Знак Вопроса 1996 № 01

К ЧИТАТЕЛЮ

Первые фундаментальные исследования Отечественной войны 1812 года написаны участником тех событий А. И. Михайловским-Данилевским и историком М. И. Богдановичем. Но знаменитые историки продолжали традиции, начатые еще в рапортах о сражениях 1812 года, в донесениях, в «Описании» К. Ф. Толя, где порой сказывалось субъективное восприятие авторами событий 1812 года.

А. И. Михайловский-Данилевский и М. И. Богданович отражали официальную точку зрения. В центре внимания этих историков был прежде всего царь Александр I и те генералы, которые пользовались его расположением (многие из них впоследствии сделали карьеру, добились высоких постов). Однако так ли все было на самом деле?

Великий русский писатель Л. Н. Толстой, тщательно изучив Бородинское сражение, пришел к следующему выводу: «Бородинское сражение произошло совсем не так, как, стараясь скрыть ошибки наших военачальников и вследствии того умаляя славу русского войска и народа, описывают его… Бородинское сражение… принято было русскими… в таких условиях, в которых не только немыслимо было драться 10 часов и сделать сражение нерешительным, но немыслимо было удержать в продолжении 3 часов армию от совершенного разгрома и бегства».

Документы, мемуары и дневники участников Бородинского сражения подтверждают слова великого русского писателя. Солдаты и офицеры одержали при Бородине бесспорную победу, своим самопожертвованием искупив «ошибки наших военачальников». На Бородинском поле силы русских и французов были примерно равны. Но обстоятельства, в основном зависевшие от полководцев, зачастую складывались так, что русским приходилось драться с превосходящими силами французов. Неприятелю удавалось создавать огневое превосходство на многих участках сражения. И несмотря ни на что, русские войска выстояли. Только на рассвете по приказанию командования русская армия покинула Бородинское поле, хотя все были готовы продолжать бой. Слава Бородинского сражения принадлежит солдатам и офицерам!

Но достаточно открыть любой учебник истории, чтобы убедиться, кого считают историки героями Бородинского сражения: снова и снова мы встречаем имена высших начальников русской армии.

КОГО ЗАБЫЛА КЛИО?

В честь победы над Наполеоном император Александр I приказал создать в Зимнем дворце военную галерею 1812 года. В этой галерее славы должны были находиться портреты генералов-участников Отечественной войны 1812 года. Однако не все достойные попали в эту галерею. Историк А. В. Висковатов составил список генералов и адмиралов, не вошедших в галерею 1812 года. В нем — 73 фамилии. Однако историк считал, что и его список не полный и должен быть продолжен.

Среди участников Бородинского сражения, которых муза истории Клио не пожелала внести в список героев Отечественной войны 1812 года, был и генерал-майор Иван Денисьевич Цибульский. Портрета его вы не найдете в Военной галерее 1812 года Зимнего дворца.

Генерал происходил из дворян Бельского уезда Смоленской губернии. Родился он в 1771 году. 18-ти лет был уже капралом гвардии. Исполнительный и дисциплинированный, И. Д. Цибульский довольно быстро продвигался по службе. В марте 1792 г. он уже прапорщик, в мае 1792 г. — подпоручик. 29 сентября И. Д. Цибульский вышел в отставку. Так написано в формулярном списке генерала в связке формулярных списков Уфимского мушкетерского полка за 1802 г. Список подписан самим генералом И. Д. Цибульским, который в это время был шефом Уфимского полка. Из формулярного списка следует, что И. Д. Цибульский вернулся на службу 30 сентября 1796 г. в Павловский гренадерский полк. Известно, однако, что Павловский гренадерский полк (впоследствии лейб-гвардии Павловский) был сформирован при императоре Павле I только в ноябре 1796 г. В сентябре же 1796 г. такого полка еще не существовало.

В вышедшем в 1835 г. в Петербурге издании «Сведения о гатчинских войсках» в офицерских списках войск среди офицеров мушкетерского батальона майора Федорова указан поручик Иван Цибульский. Итак, И. Д. Цибульский служил в Гатчинских войсках наследника, великого князя Павла Петровича. Естественно, возникает вопрос, почему генерал не указал на этот факт своей службы. Чтобы ответить, следует обратиться к истории гатчинских войск.

