Знаменитые случаи из практики психоанализа

Для психосоматического подхода характерно применение психоанализа к важной сфере заболеваний, не связанных с явно невротическими проблемами. Такой подход сделал возможным успешное лечение многих болезней, кажущихся органическими, как например, сильные брюшные боли и понос в данном случае, которые не поддавались другим методам лечения.

Главное в психосоматическом подходе то, что он признает связь между психикой, сознанием и сомой, телом. В приводимом нами случае использовалась краткая терапия. Пентатоловый натрий, препарат, вызывающий гипнотическое состояние, использовался для того, чтобы помочь лечению как можно быстрее добраться до специфических проблем.

Хотя многие врачи использовали пентатоловый или амитоловый натрий, препарат со сходным воздействием, после второй мировой войны, результаты были не такими удовлетворительными, как во время войны. Большинство врачей считает, что такой крайний метод может применяться только к здоровым в остальном пациентам, когда недуг внезапно развивается в ответ на недавний сильный, но относительно непродолжительный стресс.

Однако одно из достоинств лечения с помощью пентатолового натрия заключается в том, что оно обнаруживает наличие бессознательных мотивов в происхождении болезни. Очевидно, что в данном случае[44] препарат довел до сведения пациента материал, ранее недоступный его сознанию. Выражение этого ранее бессознательного материала привело к исчезновению симптомов боли и поноса.

Краткая терапия психосоматического случая

Демобилизованный молодой человек двадцати двух лет попал в больницу с острыми болями в животе и поносом. Приступы начались, когда он был за океаном в армии, и привели к его эвакуации через госпитальную систему Соединенных Штатов. Его не уволили по причине болезни, но вот-вот могли это сделать. Последний приступ случился дома как раз после разговора с отцом о средствах на покупку автомобиля для поездок в школу бизнеса. После тщательного, но безрезультатного медицинского обследования терапевт решил отправить его к психиатру.

Пациент был хорошо сложенным красивым юношей с приятными манерами и очень хотел вылечиться. Его семья переехала в Соединенные Штаты из Канады, когда ему было всего двенадцать лет, и там его отец достиг феноменальных финансовых успехов. Отец был привлекательным, динамичным, вполне типичным представителем преуспевающего в большом бизнесе чиновника, способного принимать решения с молниеносной быстротой. Таким же образом он вел себя и дома. Мать была худой, непривлекательной, постоянно жалующейся, незаметной женщиной. Она перенесла несколько операций брюшной полости и часто страдала поносами. Эти приступы усиливались, когда муж брал ее с собой в командировки. Еще у пациента был младший брат семнадцати лет. Рассказывая о своей семейной жизни, больной говорил, что им всего хватало, все члены семьи были хорошими и милыми людьми. Хотя молодой человек не был женоподобным, он производил впечатление довольно пассивной, со всем соглашающейся и во всем довольной личности. Его опыт войны был вполне безопасным и не изобиловал событиями. Он провел много месяцев в Англии в качестве шофера при хозяйственной части, потом отправился во Францию много времени спустя после дня высадки союзных войск и никогда не участвовал в боях. Только однажды он находился в некоторой опасности, проезжая по территории, на которой высадились немецкие десантники. Ему было немного страшно, но он так и не увидел ни одного немца. Первый приступ боли в брюшине произошел с ним десять дней спустя, когда он ехал в машине к своему капитану.

Так как пациент не помнил своего эмоционального состояния во время приступов боли, решили попробовать реконструировать его состояние, предшествовавшее первому приступу, и выявить чувства, сопровождавшие данный эпизод. Для этого ему внутривенно ввели пантатол и сказали, что он ведет грузовик в тот самый день, когда ему было «немного страшно».

Пациент стал со страхом говорить о том, что по слухам немецкие парашютисты были неподалеку от того места, куда ему приказано ехать. Вдруг его грузовик поломался недалеко от холма, за которым раздавались выстрелы. По уставу он должен был оставаться возле грузовика, пока не прийдет помощь, и поэтому, подъехав на попутке до ближайшего артиллерийско-технического патруля, он вернулся обратно к грузовику и даже вспотел от страха. Там он провел в одиночестве сорок пять минут в состоянии постыдного страха, хотя слышал только отдаленные выстрелы. Под воздействием пентатола он обнаружил свои мысли, которые никогда до этого не находили словесного выражения, мысли маленького мальчика, молящего Бога спасти его. Он слишком молод, чтобы умирать, и кроме того, всегда был хорошим мальчиком, никогда никого не обижал. Что будет с его мамой, если его убьют или ранят? Плача и моля Всемогущего о помощи, он метался в постели в испарине и вскакивал от малейшего шума. В этой первой экстериоризации потока давно забытых мыслей больной даже в малейшей степени не проявил храбрости и гнева. Наконец прибыл спасительный грузовик, и пациент стал более агрессивным, когда помогал солдатам развернуть их машину. По мере приближения к лагерю он становился все более воинственным, а когда увидел своих солдат с автоматами наизготове, решился даже упомянуть этих мерзавцев нацистов, говоря, что если они сюда сунутся, «мы перебьем их как крыс».

После сеанса с пентатолом пациент вспомнил, что очень боялся, но впоследствии совершенно об этом забыл. Он расценил свой страх как вполне объяснимую нормальную реакцию и быстро уснул в состоянии эмоционального истощения. Последующие сеансы концентрировались на «маленьком мальчике внутри взрослого мужчины» и универсальности реакций, вызванных страхом. Через несколько дней был проведен еще один пентатоловый сеанс с целью выявления причин кишечного приступа, происшедшего через десять дней после случая с парашютистами. Пациент целый день возил офицера, у которого находился в подчинении, позволявшего себе привилегию общения с женщинами и употребления спиртных напитков, хотя жестоко наказывал своих людей за подобное поведение. Пациент был его личным шофером, и ему часто приходилось поддерживать капитана, когда он не мог идти или даже сидеть, прикуривать ему сигареты и даже кормить, когда тот был в состоянии похмелья. Благодаря гастриту на почве алкоголизма и плохому аппетиту капитана пациент съел не один его обед.

В интересующий нас день пациент вел машину по очень плохим дорогам с раннего утра до поздней ночи, пока они не остановились в какой-то крохотной французской деревушке. Капитан приказал пациенту ложиться спать в грузовике прямо под открытым небом, а сам отправился в зал для членов парламента, где и провел ночь в тепле и уюте. Пациент уговаривал себя, что поблизости нет никаких нацистских парашютистов, что всех их выловили и что тут совершенно безопасно, «действительно совершенно безопасно», но, несмотря на эту собственную психотерапию, не мог уснуть на протяжении долгих часов. Через несколько минут после того, как ему удалось заснуть, он проснулся от острой брюшной боли и приступа поноса. Когда боль стала невыносимой, он отправился в приют для членов парламента, где отыскал своего пьяного капитана и тот приказал солдату отвезти его к врачу. Из местной санчасти его отправили дальше через госпитальную систему, но везде проверка на органическое заболевание или инфекцию давала негативные результаты, и в конце концов его отправили домой. В первом госпитале какое-то чувство вины за свою психосоматическую болезнь побудило его быть чрезвычайно обходительным с ранеными солдатами. Во время этого сеанса пациент стонал и извивался от боли. Он не отпускал рук от брюшной полости. Тахикардия, потовыделение и бледность, доходящая до зеленоватого цвета, не оставляли сомнения в том, как жестоко он страдает. Он полностью воспроизвел свое состояние во время приступа.

