Знают ответ орхидеи

Глава первая

Большинство из тех, кто наносит визиты Ниро Вульфу по предварительной договоренности, в особенности если они приезжают из такого далека, как Небраска, имеют, как правило, озабоченный вид. Однако у сегодняшнего посетителя вид был вполне нормальный. Перед нами сидел гладко выбритый мужчина с живыми карими глазами и упрямо очерченным ртом, выглядевший моложе своих лет. (Я-то уже знал, что ему шестьдесят один.)

Когда в понедельник днем пришла телеграмма от Джеймса Р. Хэролда, Омаха, штат Небраска, с просьбой о встрече, я, разумеется, навел о нем кое-какие справки. Выяснилось, что он единственный владелец компании «Хэролд», оптовый поставщик скобяных изделий, очень уважаемый человек, имеющий на текущем счету более полумиллиона долларов. Последнее, разумеется, сулило солидный гонорар, если джентльмен на самом деле оказался в щекотливом положении.

И вот теперь, взглянув на него, я, признаться, разочаровался. Судя по внешнему виду, можно было подумать, что он попросту приехал проконсультироваться относительно обрезки орхидей. Сейчас этот тип удобно развалился в красном кожаном кресле.

– Кажется, мне стоит объяснить, почему мой выбор пал именно на вас, – начал он.

– Как хотите, – буркнул Вульф. В течение получаса после обеда он обычно не разговаривает, а бурчит.

Хэролд закинул ногу на ногу.

– Это касается моего сына. Я хочу его найти. Примерно месяц назад я поместил в нью-йоркских газетах объявления, контактировал с полицией, а также… Вы что-то сказали?

– Ничего. Я вас слушаю.

Как бы не так! Вульф скорчил гримасу. Сие означало, что если здесь не пахнет хорошим гонораром, то Хэролд может убираться ко всем чертям. Одному из наших клиентов, употребившему вместо выражения «установить контакт» словечко «контактировать», пришлось выложить лишнюю тысячу долларов, хотя он об этом и не узнал.

Хэролда, похоже, обуревали сомнения, однако он отмел их:

– Понимаю. Вы не любите совать нос в дело, которым занимается полиция. Но здесь не тот случай. Я обращался в Бюро розыска пропавших людей и поддерживал связь с неким лейтенантом Мэрфи, а до того еще давал объявления в «Скандальной хронике». Абсолютно безрезультатно. Наконец моя жена потеряла всякое терпение и насела на меня. Я позвонил из Омахи лейтенанту Мэрфи, сказал, что хочу нанять частного детектива, и попросил кого-нибудь мне порекомендовать. Он начал было меня отговаривать, но уж если я чего захочу, всегда настою на своем. Я добил его, и он посоветовал мне вас. Он добавил также, что в делах подобного рода от вас мало проку, потому что вы слишком толстый и ленивый, зато ваши подручные Арчи Гудвин и Сол Пензер – непревзойденные виртуозы. Вот я и послал вам телеграмму с просьбой о встрече.

Вульф издал звук, похожий на фырканье, и указал пальцем на меня:

– Это мистер Гудвин. Ему все и сообщите.

– Он работает на вас, не так ли?

– Да. Мой доверенный помощник.

– В таком случае я скажу все вам. Привык иметь дело с начальством. Пол – мой единственный сын, еще у меня есть две дочки. Когда он прошел курс в Университете штата Небраска, я приобщил его к оптовой торговле скобяными товарами. Это было одиннадцать лет назад. Он был неуправляем, когда учился в университете. И я решил, что, впрягшись в работу, парень умерит норов. Куда там! Он украл двадцать шесть тысяч долларов из кассы фирмы, и я выгнал его в три шеи. – Хэролд поджал свои тонкие губы. – И с работы, и из дома. Он уехал из Омахи – я его больше никогда не видел. И не хотел видеть, но теперь хочу, и моя жена хочет. Месяц назад, восьмого марта, мне стало известно, что он не брал денег. Я узнал, кто их присвоил, что было целиком и полностью доказано. Разумеется, вору воздастся по заслугам, а я бы хотел разыскать своего сына.

Он вытащил из кармана большой конверт, что-то из него достал и поднялся из кресла.

– Это его фотография, снятая в июне сорок пятого. Последняя из тех, какие у меня есть.

Хэролд протянул мне снимок:

– У меня таких шесть экземпляров. Если нужно, могу сделать еще.

Он вернулся на свое место.

– С парнем поступили несправедливо, и я хотел бы это исправить. Мне не за что перед ним извиняться, поскольку в ту пору у меня на руках были доказательства, что деньги взял он. Теперь же я знаю, что не он, и потому желал бы его найти. Жена прямо-таки сгорает от нетерпения повидать сыночка.

На фотографии был запечатлен круглощекий юнец в академической шапочке и мантии, с ямочкой на подбородке. Никакого заметного сходства с папашей, не проявлявшим ни малейших признаков сентиментальности. То ли Хэролд-старший умел держать себя в руках, то ли в жилах его текла рыбья кровь. Я склонялся к последнему варианту.

Вульф положил фотографию на стол.

– По-видимому, вы думаете, что он в Нью-Йорке? Но почему?

– Каждый год в свои дни рождения жена и дочки получают от него открытки – ну, вы знаете, такие специальные поздравительные открытки. Подозреваю, что жена все время с ним переписывалась, хотя она это и отрицает. Говорит, что с удовольствием переписывалась бы, но он не дал ей адреса. Присылал только открытки. И на всех стоял почтовый штемпель Нью-Йорка.

– Когда пришла последняя?

– Девятнадцатого ноября, меньше пяти месяцев назад. В день рождения моей дочери Марджори. И тоже из Нью-Йорка.

– Что-нибудь еще? Кто-нибудь видел его здесь?

– Не знаю.

– Полиции удалось что-то выяснить?

– Ровным счетом ничего. Но я не жалуюсь. Похоже, они старались, однако в таком громадном городе, как Нью-Йорк, у них по горло других дел. Я уверен, что одиннадцать лет назад сын приехал сюда поездом из Омахи, хотя ничем не могу этого подтвердить. В полиции моим делом занимались несколько человек. Целую неделю с ним возились. По крайней мере, они мне так сказали. Сейчас, думаю, уже все его забросили. Я послушался жену и решил сам предпринять решительные шаги. Разумеется, в ущерб своему бизнесу.

– Этого мне мало, – сухо заметил Вульф. Он тоже, вероятно, остановился на версии рыбьей крови. – И что, объявления в газетах не дали никаких результатов?

– Никаких. Я получил письма от пяти сыскных агентств с предложениями услуг, дюжины две посланий от психов и самозванцев. Полиция ими занималась, но все оказалось липой.

– Каким образом были составлены ваши объявления?

– Я сам их писал. Они все были одинаковы.

Хэролд вытащил из нагрудного кармана большой кожаный бумажник, порылся в нем и извлек газетную вырезку. Повернувшись лицом к свету, стал читать:

– Я поместил это в пяти нью-йоркских газетах.

Он засунул вырезку в бумажник, а бумажник – в карман.

– В общей сложности объявление появлялось тридцать раз. Столько денег выброшено на ветер! Мне не жаль денег – жаль выбрасывать их на ветер.

Вульф хрюкнул:

– Лучше бы вы потратили их на меня или мистера Гудвина и мистера Пензера. Ваш сын по прибытии в Нью-Йорк мог сменить фамилию, что очень даже вероятно. Поэтому неудивительно, что ни полиция, ни эти объявления не помогли вам напасть на его след. А вы не знаете, при нем был багаж, когда он уезжал из Омахи?

– Да. Он забрал всю свою одежду и кое-что из личных вещей. При нем были чемодан, кейс и сумка.

– Какие-нибудь из этих вещей были помечены его инициалами?

– Инициалами? – Хэролд нахмурился. – М-м-м… Да, конечно. Чемодан и кейс. Подарки матери. То есть моей жены. А вам зачем знать?

– Только «П. Х.» или еще второе имя?

– Нет у него никакого второго имени. Просто «П. Х.». Зачем вам это?

– Если он сменил имя и фамилию, вероятно, ему было удобней во всех отношениях, чтобы они тоже начинались с литер «П» и «Х». Существует десять тысяч вариантов расшифровки этих инициалов. Так что, мистер Хэролд, если даже мы с вами остановимся на этом самом «П. Х.», нам предстоит сложная и утомительная работа. Плюс ко всему следует принять во внимание тот факт, что ваш сын не желает себя обнаруживать, раз все ваши объявления выстрелили вхолостую. Думаю, вам лучше оставить свою затею.

– Вы хотите сказать, что я должен прекратить поиски?

– Да.

– Но я не могу… Жена и дочки… Нет, я тоже хочу его найти. Справедливость должна восторжествовать. Мальчишку нужно найти.

– И вы хотите нанять меня?

– Да. Вас, Гудвина и Пензера.

– Тогда я должен предупредить вас, что поиски могут занять месяцы и потребовать значительных расходов. И счет, который я вам выставлю, не будет зависеть от их результатов. Я запрашиваю высокую плату, мистер Хэролд.

– Знаю. Лейтенант Мэрфи меня предупредил. – Сейчас вид у Хэролда был куда более озабоченный, чем в начале встречи. – Я могу в любое время отказаться от ваших услуг?

– Разумеется.

– Ладно. – Он набрал в легкие воздуха. – Вам нужен задаток?

– На предстоящие расходы. Более того, мне нужно знать все, что известно вам. – Вульф повернулся в мою сторону: – Арчи, блокнот.

Блокнот уже давно лежал передо мной.

Когда через час клиент ушел, а Вульф поднялся в оранжерею на полуденное свидание с Теодором и орхидеями, я положил в сейф чек на три тысячи долларов и сел за пишущую машинку, чтобы отпечатать свои записи. У меня получилось пять страниц фактов, парочка из которых могла пригодиться в дальнейшей работе.

У Пола Хэролда был шрам длиной в три дюйма на левой ноге под коленом – результат несчастного случая в детстве. Это могло нам помочь, найди мы его со спущенными штанами. Благодаря несчастному случаю парень был освобожден от службы в армии и не попал на войну.

Мать называла его Пуси.

Он не пропускал ни одной юбки, однажды положил глаз на свою однокурсницу Эрлин Мэйси, однако не связал себя узами Гименея. Насколько было известно нашему клиенту, уехав на восток, Пол не поддерживал связей ни с одной из бывших подружек.

Хэролд-младший специализировался на социологии, однако у отца были весьма туманные представления об университетских делах сына.

В течение двух лет юнец брал уроки игры на скрипке, потом продал ее за двадцать долларов, за что получил нагоняй.

Несмотря на больную коленку, пытался играть в футбол, но в команду не попал. Дважды принимал участие в бейсбольных матчах против «Канзаса» в сорок четвертом. Это все, что касается спорта.

Курит и пьет в меру. Насчет пристрастия к азартным играм клиенту ничего не известно. Регулярно просил деньги на карманные расходы, но до того рокового случая с пропажей денег ни в каких махинациях заподозрен не был.

И так далее и тому подобное. Одним словом, ничего определенного. Никаких свидетельств о привязанностях, предположим к животным, или о том, что у парня было твердое намерение стать президентом Соединенных Штатов. Ничего такого, что могло бы нам хотя бы чуть-чуть помочь.

Если отец хорошо знал своего сына, в чем я очень сомневаюсь, то это был самый обычный паренек, которому крепко не повезло и который сейчас превратился неизвестно во что.

От той рекламы, которую сделал нам с Солом лейтенант Мэрфи из Бюро розыска пропавших людей, нехорошо попахивало. Любой служащий полиции Нью-Йорка, начиная с комиссара Скиннера и заканчивая мелкой сошкой, с удовольствием отдал бы свой дневной заработок, чтобы стать свидетелем того, как Ниро Вульф сядет в лужу. Так что, вполне вероятно, Мэрфи ухватился за возможность этому поспособствовать, попотев целый месяц над безнадежным случаем.

Я отправился на кухню и сказал Фрицу, что мы взялись за дело, над которым будем пыжиться два года и в итоге останемся с носом. Фриц улыбнулся и покачал головой.

– С носом в нашем доме никто никогда не останется, – решительно возразил он. – Тем более ты и мистер Вульф.

Он достал из холодильника пластмассовую коробку, поставил ее на стол и открыл крышку.

– Эй, икра шэда[1] была на обед! – заорал я. – Ты что, готовишь ее и на ужин?

– Мой дорогой Арчи, – начал Фриц, превосходивший меня только в приготовлении пищи, – то было обычное соте с самой обычной подливкой из шнит-лука и кервеля. Теперь я запеку ее в горшочке с анчоусным маслом собственного приготовления, под тонкими ломтиками сала, натертыми пятью травами, и сметаной с добавкой репчатого лука и трех других трав, которые я удалю перед подачей блюда на стол. Сезон нереста шэда очень короток, так что мистер Вульф согласен видеть его икру у себя на столе три раза в день. А ты можешь сходить к Элу на Десятую авеню и набить живот окороком на ржаном хлебе с салатом из рубленой капусты. – При этих словах Фрица передернуло.

Между нами вспыхнул спор, однако я не стал подвергать себя риску быть выставленным к Элу и его окороку. Мы всё еще продолжали спорить, когда в шесть часов я услышал, что Вульф спускается на лифте из оранжереи, и тут же безболезненно для нас обоих вышел из игры, оставив Фрица наедине с его ломтиками сала и травами.

Вульф стоял возле полок с книгами, рассматривая глобус, который был шире в обхвате, чем он сам. Вероятно, хотел убедиться, что Омаха, штат Небраска, находится все там же. Убедившись, что так оно и есть, он направился к своему столу, обошел вокруг него и опустил свою колоссальную тушу в сделанное для него на заказ кресло.

Он вытянул шею, чтобы охватить взглядом персидский ковер, закрывающий всю середину комнаты.

– Сейчас апрель, поэтому ковер у нас грязный, – изрек многомудрый Вульф. – Нужно напомнить Фрицу, чтобы отправил его в чистку, а сюда пускай постелит что-нибудь другое.

– Свежую «Таймс», – кивнул я, разглядывая Вульфа. – Но это никак не может служить темой длинного разговора. Если вам хочется избежать обсуждения проблемы Пола Хэролда, выберите что-нибудь связанное с Ближним Востоком.

Вульф хрюкнул:

– С чего бы мне ее избегать? Ведь лейтенант Мэрфи сказал, что это работа для вас с Солом. Ты связался с Пензером?

– Да. Мы хотим прикинуться новобранцами Армии спасения. Сол начнет с Бэттери и двинет на север, я стартую от парка Ван Кортленда и рвану на юг. На Рождество мы с ним встретимся возле могилы генерала Гранта[2] и сравним наши наблюдения. После чего возьмемся за Бруклин – там годика на три работы, не больше. Можете предложить что-нибудь поинтересней?

– Боюсь, что нет. – Вульф сделал богатырский вдох. – Похоже, дело безнадежно. Ты не знаешь, у этого лейтенанта Мэрфи есть какие-то личные причины меня ненавидеть?

– Ему и не нужно никаких личных причин. Он служит в полиции, а этого вполне достаточно.

– Пожалуй, ты прав. – Он закрыл глаза и через секунду снова их открыл. – Я должен был отказаться от этой работы. Я почти уверен, что в Нью-Йорке никто не знает этого парня под именем Пол Хэролд. Фотографии одиннадцать лет. Как наш герой выглядит сейчас? Весьма вероятно, что он не желает быть узнанным и объявления заставили его насторожиться. Полиция неплохо справляется с поиском пропавших людей. Если они спустя целый месяц… Соедини меня с лейтенантом Мэрфи.

Я подошел к телефону, набрал номер, с трудом убедил какого-то сержанта, что, кроме Мэрфи, мне никто из их ведомства не нужен, а когда последний взял трубку, сделал знак Вульфу. Свою трубку я класть не стал.

– Лейтенант Мэрфи? Это Ниро Вульф. Сегодня днем меня посетил некто Джеймс Хэролд из Омахи, Небраска, с целью поручить мне розыск его сына Пола. Он говорит, что это вы посоветовали ему обратиться ко мне. Уверяет, что бюро уже целый месяц занимается поисками его сына. Это правда?

– Правда. Вы согласились на него работать?

– Да.

– Замечательно. Удачи вам, мистер Вульф.

– Благодарю вас. Можно поинтересоваться относительно прогресса в расследовании?

– Он равен нулю. Каждый раз выяснялось, что мы идем по ложному следу.

– Вы использовали какие-то методы кроме рутинных?

– Смотря что называть рутиной. В этом деле все ясно: с парнем поступили несправедливо, и он обиделся. У меня им до сих пор занимается один толковый человек. Если хотите, присылайте Гудвина с письмом от Хэролда – мы с удовольствием покажем рапорты.

– Благодарю. У вас есть какие-нибудь предположения?

– Боюсь, что никаких. Желаю удачи.

На этот раз Вульф не стал его благодарить. Мы разом повесили трубки.

– Прекрасно, – изрек я. – Он думает, что всучил нам гремучую змею. Черт побери, а ведь он, похоже, прав. Итак, откуда начнем?

– Только не с Бэттери, – буркнул Вульф.

– О’кей. Тогда откуда? Боюсь, все обстоит куда хуже, чем кажется. А что, если милашка Пол сам сфабриковал дельце с кражей двадцати шести кусков, чтобы сделать от папаши ноги? Неудивительно при таком родителе, а? И как он поступает, когда видит объявление, где его просят связаться с отцом – не с матерью и сестрами, а с отцом – и упоминают о какой-то ошибке? Как можно скорее сматывается в Перу или на Ближний Восток. Тьфу, опять этот Ближний Восток! Или же идет в магазин и покупает себе накладную бороду. А что, это идея. Можно справиться во всех магазинах, торгующих театральным реквизитом, и если мы обнаружим…

– Замолчи. Вот тебе идея. Слушай и мотай на ус.

Я уставился на Вульфа:

– Имейте в виду, босс, все не настолько безнадежно. Я старался поднять вам настроение и тем самым активизировать ваши мозги. Если вы…

– Я сказал тебе – замолчи. Еще не поздно дать объявление в завтрашние газеты?

– В «Газетт» уже поздно. Быть может, успеем в «Таймс».

– Бери блокнот.

Если даже он спятил, я все равно еще числился у него в штате. Поэтому я направился к своему столу, достал блокнот, раскрыл его на чистой странице и взял ручку.

– Поместить в разделе «Разное», – велел он. – Объявление должно иметь ширину двух колонок и высоту три дюйма. Озаглавить его так: «Для П. Х.». Заголовок набрать жирными прописными буквами с точками после «П» и «X». Дальше, шрифтом помельче, набрать следующий текст: «Ваша невиновность доказана, раскаиваемся в совершенной несправедливости». – Он задумался. – Измени «раскаиваемся» на «сожалеем». «Сожалеем о совершенной несправедливости». Потом: «Не позвольте обиде помешать торжеству справедливости». – Он снова замолк. – «Вас никто не принуждает вступать в контакт, но Ваша помощь нужна для обличения истинного преступника. Обязуюсь уважать Ваше нежелание возобновлять связи, которые Вы восстанавливать не захотите». – Он поджал губы, потом кивнул. – Дальше укажи мою фамилию, адрес и номер телефона.

– Почему бы не упомянуть мамашу? – спросил я.

– Нам неизвестно, как он к ней относится.

– Он посылает ей ко дню рождения открытки.

– Но под влиянием какого чувства? Ты это знаешь?

– Нет.

– Тогда есть доля риска. Мы можем с уверенностью назвать лишь два владеющих им чувства: обида на несправедливость и желание отомстить. Если же и таковые отсутствуют, то он либо сверхчеловек, либо недочеловек. В таком случае нам никогда его не найти. Я отдаю себе отчет в том, что стреляю наугад по невидимой цели и могу поразить ее только чудом. Но есть у тебя другие соображения?

Я сказал, что таковых не имею, и пододвинул к себе пишущую машинку.

Глава вторая

В черте Большого Нью-Йорка[3] на тот момент проживало, по-видимому, не меньше сорока тысяч человек, по отношению к которым была когда-то совершена несправедливость, или же они думали так. И шестьдесят шесть из них имели инициалы «П. Х.». Хотя бы половина наверняка видела объявление. Одна треть на него откликнулась. Трое нам написали, шестеро позвонили, а двое наведались в облицованный бурым песчаником особняк на Западной Тридцать пятой улице, которым владеет Вульф и где он живет и властвует, пока я не решаю, что он зашел слишком далеко.

Однако первым на наши призыв откликнулся не П. Х., a Л. K. – Лон Коэн из «Газетт». Он позвонил в четверг утром и спросил, что за объявление мы дали по делу Хейза. Я сказал, что никакого объявления по делу Хейза мы не давали. На это он ответил мне коротко: враки.

– Вульф через газету обращается к П. Х. и объявляет, что, по его сведениям, тот ни в чем не виновен, а ты пытаешься меня убедить, будто вы не давали никакого объявления, – распинался он. – Ладно-ладно. И это после всех тех одолжений, которые я тебе делал! Я всего только и спросил…

– Вы ошиблись номером, – прервал я его сентенции. – Хотя мне следовало бы сообразить. Да и мистеру Вульфу тоже. Ведь мы регулярно читаем газеты и знаем, что некий Питер Хейз недавно отдан под суд за убийство. Однако это не наш П. Х. Тем не менее из-за этой путаницы может начаться всякая петрушка. Молю Господа, чтобы сам Хейз не видел нашего объявления.

– О’кей. Судя по всему, вы решили запираться. А уж коли Вульф решает оставить что-то при себе, он никого и близко к этому не подпустит. Но когда вы будете готовы приподнять завесу секретности, вспомни обо мне. Меня зовут Дамон, мой Пифий[4].

Разубеждать Лона было бесполезно, и я этого делать не стал. И Вульфу, который сейчас возился в оранжерее с цветами, звонить тоже не стал. Стоило ли пенять ему за то, что он упустил из виду П. Х., которого судят за убийство? Ведь и я сам начисто о нем забыл.

Б́ольшую часть дня меня то и дело теребили другие П. Х.

С одним из них, Патриком Хорганом, не возникло особых проблем. Он заявился к нам собственной персоной, и мне достаточно было просто на него взглянуть. Хорган оказался значительно старше нашего клиента.

Другой, тоже явившийся лично, доставил мне немало хлопот. Его звали Перри Хэттингер, и он отказывался верить, что объявление не имеет к нему никакого касательства.

Когда мне наконец удалось от него избавиться и я вернулся в столовую, Вульф уже разделался с почками в слоеном тесте, и я остался без добавки.

Несколько сложнее оказалось разобраться с телефонными звонками от П. Х., ведь я не видел звонивших в лицо. Троих я исключил после долгих расспросов, однако на трех других стоило посмотреть – этим я назначил свидания.

Не имея возможности отойти от телефона, я позвонил Солу Пензеру, попросив его зайти за фотографией, оставленной нашим клиентом, и съездить на эти самые свидания. Разумеется, это было просто оскорбительно – давать такое детское поручение Солу, лучшему из ныне живущих оперативников, чья такса составляет шестьдесят долларов в час. Однако не мог же я пойти против воли клиента? И платил за все он.

Тот факт, что в судебных отчетах фигурировал человек с инициалами «П. Х.», как я и предполагал, здорово осложнил нам жизнь. Звонили из всех газет, в том числе из «Таймс». Две редакции командировали к нам корреспондентов, с которыми я беседовал через порог.

Около полудня наш номер набрал сержант Пэрли Стеббинс из отдела по расследованию убийств. Он жаждал переговорить с Вульфом, однако я сказал ему, что Вульф занят, и это соответствовало действительности, поскольку босс потел над кроссвордом Ксименеса[5] в лондонском «Обсервере». Я поинтересовался у Пэрли, не могу ли чем-либо ему помочь.

– Ты еще ни разу мне ничем не помог, – буркнул он. – И твой Вульф тоже. Но коли он дает объявление в газете, в котором утверждает, что обвиняемый в убийстве не виновен и что он хочет назвать имя истинного преступника, мы должны поинтересоваться, чт́о все это значит. Я затем и звоню. Если он не скажет мне этого по телефону, я буду у вас через десять минут.

– Избавь себя от хлопот, – посоветовал я Стеббинсу. – Разумеется, ты не поверишь ни одному моему слову, поэтому рекомендую сразу позвонить лейтенанту Мэрфи из Бюро розыска пропавших людей. Он тебе расскажет все как есть.

– Что еще за шутки?

– Какие шутки? Я бы ни за что не осмелился шутить с блюстителем законности. Позвони Мэрфи. Если же его рассказ тебя не удовлетворит, приходи к нам обедать. Перуанская дыня, почки в тесте, эндивий под мартиникским соусом[6] и…

В трубке щелкнуло, раздались гудки. Я заметил Вульфу, что было бы очень здорово всегда вот так легко отделываться от Стеббинса. Он скривил физиономию и поднял голову:

– Арчи…

– Да, сэр.

– Процесс над Питером Хейзом начался около двух недель назад?

– Точно, сэр.

– В «Таймс» печатали его фотографию. Принеси этот номер.

Я хмыкнул:

– Сэр, мне пришла в голову подобная мысль, когда позвонил Лон. Но я хорошо помню снимки этого субъекта – их публиковали «Газетт» и «Дейли ньюс», – и я эту мысль отбросил. И все-таки не помешает взглянуть еще раз.

Одна из шестнадцати тысяч моих обязанностей состоит в том, чтобы хранить подшивки «Таймс» за пять недель в шкафу под книжными полками. Я направился к шкафу, присел возле него на корточки и, чихая от пыли, довольно скоро откопал то, что нам требовалось, – семнадцатую полосу номера от 27 марта.

Я быстро пробежал ее и вручил Вульфу, а сам достал из ящика стола фотографию Пола Хэролда в академической шапочке и мантии, которую тоже передал боссу. Он положил снимок рядом с газетным листом и уставился на них сердитым взглядом.

Я подошел сбоку. Снимок в газете был не ахти какой, тем не менее можно было с уверенностью сказать, что если на нем запечатлен наш П. Х., то за одиннадцать лет он здорово изменился. Его круглые щеки впали, нос стал меньше, губы – тоньше, а подбородок отвис.

