ЗНАК ВОПРОСА 1994 № 01-02

1. ДНЕВНЫЕ СЦЕНАРИИ И НОЧНЫЕ СПЕКТАКЛИ ИЛИ ЧТО ТАКОЕ СОН?

Обычно мы не задумываемся, что на сон, если соблюдать рациональный режим жизни, уходит треть суток — восемь часов. А в детстве мы спали еще больше. В первый год жизни ребенку необходимо до 16 часов сна; трехлетнему — 14 часов; пятилетнему — 13 часов… И получается, что в сумме за всю жизнь человек отдает сну 20–25 лет, а то и более.

Что же такое сон? Для чего он нужен организму? Не тратим ли мы зря так много времени, которое можно было бы использовать для самых разнообразных целей, в том числе и для того, чтобы побольше узнать и запомнить? Подобные вопросы давно уже волнуют умы мыслителей. Так, Лихтенберг называл сон «отдыхом для органов мышления», Шекспир — «бальзамом души», Шопенгауэр — «оброком смерти», а Ницше — «незваным владыкой добродетелей».

Отчего же возникает сон? На этот счет было высказано немало самых разнообразных гипотез. Так, известный французский физиолог Клод Бернар считал, что сон наступает из-за уменьшения притока крови к мозгу. Два других французских ученых, Р. Лежандр и А. Пьерон, выдвинули химическую гипотезу возникновения сна. Они предположили, что в организме человека (да и не только человека, а и животных тоже) за день накапливаются некоторые ядовитые вещества, токсины, которые и являются причиной сна. Вызванное таким путем состояние сна, в свою очередь, создает условия для разложения этих веществ. По мере того как содержание токсинов в крови уменьшается, сон постепенно ослабевает и человек просыпается.

Но ни первая, ни вторая гипотезы в дальнейшем не подтвердились. Успехи химических наук, в частности биохимии, в исследовании мозга позволили ученым выделить из оттекающей из мозга крови спящих животных нейропептид, названный «пептидом дельта-сна». При изучении свойств этого пептида оказалось, что если его ввести в совершенно мизерных дозах бодрствующему животному, то через некоторое время у него начинает развиваться самый настоящий сон с соответствующими поведенческими, вегетативными и электроэнцефалографическими реакциями. Экспериментаторами было одновременно отмечено, что животные под действием пептида дельта-сна засыпали быстрее, чем обычно, при этом сон их был глубже и продолжительнее.

Применение открытого исследователями нейропептида в больничных условиях также показало высокую его эффективность. У пациентов, страдающих расстройством сна, оно вызывало нормализацию биоритмов, в том числе и ритма «бодрствование — сон». Засыпали больные, принимающие нейропептид сна, быстро, длительность стадии поверхностного сна у них при этом уменьшалась и увеличивалась продолжительность глубокого сна так же, как и общее его время. Проснувшись, пациенты чувствовали себя хорошо отдохнувшими, свежими, оптимистично настроенными.

Однако как бы ни были впечатляющи первые результаты проверки эффективности действия биохимического препарата сна, утверждать, что уже найдено универсальное средство естественного происхождения по регулированию функций мозга в ночной период суток, еще преждевременно. Слишком на многие вопросы еще нужно ответить ученым. В частности, экспериментальным путем предстоит выяснить, каковы оптимальные дозы нейропептида для нормализации разлаженных механизмов цикла «сон — бодрствование», почему с изменением дозировки химический регулятор видоизменяет эффект, вызываемый им, какими способами доставлять его к «мишеням сна» мозга без изменения, как синтезировать и сохранить пептид?

Создание разного рода измерительной аппаратуры, позволяющей фиксировать психофизиологические реакции человека, помогло ученым перейти от умозрительных предположений к экспериментальному изучению сна. С ее помощью прежде всего было отмечено, что по своей природе сон не однороден. Можно выделить несколько его фаз, дающих различную картину записи биотоков мозга.

В первой фазе, когда человека только клонит в сон, начинается снижение частоты колебаний биопотенциалов и увеличение их амплитуды. Чем глубже сон, тем заметнее уменьшается частота ритмов электрической активности мозга, а его амплитуда увеличивается все нагляднее. Эта стадия наступает примерно через 30 минут после засыпания. Затем в энцефалограмме (так называется запись электрической активности мозга) отмечается увеличение частоты ритма и снижение его амплитуды, происходит как бы возврат к биотокам бодрствования. Но это только внешнее сходство; на самом деле наступила новая стадия сна.

Начальная стадия сна исследователями была названа медленноволновой (по появлению медленных ритмов в энцефалограмме). Последующая вошла в литературу под названием парадоксального, или быстроволнового, сна (в энцефалограмме доминируют быстрые волны, аналогичные волнам активного бодрствования). За ночь удается наблюдать до 4–5 переходов от медленного сна к быстроволновому, и наоборот.

Ученые заинтересовались, какую же роль играет смена фаз сна в жизнедеятельности организма? Был проведен следующий опыт. Здоровых взрослых испытуемых помещали на ночь в специальные камеры. На головы им накладывали небольшие металлические пластинки — датчики, с помощью которых на энцефалографе (электронный прибор для регистрации биоэлектрических реакций мозга) осуществлялась непрерывная запись биопотенциалов. Одну группу испытуемых экспериментаторы будили в те моменты, когда они только начинали входить в фазу медленноволнового сна. Другую группу лишали быстроволновой стадии.

На следующий день проверили самочувствие испытуемых. Оказалось, что те, кто был лишен медленноволновой стадии сна, днем быстро утомлялись, у них резко снижалось внимание, ухудшались настроение и самочувствие, появлялось чувство разбитости и сонливости, нарушалась память. Не лучше было состояние и у тех, кого лишили быстроволновой стадии: у них также отмечалось расстройство памяти, нарушались аппетит, координация движений, появлялись беспричинные беспокойства. В дневное время они с трудом выполняли задачи, требующие творческого подхода. Подобные ощущения знакомы многим, кто по тем или иным причинам не высыпается ночью. День у них, как правило, начинается с полной разбитости и неуверенности во всех своих начинаниях.

Проводились и более радикальные опыты. Один нью-йоркский радиокомментатор однажды решил бодрствовать столько, сколько сможет. Что же из этого вышло? Через трое бессонных суток у него появились резкие нарушения психики: его стали преследовать кошмары, галлюцинации. Еще через сутки бодрствования он не мог вспомнить даже свое имя и профессию. Усилились и галлюцинации: ему стало казаться, что врач, который был одет в вельветовый костюм, облеплен со всех сторон мохнатыми гусеницами, а из ящиков стола вырываются языки пламени. Бодрствование в течение 201 часа привело отважного радиокомментатора на грань безумия.

Стоит ли после всего этого доказывать, насколько важен полноценный сон для работоспособного состояния организма? Очевидно, следует отказаться раз и навсегда от попыток урвать от сна несколько часов для работы. Всему, оказывается, свое время. Тот самый радиокомментатор, о котором шла речь, избавился от кошмаров, возникших на почве бессонницы, только когда проспал 13 часов беспробудно.

После того как было установлено, что и во время сна наш мозг отнюдь не спит, а находится в активном состоянии и нередко эта активность может даже превосходить активность бодрствования, ученые начали разбираться, а для чего, собственно, нужна эта активность, от чего зависит степень и характер ее проявления.

Возникло предположение, что быстроволновая стадия сна, сопровождаемая движениями глазных яблок, связана со сновидениями. Испытуемых стали будить в момент появления у них психофизиологических реакций, сопутствующих быстроволновому сну. И действительно, большинство испытуемых утверждало: они только что видели сон.

Далее ученые установили, что глубокий медленноволновой сон прерывается сновидениями приблизительно через каждые полтора часа. Первая стадия быстроволнового сна, как установлено с помощью приборов, длится в среднем около девяти-десяти минут. При вторичном и последующих появлениях длительность ее несколько увеличивается и уже перед пробуждением может достигать 30 минут. Было также отмечено, что наши сновидения обусловливаются объемом и эмоциональной окраской информации, воспринимаемой мозгом накануне. Зависимость эта оказалась прямой: чем больше всяких сведений поступило в нашу память днем и чем значимее они для нас, тем больше снов мы посмотрим за ночь. Этот факт многие, очевидно, могут подтвердить сами, если вспомнить сумятицу своих снов после многочасового сидения у телевизора, чтения захватывающей книги, активною времяпрепровождения.

О том, что дневная наша деятельность накладывает свой отпечаток на ночную работу мозга, известно было еще во времена Тита Лукреция Кара, который в своем знаменитом трактате «О природе вещей» писал: «Если же кто-нибудь занят каким-либо делом прилежно или отдавался чему-нибудь долгое время и увлекло наш ум постоянно занятие это, то и во сне представляется нам, что делаем то же». Однако только в наше время с помощью современных приборов, способных регистрировать самые незаметные изменения психофизиологических состояний организма, удалось точно установить, что сон отражает переработку той информации, которая была воспринята днем, но не успела закрепиться в системе долговременной памяти.

Но значит ли это, что роль сна сводится к отключению восприятия посторонних раздражителей, мешающих процессу закрепления памятного следа? Эксперименты показали, что подобное предположение неверно. Испытуемым перед ночным сном давали заучивать отдельные, не связанные друг с другом слова, целые предложения, а также отрывки из произведений в прозе. Затем участников эксперимента разделили на две группы: одних после того, как они засыпали, будили в течение всей ночи, как только у них появлялись признаки быстроволнового сна с движениями глазных яблок. Другая группа испытуемых была контрольной и спала спокойно. Утром участников эксперимента попросили воспроизвести все то, что они сумели выучить вечером. Оказалось, что те, кто был лишен быстроволновой фазы (фазы сновидений), воспроизвели меньший объем заученного материала и допустили больше ошибок, чем контрольная группа. В дальнейшем было показано, что переработка мозгом воспринятой накануне информации осуществляется на всех стадиях сна.

В Институте биологической физики РАН под руководством профессора Л. Г. Воронина была, в частности, проведена работа по выяснению влияния сна на консолидацию следов возбуждений. Сравнительный анализ литературного материала и результатов собственных исследований, полученных с помощью современной электрофизиологичесхой аппаратуры, позволил экспериментаторам прийти к заключению, что на переход информации с кратковременного уровня хранения на долговременный в период бодрствования оказывают влияние посторонние интерферирующие раздражители. Они как раз и затрудняют процесс закрепления следов возбуждений в центральной нервной системе. Сон же, характеризуясь пониженным притоком к мозгу разных видов информации, в значительной степени устраняет побочные влияния на функционирование механизмов памяти. В связи с этим ученые делают вывод, что сон как своеобразное состояние организма способствует белее быстрому закреплению информации, воспринятой человеком, по сравнению с ее консолидацией у испытуемых, которые в ночное время лишались возможности поспать.

Надо сказать здесь и о том, что быстроволновая фаза играет немаловажную рать в устранении эмоциональных напряжений, способствующих развитию неврозов. Снимая ночью стресс, быстрый сон тем самым подготавливает организм человека к плодотворной деятельности, включающей в себя в первую очередь работу механизмов памяти.

Исследуя быстроволновую стадию сна, ученые столкнулись с одним довольно загадочным явлением. Было обнаружено, что быстроволновая фаза сна у грудных детей значительно длиннее, чем у взрослых; если у нас, взрослых, со всеми нашими эмоциями и информационными взрывами, эта стадия занимает около 20 % ночной жизни, то у новорожденных — от 50 до 60. В чем же дело? Младенцы, ка-жегся, ей*е не успели накопить такого количества информации, чтобы заставить мозг так активно перерабатывать ее даже ночью? Точного ответа на данный вопрос пока нет. Ученые также предполагают, что младенец начинает видеть сны еще в утробе матери, и сны для него являются запрограммированными природой своеобразными раздражителями, под влиянием которых нервная ткань развивается быстрее. К тому же сновидения во внутриутробном периоде, как полагают специалисты, подготавливают мозг младенца к восприятию внешних стимулов к моменту появления на белый свет.

Конечно, предположение остается предположением, пока не будут получены экспериментальные доказательства. Но то, что без сновидений человек в любом возрасте жить не может, — этот факт опровергнуть нельзя. Нехитрые расчеты демонстрируют: если в течение жизни человек отдает сну от 20 до 25 лет, то сны благодаря своеобразному телевизору мозга мы смотрим около 4–5 лет. Не так уж мало! Учитывая важность снов для нормального функционирования психики, не стоит сетовать на то, что они, как нам иногда кажется, мешают спокойно спать.

Как показывают наблюдения, большинство пациентов психиатрических клиник перед заболеванием страдали серьезными нарушениями сна. Возможно, что из-за бессонниц они лишались фазы сна со сновидениями, устраняющей стрессовые состояния. В результате этого появлялись галлюцинации наяву: больные слышали, видели и ощущали то, чего не было на самом деле. При длительном употреблении алкоголя также появляются всевозможного рода галлюцинации: дело в том, что алкоголь (как и многие наркотические вещества) существенным образом нарушает быстроволновой сон.

Итак, мозг обязан погружаться в мир грез. Лучше, если это будет происходить в ночное время, как предусмотрено природой. Иначе наш орган психики станет делать то же самое днем, но этот процесс (галлюцинации) надо считать уже не нормальным, а патологическим.

Не назовешь нормой и такие проявления психики во сне, как лунатизм или сомнамбулизм. Человек засыпает. Сознание его затормаживается практически полностью. Но вдруг определенный участок мозга возбуждается и начинает управлять поступками индивида. Происходит как бы раздвоение личности субъекта, о котором в бодром состоянии субъект, как правило, ничего не помнит. И это несмотря на то, что многие действия сомнамбул, или, как еще их называют в народе, лунатиков, бывают достаточно сложны и во многом даже неповторимы ими в дневное время при полной ясности сознания.

Когда провели специальные наблюдения за лунатиками, то оказалось, что в состоянии снохождения их поведение характеризуется большим разнообразием, но всегда отражает как бы продолжение основных занятий, совершаемых ими в рабочее время, или реализацию тех мыслей, чувств, переживаний, которые беспокоят субъектов в обычном бодром состоянии.

Вот и приходится видеть исследователям, как одни лунатики пытаются что-то шить, вторые вязать, третьи ткать, четвертые стирать, пятые решать различные математические задачи, рисовать или писать стихи.

Но в литературе известны такие действия сомнамбул, которые явно были опасны для окружающих. Конечно же, ничего нет хорошего в том, если кто-то ночью пытается тебя задушить. А такой случай однажды произошел в действительности. Один больной — лунатик в состоянии помраченного сознания набросился на соседа по койке и упорно старался его прикончить. Когда же «убийца» проснулся, то очень испугался и быстро ушел на свое место. Долгое время не понимали, почему он, слабый и застенчивый, набросился на сильного мужчину. Но потом выяснили, что этот мужчина всегда насмехался над лунатиком, оскорблял его, обижал. В результате у сомнамбула днем созрел план мщения, который реализовался ночью, без отчета о случившемся.

Или другой, давний, но еще более впечатляющий случай. Служитель одного монастыря засиделся поздно вечером за чтением интересной книги. Оторвавшись на мгновение от нее, он увидел, как в келью входит монах, страдающий приступами сомнамбулизма. Взор его был направлен куда-то вперед, глаза широко открыты, а в руке он держал нож. Не обратив никакого внимания на служителя монастыря, монах подошел к его постели и, не замечая, что в ней никого нет, быстро взмахнул рукой и всадил с силой нож как раз в то место, где должна была находиться грудь служителя, если бы он спал. Как только это произошло, лунатик выпрямился, чему-то улыбнулся и довольный возвратился в свою келью. А на следующее утро больной рассказал, что видел страшный сон, будто бы этот служитель убил его мать и что дух матери явился к нему и потребовал отмщения. Выполняя материнский наказ, он заколол своего врага. Проснувшись в холодном поту, лунатик очень обрадовался, что это только сон и ничего подобного в действительности не произошло.

Многие функции организма находятся в заторможенном состоянии у лиц, страдающих снохождением. Но те органы и системы, которые продолжают свою деятельность даже в ночное время, несмотря на сумеречное сознание субъекта, обнаруживают удивительно обостренную чувствительность. Лунатики могут хорошо видеть в темноте, слышать малейшие звуки, самый легкий шелест, отдаленный шепот, ощущать самые поверхностные касания, если «сторожевые» центры их мозга направлены на восприятие этих раздражителей. Удивляет у них также хорошо развитые координированность и точность действий. Известен, в частности, такой случай. Одна женщина-сомнамбула захотела спать и легла в постель. Проспав всего час, встала, вышла из дома, а затем побежала по направлению к недалеко стоящему каштану. Когда она поравнялась с ним, замедлила бег, на мгновение остановилась, а затем без каких-либо колебаний ловко взобралась на дерево, легла на одну из больших его ветвей и с храпом уснула глубоким сном. Может, все эти действия женщины-лунатика были бы менее удивительны, если бы при этом она не была еще и беременна.

У сомнамбул даже при сумеречном сознании так же, как и у здоровых лиц в состоянии естественного сна, возможно даже проявление творческих способностей. Например, некоторым в состоянии лунатизма удавалось писать пьесы в стихах не только на родном, но и на иностранном языке. В состоянии же ясного сознания подобная деятельность им была явно не под силу.

Удивительным в проблеме проявления функционирования механизмов психики во сне является не только то, что человек демонстрирует некоторые, будем говорить, целесообразные действия, когда он должен спать и своеобразным образом спит на самом деле, но и то, что он может спать, не прерывая деятельность, начатую им при полном бодрствовании. Известны случаи, когда люди засыпали на ходу, но не падали сразу же на дорогу, а продолжали свой путь дальше, как будто ничего с ними и не произошло. В литературе, в частности, описано, что одна пожилая женщина могла вязать и при этом спать и даже видеть сны. Один канатный мастер в состоянии сна продолжал вить веревки.

Подобных примеров привести можно достаточно много. Но все они указывают на уникальные способности механизмов психики эффективно функционировать на уровне как осознаваемых процессов, так и неосознаваемых.

Мозг в состоянии сна может не только воспроизводить уже запечатленную в памяти информацию (о чем свидетельствуют сновидения, а также явления лунатизма), но и воспринимать ее. Об этом говорят многие факты, в частности такой: женщина-мать может крепко спать при включенном радио или телевизоре, ее не в состоянии разбудить стук за стеной, шумы, доносящиеся с улицы, но стоит ее ребенку зашевелиться, кашлянуть или тихонько заплакать, как сон моментально слетает и мать уже на ногах. Солдаты могут крепко спать под рев моторов, но мгновенно просыпаются при команде офицера. Известны случаи, когда мельники крепко спали под шум вращающихся жерновов, но сразу же просыпались, когда мельница останавливалась и наступала тишина.

Вопрос восприятия мозгом разного рода сигналов в состоянии сна заинтересовал ученых. В частности, в Московском государственном университете имени М. В. Ломоносова под руководством доцента кафедры физиологии высшей нервной деятельности В. М. Васильевой были выполнены такие исследования. Студентов-добровольцев разных факультетов университета помещали в специальные камеры, где они спокойно засыпали и в таком состоянии проводили всю ночь. В то же время экспериментаторы с помощью современной регистрирующей аппаратуры следили за изменением реакций их организмов. Особое внимание при этом уделялось тем моментам, когда испытуемым в камеру подавались раздражители. После анализа экспериментального материала исследователи сделали вывод, что во время различных фаз сна значимые для психики условные раздражители вызывают более сильные изменения электрической активности мозга, кожи и мышц, чем стимулы индифферентные.

В дальнейшем группа исследователей МГУ, руководимая В. М. Васильевой, выяснила, что мозг человека в определенной степени сохраняет способность в разные стадии естественного сна воспринимать и дифференцировать также словесные раздражители. При этом, как оказалось, он способен различать речь по ее эмоциональной окраске, фонетическим и семантическим особенностям.

Экспериментальным путем, таким образом, было установлено, что даже в состоянии сна в мозгу имеются активные пункты, готовые или воспроизвести хранимую в памяти информацию, или воспринять ее, если организм уже знаком с ней. Но как быть с новой информацией, будет она запечатлеваться в сейфах памяти или нет? Очень заманчиво было бы сочетать приятное с полезным: отдыхать да заодно и учиться.

Согласно религиозным хроникам, еще несколько столетий назад тибетские монахи нашептывали на ухо спящим послушникам тексты священных писаний. Утверждается, что такой способ заучивания был достаточно эффективным. Обучение во сне, получившее впоследствии название «гипнопедия», в начале века было использовано для усвоения курсантами азбуки Морзе. Наиболее же широко этот метод одно время начал применяться для освоения иностранных языков.

Группе учащихся обычно дается прослушать (через магнитофон) около 30 иностранных слов и 10–12 небольших предложений. Прослушивание информации на иностранном языке, как правило, осуществляется дважды: в течение 30–40 минут перед засыпанием и перед пробуждением. Результаты проверки показывают, что в этом случае запоминание воспринимаемых мозгом сведений происходит в 6 или 7 раз быстрее, чем в обычном состоянии в дневное время.

Однако считать, что по методу гипнопедии обучение происходит во сне, нет никаких оснований. Во-первых, давая согласие на участие в таком эксперименте, испытуемые заранее настраивают себя на то, что им придется что-то заучивать, лежа в кроватях. Одно это может сформировать в мозгу сторожевой центр — подобно тому, как у матерей мозг настраивается на плач ребенка. Во-вторых, накануне, а затем в повторных пробах продолжает идти знакомство испытуемых со словами и предложениями иностранного языка. И практически невозможно определить, когда же запечатлелась информация, — днем или ночью. Тот же факт, что успехи в овладении языком по методу гипнопедии несомненно есть, объясняется обычно удобными условиями, создаваемыми для учащихся, особым «исследовательским рефлексом» на необычность ситуации, в которой осуществляется обучение, избавлением от посторонних раздражителей и дневных забот. Все это благоприятным образом сказывается на усвоении новой информации. Только усваивается она не во сне, как это нередко считают, а в переходных стадиях — от бодрствования ко сну и от сна к бодрствованию.

В лабораторных условиях проверялась и возможность запоминания иностранных слов и предложений непосредственно во сне. О том, что сон действительно наступал, судили по изменениям записей электрической активности головного мозга. Оказалось, что мозг может реагировать или не реагировать на новую информацию. Когда в ответ на информацию мозг начинает менять свои медленные волны на более быстрые, какие обычно регистрируются в бодром состоянии, то запоминание, как правило, происходит. Если же такого процесса не наблюдалось — память человека не могла удержать новые сведения.

Эти данные опровергают широко распространенное мнение, что обучение чему-то новому легко происходит во сне. Это оказывается возможным только в том случае, если воспринимаемая мозгом информация пробуждает организм на какое-то время, пусть даже очень короткое, и он до повторного погружения в сон успевает кое-что запечатлеть в памяти. В ином случае мозг, переходя в течение ночи несколько раз от одной фазы сна к другой, перерабатывает то, что воспринято им днем, но еще как следует не закрепилось в сейфах психики.

Своей ночной активностью, как уже говорилось, мозг также освобождает организм от стрессовых состояний — эти функции возложены на него природой. И не стоит вмешиваться и нарушать закономерности функционирования мозга, которые формировались и закреплялись за ним в течение миллионов лет эволюции. Не следует под видом помощи памяти мешать ей работать с пользой для нас не только, когда мы бодрствуем, но и когда спим.

Изучение механизмов сна и природы сновидений дало в руки исследователей, по сути дела, ключ к познанию законов работы духовной жизни человека, точнее к проявлению ее неосознаваемых форм.

Когда была проанализирована частота возникновения различных видов сновидений — зрительных, слуховых, обонятельных и т. п. и проведено сравнение появления каждого из них у мужчин и женщин, взрослых и детей, больных и здоровых, занимающихся физическим или умственным трудом, то стало ясно, что, протекая помимо воли и желания людей, они отражают основные моменты жизни каждого индивида. По сути дела, по характеру снов можно как по книге прочитать события, в которых участвовал тот или иной человек.

Определенным подтверждением, что именно окружающая нас действительность и весь прошедший опыт жизни составляют основу, на которой развертываются ночные сцены, могут служить следующие, хотя и простые, но, в общем-то, наглядные эксперименты.

В комнате, где спали добровольцы, решено было разбрызгать одеколон. Когда испытуемые проснулись утром, их спросили, что же они видели во сне. Оказалось, что большинство из них видели во сне, будто находятся на лугах, в цветущих садах, благоухающих рощах. Стоило в комнате открыть форточку и понизить температуру помещения, как сон менялся. В таких условиях обычно снились картины зимы, катание с горок на санках, хождение босиком по снегу, купание в холодной воде. При повышении температуры в помещении в сновидениях начинали проявляться картины юга, знойные летние дни. Если в комнате, где спят люди, кто-то храпит, то многие во сне будут видеть движущийся транспорт и слышать шумы, издаваемые им. Запах камфоры вызывал сновидения, в которых главными действующими лицами были врачи, исполняющие свои обязанности.

Так в совершенно незамысловатых наблюдениях было убедительно продемонстрировано, что сновидения есть не что иное, как работа мозга, отражающая прошлый опыт конкретной личности. Или, говоря словами И. М. Сеченова, сновидения есть «небывалая комбинация бывалых впечатлений». Более определенно, пожалуй, и не скажешь.

Особое внимание исследователей в плане расшифровки неосознаваемого проявления психики человека стали привлекать цветные сны.

Как оказалось, снятся они людям не так уж редко. Каждый пятый сон обычно является цветным. Но одни люди видят цветные сны чаще, а другие реже. В чем же дело? Какая деятельность мозга скрывается за ними?

Ответы на поставленные вопросы опять же дали эксперименты. Прежде всего было обращено внимание на то, что всех людей можно подразделить на два больших типа. По терминологии И. П. Павлова, это тип мыслителей и художников. Анализируя сновидения у них, ученые установили, что цветные сны чаще снятся художественным натурам, а черно-белые — мыслительным. При этом у первых сны, как и у детей, яркие, образные, с видениями обычной нашей реальной действительности. Что же касается лиц мыслительного типа, то сновидения у них носят более неопределенный характер: они хаотичны, даже, можно сказать, неправдоподобны, с преобладанием разговорной речи в разыгрываемых сценах.

Далее экспериментаторами было установлено, что цветные сны чаще снятся людям, которые любят спать на правом боку. Казалось бы, странно, что возникает зависимость вида сна от положения тела спящего. Но и этот факт имеет объяснения. Как установлено в исследованиях на бодрствующих испытуемых, связано это с тем, что правое полушарие головного мозга в большей степени, чем левое, ответственно за анализ наших цветоощущений и цветопредставлений.

Интересные выводы были сделаны учеными при анализе спектра окрасок снов. Сейчас с уверенностью можно утверждать, что если сновидения человека окрашены в нежные и мягкие тона и полутона, то у него спокойный характер и уравновешенные основные процессы высшей нервной деятельности — возбуждение и торможение. Преобладание в сновидениях ярких черных и красных оттенков наблюдается, как правило, в том случае, когда отрицательное психическое состояние начинает доминировать над положительным, когда нарушается душевный покой, когда, как некоторые любят говорить, «жизнь дает трещину». Иными словами, когда эмоционально отрицательная память вступает в свои права. Нередко бывает и так, что и в одном сне могут быть самые разнообразные цветные оттенки, обусловленные отношением видящего сон к разыгрываемым событиям.

Проникая в тайны мозга с помощью анализа сновидений обследуемых лиц, ученые установили, что сновидения могут служить достаточно объективным диагностическим показателем состояния организма, включенного в необычную для него деятельность. Вот какие данные, например, были получены при тщательном наблюдении за добровольцами, на много месяцев помещенными в герметические камеры.

В начальный период пребывания испытуемых в изолированном помещении, когда они только привыкали к обстановке и все их помыслы были направлены на преодоление предстоящих трудностей, когда адаптация нервной системы к необычным условиям существования еще не была закончена, участникам эксперимента практически каждый день снились вместо черно-белых снов цветные, в которых преобладали красные и черные тона. Наступление адаптации организма породило цветные сны более спокойных оттенков.

Иногда цветные сновидения успокаивающего характера начинают сниться людям в порядке своеобразной компенсации из-за отсутствия у них ярких впечатлений в реальной жизни. Так же, как при приближающейся долгожданной встрече с близкими людьми, зрительные сцены в снах начинают уступать место диалогам. Т. е. в обоих приведенных примерах в сновидениях отчетливо начинает проявляться желаемое, а не действительное.

Говоря о сновидениях как об одном из ключей к раскрытию законов функционирования деятельности мозга человека, следует отметить, что важное их прогностическое значение может проявляться еще и в том, как они вспоминаются — хорошо или плохо. Например, исследователями было обращено внимание на то, что особенно плохо помнят содержание своих сновидений пожилые, а также лица, у которых поражено левое полушарие в результате полученных трав, кровоизлияний, опухолевых процессов. Во всех этих случаях отмечалось в той или иной ситуации нарушение функционирования центра речи (он как раз и локализуется в левом полушарии головного мозга), а отсюда и невозможность в полном виде выразить в словесной форме содержание сновидений. По сути дела, аналогичные явления наблюдаются и в бодрствующем состоянии людей, когда левое полушарие их мозга по ряду причин выходит из строя.