После того, как он проснулся, мы обсудили связь этого приступа с его страхами перед столкновением с десантниками и реакцией на капитана, подвергшего его такой опасности. Он не понимал, почему он должен был чувствовать обиду или гнев по отношению к капитану и так как проявлял сильное сопротивление ко всему, кроме своего привычного «Это его право приказывать мне то, что он считает нужным», через несколько дней ему снова сделали инъекцию пентатола. Пациент снова перенесся на темную деревенскую площадь, и ему предложили высказать, что же он действительно чувствует к капитану. После некоторого сопротивления его гнев излился свободно и в полной мере. Он получил подтверждение в многочисленных случаях дискриминации, несправедливости, незаслуженной задержки в продвижении по службе, переутомления и т.д. Капитан, которого пациент пассивно принимал сознательно, превратился в «ублюдка и паршивого сукиного сына», который постоянно злоупотреблял своим положением старшего по званию.

Во время такой бурной реакции пациента перебили и спросили: «А что твой отец?» Ответ был на удивление искренним и кратким: «Такой же сукин сын». Затем он в настоящем времени словесно пережил событие, случившееся за несколько лет до того, как он попал в армию. Мы лишь резюмируем его затянувшуюся, но весьма насыщенную эмоциями реакцию. Однажды, когда отца не было дома, сокурсники пациента собрались в Чикаго, и так как добираться туда было сложно, он, несмотря на запрет, воспользовался автомобилем отца. Пока он отсутствовал, его собака тоже нарушила домашние правила: она перебралась наверх в комнату отца, и там ее стошнило на дорогой ковер. Вернувшись, отец впал в ярость и вызвал к себе сына, чтобы объявить ему о предстоящем наказании: он должен был приходить домой после института не позднее шести вечера и ни под каким предлогом не мог выйти из дому после указанного времени в течение трех месяцев. Пациент признал свою вину, объяснил, как мог, почему так поступил, и мягко возразил против суровости наказания, сказав: «Тебе не кажется, что это слишком — но, ладно, я приму это как мужчина и не стану жаловаться», хотя под пентатолом он горько рыдал. Через десять недель отец пришел домой пьяным и сам нарушил запрет, попросив сына отвезти его в клуб. Там он предложил юноше выпить в баре и слезливым от похмелья тоном признал, что наказание было слишком суровым, что сын принял его как подобает мужчине и попросил прощения. Они пожали друг другу руки, и дело было забыто. Но во время сеанса пациент вошел в сильный гнев, которого никогда раньше не выказывал по отношению к своему отцу. Он запомнил эти эмоции, и мы обсудили их после того, как прошло действие пентатола.

Дальнейшая терапия была направлена на дифференциацию между инфантильным сознательным примирением с бессознательным кишечным проявлением ярости и нормально выраженным оправданным гневом взрослого мужчины. Несомненно, это был лишь эпизод из их жизни. Сначала отец, когда ему был задан такой вопрос, отрицал всякие проявления деспотизма со своей стороны, но его жена не дала ему сменить тему и противоречила на каждом слове. Они с мальчиком вынуждены были заключить союз, чтобы вместе бороться против сурового врага и постоянно выискивали его слабые места. Дома отец был таким же начальником, как и на работе, он провозглашал приказы и отвечал на просьбы односложным «нет», никак не объясняя причин. По-своему он хотел «сделать из своего мальчика мужчину», но фактически не позволял никаких проявлений мужского равенства и требовал только инфантильной покорности и примиренчества. Нормальные эмоциональные реакции всегда подавлялись. Вскоре этот принцип должен был подтвердиться еще раз, поскольку сын делал первые попытки проявить свою новообретенную независимость, но отец был очень обеспокоен, по крайней мере, для того, чтобы снова играть ту роль, которой от него ждал психиатр.

До этих пор терапия принесла хорошие результаты в том смысле, что не было никаких рецидивов, и к тому же отец выработал у себя более уважительное отношение к своему законному наследнику. Конечный результат будет зависеть от жизненных ситуаций ближайшего будущего, которые и покажут, была ли эта короткая терапия достаточной и появится ли необходимость в дальнейшей терапии.

Этот случай мы описали так детально для того, чтобы продемонстрировать принципы применения краткой психотерапии острых психосоматических состояний. Он демонстрирует процесс вскрытия вытесненного эмоционального содержания, вызванного непосредственно быстротекущим неврозом и его отношением к более ранним паттернам. У данного пациента ясно обнаружилась смесь страха, ярости и зависимости, выраженная психосоматическим симптомом в личности, у которой не произошло формирования ожидаемой реакции. Лечение способствовало как проработке и переориентации концепции зрелости у самого пациента, так и изменению его социального окружения. Но это случилось с личностью молодой и пластичной, со слабым, не застывшим защитным механизмом, когда окружение еще не успело нанести серьезного ущерба. В случае с людьми средних лет, привыкшими к хроническим невротическим паттернам с установившейся органической природой соматических симптомов, лечение краткой терапией, как правило, менее успешно.

Одним из новейших применений психоанализа в терапии со времени второй мировой войны было широкое распространение групповой терапии и группового психоанализа. Первоначально психологи, психиатры и работники социальных сфер обратились к групповой терапии в целях экономии времени и дороговизны индивидуального анализа, а также из-за нехватки специалистов. Считалось, что даже групповой терапевтический контакт лучше, чем никакой. Сегодня некоторые терапевты (включая автора данного описания) считают групповой анализ, один или в сочетании с индивидуальным лечением, методом более предпочтительным, то есть часто даже более эффективным, чем индивидуальный анализ.

Считается, что групповая терапия предоставляет пациенту возможность действовать в ситуации более сходной с самой жизнью, а также не позволяет развития гипертрофированной зависимости пациента от терапевта, так как способствует развитию отношений с большой группой людей.

Случай[45], описанный здесь, взят из книги С.Р. Славсона, талант которого сыграл не последнюю роль в том, что групповая терапия получила мировое распространение. Будучи директором отделения групповой терапии в еврейской коллегии попечителей в Нью-Йорке, Славсон первым использовал этот метод для лечения «сложных детей». Позже он пропагандировал и рекламировал развитие групповой терапии как в Соединенных Штатах, так и других странах мира.

В данном случае терапевтом была одна из пионеров групповой терапии Бетти Габриель, работавшая с группой девочек-подростков. По мере того, как проблема преступности подростков становится все острее, групповая терапия все чаще используется для решения подобных проблем. Однако использование групповой терапии ни в коей мере не замыкается работой с подростками в социальных агентствах, но используется все шире для лечения взрослых как в учреждениях, так и в частной практике.

Группа сложных девочек

Сандра была очень привлекательной девочкой. Она осветляла волосы и расчесывала их так, чтобы они выглядели «эффектно». Она активно пользовалась косметикой и выглядела старше своих лет. Вид у нее был беззаботный, но она всегда становилась серьезной, когда говорила о музыке или искусстве, к которым имела незаурядный талант. Девочка очень интересовалась собой и большую часть времени говорила о своих способностях. Она любила пофантазировать, особенно перед сном, и часто говорила о счастливой семейной жизни дома как о реальности, что далеко не соответствовало действительности.

Сандра попала на лечение через полицейский департамент, ее арестовали во время побега из дома с другой девочкой, Элен. В этом ей помогала и поощряла мать, находящаяся в серьезном конфликте со своим мужем, которого терпеть не могла. Сандра часто не ночевала дома и заводила знакомства с матросами прямо на улице. В семье постоянно происходили ссоры из-за денег, так как отец был скрягой и средств, которые он давал семье, едва хватало, чтобы сводить концы с концами; при этом был еще и вечно недоволен. Сандра часто прогуливала школу, пока ее не перевели в школу искусств, где ей было интересно.