Екатерина II не допускала своего сына Павла к государственным делам. Наследник жил вдали от царского двора, большей частью в Павловске, а потом в Гатчине. Энергичный, деятельный Павел искал применение своим силам. В 1774 г. наследник подал Екатерине свой труд: «Рассуждения о государстве вообще, относительно числа войск, потребного для защиты оного и касательно обороны всех пределов».

В «Рассуждении» 20-летний Павел изложил, в частности, свои взгляды на армию. Наследник считал, что Россия не должна вести войны, за исключением тех случаев, когда нужно защищаться от нападения, а значит, Россия не нуждалась и в многочисленной армии.

Русская армия в последние годы царствования Екатерины переживала не лучший период своей истории. Упадок дисциплины, казнокрадство военных начальников при бесконтрольности и безнаказанности достигли огромных размеров. Гвардия, находившаяся в столице, не могла не вызвать у наследника критических замечаний. Офицеры-гвардейцы, одетые зачастую в штатское, проводили много времени в развлечениях. Даже после 5-летнего царствования Павла I граф А. Ф. Ланжерон характеризовал гвардейских офицеров так: «300 молодых ветреников и кутил, буйных, легкомысленных и несдержанных».

Чтобы искоренить бесконтрольность и произвол в армии, Павел предлагал ввести строгие уставы, «предписать всем, начиная от фельдмаршала и кончая рядовым, все то, что должно им делать».

Екатерина II оставила сочинение сына без внимания, но у себя в Гатчине Павел организовал войска в соответствии со своими принципами.

Путешествуя по Европе, Павел повидал многие страны. Глубокое впечатление произвела на него армия прусского короля Фридриха II Великого.

Будучи адмиралом, Павел Петрович имел право заниматься морскими делами и иметь в своем распоряжении 3 батальона по 30 человек в каждом. В 1783 г. Павел получил в подарок от матери Гатчину. Наследник увеличил свои команды и перевел их в Гатчину. Они-то и послужили основой для Гатчинских войск. Павел Петрович принимал к себе тех, кто служил ранее в Пруссии. Служили в Гатчинских войсках и русские офицеры, почти все отставные.

Павел одел свои войска в униформу прусского покроя, их стали обучать по прусским уставам. Павел требовал беспрекословного выполнения всех параграфов устава. Наследник лично присутствовал на вахтпарадах и учениях, замечал малейшие нарушения.

Двор Екатерины II, гвардейские офицеры подвергали осмеянию гатчинские порядки, фавориты императрицы относились к Павлу Петровичу с презрением, но у себя в Гатчине наследник был полным властелином, перед которым трепетали его подданные. Офицер Фрейганг, на которого обрушился гнев Павла за опоздание на вахтпарад, умер на плацу. А. А. Аракчеев, который среди прочих должностей был и комендантом Гатчины, вспоминал: «В Гатчине служба была тяжелая, но приятная, потому что усердие всегда было замечено, а знание дела и исправность отличены». Служить к наследнику шли офицеры, для которых служба в екатерининской армии была бесперспективной, а в Гатчинских войсках они имели реальную возможность сделать карьеру.

В 1796 г. Гатчинские войска насчитывали 2399 человек, в пехоте служили 74 офицера. Павел Петрович знал всех офицеров лично. У наследника была замечательная память: он никогда не забывал ни о заслугах, ни о проступках. И. Д. Цибульский имел реальные возможности отличиться в Гатчинских войсках. Он не получил основательного образования (в его формулярном списке записано, что «читать и писать умеет»), но к своим обязанностям относился очень серьезно и дело свое знал хорошо. Поручик в отставке, И. Д. Цибульский поступил в Гатчинские войска, откуда по восшествии Павла I на престол, в первые дни царствования императора был возвращен на службу и определен учителем в тактический класс Павловского гренадерского полка, о чем имеются данные в «Истории лейб-гвардии Павловского полка 1790–1890 гг.».

Получив власть после кончины Екатерины, Павел ввел свои Гатчинские войска в Петербург, влив их в старые гвардейские части и создав новые. Гатчинцы стали опорой императора при проведении реформ в армии. Они обучали екатерининских гвардейцев служить по новым уставам.

