охотничий пес берет след, и его форштевень, рассекая воду, отбрасывал большие клочья пены справа и слева вдоль носа, килевая качка малопомалу усиливалась, могучие валы Армидонских Отмелей прокатывались под днищем. Море. Грива Уссы. Так его порой называют. Есть еще полтысячи имен. Ролу пришло в голову, что всецело сухопутная жизнь – это жизнь лишь наполовину. Море самой своей необозримостью, самим своим неуемным колыханием и духом запредельной древности равно успокаивает душу и возжигает в ней желание стремиться вперед, к неизведанному, снова и снова пускаться по зыбким водам к новым горизонтам. Рипариец основательно занялся парусами. Бриг вздрагивал, как только разворачивался каждый новый отрезок полотна, и скорость тут же увеличивалась. Капитан непрерывно смотрел на бизаньмачту. Дул северовосточный, попутный ветер, и бизань была взята на гитовы, чтобы воздух доходил до грота и до фока. Глаза капитана и помощника встретились, и они улыбнулись друг другу. Трех дней в тавернах и борделях Мамертоса хватило по горло. А здесь и теперь началась настоящая жизнь. «Большой Баклан» был проворным пакетбригом, низкопалубным, остроносым, смахивающим на птицу, имя которой носил. Груз был нетяжкий: ответы на письма тысячи благоденствующих обитателей Осмера, пересланные через мамертийцев. Земельные сделки, кредитные и торговые счета, отчеты шпионов, купцов, солдат, пререкания дипломатов, все в водонепроницаемых мешках в запечатанной камере ниже ватерлинии, плывущее к жадным читателям Оронтира. «Большой Баклан» ходил под флагом Купеческого Союза, всемирной сети хитрых и скрытных предпринимателей, которые, по слухам, могли бы, если бы сочли нужным, продавать и покупать целые королевства. Они заключили договор с рипарийцем о безопасной доставке их переписки и гонцов, за что он получал порядочный куш, вдобавок ему охотней, чем прочим, содействовали заправилы гаваней по всем мамертийским владениям, они всегда знали, какой стороны держаться, у кого больше денег и влияния. Отсюда скорый отклик на заявление рипарийца, что ему не хватает рабочих рук на борту. Рол готов был поспорить, что местные тюремщики высматривали в своих списках любого, кто имел какойто морской опыт, и не утруждали себя рассмотрением того, как этот опыт приобретался.

Как только «Большой Баклан» очутился в открытом море, установленный порядок жизни на борту с головой поглотил всех и каждого. Рипариец служил когдато старшинойрулевым на Армидийском военном флоте, и любил, чтобы все шло, как на военных судах. Команда делилась на две вахты, а не на три, и каждый работал четыре часа подряд, а затем четыре часа отдыхал. Круглые сутки. Медь небольших четырехфунтовых пушек на вертлюгах должна была блестеть как зеркало. То же касалось судового колокола. И старшие на вахтах справлялись, к своему облегчению, с положенными докладами о курсе корабля, его скорости и поведении ветра. Да, корабль мало чем отличался от военного, хотя судно не несло ничего, тяжелей своих легких пушечек, и Протеро, например, считал все это вздорной прихотью капитана. А Ролу это нравилось, ведь на этом корабле было легче управиться с матросами, чем на иных, на которых он прежде служил, и все приказы исполнялись без обсуждения. Они с Протеро ходили на «Большом Баклане» уже почти два года, а до того бороздили моря на разных судах, порой под началом капитанов, являвшихся истинным испытанием. При всех своих слабостях рипариец был отменным моряком и ценил своих старшего и первого помощников достаточно, чтобы простить им случайное опоздание из отпуска на берег.

Их судно водоизмещением в двести тонн было крупным для брига, двухмачтовик с прямой оснасткой. Как правило, на кораблях Купеческого Союза полагалось служить по человеку на десять тонн водоизмещения. У рипарийца было тридцать человек, включая и осужденных. Большая численность экипажа означала, впрочем, что парусное вооружение может быстрей изменяться, а это улучшало мореходные качества корабля.

Порой скорость становилась крайне важной в игре, ибо полагалось дополнительное вознаграждение, и немалое, за переход в определенное число дней. Но, как правило, после большинства переходов оставалось время для денькадругого на берегу. Если вся команда возвращалась на бриг вовремя, дабы он мог воспользоваться отливом.

Их курс проходил на западюгозапад вдоль зеленых берегов Оксьерре. Они держались от берега в добрых десяти лигах, и поэтому суша представала им лишь как голубая дымка Мамертийских холмов, тянущихся с северовостока на югозапад, спинной хребет королевства. Стояла весна, и ялики ловцов сельди вышли в море в больших количествах, волоча за собой сети со стеклянными поплавками, сопровождаемые тучами крикливых чаек. «Большой Баклан» двигался мимо них, точно скаковой конь мимо овечьей отары, и рипариец изменил курс, взяв строго на запад, так что теперь ветер ударял в правый борт и мог наполнять бизань. Суша здесь сворачивала к северу медленно и плавно, низкие берега поросли лесом, рифы показались по левому борту, так что требовался человек на носу и другой на формарс, дабы, пристально изучая волнующуюся поверхность, вовремя заметить подозрительный выброс пены или темное пятно, признак подводного камня, который может повредить им киль. Рипариец сам становился к рулю в случаях вроде этого, и когда дозорные выкрикивали чтото важное, он быстро поворачивая руль, полузакрыв глаза, чувствуя движение судна под руками и оценивая, как оно ему ответило.

К позднему вечеру первого дня пути из Мамертоса они миновали все рифы и скалы и попали в зеленые воды. Они покрыли тридцать пять лиг, таким стремительным был северовосточный ветер и так внимательно вел корабль рипариец. Теперь они отступили от побережья Оксьерре и находились собственно на Армидонских Отмелях, судно шло на югозапад, и ветер опять дул в корму, а нос нацелился на Каверрийские Проливы, отделявшие северную оконечность Кавайллона от южного края Армидона. В течение столетий Проливы оказывались местом морских сражений, ибо армидийцы, умелые мореходы, вновь и вновь порывались вторгнуться на Кавайллион. Порой это им удавалось, порой нет, но они так ни разу и не смогли завоевать и присоединить к своим владениям соседний остров. Вернее всего дело упиралось в нрав кавайллийцев, людей вроде Протеро, не склонных прощать оскорбление или забывать ущерб. За Проливами раскинулся Внутренний Предел, одно из Великих Морей мира и с незапамятных времён прибежище пиратов. В зависимости от ветров, рипариец либо следовал краем моря вдоль кавайллийских берегов, либо срезал открытым морем до Ордоса Оронтирского, их цели. Первое происходило чаще, ибо означало, что не нужно так растягивать припасы, ведь по всему побережью в рыбачьих деревнях они могли получить свежую пищу и воду. Так или иначе, «Большому Баклану» предстояло добрых четыре недели плавания, если смилостивятся ветра. Корабельные офицеры в тот вечер обедали вместе в капитанской каюте, а за кормовыми окнами в лунном свете мерцал кильватер брига. Рипариец не был чревоугодником, но был не прочь держать на борту несколько кур и коз ради яиц и молока, а они редко настолько отдалялись от суши, чтобы приходилось переходить на соленую конину и галеты, основу питания матросов у фокмачты. Не был он, впрочем, и любителем вина, стаканы наполнялись кассийским ромом, хорошо разбавленным водой и сдобренным лимоном. Обедающие отодвинули тарелки, рипариец раскурил трубку, и общество завязало беседу, обычную на борту в море, обсуждая команду, припасы, погоду. Здесь не было ничего особенного, и Рол больше слушал, чем высказывался. Но, наряду с делами на судне, Протеро и рипариец также охотно толковали о том, что творится в мире, полагая, что им есть, что об этом сказать.

– Это мир людей, – утверждал рипариец. – Для меня мало что значат эти россказни о Старшем Племени и всем прочем. Где это племя теперь, хотел бы я знать? Такое впору рассказывать малышам перед сном. Рол, выпей еще рому.

Рол и Протеро улыбались друг другу. Рипариец был человеком простым и прямым, в жизни у него не было ничего, кроме корабля, грузов, на нем перевозимых, и людей, делавших это возможным. В этом он вызывал почти восхищение. Порой Рол завидовал его уверенности.

– Мир таков, каким его сделали люди, это ясно, – подхватил Протеро. – Но кто знает, что творилось во времена, когда люди еще не ходили по земле? История Умера длинней, чем мы привыкли считать.

– Это ты о чем, провидец? – спросил капитан с презрительным фырканьем.

– Ты бы назвал Кулл примером досужего вымысла? – возразил Протеро.

– КорольЧародей явил себя в пробуждающемся мире, спору нет. Но кто скажет нам, кто он? Кто когдалибо видел его и дожил до того, чтобы нам рассказать? Вполне возможно, что это просто безумный отшельник с такими же безумцамипоследователями. В истории тьма примеров никчемных выскочек, гораздых морочить простаков, провозглашая себя королем того или наследником сего. А теперь взять Бьонар. Я услыхал от Гилкома с Омера до того, как мы отплыли, что там опять война.

– Бьонар воюет, – усмехнулся Протеро. – Это столь же примечательно, сколь свет солнца летом.

– Но на этот раз другое. Не Бьонар вновь вторгся на Оронтир. Там внутренняя распря. Бьонарцы тысячами убивают друг друга, войска переходят Миконийские Горы, а Урбонетто закрыл свои ворота на сушу.

– И по какому все это поводу? – спросил Протеро, вопреки себе исполнившись любопытства.

– Какаято девица объявилась в королевстве и стала утверждать, что она законная наследница престола, а Бар Асфал незаконно захватил власть, убив своих родичей.

Рол поднял взгляд от стакана. Его лицо словно внезапно похолодело.

– Говорят, она красавица. И тоже лиха убивать. Она шагает впереди своих сторонников и режет самых доблестных бойцов Бьонара точно овец. Очевидно, это зрело годами. Она привлекла на свою сторону с полдюжины городов в горах. А они там, где Бьонар добывает железо и где расположены королевские заводы. Так что она вооружила свои силы лучшим, что производится в королевстве. И я слышал, что она даже взяла с собой с гор несколько артиллерийских орудий, чтобы сокрушить ими стены Миконна.

– Полагаю, сумасшедших хватает на все случаи, – произнес Протеро, осушая стакан. – Если она не даст бьонарцам угрожать половине Умера, я, к примеру, буду доволен и пожелаю ей удачи. А теперь, господа, мне заступать на вахту.

– Смотри, с ног не свались, – предостерег капитан, ибо Протеро ощутимо покачивался.

– Мои ноги сами о себе позаботятся, старик.

Каверрийское море уходило за корму в череде чистых восходов. Ролу нравилась утренняя вахта, с четвертого часа по восьмой, он с удовольствием следил, как во тьме на востоке возникает намек на нечто серое, а затем облака начинают красно светиться, и красный свет поднимается все выше, пока не делается желтым и не настает день. И тогда тело словно сбрасывает усталость темных часов. Как будто восходящее солнце – это некоего рода бодрящий напиток.

Ум его был занят все темные часы, его глодали воспоминания, одолевала давняя боль. Рауэн пытается стать правителем самого могущественного на свете королевства. Ведь именно о Рауэн говорил рипариец, в этом у Рола не возникло ни малейших сомнений. Пропавший Наследник Бьонара. Как нечто из старого сказания. Как нередко за последние семь лет, Рол подумал, каково ей теперь, ведом ли ей покой по ночам, мелькает ли какаянибудь добрая мысль о нем. Воспоминание о ней опалило самый его дух, ее лицо, ее упругое тело, прикасающееся к нему. Ее улыбка, редчайший на свете дар. И, как всегда, когда он не мог больше этого выносить, он отбросил бесплодные гадания и праздные домыслы, глядя, как занимается утро над поверхностью вод, и находя в этом успокоение.

Элиасу Криду полагалось драить палубу, но он встал с колен и принялся, слабо постанывая, растирать натруженную поясницу. На год или два старше Рола по большому счету, а по лицу мужчина средних лет, и весьма потертый. Тело его, хоть и поджарое, отличалось невероятно крепкими мышцами, итог нескольких лет работы в каменоломнях Кеутты. Осужденным выдали полотно, и они сами изготовляли себе одежду с помощью немногих прочих на борту, что были ловки с иголкой. Они хорошо себя проявляли, несмотря на пристрастие к жутким россказням о своих былых бесчинствах. Однако те, перед кем они бахвалились, уже слышали все это прежде, и их не такто просто было поразить. Крид оказался особенно ценным работником, не склонным жаловаться и частенько предвосхищающим приказы корабельного начальства. Теперь он любовался зарождающимся утром подобно Ролу.

– Я никогда толком не знал Каверрийские воды, – заметил он. – Мы ходили по Внутреннему Пределу, по Западному Спокойному. Но и за Щель никогда не забирались. Моря моей юности. Скоро я опять их увижу. – И он испытующе поглядел на Рола.

– Через несколько дней, если мы без неприятностей одолеем Проливы и Ран будет милостив. – Рол помолчал. – А что, когда мы достигнем Ордоса, ты останешься на корабле?

Крид, улыбаясь, покачал головой.

– На Оронтире у Купеческого Союза тоже есть каменоломни. Твой капитан под расписку передаст меня и моих товарищей начальнику гавани в Ордосе, и мы вновь станем в кандалах ломать камень. И всетаки это было нечто, опять почувствовать под ногами палубу, хотя бы совсем ненадолго.

Рол, хмурясь, отвернулся.

– Ты думаешь, я убийца и вор, а, начальник?

– Ты был приватиром. А я слышал, что они этим занимаются.

– Да. Занимаются. Но они вовсе не сплошь чудовища. А всегонавсего люди. И большинству из них не осталось выбора в том, как устраивать свою жизнь.

– Как – так?

– Я знаю, что костяк экипажа «Барракуды», ветераны моего отца, были беженцами с оронтийских границ, коекто из Голиада. Они не выбирали море. Но любого иного выбора их лишили. Бьонийские войска разорили их города, увели их жен и дочерей, обрекли на голодную смерть их отцов. Возможно, наш корабль малость отличался от прочих, но мы охотились лишь на суда Бьонара и его союзников. Мы убивали и насиловали, в свой черед, но лишь подданных Бьонара и тех, кто с ними.

– Весьма благоразумно с вашей стороны, – сухо ответил Рол. Он повернулся и впервые пристально оглядел Элиаса Крида. Элиас казался исполненным той же спокойной уверенности в себе, которую Рол заметил при первой встрече. Он не утратил ее тогда, хотя и стоял в оковах. С тех пор он подстриг волосы и бороду и оделся в моряцкое полотно, а раны его заживали. Но глаза не изменились. Какимто образом Крид не утратил веру в доброту чужих даже после одиннадцати лет в Кеутте.

– Если бы тебя не вернули в каменоломни, что бы ты сделал?

Крид не колебался.

– Подался бы в море.

– Как пират?

Тут Крид поглядел в сторону. Он обернулся к корабельному поручню и оперся о него, мышцы вздулись вокруг лопаток.

– Не знаю. – И далее: – Ты слыхал когданибудь о Ганеше?

Рол пошарил в уме.

– Это стародавнее имя, не так ли? Так назывался юговосточный берег Бьонара.

– Да. Миконины там спускаются к морю крутыми лесистыми склонами и высокими гранитными скалами. Там тысяча бухт и заливов, и хотя бьонарцы считают то место своим, они ни разу туда не ступали. – Он опять повернулся к Ролу и взглянул ему в лицо. – Туда я и отправился бы, где ни одно войско не могло бы до меня добраться. Говорят, в Ганеше есть город, тайный город, куда не ведут дороги. Ганеш Ка.

– Слышал. Это легенда у моряков.

– Да. – Крид подступил к нему ближе, словно собираясь доверить тайну. Он понизил голос так, чтобы его слов не смог разобрать рулевой у руля: – Отец рассказывал мне, что бывал в Ганеш Ка в юности. Он утверждал, что город существует на самом деле. Пиратский город, где живут свободные люди, которые не могут выносить власть Бьонара. У них есть боевой флот, они управляют своими делами и приветствуют всех пропащих и беглецов, которые являются к ним в горе и отчаянии, дают им поддержку и новый дом.

– И ты в это поверил? Ноздри Крида расширились.

– Он был моим отцом. И взошел на эшафот, не сказав за всю жизнь ни слова лжи.

Рол спросил осторожней:

– Ты веришь, что город все еще существует? Бьонарцы оставили следы своих окровавленных сапог на большей части материка в то или иное время, а это место не может быть более чем в ста пятидесяти лигах от самого Миконна.

– Миконины защитили его, и непроходимые леса на их склонах. Ганеш не место для войск. Город там, поверь мне.

Рол кивнул. Не стоило здесь и сейчас убеждать Крида в нелепости его веры. У осужденного было лицо человека, не утратившего последнюю надежду, несмотря на то что не на что было надеяться.

Глава 15 Пролив

– Что предстоит осужденным, когда мы пристанем в Ордосе? – спросил Рол рипарийца в ту ночь на вахте. Оба стояли у гакаборта, наблюдая, как звезды вращаются над головой и слушая ночные скрипы, всплески и ропоты живого корабля под их стопами. Капитан зевнул и одной рукой поскреб бороду.

– Я передам их старине Харемну в порту. А он назначит их таскать грузы или что еще вплоть до решения Купечества.

– И они вернутся в каменоломни?

– Вероятнее всего. Пиратство – не то занятие, на которое Союз взирает снисходительно. А жаль. Одиндва из этих ребят так славно нам подошли, и послушны будто ягнята.

– Старина, они теперь наши товарищи. Нельзя чтото придумать?

Капитан сурово поглядел на первого помощника.

– Не пытайся меня ни на что подначивать. Признаю, отчаянно стыдно, что таким парням придется подыхать в рудниках и каменоломнях, куда их будут водить из острогов, но они сделали к этому первый шаг, когда начали резать глотки и жечь корабли по всем Двенадцати Морям. С этим ничего не поделаешь. И всяко не нам решать.

Рол кивнул и взглянул в небо на безразлично сияющие звезды. Каждая отсвечивала красным или синим в ясной морской ночи.

– Я так и думал.

Они провели в море две с половиной недели, двигаясь медленней обычного, и приближались к Каверрийским Проливам, когда Ран отвернул от них свое лицо и начал громоздить в небе черные тучи над южным Армидоном. Рол, рипариец и Протеро стояли на шканцах и молча наблюдали за ухудшением погоды. Остальные на судне занимались своими делами, как обычно, но несколько старых морских волков тоже прервали работу, оценивая взглядом нарастающую в небе угрозу. Элиас Крид тоже изучал горизонт на северовостоке, а затем перевел взгляд на троих на шканцах. Онто чуял, что зреет.

– Как ты думаешь, скоро? – спросил капитана Протеро. – У нас несколько часов, не больше. И стоит задраить люки, парни, скоро нас тряхнет или я земледелец.

Рипариец свистнул всех наверх, сонливая и брюзжащая вахта левого борта выползла из гамаков внизу и разошлась по рабочим местам. Две лодки на гиках были обвязаны дополнительными витками каната, вертлюги орудий закреплены, мешки уложены на все отверстия для канатов. Каждый люк был запечатан и накрыт сверху полотном, и, к величайшему неудовольствию всех на борту, был отдан приказ убавить паруса. Вскоре «Большой Баклан» шел дальше с одними только гротом и кливером. Ветер резко переменился на восточныйсеверовосточный, теперь он бил в правый борт брига близ кормы. Корабль начал глубже врезаться в серые валы. Узкие горловины Каверрийских Проливов были менее чем в пяти лигах впереди. Их и в лучшие времена суда проходили с трудом, ибо здесь воды Каверрийского моря с грохотом врывались в тесные русла, лоб в лоб встречаясь с течениями Внутреннего Предела. В спокойные дни на десять квадратных миль вокруг бурлила белая пена. А сегодня ветер с таким исступлением взбивал эти могучие воды, что «Большой Баклан» начал подпрыгивать и качаться, взлетая на высоты и падая в бездну, едва первые белопенные буруны ударили о киль. Ветер нарастал, пронзительно вопя в снастях. К мачтам присоединили добавочные поддерживающие тросы, руль закрепили намертво. Уже четверо находились у его рукоятей и противостояли ударам вод по рулю, не давая сбить бриг с курса.

– Ран сегодня тревожен, – с ухмылкой заметил рипариец.

Кавайллон по левому борту, Армидон по правому, две темные скалистые громады, а между них серое с белым море. Тучи собрались и сгустились над головой со скоростью, которую Рол когдато не счел бы возможной, но ему доводилось видеть бури, обрушивавшиеся на корабль быстрей нынешней. Черные шквалы, способные пронестись над судном, точно бешено скачущий конь, поставить набок и опрокинуть. Ран, придя в гнев, стремительно гонит суда к дальнему берегу, где разбивает их, подкидывает, точно игрушки.

Вспыхнула разветвленная молния, и отростков у нее было не меньше, чем корней у дерева. Несколько мгновений спустя последовал громовой раскат. Над проливами вздутые кулачищи бури остановились и воспарили, а затем что есть силы обрушились на клокочущие белые воды. Дождь еще не начался, он еще только обещал разразиться. Вновь воссияла разветвленная молния, свет превосходил солнечный, изгнанный с неба. Рол видел матросов за работой на палубе в коротких вспышках белого света, разделяемых ревущей чернотой. Он ощупал бакштаг. Тверд как дерево. Нужно бежать по ветру в надежде на лучшее. Возможности продвигаться против ветра в такую непогоду не было бы. Слава богам, дул восточносеверовосточный. Сохранялась вероятность, что он прогонит их на тот конец пролива, точно пробку через горлышко бутылки.

– Спасательные леера на нос и на корму! – проревел капитан, перекрывая вой ветра. Корабль подскочил в воздух, и рипариец согнул ноги в коленях с непроизвольной готовностью человека, привычного к морю. Двое из осужденных оказались не так проворны и покинули палубу. Один, точно мяч, закатился в шпигат, другой перелетел через поручень наружу, слишком изумленный, чтобы всегонавсего вскрикнуть.

– Человек за бортом! – заорал Рол больше для порядку. Способа прийти на помощь не было. Не в такой круговерти.

– В часы вроде этого, – прокричал Протеро в ухо другу, – я жажду, чтобы у нас была славная высокая кормовая надстройка, прикрывающая задницы.

Рол поглядел в сторону кормы. Волны, следующие за кораблем, преобразились в огромные гибельные горы, серые и видом походящие на цельный и твердый камень, с перелетающими через их вершины венчиками мелких брызг, оторвавшихся от пенных гребней более дальних гор. Если «Большой Баклан» не сможет держаться строго по ветру, волны мигом заглотят его и завертят с конца на конец в темных глубинах. Двухсоттонный корабль – это сущая щепка по сравнению с грубой мощью таких водяных гор.

– Как по твоим подсчетам, какая у нас скорость? – спросил Рол Протеро. Некоторое время назад они бросили лаглинь.

– Если менее четырнадцати узлов, то я Кассийский доставщик провизии.

– Значит, мы превзошли себя.

– Да. Какое удовольствие. Когда мы погрузимся на дно, я накатаю письмишко мамочке. – Протеро разразился буйным смехом, и Рол улыбнулся в ответ. В конце концов, было великолепие в доблестной битве отважного духом корабля со стихией, в противостоянии их бренных тел могуществу богов и ярости вод. Если бы человек такого никогда не чувствовал, никогда не вышел бы в море. Глядя вниз, на шкафут, где команда орудовала леерами, Рол увидел, как Элиас Крид поднимает к нему свое изможденное костлявое лицо, озаренное той же радостью.

– Так держать! – проревел рипариец рулевым. Корабль круто повернулся, заколебавшись: дало о себе знать противотечение в проливе. Началась самая опасная часть пути. Ветер стойко дул в прежнем направлении, но море внизу бесновалось и клокотало от столкновения нескольких различных потоков в месте, где встречались и бросали друг другу вызов два моря. «Большой Баклан» стонал как живой, когда вода барабанила в его обшивку, бросая в штопор. Штурвал неистово завертелся, отбросив рулевых, ломая ребра и разрывая тормозные тросы.

– Рол! Протеро! – крикнул рипариец. И все трое бросились на вращающееся колесо. Протеро возвопил, когда одна из рукоятей стукнула его по запястью и расколола кость. Рол с капитаном сообща принялись разворачивать корабль. Через румпельные тросы ощущалось, какие могучие силы давят на рабочую часть руля, тросы напряглись и трепетали, скользя вокруг барабана у них под ногами. Капитан и Рол все же подчинили себе штурвал и опять развернули бриг по ветру. Протеро помогал им здоровой рукой. На корму взбежал по сходному трапу Элиас Крид и тоже всем весом навалился на штурвал. А он был еще как силен. С его помощью они смогли приладить к рукоятям новые канаты. Брызги с ревом и треском взлетали над кормой брига и ливнем рушились на них, пока не смыли с ног и не погнали по скользкой опалубке к поручню шканцев. Рол первым встал на ноги и подхватил Протеро, прежде чем тот исчез в пенном хаосе за бортом.

– Я бы накатал письмишко на твоем месте.

Протеро казался ничуть не приунывшим, хотя кисть руки свисала с запястья, точно тряпка.

– Думаю, мне придется его диктовать.

«Большой Баклан» был теперь под огромными скалами Горловины. Те взмывали вверх на двести фатомов, и морские птицы изо всех сил пытались удержаться в воздухе близ вершин, белые против темного неба. У подножия скал море остервенело колотилось в берег, и буруны рассыпались в полукабельтове вверх по скале, такие белые во мраке, что казалось, они светятся собственным светом.

Капитан смахнул воду с глаз и крикнул рулевым, чтобы возвращались к штурвалу. Крид помогал им, ибо двое из их числа оказались с переломами костей и кровью на лицах. «Большой Баклан» мчал со скоростью, какой Рол еще не видел и не испытывал прежде на море, а их словно преследовали волны, гремя, летящие вперед, с ударяющими в их гребни молниями. Пятифатомные горы, громоздящиеся ряд за рядом, точно идущие на приступ батальоны, а там, где проливы доходили до забитой былой пеной Горловины, разгоралась истинная битва стен воды, ливней, смерчей и противотечений. При взгляде на такое столпотворение за бортом даже Протеро утратил свое остроумие. Матросы привязали себя к основаниям мачт, витки мокрого каната обвивали их груди. Одни сидели молча, опустив голову, другие оставались с открытыми глазами, вглядываясь раздираемое молниями небо. Под ними их отважный «Большой Баклан» бежал вперед, его измученная обшивка стонала и скрипела, напряжение в реях исторгалось воплями. Раздался пронзительный треск, отчетливый даже в неистовстве бури, и вот груда деревянных обломков с обрывками каната с шумом низверглась на палубу. Под этими обломками погибли трое из вахты правого борта, обрывки такелажа яростно летели по ветру. Гротмачта свалилась за борт, а с ней и сам грот. Его сорвало, и он пропал далеко впереди. Бриг содрогался и рыскал, все и каждый на шканцах навалились на штурвал, чтобы удержать курс. Полмили до Горловины. Тысяча артбатарей не могла бы дать огня большей силы, чем та, что подстерегала впереди.

Рол привязал Протеро к поручню шканцев. Лицо старшего помощника побелело. Изза падения его сломанная кость вышла концом через разодранную кожу, и оттуда стекала кровь. Когда Рол попытался наложить другу жгут, тот грубо отпихнул его.

– Оставь меня, займись проклятым кораблем, ты, дубина разэдакая!