Отец был жестоким, непреклонным и суровым человеком. Больше всех он любил среднюю дочь, а Сандра была младшей. Между этими двумя девочками существовало сильное соперничество, в котором родители винили Сандру и считали ее «смутьянкой». Мать, баловавшая девочку, не заставляла ее ничего делать по дому, но при этом жаловалась на упрямство Сандры. С другой стороны, отец относился к ней с недоверием и часто называл ее обидными именами, например, «бродягой». Сама Сандра считала себя ленивой и «чокнутой» и признавала, что попала в беду. Отец был настолько строг, что даже летом заставлял Сандру отправляться в постель в девять часов вечера.

Девочка очень переживала из-за разлада и ссор между родителями. В семье матери отводилась подчиненная роль — причем не только отцом, но и дочерьми. Кажется, отец был не в состоянии удовлетворить сексуальные запросы жены, и у нее были сексуальные связи с другими мужчинами. (На одном из групповых сеансов Сандра сказала, что хотела бы быть чьим-то любимым ребенком, ей всегда хотелось иметь отца, которого она могла бы любить. Она вспоминала, что, даже будучи ребенком, не могла взять его за руку и назвать «папой». А ей очень этого хотелось. Как же она его называла? Девочка захихикала и ответила: «Па».)

Диагноз: беспорядочное поведение, пре-Эдипова группа, ведомый тип.

Роза, беженка из нацистской Германии, еще будучи ребенком, претерпела ряд травматических переживаний во время бегства ее семьи из Европы. За это время ее по крайней мере дважды изнасиловали. Когда она попала на лечение, то часто плакала без всякой видимой причины и страдала от пугающих снов, кошмаров и «общей нервозности». Она часто раздражалась и впадала в депрессию, причин которой не понимала. Она подозрительно относилась к людям, была недружелюбна, склонна к уединению и недоверчива, особенно к мужчинам. Роза кусала ногти, когда нервничала, и дергалась всем телом. Это началось, когда ей было восемь лет, тогда же она начала кричать на своих отца и мать. Отец Розы в основном из-за резкого ухудшения своего социального и экономического статуса переживал депрессию. Из былого бизнесмена в Германии здесь он превратился в рабочего. Роза была очень чувствительной и остро реагировала на настроение отца, который обращался с ней как с ребенком и не мог принять ее естественного для подростка стремления к независимости. До шести лет Роза была единственным ребенком. Она помнит, как отец играл с ней, когда ей было четыре года, чего с тех пор он больше не делал. Хотя ей хотелось иметь брата, она встретила его появление с негодованием, и в момент его рождения она испытывала сильные приступы рвоты.

Роза была хорошо развитой, привлекательной девочкой, ей хотелось иметь друзей, но при этом никак не удавалось завязать отношения с другими подростками. Изучение этого случая обнаружило, что у девочки не были решены должным образом проблемы с ее ранней склонностью к Эдипову комплексу. Кроме того, у нее были серьезные сексуальные проблемы, которыми она могла поделиться со своей единственной ближайшей подругой, также проходившей лечение. Менструации начались у нее в десять лет и всегда проходили болезненно. Матери она об этом ничего не сказала. Девочка считала себя мученицей и думала, что заменяет брату мать с 8 лет. Она купала и кормила его, что казалось естественным ее родителям, и уже в десять лет выполняла большую часть домашней работы.

Диагноз: психоневроз с элементами маниакальности.

Берта была высокой хрупкой девочкой шестнадцати лет с рейтингом 126. Из-за ее худенького личика и длинного носа учителя иногда называли ее Пиноккио. У нее были каштановые волосы, которые она часто подстригала по последней моде, но редко расчесывала, и большие красивые голубые глаза. Одевалась она всегда неряшливо и никогда не следила за своей внешностью. После индивидуального лечения она стала уделять внешности больше внимания и начала пользоваться помадой, крася губы бантиком.

Берта не была зациклена на себе, хорошо относилась к людям, говорила искренне и непринужденно, но монотонно. Казалось, у нее ни в чем нет заинтересованности и она говорила обо всем одинаково бесстрастно, словно о погоде. У нее было сильно развито чувство справедливости, она бурно реагировала на все, что казалось ей несправедливым, независимо от того, касалось ли это лично ее.

Берта часто прогуливала школу, а ее мать жаловалась, что она «была грубиянкой, воровала деньги у старшей сестры и была очень вспыльчивой». Были у нее и другие недостатки: она поздно вставала, часто лгала, имела нежелательных друзей, дралась со своим семнадцатилетним братом и всегда опаздывала даже к столу. Оказываясь в трудной ситуации, она взывала к Богу. Надо сказать, что она была не по годам развитой. Возможно, она догадывалась о внебрачных связях своего отца и с недоверием относилась к родителям.

Враждебные отношения между родителями установились еще в начале совместной жизни. Даже когда мать была беременна Бертой, отец заводил связи с другими женщинами. В то же время он очень любил Берту и был до такой степени подвержен ее влиянию, что когда мать хотела что-то от него получить, то просила Берту походатайствовать за нее. С другой стороны, между матерью и Бертой часто происходили бурные ссоры, так как девочка игнорировала свою мать, несчастную, неблагополучную женщину, родившую семерых нежелательных детей. Разочаровавшись в своем браке, мать находила выход своим чувствам в оскорблениях и издевательствах над мужем, детьми и невесткой.

В частых ссорах Берты с братом мать всегда принимала его сторону, что приводило девочку в негодование. Она жаловалась, что мать ругает, оскорбляет и унижает ее даже в присутствии друзей. Ссоры между матерью и дочкой были такими неистовыми, что иногда они даже хватали первые попавшиеся под руку предметы и бросали ими друг в друга, так что однажды разбили большое зеркало.

Берта выросла на ферме и переехала в большой город только за год до лечения. До рождения Берты трое детей погибли при несчастном случае, и отец с матерью испытывали чувство вины по этому поводу. Сестра же матери часто пыталась настроить девочку против отца.

Диагноз: беспорядочное поведение, ведомый тип, склонный к привычкам, невротические симптомы.

Рева была крайне инфантильной девочкой с устойчивым чувством неполноценности. Имея привлекательную внешность, она считала себя некрасивой. Она совершенно была неспособна отнестись к чему-либо ответственно, хотя бы к своим опозданиям в школу или к назначенным встречам, была отчужденной и чувствовала, что ее никто не любит из-за ее излишнего спокойствия. У нее не было друзей, и большую часть времени она проводила дома, постоянно возясь со своим лицом, так как воображала, что у нее прыщи. В то же время ее описывали как нервную девочку, которая поднимает визг, когда сердится, и которая постоянно кусает ногти, боится темноты, незнакомых людей и собак. Рева всегда завидовала своему младшему брату, который был уже намного выше ее ростом и выглядел старше. Она часто дралась с ним. Когда Рева начал посещать школу, с ней часто случались приступы беспричинного плача и рвоты.

Сама Рева смотрела на себя как на ребенка, и ей явно недоставало уверенности в себе. Она не чувствовала себя «такой же полноценной, как другие люди» и говорила, что не может смотреть им прямо в глаза. Вообще она относилась к себе как к неудачнице. Обострение психоневротических симптомов у нее началось за шесть месяцев до лечения, когда ее собака упала с крыши и разбилась насмерть.

Рева была старшей из троих детей. Двое остальных были мальчиками. И отцу, и матери, и среднему сыну поставили диагноз — психоневроз. У самого младшего, которому тогда было девять лет, обнаружили запоздалое развитие и серьезные проблемы в поведении, так что его пришлось положить в больницу. Отношение родителей к детям было разным: мать пыталась оградить детей от малейшей проблемы, а отец, человек раздражительный и подверженный частым вспышкам гнева, нещадно их бил.