– Нет, – изрек Вульф. – А? Что скажешь?

– Принято единогласно, – кивнул я. – Черта с два мы так легко найдем этого Хэролда. Может, стоит заглянуть в суд?

– Сомневаюсь. По крайней мере, не сегодня. Ты мне нужен здесь.

Это, однако, всего лишь отсрочило агонию. В тот же день помимо журналистов нас навестила еще одна личность. А было все так.

Ровно через три минуты после того, как Вульф удалился на дневную, с четырех до шести, встречу с орхидеями, раздался звонок в дверь, и я вышел в прихожую. На крыльце стоял субъект средних лет, который явно не брился со вчерашнего утра. Он был в неряшливом пальто цвета древесного угля и модной черной фетровой шляпе-хомбург, с узкими, немного загнутыми полями и продольной вмятиной на мягкой тулье. Скорее очередной П. Х., чем журналист.

Пришедший заявил, что желает переговорить с Ниро Вульфом. На это я ответил, что Ниро Вульф занят, назвал себя и предложил свои услуги. Он замешкался.

– У меня времени в обрез, – сказал этот субъект, глянув на часы. Похоже, он был чем-то сильно озабочен. – Меня зовут Альберт Фрейер. Я адвокат.

Достав из кармана кожаный бумажник, он вынул оттуда визитную карточку и вручил мне.

– Я защитник Питера Хейза, которого судят по обвинению в убийстве первой степени. Меня ждет такси. Присяжные удалились для вынесения вердикта, и к моменту их возвращения я должен быть на своем месте. Вам что-нибудь известно относительно объявления, которое Ниро Вульф поместил в сегодняшних газетах? Того, что обращено к П. Х.?

– Известно.

– Оно попало мне на глаза всего час назад. Звонить не хотелось. Я должен задать вопрос Вульфу. Ходят слухи, что объявление адресовано моему клиенту, Питеру Хейзу. Так вот, я желал бы знать, так это или не так?

– Ответить на ваш вопрос не составляет труда: нет, это не так. Мистер Вульф, конечно, читал газетные репортажи о процессе, но, если не считать этого, ничего не слышал о Питере Хейзе.

– Вы можете в этом поклясться?

– Безусловно.

– Что ж… – Похоже, он расстроился. – Я-то надеялся… Впрочем, неважно. Кто этот П. Х., которому Вульф адресует свое объявление?

– Это человек, чьего имени и фамилии мы не знаем – только инициалы.

– А о какой несправедливости говорится в объявлении? И что за справедливость должна восторжествовать?

– Речь идет о краже, совершенной одиннадцать лет назад.

– Ясно. – Он взглянул на часы. – У меня больше нет времени. Я хочу, чтобы вы все-таки доложили о моем визите мистеру Вульфу. Разумеется, я допускаю возможность случайного совпадения. Но нельзя исключать и рекламный трюк. Если так, моему клиенту может быть нанесен существенный урон, дающий повод для иска против вас. Постараюсь вникнуть во все это основательней. Разумеется, когда у меня будет время. Сможете передать Вульфу мои слова?

– Да. Если у вас есть в запасе еще двадцать секунд, ответьте, пожалуйста, где родился, провел свое детство и окончил колледж Питер Хейз?

– Зачем вам это?

– Я не обязан отвечать на ваш вопрос. Можете назвать это банальным любопытством. Ведь я читаю газеты, не так ли? К тому же я ответил на шесть ваших вопросов. Так почему бы вам не ответить на три моих?

– Да потому, что я не в состоянии этого сделать. Мне это попросту неизвестно.

Он повернулся, чтобы уйти.

– Неужели? – не унимался я. – Вы защищаете в суде человека, которого обвиняют в убийстве, и вам неизвестны такие элементарные вещи?

Адвокат уже сошел на седьмую сверху ступеньку крыльца.

– Где живут его родственники? – спросил я, стоя у порога.

Фрейер обернулся:

– У него нет родственников.

И он направился к ожидавшему его такси, сел в машину и захлопнул дверцу. Такси укатило, а я вернулся в кабинет и связался по внутреннему телефону с оранжереей.

– Да? – буркнул в трубку Вульф, который не выносит, когда его отрывают от орхидей.

– У нас был гость. Адвокат по имени Альберт Фрейер. Он защищает в суде Питера Хейза, но ему неизвестно, где тот родился, вырос и в каком колледже учился. Фрейер говорит, что у Хейза якобы нет родственников. Похоже, мне стоит прокатиться в суд, тем более что за такси заплатит клиент. Я поехал.

– Нет.

– Вы сказали это машинально. Да?

– Черт с тобой. Только предупреди Фрица.

Пустое сотрясание воздуха: я всегда предупреждаю Фрица, когда выхожу из дома. Сделав это, я вернулся в кабинет, убрал со стола, запер сейф и переключил телефон на кухню. Когда я вышел в прихожую, чтобы одеться, Фриц уже был там, готовый накинуть на дверь цепочку после моего ухода.

Когда что-то входит у тебя в привычку, ты проделываешь это машинально. Однажды, много лет назад, когда я выходил из дому по делу, меня выследили. Я не заметил слежки, и то, что узнал филер, наблюдая за мной в течение часа, стоило нам лишней недели хлопот, а нашему клиенту – нескольких тысяч долларов. После такого промаха я целых два месяца, выходя из дома, даже просто прошвырнуться, первым делом проверял, нет ли за мной хвоста. Такой вот выработался рефлекс.

В тот вторник, сделав шагов пятьдесят в сторону Девятой авеню, я огляделся, как обычно, по сторонам, но ничего подозрительного не заметил. Однако при повторной проверке через следующие полсотни шагов во мне словно сработал какой-то датчик. Он среагировал на типа ярдах в сорока у меня за спиной, который шел в том же направлении. Раньше его там не было.

Я остановился и повернулся к нему лицом. Он замедлил шаги, достал из кармана какую-то бумажку, заглянул в нее и стал внимательно изучать дома справа и слева. Это самая нелепая уловка, какую можно изобрести в подобной ситуации. Уж лучше наклониться и сделать вид, будто завязываешь шнурки. Ведь его внезапное появление означало, что он либо вынырнул из прохода между зданиями, чтобы следовать за мной, либо вышел из какого-то дома, отправляясь по своим делам. В последнем случае ему не было нужды останавливаться и разглядывать номера домов.

Итак, за мной увязался шпик. Но если бы я, фигурально выражаясь, припер его к стенке, не имея иных доказательств, кроме логических умозаключений, он бы попросту посоветовал мне проспаться.

Разумеется, я мог заполучить доказательства, однако на это требовалось время. Фрейер же сказал, что жюри присяжных удалилось в совещательную комнату. А значит, мне следовало поторопиться.

И все-таки я решил, что могу урвать пару минут и рассмотреть незнакомца получше.

Это был мужчина среднего роста в пальто реглан бронзового цвета и коричневой шляпе, длиннолицый и остроносый. К концу первой минуты моих наблюдений он начал проявлять признаки беспокойства, а затем направился к подъезду ближайшего дома, в котором находился офис, а также апартаменты доктора Волмера, и нажал на кнопку звонка.

Дверь открыла Хелен Грант, секретарь дока. Шпик обменялся с ней несколькими фразами, при этом даже не коснувшись шляпы, развернулся на сто восемьдесят градусов, спустился на тротуар, затем взобрался по ступенькам к двери следующего дома и позвонил.

Мои две минуты истекли, к тому же мне все было ясно. Поэтому я дошел до Девятой авеню, больше не давая себе труда оглянуться назад. Остановил такси и велел водителю ехать до пересечения Центр– и Пёрл-стрит.

В это время суток в коридорах суда можно встретить адвокатов и клиентов, свидетелей и присяжных, друзей и врагов, видных политических деятелей и рядовых граждан. Справившись у служителя внизу, где слушается дело Хейза, я вышел из лифта на третьем этаже, пересек холл и свернул за угол к дверям с номером «XIX», будучи уверен, что смогу попасть в зал без всяких проблем, ибо процесс Хейза не освещался на первых полосах газет.

Так оно и оказалось. В зале не было почти никого: ни судьи, ни присяжных, ни даже секретаря и стенографа. Не было, разумеется, и Питера Хейза. На скамейках сидело человек восемь-девять, не больше.

Я обратился с вопросом к офицеру возле двери, и тот сказал, что присяжные еще не появлялись и бог весть когда появятся. Так что я отыскал телефонную будку и сделал два звонка: Фрицу – предупредить, что то ли буду, то ли не буду к ужину, и доку Волмеру. Трубку сняла Хелен Грант.

– Послушай, малышка, ты меня любишь? – поинтересовался я.

– Нет. И никогда не полюблю.

– Чудненько. Я опасаюсь просить одолжения у девушек, которые меня любят. А мне бы хотелось, чтобы ты сделала мне одолжение. Пятьдесят минут назад в вашу дверь позвонил мужчина в пальто реглан бронзового цвета, и дверь ему открыла именно ты. Что он хотел?

– Господи боже мой! – в негодовании воскликнула Хелен. – Скоро ты будешь прослушивать наш телефон! Если хочешь вовлечь меня в свои грязные делишки, у тебя ничего не получится.

– У меня нет никаких грязных делишек, поэтому я тебя никуда не вовлеку. Он что, пытался продать тебе героин?

– Он спросил, не проживает ли здесь человек по имени Артур Холкомб. Я ответила, что не проживает. Тогда этот тип спросил, не знаю ли я, где он живет. Я снова сказала: не знаю. Вот и все. В чем дело, Арчи?

– Так, пустяки. Расскажу при встрече, если у тебя не пропадет к тому времени желание встретиться. Ну, а говоря, что не любишь меня, ты лжешь самой себе. Скажи мне «до свиданья».

– Никаких свиданий, Арчи, забудь…

Значит, шпик. Если он на самом деле разыскивал какого-то Артура Холкомба, то чего же так спешно ретировался? Гадать, впрочем, не было смысла. Оставалось прикидывать, связано ли это с П. Х., а если да, то каким образом и с которым из них.

Подойдя к знакомой двери, я обнаружил оживление: в зал то и дело заходили люди. Я подошел к офицеру, осведомился, не появлялись ли присяжные, на что он ответил:

– Не спрашивайте, мистер, здесь все всё знают, кроме меня. Проходите.

Я вошел в зал и встал в сторонке, чтобы никому не мешать. Занятый изучением декораций и действующих лиц, я услышал, как рядом произнесли мою фамилию. Я обернулся и увидел Альберта Фрейера. Выражение лица у него было отнюдь не дружелюбное.

– Так, значит, вы ничего не слышали о Питере Хейзе, – процедил он. – Что ж, в таком случае вы услышите обо мне.

Я не нашелся, чт́о ему ответить, да адвокат и не ждал ответа. Он уже шел с кем-то по центральному проходу к своему месту за столом защиты. Я последовал за ним и уселся в третьем ряду слева с той стороны, откуда выводят обвиняемого.

Секретарь и стенограф заняли свои места. Помощник окружного прокурора Мандельбаум, которого Ниро Вульф однажды уличил в непрофессионализме, занимал соседний стол за перегородкой, возле него на столе стоял портфель. Рядом с помощником прокурора устроился какой-то младший чин.

Присутствующие рассаживались по своим местам, а я отчаянно вертел головой в надежде увидеть того типа в пальто реглан бронзового цвета, который разыскивал Артура Холкомба, когда по залу вдруг пронесся шумок и все как один повернули головы влево. То же самое сделал и я.

В зал ввели обвиняемого.

Зрение у меня прекрасное. К тому же я напряг его до предела, пытаясь получше разглядеть этого типа, пока он шел к своему месту позади Альберта Фрейера. На все про все у меня было четыре секунды, потому что, когда он сел спиной ко мне, мне бы не помогло даже соколиное зрение. На фотографии Пол Хэролд был запечатлен анфас, а не с затылка.

Я закрыл глаза и сосредоточился. Он… А может, и не он. Возможно, что он, если бы… Когда я смотрел на два снимка, лежавших перед Вульфом на столе, то мог с уверенностью сказать: тридцать к одному, что не он. Теперь же мне казалось, что можно поставить два к одному, даже согласиться на крупную денежную ставку. Вот только я пока не определился, на что ставить. Меня так и подмывало сорваться с места и отправиться за перегородку, чтобы рассмотреть этого субъекта как следует. Однако я заставил себя слиться со скамейкой.

Присяжные рассаживались по своим местам, но они меня не интересовали. Оживление в зале суда, предшествующее оглашению вердикта, обычно вызывает у всех возбуждение, однако я его на сей раз не чувствовал. Лихорадочно соображая, я сверлил взглядом спину обвиняемого – пытался заставить его обернуться.

Когда судебный пристав провозгласил: «Встать! Суд идет», все дружно поднялись, а я сделал это самым последним. Судья уселся на свое место и разрешил всем поступить так же. Я могу в точности повторить слова секретаря; вопрос, который судья задал старшине присяжных; вопрос, заданный старшине присяжных секретарем, поскольку это обычная рутина судебного заседания.

Первым, что дошло до моего сознания, были слова старшины присяжных. Он сказал:

– Мы нашли подсудимого виновным в предъявленном ему обвинении – совершении убийства первой степени.

По залу прокатился гул, вернее, россыпь отдельных восклицаний и ропота. Женщина позади меня издала звук, напоминающий хихиканье. Я все так же не спускал глаз с обвиняемого, и хорошо делал.

Он вдруг поднялся со своего места, стремительно обернулся и обвел взглядом зал суда. Это был дерзкий, испытующий взгляд, который на сотую долю секунды коснулся и меня. Но тут охранник взял подсудимого за локоть и усадил на место.

Встал Альберт Фрейер и потребовал провести опрос присяжных.

Обычно во время этой процедуры зал замирает. Мне же, как говорится, внезапно приспичило. Нагнув голову и прижав к губам ладонь, я шагнул в проход, припустил по нему галопом и был таков. Не в силах дождаться едва ползущего лифта, я кинулся к лестнице. Возле здания суда несколько человек одновременно ловили такси. Я прошел квартал в южном направлении, поймал такси там, уселся и назвал шоферу адрес.

Мне удалось прибыть точно в срок. Часы показывали 17.58, когда в ответ на мой звонок появился Фриц и, откинув цепочку, позволил мне войти. Через две минуты Вульф должен был спуститься из оранжереи.

Фриц последовал за мной в кабинет и доложил, что за время моего отсутствия ничего особенного не происходило. Был звонок от Сола, который сообщил, что встречался с тремя П. Х., но ни один из них не является тем, кто нам нужен.

Тут вошел Вульф и занял свое место у стола. Фриц удалился на кухню.

– Порядок? – спросил Вульф, покосившись в мою сторону.

– Отнюдь нет, сэр, – сказал я. – Сдается мне, что Пол Хэролд, то есть Питер Хейз, только что признан виновным в убийстве первой степени.

Вульф поджал губы:

– И сильно сдается? Садись. Ты ведь знаешь, что я не люблю вытягивать шею.

Я уселся в свое кресло и повернулся в его сторону.

– Мягко говоря, сдается. На самом же деле я в этом уверен. Требуется подробный отчет?

– Да. Сугубо по делу.

– В таком случае буду излагать с самого начала. Когда я вышел из дома, мне на хвост сел шпик. В этом я тоже абсолютно уверен. У меня не было времени на то, чтобы подразнить его и оставить с носом, поэтому я попросту от него избавился.

Вульф привычно хрюкнул.

– Дальше! – потребовал он.

– Когда я вошел в зал суда, присяжные еще совещались, но вскоре эти сукины дети появились. Я сидел впереди, в третьем ряду. Ввели обвиняемого, который прошел в двадцати футах от меня, так что я его хорошо видел, но, увы, недолго и главным образом в три четверти и в профиль. Я был полон сомнений и уже склонялся к тому, что следует бросить монетку: орел или решка? Потом он сел и повернулся ко мне спиной. Когда старшина присяжных огласил приговор, Хейз вскочил на ноги, чтобы окинуть взглядом зал и кого-то в нем увидеть. В его взгляде читался неизвестно кому адресованный крик: «Оставьте меня в покое!» И вот тут-то я увидел его анфас. Его лицо выражало безрассудную дерзость, ту самую, что угадывается на лице юнца с фотографии. Надеть на него академическую шапочку и эту самую хламиду да скостить одиннадцать лет – и будет Пол Хэролд. Я тут же отчалил. Кстати, еще одна деталь. Я, в сущности, дал понять Альберту Фрейеру, что нас не интересует Питер Хейз. Так вот, Фрейер застукал меня в зале суда, презрительно фыркнул и пообещал, что мы еще о нем услышим.

Вульф уставился на меня.

– Черт побери! – выдохнул он. – Но ведь нам было поручено всего лишь найти его. Мы можем доложить мистеру Хэролду, что поручение выполнено.

– Нет. Хотя я и уверен, что это так. Стоит Хэролду узнать, что его сын обвиняется в убийстве, как он прискачет из своей Омахи, глянет на парня сквозь решетку и непременно скажет «нет». И уж тогда лейтенант Мэрфи от души посмеется над тремя ослами. Не просто посмеется, а околеет со смеху. К тому же мне достанется на орехи от вас.

– Ты считаешь наше положение безвыходным?

– Вовсе нет. Лучшее, что вы могли бы теперь предпринять, так это повидать Хейза и сделать собственные выводы. Но поскольку вы страсть как не любите выезжать из дому по делам, а он не может отлучиться из тюрьмы для личной беседы с вами, вам остается во всем положиться на меня. То есть отправить меня к нему.

– А ты, Арчи, не без способностей. Я всегда восхищался твоим умением найти выход из безвыходного положения.

– Я сам им восхищаюсь. Но и мои таланты не безграничны. Именно об этом я размышлял в такси по дороге сюда. Кремер, Стеббинс, Мандельбаум или кто-нибудь еще из казенного ведомства быстро смекнут, что к чему. Узнает и Мэрфи, который, как вам известно, человек сообразительный. И если этот субъект на самом деле окажется Полом Хэролдом, кому достанутся все лавры? Здесь уже вы должны проявить свое могучее, как старое дерево, дарование.

Он гадко хрюкнул и позвонил, чтобы принесли пиво.

– Подробный рапорт, пожалуйста. Все, что ты видел и слышал в суде.

Я принялся рассказывать, что потребовало не так уж много времени, и закончил на том самом месте, когда секретарь суда начал подсчитывать голоса присяжных, а я в спешном порядке покинул зал.

Тут Вульф потребовал «Таймс» с отчетом о процессе. Я направился к нашему шкафу и быстренько подобрал номера, с 27 марта по сегодняшний день включительно.

Вульф начал с самого первого. А поскольку я решил, что и мне не мешало бы подключиться к изучению судебных отчетов, то приступил к этому с конца. Он уже дошел до второго апреля, а я как раз просматривал выпуск от четвертого апреля, и мы неизбежно должны были подраться за следующий номер, но тут раздался звонок в дверь.

Я двинулся в прихожую и, разглядев через прозрачное с нашей стороны стекло пальто цвета древесного угля и черную шляпу, которые видел сегодня уже дважды, отправился докладывать Вульфу:

– Он сдержал свое слово. Альберт Фрейер у наших дверей.

Брови Вульфа поползли вверх.

– Впусти его, – буркнул он.

Глава третья

Адвокат так и не побрился. Дело, с которым он пришел, не терпело отлагательств, и скрести щеки ему было некогда. Похоже, он решил, что уничтожил нас морально, когда, препровожденный мной в кабинет и представленный Вульфу, даже не протянул ему руки.

Если так, его ждало разочарование, ибо Вульф – противник всяческих рукопожатий. Когда Фрейер сел в красное кожаное кресло, Вульф повернулся в его сторону и произнес весьма любезно:

– Мистер Гудвин доложил мне о вашем визите, а также об обвинительном вердикте, который вынесло жюри присяжных. Это весьма прискорбно.

– Он сказал вам, что вы обо мне еще услышите?

– Да, он и это упомянул.

– Хорошо. Вот я и здесь.

Фрейер явно не мог оценить по достоинству большое кожаное кресло, используя лишь переднюю половину сиденья.

– Гудвин сказал мне, что ваше объявление в сегодняшних газетах не имеет к моему клиенту никакого отношения. Еще он утверждает, будто вы не слышали ни о каком Питере Хейзе. Я ему, естественно, не поверил. Не проходит и часа, как он появляется в суде, где слушается дело Питера Хейза. Разумеется, это нуждается в объяснении, за которым я сюда и пришел. Уверен: мой клиент невиновен. Он всего лишь жертва дьявольского заговора. Не берусь утверждать, что ваше объявление – часть этого заговора. Признаться, не вижу в этом никакого смысла, поскольку оно появилось в день оглашения вердикта жюри, однако я намереваюсь…

– Мистер Фрейер, прошу вас, не надо брызгать слюной. Это негигиенично. – Вульф отгородился от него ладонью. – Я могу значительно облегчить вашу жизнь.

– Нет. Сперва объясните мне, что значат ваши фокусы?

– Я вас понимаю. Вот почему и намереваюсь сделать то, что делаю крайне редко, и лишь по принуждению. Сейчас это вызвано чрезвычайным характером ситуации. Я скажу вам то, что рассказал мне мой клиент. Вы являетесь членом Нью-Йоркской коллегии адвокатов, не так ли?

– Да.

– И официальным защитником Питера Хейза?

– Да.

– Тогда я доведу до вашего сведения кое-что не подлежащее разглашению.

Фрейер сощурил глаза:

– Я не обязан хранить в тайне то, что может послужить для оправдания моего клиента.

– От вас этого никто не требует. Единственное, чего я ожидаю, так это уважения к тайне другого человека. Возможно, интересы вашего и моего клиентов пересекутся. А может, и нет. В первом случае мы посмотрим, какую пользу из этого можно извлечь. Во втором я буду рассчитывать на ваше благоразумие. Итак, опубликованию этого объявления предшествовал…

И Вульф выложил Фрейеру все начистоту. Он не стал пересказывать дословно нашу длительную беседу с Джеймсом Хэролдом, но и ничего из нее не утаил. Когда он завершил свой рассказ, Фрейер имел полное представление о том, как обстояли дела на четыре часа сегодняшнего дня, то есть на тот самый момент, когда он позвонил в нашу дверь. Адвокат был хорошим слушателем и всего дважды прервал рассказ Вульфа: один раз кое-что уточнил, в другой изъявил желание взглянуть на фотографию Пола Хэролда.

– Прежде чем продолжать, – сказал Вульф, – я предлагаю вам удостовериться в моих словах. Вы можете поставить под сомнение свидетельство мистера Гудвина, однако советую вам посмотреть его рапорт – пять страниц на машинке. Или же позвоните лейтенанту Мэрфи, не называя себя. Здесь я целиком и полностью отдаюсь на вашу милость. Признаться, я бы не хотел, чтобы он занялся расследованием возможной связи между вашим П. Х. и моим.

– С этим можно и подождать, – снизошел Фрейер. – Надо быть идиотом, чтобы выдумать все это. Мне же известно, что вы отнюдь не идиот. – Он уселся поудобней и даже откинулся на спинку кресла. – Я вас слушаю.

– Осталось совсем немного. Когда вы сказали мистеру Гудвину, что вам неизвестно, откуда родом ваш клиент, и что у него нет родственников, Гудвин решил взглянуть на Питера Хейза и с этой целью направился в суд. Он увидел подсудимого, когда того ввели в зал суда, но все еще колебался. Однако после оглашения вердикта присяжных ваш клиент вскочил и обвел взглядом зал. И в этот момент лицо его разительно изменилось. Как считает мистер Гудвин, сходство с юношеской фотографией Пола Хэролда оказалось почти стопроцентным. Вы просили у меня разрешения взглянуть на фотографию, и я, как вы помните, предложил вам подождать. Теперь я сам предлагаю вам на нее взглянуть. Арчи!

Я достал из ящика стола снимок и передал Фрейеру. Он посмотрел внимательно, закрыл глаза, открыл их, снова посмотрел.

– Возможно. Вполне возможно. – Он снова взглянул на фотографию. – Или нет. – Он перевел взгляд на меня: – Вы сказали, лицо его разительно переменилось, когда он обвел взглядом зал после оглашения вердикта? В чем это выражалось?

– В нем появилась жизнь. Оно стало… одухотворенным. Я говорил мистеру Вульфу, что у меня создалось впечатление, будто он давал кому-то понять, чтобы его оставили в покое.

Фрейер покачал головой:

– Я никогда не видел его таким. В первое же наше свидание он заявил мне, что, можно сказать, умер. Что вся его жизнь была и есть сплошное отчаяние.

– То есть, насколько я понял, вы вполне допускаете, что этот человек может быть Полом Хэролдом, – сделал вывод Вульф. – У вас нет никаких фактов, доказывающих обратное. Так?

– Так. – Адвокат задумался. – Никаких фактов. Он отказался обсуждать свое прошлое и сказал, что все его родственники умерли. Это, разумеется, настроило против него окружного прокурора. Вы сами понимаете, как это бывает.

Вульф кивнул.

– Итак, вам хотелось бы получить подтверждение моим словам?

– Нет. Я принимаю их. Как уже говорил, я не считаю вас идиотом.

– Я польщен. Теперь давайте обсудим положение дел. Мне бы хотелось задать вам парочку вопросов.

– Валяйте.

– Ваш клиент в состоянии платить?

– Нет. Конечно нет. Это не составляет секрета. Я взялся за дело по просьбе друга. Он возглавляет рекламное агентство, в котором работает Хейз. Вернее, работал. Все без исключения коллеги симпатизируют Хейзу и хорошо о нем отзываются. Друзья и знакомые – тоже. Я с ними общался и мог бы собрать десятки хвалебных письменных характеристик, если бы это обещало помочь делу. Но Хейз воздвиг еще один барьер между собой и окружающим миром помимо тюремной решетки. Отгородился даже от ближайших друзей.