Форштевень взвился в воздух на сто футов, ибо вода, по которой они двигались, бросалась на скальную стену Горловины, «Большой Баклан» очутился в воздухе, его тряхнуло, а затем несколько секунд он падал навстречу воде. Ступни Рола оторвались от палубы, но ему удалось схватиться за бакштаг, и он закачался, как на ветке. Тошнотворный толчок, вопль раздираемой древесины. Фокмачта рухнула поперек носа, повертелась и легла, бесполезная, на носовой надстройке. Бриг опять коснулся воды и тут же погрузился в нее. Вода клокотала на шкафуте и кидалась на лестницы шканцев. Корабль полностью потерял управление, волны обрушивались на палубу и образовывали бурлящий водоворот. Затем, все еще вертя корабль, море вновь исторгло его из своей пасти, на этот раз бросив набок, так что правый борт оказался под водой, а обломки мачт отходили под прямым углом. Люди срывались с лееров и пропадали в белой пене.

Медленно, очень медленно корабль начал выправляться. Будь он военным, борта оказались бы повреждены у орудий и судно уже очутилось бы на дне. Но то был легкий корабль без значительного груза, а балласт представлял собой не обычные камни и песок, а чугунные полосы, присоединенные болтами к шпангоутам, чтобы судно тверже держалось под парусами. Вот оно и начало возвращаться в правильное положение, там где любое другое окончательно перевернулось бы. Из жесткого рангоута остались только нижняя часть гротмачты и десятифутовый обломок фокмачты, все прочее отправилось за борт. От парусов не сохранилось и обрывка. Корабль несся вперед по неистовствующему морю, точно прутик в потоке, вращающем колесо мельницы, то и дело вертясь, когда к этому побуждала буйная вода под килем. Рол оглядел палубу. Протеро, привязанный к поручню, все еще не пришел в сознание. Крид и еще двое запутались в канате, удерживавшем штурвал. Еще с дюжину человек обнаружились на шкафуте. Но многих смыло за борт.

– Рипариец! – вскричал он. – Капитан!

Ответа под взрезаемым молниями небом не послышалось. Капитан исчез. Наконецто зарядил дождь, злобный, шипящий, обильный, отскакивающий от разбитой палубы. Безумное движение «Большого Баклана» начало униматься, ибо дождь, лупя по волнам, несколько умерял их отчаянное буйство. Рол поднял голову, не в силах поверить, что они все еще на плаву, и увидел, что Горловина осталась за кормой. Они прошли ее. Море опять начинало вести себя несколько разумней, а ветер сменился на восточноюговосточный, сейчас он попадал по левому уху, а не по правому. Волны, впрочем, все еще вздымались, как горы, и если только они не хотели, чтобы залило корму и судно затонуло, надо было поставить какойникакой парус и бежать по ветру. Одним богам ведомо, сколько воды в трюме. Борта лишь на считанные футы поднимались над морской поверхностью, значит, они набрали тонны и тонны.

– Крид, Аркин, развяжитесь. Надо ставить временный парус или нам каюк.

Аркин был рулевым и ходил по морям лет двадцать. Но он всегонавсего отвернул лицо и не шевельнулся. Сдался. Один Крид поспешил, спотыкаясь, к Ролу.

– Обрубок фокмачты?

– Да. Если мы присобачим это дело к гротмачте, будет давить на корму, а это последнее, что нам нужно. Мы должны… – Он умолк на полуслове и оглядел корабль во всю длину. Груды ломаного дерева и горы такелажа усеивали палубу, но бушприт на носу был целехонек. Если бы ктото мог пробраться на самый край этого тонкого куска дерева, ныряющего в волны, и закрепить один конец временной снасти.

– Я иду на бушприт. Ты укрепляешь другой конец на том, что осталось от фокмачты.

– Нет, позволь мне…

– Это приказ, Элиас. За дело.

Они уговорили еще одного ошалелого матроса спуститься вниз и достать стаксель из парусного рундука, а Рол тем временем выбрался на бушприт. Ему вновь и вновь приходилось стискивать зубы и наклонять голову, меж тем как мимо него и над ним проносился бешеный водопад, грозя оторвать его от дерева. Но вот опять пронесло, и он хватает ртом воздух, и трос все еще обвязывает его запястье. Медленная работа, но в конце концов он все же закрепил снасть двух дюймов толщиной в двух третях пути от носа по бушприту. Когда он вернулся на бак, он ощутил изнурение, какого еще никогда не испытывал, и морская вода изливалась из его ушей. Он склонился, и около пинты ее выплеснулось на палубу.

Они подняли потрепанный стаксель, и этого оказалось достаточно, чтобы развернуть нос корабля и направить его по ветру. Безумная боковая качка начала успокаиваться, а килевая стала ровнее. Теперь «Большой Баклан» вновь двигался как корабль, а не как игрушка, влекомая стремниной.

– Становится светлей, – заметил Крид, и Рол, подняв глаза, обнаружил, что это правда. Но до чего сжимается сердце, когда, поглядев вверх, не видишь над головой ничего из прекрасного хитрого узора мачт, рей и такелажа. «Большой Баклан» стал бедным убогим калекой. И медленно умирал под их стопами. Но хотя бы отступала грозовая тьма с молниями. Опять был день. Только ветер не менялся, а попрежнему злобно вопил у них в ушах, безжалостно гоня их вперед. И дождь. Рол открыл рот, и дождевая вода наполнила его в считанные мгновения, смывая соль. Громадные капли ударяли по коже, точно градины.

Рол подтянулся. Кучка моряков собралась вокруг него, ибо теперь им замаячила надежда.

– Становитесь к помпам, – распорядился он. – Нам ни к чему губить корабль и себя.

Ветер замедлил скорость, но не отступал и не менял направления пять суток. Все это время никто из оставшихся на «Большом Баклане» моряков не спал более пяти минут подряд. Они двигались на западсеверозапад, единственным курсом, который удавалось держать, чтобы идти по ветру. Они поставили рей на гротмачту, но любой поднятый там парус давил на корму, та опускалась к воде, и вот уже волны начинали плескать через гакаборт. Днем и ночью люди стояли у помп, пытаясь облегчить вес. Матросы засыпали прямо под барабанящим по мокрым спинам дождем, а поднимать их и вновь ставить на работу приходилось пинками и затрещинами.

Кисть руки Протеро почернела и омертвела. Рол отсек ее жаждущей крови саблей и прижег обрубок кипящей смолой. Только тогда единственный раз они смогли попытаться развести огонь в камбузе, ибо вода стояла по колено. Матросы пили солоноватую дождевую воду из привязанных на шканцах бочонков и жевали серую солонину. Все припасы лежали в трюме под семью футами воды. Медленно и мучительно они начали брать верх в битве у помп, и потоки воды, низвергающиеся наружу за правый и левый борта, становились тоньше и прерывистей. На пятый вечер, когда сперва одна, а затем другая помпа принялись чавкать, Рол созвал всех, а в живых остались елееле два десятка, и угостил капитанскими ромом. Затем отправил их в их размокшие гамаки, а сам с Протеро и Кридом встал к рулю. Смуглое лицо Протеро теперь стало белым, точно вырезанным из слоновой кости, но обрубок был чист, и Крид зашил ему под смолой рассеченную плоть у кости. С ясными глазами лучший друг Рола стоял у компаса и вглядывался вперед.

– Счисление пути? – спросил он.

– А ты как думаешь? – огрызнулся Рол.

– Восемь узлов.

– Ты уверен?

– В первые два дня, согласен, – сказал Крид. – Но в недавнее время скорость немного замедлилась. Я бы сказал, что теперь шесть.

– Очень хорошо, – протянул Рол. – Восемь узлов – это шестьдесят четыре лиги в сутки двое суток, а шесть – это сорок восемь лиг в сутки трое суток. То есть…

– Двести семьдесят две лиги, – сказал ему Крид.

– А от Горловины до побережья Бьонара этим курсом двести семьдесят пять. Господа, мы пересекли Внутренний Предел. Полагаю, вотвот наскочим на сушу.

– Или она на нас наскочит и раздолбает, – огрызнулся Протеро. – Если бы облака развеялись, мы бы ее уже видели. В любом случае нам предстоит высадка через часдругой вслепую на неведомом берегу. Надо бы лечь в дрейф и послать к берегу шлюпку, чтобы отыскать стоянку. А не то корабль гробанется с концами.

– Согласен, – ответил Рол и вытер лицо ладонью со шрамом. – Хотя лечь в дрейф, когда у нас только и есть, что клок стакселя, может быть не самой легкой на свете задачкой.

– Тогда бросим якорь, – предложил Крид. – Даже если здесь слишком глубоко, он замедлит движение, а когда мы доберемся до отмелей, есть надежда, и немалая, что он зацепится и удержит нас.

Рол поглядел на Протеро. Смугляк пожал плечами.

– Ты теперь старший. Последнее слово за тобой.

– Великолепно, – и Рол кисло улыбнулся. – Очень хорошо, ребятки, бросаем якорь, и молитесь этому паршивцу Рану, чтобы нам подвернулся хороший грунт.

Они бросили оба якоря: носовой и кормовой, а затем вся команда оставалась без движения на палубе, помогая определить, замедлилась ли скорость. Наконец Рол кивнул.

– Мы сбросили добрых три узла. Протеро, пусть лотовой возьмется за цепи, посмотрим, что у нас под килем. Остальные – за работу. Чините лодку.

Пока экипаж латал единственную уцелевшую шлюпку, Рол спустился в капитанскую каюту, чтобы попытаться определить их положение. Астролябия рипарийца наряду с большинством его карт погибла или была смыта за борт. Не осталось ничего, достаточно подробного для такой работы, только одна крупномасштабная карта Внутреннего Предела и окружающих берегов. Взяв измерительный циркуль, Рол набросал их курс как можно точнее на сморщенной бумаге. И то, что обнаружилось, заставило его поджать губы и молча присвистнуть. Незримый берег перед их носом был не чем иным, как Голиадом.

Он откинулся на спинку любимого стула рипарийца, желая, чтобы старик был здесь, брал на себя всю ответственность и отдавал приказы. Голиад – это пустыня, служившая, как говорят, амфитеатром, где ставились бессчетные битвы между Бьонаром и Оронтиром и их союзниками, главное место решающих схваток в Умере. Но он менее чем в трехстах милях по берегу от Ордоса, места их назначения. Надо найти хоть чтонибудь на бесплодном берегу Голиада, чтобы починить корабль.

Рол принялся изучать старый шрам на ладони. Знак Моря, как назвал его рипариец. Он считал, что это добрая примета, оберег, не дающий утонуть. Рол думал о нем как о проклятии.

Бог бури любил играть с теми, кого отметил, и на этот раз ему попался Рол.

В дверь каюты забарабанили. Тут же без приглашения вошел Крид с сияющими глазами.

– Земля. – А затем добавил: – Капитан.

– Где именно?

– Чуть левее носа, может, в лиге.

Рол выбежал на палубу. Облака развеялись, изза них вышло жаркое солнце. Оно было истинным благословением для пропитанной водой одежды и мокрой кожи. Взглянув вперед, Рол увидел впереди горчичнотусклую береговую линию, лишенную намека на жизнь.

– Что скажет лотовой? – спросил он. Лотовой в передних цепях сматывал свою веревку.

– Четыре фатома, капитан, и все мелеет. Песок и галька. Ветер прекратился, и Рол, поглядев за левый борт, увидел длинную косу, дугой выступавшую на много миль в море. Корабль был с ее подветренной стороны, в защищенном месте. Протеро кивнул.

– Усса улыбнулась нам сегодня. Поллиги на югозапад, и мы разлетелись бы в щепы вон о тот мыс.

Корабль остановился, и все они малость пошатнулись. Якоря наконец задели дно, вошли в грунт и держали корабль по носу и корме. «Большой Баклан» находился в миле от берега.

– Три фатома! – прокричал лотовой. Восемнадцать футов глубины. Глядя через поручень, Рол ясно видел дно сквозь прозрачную воду с темной тенью корабля на зеленоголубом. Крохотные рыбешки серебрились в резвых косяках, и Рол заметил черепаху, медленно прокладывающую себе дорогу через них.

Глава 16 Высадка на берег

– Отвратительный риф, примерно в двух кабельтовых от берега вокруг всей бухты, – сообщил Крид. – И всюду близ него мощный прибой. Мы едва оторвались. Правда, есть расселина на северовостоке.

– Вы прошли через нее? – спросил Рол.

– Да. Пляж в виде молодого месяца длиной лиг эдак в пять. Но за ним высокие скалы. Тридцать фатомов, самое меньшее. Только с южного края они болееменее осыпаются. Там могут пройти люди. Во всех прочих местах даже горная коза не проберется.

– А если опять на веслах?

– Опасно. У нас ловкая лодочка, но и то мы оцарапали днище. Загруженная, она может и подвести.

В каюте повисло молчание, пока его не нарушил Рол.

– Молодчина, Элиас. Выпей рому.

Осужденный улыбнулся.

– Умелый матрос пьет в капитанской каюте?

– Считай себя старшим помощником, как Протеро. И выпей ради Бога.

– А я бы влез в бутылку через горло и погостил там подольше, – произнес Протеро, поглаживая обрубок руки. – Мы в ловушке.

– Ветер не поднимается? – спросил его Рол.

– Если бы не мыс, посудину разнесло бы о те рифы, как мы говорим. За пределами бухты он опять нарастает, и грядет шквал. Слыхал пословицу: «Ветер к берегу – друг утопленника».

– Кажется, Ран с нами еще не покончил, – сказал Рол. Он, не видя, поглядел на карту, которой не позволяли свернуться их стаканы, стоявшие поверх нее. Вот уже три дня, как они стоят на якоре в бухте, трудясь по двадцать часов в сутки. Но погода опять меняется, и не к лучшему.

– У нас есть временные мачты с реем на каждой, гротмачта со снастями для латинского паруса, и это хорошо. Но нам не выбраться из бухты при шквале, рвущемся к берегу. Переждем. Припасы есть, для соленой конины невелика разница, что она промокла. Меня тревожит вода. Здесь так отчаянно сухо, и в воздухе песок. Надо бы отправить к берегу добытчиков воды. Любой ценой.

– При попутном ветре мы дойдем вдоль берега до Ордоса за четырепять дней, – возразил Протеро.

– Да, при попутном. А учитывая, как нам везло до сих пор в этом плавании, мы не больното вправе на него надеяться. Нет. С тех пор как бочонки дали течь в бурю, у нас воды еще на два дня. И все. Я могу урезать воду, но предпочел бы попытаться найти источник на суше.

– Для такого свирепого кровожадного верзилы ты сама предусмотрительность, – с раздражением проронил Протеро. – Я бы…

– Парус! – раздалось с палубы. Все трое мигом вскочили на ноги и вывалились из двери на шкафут. Рол первым взлетел по шканцевой лесенке.

– Где?

– По левому борту, капитан, – ответил Михал, молодой боцман. – Идет сюда вокруг мыса. И только бы им это удалось.

Вся команда стояла на палубе, напряженно всматриваясь в точку к югу от оконечности косы, защищавшей их бухту. Гдето в полулиге отсюда двухмачтовик с латинскими парусами пытался удержаться в безопасности от скалистого берега, прорываясь против ветра. Матросы на палубе задержали дыхание, болея за экипаж чужого корабля и желая, чтобы он прошел.

– Сюда, сюда, – шептал ктото.

Корабль ударился правым бортом, через борт немедленно хлынули волны. На глазах у матросов «Большого Баклана» упала сперва одна мачта, затем другая. Неистовый прибой поднял судно и что есть силы бросил на скалы. Это был конец. Возможно, еще с полминуты в белом прибое виден был темный вращающийся образ, затем исчез.

– Божья Кровь, – процедил сквозь стиснутые зубы Протеро. – Этот сукин сын, отродье дурных ветров. Будь ты проклят, Ран, ты… – Крид положил ладонь на плечо его здоровой руки, он сдержался и кивнул.

– Ктонибудь может уцелеть, – сказал Рол с исступленно пылающими глазами. Ни один прирожденный моряк не может с равнодушием наблюдать за гибелью корабля. – Отправляемся немедленно. Протеро, остаешься здесь с гаванской вахтой. Мы с Элиасом отберем полдюжины лучших парней, двинемся к мысу и поищем живых. А заодно попробуем разведать, есть ли где вода.

– День близится к вечеру, – дерзнул напомнить Крид.

– Тем больше причин торопиться. Готовь треклятую шлюпку – и в путь.

Кругом смерилось ко времени, когда Рол, Крид и шестеро самых крепких и стойких из спасшихся матросов гребли прочь от «Большого Баклана». Все захватили кортики, а Рол свою саблю и пистолет с длинным дулом и колесным замком, найденный в каюте капитана. Сухого пороху и пуль у него хватало только для нескольких выстрелов, но Рол думал, что может удастся подстрелить какуюнибудь птицу. А то солонина уже начинает всем стоять поперек горла. Элиас сидел у руля, он ловко провел суденышко через расселину в рифе, которую одолел сегодня ранее. Бывший пират проявлял себя как весьма ценный член экипажа, и Рол дал себе клятву, что Крид никогда не вернется к подневольному труду в каменоломне. Его место в море.

Днище лодки проехалось по песку. Рол ощутил, как лицо его овеяло ровным жаром, то дышала близкая пустынная суша. После пребывания в море мертвенность воздуха казалась нелепой и одуряющей. Они втащили лодку на берег и встали на песке в пурпурном свете, порядком смятенные. Ничто под ногами не шевелилось. Каждый шаг точно приходился на отсутствующую ступень. Казалось странным, что земля такая твердая.

– Матью и Хайм, оставайтесь у лодки, – велел Рол. – Может, понадобится, чтобы вы достали бочки и покатили их вверх по берегу. Мы идем по косе посмотреть, не спасся ли кто при крушении. А затем вернемся, если найдем воду.

Одолевать мягкий песок оказалось непросто, и они тащились по изгибу пляжа в молчании, а вокруг сгущалась ночь. Глядя в море, они видели зажженные на борту «Большого Баклана» фонари, но никаких других признаков живой души на всем огромном протяжении песка, моря и звездного неба. Высокие скалы поднимались с одной стороны, точно крепостная стена, множество каменных обломков и голышей рассыпалось у их ног, там, докуда поднимался прилив. Элиас без колебаний вел отряд к месту, где оползень сотворил опасный путь наверх.

Они начали карабкаться на четвереньках, напрягая глаза в звездном свете, камни осыпались и шевелились под ногами. Один раз Рол не удержался и проехал пять ярдов вниз по крутому склону, но остановился, наткнувшись на твердый выступ скалы. Тяжело дыша, он вновь полез наверх.

Ушло больше часа, как прикинул Рол, чтобы подняться к вершинам скал. Они стояли, вытирая потные лица и поглаживая ссадины, глядя на мерцающее под звездами море и «Большого Баклана», хорошенькую игрушечку, лучшую здесь драгоценность. Здесь ощущался ветер, он быстро охладил их горячие спины и поверг в дрожь. С открытого моря били крепкие порывы, при которых убирают топсель. Дальше в бухте они видели блестящий белый прибой у рифа. Если бы не защищающая бухту коса, этот ветер сокрушил бы «Большого Баклана», как то незадачливое судно. По словам Протеро, чистое везение, что они подошли к берегу с подветренной, а не с наветренной стороны.

Ролу почудилось, будто он видит чтото еще на самом краю своего поля зрения. Огни на море. Целую череду. От ветра глаза его заслезились, а когда он их протер, все пропало. Может, две низкие звезды, поднимающиеся выше в небо от морской кромки. Обратив взгляды на сушу, они увидели широкое бледное плато, разрезанное посиневшими в ночи овражками и усеянное россыпью выветренных камней. Оно неуклонно поднималось, и далее они разглядели очертания темных гор против звездного неба на северозападе. Голиад представлял собой обширную чашу высокой пустыни, обрамленной Голоронскими и Миконинскими горами. За этими горами лежал Бьонар, могущественнейшее и самое ненавистное для чужеземцев людское королевство.

– Ничего себе работенка, искать здесь воду, – пробурчал Джуд Мохран, один из матросов. – Сухо, точно мертвецкий кашель.

Они пошли вдоль пляжа. Другие спотыкались о камни и приглушенно ругались, но Рол видел не хуже, чем днем. В годы после того, как он покинул Башню Пселлоса, он пренебрегал упражнениями, от его подготовки осталось чуть больше, чем воспоминания, но по ночам давало о себе знать кошачье зрение. В отличие от прочих он разглядел даже то, что это обилие камней, о которые ударялись ноги моряков, когдато составляло часть не дикой скалы, а рукотворных стен. Моряки шли через развалины древнего поселения, столь стародавнего, что даже вода из этих камней не остались один на другом, и все их округлил за много веков ветер пустыни, лишив острых краев, которыми они соединялись в кладке.

Ветер был крепче на косе, выдававшейся, наверное, на пол-лиги в море, а шириной не превышавшей четыре кабельтовых. Скорчившиеся деревца росли тут и там в более защищенных местах, их ветви рвались прочь от моря, словно в ужасе перед ним. Кора их была серой и чешуйчатой, листья узкими и жесткими, точно хвоя.

Еще полчаса, и вот они на самой оконечности косы. Под ними прибой гремел не слабей, чем пушки в морском бою, и мелькание белой пены просматривалось чередой к югозападу отсюда, где бежал вдоль берега второй риф. Здесь пытался пробиться погибший корабль, ища укрытия от ветра, но ветер успел этому помешать.

– Веревку, – проговорил Рол. – Кто захватил веревку? Один из высадившихся стал развивать моток однодюймовой веревки, который нес вокруг плеча.

– Уж не собираешься ли ты спускаться? – спросил Крид.

– Собираюсь. Спустите меня, и я осмотрюсь.

– Ничто не могло спастись у этих скал.

– Если бы мой корабль разбился и моих матросов унесло в море, я надеялся бы, что любые, такие же, как мы, моряки сделают больше, чем станут ломать надо мной руки с безопасного расстояния.

Крепко обвязанного под мышками, его принялись спускать мимо скального обрыва. Не такого уж гладкого, Ролу удалось найти опору для ног. По мере спуска буруны ревели все громче. Когда он спустился примерно на десять фатомов, оказалось, что веревки больше не хватает. Он развязал свой конец, обвил им тяжелый камень и начал карабкаться последние несколько ярдов, получая в лицо залпы холодных соленых брызг. Элиас был прав. Ничего. Ни щепочки. Жестокие волны очистили камень от любых останков кораблекрушения. Он зря тратил время.

Но нет, чтото едва шевелится в белизне бурунов. Большое и блестящее. Если бы не ночное зрение, Рол этого не разглядел бы. Не человек. Наверное, выбросило какуюнибудь большую рыбу. Рол подвигался все ближе, пока волны не промочили насквозь его одежду, а пена не заклокотала вокруг колен.

Моргнули два зеленых огонька, наблюдая за ним. Ему показалось, что в реве моря он разобрал голос. Вздрогнув, он стал карабкаться и скользить по черным камням, смахивая морскую воду с глаз. Не человек, но нечто, подобное человеку, крупнее, чем мог бы быть любой из людей. Неведомо что воздело руку, белопенный водоворот окружил его, пытаясь оторвать от скалы. На глазах Рола зеленые огоньки исчезли, скрытые бурунами. Он двинулся дальше, вода ударила его по голове и плечам, бросив навзничь на камни. Он прильнул к ним, дожидаясь, пока волна не отступит, ощущая вкус крови. Когда он смог взглянуть, неведомо что опять выбралось из воды. Оно было в фатоме отсюда, не более, на его лице, ибо у него, правду сказать, имелось лицо, поблескивали два огромных клыка, а изумрудный свет в глазах то вспыхивал, то пропадал, как обычно при мигании.

– Дай мне твою проклятущую руку, ну дай же! – Голос прозвучал хрипло и надсадно, но глубоко, точно из колодца.

Рол протянул руку, и ее немедленно охватила чудовищная лапища. Затем оба опустили головы, ибо на них налетела новая волна. Когда она ушла, неведомо что судорожно скакнуло вверх по скале, и Рол что есть мочи упер подошвы в камень, таща диковинную тварь. Ее ноги пружинили, и слышно было, как скребут скользкий камень когти. Когда Рол испугался, что сейчас его руку вырвет из плеча, одна нога спасаемого нашла опору, и жуткая хватка ослабела. Неведомо что с удовольствием выпрямилось в полный рост и шлепнулось спиной о склизкий камень. Они лежали рядышком и наблюдали, как гигантский бурун несется на них, белогривый и щедрый яростью. Затем как один вскочили и полезли вверх. Волна бессильно зачавкала у их ног и удалилась, гремя по гальке и камням. Спасенная Ролом тварь села, тяжело дыша. По всему ее громадному телу виднелись ссадины и признаки переломов, кровь темно сияла в звездном свете.

– Спасибо, – сказало спасенное. – Я держался здесь достаточно долго.

– Ты с корабля?

– А откуда еще? – Оно закрыло жуткие глаза, и сухой черный язык облизал его клыки. Тут Рола наконец осенило. Ночь в Аскари, нечаянный кусочек чужой жизни.

– Я знаю тебя. Ты полутролль. Тебя зовут Галлико.

Голова чудища резко повернулась, свет в глазах запылал ярче.

– Ну и дела! Откуда ты знаешь?

– Мы както встречались. Давнымдавно. Я спас вашего казначея от грабителей в Аскари. Я забыл его имя.

– Вудрин. Боже мой, тот самый ужасный юнец, в котором есть Кровь! А ты вырос, мой мальчик. А зовут тебя, да, зовут тебя, кажется, Рол.

– Так и есть.

Галлико рассмеялся, гулко, как из бочки, рокоча, перекрывая даже грохот бурунов.

– Вот мы и встретились столько лет спустя, случайно, на самом пустынном берегу на свете из нанесенных на карту. Если только здесь о чемто не позаботилась судьба, я на всю жизнь оставлю пиво. Мальчик, какая славная встреча, я тебе рад.

– Там был ктото еще?

Галлико заметно приуныл.

– Были, но не сумели удержаться. Их забрало море. Вудрина в том числе. Он совсем не умел плавать.

– Прости.

– Потом, потом. А сейчас надо бы залезть туда, где посуше. Я чувствую себя, как если бы заглотал половину треклятого Внутреннего Предела. Меня просолило по гроб жизни. Как ты спустился?

– Моя команда там, наверху, с веревкой. Они нас вытянут.

Время близилось к полуночи, когда все они стояли на вершине скалы. И когда моряки разглядели наконец того, кого, потея и стеная, тащили наверх, они утратили дар речи, как тот, кто отправился удить форель и вытащил кита. Придя в себя, они уделили Галлико немного драгоценной воды, и Крид, кажется, меньше прочих потрясенный встречей с полутроллем, помог тому перевязать раны. Галлико ободрали казарки, он заработал тьму синяков и кровоподтеков, когда его било о камни, а затем трясло и кидало несколько часов, пока он противился волнам, но он был бодр и весел. Как только ему это удалось, он заковылял к краю скалы и взглянул в море.

– А это ваш корабль там, в бухте?

– Да, – ответил ему Рол. – Нам в бурю снесло мачты, но мы уже поставили временные. Как только ветер, дующий на сушу, немного поутихнет, мы выйдем в море. Но нам нужна вода.

Галлико мрачно кивнул. Он все еще таращился на горизонт.

– Вам не повредит осторожность. Два бьонийских военных судна рыщут здесь в жажде крови. Это они загнали нас навстречу ветру, а когда сами пошли прочь от него, было слишком поздно, чтобы удержаться подальше от скал.

– Мы служим Купеческому Союзу. Сомневаюсь, что они нас побеспокоят, – сказал Рол, вспомнив померещившуюся ему в морской дали череду огней. Ему хотелось узнать, почему судно Галлико бежало от бьонийцев, но он не был уверен, как спросить. Полутролль доброжелательно оглядел его.

– Наш корабль, «Гадюка», был приватиром, Рол Кортишейн. Лучше тебе прямо сейчас это узнать.

– Ты пират?

Галлико жутко ухмыльнулся.

– За мои грехи.

– И был пиратом в Аскари?

– Строго говоря, нет. Но времена меняются. А теперь что ты предпочтешь: чтобы я ушел в глубь Голиада, или согласен терпеть такого, как я, в своей команде? Ты ничем мне не обязан, а я обязан тебе жизнью. Я уберусь прочь, если ты не хочешь дружбы с мне подобными, и не буду изза этого думать о тебе дурно.