И. Д. Цибульский явно пользовался расположением Павла I: в июне 1797 г. он был произведен в капитаны, а в декабре 1798 г. — в полковники гвардии (до Павла I полковниками гвардии были монархи, с воцарением Павла этот чин впервые был дан переведенным в гвардию гатчинским штаб-офицерам). В гвардии И. Д. Цибульский служил в полку Его Величества (так назывался в честь шефства Павла I Преображенский полк). Это было тоже высокой честью и степенью доверия императора к своему офицеру. Служба в гвардии для И. Д. Цибульского продолжалась довольно долго — до 19 мая 1800 г., когда он был произведен в генерал-майоры и стал шефом Уфимского мушкетерского полка.

Служить в войсках императора Павла I было чрезвычайно тяжело не только потому, что Павел I требовал строгого следования уставам, за нарушение которых немедленно следовало наказание. Император входил во все мелочи военной жизни и лично проверял выполнения уставов. Каждый вахтпарад, каждый смотр мог для офицера стать последним, закончиться гауптвахтой, переводом в другой полк или отставкой. Все это держало офицеров в постоянном страхе. Многие из них выходили в отставку, что обеспечивало быстрое продвижение по службе молодым офицерам. Служивший при Павле I в лейб-гвардии Конном полку Н. А. Саблуков в своих «Записках» писал: «…Производство шло у нас чрезвычайно быстро, особенно для тех, которые имели крепкие нервы. Я, например, продвигался очень скоро, так что из подпоручика Конной гвардии, каким я был в 1796 году, во время восшествия на престол императора Павла, я в июне 1799 года уже был полковником, миновав все промежуточные ступени. Из числа ста тридцати двух офицеров, бывших в Конном полку в 1796 году, всего двое (я и еще один) остались в нем до кончины Павла Петровича».

И. Д. Цибульский также очень быстро продвигался по службе: за четыре года службы у Павла он дослужился до звания генерал-майора.

Император Павел I наградил И. Д. Цибульского орденом Святого Иоанна Иерусалимского. Этот орден назывался также Мальтийским, так как он был высшей наградой Мальтийского рыцарского ордена. Основанный в Иерусалиме в 1048 году, орден в XVI веке перенес свою резиденцию на остров Мальту. В 1798 году Наполеон захватил Мальту по пути из Франции в Египет. Рыцари обратились за помощью к Павлу I, предложив ему стать великим магистром ордена. Согласившись быть великим магистром, Павел I издал манифест об установлении в пользу российского дворянства ордена Святого Иоанна Иерусалимского. (Но 20 января 1817 года уже при императоре Александре I орден Святого Иоанна Иерусалимского был исключен из числа российских орденов).

В годы царствования Павла I этот орден был не только очень высокой наградой за военные и гражданские заслуги, но и свидетельствовал о личном расположении императора к награждаемому.

Кроме ордена Святого Иоанна Иерусалимского И. Д. Цибульский до Отечественной войны 1812 года имел только орден Святой Анны 2-го класса. В своем формулярном списке он написал, что в войнах не участвовал. И. Д. Цибульский действительно не участвовал ни в русско-турецкой, ни в русско-шведской, ни в обеих войнах против Наполеона, которые вела в то время Россия, но сказать, что он не воевал, не был под пулями, нельзя. Больше 10 лет генерал служил на юго-восточных границах России, где стычки с кочевниками и разбойничьими государствами Хивой и Бухарой были постоянными.

Уфимский мушкетерский полк, шефом которого был И. Д. Цибульский, принадлежал к Оренбургской инспекции.

Перевод Цибульского в отдаленную Оренбургскую инспекцию нельзя считать немилостью императора. Павел I назначал в эту инспекцию своих лучших генералов. Шефом Екатеринбургского мушкетерского полка Оренбургской инспекции был бывший офицер Гатчинских войск генерал-майор Певцов. Генерал-губернатором Оренбурга в 1796–1798 гг. был генерал И. А. Игельштром. Его сменил генерал Н. Н. Бахметев, остававшийся на этой должности до 1803 г. Все эти генералы пользовались расположением Павла I.