Кстати сказать, сны видят абсолютно все люди. Содержание их бывает самое разнообразное, но все-таки наиболее часто, практически в 100 % проанализированных случаев, нам снятся зрительные образы и сцены. Звуковые ощущения в сновидениях проявляются очень редко (примерно в 10 %). Еще меньшее участие в сновидениях принимают органы вкуса и обоняния. Далее, как установили исследователи, чаще всего человеку снятся неприятные сны. Почти в 80 % случаев он в сновидении проводит ночь в мире отрицательных эмоций. Всего около 2 % снов окрашено в положительные тона, а остальные носят нейтральный характер.

Говоря о сновидениях, как о повторе наших дневных впечатлений, следует отметить, что не всегда бывает так легко разобраться в них и выявить источник их происхождения. Хорошо, конечно, если сновидения случаются спустя небольшое время после тех или иных событий. А как быть, если события исчезли из сознания, а на уровне бессознательных процессов продолжают оказывать свое действие на психику человека и, как следствие этого, находить проявление в его ночных грезах? Здесь, естественно, требуется глубокий анализ всего случившегося с субъектом в прошлом или случай, который напомнил бы ему о прошедших событиях и отчетливо восстановил бы их в сознании.

Интересное сообщение по этому поводу приводит в своей монографии один из крупных специалистов по сну А. Мори. Несколько ночей подряд во сне он видел какого-то господина оригинальной внешности в белом галстуке, шляпе с широкими полями. Господин этот был похож на англичанина или американца, но ранее, как считал Мори, он его никогда не встречал. Скорее всего, думал ученый, это плод его фантазии. Однако, к удивлению исследователя, через несколько месяцев после своих сновидений он лицом к лицу столкнулся с этим господином на улице. Естественно, Мори заинтересовался, кто же он такой, виновник его сновидений, и решил пойти за ним по улице. Пройдя некоторое расстояние, он вспомнил, что несколько лет назад занятия заставляли его бывать на этой улице три раза в неделю. «Вспомнив об этом, — замечает А. Мори, — я не сомневался более, что встречал этого господина в то время, что воспоминание о нем запечатлелось в моем уме без моего ведома — и, пробуждаясь вследствие действия причины, сначала от меня ускользавшей, — заставляло эту особу принимать участие в моих сновидениях».

Основываясь на этом факте, можно считать, что на «вещие» сны некоторых людей могут оказывать влияние следы возбуждений, которые были сформированы в нервной системе два, три, а то и четыре года назад и все это время хранились в памяти на неосознанном уровне.

Известен случай, когда след, сформированный в мозгу в результате раздумий об одной идее, дважды воспроизвелся во сне через 17 лет. Случай этот был рассказан лауреатом Нобелевской премии Леви. Он с группой ученых в 1903 году рассматривал вопрос о возможности переноса нервных импульсов с помощью химических веществ. Однако в то время не представлялось никакой возможности экспериментальным путем проверить это предположение. Вскоре оно исчезло из сознания ученого и вновь появилось только в 1920 году. «В том году, в ночь перед пасхальным воскресеньем, — писал Леви, — я проснулся, включил свет и набросал несколько слов на клочке тонкой бумаги. Затем я снова уснул. В 6 часов утра я вспомнил, что записал что-то очень важное, но не смог расшифровать свои каракули. Эта мысль снова пришла мне в голову на следующую ночь в 3 часа. Это была схема опыта, который должен был показать, правильна ли гипотеза о химической передаче, которая возникла у меня за 17 лет до этого».

Этот случай наглядно показывает, насколько прочны бывают следы памяти, как долго они могут храниться в скрытом состоянии и ждать своего часа, чтобы вполне созревшими проявиться в сознании. Правда, их путь к нему бывает иногда достаточно долгим и не всегда традиционным. Для истинных ученых подобные «вещие» сны служат отличной демонстрацией возможностей нашей памяти хранить воспринятую информацию, мелькнувшие в голове мысли, всевозможные идеи не в виде мертвого груза, а в виде живого родника, из которого мозг черпает новые идеи.

Случай, описанный Леви, интересен еще с одной точки зрения: он подтверждает, что творческие возможности мозга могут проявляться и во сне. Примеров тому не так уж мало. Известно, в частности, что принцип построения периодической системы химических элементов был сформулирован Д. И. Менделеевым во сне. Во сне немецкий химик Кекуле открыл строение формулы бензольного кольца. Французский ученый Адамар во сне сделал важное открытие в области математики. А. С. Пушкин некоторые стихотворения сложил во сне, А. С. Грибоедову во сне пришел в голову план «Горя от ума», а Рафаэлю в сновидении представился образ знаменитой Мадонны.

Однако было бы большой ошибкой думать, что озарение ученым, поэтам, музыкантам, художникам, как наилучшим образом решить ту или иную проблему, какую рифму предложить читателям, чтобы они были в восторге, как единственный и неповторимый образ изобразить на полотне, какую мелодию составить из всем известных звуков, чтобы она порадовала слушателей, приходит само собой, без всяких осознанных мыслительных действий со стороны творцов нового и прекрасного. Нет. Это совсем не так. Проявление продуктивной деятельности во сне есть естественный процесс непрерывности функционирования нашего мозга в любом состоянии нашего организма — и когда он бодрствует и когда он отдыхает. Происходит только смена одного процесса — произвольного на другой — непроизвольный. Но смена мозгового «караула» не есть подмена проявления естественных законов работы центральной нервной системы потусторонними силами, которые, как кажется некоторым, являются мистическими.

Когда мы говорим о нормальном сне, то, как правило, подразумеваем, что наступает он обычно в вечерние часы суток и длится около 7–8 часов. Однако описаны случаи, когда люди находились в состоянии сна и значительно больший промежуток времени. И этот промежуток времени длился не один день и даже не одну неделю, а целые годы. Но это уже считается не нормальным сном, а патологическим. При нем многие физиологические реакции затормаживаются до такой степени, что человек кажется умершим. Ну посудите сами. Дыхание у лиц, впавших в состояние мнимой смерти, или летаргии, ослабевает настолько, что даже невозможно заметить появление влажности на зеркале, когда его подносишь ко рту. Пульс или совсем не прощупывается, или едва уловим. При прослушивании тонов сердца улавливается только очень слабый шум. Кожа бледна и холодна. Практически ее температура тела приближается к температуре окружающего воздуха.

Глядя на таких субъектов, даже опытные врачи допускали ошибки, считая их умершими. И бывало так, что людей в летаргическом состоянии хоронили. Конечно же, зарытые землей, они в самом деле затем погибали. Но бывали и счастливые исходы подобных мероприятий, когда наблюдалось как бы воскрешение из мертвых и возвращение в буквальном смысле с того света. Вот какой случай произошел однажды. Один офицер, получивший травму головы, моментально впал в летаргический сон. Глубина сна была настолько сильной, что врачи посчитали молодого человека умершим. Раз человек умер, тут уж ничего не поделаешь. Его надо хоронить. Это и сделали. А через два дня наступил воскресный день. Родственники некоторых усопших собрались на кладбище, чтобы помянуть ушедших из жизни. И каково же было удивление людей, когда они увидели, как холмик земли над свежей могилой приходит в движение. Решили проверить, в чем же дело. Когда раскопали яму, то обнаружили живого офицера, предпринимавшего попытки выбраться из гроба.

Как показывают наблюдения за лицами, впавшими в летаргический сон, они слышат, что происходит вокруг, понимают и правильно оценивают происходящие события, но волевые, осознанные их реакции затормаживаются настолько сильно, что предпринять что-либо они не в состоянии, так же как и не в состоянии вступить в контакт с другими субъектами. Подтверждением сказанному может служить проявление приступов мнимой смерти у кардинала Донне, который во французском сенате заявил, что, будучи молодым, он однажды впал в обморок, во время которого все его как психические, так и физические функции были ослаблены настолько, что внешне признаки жизни никак не проявлялись. Однако Донне отчетливо слышал, как над ним поют погребальную молитву, и осознавал, что происходит его захоронение. И даже при такой ситуации, которую каждый может легко представить, человек не в состоянии что-либо предпринять. Лежи, слушай и готовься расстаться с жизнью. Но возвратимся к кардиналу. К счастью, дело до его погребения не дошло, так как он успел прийти в себя еще до того, как начали засыпать землей могильную яму.

Или другой пример, взятый из работы академика И. П. Павлова, который в течение некоторого времени наблюдал в психиатрической клинике за больным Качалкиным, проспавшим более двадцати лет. Уснул он в XIX веке, а проснулся уже в XX, после свершения в нашей стране революции. Вот что, в частности, по этому поводу писал великий ученый: «…Мужчина 60 лет, 22 года лежавший в больнице настоящим живым трупом, без малейшего произвольного движения, без единого слова… Последние годы, когда стал приближаться к 60 годам, начал делать все более и более произвольных движений; в настоящее время встает с постели, говорит много и совершенно разумно… О прошлом своем состоянии говорит, что все понимал, что около него происходит, но чувствовал страшную неодолимую тяжесть в мускулах, так что ему было даже трудно дышать».

Как видите, все приведенные здесь факты говорят о том, что и во сне, какую бы он форму ни принимал, мозг наш не только отдыхает; в нем идет сложная, большая, многообразная работа: восприятие информации, ее припоминание, сопоставление… К сожалению, далеко не о всех тонкостях этой работы мы знаем сегодня. А отсюда и вера в «таинственные свойства» психики. Многие из этих тайн, как вы могли убедиться, имеют не столь уж сложное объяснение. Другие еще ждут (и дождутся, конечно!) своей разгадки. С верой в сказанное перейдем к продолжению этой темы, соглашаясь с философом Людвигом Клагсом, который писал: «Мир сновидений не менее реален, чем мир бодрствования; только он реален в другом отношении».

2. ГИПНОЗ — ЭТО ТОЖЕ СОН?

Когда речь заходит о гипнозе, то обычно вспоминают далекий 1646 год. В том году ученый-иезуит Атанасиус Кирхер описал свой знаменитый эксперимент с курицей, вошедший в научную литературу под названием «чудесного опыта». Почему же этот опыт считался «чудесным»? Оказывается, если у курицы связать лапы, а затем ее положить на живот или на бок и, слегка вытянув ей шею, прижать к полу, то она продолжает лежать без движений даже и в том случае, если веревку на ногах развязывают, а руки экспериментатора перестают ее держать. Правда, в опыте Кирхера с курицей был еще один момент, который считался существенным для вызывания у нее гипноза. Заключался он в том, что, когда птица успокаивалась на полу, перед ее головой мелом проводили черту. Предполагалось, что эта черта напоминает курице веревку, которой она была связана, и в ее воображении возникает одна мысль о бесполезности какого-либо сопротивления, а другая, как следствие первой, — о необходимости подчиниться своему победителю.

В дальнейшем оказалось, что обездвиженность курицы может вызываться и в том случае, когда ноги ей не связывают и черту на полу перед ее клювом не рисуют. Бывает достаточно резкого движения, переворота в непривычную для нее позу, чтобы у птицы возникала оцепенелость мускулов, характерная для гипнотического состояния. Все, оказывается, гораздо проще, и никакого воображения, тем более у курицы, которая считается одним из самых глупых живых существ, не требуется.

Усиленный интерес к гипнозу человека проявился значительно позднее, чем к гипнозу животных. Потребовалось почти сто с лишним лет, чтобы он начал привлекать пристальное внимание всех слоев общества. Да и как могло быть иначе, если в конце XVIII века австрийский врач Месмер начал демонстрировать введение людей в особое состояние с помощью только взгляда и манипулирования руками.

Первым исследователям гипноза казалось, что гипнотическое состояние очень напоминает сон. Поэтому его и назвали частичным сном, или искусственным. Этот термин употреблялся как в популярной, так и научной литературе вплоть до наших дней. Точнее, до широкого внедрения в научный эксперимент современных электрофизиологических методов анализа процессов, происходящих в головном мозге в различных состояниях человека. С помощью этих методов ученые, в частности, установили, что переход человека от бодрствования ко сну, как мы уже говорили, сопровождается несколькими стадиями. Всего их было выявлено шесть. И для каждой стадии оказались характерными электрические реакции коры головного мозга. Зарегистрированные биоэлектрические ответы мозга на бумажных лентах могли служить для сравнения состояния гипноза и естественного сна.

Это и было сделано экспериментаторами. Но оказалось, что электроэнцефалограммы гипнотического состояния человека не очень похожи на электроэнцефалограммы сна. Их практически нельзя отличить от электроэнцефалограмм бодрствования. В них может проявляться такая же частота и такая же амплитуда биоритмов мозга, как и в состоянии ясного сознания.

Итак, попытка свести гипноз к известному всем нам состоянию сна не увенчалась успехом. Все вдруг стало менее понятно и в то же время более интересно.

После таких временных разочарований внимание ученых снова переключилось на животных, с которых и начал свою нелегкую историю гипноз. На них-то, как полагали ученые (и они в данном случае не ошиблись), можно будет более глубоко изучить механизм гипноза.

Оказалось, что гипноз легко вызывается у уток, гусей, индеек, щеглов, чижей, канареек и др. Но птицы, исторически ставшие классическим объектом для изучения гипноза, как продемонстрировали специальные исследования, в этом мире не одиноки по способности входить в гипнотическое состояние. К настоящему времени известно более пятидесяти различных видов животных, у которых в той или иной степени может вызываться гипноз. К ним относятся такие противоположные виды, как насекомые, ракообразные, рыбы, амфибии, рептилии, низшие млекопитающие и приматы.

Экспериментирование с животными дало основание исследователям утверждать, что гипноз не приобретается в течение жизни, а наследуется от рождения. Было также установлено, что гипнотическая обездвиженность, возникающая в разных условиях, служит своего рода защитной приспособительной реакцией. Кто наблюдал игру кошки с мышкой, тот мог заметить, что кошка нападает на мышку чаще всего в тех случаях, когда мышка начинает шевелиться.

Ну а какую же роль играет гипноз для нас, людей?

Известный психотерапевт профессор В. Е. Рожнов считает, что у человека гипноз есть не что иное, как природная защитная реакция организма от всевозможных жизненных перенапряжений. Умелое пользование этой реакцией позволяет врачу снимать у больных многие истерические состояния. Например, такие, как функциональные параличи, функциональную глухоту и слепоту.

Таким образом, отчетливо видна универсальность биологической значимости гипноза в животном мире.

Изучая гипноз у животных, да и у человека тоже, ученым важно знать не только внешние формы его проявления и его роль в жизни организмов. Особое значение, несомненно, имеет познание внутренних механизмов, лежащих в основе этого интереснейшего явления природы.

Наблюдения за развитием гипноза у животных в разных условиях их пребывания позволили ученым высказать предположение, что в основе его проявления лежит страх. Это предположение в определенной степени было подтверждено лабораторными исследованиями. Например, было показано, что если объект экспериментирования перед вызыванием у него гипноза ударить электрическим током, то длительность и глубина гипноза в значительной степени возрастают. Но не только электрический ток может служить внешним устрашающим агентом, способствующим ускорению и углублению гипноза у животных. У них гипноз может быть быстро вызван внезапным сильным шумом. Кроме того, ученые показали, что некоторые химические вещества, вводимые в организм многим видам животных и вызывающие у них чувство страха, облегчают проявление гипнотической обездвиженности. И наоборот, оказалось, что все процедуры, которые способствуют уменьшению чувства страха у животных, снижают тем самым их способность впадать в гипнотическое состояние.

Этот факт хотя и не вскрывал интимных механизмов гипноза, но он нацеливал исследователей для дальнейшего экспериментирования. Становилось ясно, что необходимо изучать роль конкретных структур головного мозга в развертывании всей картины, характерной для гипнотического состояния.

Первоначально предполагалось, что кора головного мозга, являющаяся одним из молодых и ведущих его образований, имеет основное значение в проявлении гипноза. Однако, как это часто бывает в жизни, такое предположение не подтвердилось опытным путем. А опыты были проведены такие. Крысам во время хирургических операций удаляли кору головного мозга, а затем после выздоровления наблюдали за их способностью впадать в гипнотическое состояние. Оказалось, что бескорковые животные не только не потеряли способности гипнотизироваться, но даже приобрели после операции еще большую чувствительность к подобным процедурам. Аналогичный эффект получался также у крыс, у которых кора больших полушарий временно выключалась с помощью химических веществ. Если при этом вспомнить, что у многих видов животных, таких, например, как насекомые, ракообразные и рептилии (у них кора мозга еще отсутствует), гипноз все же хорошо проявляется, то окончательно станет ясно, что эта часть центральной нервной системы у животных играет в описываемых явлениях не основную роль, а второстепенную.

Более убедительный ответ на вопрос, какова роль того или иного мозгового образования в развитии гипноза, был дан исследователями, когда они в своей работе стали использовать метод вживления электродов в поверхностные и в глубокие зоны мозга, одновременно регистрируя с помощью специальной аппаратуры электрические реакции в местах их локализации. Этот подход к вскрытию механизма гипноза оказался более прямым и объективным. Ученым удалось показать, что в развитии гипноза особо важную роль играют не поверхностные, а глубинные структуры мозга. В частности, таким гипнотическим образованием центральной нервной системы может с полным правом считаться ретикулярная формация — одно из образований мозга. Непрерывная циркуляция электрических сигналов по замкнутым цепям нервных клеток этой структуры приводит к торможению центров, регулирующих тонус мускулатуры и управляющих движениями.

Вот эти факты уже разъясняют многое. В комплексе с данными электрофизиологических и поведенческих исследований реакций человека и животных в разных условиях их пребывания они прямо указывают на то, что гипноз это не сон. Но если гипноз не является сном в обычном нашем понимании, то само собой напрашивается вопрос: «А что же в таком случае он из себя представляет?» Ответ на данный вопрос с учетом современных знаний о психофизиологических и нейрофизиологических механизмах мозга может быть следующим. Гипноз есть видоизмененное психологическое состояние, обусловленное снижением притока сигналов с мышц тела. В этом состоянии головной мозг приобретает особо благоприятные условия как для восприятия информации и закрепления ее в системах памяти, так и для облегчения управления практически всеми функциями организма.

Посудите сами. На одной из павловских клинических сред, аналога современных рабочих совещаний, но проводимых регулярно по средам, сотрудник академика И. П. Павлова И. О. Нароутович доложил результаты такого эксперимента. У помощника аптекаря решено было проверить память в обычном состоянии и под гипнозом. Когда исследуемого до введения в гипноз спросили, сколько видов лекарств хранится в аптеке, то оказалось, что он может назвать от 5 до 7 наименований. Это как раз средний объем памяти человека, способного осознанно воспроизвести то, что он воспринял с помощью зрения или слуха. Затем работника аптеки загипнотизировали и снова попросили вспомнить, с какими лекарствами он имеет дело. Под гипнозом помощник аптекаря смог воспроизвести в разные дни практически без всякого труда от 145 до 147 наименований препаратов. Как потом оказалось, в аптеке находилось 150 наименований лекарств, то есть всего 3–5 наименований не смогли всплыть в памяти гипнотизируемого, а ведь в обычном состоянии он вспоминал всего 5–7 названий. Разительная картина, не правда ли?

Но это не единственный случай — известный ученым, говорящий о проникновении с помощью гипноза в кладовые памяти человека, во владения бессознательных психических процессов.

Не менее удивительные факты в этом плане были получены учеными при исследовании памяти одного шестидесятилетнего каменщика. Вот что, в частности, по данному поводу сообщает в своей книге «Механизмы мозга» Д. Вулдридж. Под гипнозом этот каменщик мог с большой точностью описать внешний вид отдельных кирпичей в стенах зданий, которые ему пришлось строить 20–30 лет назад и о которых в обычном сознательном состоянии ничего не помнил. Когда проверили ответы рабочего в гипнотическом состоянии, о внешнем виде кирпичей, даваемые им, то оказалось, что все они такие, как утверждал пожилой строитель.

Здесь, конечно, может возникнуть вопрос: «А нельзя ли попытаться проводить всевозможного рода обучения под гипнозом?» Раз он облегчает извлечение информации из кладовых памяти, то, по-видимому, способен и ускорять усвоение новой информации. Таково логическое предположение, вытекающее из известных экспериментаторам данных. Но, естественно, это лучше проверить опытным путем и таким образом подтвердить, а может быть, и отвергнуть, что нередко случается, выдвигаемое утверждение.

И вот что оказалось на самом деле. Во время гипноза усыпленный по указанию гипнотизера действительно может быстро выучивать на память стихи. Однако дальше наблюдается такая картина. Если его разбудить, то он не только не в состоянии пересказать их наизусть, но даже и вовсе не узнает заучиваемый материал. Интересен тем не менее в этом деле такой факт. В бодрственном вполне сознательном состоянии то же самое лицо особенно легко выучивает эти стихи.

О чем говорят эти факты? Они, как мы полагаем, указывают только на одно. А именно, что следы возбуждений в структурах мозга, сформированные в процессе восприятия информации под гипнозом, хранятся где-то в памяти. Но для их оживления в сознании требуется дополнительный толчок. Почему?

И снова приходится обращаться к экспериментам на животных. В настоящее время хорошо известен феномен обучения, зависящего от состояния обучаемого. Выражается он в том, что если изменить с помощью фармакологического вещества функциональное состояние мозга животного и обучить его в этом состоянии какому-нибудь навыку, а затем другим препаратом ввести животное в иное состояние, то ранее выработанный навык не проявится. Необходимо возвратить животное к первоначальному состоянию, чтобы увидеть, что закрепленный в его памяти двигательный акт никуда не исчез и что он способен реализоваться в полном объеме.

По аналогии с описанным фактом гипноз человека (да и животных тоже), очевидно, является своеобразным состоянием, которое и определяет характер обучения. Однако это состояние может быть легко видоизменено гипнотизером. Стоит ему внушить субъекту, что по выходе из гипноза он будет помнить все хорошо и в мельчайших подробностях, как картина резко меняется. Наглядное тому доказательство обучение гипнологом В. Л. Райковым студентов-добровольцев английскому языку. Без гипноза они могли назвать только десять слов из ста дважды прочитанных ими. С внушением в гипнозе, что у них хорошая память и что они запоминают слова легко и быстро и будут их помнить долго, те же самые лица называли семьдесят семь ранее не запомненных ими слов, а после гипноза даже семьдесят восемь.

В состоянии гипноза специалистам не только удается ввести повышенные объемы разных видов информации в мозг, но и восстановить память при ее потерях в результате различных нервно-психических заболеваний.

Вот какой случай из своей практики поведал в 1979 г. на Тбилисском симпозиуме по проблемам бессознательного известный французский психоаналитик Леон Черток. Один молодой человек, автомеханик по специальности, после работы, как обычно, пошел к автобусной остановке, чтобы отправиться домой. Через три часа вместо дома он очутился перед какой-то подворотней, не понимая ни где он находится, ни кто он сам. Прохожий, видя необычное поведение пешехода, догадался проверить у него документы, узнать адрес и привести к матери. В тот же вечер он был помещен в больницу с симптомами полной потери памяти, или, другими словами, в состоянии тотальной амнезии. Двенадцатидневное лечение истерии (такой диагноз был поставлен больному врачами) не привело к ожидаемым результатам. Память молодого человека не восстанавливалась. После выписки из больницы семья пострадавшего решила обратиться к Л. Чертоку, который ввел бального в гипноз, а затем внушил ему, что теперь молодой человек может вспомнить все, что с ним произошло. К великому изумлению и радости матери и сестры больного, память у него восстановилась сразу же после выхода из гипнотического состояния.

Поскольку под гипнозом можно оживить забытые впечатления, некоторые западные специалисты по расследованию преступлений ставят вопрос о внедрении его в криминалистическую практику. Они полагают, что у свидетелей с плохой памятью в состоянии гипнотического внушения существенно улучшатся воспоминания и тем самым возрастет объективность и точность их показаний. Однако, как сообщает журнал «В мире науки», Американская медицинская ассоциация ставит под большое сомнение полезность «гипнотических воспоминаний» в аналогичных случаях. Дело все в том, считает эта комиссия, что люди в гипнозе хотя и сообщают больше информации, чем в обычном состоянии, но воспоминания их тем не менее могут содержать массу неточностей. Нередко подобные неточности в воспоминаниях свидетелей под гипнозом вызываются практически неуловимыми изменениями хода мыслей загипнотизированного наводящими вопросами допрашиваемого. Поэтому комиссия рекомендует использовать гипноз только на стадии расследования дела.

Много было получено интересных данных, раскрывающих мир подсознательной сферы психики человека, при внушении в гипнозе различных возрастов.

Одному взрослому мужчине, как сообщает в уже упомянутой нами книге «Механизмы мозга» Д. Вулдридж, предложили вспомнить и описать обстановку классной комнаты, в которой он учился, когда ему было шесть лет. Однако такое задание оказалось для него непосильным. Затем этого мужчину загипнотизировали. Но и под гипнозом взрослый человек не мог припомнить никаких подробностей обстановки своего первого класса. И только когда ему внушили, что ему 6 лет, воспоминания давно прошедшего детства всплыли в памяти, а затем были изложены его исследователям с мельчайшими подробностями.

По сути дела, все этапы деятельности человека и все ранее выполняемые им навыки не исчезают из кладовых мозга.

Взять хотя бы почерк. Как известно, с возрастом он меняется достаточно существенно.

Но оказывается, что любые его видоизменения продолжают сохраняться в памяти.

Был, в частности, проведен эксперимент, когда испытуемому внушали разные возраста и просили его при этом что-нибудь написать. И он писал. Но каждый раз другим почерком. При сравнении написанного с сохранившимися записями разных лет оказалось, что почерки совпадают.

Если же внушать в гипнозе взрослым лицам дошкольный возраст, то дяди и тети начинают писать печатными буквами, как это делают дети на самом деле, или совсем отказываются выполнять требования врача, заявляя, что они еще не ходят в школу, а поэтому и писать не могут.

Внушая в гипнозе все меньший и меньший возраст, у взрослых лиц можно вызвать если и не все, то во всяком случае очень многие реакции и рефлексы, свойственные новорожденным.

Вот что, в частности, писал доктор медицинских наук В. С. Ротенберг об экспериментах известного гипнолога В. Л. Райкова. У лиц, которым В. Л. Райков внушал, что их возраст исчисляется всего двумя днями, сразу же наступало сужение глазных щелей, движения глазных яблок становились рассогласованными — один глаз мог двигаться в одну сторону, а другой в противоположную. Глаза при этом начинали застывать в положении косоглазия. Другими словами, взрослые люди под гипнозом начинали осуществлять то, что они могли совершить, когда только что появились на свет, и что не могли произвольно у себя вызвать.

Вот как, оказывается, бывает. В своем мозгу мы носим все — и хорошее и плохое, — нередко сами не зная об этом. И только специальным ключом, таким, например, каким с полным правом может считаться гипноз, можно приоткрыть двери соответствующих сейфов центральной нервной системы, чтобы взглянуть на те клады, которые хранит память человека.

С помощью гипноза исследователям психики удается влиять не только на память, но и на многие иные высшие функции головного мозга. В частности, на эмоции, мышление, разного рода поведенческие акты.

Сейчас уже является твердо установленным фактом возможность перевоплощения одних лиц в других. При этом они начинают вести себя так, как обязывает их новое положение согласно установке, даваемой им врачом-гипнологом. Простые люди, к примеру, никогда необучаемые танцам, в гипнозе могли совершать движения с такой грацией, которая вызывала зависть даже у знаменитых балерин. Известен случай, описанный неврологом А. Моллем в книге «Гипнотизм с включением главных основ психотерапии и оккультизма», когда гипнотизер внушил одной актрисе, что она должна заменить больную подругу в роли, которую она только видела в чужом исполнении, но сама никогда не репетировала.

Что же получилось из этой затеи? А получилось следующее. Актриса блестяще справилась с новой для нее ролью, находясь в течение всего времени исполнения партии в гипнотическом состоянии, так что после представления пришлось ее возвращать в реальную жизнь.

В этом плане достаточно нагляден и другой эксперимент. Молодому человеку внушили, что он Фауст, что он сидит и пишет в своей башне в Маульбронне. Как только внушение вступило в силу, сообщает А. Леманн в «Истории суеверий и волшебства от древности до наших дней», почерк загипнотизированного моментально изменился и стал напоминать средневековое письмо.

Но как ни удивительны были проявления разного рода внушения у человека в гипнозе, все же наиболее впечатляющим является влияние гипноза на поведение лиц, вернувшихся уже в обычное состояние.