Как выяснилось, главной проблемой девочки была ее сильная зависть к брату и привязанность к отцу. Чувствовалось, что она находится на уровне маленького ребенка и переживает Эдипов конфликт. Рева не восприняла никаких взрослых манер или моделей поведения, свойственных подростку ее возраста. Она одевалась и расчесывалась аккуратно, но по-детски, всегда держалась неуверенно и робко и, когда с кем-то разговаривала, постоянно крутила носовой платок или сжимала его в ладошке. Во время терапии она говорила доверительным тоном, жаловалась на головные боли и на то, что у нее краснеют глаза, когда она делает уроки или читает. Индивидуальная терапия практически не имела успеха, так как Рева обнаружила сильнейшее сопротивление. Она постоянно срывала сеансы, частично из-за своего равнодушия ко временному фактору, но главным образом потому, что была не способна установить личные отношения.

Диагноз: психоневроз с инфантильным развитием характера.

Лидия была высокой изящной девочкой с негнущейся прямой осанкой и привлекательной, утонченной внешностью. Она носила довольно причудливую прическу, завязывая волосы в хвост высоко на макушке, густо красила губы и ходила в шутовских очках и долгое время могла, не мигая, смотреть в одну точку. Одной из характерных для Лидии черт было полное отсутствие аффектов. Даже о смерти своей любимой бабушки или о ненависти к другу ее матери она говорила без малейшего изменения в выражении лица. Улыбалась она очень редко.

Лидия была одной из двух дочерей; ее сестра, которая была на три с половиной года старше ее, уже была замужем.

В психиатрическом тесте Лидия получила рейтинг 135. В школе у нее были прекрасные оценки, но внезапно она забросила учебу. Учителя стали жаловаться, что спокойная девочка, которая всегда хорошо себя вела, вдруг стала встречаться с молодыми людьми намного старше себя, поздно приходить домой и не сообщать, где была. Внезапно из хорошей, усидчивой, довольно послушной девочки она превратилась в агрессивную и сварливую персону. Кроме того, она страдала энурезом.

Когда Лидии было девять лет, ее родители развелись, хотя уже после своей новой женитьбы отец не раз приходил к ним и был не прочь вступить в сексуальную близость со своей бывшей женой. На Лидию развод родителей подействовал очень сильно. Она чувствовала, что они ее предали, особенно отец. Мать, женщина очень строгая, никогда не была довольна успехами Лидии. Даже когда девочка приносила из школы хорошие отметки, она считала, что те могут быть еще лучше. Это не могло не расстраивать Лидию.

Однажды она хотела убежать из дома со своей подругой, которая украла с этой целью часы и кольцо у сестры Лидии, но вместо побега продала часы и купила себе одежду.

Диагноз: скрытая шизофрения.

Паула с минимальным рейтингом 94 представляла собой результат сложного психосоциального развития. Когда она попала на лечение, то вела себя скорее как мальчик, разговаривала низким хриплым голосом, употребляла ругательства, хотя ей было всего двенадцать лет. В то же время она очень мило одевалась, у нее были черные, завитые в кудряшки, мило свисавшие вокруг личика волосы. Она говорила, что ей нравится иметь кудряшки, так как мальчишки могли за них дергать.

Паула была низкой, коренастой, хорошо развитой девочкой с темными глазами и маленьким бледным лицом. Менструации начались у нее в десять с половиной лет.

Паула чувствовала сильную враждебность к своей матери и всем женщинам. Она обожала своего отца и называла его «безумцем». Она придумывала всевозможные романтические истории о себе, в которых невинные друзья семьи мужского пола выступали во всяких отвратительных ролях. В школе она училась плохо, на занятиях постоянно хихикала, много болтала и не успевала по некоторым предметам. С раннего детства одним из ее желаний было стать полицейским.

Будучи ребенком, Паула часто пыталась вытолкнуть мать из постели, чтобы самой спать с отцом, и уже во время терапии она иногда звала отца помыть ей голову, когда она обнаженной находилась в ванной. Она открыто выражала недовольство по поводу того внимания, которое отец оказывал матери. Главную проблему Паулы видели в серьезном нарушении сексуальной идентификации. Она не могла принять роли женщины и воображала себя мальчишкой в основном потому, что единственным человеком в семье, который дарил ей любовь, был отец, в то время как мать была злобной, беспокойной и властной. Отец в свою очередь был человеком безответственным, сохранившим молодость духа. Он очень любил Паулу, но находился в серьезном конфликте с двумя мальчиками, старше нашей пациентки, и, кроме того, в семье были еще две девочки, одна из которых была младенцем.

Пауле явно требовалась интенсивная индивидуальная психотерапия. Сначала ее стремились определить к терапевту-женщине, но, как выяснилось, для того, чтобы в большей степени идентифицировать себя как женщину, ей нужен был групповой опыт. Поэтому в возрасте двенадцати лет ее отправили в активную терапевтическую группу, где она провела четыре года. Этот опыт был для девочки чрезвычайно важным как из-за очевидных результатов, так и из-за того энтузиазма и чувства удовлетворения, которые она оттуда вынесла. В какой-то момент даже выяснилось, что она доверяет только двум женщинам в этом мире — инспектору по делам несовершеннолетних и терапевту, ведущему активную группу.

Когда Пауле исполнилось шестнадцать лет, ее перевели в группу интервью. После полутора лет было решено совсем прекратить лечение и предоставить ей возможность испытать себя в мире, хотя при желании она могла вернуться в группу.

Диагноз: беспорядочное поведение, Эдипов тип с ярко выраженным нарциссизмом.

В тринадцать с половиной лет Джорджию отправили на психиатрическое лечение из-за полной неспособности адаптироваться к окружающей социальной среде, недостатка друзей, чрезмерной зависимости от матери, нежелания ходить в школу, застенчивости и причудливых хореических тиков, которые выражались в гримасах, движениях языка и губ, подергивании головой и невольном шаркании ногами. Впервые тики заметили, когда ей было семь лет, и диагностировали как хорею Сиденхема. Девочка лечилась в больнице более шести лет. Наконец врачи заподозрили психогенетические причины болезни и отправили пациентку на психотерапию. После индивидуального лечения ей назначили групповую терапию. Девочке было тогда пятнадцать с половиной лет, и она все еще страдала тиками, часто грезила наяву и смотрела в пространство до тех пор, пока у нее не «темнело» в глазах. В детском возрасте ей часто снились драконы и змеи, в кошмарных снах к ней подбирались драконы и подымали ее высоко в небо. Когда же она пришла на групповую терапию, ее сновидения наполняли мальчики и свидания. К себе самой она относилась как к ничтожеству. Друзей у нее не было. К своим же близким — к матери и старшей сестре — она испытывала крайнюю враждебность.

Родители Джорджии были людьми неблагополучными. Хозяйством и детьми железной рукой управляла мать, агрессивная женщина, нещадно бившая Джорджию, чтобы остановить ее тики, причины которых она не понимала. Джорджия была постоянной мишенью для недовольства и критики матери, постоянно сравнивавшей ее с другими детьми и ставившей ей в пример старшую сестру. Кроме всего прочего, Джорджия была очень высокой и дети дразнили ее «долгоножкой».

Отец страдал нарциссизмом, был человеком инфантильным, дерзким, подверженным вспышкам гнева, во время которых срывался в крик и визг. Он пренебрегал семьей, но любил Джорджию, хотя даже с ней часто был непостоянен. Однако девочка была к нему сильно привязана.

Диагноз: смешанный психоневроз с элементами истерии, депрессия, взаимозаменяемость и исчезновение симптомов[46].

Запись занятия (33).

Присутствовали: Роза, Сандра, Паула, Рева, Джорджия, Лидия, Берта.