Павел I направлял в Оренбургскую инспекцию лучших генералов, потому что обстановка на юго-восточной границе России была всегда напряженной. У границ России между Каспийским морем и Уралом в начале XIX в. можно было встретить только песчаные пустыни и солончаковые степи, где кочевали киргизы, казахи, туркмены, которые, ведя вражду между собой, искали поддержки то у России, то у Хивы или Бухары.

Эти два государства доставляли России немало беспокойств. Особенно часто против России выступала Хива, которая знала искусство изготовления пороха и имела артиллерию, доставшуюся ей после «бедственного происшествия» с князем Бековичем Черкасским. (В 1717 г. казачий отряд под командованием князя пытался проникнуть в Хиву, переплыв Каспийское море. Хивинцы подстерегли и разбили отряд, а с попавшего в плен князя содрали кожу и сделали из нее барабан).

Хива и Бухара стремились подчинить своей власти кочевников и настроить их против России. Нередко хивинцы объединялись с кочевниками и вместе грабили пограничные Российские земли. Целью грабежа были не только материальные ценности, но и люди, которых продавали в рабство в среднеазиатские государства. Ежегодно родилось до 200–300 пленных. В 1819 г. в Хиве насчитывалось около 3000 рабов-русских. Сколько их было раньше — неизвестно, так как хивинцы не допускали иностранцев в свои владения. А если все-таки иностранцы проникали в их владения, то их заключали в тюрьму, убивали.

Оренбургский генерал-губернатор располагал значительным войском, которое находилось в постоянной боевой готовности, оно было призвано не только охранять границы и обеспечивать безопасность купцов, но и увеличивать границы русских владений.

Но основные военные силы России были заняты в Европе и на Кавказе, у нее было недостаточно сил для установления мира на юго-восточной границе. Русское правительство советовало оренбургским генерал-губернаторам строить крепости, а впоследствии вообще запретило отправлять в степь воинские команды и предложило решать споры мирным путем.

Генерал-майор И. Д. Цибульский служил в Оренбургской инспекции до 1810 г. В связи с подготовкой России к войне с Наполеоном регулярные полки Оренбургской инспекции были выведены из мест своего дислоцирования и переброшены к западным границам России. Уфимский пехотный полк (в 1811 г. мушкетерские полки были переименованы в пехотные), шефом которого оставался И. Д. Цибульский, вместе с Ширванским полком образовал бригаду под командованием И. Д. Цибульского. Эта бригада вместе с Бутырским и Томским пехотными, 19-м и 40-м егерскими полками составили 24-ю пехотную дивизию, которой командовал генерал-майор П. Г. Лихачев. Дивизия состояла в 6-м пехотном корпусе.

В начале 1812 г. этот корпус входил в состав 2-й Западной армии П. И. Багратиона. Командование перед началом войны решило передать корпус в 1-ю Западную армию М. Б. Барклая де Толли и назначило новым местом дислокации город Лида, расположенный в 130 км от Гродно. Война застала корпус на марше, и когда он подошел к Лиде, город находился уже в руках неприятеля. 1-я Западная армия выступила к Дрисскому лагерю. Корпусу пришлось в окружении неприятеля пробиваться на соединение с главными силами. Пройдя 500 км за 16 суток в жару, проливной дождь и холод, корпус прибыл в Дрисский лагерь.

Дальнейшее отступление корпус проделал вместе с 1-й Западной армией.

Впервые с наполеоновскими войсками генерал И. Д. Цибульский встретился под Смоленском. Во время обороны города он находился со своей бригадой справа от Малаховых ворот, на которые был направлен удар трех дивизий корпуса маршала Л.-Н. Даву.

Имя И. Д. Цибульского редко встречается в рапортах, но о том, как дралась бригада генерала И. Д. Цибульского под Смоленском, написал И. П. Липранди, который был в 1812 г. обер-квартирмейстером 6-го пехотного корпуса. Он во время сражения под Смоленском увидел генерала «в полной форме, верхом в цепи стрелков». В ожидании приказа его Уфимский полк стоял вблизи неприятеля. «Там беспрестанно слышались крики «ура», солдаты без приказа кидались на неприятеля под сильным артиллерийским огнем. Чтобы избежать напрасных потерь, генералу приходилось сдерживать солдат, рвавшихся в бой». И. П. Липранди писал: «Он начал кричать, даже гнать стрелков своих шпагой назад…». Можно представить себе, как трудно было владеть собой генералу И. Д. Цибульскому, для которого Смоленская земля была особенно дорога; он сам готов был ринуться в бой вместе со своим полком.