Странными и необъяснимыми представляются поступки человека, которому в гипнозе внушено, что когда он проснется, то не сможет выполнить даже самого элементарного действия.

Представим себе такую картину. Студенту во время гипнотического сеанса убедительно заявляют, что после пробуждения он не в состоянии будет зажечь спичку в лаборатории, где обычно проводились эксперименты. Внушение закончено, и молодого человека, выведенного из гипнотического состояния, сразу же просят включить горелку. Он берет спички, но… Такое обычное повседневное занятие, не требующее напряжения ни физических, ни умственных сил, никак не реализуется. Вне стен лаборатории студент осуществляет это без всякого труда. А вот внутри помещения хорошо заученный очень простой навык, реализуемый в любых условиях, куда-то исчезал. Внешне складывалось такое впечатление, как будто его никогда и не было. На самом же деле этот навык был заторможен внушением врача. И так продолжалось в данном случае со студентом более полугола.

Однако реализация внушенных в гипнозе различных действий, чувств, образов и желаний может проявляться не только сразу же после пробуждения индивида, но и спустя некоторый срок. Иногда этот срок может достигать многих дней и даже месяцев. Вот какие два наблюдения были описаны в конце прошлого века профессором физиологии в Нанси доктором Бони.

Первое из них такое. Некой А. Е. 14 июля 1884 года в полдень было внушено, что 1 января 1888 г. в 10 часов утра она увидит врача-гипнотизера. Этот врач придет поздравить А.Е. с Новым годом, а затем моментально исчезнет.

К моменту проявления у А.Е. внушенного образа врач и загипнотизированная находились в разных городах. Первый в Париже, а вторая в Нанси.

Как заявила потом А.Е. подруге, врачу-гипнелогу и другим его коллегам, 1 января с самого утра она находилась в своей комнате. Точно в 10 часов услышала стук в дверь. Когда сказала: «Войдите», то к ее глубокому удивлению вошел врач, поздравил с Новым годом и сразу же ушел. После того как закрылась за врачом дверь, А.Е. быстро подошла к окну, чтобы увидеть гипнотизера еще раз. Но этого не случилось. Что удивило А.Е. больше всего, так это то, что врач, сделавший ей внушение, несмотря на зиму, был одет в летнее платье. Как потом оказалось, она видела гипнолога в том костюме, который был на нем в момент гипнотического сеанса.

Итак, этим экспериментом, который можно считать вполне достоверным, была продемонстрирована возможность появления внушенного образа в сознании загипнотизированного лица через 172 дня. Весь этот период в определенных областях мозга на неосознанном уровне психики таился след внушения. С помощью его шел точный отсчет времени, чтобы в нужный момент, заданный гипнологом, проявиться в сознании.

И вот, оказывается, на самом деле, кроме внешней стороны психики, известной под названием сознания, существует еще и обратная ее сторона — неосознаваемая сфера высшей нервной деятельности. Она-то как раз и заставляет удивляться всех, кто в той или иной степени сталкивается с нею.

Разве не удивителен сам по себе и второй подобный факт, который также был известен врачам еще 100 лет назад. 12 октября 1885 года, как пишет в своей книге «Гипнотизм» профессор Бони, хорошо внушаемому студенту в гипнотическом состоянии было сказано, что ровно через год в этот же день ему придет в голову сделать следующее. А именно, он должен будет прийти к заведующему клиникой и поблагодарить его за то, что тот излечил ему болезнь глаз. Заодно выразить благодарность и врачу-гипнологу. Затем он увидит, как в кабинет врача войдут собачка и ученая обезьяна, причем одна будет нести другую. Они начнут делать тысячи всевозможных движений, что будет выглядеть очень забавно. Но и это еще не все. Спустя 5 минут в кабинет войдет цыган с ручным медведем, серым, большим, но весьма добрым. Этот человек очень обрадуется, найдя свою собачку и обезьяну, которых считал потерянными навсегда. Когда же этот цыган соберется уходить, у загипнотизированного должна появиться мысль попросить у врача 10 сантимов, которые, он отдаст как подаяние собаке, когда она будет собирать деньги.

Конечно, можно придумать для внушения еще более зрелищную картину, но согласитесь, что и такая является достаточно красочной, многообразной и до некоторой степени даже нереальной.

Так что же произошло ровно через 365 дней? А произошло следующее. В десять минут одиннадцатого молодой человек, которому было внушено, чтобы он пришел к врачам с благодарностью, явился в клинику и проделал все то, что от него требовалось и на что он был настроен в гипнотическом состоянии год назад. Он увидел также обезьяну, собаку, которые развеселили его своим необычным поведением, и цыгана, обрадовавшегося, что нашел утерянных им животных. Не только это, но и многие другие наблюдения говорят о том, что в мозгу запечатлевается буквально все. Из его сейфов ничего не исчезает. И если нам иногда кажется, что что-то забыто, утеряно из памяти, то это только проявление того, что информация из неосознаваемой сферы психики по каким-то еще не ясным ученым причинам не может перейти в сознание.

На уровне неосознаваемых процессов высшей нервной деятельности она может храниться всю жизнь, давая о себе знать только в сновидениях и в безотчетных эмоциональных состояниях и как-будто без всяких причин меняющихся настроениях. Однако при некоторых условиях, например под гипнозом, возможно все же «озарение» многого из того, что находится за горизонтом сознания.

Кстати сказать, не только гипноз способен расширять горизонты нашей памяти. Такой же способностью обладает и электрический ток. Да, да, не удивляйтесь. Электрический ток. Как показали наблюдения известного канадского нейрохирурга У. Пенфильда, раздражение слабым током определенных зон мозга у больных во время операций вызывает у них воспоминания давно забытых событий. И эти события с такими мельчайшими подробностями и с такой отчетливостью в момент стимулирования начинают всплывать в сознании, как будто они произошли не много десятков лет тому назад, а только вчера.

Лица в отчетливо проявляемых стрессовых ситуациях начинают вспоминать всю свою долгую жизнь с самого раннего детства. Однако само собой понятно, что этим не исчерпывается возможность управления психикой человека. Исследователей ее интересует, с помощью каких еще средств и приемов возможно проникновение в архивы нашего мозга? Что они хранят? Есть ли предел заполнения их информацией? Какого рода информация предпочтительнее для закрепления в памяти?

Эти и многие иные вопросы в настоящее время привлекают пристальное внимание ученых. Ответы на них могут оказаться чрезвычайно плодотворными в решении ряда проблем не только педагогики и медицины, но и техники. В частности, при разработке новых типов компьютеров и роботов. Но это особый разговор, затрагивающий иную область знаний, отличную от нашей, от которой мы несколько отклонились, но не оставили без внимания. Возвращаясь к ней, продолжаем ставить вопросы по интересующей нас теме.

3. БЫВАЮТ ЛИ СНЫ БЕЗ СНА?

В истории любой науки есть немало забавных и поучительных историй. В связи с предметом нашего разговора можно вспомнить хотя бы такую: однажды священнику и военному предложили посмотреть на Луну в подзорную трубу и рассказать о том, что они видят. Этот эксперимент проходил давно, когда средства наблюдения за ночным светилом были несовершенны, а интерес к наукам был уделом специалистов. Служитель церкви, присмотревшись, заявил, что на поверхности Луны отчетливо видна церковь. Иной ответ дал военный: он обнаружил на Луне хорошо укрепленный замок, окруженный крепостными стенами и бастионами…

Еще более впечатляющая история, демонстрирующая роль установки и всего прошлого опыта в поведении людей, произошла ближе к нашему времени. Именно 30 октября 1938 года. Что же произошло в половине девятого вечера чуть более полувека назад? В тог вечер жители восточного побережья США, включившие свои приемники, услышали инсценировку романа Г. Уэллса «Война миров». И как потом оказалось неожиданным для многих, поверили вдруг, что марсиане приближаются к Принстону.

Мгновенно наступила всеобщая паника. Масса людей была охвачена ужасом. С крыш нью-йоркских небоскребов люди видели в бинокли вспышки на пале битвы. Многие слышали орудийную стрельбу, а некоторые ощущали даже запах дыма, исходящего от горящего пороха.

Это событие не могло пройти мимо внимания ученых. Исследовав его, они установили, что более 400 тысяч человек в состоянии массового психоза видели, слышали и обоняли то, чего не было на самом деле. Чем не сон наяву?

С началом освоения космического пространства специалисты по авиационной медицине и психологии обратили внимание на то, что в условиях космического налета наступает снижение остроты зрения. Это, в свою очередь, приводило к тому, что у некоторых астронавтов и космонавтов возникало ощущение, что они видят на Земле автомобили, железнодорожные составы, паровозы, дома, мосты. Хотя, как утверждает профессор В. И Лебедев, для восприятия этих объектов с космической орбиты разрешающая способность глаза должна быть увеличена в 30–60 раз. На самом же деле, как показали исследования, она, наоборот, снижена.

Лебедев также сообщает, что при опросе 27 вертолетчиков, неоднократно принимавших участие в поиске рыбаков, которых унесло в море на отколовшейся льдине, охотников и геологов, пропавших в тайге и тундре, моряков, потерпевших кораблекрушение, 18 из них вдруг начинали видеть с высоты полета различные предметы. Чаще всего это были бревна, кусты, камни, строения. При снижении же убеждались, что на самом деле ничего нет. Возбужденный мозг выдавал желаемое за действительное, генерируя тем самым на основе установочных действий иллюзии. По образному выражению психиатров прошлого, они есть не что иное, как «чувствительный бред», возникающий в случаях замены истинных впечатлений об окружающем нас мире ложными. Условий для этого в нашей суровой действительности сколько угодно. Вот некоторые из них, при которых возможно проявление у человека иллюзий.

Кому случалось возвращаться в сумерках домой не совсем знакомыми тропами, тот знает, как иногда пень принимается за сидящего зверя. При этом создается даже впечатление, что он поворачивает голову из стороны в сторону и шевелит ушами. В состоянии сильного ожидания встречи с долгожданным гостем любое незнакомое лицо начинаешь принимать за желаемый образ. На свиданиях влюбленным кажется, что наконец-то идет объект любви. Но… При более пристальном взгляде оказывается, что это совсем незнакомый человек. Или, как описал представления юноши, ожидающего возлюбленную, Шиллер: «Чудится мне, что щелкнул замок. Нет, то было лишь завывание ветра, пронесшегося по тополям…» Страдающим тоской по родине в каждом встречном мерещится земляк. Изголодавшемуся любой предмет представляется продуктом питания. Само собой понятно, что такие формы иллюзий, так же, как и фантазии Дон-Кихота, принимавшего крылья ветряной мельницы за руки великана, не могут отражать патологические состояния умственной деятельности. Возникают они на почве перевозбуждений центральной нервной системы, причина которых в каждой конкретном случае может быть своя.

Состояние сильного напряжения соответствующих корково-подкорковых зон мозга формирует доминантный очаг или, говоря словами академика А. А. Ухтомского, «фокус стационарного возбуждения и повышенной реактивности в центрах». Такой фокус и обусловливает тот или иной тип поведения субъекта с проявлением у него перевода своих чувственных впечатлений только на один язык. Точнее, все воспринимаемое подчиняется тем мыслям, которые довлеют в данный момент над ним.

Все эти факты указывают на то, что было бы совершенно неразумно относить субъектов, имеющих физиологическую форму проявления иллюзий, к классу лиц с патологически измененной психикой. Это утверждение справедливо также для некоторого вида галлюцинаций, которые, выражаясь словами французского медика Лелута, «есть идеи, проецированные наружу». Как показывают жизненные наблюдения, они могут проявляться у людей высокоодаренных, имеющих живой ум с необычно сильным воображением.

Из рассказов двух великих немецких поэтов о самих себе, Гёте и Жан Поля, мы знаем, что у них появились обманы чувств при совершенно ясном состоянии ума. Вот как описал свое галлюцинаторное переживание Гёте: «Когда я, с закрытыми глазами и опустив голову, представлял себе в пале зрения цветок, то последний ни на одну минуту не сохранял своей первоначальной формы, а развертывался и изнутри его выходили новые цветочки с махровыми и зелеными лис-тикам(й; это были не натуральные цветы, а фантастические, но правильные, как розы скульптора». Обман в органах чувств проявился однажды у него и при поездке по стране. Гёте тогда увидел самого себя в одеянии серовато-синего цвета. Жан Полю представлялось, что в окно к нему заглядывает головка девочки. Вальтер Скотт видел своего умершего друга в складках занавески. Физиологический тип галлюцинаций проявлялся также у итальянского поэта эпохи Возрождения и барокко Тассо, у итальянского живописца, представителя флорентийской шкалы Возрождения Андреа, у французского математика и физика Паскаля, который со времени своего опасного падения на мосту в Нельи постоянно видел окало себя пропасти. Бенвенуто Челлини, итальянский скульптор, ювелир и писатель, автор всемирно известных мемуаров, видел, находясь в тюрьме, солнце. У голландского врача и естествоиспытателя Ван Гельмонта галлюцинация проявлялась в виде образа собственной души, в форме света с человеческим лицом. Чувственный бред отмечался также у религиозных деятелей, например у Лютера, у философов, в частности у Сократа и Спинозы.

Как видно из этих примеров, существование физиологического типа галлюцинаций убедительнее, если они проявляются у лиц, имеющих критический рассудок и обладающих способностью оценить все, как есть. Из рассказов и описаний многими лицами собственных видений клиницисты заключают, что наряду с патологической формой галлюцинаций следует выделять и физиологическую их форму.

Какова же природа их происхождения? Как отмечает известный русский психиатр С. С. Корсаков, истинные галлюцинации у людей здоровых составляют явление случайное. И наблюдаются они чаще всего при волнении, утомлении и явно выраженном беспокойстве. То есть в тех случаях, когда наступает отчетливо перевозбуждение деятельности элементов центральной нервной системы — морфологической базы всех психических отправлений человека. О том, что это действительно так, говорит следующий факт. Взят он из автобиографических записок французского летчика Пьера Шеналя. Совершенно неожиданно оказавшись в воздухе в плену грандиознейшей снежной бури, он со своим помощником, вторым пилотом Педро Алькобом, начинает борьбу за жизнь и спасение машины. Шесть часов отчаяннейшей борьбы с грозными силами природы привели Пьера Шеналя в такое сильное перевозбуждение, что его мозг начал галлюцинировать. Вот как свое состояние описывает сам автор книги «Последняя буря»: «Сквозь тучи снежных хлопьев, — рассказывает мужественный пилот, — застилающих стекло, на этом огромном белесом экране, я увидел мою бедную старую мать. Далеко во французской деревне, которая когда-то была моей деревней, где меня уже никогда не увидят, нагнувшись, она срывала хризантемы, посаженные в саду за домом еще моим отцом. И я был счастлив. Казалось, она заметила меня и произносила теперь с печалью и смирением: «Вот видишь?.. А ведь я тебе говорила… Эю должно было случиться рано или поздно! Но ты, сынок, никогда не хотел ничего слушать!» Одной рукой она подняла уголок фартука, чтобы вытереть глаза. Но она не плакала. Нет! Ее покрасневшие глаза смотрели без всякого выражения, но она не плакала».

Появление у здоровых лиц, переутомленных и перевозбужденных, одиночных галлюцинаций, подтвержденных многочисленными фактами, конечно же, не может служить указанием на серьезное душевное расстройство человека. Требуется нечто большее, чем единственный психопатологический симптом, чтобы диагностировать у того или иного субъекта истинность психического страдания. Однако следует заметить, что так уж безрассудно не следует пренебрегать ими.

Обманы в органах чувств — и иллюзии, и галлюцинации — могут служить грозным предостерегающим явлением надвигающегося психического расстройства.

В развитии физиологической формы чувственного бреда, помимо глубокого состояния истощения функций центральной нервной системы, вызванного физическими и психическими факторами, свою лепту могут вносить сильно выраженные религиозные и иные виды убеждений, голодовка, напряженная умственная деятельность и, как уже сообщалось выше, изоляция субъектов от восприятия внешних раздражений.

Можно, конечно, привести много и иных ярких примеров возникновения у человека как иллюзий, так и галлюцинаций. В частности, они отчетливо могут проявляться при обильных разовых или хронически повторяющихся приемах спиртных напитков. Однако в этих случаях и иллюзии, и галлюцинации следует уже относить не к физиологическим реакциям мозга, а к патологическим.

Достаточно отчетливо удается отметить наличие у больных хроническим алкоголизмом того или иного вида галлюцинаций, если регистрировать у них биопотенциалы головного мозга с помощью современной электронной аппаратуры. При этом на бумажной ленте с записями реакций электрической активности нервных клеток можно видеть отсутствие каких-либо изменений на сигналы, подаваемые на обследуемое лицо экспериментатором. Мозг галлюцинирующего субъекта как бы отделился от внешнего мира, замкнулся в самом себе. Для него истинная реальность — это те образы, которые он неосознанно воспроизводит, будучи в состоянии сильной интоксикации. Внешние раздражения при этом не доходят до него. Они блокируются, так и не успев принять чувственный объективный образ. Взамен этого начинают расцветать иные ощущения, которых в обычной действительности так просто не встретишь. «Ясно и свободно, — говорят больные, — как бы из ничего всплывают яркие образы, тоны, слова. И непрошенно явившись, наподобие сновидений, они на время вытесняют из сознания обычные чувства и мысли, а затем так же внезапно, как и появились, исчезают».

В условиях патологии головного мозга, в частности, вызванной сильной интоксикацией, галлюцинации начинают играть важную роль в поведении субъектов. Их многообразие, отчетливость протекания и качественные различия нередко приводят к тому, что психика больного начинает модифицироваться до такой степени, что ему становится трудно отличить реальность и действительность от бреда и фантазий.

Как пишет по этому поводу психиатр С. С. Корсаков, разнообразие галлюцинаторных состояний пациентов прежде всего определяется теми органами чувств, с которыми они связаны. Затем они могут различаться по своему содержанию и эмоциональному напряжению. Если, к примеру, у бального хроническим алкоголизмом возникают зрительные галлюцинации, то чаще всего он видит мелких зверей, всевозможного рода насекомых, бегающих крыс и мышей, страшные и хохочущие физиономии, чертиков. В народе давно подмечен этот факт. Недаром русская поговорка говорит: «Пей, пей — увидишь чертей». Как закономерность галлюцинаторные образы неумеренно пьющих носят угрожающий характер. Пациентам кажется, что их хотят ограбить, убить, отравить. Очень убедительно проявление зрительных угрожающих галлюцинаций в художественной форме изобразил талантливый русский писатель Н. С. Лесков в повести «Очарованный странник». Главный герой повести рассказывает о себе: «Вылупился, знаете, во всю мочь и вижу, будто на меня из-за всех темных углов разные мерзкие рожи на ножках смотрят, и дорогу мне перебегают, и на перекрестках стоят, ждут и говорят: «Убьем его и возьмем сокровище». Разнообразие оптических галлюцинаций заключается в том, что носители их иногда не видят предметы, находящиеся за возникшим в мозгу образом. Нередко галлюцинаторные образы как бы просвечиваются, и тогда перед взором больных возникают прозрачные приведения или нечто похожее на тени. Иной раз видимые пациентами предметы ничем не отличаются от тех, какие постоянно встречаются им в природе. Иногда же галлюцинаторные образы представляют фантастическое сочетание как по форме, так и по цвету. Ну разве можно в реальной жизни увидеть красную ворону или крупного зверя с крыльями, летающего по воздуху? Конечно же, нет. А больной хроническим алкоголизмом в состоянии запоя может узреть нечто еще более неправдоподобное.

По сути дела, в человеческом теле нет ни одного органа, который под действием острых и хронических интоксикаций не был бы источником проявления галлюцинаторных образов.

Замечательно точное описание комбинированных галлюцинаций на почве запоя дано в романе Марка Твена «Приключения Гекльберри Финна»: «Отец валялся в углу. Вдруг он приподнялся на локте, прислушался, наклонив голову на бок, и говорит едва слышно:

«Топ-топ-топ — это мертвецы… они за мной идут, только я-то с ними не пойду… Ох, вот они! Не троньте меня, не троньте. Руки прочь — они холодные! Пустите… Ох, оставьте меня, несчастного, в покое!..»

Яркое проявление галлюцинаций одновременно в трех анализаторах взрослого сильно выпившего человека — слуховом, зрительном и кожном — не могло не сказаться на его поведении. Эго отмечает и Марк Твен, который далее пишет. «Потом он встал на четвереньки и пополз, и все просит мертвецов, чтоб они его не трогали; завернулся в одеяло и полез под стол, а сам вое просит, потом как заплачет! Даже сквозь одеяло было слышно. Скоро он сбросил одеяло, вскочил на ноги, как полоумный, увидел меня и давай за мной гоняться. Он гонялся по всей комнате со складным ножом, звал меня Ангелом Смерти, кричал, что он меня убьет, и тоща я уже больше не приду за ним».

Этим-то и опасны галлюцинаторные состояния алкоголиков. Опасны как для самого больного, так и для окружающих лиц. Ну мало ли какие мысли может возбудить алкоголь. А вдруг он подскажет убивать всех, с кем будет встречаться владелец чувственного бреда. Или голоса направят его самого под трамвай, автомашину, заставят совершить «героический» поступок: прыгнуть с высокого дома, глубоко нырнуть и долго не выныривать. Такие случаи известны из медицинской практики. Теоретически невозможно даже предсказать, какой бред может возникнуть в голове галлюцинирующего алкоголика.

Но не только галлюцинаторными состояниями субъекта характеризуется нарушение психики под действием интоксикационных атак алкоголя. Алкоголь способен вызывать у пьяниц также и иллюзии. В чем же их различие? Обычно галлюцинацию сравнивают с текстом, содержание которого относится к области фантастики, причем сочиненной воспаленным мозгом. Иллюзию же чаще всего уподобляют неточному и плохому переводу стадного языка на другой. Для ее появления, в отличие от возникновения галлюцинации, обязательно нужен какой-либо внешний или внутренний раздражитель. Восприняв его, пораженный алкогольным ядом мозг дает ошибочное толкование реально существующей окружающей действительности.

Как пример художественного описания возникновения у больного иллюзии, можно привести следующий отрывок из произведения Н. В. Гоголя «Записки сумасшедшего». Когда герой повести помещается в больницу, то он не отдает себе отчета, что находится на лечении в медицинском учреждении. У него возникают совершенно иные мысли о своем пребывании. Ему представляется, что он в Испании и является ее королем. Вот как описал в форме дневника состояние своего героя тонкий знаток самых неуловимых оттенков человеческой души Н. В. Гоголь: «Странная земля Испании: когда мы вошли в первую комнату, то я увидел множество людей с выбритыми головами. Я, однако же, догадался, что это должны быть или гранды, или солдаты, потому что бреют головы». Даже когда надзиратель два раза ударил умалишенного палкой, то и в этом случае он подумал, «что это рыцарский обычай при вступлении в высокое звание, потому что в Испании еще и доныне ведутся рыцарские обычаи».

Конечно же, не всегда бывает просто отделить галлюцинации от иллюзий. Нередко одно состояние психики переходит в другое и трудно тогда отличить один источник обмана в органах чувств от другого: наступил ли он у пациента в результате ложного толкования поступающих в его мозг сведений, или чувственный бред больного является следствием фантастического хода мыслей, в основе которых лежит ранее воспринятая и запечатленная системой памяти информация.

Когда речь идет о патологических видах проявления у человека иллюзий и галлюцинаций, в том числе и алкогольного происхождения, то в основе их всегда лежат структурные изменения клеток как в периферических звеньях анализаторов, так и центральных. Вследствие таких перестроек хранящиеся в мозговых структурах больных следы восприятия тех или иных событий модифицируются настолько сильно, что их уже нельзя считать точной копией ранее запечатленной субъектом информации. У больных хроническим алкоголизмом они представляют смесь распавшихся и потускневших отпечатков прошлых впечатлений. На это в определенной степени указывают факты установочных отношений пациентов к тем или иным лицам, к тем или иным вещам и предметам. Известны случаи, когда больной при встрече с одним знакомым, с которым отношения его были не очень дружественные, слышит брань и угрозы в свой адрес. Но стоит ему отойти от «злого человека» и встретить «доброго», как происходит смена одного вида галлюцинаций на другой вид. Или даже происходит полное исчезновение их.

Так, с позиций механизмов памяти можно объяснить развитие и проявление бредовых состояний у больных многими видами заболеваний. Но здесь возникает вопрос: «А какие же мозговые структуры участвуют в генерировании фантастических неправдоподобных образов, которым не всегда даже можно найти аналогии в реальной действительности?» Ответ на этот вопрос давно интересовал клиницистов. Уже в прошлом веке делались попытки выявить патологические процессы в мозговых образованиях, ответственных в той или иной степени за формирование бредовых мыслей, идей и образов.

Здесь можно выделить два представления о природе чувственного бреда. Одно из них принадлежит немецкому неврологу Мейнерту, а другое итальянскому ученому Тамбурини.

Однако с позиций современных взглядов на деятельность мозга трудно, да практически и невозможно отдать предпочтение какой-либо одной структуре центральной нервной системы, ответственной за генерацию иллюзий и галлюцинаций. Такой структуры в мозге нет, да и быть не может. Его деятельность построена по системному признаку, когда все как корковые, так и подкорковые образования включаются в восприятие информации, ее анализ и запечатление в сейфах памяти. Можно только говорить об относительной доли участия тех или иных зон мозга в той или иной деятельности. Абсолютно же конкретная локализация разных центров не характерна для нашего органа психики. При этом необходимо помнить, что патологические процессы и в периферических частях анализаторов могут служить причиной появления обманов в органах чувств. Определенным подтверждением сказанному могут быть наблюдения за появлением слуховых галлюцинаций у лиц, которым электричеством раздражают орган слуха. Клиницистам известны случаи появления галлюцинаций у людей, страдающих отитами или какими-либо иными пороками слухового аппарата. Врачами наблюдались оптические галлюцинации у лиц, имеющих дефекты в глазу: пятна на роговой оболочке, атрофию зрительных нервов и т. п. пороки. Точно так же обонятельные и вкусовые галлюцинации возникают на почве патологических процессов в ротовой полости, таких, как стоматиты, ангины, хронические тонзиллиты, гаймориты и насморки.

Если при этом вспомнить, что спиртные напитки у злоупотребляющих ими поражают практически все органы тела и не щадят при этом ни центральные мозговые образования, ни периферические, то само собой становится понятно, почему у алкоголиков в такой явной степени проявляются и иллюзии, и галлюцинации. Известны даже случаи, когда при исчезновении у пьяниц бредовых представлений вызвать их можно было чрезвычайно легко, слегка надавливая пальцами на глазные яблоки.

Все это указывает на то, что у хронических алкоголиков и центральные, и периферические образования мозга, воспринимающие сигналы как внешние, так и внутренние, задействуются спиртосодержащими напитками в патологический процесс, который и является источником ненормальных состояний субъектов. По-тому-то они и слышат не то, что доходит до них, видят иное по сравнению с тем, на что смотрят, и мысли от этого у них рождаются фантастические и бредовые, обусловливающие такое поведение в быту и в общественных местах, которое оценивается одним емким и очень страшным словом — сумасшествие. И как тут не вспомнить Аристотеля, считавшего опьянение добровольным сумасшествием. Никто человека не неволит принимать универсальный яд внутрь организма. Он сам это делает. И, как показывают результаты многолетних экспериментов, проводимых людьми на самих себе, делают это они в буквальном смысле слова безрассудно. Мало того, что сам пьющий топит в стакане водки свой интеллектуальный и физический потенциал. Он еще может награждать безрассудством и свое потомство.

Говоря о природе и видах иллюзий и галлюцинаций у больных хроническим алкоголизмом, здесь целесообразно также сказать, что с учетом знаний о функциональной асимметрии полушарий мозга в настоящее время достаточно точно можно утверждать, какую его половину — левую или правую — в большей степени поражают спиртные напитки.

Данные на этот счет известны из литературы. И хотя они первоначально получены при обследовании пациентов с заболеваниями центральной нервной системы не алкогольного происхождения, тем не менее использование их для выявления стороны поражения мозга у пьяниц вполне оправдано и полезно. Факты подобного рода описаны, в частности, В. Я. Смирновым. Изучение большой группы больных с опухолями в разных зонах коры и подкорки позволило ему установить следующее.

Прежде всего В. Я. Смирнов обратил внимание на то, что при опухолевых поражениях правой височной области, особенно если в патологический процесс вовлекаются образования гиппокампо-миндалевидного комплекса, у пациентов отчетливо начинают возникать обонятельные и вкусовые галлюцинации.

Акцентировав внимание на слуховых галлюцинациях, исследователь отметил, что при поражениях у больных левой височной доли обманы чувственного восприятия у них, как правило, выступали в контексте с речевыми нарушениями, непроизвольными мыслями, непонятными их наплывами и насильственными воспоминаниями.