Паула, Роза, Рева и Берта пришли вовремя. Паула плохо выглядела. У нее было изможденное выражение лица, и она казалась похудевшей. Сандра сообщила девочкам, что оставила школу, на что девочки отреагировали неодобрительно, так как считают, что Сандре нужно продолжать учиться. Но та ответила, что немало думала над этим вопросом и даже не могла уснуть до трех часов ночи, пока не приняла решение относительно того, сможет ли ей пригодиться продолжение учебы. Она уже решила, кем станет, и школа тут не поможет, а наоборот, будет помехой. Она хочет сочинять песни, а для этого ей нужно не только иметь время практиковаться, писать музыку, оркестровать и аранжировать ее, но также общаться с поэтами и контактировать с издателями, чтобы продавать свои песни. Она много занимается на фортепьяно и считает, что учеба ей мешает. Ей нужно выбрать что-то одно, и легче будет бросить школу. (А)

В это время пришла Джорджия и, не зная, о чем идет речь, перебила беседующих. Она извинилась за то, что не была на прошлом занятии. Она была сильно больна, причем заболела прямо в офисе. Но ее шеф был к ней очень добр, и ее даже поразило его участие. С тех пор, как они беседовали о политике накануне выборов, он обращался с ней «по-королевски». Можно сказать, что и жена босса тоже стала ее другом. На Джорджии был надет корсаж с приколотым к нему букетиком, что девочки не преминули заметить. Джорджия оживилась. Вчера вечером она ходила на свидание к Леону и теперь подробно рассказывала о том, как они развлекались. Затем она показала терапевту свой табель. Ее очень расстроила невысокая оценка по стенографии. (В)

Джорджии очень понравились развлечения, которые предложил ей Леон. Он предоставил ей три места на выбор, куда можно было сходить. Джорджия работала целыми днями с девяти до семнадцати тридцати и так уставала после работы, что могла пойти только в кино. Она отколола букетик и дала девочкам понюхать розы. (С)

В этот момент терапевт сказала, что ей сложно успевать записывать все диалоги, и высказала мысль о возможности пригласить на занятие стенографистку. Джорджия сразу же вызвалась делать это самой, говоря, что это ей очень поможет в изучении стенографии. Девочкам эта идея показалась великолепной. Терапевт дала Джорджии блокнот и два отточенных карандаша[47].

К этому времени появилась Лидия. Все девочки похвалили Реву, которая с каждым занятием становилась все привлекательнее. На этом занятии она была одета в очень миленькое платьице, которое девочки тут же обсудили. Рева принимала их похвалы скромно и сказала, что даже мама считает ее «хорошенькой» в этом платье. Затем Лидия начала говорить о своих гастрономических вкусах, но ее перебила Сандра, чтобы рассказать, какой сон она видела после последнего занятия. (D)

Сандре снилось, что когда она играла на пианино, к ней подошла маленькая обезьянка, а может быть, это был маленький белый медвежонок, и стала мешать играть. Она немного испугалась. Наконец, видя, что животное не унимается, она побежала в комнату к матери и попросила, чтобы та его выгнала, но обезьянка последовала за ней. Тогда Сандра выбежала из дома, но обезьянка продолжала ее преследовать. Сандра попыталась ее ударить, а та вонзилась ей зубами в руку. Некоторое время они боролись, так как Сандра пыталась освободиться. Внезапно (смеясь, девочка сказала: «Знаете, как бывает во сне») обезьянка превратилась в ее сестру Элен. Элен сказала: «Не возвращайся и не смей играть на пианино. Если не послушаешься, я снова превращусь в обезьянку». Сандра не обратила на нее внимания и решила вернуться в дом. Когда она подходила к порогу, Элен снова превратилась в обезьянку. (Сандра встала, наклонилась и стала размахивать низко опущенными руками, чтобы изобразить, как выглядела обезьянка.) Тут она проснулась.

Сандра сама истолковала свой сон. «Как я уже сказала, я думаю, Элен держится за меня», а обезьянка — это человекоподобное животное с низким уровнем интеллекта. (В прошлом Элен подбивала Сандру ходить на свидания с незнакомыми людьми, знакомиться с матросами, убегать из дома и на другие дерзкие поступки. Сандра часто говорила, что Элен не очень умна.) Берта также сказала, что Элен цепляется за Сандру, а Сандра хочет от нее избавиться. Сандра сказала, что до сих пор помнит, как она боялась. Лидия заметила: «Сандра, мне кажется, для тебя дружить с Элен все равно, что отрезать себе нос. Элен приносит тебе больше вреда, чем пользы». Затем терапевт спросила Сандру, не могла ли обезьянка вместо Элен оказаться ее отцом. (Е)

Сандра захихикала и сказала, что когда она была маленькой, ее отец часто пугал ее, корча страшные рожи и угрожая. Она добавила: «Я и ненавижу, и жалею его». Берта сказала, что Сандра очень сильно привязана к отцу и что он тоже за нее держится. Ее собственный отец, сказала Берта, очень часто злится на нее до бешенства и тогда становится похожим на зверя, готового вцепиться в свою добычу. Паула громко засмеялась и сказала, что очень странно то, что и Берта говорит это. Отец Паулы тоже пугал ее. Он часто кричал, и она думала, что он кричит от боли. (F)

Берта в прошлую пятницу смотрела за ребенком сестры и договорилась, что не будет ночевать дома. Она сказала об этом отцу и о том, что будет ночевать у соседей сестры. Когда мать приходила навестить сестру, Берта сказала ей, что собирается провести там и следующую ночь. Однако никто из домашних не позвонил, чтобы справиться о ней, и ее сестра заметила, что родители не очень-то о ней беспокоятся. Когда Берта пришла домой в воскресенье вечером, отец ужасно разозлился и спросил: «Кто, черт побери, разрешил тебе там ночевать?» Он намекал на то, что она «спала с каким-то парнем». Берта говорила об этом чуть не плача. Тогда Рева спросила, почему отец ей не доверяет, но Берта ничего не могла ответить. Она была «легкомысленной в прошлом», но «в последнее время вела себя намного лучше». Она так разозлилась на своего отца, что прямо сказала ему о том, что он далеко не идеальный родитель, но не успела договорить, как он ее ударил. Тогда мать впервые вступилась за девочку и сказала, что уйдет из дома, если он будет бить Берту. Берта сказала, что отец ревнует мать и часто обвиняет ее в связях с другими мужчинами. В конце концов дошло до того, что оба стали обвинять друг друга во внебрачных связях. Вчера вечером, когда отец разозлился на нее и стал бить, Берта напомнила ему о случившемся и стала выговаривать ему за то, какую он ей создавал обстановку. Она спросила, считает ли он правильным свое поведение со взрослым ребенком. Но отец ничего не ответил ей на это. (G)

Роза сказала, что у ее отца тоже есть странности. Он «разжигает свой гнев, а потом — убийство». Лидия считает, что в семье отца страдают безумием. У двух тетушек наблюдалось некоторое психическое расстройство. Смеясь, она добавила: «Мой отец — чокнутый». Она рассказала, как однажды, когда они жили в пригороде в красивом, хорошо меблированном доме, вся семья сидела за столом, беседуя. Вдруг отец запустил в мать подсвечником. Затем бросил в нее своей зажженной сигарой, побил посуду и окна. Он разнес весь дом. Лидия подробно описала дубовую резную мебель, кружевные с золотом шторы. Причиной его ярости послужил спор между матерью и бабушкой. Лидия сказала, что у ее сестры такой же темперамент. Сандра сказала, что хотя в ее семье и не доходит до такого, но ее отец, когда разозлится, бросает в нее столовым серебром. Джорджия припомнила, что когда она была маленькой, ее отец вел себя точно так же. Он ломал вещи, пинал двери и вообще крушил, что попадется под руку. (Н)

Берта сказала, что пока она все это слушала, поняла, что никогда не любила своего отца, но просто жалела его так же, как Сандра. Причина в том, что она чувствовала его слабость. Сегодня отец довольно неловко извинился перед ней и попытался откупиться, сказав, что она может купить себе одежду, какую только пожелает.