Оставив горящий Смоленск, русские армии, опередив корпус А. Жюно, который имел приказ от Наполеона преградить путь русским, отступили по Московской дороге в сторону Бородина.

На Бородинское поле русские войска прибыли днем 22 августа. По диспозиции 6-й пехотный корпус занял позицию в центре между Курганной высотой и деревней Горки. В отличие от других корпусов 6-й корпус был построен в одну линию. Левый фланг корпуса образовала 24-я пехотная дивизия. Ближе всех к Курганной высоте расположился Уфимский пехотный полк.

Действия 6-го пехотного корпуса в Бородинском сражении недостаточно изучены. Корпус понес огромные потери. Например, в Ширванском полку «из 1300 человек осталось 96 солдат и трое офицеров». Писать рапорты о действиях корпуса было некому. Командир корпуса генерал от инфантерии Д. С. Дохтуров не участвовал в защите Курганной высоты. По приказу М. И. Кутузова Д. С. Дохтуров после ранения командующего 2-й Западной армией П. И. Багратиона отбыл на левый фланг, чтобы принять командование над армией. Д. С. Дохтуров написал рапорт о подвиге лейб-гвардии Измайловского, Литовского и Финляндскою полков. Генерал-лейтенант П. М. Капцевич, хотя и командовал во время сражения корпусом после того как Д. СДохтуров был отправлен на левый фланг, написал рапорт только о действиях своей 7-й пехотной дивизии. Генерал-майор П. Г. Лихачев, командир 24-й пехотной дивизии, на которую пришелся основной удар наполеоновских войск, был ранен и попал в плен. Генерал-майор И. Д. Цибульский был также тяжело ранен. Командование над дивизией принял старший по чину полковник Н. В. Вуич. После сражения командиром дивизии был назначен генерал-майор Б. Б. Фок, сражавшийся во время Бородинской битвы на Утицком кургане в составе 1-й гренадерской дивизии генерал-майора П. А. Строганова. Б. Б. Фок вскоре заболел и умер, даже не успев получить награду за отличие в Бородинском сражении.

Начальник штаба корпуса полковник Ф. Ф. Монахтин во время Бородинского сражения лично повел в бой полк со словами: «Ребята! Представьте себе, что это Россия, и отстаивайте ее грудью богатырскою!», но тоже был тяжело ранен. Некоторые литературоведы считают, что именно полковник Ф. Ф. Монахтин послужил прообразом полковника из известного стихотворения М. Ю. Лермонтова «Бородино»:

За отличие в Смоленском сражении Ф. Ф. Монахтин был произведен в генерал-майоры, но награда не успела дойти до героя. Он умер от ран. В Военной галерее 1812 года Зимнего дворца нет портрета генерала Ф. Ф. Монахтина. Возможно, подвиг его остался бы неизвестным, если бы писатель С. Н. Глинка, с которым он вместе учился в Сухопутном шляхетском кадетском корпусе, не встретил бы случайно в Москве бричку, в которой везли раненого Ф. Ф. Монахтина, и не написал о нем в своих «Записках о 1812 годе».

Кроме подвига Ф. Ф. Монахтина, широко известен подвиг командира 24-й пехотной дивизии П. Г. Лихачева, который до конца защищал батарею и раненым был взят в плен. Наполеон, высоко оценив действия П. Г. Лихачева на Курганной высоте, решил возвратить генералу шпагу. «Я слишком почитаю, сударь, отвагу, потерпевшую неудачу, чтобы лишить себя удовольствия возвратить вам оружие храбреца», — сказал он русскому генералу. Эти слова привел в своих воспоминаниях французский генерал и дипломат А. де Коленкур. Генерал П. Г. Лихачев так и не вернулся на родину. Он умер в плену.

Недостаточное количество выявленных и опубликованных документов, описывающих действия 6-го пехотного корпуса на батарее Раевского, было причиною некоторых ошибок, допущенных историками, исследовавшими Бородинское сражение. На этот факт указал участник сражения И. П. Липранди, отличавшийся, по выражению А. С. Пушкина, «ученостью истинной» и «отличными достоинствами военного человека».