Рол поглядел на Крида, но лицо бывшего приватира было непроницаемо.

– Оставайся с нами. Если что, найдется место под палубой, чтобы тебя спрятать. Я не брошу никого в такой беде, как у тебя.

Галлико положил лапу на плечо Ролу.

– Тогда еще раз благодарю тебя. Я этого не забуду. Теперь я твой по гроб жизни.

Несмотря на раны, Галлико смог не отставать от остальных. Они вернулись к основанию косы и двинулись в глубь суши. Ночное небо было совершенно ясным, сияющим созвездиями. Луны не было, но звездного света хватало, чтобы падали слабые тени. Поисковый отряд упорно шагал все дальше, навострив уши, дабы уловить шум самой тонкой водной струйки. Во рту у всех пересохло, а в бурдюках оставалось лишь с чашку. Дневной жар испарился, теперь на плато стало жгуче холодно. Дыхание густым паром плыло по воздуху от их лиц.

– Пустыня и холод, – произнес Рол. – Вот уж не думал, что такое бывает.

– Только ночью, – ответил Галлико. – Жара ушла к небу, ее впитали звезды, чтобы поддерживать свое сияние.

– Ты бывал в Голиаде раньше?

– Вообщето, нет. Но я бродил по Тукелару и Падрассу и полагаю, что все пустыни подобны друг другу.

– Почему ты стал пиратом?

Галлико долго медлил с ответом, рассматривая свои огромные косолапые стопы, шлепающие в пыли.

– Купеческий Союз становится не в меру жадным. Ему нужно полное господство на главных торговых путях этого мира. Тебе знакомы Вольные Города?

– Некоторые.

– Они независимы, отсюда и название. Городагосударства, существующие только с целью торговать, стало быть, лучшее прибежище для Купечества. Но я узнал, что Купеческий Союз, по сути дела, держит под пятой Вольные Города. Омер, Спицегавань, Перигор, Грайллор, даже Великий Урбонетто на Причалах. В любом случае Урбонетто и Спицегавань отказали в приеме грузов у своих пристаней кораблям, которые не поступили на службу к Купечеству, и ходят слухи, что скоро их примеру последуют другие.

– Они разорятся.

– Ты недооцениваешь объем торговли по бумагам Купеческого Союза, друг мой. Нет, вот что происходит: по всем Двенадцати Морям капитаны борются за красный флажок и платят недурные денежки за милость под ним ходить. Получив его, они ведут корабль куда им велено и берут любой груз, который для них приготовлен. Нет больше никакой свободы, даже для владельца судна. Он просто наемный служащий Купечества. А что оно такое, чтобы прибирать к рукам всю торговлю в этом мире? Ктонибудь знает?

– Я встречал их представителей. Люди как люди большей частью.

– Да, но кто их вожаки? Никто не может их назвать, и, пока все и каждый богатели, никому и в голову не приходило спрашивать, непохоже, чтобы у них имелись постоянные войска или защищаемые границы. Они в них не нуждаются. Другие государства станут воевать за них, если до этого дойдет. Бьонарцы ничего так не любят, как обрушиться на какуюнибудь маленькую страну под предлогом удовлетворения жалоб Купеческого Союза.

– Ты так и не объяснил мне, почему стал пиратом.

Галлико кивнул, и его костистые надбровные дуги опустились, почти коснувшись выпирающих скул, и зеленые глаза полыхали теперь как из глубин пещер.

– Мы торговали без разрешения в Спицегавани и нарвались на взыскание. Корабль отобрали прямо у причала и задержали команду. Вудрин и еще несколько, включая и меня, бежали сушей и проделали на своих двоих весь путь до южной оконечности Осмера. Там мы несколько месяцев трудились как рыбаки, пока однажды в те воды не зашла стремительная, как чайка, шебека под Черным Флагом. Рыбаки бежали, а мы остались. То была «Гадюка», и ее капитан Гарун Сехарис согласился нас взять. Сперва мы только хотели морем покинуть Осмер, но приватиры поведали нам, что мы занесены в черный список по всему Западному Спокойному Морю. Ни один капитан не возьмет нас на службу. А надо сказать, что для меня по крайней мере это не просто вопрос о перемене имени. – Тут Галлико горестно усмехнулся. – У меня есть склонность выделяться в толпе. Прочие решили попытать удачи в других местах, но я остался на «Гадюке» за неимением лучшего выбора, а Вудрин остался со мной. Так я и стал пиратом.

– И ты учинял насилие, грабеж и убийство, как поется в песнях? – спросил Рол. Галлико поглядел на него.

– Да. Да. Я убивал и грабил. «Гадюка» захватила четырнадцать кораблей, прежде чем нас загнали на скалы здесь, в Голиаде, и все четырнадцать принадлежали Купечеству. Мы убивали только тех, кто оказывал сопротивление, высаживали экипаж в корабельных шлюпках, забирали груз, а корабли сжигали. Так приватиры делают свою работу.

– Где вы избавлялись от своих грузов?

Галлико помолчал, глядя в сторону.

– Везде, где могли. Может быть, Купеческий Союз и прибрал к рукам всю торговлю, но всегда будет не вполне законная собственность, которую нужно продавать и покупать. В некоторых городах есть черные рынки для Черных Кораблей.

Дальше они шли в молчании. Товарищи Рола держались подальше от полутролля, особенно теперь, когда знали, что он пират. Один Крид не казался смущенным, как можно было ожидать. Один раз Рол заметил, что Элиас пристально глядит на него, словно, желая чтото сказать. Но что бы то ни было, бывший каторжник подумал как следует. И они тащились дальше без новых разговоров, крепко держа языки за зубами, холодный воздух обжигал опаленные солнцем лица.

Вдруг Галлико остановился. И все остальные тоже. Они шагали свыше двух часов и, наверное, углубились внутрь суши лиги на две. Голиад представлял собой бесплодную равнину, продуваемую песчаными бурями и усеянную образованиями из пестрого камня, единственной здешней растительностью были низкие кусты с листьями, подобными ножам. Здесь и там груды загадочных обломков образовывали длинные вереницы, а овражки свидетельствовали о том, что здесь шли в незапамятные времена обильные дожди, способные пробивать пересохшую корку этой земли.

– Вода, – объявил Галлико, проскрежетав языком по губам.

– Где?

– Близко. – Его ноздри раздулись. Он фыркнул. – Я ее чую.

Он двинулся на неуловимый запах и остановился у края одного из овражков, более густого лезвия тени под звездами. Пока другие с недоверием переглядывались, Галлико опустился на колени и громадными когтистыми лапами начал копать. Рол с Кридом взобрались на гребень лощины и посмотрели на север, туда, где против неба поднимались темныетемные горы. Миконины, высочайшая гряда северного мира. Некое могучее содрогание сердца земли нагромоздило их скользящими каменными уступами на пятнадцать тысяч футов от основания до вершин. Здесь они стояли круто, как стена, но Рол знал, что они становятся менее ужасными, если двинуться дальше на северозапад. Миконн, имперский город, расположен посреди них в высокогорной долине, попасть туда можно лишь несколькими перевалами, слывущими столь неприступными, что в течение столетий город даже не строил стен, чтобы себя защитить. И Рауэн гдето там на этих высотах, на миг он подумал, что может почти коснуться ее спящего разума. Рауэн, сражающаяся за то, чтобы стать одной из властителей этого мира, и она победит или погибнет. Демоны, терзающие ее сердце, никогда не позволят ей поступить иначе.

У бедра Рола возникла дрожь, и он положил ладонь на рукоять сабли. Сон оружия был неспокоен. Быть может, оно чуяло новые предстоящие схватки. Сабля жила своей жизнью. Рол уже успел к этому привыкнуть. Она алчная, дикая, и у нее есть голос, наполовину ему понятный. Какое чародейство сотворило этот клинок, он и гадать не пытался. Но оно давно покинуло мир людей.

– Говорят, Голиад был когдато раем земным, – тихо заметил Крид, взирая на горы, но видя нечто совсем иное. – Сад древнего мира, вылепленный руками самого Творца. И здесь Он поместил праотцов людей, сон которых стерегли ангелы. – Непроницаемые глаза Крида в упор устремились на Рола. – Говорят, коекто из тех, в ком есть кровь ангелов, и поныне ступает по земле.

– Я не догадывался, что ты чтото заметил.

– Это в глазах. Они не вполне человеческие.

– Мы с Галлико одно под нашими шкурами. Это тебя беспокоит?

Крид с улыбкой пожал плечами.

– У каждого из нас свое бремя. Что до меня, то думаю, я до конца моих дней буду чувствовать оковы на запястьях и удары бича надсмотрщика.

Крик, нестройный взрыв общего смеха сзади и снизу. Рон с Кридом бегом соскочили по склону оврага и нашли своих товарищей тесно обступившими коленопреклоненного Галлико. Полутролль все еще выбрасывал землю из порядочной величины ямы. Но теперь его лапы черно блестели, и еле слышный звон раздавался у его колен, там текла тонкая струйка.

– Вода, милостью всех богов, – вздохнул Элиас. – Галлико, я отдаю честь твоему носу.

– Да пропади он, мой нос. Идите сюда и помогите рыть. Еще четверть часа, и вот уже яма с водой блестит на дне оврага, и все они по очереди складывают горстью ладони и жадно заглатывают влагу. Вода была грязной, с песком, но на вкус пресная и прохладная. Они наполнили свои дряблые бурдюки и пили пинту за пинтой. У одногодвух вода изверглась обратно, но они снова стали пить. Вода касалась их желудков, точно подвижный лед, но тем не менее казалась благодатью. Наконец Рол велел остановиться.

– Пора обратно к берегу. Нам надо наполнить бочки. Вся остальная команда жаждет не меньше нас, а скоро уже заря.

Путь обратно казался короче, ибо добрая вода наполнила иссохшие тела. Галлико вскинул голову и вновь принюхался к воздуху.

– Ветер, дующий к берегу, стих. Сейчас его сменит другой, северовосточный или северосеверовосточный.

– Попутный для плавания к Ордосу, – заметил Михал, один из молодых моряков.

Они были еще в миле от берега, когда заметили необычное свечение у горизонта, шафрановое, вроде того, какое пролило бы крохотное садящееся солнышко. Они в недоумении изучали его на ходу.

– Может быть, люди у лодки развели огонь, чтобы согреться, – предположил Элиас.

– Что они жгут? Песок? – огрызнулся полутролль. Он опять помрачнел и ушел в себя. И тогда заговорил Михал:

– Это корабль. «Большой Баклан» горит.

Какая отчаянная чушь. Корабли ходят под парусами, садятся на мель, переворачиваются, разбиваются, тонут. Но не горят. Сами. Их жгут люди. Рол припустил со всех ног.

– Стой! – возвопил Галлико, точно труба в ночи. Рол бежал. Земля отскакивала от его стоп, он пронесся через впадину, заросшую искалеченными черными деревьями. Острые листья резали ему лоб, но он не замедлил бега. Он летел вперед со скоростью, какую давала нарастающая в нем ярость. Вот он достиг тропы среди скал, полез вниз и полупокатился по ней. Мелкие камни и пыль тучей мчались впереди него, взметываясь изпод ног. Сапоги его ударили по мягкому песку, и он побежал дальше. Он бежал мимо тел моряков, которых оставил на пляже, мимо разломанной в щепы судовой шлюпки. Он ринулся в воду, разбрызгав белую пену, и поплыл столь же уверенно, сколь и бежал, мигом сроднившись со стихией, не думая, все его сознание наполнила ослепительная белизна.

Протеро.

«Большой Баклан» был охвачен пламенем от клотика до ватерлинии. А на борту были распяты Протеро и те из их товарищей, которых Рол оставил глядеть за судном. Дюжина моряков корчились в пламени, меж тем как их мышцы и сухожилия рассыпались пеплом, кожа уже вся почернела, волосы пылали. Смола на конце обрубка Протеро полыхала ярким факелом, так что казалось, он истекает огнем, точно кровью. Глаза его уже иссохли, а лицо сморщилось до величины детского.

Рол подплыл к корабельному борту и вытянулся на воде, взирая на пожар. «Большой Баклан» стонал и трещал в предсмертных муках, горящие обломки сыпались с временных рей, точно кометы, с шипением погружаясь в воду повсюду вокруг. На борту раздался резкий грохот, бриг содрогнулся, в воздух взлетел настоящий фейерверк. Это взорвался, вспыхнув, небольшой заряд для вертлюжной пушечки. Корабль стал крениться, огонь злобно шипел у ватерлинии, бросая вызов прохладной тьме моря.

Рол с усилием отвел взгляд от сморщившегося лица Протеро и поплыл вокруг кормы «Большого Баклана». Стекла кормовых окон лопались с пронзительным треском, пламя жадно вырывалось оттуда и лизало гакаборт. Ярость Рола остыла, осталась лишь холодная зола. Он уставился в сторону горизонта, где небо светлело, предвещая утро. Но ничего не увидел. Он был слишком низко в воде, сказывались тяжесть сабли и капитанского пистолета у пояса. Он лежал на плаву у гибнущего корабля, который был его домом, не обращая внимания на мольбы и крики поискового отряда, уже успевшего добраться до пляжа. Наконец, когда на восходе ревущее пламя побледнело, он повернулся в воде и опять поплыл к берегу, смертельно измученный.

Глава 17 Место рождения человека

– Мы их видели со скал. У самого горизонта, – сказал Элиас Крид, бледный под краснотой солнечных ожогов. – Два бьонийских крейсера, идущих на югоюгозапад. Не иначе как посылали лодки за риф в течение ночи.

– Мы были судном Купеческого Союза, – вознегодовал молодой Михал. – О чем они думали?

– Флажка нет. Унесло в бурю, – ровным голосом сказал ему Рол. – Они приняли нас за спутник приватира и послали своих, не задавая особых вопросов. Они распинают пиратов, а нас они как раз за таковых и приняли. – Говоря, он поглядел на Крида и Галлико, а затем опять отвел взгляд, устыдившись своих низких мыслей.

– Я тебя не корю, у тебя горе, – сказал Галлико. – Беду на вас навлекла «Гадюка», и за это от всего сердца прошу прощения.

– Прощения! – вскричал Джуд Мохран с красными глазами. – Мой брат был на этом корабле. Он провел его сквозь бурю, когда не справлялись многие другие, и с ним расправились, как с гнусным разбойником! – Мохран был невеличкой, но стиснул кулаки так, как если бы собирался обрушить их на Галлико.

– Достаточно! – резко произнес Рол. – Нам надо похоронить двух товарищей и спасти все, что можем из имущества.

– Мы на берегу пустыни в сотнях миль от чего бы то ни было, – заметил Бартоломео Гейган, молодой моряк с Корсо, тихо и холодно. – Какой в этом смысл?

– Можешь сидеть и ронять слезы в Предел, если угодно, – огрызнулся Рол. – Но я намерен жить дальше. Теперь на ноги, все вы.

– Ты не можешь нам приказывать, – сказал Мохран. – Твои полномочия сгинули с кораблем. Теперь ты для нас ничто.

– Тогда ступай своей дорогой, Джуд, – спокойно предложил Рол. – Я тебя не держу. – Он встал на колени в песке и принялся рыть руками. Галлико и Элиас мигом присоединились к нему, а немного погодя и еще четверо баклановцев. Слезы бежали по лицу Мохрана, швырявшего песок прочь от себя, но больше он ничего не сказал.

Два года Рол ходил на «Большом Баклане», и многие из тех, кто погиб пригвожденными к горящей обшивке, все это время были его товарищами. Вместе с Протеро он плавал втрое дольше. По какойто причине, преклонив колени в жарком песке, меж тем как восходящее солнце яростно и безжалостно било ему в спину, он чувствовал, что это его прошлое опять настигло его. Было в его жизни нечто, не желавшее от него отставать, неподдающееся и неискоренимое, как отметина на его ладони. Оно спало целых семь лет, но теперь опять пробуждается. И вот он глубоко рыл песок, готовя могилу для большего, чем два трупа. Перед ним встали новые задачи, и охватившая его белая ярость поможет их выполнить.

Несколько досок было вырублено из обшивки лодки, а скамьи были разбиты в щепки. Даже если бы у отряда Рола имелся полный набор плотницких орудий, маловероятно, что удалось бы опять сделать суденышко годным к плаванию. Большинство бочек также было пробито, но одна оказалась целой, и ее Галлико привязал себе на спину, после чего распрямился так же легко, как если бы нес скатанное одеяло. Им удалось также найти несколько пластов сушеной рыбы, которая хранилась в рундуках всех лодок «Большого Баклана» на крайний случай. Подумав о своем «Нырке», Рол мрачно улыбнулся и, завернув рыбу в кус полотна, повесил себе через плечо. У моряков имелись ножи и кортики. У Рола пистолет капитана, не говоря о сабле, отряд располагал двумя полными воды бурдюками и несколькими огнивами, но, помимо всего этого, у них были только надетые на них лохмотья. Когда они набросали песчаные холмики над своими убитыми товарищами, какоето время все стояли у могил точно в изумлении, затем головы поднялись, и все, кроме Галлико, посмотрели на Рола, ища вдохновения.

– Мы идем в Ордос, как я полагаю, – сказал он. – Это три сотни миль по прямой. – Но ему не показалось, что он сказал то, что надо. Поход в Ордос не подводил его ближе к отмщению.

– Может, коечто подвернется и ближе, – прогремел Галлико. – На север по берегу отсюда есть место, где, как я знаю, нам будут рады. Но если мы туда попадем, не будет пути назад. Вам всем это следует знать.

– Что это за место? – спросил Крид с сияющими глазами.

– Люди называют его Ганеш Ка, Пиратский Город. Я бывал там в прошлом. Тяжелая дорога, если посуху, но короче пути в Ордос.

– Пиратский Город! Сказка для детей и сухопутных пьяниц в портовых тавернах, – съязвил Мохран.

– Нет, он существует, поверьте мне. Но если кто вступит в город, он не может вернуться назад. С этого самого мгновения он должен стать приватиром или погибнуть, ибо никому не дозволено покинуть город, если только он не вступит в команду одного из Черных Кораблей.

– Значит, нам всем придется стать пиратами? – спросил Сайед Русаф. Самый старший из уцелевших бакланцев, опытный старшина, который запросто мог найти работу где угодно на Двенадцати Морях.

– Таков тамошний закон, – сказал Галлико. Он внимательно смотрел на Рола.

– Я пойду, – заявил Михал. Он был достаточно молод, чтобы эта мысль его прельщала.

– И я, – подхватил Мохран. – Чтобы свести счеты с убийцами брата.

– А я нет, – произнес Русаф. – Бьонарцы ошиблись, это верно, и наши товарищи заплатили за это, но мы еще живы. И нет нужды отвергать обычную жизнь.

Последним из четверых изначальных бакланцев был Бартоломео, горячий юнец с Корсо.

– Откуда мы знаем, что это чудище говорит нам правду? – спросил он со сверкнувшими под растрепанной щеткой черных волос глазами. – Не исключено, что он нас заведет в какуюнибудь засаду, где подстерегают несколько его дружков.

Впервые Галлико вышел из себя:

– Ты маленький дурень… да что у тебя такое есть, что стоило бы отнять? Я предлагаю путь к обретению новой жизни. Одолевай горы, идя в Ордос, если тебе угодно. Орлы выклюют тебе глаза, прежде чем истечет неделя.

– А что скажет шкипер? – вмешался Русаф. – Рол, что ты думаешь?

Рол оглядел их всех, глаза его задержались на миг на преображенном лице Крида.

– Я верю Галлико. В отличие от вас всех я встречал его раньше. Если есть потайной город, он нас туда отведет. Для меня больше нет ничего ни в Ордосе, ни гделибо еще. «Большой Баклан» был единственным моим домом, а теперь его нет. Я хочу отомстить. Я доверю свой жребий Черным Кораблям.

– Значит, у нас нет выбора, – с горечью проронил Бартоломео. – Мы все должны стать пиратами или умереть здесь, в пустыне.

– Но это больше выбор, чем то, что досталось нашим товарищам, – сказал ему Рол. Он искоса взглянул на Галлико. – Наверное, можно чтото придумать, когда мы попадем в Ганеш Ка, какойто мощный удар. Не надо отчаиваться. Мы живы, в конце концов, там, где многие другие погибли.

После этого все уступили и нехотя согласились идти за Галлико. Не требовалось спрашивать Элиаса, его чувства ясно читались в его глазах. Небольшой отряд еще раз пересек пляж, поднялся на скалы и вернулся на плато. Теперь моряки устали, ведь они были на ногах всю ночь, но Галлико настоял, чтобы они сразу поспешили отдалиться от обугленных и затонувших останков «Большого Баклана».

– Отдохнем в полдень, – объявил он. – В самую жаркую пору дня. А затем продолжим путь после темноты. Сперва нужно вернуться к роднику, который я вырыл, и наполнить эту бочку. Невозможно выкапывать воду каждый раз, как она понадобится.

И они побрели в глубь суши. Рол и Галлико впереди, затем Крид и позади него Михал и Мохран. Замыкали шествие Русаф и Бартоломео. Они шли по своим следам под жарким утренним солнцем, сощурив глаза на отсвечивающую бледную нагую землю. Русаф, уроженец Тукелара, сорвал сухой лист с деревца и держал меж зубов, чтобы защитить нижнюю губу от волдырей. Другие сорвали с себя потрепанные рубахи и накрыли ими головы и плечи от пялящих лучей солнца.

На месте родника они нашли потрескавшуюся грязь, но Галлико опять выкопал его и подставил отверстие бочки под клокочущую воду. Дело шло неважно, пока они не наткнулись на решение вылить в бочку воду из бурдюков, вновь наполнить их из родника и так далее. Ко времени, когда бочка была полна, и бурдюки тоже, и все выпили столько, сколько могло удержаться в раздутом брюхе, солнце поднялось в небо на полвысоты. Галлико прикрыл глаза рукой и всмотрелся на север вдоль берега. Большое плато вдавалось в море на десять или пятнадцать лиг, а затем внезапно обрывалось отвесными приморскими скалами. По другую его сторону, и это было ясно видно даже сквозь нарастающее знойное марево, Внутренний Предел вновь врезался в сушу широким синим заливом.

– Мы к северу от Голгоса, и это хорошо, потому что там бьонийский гарнизон, – сказал Галлико. – Готов спорить, те два крейсера собираются заглянуть туда, чтобы их починили, наши кормовые стрелки нанесли им коекакой ущерб, прежде чем они загнали нас на скалы. Эта равнина впереди называется Горторов Стол. Четырнадцать лиг в глубь нее, и не будет воды, и это надо учитывать. За ней Залив Рингилла. Мы должны следовать его берегом на северозапад, к горам. На том конце излучины Ганеш, древняя земля, которая, если верить сказаниям, была когдато ленным владением Голиада, а теперь стала пустыней. Нам предстоит путешествие самое малое на две недели, ибо Ганеш Ка много дальше к северу.

Рол оглядел безнадежно пустынную землю вокруг, протяженность мерцающей охры, где только и было движения, что взметываемые ветром тучи пыли.

– Да как могли войска сражаться в месте вроде этого?

– Теряя столько же бойцов изза жары, сколько от рук противника, – ответил Галлико. – Голиад единственное место, где можно высадить военные силы между Ордосом и Урбонетто. В любом другом месте берег слишком горист для военного имущества или осадного обоза. Вдобавок, если направиться в глубь суши, есть перевалы через Миконины, которые ведут в сам Миконн. Бои велись за обладание этими перевалами в незапамятные времена воинствами Оронтира, и Кавайллона, и Армидона, и Мамеррийской Лиги, и все стремились через Миконн вторгнуться с тыла в Бьонар. Никому это не удалось. Даже сотню лет назад Голиад не был местом, которое вы видите теперь. То была холмистая саванна со стадами оленей, диких быков и ослов. Но здесь паслись кони бессчетных воинств и ступали сапоги множества солдат, они вытоптали траву на этой земле, а ветер довершил разорение. В этой части света дождь усердно льет осенью, а весь остальной год сухо. При отсутствии растительности, которая защитила бы добрую почву, дожди смывают ее, и теперь пора дождей не приносит жизнь в это место, потому что здесь не осталось зародышей жизни.

Рол разглядывал своего спутника не без изумления.

– Ты кажешься весьма недурно просвещенным для пирата.

Галлико ухмыльнулся.

– Я люблю читать.

После этого они шли в молчании, шаг их был тверд, но медленен. Галлико посоветовал им дышать с закрытыми ртами, чтобы защитить от пересыхания язык, а когда они пили, следил, чтобы делали по нескольку глотков, но не больше.

Земля пошла под уклон, затем опять стала подниматься, шагать в гору по такой жаре было нелегкой работой. Очутившись наверху, Рол оглянулся на ослепительное сияние Горторова Стола, и ему почудились там какието движущиеся в мареве черные существа. Он указал на них Галлико, и тот кивнул.

– Пралюди. Они охотятся на Столе стаями.

При этом названии чтото шевельнулось в памяти у Рола, но и только.

– Кто они?

– Дети пустынь. В некоторых отношениях подобны человеку, но даже отдаленно не люди. Коекто считает, что они итог неудачного опыта. Они опасны для одиночки или для небольшого невооруженного отряда. Но пока мы бдительны, мы способны их к себе не подпустить.

Стол начался, точно белое море, бьющееся в брега скалистых холмов. Здесь широкими плоскостями блестела соль, с безжалостной яростью отражая жар и сияние солнца.

– Натрите глазницы грязью, поможет от света, – посоветовал бакланцам Галлико. И они использовали немного драгоценной воды, чтобы покрыть лица грязной коркой, это сделали все, кроме полутролля.

– Есть развалины в нескольких лигах дальше, – продолжал тот. – Мы подойдем к ним и там заляжем до темноты. Только пралюди далеко заходят по Столу при свете дня. Любой человек, который попытается, ослепнет за несколько дней.

– И нет способа обойти Стол? – спросил Крид.

– Есть. Но это привело бы нас в предгорья, и мы сделали бы лишние пятьдесят или шестьдесят лиг пути. Надеюсь, нам удастся добраться до залива в два перехода. Земля станет добрей после того, как мы оставим позади Голиад, там есть леса и реки, мы даже, наверное, сможем добыть чтонибудь охотой.

Жара обрушилась на них волной, как только они ступили на Стол. Они зажмурили глаза от резкого света, грязь на их лицах потрескалась и пошла чешуями, несмотря на пот, который она впитывала. Ладонь Рола случайно задела замок пистолета, и кожу обожгло точно о ручку сковороды, оставленной на огне. Землю дробило множество трещин, образовывавших неровные четырехугольники, точно отряд ступал по разбитому зеркалу, в течение веков покрывавшемуся пылью.

– Здесь когдато было озеро, – заметил Рол. – Больно похоже на озерное дно.

– Так и было. Во времена, когда люди еще не пришли сюда, чтобы его увидеть, – подтвердил Галлико. Он двигался несколько неловко, и Рол заметил, как свежая кровь проступает на его повязках. И поразился выносливости полутролля.

– Много таких, как ты, ходит ныне по свету? – спросил он.

– Немного. Есть небольшие общины здесь и там, в которых у всех подобные отклонения. Я не вхожу в особый вид, я человек, но из тех, чей костяк исказило могущество Крови. Мои родители не были на меня похожи, хотя их тоже многие не сочли бы людьми. – Он бросил взгляд на Рола и, увидав его глаза, добавил: – Я родом из деревни в Миконинах со стороны Перилара.

– И оттуда твои познания в голиадской истории.

– Говорят, что однажды Голиад вновь станет садом, и когда это произойдет, Творец вернется на оставленную им землю и даст каждому из людей жизнь после смерти. Славная сказочка, но сказки недорого стоят. Мне хотелось бы добраться до истины. Я уйму дней потратил в Турмийской Библиотеке в самом Миконне в те времена, когда мне подобных там привечали. Но говорят, вся ученость на свете ничто по сравнению с архивами Кулла, острова Короля Чародея.