– Значит, если он на самом деле Пол Хэролд, это нам очень даже поможет. Мой клиент – человек состоятельный. Я вовсе не взываю к вашему корыстолюбию, однако каждый должен получать плату за свои, пусть даже скромные, труды. Раз вы убеждены в невиновности вашего клиента, вам захочется подать апелляцию, а это стоит недешево. И вот мой второй вопрос: вы поможете нам развеять сомнения? Сумеете выяснить – и чем скорее, тем лучше, – является ли ваш П. Х. также и моим?

– Что ж… – Фрейер поставил локти на рукоятки кресла и сложил вместе ладони. – Даже не знаю, чт́о вам ответить. Он очень трудный человек. Не стал давать показания, хотя я добивался этого изо всех сил. Я даже не знаю, с какого бока к нему подъехать. Уверен, он все будет отрицать, раз уж не пожелал рассказать мне о своем прошлом. К тому же не исключено, что я больше не смогу представлять его интересы. – Он вдруг резко подался вперед, блеснув глазами. – А я хочу их представлять! Я уверен, что его подвели под приговор и еще не поздно собрать доказательства!

– Тогда, если позволите, я поставлю вопрос таким образом: согласны ли вы с тем, что было бы очень желательно идентифицировать истинную личность вашего клиента? – произнес Вульф.

– Разумеется. Вы сказали, ваш клиент живет в Омахе?

– Да. Он отбыл туда вчера вечером.

– Дайте телеграмму, чтобы приехал, и расскажите, как обстоят дела, а я постараюсь устроить ему встречу с моим клиентом.

Вульф покачал головой:

– Не пойдет. Естественно, если я буду знать наверняка, что человек, обвиняемый в убийстве, – сын моего клиента, мне придется ему об этом сказать. Однако я не собираюсь говорить, что мне кажется, будто обвиняемый в убийстве – его сын, и просить это подтвердить. А если окажется, что это не его сын? Тогда он попросту посчитает меня кретином. Я предлагаю следующее: устройте так, чтобы мистер Гудвин увиделся и побеседовал с вашим клиентом.

– Каким образом я смогу это сделать? – Адвокат нахмурился. – И зачем? Гудвин с ним уже виделся.

– Я сказал – «и побеседовал». – Вульф повернулся ко мне: – Арчи, сколько времени тебе потребуется для того, чтобы прийти к окончательному заключению?

– При разговоре с глазу на глаз?

– Да. Ты, он и охранник.

– Черт с ним, с охранником. Могло бы хватить пяти минут. Но лучше пусть будет десять.

Вульф снова повернулся к Фрейеру:

– Вы не знаете мистера Гудвина так, как его знаю я. Он сумеет обставить все таким образом, что вас никто ни в чем не обвинит. Он всегда готов вызвать огонь на себя. Можете сказать окружному прокурору, что Гудвин помогает вам кое-что установить. Что касается вашего клиента, то Гудвин сам все ему объяснит. – Он взглянул на настенные часы. – Мы могли бы проверить свои догадки уже сегодня вечером. Сейчас. Приглашаю вас со мной поужинать. Чем скорее мы с этим покончим, тем будет лучше.

Однако Фрейер оказался несговорчивым малым. Он упирал на то, что даже ему самому трудно добиться свидания с осужденным в тюрьме в такой поздний час. К тому же необходимо все обдумать, а потому придется отложить дело до утра.

Когда Вульф понимает, что должен уступить в интересах дела, ему удается держать себя в руках. Поэтому наше совещание закончилось на гораздо более дружественной ноте, чем началось. Я вышел в прихожую вместе с Фрейером, помог ему одеться и проводил до самого порога.

Вернувшись в кабинет, я понял, что Вульф изо всех сил старается не выглядеть слишком самодовольным. Когда я взял фотокарточку Пола Хэролда, чтобы положить ее на место, в ящик стола, он заметил:

– Да, его приход оказался своевременным, ничего не скажешь. Но этого и следовало ожидать после вашей с ним встречи в суде.

– Угу.

Я задвинул ящик.

– Вы ведь это предвидели, да? Обычные ваши фокусы. Однако если под этим своим «обдумать» он подразумевает телефонный звонок в Омаху или в Бюро розыска пропавших людей, последствия могут оказаться весьма нежелательными. Хотя, должен признать, вы сделали все от вас зависящее, даже пригласили его поужинать. Кстати, вы знаете, что на сегодняшний вечер у меня назначено свидание в ресторане? И кажется, я туда еще успеваю.

Таким образом, Вульф ужинал в полном одиночестве, а я всего на полчаса опоздал в клуб «Фламинго», где в тот вечер собирала друзей Лили Роуэн. Как обычно, часа через два мы с ней решили, что теснота на танцполе просто ужасная, и отправились в пентхаус Лили, но не скажу, чтобы там дистанция между нами сильно увеличилась, скорее наоборот.

Добравшись домой около трех ночи, я заглянул в кабинет узнать, не оставил ли мне Вульф записку с каким-нибудь безотлагательным утренним поручением. На столе было пусто. Я поднялся двумя лестничными маршами выше и очутился у себя.

Чтобы восстановить силы, я должен провести в постели не менее шести часов. Но, конечно, бывают исключения из правила. Поэтому в среду утром я появился на кухне в девять тридцать, еще совсем сонный, но уже одетый и причесанный, постарался как можно бодрее поприветствовать Фрица, взял со стола стакан с апельсиновым соком, который предпочитаю пить неохлажденным, и едва сделал глоток, как зазвонил телефон.

Сняв трубку, я услышал голос Альберта Фрейера. Он сообщил, что все устроил и будет ждать меня в десять тридцать в комнате для посетителей городской тюрьмы. Я возразил, что хочу побеседовать с его клиентом с глазу на глаз.

– Да, – сказал он, – я понимаю, но должен непременно присутствовать, дабы вас опознать, а также за вас поручиться.

Я повесил трубку и повернулся к Фрицу:

– Проклятье, меня торопят. Дай мне, пожалуйста, поскорей парочку лепешек. Бог с ней, с колбасой, еще подавлюсь. Лепешки, мед и кофе.

Фриц запротестовал было, но не очень активно.

– Вредно начинать день с завтрака на скорую руку. Ты не на войне, Арчи, – изрек он.

Я согласился с ним целиком и полностью, после чего связался по внутреннему телефону с оранжереей и доложил обо всем Вульфу.

Глава четвертая

Я был не совсем один. В десяти футах справа от меня на точно таком же деревянном стуле сидела женщина и смотрела сквозь прутья стальной решетки на сидевшего напротив мужчину, как на шимпанзе в клетке. Наклонившись вправо, я мог бы услышать, чт́о говорит мужчина, но я не стал этого делать, потому что они, как и я, имели право на конфиденциальность.

В десяти футах слева от меня другой мужчина тоже смотрел сквозь решетку, за которой я увидел парня, моложе Пола Хэролда на той помятой старой фотографии. Я волей-неволей слышал, чт́о говорил мужчина, но ему определенно было на это наплевать. Парень за решеткой имел скучающий вид.

Неподалеку болталось трое-четверо полицейских. Тот, который привел меня сюда, стоял возле стены. Он тоже скучал.

При совершении формальностей – под контролем Фрейера – мне сказали, что на свидание дают пятнадцать минут. И теперь я уже собирался подойти к охраннику и попросить не засекать время, пока не введут осужденного. Но в это самое мгновение открылась дверь в стене по ту сторону решетки и появился тот, кого я ожидал.

Сопровождавший осужденного охранник подвел его к стулу напротив моего, а сам отошел на пять шагов назад, к стене. Хейз уселся на краешек стула и, сощурив глаза, смотрел на меня сквозь решетку. Еще вопрос, кто из нас шимпанзе, подумал я.

– Я вас не знаю, – заявил мой визави. – Кто вы такой?

У него были бледные впалые щеки, потухшие глаза и такие тонкие губы, что они, можно сказать, едва угадывались. Он выглядел, пожалуй, в два раза старше юноши в академической шапочке с фотографии.

Я еще не знал, с чего начну. Сперва мне требовалось увидеть лицо того, с кем я буду разговаривать. Я знал, что он не может просто встать и уйти, и все равно не стоило с самого начала вооружать его против себя. Я попытался посмотреть ему в глаза, но мешала проклятая решетка.

– Меня зовут Гудвин, – представился я. – Арчи Гудвин. Вы когда-нибудь слышали о частном детективе по фамилии Вульф, Ниро Вульф?

– Да, я о нем где-то читал. Что вам от меня нужно? – Голос у него был прямо-таки загробный.

– Я работаю на Вульфа. Позавчера к нам в офис пришел ваш отец, Джеймс Хэролд, и дал задание вас отыскать. Ему стало известно, что одиннадцать лет назад вы не брали тех денег. Он хочет восстановить справедливость. Вероятно, в нынешней ситуации это для вас ровным счетом ничего не значит, но, как бы там ни было, знать правду вы должны.

Если предположить, что передо мной был нужный нам человек, держался он с исключительной выдержкой. На какую-то долю секунды у него отвис подбородок, но он тут же его подобрал. Голос ничуть не изменился.

– Не пойму, о чем вы говорите, – сказал он. – Меня зовут Питер Хейз.

Я кивнул:

– Ну да, я знаю. Мне очень жаль, мистер Хэролд, но подобные фокусы со мной не проходят. Мистеру Вульфу очень нужны деньги, из которых он, кстати, платит мне жалованье. Так что мы непременно сообщим вашему отцу, что нашли вас. И он, очевидно, приедет с вами повидаться. Я решил, что вас следует предупредить заранее.

– У меня нет никакого отца. – Теперь его подбородок выражал решимость, которая звучала и в голосе. – Вы ошиблись. Если этот человек, который выдает себя за моего отца, появится, я не стану с ним разговаривать!

Я покачал головой:

– Давайте не будем шуметь. А как насчет шрама под левой коленкой? Я полагаю, он на месте. Возможно, вы не захотите встретиться с вашим отцом. Не знаю, в вашей ли власти уклониться от встречи с ним. Так или иначе, он приедет, как только мы дадим ему знать, что обнаружили вас. Кстати, если у меня и оставались какие-то сомнения относительно вашей истинной личности, то вы сами развеяли их этим вашим «я не стану с ним разговаривать». Зачем столько эмоций, если вы безотцовщина? Предположим, мы ошиблись. Тогда самый простой способ доказать это – позволить ему прийти и взглянуть на вас. Мы не будем уговаривать вас встретиться с отцом. Нас наняли только для того, чтобы вас найти, что мы и сделали. И если…

Я умолк, потому что его вдруг всего затрясло. Ничто не мешало мне, разумеется, встать и уйти, поскольку миссия моя была завершена. Однако Фрейеру вряд ли понравилось бы, что я оставил его клиента в таком состоянии, а ведь именно адвокат устроил мне сегодняшнюю встречу.

И я остался. По обе стороны решетки тянулось что-то вроде прилавка, чтобы мы не слишком приближались друг к другу. Осужденный положил на него руки и теперь судорожно возил кулаками по поверхности.

– Успокойтесь, – произнес я. – Я сейчас уйду. Просто мы решили, что должны подготовить вас.

– Подождите. – Он взял себя в руки. – Подождете?

– Разумеется.

Он убрал кулаки с барьера и подался вперед.

– Я плохо вас вижу. Послушайте, ради бога, послушайте! Не говорите ему, ради бога. Вы не знаете, что он за человек!

– Почему же? Я с ним встречался.

– Вот моя мать и сестры, те знают. Думаю, они были уверены, что меня подставили, когда случилась та история с пропажей денег. Да-да, они были в этом уверены, но только не отец. Теперь меня подставили снова. Ради бога, не сообщайте ему! На этот раз уже ничего не исправить. Я так или иначе умру. Уже, можно сказать, умер. Несправедливо подвергать меня новому испытанию. Я не хочу, чтобы они знали. Господи, неужели вы ничего не понимаете?!

– Понимаю, – заверил я, сожалея о том, что остался.

– Тогда пообещайте, что ничего не скажете. Вы производите впечатление порядочного человека. Если мне суждено умереть из-за судебной ошибки, что ж, я умру. Но зачем новые муки? Понимаю, что говорю невразумительно. И вообще, я не в себе. Но если бы вы только…

Я слушал его с таким вниманием, что не заметил, как ко мне подошел полицейский. Охранник тронул меня за плечо:

– Ваше время истекло.

Я поднялся.

– Обещайте мне! – едва не плакал Пол Хэролд.

– Не могу, – сказал я, повернулся и вышел.

Фрейер ожидал меня в комнате для посетителей. Я не ношу с собой зеркала, поэтому не знаю, какой у меня был вид, когда я вошел, но, едва мы очутились на улице, он спросил тревожно:

– Ничего не вышло?

– Выражение моей физиономии тут ни при чем, – уверил я. – Спросите у партнеров по покеру. Однако, если не возражаете, я приберегу ответ для мистера Вульфа, так как жалованье мне платит он. Идете со мной?

Фрейер согласился. Следует отдать ему должное, он все схватывал на лету.

В такси я откинулся на спинку сиденья и, повернув голову к окну, внимательно изучал мелькающий пейзаж, а адвокат даже не попытался завести разговор. Но Фрейер капельку перестарался. Когда мы вылезли из машины возле старого особняка на Тридцать пятой улице, он заявил:

– Если хотите сперва переговорить с Вульфом, я могу подождать здесь.

У меня поневоле вырвался смешок.

– Нет, лучше я дам вам затычки для ушей.

Я первым поднялся по ступенькам и нажал на кнопку звонка. Фриц впустил нас в прихожую, мы разделись и прошли в кабинет. Вульф восседал у стола с пивом. Он удостоил меня взглядом, поздоровался с Фрейером и даже предложил ему пива. Адвокат отказался и без приглашения уселся в красное кожаное кресло.

– Я видел его и говорил с ним, – начал я с места в карьер. – А теперь хочу, чтобы вы ответили мне вразумительно, а не при помощи ваших обычных «да» и «нет»: вы хотите, чтобы мистер Фрейер слышал мой рассказ?

Вульф взял с подноса стакан:

– Есть причины что-либо скрывать?

– Нет, сэр.

– Тогда валяй.

Разумеется, я рассказал все слово в слово, что для меня было пустяковым делом, ибо единственная разница между мной и магнитофоном состоит в том, что магнитофон не может врать. Но я вру Вульфу, только когда дело касается моих сугубо личных проблем. Я рассказал все слово в слово, ибо считал, что Вульф и Фрейер должны иметь полное представление о том, чт́о произошло.

Поэтому я описал состояние Пола Хэролда: его лихорадку, сжатые кулаки, которыми он возил по барьеру, а также выражение его глаз, когда он говорил, что было бы несправедливо подвергать его новым испытаниям.

Следует отметить, что я докладывал стоя и имел возможность, положив кулаки Вульфу на стол, продемонстрировать, как Пол Хэролд возил ими. Окончив доклад, я выдвинул из-за стола кресло и устало плюхнулся в него.

– Если вам все еще требуется окончательное заключение по данному вопросу, то вот оно: да! – сказал я.

Вульф поставил стакан на поднос, глубоко вздохнул и закрыл глаза.

Фрейер выпятил челюсть и затряс головой:

– Сроду мне не попадалось такого дела. Дай-то бог, чтобы это был первый и последний раз. И каковы ваши намерения? – спросил он Вульфа. – Неужели вы сможете закрыть на все это глаза?

– Мои глаза, что хочу, то и делаю, – буркнул Вульф. Но тут же открыл их. – Арчи, ты хотел, чтобы мистер Фрейер слышал твой доклад, рассчитывая все усложнить?

Я пожал плечами:

– Да, разумеется.

– Тогда сообщи мистеру Хэролду, что мы нашли его сына живым и здоровым здесь, в Нью-Йорке. Надеюсь, он приедет.

Фрейер кашлянул и подался вперед. Я посмотрел на Вульфа, сглотнул и заявил:

– Сообщайте сами. У меня болит палец. Наберите Вестерн Юнион два-семь-один-один.

Он рассмеялся. Любой посторонний человек сказал бы, что он по-собачьи фыркнул, но я-то в этом деле разбираюсь.

– Ужасно смешно, – заметил я. – А вы знаете анекдот про сороконожку в обувном магазине? Не менее смешно, могу рассказать…

– Мне кажется, нам следует все хорошенько обсудить, – решительно вставил Фрейер.

Вульф кивнул:

– Согласен с вами. Я только хотел, чтобы мистер Гудвин высказал свое отношение к этому делу. – Он покосился в мою сторону: – Или, может, ты предпочитаешь сообщить мистеру Хэролду, что мы отказываемся от работы?

– Если нет другого выбора, то да. Клиент, можно сказать, умер. То есть он практически труп. Я не собираюсь обшаривать карманы трупа, даже если буду умирать с голоду. Вы, надеюсь, тоже.

– Твое сравнение весьма и весьма приблизительно, – заметил Вульф. – Никакого воровства, зато есть другие возможности. Решение, разумеется, останется за мной. Мистер Хэролд поручил найти своего сына мне, поэтому мне решать, стоит или нет извещать его, что работа выполнена. – Он замолчал и поднес к губам стакан с пивом.

– Как защитник его сына, я тоже имею право голоса, – возразил Фрейер.

Вульф поставил стакан на поднос и облизнул губы.

– Нет, сэр. Только не в данном случае. Впрочем, хотя вы и лишены права голоса, у вас есть интерес, что тоже не следует сбрасывать со счетов. Ладно, поживем – увидим. Итак, обозначим две возможности. Первая: известить клиента, что его сын найден. Вторая: сообщить, что я отказываюсь от поручения. Если мы остановимся на первой, то, полагаю, ваше участие в деле, мистер Фрейер, на этом закончится. Отец приедет повидаться с сыном, изучит на месте сложившееся положение и решит, стоит ли тратить деньги на апелляцию. Коль скоро он посчитает это пустой тратой денег – всему конец. А приняв положительное решение, папаша, вполне вероятно, захочет поменять адвоката, объявив, что вы провалили дело. Что скажешь, Арчи?

– Гениально, босс, – оценил я.

– Если мы остановимся на втором варианте, вы останетесь в своем нынешнем положении. Во что обойдется апелляция?

– Смотря как за нее взяться. Потребуется дополнительное расследование. А это как минимум двадцать тысяч долларов. Если же использовать все возможности, то и гораздо больше.

– Вашему клиенту это по карману?

– Нет.

– А вам?

– Тоже нет.

– В таком случае второй вариант вам не подходит в той же мере, что и первый. Ну а как обстоит дело со мной? Вариант первый прост и беспроигрышен: я проделал работу и получаю за нее гонорар. Хотя, как гражданин свободной страны, я должен не только исправно платить налоги, но и сохранять чувство собственного достоинства. Этот человек, ваш клиент, уязвлен в самое сердце. И надо быть последним подлецом, чтобы бередить его рану. Нет, я на такое не способен, хотя Ларошфуко[7] и утверждает, будто мы всего лишь должны изображать сострадание, а на самом деле избегать его всеми силами.

Вульф взял свой стакан, опустошил его одним глотком и поставил на место.

– Может, выпьете пива? Или, например, виски?

– Нет, благодарю, – отказался Фрейер. – Я не пью до вечера.

– Кофе? Молоко? Вода?

– Нет, спасибо.

– Очень хорошо. Что касается второй возможности, то она мне не по карману. Я сделал свою работу и рассчитываю получить за нее гонорар. К тому же у меня есть еще одна причина ее отвергнуть. Она, черт возьми, помешала бы мне и дальше заниматься этим весьма любопытным делом. Не далее как вчера вы сказали, что убеждены в невиновности вашего клиента. Не могу утверждать, что и я в этом убежден, однако подозреваю, что вы правы. И не без оснований.

Он замолк, потому что мы с Фрейером уставились на него, а он не любит, когда на него вот так смотрят.

– Не без оснований? – переспросил Фрейер. – Какие же у вас основания?

Вульф был доволен произведенным эффектом.

– Когда вчера днем мистер Гудвин выходил из дома, намереваясь взглянуть на вашего клиента, за ним следили. С чего бы вдруг? Конечно, можно допустить, что кто-то наточил на нас зуб в связи с предыдущей нашей деятельностью, но это допущение притянуто за уши. Спрашивается, с чего вдруг обиженный на нас человек будет выслеживать мистера Гудвина у дверей его дома? Скорее всего, это связано с нашей теперешней деятельностью. У нас же в данный момент один-единственный клиент – мистер Хэролд. Тогда, может, за нами следят по заданию мистера Хэролда? Абсурд. Резоннее предположить, что сработало мое объявление. Очень многие: газетчики, полиция и даже вы – решили, что оно было обращено к Питеру Хейзу. Почему бы кому-то еще не решить так же? Итак, некто – назовем его Икс – желает уяснить, отчего это я вдруг беру на себя смелость утверждать, будто Питер Хейз невиновен. В силу тех или иных причин он не желает звонить или являться сюда лично. Следовательно, он пытается выяснить, какие действия я предпринимаю. Не знаю, как он поведет себя дальше. По всей вероятности, либо придет сам, либо кого-нибудь пришлет, либо поставит возле моего дома агентов.

Чем можно объяснить столь сильное, и притом тайное, любопытство? – продолжал Вульф. – Если убийство, которое якобы совершил Питер Хейз, представляет собой заурядное преступление страсти, зачем кому-то проявлять столь жгучий интерес к этому делу, к тому же тайно? Выходит, все обстоит не столь уж и заурядно. Вчера вы сказали, что убеждены, будто ваш клиент стал жертвой дьявольского заговора. Предположим, вы попали в точку. Тогда не надо удивляться, что кто-то начинает следить за этим домом после того, как в самый последний день процесса газеты печатают извещение, в котором я заявляю, что невиновность Хейза установлена. Следовательно, у меня есть все основания заподозрить, что кому-то в моем объявлении почудилась угроза. Нет, я не вижу здесь доказательств, что клиент невиновен, однако перед нами поставили вопрос, требующий ответа.

– Кто за вами следил? – спросил у меня Фрейер.

Я признался, что не знаю, и описал наружность преследователя. Фрейеру мое описание ни о чем не говорило, и он снова переключил свое внимание на Вульфа:

– Итак, нам с вами не годятся ни первая, ни вторая возможность. Тогда, выходит, у нас есть третья?

– Полагаю, да, – заявил Вульф. – Вы собираетесь подать апелляцию. Могли бы вы подготовить ее в течение тридцати дней, не влезая в значительные расходы?

– Да. Разумеется.

– Замечательно. Итак, вы хотите подать апелляцию, а я хочу получить причитающийся мне гонорар. Мой клиент предупрежден, что на поиски его сына может уйти не один месяц. Я буду говорить ему, что работаю по делу, и, между прочим, не покривлю душой. Вы станете поставлять мне добытую информацию, всю до последней мелочи, а я берусь ее обрабатывать. В течение этих тридцати дней или, надеюсь, значительно раньше я разберусь в этом деле. Если все окажется безнадежно, нам придется вернуться к одному из первых двух вариантов. Но сделать это мы всегда успеем. Пока есть надежда, продолжим двигаться вперед. Как только у нас в руках окажутся доказательства невиновности осужденного, мой клиент будет поставлен в известность и оплатит счет.

Быть может, вашему клиенту такой расклад не по нутру, но ему придется смириться. К тому же я очень сомневаюсь, что он предпочтет свиданию с родителем казнь на электрическом стуле, особенно если с него снимут обвинение убийстве. Не хочу сказать, что мое предложение идеально во всех отношениях, однако перспектива работы над третьим вариантом куда заманчивей, чем над двумя первыми. Что скажете, сэр?

Адвокат недоверчиво смотрел на Вульфа:

– Вы сказали, что будете обрабатывать информацию. А кто вам за это заплатит?

– Я сам. В том-то вся и соль. Я рассчитываю получить деньги потом, по завершении работы.

– А если не получите?

– Ну, значит, не получу. Это мой риск.

– Нужно составить письменное соглашение.

– Не нужно. Я рискую потерпеть неудачу, а вы – стать жертвой моей недобросовестности. – Вульф вдруг перешел на крик: – Черт побери, в конце концов, это вашего клиента обвиняют в убийстве, а не моего!

Фрейер не на шутку перепугался, на что и был расчет. Когда Вульф кричит, двери распахиваются от звуковой волны.

– Я не хотел вас оскорбить, – примирительно проговорил Фрейер. – У меня и в мыслях не было заподозрить вас в недобросовестности. Вы правильно заметили, что здорово рискуете. Я принимаю ваше предложение. Но что будем делать дальше?

Вульф поднял взгляд к настенным часам и откинулся в кресле. До обеда оставался еще целый час.

– Сейчас мне нужны факты, – заявил он. – Я читал отчеты в газетах, но мне необходимо знать все факты от вас.

Глава пятая

Питера Хейза обвинили в убийстве мужа любимой им женщины. Убийство произошло вечером третьего января. Выстрел был сделан из револьвера марки «Марли» тридцать восьмого калибра, пуля вошла в висок над левым ухом. В процессе изложения фактов я буду давать пояснения, однако ничего не могу пояснить насчет этого самого оружия, поскольку револьвер был в сорок седьмом году похищен взломщиком из частного дома в Покипси и с тех пор не всплывал в полицейских отчетах. Если уж обвинение не выяснило, каким образом оружие оказалось у Питера Хейза, вы не можете ожидать этого от меня.

Жертва – Майкл М. Моллой, риелтор сорока трех лет, – жил с женой (детей у них не было) в четырехкомнатной квартире на пятом, последнем, этаже реконструированного многоквартирного дома на Восточной Пятьдесят второй улице. Других квартир на этаже больше не было.

В 9 часов 18 минут вечера третьего января мужской голос сообщил по телефону полиции, что минуту назад слышал выстрел на верхнем этаже соседнего дома. Он дал адрес и повесил трубку, не назвавшись. Его так и не обнаружили, хотя, разумеется, копы обошли все дома в округе.

В 9 часов 23 минуты в подъезд дома, где раздался выстрел, вошел полицейский из патрульной машины. Обследовав третий и четвертый этажи, безрезультатно разумеется, он наконец поднялся на пятый. Дверь квартиры была распахнута настежь, и он вошел.