В начале 1850-х гг. 60-летний И. П. Липранди вышел в отставку. Жить ему оставалось еще 20 лет. Это время он посвятил историческим изысканиям. По мнению историка Е. В. Тарле, И. П. Липранди обладал замечательными познаниями войны 1812 года и, в частности, Бородинского сражения. Его труды по истории войны 1812 года изучал Л. Н. Толстой, когда писал роман «Война и мир». Известно, что И. П. Липранди написал «Воспоминания о войне 1812 года вообще и в особенности подробное изложение действий 6-го корпуса Дохтурова». К сожалению, этот труд пропал и до сих пор не обнаружен.

И. П. Липранди с 1807 года и почти до самой смерти вел дневник, где записывал, по его словам, «все впечатления дня до мельчайших и самых разных подробностей». В своих историко-критических трудах он ссылается на свои дневниковые записи, а также на свидетелей описываемого события. В своих «Замечаниях» на II том «Истории Отечественной войны 1812 года по достоверным источникам» М. И. Богдановича И. П. Липранди описал действия 24-й пехотной дивизии в Бородинском сражении и, в частности, подвиг генерал-майора И. Д. Цибульского и его бригады.

Бородинское сражение началось на рассвете. 106-й линейный полк из войск Евгения Богарне, пасынка Наполеона, атаковал село Бородино. В селе находился лейб-гвардии Егерский полк, который оказал жестокое сопротивление неприятелю. Силы были неравные: французский линейный полк состоял из четырех батальонов, лейб-гвардии Егерский полк насчитывал только три батальона. Русское командование послало на подкрепление лейб-егерям 1-й и 19-й егерские полки, состоявшие ранее в передовых отрядах центра. 10о-й линейный полк был почти полностью уничтожен. После боя 19-й егерский полк полковника Н. В. Вуича, понесший тяжелые потери, поступил в распоряжение генерала Н. Н. Раевского, так как по приказу командующего 2-й Западной армией П. И. Багратиона он отослал два полка из своего корпуса на Семеновские флеши, где Наполеон нанес свой главный удар по русским войскам. Генерал Н. Н. Раевский поставил 19-й и 40-й егерские полки, присланные ему в подкрепление, в резерв.

Быстрой стремительной атакой генерал Бонами прорвал передовые укрепления, и под прикрытием артиллерийского огня горстка храбрецов прорвалась на батарею, преодолев отчаянное сопротивление ее защитников. Генерал Н. Н. Раевский, корпус которого, состоявший из дивизий И. Ф. Паскевича и И. В. Васильчикова, защищал батарею, вспоминал, что в пороховом дыму не заметил атакующих французов: так быстро все произошло. Проезжавший мимо начальник штаба 1-й Западной армии А. П. Ермолов схватил первый стоявший поблизости батальон и организовал атаку на батарею. Войска генералов И. Ф. Паскевича, И. В. Васильчикова и А. П. Ермолова, как писал генерал Н. Н. Раевский, «в мгновение ока» освободили батарею, уничтожив почти всех прорвавшихся на батарею французов и взяв в плен раненого генерала Бонами.

Нет единого мнения и о том, участвовал ли в атаке А. П. Ермолова 3-й батальон Уфимского полка или это был другой полк.

Адъютант М. Б. Барклая де Толли В. И. фон Левенштерн утверждал, что атаку на батарею, занятую французами, начал он, взяв батальон Томского полка. Когда В. И. фон Левенштерн писал свои воспоминания, он знал, что «в настоящее время во всех реляциях упоминается о нем (А. П. Ермолове) как о том офицере, который стоял во главе батальона и повел его на холм. Искажено даже название полка, коему принадлежала честь этого подвига». В. И. фон Левенштерн хотел вернуть славу Томскому полку, которую по ошибке приписали Уфимскому полку.

В наше время историки продолжают придерживаться устоявшегося мнения: для проведения атаки на батарею Раевского А. П. Ермолов взял 3-й батальон Уфимского полка. В своих «Записках» А. П. Ермолов писал об атаке: «…Батарею я взял нс более как в 10 минут… урон со стороны моей по числу людей был ужасный».