В случае поражения правой височной зоны у пациентов также развивались галлюцинации. Однако картина их была совершенно иной. При патологическом процессе в правой половине мозга пациентам казалось, что они слышат музыку и всевозможного рода ритмические звуки, которые вызывали у них тоскливое состояние, вестибулярные и висцеровегетативные сдвиги. По-видимому, удручающее настроение у лиц, у которых проявлялись галлюцинации подобного типа, возникало в связи с тем, что чаще всего они слышали похоронную музыку.

В результате исследований, проведенных В. Я. Смирновым, стало ясно, что поражение одних и тех же образований мозга слева и справа обусловливает развитие разного вида галлюцинаторных и иллюзорных состояний. Зная, какая структура центральной нервной системы в случаях ее патологии в большей степени ответственна за конкретный тип чувственного бреда, и перенося результаты нейропсихологических исследований на больных хроническим алкоголизмом, с большой вероятностью можно предсказать, какую мишень психики поразил спирт или иной токсический продукт у того или иного субъекта.

У больных с пораженной психикой страдают не только конкретные мозговые образования, но видоизменяются одновременно и свойства основных нервных процессов — возбуждения и торможения. Впервые в лаборатории И. П. Павлова его учениками М. К. Петровой и В. К. Федоровым, в частности, при хроническом введении алкоголя собакам были выявлены изменения корковой деятельности, выражающиеся в фобиях и в состояниях, которые во многом напоминали галлюцинаторное поведение людей. И как потом оказалось, причиной тому послужило возникновение в коре больших полушарий животных фазовых явлений, имеющих черты охранительно-запредельного торможения.

Несколько позднее А. Г. Иванов-Смоленский, говоря о природе галлюцинаций, указывал на то, что их проявление осуществляется в двух случаях — при развитии инертности процесса возбуждения и при приобретении этого же свойства процессом торможения.

Рассматривая видоизмененность характеристик основных нервных процессов в качестве причины бредовых состояний личности, следует все-таки отметить особую рать в этом эффекте развития тормозного фона в коре больших полушарий. Его проявление, как считает психиатр Е. А. Попов, обусловливает нарушение сознания субъекта, переводит его в полусон-полубодрствование, которое особо благоприятно для возникновения чувственного бреда.

Специально проведенным исследованием в лаборатории А. Г. Иванова-Смоленского М. И. Середина показала, что у галлюцинирующих алкоголиков при выработке у них условных связей на световые и звуковые раздражители отчетливо начинают проявляться парадоксальная и уравнительная фазы как в зрительном, так и в слуховом анализаторах. Выражалось это в том, что на слабые и на сильные стимулы вырабатываемые реакции имели одинаковые параметры (уравнительная фаза). Нередко наблюдалось также, что на более сильные сигналы условные рефлексы носили менее выраженный характер, чем на слабые (парадоксальная фаза). Одновременно М. И. Серединой было установлено, что вторая сигнальная система (наша речь) при этом находится в состоянии глубокого торможения. Проявилось оно прежде вето в существенном удлинении скрытых периодов речевых ответов обследуемых лиц, временным исчезновением у них адекватных словесных связей и растормаживании низших эхолалических реакций. В связи с этим фактом любопытно отметить, что введение больным снотворных препаратов обусловливает в определенной степени нормализацию корковой деятельности мозга. Направлена она прежде всего на устранение фазовых состояний в первой сигнальной системе, которая ведает в основном восприятием и переработкой физических свойств стимулов.

Пристальное внимание обращали экспериментаторы не только на проявление у больных хроническим алкоголизмом условно-рефлекторной деятельности, по изменениям которой судили о характеристиках основных нервных процессов. Их взоры обращались и на изменения у пьяниц и безусловно рефлекторной деятельности. В частности, Е. С. Иванов своими исследованиями установил, что в начальной стадии развития галлюцинаторных состояний у больных наблюдается оживление безусловных ориентировочных реакций. На высоте заболевания, отмечает автор, они активизируются еще в большей степени. Особенно разительно в разгар болезни осуществляется возбуждение безусловных оборонительных рефлексов. И связано это, как считает исследователь, с недостаточностью представленности у хронических алкоголиков внутреннего торможения и нарушением у них взаимоотношений между корой и подкоркой. Последнее, в свою очередь, способствует развитию в верхних — корковых — зонах мозга запредельного торможения. В состоянии начинающего выздоровления пациентов отмечается нормализация функционирования условно-рефлекторных связей, за которыми восстанавливают свои утраченные характеристики и ориентировочные ответы.

Особую роль в развитии галлюцинаций и иллюзий, как показали многочисленные исследования, играет инертность нервных процессов. Этому их свойству особое внимание придавалось со времен И. П. Павлова, который полагал, что «вязкость» возбудительных и тормозных состояний мозга лежит в основе многих психоаналитических синдромов — навязчивых идей, некоторых форм бреда и галлюцинаций. При этом следует отметить, что ни И. П. Павлов, ни его последователи, стремящиеся познать природу иллюзий и галлюцинаций, никогда не объясняли механизм их происхождения каким-либо одним фактором. Сам великий ученый, к примеру, полагал, что в первую очередь следует учитывать вид анализатора, в котором проявляется инертность возбудительных процессов. Во-вторых, необходимо знать степень их интенсивности. Вот что писал по этому поводу И. П. Павлов: «Указанные причины могли концентрировать патологическую инертность раздражительного процесса в разных инстанциях коры полушарий — то в клетках, непосредственно воспринимающих раздражения как от внешних, так и от внутренних агентов (первая сигнальная система действительности), то в разных клетках (кинестетических, слуховых и зрительных) словесной системы (вторая сигнальная система), и притом в обеих инстанциях второй сигнальной системы с первой.

Особо следует остановиться на развитии у больных хроническим алкоголизмом галлюцинаторных состояний мозга в связи с нарушением у них спиртными напитками процессов сна.

Предварительные сведения о статусе пациентов психиатрических клиник указывают на то, что большинство из них перед началом заболевания страдали серьезными нарушениями сна. Этот факт прямо указывает на то, что больные из-за частых бессонниц полностью лишались нужных им оздоровительных периодов сна, и в первую очередь парадоксального периода, когда человек начинает смотреть «ночной телевизор» и погружаться при этом в мир сновидений. Избавление от них человека экспериментальным путем или в результате тех или иных заболеваний незамедлительно приводит к развитию галлюцинаций. Из этого факта можно сделать вывод, что галлюцинация есть не что иное, как сон в бодром состоянии, обусловливаемый извращениями течения психических функций.

Но так как галлюцинаторные явления характерны и для больных, страдающих хроническим алкоголизмом, то перед исследователями механизмов действия спиртных напитков на центральную нервную систему встал вопрос: «А не связано ли развитие чувственного бреда у лиц, употребляющих спирт, с поражением у них быстроволновой, парадоксальной, фазы сна, ответственной за устранение стрессового состояния организма и закрепление в ночное время в долгосрочной памяти информации, которая до этого момента была воспринята субъектом и находилась еще на уровне кратковременного хранения?»

Экспериментальная проверка этой гипотезы показала, что в общем-то так оно и есть. Сон в целом, а в основном его период со сновидениями, оказался еще одной мишенью алкоголя. Поразив ее, спиртные напитки толкнули мозг в объятия беспамятства, стрессового состояния, иллюзорной и галлюцинаторной его деятельности. Однако как показывают многочисленные клинические наблюдения, подмена естественной психической функции искусственной не является равнозначной процедурой. Да этого и быть не может, так как «стрелки» всех физиологических процессов алкоголь сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее переводит на «рельсы» патологии, по которым ранее здоровый «состав» организма безостановочно катится в одном направлении — в объятия и соматических, и психических болезней.

Говоря о природе иллюзий и галлюцинаций у больных хроническим алкоголизмом, следует подчеркнуть, что они не являются особой формой проявления патологии центральной нервной системы, обусловливаемой неумеренными приемами доз спиртного. Как правило, обманы органов чувств пациентов есть один из симптомов тех многочисленных заболеваний, которые провоцирует спирт.

В первом ряду среди грозных и достаточно распространенных форм нервно-психических болезней хронических алкоголиков одно из «почетных» мест отводится делириуму тременсу, или, другими словами, белой горячке, характеризуемой проявлением у пациентов бреда с дрожанием всех мышц тела.

Первоначально относительно ближайшей причины белой горячки господствовало два мнения. Сторонники одного из них считали, что главным «микробом», запускающим патологический процесс как в самом мозгу, так и в периферических нервах, является спирт. Это так называемая токсэмическая теория происхождения белой горячки в начале XIX века была господствующей. Ее безоговорочно принимали большинство ведущих клиницистов того времени. Однако были и такие, которые на этот счет имели иное мнение. Они полагали, что не сам по себе спирт является причиной возникновения у больных хроническим алкоголизмом обманов в органах чувств, сопровождаемых особым расстройством соматической и вегетативной систем организма, а лишение его. Как часто бывает в жизни, истина оказалась посредине этих двух точек зрения. Каждая из этих двух точек зрения по-своему оказалась права. В последствии было установлено, что белая горячка может развиваться у лиц и при однократном приеме больших доз спиртных напитков, и как следствие хронического пристрастия человека к алкоголю.

Конечно, не всегда бывает просто отдифференцировать, в какой степени непосредственно сам спирт, а в какой степени лишение его приводят работу мозга на грань сумасшествия. Но как бы там ни было, оба эти момента необходимо принимать во внимание. Главный же момент в этом деле до предела ясен: именно алкоголь и ничто иное является причиной возникновения белой горячки.

Начинается она обычно с симптомов общего недомогания, расстройств деятельности желудочно-кишечного тракта и функционирования сердечно-сосудистой системы. Одновременно у больного появляется безотчетный страх, в голову лезут всякие будоражащие душу идеи, мысли разорваны и не связаны между собой единой логичной нитью. Как только наступает вечер, симптомы этого вида заболевания резко усиливаются. У пациентов появляется бессонница, галлюцинаторные и иллюзорные эффекты становятся более выраженными, сами они дезориентируются в пространстве и во времени. Через день или два, считая с момента проявления белой горячки, состояние больных и без того плачевное еще сильнее расстраивается. Их постоянно начинает сопровождать тревога, возникает боязнь непонятно чего, доходящая до безотчетного ужаса. Сознание пациентов при этом затуманивается, мысли бродят в голове помимо воли своего хозяина. Как следствие этого, у лиц, страдающих делириум тременс, расстраивается и речь, становясь бессвязной и малопонятной для окружающих. И хочется больному что-то сказать, но нужные слова куда-то исчезают из памяти, в результате чего начатые фразы не заканчиваются и как бы повисают в воздухе. Правда, в начале разговора нередко пациенты несколько минут в состоянии отвечать правильно. Но вскоре они начинают путаться, вставлять в беседу слова совершенно не к месту, после чего приступают к комбинированию таких фраз, которые абсолютно непонятны ни им, ни окружающим. Так как все это происходит на фоне галлюцинаций самого разного вида, то больные окончательно перестают отличать истинную объективную действительность от своего фантазирования и чувственного бреда. К примеру, пребывая в больнице, лица в состоянии белой горячки то понимают, что с ними происходит, то начинают уверенно утверждать, что они находятся на своей работе. А раз так, то незамедлительно приступают к исполнению своих повседневных обязанностей. Портные начинают производить движения, как будто что-то шьют. Парикмахеры стригут несуществующих клиентов, продавцы что-то взвешивают и продают только им видимым покупателям. Подобные картины малоприятны, но и они усугубляются еще больше, если бальные вовремя не начинают лечение или оно осуществляется поверхностно. Еще хуже, если заболевшие субъекты продолжают глушить свою психику все новыми и новыми дозами спиртного. В конце концов деградация их личности, сопровождаемая полной потерей памяти и подменой истинной информации вымышленной, доводит больных до состояния иллюзий и галлюцинаций. Вот тут-то и начинает им казаться, что вокруг вертятся разные подозрительные индивидуумы, что им угрожают нечистые духи, кто-то откусывает ноги, их куда-то тащат, все тело рвут на части. И все это сопровождается похоронной музыкой, льющейся с неба.

Такое жуткое расстройство деятельности высших психических функций мозга, как правило, протекает на фоне чрезвычайной потливости не только рук и ног — все тело в буквальном смысле слова обливается потом. Характерным признаком развития белой горячки является также сильно выраженное дрожание конечностей, особенно рук. Температура тела при этом у одних субъектов может быть слегка повышенной, в то же время у других достигать сорока и даже более градусов. При высокой температуре дрожание больного делается таким сильным и генерализованным, что захватывает всю его мышечную систему. Лихорадочная форма белой горячки нередко заканчивается смертью. В других же случаях финал этой болезни не такой печальный. Чаще всего по истечении 3–5 дней у пациентов под влиянием наркотических средств, а иногда и самостоятельно наступает многочасовой сон, после которого они начинают осознавать истинное свое состояние и мало-помалу приходить в себя.

У некоторых лиц даже после одноразового приема незначительных порций алкоголя внезапно может развиться транзиторный переходный психоз, или, иными словами, патологическое опьянение. Возникает оно главным образом у нервных индивидуумов и у юношей, не привыкших к вину, а также у субъектов, у которых после многолетнего пьянства развилась чрезвычайная непереносимость спиртных напитков.

В случаях проявления у пациентов симптомов патологического опьянения поведение их делается автоматичным и неосмысленным. При его наступлении больные могут совершать достаточно сложные действия. Стремятся командовать своим окружением и угрожают, когда им не подчиняются. Все поступки личности в состоянии патологического опьянения лишены естественных мотивов. Более того, они носят черты агрессивности, даже без какого-либо намека на ее стимулирование. Само собой понятно, что лица в подобных психотических состояниях, особенно когда они вооружены, представляют несомненную угрозу для окружающих. Такого рода опьянение может иметь роковые последствия также в тех случаях, когда человек находится за рулем автомобиля или трактора, у станка или на каком-либо ином рабочем месте. Любопытно в связи с этим отметить следующий факт. Какой бы жестокий по своей сути поступок ни совершал человек в «алкогольном сумеречном состоянии» (иногда этим термином заменяют термин «патологическое опьянение»), по прошествии его он абсолютно ничего не помнит о содеянном. Вся информация, поступившая в мозг субъекта в период острого отравления алкоголем, не запечатлевается в его памяти, демонстрируя тем самым проявление у больных тотальной амнезии.

Вот какую картину поведения опьяневшего от водки мужчины описывает С. С. Кор-саков в «Курсе психиатрии»: «Леонтий П., 35 лет, человек трезвый, пил очень редко и очень умеренно. Однажды он выпил лишнее и вдруг покраснел, посинел, подошел, шатаясь, к люльке, где лежал грудной ребенок, схватил его за ногу, стал бить головою о печку, приговаривая: «А что, Ивашка, будешь баловать?» Когда проспался, был совершенно здоров и ничего не помнил».

Анализируя этот и многие иные подобные случаи внезапного изменения сознания и поведения субъектов, принявших внутрь даже сравнительно небольшие дозы алкоголя, можно сделать вывод о способности спирта вызывать у людей психические расстройства, характеризуемые наличием ложных идей, бреда и галлюцинаций — аналогов сновидений, но возникающих в бодром состоянии без каких-либо признаков сна. И таких примеров немало, когда мозг генерирует сновидения в состоянии бодрствования. Была бы только для этого подготовлена почва или с помощью токсических веществ, или по причине развития разного вида патологических отклонений в организме.

4. НОЧНЫЕ СЕАНСЫ — ЭТО СКОЛЬКО ПО ВРЕМЕНИ? (Вместо заключения)

Говоря о сновидениях, невольно хочется задать себе вопрос: а как долго длятся ночные спектакли? Секунды, минуты или часы? Проснувшемуся кажется, что его сон продолжался десятки минут, а то и несколько часов, захватывая нередко чуть ли не всю ночь. Очень уж много всего происходит за период работы «телевизора мозга» с демонстрацией его владельцу множества картин и в черно-белом и в цветном изображении.

Расспрос после пробуждения и сравнение длительности рассказа испытуемых с длительностью вращения глазных яблок (если глазные яблоки вращаются, значит, человек видит сон), а также со специфическими изменениями в этот период ритмов электрической активности коры головного мозга позволили экспериментаторам установить, что спящий за ночь находится в мире грез от нескольких секунд до десятков минут. Не более!

Этот же факт был подмечен философами и писателями. Вот что, в частности, по данному поводу писал А. И. Куприн в повести «Олеся»: «Слабою рукой дотягивался я до часов, смотрел на них и с тоскливым недоумением убеждался, что вся бесконечная вереница моих уродливых снов заняла не более двух-трех минут». Эммануил Кант неоднократно подчеркивал, что во время сна человек может в один миг увидеть больше, чем в течение всего дня, когда находится в бодром состоянии.

А вот пример, имеющий прямое отношение к теме нашего рассказа, взятый из научной литературы — из книги А. Лемана «История суеверий и волшебства от древности до наших дней». Автор монографии сообщает, что однажды имел случай увидеть достаточно длинный сон всего за пять секунд. При этом А. Леман обратил внимание на такой факт. Оказывается, что сон может начаться с раздражения, ведущего к моментальному пробуждению.

И таких фактов достаточно много. Тот же А. Леман говорит, что знал одного господина, который во время вечернего чтения в постели неожиданно заснул. Во сне он увидел, что в дверь крадется бандит, направляет на него ружье и стреляет. Одновременно с этим взрывается лампа, стоявшая около кровати, и горящий керосин разливается по полу.

В данном случае совершенно очевидно, что выстрел бандита во сне был не чем иным, как звуком взрыва лампы. Так вот в это мгновение, длящееся доли секунды, задремавший увидел целый сон, который при свершении его наяву занял бы по крайней мере несколько минут, успел проснуться и заметить происшествие с лампой.

Или другой пример, демонстрирующий кратковременность сновидений и подтверждающий субъективную их длительность в рассказах пробуждаемых.

Французский специалист по сну Мори в своем классическом труде «О сне и сновидении» поведал читателям такой сон: «Я лежал больной в постели. Мать моя сидела около меня. Мне казалось, что мы живем во время великой революции. Я видел кровавые сцены и был приведен на заседание революционного трибунала. Я увидел Робеспьера, Марата, Жукье-Тенвиля и других известных деятелей революции. Я спорил с ними и, наконец, после ряда приключений, которых я уже не могу ясно припомнить, услышал свой смертный приговор. Затем я увидел толпу с высоты роковой тележки, взошел на эшафот, и палач привязал меня; топор упал, и я почувствовал, как голова моя отделилась от шеи. В этот момент я проснулся в страшном ужасе и увидал, что одна из перекладин полога упала и ударила меня как раз по шее. Мать уверяла, что я проснулся сейчас же после падения перекладины».

Вот так в достаточно убедительных наблюдениях выявляется, что за короткие периоды, измеряемые секундами или даже их долями, возможно развитие сновидений, генерируемых сигналами, которые к тому же нередко служат и пробуждающим фактором.

Любопытно здесь отметить, что в гипнотическом состоянии, не являющимся, как мы уже говорили, сном в обычном понимании, галлюцинаторные картины, развертывающиеся перед «внутренним оком» загипнотизированного, кажутся ему бесконечными, продолжающимися в течение многих лет (в данном случае уже лет!), а внушались они подопытному не более двух-трех минут.

Для подтверждения сказанного мы приведем здесь только один пример. Взят он из книги индийского романиста Р. К. Нарайана «Боги, демоны и другие». Вот что рассказывает автор о царе Лаване, пожелавшем встретиться со странником, попросившим аудиенции. Как только глаза правителя встретились с глазами волшебника, все вокруг переменилось. С этого момента царь больше не видел министров, сидевших рядом; парадный зал с коврами и золотыми колоннами словно растворился в воздухе. Исчез даже трон, на котором он сидел. Для царя началась новая, ранее неведомая ему жизнь. Продолжалась она в гипнотическом сне несколько десятилетий. Когда Лавана проснулся, увидел, что по-прежнему сидит на своем троне в зале собраний. Увидел рядом стоящих министров. Обвел их взглядом и спросил:

— Вы все время были здесь?

— Да, государь, — ответили они. — Мы никуда не уходили.

— Ничего не понимаю, — сказал Лавана. — Сколько же это все продолжалось?

— Что именно? — спросил один из министров.

— Сколько я спал?

— Минуту или две, государь, не больше.

— Но я прожил семьдесят лет! — воскликнул царь. — Я прожил целую жизнь в семьдесят лет.

И хотя Р. К. Нарайана своим повествованиям придает мифологическую направленность, они в такой же степени отражают и реально происходящие события в обыденной нашей жизни, с ее стрессами и нагрузками. Бывает достаточно только их, чтобы вся информация, хранимая мозгом, мгновенно вошла в сознание и развернулась в виде киноленты, прокручиваемой, правда, от последнего кадра к первому.

Один пример, относящийся к случаям выраженного возбуждения нашей психики осознаванием надвигающейся смертельной опасности, мы приведем в форме рассказа адмирала Бофора, который, падая в воду, сильно напугался. «В этом состоянии, — сообщает читателям флотоводец, — одна мысль гнала другую с такой быстротою, которая не только неописуема, но и немыслима для всякого, не испытавшего еще подобного состояния». Сначала в его голове пронеслась мысль о последствиях его смерти для семьи. Потом он стал вновь переживать обстоятельства прошлой жизни: начав с последнего плавания, он затем вспомнил более раннее путешествие, сопровождавшееся кораблекрушением. Как бы непроизвольно Бофор перенесся внутренним взором ко времени пребывания в школе со всеми нюансами учения, шалостями, детскими проказами и т. п. «Так-то, по мере углубления в прошлое, — сообщает адмирал, — в памяти моей проходили все случаи моей жизни, в порядке, обратном порядку естественного их следования, — и не в смутных очертаниях, но в виде вполне отдельной картины со всеми мельчайшими подробностями и аксессуарами; короче — вся жизнь моя прошла перед моею душою, как в панораме, причем каждый шаг ее явился предо мною, сопровождаясь сознанием правильности или неправильности его и точным пониманием его причин и следствий; многие незначительные приключения моей жизни, на самом деле давно уже мною забытые, предстали пред моим духовным взором с такою ясностью, как будто они были недавно мною пережиты». При этом стоит подчеркнуть, что пребывание Бофора в воде длилось не более 2 минут. Опять эти минуты, которые воскрешают всю жизнь!

Подобное состояние пережил также Ф. М. Достоевский перед казнью, ничего не зная о предстоящем помиловании и приготовившись к смерти. Так вот в этот момент вся прошлая жизнь писателя мгновенно воскресла в его памяти и развернулась в виде последовательной быстрой смены одной картины другой.

Явления, аналогичные описанным, требуют еще своего объяснения. Но уже сейчас ясно, что знание их механизмов позволит ученым дать рекомендации людям, как своевременно и без всякой затраты сил извлекать из сейфов мозга любую информацию, хранимую в нем. И немалую долю в познании сущности оживления следов впечатлений прошедшей жизни должно сыграть исследование многообразного проявления сновидений, как черно-белых, так и цветных. Ждет своего окончательного решения также проблема проявления творческой деятельности во сне великих ученых, изобретателей, композиторов, писателей, художников, поэтов.

1. ВЫ ЗНАКОМЫ С ЗНАКОМОЙ НЕЗНАКОМКОЙ?

Включив магнитофон, мы уверены, что сможем записать на магнитную пленку интересующую нас песню, концерт или беседу. Пленку с записью можно прослушивать неограниченное число раз, так как магнитная память хранит звуки сколько угодно долго. Приходится завидовать и удивляться, как быстро происходит «обучение» машины. Один раз предъявили звуковую информацию и… пожалуйста. Все введено в память, в память прочную и долговременную. Никаких тебе повторений материала, никаких «зазубриваний». Быстро и надежно запечатлелись звуки на узенькой дорожке специальной ленты.

Ну, а живые системы? Разве их обучение всегда требует многократного повторения? Ответ на этот вопрос должен быть отрицательным.

Живой магнитофон — мозг, о котором в дальнейшем пойдет речь, «хранилище» памяти и самое удивительное создание природы. По-видимому, «чувствуя» это, природа запрятала его в прочный костный футляр черепа, окутав предварительно рядом оболочек — покрывал, компактно уместив в ограниченное пространство миллиарды нервных клеток, соединив их друг с другом десятками тысяч контактов, та же самая природа предусмотрела так называемые анализаторы — датчики, вынесенные на периферию мозга и соединенные с ним проводами-нервами. Магнитофоны-уши — улавливают различные звуки. Через окна-глаза поступает в мозг информация о «тихом» мире, окружающем живые организмы. В мышцах и коже размещены специальные устройства, воспринимающие изменения положения конечностей в пространстве и соприкосновения тела с различными предметами.

Благодаря этим и другим анализаторам, имеющим меньшее отношение к обучению, мозг в состоянии улавливать самые разнообразные сигналы внешнего мира, оценивать их значимость и запоминать. Мозг способен воспринимать и запоминать не только отдельные сигналы типа звука и света. Он в состоянии запечатлевать, а затем хранить в течение месяцев, десятков лет, а в некоторых случаях и всю жизнь целые образы, картины, события, выработанные навыки. В детстве мы выучиваемся езде на велосипеде, катанию на коньках и лыжах. Эти навыки в кладовых нашей памяти сохраняются многие десятилетия. Вы можете 20–40 лет и более не садиться на велосипед, и все равно навык катания на нем хранится в мозгу. Им можно воспользоваться в любое время и поехать на велосипеде даже после большою перерыва без повторного учения.

Но не только человеку свойственна способность долгое время хранить запечатленные в мозгу сведения. Известен, например, случай с собачкой знаменитой Э. Пиаф. После смерти певицы собачка всякий раз, когда звучал с пластинки знакомый ей голос, начинала отчаянно скулить, лаять, обнюхивать стулья и искать свою хозяйку по комнатам. Через год, два и более собака узнает хозяина по внешнему виду. Запахи у животных оставляют в центральной нервной системе еще более прочные следы — материальную базу памяти. С помощью ее охотничья собака, например, точно определяет местонахождения дичи, в течение часов может бежать по следу лисиц и зайцев.

Память животных, так же, как и память человека в течение жизни, проходит длительный путь развития. Сигналы начинают поступать в мозг и перерабатываться в нем буквально с первых минут появления нового существа на белый свет. Первые впечатления запоминаются обычно наиболее прочно. Иногда настолько прочно, что коренным образом предопределяют всю дальнейшую судьбу новорожденных животных, птиц, а иногда и человека.

Однажды путешественники наблюдали, как маленькая зебра, оставшаяся без родителей, следовала за машиной так же, как раньше за своей матерью. Ягнята, когда погибают овцы сразу после родов, следуют за пастухом или, наоборот, не отходят от пней, камней и прочих неодушевленных предметов, которые первыми попали в их поле зрения. Вылупившиеся из яиц утята в инкубаторе привязываются к уборщицам. Они могут следовать за мячом, шариком, коробкой или какими либо другими предметами. Лишь бы это были первые объекты, на которые взглянули птенцы, вылупившись из яйца. Этот взгляд затем оказывается решающим в отношении к себе подобным. Взрослые утки как бы перестают существовать для них. Поведение птиц да и животных тоже становится настолько необычным, что, с нашей точки зрения, может расцениваться как ненормальное. Посудите сами, как можно расценивать поведение галки, которая выросла в квартире одного профессора, привязалась к нему и ухаживала за ним, как за своим птенцом: приносила ему мучных червей и пыталась кормить его. Профессор, естественно, отказывался. Тогда настойчивая птица предпринимала попытки засунуть червей в уши или в нос.

Вот что делает память птиц и животных, способная формировать следы впечатлений в результате однократного восприятия мозгом окружающих объектов. Следы эти настолько прочны, что могут быть охарактеризованы как нестираемые из памяти в течение всей жизни организма. За свойства следов быть неизгладимыми само явление получило название импринтинга, что в переводе с английского означает впечатывание.

Память человека творит самые настоящие чудеса. Она способна запечатлевать зрительные картины при однократном их предъявлении так же быстро и четко, как это делает фотоаппарат.

«Фотографическая» память особенно разбита у первобытных племен, у отсталых народов, а также у детей, но с возрастом процент проявления ее снижается, и только у некоторых лиц, в основном у художников, сохраняется всю жизнь. Эта форма памяти неоднократно вызывала изумление у путешественников. Представим, к примеру, такую картину. Стадо животных, насчитывающее до пяти тысяч голов скота, сторожат пятьдесят пастухов. Каждому из них приходится охранять все стадо в целом и сто голов, за которые они несут личную ответственность. Пастухи не умеют ни писать, ни считать, но стоит затеряться в джунглях хоть одному животному, как они сразу замечают исчезновение. Известны еще более удивительные случаи, когда пастухи из тысячи охраняемых ими овец одной масти сообщили хозяину о пропаже единственного животного и дали его точное описание. Для европейцев подобные факты всегда казались непонятными и мистическими. Для африканцев же они ничего особенного не представляют, как утверждают в своей книге «Африка грез и действительности» известные чешские путешественники Иржи Ганзелка и Мирослав Зикмунд.