В квартире коп обнаружил двоих мужчин – живого и мертвого. Мертвый, Моллой, лежал на полу в гостиной. Живой, Питер Хейз, в пальто и шляпе, определенно собирался уходить. Когда полицейский задержал его, он оказал сопротивление, и к нему была применена сила. Обыскав Хейза, патрульный нашел у него в кармане «марли» тридцать восьмого калибра.

Обо всем этом писали в газетах. А также о том, что Питер Хейз был копирайтером, составителем рекламных объявлений. В течение восьми лет он работал в рекламном агентстве, одном из самых лучших в городе, и пользовался безупречной репутацией. Будучи холостяком, последние три года Хейз проживал в однокомнатной квартирке на Западной Шестьдесят третьей улице. Играл в теннис, посещал кино и театры, хорошо ладил с людьми, держал канарейку, имел в своем гардеробе пять костюмов, четыре пары обуви, три шляпы, но не владел собственной машиной.

На его брелоке обнаружили ключ от входной двери дома 171 по Восточной Пятьдесят второй улице, где лифт находился на самообслуживании и не имелось привратника.

И блюстители законности из офиса окружного прокурора, и копы из отдела по расследованию убийств, и газетчики, и миллионы честных граждан негодовали, ибо Питер Хейз не захотел играть в их игру. Прокуратура и полицейские лишились возможности подвергнуть проверке его версию случившегося, газеты – дать ее детальный анализ, сделанный экспертами, а честные граждане – поспорить на сей счет.

Дело в том, что обвиняемый не представил никакой версии. Со дня ареста до самого дня вынесения вердикта присяжными он вообще отказывался говорить. И лишь по настоянию адвоката ответил на один-единственный вопрос окружного прокурора, да и то в частной беседе: стрелял он в Моллоя или нет? Сказал – нет.

В таком случае как и зачем оказался в квартире? Что за отношения связывали его с мистером и миссис Моллой? Почему на его брелоке оказался ключ от входной двери подъезда? Откуда в его кармане взялся этот самый «марли»? Никакого ответа. Ни на один из тысячи вопросов.

Остальные участники драмы оказались куда более разговорчивыми. Кое-кто из них даже попал на свидетельскую трибуну.

Прислуга Моллоя трижды за последние полгода видела, как миссис Моллой и подсудимый целовались. Хозяину она об этом не сказала, потому что любила хозяйку. К тому же прислуга считала, что это не ее дело.

Правда, мистер Моллой что-то наверняка узнал, услышал или увидел, поскольку горничная стала свидетельницей того, как он выговаривал жене и даже выкручивал ей руку, пока бедняжка не упала.

Частный детектив, нанятый Моллоем в конце ноября, засек четыре встречи миссис Моллой и Питера Хейза в ресторане, но более пикантных подробностей раздобыть не сумел. Всплыли и другие факты, но они тоже носили весьма неопределенный характер.

Главным объектом притяжения для обвинения стала вдова, Сельма Моллой, хотя она отнюдь не сделалась его главной опорой. Ей было двадцать девять, на четырнадцать лет меньше, чем мужу. Весьма фотогеничная особа, судя по снимкам в газетах. То обстоятельство, что ее привлекли в качестве свидетеля, породило бурные дебаты.

Помощник окружного прокурора добивался права задать ей кое-какие вопросы, в чем судья ему отказал. Например, вместо вопроса: «Был ли Питер Хейз вашим любовником?» пришлось довольствоваться нейтральным: «Какие отношения у вас были с Питером Хейзом?»

Вдова сказала, что очень расположена к Питеру Хейзу. Считает его хорошим другом, очень ему симпатизирует и, по-видимому, пользуется его симпатией. Отношения их не имеют ничего общего с понятием «супружеская неверность».

Что касается отношений между ней и мужем, то не прошло и года со дня их свадьбы, как она поняла: брак был ошибкой. Ей, конечно, следовало бы предвидеть это заранее. За год до свадьбы она поступила на службу к Моллою секретаршей и в общем-то догадывалась, что это за человек.

Тут обвинитель изобрел такой заковыристый вопрос: «Вы полагаете, что этого человека следовало убить?» Однако Фрейер запротестовал. И вопрос заменили на иной: «Что это был за человек?» Фрейер снова возразил, мотивируя свой протест тем, что по закону свидетель не должен высказывать собственного мнения. И снова разгорелись бурные дебаты.

В ходе следствия выяснилось, что Моллой незаслуженно обвинял жену в супружеской неверности, несколько раз бил ее, оскорблял в присутствии посторонних и ко всему прочему отказался дать ей развод.

С Питером Хейзом Сельма виделась за три дня до убийства, на новогоднем вечере, и больше не встречала его до тех самых пор, пока ее не вызвали в день убийства к следователю. Она говорила с Хейзом по телефону первого и второго января, но подробностей разговоров не помнила – речь шла о каких-то пустяках.

Третьего января, около половины восьмого вечера, ей позвонила подруга и сказала, что у нее есть лишний билет на шоу. Когда после представления миссис Моллой вернулась домой около полуночи, в квартире она обнаружила полицейских и мужа с продырявленной головой.

Фрейер не стал подвергать миссис Моллой перекрестному допросу – он обещал не делать этого Питеру Хейзу.

Вульф, который слушал очень внимательно, фыркнул, но отнюдь не насмешливо.

– А разве не адвокат разрабатывает стратегию и тактику защиты? – поинтересовался он.

– Именно адвокат это и делает, – признал Фрейер. – Когда представляется возможным.

Он уже три четверти часа пересказывал нам показания свидетелей и отвечал на возникающие по ходу вопросы, однако за все это время позволил себе лишь стакан воды.

– Но мой клиент не дал мне шанса. Я ведь говорил вам, что он очень трудный человек. Миссис Моллой была последним свидетелем обвинения. Я вызвал пятерых, но толку не добился никакого. Рассказать о них?

– Нет.

Вульф взглянул на часы. До обеда осталось двадцать минут.

– Повторяю: я прочитал отчеты в газетах. Мне хотелось бы знать, почему вы решили, что Хейз невиновен?

– Меня подвел к этому целый ряд наблюдений. Выражение его лица, тон голоса, реакция на мои вопросы и предположения, а также его высказывания, хотя они и были редкими. Но не это главное. Главное состоит в том, что уже в нашу первую беседу, на следующий день после ареста, у меня сложилось впечатление, будто он молчит из желания оградить миссис Моллой. То ли от обвинений в убийстве, то ли от всяческих осложнений или же просто от каких бы то ни было забот. Во время второй нашей беседы я добился некоторых успехов. Я сказал, что адвокат пользуется привилегией никому не раскрывать сведения, доверенные ему клиентом, и пригрозил отказаться от дела, если он и впредь будет утаивать от меня важную информацию. Он спросил, чт́о произойдет, если я откажусь от дела, а он не захочет брать другого защитника. Я ответил, что суд сам назначит ему защитника, потому что во время процесса его не могут оставить без защиты. Он поинтересовался, будет ли все, о чем мы с ним станем говорить, фигурировать на процессе. Я сказал, что фигурировать будет только то, на что я получу его согласие.

Стакан снова был наполнен водой, и Фрейер отпил из него небольшой глоток.

– Вот тут-то он мне и рассказал кое-что. Вечером третьего января он был у себя дома один. Стоило ему включить радио, чтобы послушать девятичасовые новости, как раздался телефонный звонок. Он снял трубку, и мужской голос произнес: «Пит Хейз? Это говорит друг. Я только что от Моллоев. Майк снова собирается избить жену. Вы меня слышите?» Хейз ответил, что слышит, и хотел кое-что спросить, но в трубке раздались гудки. Он схватил пальто и шляпу, выскочил на улицу, поймал такси и примчался к дому Моллоев. Открыл дверь подъезда своим ключом, поднялся на лифте на пятый этаж и, увидев, что дверь в квартиру Моллоев распахнута настежь, вошел. Моллой лежал на полу. Хейз осмотрел все комнаты, но никого там не обнаружил. Тогда он приблизился к Моллою и понял, что тот мертв. В пятнадцати футах от тела на стуле возле стены лежал револьвер. Хейз взял его и положил в карман, а сам стал оглядывать квартиру в поисках каких-нибудь улик, как вдруг в прихожей раздались шаги. Сперва он решил спрятаться, потом передумал и направился к двери. И тут вошел полицейский. Вот что рассказал мне клиент. Мне первому. Разумеется, я мог бы отыскать это самое такси, но вряд ли стоило тратиться. Ведь все могло оказаться именно так, как говорит Хейз, с той лишь разницей, что Моллой был жив, когда Хейз приехал на квартиру.

– Не думаю, что такой рассказ убедил вас в невиновности парня, – заметил Вульф.

– Не в рассказе дело. Я пришел к своему убеждению, задавая ему кое-какие косвенные вопросы. Я спросил, откуда у него ключ от подъезда. И он сказал, что, провожая миссис Моллой в тот новогодний вечер, взял у нее ключ, чтобы отомкнуть дверь, и по рассеянности забыл его вернуть. Не исключено, что и солгал.

– Это несущественно. Наша задача – раскрыть убийство, а не любовную интригу. Продолжайте.

– Я сказал ему, что его глубокая привязанность к миссис Моллой видна, как говорится, невооруженным взглядом, как и то, что он пытается любой ценой ее выгородить. Он бросился ей на выручку, когда позвонил неизвестный, спрятал в карман оружие, отказался давать показания полиции. И все эти детали дают основания предполагать, что он подозревает миссис Моллой в убийстве мужа. Он не стал этого отрицать, но и подтверждать тоже. И я понял, что попал в точку. В том случае, разумеется, если он сам не убивал Моллоя. Я дал ему также понять, что его отказ обсуждать случившееся даже с собственным защитником был оправдан до тех пор, пока не стала ясна полная непричастность миссис Моллой к убийству. Теперь же я жду от него откровенного сотрудничества. Я заверил, что дама его сердца вне всяких подозрений. Ведь женщина и двое мужчин, с которыми она была в театре, показали, что миссис Моллой весь вечер не отходила от них ни на шаг. У меня оказалась с собой газета, в которой говорилось об этом. И я дал ему прочитать статью. Он вдруг весь затрясся и стал просить Бога благословить меня. Я смиренно заметил, что в настоящий момент это самое благословение гораздо нужнее ему.

Фрейер прокашлялся и отхлебнул из стакана.

– Тогда он прочитал газету снова, на этот раз внимательней. И лицо его омрачилось. Он сказал, что женщина и оба мужчины – давнишние и близкие друзья миссис Моллой и что ради нее они готовы на все. Так что, если она и отлучалась из театра, они ее не выдадут. Я не уловил никакого смысла в этой его фразе. Разве только то, что он сам к убийству не причастен. Думаю, она вырвалась у него случайно. Ведь тем самым он ставил под сомнение алиби миссис Моллой, которое могло подвергнуться более тщательной проверке. Окажись оно сфабрикованным, эта женщина поменялась бы с моим клиентом местами. Поэтому я сделал вывод, что у него не все в порядке с логикой.

– Вы абсолютно правы, – кивнул Вульф.

– А я лишний раз убедился в его невиновности. Это почти истерическое облегчение, с которым он узнал, что у миссис Моллой имеется алиби, все его метания, то, как он помрачнел, прочитав газету более внимательно и поняв, что стопроцентной уверенности быть не может, – поверьте, он не мог все это разыграть. Я стреляный воробей, и если обманулся, пускай меня исключат из коллегии адвокатов в связи с профессиональной непригодностью.

– Я бы в любом случае не принял на себя роль арбитра в данном вопросе, – заметил Вульф, – так как вашего клиента в глаза не видел. Но кроме того, у меня имеются свои основания подвергать сомнению его виновность, так что я вашего вызова не приму. Продолжайте.

– Это фактически все. Позитивное. Осталось только негативное. Я пообещал Хейзу, что не стану подвергать миссис Моллой перекрестному допросу и что не откажусь от защиты. Мне, должен признаться, и не хотелось отказываться. Я вынужден был смириться с отказом клиента выступить в суде. Если его подставили, то прежде всего следует выяснить личность звонившего ему в тот вечер неизвестного друга, который фактически заманил его к Моллоям. Мой клиент сказал, что сам долго ломал голову, пытаясь сообразить, знаком ли ему аноним, но безрезультатно. Он слышал хриплый, гортанный голос, вероятно измененный, поэтому даже приблизительно не может сказать, доводилось ему слышать этот голос или нет. И еще два негативных момента. Он не знает никого, кто мог бы ненавидеть его до такой степени, чтобы подстроить столь ужасную ловушку, а также никого, кому бы мог мешать Моллой. Он фактически почти ничего не знает о Моллое. Если, конечно, говорит правду. А я думаю, что он не лжет. Конечно, было бы идеально найти человека, который домогался миссис Моллой и разработал план, позволяющий разом избавиться и от мужа, и от Питера Хейза. Однако последний уверен, что такого человека в природе не существует. Что касается миссис Моллой, то и от нее я ничего путного не добился.

– Вы и с ней общались?

– Трижды. Раз накоротке, зато в двух других случаях между нами состоялись обстоятельные беседы. Она хотела, чтобы я добился для нее свидания с Хейзом, однако он был против. Она сообщила мне не так уж много подробностей, касающихся их с Питером отношений. А я не видел смысла на нее давить, поскольку все, что мне было нужно, я уже знал. Главным образом я выспрашивал ее насчет занятий покойного мужа, его окружения и вообще всего, что касается убитого. К тому времени мне уже стало ясно, что клиента оправдать не удастся, если я не найду ему подходящую замену. Вдова рассказала мне все, что могла, и не так уж мало, однако ее все время что-то сковывало. И я без труда догадался, что именно. Она считала, что ее мужа убил Питер. Она была так трогательна в этой своей уверенности, что без конца выспрашивала у меня подробности относительно оружия. Я видел, в каком направлении работает ее мысль. Она старалась убедить себя в том, что Питер совершил убийство, находясь в ослеплении страстью. Но если так, почему он вооружился заблаговременно? Я спросил, не могло ли оружие принадлежать ее покойному мужу и находиться в квартире, но она ответила, что подобное исключено. Когда я сказал, что Питер отрицает свою вину и что я ему верю, даже пояснил почему, она страшно удивилась. Я спросил у нее, находилась ли она на самом деле все время с друзьями в театре и не отлучалась ли куда-нибудь. Она ответила, что никуда не отлучалась, но я почувствовал, что думает она о Питере. Подозреваю, она пыталась решить, на самом ли деле я ему верю или же только притворяюсь. Что касается сведений относительно ее мужа, то я не располагал средствами, чтобы проверить все должным образом и…

Он замолчал, потому что вошел Фриц со своим обычным: «Обед на столе, сэр».

Вульф извлек из кресла массивную тушу.

– Мистер Фрейер, прошу вас разделить с нами трапезу. Пищи с лихвой хватит на всех. Цыплячья печень и грибы в белом вине. Рисовые оладьи. Фриц, еще один стул и прибор.

Глава шестая

В тот же день, в четыре часа пополудни, я отправился на Восточную Пятьдесят вторую улицу, в дом 171, где у меня при содействии Фрейера было назначено свидание с миссис Моллой.

После обеда мы втроем вернулись в кабинет и начали с того, на чем закончили. Фрейер позвонил в свой офис и попросил, чтобы прислали дело, которое мы досконально переворошили.

К шести вечера я вызвал Сола Пензера, Фреда Даркина, Орри Кетера и Джонни Кимса. Эти четверо были нашей надежной опорой и все скопом обходились нам в сто шестьдесят долларов ежедневно, не считая мелких расходов. Продлись наша работенка месяц, и за их труд пришлось бы заплатить четыре тысячи восемьсот долларов. Так что Вульф весьма высоко ценил чувство собственного достоинства, коль скоро не постоял за расходами, решив не отказываться от дела.

Сведения, которые миссис Моллой сообщила Фрейеру относительно своего покойного мужа, не были использованы должным образом, и неудивительно. Ведь их разрабатывали клерк из конторы Фрейера и какой-то неповоротливый выскочка из сыскного агентства Хэрленда Айда. Разумеется, кое-что они нарыли.

Выяснили, в частности, что Моллой арендовал двухкомнатный офис на двадцатом этаже муравейника на Сорок шестой улице, неподалеку от Мэдисон-авеню, с табличкой на двери: МАЙКЛ М. МОЛЛОЙ. НЕДВИЖИМОСТЬ. Весь его штат состоял из секретарши и посыльного. Ренту он уплатил по январь включительно – весьма похвально с его стороны, если учесть, что первое января – выходной, а третьего он уже имел дыру в виске.

Если Моллой и оставил после себя завещание, то его не обнаружили.

Он хаживал на бокс и хоккей. А в последние полгода дважды или трижды в неделю водил ужинать в ресторан свою секретаршу Делию Брандт.

Этим и ограничивались успехи клерка и детектива.

Миссис Моллой была не слишком-то осведомлена о бизнесе мужа. В бытность ее секретаршей он главным образом обделывал свои дела вне офиса. Не слишком обширную корреспонденцию Моллой всегда распечатывал сам. За неделю Сельма печатала под его диктовку всего десять – двенадцать писем, из которых на деловые приходилось меньше половины. Основной ее обязанностью было отвечать на телефонные звонки и записывать сообщения в его отсутствие, отсутствовал же он б́ольшую часть дня.

Судя по всему, Моллоя интересовали исключительно участки земли, а также домовладения в сельской местности. Что же касается Большого Нью-Йорка, здесь он ни разу не участвовал в сделках по переоформлению недвижимости.

Вдова не имела никакого представления о доходах и активах покойного.

Что касается людей, у которых могли отыскаться мотивы для убийства Моллоя, то она назвала фамилии четырех его недоброжелателей. Ими интересовались, но это практически ничего не дало. Один из них был зол на Моллоя за то, что тот отказался платить по заранее оговоренным условиям пари. Да и претензии остальных оказалась не серьезнее.

Наш же субъект должен был не просто убить Моллоя, но еще и подстроить все таким образом, чтобы за это убийство к ответственности привлекли Питера Хейза. Ловкий парень работал, весьма ловкий!

Если бы кто-то подсел в такси, на котором я ехал в сторону центра, и предложил поставить десять к одному, что мы взялись за дело не с того конца, я бы никак на это предложение не отреагировал. Да, я люблю полагаться на удачу, но только не вслепую.

Дом 171 по Восточной Пятьдесят второй улице представлял собой старое здание, прежде не имевшее лифта, которое, как и соседние постройки, подверглось значительной реконструкции снаружи и внутри. Все они были выкрашены в элегантный серый цвет, оживляемый где желтой отделкой, а где синей и зеленой.

В вестибюле я нажал на самую верхнюю кнопку рядом с надписью: МОЛЛОЙ, снял с рычага трубку, прижал ее к уху и, дождавшись отклика, назвал себя. Замок щелкнул, я толкнул дверь, вошел, сел в лифт и надавил на кнопку с цифрой «пять». Выйдя из лифта, огляделся по сторонам, высматривая, с какой стороны находится лестница. В конце концов, я был детективом, который оказался на месте преступления.

Меня окликнули. Я обернулся – дама стояла на пороге своей квартиры.

Она была всего в восьми шагах от меня. Однако к тому моменту, как я очутился с ней рядом, во мне уже оформилось решение, которое с другими женщинами нередко зрело долгие часы и даже дни. Я решил, что не хочу владеть даже локоном с ее головы.

Почему? Просто мне хватило взгляда, дабы понять: завладев им, я неизбежно возжелаю всего прочего, а это было бы крайне нежелательно. И прежде всего, несправедливо по отношению к нашему П. Х., угодившему в пиковую ситуацию.

Поэтому я решил ограничиться сугубо деловым общением. Да, я улыбнулся ей, когда она посторонилась, пропуская меня в квартиру, но это была корректная улыбка профессионала.

После того как я снял пальто и шляпу и оставил их на стуле в прихожей, вдова провела меня в большую, прекрасно обставленную гостиную с тремя окнами. Именно здесь, если помните, Питер Хейз и обнаружил труп. Ковры и мебель наверняка подбирала миссис Моллой. Не спрашивайте, как я это определил. Просто я видел ее на фоне ковров и мебели, и этого было вполне достаточно.

Она села на стул возле окна, а я, подождав приглашения, занял соседний. Мистер Фрейер, сказала вдова, сообщил ей по телефону, что обратился за консультацией к Ниро Вульфу и тот высказал желание, чтобы с ней побеседовал его помощник, мистер Гудвин. Больше ей ничего не известно. При этом она не добавила: «И что вам от меня нужно?»

– Даже не знаю, с чего начать, – заговорил я. – Ведь мы с вами придерживаемся разных точек зрения на один очень важный вопрос. Мистер Фрейер, мистер Вульф и я, все трое, считаем, что Питер Хейз не убивал вашего мужа. А вы не разделяете нашей убежденности.

– Почему вы так говорите? – вскинулась она.

– Потому что не вижу смысла ходить вокруг да около. Вы думаете так, а не иначе, поскольку вам не приходит в голову ничего другого. Вы вообще сейчас не в состоянии думать. Вам нанесли удар, и вы впали в ступор. Но не мы. Наши мозги работают нормально, и мы стараемся использовать их с максимальной отдачей. Однако нам нужно знать наверняка: если мы докажем свою правоту – не скажу, что перспективы сильно обнадеживают, – но если мы все-таки ее докажем, вы будете рады?

– О! – воскликнула она и приоткрыла рот. И снова выдохнула еле слышно: – О!

– Я воспринимаю это как «да», – заметил я. – Тогда забудьте про разницу точек зрения, тем более что они в любом случае не идут в счет. Мистер Фрейер провел сегодня пять часов с мистером Ниро Вульфом, и мистер Вульф постарается отыскать доказательства невиновности Питера Хейза. Он просмотрел записи ваших бесед с Фрейером. Увы, от них нет никакого проку. Поскольку вы целый год прослужили секретаршей у Моллоя и три года были его женой, мистер Вульф надеется, что вы должны были – или, скажем так, могли – видеть или слышать что-нибудь способное нам помочь. Если вы помните, мистер Вульф предполагает, что Моллой убит не Питером Хейзом, а кем-то другим. Он уверен, что, коль скоро убийство Моллоя замышлялось заранее и явилось результатом каких-то его поступков, то вы, общаясь с ним, не могли не почувствовать неладного. По его высказываниям, по его поведению…

Она замотала головой, но адресовалась не ко мне, а к самой судьбе.

– Может, что-то и было, но я ничего не заметила, – уронила она.

– Разумеется. В противном случае вы бы сказали об этом Фрейеру. Но все равно мистер Вульф постарается что-нибудь раскопать. Он не пригласил вас к себе в офис, чтобы заняться раскопками самостоятельно, так как каждый божий день от четырех до шести тешится с орхидеями, а на шесть у него назначена встреча с четырьмя детективами, которым будут даны задания, связанные с расследованием этого убийства. Для начала он послал к вам меня. Приведу один пример таких его изысканий. Как-то он восемь часов подряд расспрашивал одну молодую особу обо всем и ни о чем. Он ни в чем ее не подозревал, просто надеялся вытянуть из нее какой-нибудь пустячок, с которого можно было начать. К концу восьмого часа он таки его вытянул: однажды ей на глаза попалась газета, с первой полосы которой что-то вырезали. Имея для начала всего один этот факт, мистер Вульф сумел доказать, что некто совершил убийство[8]. Вот, пожалуйста. Итак, мы начнем с самого начала, с того времени, когда вы служили у Моллоя секретаршей. Я буду задавать вам вопросы до тех пор, пока у вас останутся силы на них отвечать.

– Мне кажется…

У нее дрожали руки. Я поймал себя на том, что любуюсь ее руками, и потому вынужден был вспомнить о похвальном решении, которое принял.

– Мне кажется, я хочу сказать… Я уже все сказала.

– Ну-ну, не надо так волноваться. Когда и где вы познакомились с Моллоем?

– Мы познакомились четыре года назад, – ответила она. – Но учитывая то, как вы смотрите на дело… То, что вы хотите попробовать… Не лучше ли нам сразу перейти к более поздним временам? Если действительно сложилась ситуация, о которой вы говорили, то ведь это случилось не так давно, верно?

– Откуда вам это известно, миссис Моллой?

Мне было трудно называть ее так. Она вполне заслуживала того, чтобы я называл ее по имени – Сельма.

– Как бы там ни было, у меня есть инструкции мистера Вульфа. Кстати, я кое-что упустил из виду. Мне следовало вам разъяснить, что впутать в это дело Питера Хейза было проще простого. Скажем, я решил убить Моллоя, подставив Хейза. И тут большим подспорьем для меня оказывается то, что рядом, на углу, располагается аптека. Узнав, что вы ушли на целый вечер и Моллой остался дома один, я звоню Питеру Хейзу в девять вечера из аптеки и говорю то, что в свое время передал вам Фрейер. Затем я перебираюсь через дорогу, вхожу в ваш дом и, оказавшись в вашей квартире, стреляю в Моллоя. Оружие я оставляю вот здесь, на стуле, благо мне известно, что связать этот краденый ствол со мной невозможно. Выйдя на улицу и спрятавшись где-нибудь поблизости, я слежу за вашим подъездом, пока к нему не подкатывает такси с Хейзом. Я убеждаюсь, что он вошел в дом, скоренько двигаю в аптеку и сообщаю по телефону в полицию, что на верхнем этаже дома сто семьдесят один по Восточной Пятьдесят второй улице только что стреляли. Вот так. Все просто.

Она в задумчивости смотрела на меня, прищурившись, отчего уголки ее глаз чуть-чуть приподнялись.

– Понимаю, – сказала она. – Значит, вы не просто…

– Играем в игры? Нет, мы всерьез так полагаем. Откиньтесь на спинку и немного расслабьтесь. Так когда и где вы познакомились с Моллоем?

Она переплела пальцы. И ни капельки не расслабилась.

– Мне хотелось сменить работу. Я работала манекенщицей, но это занятие оказалось не по мне. Я знаю стенографию. Агентство направило меня к Моллою, и он взял меня на работу.

– Вы слышали о нем до этого?

– Нет.

– Сколько он вам платил?