После того как атака неприятеля на батарею была отбита, понесший тяжелые потери корпус Н. Н. Раевского был заменен 24-й пехотной дивизией генерала П. Г. Лихачева. Все, что осталось от 19-го егерского и Уфимского полков, а также Ширванский полк образовали передовой отряд, занявший позицию несколько впереди батареи, у оврага, расширяющегося к Колоче. Между 7-й пехотной дивизией и отрядом храброго генерал-майора И. Д. Цибульского имелся «довольно большой интервал», так писал об этом И. П. Липранди. Генерал П. М. Капцевич в это время не раз посылал его на батарею узнавать о том, что там происходит, так как французская атака ожидалась с минуты на минуту: артиллерийский огонь все усиливался, по приказу Наполеона к батарее стягивались войска.

Генерал П. Г. Лихачев с двумя полками находился на самой батарее, а против Горжи стоял Бутырский полк под командованием своего шефа — полковника П. В. Денисьева.

Когда к П. М. Капцевичу с батареи прискакал его адъютант капитан К. К. Левенштерн с сообщением, что вблизи батареи строится французская пехота, а французские кавалеристы садятся на лошадей, П. М. Капцевич сам поскакал на батарею, чтобы, разобравшись в обстановке, отдать последние приказания.

Возвращаясь к своей дивизии, П. М. Капцевич, как пишет И. П. Липранди, «приказал генерал-майору Цибульскому, что если бы неприятельская пехота двинулась на батарею, то действовать, соображаясь с обстоятельствами, но имея в виду главное — защиту батареи». П. М. Капцевич понимал, что отряд И. Д. Цибульского должен был принять главный удар войск Наполеона, направленных на батарею. И. Д. Цибульский мог полагаться только на свои силы: во-первых, его отряд находился в отдалении от главных сил корпуса, во-вторых, И. Д. Цибульский знал, что резервов нет, весь корпус был в деле. Генерал приготовился отражать неприятеля с фронта и никак не ожидал, что он может появиться у него в тылу.

Рейд М. И. Платова и Ф. П. Уварова несколько ослабил огонь французских батарей. Батарея Ш. А. Антуара вынуждена была перенести огонь на русскую кавалерию. Но батареи полковников Т. Ж. Серюзье и А. Гриуа по-прежнему обстреливали батарею Раевского. К этим батареям вскоре присоединилась батарея Антуара и те батареи, которые ранее действовали против Багратионовских флешей. Батарея Раевского была взята под перекрестный огонь.

Чтобы избежать напрасных потерь, И. Д. Цибульский отвел свой отряд к оврагу. С фронта и правого фланга на отряд двинулась французская кавалерия. У генерала было слишком мало сил, чтобы строить отряд в каре. Отражая нападение кавалерии, И. Д. Цибульский спустил свой отряд в овраг. И тут случилось то, чего никто не ожидал: отряд подвергся нападению французской кавалерии с тыла!

Французская кавалерия генерала О. Коленкура (брата мемуариста), обойдя батарею Раевского, устремилась на нее со стороны Горжи; встретив сопротивление защитников батареи, она вынуждена была спасаться бегством. Генерал О. Коленкур был убит у самой Горжи. Под сильным огнем, в пороховом дыму кавалеристы потеряли способность ориентироваться. «Около 100 всадников бросились в противоположную сторону и спустились в овраг, идущий к Колоче… и… совершенно нечаянно очутились в тылу отряда генерала Цибульского». Храбрым полкам генерала И. Д. Цибульского пришлось отбиваться от наступавших на них с трех сторон французов.

«Полки, уже много потерявшие прежде, здесь потеряли еще более. Шеф Уфимского полка, генерал-майор Цибульский, один из храбрейших людей, был так тяжело ранен, что всю войну не мог уже служить», — писал И. П. Липранди.

В наградных документах офицеров 24-й пехотной дивизии о И. Д. Цибульском можно прочесть: «Много способствовал к отражению неприятеля с полком своим… и получил рану картечью в руку». Но несмотря на упорное сопротивление русских воинов, французам удалось взять в конце концов батарею Раевского, истребив почти всех ее защитников. Наполеоновские войска также понесли большие потери на «большом редуте», как называли французы батарею Раевского. Но прорвать центр русской позиции им так и не удалось; батарея Раевского была разрушена, завалена мертвецами и поломанным оружием. Русская артиллерия вела такой сильный огонь, что французы не могли поставить на кургане свои орудия. Они использовали полуразрушенный вал как укрытие. Прячущимся за ним французам приходилось становиться на колени. Вскоре вал был полностью разрушен и осыпался в ров.