Преподаватели младших классов часто бывают свидетелями того, что дети, отвечая урок, пересказывают содержание прочитанного буквально дословно, даже со всеми ошибками и опечатками. Не зная, что есть особая форма зрительной памяти, когда образ предметов отпечатывается в мозгу, как изображение на фотопластинке, можно обвинить ученика в том, что он каким-то образом обманывает учителя. На самом же деле образ страниц с текстом находится в памяти ученика, а ему остается только воспроизвести его. Хорошей зрительной памятью обладают также художники, которые в состоянии воспроизводить по памяти целые пейзажи и баталии, и шахматисты, способные вести одновременную игру со многими партнерами, не глядя на доски. В фильме «Белый снег России», в частности, показан сеанс одновременной игры на тридцати двух досках Александра Алехина с фашистскими офицерами в 1943 году в оккупированной Праге. Одна важная деталь этого матча. Сославшись на отсутствие очков, гениальный шахматист играет вслепую. Результат встречи: две ничьих и тридцать выигрышей. В перерыве пораженный немецкий генерал риторически вопрошал: «Как может этот русский эмигрант держать в голове две тысячи сорок восемь шахматных клеток и пятьсот комбинаций черных и белых фигур?»

Что же это за форма памяти? Выше мы ее назвали «фотографической». В научную литературу она вошла под названием эйдетической — от греческого слова «эйдос», что означает образ. Люди, обладающие таким видом памяти, называются эйдетиками.

Если мы сравним импринтинг у животных и эйдетизм у человека, то увидим, что оба эти интересные явления близки по своим свойствам. А именно, как животные, так и человек способны запечатлевать образ увиденного практически сразу во всех подробностях. Есть еще одна общая черта между образной памятью животных и человека. Запечатленные события и у животных, о которых мы уже говорили, и у человека сохраняются более длительный период времени по сравнению с обычными видами памяти, которым не присущи черты импринтинга и эйдетизма.

О том, что зрительная память у эйдетиков может хранить следы впечатлений многие годы, может поведать история одной знаменитой картины, которая во время пожара здания, где она хранилась, сгорела. Через 30 с лишним лет другой художник, не автор уничтоженного произведения искусства, написал ее по памяти.

Эйдетическая память бывает не только зрительной, но и слуховой. Выражается она в том, что человек, прослушав только один раз сложное музыкальное произведение, может воспроизвести его без нот. Само собой понятно, что в этом случае хорошая память должна дополняться музыкальным образованием. Если нет музыкального образования, никакая даже сверхпамять не поможет. Как раз такое счастливое сочетание — отличного музыкального образования и превосходной слуховой памяти — помогло четырнадцатилетием у Моцарту «похитить» секрет одного музыкального произведения, ноты которого по религиозным соображениям монахи хранили в тайне. Достаточно было Моцарту прослушать это произведение только один раз, чтобы, возвратившись домой, переложить его на ноты без единой ошибки.

Явление эйдетизма в какой-то степени свойственно и лицам с другими видами памяти, такими, как словесно-логическая и двигательная.

Из жизни мы знаем, что одним лицам очень легко дается обучение, например, катанию на коньках, лыжах или различным гимнастическим упражнениям. Здесь мы можем сказать, у них хорошая двигательная память. Другие, наоборот, без всякого напряжения могут подготовить большую речь и выступать в течение часа и более перед аудиторией, не заглядывая в текст доклада. Этот вид памяти относят к словесно-логической. Словесно-логическая память обычно хорошо развита у философов, писателей, артистов и политиков. Историки, к примеру, говорят о том, что древнеримский философ Сенека мог повторить до двух тысяч не связанных по смыслу слов, предварительно прослушав их всего один раз. Люди с хорошей словесно-логической памятью с малой затратой сил изучают не один, не два, а десятки иностранных языков. Один служитель церкви владел даже несколькими десятками языков. Мы можем только мечтать об этом.

Не меньшее удивление вызывает у некоторых людей память на цифры и на их способность владеть механизмом счета. Оказывается, что есть лица, и не только математики, которые легко запоминают громадное количество чисел. Они могут перемножать в уме, не прибегая к помощи карандаша и бумаги, восьмизначные цифры на восьмизначные, извлекать корни из семи — девятизначных цифр и при этом все делать в течение нескольких секунд. Известен один чудо-счетчик, который чуть больше чем за минуту безошибочно определил, сколько секунд содержится в 39 годах, 3 месяцах и 12 часах. При этом он учитывал и високосные года. Ну разве это не живая электронно-вычислительная машина?!

А как быть в этом случае с животными и птицами? У них есть словесно-логическая память и память на цифры? Рассмотрим некоторые факты.

В начале века лошадь одного немецкого землевладельца вдруг стала знаменитой. Прославилась она решением арифметических задач, которые произносились на вслух. Лошадь могла складывать, вычитать, делить, умножать и извлекать корни. Окончательные правильные ответы она выстукивала копытом. Если ответ был равен, например, пяти, животное ударяло копытом в землю пять раз. Если четырем, то четыре и т. д. Другая лошадь количеством ударов копытом определяла положение буквы в ряду алфавита: один удар означал букву А, два — Б, три — В. Когда животное правильно определяло положение нескольких букв в ряду алфавита, у зрителей складывалось впечатление, что она действительно не только знает буквы, но и считает их. Лошадь, которая способна была производить различные математические действия, оказывала на наблюдателей еще большее впечатление. После этого начали поговаривать о наличии у животных не только памяти на цифры, но и о их способностях сознательно оперировать ими.

Долго мог бы продолжаться обман зрителей, если бы наблюдатели не заметили, что хозяева лошадей подают им сигналы, которые и определяли, сколько ударов копытом о землю должны сделать животные. Внешне же складывалась картина, что лошади способны производить логические действия и называть буквы и их место в ряду алфавита. На самом деле у них были выработаны соответствующие условные рефлексы, воспроизводимые по сигналу человека. У птиц так же хорошо вырабатываются условные рефлексы, как и у животных. Например, один попугай приучился даже к тому, что при двух ударах колокола он съедал два зернышка, при трех — три и т. д.

Что же касается словесно-логической памяти, способной запечатлевать слова, цифры и оперировать ими, то она, несомненно, чисто человеческое приобретение — результат длительной его эволюции. Однако зачатки способностей к счету, запоминанию букв в скрытой форме можно найти у некоторых животных и птиц. У них же можно обнаружить и зачатки речи, выраженные, правда, в примитивной форме. Подтверждением сказанному могут служить многочисленные примеры превосходной подражательной способности все тех же попугаев. Эта способность попугаев помогает им осваивать «иностранные» языки, с помощью которых они могут вступать в словесный контакт даже с человеком. У некоторых из них, настоящих полиглотов, языковый багаж насчитывает до ста и более фраз, а каждая фраза может включить до восьми — десяти слов. Однако их употребление не всегда бывает адекватно теме проходящей беседы. Произношение слов и предложений носит у птиц явно бессмысленный характер. Все это лишний раз указывает на особые заслуги человека в освоении речи, в основе которой лежат следы памяти, вызываемые в головном мозге восприятием осмысленной словесной информации.

Осмысленность, как основная черта человеческой памяти, отчетливо проявляется в таком простом эксперименте. Внутрь загородки в форме буквы П ставится курица или голодная собака. За решеткой загородки помещается пища. Один вид пищи заставляет птицу просовывать голову между прутьями решетки и таким образом пытаться дотянуться до нее и съесть. Аналогичным образом поступает и собака: тычется мордой в решетку, скулит, но выйти из-за загородки не догадывается. Если в эту же обстановку поместить трех-четырехлетнего ребенка, у которого и нервная система еще не совсем развита, то он легко решает, как достать конфету. Прежде всего ребенок осмотрит загородку, оценит ее высоту, форму, найдет выход, а затем выйдет через него и заберет лакомство.

Этот пример возвращает нас к разговору о хорошей и плохой памяти. До сих пор мы приводили примеры превосходной и феноменальной памятей. Однако встречаются они не так уж часто. Поэтому возникает естественный вопрос: «А сколько может запомнить «средний» человек?»

Ответить на поставленный вопрос можно опытным путем. Если мы возьмем группу взрослых здоровых людей и зачитаем им десять двухзначных чисел, а затем попросим назвать числа, то окажется, что они в состоянии вспомнить только пять — семь цифр. Так же обстоит дело и со словами. Из десяти воспринятых на слух не связанных по смыслу слов называется в среднем около семи. В чем же дело? Почему так мало?

Здесь, правда, можно задать встречный вопрос. Мало по сравнению с кем? С феноменами, которые в состоянии запоминать в любой последовательности сотни и даже тысячи слов и цифр? Если с ними, то действительно мало. В среднем же оказывается, что объем запечатления поступающих в мозг сведений при однократном их предъявлении на самом деле составляет около семи единиц информации. Даже считается, что цифра семь для памяти является своеобразным магическим числом. Приблизительно это же число характеризует не только слуховую память, но и зрительную, которую можно проверить предъявлением друг другу картинок типа зоологического лото или каких-нибудь других. Из десяти воспринятых картинок исследуемые лица в среднем для группы назовут от 5 до 9. Как видите, магическое число семь удается «перешагнуть» не каждому из нас. Нужно иметь врожденную эйдетическую способность запечатлевать воспринимаемую информацию так, как это делает магнитофон или фотоаппарат. Но отчаиваться в этом случае не следует. Дело в том, что хорошая память не всегда является показателем хорошего ума. Можно иметь отличную память, запоминать с ее помощью огромное количество информации и тем не менее быть посредственным специалистом. Оказывается, важно иметь не только запас знаний, но и уметь пользоваться им. В противном случае в одно и то же время будешь и богачом, владеющим знаниями из многих областей науки, и бедняком, не способным использовать их для создания новых машин, станков, самолетов, проектов оригинальных конструкций зданий, гипотез.

В подтверждение сказанному вспомним еще раз о людях с феноменальной памятью, о которых мы уже говорили. За немногим счастливым исключением большинство из них так и не проявило себя ни в чем. Хотя некоторые из них достаточно успешно выступали в цирке с различными номерами, но в рамках своих специальностей они оставались обычными среднестатистическими работниками. Творцами им не суждено было стать. Более того, многие лица с феноменальной памятью, в основном памятью на числа, и с превосходным владением механизмом счета были неграмотны, недоразвиты и даже умственно отстали. Я имел возможность наблюдать одного больного эпилепсией, который перемножал шестизначные числа на шестизначные быстрее, чем делали это врачи с помощью карандаша и бумаги, при этом часто допуская ошибки. Больной же, начав вычисление, сосредоточивался так, что не слышал и не видел ничего вокруг. Ответ его всегда был быстр и точен. Но ни этот, ни другие подобные ему лица с феноменальной памятью на числа никаких открытий в математике не сделали. Ну как тут не вспомнить знаменитого математика Пуанкаре, который был настоящим творцом в своей области науки, но в то же время не отличался особой памятью. Не отличался особой памятью и Эйнштейн. Однако это не помешало ему создать теорию относительности, которая сделала его знаменитым на весь мир. И таких примеров много.

Сказанное ни в коем случае не дает нам оснований гордиться плохой памятью и не пытаться тренировать ее, если она развита недостаточно хорошо. Наоборот, с самого раннего возраста каждый человек должен развивать все виды запоминания. При этом должны помнить, что, тренируя память, например, только на числа, мы не станем лучше запоминать стихи, а регулярное заучивание слов не будет в значительной степени способствовать различению звуков и не сделает нас музыкантами. Это так же верно, как верно и то, что штангист не становится легкоатлетом, а последний — пловцом или боксером. В то же время все спортсмены в детстве занимались многими видами спорта для всестороннего физического развития, сдавая нормы на значок ГТО. И только в более зрелом возрасте выбирается один основной вид спорта для достижения своей мечты: стать сильным, ловким, быстрым.

Точно так же должно обстоять дело и с развитием всех видов запоминания. На ранних этапах становления личности следует тренировать и зрительную, и слуховую, и двигательную форму памяти. Заложив таким образом фундамент совершенствования всех ее типов, можно надеяться, что со временем станешь хорошим специалистом в конкретной области знаний. А будучи уже специалистом, каждый в состоянии решить сам, какую память и в какой степени следует улучшать тренировкой.

Пристальное внимание к своей памяти оправдывается ее исключительным значением в жизни человека, в каком бы возрасте он ни находился. На это еще обратили внимание древние греки, которые преклонялись перед памятью, называя ее Мнемозиной. Этим именем жители Эллады окрестили широко почитаемую богиню памяти, мать девяти муз.

Да и можно ли игнорировать и не восхищаться одной из чудесных функций мозга, о которой идет речь, направленной на приобретение знаний.

Представим хотя бы такой случай. Рождается человек. С первых же дней начинает он познавать окружающий его сложный и противоречивый мир. Разве это не удивительно? Проходит некоторое время, и новорожденный начинает узнавать мать, отца, бабушку, сестер и братьев. Легко отличает своих от чужих. Затем овладевает навыками устной речи. Он уже может объясняться со взрослыми на одном и том же языке. Затем подрастает и идет в школу. Обучение в институте или другом каком-либо учебном заведении делает из него специалиста. И все это благодаря памяти. Благодаря ей художники в состоянии писать картины, композиторы — музыку, архитекторы создавать города, инженеры — разнообразные машины. Благодаря памяти человек почувствовал силу мысли, уверил в возможность проникнуть в Космос, спуститься на дно Океана, овладеть тайнами Вселенной.

Но и это еще не все. Говоря словами «отца русской физиологии» И. М. Сеченова, память — это «краеугольный камень психического развития». И. М. Сеченову принадлежит и другое крылатое выражение, имеющее прямое отношение к теме нашей беседы. Вот оно: «Учение о коренных условиях памяти есть учение о силе, сплачивающей, склеивающей всякое предыдущее со всякими последующими. Таким образом, деятельность памяти охватывает собой все психические рефлексы».

В дальнейшем многие крупные ученые, такие, как И. П. Павлов, А. А. Ухтомский, Л. Г. Выготский, А. Н. Леонтьев, И. П. Зинченко и другие, придавали памяти основную роль в развитии личности и считали ее, по сути дела, и не без оснований, базой психики.

Некоторые из них даже полагают, что «мозг является органом сознания в силу присущей ему пластичности — способности оставлять, хранить и воспроизводить следы протекших возбуждений» (В. С. Дерябин).

Вряд ли после таких высказываний стоит некоторым лицам, нередко с определенной долей бравады, заявлять, что у них плохая память на те или иные события. Но такое уж свойство души человека, подмеченное еще французским писателем-моралистом Ларошфуко. По этому поводу он высказал мысль, что многие жалуются на расстройство памяти и никто не сетует на недостаточность мышления, хотя оба эти процесса теснейшим образом взаимосвязаны. А говоря словами Наполеона I, уместно добавить: «Голова без памяти — что крепость без гарнизона».

Так кто же все-таки она — эта всесильная Мнемозина — память, без которой невозможно наше с вами полноценное существование?

Со словом «память» каждый из нас познакомился еще в самом раннем детстве. Не многим счастливчикам удалось избежать обидных и в ряде случаев необоснованных упреков: «У тебя совсем нет памяти»; «Что у тебя, память совсем отшибло?»

Часто мы не задумываемся о значении некоторых слов, прочно вошедших в нашу речь. Вот и слово «память». Кажется, ясно, что это такое. А тем не менее законченного определения памяти, как ни странно, до сих пор не существует. Обычно определяют память как способность нервной системы (точнее, головного мозга) воспринимать окружающую действительность, запечатлевать ее в нервных клетках, хранить воспринятые сведения, а затем по мере необходимости воспроизводить их.

Получилось, как видите, довольно громоздкое определение. Однако без любой из этих составных частей — воспринятая головным мозгом информации, ее запечатления, хранения и воспроизведения — памяти быть не может. Допустим, что мы в состоянии воспринимать воздействующие на нас раздражители, но запечатлеть их не можем. Само собой понятно, что одно восприятие — это еще не память. Если головной мозг и воспринимает, и запечатлевает воспринятое только на какое-то мгновение, а на длительный срок не сохраняет, — о памяти тоже говорить не приходится. Но если головной мозг все же запечатлевает воспринимаемые им раздражители, хранит их, а воспроизвести не может? Допустимо ли это называть памятью? Очевидно, что нет: раз мы не обнаруживаем, что воспроизводится, значит, нет никакой уверенности, что что-то может храниться в тайниках нашей памяти. А раз нет намеков на хранение в мозгу информации, то полностью исчезает уверенность в ее восприятии и запечатлении. Другими словами, без последнего процесса сразу рушится все определение памяти.

А где именно, в каком из отделов мозга хранится память? Где находятся «сейфы» Мнсмозины? Ученые резонно рассудили, что если такие сейфы расположены в строго определенных местах, то, разрушив или удалив соответствующие структуры мозга, мы тем самым сделаем животное неспособным обучаться или помнить то, чему его обучали ранее. Приступили к экспериментам. Одним из первых исследователей центра памяти был американский ученый К. Лэшли. Он вырабатывал у крыс различные виды рефлексов, после чего начинал разрушать у них мозговые образования. Каково же было удивление ученого, когда выяснилось, что разрушение даже большой массы мозга практически не сказывалось на проявлении у животных предварительно выработанных навыков. Нобелевский лауреат А. Эдриан также попытался провести анализ закономерностей проявления условных рефлексов у животных, у которых разрушались или удалялись различные мозговые структуры. Одновременно он проанализировал влияние многочисленных нейрохирургических операций на память бальных. Вывод крупнейшего нейрофизиолога был такой: память в мозгу хранится везде и в то же время конкретно нигде! Ответ точный, но малоутешительный. Зато есть о чем думать.

Что значит: память в мозгу хранится везде? А это значит, что любая нервная клетка участвует в процессах памяти. А их в мозгу не менее 100 миллиардов. Когда вспоминаешь, что каждая из них соединена с другими тысячами контактов, то начинаешь чувствовать слабость нашего воображения перед астрономически большой нервной сетью, улавливающей и сохраняющей в себе все, что воспринимается мозгом. Именно в местах соединения нервных клеток друг с другом (которые носят название синапсов) — а не в одном каком-то центре — и локализуется память. По сути дела, бесчисленное количество синапсов делает нашу память потенциально беспредельной, способной в течение жизни запечатлевать любое количсство информации.

Теоретически это так. Практически дело обстоит несколько иначе. И об этом уже упоминалось, когда речь шла о «магическом числе семь». Тут уж, что называется, ничего не поделаешь. Группа взрослых здоровых лиц, если им один только раз предъявить десять каких-либо изображений или назвать десять слов, а затем попросить их воспроизвести, что они видели или слышали, действительно воспроизведут в среднем около семи единиц информации.

Так в чем же дело? Почему расчеты показывают, что мощность нашей памяти, с одной стороны, беспредельна, а с другой — элементарный эксперимент выявляет ее относительную слабость?

Дело в том, что мы ведем речь о разной памяти. В первом случае мы говорим о памяти вообще, о способности мозга запечатлевать воспринимаемые им сигналы, которые могут отпечатываться в виде следов в наших нервных клетках и о которых наше сознание может даже и не подозревать. Во втором же случае, когда мы опытным путем убеждаемся, что предельные возможности памяти существуют, имеется в виду только осознаваемая память — та память, из которой мы осознанно, волевым усилием можем извлекать информацию и передавать ее другим людям с помощью речи или в письменной форме.

Будем считать, что знакомство с еще двумя видами памяти — осознаваемой и неосознаваемой — состоялось. Кроме того, различают еще память кратковременную и долговременную. Кому из нас не доводилось звонить по телефону, номер которого ранее нам не был известен. Поговорив с интересующим нас в данный момент лицом, мы тут же забываем, по какому номеру звонили. Правда, мы должны иметь в виду вот что: номер телефона незамедлительно забывается, если он для нас нейтрален. Если же ожидаемый разговор для нас важен, значит, волнует нас или тревожит и мы чувствуем, что общение с этим собеседником понадобится нам в будущем, забывания, как правило, не происходит. Можно сказать, что эмоциональный настрой перевел след памяти с кратковременного уровня хранения на долговременный уровень.

Оказывается, таким образом, память по своей природе многообразна. Мы уже знакомы с несколькими ее видами — осознаваемой, неосознаваемой, кратковременной, долговременной и эмоциональной, памятью зрительной, слуховой, словесно-логической и двигательной. Практически в каждой из них может проявляться эйдетическая форма запечатления воспринимаемой мозгом информации. И как тут не вспомнить Даниила Данина, которому принадлежит высказывание: «Наша память словно матрешка: развинтишь одну, а в ней другая».

Но и это не все. В особую форму выделяется также произвольная память и непроизвольная. Проявление последней очень четко подмечено известным русским ученым и путешественником В. К. Арсеньевым, описавшим ее особенности в своей книге «По Уссурийскому краю». «Странно устроен человеческий мозг, — замечает исследователь Дальнего Востока. Из впечатлений целого дня, из множества разнородных явлений и тысячи предметов, которые всюду попадаются на глаза, что-нибудь одно, часто даже не главное, а случайное, второстепенное, запоминается сильнее, чем все остальное! Некоторые места, где у меня не было никаких приключений, я помню гораздо лучше, чем то, где что-нибудь случилось. Почему-то запомнилось одно дерево, которое ничем не отличается от других деревьев, муравейник, пожелтевший лист, один вид мха и т. д. Я думаю, что я мог бы вещи эти нарисовать подробно со всеми деталями».

После представления такого обилия видов памяти у некоторых лиц может возникнуть вопрос: «А не напоминает ли классификация памяти известный анекдот, где всех мужчин разделили на брюнетов и студентов?» Сразу следует сказать, что ответ на этот вопрос должен быть отрицательным. Что касается памяти, то в основу ее классификации заложено несколько объективных критериев. Вот некоторые из них. Степень осознаваемости заучиваемого материала, прочность его хранения в структурах центральной нервной системы, участие в этих процессах механизма эмоций, характеристика каналов, по которым сведения поступают в мозг, особенности его структурной организации и т. д.

У читателей здесь может возникнуть еще один вопрос: «А какая форма памяти лучше?» Подобный вопрос вряд ли правомочен. Любая форма памяти хороша, если она достаточно развита. Но преобладание той или иной ее формы, разумеется, уже накладывает на нас определенные ограничения при выборе профессии: вряд ли человек с преобладанием, например, зрительной памяти принесет большую пользу как музыкант. По-видимому, настало время уже в первых классах школы проводить всестороннее исследование памяти учащихся. С результатами исследования должны знакомиться и учителя, и родители, и сами ученики. О характеристиках своей памяти мы должны знать так же хорошо, как и о своей группе крови, знание которой в критических состояниях организма помогает спасти нам жизнь. Знания же об индивидуальных характеристиках памяти каждого ученика позволит, с одной стороны, целенаправленно тренировать слабо развитые ее формы, а с другой — в известной степени, возможно, прогнозировать выбор профессии…

Мы не всегда задумываемся, что, например, мальчику В. лучше объяснять урок с демонстрацией картинок, а девочка Д. в подобной демонстрации не нуждается, для нее важнее простой пересказ содержания предмета. Это не так нереально, как может показаться: ведь учителю, кроме объяснения материала всему классу, приходится вести и индивидуальную работу со школьниками. Особенности памяти стоит учитывать и при ответах ребят: для одного будет достаточно словесного ответа, а другой почувствует себя увереннее, если предложить ему сопроводить рассказ чертежом или схемой. Приведенный пример является одним из многих. А в будущем, вероятно, знание характеристик памяти детей может послужить основой для формирования классов со «зрительным» или «слуховым» типом памяти. Это, в свою очередь, потребует выбора соответствующего метода преподавания, некоторой его перестройки. Но учитывая, что в результате всех преобразований должен существенно улучшаться процесс обучения детей, следует считать, что «игра стоит свеч».

Какую же память мы считаем хорошей? Емкую и надежную, способную не подвести нас в самых трудных, эмоционально напряженных ситуациях. Ведь многим приходилось замечать, что нередко именно в нужный момент те сведения, которые хотелось донести до другого человека, вдруг куда-то исчезают: вертятся, как говорят, на кончике языка, но не всплывают в сознании. При хорошо натренированной памяти подобных казусов не происходит. Объясняется это в первую очередь тем, что у лиц с хорошей памятью практически весь мозг участвует в анализе сведений, которые он воспринял. Если по каким-то причинам одна зона мозга тормозится, то другая, продублировавшая следы возбуждений, может воспроизвести нужные сведения в системе памяти. Отсюда и вытекал вывод А. Эдриана о том, что информация в мозгу хранится «везде» и в то же время «нигде», так как взаимозамещаемость различных мозговых систем делает практически невозможным выделение какого-то одного «центра памяти». Если бы были такие «центры памяти», то надежность работы нашего мозга была бы чрезвычайно мала. Инфекции, травмы, операции, различные яды быстро бы уменьшали возможность Мнемозины и выводили из строя один за другим ее механизмы. К счастью, этого не происходит. Надежность работы нашего мозга с его «сейфами» памяти чрезвычайно велика.

Приведем только один пример, подтверждающий сказанное. У знаменитого французского микробиолога Луи Пастера в расцвете творческих сил произошло кровоизлияние в правую половину головного мозга. Оправившись от болезни, он продолжал работать. О болезни напоминал только небольшой паралич конечностей левой стороны. Умственные способности ученого практически не пострадали, о чем говорят его последние открытия. Можно было бы думать, что кровоизлияние не затронуло большой массы головного мозга. Однако это оказалось не так. После смерти (а Пастер, перенеся такую тяжелую болезнь, прожил еще 27 лет) его мозг был подвергнут исследованию. Каково же было удивление патологоанатомов, когда обнаружились существенные нарушения височной и теменной областей правого полушария. По сути дела, у Пастера функционировала только левая сторона головного мозга. Но и одного полушария оказалось достаточно, чтобы заниматься серьезной научно-исследовательской работой, делать крупные открытия, прославившие ученого на весь мир.

Такова надежность работы нашего мозга, которая намного превосходит надежность современных технических устройств. В техническом устройстве перегорит, например, сопротивление, нарушится контакт, выйдет из строя лампа, и система перестает работать. Другое дело живой мозг, имеющий к тому же малый вес — в среднем около 1500 граммов. Как видно из описания истории болезни Луи Пастера, у нею разрушилась в результате кровоизлияния половина (!) мозга, а высшие его психические функции оказались незатронутыми. Вот что значит взаимозамещаемость мозговых функций, основанная на дублировании следов памяти в левом и правом полушариях мозга. Взаимовыручка, оказывается, нужна не только в повседневной нашей жизни, но и в работе механизмов памяти. Без нее наша память была бы немощной и легкоранимой.

Теснейшая взаимосвязь различных образований нервной системы друг с другом и их взаимозамещаемость во многих психических процессах, в том числе и в процессах памяти, приводят к тому, что вес мозга сам по себе перестает играть существенную роль в проявлении интеллекта у человека. Хорошо известно, например, что масса мозга А. Франса была приблизительно в два раза меньше, чем у И. С. Тургенева. Но тем не менее оба они были великими писателями. И все-таки, как бы ни подчеркивалось, что память — это системный процесс, процесс деятельности мозга в целом, следует сказать также о том, что разные структуры центральной нервной системы по своим предназначениям не равнозначны. Или, как говорят специалисты, не эквипотенциальны. Одни из них в меньшей степени задействуются в реализацию определенных функций мозга, а другие в большей.

Говоря о памяти, необходимо отметить, что в настоящее время хорошо известно несколько образований мозга, которые играют особо важную роль в механизмах анализа воспринимаемых стимулов, их запечатлении и хранении.

Еще в прошлом веке наш знаменитый соотечественник психиатр С. С. Корсаков описал несколько случаев грубого нарушения памяти у бальных, которые жаловались на расстройства запоминания только что происшедших событий. При этом давно минувшее прошлое такими пациентами воспроизводилось хорошо. Они были достаточно сообразительны, остроумны и находчивы.

Опубликованные результаты наблюдений С. С. Корсакова вызвали широкий интерес среди медицинской общественности всего мира. Уже через несколько лет после знакомства клиницистов с основными симптомами заболевания, тщательно проанализированного и описанного С. С. Корсаковым, врачами было отмечено, что при этой форме патологии памяти в первую очередь страдают глубинные структуры мозга. Именно поражаются верхние отделы ствола головного мозга, задние доли гипоталамуса. Особенно в сильной степени при болезни С. С. Корсакова нарушалась структурная организация мамиллярных тел — небольших парных образований центральной нервной системы, которые расположены на основании мозга.