– Я начинала с шестидесяти долларов. Через два месяца он повысил мое жалованье до семидесяти долларов в неделю.

– Когда он начал оказывать вам знаки личного внимания?

– Ну… можно сказать, сразу же. Через неделю он пригласил меня поужинать в ресторане. Я отказалась. И мне понравилось, как он к этому отнесся. Моллой умел быть обходительным, когда хотел. Он всегда был со мной обходителен – пока мы не поженились.

– Какие у вас были обязанности? Знаю, вы рассказывали об этом Фрейеру, но мне хотелось бы услышать подробности.

– Да в общем-то обязанностей у меня было всего ничего. Моллой не заваливал меня работой. Утром я открывала офис. Хозяин, как правило, появлялся около одиннадцати. Я печатала письма – их было совсем немного, – отвечала на телефонные звонки, приводила в порядок бумаги, которых тоже набиралось чуть. Почту он приносил сам.

– Вы вели бухгалтерскую книгу?

– Не думаю, чтобы она вообще была у Моллоя. По крайней мере, я ничего подобного не видела.

– Вы подписывали его чеки?

– Сначала нет, но в дальнейшем он время от времени просил о такой услуге.

– Где он хранил чековую книжку?

– В ящике своего стола, который всегда держал запертым. В офисе не было сейфа.

– А вы выполняли какие-нибудь личные поручения? Ну, к примеру, покупали ему билеты на боксерские матчи или запонки?

– Нет. Или очень редко.

– Он когда-нибудь был женат? До вас?

– Нет. По крайней мере, говорил, что не был.

– Вы ходили с ним на бокс?

– Иногда, но довольно редко. Я не люблю бокс. Последние два года мы вообще почти никуда не ходили вместе.

– Давайте пока сосредоточим внимание на самом первом годе вашей службы у него. В офисе бывало много посетителей?

– Нет. Иной раз за целый день ни одного.

– Ну, а в среднем сколько человек в неделю?

– Я полагаю… – Она задумалась. – Человек восемь-девять. Может, двенадцать.

– Возьмем ту неделю, с которой началась ваша служба у Моллоя. Вы были там новым человеком, и вам многое бросалось в глаза. Сколько посетителей набралось в ту первую неделю и что это были за посетители?

Она уставилась на меня широко раскрытыми глазами. Теперь они выглядели иначе, чем в прищуре. Но это, клянусь, всего лишь профессиональное наблюдение.

– Мистер Гудвин, вы хотите от меня невозможного! – воскликнула она. – Прошло четыре года!

Я кивнул:

– Это всего лишь разминка. Погодите, вы еще извлечете из памяти много такого, что, казалось бы, и вспомнить невозможно. Львиная доля воспоминаний, естественно, окажется ненужной. Но будем надеяться, что хотя бы часть пригодится. Посетители меня интересуют в первую очередь.

Мы разрабатывали эту тему почти два часа, и она старалась изо всех сил. Воспоминания были ей неприятны, подчас даже болезненны. Особенно те, что касались второй половины года, когда она влюбилась в Моллоя – или же думала, что влюбилась, – и строила планы насчет замужества.

Разумеется, она бы с удовольствием вычеркнула из памяти неприятные эпизоды и ни за что бы не стала вытаскивать их на свет божий. Не могу сказать, чтобы мне это доставляло то же неудобство, все-таки я находился при исполнении служебных обязанностей, однако и меня этот экскурс в прошлое не слишком веселил.

Наконец она заявила, что больше не в силах продолжать, а я возразил, что по-настоящему мы еще и не начинали.

– Тогда до завтра, да? – сказала она. – Не знаю почему, но с вами куда сложнее разговаривать, чем с полицейскими и окружным прокурором. Странно, ведь они враги, а вы – друг. Ведь вы друг, правда?

Это была ловушка, но я в нее не попался.

– Я хочу того же, что и вы, – уточнил я.

– Знаю, но я просто не в состоянии продолжать. Так до завтра?

– Разумеется. До завтрашнего утра. У меня будут другие дела, поэтому вам придется побеседовать с мистером Вульфом. Сможете подъехать к нам в офис в одиннадцать утра?

– Думаю, да. Только я предпочла бы беседовать с вами.

– Не такой уж он и страшный. Просто не обращайте внимания, если он начнет ворчать. Он наверняка откопает что-нибудь скорей, чем я, лишь бы только от вас отделаться. Мистер Вульф ничего не понимает в женщинах, чего нельзя сказать обо мне.

Я вручил ей визитную карточку.

– Вот адрес. Итак, завтра в одиннадцать?

Она сказала «да» и встала, чтобы проводить меня до двери, но я заверил, что друзей провожать не обязательно.

Глава седьмая

Домой, на Тридцать пятую улицу, я возвратился в шесть тридцать, и раздача поручений была в самом разгаре.

Я порадовался, когда увидел, что в красном кожаном кресле сидит Сол Пензер. Безусловно, на это кресло претендовал Джонни Кимс, и Вульфу пришлось на него шикнуть. Этот самый Джонни, не иначе как одержимый манией величия, одно время воображал, будто моя работа подходит ему больше, чем мне. Или же что он подходит для нее больше, чем я. Однако в конце концов парню пришлось с этой идеей расстаться. Разумеется, он очень хороший сыщик, если его энергию направить в нужное русло.

Фред Даркин, большой, толстый и лысый, четко знает пределы своих интеллектуальных возможностей, и с ним проще. Увы, о большинстве куда более башковитых людей такого не скажешь.

Что касается Орри Кетера, то он изящен и элегантен, да и работает как истинный денди.

Ну, а желание Сола Пензера остаться свободным художником я целиком и полностью одобряю, тем более что ему легче легкого найти себе постоянную работу. Если очень захочет, то и мою получит.

Итак, Сол восседал в красном кожаном кресле, а трое остальных – в желтых, лицом к Вульфу. Я поздоровался с ними и направился к своему столу. Вульф заметил, что не ждал меня так рано.

– Но я довел ее до полного изнеможения! – парировал я. – Она всей душой жаждала продлить наше свидание, но больше ничего не могла мне дать. В одиннадцать утра она будет здесь. Отчитываться прямо сейчас?

– Если у тебя есть что-нибудь обнадеживающее.

– Ну, это как сказать. Мы провозились с ней часа два, переворотили уйму старья, а раскопали всего две-три достойные внимания детали. Однажды осенью, четыре года назад, предположительно в октябре, в офисе появился мужчина. Вспыхнула ссора, которая переросла в драку. Миссис Моллой услышала шум и открыла дверь. Посетитель лежал ничком на полу. Моллой сказал, что обойдется без ее помощи, и она вернулась на свое место. Очень скоро посетитель, живой и здоровый, покинул офис. Она не знает, кто он, и не слышала, по какой причине возникла драка, потому что дверь в кабинет Моллоя была закрыта.

Вульф хмыкнул:

– Надеюсь, нам не придется опускаться до выяснения столь ничтожных причин. Продолжай.

– А вот что произошло немного раньше, в самом начале лета. В течение примерно двух недель почти каждый день Моллоя домогалась по телефону какая-то женщина. Если его не было на месте, она просила передать, что звонила Джанет. Если же на звонок отвечал Моллой, он обычно говорил ей, что не может обсуждать эту тему по телефону, и вешал трубку. Звонки прекратились внезапно – про Джанет больше ничего не было слышно.

– Миссис Моллой не знает, какую именно тему эта женщина хотела обсудить с мистером Моллоем?

– Нет. Она никогда не подслушивала его разговоры. Это не в ее стиле.

Вульф внимательно посмотрел на меня:

– Что, снова подпал под власть женских чар?

– Совершенно верно, сэр. На это потребовалось всего четыре секунды. Она даже улыбнуться не успела. Так что отныне я буду работать исключительно на нее, хотя платить мне будете вы. Очень хочу, чтобы она была счастлива. Когда моя мечта осуществится, я удалюсь на необитаемый остров и впаду в черную хандру.

Орри Кетер рассмеялся, Джонни Кимз хихикнул. Я не обратил на них ровным счетом никакого внимания.

– В третий раз это случилось в феврале или марте одна тысяча девятьсот пятьдесят третьего года после Рождества Христова, накануне их свадьбы. Моллой позвонил около двенадцати дня, сказал, что хотел подъехать в офис, но у него не получается со временем. В ящике его стола, сказал он, лежит билет на сегодняшний хоккейный матч. Так вот, она должна отослать билет с курьером в ресторан в центре. Он объяснил, что билет лежит в маленьком синем конверте в ящике стола. Она нашла этот конверт и обратила внимание, что он пришел по почте и был распечатан. Внутри оказались две бумажки: билет на хоккей и синий листок – счет компании «Метрополитен сейф депозит» за аренду сейфа, выписанный на Ричарда Рэнделла. Ей эта фамилия врезалась в память – когда-то она собиралась выйти замуж за человека по фамилии Рэнделл, но передумала. Она засунула листок обратно в конверт, который был адресован Ричарду Рэнделлу, но адрес, если он там был, забыла. Она вообще начисто забыла об этом эпизоде – помогли вспомнить мои старания.

– По крайней мере, если нам захочется что-либо уточнить, мы теперь знаем, куда следует обращаться, – проворчал Вульф. – Еще что-нибудь?

– По-моему, все. Разве что вам понадобятся подробности.

– С подробностями повременим. – Вульф обратился к присутствующим: – Итак, джентльмены, теперь вы целиком в курсе дела. Есть вопросы?

Джонни Кимс откашлялся:

– Да. У меня не сложилось впечатления, будто Хейз не виновен. Правда, я обо всем знаю только из газет, однако жюри присяжных, похоже, не колебалось при вынесении вердикта.

– Придется поверить мне на слово. – Вульф был бесцеремонен, однако с Джонни можно разговаривать только так. – Я изложил им суть дела, но не назвал фамилии нашего клиента и характер его интереса, – пояснил он мне. – Им это знать ни к чему. Еще будут вопросы?

Вопросов больше не было.

– В таком случае перейдем к заданиям. Арчи, как в окр́уге обстоит дело с телефонными кабинами?

– Аптека, о которой говорил Фрейер, ближайшее место, где есть телефонная будка. Впрочем, специально я этого не выяснял.

– Тогда этим займешься ты, Фред, – обратился Вульф к Даркину. – Питеру Хейзу позвонили в девять, в полицию – в девять восемнадцать, скорее всего, сразу же после того, как Питер Хейз вошел в подъезд. Да, надежда весьма слабая. С тех пор прошло более трех месяцев. Но почему бы нам не ухватиться за нее? Я думаю, звонили из этой самой аптеки, но тем не менее обследуй близлежащие окрестности. Если оба звонка сделаны из одного и того же места, у тебя есть шанс, что кто-то кого-то вспомнит. Начинай сегодня же, сию минуту. Есть вопросы?

– Нет, сэр. Я все понял.

Фред обычно не отрываясь глядит на Вульфа, словно ожидает, что у того на лбу вырастет рог или над головой засияет нимб (не знаю точно, что именно), и боится пропустить этот знаменательный момент.

– Я могу идти?

– Останься, пока мы не закончим. – Теперь Вульф обратился к Кетеру: – Ты, Орри, займешься деловыми операциями Моллоя, его связями, финансовым положением. Завтра в десять утра мистер Фрейер ждет тебя в своем офисе. Он снабдит тебя всей необходимой информацией, от которой ты и будешь отталкиваться. Учти: получить доступ к бумагам и бухгалтерским книгам Моллоя будет чрезвычайно сложно.

– Если он их и вел, то в офисе ничего подобного не держал, – уточнил я. – По крайней мере, миссис Моллой никогда ничего такого не видела, а сейфа там не имелось.

Вульф изобразил изумление:

– Ну да? Риелтор – и не ведет никакого бухгалтерского учета? Похоже, Арчи, мне придется всерьез заняться тем самым старьем, которое вы ворошили с миссис Моллой. – Он снова обратился к Орри: – Так как Моллой умер, не оставив завещания, его вдова, насколько мне известно, имеет преимущественное право доступа ко всем его бумагам и документам, но должны быть соблюдены необходимые формальности. Мистер Фрейер сказал, что у миссис Моллой нет своего адвоката, поэтому я собираюсь предложить ей обратиться к услугам Паркера. Мистер Фрейер считает нецелесообразным для себя вести ее дела, в чем я с ним согласен. Если Моллой не хранил свою документацию в офисе, значит, бумаги заслуживают того, чтобы мы отыскали их в первую очередь. Есть вопросы?

Орри покачал головой:

– Сейчас нет. Быть может, появятся, когда я переговорю с Фрейером. Я вам позвоню.

Вульф скорчил гримасу. Дело в том, что в отсутствие срочных дел он не переносит, чтобы ему звонили между девятью и одиннадцатью утра, а также между четырьмя и шестью дня, то есть в те часы, когда он торчит в оранжерее. Но и в остальное время он либо с головой уходит в книгу, либо решает кроссворд, а то ведет на кухне нескончаемые переговоры с Фрицем по поводу меню, и эти проклятые телефонные звонки отрывают его от важных материй.

Вульф уже повернулся к Кимсу:

– Джонни, Арчи снабдит тебя фамилиями и адресами. Меня интересуют мистер Томас Л. Ирвин, а также мистер и миссис Джером Аркофф. Они были в театре с миссис Моллой. Причем миссис Аркофф позвонила миссис Моллой и сказала, что у нее есть лишний билет на представление. Вполне возможно, это ничего не значит. Икс мог попросту дожидаться подходящего случая, который ему наконец представился. Так или иначе, он знал наверняка, что миссис Моллой в тот вечер не будет дома. Следовательно, тут есть чем заняться. По просьбе мистера Фрейера этим вопросом уже занимались двое сыщиков. Правда, судя по их рапортам, они действовали чрезвычайно неуклюже. Если тебе удастся учуять хотя бы намек на то, что кто-то организовал это приглашение в театр, немедленно доложи мне. Говорят, ты тут перенапряг мозги?

– Когда?

Вульф покачал головой:

– Поговорим об этом в другой раз. Итак, ты свяжешься со мной, если у тебя возникнет хотя бы малейшее подозрение. Понял?

– Разумеется.

– Воспринимай это как приказ. – Вульф уже обращался к Солу Пензеру: – У меня есть одно особое поручение для тебя, Сол, но пока мы с этим повременим. Думаю, не мешало бы узнать, почему у Моллоя оказался конверт, адресованный Ричарду Рэнделлу, в котором лежал счет за аренду сейфа. Неважно, что с тех пор прошло три с лишним года. Если бы все дело сводилось к тому, чтобы получить от служащих компании информацию об их клиенте, я бы не стал ввязываться. Однако все отнюдь не так просто. Есть вопросы?

– Есть предложение, – сказал Сол. – Арчи может позвонить Лону Коэну в «Газетт» и попросить, чтобы тот снабдил меня хорошей фотокарточкой Моллоя. Чем-нибудь получше снимка в газете.

Остальные трое обменялись взглядами. Да, они были прекрасными сыщиками, но вряд ли успели, как Сол, сообразить, что Моллой может оказаться этим самым Ричардом Рэнделлом.

– Сделаем, – пообещал Вульф. – Еще вопросы?

– Нет, сэр.

Вульф обратился ко мне:

– Арчи, ты просматривал папку мистера Фрейера и видел рапорт, касающийся мисс Делии Брандт, секретарши Моллоя. Тебе известно, где ее можно найти?

– Да.

– Пожалуйста, поезжай к ней. Если она знает что-то полезное, приобщи это к делу. Но, поскольку ты теперь работаешь на миссис Моллой, сначала получи ее одобрение. Так что действуй.

Сол улыбнулся, Орри рассмеялся, Фред ухмыльнулся, Джонни хихикнул.

Глава восьмая

В семь пятнадцать я, как обычно, вошел в столовую, где за столом уже восседал Вульф, но я в тот день не вкушал, а заглатывал пищу, ибо на восемь тридцать у меня было назначено свидание в Виллидже. Что касается Вульфа, то у него от устриц до сыра обычно проходит полтора часа.

Назначить свидание Делии Брандт оказалось делом пустяковым. Я набрал номер телефона и сразу же вышел на нее, назвался, сообщил род своих занятий и сказал, что клиент попросил меня подъехать к ней и выяснить, способна ли она предоставить достаточно материала для газетной публикации о ее покойном боссе Майкле М. Моллое. Статья, которую напишет мой клиент, выйдет за ее подписью. Гонорар они разделят пополам.

Она задала мне парочку вопросов, после чего сказала, что ждет меня у себя дома в восемь тридцать вечера. Вот почему мне пришлось поторопиться с жареными утятами, после чего я оставил Вульфа наедине с салатом и умчался.

Дому номер 43 по Арбор-стрит не мешало бы подвергнуться преобразованиям, какие уже претерпел номер 171 по Восточной Пятьдесят второй улице. Его фасад давно следовало бы покрасить, да и лифт оказался бы великолепной заменой узкой и грязной деревянной лестнице.

Я поднялся на третий этаж, но никто не ожидал меня на пороге. Не обнаружив кнопки звонка, я постучал в дверь. Судя по времени, которое понадобилось мисс Брандт, чтобы дойти до двери, можно было вообразить, что за дверью скрывается просторная приемная. Однако дверь отворялась прямо в жилую комнатенку. И никакой тебе прихожей.

– Моя фамилия Гудвин. Я вам звонил.

– О да, конечно. Я совсем забыла. Проходите.

Передвижения по комнатушке требовали искусного лавирования. Одному богу известно, почему прямо посреди дороги стоял табурет для пианино и зачем он вообще понадобился, если никакого пианино не имелось и в помине. По крайней мере, табурет сгодился для того, чтобы положить на него пальто и шляпу, что я и сделал.

Хозяйка опустилась на кушетку и пригласила меня сесть. За неимением стульев я вынужден был примоститься рядом с ней и выворачивать шею в ее сторону.

– Я на самом деле забыла, – сказала она извиняющимся тоном. – Мои мысли парят, как голуби в небе.

Она сделала неопределенный жест, видимо имитируя парение своих мыслей.

Делия была молода, хорошо сложена и отлично ухожена, со вкусом одета и обута. Кожа нежная, чистая. Карие глаза лучатся. Каштановые волосы подстрижены по последней моде. Но вот что касается парящих мыслей…

– Вы, кажется, детектив, не так ли? И что-то еще говорили насчет какого-то журнала…

– Совершенно верно. Редактор хочет подать тему убийства в новом ключе. К примеру, так: «Последний месяц из жизни жертвы» или «Последний год из жизни жертвы глазами его секретарши».

– Моя фамилия, разумеется, упомянута не будет?

– Почему же? Будет. Теперь, когда я познакомился с вами, думаю, напечатают и ваш большой портрет. Не возражал бы и сам его иметь.

– Вы очень милы, но давайте не будем переходить грань.

Контраст между тем, что я видел, и тем, что слышал, был разительным, прямо-таки неправдоподобным. Ни один мужчина не отказался бы пройтись с ней в театре между рядами, но лишь при условии, что она ни разу не раскроет рта.

– Постараюсь, – заверил я ее. – В крайнем случае я всегда могу отыграть назад. Итак, идея состоит в следующем: вы рассказываете мне про мистера Моллоя: что он говорил, что делал, как повел себя в той или иной ситуации. Я довожу все это до сведения редактора. Если ему покажется, что из этого можно слепить статью, он сам с вами встретится. Идет?

– Да, но мы не сможем назвать это «Последний год из жизни жертвы». Только «Последние десять месяцев из жизни жертвы». Я проработала у него всего десять месяцев.

– О’кей, еще лучше. Итак, насколько я понял…

– Сколько дней в десяти месяцах?

– Смотря в каких. Приблизительно триста.

– В таком случае название будет таким: «Последние триста дней из жизни жертвы».

– Хорошая идея. Насколько я понял, время от времени вы с Моллоем ужинали в ресторане. Вы…

– Кто вам об этом сказал?

У меня было на выбор три возможности: встать и уйти, слегка придушить ее или же взяться за нее как следует.

– Послушайте, мисс Брандт, я на почасовой оплате, и отнюдь не за красивые глаза. Вы обсуждали с ним дела или же ваши встречи носили иной характер?

Она улыбнулась, отчего стала еще привлекательней.

– О, они носили светский характер. Он никогда не говорил со мной о делах. Все очень просто: ему не хотелось ужинать с женой, а есть в одиночестве он не любил. Пускай это войдет в статью. Я знаю, говорят, будто он позволял себе вольности. Не верьте.

– А он позволял вольности по отношению к вам?

– О, разумеется. Женатые мужчины всегда их позволяют, потому что с женами им уже скучно.

– Вы правы. Именно по этой причине я и не женюсь. А он…

– О, так вы не женаты?

Полагаю, вы уже сыты по горло. Я, признаться, тоже. Но, увы, я находился при исполнении и тянул лямку еще целых три часа.

Примерно на полдороге меня ждало испытание. Нам обоим захотелось пить. Она направилась на кухню и принесла бутылку имбирного пива, бутылку джина и два стакана, в каждом из которых болталось по кубику льда.

Я извинился, сослался на язву и попросил молока. Она сказала, что молока у нее нет, и я попросил воды.

В подобных ситуациях я часто выхожу за рамки служебных обязанностей, но джин с имбирным пивом не стал бы пить, даже чтобы проникнуть в тайны Лиззи Борден[9].

Мисс Брандт сидела и потягивала этот гнусный коктейль, от одного вида которого у меня начались желудочные колики.

По дороге сюда я испытывал легкие угрызения совести, ведь мне предстояло морочить голову бедной девушке, зарабатывающей себе на пропитание в поте лица. По пути же домой я обнаружил, что совесть моя не просто крепко спит, но даже похрапывает.

Вульф, который редко ложится спать раньше полуночи, сидел за своим столом и читал роман «Тайное постижение» Мерла Миллера[10].

Когда я вошел в кабинет, он даже не поднял на меня глаз. Поэтому я направился к сейфу, достал бухгалтерскую книгу и занес в нее сумму, которую выдал на расходы парням, по сто долларов каждому. Потом положил гроссбух на место, запер сейф и навел порядок у себя на столе. Терпеть не могу захламленного стола. После этого я встал со своего места и, глядя на Вульфа сверху вниз, спросил:

– Прошу прощения, есть что-нибудь стоящее от Фреда или Джонни?

Он дочитал абзац и только тогда оторвал глаза от страницы.

– Нет. Фред позвонил в одиннадцать и сказал, что новостей нет. Джонни не звонил.

– Могу я приберечь свою информацию до утра?

– Нет, не можешь. Завтра сюда придет эта женщина. Что-нибудь раскопал?

– Не знаю.

Я сел.

– Либо она вертихвостка, либо первоклассная актриса. Каждое предложение начинает с нелепых восклицаний. Вы бы сбежали от нее через три минуты. Она мешает имбирное пиво с джином, четыре к одному.

– Ну да?!

– Истинная правда!

– Господи Иисусе! И ты пил такую мерзость?

– Нет. Но был вынужден смотреть, как пьет она. Есть два любопытных момента. Однажды в октябре прошлого года она заметила, что у Моллоя не хватает на пальто пуговицы, и вызвалась ее пришить. Когда мисс Брандт этим занималась, из кармана пальто вывалились какие-то бумаги. Она подняла их и просмотрела. Да-да, она именно так и сказала. Бумаги, конечно, могли выпасть из кармана, но не исключено, что их оттуда достали. Так или иначе, она как раз держала в руках листок с фамилиями и цифрами, когда Моллой вдруг вышел из своего кабинета. Он выхватил листок из рук у мисс Брандт и устроил ей взбучку. Даже отвесил оплеуху – но это не для печати. Она не желает, чтобы подобные детали фигурировали в статье. Дамочка говорит, что босс аж побелел от ярости, а вечером за ужином лебезил, извинялся и угощал шампанским.

– Что за фамилии и цифры?

– Я так и думал, что вы об этом спросите. Мисс Брандт не может вспомнить. По ее мнению, это могли быть денежные суммы, но она не уверена.

– Не слишком обильный урожай.

– Да, сэр. То же самое можно сказать и о втором моменте. С той лишь разницей, что это случилось совсем недавно. Где-то между Рождеством и Новым годом Моллой спросил у мисс Брандт, как она смотрит на то, чтобы совершить вместе с ним путешествие в Южную Америку. Он едет туда по делам, и ему там потребуется секретарша. Он пытался позволить себе вольности, но она их пресекла. Идея путешествия в Южную Америку ей понравилась. Но, понимая, что знаки внимания, которые здесь сходят за вольности, там перестанут считаться таковыми, она сказала, что должна поразмыслить над его предложением. Он ответил, что времени на размышления у нее немного. Дела ждать не будут, причем дела сугубо конфиденциальные. И босс взял с нее слово никому не рассказывать о его предложении. Она якобы морочила ему голову, не говоря ни «да», ни «нет», до самого третьего января, то есть дня его смерти. Такая вот версия. Я же склонен думать, что она согласилась. Лгунья из нее никудышная. Да, совсем забыл! Ее мысли парят.

– Как парят?

Я взмахнул рукой:

– Как птицы. Она бы здорово вас развлекла.

– Не сомневаюсь. – Он взглянул на часы. – Она сейчас где-нибудь работает?

– Да. В какой-то фирме, занимающейся импортом. В центре города. Явно никаких связей с прошлым.

– Отлично.

Вульф отодвинулся вместе с креслом от стола, зевнул и встал.

– Джонни должен был мне позвонить. Черт побери, он напрашивается на выговор.

– Будут указания на утро?

– Нет. Ты нужен мне здесь. Мало ли что может случиться. Спокойной ночи.

Он направился к лифту, а я – к лестнице.

Раздевшись и забравшись под одеяло, я велел себе увидеть сон про Сельму Моллой. Вроде как она оказалась в горящем доме, на самом последнем этаже, и боится прыгнуть в растянутую пожарными сеть. Тут появляюсь я, оттесняю пожарных, простираю к ней руки, и она падает прямо ко мне в объятия, легкая как перышко. То, что она должна быть легкой как перышко, весьма и весьма существенный момент. В противном случае я рискую сломать хребет.