– Кто такой Король Чародей?

– Ты с тем же успехом мог бы спросить Имя Божие или как Он сотворил мир. Что до меня, я думаю, король Кулла Уэре, последний из Древних. Последний на земле ангел, можно сказать.

– Он зло?

– Не знаю, Рол. Никто не знает, чего он хочет от мира. Его подручные приходят и уходят, они незаметны среди нас. У него нет войска, он не ведет войн, и все же народы содрогаются при упоминании его имени. Я слышал утверждения одного старика в Миконинах, что он всего лишь ждет, когда некая перемена снизойдет на мир, после чего покинет свой остров и снова явится среди людей, но тот старик был полупомешан и полупьян. Как я уже говорил, сказки недорого стоят.

– Почему ты покинул свою деревню в горах?

– Бьонарцы спалили ее во время одного из своих грабительских набегов на Перилар и всех перебили. Впрочем, они дорого заплатили за свое бесчинство, мы, Народ Крови, знаем, как нужно драться, если на чтото годимся. Думаю, периларцы рады были видеть, что мы уходим. По мере того как наше число убывало, возрастал людской страх перед нами. – Галлико умолк и поглядел через плечо на остальной отряд. Низкий гул беспредметных бесед затих, и бакланцы бесстыдно подслушивали.

– Бьонарцы много что на себя берут, – мрачно изрек Рол, коечто забыв.

– Они всегда были забияками, это верно. Но сейчас они вовсю заняты собой.

– Это как?

– Да я об этой их междоусобице. Арбион и Фидон приняли сторону мятежной королевы, и могучие битвы прокатываются по самой Долине Миконна. Последнее, что я слышал: Бар Афал бежал из столицы, чтобы собрать новые войска на севере.

Рол немо шел вперед. Его потрясенный ум охватило безмолвие.

– У нее есть постельничий, он также один из ее полководцев. Он говорит побьюнийски с гаскарским призвуком. Его называют Язвой, говорят, он опытный убийца. В любом случае нескольких из наиболее одаренных военачальников Бар Афала убили при загадочных обстоятельствах.

– Что ты знаешь об этой мятежной королеве?

– Рауэн Бар Хетрун, так ее зовут. Она красавица, но холодна как лед и безжалостно разит клинком. Она привлекла к себе многих знатных людей, используя равно страх и похоть. Ходит молва, будто половина благородного сословия Бьонара испытала на себе ее чары в то или иное время в последние пять лет. Именно так она обрела своих первых сторонников для начала: в спальне. Но самое странное то, что в ней есть Кровь. Или так болтают. Представь себе, Бьонар под властью государя с кровью Уэрена. Богу ведомо, это может обернуться к лучшему.

– Может, да, а может, нет. – У Рола защемило сердце.

– Там впереди чтото есть, – объявил Крид. – Прямо на Столе.

Галлико прикрыл лапой глаза и кивнул.

– Похоже на развалины.

В мареве впереди и впрямь показались осыпающиеся останки большого строения. Несколько приблизившись, путники разглядели, что это было некогда чемто вроде башни. Еще ближе, и Рол не без содрогания осознал, что вид сооружения ему знаком, изначально то, что здесь осталось, было точным воспроизведением Башни Пселлоса в Аскари. Здесь такую возвели на равнине, а не на склоне холма, и Рол видел теперь у основания громадные, соединенные без раствора, безупречно отесанные камни. Они казались нетронутыми временем, неповрежденными, но стоило поднять глаза, и могучие ряды расстраивались и разбивались, словно башню разрушила, упав на нее сверху, ладонь великана. И повсюду вокруг опрокинутые блоки лежали россыпью и грудами, полупогребенные в пыли и песке.

– Это было уэренское строение, – сказал он.

– Да, – согласился Галлико. – Туррин Ра, так, я слыхал, это называют. То есть всегонавсего «Высокая Башня» на старинном наречии.

Они подходили ближе шаг за шагом, изрядно усталые, моряки изучали развалины с недоверчивым любопытством. Пот высох белыми солеными кольцами на их одежде, легкие сапоги и башмаки, которые они носили, уже шлепали на их ногах, эта обувь была рассчитана на деревянную палубу, а не на грубый песок тропы через пустыню.

Когда они вступили в пустой воротный проем башни, солнце оказалось отрезано стеной, и они вздохнули с облегчением в благодатной тени. Камень развалин был холоден на ощупь, несмотря на дневную жару, и, положив на него ладони, они забыли свои мучения. Галлико повел их по уцелевшей лестнице, и обнаружилось, что половина одного из верхних уровней сохранилась болееменее нетронутой. Здесь их проводник предложил им растянуться и отдохнуть. Путники бросились на пол, точно деревянные куклы, у которых обрезали нити, слишком усталые даже для взаимных пререканий. До темноты оставалось пятьшесть часов, все почти мигом уснули, распростершись на камне, но Рол сидел, глядя сквозь безупречную арку проема одного из огромных пустых окон, и взгляд его двигался через опаленный солнцем Стол к синим горным высотам позади, бледно обозначенным против пустого неба. Галлико сидел рядом, вытирая с ран свежую кровь и изучая его лицо.

– Ты бы поспал. Нам идти всю ночь.

– Со мной все в порядке.

Они отпили по несколько небольших глотков тепловатой водицы из одного из бурдюков, и Рол помог полутроллю снова перевязать раны. Израненная кожа уже смыкалась, глубокие порезы, нанесенные прибрежными камнями, напоминали рты с бурыми губами.

– Ты быстро исцеляешься.

– Оба мы: я и ты. И все, в ком есть Кровь.

Впав неведомо почему в раздражение, Рол упал на спину.

– Кровь. Хотел бы я никогда о ней не слышать. Я был когдато рыбаком и жил тихой жизнью на тихом островке.

– На Деннифрее. Я слышу тамошний отголосок в твоем говоре. Но ты бы не мог всю жизнь рыбачить, Рол, уж чточто, а это я в тебе чую. Ты здесь по некоей причине. Вот почему я предложил идти в Ганеш Ка. Как ты думаешь, повел бы я туда других, если бы не ты?

– Значит, это такое особенное место?

– Это прибежище, и одно из последних, для всякого народа вроде нас с тобой. Моя деревня была другим таким местом, и ее сожгли. Эти люди не будут счастливы, пока мы не станем преданием, и Малое Племя не получит мир в полное свое распоряжение. Человек всегда боялся того, чего не мог понять. Можешь попытаться затеряться среди них, но ничего у тебя не получится.

– Достаточно хорошо получалось эти последние семь лет.

– Столько минуло с тех пор, как мы пили пиво в Аскари? Доброе товарищество, озаренное огнем в продымленной таверне. Густой смех.

– Да, кажется, целая жизнь прошла.

– Значит, с тех пор ты коечто видел в большом мире.

– Я… Да я был моряком, и только. Это все, чего я в жизни хотел.

– А теперь нет? Что же, кто знает, может, ты найдешь для себя какоето другое занятие в Ганеш Ка. Он тоже стар, и там есть люди, которые много знают о мире в прошлом и настоящем.

– Город пиратов и одновременно – ученых?

– Если тебе угодно. А теперь я буду спать, даже если тебе не хочется. Разбуди меня, если начнешь клевать носом. Ктото должен бодрствовать. – Тут могучая голова Галлико упала ему на грудь. В считанные мгновения он мягко захрапел.

Дыхание спящих было единственным звуком, который слышал Рол. Стол в действительности представлял собой плоское блюдце, хотя, проходя по нему мили, это трудно было заметить. Ветер мог дуть гдето высоко в чистом небе, но здесь было мертво и тихо, точно в погребе.

Рол вытер пот с лица, противясь побуждению выпить еще воды и кляня себя за то, что не предоставил сторожить Галлико. Он был крайне утомлен, более того, едва жив, так что мысли в его голове едва шевелились. Он принялся счищать песок и пыль с пистолета рипарийца. Достав из кармана свернутый фитиль, Рол обнаружил, что тот почти сух, несмотря на предутреннее погружение в воду. Рол зарядил оружие, в его распоряжении имелись всего четыре свинцовые пули. Далее, заметив, что трут отсырел, он разложил волокна шерсти и коры на камне, чтобы просушить. После чего обнажил саблю и осмотрел сверкающий клинок. На нем виднелась та же тень бури, что и в глазах Рола, и нигде ни пятна ржавчины. Он провел пальцем по желобу с пылкой нежностью, затем наклонился вперед и поцеловал металл. Тот был освежающе холоден, и, касаясь его губами, Рол испытал трепет в чреслах вроде того, какой случается у мальчика, впервые случайно увидевшего наготу красивой женщины.

– Что ты, – пробормотал он, но оружие оставалось холодным и молчаливым. Он убрал клинок в ножны и ощутил через рукоять острую досаду.

Какаято часть его мозга продолжала работать, и, когда он снова открыл глаза, кругом была тьма. Воздух вокруг был прохладным и синим, но камень башни сохранил тепло, которое собрал в течение дня, и прикосновение к нему было приятным. Все остальные еще спали. Но двигалось нечто иное. Гдето рядом.

Вот опять. Едва слышный скрип на ступенях, точно ктото переставил ногу. Рол поднялся настолько осторожно, насколько позволяло то, что осталось от выучки Пселлоса, и бесшумно прокрался к лестничной площадке. Чернымчерно. Впрочем, если выглянуть в уцелевшее высокое окно, была различима бледная земля внизу, а в вышине сурово светились звезды.

Светлый краешек земной тверди обещал скорый восход луны, ожидался лишь совсем тонкий серп молодого месяца. В воздухе ни дуновения, чтобы прочистить запыленное горло, и когда Рол глотнул, язык оказался словно весь в оболочке песка.

Рол взглянул вниз по лестнице. Его ночное видение пронизало черноту, и та перестала быть глухой. Ктото стоял у подножия лестницы. Даже сверхъестественное зрение могло определить только то, что внизу человек или некто, ему подобный, с короткими ногами и длинными руками, очень изящными. Грубое бесформенное тулово и странно запавшая в плечи голова, почти как купол. Никакой шеи и ничего, намекающего на лицо. Но он знал, что существо за ним наблюдает. Он не боялся и, более того, испытывал нечто вроде сострадания.

– Кто ты? – спросил он. Существо исчезло так быстро, что он его почти потерял. Рол обнажил саблю, мгновенное спокойствие оборвалось и он ринулся вниз по лестнице. Выбежал наружу из проема с отсутствующими воротами и не останавливался, пока обширный и яркий свод ночного неба не оказался над ним повсюду, света оттуда лилось куда больше, чем по его представлениям могли дать звезды, хвосты кобыл и тонкие алмазные узоры по черному. Горторов Стол лежал вокруг него, пустынный, лишенный примет, а ближе неровными рядами и грудами рассыпались каменные обломки башни. Никаких признаков пришельца, ночной воздух холоден и тих.

У плеча Рола появился Галлико, скорый и бесшумный, несмотря на размеры.

– Что это было?

– Не знаю. Может быть, прачеловек. Никогда не видал ничего подобного.

Полутролль принюхался, и воздух вновь вышел из его ноздрей двумя серыми струйками.

– Да, они здесь были. Пора уходить. Может, они еще будут собираться какоето время.

– Галлико, от него не исходило угрозы. И он бежал от меня.

– Чтобы привести своих собратьев по стае, можешь не сомневаться. Они никогда не охотятся в одиночку. Идем, поднимем остальных. В башне больше не безопасно.

Отряд двинулся вперед через Стол, ворча изза того, что пришлось второпях прервать отдых, и дрожа от холода пустынной ночи. Все, кроме Рола и Галлико, спотыкались и попадали ногами в глубокие трещины, спеша на север. Было жгуче холодно, да и голод начал подрывать их силы, несмотря на то что они перекусили наскоро соленой рыбой прямо на ходу. Глоток воды каждый тоже получил, когда они неловко топали следом за Галлико.

– Что за спешка? – с досадой спросил Бартоломео. – У нас с кемто состязание?

– Да, – коротко ответил Галлико. – Не зевайте и держите наготове оружие.

– Кто на нас здесь нападет? – удивился Русаф. – Ящерицы? Жуки?

– Вон они, – произнес Рол, указывая. Галлико проследил за его рукой. Движение обнаружилось столь мимолетно, что впору было принять его за обман зрения, но полутролль кивнул.

– Подходят по левому борту.

– Я бы предпочел остановиться и подождать их, а на драться на бегу, – заметил Рол.

– Как раз этого им и надо от небольшой кучки вроде нас. Остановись всего на несколько минут, и они воспользуются этим, чтобы собраться сотнями. Нет, они вроде волков. Остановившаяся добыча их только распаляет.

– Да о чем вы двое болтаете? – зашипел Русаф.

– О местных жителях, – с тонкой улыбкой ответил ему Рол. – Они намерены нас посетить.

В десяти ярдах впереди потрескавшаяся грязная корка вздыбилась, точно отверзся люк, и оттуда высыпал рой теней, бесшумных и скорых, как змеи. Краткое мгновение ушло у Рола на то, чтобы вобрать в себя их черты, прежде чем он обнажил саблю. И та метнулась вперед в его хватке с различимым свистом, прозвучавшим, точно женский смех.

Головы у этих тварей были, точно у кротов, безглазые, с нежными рыльцами и часто шевелящимися ноздрями на самых кончиках. Ниже обозначались влажные отверстия, которые могли быть ртами. А в целом они оставались безликими. Тонкие руки завершались четырьмя пальцами и на каждом по длинному когтю. Тела их были серыми, брюхо светлей, а спина темней. Плечи и спины покрывала тонкая шерсть вроде щетины на небритом мужском подбородке.

Они явились со всех сторон, в целом около тридцати или сорока. Бакланцы обнажили кортики, лица их во тьме белели, точно кость.

– Держитесь, – велел Галлико, – образуйте кольцо и не пускайте их внутрь.

Пралюди кружили, испуская пронзительное улюлюканье, которое резало слух. Все новые их собратья мчались, рысили и косолапили через равнину десятками.

– Мы бы вполне могли остаться в башне! – И Галлико сплюнул. – Это чтото новое, такая численность. Никогда не видел.

Черное кольцо осады сомкнулось. Они сражались молча, отчаянно, отбивая тянущиеся к ним когти, вновь и вновь выбрасывая вперед сверкающие острые лезвия. Укол здесь, тычок там, резкий, полный ужаса вздох, когда Русаф увидел, что его рука разодрана от запястья до локтя. Рол подался влево, чтобы замкнуть кольцо. Это походило на схватку с кустом терна, который мечет буря. Пралюди подступали, отскакивали, подпрыгивали и ныряли, кидались вперед, пытаясь достать моряков когтями, затем рассеивались, пропуская задних. Рол бил по ним с нарастающим отчаянием, вновь и вновь попадая в пустоту. Уголком глаза он видел громоздящегося над всеми Галлико, стремительно молотящего кулаками. Бочка с водой соскользнула с его спины и упала наземь позади него. Он повернулся на миг, и твари пустыни, воя, повскакивали ему на спину. Другие пробрались у него под ногами и стали лупить по бочке, проламывая доски с треском и всплесками. Крид пригвоздил одного к земле, его кортик согнулся, достав позвоночник. Сабля Рола обрубила когтистую лапу, устремившуюся к его лицу, обладатель лапы пронзительно и жутко возвопил. Подняв рыло, он выплюнул ком жидкости, которая разбрызгалась по плечу Рола. Рол обезглавил существо одним долгим взмахом изогнутого лезвия Ланцета. Жидкость взметнулась двумя дымящимися струями из плеч, лишившихся головы. Едкий запах горелого вынудил Рола задержаться. Дым вился от плеча верхней рубахи. Пока он еще глядел, изумленный, боль ударила его, когда ихор прожег одежду и опалил кожу. Он громко вскричал. Точьвточь как если бы на плечо попал раскаленный уголь. Теперь твари пустыни стояли вокруг них плотно, точно живая изгородь, и отряд бился отчаянно, спина к спине, кортики так и мелькали. Галлико находился снаружи кольца, один из противников все еще удерживался на его спине, вновь и вновь всаживая когти в крепкие мышцы, так что кровь текла по спине, а затем прикладываясь к ранам влажным ртом и в блаженстве всасывая кровь. Полутролль дернулся, заметался и принялся крушить пралюдей, падавших искалеченными справа и слева. По всей его необъятной груди вились, потрескивая, ручейки дыма, и он ревел от боли и гнева, продолжая сражаться.

Рол нырнул под пролетевшие в размахе когти нового прачеловека и двинул концом сабли вверх, в нежное рыло. Сталь, блестя, выступила из головы твари, Рол сбросил жертву с клинка и отшвырнул в сторону. Мучительная боль в плече одолевала его, его плоть словно пылала все глубже и глубже, огонь двигался к его сердцу. Он в отчаянии развернул саблю, схватился за клинок оцарапанной кистью и всадил кончик в свое тело, погружая все глубже, ища жгучую каплю, что его глодала. Затем извлек сталь обратно вместе с комком дымящейся плоти. Теперь боль опять стала переносимой, как при обычном ранении.

Он метнулся вперед из кольца моряков и обрушился на тех противников, что обступили Галлико. Сабля радостно пела в его руке, она казалась легче, чем когдалибо прежде. Он рубил, резал и рассекал, его собственная кровь напитала одежду от плеча до бедра. Он возвопил, увидев Галлико, рухнувшего на колени и раздирающего в мучениях собственную плоть, вырывая из нее горящие клочья и отбрасывая их. Кольцо моряков распалось. Рол видел, как Михал свалился и пропал под оравой пралюдей, безуспешно лягаясь. Крид и Мохран мрачно продолжали биться. Бартоломео стоял над телом Русафа с окровавленным кортиком в каждой руке. Галлико оказался погребен под верещащими пралюдьми, повсюду на земле виднелись лужицы его крови.

Свет забрезжил в глубине стали Ланцета и в глазах Рола. И вот они бело запылали и, казалось, дымятся без жара. Глухая ночь в пустыне преобразилась, став сумятицей скачущих теней. Рол закричал, но звук послышался пречудной: слишком глубокий для любой людской грудной клетки. Глаза его стали двумя окнами, сквозь которые лилось невыносимо яркое солнце иного мира. Пралюди заколебались и стали пятиться. Крик Рола возрастал, и вот уже в нем не осталось и следа человеческого. Отвратительно воняло горелой плотью. По клинку сабли проносились яркие волны серебра, один миг он стоял вертикально, и казалось, что это более не клинок вовсе, он обрел очертания женского тела, испуская иступленный женский смех. А затем вернулся в хватку Рола и принялся косить пралюдей, точно колосья в пору жатвы. Элиасу Криду и другим свидетелям, на миг забывшим о кортиках в обмякших пальцах, привиделось, будто Рол вдруг вырос и лицо его полностью переменилось. Сабля слилась воедино с его рукой и стала живым белым пламенем пяти футов длины, которым управляли обе его кисти, он возвышался над полем битвы, а белое пламя обрушивалось на врага, проходя сквозь плоть, кость и жилы, рассеивая останки убитых повсюду вокруг, повергая в ужас нападающих. Моряки видели жуткое, безрадостное, искаженное и застывшее лицо воителя, все тело которого теперь изливало свет, и вот им уже почудились за спиной этого огромного создания сияющие крылья, которые распростерлись и, за взмахом взмах, принялись оглушительно бить в воздухе над их головами. Все, кроме Крида, скорчились на земле, закрывая руками глаза. Пралюди возвопили в один голос, и те, кто мог, побежали со всей быстротой, на какую были способны их утомленные ноги. Но яростный крылатый свет преследовал их и умерщвлял слева и справа, паря над землей, выслеживая, не давая никому укрыться от огненных глаз.

Глава 18 Горторов стол

Крид нашел его в полумиле от поля битвы, двигаясь по следу крови и останков, по темной дороге убийства. Близилась заря, небо на востоке понемногу светлело. Вскоре поднимется солнце, чтобы начать дневное избиение иссохшей земли.

Рол лежал ничком, а меч под ним. Перевернув Рола, Крид увидел на плече прожегшее одежду отверстие, но никаких других отметин не оказалось. Элиас оттянул от кожи обугленную ткань и обнаружил под ней всегонавсего розовый шрам. Бок был весь в крови, теперь почерневшей, высохшей и потрескавшейся, но больше ничего. И казалось, что Рол спит.

Крид потер ему лицо грязными ладонями, а затем по нескольку раз капнул водой из бурдюка в оба глаза Рола. Они сразу открылись, моргнув, а сабля взметнулась оборонительным движением, остановившись в пяди от носа осужденного.

– Добро пожаловать обратно в мир, – спокойно произнес тот.

Рол сел и схватил бурдюк, выдавив оттуда струйку воды себе в рот. Затем вновь закрыл глаза и попросил:

– Скажи мне, что случилось.

– Михала нет, наверное, мертв. Русаф ранен, но будет жить, если рана не нагноится. Галлико… – Он заколебался. – Не думаю, что он доживет до вечера.

Глаза вновь открылись. В этот самый миг первый луч зари вылетел точно стрела изза горизонта над плоской местностью. И, попав в эти глаза, возжег в них сияние, в котором не было ничего человеческого. Затем край солнца показался над горизонтом, и глаза вновь стали просто глазами Рола Кортишейна, примечательными глазами усталого человека, и только. Крид забрал бурдюк, заткнул пробкой и выпрямился. Его собственные небольшие царапины повсюду на руках и плечах тоже требовали внимания.

– Мы вырезали у Галлико горящий комок и перевязали его как смогли, но они изрезали ему спину в клочья. Он потерял больше крови, чем какоелибо существо когдалибо на моих глазах. И жив. А они ее еще из него высасывали.

– Отведи меня к нему, – потребовал Рол. И встал, убрав в ножны дивную саблю. Он положил руку на плечо Элиасу, и тому пришлось сделать усилие, чтобы не съежиться от прикосновения.

– Ты помнишь, что ты совершил нынче ночью?

– Отчасти. Такое уже случалось прежде. Или нечто подобное. – Затем он слабо улыбнулся выражению лица Крида. – Я не дух, Элиас, и не демон. Тебе незачем меня бояться.

– Что же, в любом случае ты спас нам жизнь. Они нас всех умертвили бы, если бы ты не… Если бы этого не случилось.

Они пошли обратно к темной кучке людей, сбившейся на белой сияющей поверхности Стола.

– Бартоломео и Русаф хотят повернуть обратно к берегу и двинуться в Ордос. Они говорят, это место проклято.

– Они правы, – кротко заметил Рол, – но никто не повернет обратно.

Крид изучал его настолько тщательно, насколько мог. Это был тот самый Кортишейн, которого он узнал и научился ценить в последние несколько недель, но в нем появилось теперь и нечто иное. Нечто в первом помощнике с «Большого Баклана» стало тверже. Что бы ни случилось ночью, оно может повториться, и скорее всего повторится. Всегда ли белый крылатый свет отличит друга от врага, когда запылает, исторгаясь из людских глаз?

Они зароптали и попятились от него, когда он стал приближаться. Русаф, Бартоломео и даже Джуд Мохран. Галлико лежал у их ног, павший великан. Он повернул голову, и его глаза моргнули.

– Думаю, мы обязаны тебе жизнью.

Рол встал перед ним на колени, не обращая больше внимания на остальных.

– Можешь идти?

– Думаю, да. Другой вопрос, как далеко уйду.

– Мы тебе поможем.

– Оставим его здесь, мы не в состоянии поддерживать эдакий вес, – заявил Бартоломео. – Нам надо на юг. Эта пустыня проклята. Он нарочно нас сюда завел.

– Нет, – спокойно возразил Рол, не поднимая головы. Русаф, Бартоломео и Мохран попятились от Рола на шаг. На два. В глазах у всех троих виднелся отчаянный страх. Белая пена собралась в уголках их потрескавшихся ртов. Они походили на коней, готовых пуститься вскачь.

– Оставайся с ним, если хочешь, вы два сапога пара, оба чудища. – Это дрожащим голосом произнес темнолицый Русаф. – Мы не хотим больше иметь дела ни с одним из вас, равно как и с вашим проклятым пиратским городом. Мы люди. Достойные люди, а не пираты или… или… Воду мы разделим. Честно. – И провел сбитыми костяшками по нижней губе. Рол встал. Он был само спокойствие.

– Вы все будете делать то, что я велю. Мы двинемся дальше на север, и Галлико с нами. Мы идем в Ганеш Ка.

– Да кто или что ты, чтобы нам указывать? – взорвался Бартоломео. – Ты даже не капитан, ты только и был, что первым помощником. Мы не твоя собственность, и нечего нам говорить, куда идти и когда.

Рол шагнул вперед со стремительностью, поразившей их всех. И схватил Бартоломео за шиворот. Глаза у юнца ярко сверкнули, точно у теленка, пойманного мясником.

– Может, и так, Гейган, но вот что я тебе обещаю: если откажешься мне повиноваться, я тебя убью. Понимаешь? Я тебя убью. – Последние слова прозвучали с таким напором, что даже Крид попятился с рукой на рукояти кортика. – А теперь поможем Галлико встать. Ночь прошла, придется идти днем. Элиас, ты впереди. Курс строго на север. Бартоломео и Мохран помогают Галлико. Русаф, ты следующий. Понесешь бурдюки. Я замыкаю.

И больше ни слова. Галлико тяжело поднялся, земля осталась темной там, где он лежал. Джуд Мохран и Бартоломео Гейган поддержали его с обеих сторон. Отряд снова вышел в путь. Трупы пралюдей уже начали вонять, стеклянистосиние мухи размером с ноготь большого пальца человека тучами садились на них.

Они ковыляли через пекло, подобное чистилищу. С безоблачного неба немилосердно лил солнечный жар и, ударяя оземь, отражался волнами. Повсюду у горизонта задрожали и поплыли миражи. Крид внезапно отступил в конец шествия.

– Смотрите, – произнес он, указывая.

Черные создания, подобно жукам, двигались по равнине. Невозможно определить, как далеко, ибо между ними и наблюдателями дрожало пустынное марево.

– Думаю, на какоето время они оставят нас в покое, – сказал Рол. Голова у него кружилась, его слегка покачивало на ходу. Язык Крида казался слишком большим для его рта. Его губы потемнели и потрескались.

– У нас два наполовину полных бурдюка.

– Четырнадцать лиг поперек Стола, как сказал Галлико. Мы должны одолеть их не более чем еще в два перехода.

Крид поглядел на троицу из Мохрана, Бартоломео и Галлико. Полутролль нес большую часть своего веса, но его помощники быстро утомлялись.

– Нам повезет, – сказал он.

Они останавливались отдохнуть каждый час, и Рол надзирал за распределением воды на каждом привале: по глотку на человека и вдвое больше для Галлико. Затем они с Кридом сменили Мохрана и Бартоломео, и отряд продолжил путь. Казалось невероятным, что полутролль все еще жив. Выше пояса каждый дюйм его тулова казался так или иначе истерзанным или разодранным. Ранки подсыхали на солнце, но самые глубокие все еще истекали чистой жидкостью. Он мало говорил, его лицо застыло, как гранитное, в страдальческой решимости. Порой он спотыкался, и на Рола с Кридом точно обрушивалась гора.

Солнце совершало свой путь по небу и наконец приблизилось к унылому горизонту на западе. И тутто в его лучах обозначились вдруг твердые очертания Миконской цепи с ее крутыми вершинами. Они явились из пыли и марева, как будто сей же миг выскочив изза края мира, только что гдето и кемто для него изваянные. Затем в считанные минуты солнце упало за них, оставив розоватый отсвет на западе, и замерцали первые звезды. Быстро холодало. Сперва холод освежал, затем стал мучить. Они шли все дальше. Рол с Кридом считали шаги в первую половину дня, но сбились со счета вскоре после полудня, ведя под руки могучего Галлико. Крид считал, что они одолели около пяти лиг, но это была лишь желанная догадка, не больше.