Сандра сказала, что она не может посочувствовать своему отцу и очень на него сердита. Почему сердита? Потому что, когда она вернулась домой после побега, он подозревал, что у нее была с кем-то сексуальная связь. Роза спросила Сандру, а чего же она еще ждала. Очень сердито Сандра спросила: «Что ты имеешь в виду?» Роза ответила, что отец ведь знал о ее привычке знакомиться с матросами, и вообще она не может понять, почему Сандра убежала из дому. Сандра ответила: «А почему бы и нет? Я хотела найти любовь, которой дома нет». Лидия спросила, чувствует ли Сандра себя чужой дома, и добавила: «Сандра, мне кажется, так сложно разорвать порочный круг». Сандра сказала, что ее отец мог бы и понять, что люди бегут из дому, потому что несчастны, а не потому что хотят стать бродягами. (I)

Тут Сандра смутилась, сказав, что переписывает свою биографию, и девочки попросили ее почитать. Все сидели молча, пока Сандра читала. Кажется, наибольшее впечатление талант Сандры произвел на Розу и Лидию. Другие тоже похвалили Сандру. Рева (чтобы выглядеть хуже) громким голосом сказала, что она тоже пишет, но не биографию, а небольшой рассказ. Девочки тоже попросили ее почитать, что она и сделала. Реву слушали с таким же вниманием, как Сандру. Когда Рева закончила читать, девочки были под сильным впечатлением. Джорджия сказала, что чуть не заплакала, и видела, что другие девочки тоже были близки к слезам. Рева читала с большим чувством. Когда она закончила, Паула предложила Сандре отпечатать то, что уже было готово в ее биографии, и продолжать печатать, пока Сандра ее не закончит. Сандра отдала рукопись Пауле. Тогда Берта предложила отпечатать рассказ Ревы.

Девочки отметили, что хотя рассказ Ревы был очень милым и интересным, она сделала в нем несколько грамматических ошибок. Берта спросила, не будет ли Рева возражать, если она исправит их, когда будет печатать. Рева сказала, что будет этому очень рада, она знала, что сделала несколько ошибок. Чтобы Сандра не чувствовала недостатка в похвалах, девочки снова выразили восторги по поводу ее биографии. Они сказали, что сразу узнали в одинокой девочке саму Сандру (Сандра никак не отреагировала на это замечание). (Q)

Роза снова вернулась к обсуждению отцов. Она сказала, что продолжает думать о своих отношениях с отцом, и повторила случай, о котором рассказывала несколько месяцев назад во время индивидуального лечения. Когда она плохо вела себя в детстве, отец грозил сделать ее бедной, выбросить на улицу, где она станет нищей. С ноткой сарказма Сандра сказала, что отец грозил отрезать ей одну косу, чтобы она выглядела нелепо.

Терапевт заметила, что все девочки, кажется, боятся своих отцов, и спросила, чего же именно они боялись. «Не только отцов»,— добавила Паула. Ее парень Джим сказал, что ее мать тоже ведет себя «зловеще». Паула не знала значения этого слова. Тогда девочки нашли его в словаре терапевта. Паула сказала с печальным выражением лица: «Мне так не везет». И добавила: «Видите, это не только отцы, но и матери тоже».

Когда отец увидел Паулу на коленях у Джима, он сказал ей: «А ну, слезь с его колен, черт возьми». Паула стала спорить и спросила, почему он так сердится, они же не делают ничего плохого. Ее отец должен радоваться, что она сидит на коленях у Джима в его присутствии, а не тайком, но он все равно обозвал ее обидными именами.

Берта сказала, что никогда не смогла бы приласкать своего парня или сесть к нему на колени в присутствии своего отца. Она даже не может взять своего друга за руку. Лидия сказала, что она при всех, родных и друзьях, сидела на коленях у Макса и засовывала руку в Джо. Паула не дала ей закончить и сказала: «Лидия, мне кажется, тебе хочется того, что есть у Джо». Лидия сказала, что она ничего не хочет из того, что есть у Джо. Паула спросила, как долго она встречается с Джо. Лидия ответила, что с февраля по июнь. Тогда Паула сказала: «Лидия, я думаю, ты хочешь пенис Джо». Лидия возмущенно подняла голову и сказала: «Вовсе нет, даже если бы он предложил мне его на серебряном блюде». Она попыталась объяснить, что она имела в виду, но Паула засмеялась и сказала: «Как бы там ни было, ты правильно оговорилась» («в»), Лидия отрицала, что в этом есть какой-то особый смысл, и сказала, что только вчера вечером выгнала Джо из дому. Еще Лидия сказала, что в школе у нее часто было плохое настроение. Она не интересовалась мальчиками, и мальчики не действовали на нее так, как они, кажется, действовали на других девочек. Сандра и Роза тоже сказали, что у них бывало плохое настроение, и они «могут навоображать себе всякого, а потом плакать».

Рева все время порывалась что-то сказать, и наконец ей это удалось перед самым концом занятия. Она несколько раз встречалась с матросами (о чем рассказывала в группе и раньше) и подолгу разговаривала с ними (это было во время второй мировой войны). Они были очень милыми, порядочными ребятами, и Реве очень нравилось с ними разговаривать, но ее отец реагировал на это очень странно. Он так злился, что кричал и пугал ее. Он говорил ей, чтобы она никогда больше с ними не виделась. Рева пыталась объяснить, что она не ходила к ним на свидания и никогда не знала, когда их встретит. Разве она может обещать, что не встретит их случайно на улице, но ее отец был непреклонен и требовал, чтобы она никогда больше с ними не встречалась. Конечно, она сделает так, как ей велят, но если встретится, то будет разговаривать. Вскоре, однако, ей не пришлось заботиться об этом, потому что отпуск у них закончился и они уехали. Что касается того, будет ли она им писать, ей кажется, что будет. Она не видит в этом абсолютно ничего плохого. «Я же не собираюсь за них замуж», — сказала она. (К)

Так как было уже поздно, терапевт поспешно закончила занятие.

(A) Сандра еще переживает внутренний конфликт и чувствует себя виноватой из-за того, что ушла из школы. Она делится своими проблемами с группой, как могла бы поделиться с хорошей матерью. Я уже говорил, что терапевтическая группа может стать заменой матери в бессознательном некоторых пациентов. Сандра надеется на одобрение, но не получает его. Дискуссия четко иллюстрирует перенос сестринских чувств. Уход из школы — действие регрессивное, его значение становится яснее, когда она истолковывает побег из дома как поиск любви. Сандра обладает слабым эго, и ей свойственно избегать сложностей.

(B) Джорджия приходит в очень возбужденном состоянии и действует торопливо. Беспокойство появилось из-за чувства вины за то, что она ходила на свидание прошлым вечером. Она предала (гомосексуальные) отношения с девочкой и терапевта (мать). Леон как бы выступает символом ее отца, и поэтому ей нужно умиротворить терапевта (мать). Она начинает с объяснений (извинений) за свое отсутствие, чтобы терапевт не рассердилась на нее. Она просто говорит, как добры к ней ее шеф и его жена, предлагая тем самым, чтобы терапевт тоже была к ней добра и не наказывала. Показывая свой табель (акт повиновения) и выражая недовольство собой, она как бы продолжает задабривать терапевта. Таким образом, она отражает всякую возможность критики (наказания), давая своего рода обещание быть хорошей девочкой. Терапевт не заметила намерения Джорджии, а именно ее жажды прощения, и никак не отреагировала. Терапевту следовало каким-то образом подбодрить девочку, сказать ей что-то типа: «Надеюсь, ты хорошо провела время». Или спросить: «Ты считаешь, тебе нужно извиняться за то, что ты встречалась с Леоном?» Но такой вопрос мог быть достаточно рискованным в данной ситуации. «Оживление» Джорджии, когда девочки обратили внимание на ее букетик, было фактически проявлением ее беспокойства, которое она пыталась погасить, предложив им всем понюхать цветы.