Увы, в ту ночь мне вообще ничего не снилось. Утром я даже забыл, что хотел увидеть сон. Я по утрам вообще ничего не помню до тех самых пор, пока не приму душ, не побреюсь, не оденусь и не спущусь на кухню. Апельсиновый сок помогает туману рассеяться, ну а после кофе от него не остается и следа. Хорошо, что Вульф завтракает в своей спальне, а потом отправляется в оранжерею. Если бы мы с ним встретились до завтрака, он бы наверняка уволил меня или я сам давным-давно сбежал бы.

Четверг начался напряженно, причем напряженность росла с каждой минутой.

С утренней почтой мы получили три письма от П. Х., отклики на наше объявление. Отвечать на них, разумеется, пришлось мне.

Потом позвонил из Омахи Джеймс Р. Хэролд: его жена не находит себе места, волнуется. Я заверил клиента, что его делом занимаются пять детективов, в том числе Сол Пензер и я. Как только что-нибудь выяснится, мы немедленно поставим его в известность.

Затем явился Фред Даркин собственной персоной. Он посетил пять заведений с телефонными кабинами в радиусе двух кварталов от Пятьдесят второй улицы и не сумел отыскать свидетеля, который помнил бы мужчину, звонившего по телефону около девяти вечера третьего января. Человек, дежуривший в тот вечер в аптеке, уволился и уехал куда-то в Джерси. Фред спросил, нужно ли его отыскать. Я сказал, что непременно, и пожелал удачи.

Орри Кетер позвонил из офиса Фрейера и поинтересовался, договорились ли мы с миссис Моллой относительно адвоката, который укрепил бы ее законные позиции. Я ответил, что нет, не договорились, но непременно договоримся, как только миссис Моллой появится у Вульфа.

Потом Лон Коэн из «Газетт» набрал наш номер, чтобы загадать мне загадку. И вот какую: «Во вторник Арчи Гудвин заявляет, что их с Ниро Вульфом не интересует процесс Хейза и что П. Х., упомянутый в объявлении Ниро Вульфа, не имеет ничего общего с тем П. Х., который находится под судом за убийство. Однако в среду вечером я получаю от того же самого Гудвина записку, в которой говорится, что предъявителю ее требуется хорошая, четкая фотография Майкла М. Моллоя. Вопрос: что общего между Арчи Гудвином и двуличным лгуном?»

Я не обиделся на Лона, но и не мог объясниться с ним начистоту. Сказал, что Сол наверняка сфабриковал записку и посулил Лону сенсационный материал для первой полосы, как только он у нас появится.

Сельма Моллой появилась в одиннадцать, секунда в секунду. Я открыл ей дверь, помог снять светло-серое клетчатое пальто и провел в прихожую. Пока я пристраивал пальто на вешалку, прибыл лифт, из которого выгрузился Вульф. Он остановился, разглядывая посетительницу, а когда я представил ее, наклонил голову чуть ли не на целый дюйм, повернулся и направился в кабинет. Я же проводил даму до красного кожаного кресла.

Вульф уселся за свой стол и сосредоточил взгляд на миссис Моллой, явно делая над собой усилие, чтобы не брюзжать. Он ненавидит утруждать себя работой, а здесь работы было на целый день. Немыслимо – целый день трудов праведных, да еще в обществе женщины!

И тут его осенило. Он повернулся ко мне:

– Поскольку мы с миссис Моллой совершенно не знаем друг друга, чего не скажешь о вас двоих, думаю, было бы желательно, чтобы ты объяснил ей, как закон рассматривает ситуацию с имуществом ее мужа.

Она устремила на меня пытливый взгляд. Вчера вдова сидела спиной к окну, теперь же окно было напротив нее, однако яркий свет не давал мне повода умерить бдительность.

– С имуществом? – недоверчиво переспросила она. – Я думала, мы продолжим вчерашнее.

– Мы так и сделаем, – заверил я. – Кстати, я, помнится, говорил вам, что меня здесь не будет, однако программа несколько изменилась. А имущественные дела имеют непосредственное касательство к нашему расследованию. Нам необходимо получить доступ к бухгалтерским книгам и документам Моллоя. Поскольку завещания он не оставил, распоряжаться ими вправе только его вдова. То есть вы. Разумеется, вы вольны разрешить нам произвести обыск в вашей квартире, но это должно быть сделано на законной основе. К примеру, вы будете выступать в роли распорядителя наследства.

– Но я вовсе не хочу быть распорядителем наследства! К чему мне чужое имущество? Я, быть может, оставила бы себе часть мебели, если бы… – Она покачала головой. – Нет, мне ничего не нужно.

– Ну, а наличные? На текущие расходы?

– Я как раз думала об этом вчера, после вашего ухода. – Она посмотрела мне в глаза. – Только в том случае, если Ниро Вульф считает, что я должна ему заплатить.

– Он так не считает.

Я взглянул на Вульфа. Его голова слегка качнулась влево, потом вправо. Это означало, что наш клиент пока еще строго засекречен. Я снова встретился с ней глазами:

– Мы заинтересовались делом Питера Хейза в ходе беседы с мистером Фрейером. От вас же нам нужна только информация. Я заговорил о наличных единственно потому, что таковые должны найтись среди имущества вашего мужа.

– Все равно они мне не нужны. У меня есть собственные сбережения, которых мне хватит на первое время. Просто я еще не решила, чт́о мне делать. – Она, волнуясь, закусила нижнюю губу. – Да, я на самом деле не знаю, чт́о буду делать, но уверена, что не хочу быть распорядителем и вообще не желаю иметь отношения к его имуществу. Мне следовало давным-давно расстаться с мужем, но ведь меня никто не принуждал выходить за него замуж. Все моя глупая гордыня…

– Ладно. Но вам бы не мешало взглянуть на его бумаги. На чековую книжку, к примеру. Мисс Брандт рассказала мне, что мебель из офиса продана, но до того, как ее забрали, какой-то мужчина выгреб содержимое всех ящиков. Вам что-нибудь об этом известно?

– Да. Это был мой друг. Кстати, и друг моего мужа. Его зовут Том Ирвин. Он сказал, что офис нужно закрыть, и я попросила его за этим приглядеть.

– А куда делось то, что он забрал?

– Он привез эти вещи ко мне на квартиру. Все так там и лежит, в трех картонных коробках. Я их даже не открывала.

– Я бы хотел их открыть. Вы останетесь с мистером Вульфом, а я поеду к вам домой взглянуть на бумаги. Если вы, конечно, доверите мне ключ.

Ни секунды не колеблясь, она сказала: «Да ради бога» – и открыла свою сумочку. Подобная доверчивость в общении с малознакомым человеком вовсе не заставила меня возгордиться. Она только означала, что после приговора, вынесенного ее П. Х., вдова от горя потерял интерес ко всему на свете. К тому же не таким уж и незнакомцем я был для нее.

Получив согласие Вульфа, я взял ключи и заверил нашу гостью, что, если мне удастся найти что-то любопытное, я дам ей расписку.

Не успел я снять с вешалки свой плащ, как позвонили в дверь. Судя по тому, что я увидел сквозь прозрачное с нашей стороны стекло, к нам явился с визитом Сол Пензер. Я повесил плащ на крючок и впустил его в дом.

В некоторых отношениях Сол был и навсегда останется для меня полной загадкой. Возьмем, к примеру, его старую кепку, с которой он неразлучен. Веди я слежку в подобном головном уборе, меня засекли бы через два шага. А если бы я в эдакой кепке стал выведывать у людей, чт́о они слышали или видели, меня отправили бы в известном направлении, посчитав полным психом или, по крайней мере, слегка тронутым. Сола же никто еще ни разу не засек без его на то желания. Что касается информации, то Сол вытягивает все из человеческого нутра почище желудочного зонда.

Пока он вешал свое пальто и засовывал в карман кепку, я отправился доложить Вульфу, который велел тотчас провести Пензера в кабинет. Что я и сделал, а сам вошел следом.

– Ну? – спросил Вульф.

Сол замер по стойке «смирно» и стрельнул глазами в сторону красного кожаного кресла.

– Можно докладывать?

– Валяй. Интересы миссис Моллой совпадают с нашими. Миссис Моллой, это Сол Пензер.

Она поздоровалась с Солом, и он ей поклонился. Еще одна вещь, которой я, наверное, никогда не пойму. Поклоны Сола ничуть не лучше его кепки. Это нечто цирковое.

Он сел в ближайшее к Вульфу кожаное кресло, зная, что тот любит, чтобы лицо собеседника находилось на уровне его глаз, и приступил к докладу:

– Двое служащих компании «Метрополитен сейф депозит» опознали в Майкле Моллое по предъявленной им фотографии Ричарда Рэнделла, арендующего у них сейф. Я не сказал им, что это Моллой, но, похоже, один из них и сам догадался. Я не стал выяснять, что за сейф арендовал Моллой и на какой срок. Решил сперва получить от вас инструкции. Вдруг они из любопытства решат заглянуть внутрь сейфа и поймут, что его арендовал под вымышленной фамилией человек, которого убили? Ведь тогда они непременно поставят в известность окружного прокурора. Я плохо знаю законы и не представляю, чт́о вправе предпринять окружной прокурор после того, как обвиняемый осужден. Но мне подумалось, что вы захотите первым взглянуть на содержимое железного ящика.

– Правильно подумалось, – подтвердил Вульф. – Насколько ты уверен в том, что они не обознались?

– На все сто. Хотите знать, как было дело?

– Нет. Раз ты уверен на все сто. Ты сильно распалил в них любопытство?

– Думаю, не слишком. Я вел себя предельно осторожно. Вряд ли один из них побежал наверх докладывать начальству, а там кто их знает. Я решил, что вам самому захочется вступить в игру.

– Ты правильно решил. – Вульф повернулся к миссис Моллой: – Догадываетесь, о чем идет речь?

– Мне кажется, да. – Она посмотрела на меня: – Видимо, это связано с тем, о чем я рассказала вам вчера. Конвертом и листком бумаги, который я обнаружила вместе с билетом на хоккейный матч, не так ли?

– Так, – кивнул я.

– Вам уже удалось установить, что этим Ричардом Рэнделлом был мой муж?

– Да, – сказал Вульф. – И это в корне меняет ситуацию. Мы должны как можно скорее узнать, чт́о хранится в сейфе. А для этого нужно, во-первых, удостоверить тот факт, что Рэнделл и Моллой – одно лицо, а во-вторых, законным порядком закрепить за вами право на распоряжение имуществом. Человек, пользующийся сейфом, неизбежно оставляет на нем отпечатки пальцев, так что первое не представляет никаких трудностей. Но сперва надо разрешить вторую проблему. Когда вы, мадам, заявили, что не желаете иметь никакого отношения к имуществу покойного мужа, я отнесся к этому с пониманием. Вашу позицию не назовешь разумной, но в эмоциональном плане она достойна уважения. А там, где правят эмоции, рассудок бессилен. Но сейчас не та ситуация. Мы должны с вашей помощью получить доступ к содержимому сейфа. Так что вам придется вступить в свои права вдовы и взять под контроль имущество мужа. В подобных случаях закон продвигается черепашьими шагами, однако в чрезвычайной обстановке его можно подстегнуть. Почему вы качаете головой?

– Я ведь сказала, что не стану этого делать.

Вульф обжег ее свирепым взглядом, но, сообразив, что повадки тигра на сей раз не сработают, воззвал ко мне:

– Арчи…

Я сообщил тигриную свирепость взгляду, но направил его не на вдову, а на босса, потом, пригасив гнев в очах, перевел взор на упрямцу.

– Миссис Моллой, – начал я, – мистер Вульф – гений. Однако и у гениев есть свои слабости. И одна из них такова: он уверяет, будто я ни в чем не знаю отказа у молодых привлекательных женщин. Ему это выгодно. Если молодая привлекательная женщина отказывается исполнить его просьбу, он перекладывает провальную миссию на меня. Как, например, сейчас. Право, не знаю, чт́о мне с этим делать. Да и сам он наверняка не знает. А посему не вижу никакого смысла вас урезонивать. Можно задать один вопрос?

Мне она ответила «да».

– Предположим, мы не нашли оснований для апелляции и пересмотра дела, приговор вынесен и Питер Хейз умирает на электрическом стуле. А по прошествии некоторого времени в вашем драгоценном сейфе обнаруживаются доказательства невиновности Хейза. Какие чувства возьмут тогда верх над вашим рассудком?

Она снова прикусила нижнюю губу, но лишь на мгновение, а потом сказала:

– А вам не кажется, что этот вопрос некорректен?

– Почему же? Ведь я всего лишь предполагаю, к тому же не бог весть что. Сейф вполне может оказаться пустым… или хранить в своих недрах то, о чем я вам только что сказал. Вы считаете Питера Хейза виновным, следовательно, в принципе не верите в существование таких доказательств, а потому не собираетесь поступать вопреки своим желаниям.

– Но это неправда! Неправда!

– Вы, черт побери, знаете, что правда!

Она опустила голову, а потом вдруг закрыла лицо ладонями. Вульф сверлил меня презрительным взглядом. Он терпеть не может женских слез, а если с женщиной случается истерика, вообще вылетает из кабинета, как пробка из бутылки шампанского.

Я покачал головой, давая понять, что с Сельмой Моллой истерики не случится. И оказался прав. Когда она наконец отняла от лица ладони и встретилась со мной взглядом, то была в полном порядке.

– Послушайте, мистер Гудвин, разве я вчера не старалась вам помочь изо всех сил? Да и сегодня я пришла сюда с тем же намерением, – начала она вполне спокойным голосом. – Но как я могу добиваться вступления в права вдовы Майкла Моллоя, если два последних года горько сожалела, что вышла за него замуж? Неужели вы не понимаете, что это невозможно? Неужели не существует иного способа? Может, я попрошу стать распорядителем наследства кого-нибудь из близких ему людей?

– Не знаю, не знаю, – растерялся я. – Сильно сомневаюсь. Боюсь, из этого ничего не выйдет.

– Соедини меня с мистером Паркером, – сердитым голосом велел Вульф.

Я придвинул к себе телефон и набрал номер Паркера. Поскольку за последние годы Натаниэль Паркер ответил тысяч на десять наших вопросов, я знал номер его телефона наизусть. Пока я звонил, Сол Пензер поинтересовался у Вульфа, можно ли ему уйти, но босс попросил Сола подождать, пока не выяснится, куда ему идти. Когда я соединился наконец с Паркером, Вульф взял трубку.

Я от души наслаждался спектаклем. Вульфа так и подмывало сказать Паркеру, что дело упирается в одну упрямую и капризную особу женского пола. Однако, разумеется, он не мог себе позволить такого в ее присутствии, поэтому упомянул лишь, что в силу личных причин вдова отказывается отстаивать свои права, отчего возникла юридическая проблема. Дальше пошло сплошное хрюканье.

Наконец он повесил трубку и повернулся к нашей милой гостье:

– Мистер Паркер сказал, что это сопряжено с немалыми трудностями. А поскольку дело не терпит отлагательства, он хочет задать вам несколько вопросов. Он будет здесь через двадцать минут. Говорит, что чем скорей вы решите, кого хотите назначить распорядителем наследства, тем лучше. У вас есть кто-нибудь на примете?

– Нет… – Она наморщила лоб, посмотрела на меня, потом на Вульфа. – А может, мистера Гудвина?

– Моя дорогая мадам! – Вульф был окончательно выведен из терпения. – Возьмите себя в руки. Вы познакомились с мистером Гудвином только вчера, и не в частном порядке, а при исполнении им обязанностей частного детектива. Органы правосудия сочли бы весьма странным подобное намерение, а оно не останется для них тайной. Поймите, распорядителем должен быть хорошо знакомый вам человек, которому вы целиком доверяете. Как насчет того мужчины, который запер офис и перевез в вашу квартиру коробки с бумагами? Томаса Ирвина?

– Мне кажется… – Она задумалась. – Нет, мне не совсем удобно просить его. Эта просьба не понравится его жене. Но я могла бы попросить Пата Дигана. Не исключено, что он откажется, но почему бы не попытаться?

– Кто это?

– Патрик Диган – глава Благотворительной ассоциации союза механиков. Его офис находится неподалеку, на Тридцать девятой улице. Могу позвонить ему прямо сейчас.

– И давно вы с ним знакомы?

– Три года. С тех пор как вышла замуж. Он был другом моего мужа, но также и моим. Позвонить ему? Что сказать?

– Скажите, что просите его оказать вам услугу и подъехать сюда. Если он, конечно, сможет. Начнет задавать вопросы – отговоритесь тем, что не хотите вдаваться в подробности по телефону. Если он согласится исполнить вашу просьбу, вам потребуются услуги юриста и Диган, отважусь предположить, захочет кого-то порекомендовать. Так вот, я настаиваю на том, чтобы вы ни в коем случае не соглашались. В силу закона адвокат обязан представлять ваши интересы, даже если вы от них откажетесь. Поэтому очень важно и желательно, чтобы адвоката назвали вы.

– А почему я не должна соглашаться на услуги рекомендованного Диганом адвоката?

– Потому, что я ему не доверяю. Подозреваю его в убийстве вашего мужа.

Сельма уставилась на него в полном недоумении:

– Вы подозреваете Пата Дигана? Но ведь вы слышите о нем впервые!

Вульф кивнул:

– Да. Я так сказал намеренно. Хотел проверить вашу реакцию. Я на самом деле подозреваю каждого знакомого вашего мужа. Обязан это делать, пока не появятся основания остановиться на ком-то одном. А мистер Диган – из их числа. Советую не позволять ему навязывать вам адвоката. Если вы затрудняетесь, на ком остановить выбор, предлагаю обратиться к Натаниэлю Паркеру, который сейчас будет здесь. Я имею с ним дело на протяжении многих лет и рекомендую с легкой душой. Что касается доверия ко мне самому, то вы либо верите в мою искренность, либо сделали глупость, что пришли сюда.

Это был великолепный бросок, но босс не достиг своей цели. Вернее, достиг не совсем. Миссис Моллой вопросительно взглянула на меня.

Я послал ей сугубо профессиональную улыбку.

– Паркер очень хорош. Насколько вообще может быть хорош адвокат, миссис Моллой, – заверил я.

– В таком случае я согласна. – Она встала. – Можно воспользоваться телефоном?

Глава девятая

Так как Патрик А. Диган был первым попавшимся нам на глаза подозреваемым, если, разумеется, не считать Делию Брандт, я, естественно, глядел в оба, тем более что наша беседа продолжалась целый час.

С виду в нем не было ничего зловещего – субъект как субъект, лет сорока, среднего роста, с намечающимся брюшком, круглолицый, с приплюснутым носом и темно-карими глазами, которые зыркали во все стороны.

Он тепло приветствовал Сельму Моллой, взяв ее руку в свои. Но как-то не верилось, что этот человек мог настолько плениться ею, чтобы застрелить ее мужа и подставить П. Х.

Во время нашей беседы я главным образом созерцал его профиль – Диган сидел в желтом кресле напротив Вульфа. А Натаниэль Паркер устроился между мной и Диганом. Сельма Моллой, позвонив по телефону, вернулась в красное кожаное кресло. Сол Пензер разместился позади, возле полок с книгами.

Миссис Моллой объяснила Дигану суть дела и попросила об одолжении. Он же целых пять минут пытался уговорить ее изменить решение. Поняв, что продолжать уговоры бесполезно, Диган изъявил готовность пойти ей навстречу. Конечно, при условии, что тут нет ничего противозаконного. Он должен проконсультироваться на сей счет со своим адвокатом.

Ну, разумеется, согласилась Сельма. А вот ее адвокат мистер Паркер уже здесь и готов проконсультировать Дигана, как именно это делается. Н-да, не так уж и плохо для женщины, которой совсем недавно был дан совет взять себя в руки.

Диган тут же устремил вежливый, но отнюдь не восторженный взгляд на Паркера. Тот откашлялся и заговорил. Он впервые слышал, что является адвокатом миссис Моллой, так как прибыл к нам буквально за две минуты до Дигана, однако не стал педалировать эту тему.

Начался сугубо профессиональный разговор, в котором я, будучи непрофессионалом, участия принять не мог. Поэтому у меня возникло желание подняться с миссис Моллой в оранжерею и показать ей орхидеи, чтобы она передохнула и окончательно взяла себя в руки.

Заинтересованные стороны вполне могли позвонить Паркеру в его офис по телефону Феникс 5-2382 и узнать детали. А детали сводились к трем возможным выходам из положения – одному совсем уж неспешному и двум, из которых требовалось выбирать.

Диган дважды связывался по телефону со своим юристом, и наконец все уладилось. Паркер намеревался немедленно дать делу ход, а Диган пообещал по первому зову предстать перед судьей. Паркер считал, что нам удастся получить доступ к содержимому сейфа в понедельник, а то и раньше. Он уже собрался уходить, когда снова зазвонил телефон. Я снял трубку.

Звонил сержант Стеббинс из отдела по расследованию убийств. Он мне кое-что сообщил, я кое-что уточнил, а потом услышал вопрос, на который, по разумению моему, не знал ответа. Я попросил Пэрли повисеть на проводе и, прикрыв микрофон ладонью, обратился к Вульфу:

– Это Стеббинс. Вчера в одиннадцать сорок восемь вечера на Риверсайд-драйв, в районе Девяностых улиц, машиной был сбит человек, скончавшийся на месте. В нем опознали Джона Кимса. Около часа назад сбившая его машина обнаружена на стоянке на Верхнем Бродвее. Но все не так просто, как кажется на первый взгляд. Машина исчезла вчера вечером со стоянки на Девяносто второй улице. Тот факт, что ее угнали, дает основание считать убийство преднамеренным, по всей вероятности связанным с расследованием, которым занимался Джонни Кимс. А так как Стеббинс знает, что Кимс работает на нас, он интересуется, не ваше ли задание Джонни выполнял вчера вечером. Я ответил, что вы часто нанимаете детективов без моего ведома и что я спрошу у вас. Я у вас спрашиваю.

– Скажи ему, что я занят, и пообещай перезвонить.

Я так и сделал, повесил трубку и резко крутанулся вместе с креслом.

Вульф поджал губы и прикрыл глаза. Я заметил, как пульсирует жилка на его виске. Вдруг он вскинул глаза и спросил:

– Ты его хорошо знал. Какова вероятность того, что он попал под машину по неосторожности?

– Практически никакой. Джонни Кимс – и по неосторожности? Не может такого быть.

Вульф резко повернул голову:

– Миссис Моллой, если мистер Гудвин мне не солгал и вы на самом деле не верите, что можно отыскать улики, оправдывающие Питера Хейза, то эта горькая для меня пилюля не так уж горька для вас. Джонни Кимс работал вчера вечером по моему заданию, связанному с этим самым делом. Его убили. И все встало на свои места. Ранее я лишь предполагал, что Питер Хейз невиновен. Так вот, теперь я абсолютно в этом уверен. – Вульф повернул голову направо: – Мистер Паркер, нас поджимают сроки. Я прошу вас как можно быстрее завершить все формальности. Хорошо?

Не могу сказать, что Паркера как пружиной подбросило, однако он все-таки встал и направился к двери. Диган тоже поднялся в изумлении.

– Вы отдаете себе отчет в том, что сейчас сказали? – спросил он у Вульфа.

– Да, сэр, отдаю. А вы ставите сказанное под сомнение?

– Нет, не ставлю. Однако вы выступили с определенным заявлением. И я бы хотел знать, сознаете ли вы, что фактически пообещали миссис Моллой, будто Питер Хейз будет оправдан? Вы заставляете ее поверить в несбыточное. А что, если вам не удастся сделать то, что вы задумали? Мне кажется, пользуясь правом ее давнишнего друга, я имею все основания спросить с вас за это.

– Имеете, – Вульф кивнул. – Никто вас такого права не лишает. Это хитрость с моей стороны, мистер Диган. Уловка, обращенная против себя самого. Связывая себя в присутствии свидетелей обязательствами по отношению к миссис Моллой, я тем самым еще больше подогреваю собственную уверенность. Если неудача для нее равносильна смерти, то теперь то же самое можно сказать и обо мне.

– Но зачем заявлять с такой уверенностью?

Диган подошел к миссис Моллой и положил руку ей на плечо.

– Будем надеяться, что он прав, Сельма. Понимаю, тебе сейчас тяжело. Могу я сделать для тебя что-нибудь еще?

Она сказала «нет» и поблагодарила его. Я направился в прихожую его проводить. Когда я вернулся в кабинет, Сол уже сидел перед Вульфом, который давал объяснения миссис Моллой:

– Я отвечу на ваш вопрос, но только при условии, что все останется между нами. Вы никому не должны рассказывать о моих подозрениях и планах. Если я до настоящего времени подозревал мистера Дигана – а я на самом деле подозревал и подозреваю его, – то теперь у меня есть основания подозревать и остальных ваших друзей. Принимаете мое условие?

– Я приму все что угодно, лишь бы помочь делу, – заявила она. – Я всего лишь спросила у вас, чем занимался тот человек, которого убили.

– Я отвечу вам, так как рассчитываю на вашу помощь. Но сперва должен убедиться, что это останется между нами, что вы никому ничего не скажете.

– Хорошо. Я вам твердо это обещаю.

Вульф смотрел на нее, в задумчивости потирая кончик носа. Подобная дилемма возникала перед ним нередко. В таком деликатном вопросе он рисковал положиться лишь на немногих мужчин, по сути на единицы. Женщинам Вульф не доверял вовсе. Однако миссис Моллой имела право знать хотя бы что-то, и приходилось идти на риск. И Вульф решился.

– Мистер Кимс отбыл из этого кабинета вчера после семи вечера, получив задание опросить тех троих ваших знакомых, с которыми вы были в театре вечером третьего января. Он должен был выяснить… В чем дело? Вы что-то хотели сказать?

Сельма выставила подбородок вперед:

– Вам следовало с самого начала сказать, что вы подозреваете и меня тоже! Полагаю, так и есть, коль скоро у вас на подозрении все, кто был близок к моему мужу.