Рол позволил отряду поспать часа два, и они легли, сгрудившись, на голой равнине, дрожа с сомкнутыми глазами. Крид пробудился к концу этого времени и нашел Рола стоящим с обнаженной саблей и глядящим на юг через Стол. Элиас тоже поднялся на ноги.

– Что ты видишь? – Он уже успел понять, что Кортишейн способен видеть в темноте. И Галлико тоже.

– Они движутся, но стараются не приближаться. Маленькие стаи, не более полудюжины в каждой. Теперь они нас боятся.

– Нехудо, – пробормотал Крид. И зевнул. Он думал, что, возможно, недостаток воды беспокоит его меньше, чем остальных. В каменоломнях Кеутты ее всегда не хватало. – Разбудим их?

Прочие на вид мало чем отличались от трупов в своем тяжком сне, разве что время от времени изумрудный свет мигал изпод век Галлико, и чувствовалось, как движутся под кожей его зрачки.

– Дадим им еще минуту.

– Ты бы убил его?

– Кого? Бартоломео? – Рол с неудовольствием улыбнулся. – Я не думал об этом. Надо было чтото сказать.

Крид изучил его лицо. Все еще лицо того молодого бородатого первого помощника на «Большом Баклане», но глаза стали на ничтожную долю холоднее. Элиас отвел взгляд.

– Они покинут тебя при первой возможности. Если и не Джуд Мохран, но эти двое как пить дать.

– А ты, Элиас Крид, осужденный за пиратство, как насчет тебя?

– Я пойду за тобой. Ты держишь путь в место, которое я хочу увидеть пуще любого иного. И мне нечего терять, разве что жизнь. – Он с достоинством встретил холодный взгляд. Рол кивнул.

– Значит, ты вроде меня. Хорошо, поднимаем их. Нам надо одолеть немало миль до зари.

Моряки пожевали немного рыбы и выпили свою скудную долю воды, не говоря ни слова, хотя и посматривали на Кортишейна как на зверя некоей опасной породы, вторгшегося в их середину. Галлико стало, кажется, существенно лучше. Он отказался от их поддержки с одной из своих прежних ухмылок и заковылял дальше, полагаясь на свои силы. В итоге они много лучше использовали время. Крид всмотрелся в небо и нашел Кулак Габриэля, затем повел взгляд налево, пока не отыскал Звезду Компас. И они последовали за ней на север, точно паломники, влекомые безумной целью. Никто не говорил, и Кортишейн шагал замыкающим, безмолвно, как призрак, его загадочные глаза сияли, словно уловили свет восходящей луны.

– Ты когданибудь прежде пересекал этот Стол? – спросил Крид полутролля.

– Не полностью. В сердце его я ни разу не побывал. И сомневаюсь, что побывал хоть ктонибудь. Но забредал туда на порядочное расстояние и с севера, и с юга.

– Почему? С чего бы комуто сюда стремиться? Каменоломни Кеутты по сравнению с этим сад.

– Бьонарцы загоняли меня сюда время от времени. Или я их заводил. Хорошее место, чтобы дать людям здесь заблудиться, если ты можешь развить хорошую скорость и у тебя приличный запас воды. Не каждый умеет поморскому определить страны света. Даже по звездам.

Отряд шагал всю ночь. Ближе к ее концу Галлико вновь сник, и пришлось опять поддерживать его по очереди. Рол объявил привал перед самой зарей. И все рухнули наземь как подкошенные.

– Мне надо поспать, – тихо сказал он Криду. – Посторожишь?

Но Крид тоже выбился из сил. Он то проваливался в сон, то возвращался к яви, точно лихорадящий, и уснул окончательно перед самым наступлением дня. Проснулся он некоторое время спустя, когда солнце выскочило в небо над плоским горизонтом на востоке и ударило его в лоб, заставив отомкнуть слипшиеся веки и ослепив его разум, как с перепоя. Он выругался и рывком поднялся, точно неискусно сработанная марионетка.

– Рол, Галлико, – прохрипел он. Те пробудились медленно, с трудом.

– Они ушли. И забрали воду.

Бурдюки были привязаны к запястью Кортишейна. Шнуры оказались перерезаны в темноте. На твердой земле не осталось никаких примет, не считая нескольких нечетких следов сапог.

– И Мохран? – спросил Рол, одурело мигая.

– Все. И забрали воду.

Трое стояли и, щурясь, осматривали местность во всех направлениях в белом сиянии утра. Ни малейшего признака недавних товарищей.

– Они подались на юг, – устало проронил Кортишейн.

– Значит, они болваны. Мы уже на полпути. Как они думают пройти мимо пралюдей?

– Может, они думают, что те запуганы. Может, меня они боятся больше. Жаль Джуда Мохрана. Хороший был человек. Боги Небесные, я спал как убитый. И ничего не чувствовал.

– Не стоит теперь сокрушаться, – заметил Галлико. – Они попытали счастья посвоему, а теперь мы посвоему. Еще два дня без воды нам не протянуть. Надо убраться со Стола к ночи.

Они стояли, на миг оцепенев. Впору бы броситься наземь и зарыть лица в сплетенные руки.

– Пошли, – сказал наконец Рол.

Крид еще ночью пометил выверенный по звездам путь, выцарапав в земле стрелку. Они двинулись вперед, теперь все трое рядом. В краткие минуты, прежде чем знойное марево заплясало у края небес, им померещилась синяя тень высоких гор впереди. А затем лишь снова являлись дразнящие миражи с несуществующей водой, и вокруг молчала безнадежная пустыня. Ни ветерка. Самый воздух словно был устрашен полыхающим солнцем. Они едва тащились весь этот день, в глотках пересохло так, что невозможно стало говорить. Крид спотыкался, точно пьяный, на порядочные расстояния плотно закрывая глаза от свирепого солнца, с одной ладонью на предплечье Галлико. Они не останавливались на отдых, казалось, молча согласившись, что будут шагать, пока не свалятся.

И Крид свалился. Ему почудилось, что он летит, словно его закружило в жаре печи. Он смутно почувствовал, как его лицо ударилось оземь, и понял, что у него песок на зубах, но пребывал в полной отрешенности, безразличный к судьбе своего тела. Открыв глаза, он не увидел ничего, кроме белизны. Чейто голос сказал: «Пей», – и он почувствовал, что его поднимают. Губы его коснулись горячей плоти, она была влажной, с нее капало, и он сознательным усилием втянул влагу. Это была не вода. Но язык вновь обрел способность двигаться вдоль зубов. И было чтото еще в этой медной жидкости. Она походила на хороший бренди, но была прохладна, как вода из источника летним днем. Белая слепота отступила, унялись и толчки боли в голове. Он увидел склонившегося над ним Кортишейна. Тот поддерживал его, как младенца, из предплечья Кортишейна капала кровь, и теперь Крид понял, что это за вкус. Его слегка затошнило, но у него даже не было сил для рвоты.

– Что, во имя Божие…

– Не говори. Галлико понесет тебя немного. Осталось недолго, Элиас.

Его подняли на израненные плечи полутролля, ему не хватило воли воспротивиться. Он словно лежал на движущейся горе. Теперь он видел яснее. Кровь Кортишейна словно охладила клокотанье жара в его сосудах, дав разуму успокоиться и вновь заработать.

Их тени, вытянутые и причудливые, падали справа от них, когда солнце начало спускаться к горам. Пляшущее марево впереди стало тоньше на исходе дня, и Крид, тупо кивая, увидел коечто, чего не было прежде. Иные цвета вступили на знойную белизну Стола и на темнеющее небо над ними. Он глазел долгие минуты, покачиваясь на плече полутролля.

– Земля, – прохрипел он наконец. – Может, в двух лигах. Боже мой, я вижу… вижу деревья.

– Радуйся этому зрелищу, друг мой, – прогремел Галлико почти шутливо. – Там, где есть деревья, есть и вода. Мы скоро туда попадем.

Они покинули Горторов Стол, когда упали сумерки. Белая иссушенная земля кончилась каменными бурунами и грудами грязи, дальше земля поднималась, становясь бурой, местами показалась зелень. Там росли пучки травы с острыми краями, чахлая акация, дубки и колючий кустарник. Трое ковыляли вверх по склону, словно существа, неспособные остановиться. Новая земля то уходила изпод ног, то опять взлетала. Камни пронизывали ее здесь и там, они крошились, образуя проходы, и громоздились холмиками. Трое путников нашли первые цветы у подножия скал, а затем услышали нежный, не сравнимый ни с какой музыкой звон бегущей воды. И вот она переливчатой чистой лентой блеснула в берегах серого камня. Они упали на колени и пили на четвереньках, точно звери.

Глава 19 Потайной город

Высоты Ганеша были к ним добры. Нетронутые, ненаселенные, они изобиловали дичью, столь не пугливой, что казалось позором убивать такую. Из неуклюжего капитанского пистолета Рол ранил двух юных оленят достаточно, чтобы Галлико смог загнать их и свернуть им шеи. Они выпотрошили и освежевали добычу, а теплую печень съели сырой, пока полутролль расчленял остальное. Затем троица улеглась и проспала всю ночь стопами к теплу огромного костра, слишком изнуренная, чтобы беспокоиться, не заметит ли кто или что во тьме этой дикой глуши разведенный людьми огонь. Здесь ночи были не так холодны, как в пустыне, но достаточно прохладны, чтобы побудить собирать траву и вереск для постели и дерево для костра. Они заночевали на немалой высоте, и когда зарумянилась заря, смогли полюбоваться широко раскинувшимся внизу Внутренним Пределом, чувствуя себя поистине королями.

– Я вижу корабли, – сказал Крид, глядя в яркое полыхание на востоке.

– Где? – спросил Рол.

– Востокюговосток. Три. Нет, четыре. С полным парусным вооружением. Идут колонной.

– Военные, – мрачно проронил Галлико. – Вероятно, часть флотилии, что преследовала «Гадюку». Бьонарцы вдруг ни с того ни с сего помешались на внимании к этому побережью. Хотел бы я знать, имеет ли это отношение к их междоусобице.

– Лучше бы для твоего города, чтобы он был как следует спрятан, – сказал ему Рол.

Они шагали на север берегом тринадцать дней и все это время не встречали ни признака человека или его деяний. Справа от них Внутренний Предел катил свои белогривые волны до горизонта, а слева холмы возносились где мягкими складками, где скалистыми откосами к высотам Миконин, покрытые темными лесами из сосны и тополя, благоухающими тимьяном. Рол закопал пистолет капитана, так как пули кончились, и Галлико соорудил пращу, вырезав ремень из оленьей кожи, чтобы сбивать кроликов и птиц для вечерних трапез. Они забирали яйца из птичьих гнезд, глодали щавель и побеги папоротников и пили из каждого ручья, который им попадался, избавляясь от застарелой жажды. Раны их заживали, а постоянная ходьба с недолгими перерывами на еду заставила их исхудать, но укрепила мышцы, сделав их неутомимыми и бодрыми, и они освоились здесь, точно всегда бродили по горным лесам с окутанными туманом скалами.

Они вышли к Ганеш Ка вечером, обогнув утес на конце горного отрога, возвышавшийся над прямыми словно копья тополями. В этом высоком гранитном выступе имелась щель, ровная и отвесная, точно прорезанная ножом, а за ней земля круто сбегала к морю, лежавшему больше чем на милю внизу. Последние лучи солнца исчезали за Миконинами, а внизу лежал пурпурный и синий от вечерних теней безупречный круг глубокой заводи, со всех сторон обрамленной светломедовыми скалами, над которой вилось и кричало бессчетное множество морских птиц. С открытым морем ее связывал только пролив в ущелье на востоке, едва ли в полкабельтова шириной.

Со стороны суши скалы были менее круты и, казалось, скоро кончались. При взгляде на них мало кому удалось бы решить, работа человека или прихоть стихий придали им их нынешний облик. На уровне моря они изобиловали входами в пещеры, но в темных отверстиях отсутствовали какиелибо признаки жизни. Стройные башни в виде лезвий из более темного камня поднимались над скальным гребнем, точно каменные изваяния тополей. Самая высокая башня возносилась на двадцать или тридцать фатомов от основания до острой вершины. Они стояли беспорядочными скоплениями, которые, впрочем, все в целом радовали взгляд полуугаданной симметрией. Посмотрев пристальней, Рол увидел у оснований башен скат, скрытый в тени, где угадывались более темные и более светлые углы, точно там шли улицы. Если здесь имелся некий общий образец, то деревья, которые там росли, мешали его определить. В целом от этого места веяло чемто загадочным и тревожным, точно от святыни, где поклонялись забытым богам. И пусть в башнях не горели огни, а на затененных деревьями улицах не наблюдалось движения, Рол улавливал дым от горящих поленьев, который нес мимо них дующий на берег ветер.

– Ганеш Ка, – произнес Галлико с облегчением и немалой усталостью.

– Он выглядит покинутым. – Рол нахмурился. Правду сказать, ему отнюдь не понравился вид этого города, смахивающего на прихотливую выдумку Творца, опробованную им на здешних прибрежных горах.

– Когда как следует стемнеет, увидишь, как он оживает и сияет огнями, но только со стороны суши. Скалы глубоко прорыты ходами, там с легкостью могут разместиться тысячи жильцов. Большинство предпочитают жить в башнях.

– Сколько их здесь живет? – спросил Крид. Говоря, он увидел, как замигали зажигающиеся ламы далеко внизу вдоль позвоночников башен, желтые огоньки казались совсем крохотными по сравнению с громадами из камня. Свет был неопределенным, точно движение под каменной шкурой. Не иначе как окна прорублены глубоко и почти невидимы.

– Несколько тысяч, – ответил Галлико. – И число меняется, смотря по тому, как много кораблей в море. Ходы у основания скал ведут к сводчатой подземной гавани с причалами из цельного камня. Там с легкостью могут пришвартоваться пятьдесят боевых кораблей. Весь город выстроен внутри кольца полузатопленного кратера, образованного неким стихийным бедствием седой древности.

Восходила луна, почти полная. К востоку над морем виднелась лента прозрачных розовых облаков, и красные отсветы взбирались по шпилям Ганеш Ка, а море внизу становилось все темнее, там уже настала ночь. Новые огоньки загорелись внутри каменных стрел, и по мере того как день угасал, они все уверенней светились в надвигающейся тьме – яркий узор, воспаривший над морем.

– Красиво, – вздохнул Крид. Он глядел на город точно изгнанник, приблизившийся к родным краям, лицо его преобразилось. – Я мечтал об этом дне. – Его голос оборвался, и он склонил голову. Галлико легко положил мощную лапищу на его плечо.

– Опять работа Древних, – отрешенно проговорил Рол. – Кажется, судьба обрекла меня странствовать от одного уэренского памятника к другому. – Он повернулся к своим спутникам, недосягаемый, с холодным взглядом. – Что же, давайте спускаться.

Когдато здесь высилась стена, больше обозначавшая границу, чем защищавшая. Но она давно осыпалась и стала всего лишь каменным прибежищем для густых зарослей лаванды и можжевельника, да немногих низкорослых олив. Они перебрались через нее без трудностей и оказались среди городских развалин. Стены без крыш выстроились вдоль узких с канавами улиц. Дверные проемы и окна были темны и пусты. Рол немедленно вопреки себе вспомнил о пещере под основанием Башни Пселлоса, где рухнула его прежняя жизнь. Та самая безупречная кладка, полностью лишенная всякой жизни или следов применения.

Гдето залаяла собака, поколебав безмолвие погруженных в тень улиц. Рол чуял запах гниющей пищи, мусора, горящего дерева с обилием смолы. Трое брели по улице точно призраки по миру, который не могли видеть, но лишь слышать и обонять. И остановились, когда кучка теней на глазах у них обрела твердость, возникнув из боковых переулков почти без сопровождающих звуков, разве звякнул металл и кожа прошуршала по камню.

– Кто идет?

Галлико ухмыльнулся, сияя зелеными глазами.

– А как ты сама думаешь, Мириам?

– Рожа вроде этой только однажды и могла быть сотворена. Бог своих ошибок не повторяет. – Говорящая шагнула вперед. Высокая худощавая женщина с длинным лицом, увенчанным кровлей растрепанных ярких волос. Она улыбнулась, явив широкую щербину меж передних зубов. Изза щербины она несколько шепелявила, хотя голос ее был звучен, как перебор струн арфы. В руках она держала долгоствольный мушкет, оружие, которое прежде, во время своих плаваний, Рол видел раз или два. Одета Мириам была в поношенную оленью кожу, как и ее спутники. Они все теперь подались вперед, держась позади нее, и в их руках блеснули новые мушкетные стволы.

– Постойка немного, – сказала Мириам, воздев одну костлявую ладонь. – Тебя мы знаем, Галлико, но кто с тобой? Что за бродяг ты подобрал в пути? Где старина Вудрин и прочие с «Гадюки»?

Лицо Галлико замкнулось.

– Все мертвы. Эти двое мои друзья. Один сынок Матуу Крида, другой мореход с Деннифрея. Они спасли меня, когда «Гадюка» разбилась. Но бьонарцы спалили их корабль, вот мы и пошли через Горторов Стол, чтобы попасть сюда.

Люди позади Мириам загомонили. Ее глаза расширились.

– Вот как? Бьонарцы весьма оживились в последнее время. Слова Галлико для меня достаточно. Идемте, добро пожаловать в Ганеш Ка.

Мириам оставила прочих у стены и повела путников вниз по склону в собственно город. Теперь повсюду вокруг Рол слышал несметное множество голосов, но, кроме Мириам и ее ребят, не увидел и признака местных жителей. Подняв голову, он увидел, что в башнях над ними горят бесчисленные огни, но только со стороны суши. На восток смотрел лишь гладкий камень. Сами улицы были пустующим лабиринтом, особенно оттого, что окружавшие их здания устремлялись в небо. Ближайшие к ним сооружения возвели позднее, кладка их и в сравнение не шла с великолепной кладкой башен, и все вокруг завалило рассыпавшимися камнями, большими и малыми, цельными и разбитыми. Рол заметил, что Мириам пристально сморит на него, когда опустил глаза от башен. Она с мгновение холодно смотрела глаза в глаза, затем отвела взгляд.

– Пойдем на площадь. Там сегодня большое сборище, ибо «Проспер» Артимиона только что объявился и выглядит так, словно Ран воспользовался им вместо зубочистки. Могу добавить, вы не единственные, кому недавно досталось от имперцев. У наших причалов сейчас «Альбатрос» и «Ласточка». Прибыли сюда с разодранными парусами, поджав хвосты, двенадцатифунтовые ядра катаются по шпигатам. Они не будут годны для выхода в море ранее летнего солнцестояния.

– У этого побережья становится людно, – заметил Галлико.

– Ага. Нынче ночью самые слабые духом и немощные телом встанут на дыбы, помяните мои слова. Чтото затевается во дворцах этого мира. И коекто хотел бы выместить на нас свои обиды, им это проще.

– Как давно вы здесь? – спросил Рол Мириам.

– С тех пор как корабль моего капитана захватил Артимион на «Морском Змее». Десять лет назад. Благослови Господь этот старый бриг, он теперь на дне.

– Я обо всех. Как давно Ганеш Ка стал пиратской гаванью?

Мириам резко остановилась и оглядела Рола сверху вниз.

– Этот твой друг с холодными глазами горазд на оскорбления, Галлико. – Поднялся мушкетный ствол. Ее глаза были ореховые, жаркие и сверкающие.

– Он еще учится, Мириам, – успокоил ее полутролль, мягко отводя дуло мушкета. А Ролу объяснил: – Здесь, в Ка, не любят словечко «пират». Мы приватиры, если нас надо както называть.

– Прости, я ошибся. – Он выдержал взгляд Мириам, недолгий поединок воль завершился примирением. Она улыбнулась.

– Что бы ты о нас ни думал, дружок, ты теперь один из нас, по нраву тебе это или нет.

Они двинулись дальше под гору.

– Лет эдак двадцать пять прошло, – пояснила Мириам, – с тех пор, как мы, пираты, наткнулись на этот древний памятник. Насмешка судьбы в том, что, как я слышала, основал все это бьонарец, имперец, бежавший от соперников.

Перед ними возник вход в подземелье, каменные ступени вели вниз, огонь горел гдето на темном дне. Мириам простерла руку и оперлась о мушкет.

– Входите.

Рол насчитал шестьдесят ступеней. У подножия лестницы начиналась широкая пещера под резным сводом не менее пятидесяти фатомов ширины и тридцати футов высоты. Огонь горел в очагах на возвышениях посреди этого пространства. И повсюду вокруг двигались сотни людей. Воздух был душным и теплым, полным духа скученных людских тел и очажного дыма, а еще жарящегося мяса. Ролу защипало глаза, дышать оказалось почти невозможно после холодного чистого воздуха окрестных высот.

– Площадь, – торжественно объявила Мириам. – Или так мы ее зовем. Боги ведают, для чего ее использовали Древние. Кажется, тем нравилось, когда у них камень над головой, в любом случае. Ешьте и пейте в свое удовольствие: «Проспер» приволок сюда барку с вином Купеческого Союза, прежде чем самого его покалечили имперцы. И у нас сейчас пятьдесят тонн этого добра, лучшее оксьеррское, какого можно пожелать. Я скажу Артимиону, что вы здесь.

Она зашагала прочь, гибкая, с рыжей гривой и с важным видом прибрежного обитателя.

– Это город? – спросил Рол. – Больше похоже на лагерь беженцев. Кто здесь правит?

– Капитаны кораблей, – ответил ему Галлико, не встречаясь с ним взглядом. – Без них мы скатились бы до кремневых топоров и луков. Не суди нас слишком сурово, мальчик, большей частью здесь живет смиренный народ, многие вольноотпущенники или осужденные вроде Элиаса. Мы не корчим из себя одну из мировых держав. – Глаза его опасно засветились.

Рол положил ладонь на мускулистое и жилистое предплечье полутролля.

– Знаю. Прости. – Возможно, от выучки Пселлоса в нем осталось больше, чем он думал. Или, наверное, он ожидал чегото иного. Это был не сказочный город, а всего лишь приют беглецов.

Они присоединились к толпе у одного из очагов. Их угостили олениной и жареной зайчатиной и дали пухлый бурдюк вина. Полутролля хлопали по спине, шумно приветствовали и одаривали радостными возгласами, и число народу вокруг троих потерпевших кораблекрушение росло по мере того, как распространялась новость об их присутствии. Вскоре уже несколько десятков, тесно их обступив, сидели на корточках и обгрызали мясо с костей, передавая друг другу кубки темного вина, смеясь и болтая. Галлико не упоминал о выпавших им испытаниях и все же создал некий рассказ о своих приключениях с тех пор, как покинул город – яркий многоцветный ковер, только свет и ни одной тени. Это была откровенная сказка, но как раз такое требовалось слушателям, как понял Рол.

Жизнь их была слишком отчаянна, чтобы позволить себе иное. Наблюдя за ними, он ни о чем так не вспоминал, как о кухнях в Башне Пселлоса, где поварята дрались изза объедков после одного из блистательных пиров хозяина. Эти люди были самого разного возраста. Одевались они в пестрые лохмотья и полувыделанные звериные шкуры, хотя коекто красовался в богатых нарядах, отделанных кружевом или расшитых жемчугом, без сомнения, доставшихся им среди морской добычи. Какаято девочка пробилась сквозь тяжко пахнущую толпу и уселась близ Рола. Не более десятиодиннадцати лет, но тревожаще взрослые глаза. Он мягко убрал ее ладонь из своей промежности и с мольбой уставился на Галлико.

– Нет, Дженра, не трогай его. Поцелуй его, и хватит. Она притянула к себе лицо Рола и поцеловала его в губы, затем улыбнулась блаженно и отсутствующе и, свернувшись с ним рядом, тут же уснула.

Звериная морда Галлико плохо подходила для выражения сочувствия, но глаза его пылали. Он погладил золотую голову спящей, точно собачью.

– Дженра пробыла какоето время игрушкой бьонийских пехотинцев. Ее продали работорговцу Купеческого Союза, а освободил ее Артимион. Он распял капитана того корабля, а команду скормил акулам. Думаю, он был милосерден.

Девочка захныкала во сне, женщина средних лет с иссушенным горем лицом подняла ее и унесла, негромко напевая.

– Все здесь могли бы порассказать о себе нечто подобное, – неумолимо продолжал полутролль. – Мы сейчас на материке Бьон, а не на Семи Островах и не на Мамертинах. Здесь человек сделал свои первые шаги, и говорят, делая последние, тоже приковыляет сюда.

– Когда ктото в большом мире думает о Бьоне, это вызывает картину старой империи, великих воинств и прославленных битв, – сказал Рол. – Я понятия не имел, что бьонарцы все еще вроде этого.

– Когда находят время, – крякнул полутролль. И подтолкнул Крида: – Эй, господин осужденный, не увлекайся вином, ночь еще только начинается.

Крид вытер губы. С тех пор как они вступили в город, он не произнес ни слова.

– Элиас, – сказал Рол. – С тобой все как надо?

Крид кивнул, но глаза его были подозрительно яркими.

– Я не пил оксьеррского свыше одиннадцати лет. Я нашел путь в единственное место на свете, где я свободен и могу не оглядываться через плечо, на бич надсмотрщика. И нынче ночью выпью, сколько смогу удержать. – Но это звучало не как у человека, намеренного праздновать, а скорее как у того, кто стремится к забвению.

Явилась Мириам, распихивая локтями толпу и воздев над головой мушкет. Рядом с ней держался некто черный, бочкообразный в запятнанной солью коже, шагавший враскачку, как тот, кто недавно сошел на берег. Толпа расступалась перед этой парочкой, задорно ее приветствуя. Парочка остановилась перед Ролом.

Спутник Мириам в упор уставился на него. Лицо темное, как влажная сырая шкура, нос широкий и полный, губы складчатые, но глаза льдистоголубые, казалось, вбиравшие свет огня и удерживавшие его, пляшущий в зрачках. Вздрогнув, Рол понял, что в этом человеке тоже есть Кровь. Его глаза напоминали глаза Рауэн. И глядели с той же холодной неумолимостью.

– Я Артимион. Галлико, пошли куданибудь отсюда, – сказал он. Его взгляд ни на миг не отпускал взгляд Рола. – Нужно поговорить кое о чем таком, чего не стоит говорить здесь. – Одна его кисть покоилась на гнутой рукояти короткого меча у пояса, пальцы были толстыми, как сосиски.

– Проводи своих друзей.

Артимион занимал комнату дальше в глубь выдолбленных скал, выдававшихся в бухту. Там имелось широкое окно, без стекол, но во всех прочих отношениях безупречное, вырубленное среди резного камня. Такое, как если бы его проделали нынче утром. Огонь горел в столь же широком очаге, поленья были из безграничных лесов Ганеша. Из мебели здесь оказались стол, на котором горели заправленные оливковым маслом лампы, и несколько трехногих табуретов. Развернутый поверх груды вереска и прочих веток морской плащ служил постелью, да еще в угол была задвинута астролябия. Луна, высокая и белая, отбрасывала дорожку из серебристых пятен на поверхность воды за окном. Рол воззрился туда, на заводь и на почти непрерывное кольцо скал вокруг кратера. Он чуял в ветре морскую соль. Казалось, это дыхание иного мира. Здесь по меньшей мере он ощущал морской воздух на лице.

– Прекрасный вид, впору королям, – заметил он.

Артимион не ответил. Он выставил несколько глиняных кружек на стол и наливал в них вино. Среди них затесался серебряный кубок превосходной работы. Его хозяин дал Галлико, хотя вещица выглядела слишком хрупкой для когтистой лапы полутролля. Галлико уселся на пол, скрестив ноги, но к вину не притронулся. Крид сидел, тупо таращась в огонь, а Мириам стояла у дверей, опираясь на дуло своего мушкета. Рол отступил от окна. По какойто причине он чуял в комнате опасность, и его рука непроизвольно упала на холодную рукоять сабли.