Несколько позже С. С. Корсакова другой не менее крупный русский невролог В. М. Бехтерев описал тяжелые нарушения памяти у больного, страдающего двухсторонним размягчением одной из загадочных частей нашего органа мышления — гиппокампа. В последующем учеными неоднократно подтверждалось, что в случае выведения из строя каким-либо патологическим процессом гиппокампа у пациентов сразу же начинают проявляться расстройства механизмов памяти.

С развитием нейрохирургической техники и внедрением ее в практику широко стали использоваться оперативные вмешательства на мозге с целью лечения многих нервных и психических заболеваний. Например, в настоящее время хирургические приемы лечения широко используются для избавления больных от эпилепсии, в частности, достаточно успешно лечится височная ее форма, но при этом могут возникать всякие побочные неблагоприятные эффекты.

Предварительно проведенные эксперименты на обезьянах показали, что после полного удаления, или резекции, у них височных зон у животных резко расстраиваются многие поведенческие реакции, реализация которых обязательно требует включения механизмов памяти.

В дальнейшем исследователи перенесли метод удаления височных образований мозга и в клинику. Так, например, канадские специалисты Сковилл и Милнер описали все периоды нарушения памяти у пациента с резецированными частями нервной ткани височных зон — мест локализации патологических очагов. Когда нейрохирург удалил их в одной височной области, у больного практически не удавалось выявить расстройств памяти. Повторная аналогичная операция и на второй височной области мозга обусловила тяжелейшие нарушения механизмов извлечения информации, хранимой в центральной нервной системе пациента. Прежде всего у него проявилась грубейшая форма ретроградной амнезии, проявляемой в невозможности вспомнить что-либо из прошлой жизни. Период ее был настолько большим, что у больного произошло стирание событий из памяти вплоть до раннего детства. Не трудно представить себе человека, который ничего не может сказать о последних годах жизни, который не узнает близких знакомых и родных, который не знает, в каком городе живет, где лечится, сколько ему лет, кто его лечит и обследует. И это несмотря на то, что с обслуживающим персоналом больницы он мог встречаться и беседовать по нескольку раз в день. Любую новость, которую он узнавал, забывал сразу же через несколько секунд. Повторение ее нисколько не сказывалось на прочности запоминания. Память у пациента, перенесшего двухстороннее удаление височных зон мозга, стала напоминать решето. Все, что в нее «засыпалось», тут же и высыпалось. И если что-то из воспринятого пациентом задерживалось, то буквально на какие-то мгновения.

Так что многие факты, в первую очередь взятые из клиник, говорят о том, что на мозг хотя и следует смотреть как на единую сложноустроенную систему, но различные ее структуры при этом по-разному приспособлены к исполнению тех или иных функций. В частности, такой многогранной функции, какой является паять. И то, что в норме бывает трудно выявить истинную цену каждого образования центральной нервной системы, говорит только о том, что мозг — венец создания природы — по-прежнему хранит много загадок.

А что касается памяти, то все сказанное позволяет заключить: наша память, если можно так выразиться, — знакомая незнакомка. С одной стороны, мы много знаем о ней. С другой стороны, не перестаем удивляться поразительной пластичности нашего мозга, поразительной его способности всему обучаться. А так как в основе любого обучения, даже самого элементарного, лежит память, то становится ясно, что без памяти в самом широком смысле невозможно никакое приспособление к постоянно меняющимся условиям внешней среды и тем самым невозможно существование самого организма.

Таким образом, говоря о памяти, мы говорим об одном из самых удивительных и важнейших свойств той высокоорганизованной материи, каковой является мозг. Вскрыть тайны памяти — это значит познать основные механизмы деятельности мозга.

В начале нашей первой беседы о способности мозга запечатлевать воспринимаемую им информацию мы сравнили его с магнитофоном, который ничего не «забывает», но и в то же время следует добавить, ни на что творческое не способен. Приведенные нами факты указывают на то, что такое сравнение было слишком упрощенно, а потому и несправедливо. С полным правом можно сказать, что мозг человека и животных — это не только живой магнитофон. Это не только живой фотоаппарат. Это настоящее живое счетно-решающее устройство, способное по многим каналам — анализаторам воспринимать различного рода информацию, перерабатывать ее, хранить в своих сейфах и извлекать из них по мере требований жизни и запросов организма. Многое, конечно, еще не ясно в устройстве его уникальных систем и подсистем. Но то, что уже известно, заставляет ученых прикладывать еще большие усилия для познания механизмов работы мозга. Познав, например, только одну из его функций — память, человечество сможет владеть таким запасом знаний, таким количеством открытий, на которые не всегда посягает даже современная фантастика с присущей ей широтой и размахом. Но чтобы это сделать, исследователи памяти должны иметь в своем распоряжении надежные методы и средства, способные «заглядывать» в святая святых эволюции — мозг с его удивительно сложным строением и во многом еще не познанными функциями и «видеть», что же лежит в основе памяти.

2. СКОЛЬКО КИТОВ У МНЕМОЗИНЫ?

Многим известно ощущение, которое возникает вечером перед засыпанием после удачного похода за грибами, ягодами или удачной рыбалки. Закроешь глаза, а грибы, ягоды и поплавок так отчетливо мелькают в виде зрительных образов, как будто они реально перед тобой.

Почему же в отсутствие объектов восприятия те или иные представления тем не менее возникают в сознании?

Как сейчас уже хорошо известно, след возбуждения, ранее сформированный в структурах центральной нервной системы, способен самопроизвольно или волевым путем реконструироваться и воспроизводиться в памяти.

Говоря в настоящее время о следах памяти, любопытно отметить, что вот уже более двух тысяч лет на выяснение их природы направлены усилия врачей, педагогов, физиологов, психологов, философов. Древние философы, например, считали, что память — это своего рода восковая дощечка, на которой запечатлевается все, что воспринимается человеком в течение жизни. Свойство этой восковой таблички с возрастом изменяется. В раннем детстве она мягкая, затем к старости начинает затвердевать. На мягкой табличке легче запечатлеваются самые слабые раздражения, а на твердой не могут запечатлеваться даже сильные. Поэтому память у детей и молодых лучше, чем у стариков. Запечатлеваемые события, по представлениям древних философов, на восковидной табличке оставляют свой след. Эти следы могут затем стираться или сохраняться всю жизнь. Все зависит от того, каким свойством обладают восковые таблички и какой силы впечатления воспринимаются человеком.

Несколько позднее память начали сравнивать с «записной книжкой» и «волшебным блокнотом». Но с чем бы ее ни сравнивали, первоначально в высказываниях специалистов чаще всего присутствовала аналогия с оставлением отпечатков на воске. В частности, авторы гипотезы механизмов запоминания воспринятой мозгом информации полагали, что механизмы функционируют по принципу устройства «волшебного блокнота». Каждый лист такого блокнота состоит из воскоподобного вещества, которое сверху покрыто светлым целлулоидом. Между ним и воскоподобной пластинкой расположен полупрозрачный листок тонкой вощеной бумаги. На листах «волшебного блокнота» можно осуществлять запись заостренной палочкой, если производить ею определенные нажатия на целлулоид. Целлулоид, в свою очередь, окажет давление на тонкий вощеный листок, который прилипнет к воскообразной пластинке и отпечатает на ней процесс написания слов или букв. При этом, приподнимая быстро или медленно листы целлулоида и вощеной бумаги, можно или стирать оставшиеся следы на восковой пластинке, или оставлять их. В случае, если следы остаются, память у человека хорошая, если же стираются, то память плохая.

С развитием техники, как уже отмечалось, память человека, да и не только человека, но и животных тоже можно, конечно, сравнивать и с магнитофоном, и с электронно-вычислительными машинами. В магнитофоне запись звуковой информации осуществляется на специальной пленке, фотоаппарат на светочувствительной пластинке запечатлевает различные изображения окружающего нас мира, в электронно-вычислительных машинах есть специальные блоки памяти, где хранится вводимая в нее информация. Но все эти аналогии будут выглядеть слишком примитивно по сравнению с той сложностью, которую представляет природа следов памяти.

Удивительно, но представление о памяти как о следовом процессе сохранилось и до наших дней. Конечно, сейчас уже никто не считает, что в душе у человека имеется какая-то восковая пластинка, способная фиксировать все сведения, поступающие в мозг. Взгляды на ее природу в настоящее время коренным образом изменились. И изменились они в первую очередь благодаря развитию многих отраслей знаний, а также благодаря хорошему оснащению лабораторий современной регистрирующей аппаратурой и вычислительной техникой.

Одним из первых, кто решился проанализировать с научных позиций следы памяти в центральной нервной системе — нашем мозгу, были физиологи, точнее электрофизиологи, применившие метод регистрации слабых электрических сигналов нервных клеток. Метод получил название электроэнцефалографии.

Его сущность заключается в том, что если приложить электроды к поверхности черепа, а затем с помощью проводов соединить их с усилителями биопотенциалов, то представится возможность записать электрическую активность нашего мозга на бумажной ленте в виде непрерывной волнистой линии, время от времени изменяющейся по амплитуде и частоте. Ученые замерили ее характеристики. Частота колебаний электрических потенциалов, так же как и их амплитуда, оказалась изменчивой в широких пределах, и эта изменчивость определенным образом характеризовала состояние человека. Например, если человек находится в спокойном, бодром состоянии, то прибор регистрирует так называемый альфа-ритм с частотой колебаний 8—12 в секунду и амплитудой от 80 до 120 микровольт. Как видно, напряжение электричества мозга крайне незначительно — всего миллионные доли вольта.

Представим дальше, что человек расслабляется все больше и больше, начинает впадать в дремотное состояние. Изменение его состояния моментально отразится на биоритмах головного мозга: частота их уменьшится до 4–7 колебаний в секунду, а амплитуда увеличится до 200–300 микровольт.

А если человек насторожен, испытывает умственное напряжение, например решает какую-либо задачу? Оказывается, в подобных ситуациях мозговые электрические процессы также меняются специфическим образом. Колебания электрической активности мозга при умственной работе начинают увеличиваться по частоте до 25–70 и даже более периодов в секунду и уменьшаться по амплитуде до 25–40 микровольт.

Данные, добытые с помощью электро-энцефалографического метода, казалось, позволяли надеяться, что он станет своеобразным окном, через которое удастся заглянуть в «сейфы» памяти и увидеть, как происходит образование и закрепление следов в нервной системе. Ученые предположили, что электроэнцефалография позволит обнаружить те следы, которые оставляют внешние впечатления в различных образованиях мозга. Они мечтали создать специальные карты, на которых будут изображены следы всех впечатлений, воспринимаемых человеком в течение жизни.

В многочисленных электрофизиологических лабораториях мира ученые с большим энтузиазмом приступили к работе.

Сотни километров лент бумаги исписали экспериментаторы в поисках тех мозговых кладовых, где должны храниться следы памяти. Но «взять приступом» крепость, скрывающую тайны памяти, оказалось не так-то просто. Хотя с помощью метода регистрации электрических процессов исследователям и удалось немало узнать, но этого было крайне недостаточно, чтобы «нарисовать» истинный портрет Мнемозины. Трудность здесь заключается еще и в том, что память по своей природе многолика и весьма изменчива.

В частности, ученым удалось установить, что начальный этап образования следов памяти характеризуется уменьшением амплитуды биопотенциалов мозга и увеличением их частоты. Как только след в нервной системе сформировался, каких-либо видимых изменений электрических реакций мозга зарегистрировать уже не удается. Наглядно проявляемый след в этих случаях как бы исчезает из поля зрения экспериментаторов — исчезают, таким образом, и контуры портрета памяти. Но сама она, как ни странно, еще больше укрепляется, становится более прочной, хоть и не просматриваемой с помощью метода электроэнцефалографии.

Эти факты дали основание ученым выдвинуть гипотезу о существовании двух видов памяти — кратковременной и долговременной, определенным образом отличающихся между собой по своим свойствам. В основе кратковременной памяти, как они полагают, лежит реверберация, или повторное прохождение электрических сигналов, в частоте которых закодирована воспринятая разными анализаторами информация, по замкнутым нервным цепям.

Такое предположение имеет определенное экспериментальное подтверждение.

Еще в 1956 г. кубинский физиолог М. Верцеано в опытах на кошках показал, что если животным вживить в таламус — одну из важных структур мозга — несколько микроэлектродов и регистрировать с их помощью электрические разряды нервных клеток, то можно выявить эффект реверберации. Проявлялся он в период перехода состояния мозга от бодрствования ко сну. При таких условиях проведения наблюдений за кошками оказалось, что в момент перехода активности их мозга от десинхронизации к синхронизации в таламусе начинает появляться волновая активность, распространяемая от нейрона к нейрону. И хотя М. Верцеано не смог точно установить геометрическую конфигурацию пути прохождения сигналов в мозговой ткани, тем не менее стало ясно, что их своеобразное «зацикливание» на конкретные замкнутые нервные цепи вполне может рассматриваться в качестве материальной базы памяти. Правда, памяти краткосрочной, так как через некоторое время зарегистрировать эффект реверберации не представляется уже возможным.

А что же дальше? Что происходит с воспринятой мозгом информацией? На какие уровни хранения она переходит в структурах центральной нервной системы?

На эти и многие другие вопросы попытаемся дать ответы в предлагаемой беседе. А пока мы можем только сказать, что первоначальный этап восприятия мозгом информации и ее переработка в нем во многом напоминают картину расхождения кругов по поверхности воды от брошенного камешка. Сначала водяные круги видны хорошо, затем, по мере того как камешек погружается на дно, круги уменьшаются и наконец полностью исчезают. В результате создается впечатление, что ничего и не произошло, хотя брошеный камешек уже лежит на дне. Не так ли и воспринимаемая мозгом информация вызывает «рябь» в электрической активности коры головного мозга только до тех пор, пока не осядет в кладовых памяти?

Представим на минуту, что произойдет, если мы попытаемся достать со дна брошенный камешек. Конечно, круги по воде пойдут снова. А как изменится электрическая активность мозга, если мы попросим исследуемого воспроизвести тот материал, который ему предъявлялся во время эксперимента и который он твердо помнит?

Вернемся в лабораторию, посадим добровольца в удобное кресло, наложим на его голову датчики-электроды и присоединим их к энцефалографу. Как только испытуемый начнет извлекать хранимую в его памяти информацию, прибор нарисует такую же картину, какую он уже рисовал в процессе обучения. След памяти появился неожиданно, как бы из ниоткуда. Портрет памяти снова мелькнул перед взором экспериментатора, но, увы, мелькнул и снова скрылся.

Сравнение кратковременных изменений электрических реакций в мозгу во время формирования следов памяти с затуханием кругов на воде от брошенного в нее камешка кажется наглядной, может быть и привлекательной, аналогией, но не более. Хранимая в памяти информация — это не камешек, который можно достать со дна водоема и пощупать. К следу памяти так просто не притронешься. Одна из причин, как уже говорилось, заключается в том, что мы точно не знаем, как он выглядит, как преображается его портрет, когда информация, закрепившись в памяти, переходит на уровень долговременного хранения. Тем не менее исследователи продолжают поиск отпечатков следов памяти в мозгу. Рассуждают ученые так: следы исчезли из электрических реакций, но где-то они же должны быть. Где? Не перешло ли хранение воспринятых мозгом сведений в биохимические реакции и структурные изменения нервных клеток?

Однако прежде чем начать этот разговор, считаем целесообразным рассказать о химической лаборатории мозга вообще. Полагаем, что это даст более ясное представление о ее роли в деятельности центральной нервной системы в целом и конкретно в проявлении определенных се функций, в том числе и функции памяти.

Как следует из вышеизложенного материала, нейрофизиологов долгое время удовлетворял тот факт, что информация, воспринимаемая внешними и внутренними органами чувств, передается в мозг в закодированной особым образом форме в виде электрических импульсов. Но в данном случае не ясным оставался вопрос: каким же образом эти электрические импульсы переходят с одного нейрона на другой, ведь нейроны разделены небольшими щелями, называемыми синапсами? Синапсы являются своеобразными мостиками, через которые нервные клетки общаются между собой.

Вот тут-то и сказали свое веское слово химики или, точнее, нейрохимики. Прежде всего они показали, что мозг — это не только живая электростанция, но и уникальнейшая химическая лаборатория, в которой беспрерывно с момента зарождения живого существа и до последних секунд его существования, не прерываясь ни днем ни ночью, происходит интенсивная выработка энергии через окисление пищевых продуктов. О том, что головной мозг является одним из самых активных потребителей энергии в организме, говорят такие цифры: вес его от общего веса тела составляет около двух процентов. В то же время центральная нервная система использует в своих целях до двадцати процентов вдыхаемого кислорода. Подсчитано, что в минуту нашему мозгу требуется не менее пятидесяти миллилитров этого составного компонента воздуха.

Потребление им в огромных количествах энергии, как установили биохимики, обусловливается в первую очередь поддержанием определенных ионных соотношений по обе стороны нейронной оболочки или, другими словами, мембраны. От того, какими они будут, зависит прохождение электрических сигналов по нервным путям — живым кабелям главного пульта регулирования деятельностью органов и систем тела — мозга.

В свою очередь, нервные импульсы, подходя к синапсам, запускают химические реакции по выработке специальных соединений, называемых медиаторами, которые заполняют межклеточную щель и способствуют тем самым установлению контактов одних структурных элементов центральной нервной системы с другими. Иными словами, медиатор как лодочник «перевозит» нервный импульс на другой «берег» — к месту расположения другой клетки. Сигнал соседней клетке таким образом передан. Информация принята ею. Что делать дальше с воспринятой информацией, «решает» уже эта нервная клетка. И так, по сути дела, поступившие в мозг сведения в закодированном в электрические сигналы виде и с помощью химического посредника — медиатора — могут определенное время «путешествовать» по нервным сетям.

Сколько веществ выделяется в синаптических образованиях целого мозга, сказать пока трудно. К настоящему времени известно более тридцати нейромедиаторов, оказывающих на нейроны возбуждающее или тормозное действие. Но это еще не все. Есть все основания утверждать, что с каждым годом список их будет пополняться все новыми и новыми названиями.

Применение современных методик в исследовании мозга позволило экспериментаторам установить, что медиаторы в корково-подкорковых структурах распределены не диффузно по всем тканям, а достаточно локально. Одни из них, к примеру, природа поместила в нижние этажи мозга. В то же время другие предпочитают «пребывать» на средних или верхних его этажах.

Размещение нейромедиаторов на разных уровнях центральной нервной системы связано обычно с их функциями. Если взять такой хорошо известный химический передатчик сигналов, как норадреналин, концентрация которого наиболее выражена в стволе — нижнем этаже мозга, то от него, как оказалось, зависит поддержание состояния бодрствования, характер сновидений, регуляция настроения, удовольствия и т. п.

А вот другой медиатор мозга — дофамин — «живет» на средних этажах «дома», в котором он прописан. Как уже твердо установлено, это химическое соединение причастно к изменению эмоционального состояния личности и к управлению сложно координированными двигательными реакциями. Если у больных наступает перерождение нервных волокон, содержащих дофамин, то у них, как правило, сразу же возникает напряженность и дрожание мышц. Клиницистам хорошо известно, что подобные симптомы характерны для пациентов с болезнью Паркинсона. Проявляются они, когда концентрация дофамина в мозгу ниже нормы. А если содержание этого нейромедиатора превышает некоторый средний уровень: Что тогда происходит со здоровьем человека?

Ответы на данные вопросы были получены исследователями, когда они начали изучать действие лекарственных веществ, называемых психотропными препаратами, на механизм синаптической передачи электрических сигналов. В частности, когда экспериментаторы вводили в мозг такой сильный его стимулятор, каким является амфетамин, наблюдалось усиленное выделение из нервных окончаний дофамина. Иногда его содержание в структурах центральной нервной системы под атаками фармакологического вещества доходило до такого уровня, что у исследуемых лиц начиналось расстройство памяти и мышления, появлялись иллюзии, галлюцинации и мании преследования. Врачам хорошо известно, что подобные симптомы отмечаются у больных, страдающих одним из грозных психических расстройств, называемых одним словом — шизофрения.

Исследование природы тормозного медиатора мозга, каким является гамма-аминомасляная кислота, или просто ГАМК, показало, что ее дефицит в центральной нервной системе приводит к развитию синдрома, характерного для хореи Гентингтона с ее выраженными непроизвольными движениями. Человек при этой болезни превращается как бы в куклу, непрерывно дергающуюся с помощью невидимых нитей, исходящих от мозга. И особо характерным является то, что сознание человека не способно контролировать хаотические, бессмысленные жесты и ужимки.

Вот так от изучения химических веществ, участвующих в качестве посредников прохождения электрических импульсов в нейронных сетях, был сделан решительный шаг в направлении вскрытия механизмов нервных и психических заболеваний, механизмов проявления ряда функций мозга, в частности функции памяти. Следующий логический шаг представлялся экспериментаторам в направлении разработки фармакологических препаратов, нацеливаемых на синапсы с их многочисленными химическими веществами — нейромедиаторами. Необходимо было таким образом начать подходы к управлению деятельностью центральной нервной системы.

Как потом оказалось, синтезирование соответствующих медикаментозных средств еще не решало проблему. На пути ученых встала задача, как подвести целебные лекарства к мозгу. Дело в том, что не все химические вещества из крови могут так просто попадать в центральную нервную систему. Между ней и кровеносным руслом существует фильтрационный аппарат, называемый гематоэнцефалическим барьером, через который удается перешагнуть не каждому пришельцу из вне. Прежде всего он должен состоять из молекул малой величины или обладать свойством быстрой растворимости в жировых мембранах глиальных клеток.

Но как бы ни были велики трудности по созданию психотропных средств с заведомо планируемыми свойствами, фармакологи все же их синтезировали и дали им путевку в лечебные учреждения.

Взять хотя бы такие хорошо апробированные препараты, как хлорпромазин и галоперидол. Клиническое испытание их показало, что они обладают одним общим свойством — блокируют дофаминовые рецепторы головного мозга и тем самым не допускают естественный нейромедиатор активировать их. А раз так, то подбором соответствующих дозировок медикаментов возможно отрегулировать ряд функций центральной нервной системы до оптимального уровня, способного нормализовать психическое состояние бального. С учетом этих факторов врачи начали использовать галоперидол и хлорпромазин в лечении шизофрении, вызываемой, как считают специалисты, избытком выработки в мозгу медиатора дофамина или повышенной чувствительностью к нему некоторых участков как коры, так и подкорки.

Изучение свойств химических посредников межнейрональных взаимодействий, а также особых соединений, вызывающих галлюцинаторные явления, позволило исследователям прийти к чрезвычайно любопытному выводу. Оказалось, что галлюциногены и медиаторы мозга во многом сходны по своей структуре. Так, например, мескалин, выделенный из некоторых видов ядовитых грибов, похож на норадреналин и дофамин, а ЛСД во многом напоминает другой нейромедиатор — серотонин. Исходя из этих фактов, есть все основания для предположения, что названные препараты, способные видоизменять работу психики, атакуют в первую очередь синаптические образования головного мозга.

В настоящее время ученые особое внимание обращают на новый класс химических соединений мозга, называемых нейропептидами. Некоторые из них относятся к группе гормонов, в то время как другие рассматриваются в качестве медиаторов.

Говоря о пептидах, молекулы которых, как и молекулы белков, построены из аминокислот, правда, несколько меньших размеров, специалисты еще более двух десятков лет назад высказали предположение, что они вполне могут быть материальной основой памяти. Подсчитано даже было, что из пятнадцати аминокислотных остатков возможно скомбинировать такое количество различных пептидных молекул, которые в состоянии закодировать информацию, хранимую в памяти 10 000 взрослых здоровых людей.

Особый интерес для физиологов, клиницистов и нейрохимиков представляют два нейропептидных вещества — энкефалин и эндорфин. Синтезируются они в головном мозге. По своим характеристикам энкефалин и эндорфин напоминают морфин, который, как известно, является наркотическим препаратом, извлекаемым из снотворного мака.

После открытия нейропептидов было установлено, что в определенных структурах центральной нервной системы существуют специальные рецепторы, в высокой степени чувствительные к препаратам группы опия. Сосредоточены они главным образом в тех участках головного и спинного мозга, которые имеют особое отношение к механизму возникновения боли и эмоций.

Но как найти к ним ключ? Возможно ли активировать механизм генерирования морфиноподобных веществ в центральной нервной системе каким-либо способом или нет, чтобы улучшить настроение и освободиться от непереносимых страданий?

Оказывается, ключ такой человечество нашло уже очень давно — несколько тысячелетий назад. Но до последнего времени не знало истинную его цену. Известен он многим под названием иглоукалывание, или акупунктура.

Не так давно проведенные опыты показали, что эффект иглоукалывания обусловливается активацией естественного мозгового механизма, подавляющего болевые импульсы. В основе его работы лежит выделение специализированными нервными структурами эндорфина в результате раздражения нервных волокон в так называемых биологически активных точках кожи. Это наркотическое вещество мозга, как потом было доказано, более чем в 200 раз эффективнее своего «коллеги» морфия. Затормаживая деятельность тех нейронов, которые ответственны за генерирование болевых ощущений, эндорфины тем самым устраняют страдания пациентов и облегчают их самочувствие. Что это действительно так, подтверждено опытным путем с использованием налоксона — препарата, который избирательно блокирует активность морфиноподобных веществ центральной нервной системы. Введение его в организм пациентов накануне принятия процедур иглоукалывания полностью устраняло лечебный эффект акупунктурных воздействий. В тоже время клиницисты заметили, что на уменьшение боли под гипнозом налоксон не оказывает никакого влияния. Вывод из этого наблюдения может быть только один: механизм терапевтических воздействий иглоукалывания и внушения совершенно различен.

И еще об одном удивительном свойстве веществ, выделяемых в структурах головного мозга под действием стимулирования биологически активных точек кожи, необходимо здесь сказать. Выявлено оно в отделе проблем памяти Института биофизики АН. Как оказалось, активация определенных участков кожи головы слабыми электрическими сигналами ведет к нормализации расстроенных механизмов памяти. Пациенты уже после пяти — десяти сеансов начинают чувствовать, что их и кратковременная, и долговременная память перестает давать сбои, постепенно входя в обычный для нее режим работы.

Продолжая разговор о нейропептидах, хочется подчеркнуть особо замечательное их свойство. Заключается оно в том, что этот класс химических соединений мозга действует глобальным образом на определенные его функции. К примеру, если экспериментальному животному ввести в центральную нервную систему несколько нанограммов нейропептида ангиотензина II, то через некоторое время оно начинает испытывать сильную жажду. Предоставленная в распоряжение подопытного существа жидкость потребляется беспрерывно с большой охотой в течение достаточно длительного периода.

А вот введение в мозг животным другого нейропептида — вазопрессина — существенно улучшает запоминания тех навыков, которым их накануне обучали.

Перед экспериментаторами сразу же встала задача практического использования полученных результатов. Первоначально они решили смоделировать нарушения памяти у исследуемых животных в лабораторных условиях. Для этого на крыс воздействовали разного рода токсическими веществами или вводили их в состояние шока с помощью электричества. От таких процедур у зверьков наступало выраженное расстройство памяти — амнезия, которую пытались устранить нейропептидом вазопрессином.

Что же получилось из такой затеи? А получилось следующее. Систематическое введение в мозг животных «вещества памяти» полностью восстанавливало способность их к обучению. Более того, было установлено, что если мышам за некоторое время до помещения их на электростул ввести вазопрессин, то ранее выработанный у них навык не страдал. Он был как бы под защитой нейропептида.

В настоящее время проводятся также испытания этого препарата и в условиях клиник на больных с соответствующими видами патологии центральной нервной системы. Первые наблюдения, выполненные на добровольцах, обнадеживают медиков. Как и у животных, у человека вазопрессин, да и другие типы нейропептидов действительно улучшают процессы обучения и закрепления воспринятою материала в памяти. У пациентов психиатрических клиник вазопрессин предотвращал развитие амнезий при лечении их электрошоком, ускорял обучение больных некоторым навыкам, устранял у них депрессивные состояния, нормализуя тем самым эмоциональную сферу высшей нервной деятельности.

При изучении биохимических основ памяти внимание исследователей было обращено также к так называемым нуклеиновым кислотам — рибонуклеиновой (РНК) и дезоксирибонуклеиновой (ДНК), в молекулах которых хранится информация о наследственных признаках организма. Было сделано предположение: не являются ли эти кислоты не только носителями генетической, наследственной информации, но и хранилищем следов памяти? Однако здесь сразу следует уточнить, что индивидуальный опыт человека не передается от родителей к детям. Молодое поколение должно приобретать знания упорным и настойчивым трудом. Наследуется только видовая память — генетическая информация, например, о физических свойствах личности, таких, как рост или цвет глаз. Правда, в последнее время достаточно сенсационными могут считаться результаты исследований сотрудников американского Центра по изучению близнецов и приемных детей. В течение семи лет ими было обследовано 348 пар близнецов, из которых 44 пары воспитывались отдельно. Сравнительный анализ полученных психологами данных позволил, как они считают, сделать вывод: то, как люди думают и какие при этом совершают поступки, обусловливается не столько социальными факторами, сколько структурой молекул ДНК. Через нее, по утверждению специалистов из Центра по изучению близнецов и приемных детей, возможна передача от родителей детям таких черт психики, как общительность и замкнутость, мечтательность и практицизм, порывистость и инертность и т. п. При этом, что важно подчеркнуть для нашей беседы, никто из них не говорит о наследовании знаний потомками от своих предков. В то же время хорошо известно, насколько велико значение нуклеиновых кислот, в частности РНК, в функционировании механизмов памяти.