– Чепуха! Он вовсе не занимался проверкой вашего алиби. Он должен был выяснить, как получилось, что для вас вдруг нашелся лишний билет. Ведь именно потому вы в тот вечер ушли из дома. Явившийся к вам убийца знал наверняка, что не застанет вас в квартире. Возможно, именно он и подстроил, чтобы в тот вечер ваш муж остался в одиночестве. Это-то и должен был выяснить мистер Кимс. Я поручил ему побеседовать с мистером Ирвином и четой Аркофф и велел немедленно связаться со мной, если он обнаружит хотя бы намек на то, что приглашение в театр было подстроено. Он со мной так и не связался, но, очевидно, обнаружил этот самый намек или же подумал, что его обнаружил. Похоже, намек оказался достаточно определенным, раз кому-то пришлось угнать автомобиль, чтобы убить мистера Кимса. Не могу утверждать, что все именно так и было, однако это в высшей степени вероятно. И я буду исходить из этой предпосылки, пока не получу доказательства обратного.

– Но в таком случае… – Она едва не плакала. – Я просто не могу поверить! Он с ними виделся? С кем из них?

– Не знаю. Как я уже сказал, он со мной так и не поговорил. Сейчас мне нужно знать все подробности этого приглашения в театр. Оно исходило от миссис Аркофф?

– Да. Она сама мне позвонила.

– В котором часу?

– В половине восьмого. Я рассказала обо всем в суде.

– Знаю. Но мне нужны сведения из первых рук. Что она вам сказала?

– Она сказала, что они с Джерри, ее мужем, пригласили Тома и Фанни Ирвин поужинать, а потом пойти с ними в театр. Она с Джерри сейчас в ресторане, а Том только что позвонил и сказал, что у Фанни болит голова и она не сможет пойти с ними на представление, поэтому он будет ждать их в вестибюле театра. Рита, миссис Аркофф, пригласила меня. Я согласилась.

– Вы встретились с ними в ресторане?

– Нет. Уже было поздно, а мне еще требовалось одеться. Я встретилась с ними в театре.

– В котором часу?

– В половине девятого.

– Они уже ждали вас там?

– Да. Рита с Джерри. Мы подождали Тома несколько минут, потом я и Рита вошли в зал, а Джерри остался в вестибюле ждать Тома. Рита посоветовала мужу оставить билет для Тома в кассе, но он не захотел. Сказал, что они договорились встретиться в вестибюле. Мы с Ритой не хотели опаздывать к началу спектаклю. Давали «Жаворонка» с Джули Харрис[11] в главной роли, жаль было пропустить начало.

– Мужчины подошли потом?

– Почти в самом конце первого акта.

– В котором часу кончается первый акт?

– Не знаю. Он довольно длинный.

Вульф повернулся ко мне:

– Арчи, ты видел эту пьесу?

– Да, сэр. Первый акт кончается примерно в четверть десятого. Может, в двадцать минут.

– Ты видел ее, Сол?

– Да, сэр. В двадцать минут десятого.

– Точно?

– Да, сэр. У меня вошло в привычку замечать такие вещи.

– Совершенствуй хорошие привычки. Чем больше запоминаешь, тем больше способен удержать твой мозг. Разумеется, если он у тебя есть. За сколько минут можно добраться от сто семьдесят первого дома по Восточной Пятьдесят второй улице до театра?

– После девяти?

– Да.

– Если повезет, то за восемь минут. Это как минимум. А так от восьми до пятнадцати минут.

– Миссис Моллой, меня удивляет, что вы не придали значения столь любопытному факту. Анонимный звонок в полицию о выстреле был сделан в девять восемнадцать. Полиция прибыла на место происшествия в девять двадцать три. Даже если убийца поджидал ее прибытия, чего он, вероятно, делать не стал, ничто не мешало ему добраться до театра к концу первого акта. Вам это не приходило в голову?

Сельма поглядела на Вульфа прищурившись.

– Если я правильно поняла, вы спрашиваете, не приходило ли мне в голову, что Джерри либо Том могли убить Майкла?

– Именно. Не приходило?

– Нет! – Она сказала это чуть громче, чем следовало.

Надеюсь, Вульф, как и я, понял, что она повысила голос с досады на себя. Это не приходило ей в голову, потому что, вернувшись домой из театра в ту январскую ночь и узнав, что ее мужа нашли с пулей в голове, а П. Х. с оружием в кармане пытался скрыться с места происшествия, она убедила себя в его вине раз и навсегда. Это убеждение засело у нее в мозгу, как кусочек свинца. Но она не собиралась признаваться в этом Вульфу. Вместо этого она заявила:

– Но у Джерри не было причин убивать Майкла. И у Тома тоже. Зачем? Они сидели в баре напротив. Том появился вскоре после того, как мы с Ритой вошли в зал, и сказал, что ему необходимо пропустить глоточек. И они отправились в бар.

– Кто из них сказал вам об этом?

– Оба. Они сказали это мне и Рите, а мы ответили, что одним глоточком, похоже, дело не ограничилось.

Вульф нахмурил кустистые брови:

– Вернемся немного назад. Почему мистер Аркофф не оставил билет в кассе, вместо того чтобы ждать Тома в вестибюле?

– Так уж вышло. Рита не посоветовала ему это сделать, как вы, наверное, думаете, а приказала. А он этого не любит и нарочно поступает наперекор. – Миссис Моллой подалась вперед в своем кресле: – Послушайте, мистер Вульф, если с убийством вашего человека все обстоит именно так, как вы представляете, я не стану кого-то выгораживать. Мне нет дела, чт́о случится со мной, потому что я, можно сказать, умерла. И меня не заботит, чт́о произойдет с кем-то еще, пусть даже с моими лучшими друзьями. Но мне кажется, все затеянное вами бесполезно. Даже если они и солгали, что были в баре, у них нет причин для убийства.

– Что ж, посмотрим, посмотрим, – пробормотал Вульф. – Однако у кого-то нашлись причины убить Джонни Кимса. – Он взглянул на часы. – Через семь минут обед. Приглашаю вас к столу. И тебя, Сол, тоже. Потом никуда не уходи. Вдруг ты потребуешься мистеру Паркеру? Вы, миссис Моллой, тоже не уходите. Расскажете мне все, что вам известно о ваших друзьях. А на шесть часов назначьте им встречу здесь.

– Но я не могу! – запротестовала она. – На каком основании? Сейчас?

– Вы же сами сказали, что вам нет дела, если с кем-то из них что-то случится. Вчера утром Питер Хейз в беседе с мистером Гудвином использовал те же самые слова, что и вы. Он заявил, что, можно сказать, умер. Я думаю, что вы оба…

– О, так вы его видели? – воскликнула она, обращаясь ко мне. – Что он сказал?

– Свидание продолжалось всего несколько минут. И, кроме того, что он фактически умер, Хейз не сказал почти ничего, – ответил я. – Он сможет все рассказать сам, когда мы закроем дело. – Я повернулся к Вульфу: – Мне придется позвонить Стеббинсу. Что ему сообщить?

Вульф ущипнул себя за нос. Он был уверен, что, пощипывая свой нос, улучшает обоняние – из кухни доносился слабый аромат сырных клецок.

– Что мистер Кимс выполнял вчера вечером мое задание, расследуя одно конфиденциальное дело, но мне неизвестно, с кем он виделся перед смертью. Разумеется, мы поставим его в известность, как только узнаем что-либо определенное. Я хочу успеть поговорить с теми людьми раньше его.

Когда я взялся за телефон, вошел Фриц и объявил, что обед на столе.

Глава десятая

Не так давно я получил письмо от одной особы, прочитавшей кое-что из написанного мной о деятельности Ниро Вульфа. Так вот, она спрашивает, почему я настроен против семейной жизни. Ей двадцать три года, и она намеревается вступить на эту стезю. Я написал ей, что, по разумению моему, брак как таковой не заключает в себе абсолютно ничего плохого, просто люди превращают его бог знает во что, и привел ей парочку примеров – супругов Аркофф и чету Ирвин, хотя, разумеется, фамилии их я не упомянул. Просто отталкивался от того, что увидел и услышал в первые пять минут после их появления в доме Вульфа в тот четверг, в шесть вечера.

Они прибыли одновременно, и, когда раздевались и вешали свои пальто, в прихожей было шумновато. Но вот они наконец разделись, и я собрался было сопровождать их в кабинет Вульфа, но тут Рита Аркофф дотронулась до локтя мужа и, указав ему на стул возле стены, изрекла командным тоном: «Твоя шляпа, Джерри. Повесь ее!»

Понятно, почему он не оставил билет в кассе. Прежде чем Джерри успел отреагировать должным образом, например скорчить гримасу или послать женушку ко всем чертям, я сам повесил шляпу на вешалку.

Мы прошли в кабинет, где о себе во всеуслышание тотчас заявили Ирвины. Я расположил стулья на небольшом расстоянии друг от друга, чтобы никому не было тесно, но Том Ирвин подвинулся вплотную к жене, сел и взял руку дражайшей супружницы в свою. Я вовсе не против, если дама и господин держатся за руки, но только когда они оба этого хотят – а Фанни Ирвин не хотела. Нет, она не пыталась отнять руку, но ей стало не по себе.

Надеюсь, примеры, которые я привел, помогут моей двадцатитрехлетней корреспондентке удержаться от соблазна давать приказы партнеру либо удерживать чью-то руку в своей насильно. Однако все это на ее совести, и, я думаю, она быстренько найдет гаечный ключ для подкрутки механизма семейной жизни – или же это сделает ее будущий муж.

Однако я забегаю вперед. До шести произошло еще кое-что. Мою трапезу прерывали дважды. Сперва позвонил Фред Даркин и сказал, что виделся с типом, дежурившим в аптеке в тот злополучный вечер, и ничего от него не добился. А еще Фред до чертиков надоел хозяевам всех имеющих телефонные кабины заведений в радиусе двух кварталов от дома 171 по Восточной Пятьдесят второй улице. Я велел ему ехать к Вульфу.

Потом позвонил Орри Кетер и спросил, назначили мы распорядителя наследства или нет. Ему я тоже велел подгребать к нам.

Оба прибыли еще до того, как мы покончили с обедом, и Вульф сообщил им о смерти Джонни Кимса уже в кабинете. Они согласились с Солом и со мной, что, скорее всего, бедного Кимса устранили. Оба не испытывали к Джонни каких-то горячих чувств, но тем не менее долго работали с ним бок о бок. Фред Даркин совершенно верно заметил: «Хорошего парня кокнули, а уйма мерзавцев все еще топчет нашу старушку Землю». Орри Кетер добавил: «Да, но негодяев ждут крупные неприятности». Никто из них не сказал, что, покуда негодяи на свободе, следует осторожнее переходить улицу, однако это подразумевалось.

Всем были даны поручения. Сола Вульф откомандировал в офис Паркера с наказом все время находиться у адвоката под рукой. Орри, вооруженный ключами от квартиры Сельмы Моллой, должен был изучить содержимое пресловутых картонных коробок. Фред, снабженный описаниями Джерома Аркоффа и Тома Ирвина, любезно предоставленными миссис Моллой, держал путь в театр «Лонгэйкр», а после – в бар напротив, дабы попытаться выяснить что-либо касательно вечера третьего января. Мы дали ему вырезки из газет.

Пока Вульф инструктировал парней, Сельма Моллой позвонила из кухни друзьям и попросила их подъехать к Вульфу ровно в шесть. Не знаю, как она их зазывала, подозреваю лишь, что она вряд ли упомянула, что Вульф горит желанием выяснить, не убил ли кто-то из них Майкла Моллоя. Они согласились подъехать. Я, правда, посоветовал ей сообщить, что Вульф работает рука об руку с Фрейером, пытаясь найти основания для апелляции, что она и сделала.

Когда все разошлись по своим делам, Вульф снова взялся за вдову, требуя открыть всю подноготную ее друзей. Разумеется, он припер ее к стенке своим обещанием вызволить из кутузки П. Х., но друзья остаются друзьями, конечно, до тех пор, пока не покажут себя с иной стороны. Миссис Моллой излагала только факты, надо отдать ей должное. К примеру, она не сказала, что Фанни Ирвин и Пат Диган снюхались, нет. Она попросту отметила, что так считает Рита Аркофф.

Джером Аркофф, тридцативосьмилетний здоровяк шестифутового роста с длинной постной физиономией, серо-голубыми глазами, крупным носом и большими ушами (таким описанием его внешности миссис Моллой снабдила Фреда Даркина), был настолько удачливым продюсером телепрограмм, что сумел нажить себе язву.

Сельма познакомилась с ним через Риту. Одно время подруги работали манекенщицами, а потом Рита вышла замуж за Аркоффа. Это случилось примерно в то самое время, когда Сельме надоело ходить по подиуму и она устроилась в офис к Моллою.

Аркофф и Моллой познакомились благодаря дружбе их жен, отношения у них были самые заурядные – ни пылкой любви, ни лютой ненависти. Если между ними и произошло что-то такое, что впоследствии привело к убийству, Сельма об этом не знала. Она не исключала, что Моллой с Ритой могли наставлять Аркоффу рога, хотя ничего такого не знала, и допускала, что Аркофф мог смыть пятно со своей репутации, прикончив Моллоя. Однако при чем тут Питер Хейз? Тем более что Аркофф ему всегда симпатизировал.

Томасу Л. Ирвину исполнилось сорок. Красивый, худощавый мужчина со смуглой кожей и жиденькими черными усиками. Томас ведал сбытом продукции в большой полиграфической компании. Сельма познакомилась с ним вскоре после замужества, как и с Патриком Диганом. Компания Ирвина выполняла заказы ассоциации Дигана, которая сокращенно именовалась БАСМ. Фанни Ирвин так и называла Дигана – БАСМ. Ирвин с Моллоем действовали друг другу на нервы, и между ними имели место несколько стычек, но у Сельмы не было оснований считать, что они ненавидели друг друга.

Печально, что урожай оказался таким скудным. Вульф попытался было копнуть глубже, но на поверхность всплыло лишь подозрение Риты Аркофф относительно Фанни Ирвин и Пата Дигана, что тоже не слишком обнадеживало. Пусть так оно и было, пусть Ирвин что-то заподозрил, вряд ли его негодование могло вылиться в мысль убить Моллоя.

Вульф отбросил эту версию, как негодную, и вернулся к отношениям между мужчинами, когда позвонил Сол Пензер из офиса Паркера. Он сказал, что готовы кое-какие бумаги для подписи миссис Моллой, – она должна подписать их в присутствии нотариуса, а для этого подъехать к Паркеру. Мадам уехала, а через пять минут, ровно в четыре, Вульф поднялся в оранжерею.

До прихода честной компании оставалось еще два часа, и я вполне мог успеть смотаться на Пятьдесят вторую улицу, чтобы помочь Орри разбирать картонные коробки. Но мне было велено не отлучаться, и очень хорошо, что я не отлучился. Беспрестанно трезвонил телефон. Звонил Лон Коэн, потом наш клиент из Омахи, а после Пэрли Стеббинс. Сержанта интересовал маршрут, которым следовал в среду вечером Джонни Кимс, а также перечень лиц, с которыми он встречался. Я ответил, что ничего этого мы не знаем, а он, разумеется, мне не поверил.

Когда после пяти раздался звонок в дверь, я ожидал увидеть на крыльце Пэрли, пришедшего качать права, но передо мной стоял незнакомец – высокий, худощавый и узкоплечий молодой человек с очень мрачной физиономией. Стоило мне открыть дверь, как он попытался вломиться в дом, но я был наготове и сдержал натиск.

– Я хочу видеть Арчи Гудвина, – вызывающе сказал он.

– Вы видите.

– Что я вижу?

– Вы видите Арчи Гудвина. А кого вижу я?

– Умник…

Начало не предвещало ничего хорошего, но тем не менее скандалец удалось замять. Как выяснилось, он хотел сказать, что это я умник, а не отрекомендовал себя. Потом незнакомец сообщил, что его зовут Уильям Лессер и что он приятель Делии Брандт. Я позволил ему войти, даже провел в кабинет и предложил стул. Но он гордо пропустил мимо ушей мое предложение.

– Вчера вечером вы были у мисс Брандт, – начал он.

– Совершенно верно.

– По поводу статьи про Моллоя для какого-то журнала.

– Совершенно верно.

– Хотел бы я знать, чт́о она рассказала про себя и Моллоя.

Я развернул свое вертящееся кресло и сел.

– Садитесь, впереди долгий разговор. К тому же я хотел бы…

– Она упоминала обо мне?

– Кажется, нет. Я хотел бы знать, какие у вас причины для таких вопросов. Вы не похожи на копа. Вы что, ее брат, дядя, адвокат или возлюбленный?

Он подбоченился:

– Какой еще брат? Моя фамилия – Лессер! Я ее парень, собираюсь на ней жениться.

Я изобразил удивление:

– Тогда вы начали не с того конца. Считается, что счастливый брак должен основываться на взаимном доверии и понимании. Вы спрашивали у нее, чт́о она говорила про себя и Моллоя?

– Зачем я буду спрашивать? Она сама все сказала.

– Ясно. Если дела обстоят именно так, вам лучше присесть. Когда вы собираетесь пожениться?

Стул, который я ему предложил, стоял рядом с ним. Он внимательно изучил сиденье, точно ожидал увидеть торчащие из него гвозди, потом перевел взгляд на меня и сел.

– Послушайте, все не так, как вы воображаете, – начал он. – Я ей сказал, что собираюсь к вам. Вовсе не потому, что я ей не доверяю. Ведь скоро появится статья в журнале… Разве я не имею права знать, что именно будет напечатано про мою жену и человека, у которого она работала?

– Разумеется, имеете, но она вам еще не жена. Когда у вас свадьба?

– Скоро. Мы сегодня получили разрешение на брак. На следующей неделе свадьба.

– Поздравляю. Вы счастливчик, мистер Лессер. Вы давно знакомы?

– Около года. Даже чуть больше. Простите, а вы ответите на мой вопрос?

– Непременно. – Я положил ногу на ногу и откинулся на спинку кресла. – Очевидно, вы слегка успокоитесь, если я доведу до вашего сведения, что журнал не помышляет печатать ничего такого, что не понравилось бы мисс Брандт или ее мужу. Мы уважаем чужие тайны. Кстати, вы подкинули мне идею. Статью здорово украсил бы сюжет о светлой, истинной любви. Вы знаете тему статьи – «Последние десять месяцев из жизни жертвы глазами секретарши». Все время, пока она у него работала и даже принимала приглашения с ним поужинать, она его очень жалела, поскольку ее сердце принадлежало другому. Она была страстно влюблена в одного молодого человека и собиралась выйти за него замуж. Да, это будет настоящий шедевр – контраст между трагедией человека, которому суждено погибнуть, о чем он, естественно, не подозревает, и радостями и надеждами юной любви. Как вы считаете?

– Возможно, возможно. Так что она вам рассказала?

– О, не беспокойтесь по таким пустякам. Когда статья будет готова, вы с мисс Брандт сможете изменить в ней все, что не понравится, выбросить что угодно. Так когда состоялась ваша помолвка?

– Э-э-э… Она лишь подразумевалась.

– До убийства?

– Формально помолвки как таковой не было. Это имеет значение?

– Возможно, что не имеет. Наша милая дама кому-то обещана или надеется, что скоро будет обещана, но в то же время испытывает сострадание к другому мужчине. Было бы чудесно, если бы мы могли сделать какую-нибудь ссылку, разумеется в минорном ключе, на убийцу. Мы имеем право так его называть, поскольку жюри присяжных уже вынесло свой вердикт. Вот только вы, по-моему, не были знакомы с Питером Хейзом, не так ли?

– Увы, нет.

– Вам о нем что-нибудь известно? Ну хотя бы то, что они с миссис Моллой влюблены друг в друга?

– Нет. Я впервые услышал о нем, когда его арестовали.

– Может, мисс Брандт вам о нем рассказывала? Я думаю, Моллой говорил ей о Питере Хейзе.

– Откуда вам это известно? От нее?

– Не помню. – Я задумался. – Придется заглянуть в свои заметки, а их со мной нет. Она говорила вам, что Моллой звал ее с собой в Южную Америку?

– Нет, не говорила. – Лессер снова принял заносчивый вид. – Я пришел к вам не за тем, чтобы пересказывать все то, что она мне говорила. Я пришел узнать у вас, чт́о она говорила вам.

– Ну разумеется. – Я был сама любезность. – Но даю вам слово, мы не напечатаем ничего такого, что вам не понравится. Я не имею права пересказывать вам свой разговор с мисс Брандт, поскольку работал на клиента и мой отчет о нашем с ней разговоре является его собственностью. Однако мне кажется…

– Значит, вы мне не скажете.

– С удовольствием сказал бы, но не могу. Однако мне кажется…

Он встал и вышел. Со спины он казался еще тоньше, чем спереди. Я, чтобы не выглядеть невежливым, тоже направился в прихожую, но он уже снял с вешалки пальто и взялся за ручку двери. Когда она с грохотом захлопнулась, я вернулся в кабинет.

Настенные часы показывали без двадцати шесть. Делия Брандт, должно быть, уже пришла с работы, а может, сегодня она взяла выходной – ведь они с Лессером получали разрешение на брак. Я потянулся к телефону и набрал номер ее квартиры. Никто не ответил.

Я стал думать о Лессере. Да, в отличие от всех остальных из нашего списка подозреваемых, у него, по крайней мере, было кое-что, пусть отдаленно, но смахивающее на мотив преступления. Он запросто мог узнать о Питере Хейзе ровно столько, сколько требовалось, чтобы заманить его в ловушку. Но как ему удалось добиться, чтобы у Фанни Ирвин разболелась голова и она осталась дома, а Рита Аркофф пригласила вместо нее Сельму Моллой? Фокус-покус!

Ладно, пускай Лессер просто дожидался возможности убить Моллоя. Тогда каким образом он узнал, что таковая представилась? Откуда ему стало известно, что миссис Моллой нет дома и что она придет не скоро? Нам стоило немедленно заняться поисками ответов на эти вопросы, ибо по закону жена не может давать показания против мужа.

Я снова набрал телефон Делии Брандт, и на этот раз она взяла трубку.

– Только что узнал кучу новостей, – сказал я. – Оказывается, вы собираетесь выйти замуж. Позвонил вам, чтобы пожелать удачи, счастья и всего-всего наилучшего.

– О, благодарю вас! Огромное спасибо. Билл у вас?

– Нет. Он ушел несколько минут назад. Замечательный молодой человек. Мне доставило удовольствие с ним познакомиться. Он слегка волновался по поводу будущей статьи в журнале, но я пообещал, что у него будет возможность запретить все, что он захочет. Вы знали, что он собирался ко мне?

– Да, разумеется. Он сказал, что очень хочет поговорить с вами. А поскольку он мой будущий муж, я решила, что это в порядке вещей. Вы ему все сказали?.. Что вы ему сказали?

Не слишком радужные предпосылки для семейной идиллии. Он хочет выяснить, чт́о сказала мне она, а она – чт́о сказал он, а ведь эти двое еще даже не женаты.

– Совсем немного, – заверил я ее. – Практически ничего. После обещания, которое я ему дал, в дальнейшем разговоре не было нужды. Да, кстати, раз уж я позвонил вам… Вчера вечером я упустил из виду одну важную деталь: ближе к концу статьи в виде кульминации надо сообщить читателю, чт́о вы делали вечером третьего января. В ту самую минуту, когда Моллой был убит, то есть вскоре после девяти. Помните, да?

– Хорошо помню. Я была с Биллом. Мы ужинали и танцевали в «Дикси Бауэр», ушли за полночь.

– Чудесно, целиком и полностью созвучно той идее, которой я поделился с Биллом. Как вы все время оказывали внимание Моллою, потому что сострадали ему, а сами были страстно влюблены в молодого человека, за которого…

– О, звонят в дверь! – прервала она меня. – Это, должно быть, Билл.

Щелчок – и нас разъединили. Так или иначе, мне самому скоро пришлось бы свернуть разговор.

Раздался шум лифта, на котором спускался Вульф. Едва он переступил порог кабинета, как зазвенел дверной звонок, и мне пришлось направиться в холл, чтобы встречать честн́ую компанию. Я уже упоминал, как Рита Аркофф приказывала супругу повесить шляпу на вешалку, и о том, как Том Ирвин пододвинул свой стул вплотную к стулу жены и взял ее руку в свою.

Однако, мне кажется, я не упомянул в своем рассказе Сельму Моллой, а ведь я не собираюсь ничего скрывать. Тем более что не несу ответственности за свое подсознание. Если оно не позволило мне упомянуть Сельму и тем самым выдать себя, то только потому, что всегда настороже.

Итак, я пишу о ней сейчас. Она вернулась от Паркера около пяти вечера и, последовав приглашению Вульфа, поднялась к нему в оранжерею взглянуть на орхидеи. И теперь Сельма спустилась в лифте вместе с ним и, поздоровавшись с друзьями, села в красное кожаное кресло.

Глава одиннадцатая

Обмен приветствиями между Сельмой и квартетом вновь прибывших носил довольно сдержанный характер, чего и следовало ожидать. Ведь она всячески способствовала тому, что одного из четверки могли обвинить в убийстве. Кроме того, приглашение в офис знаменитого частного детектива последовало от нее.

Когда все расселись, Сельма устремила взгляд на Вульфа и уже не сводила с него глаз. Остальные больше смотрели на нее, чем на сыщика.

Я сконцентрировал свое внимание на вновь прибывших.

Сельма дала очень точные описания наружности Тома и Джерри. Джером Аркофф был массивным широкоплечим мужчиной выше меня ростом, к тому же крайне важным, хотя, вероятнее всего, страдал от язвы желудка. Том Ирвин, смуглокожий, с тонкими усиками, больше смахивал на ресторанного саксофониста, чем на менеджера, даже когда держал в своей руке руку жены.

Жена Тома, Фанни, определенно выглядела неважно. Лицо ее имело такое выражение, точно она старалась не поддаваться все усиливающейся головной боли, но даже сейчас на нее хотелось смотреть. Должно быть, в нормальном состоянии она делалась неотразимой. Она была блондинкой, а на них головная боль сказывается гораздо сильнее, чем на брюнетках, – брюнеткам даже к лицу легкая мигрень.