– Выпьемка, – сказал Артимион и поднял две до края полные глиняные кружки. Они выпили вдвоем, ни разу не отпустив взгляды друг друга. Рол понял, что этот человек правитель Ганеш Ка так же верно, как Язва правил Аскари.

– Я знал Матуу Крида, – небрежно проронил Артимион, не глядя на Элиаса. – Это был отпетый бродяга, сводник и лжец. Он плутовал в кости и похищал чужих женщин. Рвался к дешевой роскоши и не знал меры в питии. – Когда Элиас вскинул голову и стало видно, что кровь бросилась ему в лицо, Артимион улыбнулся ему. – Он был моим другом. Как его сына, тебя здесь от всей души приветствуют. Я пью в его память. – Что и сделал. После короткого смятения Элиас последовал его примеру. То и дело вино текло на его черную с серым бороду. – А теперь о тебе, – сказал Артимион, и холодный свет в его глазах стал еще жестче. Он опять улыбнулся, но на этот раз без всякого добродушия. – О тебе, у которого Кровь так и смотрит из глаз. Что же мне делать с тобой?

– Артимион… – начал Галлико.

– Тише, Галлико. Я должен сам принять решение. У меня нет сомнений, что этот человек твой друг, что он себя восхитительно вел, что он истинный товарищ. Но он здесь, в нашем доме, и некая туча висит над его головой. Это так же верно, как то, что я здесь, перед вами. Из нас пятерых в этой комнате в троих есть Кровь, но в этом парне она едва ли не чистая. Я это чую.

Мириам небрежно провела рукой по дулу мушкета, издав неприятный хриплый звук. Рол расслабился, свободно повесив руки по бокам. И начал глубоко дышать, прислушиваясь к голосу голодной сабли. Его разум непроизвольно подметил расположение всего и всех в комнате. И это доставило почти радость.

– Ты прошел выучку, – заметил Артимион. – У кого, хотел бы я знать.

– Я моряк, – ответил ему Рол. – Как и ты. – Откуда это чувство опасности? Стены как будто украдкой смыкаются вокруг, слишком много людей, слишком ярок огонь? Он начал потеть. Артимион кивнул. И поставил вино.

– Все, кто приходит в Ганеш Ка, чтото оставили или от чегото бегут. Порой одно от другого трудно отличить. И в этом нет стыда. Но ты, Рол Кортишейн, принес с собой то, что пытался оставить.

– И что это может быть?

– Да хотя бы кровь в твоих жилах. Тебя нельзя за это корить, многие и со Старым Миром во плоти хотели бы отмахнуться от него или изгнать его из себя тем или иным могучим средством. Но таковы дела, я говорил с одним человеком, тем, что носит перо на шляпе, и он предложил мне кучу денег, целое состояние в риалах, если я всего лишь сообщу ему чтонибудь о молодом человеке по имени Рол, в котором Кровь чиста и сильна и за которым тянется прошлое, темное, как его тень. Этот человек называл себя Язва, и он правая рука той, которая провозгласила себя королевой Бьонара. Я вижу, это имя знакомо тебе, и ты тот самый Рол, которого он назвал.

Сабля выскользнула из ножен, издав скрип льда по дереву. В ней вспыхнул свет, бледный, ничего не озаряющий. Клинок зашипел покошачьи. Замок мушкета Мириам щелкнул, и судя по звуку, его хорошо смазали. Длинный ствол указывал теперь точнехонько на сердце Рола. Галлкио встал, серебряный кубок со звоном откатился в сторону.

– Эй, что творится?

Крид вскочил на ноги и, стоя рядом с полутроллем, покачиваясь, обнажил кортик. Артимион не обратил внимания ни на одного из них.

– Откуда ты знаешь Язву? – спросил Рол, чтобы выиграть время, вдобавок ему и впрямь хотелось это узнать.

– Одно время мы вместе были в Гильдии Воров на Корсо. Да, я был в юности Перьеносцем, прежде чем попал в море.

– В юности мы все делаем вещи, о которых потом сожалеем.

Артимион рассмеялся, странно рявкая.

– Ейбогу здесь ты прав. А я больше не юноша. – Теперь он рассчитанными движениями взял свою кружку и основательно отпил. – И я также не предатель. Убери саблю, Рол Кортишейн. Выпей со мной и ничего не бойся. Здесь ты в безопасности. По меньшей мере от нас. – Он мотнул головой. – Мириам, положи это треклятое устройство, пока никого не задело.

Рол с мгновение стоял в нерешительности. Его сабля дрожала в пылкой жажде боя, затем он поглядел на Галлико и Крида и убрал в ножны недовольный клинок.

– Я все еще не понимаю, – признался он, не притронувшись к вину.

– Враг моего врага мой друг, как говорится. Я завязывал сношения с мятежниками во время этого последнего плавания и, Рану ведомо, я был поражен, обнаружив, что мой старый кореш Язва теперь состоит при женщине, которая вполне может покорить Бьонар. Я заключил с ними союз, а почему бы и нет? Но силы короля об этом прослышали, и теперь боевые корабли собираются у берегов Ганеша. – Лицо Артимиона стало трезвым. – Я примкнул к побеждающей стороне, в этом я уверен. Но побеждающая сторона высоко в горах и срединных землях Бьонара. А проигрывающая здесь, в Пределе на своих посудинах. И жаждет крови.

Несмотря на заверения Артимиона, Рол знал, тот еще не выбрал окончательно. Лицо черного человека улыбалось, но чтото в нем говорило о скрытых соображениях. Он нарочито спокойно потягивал вино из кружки. Мириам поставила свой мушкет, но ее длинные пальцы гладили рукоять ножа у пояса. Рол улыбнулся. Если он что и знал хорошо, это то, как мечут такой нож. И если Язва желает вестей о нем, то это потому, что попросила Рауэн.

– Достаточно прямо. Но каково тогда мое место в игре? – ровным голосом спросил Рол. – Если ты не сдашь меня за гору риалов, то должен предусмотреть для меня чтото другое.

Артимион испытующе поглядел на него.

– Повидимому, так. Я предлагаю тебе возможность остаться здесь и стать капитаном. Ты будешь помогать людям, что вокруг. Будешь охранять Ганеш Ка, как делал я эти двадцать лет. Кортишейн, тебе здесь рады. – Он вновь улыбнулся, но без малейшего следа теплоты. – Это так трудно понять?

Конечно, трудно. Кто даст чтолибо, ничего не попросив взамен? Особенно когда у него власть. Но Рол всетаки кивнул.

– Превосходно, я принимаю предложение.

Глава 20 Возрожденный

«Я опять живу в башне, – думал Рол, – не иначе как такова моя судьба».

В городе было достаточно свободного жилья, и Рол выбирал свое основательно. Близ подземной гавани, но достаточно высоко в одной из чудных башен Ганеш Ка, чтобы мало кому вздумалось даже прогуляться мимо его двери. Дверь, впрочем, отсутствовала. Покои, быть может, поражали величиной, в них обитало гулкое эхо, но внутри хоть шаром покати. Занавес из оленьей кожи отделял это новое жилище от темного прохода, а деревянная подставка с охапкой вереска служила кроватью. На полке над огромным очагом горела, чадя, глиняная лампа, и тени носились по голым каменным стенам. И пока больше ничего. Крид обзавелся комнатой уровнем ниже, но Галлико жил у самых причалов под землей.

– Есть общественный склад топлива у подножия следующей башни, – сообщил Крид, входя с охапкой хвороста. – Но огонь можно разводить только ночью, чтобы дым не заметили с бьонийских судов. В любом случае дело идет к лету. – Он уронил ношу близ громадной пасти очага и огляделся. – Я все еще думаю, что гденибудь ниже близ жилища Галлико было бы лучше. Здесь эхо, точно в высокой гробнице.

– Внизу слишком людно, словно по рынку пробираешься, – с раздражением ответил Рол, один за другим стягивая сапоги.

– Ктонибудь, пожалуй, счел бы, что ты избегаешь презренной толпы, Кортишейн, – с лукавыми искорками в глазах заметил Крид.

– Я стараюсь как могу, а за мной так и ходят люди с охапками дров.

– Ах, но мы все тут помогаем друг другу, разве не знаешь? Есть охотники, есть дровосеки и водоносы, но на самой вершине дерева мореходы, которые порой привозят славные мелочи, делающие жизнь сносной.

– Ты так себе это представлял, Элиас?

Крид отщипнул кору от букового поленца.

– Пожалуй, нет. Но здесь лучше, чем в Кеутте.

– Мне кажется, что слово нашего друга Артимиона здесь закон, и более того, он начинает считать себя одним из сильных мира сего. И здесь как раз ошибается.

– Откуда ты знаешь?

– Если я чтото и знаю, то что эта мятежная королева только использует его как средство отвлечь своих врагов. А насколько основательно их можно отвлечь? Несколько приватиров с легкими орудиями, которые не смеют даже и надеяться захватить военное судно у себя на задворках. Нет, Артимион подставляет этих людей, Элиас.

Крид, нахмурившись, вылупился на него.

– Возможно, он подумывает о сделке.

– Очень возможно.

– Насчет чего?

Рол невесело улыбнулся.

– Насчет моей шкуры. Она нужна мятежникам, и она у Артимиона.

– Думаешь, он на это пойдет?

– Никогда не доверяй никому, на ком ответственность больше, чем за себя. Все можно оправдать во имя общего блага.

– Он сказал, что дает тебе корабль.

– Мой дед однажды обещал мне лошадку. Я поверил ему, но я был еще ребенком.

Крид взмахнул руками.

– Итак, что мы делаем?

– Мы? Элиас, твое путешествие кончилось. Я не требую от тебя верности или чегото еще.

– Тем не менее я твой.

– А если я не хочу?

Криду помешал ответить стук снаружи в проходе, и тут же, отбросив занавес, в дверь, нырнув, ввалился Галлико.

– Боже мой, ну ты и спрятался, Кортишейн. Ты что, не выносишь общества? – Полутролль держал в лапах большой и потрепанный полотняный моряцкий мешок. Он бросил его на пол и стал разминать руки в шрамах.

– Что это?

– Товарищи по кораблю должны держаться вместе. Я переезжаю, поселюсь против Элиаса.

Рол встал.

– Это что? Заговор? Да будь я проклят, Галлико, если мне нужны соседи. Уж тогда я бы забрался в какуюнибудь уютную нору там внизу. И с каких это пор мы товарищи по кораблю?

– Я говорю образно. Я, как и ты, сейчас без корабля. И я хочу с умом выбрать себе капитана. – Он понизил голос. – Артимион хороший человек, но у него слишком много забот, недоступных нашему пониманию. Я буду спокойней, если мы с Элиасом станем соседями уровнем ниже. Тогда любому, кто зайдет проведать тебя, придется сперва пройти мимо нас.

Рол пристально смотрел в глаза полутроллю.

– Очень хорошо. Кажется, мне не избавиться от обузы в виде такой парочки. Решим это позднее. – Он наклонился и вновь стал натягивать сапоги. – Галлико, проводи нас в здешнюю хваленую гавань. Хочу взглянуть, что здесь на плаву.

– Прямо сейчас ничтожно мало.

– И всетаки пошли. Я намерен так или иначе подыскать нам корабль.

Из скал было вырублено нечто наподобие садка, но порядочных размеров. Несколько пандусов вело вниз со слабым уклоном, и дорога была гладкой, как обеденный стол. Они проходили мимо множества людей, движущихся тудасюда, некоторые толкали ручные тележки, груженные деревом, другие катили пустые бочки, от грохота которых дребезжало в висках. Рол увидел и ораву потных и бранящихся мужчин, спускавших вниз легкую кульверину на станине. И Галлико задержался, чтобы подсобить им, ибо орудие так и норовило сорваться.

Проход вывел их в невероятных размеров пещеру, такую, что в ней имелись свои воздушные течения. Свет попадал сюда через ряд морских ворот, громадных арок, вырубленных в камне на дальней стороне, каждая достаточно высокая, чтобы пропустить судно с полной оснасткой. Длинные каменные молы вдавались в воду, а у них оказалось пришвартовано с полудюжины судов различного образца. Эти молы и набережные, от которых они отходили, были загромождены самым разным грузом и набиты мужчинами и женщинами, занятыми погрузкой и разгрузкой, носившими припасы, работавшими на портовых кранах, поднимавшими мешки и бочки, и в целом создающими картину беспорядочной деятельности. Позади набережных находились сухие доки с каменными дверями на пружинах, похоже, еще действующими. Их облепляло множество неприхотливых лачуг из дерева и кожи, обогреваемых высокими кострами. Тут стоял тяжелый запах дыма, и Рол увидел женщин, орудовавших длинными шестами, на которых висело бурое и ломкое филе абларони. Другие натягивали оленьи кожи на деревянные рамы и скребли их. Но еще больше было тех, кто чинил сети и потрошил рыбу. Слой мусора покрывал безупречную каменную кладку. Рыбьи кости, обрывки веревки, обломки дерева, отвергнутые куски сырой кожи. Короче, в целом это место представляло собой портовые мастерские.

– Что тут сейчас пришвартовано, Галлико? – спросил Рол. – У тебя голова выше, тебе видно лучше, чем мне.

– Несколько рыбачьих скорлупок. Они разгружаются. «Проспер» Артимиона. Бригантина. А еще «Альбатрос» и «Ласточка», два больших полубаркаса, оснащенных как шхуны.

– А в море много больше?

– Я знаю, что там еще «Колпица» Яна Тимиана и «Поморник» Марвейюса Гана. Может, коечто еще, я не помню их.

– Вы сжигаете корабли, которые захватываете, не так ли?

– Большей частью. Но если они нам подходят, мы ставим на них свою команду и приводим сюда. В среднем торговые суда слишком медленны для наших целей и требуют слишком больших усилий, чтобы подтянуть их к нашим причалам. А снаружи мы суда не ставим. Это опасно.

– И всетаки есть надежда на корабль, который никому не нужен. Пройдемсяка еще, раз мы здесь. Никогда еще не видел столько занятых людей одновременно.

Они продвигались в толпе медленно, ибо все знали Галлико и считали своим долгом с ним поздороваться. Полутролль показал друзьям склад, где содержались порох и ядра. Рол с любопытством изучал набор из двенадцати двенадцатифунтовых фальконетов, длинноствольных бронзовых красавцев, взятых из трюма снабженческого бьонийского корабля. Склад охраняли пара вооруженных мушкетами собратьев Мириам, более всех в Ганеш Ка похожих на подлинных солдат. Те от души приветствовали Галлико, но весьма холодно посмотрели на Рола и Крида.

– Недружелюбные парни, – заметил Рол, когда они ушли.

– Мириам любит выбирать трезвых для своего ополчения, и есть целый список желающих.

– Откуда берутся мушкеты?

– Оттуда же, откуда и пушки. Бьонар недурно вооружил нас за эти последние несколько лет, хотя в городе недостаток хорошего пороху. Мы пытались изготовлять свой. Но у нас получался неважнецкий. Впрочем, в горах есть древние свинцовые рудники, так что пулито мы выплавляем.

Они прошли, все так же задерживаясь на каждом шагу, в тыл пещеры с сухими доками. В одном из них судно без мачт покачивалось на пенной воде, а крысы сновали по палубе. Рол, охваченный любопытством, взобрался туда по узким сходням, чтобы внимательней взглянуть.

– Что это?

– Старый бьонийский корабльгонец. При захвате здорово пострадал гдето пять лет тому назад. Хотя не так здорово, как повредил наши три судна. И с тех самых пор гниет здесь. Мы берем с него дерево. Он построен из кассийского тика, черного дерева, твердого, как железо, и тяжелого для обработки, но зато долговечного.

Рол провел руками вдоль борта. Шрам на его ладони странно покалывало, на миг он ощутил трепет. Но лицо его не изменилось.

– Как ты думаешь, на сколько он потянет?

– По водоизмещению? Ну, он больше многих наших судов. Я бы сказал, триста тонн.

– Поглядимка внизу.

– Рол, его вновь и вновь обдирают. То, что осталось, наверняка сгнило и изъедено червями.

– Уступи мне, Галлико.

Лесенки давно рухнули, и трое друзей простонапросто свалились через зияющий главный люк и двинулись в сторону кормы. Крид шел во тьме на ощупь и еле слышно ругался.

– Не все из нас видят точно кошки.

– Впереди свет, – сказал ему Рол. – Здесь начисто сняли кубрик, и видны кормовые окна.

Они подошли к кормовому рундуку и заглянули за тяжелые оконные рамы. Обернувшись, Рол увидел обозначившиеся перед ним во тьме благородные очертания корабля во всю длину. Все внутренние перегородки были давно убраны, и он мог оценить изящество всего сооружения и крепость его шпангоутов.

– Как он был оснащен?

– А? Понял, ты о корабельной оснастке. Латинский парус на бизаньмачте. Проклятие, крыса! – Полутролль пинком отбросил не в меру дружелюбного грызуна. Рол кивнул с сияющими глазами.

– Господа, мы нашли свой корабль.

– Ты шутишь, – с недоверием промолвил Галлико.

– А ты видел, как здесь пригнаны доски, ты поглядел на кницы? Нож невозможно вогнать, настолько все плотно. С корабля чего только не снято, да. Но то, что осталось, превосходно. Я бы отдал за него золотые горы. Заглянемка в трюм.

Они собрались у люка и вгляделись в черноту внизу. Там стояла вода и плавали крысы.

– Видишь? Если сейчас здесь дюйм, то будет фатом, – произнес Галлико.

– Поставим помпы и откачаем. – Рол топнул сапогом по доскам нижней палубы. – Поспорю на что угодно, это не больше, чем бывает обычно. Настоящей течи нет, или палубы давнымдавно залило бы. Говоришь, корабльгонец? Но построенто как боевой.

– Он стар. Самое меньшее шестьдесят – семьдесят лет. В те дни строили более тяжелые суда, и кассийские тиковые леса давно сведены.

– Насчет этих фальконетов на складе. Их ктонибудь просил?

– Они слишком тяжелы для любого судна Ка. Артимион подумывал, не поставить ли их на скалы как береговую батарею. Но втаскивать их туда – все на свете проклянешь.

– Этот корабль мог бы их нести, – с улыбкой произнес Рол. – Галлико, дружище, да ведь это то, что нам нужно.

Полутролль почесал подбородок.

– Работа предстоит неимоверная.

– У тебя есть чтото более срочное?

– А как насчет команды? – спросил Крид. – Судну вроде этого с двенадцатью такими орудиями понадобится… скажем, семью двадцать человек, если ходить на нем, как на военном.

– Меньше, – уточнил Рол. – Если обеспечить людьми только орудия одного борта одновременно. Нет, я взялся бы на нем ходить с сотней человек, если только это настоящие моряки.

– С сотней человек, – задумчиво повторил Галлико. – Что же, здесь, в Ка, полно моряков, но тебе понадобятся пушкари, плотники, кузнецы. Да и корабел, если в корпусе есть большая неисправность.

– Найдем. Сегодня. Галлико, ты здесь знаешь каждую собаку. Будешь нашим вербовщиком. Прежде всего мне нужны ремесленники. Плотники, как ты говоришь. Но и много просто крепких малых, согласных на грубую работу. Все, кто пойдет работать, получат преимущество при выборе экипажа.

– Ты настроишь против себя других капитанов, если станешь сманивать опытных людей с причалов.

– Худо.

Сперва люди явились из любопытства и потому, что их звал Галлико. Немало более опытных моряков бросили один взгляд на корпус и отвернулись, покачивая головами и смеясь. Но достаточно народу маялось без работы, и желание поглядеть, что получится, побудило многих остаться. Рол распределил их по бригадам и стал давать указания. Он добывал, откуда удавалось, припасы и снаряжение. Мало кто решился бы спорить с Галлико, когда тот вдруг объявлялся с дюжиной спутников и требовал смолу, паклю, помпы с кожаными кишками, канат, парусину, пилы и тесла, молоты и десятидюймовые гвозди. Невиданное обилие всяких запасов выросло близ корпуса в доке, и через три дня здесь работали тридцать человек. Но то были простые матросы и любопытствующие из порта, не более. Многие оказались ловки с пилой или у рычагов, но Ролу требовались мастера, особенно кузнец. Сперва они убрали воду из сухого дока, так что тот стал соответствовать своему названию, и весьма неприятно провели время, подпирая корпус с бортов, чтобы тот не опрокинулся в дурнопахнущую грязь, обнажившуюся, когда ушла вода. Рулевая лопасть отсутствовала, и судно встало на киль с отчаянным стоном, от которого у Рола сжалось сердце. Он опасался, что днище даст перегиб. Или хуже, сломается. Но кассийский тик выдержал. А вскоре корпус плотно охватили ряды особых, изготовленных для такого случая подпорок. И он стоял прямо, точно у игрушечного кораблика, который предстояло ввести в бутылку.

Ушло одиннадцать часов, вахта за вахтой, на откачку воды из трюма. И на днище они нашли скелет высокого мужчины в ржавеющей на костях броне. Находка возбудила суеверия рабочих, пошли разговоры, и тогда Рол привязал ее к колышку у дока, так что пустые глазницы взирали на людей, работавших вокруг корпуса. Скелет сделался оберегом корабля, невеселым воплощением духа товарищества среди тех, кто здесь трудился.

Доски обшивки оказались примечательно здоровыми. Что бы ни содержала вода в доке, а она отогнала тередо, древесного червя, губителя кораблей. Крид обшаривал городские склады древесины в поисках досок для палуб и рангоутного дерева. Одновременно он посылал опытных людей в горы высматривать самые высокие и прямые деревья, ибо ни одна мачта на складах не была достаточно велика для такого судна.

Мириам посетила док на четвертый день в сопровождении двух своих ополченцев. Она оглядела рой трудящихся там мужчин и женщин, подняв брови, и спросила, где она может найти Кортишейна.

Рол находился под палубой у кормы, где извлекал из транца ржавые гвозди, меж тем как Крид и еще несколько человек, навалившись на рычаг, освобождали поврежденные солью рулевые оси. Ржавое железо повредило корпусу. При строительстве не было применено достаточно меди, части его держались больше вследствие удачи и упорства, нежели благодаря чемуто еще. Рол выдвинулся из тесного пространства у транца, вытирая рыжие от ржавчины ладони и хмурясь, и тут увидел Мириам, сидящую на корточках, с покачивающимся за спиной начищенным мушкетом.

– Артимион желает коечто узнать.

– Я занят.

Она моргнула.

– Ты присваиваешь много всякого добра, на которое не имеешь права, Кортишейн. И должен хотя бы ответить перед Артимионом за свои действия.

– А я думал, у нас здесь все общее, – с непринужденной улыбкой ответил ей Рол. Она отступила на фут, затем остановилась.

– У тебя глаза чудовища.

– Да. Это разбило сердце моей матери. Где он?

– Снаружи. – И, когда Крид приготовился сопровождать Рола, она уточнила: – Один Кортишейн.

– Не тревожься, Элиас, – сказал Рол и последовал за Мириам наверх на палубу, распрямившись со стоном и разминая поясницу.

Артимион отрывисто кивнул в знак приветствия.

– Кажется, ты придумал себе занятие.

– Само подвернулось. Впрочем, мне все еще коечего не хватает. И прежде всего людей.

– Чего ты, собственно, надеешься достичь, Кортишейн?

– Я возвращаю к жизни корабль. Хороший корабль. Лучший, чем когдалибо швартовался у этих причалов.

Глаза Артимиона холодно блеснули.

– Много на себя берешь. Без году неделя в городе, а уже выдаешь капитанские замашки.

– Я думал, меня здесь приняли как капитана.

– И давно ты в море?

– Достаточно давно. – Рол встретил пылающий взгляд Артимиона таким же.

– И командовал боевым кораблем?

– Я понюхал пороху, если ты об этом. И стрелял в свое время из больших орудий.

– Едва ли это одно и то же.

– Этого довольно.

Артимион оглядел рабочих вокруг, те прислушивались, одни украдкой, другие в открытую.

– Идем со мной, – сказал он. Они подались прочь от сухих доков к оживленной набережной и ослепительно белым аркам морских ворот. Встречные кивали Артимиону, когда тот проходил, без единого слова. Рол видел в их глазах уважение, но не видел особой привязанности. Небо и земля по сравнению с тем, как встречали Галлико, всеобщего любимца. Артимион словно прочел его мысли.

– Без поддержки Галлико ты не получил бы и пары рук для работы с этой посудиной.

– Знаю. Я всегда был удачлив в дружбе.

– Я не хочу быть тебе врагом.

– А для этого нет причин.

Артимион улыбнулся.

– Если поместить двух псов в одну конуру, один всегда пытается писать выше другого. Ты разгуливаешь по Ганеш Ка словно король. Это вызывает разброд в нестойких умах среди нас. Тебя воспитывали как важную особу?

Рол от всей души рассмеялся.

– Меня обучали пониманию прекрасного и возвышенного, это верно.

– Не меть слишком высоко, Кортишейн.

– Все, на что я мечу, – спокойно ответил Рол, – это восстановить хороший корабль.

– А тебе этого не сделать без моего расположения. Рол остановился, и они воззрились друг на друга. Вновь произошло мимолетное состязание воль. И опять оно было прекращено, отложено. Но не навсегда.

– Хорошо, я не усвоил местных обычаев, – уступил ему Рол. – Но если я чтото знаю, это то, что твоему маленькому владению предстоят тяжелые дни. Бьонарцы шастают вдоль побережья и все вынюхивают вот уже несколько месяцев, судя по тому, что я слышал. Рано или поздно они найдут это место.

– Они искали его почти четверть века, и все впустую. С чего бы им повезло теперь?

– А с того, что ты связал свой жребий с мятежниками. И стал беспокоить их сильнее, чем прежде. Они не могут от этого отмахнуться.

– Мы всегда их сильно беспокоили. Сам Бар Хетрун основал это поселение, прежде чем покинуть его и погибнуть от рук изменников. А теперь женщина, объявившая себя его дочерью, желает, чтобы тебя передали ей. Так что нельзя утверждать, что ты никого не беспокоишь.

Рол в изумлении уставился на Артимиона, и наконец ему удалось сдавленно усмехнуться.

– Борода Рана, да ты ничего не понимаешь.

– Что занесло тебя к берегам Ганеша?

– Ветер, что же еще?

Артимион окинул его задумчивым взглядом.

– Тень нависла над тобой, Кортишейн. Я слышал разговоры, что, когда некто со Знаком Моря придет в Ганеш Ка, это будет предвестник жребия для нашего города. Старые морские байки, не более. Но даже в подобных байках может содержаться доля правды. Думаю, не стоит тебе здесь оставаться.

– Ты собираешься меня вышвырнуть?

– Я обязан тебе за спасение Галлико, если не за что еще. Нет, я позволю тебе остаться, пока ты не сделаешь эту старую посудину скольконибудь мореходной. А затем хорошо бы, чтобы ты нас покинул. Ты приносишь неудачу.

– Может, и так, – сухо ответил Рол. – Но ты поможешь мне спустить этот корабль на воду?

– Да. Можешь заполучить любого плотника или кузнеца, какого желаешь. И все, что найдешь на складах. До тех пор, пока это не мешает обеспечению наших судов, ходящих в море.

– Полагаю, ты не мог бы сделать для меня больше. – Рол протянул руку, и Артимион без улыбки пожал ее.