Отряд под командование генерала И. Д. Цибульского совершил подвиг, защищая батарею Раевского. В силу своей малочисленности он не мог уничтожить неприятеля, рвущегося к батарее. Неся потери от французской артиллерии, атакованный с трех сторон французской кавалерией, отряд героически сражался, отвлекая на себя значительные силы неприятеля.

Ни в рапорте М. Б. Барклая де Толли о действиях 1-й Западной армии в Бородинском сражении, ни в «Описании битвы при селе Бородине 24 и 26 августа 1812 года» генерал-квартермейстера К. Ф. Толя имя генерала И. Д. Цибульского не было упомянуто. О нем просто забыли.

19-му егерскому полку не повезло еще более. Генерал А. П. Ермолов написал в своем рапорте, что именно егеря не оказали достойного сопротивления неприятелю, когда французы первый раз захватили батарею.

19-й егерский полк, с самого утра сражавшийся у села Бородина, принимавший участие в атаке А. П. Ермолова на батарею, а позднее защищавший эту батарею перед последним штурмом французов, т. е. целый день находившийся в сражении, волею начальника штаба 1-й Западной армии оказался в числе «нестройно отступавших».

Подвиг генерала А. П. Ермолова был прославлен на века, а егерей историки до сих пор считают виновными в том, что они не сумели отстоять батарею Раевского.

После Бородинского сражения генерал И. Д. Цибульский не мог служить в действующей армии из-за ранения. М. И. Кутузов, зная исполнительность и добросовестность генерала, решил использовать его для работы в тылу. И. Д. Цибульский исполнял обязанности 2-го генерал-полицмейстера армии. Служба эта была очень трудной, даже опасной, хотя такой чести, как служба в действующей армии, изгоняющей наполеоновские войска из пределов России, не приносила. И. Д. Цибульский вместе с полковником Аргамаковым был подчинен генерал-лейтенанту М. М. Бороздину, который был чрезвычайным уполномоченным по приведению в порядок армейского тыла. М. М. Бороздин должен был собрать отставших по разным причинам военных, составить из них команды, снабдить их оружием и амуницией, собрать продовольствие, доставить его к армии, устроить госпитали. В его обязанности входила также забота о пленных, меры «по охране тыла и очищение его от мародеров наполеоновской армии». Положение в местах, освобожденных от наполеоновских войск, было настолько серьезным, что начальник И. Д. Цибульского М. М. Бороздин получил «открытый лист», с предъявлением которого «все власти исполняли его требования в одной силе с повелениями фельдмаршала». Докладывая Александру I о принятых мерах по охране тыла, М. И. Кутузов писал 5 декабря 1812 года: «В город Красный послал генерал-майора Цибульского с бригадой 27-й дивизии».

За Отечественную войну И. Д. Цибульский был награжден орденами Святой Анны 1-го класса и Владимира 3-й степени. Получил он и медаль в память о событиях 1812 года.

11 сентября 1816 г. И. Д. Цибульскому было приказано состоять по армии, то есть он числился состоящим на службе, но никакой должности не имел. Поэтому больше он не повышался, хотя состоял по армии все годы царствования Александра I и первые годы правления Николая I. В «Списке генералам, штаб и обер-офицерам всей российской армии с показанием чинов, фамилий и знаков отличия» за 1828 год генерал показан третьим среди генерал-майоров, состоящих по армии. Фамилии генералов даны по старшинству.

Генерал-майор И. Д. Цибульский скончался в 1837 году. Похоронен на одном из погостов Вышнего Волочка. Его могила со скромным надгробием сохранялась до начала первой мировой войны, о чем имеются сведения в «Русском провинциальном некрополе», вышедшем в 1914 году.

О героическом подвиге, совершенном генералом И. Д. Цибульским и его бригадой — Уфимским и Ширванским полками, напоминает памятник на Бородинском поле, на месте боя бригады у батареи Раевского, воздвигнутый потомками солдат, сражавшихся в Уфимском и Ширванском полках. ♦