Для выяснения роли РНК в механизмах памяти экспериментаторами было предложено несколько оригинальных методических приемов. Особая заслуга в работах подобного типа принадлежит шведскому нейрохимику Г. Хидену, разработавшему способ извлечения из мозга подопытных животных отдельных нервных клеток и определения в них количественного и качественного содержания РНК. В частности, он проводил такие опыты на крысах. Животных предварительно обучали добираться до полки с пищей по натянутой проволоке. Когда обучение достигало успеха и крысы превращались в «циркачей», ученый начинал исследовать содержание РНК в их мозгу. Оказалось, что у животных, овладевших таким сложным навыком добывания пищи, содержание РНК в нейронах вестибулярных ядер, ответственных за управление равновесием, увеличивалось и превышало обычное. Если же крыс обучать доставать пищу какой-либо конкретной лапой — только левой или только правой, то уровень РНК начинает повышаться в той зоне мозга, которая ведает регуляцией движениями этой конечностью. Аналогичные факты получили экспериментаторы также в опытах на других объектах исследования, в частности на золотых рыбках.

Казалось бы, «место хранения» следов памяти обнаружено: они кодируются в молекулах РНК. Однако последующие эксперименты не всегда подтверждали первоначально установленные результаты, так как методы биохимического анализа РНК не были достаточно точными. Более того, было установлено, что через 24–48 часов после выработки у животных каких-либо навыков уже не обнаруживались изменения структуры РНК и ее концентрации. След памяти снова исчезал, как было отмечено и ранее при изучении механизмов запечатления информации в электрической активности нервной системы.

После этих экспериментов наметились новые пути к изучению рази белков — основы всей жизни — в механизмах памяти: ученые допустили, что РНК является не главным звеном в регистрации информации, поступающей в мозг, а промежуточным, связующим между ДНК и белками.

Гипотеза эта не беспочвенна. В основу ее были положены определенные экспериментальные данные. Например, американские психологи У. Дингмэн и М. Спорн решили изучить воздействие 8-азагуанина на способность крыс запоминать путь через лабиринты. Почему внимание ученых было привлечено к этому химическому соединению? Оказывается, 8-азагуанин настолько похож по структуре на гуанин, являющийся одним из четырех оснований, включенных в состав РНК, что ферменты, синтезирующие РНК, «считают» его гуанином. А раз так, то ферменты в соединении с 8-аза-гуанином начинают синтезировать РКН нового типа. Другими словами, она не несет в себе кода, так как выработана мозгом на основе искусственно полученного соединения.

Решив таким образом обмануть природу, У. Дингмэн и М. Спорн проводили эксперименты с животными в водном лабиринте. Представлял он из себя бак с водой. В одном углу бака находилась стартовая площадка, а в другом — лесенка, по которой крыса могла выбраться из бака. Между стартовой площадкой и лестницей ставился лабиринт из металлических пластинок, через который животное должно было проплыть. В ходе эксперимента учитывалось время, затрачиваемое крысой на преодоление лабиринта, и число ошибок, совершаемых ею при этом. В первом эксперименте крыс обучали преодолевать лабиринт. Затем им делались инъекции 8-азагуанина, а затем смотрели, влияет ли это соединение на уже выработанный навык. Оказалось, что нет. Животные со стартовой площадки до лестницы добирались так же быстро и легко, как и раньше. Если же крысам экспериментаторы вводили 8-аза-гуанин до начала обучения, то у них процесс выработки новых навыков осуществлялся с большим трудом и с большим количеством ошибок. Разница между результатами контрольной группы животных, которым «двойник» гуанина не вводился перед началом обучения, и этой группой крыс, которым была сделана инъекция, оказалась очень наглядной. Посудите сами. Крысы, подвергнутые инъекции, делали в два-три раза больше ошибок в ходе испытаний, нежели те из них, которые были выделены в контрольную группу. При этом любопытно отметить, что небольшая разница между двумя группами животных, тестируемых на способность выбираться из водного лабиринта, проявилась только во время нескольких первых заплывов. В дальнейшем различия между ними сглаживались.

Имея на руках такой фактический материал, У. Дингмэн и М. Спорн сделали единственно правильный вывод, что 8-аза-гуанин уменьшает способность крыс закреплять в памяти формируемые навыки. Вывод из этой работы американских психологов такой: пока синтез РНК приостановлен, новые следы от вводимой в мозг информации не возникают. Однако если такие следы уже были образованы, то на них блокада синтеза РНК не влияет.

На важную роль РНК в механизмах памяти указывают также клинические работы. Например, врачами было показано, что длительное введение этой кислоты в организм улучшает состояние памяти у пожилых людей, страдающих атеросклерозом сосудов головного мозга. Однако после прекращения введения РНК память у больных снова ухудшалась.

Полученные многочисленные данные как в условиях лабораторий при проведении экспериментов на животных, так и в условиях клиник в процессе обследования пациентов хотя и указывают на то, что РНК имеет прямое отношение к процессу запечатления воспринимаемой мозгом информации, тем не менее на многие вопросы ученым еще предстоит дать ответы. В частности, на вопрос: каким образом электрические сигналы, оказывающие влияние на химические процессы в нервных клетках, способствуют тому, что в них начинает синтезироваться специфическая РНК?

Для ответа на этот вопрос много было выдвинуто всевозможных предположений. Наиболее правдоподобной может считаться гипотеза уже упоминавшегося нами шведского ученого Хидена. Согласно его модели импульсы, генерируемые клетками мозга, вызывают изменения в системе электрических цепей центральной нервной системы. Модулированная частота следования электрических сигналов друг за другом, адресуемых к тому или иному нейрону, нарушает полный баланс внутри его, в результате чего видоизменяется устойчивость оснований молекул РНК. На этой фазе функционирования механизмов памяти запоминание, как правило, носит неустойчивый характер. В свою очередь, неустойчивость РНК приводит к замене одного основания другим, более стабильным при данной частоте возникновения электрических разрядов, из резервов свободных оснований, которые всегда имеются в наличии внутри нервной клетки. Как следствие этого, создается иного рода кодирующая система для РНК, в результате чего начинается синтез другого, отличного от прежнего, белка. Вот это уже процесс устойчивого закрепления следов в структурах головного мозга. Согласно гипотезе Хидена вновь синтезированный белок может реагировать на ту же самую частоту электрических разрядов, которая накануне определила видоизменение РНК. Подобная реакция, возбуждая нервные клетки, и способствует тому, что человек начинает вспоминать то, что хранится в его мозгу.

Как считает Хиден — автор электрическо-химической модели памяти, любая нервная клетка способна хранить неограниченный объем сведений. Согласно ей не требуется ни существования какого-то единственного нейрона, ни совокупности специфических связей между клетками, чтобы вводимые в мозг сигналы могли кодироваться на уровне как кратковременного хранения, так и долговременного. Все, что требуется в данном случае, — это наличие внутри клетки молекулы РНК, а также образуемого с ее участием белка, которые должны реагировать на частоты электрических сигналов, генерируемых в процессе восприятия субъектом того или иного рода информации.

С нейрофизиологической точки зрения теория Хидена вполне допустима, так как она не противоречит многим хорошо известным фактам. В частности, таким, как наличие двух видов памяти — кратковременной и долговременной, а также очевидной нелокализованности «сейфов» памяти в какой-либо конкретной структуре центральной нервной системы.

Конечно, многое еще не ясно, когда речь идет о материальной основе памяти. На многие вопросы предстоит в будущем дать ответ ученым. В частности, пока, к сожалению, очень мало можно сказать, каким путем электрические импульсы нервных клеток преобразуются в биохимические реакции, направленные на синтез РНК, да к тому же специфичной для каждого воспринимаемого мозгом предмета. Неизвестен исследователям памяти также механизм воспоминаний, извлечения информации из ее «кладовых». Но то, что уже сегодня известно специалистам о функциях центральной нервной системы, позволяет надеяться на раскрытие ряда все еще загадочных проявлений в деятельности механизмов мозга. Работа в этом направлении продолжается.

В последнее время особое внимание исследователей функций мозга, в том числе и функций памяти, привлечено к фактам, полученным в Институте экспериментальной медицины, руководимой академиком Н. П. Бехтеревой. В физиологическом отделе этого института, возглавляемого доктором медицинских наук Г. А. Вартаняном, были проведены следующие опыты. Из мозга животного с поврежденным мозжечком, который, как известно, является координатором деятельности всех мышц тела, был приготовлен экстракт. Затем его вводили в мозг здорового животного. Каково же было удивление экспериментаторов, когда они увидели, что у того начали вдруг проявляться такие же нарушения координации движений, как и у оперированного зверька. Любопытным оказалось и то, что введенный здоровому животному экстракт мозга больного собрата содержал сведения о том, какая именно конечность — левая или правая — должна перестать нормально функционировать. Но и это еще не все. Как показали сотрудники Г. А. Вартаняна, химическое соединение, с помощью которого передается информация подобного рода, оказалось лишенным видовой специфичности. Что это значит? А значит это то, что оно универсально в своих действиях. От какого бы животного, предварительно подвергшегося операции на мозге, не вводился экстракт нервной ткани другому подопытному зверьку, эффект был однонаправленным. Так, например, оказалось, что вытяжка из мозга больной крысы вызывала развитие паралича конечностей у морских свинок, а вытяжка из мозга травмированных кошек, кроликов, баранов могла обусловливать проявление аналогичного синдрома у собак и морских свинок. Более того, как сообщают в совместной статье академик Е. И. Чазов и академик Н. П. Бехтерева, если спинномозговую жидкость больного с односторонним повреждением мозга — односторонним инсультом — ввести в спинной мозг крысам, то у них начинают развиваться своеобразные нарушения позы задних лап. Выражалось это в том, что одна лапа животного была в большей степени согнута, или, иными словами, флексирована, чем другая. При этом проявился чрезвычайно любопытный факт. Оказалось, что сторона флексированной лапы крысы полностью совпала со стороной парализованной конечности человека, у которого брали спинномозговую жидкость. Вывод из результатов этих исследований может быть только один. Именно в спинномозговой жидкости больных содержатся химические соединения-носители информации о месте повреждения. Можно ли их назвать пилюлями памяти? С академической точностью пока сказать невозможно. Тем не менее в неврологической практике они могут найти широкое применение в лечении односторонних инсультов и травм мозга. Подтверждением сказанному могут быть такие данные, полученные в Институте экспериментальной медицины. У кошки в лабораторных условиях повреждали двигательную зону коры головного мозга, после чего у животного наблюдались расстройства походки. Введение этой кошке спинномозговой жидкости другой кошки, перенесшей подобную травму и компенсировавшей двигательный эффект, приводило к восстановлению нарушенной функции центральной нервной системы.

Вот так была доказана одна из удивительнейших особенностей деятельности мозга живых существ — способность фиксировать в химических соединениях информацию не только об окружающем его мире, но и о тех событиях, которые происходят в организме. И не просто фиксировать ее и хранить как никому не нужный груз, а как целебный препарат для своевременного использования в самолечении и восстановлении утраченных функций.

Немалый вклад в изучение материальной основы памяти внесли исследования структурной организации мозговой ткани, в том числе и синапсов — своеобразных межклеточных «пограничных» зон.

Нетрудно себе представить, что если промежуток между синапсами — ширина той «реки», через которую переправляется медиатор, — меньше, то нервные импульсы от одной клетки к другой будут проходить быстрее. В действительности так оно и оказалось. Под влиянием стимуляций нервной системы, сопутствующих процессам обучения и формирования следов памяти, толщина синаптических окончаний нервных волокон увеличивается, что ведет к уменьшению разрыва между нервными клетками. Пути между ними становятся более короткими и простыми, проторенными — «зеленая улица» для поступления в мозг информации открыта.

Вот вам еще одна характерная черта памяти — проявление ее в структурных изменениях мозговой ткани. Эти изменения под влиянием поступления и закрепления информации в системах памяти оказались более стабильными и наглядными, чем изменения в этих же случаях электрических реакций мозга и изменения нуклеиновых кислот и белков.

Но не только синапсы меняют свои морфологические характеристики под действием поступления в центральную нервную систему всякого рода внешних раздражений. Экспериментальным путем доказано, что если создавать в мозгу свободное пространство, то оказывается, что при этих условиях можно наблюдать процесс роста нервных волокон.

С помощью циклотрона такие опыты были проведены. Радиация, вызываемая им, локально повреждала участки коры.

Проходило после этого несколько недель или месяцев, и экспериментаторы на срезах обнаруживали, что сохранившиеся волокна становятся толще. А так как есть определенная корреляция между диаметром нервного волокна и его длиной, то можно допустить, что и само волокно при этом росло. В дальнейшем были получены и более прямые доказательства, что так оно и есть.

Однако установленные таким путем факты, естественно, могут только косвенно отражать их отношение к процессам запечатления информации. Чтобы точно знать, как изменяются морфологические свойства нейронов под влиянием жизненного опыта, необходимо проведение иного типа исследований. В частности, Э. Креч с соавторами изучали влияния разных условий содержания животных на структурную организацию их мозга. Авторами работы были, например, проведены такие опыты. Одна группа крыс за определенный период получала много стимулирующих воздействий — они активно двигались, решали всевозможные задачи, резвились, в то же время другие животные, находясь в темных клетках ограниченного размера, испытывали сенсорный голод. После того как ученые сравнили мозг крыс, содержащихся в различных условиях, оказалось, что у животных, воспитываемых в обогащенной среде, когда на них могли действовать всякого рода раздражители и они не ограничивались в движениях, соответствующие зоны коры были толще, чем у тех зверьков, которые содержались в темноте и ограниченном пространстве.

Более подробный гистологический анализ утолщенной коры показал, что ее нервные клетки имеют увеличенное число разветвлений, а также увеличенное число всевозможного рода шипи ков и волосков, которые, как полагают исследователи, являются местом активного соединения нейронов друг с другом. Таким образом, можно считать, что в соединительных аппаратах мозговой ткани происходят длительные сохраняющиеся изменения. Вполне возможно, что они-то как раз и служат материальной базой долговременного, стабильного запечатления вводимой в структуры центральной нервной системы информации.

Так как же, наконец, быть с портретом памяти? Как он выглядит? Современный уровень науки свидетельствует о том, что сложный многоэтапный психический процесс, каким является память, не может быть представлен в виде одной какой-то конкретной картины. Всегда следует уточнять, о каком виде памяти идет речь — кратковременной или долговременной, осознанной или неосознанной, эмоционально положительной или отрицательной, зрительной, слуховой или словесно-логической. Каждая из этих видов памяти имеет свои характерные особенности, которые и будут определять портрет Мнемозины в тот или иной момент ее существования. В одних случаях в ее портрете больше будет электрических черт, в других — биохимических, а в третьих — структурных, то есть морфологических. По сути дела, электрические и биохимические процессы в мозгу, а также его морфологические изменения и есть те «три кита», на которых держится наша память.

Вряд ли можно отдать предпочтение какому-нибудь одному из указанных «китов». Все важны и взаимосвязаны. Характер этой взаимосвязанности в настоящее время изучается в тесном контакте электрофизиологами, биохимиками и гистологами. Есть надежда, что комплексный подход к расшифровке тайн Мнемозины позволит в будущем нарисовать ее истинный портрет, несмотря на то что она предстает перед экспериментаторами даже не как двуликий Янус, а как многорукий танцующий Шива, постоянно меняющий свои позы и облик. Пока же исследователи механизмов памяти напоминают криминалистов, которые пытаются создать облик интересующего их лица по каким-то отдельным чертам, может быть, и не самым главным.

Вполне возможно, что большим подспорьем в их работе по расшифровке функционирования механизмов памяти может оказаться метод голографии, находящий в настоящее время все большее применение в технике с целью создания запоминающих устройств большой емкости.

Что же это за метод? Для его понимания рассмотрим такой пример. Перед нами стоит Автомобиль и одновременно в руках мы держим его фотографию. Автомобиль мы можем рассмотреть спереди, сзади, сбоку. А на фотографии виден он не объемно, а только в какой-то одной плоскости. Невозможность получить объемное изображение при фотографировании объектов, как оказалось, связано с тем, что на светочувствительный слой фотопленки, находящейся в фотоаппарате, оказывает воздействие лишь интенсивность падающего на нее света. В свою очередь, она зависит от амплитуды световой волны. А вот если бы при этом запечатлевались на фотопластинке еще и фазы волн света, изображение бы фотографируемых предметов носило бы объемный характер. Это оказалось возможным осуществлять с помощью источника квантового генератора света, или, другими словами, лазера. Запечатленная на фотопластинке картина предмета таким способом называется голограммой. Сам же метод ее получения с последующим восстановлением по ней изображения вошел в научную литературу под названием голографии.

Как затем оказалось, голограммам присуще много удивительных качеств. Вот некоторые из них. Свет, излучаемый каждой точкой поверхности фотографируемого объекта во всех направлениях, формирует на светочувствительной пластинке так называемую интерференционную картину. А это значит, что любая часть засвечиваемого подобным образом фотоматериала хранит информацию о внешнем виде всего объекта в целом. Вызывает восхищение и еще одно свойство голограммы. Оказывается, что на одной и той же фотопластинке можно зарегистрировать не одну, а несколько голограмм, по каждой из которых затем удается восстановление исходного изображения конкретного материала.

Все эти замечательные свойства голограмм навели ученых на предположение: а не запечатлеваются ли поступающие в мозг сведения по принципу формирования голограмм? Такое предположение не лишено логики, основанной на фактическом материале. Во-первых, экспериментаторам известно, что восприятие и начальная обработка информации осуществляются на основе кодирования ее в частотно-спектральную форму электрических сигналов нервной системы. Во-вторых, если не все, то большинство коркоподкорковых образований мозга одновременно участвуют в анализе и синтезе адресуемого к нему материала. А это, в свою очередь, приводит к тому, что память человека не локализуется в какой-то конкретной части мозга, а распределяется по всем его зонам. Экспериментальные данные, полученные на животных, и большой клинический материал, демонстрируя удивительную надежность памяти, говорят именно об этом. И еще об одном свойстве человеческой памяти, указывающем на то, что в основе формирования ее следов могут лежать принципы голографии, следует здесь упомянуть. Мы имеем в виду то, что Мнемозина по своей природе ассоциативна. Благодаря этому свойству памяти человек в состоянии по одному-единственному воспоминанию вытащить, как за веревочку, массу новых сведений, хранимых в его мозгу.

Возвращаясь снова к голограмме, видим, что между ее основными чертами и характеристиками памяти живых существ действительно много общего. В частности, и то, что огромная емкость памяти человека, ориентировочно оцениваемая в среднем в 10¹⁴—10¹⁵ бит информации, наиболее логично может быть объяснено с позиций голографии.

С учетом всех этих фактов, не такими уж абстрактными кажутся гипотезы тех ученых, в частности американца К. Прибрама (1975) и финна Т. Кохонена (1980), которые полагают, что формирование следов впечатлений в структурах центральной нервной системы осуществляется по принципу регистрации голограмм. Вот что, например, по этому поводу писал Т. Кохонен в своей книге «Ассоциативная память»: «В последние годы было собрано много экспериментальных данных, указывающих на то, что биологическая память основана на распределенном хранении информации. В распределенной памяти каждый запоминающий элемент или участок запоминающей среды содержит следы многих образов. Иными словами, имеет место пространственное наложение образов в памяти. С другой стороны, каждый элемент записываемой информации распределяется по большой области запоминающей среды. Для того чтобы информация одного элемента не терялась в памяти в результате смешивания с информацией других элементов, необходимо, чтобы преобразования информации в процессе записи не затрагивали связи между элементами. Так, в голографической памяти преобразования элементов при записи осуществляется в результате оптической дифракции когерентных волн…»

Подводя итог сказанному, хотелось бы подчеркнуть, что о каком бы материальном субстрате памяти не шла речь, будь это электрические сигналы нейронов, биохимические процессы или структурные перестройки нервной ткани, о каких бы принципах кодирования поступающих в мозг сведений, включая и голографические, мы не говорили, основное внимание при этом мы уделяли пространственным характеристикам Мнемозины. Однако этим ее особенности не исчерпываются. Для более полного понимания функционирования механизмов памяти необходимо иметь представление и о временном ее портрете. Следующая беседа посвящена именно этой теме.

3. У КОГО ПАМЯТЬ ЛУЧШЕ?

Не менее трех с половиной миллионов лет назад, в ходе длительной эволюции, на земле появились «люди умелые». Обладая уже достаточно развитой памятью, они в состоянии были изготовлять орудия для труда и охоты, различные предметы обихода, подсобные средства. Процесс их первобытного творчества совершенствовал свойства памяти, что, в свою очередь, служило основой для развития интеллекта человека.

Прошел еще не один миллион лет, прежде чем «человек умелый» превратился в «человека разумного», нашего далекою предка. Его память до изобретения письменности, а также в период, когда книги не нашли еще широкого распространения в мире, была развита настолько сильно, что до сих пор вызывает удивление.

Например, в Индии священные книги, объем которых достигал многих сотен страниц, изустно передавались из поколения в поколение в течение веков. Само собой понятно, что такими живыми библиотеками не могли быть все желающие. Для этих целей отбирались соответствующие люди, которые различными упражнениями и тренировками подготавливали свою память.

Шло время. Совершенствовались письменность, техника. Начали создаваться университеты. Обучение людей по книгам стало вытеснять прежнюю изустную систему передачи знаний. Стремящиеся к получению образования люди приобрели, таким образом, возможность самостоятельно по книгам изучать суть того или иного явления, и, как следствие, уменьшились нагрузки на память и возросло значение аналитической познавательной деятельности рассудка. Уже не нужно было запоминать многие страницы текста, достаточно было взять книгу, где напечатан тот или иной материал, и проштудировать ее.

Существуют разные мнения о том, что именно должно храниться в запасах нашей памяти. Согласно одному, чем богаче эти запасы, тем лучше. Согласно другому мнению… Здесь к месту вспомнить об одном разговоре, который якобы произошел между Эйнштейном и Эдисоном. Эдисон, между прочим, будто бы упомянул о том, как трудно ему найти хорошего ассистента. У Эйнштейна, естественно, возник вопрос, какими же знаниями должен обладать ассистент, чтобы удовлетворить требованиям великого изобретателя. Эдисон тут же перечислил все, что должен твердо помнить его помощник. В перечень входили формулировки различных законов природы, удельных сопротивлений металлов, расстояния между крупными городами, ширина больших рек и т. д. В ответ Эйнштейн заявил, что, к сожалению, и он не может стать хорошим помощником Эдисона, так как ничего не помнит из того, что было перечислено. Да это и не нужно помнить, добавил Эйнштейн. Все это легко можно найти в соответствующих справочниках, энциклопедиях и руководствах. В полушутливом ответе ученого заключен важнейший смысл. Разнообразие функций мозга ни в коем случае не дает нам права заставлять его выполнять не главную, а второстепенную работу. В самом деле, если письменность и книгопечатание были изобретены для облегчения творческой деятельности человека, так пусть они и служат этому своему назначению. Зачем же подменять их функции и отягощать нашу память тем, что нетрудно отыскать в книгохранилище и библиотеке?

Однако нельзя представлять себе, что в настоящее время нет людей с феноменальной памятью. Конечно же, они есть, хотя их значительно меньше, чем было в прошлом.

В подтверждение сказанному приведем только одно наблюдение, сделанное европейцами-путешественниками в одном из государств Африки. В их присутствии был проведен достаточно необычный эксперимент. Отобрали пятьдесят овец, которые казались белому человеку совершенно одинаковыми; тайно пронумеровали их, после чего пастуху-негру разрешили осмотреть каждое животное. Затем меченых овец запустили в большое стадо, в котором они перемешались так, что практически невозможно было найти ни одной из них. Далее негру предложили выпустить стадо из загона, разделив предварительно его на две части: на «знакомых» овец, которых он осматривал, и на «чужих». Пастух не имел никакого представления о том, что овцы помечены. Но каково же было удивление наблюдателей, когда все пятьдесят овец были выделены из громадного количества одинаковых животных.

Человеку, не знакомому с законами функционирования памяти, подобное кажется непонятным и загадочным. Так же всегда удивляют выступления на эстраде мнемонистов — людей, владеющих приемами быстрого запоминания. Но таинственного ничего в этом нет. Чаще всего в основе таких феноменальных форм памяти лежит явление эйдетизма, т. е. образного запоминания. Мозг эйдетика, человека, у которого в наибольшей степени развита образная память, как фотоаппарат, запечатлевает все происходящее вокруг или, как магнитофон, записывает все звуки. Вот что говорил Ч. Диккенс словами героя романа «Большие надежды» о проявлении у него эйдетической формы памяти: «…слова не оставались для меня словами, а порождали зримые образы… Чувства мои были так обострены, что стоило мне подумать о каком-нибудь месте или человеке, как я уже видел и человека и место. Невозможно выразить, до какой степени четкими были эти образы».

Очень часто феноменальная зрительная память, в основе которой лежит эйдетическое образное запечатление, встречается у художников. Известен один художник, который после получасового лицезрения человека отпускал его, а затем приступал к работе над его портретом. У художника настолько отчетливо сохранялся в памяти образ позирующего, что он в состоянии был мысленно придавать ему различные позы, его лицу — разнообразные выражения, и все это представлял так отчетливо, как будто оригинал никуда и не уходил, а сидел на стуле перед ним.

О силе эйдетической памяти художников говорит также следующий пример. Однажды издатель поручил художнику нарисовать с фотографии альпийский пейзаж. Получив задание, художник ушел без фотографии. Неизвестно, то ли он ее забыл, то ли специально оставил, так как в мельчайших подробностях запечатлел в своей памяти все детали пейзажа. Зато известно, что, к удивлению и радости издателя, на другой день он принес рисунок, полностью соответствующий оригиналу.

Незаурядной зрительной памятью обладают некоторые выдающиеся шахматисты, способные вести игру вслепую в течение многих часов на десятках досок. Специальное тестирование проявления разных типов Мнемозины гроссмейстеров показывает, что наиболее развито у них бывает запечатление пространственного расположения предметов. Вот какому, в частности, обследованию подвергся в свое время известный шахматист Сэмуэль Решевский. Когда ему было семь лет, родители мальчика показали своего сына одному из светил психологии, знаменитому берлинскому профессору. Ученый предложил Сэмми решить несколько задач на сообразительность. Одна из них была такая. Из неодинаковых кусков различной формы необходимо составить некоторую фигуру. Затем единым махом разрезать ее ножницами и из получившихся кусков сложить прямоугольник. Задачи подобного типа трудны даже для детей подросткового возраста. А вот семилетний Решевский справился с нею довольно легко.

Еще более удивительные результаты получил берлинский профессор, когда начал испытывать у мальчика память. Ребенку показали сорок фигур, нарисованных на разграфленном куске бумаги. Каждая из фигур располагалась в отдельном квадрате. В течение четырех минут Сэмми смотрел на фигуры, после чего они убирались с поля зрения, а его просили нарисовать все, что он видел, и расположить фигуры в том же порядке по квадратам, как они размещались на оригинале. Согласитесь, что и для взрослого такое испытание памяти не всегда может закончиться удачно. Что же касается юного С. Решевского, то он с заданием ученого справился без единого сбоя.

Эйдетическая память бывает не только зрительной, но и слуховой. Люди со слуховой эйдетической памятью демонстрируют не меньшие «чудеса», чем со зрительной эйдетической памятью. Утверждают, например, что Вольтер однажды попал в неприятную историю из-за не совсем умной шутки прусского короля Фридриха, которому он как-то прочитал только что сочиненную поэму. Король втайне поместил за перегородку одного из своих придворных, славящегося превосходной слуховой памятью, а через несколько дней пригласил Вальтера послушать поэму, якобы написанную его придворным. Новоявленный «поэт» вышел на середину комнаты и слово в слово пересказал сочинение Вольтера. Король обвинил Вольтера в плагиате, но, видя недоумение и растерянность мыслителя, раскрыл суть шутки.

Вызывает удивление феноменальность слуховой эйдетической памяти некоторых знаменитых музыкантов. О ее силе можно судить по следующей истории, которая произошла в доме композитора Танеева.