Он оказался человеком слова. Два отменных судовых плотника, Джон Лорриби и Кир Айзерне, были освобождены от другой работы, чтобы помогать Ролу. И, прослышав, что сам Артимион благословил это начинание, больше старых морских умельцев потянулось к сухому доку предлагать свои услуги. Ибо в Ганеш Ка обитали сотни дельных моряков, а кораблей, чтобы дать место им всем, не хватало. Рол поручил Галлико и Криду отбор настоящих мастеров и отсев пустых бахвалов, и в две недели у него появилось шестьдесят знатоков своего дела, требуемых по списку, и переносная кузница, установленная у дока, дабы изготовлять рымболты, цепи, рулевые крюки и оси. Плотники изготовили дубовые станины для фальконетов, те подкатили к складам и подняли на них орудия. Затем все их покатили обратно, и деревянные колеса по молодости и глупости негодующе пищали. Но самой ответственной работой оказалось воздвигать мачты. То были могучие столбы из тяжелого дерева, лучшее, что могли предложить горы Ганеша. Гротмачта достигала у основания почти ярд в поперечнике. Подъемные устройства были установлены у края дока, и потребовалось восемьдесят человек, чтобы тянуть тросы полиспастов, которые подняли на место этих древесных великанов. Одно неверное движение, и мачты рухнули бы, пробив корпус точно копья. Пришлось потеть, ругаться и кричать три дня, чтобы их поставить. Но как только они и бушприт оказались на месте, посудина и впрямь начала смахивать на корабль. Еще два дня на место устанавливались ванты, фор и бакштаги, и ворота сухого дока были открыты. Команда корабля (ибо она уже таковой стала) стояла в толпе и ликовала, когда киль оторвался от камня и подпорки одна за другой были вышиблены Галлико, по пояс погруженным в неистовую пенистую воду. Корабль держался на плаву, он опять жил. Корабль из черного дерева, длинный и прекрасный, точно чистокровный скакун, больше любого другого в Ганеш Ка. Истинный боевой корабль.

– Ты уже думал, как назвать его? – спросил Рола Элиас, когда они стояли в ликующей толчее и наблюдали, как Галлико подтягивается, поднимаясь на борт, сияя во все свое уродливое лицо.

– Да. – Рол оглянулся на скелет воина в его ржавых доспехах, охранявший их труд. – Мы вернули его из мертвых, и единственное подходящее для него имя – «Возрожденный».

Семь недель спустя после того, как Ролу впервые попался на глаза старый корпус, «Возрожденный» был готов к выходу в море. Стеньги стояли на месте, к рулю присоединен новый штурвал, две шлюпки были закреплены на стрелах поперек шкафута. Судно вывели из наполненного водой сухого дока к причалам, и свыше тысячи человек собрались, чтобы взглянуть, как с помощью подъемных устройств водружают брамстеньги. В кормовых окнах блестели стекла, имелся становой якорь и два верпа, и полный балласт: битый камень из наиболее разрушенных галерей подземелий Ганеш Ка. Рол, Галлико и Крид выпрашивали, одалживали, а в некоторых случаях и воровали все, что им требовалось, дабы снарядить судно. И всетаки коечего существенного у них было недостаточно. Например, парусины. Ее хватало для полного вооружения, но не очень много лежало в запасе. Да и то, что они укрепили на реях, на взгляд Рола, было несколько поношено. Канатов также имелся лишь небольшой запас. И много где в такелаже отыскивались места, уязвимые для хорошего шквала. Но хуже всего обстояло с порохом. Здесь Артимион не проявил щедрости. Им выделили всего шесть бочонков. Достаточно для одного скромного сражения.

– Нам не худо бы выйти в пробное плавание, – заметил Галлико, – на неделькудругую. И предпочтительно встретить бурю, дабы поглядеть, как парни справятся. И упражнения для пушкарей. Всем им уже приходилось палить из корабельных орудий, но люди в расчетах еще не знакомы ни друг с другом, ни с кораблем. А наши фальконеты девяти футов длины, весят по полторы тонны, это тяжелей, чем то, к чему привыкло большинство, если только не довелось служить на боевом корабле.

– Нам до сих пор не хватает тридцати человек, – напомнил ему Рол. – Едва ли мы сможем одновременно палить с одного борта и управлять парусами.

– Да какая там пальба? Зубы Рана, Рол, нам не до боев, пробраться бы вдоль побережья и как следует поводить судно по Пределу, в глубоких водах. Пищи и воды у нас на борту по меньшей мере на две недели.

– Если угодим в бурю, нам солоно придется. Бегучий такелаж у нас курам на смех, а брамстеньги – дыхни и свалятся.

Полутролль ухмыльнулся.

– Крид прав, ты ноешь как старуха.

Они сидели в капитанской каюте, нарядной, окрашенной в белое, с резьбой по дереву, шум с причалов долетал в открытые кормовые окошки. В нескольких из них стояло потрескавшееся стекло, прилаженное к рамам с помощью обильного количества замазки. Первая же добрая волна прорвется в них и зальет кормовую каюту. Их кораблю опасно чтолибо, кроме самого кроткого ветра.

Койка и фонарь свисали на веревках с потолка и сейчас едва заметно покачивались, вторя беспокойному движению воды под килем, ибо в заводи за пределами пещеры происходил отлив, вода бежала оттуда в море. Рол и Галлико чувствовали это ничтожное колебание под стопами и улыбались друг другу. Какникак вновь под ними живая вода.

– Давненько подо мной не шевелилась палуба, – вздохнул Галлико. Рол готов был подхватить, но тут Крид распахнул дверь каюты.

– Чтото творится на пристани. Артимион вроде как собирается произносить речь, и собрались все экипажи.

Они вышли на палубу, где собрался близ носа их собственный экипаж. Рол окликнул плотника:

– Кир, что случилось?

– Дурные новости, шкипер. Бьонарцы здесь.

Глава 21 Военный корабль

Народ все еще собирался сотнями на причалах. Артимион навалил одну на другую упаковочные клети и стоял наверху. У его ног виднелась Мириам с несколькими из своих мушкетеров. Всякая работа прекратилась, реи кораблей в доках облепили матросы, каждый само внимание.

– Это всегонавсего суда по перевозке войск. И сопровождает их всего два брига, – говорил Артимион, его баритон эхом разносился в неестественном молчании гаванипещеры. – Но если им удастся высадить на берег солдат, мы пропали. Надо встретить и уничтожить их в море.

– Два бьонийских боевых корабля? «Ласточка», «Альбатрос» и «Проспер» втроем с ними не справятся, – прокричал ктото, и толпа загомонила.

– Эй, дурень, как ты думаешь, откуда мы о них знаем? Тимиан и Ган в море на своих кораблях и следуют за флотилией. На «Колпице» и «Поморнике» девятифунтовые. С их помощью мы захватим бриги и потопим суда для перевозки.

– Сколько там солдат?

– В колонне восемь кораблей с солдатами, значит, считай, целый полк, тысяча шестьсот человек.

Новый гомон, более тревожный и шире разнесшийся. Коекто из женщин зарыдал. Артимион поднял руки.

– Они пока что в тридцати милях в море, так что, если мы поспешим, сможем встретить их на порядочном расстоянии от Ка. Нет причин считать, что они знают, где мы. Пока что.

– Тогда зачем они погрузили на корабли целый полк? – выкрикнул дюжий мореход. – Вряд ли их повезли на прогулку для поправки здоровья.

Лицо Артимиона омрачилось и замкнулось.

– Мы должны всех потопить. Всех до одного из наглецов, сунувшихся в Предел. Никто не должен вернуться в Бьонар, ни одна живая душа. Мы это сделаем, и расположение Ганеш Ка останется тайной.

Эти слова вызвали дружный рев одобрения.

– Но мы должны также предвидеть худшее. Мы очищаем трюмы и палубы каждой рыбачьей лодчонки в Ка. И я хочу, чтобы все, кто не в экипажах, приготовились покинуть город.

Тысяча голосов вознеслись в бессловесном страхе и гневе. Артимион опять поднял руки над вопящей толпой, и самые рассудительные стали сурово призывать к молчанию и бранить своих не в меру переполошившихся соседей.

– Те, кто не сможет или не захочет сесть в лодки, должны унести все, что смогут, в глубь суши в горы. Когда враг будет уничтожен, мы незамедлительно дадим вам знать. Вы вернетесь домой, клянусь вам. Я потоплю наших недругов в Пределе, всех до единого, или погибну.

Тишина охватила сомкнутую толпу мужчин и женщин. Одни решительно кивали, другие уступили чувству обреченности. Заголосил малыш, которого тут же уняла его мать.

– Это все. Выступаем. Матросы, займите свои места. Да будет к нам милостив Ран и да не оставит нас Усса Волн. – Артимион соскочил со своего возвышения, и толпа начала нехотя расходиться. Не было никакой суеты, лишь мерное и целенаправленное движение. Мореходы потянулись к своим кораблям, и палубы «Проспера», «Ласточки» и «Альбатроса» в один миг наполнились деловитыми людьми. Рол, Галлико и Крид переглянулись, а затем как один покинули «Возрожденный» и стали проталкиваться сквозь толпу к бригантине Артимиона. Они добрались до негласного правителя Ганеш Ка как раз перед тем, как он ступил на сходни.

– А где пригодимся мы? – спросил Рол.

Артимион обернулся, глаза сверкали на его темном лице.

– Вы вольны покинуть Ка и ничего не должны нам, как мы договорились. Я не требую от вас участия в обороне.

– Артимион, будь ты проклят, – начал Галлико.

– Обратись к своему капитану, Галлико. Ты теперь его человек, а не мой.

– Мы займем свое место в бою со всеми остальными, – пылко произнес Элиас.

– Нет, вы мне там не нужны.

– Почему? – спросил Рол. – Сейчас всяко не время позволить личной неприязни влиять на суждения.

– Мое суждение здраво. – И Артимион вспыхнул. – Ваш корабль даже не прошел морских испытаний. У вас не хватает людей, а те, кто есть, еще не работали вместе под вашим началом. Вы нам скорее помешаете, чем поможете. Это не твоя битва, Кортишейн. Не ввязывайся.

– Это твое последнее слово?

– Если хочешь принести пользу, возьми как можно больше простого народу и помоги ему покинуть город, пока дело не сделано. Или ты зря отнимаешь у меня время. Иди и трать свое где хочешь.

Он отвернулся и взошел по сходням, сопровождаемый по пятам Мириам и шестерыми ее мушкетерами. Рол с побелевшим лицом наблюдал за ними, но протянул руку, останавливая Галлико.

– Бесполезно.

– Никогда еще не думал, что Артимион так близорук.

– Возможно, он прав. Мы не готовы встречаться с бьонийскими боевыми судами в открытом бою. Пока.

– У нас есть и корабль, и команда, чтобы его вести.

– О, мы его поведем, не бойся.

Небольшая флотилия покинула Ка, ведомая от причалов на буксире и сопровождаемая прощальными криками почти всего населения города. Экипаж Рола стоял, наблюдая, на палубе «Возрожденного», мрачный и упавший духом. Галлико сжимал и разжимал могучие кулаки, словно в жажде на когото наброситься. Элиас примчался по людной набережной и взлетел по сходням, как если бы за ним гнались.

– Ну что? – спросил Рол, все еще наблюдая за реями уходящих кораблей, резко обозначившихся в ослепительном свете солнца за морскими воротами.

– Я говорил с одним из здешних старших помощников. Противник на югоюговостоке от нас, в девяти лигах. Ветер западносеверозападный, довольно свежий. Они пробиваются против него, лавируя.

– Так вот почему он уверен в победе, – усмехнулся Галлико. – Погода на его стороне. Он набросится на них, выбрав лучшее время и место.

Рол призадумался.

– Тем не менее мы выходим в море. Несколько отступим от берега и двинемся широко в обход их справа, дабы убедиться, что все идет как задумано.

– Не худо бы и нам приложить коекакие усилия, – вставил Галлико с лукавыми глазами.

– Если сможем. Будем играть по слуху. Элиас, сгоняйка к дальним докам и добудь нам еще один буксир. Без него нам, как и Артимиону, отсюда не выйти. Но мы покинем гавань не раньше, чем те обогнут скалы. Не имеет смысла задирать его. Он и без того держит камень за пазухой.

Ганеш Ка еще не впал в безумие, но к тому близилось. Население разделилось на тех, кто искал безопасности в лодках, которые готовили у причалов, и тех, кто поспешно бежал в горы. Опытные моряки распределяли народ по всем рыбачим шаландам, катерам, баркасам, буксирам и челнокам, имевшимся в наличии. Соблюдался строгий порядок, но в длинных очередях нарастало тревожное нетерпение. Рол не сомневался, что не за горами взрыв.

Стайка мужчин и женщин вышла на пристань близ «Возрожденного» и стала пронзительно окликать тех, что на борту.

Сходни были подняты, дабы отчалить без лишних задержек. Но теперь эти бедолаги дружно выли, взывая к команде.

– Возьмите нас с собой!

– Я три недели работал на этом корабле!

– Сжальтесь над нами, у вас достаточно места в трюме, пустите нас на борт.

– Спустить сходни, – велел Рол Криду, держа руку на рукояти сабли. – Галлико, сколько мы можем поместить ниже ватерлинии?

– Если набить до упора между канатами и бочками с водой, я бы сказал, пятьдесят.

– Отсчитаем первых пятьдесят, затем уберем сходни.

Люди на пристани стали выкрикивать слова благодарности и потянулись на борт гуськом, держа в охапках свой убогий скарб. Мужчины, женщины, изумленные дети, некоторые, всходя на корабль, горько рыдали. Крид провел их вниз, неся в руке фонарь, и распределил в брюхе корабля, где они улеглись, плача и тараторя почти в сплошной тьме. Когда сходни были подняты за пятидесятым, те, кто остался на причале, некоторое время безнадежно взирали на корабль, затем взвалили на плечи свою ношу и тихо удалились. Рол ощутил нечто вроде стыда, глядя им вслед.

– Огня внизу не разводить, – рявкнул он, едва Крид со своим фонарем вернулся на палубу. – У нас там вполне мог рассыпаться порох. Галлико, как долго мы сможем драться?

Полутролль поскреб подбородок.

– У нас хватит боеприпасов для восемнадцати-двадцати полных залпов с одного борта. Орудия обоих бортов заряжены, и фитилей вдоволь.

– Если мы не победим двадцатью залпами, нас всяко побьют, – сказал Рол. – Личное оружие?

– Несколько пистолетов в твоей каюте, дар со склада. Для всех и каждого есть кортики, пики и топоры, и мы надеемся, что они нам не понадобятся.

Подошел буксир, двенадцать человек его команды опустили весла. Их мешки с морским имуществом лежали у скамей. Ясное дело, выведя «Возрожденного» в море, они намеревались идти дальше.

– Отдать швартовы на носу и на корме! – прокричал Рол. Сердце его колотилось как безумное. – Подать вперед буксирный трос! Рулевой, к штурвалу!

Приказы были почти излишними, ибо каждый здесь был опытным моряком и назубок знал свои обязанности. Корабль под их ногами пришел в движение. Сперва медленно и кряхтя, он понемногу набрал скорость в воде, когда экипаж буксира налег на весла. Они двигались от пристани к слепящему сиянию морских ворот, к широкому синему кругу заводи за ними. Выбравшись изпод каменного свода на солнце, все они невольно заморгали, как совы. Рол почти забыл, что стоит раннее лето и день еще далек до вечера. Он велел поставить топсели. Легкий ветерок трепетал над окруженной скалами заводью, пуская рябь по воде, и буксиру лучше удавалось их тянуть, если помогали паруса. Они правили прямо к расселине среди скал.

– Мы захватили конец отлива, – сказал Крид, прикрыв глаза ладонью. – Повезло. Еще час, и им пришлось бы тянуть нас против прилива.

«Возрожденный» прошел в расселину. Тень скал на несколько минут сменила яркий блеск солнца. Но вот расселина осталась позади. Теперь движения корабля изменились, стали живей. Резкий западосеверозападный ветер дул с суши, ударяя в корабль строго по левому борту. Топсели наполнились до предела, а скрип снастей стал тоньше и протяжней. Команда буксира отдала трос, их загребной приподнялся и помахал шапкой, когда корабль отходил от малого судна. Загребной чтото прокричал, но слова его унес ветер. Рол глубоко дышал. Он четко видел корабли Артимиона у носа по правому борту в трех или четырех лигах впереди. На таком расстоянии и надо держаться.

– Кливер и прямые… но зарифьте бизань, ребята! – выкрикнул он. И матросы взбежали по вантам, их угрюмость как рукой сняло. Теперь они улыбались и смеялись, двигаясь по реям, огромные складки кремового полотна падали, словно тучи, чтобы их тут же развернули и закрепили, натянув, почти без суеты. Рол встретил взгляд Галлико и кивнул.

– Да, они истинные моряки. – И повернулся к старшинерулевому у штурвала: – Востокюговосток.

– Есть, капитан. Востокюговосток. – Он весь сиял, точно услышал, что его жена благополучно родила.

– Теперь посмотрим, на что способно наше детище, – сказал Рол Галлико. – Лаглинь на передние цепи.

«Возрожденный» рассекал волны, скатываясь и взлетая, там где ветер с берега встречал бегущие на восток волны Внутреннего Предела. Судно вело себя благородно, тяжесть костяка была его преимуществом. Рол стоял на шканцах, ухватившись за бакштаг, что вошло у него в привычку, блаженствуя от живого движения судна под ногами, оценивая давление, приходящееся на корпус и мачты. Брызги, поднятые носом, долетали до шкафута, а в белом хвосте кильватера расцвела крохотная радуга. Здесь, на солнце, обшивка судна казалась еще темней, чем во мраке пещерыгавани, уж больно яркими были синее море и безоблачное небо. Воистину черный корабль. Его корабль. Первый, который он по большому счету принял в сердце, попотев и помучившись над его возрождением, точно повитуха, принимая здорового карапуза. Рол закрыл глаза и еще острей почувствовал, как судно под ним движется. Вобрал в себя протяжный скрип и стон, падение и взлет. Как если бы он ложился в постель с незнакомой женщиной и предстояло обследовать новое тело.

– Боже правый, у него есть сердце, – заметил Галлико. Рол немедленно открыл глаза.

– Да, он удивительно крепок. Знали, что делали, те корабелы, что трудились над тиком его ребер. Эй, с лаглинем как дела?

Безбородый юнец взялся за узловатый лаглинь и прокричал:

– Семь узлов и один фатом!

Галлико от радости затопал по палубе.

– Нам бы убавить паруса, – сказал Рол с рассчитанной небрежностью. – Или чего доброго нагоним Артимиона. – И оба рассмеялись точно простаки.

Рол выставил дозорных на мачты. В день вроде нынешнего им был доступен обзор на двадцать миль. Он оглянулся через правый борт на Ганеш Ка и увидел причудливые образования из могучего камня, башни казались порождением игры стихий, а расселина в скалах была почти невидима. Он осознал в этот миг, что Ганеш Ка всегда служил убежищем, даже в отдаленные времена, когда его строили. У Древних имелись окна и очаги, они нуждались в улицах и дорогах, но что побуждало их к действию, что заботило, теперь забыто, никому не понятно. Каков возраст Ганеш Ка? Десять тысяч лет? Двадцать? Никто не знает. Мысли эти тревожили до безумия. Не потому, что Древняя Кровь текла и в его жилах, но просто потому, что утрата знания, в важность которого он верил, казалась почти преступной. Что за мир, думалось ему, что за отчаянно безумный мир мог обладать такими сооружениями и не задаваться вопросом о разуме, что их сотворил. Он вновь взглянул вперед, корабль взлетал и падал под его ногами. Таково уж море с его неизменным за века мерным дыханием, что всякий из людей вслушивается в него, пусть даже никто не понимает. Он не знал, отметина морского бога вложила в его сердце тоску по морю или она всегда там обитала. Но он знал здесь и сейчас в этот миг, что он счастлив, как никогда в жизни.

Он взглянул в небо, и сверкающий океан представился ему огромной доской для игры, по которой движутся фигурки, повинуясь прихотям ветра. Вот Ганешский берег, глубоко изрезанный, усеянный скалами, погибель для судов, которые его толком не знают. Вот Артимион и его корабли, летящие на восемь других судов, Бьонийский полк и его защитники. Рол медленно вдохнул, вспоминая, что говорил ему Пселлос.

Мысли большинства людей выстраиваются по прямой. Они видят свои действия как одну разматывающуюся нить, а посягательства других на их жизнь всегонавсего как случайные узелки на этой нити. Великим благом для тебя станет, если ты научишься смотреть на свое положение глазами другого. Это не тяжело и не слишком сложно. Но это необходимо, если хочешь уцелеть.

На миг Рол подумал о Рауэн, ныне мятежной королеве, бьющейся за королевскую власть. Его сестре. Для чего он понадобился ей теперь, через семь лет после того, как она его покинула? Он не верил, что дело в любви. Чем бы она теперь ни стала, она не та женщина, которой бы могла быть, останься они вместе. Он откудато знал, что она ему враг. Это знание разбило сердце мальчика Рола, но мужчина, которого выучил Пселлос, задумчиво кивнул и приберег знание для дальнейшего применения. Затем эта выучка побудила его сосредоточиться на ближайшей задаче. Собрать сведения и спросить себя, как все это произошло? Почему это творится? Грубые вопросы. Пирамиды устремлений людей и вещей в ответах.

Бьонарцы пробиваются вдоль берега против ветра, и это означает, что они пришли с юга. Что там, на юге? У них есть гарнизон в Голгосе, и… Вот оно что. Рол распахнул глаза. Полк на судах – это и есть голгосский гарнизон. И отплыли они оттуда, ибо получили сведения о местности, в которой можно отыскать таинственный пиратский город. Откуда к ним могли попасть такие сведения?

И он знал. Знание ворвалось в его мозг, и в тот же миг сердце упало под его тяжестью. Не иначе как его бывших товарищей по кораблю подобрали имперцы. Впервые бьонарцы узнали, в каких краях находится потайной город. И вот плывут вдоль берега, ища его. «Да, прав Артимион. Я приношу неудачу. Я навлек это на их головы». И его радость в солнечный синий день на корабле, резвившемся под его ногами, убавилась.

– Парус! – крикнул дозорный с фокмачты. Все мысли покинули его ум. Он в один миг взбодрился.

– Где?

– Строго по левому борту, шкипер. Поставить топсели. Похоже, у них подняты все паруса.

Рол уже бежал в сторону кормы. Он взлетел по вантам гротмачты, подтянулся по стеньге, а затем перебрался на брамстеньгу. Очутившись близ клотика, он обвил рукой мачтовые бугели и стал смотреть на восток.

Да. Вот оно, трехмачтовое судно, но не под всеми парусами. Барка. Прямые паруса на фок и гротмачтах, а на бизаньмачте косые. Больше пока ничего не разглядеть. Он проорал вниз на шканцы:

– Эй, рулевой! Забери на три к левому борту! Курс строго на восток!

«Возрожденный» плавно повернул под ним. Его высокий насест то наклонялся, то выпрямлялся, то тянулся вверх. Чужой корабль мог принадлежать Купеческому Союзу и идти по своему делу, но почемуто Рол в этом сомневался. И в любом случае погода ему благоприятствует, как и крохотному флоту Артимиона. Ролу нелишне бы перехватить чужаков, чтобы те не подошли к другим кораблям из Ка с тыла. «Ран, – молил он, – только бы это было не военное судно. Не сейчас».

Да, выдался великолепный день, лучше не придумаешь для выхода в море. После тесных пределов Ганеш Ка мрачный камень внешнего мира казался обширным без меры. Вращающаяся земля, беспредельная, как воображение безумца. Рол видел на пять лиг во всех направлениях. Если поглядеть на восток, весь мир всего лишь пузырь синего пространства. Бирюзовое море, ветер, ласково поднимающий морщинистые валы, улавливающие свет солнца и отражающие его мириадами искр. А небо над головой темное, почти пурпурное, малопомалу светлеет, скатываясь к горизонту и, встречаясь с океаном, почти сливается с ним на пределе видимости. Синий мир, лишенный всего, кроме воздуха и воды. И у самого края зарубка – чужой корабль, который может оказаться безобидным, а может навлечь на себя грозный жребий.

Сердце его так и подскочило. Он поглядел вниз. Там, далеко под его насестом, бурлил крохотный людный деревянный мирок. На палубе полно людей, канатов, орудия приникли к палубе у самого фальшборта, точно бронзовые звери, настороженные перед схваткой. Люди внизу остановились, не одно и не два лица запрокинулись к нему, а затем повернулись к горизонту. Нет, нельзя пренебрегать случайностью. Рол закрыл на миг глаза и проревел: «Все по местам!»

Миг тишины. Затем жестко застучал барабан, и толпа на палубе оказалась охвачена бурной деятельностью. Хвост кильватера начал плавно изгибаться, когда судно повиновалось рулю, меняя курс, дабы сблизиться с тем, чужим. Нос резко нырнул с гремучим шипением, и по баку рассыпалась водяная пыль. Снасти внизу скрипели и стонали, дерево вытягивалось и напрягалось, как будто корабль был пробуждающимся титаном, в котором нарастал гнев. Теперь ветер бил ему в левый борт. Бизань взяли на гитовы, топсели наполнились до предела. Команда подбирала грот и косые. Если вскоре возможна схватка, лучше, чтобы полотнища не вздувались слишком близко к дулам орудий. Рол схватился за бакштаг и соскользнул на палубу. Знак Моря уберег его ладонь от жжения. Немедленно бурная жизнь плотно окружила его, мир его стал маленьким и насыщенным.

– Не выкатывайте их, парни, – прокричал он орудийным расчетам. Он хотел, чтобы отверстия оставались закрытыми до последнего мгновения, когда «Возрожденный» обнажит зубы, выкатив шесть двенадцатифунтовых фальконетов по левому борту. Корабль под его ногами с охотой отвечал на властные требования ветра.

Вот оно. Топсели чужого судна поднялись над горизонтом достаточно, чтобы их видели с палубы. На гротмачте развевался флажок, подобный шафрановой искре с черной каймой. Боевой флаг Бьонара.

– Борода Рана, – негромко пробормотал Галлико. – Корабльто военный.

– Значит, нам всетаки пригодятся твои двадцать залпов, – улыбаясь, сказал ему Рол. И понюхал воздух. Ветер попрежнему был северосеверозападный, и «Возрожденный», идя по ветру, делал добрых семь узлов, меж тем как барка уступала ему в скорости, ибо шла к ветру под углом, реи перекашивало, и вот они уже стали как на шхуне. Рол следил за ее продвижением.

– Медленно у них выходит, надо сказать. Сомневаюсь, что они делают три узла.

Галлико кивнул. На его лице была натянутая улыбка, полностью лишенная добродушия.

– Эй, на палубе! – прогремел дозорный. – Они меняют курс. Похоже, хотят сблизиться.

– Боевая готовность по левому борту. Элиас, подними наш флаг. Галлико, ступай на бак и посмотри, как там с абордажными крючьями.

– Есть, капитан, – рявкнул полутролль, подмигнув. И затопал прочь с быстротой, поразительной для такого верзилы.

Флаг «Возрожденного» бежал вверх по гарделям гротмачты, и ветер подхватил его, заставив биться, точно исступленного змея. То был неровный кусок черного как смоль полотна без всяких обозначений. Черный Флаг. Теперь, если их ждет неудача в бою, не будет ни просьб о пощаде, ни ее самой.

– Расчеты левого борта, выкатить орудия!

Люки отверстий вдоль левого борта были подняты, и потеющие расчеты, по шесть человек на орудие, потянули своих неподатливых смертоносных подопечных вовне, канаты испускали стон, дерево и железо оглушительно гремели. Общий вес шести полуторатонных двенадцатифунтовок вызвал крен корабля при перемещении. По палубе предусмотрительно рассыпали песок, чтобы босоногие матросы не поскользнулись, если на струганные доски прольется кровь когото из них. У оснований мачт расставили кадушки с водой, а мотки фитиля, который предстояло подносить к пушкам, уже тлели в железных ведерках близ каждого расчета. Едкий запах колебался, усиливаясь и ослабевая, у корабельного шкафута. Рол вдыхал его как тонкий аромат, занимая свое место в конце шканцев близ штурвала. За штурвал, удерживая корабль на курсе, ухватилась вся четверка рулевых. У поручня шканцев стояли еще два матроса, ответственных за две маленькие злобные вертлюжные пушечки.

– Могут и эти пригодиться, – сказал Крид, с кривой улыбкой протянув два пистолета с кремневыми замками. – Заряжены и готовы к стрельбе. Мной лично.