(C) Не получив прощения у терапевта, Джорджия пытается умилостивить ее и девочек, говоря, что она совсем не получила удовольствия (а посему не заслуживает наказания). Ее грех не принес ей наслаждения.

(D) То, что Джорджия провела вечер со своим парнем, активизирует сексуальные фантазии девочек. Объектом становится Роза, самая женственная, застенчивая и «сексуальная» (как характеризует себя сама девочка). Интерес к ее внешности, платью, волосам недвусмысленно появляется из гомосексуальных побуждений. Лидию явно беспокоит секс, который преображается в рассеянность в словах и разговорах о еде. В результате внимания, которое уделяют ей девочки в группе, Рева, всегда неаккуратная, инфантильная, непунктуальная, безответственная, неряшливо одетая девочка, сильно преуспела во всех этих направлениях, что теперь приносит ее эго немалое удовлетворение. Теперь она даже способна принимать похвалу не волнуясь. Приходит на ум мать Ревы (так как ядро ее проблематики — это отношения с отцом, связанные с Эдиповым комплексом, и сильное желание заменить свою мать). Она говорит: «Я достойна своего отца, даже моя мама признает это». Сексуальное содержание диалога активизирует Сандра, она соотносит его со своим сном, в котором вполне вероятно ожидать скрытое сексуальное значение.

Когда терапевт неожиданно поднимает вопрос о стенографистке, она изменяет направленность свободных ассоциаций девочек. Административные вопросы должны решаться, но в конце занятий, а не в начале или в течение группового диалога.

(Е) В этом сне, в той последовательности, в какой она его рассказывает, Сандра проявляет свою гомосексуальную привязанность к Элен. Тот факт, что обе девочки уходят из дома, знакомятся с матросами, убегают из дома, явно свидетельствует о гомосексуальном притяжении между ними... Символика обезьяны или медведя вполне очевидна (лобковые волосы), а сон выражает ее борьбу против соблазнительности Элен, которая не дает ей стать «хорошей». Когда Сандра говорит, что хочет вернуться и играть на пианино, она имеет в виду, что хочет стать хорошей, но Элен пробуждает запретные импульсы, а это — зло, так как обезьяна (секс) — это зло, и девочка боится. Терапевт верно распознала в Элен замену отца Сандры и дала этому совершенно верную интерпретацию, если судить по последующим беседам. Обратите внимание также на то, что во сне Сандра бежит за поддержкой к матери (прячась от своих сексуальных импульсов), но матери там не оказывается.

(F) Хихикание Сандры подтверждает правильность догадки терапевта, что впоследствии также подтверждается ее детскими воспоминаниями об отце. В ее бессознательном обезьяна, «плохие» импульсы и «обезьяньи рожи» отца, так запечатлевшиеся в памяти, соотнесены. Ее отец пробуждает в ней дурные импульсы, что символизируется обезьяной или «медведем». Берта правильно истолковывает проблему Сандры. Сандра и ее отец слишком тянутся друг к другу. Берта тоже визуализует своего отца как зверя (того, кто может атаковать сексуально), а Паула выражает свое желание смерти отца, говоря о том, что когда он кричит, она думает, он делает это от боли (так как боль предшествует смерти).

Стоит обратить внимание на то, как члены группы истолковывают бессознательное друг друга. Мы видим, как правильны их догадки и как они помогают друг другу выявить и понять импульсы и фантазии. Здесь присутствуют и катарсис, и идентификация, и универсализация. Дальнейшее развитие беседы демонстрирует, как важно группировать пациентов по общему синдрому, в данном случае кровосмесительной тяге к отцу. Такое сходство способствует взаимопониманию, поддержке, катарсису и инсайту.

(G) Берта смутно догадывается о сексуальном притяжении между нею и отцом. Тот факт, что он подозревает ее, как и мать, в незаконных отношениях, помещает ее в одну категорию с матерью и другими его женщинами. Исходя из контекста, то, что отец бьет Берту, может быть истолковано как форма сексуальной агрессии. Объективность, с которой она обращается со своим отцом, выражает эмоциональный рост девочки. Здесь также проявляется принцип катексического замещения.

(H) У Лидии, шизофренический процесс которой держался под контролем сначала с помощью индивидуальной, а потом групповой терапии в течение почти десяти лет, подошел очень близко к ее проблеме. Она обеспокоена безумием, а также способна заметить связь между кровосмешением и безумием. На одном из предыдущих занятий, двадцать девятом, Лидия вспомнила, как когда-то в детстве она с головой укрылась одеялом и начала задыхаться во сне. Она отчетливо помнила ужас, который пережила. Она связывает его с другими пугающими переживаниями. Однажды она сказала, что родилась с опухолью в голове, которую «убрали рентгеновскими лучами». Потом засмеялась и добавила: «Может быть, частично она все еще там».

Терапевт спросила, что она имеет в виду. Улыбаясь, Лидия ответила: «Может быть, я все еще веду себя немного как сумасшедшая». Терапевт спросила: «Ты так думаешь?» Вместо ответа Лидия засмеялась. Немного позже, во время лечения Лидия призналась, что когда-то разрезала коту живот и несколько лет постоянно воровала в магазинах. Рева не сделала ни одного замечания во время разговора об отцах. Ее вовлеченность в отношения с отцом слишком велика на данном этапе, чтобы она могла говорить об этом прямо.

(I) Заявление Берты о своем отце говорит о значительном улучшении. Теперь она видит своего отца реалистически, в чем ей помогла психотерапия. Она больше не идеализирует его, и ее чувства стали менее противоречивыми. Она видит его как человека слабого (каковым он и является). Сандра тоже начинает проявлять большую объективность к своему отцу. Она уже не чувствует вины за свою ненависть к нему, которая вполне оправдана в данной ситуации. Поощряемая другими девочками, Сандра высказывает великолепную догадку о причине того, почему она > знакомилась с матросами и убегала из дома. Лидия, человек крайне чуткий, что характерно для шизофреников, делает важное замечание о том, как трудно разорвать порочный круг. В последующих занятиях девочки обсуждали эту мысль и свою роль в ней.

(J) Заговорив о своей биографии, Сандра фактически продолжает историю своего отношения к отцу. Ее биография в основном посвящена страданиям, ведущим к преступному поведению и борьбе, которую ведет девочка, прошедшая через эти страдания, чтобы такого поведения избежать. Так как все девочки, и особенно Сандра, были близки к тому, чтобы провести связь между своим неуправляемым поведением и отношениями с отцом, — а все занятие было по суш посвящено именно этому, — терапевту следовало попытаться вывести это наружу. В данной ситуации такое истолкование было очень уместно и желательно. Сандра уже начала это делать своим предыдущим заявлением о том, что ее поведение является следствием недостатка любви.

Пристальное внимание девочек, которое они проявляют, когда Сандра читает о психологической основе своих проступков, о борьбе с обстоятельствами, о своих собственных импульсах, говорит о том, что девочки идентифицируют себя с ней. Это ценно и для Сандры, и для них. Благодаря признанию со стороны других происходит укрепление эго Сандры, и ее история помогает прояснению импульсов и чувств всех девочек. Это — терапия идентификацией. Рассказ Сандры построен таким образом, что он описывает и интерпретирует чувства каждой девочки, как это мог бы сделать терапевт.

Рева (попавшая в группу застенчивой, скромной, замкнутой, со всеми соглашающейся девочкой, как ее охарактеризовали другие) теперь обрела уверенность в себе и способность вступить в открытое соперничество с Сандрой, когда Сандра отводит ей второстепенную роль, которую она вынуждена принимать относительно своей матери в отношениях с отцом. Это еще раз демонстрирует разнообразие переносов, проявляющихся в группе, когда один из участников становится преемником чьих-то чувств к родителям. Эта идентификация с историей, которую обнаруживают слезы девочек, у Паулы принимает форму фактического участия, когда она предлагает ее отпечатать.