Однажды Глазунов зашел к Танееву, чтобы сыграть ему только что написанную увертюру к опере. Ранее он ее никому не играл. Ноты никому не показывал. Глазунову было и невдомек, что в соседней комнате его слушает молодой Рахманинов, обладавший незаурядной слуховой памятью. Чуть позже Рахманинов проиграл Глазунову его же произведение, не допустив при этом ни одной ошибки.

Интересно, как часто встречается эйдетическая память? Ученые провели исследования и установили, что чаще всего эйдетизм встречается у детей дошкольного возраста. Затем, по мере взросления, это явление постепенно исчезает и остается во взрослом состоянии у 2–7 % испытуемых, главным образом у некоторых людей искусства, а также у лиц других профессий, испытывающих по разным причинам душевный дискомфорт.

Так, художник Рейнольдс, обладавший способностью «срисовывать» портрет с возникшего у него при взгляде на оригинал эйдетического образа, был личностью исключительно неуравновешенной, возбудимой, страдающей длительное время психическим расстройством. У ученого Дельбефа эйдетический образ недавно умершей матери возник в просоночном состоянии, когда он тяжело переживал ее утрату. Гёте эйдетическое видение посетило в период аффективного состояния, у Лютера оно возникло после длительного и исключительно эмоционального религиозного диспута, у Бенвенуто Челлини — во время тюремного заключения.

Таким образом, если рассмотреть индивидуальное развитие человека от детского возраста до старости, то можно заметить, что память его проходит целый ряд этапов, соответствующих этапам развития многих поколений людей. Так же как в раннем периоде развития человечества, основная форма памяти была образной, или эйдетической, так и у маленьких детей наиболее ярко проявляется этот же тип Мнемозины.

Поскольку эйдетическая память способна запечатлевать окружающую действительность, подобно фотоаппарату (зрительный эйдетизм), то она и послужила основанием для утверждения, будто память детей по своей силе превосходит память взрослых.

Говоря о возрастных особенностях памяти человека, следует сказать о постепенном развитии различных ее видов. Упомянутый выше образный тип памяти не является самым ранним. Раньше всего у детей выступает моторная, или двигательная, память. Затем начинает постепенно вступать в свои права аффективная, или эмоциональная, память. И только на следующем этапе развития ребенка заметно проявление образной, или эйдетической, памяти, которая и послужила источником споров по поводу того, у кого же лучше память — у детей или у взрослых?

Образная память, способная запечатлевать все увиденное и услышанное в мельчайших деталях, и оказалась основным аргументом в пользу обиходного мнения, что память детей крепче, ярче и эффективнее памяти взрослых. По-видимому, эти особенности памяти лиц раннего возраста дали основание психологу С. Л. Рубинштейну сказать: «Дети имеют более прочную память, взрослые же — более обширную».

Но давайте поговорим еще об одной форме Мнемозины — специфической человеческой памяти, которая называется словесно-логической. Давайте снова обратимся к тем упрямым и объективным явлениям, которые зовутся фактами. Если детям показывать карточки с изображением кругов разного цвета, а затем спрашивать, что они видели и в какой последовательности (это задание уже можно расценивать как логическое, хотя и элементарное), то оказывается, что двух-трехлетние малыши с соблюдением порядка просмотра правильно назовут в среднем две карточки, а в возрасте от четырех до семи лет — уже 4–5 карточек. Если мы усложним задание и вместо карточек с цветными кругами заставим детей просматривать геометрические фигуры, то и в этом случае окажется, что дети более старшего возраста запоминают большее число фигур, чем младшие.

Но может быть такая закономерность, что с возрастом память улучшается, проявляется в узком возрастном диапазоне? Как показали наблюдения за детьми, подростками и взрослыми, память с возрастом действительно улучшается, но до определенного периода.

Изучение возрастных особенностей памяти привлекло к себе внимание специалистов самого разного профиля: и психологов, и врачей, и физиологов, и педагогов. Даже химики приняли в этом участие. Вот что, в частности, поданному поводу писал еще в 1903 году Д. И. Менделеев: «Самым впечатлительным и влиятельным для всей остальной жизни должно считать, судя по моему опыту, основанному на многих тысячах испытанных мною юношей, именно возраст от 16 до 20 лет. Этот период наибольшей умственной восприимчивости должно назначать прежде всего для получения ими специального образования в высших учебных заведениях или, по окончании среднего образования, в жизненном вступлении в ту или иную специальность для дальнейшего служения интересам общества».

Вывод великого ученого оказался, в общем-то, правильным. Возраст в среднем где-то около 20–25 лет в самом деле является периодом расцвета нашей памяти. Затем наступает период стабилизации (до 40–45 лет). Факт этот в общих чертах неоднократно подтверждался лабораторными экспериментами и даже социологическими исследованиями. Например, в свое время был поставлен вопрос, как измерить творческую активность или продуктивность ученого? Интересен он одинаково для социологов, специалистов по научному планированию и администрированию и, конечно же, для самих ученых. Легко поставить вопрос. Значительно труднее на него ответить. Какие взять для этого примеры? По числу публикуемых за какой-то конкретный период статей? Но статья статье рознь. Часто они пишутся в соавторстве, где долю вклада каждого определить практически невозможно.

Голландский социолог Г. Димер решил дать ответ на вышепоставленный вопрос следующим образом. Он построил график зависимости числа нобелевских лауреатов по физике от возраста лауреатов во время выполнения отмеченной премией работы. Как хорошо известно, Нобелевская премия — знак международного признания, который является эталоном качества работ экстракласса.

Так что же показал график Г. Димера? Прежде всего на нем социолог увидел, что максимум кривой приходится на 39 лет. При тщательном анализе графика исследователь обнаружил «провал» продуктивности в возрасте от 45 до 50 лет. Объясняется это тем, по мнению Димера, что в таком возрасте на ученых нередко взваливают непривычный вначале груз административных обязанностей. Но есть, несомненно, и иные причины. Прежде всего то, что с возрастом наблюдается постепенное угасание сил Мнемозины. Обусловливается оно и возрастом самим по себе, и различными видами заболеваний, и всевозможного рода интоксикациями центральной нервной системы, например алкоголем.

Что же происходит в мозгу в связи с развитием памяти и с последующим ее увяданием? Основу нашей памяти определяют свойства важнейших нервных процессов — возбуждения и торможения. Каждый человек постоянно испытывает на себе их влияние. Сменяясь иногда по нескольку раз в день, они определяют наше настроение и наши поступки. При этом процессы возбуждения и торможения могут быть сильными и слабыми, уравновешенными и неуравновешенными, подвижными и застойными или, как говорят ученые, инертными. Различные комбинации указанных свойств возбуждения и торможения и определяют в том или ином возрасте не только настроение и поведение людей, но и особенности проявления их памяти.

Возьмем, к примеру, детей. Как сказал известный педагог К. Д. Ушинский: «Основной закон детской природы можно выразить так: ребенок нуждается в деятельности непрестанно и утомляется не деятельностью, а ее однообразием или односторонностью». И обусловливается это в первую очередь тем, что нервные процессы у них, как показали исследования, еще недостаточно развиты, не уравновешены. У детей, как правило, наблюдается преобладание возбуждения над торможением, потому ребята и не могут долго сосредоточиться на каком-то одном деле. Ребенку постоянно требуется смена впечатлений, деятельности, игровых ситуаций. Можно сказать, что подвижность нервных процессов у детей направлена как бы односторонне — в сторону восприятия все новых и новых объектов. Но так как при этом внимание детей из-за преобладания возбуждения над торможением не может долго концентрироваться на чем-то одном, то и создаются не самые лучшие условия для перехода воспринимаемой информации с уровня кратковременной памяти, которая, как мы уже знаем, не стабильна и уязвима, на уровень стабильной, долговременной памяти. А в конечном результате все эти обстоятельства и обусловливают, с одной стороны, снижение у ребят способности непрерывного запоминания происходящих вокруг них событий, а с другой — приводят к малому объему запечатлений того, что они видят и слышат.

Но проходят годы. Дети физически взрослеют, становятся подростками, а затем взрослыми. Развиваются и нервные процессы, они становятся более уравновешенными и подвижными. Создается, следовательно, возможность длительно управлять своим вниманием. При необходимости человек с сильными и подвижными или, как еще говорят, лабильными нервными процессами легко может переключаться с одного вида деятельности на другой без какого-либо ущерба в работе, так как память его быстро и надежно запечатлевает воспринимаемые мозгом сведения.

К сожалению, достигнув пика своего развития, основные свойства нашей нервной системы начинают постепенно «двигаться вниз»: уменьшается их сила, нарушается их уравновешенность. Но самое, пожалуй, главное заключается в том, что процессы нервной деятельности становятся малоподвижными и медленно замещаемыми. Труднее становится переключать внимание с одного вида деятельности на другой, труднее переводить усваиваемый материал с кратковременного уровня памяти на уровень постоянного хранения. Вследствие этого мы и сталкиваемся со столь частым у пожилых людей плохим запоминанием текущих событий. Вот что по этому поводу писал академик И. П. Павлов: «Ведь все мы, старые люди, знаем, что с годами резко понижается память настоящего, и для того, чтобы хорошо что-то запомнить, надо держать внимание на предмете более долгое время, и тогда только раздражение в мозгу укрепляется».

Таким образом, рассматривая свойства нервных процессов в возрастном аспекте, можно видеть, что в детстве они еще недостаточно развиты, недостаточно уравновешены и не в меру подвижны (с преобладанием процесса возбуждения). В пожилом же возрасте процессы возбуждения и торможения ослабляются жизненными невзгодами, болезнями, да и просто старением организма. Так же как и у детей, эти процессы у стариков становятся разбалансированными и неуравновешенными. Короче говоря, как и у тех, так и у других можно видеть ряд общих черт в деятельности мозга. Недаром же так часто приходится слышать: «Стар, что мал». Для такого утверждения действительно есть основания.

Любопытное заявление на этот счет сделал Корней Чуковский, беседуя с И. А. Бродским. «Это ужасно, — сказал Корней Иванович, — когда память перестает тебе служить. Я вот тоже стал забывать многие подробности прошлого, а ведь они-то и делают воспоминания живыми. О старость!»

Можно ли из этого сделать вывод, что память всех пожилых людей так уж плоха, что они не способны к творческой работе? Как хорошо известно, из каждого правила есть исключения, иногда очень невыразительные. Взять хотя бы того же К. И. Чуковского, про память которого А. И. Бродский пишет: «… но и восьмидесятилетний он прекрасно помнил все, что видел и слышал на своем веку».

Академик И. П. Павлов хотя и обратил внимание, что с годами наблюдается увядание функций памяти, но тем не менее вел напряженную творческую работу и успешно осуществлял научное руководство большим коллективом практически до последних дней своей долгой жизни. Умер он в возрасте 86 лет.

О том, что у И. П. Павлова была прекрасная память буквально до последних дней жизни, говорят воспоминания его многочисленных последователей. Вот что, в частности, сказала о своем великом учителе профессор Н. А. Крышова: «Годы, которые мне довелось работать в клинике с И. П. Павловым, оставили в моей памяти неизгладимое впечатление от этого замечательного человека, обладавшего исключительной памятью…» И дальше: «Меня удивляла огромная подвижность ума И. П. Павлова, его способность быстро переключаться при исследовании от одного вопроса к другому. Он мог остановиться на фразе, прервать ход своей мысли и совсем прекратить свою речь, если наступило время закрыть заседание. Но эта же мысль Ивана Петровича развивалась им в начале следующего заседания через неделю, как будто бы она и не прерывалась».

В возрасте 83 лет гениальный немецкий ученый, политик и поэт Гёте закончил работу над «Фаустом», которым зачитывается мир и до сих пор.

Замечательный итальянский художник Тициан и после своего 90-летия трудился настолько плодотворно, что до конца жизни (а умер он, не дожив до ста лет одного года) сумел создать ряд превосходных полотен. И одна из главных предпосылок такого творческого долголетия — сохранность памяти.

Какой же основной вывод можно сделать из всего сказанного? Этот вывод, по нашему мнению, должен быть следующим.

Память человека в возрастном аспекте развивается по строго определенному закону. Проявляется данный закон в том, что на этапе детства память еще слаба. К периоду зрелости она крепчает все больше и больше. К старости же, к сожалению, постепенно начинает сдавать свои позиции. Говоря же словами Л. Н. Толстого, можно утверждать: «Когда существа развились, каждое из них возвращается к своему началу». Однако наличие у многих людей хорошей памяти и в преклонном возрасте указывает: резервные возможности мозга человека таковы, что способны обеспечить ему энергичную и плодотворную физическую и умственную деятельность во все периоды его жизни. Надо только суметь не растратить их раньше времени, а равномерно распределить на все годы, отпущенные природой. Серьезным подтверждением сказанному могут быть результаты исследований памяти в возрастном аспекте, полученные в последние годы как в наших лабораториях, так и в зарубежных.

В частности, учеными было установлено, что процессы запоминания разных видов информации в пожилом и старческом возрасте существенно улучшаются, если восприятие материала осуществляется не одним, а двумя или даже тремя анализаторами одновременно. Кроме того, ими было показано, что у здоровых людей преклонного возраста снижение умственных способностей хотя и происходит, но оно не имеет какого-либо решающего значения для жизни человека.

Результаты современных исследований памяти у лиц разных возрастных групп дают основание полагать, что у физически и эмоционально здоровых людей развитие некоторых особо важных черт интеллекта может продолжаться даже после 80 лет. Более того, как считают специалисты, в ряде случаев снижение умственных способностей у некоторых лиц преклонного возраста является процессом обратимым. Они также утверждают ошибочность представлений, что с возрастом наблюдается гибель клеток центральной нервной системы. Одновременно для сохранения в течение многих лет хорошей памяти ученые советуют быть уверенными в себе: в своих силах физических, эмоциональных и духовных. Вот что в связи со сказанным писал один из зарубежных исследователей процесса старения Уорнер Чей: «Тот, кто не признает беспомощной старости, — говорит он, — и чувствует себя способным действовать в этом возрасте так же хорошо, как и в остальные периоды своей жизни, не становится беспомощным раньше времени».

Заслуживают особого внимания данные экспериментаторов об одной из ключевых умственных способностей, называемой кристаллизованным интеллектом. Что же это такое?

«Кристаллизованный интеллект», согласно результатам исследований ученых, «представляет собой способность человека использовать собранную общую информацию для выработки собственного мнения и решения проблем». Развивается он в течение всей жизни здоровых людей, активно включающихся в любой вид деятельности. Правда, как утверждает Джон Хорн, психолог из университета в Денвери, «кристаллизованный интеллект» хотя и продолжает неизменно развиваться на протяжении всей жизни человека, но в преклонном возрасте темпы его развития несколько замедляются.

Однако это нисколько не мешает пожилым людям, как показали работы Роя и Джанет Лечманов, сотрудников Хьюстонского университета, даже в возрасте от 70 до 80 лет увеличивать с годами общий объем знаний об окружающей действительности.

С учетом исследований последнего времени, таким образом, можно заключить, что ухудшение памяти, которое действительно наблюдается в старости, в значительной степени преувеличивается, так как многие ожидают его со страхом. Если же отбросить отрицательные эмоции и снять с себя установку на неизбежность расстройств функций Мнемозины в будущем, умственный потенциал у пожилых людей будет проявляться более продуктивно.

Но не только эти причины определяют плодотворную умственную активность в старости. Есть много и иных факторов, позволяющих и в пожилом возрасте сохранять полноценный интеллектуальный потенциал. Назовем некоторые из них. Прежде всего на первый план выступает сохранение интереса к социальным проблемам. Как показывают наблюдения, отчетливое проявление снижения умственных способностей в первую очередь отмечается у людей, устраняющихся от активной общественной и семейной жизни. У стариков, к примеру, живших со своими семьями и активно участвовавших во всякого рода мероприятиях, отмечалось улучшение умственных способностей на протяжении 14 лет наблюдений. В то же время у тех, кто жил одиноко и отошел от активной жизни, отчетливо выявилось их снижение. При этом исследователи установили, что наиболее выраженным расстройством памяти страдают домохозяйки, которые никогда не работали и вели замкнутое существование. Затем следует назвать саму по себе активную умственную деятельность. Высокообразованные люди, проявляющие любознательность, и в преклонном возрасте не без успеха способны совершенствовать свой интеллект. Или, как говорит руководитель геронтологических исследований в Сиэтле доктор Чей: «Принцип «используйте, иначе утратите» применим не только для сохранения эластичности мышц, но и для сохранения высокого уровня интеллектуальной активности». И наконец такой фактор, как гибкая индивидуальность. Лица, обладающие хорошей устойчивостью психики к неопределенным ситуациям и способные приобретать новые знания в среднем возрасте, хорошо сохраняют свои умственные резервы в старости.

Уже упоминавшийся нами психолог Хорн по этому поводу замечает: «Способность воспринимать и удерживать в памяти многообразную информацию улучшается у многих людей на протяжении всего их жизненного пути. Одним из доказательств этого является способность пожилых людей становиться красноречивыми. Они обладают богатой, образной речью; одну и ту же мысль они могут выразить пятью различными способами. В ходе исследований выяснилось, что в подобных знаниях они превосходят молодых людей, которых мы наблюдали».

Как отмечают психологи, обогащение умственных способностей людей в преклонном возрасте происходит несмотря даже на то, что, начиная с раннего детства, у них наблюдается снижение так называемого флюидного интеллекта. Проявляется он в первую очередь в способностях человека видеть и использовать в своих целях абстрактные взаимосвязи и образы. Но, как полагают исследователи функций мозга, люди разными способами научились компенсировать постепенное угасание флюидного интеллекта. Так что если кто пожелает из пожилых заучить некоторый материал на память, он, конечно же, заучит его. Правда, для этого потребуется несколько больше времени, чем молодым.

Говоря о возрастных особенностях памяти, мы рассказывали о ней вообще, не делая уточнений, одинакова она выражена у женщин и мужчин или нет. А вопрос половых различий Мнемозины, если они есть, исключительно важен с обеих точек зрения: и теоретической и практической.

Ответ на него попытались дать еще в прошлом веке. Вот что по этому поводу тогда писал французский психиатр Деланаи: «Взрослая женщина имеет лучшую память, чем мужчина; актрисы скорее заучивают роли, чем актеры; студентки лучше сдают экзамены, требующие памяти, чем студенты». Однако не будем спешить с окончательным утверждением, так ли на самом деле обстоит дело, как утверждает Деланаи, или совсем по-другому. Давайте обратимся к результатам имеющихся в нашем распоряжении исследований и рассмотрим их по порядку.

Начнем наш разговор с чудо-счетчиков, которые привлекают пристальное внимание ученых, начиная со второй половины XIX века. Некоторым из них легко и быстро удается перемножать одно огромное число на другое, другим — извлекать из астрономически больших чисел кубические корни, третьим — правильно сообщать число секунд в любом числе дней, месяцев и даже лет и при этом не упускать из виду и принимать в расчет все високосные года за конкретный период, четвертым — давать ответ на вопрос типа следующего: «Сколько слов и цифр сообщал диктор телевидения (или радио) за время своего выступления?»

И хотя удивительно многообразны проявления мозговых функций живых калькуляторов и их математические способности не всегда бывают сравнимы между собой, тем не менее практически всех их объединяет одно. А именно пол. Из известных двадцати чудо-счетчиков только одна женщина. Все остальные — мужчины.

Длительная история развития науки убедительно указывает на то, что в математических дисциплинах доминируют мужчины. Женщина-математик, тем более знаменитая, является скорее исключением из правил, чем самим правилом. Можно назвать буквально единицы женщин, которые внесли определенный вклад в развитие математики. Перечисление же только именитых мужчин-математиков заняло бы немало места. Зато там, где в работу необходимо включать главным образом речевую деятельность, пальма первенства, несомненно, принадлежит женщинам. Взять хотя бы специалистов по синхронному переводу с одного языка на другой. В этом деле лидерами, безусловно, являются женщины. С обязанностями переводчиков они справляются значительно непринужденнее и эффективнее мужчин.

И обусловливается такое дифференцирование способностей представителей разного пола в первую очередь особенностями их памяти, благодаря которой живые существа приобрели способность к обучению. Благодаря обучению стало возможным проявление различного рода умственных дарований. А они-то, как демонстрирует сама жизнь, у мужчин и женщин оказались неодинаковыми. Точнее сказать, умственные способности у лиц противоположных полов в разные возрастные периоды проявляются по-разному.

Доказано то было с помощью тестов и незамысловатых приемов при обследовании состояния памяти у детей дошкольного возраста, школьного и взрослых.

Оказалось, что девочки до девяти лет лучше запоминают цифровой материал, чем мальчики. В шестнадцать лет различий в памяти юношей и девушек на цифры обнаружить уже нельзя. А вот в еще более старшем возрасте, после двадцати лет, достаточно наглядно и недвусмысленно проявилось дальнейшее совершенствование способностей к запоминанию набора цифр у мужчин и начинающееся снижение их у женщин. Лица двадцатисемилетнего возраста уже отчетливо демонстрируют эту закономерность.

Но не только на простых моделях можно выявлять особенности памяти человека, обусловливаемые полом. Еще более наглядно они выявляются при решении логических задач. Если девочкам шести-восьмилетнего возраста предложить найти из десяти кнопок пять, которые в некоторой установочной последовательности будут включать перед ними расположенные ячейки светового табло, то они это сделают значительно быстрее мальчиков. А вот уже в девяти-десятилетнем возрасте способности к решению логических задач у мальчиков и девочек нивелируются. Начиная с шестнадцати лет представители мужского пола справляются с поставленными перед ними задачами эффективнее лиц женского пола. При этом у женщин после двадцати пяти лет постепенно начинает увядать способность осуществлять планомерные умственные операции. У мужчин в этот период подобного наблюдать не удается.

С развитием электронной техники и совершенствованием методов регистрации электрических реакций центральной нервной системы осуществилась мечта ученых «заглянуть» внутрь мозга и воочию увидеть, что же там может происходить в момент восприятия субъектом и запечатления им тех или иных видов информации или когда он осуществляет какой-либо мыслительный процесс.

Представим себе лабораторное помещение, уставленное современной аппаратурой, которая способна улавливать и записывать на бумажную ленту изменения биопотенциалов нервных клеток субъекта напряжением в миллионные доли вольта. Субъект спокойно сидит в кресле. На его скальпе расположены датчики. От них тянутся провода к аппаратуре, усиливающей сигналы нашего органа мышления с тем, чтобы затем начать осуществлять их запись на бумажной ленте. Мгновение — и автографы мозга уже перед глазами исследователей. И им становится сразу видно, что если мужчин попросить запомнить предъявляемые на слух слова, то наибольшие изменения электрической активности нервных клеток начинают проявляться в левой половине мозга. При этом в правой никаких существенных изменений биопотенциалов не происходит. Сменим вид предъявляемой информации. Вместо слов дадим теперь мужчинам числа. И снова на бумаге та же самая картинка. Левое полушарие работает, а правое как бы бездействует. А вот в ответ на музыку у них начинает активничать уже правый мозг. Левый при этом отдыхает. Так дело обстоит с мужчинами.

У женщин картина изменений биопотенциалов мозга при запоминании ими разных видов информации несколько иная. Запечатление слов приводит у них к тому, что выраженность энергии биопотенциалов мозга начинает происходить и слева и справа. Аналогичная картина изменений биопотенциалов мозга женщин наблюдается и при усвоении ими числового материала. Музыка хотя и видоизменяет соотношение степени вариабельности энергии биопотенциалов в полушариях лиц слабого пала — они становятся более выраженными справа, — однако отчетливо видно, что и левый мозг также участвует в ее анализе и запечатлении.

Когда исследователи специфики функций памяти мужчин и женщин проанализировали у них степень изменений электрической активности головного мозга в ответ на предъявление разного рода информации, то оказалось, что у сильного пола большие трудности возникают при переработке и усвоении речевого материала. Числовая информация и музыка усваиваются ими значительно легче. У женщин как раз все обстоит иначе. Автографы их мозга говорят экспериментаторам о том, что слова для них являются родной стихией. Запоминать их женщинам не представляет большого труда. А вот числовой материал и музыкальный — это другое дело. Здесь, что называется, нужно попотеть, чтобы усвоить его так, как надо.

Обусловливается данный факт в первую очередь тем, что у женщин речевые функции размещаются в обоих полушариях головного мозга — левом и правом. Мозг у них менее асимметричен, чем у мужчин. Все это, вместе взятое, и приводит к тому, что женщины даже в неречевых задачах используют словесно-логическую стратегию их решения. Что же касается мужчин, то у них различные мозговые функции более жестко закреплены за левым и правым полушариями, вызывая тем самым их более выраженную асимметричность, чем у женщин. При этом с помощью современных методов исследования мозга обнаруживается, что правый мозг у представителей сильного пола более специализирован, чем у слабой половины человечества, в аналоговом, образном, пространственном мышлении, которое в значительно меньшей степени представлено у женщин в силу того, что у них и правое полушарие также играет важную роль в речевой деятельности.

Задатки этому можно обнаружить уже у детей. Если попросить девочку рассказать, например, о виденном на улице автомобиле, то она практически все свои мысли выразит словами. Это будут функции ее левого мозга. Мальчик того же возраста, что и девочка, от слов быстро перейдет к жестам, генерированию звуков и таким своеобразным языком представит слушателю движущийся транспорт, а исследователю доминирующую роль в его поведении правого мозга.

Таковы особенности специализации центральной нервной системы представителей разного пола: у женщин она в большей степени задействуется на языковые функции, а у мужчин — в пространственно-временной анализ событий, которые, если судить по клиническим наблюдениям и психологическим тестам, достаточно убедительно коррелируют с математическими способностями. Вывод этот сделан на основании данных современных исследований. Он совершенно не согласуется с теми фактами, на основе которых формировал свое заключение психиатр Деланаи в прошлом веке. Более объективным можно считать высказывание В. Г. Белинского, отметившего в достаточно общей и в меру шутливой форме, что «мужчина проявляет в жизни интерес к разнообразным вещам, поэтому его память хранит лишь такие события, которые несколько серьезней, чем поцелуй. У женщин дело обстоит иначе».

То, на чем сегодня акцентируется внимание при сравнении функций головного мозга представителей разного пола, имеет свои истоки. Начинаются они с того далекого прошлого, когда мужчинам, охотящимся в одиночестве на диких животных, приходилось мало говорить и много запоминать различных видов информации, в основном зрительной. Необходима она им была для успешного передвижения по лесным просторам и своевременного возвращения к очагу. Женщины же в это время вели в пещерах длинные разговоры между собой и с детьми. Таким непреднамеренным способом одни тренировали функции своего мозга, ответственные за образное мышление, а другие — за речь и словесную коммуникацию. Обусловленные этими обстоятельствами, да и не только ими, у мужчин и женщин со временем начали проявляться различия и в структурно-морфологической организации их центральных нервных систем. Так, например, амстердамские врачи, исследовавшие при вскрытиях трупов головной мозг представителей разного пола, обнаружили, что одна из его областей — так называемое половое диморфическое ядро предоптической зоны — у мужчин в среднем в 2,5 раза больше, чем у женщин. Многими другими работами анатомов и гистологов было также показано, что у лиц слабого и сильного полов имеются определенные различия в строении не только подкорки, но и коры.

С учетом фактов, полученных в клиниках и лабораториях специалистами разного профиля, вряд ли стоит удивляться, что большинство чудо-счетчиков и математиков являются мужчинами. Их мозг в процессе эволюционного становления предназначен быть живой ЭВМ в большей степени, чем мозг женщин, который уместно сравнить с живым магнитофоном. Включил его, и он говорит, говорит, говорит… принимая это во внимание, совершенно правыми можно считать всех тех, кто придерживается истины, что в споре с женщиной самый сильный аргумент мужчины — молчание.

Но не только разными видами специализации высших психических функций отличаются мужчины и женщины между собой. Немаловажную роль в дифференцировке процессов их высшей нервной деятельности играет также скорость созревания мозговых образований, которое у девочек завершается значительно быстрее, чем у мальчиков. Вот этим как раз и объясняется, что на первых порах девочки даже числовой материал запоминают лучше мальчиков. И только когда у мальчиков заканчивается становление связей между различными структурами мозга, они начинают эффективнее девочек справляться с математическими заданиями.

Без обучения детей практически невозможно сегодня представить, к какому моменту могло бы завершаться становление функций центральной нервной системы ребенка. И могло ли оно реализоваться вообще в том понимании, какое мы вкладываем в смысл этого слова в настоящее время, когда систематическое обучение малышей в школе начинается с шести лет, а то и раньше. Какова роль памяти в этом процессе, как его осуществлять в наиболее оптимальном режиме, а также многие другие вопросы еще ждут своего освещения. Они заслуживают этого. Мы же со своей стороны должны не забывать слова Иржи Тауфера, который, обращаясь ко всем нам, сказал:

Но об этом мы уже говорили в начале. Поэтому считаю своим делом пока прервать рассказ, поблагодарить любознательного читателя, сумевшего осилить брошюру, и с его разрешения поставить точку.