Рол кивнул и засунул оба себе за кушак. У всех прочих было по кортику у бедра, но у Рола его сабля. Пока два корабля сближались, он неосознанно теребил стянутые кожей кремни своих пистолетов, благодаря судьбу за все, чему выучился у Пселлоса.

– Так держать. – Это рулевым. Они славно справлялись, но ведь все были прирожденными моряками. И многим уже довелось побывать в бою. Рол оглядел палубу и увидел, что все стоят в полной готовности. И никаких разговоров. Галлико с умом их отбирал.

– Элиас, люди в трюме…

– Их предупредили, чтобы оставались внизу. Сидят тихо как мыши. Они взяли детей в трюм, не слишком приятно, но безопасно.

Теперь приближающаяся барка была менее чем в трех кабельтовых. В последний миг он повернет «Возрожденного» и явит противнику его борт с орудиями во всей красе. Тогда бьонарцам придется лечь в дрейф, дабы снизить ущерб от огня. И как только парни Рола зададут неприятелю взбучку, Галлико поймает барку за нос абордажным крюком, ворвется на ее бак, и вся команда как один…

– Шкипер, они не останавливаются, – предостерег один из рулевых.

– Курс прежний.

Экипаж барки сбегался на ее бак. Рол увидел, как блестит металл клинков, а затем вдоль борта отворились люки и показались зловещие стволы тяжелых орудий. Бьонарцы решили продолжить сближение и встать рей в рей.

– Лево руля! – возвопил он, надеясь, что не слишком опоздал. Рулевые отчаянно потянули штурвал, и «Возрожденный» стал поворачивать, ворча и отбрасывая волну. Но выкаченные орудия левого борта замедлили поворот. Палуба накренилась, и орудия до предела натянули тросы, удерживавшие их на месте. Ведерко с водой скользнуло в шпигат и перевернулось. Один неловкий детина потерял опору на усеянной песком палубе и покатился следом. Слишком медленно.

– Не получится. Орудийные расчеты, лечь на палубу! После первого их залпа стрелять как выйдет!

– Ран, смилуйся над нами, – пробормотал один из рулевых. Ему и его товарищам требовалось оставаться на месте, чтобы корабль не сбился с курса. Барка сделала поворот, едва ли в полукабельтове от носа «Возрожденного», а затем весь ее борт исчез в густом и буйном желтом дыму. Полуударом сердца позднее раздавался жуткий рев ее полного бортового залпа. Воздух заверещал и ожил, наполнясь железом, деревом и разодранной плотью. Ядра попали в «Возрожденный» близ носа и прокатились почти во всю длину корабля. Рассекая снасти, ломая в щепы шлюпки, пробивая корпус и оставляя мокрое место от матросов. Одно из этих ядер, прошипев вдоль шканцев, угробило двух из рулевых и раскололо корабельный штурвал. Двое уцелевших рулевых в отчаянии попытались воспользоваться тем, что осталось от деревянного колеса. Рол отступил с палубы и, тяжело дыша, выдернул у себя из бедра острую и плоскую дубовую щепку.

– Огонь! – приказал он, одурев от боли и ярости. Корабль все еще слушался руля и завершил свой поворот вправо почти без запинки. Кровь лилась из шпигатов, словно ею истекал сам корабль, орудия его грохотали с ничтожными перерывами. Гора дыма высотой до марсарея, густая и клубящаяся, с проглядывающим изнутри пламенем. У середины тяжелые фальконеты отскочили назад один за другим, когда расчеты вставили дымящиеся фитили в отверстия.

– Бей их, парни! – заорал Рол. И спросил уцелевших рулевых: – Как он слушается?

– Отменно, шкипер.

– Тогда на три влево. Чтобы прямо в глотку этой гадине. По всему его кораблю царил хаос. Орудие перевернулось у середины борта, тела его расчета размазало по нему. Матросы выплескивали воду на горящую груду каната, другие выбрасывали за борт тела. Бизаньмачту наполовину отстрелило, и до самого бака рассыпались в беспорядке дерево и снасть. Галлико и его помощники пытались освободить пространство для погонных орудий. Рол поднял взгляд. Форбрамстеньга ухнула за борт. Матросы уже поднялись на ванты с топорами, дабы обрубить обломки, мешавшие кораблю. Проклятие. Его кораблькрасавец.

– Шкипер, у нас полдюжины пробоин на самой ватерлинии. Мне нужно больше людей на помпы. – Это сказал плотник Айзерне.

– Ты их получишь, Кир. Отбери шестерых из расчетов правого борта. Но смотри, не больше. Можешь заткнуть пробоины?

– Могу. Это нетрудно. Но внизу жуткий беспорядок. Задело коекого из пассажиров.

– Главное, мы на плаву. Теперь ступай. – Рол хлопнул Кира по плечу, и тот поспешил вниз.

Новый залп с барки. Он был менее сокрушителен, ибо теперь корабли стояли борт к борту и обстреливали друг друга на равных. Свалился еще один фальконет, три орудийных отверстия по левому борту превратились в одну иззубренную дырищу, щепки, точно дротики, разлетелись по палубе, раненные ими моряки валились точно кегли. Противник стрелял низко, по корпусу. Когда ищут добычи, целятся высоко, в такелаж, дабы с меньшей вероятностью затопить ценное судно. Эти бьонарцы настроились не на захват, а на уничтожение.

Рол увидел, как вдоль палубы катится ядро, судя по виду, восемнадцать фунтов. Враги опасней любых, каких он рассчитывал встретить. У них преимущество в орудиях. Но ребята, что служили на «Возрожденном», не были новичками. И кровь в них закипела. Один залп гремел за другим. Пушкари бросались к орудиям, пот стекал по нагим спинам, лица почернели от пороха, мелкие раны кровоточили. Но теперь залпы стали слабей. Лишь четыре орудия еще действовали по левому борту, и людей при них не хватало. Отряды по наблюдению за ущербом работали четко. Они подавляли огонь, заделывали пробоины, сращивали снасти, перебрасывали тела или то, что от них осталось, через поручни. Долго это продолжаться не могло. Барка неминуемо должна была покончить с ними. Два корабля все еще двигались борт о борт, разделенные одним кабельтовым, вместо чистого воздуха пространство между ними заполняли густой дым и летящее железо. Ветер бил «Возрожденному» точно в правый борт, то есть погода ему благоприятствовала. Вроде бы он мог сблизиться с противником в любой миг, когда предпочтет.

Рол обернулся к двум уцелевшим рулевым, попрежнему твердо удерживавшим разбитый штурвал.

– Право руля! – вскричал он. Корабль послушно повернул налево, теперь ветер ударял справа от кормы, и судно набирало скорость, стремительно одолевая двести ярдов, разделявших его и барку.

– А ну, держись! – провыл Рол за миг до столкновения кораблей.

Бушприт «Возрожденного» протаранил фальшборт барки сразу же за баком и разлетелся, брызнув во все стороны древесной щепой и клочьями каната. «Возрожденный» продолжил движение вперед, раздался мощный удар корпуса по корпусу, все на борту обоих судов свалились с ног. Рола метнуло к поручням шканцев, точно брошенную малышом игрушку. Он угодил в груду полотна и тел. Последовал оглушительный треск. Форстеньга «Возрожденного» целиком рухнула на шкафут барки, крепконакрепко связав два судна и образовав мост, по которому теперь, вопя, полезли Галлико и его абордажный отряд.

Пальба ядрами временно прекратилась: обе команды приходили в себя, пытаясь понять, что дальше. Рол вытер с глаз кровь и обнажил саблю. Та дрожала в его руке.

– Эй, парни, продолжить огонь! Не спать!

Ошалелые расчеты вновь заковыляли к своим орудиям и бесстрастно начали заряжать. На барке шло отчаянное сражение: ее матросы пытались изгнать с палубы Галлико и его отряд. Пронзительные вопли вознеслись из корпуса. Рол пробрался через хлам на шкафуте и взошел на бак. Все равно что двигаться через поваленный бурей лес. Позади Рола вновь заговорили орудия «Возрожденного». Борцы с ущербом рубили упавшую стеньгу. В самой середине выкрикивал приказы Крид, выглядевший как очумелый.

– Бросай, Элиас. Ко мне. Галлико нужна помощь.

Собрав человек двадцать, кто подвернулся, Рол повел их по упавшей форстеньге на вражеское судно. Один оступился и упал в темное, мелко взбитое море между корпусами. Прочие не медлили, но следом за Ролом ворвались на барку, потрясая топорами, кортиками и пиками, дико вопя.

Галлико сразу же бросался в глаза. Он возвышался надо всеми, кто участвовал в схватке, лицо его преобразилось, став маской одержимого боем демона. Он укладывал недругов здоровенной дубиной из обломка рангоута, люди падали точно колосья налево и направо. Он находился во главе плотного клина моряков «Возрожденного», прорывавшихся в глубь палубы барки. Противостояло им скопление людей, часть которых носила обычную морскую одежду, а часть – кирасы и шлемы солдат. Местами представители обеих сторон были настолько притиснуты один к другому, что не могли даже поднять оружие для удара, Вражеский командир стоял на шканцах барки у поручня и криками воодушевлял своих людей. На нем были алые облегающие штаны с черной отделкой, а его кираса сияла как зеркало. Его красивое лицо с бородкой обрамляли черные локоны, на манжетах у него белели кружева.

Рол выхватил один из своих пистолетов, взвел и выстрелил командиру в горло. Тот кубарем покатился в самую гущу драки. Вознесся крик. Экипаж барки как будто дрогнул. Галлико мгновенно продвинулся вперед, те, что ему противостояли, поспешно отступили. Похоже, у моряков «Возрожденного» появилось преимущество в боевом духе. Бой развернулся шире. Рол повел своих парней на освободившийся участок, пристрелил из второго пистолета особенно лихого солдата, всадил клинок в отверстую пасть другого и ударом ноги отбросил в сторону третьего, высвобождая саблю. Он очутился бок о бок с Галлико. Верзилаполутролль жутко ухмылялся, его глаза стали двумя зелеными окнами преисподней.

– Привет, Рол. Жаркая у нас нынче работка.

– Да, слишком жаркая. – Рол полоснул вражеского матроса, выпустив тому кишки. Тот в отчаянии завопил, когда внутренности, дымясь, покатились вдоль ног. Галлико сокрушил его череп одним ударом узловатого кулачища.

В дикой исступленной драке стороны рубили и молотили одна другую, перемещаясь по скользкой и алой от их крови палубе. Рол, Галлико и Крид были впереди возрожденцев и пробивали себе путь на корму. Матросы противника спасались бегством, но солдаты в доспехах показали, что способны за себя постоять. То была бьонарская морская пехота, одни из лучших бойцов в мире. Они не просили пощады и не отступали, но сплачивались кучками и стояли насмерть. Не морякам Рола было с ними тягаться. «Возрожденцев» опять стали теснить, и они начали колебаться. Рол, Галлико и Крид держались вплотную и не отступали ни на шаг, но остальные малопомалу опять откатывались к носу. Тут вражеские бойцы дружно возвопили и насели, закрепляя свое преимущество, поскальзываясь на окровавленной палубе, перескакивая через тела, спеша рубануть по незащищенным спинам «возрожденцев». Рол повернул голову, чтобы подбодрить своих, и тут чейто клинок ударил его плашмя над левым глазом. Он упал на колено. Ликующий вражеский боец отсек бы ему голову в следующий миг, если бы того не отбросил кулак Галлико. Рол зашатался. Все расплылось в глазах, голова шла кругом. Но, собираясь с силами, он ощутил, как нечто шевелится внутри. Ужасающее и радостное одновременно. Он громко рассмеялся, когда грубая бычья сила хлынула в его конечности, и белый гнев стал нарастать в глубине его глаз. Серп молодой луны в его пальцах затрепетал, сияя, хотя кровь и залила его до рукояти.

– За мной! – вскричал он голосом, ничего общего не имеющим с обычным для него, и, поднявшись на ноги, устремился вперед. Один. Взмах острого лезвия сабли рассек кирасу и ребра бьонийского бойца, обнажив сердце. Добравшись до него, Рол вырвал еще бьющееся сердце из груди и бросил своим товарищам. Исступленный смех продолжал исторгаться из его глотки, а из глаз лилось белое сияние, клинок в руке тоже изливал теперь белый свет, кровь кипела на раскаленной стали. Сподвижникам Рола привиделось, что их капитан вырос и крылья белого пламени обозначились у него за плечами. Сабля его взлетала вновь и вновь, так ярко, что больно было смотреть, настигнутые ею бьонийские бойцы оказывались мигом изрублены, не успевая даже вскрикнуть. Морская пехота пришла в смятение, бойцы перебирались друг через дружку, чтобы убраться прочь от грозного света. Даже «возрожденцы», оторопев, начали перелезать через завалы на вражеской палубе, дабы вернуться на свой корабль. Только Галлико и Крид остались рядом с Ролом. Он преследовал бегущего противника до поручня шканцев, до штурвала и, наконец, до самого гакаборта, где бойцы сбились в кучу, точно овцы, которых настиг волк. Одни бросали оружие и прыгали за корму. Другие стояли, онемев от ужаса, пока их не настигал белый клинок. Сабля обрушилась на спину последнего, когда тот перебирался через корму, и, пройдя через тело насквозь, врезалась в дерево гакаборта. Рассеченный пополам боец рухнул в воду.

Один миг казалось, что белый крылатый свет сейчас поднимется над кормой и взлетит. Образы крыльев, слишком яркие, чтобы на них смотреть, казалось, изгибались и пускали тонкие серебряные дымки, перья в них были резки, точно иней. Но затем крылья вновь начали убывать. Свет угас. Рол Кортишейн стоял, тяжело дыша, глазея на саблю, по самую рукоять ушедшую в твердый дуб. Он попытался высвободить ее и не справился, удалось это ему лишь с третьей попытки. Сияние в его глазах унялось. Он заспотыкался и упал бы, если бы его не поддержала здоровенная лапища Галлико.

– Дело сделано, шкипер, – спокойно произнес Элиас и положил ладонь ему на плечо. «Возрожденцы» скопились на носу барки с лицами, серыми от страха и потрясения. Рол, сделав немалое усилие, привел себя в чувство. Моргая, он с недоверием таращился на следы бойни у своих ног. Тут опять с грохотом выстрелил один из фальконетов «Возрожденного», и ядро взметнуло щепу, угодив в барку на ватерлинии.

– «Возрожденный»! Оставить огонь! – проорал Галлико с барки расчетам своего корабля. Орудия умолкли. Внезапно пропали все звуки, кроме сбивчивого лепета немногих раненых и скрипа двух связанных судов да шлепанья волн в их истерзанную обшивку. В ушах Рола шипело и громыхало эхо недавнего боя. В глазах плыли цветные образы, как после того, когда посмотришь в упор на солнце. Галлико воззрился ему в лицо, ища человека, которого знал.

– Рол, Рол, очнись.

Кортишейн ошалело моргнул. Его сабля выскользнула из пальцев на палубу. Глаза закатились.

– Галлико, надо спешить. Корабль тонет, – сказал Элиас Крид. И полутролль подхватил тело капитана окровавленными ручищами.

Глава 22 Кто рыл другому яму

Мельтешение образов, такое едва ли назовешь памятью. В какойто миг он понял, что его несут, и услышал, как множество топоров неистово ударяет по дереву. Мужчины и женщины кричали от боли. Но вот он уже не слышит их криков. Он знал, что на него пристально смотрят, что вокруг шепчутся. И услышал, как поднялся в гневе голос Галлико.

Он был на своей койке, она покачивалась от движений корабля. Рядом с ним сидел Элиас Крид и деловито перезаряжал пистолеты. «Возрожденный» шел, рассекая воду неловкими бросками раненой птицы. Все вокруг вновь угасло. И вот уже нет никакого «Возрожденного». С Ролом была женщина. Они существовали вместе в неопределимом пространстве. Она была прекрасной, темноволосой, округлой, ее белая плоть таяла, касаясь его плоти. Глаза у нее были серозеленоватые, как сталь его сабли. А глазные зубы казались длинными клыками сияющего серебра. Она шевельнулась, ее атласная кожа нежно скользнула по нему. Она была нужна ему больше, чем что угодно на свете. Он поднес рот к ее рту, охватил ее темные губы белыми клыками. Когда он перевел дух, их рты разъединились, точно расклеиваясь. И он увидел кровь повсюду на ее губах и зубах, во рту у себя он тоже ее чувствовал.

– Все хорошо, ОррДисейн, – произнесла она, – князь Орра, Властитель Демонов. Ты обрел свое достояние день в день, и я всегда буду здесь, чтобы наблюдать за тобой.

– Рауэн? – тихо спросил Рол.

Лицо женщины изменилось, стало суровым, и он разглядел кости под ее плотью, череп внутри ее прекрасной головы. На мгновение она перестала быть тем, чем казалась, и Рол увидел ее как костлявого зверя. Затем она полностью исчезла.

Он стоял на высокой горе и ощущал, какой здесь разреженный воздух, когда тот нехотя входил в его легкие и выходил. Но тем не менее кругом было жарко и ослепительно, и он взирал на зеленые края внизу, на буйный лес неведомых ему растений. Под этим пологом скрывался некий мир. Неистовая зелень леса разделялась прихотливо извивающейся могучей рекой, бурой и медленной. Глаза его стали прослеживать все ее хитрые повороты. И гдето на самом краю, как ему показалось, он заметил мерцание того, что могло быть морем, великой Тетис. Он знал, что это земля Орра.

Нечто стояло с ним рядом. Похожее на человека во многих отношениях, но не человек ни в каком смысле слова. Закутанный в темный плащ, в высоком стальном шлеме, а под шлемом два мигающих зеленых огня.

– Ты бороздил древние воды, – сказало нечто. – Первые люди спустили свои каноэ на волны Внутреннего Предела, и по морю они попали в самые дальние страны. Но не одолели гор. Ибо то, что осталось от Единого Бога, есть море. И поэтому люди прислушиваются к Тетис, движимы ею, и не знают почему. Море было здесь в Начале и будет здесь в Конце, когда все и вся вернется в него.

Стальной шлем повернулся, огни загорелись ярче.

– Теперь насыть свои глаза яркостью джунглей Орра. Однажды ты найдешь здесь убежище. Ты сын моей крови, но не дитя моего сердца. Для нее слишком поздно, но для тебя еще сохранилась возможность.

Рол отпрянул от холода во взгляде своего спутника. Все равно как если бы смотрел в бездонную пропасть.

– Тебе не нужно меня бояться. Бойся уж скорей того, что обитает в твоем костном мозгу. ОррДиссейн, ты не чувствуешь, как оно делает свое дело внутри тебя? – Нечто широко обвело рукой скрытую джунглями землю внизу. – Ты не знаешь, что найдешь здесь? Нет. Конечно, нет. Ты еще юн, сущий мальчишка. Десять тысяч морских лиг еще должны будут пройти под твоим килем. – Он помедлил. – Ты хорошо назвал свое судно. Он далеко тебя понесет, твой «Возрожденный».

– Парус! – прокричал ктото. Рол открыл глаза, с хрипом втянув в себя воздух.

– С возвращением, – улыбаясь, приветствовал его Крид. – Не знаю, что с тобой творилось, но ты уходил далеко.

Вновь нахлынули воспоминания, больше не пестрые обрывки, но единый и мощный поток.

– Корабль, Элиас…

– На плаву. Казалось бы…

Рол соскочил с подвесной койки и побежал по проходу. Выбрался на залитые солнцем шканцы, и перед глазами у него оказался невообразимый беспорядок: изодранная палуба, обломки дерева, наспех из чего попало сооруженные паруса, натянутые между фокмачтой и уродливым огрызком бушприта. А у корабельных орудий собралось множество народу, оробевшего при его появлении.

«Этот корабль. Мой корабль. Вот он, мой мир. Мне не нужен другой».

– Галлико! – «Мне ничто больше не нужно».

– Здесь, шкипер! – Полутролль воздел лапу. Рол стоял пошатываясь, с пустыми глазами. Ему казалось, что мир стал не таким, как прежде. Как если бы нечто иное безмятежно плыло позади солнца, и теперь он это осознавал. Он протер глаза.

– Что за парус? Где?

– Строго по левому борту, небольшая лодка с временной оснасткой. – И много тише Галлико спросил: – Ты здоров?

– Здоров, – огрызнулся Рол, внезапно обнаружив, что вся команда пялится на него, забыв о своей работе. На палубе оказались дети с грязными личиками, жующие корабельные галеты, и вся та толпа народу, которая умолила его взять их на борт в Ганеш Ка.

– Галлико, – вновь произнес Рол, на этот раз слабее. Он попытался тверже держаться на ногах, добрался до шпигата с подветренной стороны и там согнулся. Рвота была кровавокрасной. Он оперся о поручень.

– Скажи мне, Галлико… – Его голос окреп. – Каков ущерб?

– Мы поправили бизаньмачту и приколотили временное устройство к фокмачте. То, что осталось от форстеньги, служит бушпритом, хотя дерево слишком тяжелое и нос ныряет. Мы потеряли двадцать три человека убитыми и ранеными. Барка затонула через полвахты после того, как мы с нее убрались. Пороху не осталось, и мы быстро набираем воду, но помпы справляются. Внизу по щиколотку. Поэтому я привел пассажиров сюда. Я задал курс обратно на Ганеш Ка, западсеверозапад, ветер в правый борт у носа. – Он умолк, казалось, подбирая слова. – Рол, мы только что потопили бьонийский боевой корабль.

– Я так и понял.

– Ты не понял. Ни разу приватир еще не одолел боевой корабль в бою один на один. Ни разу. Да еще на новом корабле и с неиспытанным экипажем.

Ролу удалось улыбнуться.

– У тебя вид как у нахального кота, добравшегося до сливок.

– Они нас покалечили, да. Но боже мой… – Он ухнул лапой о поручень, как у него это, похоже, вошло в привычку. – Подожди, вот услышит об этом Артимион. Прямо как в песне, разрази меня гром.

– Судно приближается! – выкрикнул дозорный. – Это баркас. Люди скопились у левого борта, машут руками. Полагаю, настроены дружественно.

– Лечь в дрейф! – велел Рол. Выпрямился и вытер рот. Многие из команды все еще глазели на него. Но то, что он сперва принял за страх, теперь показалось скорее благоговением. Он покачал гудящей головой. – Повторяю, лечь в дрейф. И спустить шлюпку.

– Их разнесло в щепы, – сообщил ему Галлико. Рол вздохнул.

– Галлико, давай сблизимся с треклятой посудиной и возьмем их на борт, идет?

Полутролль просиял.

– Есть, капитан.

На суденышке оказалась Мириам с дюжиной других, онемевших от изнурения, ибо им пришлось прорываться против ветра двадцать пять миль. Артимион лежал в лодке, его окровавленная голова покоилась у Мириам на коленях.

– Флот разгромлен, – сказала она, глотнув мутной воды бачка. Черная полоса от пороха проходила от уголка ее рта до подбородка. Глаза ее покраснели, как вишни. – Ян Тимиан гнался за ними. Другие вставали рея к рее. Бриги потоплены, суда по перевозке войск рассеяны. Думаю, однодва налетели на мель в прибое. Но нам от них здорово досталось. «Альбатрос» и «Ласточка» лишились мачт, и им пришлось идти лишь по ветру. Они уходят на юг, пытаясь поставить новые мачты. Наш «Проспер» затонул. Мы перешли через борт на баркас и взяли туда Артимиона. Не знаю, будет ли он жить. Где «Поморник», понятия не имею. Было слишком много дыма и смятения. Но мы их побили. Ка в безопасности.

Когда разразилось неуверенное ликование, она, кажется, впервые обратила внимание на окружающее.

– Вы слушаете меня? – И далее: – Что с вами случилось? – Ее голос едва не сорвался.

– Мы тоже попали в передрягу, Мириам, – мягко сказал Галлико и, склонившись, поднял Артимиона в могучих руках.

– Он еще жив? – спросила Мириам. Голос ее, хотя и суровый, дрожал. Она была близка к утрате самообладания. Галлико сомкнул лапищу вокруг горла Артимиона.

– Жив, дышит. Надо бы отнести его вниз. – Они с Мириам исчезли в проходе под палубой. Остальные спутники Мириам расселись на шкафуте, склонив головы. «Возрожденцы» затихли. Даже пассажиры не решались говорить.

– Полагаю, всем трудно переварить случившееся, – заметил Крид.

– Верни их к работе, Элиас, – резко проговорил Рол. – Корабль сам собой держаться не будет. – Он оглядел людную палубу, и сердце у него содрогнулось при виде такого разорения. Его красавец корабль. Что же, корабль можно починить. Но сперва надо вернуться на нем в Ганеш Ка. Он далеко тебя понесет, твой «Возрожденный».

Галлико и Мириам склонились над Артимионом в свете кормовых окошек. Они положили раненого на койку Рола и разматывали слой за слоем грязные повязки.

– Как он? – спросил Рол.

– Пробито легкое, – огрызнулась Мириам. – Вдобавок осколком содрало кожу на виске.

Темное лицо Артимиона приобрело синеватый оттенок, на виске блестела белая кость. Рол коснулся собственной головы, вспомнив, что у него ее тоже задело, но там не оказалось следов. Рана на бедре тоже исчезла.

– Галлико?

– Я уже заткнул эту дыру, из нее выходил воздух. И висок ему я заштопаю. А остальное зависит от него.

– От Крови в нем, – уточнила Мириам. – Он легко не уйдет.

Артимион открыл глаза, и Мириам подавила возглас. Черный человек оглядел каждого из них по очереди, и наконец его взгляд остановился на лице Рола.

– Так я и думал. Мириам, мы…

– Победа. – Она взяла его руку и стиснула в своих белых пальцах. – Бьонарцы потоплены или рассеяны.

Глаза вновь закрылись. Напряженное блестящее лицо малость расслабилось, хотя тут же вновь напряглось от боли, которую причиняло дыхание раненому легкому.

– О благодарение богам. – Артимион улыбнулся. Опять встретился взглядом с яркозелеными глазами Галлико. – Я так и думал, что вы какимто образом очутитесь в самой гуще.

– Конечно.

Артимион воззрился на потолок. Его лицо стало растерянным.

– Это не «Проспер». Что это за корабль?

– «Возрожденный», – спокойно ответил Рол. – Мой корабль.

– Кортишейн. Значит, ты его всетаки вывел.

– Вывел. И оказалось, что от него есть толк.

– Он потопил боевой бьонарский корабль, – спокойно заметил Галлико. Но глаза Артимиона уже закрылись.

Они оставили его, спящего, и вернулись на палубу, радуясь чистому воздуху и брызгам после пропахшей порохом и бойней тесноты меж тиковых переборок.

– Он будет жить, – пылко воскликнула Мириам. – Должен. Без него Ганеш Ка пропадет.

– Бьонарцы не прекратят поисков, – спокойно напомнил ей Рол. – Теперь они имеют представление о том, где мы.

Мириам холодно оглядела его.

– Мы?

Галлико водил лапой тудасюда вдоль поручня шканцев.

– Этот корабль впитал нашу кровь. Теперь он воистину наш.

– Можно и так смотреть на вещи, – согласился Рол. Он был очень утомлен.

– Починка займет тричетыре недели, и это самое меньшее.

– Я так и прикинул.

– Мы единственный корабль, на который пока что может рассчитывать город, Рол. Все остальные затонули или ушли.

– Мы и сами того гляди потонем, брат. – Но шутка у Рола вышла неудачная. Галлико поглядел на него в упор.

– Надо возвращаться домой. Мы должны объединить наш народ.

Рол не смотрел на полутролля, а оглядывал пеструю толпу, разместившуюся на разоренной палубе его корабля. Мужчины, женщины, дети на корточках среди подсыхающей крови и обломков. Мириам, прожигающая его взглядом, с тонкокостным лицом, полным недоброго сомнения. Элиас Крид с сияющей на солнце проседью в бороде. Так много лиц, и все обращены к нему.

– Полагаю, должны, – согласился он.