(К) В этом разговоре у девочек проявляются реальные страхи кастрации. Для Ревы быть выброшенной из дому и стать нищей означает лишиться защиты своего отца, а страх Сандры потерять одну из косичек имеет вполне очевидное значение. Это подтверждается позже, когда Лидия и Паула открыто говорят о желании того, «что есть у Джо». Страхи кастрации проявляются девочками весьма очевидно, что демонстрирует следующий инцидент. Во время шестой беседы Лидия сказала, что ее очень волнуют поездки в метро, потому что там так много мужчин, и они стоят совсем близко к ней. Тут она вынула из сумочки булавку для шляпы, которую, как она сказала, всегда носит с собой для защиты. Девочки засмеялись, каждая взяла булавку в руки. За исключением Сандры, все девочки сказали, что носят с собой булавки. Озабоченность кастрацией у девочек-подростков была продемонстрирована в другой группе. Бетти спросила у Эллы, действительно ли та носит настоящую мужскую рубаху. (Элла также носила мужские галстуки.) Элла с гордостью выпятила грудь и ответила: «Да, у нее впереди пуговицы». Анна сказала: «У нее даже ширинка на юбке есть». Это замечание сильно взволновало Эллу, и она стала яростно отрицать подобный факт. На столе лежали карандаши и бумага, девочки взяли их в руки и какое-то время молчали...

Еще более прямо озабоченность кастрацией у девочек-подростков выражена в следующей истории, написанной Иоландой. Действие истории происходит в 2040 году.

«После войны, в которой победили союзники, состоялась битва между полами. Женщины победили, полы поменялись ролями. У мужчин рождаются дети, они занимаются хозяйством, делают все по дому, а женщины зарабатывают на жизнь. Следующая сцена происходит в офисе. Женщина нажимает кнопку звонка, входит мужчина, чтобы записывать то, что она скажет. Миссис Смит говорит мистеру Джонсу: „Что ты сегодня делаешь, мой сладенький?“ Она хочет его поцеловать, но тут появляется ее муж с пистолетом. (Ха-ха. Ох уж эти женщины, нельзя им доверять!) Он бьет мистера Джонса по голове. Джонс падает. Муж обеспокоен: „Я убил его, кто же позаботится о детях?“ Жена отвечает: „Я тебя в обиду не дам“. Они идут к женщине-полицейской, которая устраивает им допрос. Тут Иоланда демонстрирует, как женщина-полицейский втыкает иголки в мистера Джонса».

На другом занятии Бетти сказала с большим чувством: «Они (женщины) меньше получают за ту же работу, чем мужчины, хотя делают ее лучше». Потом она сказала, что когда доберется до вершины лестницы, то проучит мужчин. Они невежливые и глупые. «Даже мой отец (приемный) глуп, потому что живет с моей мамой», и она привела ряд примеров, свидетельствующих о заброшенном хозяйстве, претензиях и безразличии своей матери. Бетти жалеет своего приемного отца за то,что он женился на ее матери. Он милый человек, хороший, добрый, но у него «дрянная жизнь из-за матери».

Возвращаясь к описанному нами диалогу, мы обнаруживаем тесную ассоциацию между отцами и возлюбленными и готовность, с которой девочки заменяют одного другим. Кровосмесительные чувства к отцу замещаются. У Берты это проявляется, когда она признается в чувстве вины, которое не дает ей приласкать своего возлюбленного в присутствии отца. Она смутно ощущает интерес своего отца к себе и свой интерес к нему и физический контакт с другим мужчиной в его присутствии является вызовом и сексуальным отвержением отца. Она боится его ранить и страдает из-за его злости, которая за этим последует. Для Лидии, с другой стороны, более характерен нарциссизм, и она в меньшей степени озабочена тем, какое действие производит на окружающих. Она не сдерживает себя в проявлениях. Она невольно обнаруживает свой интерес к пенису, который сразу же распознает Паула. Когда ей говорят об этом, она яростно отрицает. Лидия тоже обнаруживает аутистский характер, когда говорит, что мальчики не действуют на нее так, как на других девочек. Описание Ревой реакции ее отца на то, что она видится с матросами, обнаруживает его отношение к дочери. Достаточно интересно, что она подводит итог, говоря: «Я не собираюсь за них замуж», что означает: «Моему отцу не следует бояться, что я выйду замуж за кого-нибудь из них, я выйду замуж за него». В свете основной проблемы девочки — заменить свою мать — это утверждение значительно.

Сексуальная запутанность Паулы и ее сильный интерес к пенису помогают ей распознавать подобные желания у Лидии, она сразу же узнает и интерпретирует бессознательное Лидии. Она также понимает смысл оговорки. Оба эти утверждения вызывают отклик у Паулы. Своим сидением на коленях у Джима Паула выражает свой главный детский интерес к пониманию значительности секса, а также свой инфантильный характер. Но, кроме того, здесь присутствует элемент обольщения отца. Девочка сильно увлечена своим отцом, более добрым из родителей, и, сидя на коленях у Джима в его присутствии, она хочет вызвать его ревность, что ей и удается.

Терапевт пытается стимулировать девочек на дальнейшее исследование своих кровосмесительных побуждений, спрашивая, почему они боятся своих отцов. Паула блокирует эту тему, так как ее привязанность к отцу делает необходимым видеть его в лучшем свете, и она распространяет ответственность также на мать.

Данная запись группового интервью девочек-подростков весьма типична, когда существует сильный конфликт между Эдиповыми побуждениями и нормальными сексуальными интересами. Мы видим зависимость девочек от родителей и желание их смерти. Это совершенно ясно в случае с Паулой, но менее очевидно у других. Следует отметить легкий катарсис, свободные ассоциации, ассоциативное мышление и низкий уровень сопротивляемости. Девочки исключительно свободны от «стыда» и обнаруживаемые ими «дурные» импульсы не встречают неодобрения. Во всех обсужденных здесь проблемах явно продемонстрирована идентификация; эмоции выражаются не только в словах, но и в поведении.

Девочки выступают в роли терапевта друг для друга, давая ясные, а иногда и глубокие интерпретации бессознательных мотиваций. В таком типе беседы от терапевта требуется немного, так как терапевтический процесс идет без ее участия. Терапевт останется пассивным, но в нужное время заостряет на чем-то внимание, чтобы помочь пациентам перейти к следующей догадке и развить катарсис.

Выражение враждебности девочек к своим родителям стало возможным на этом занятии благодаря замещению объекта либидо, облегченному приятием, безопасностью и симпатией девочек друг к другу и к терапевту.

Спотниц[48], анализировавший основные тенденции бесед с данной группой девочек-подростков, нашел, что они мотивированы, по крайней мере частично, двумя силами. «Силами, направленными на то, чтобы сплотить группу, и силами, направленными на ее раскол и разъединение», причем эти силы едины. Они представляют собой эмоциональные побуждения, связанные с «репродуктивной констелляцией», которой противодействовало чувство неадекватности у девочек как у потенциальных матерей. Спотниц характеризует последнее как «констелляцию неадекватности». Он обнаружил, что «примерно после двух лет (групповой) терапии проявилась тенденция к переносу интереса от детей и того, откуда они берутся, к их рождению и заботе о них». Эти изменения произошли потому, что девочки обнаружили, «что многие из их неадекватностей были лишь воображаемыми и основывались, в первую очередь, на социальном неодобрении. По мере же того, как они научились относиться терпимо к неодобрению группы и понимать себя, многие неадекватности превращались в достоинства, а другие постепенно исчезали».

Я думаю, что для данной группы девочек именно этот анализ был очень эффективным.