Однако брюнетка Рита Аркофф и без мигрени была обворожительна. В ее движениях чувствовалось что-то неуловимо змеиное, глаза едва заметно косили, искусно накрашенные губы казались капельку надутыми. Роковая женщина – фамм фаталь. Только вот страсть отдавать воинские приказы не красила ее, нет, не красила.

Вульф переводил взгляд слева направо – с Аркоффов на Ирвинов и обратно.

– Я не беру на себя смелость благодарить вас за то, что вы пришли, поскольку об этом попросила миссис Моллой, – начал он. – Вам объяснили, чт́о мне нужно. Мистер Альберт Фрейер, адвокат Питера Хейза, пытается найти основания для апелляции и пересмотра дела, а я изо всех сил стараюсь ему в этом помочь. Надеюсь, вы приветствуете мои усилия?

Они переглянулись.

– Разумеется, приветствуем, – заявил Джером Аркофф. – А шансы есть? Столько времени прошло…

– Думаю, есть. – Вульф явно чувствовал себя в своей тарелке. – Кое-какие аспекты этого дела исследованы не до конца. Полиция не стала заниматься ими, поскольку слишком многое говорило не в пользу Питера Хейза. А у мистера Фрейера не оказалось ни средств, ни возможностей, чтобы опровергнуть улики против его клиента.

– А сейчас у него появились средства? – поинтересовался Том Ирвин, голос которого не соответствовал комплекции. Казалось, Том должен пищать, а он говорил низким густым баритоном.

– Нет. У меня в этом деле обнаружился свой интерес. Неважно, каким образом. И я позволил себе потратиться на дальнейшее расследование. Вчера вечером я направил по следу своего человека по фамилии Кимс, Джонни Кимс, которого очень ценил за профессионализм. Ему надлежало выяснить, не было ли приглашение миссис Моллой в театр в вечер убийства, то есть третьего января, подстроено убийцей, желавшим устранить ее с дороги. Разумеется, это не…

– Значит, этого Кимса подослали вы? – спросил Аркофф.

Его жена с упреком глянула на подругу:

– Сельма, дорогая, неужели? Ведь ты прекрасно знаешь…

– Прошу вас! – Вульф выставил вперед руку, тон его стал резче. – Приберегите свое негодование до подходящего момента. Я ни в чем не обвиняю никого из вас. Хочу лишь сказать, что убийство могло быть спонтанным. Не исключено, что убийца просто воспользовался подвернувшимся случаем. Но если даже если оно и планировалось заранее, это вовсе не значит – боже упаси! – что у кого-то из вас руки в крови. Вы могли даже ничего не подозревать. Вот каким расследованием предстояло заняться мистеру Кимсу. Он должен был начать работу со встречи с вами. И первой в его списке значилась миссис Аркофф, поскольку именно она пригласила по телефону в театр миссис Моллой. – Вульф сконцентрировал взгляд на Рите: – Вы с ним встретились, мадам?

Она уже раскрыла рот, чтобы ответить, но тут вмешался ее муж:

– Молчи, Рита! – Оказывается, он тоже умел отдавать приказы. Супруг глядел на Вульфа в упор: – Если это вы его подослали, то у него и спрашивайте. Зачем было тащить нас сюда? Или, может, его все-таки подослали не вы?

Вульф кивнул, закрыл на мгновение глаза, открыл их, снова кивнул:

– Логично, мистер Аркофф, но, увы, теперь невозможно. Да, его, как вы выражаетесь, подослал я, но ничего не могу у него спросить, потому что он мертв. Вчера за несколько минут до полуночи в районе Риверсайд-драйв его сбила машина. Разумеется, то мог быть лишь несчастный случай, но я думаю иначе. Я думаю, это убийство. Мне кажется, работая по моему заданию, он откопал нечто, чреватое для кое-кого смертельной угрозой. Вот почему мне так необходимо встретиться с теми, с кем виделся он, и прояснить буквально каждое слово. Итак, вы виделись с ним, миссис Аркофф?

И снова муж не дал ей ответить.

– Это меняет дело, – сказал он, обращаясь к Вульфу. Теперь тон у него был совсем иной и вид тоже. – Если, как вы говорите, он был убит умышленно. А может, все-таки есть основания предполагать несчастный случай?

Вульф не спускал с него глаз:

– Не станем вдаваться в подробности, мистер Аркофф, поскольку я высказываю не только свое мнение, но и мнение полиции. Сегодня мне позвонил сержант из отдела по расследованию убийств и спросил, не по моему ли заданию работал мистер Кимс, а если по моему, то что это было за задание и с кем он встречался. Пока мистеру Гудвину удалось…

– Он звонил еще раз, – уточнил я.

– Да? И что ты ему сказал?

– Что мы постараемся проверить кое-какие факты и сразу их сообщим.

Вульф снова обратился к своим гостям:

– Я хотел поговорить с вами первым, раньше полицейских. И выяснить, чт́о вы сказали мистеру Кимсу, не обнаружил ли он чего-то опасного для убийцы.

– От меня он ничего не узнал! – вырвалось у Фанни Ирвин, которая крепко сжимала руку мужа.

– В таком случае мне придется сообщить полиции, какое у Кимса было задание и с кем ему предстояло встретиться. Я, пожалуй, не стану этого откладывать. Однако для вас было бы гораздо лучше, если бы я мог уведомить полицию, что уже побеседовал с вами. Правда, многое зависит от того, что вы мне скажете. Или вы предпочитаете беседовать с полицией?

– О господи! – простонал Том Ирвин. – Вот влипли! Чушь собачья!

– За что следует благодарить вас, – укорил Аркофф Вульфа. – Это вы натравили на нас своего проклятого сыщика. – Он обернулся к вдове: – Сельма, за что ты нас так?..

– Оставь Сельму в покое, – велела Рита. – Ей и без того тошно. – Она смотрела на Вульфа, и я обратил внимание, что ее губки уже не кажутся надутыми. – Давайте поскорей закончим. Да, ваш человек виделся со мной у меня дома. Он пришел, когда я уже собралась уходить, – мы с мужем условились поужинать вместе. Ваш парень сказал, что ищет основания для пересмотра дела Питера Хейза. Я решила, что его интересует алиби Сельмы, и сказала, что он может не суетиться, поскольку Сельма не отходила от меня ни на минуту. Но его, оказывается, интересовало все касающееся ее приглашения в театр. Он спросил, когда мне впервые пришла в голову мысль пригласить Сельму. Я ответила, что это случилось в ресторане, после того как позвонил Том и сообщил, что Фанни не сможет пойти в театр. Он поинтересовался, почему я пригласила именно Сельму, и я ответила: потому что она мне нравится и мне хорошо в ее обществе. Кроме того, я справилась у Тома, кого бы он посоветовал, и он назвал Сельму. Ваш человек спросил, обосновал ли это Том, и я ответила, что в этом не нуждалась, потому что и сама хотела ее видеть. Он собирался задать еще какой-то вопрос, но я опаздывала и объявила, что больше ничего не знаю. Вот и все… Хотя нет, он спросил, когда может встретиться с моим мужем, и я ответила, что мы придем домой около десяти, и тогда он, если захочет, сможет с ним увидеться.

– И они увиделись?

– Да. Мы пришли домой в одиннадцатом часу. Он ждал в вестибюле.

Вульф перевел взгляд:

– Мистер Аркофф?

Джерри пожал плечами:

– Я разговаривал с ним прямо в вестибюле. Не стал приглашать его к себе, потому что мне еще нужно было просмотреть несколько сценариев. Он задавал те же самые вопросы, что и моей жене, но я знал меньше, чем она, поскольку по телефону с Томом разговаривала Рита, а не я. Я вообще почти ничего не мог сказать. Он умничал, изобретал каверзные вопросы, касающиеся того, как это нам пришло в голову пригласить в театр именно миссис Моллой. Наконец я почувствовал, что сыт по горло, и сказал, что нечего ему торчать в чужом доме.

– Он не говорил, виделся ли с мистером и миссис Ирвин или нет?

– Нет. Кажется, нет. Нет.

– И он ушел?

– Он еще был в вестибюле, когда мы шли к лифту.

– Вы поднялись к себе?

– Да.

– Как вы провели остаток вечера?

Аркофф сделал глубокий вдох:

– Господи, если бы час назад кто-нибудь сказал мне, что у меня спросят, где я был в момент убийства, я бы решил, что этот человек спятил!

– Несомненно. Но вы не ответили, где находились тогда.

– В своей квартире. Долго сидел за чтением сценариев. Моя жена находилась в соседней комнате, так что, выйди один из нас, другой непременно услышал бы. Мы были одни.

– Звучит убедительно. Если тут не имеет место сговор. – Вульф покосился вправо: – Мистер Ирвин, так как мистеру Кимсу сообщили, что это вы посоветовали пригласить миссис Моллой, я полагаю, он искал встречи с вами. И что, встретился?

Судя по выражению физиономии Тома Ирвина, ему, чтобы не упасть, нужно было за что-то уцепиться. Он открыл было рот, потом захлопнул его, как крышку люка.

– Боюсь, мне это не нравится, – изрек он наконец. – Если уж придется отвечать на вопросы, касающиеся убийства, то я предпочту делать это в полиции.

– О господи, да он же такой добряк – не укусит! – воскликнула его жена. – Бери пример с Риты. Вы хотите, чтобы я рассказала? – спросила она у Вульфа.

– Если вы находились рядом, мадам.

– Находилась. Этот человек… Как его фамилия?

– Джон Джозеф Кимс.

– Было около девяти, когда Кимс пришел. Мы как раз уходили. Обещали заглянуть на вечеринку, которую наши друзья давали в честь своих друзей. Мы бы уже ушли, если бы горничной не пришлось подшивать подкладку моей пелерины. Кимс спрашивал все то же самое, что и у Риты, поведал насчет возможности пересмотра дела Питера Хейза, расспросил моего мужа относительно этого звонка в ресторан. Рита уже рассказывала вам. На самом деле…

– Рассказ вашего мужа совпадает с рассказом миссис Аркофф?

– Разумеется. Разве может быть иначе? Именно я предложила пригласить Сельму Моллой. Когда Том говорил по телефону, я сказала ему, чтобы пригласил Сельму, потому что я ей доверяю. Знаете, я из ревнивых жен. Кимс собирался еще что-то спросить, но моя пелерина уже была готова, да и мы сообщили ему все, что знали.

– А ваш муж сказал ему, что именно вы предложили миссис Моллой?

– Да, я уверена, что сказал. Да, Том?

– Сказал.

– И вы отправились на вечеринку. Как долго вы там пробыли?

– Совсем недолго. Было скучно, муж устал. Мы попали домой около одиннадцати и легли спать. У нас одна спальня.

Вульф скорчил гримасу, но тут же постарался от нее избавиться. Мысль о том, что можно спать с кем-то в одной комнате, будь то мужчина или женщина, казалась ему чудовищной.

– Выходит, у вас с мистером Кимсом состоялся лишь короткий разговор. Вы больше не встречались с ним?

– Нет. Каким образом мы могли с ним встретиться?

– Мистер Ирвин, вы с ним больше не встречались?

– Нет.

– Можете что-нибудь добавить к тому, что сказала ваша жена по поводу разговора с Кимсом?

– Нет. Больше ничего. Я только могу добавить, что наша горничная ночует у нас. Так было и в ту ночь.

– Спасибо. Это очень полезная информация. Я включу ее в свой отчет полиции. – Вульф снова обратился к его жене: – Еще одно небольшое обстоятельство, миссис Ирвин. Если вы решили заранее, что не сможете пойти вечером в театр, вы могли кому-нибудь сказать об этом. Кому-нибудь из друзей. К примеру, даже пошутить, что, дескать, миссис Моллой займет ваше место. Было что-нибудь вроде этого?

Она покачала головой:

– Нет. Дело в том, что я решила не ходить в театр уже перед самым приходом мужа.

– У вас что, случился внезапный приступ головной боли?

– Я не знаю, что вы подразумеваете под словом «внезапный». Я пролежала с нею почти целый день, приняла лекарство в надежде, что все пройдет. Но в итоге пришлось отказаться от театра.

– У вас часто бывают головные боли?

– Черт возьми, какое это имеет отношение к делу? – не выдержал Том Ирвин.

– Возможно, что никакого, – согласился Вульф. – Я, мистер Ирвин, ловлю рыбу в мутной воде и забрасываю удочку наугад.

– Мне кажется, вы ловите рыбу там, где она не ловится вовсе, – вмешался Аркофф. – Приглашение миссис Моллой вовсе не нужно было планировать заранее. Если Питер Хейз не убивал мистера Моллоя, его убил кто-то другой. Убийца мог позвонить Моллою и сказать, что хочет поговорить с ним с глазу на глаз, на что Моллой, предположим, ответил: приходи, поговорим, ведь миссис Моллой ушла в театр. Разве не могло быть именно так?

– Могло, – согласился Вульф. – Вполне вероятный ход событий. Приглашение в театр миссис Моллой всего лишь один из аспектов, заслуживающих пристального внимания, и его всегда можно исключить. Но только не теперь. Теперь же перед нами стоит вопрос, на который должен быть найден ответ: кто убил Джонни Кимса и почему?

– Какой-нибудь идиот. Лихач с заячьей душонкой.

– Может быть, только я в это не верю. А мне нужно в этом увериться. Полиции, кстати, тоже. Вот почему вам не избежать расспросов. Я должен знать больше, чем мне известно на данный момент о том вечере третьего января, знать, чт́о происходило в театре. Я понимаю… Да, Арчи?

– Кстати о прошлом вечере. Я бы хотел спросить кое-что у наших гостей.

– Конечно.

Я облокотился на стол так, чтобы хорошо видеть перед собой четыре повернутых ко мне лица.

– Это насчет Джонни Кимса, – пояснил я. – Не спрашивал ли он у вас что-либо касающееся Билла Лессера?

Они никогда не слышали о таком. Внезапно заданный вопрос отнюдь не всегда позволяет подловить человека на непроизвольной реакции. Некоторые личности очень хорошо владеют своими чувствами. Однако если эта фамилия что-то и значила для наших гостей, они владели собой просто превосходно. Все четверо выглядели озадаченными и жаждали узнать, кто это такой. Я сказал Вульфу, что больше вопросов не имею, и он продолжил свою речь:

– Я понял так, что миссис Моллой и миссис Аркофф сели на свои места еще до того, как поднялся занавес, а мистер Ирвин с мистером Аркоффом присоединились к ним почти через час, сказав, что были в баре напротив. Верно, мистер Аркофф?

Ни Аркоффа, ни Ирвина проблема убийства нисколько не волновала. Они держались так, словно то, что они делали вечером третьего января, не имело никакого значения. Разве только эти двое на пару убили Моллоя и заманили в ловушку Питера Хейза, но такое предположение граничило с абсурдом. Вульф упирал на то, что полиция непременно задаст ему вопрос, расспрашивал ли он их относительно вечера третьего января, и если он скажет, что расспрашивал, а они всячески уклонялись от ответов, полиции захочется выяснить почему.

Рита велела мужу прекратить спор и скорее покончить с надоевшим делом.

– Что ты так расходился? Может, просто был пьян? – сказала она.

Он смерил жену презрительным взглядом, который затем перевел на Вульфа.

– Мы с женой встретили миссис Моллой в вестибюле в половине девятого. Дамы пошли в зал, а я остался ждать Ирвина. Он пришел через несколько минут и сказал, что хочет выпить. Еще он сознался, что не очень-то вдохновлен перспективой смотреть пьесу о Жанне д’Арк. Мы отправились в бар напротив и выпили. Когда мы вошли в зал, первый акт подходил к концу.

– Вы подтверждаете это, мистер Ирвин? – спросил Вульф.

– Подтверждаю.

Вульф положил руки на стол.

– Все чрезвычайно просто, джентльмены, и незачем так волноваться. Что касается новой, и весьма убедительной, детали, касающейся равнодушия мистера Ирвина к пьесе о Жанне д’Арк, так это просто шедевр. На его примере можно показать, до какого абсурда способно дойти и порой доходит расследование. Человек десять начнут обходить друзей и знакомых мистера Ирвина, выспрашивая у них, не слыхали ли они когда-нибудь его высказываний о Жанне д’Арк. Думаю, я не окажусь в такой чрезвычайной ситуации. Есть вопросы?

Вопросов у них не было. Рита Аркофф встала и подошла к Сельме, то же самое сделала Фанни Ирвин. Мужчины тоже на секунду задержались возле вдовы, потом направились в прихожую, куда проследовал и я. Они оделись и стали ждать жен. Те наконец появились, и я открыл дверь. Когда они уходили, Рита рассказывала мужчинам, что пригласила Сельму в ресторан, но та категорически отказалась. «И в этом нет ничего удивительного», – заметила Рита, пока я закрывал за ними дверь.

Когда я вернулся в кабинет, миссис Моллой, похоже, вообще было ни до чего: она ссутулилась, опустила подбородок вниз и закрыла глаза. Вульф держал перед ней целую речь, уговаривая не только отужинать, но и переночевать у нас. Он мотивировал свое приглашение тем, что ему в любую минуту может потребоваться ее консультация, но то была ложь.

Паркер передал с ней, что судебные формальности, очевидно, завершатся к завтрашнему утру, а если так, то к полудню мы сможем добраться до заветного железного ящика. Тут уж нам никак было не обойтись без миссис Моллой.

Вульф же никогда не верил, что женщина в случае необходимости прибудет в определенный час в назначенное место. Вот почему он теперь нахваливал ей нашу южную комнату, расположенную прямо над его спальней, мягкую кровать и восход солнца, которым можно любоваться из ее окна. «И все бесплатно, даже ужин», – уточнил он. Она встала, и я проводил ее в прихожую.

– Это безнадежно, правда? – спросила она, едва ли не с утвердительной интонацией.

Я похлопал ее по плечу вполне профессиональным жестом и сказал, что мы еще не успели даже начать наше многотрудное дело.

Как только я вернулся в кабинет, Вульф потребовал объяснений:

– Кто такой Билл Лессер?

Я пересказал ему все дословно, вплоть до телефонного разговора с Делией Брандт, а также пояснил, что кто-нибудь из квартета мог себя засветить, когда я произносил его фамилию, на что и был расчет. Вульф не слишком заинтересовался, но согласился, что копнуть стоит, и пообещал поручить эту работенку Фреду Даркину. Я спросил, звонить или нет сержанту Пэрли Стеббинсу, и он сказал, что звонить не надо: близилось время ужина, а он еще хотел обдумать итоги собеседования с друзьями миссис Моллой.

– Черт побери, ни проблеска, – изрек он, испустив тяжелый вздох. – Ни единого факта, за который можно было бы ухватиться. Даже аппетит пропал.

– Ваш аппетит беспокоит меня меньше всего, – фыркнул я.

Глава двенадцатая

Мне так и не пришлось связаться с Пэрли. Во время ужина позвонил Фред Даркин и сказал, что и в театре, и в баре его ожидала такая же неудача, как и в заведениях с телефонными кабинами. Я велел ему подъехать к нам, что он и сделал. Но это случилось, уже когда мы вернулись в кабинет выпить кофе.

Бедняга не раздобыл для нас ничего съедобного. И я был рад, что у меня нашлась для него косточка с остатками мяса. Ему предстояло собрать досье на Уильяма Лессера: адрес, род занятий и прочая чепуха, а также выяснить, где женишок болтался в среду вечером, а именно в 23.48.

Последнее мне представлялось напрасной тратой сил и времени, ведь, как я понял, ни Аркофф, ни Ирвин слыхом о Лессере не слыхивали. Однако Вульф жаждал найти хотя бы маленький фактик, за который можно ухватиться.

Когда Фред уходил, появился Орри Кетер. Он принес небольшой сверток с бумагами, которые отобрал из картонных коробок в квартире Моллоя. Если предположить, что он снял сливки, то само молоко здорово смахивало на воду.

Он развернул сверток на моем столе, и мы на пару занялись изучением сокровищ, пока Вульф читал книгу. Тут был перекидной календарь с единственной записью за 2 января: «Позвонить Б.»; пачка буклетов, рекламирующих путешествия по Южной Америке; с полдюжины спичечных коробков из ресторанов и несколько копий писем. В самом занятом из них, адресованном корпорации «Пирсон эпплайенз», мистер Моллой высказывал все, чт́о думает об их электрической бритве.

– Глазам своим не верю. Очевидно, ты прихватил не тот сверток, – предположил я.

– Знал бы ты, что там осталось! Тьфу.

– И даже нет корешков от банковских чеков?

– Ни единого.

Я повернулся к Вульфу:

– Майкл Моллой был уникальным субъектом. Внезапно пав жертвой насилия в расцвете лет, он не оставил в своем офисе ни единого предмета, интересного даже для вороны, не говоря уже о детективе. Хотя бы телефонного номера своего парикмахера. Вы правы: ни проблеска.

– Я бы не сказал, что в расцвете лет, – усомнился Орри.

– О’кей. Разве что он знал, что его убьют…

Раздался звонок в дверь. Я вышел в прихожую, включил свет на крыльце и посмотрел сквозь прозрачную с нашей стороны панель.

– Кремер. Один, – доложил я Вульфу.

– Ага. – Он поднял глаза от книги. – Орри, пожалуйста, пройди в гостиную. И все это забери с собой. Когда мистер Кремер зайдет сюда, можешь отправляться по своим делам. Завтра утром жду с докладом.

Я подождал, пока Орри соберет нашу небогатую добычу и переправится с ней в гостиную, потом пошел открывать входную дверь. Не раз и не два, увидев на крыльце основательную фигуру и круглую красную физиономию инспектора Кремера из отдела по расследованию убийств, я накидывал на дверь цепочку и разговаривал с этим официальным лицом через щелку, но сейчас широко распахнул перед ним дверь.

– Добрый вечер, – любезно поздоровался я.

– Привет, Гудвин. Вульф у себя?

Это было нечто вроде шутки. Кремер прекрасно знал, что Вульф у себя, поскольку тот никогда никуда не выходит. В ином настроении я бы непременно ему подыграл. Схохмил бы, что Вульфа нет – катается на коньках в Рокфеллеровском центре[12]. Однако дерьмо, которое притащил Орри, атрофировало мое чувство юмора, поэтому я просто пригласил Кремера войти и принял у него пальто.

Он не стал ждать, пока я провожу его в кабинет. К тому времени, как я туда вернулся, он сидел развалясь в красном кожаном кресле и играл в гляделки с Вульфом. Эта забава у них уже вошла в привычку. Далее последует обмен информацией или оскорблениями – это как повезет.

На сей раз Кремер пошел с нейтральной карты. Заметил, что Гудвин пообещал перезвонить сержанту Стеббинсу, но так и не перезвонил. На это Вульф, хрюкнув, ответил: он никогда не поверит, что Кремер явился собственной персоной за информацией, которую мистер Гудвин мог сообщить мистеру Стеббинсу по телефону.

– Но ведь он не перезвонил, – проворчал Кремер.

– Сейчас перезвонит, – буркнул Вульф. – Вы этого хотите?

– Нет. – Кремер устроился поудобней в кресле. – Теперь здесь я. Есть еще кое-что помимо Джонни Кимса, но я начну с него. Что он делал для вас вчера вечером?

– Расследовал один из аспектов убийства Майкла Моллоя, имевшего место третьего января.

– Так я вам и поверил. Всегда считал, что к моменту суда над убийцей и вынесения приговора всякое расследование заканчивается.

Вульф кивнул:

– Верно. Но только не в том случае, если судят и приговаривают невиновного.

Похоже, они собирались пойти путем взаимных оскорблений. Но пока Кремер выискивал подходящее, Вульф заговорил снова:

– Разумеется, вы спросите, есть ли у меня доказательства невиновности Питера Хейза? Нет, у меня таких доказательств нет. Причины, по которым я считаю его невиновным, не могут сойти за доказательства. На вас они вообще не произведут никакого впечатления. Но я намереваюсь откопать что-то поубедительнее. Вчера вечером Джонни Кимс именно этим и занимался.

Кремер буравил своими острыми серыми глазами в паутине мелких морщин карие глаза Вульфа. Услышанное его не порадовало. Вульф не раз сидел у него занозой в заднице и донимал почище боли в пояснице, но до сих пор инспектору не приходилось с ним сталкиваться после вынесения вердикта. Сейчас же…

– Я знаком с доказательствами, подтверждающими вину Хейза, – возразил инспектор. – Сам их искал вместе с моими людьми.

– Пф! Чего их было искать? Они лежали на поверхности.

– Ну, значит, мы их собрали. Каким именно аспектом расследования занимался Кимс?

– Приглашением в театр миссис Моллой. Тем, не было ли оно подстроено с целью выманить ее из дома. Он получил задание повидаться с супругами Аркофф и Ирвин и доложить мне, если выявит хотя бы намек на что-либо подозрительное. Он мне ничего не доложил, что было для него характерно, и поплатился за свою безалаберность. Однако я знаю, что он виделся со всей четверкой. Они провели у меня сегодня больше часа. Бедняга виделся с миссис Аркофф в ее квартире сразу после восьми вечера, вернулся в ее дом через два часа и разговаривал с ней и с ее мужем. А между этими двумя визитами он беседовал с мистером и миссис Ирвин в их апартаментах. Желаете, чтобы я пересказал, что именно они рассказали мне о своих беседах с мистером Кимсом?

Кремер желал, и Вульф послушно исполнил его желание. Он дал полный и точный отчет о нашей встрече, основных ее моментах. Под конец Вульф подвел итог:

– Напрашиваются три предположения: или кто-то из них, может даже не один, солгал; или Джонни виделся с кем-то еще; или его смерть никоим образом не связана с расследованием. В последнее я отказываюсь верить. Полагаю, как и вы, иначе не сидели бы здесь. Итак, обстоятельства исключают несчастный случай?

– Если вы спрашиваете, мог ли это быть несчастный случай, я бы сказал: едва ли. Несчастье случилось не на самой магистрали, а на одной из узких подъездных дорог к многоквартирным домам. В сотне футов от места происшествия мужчина и женщина ожидали кого-то, сидя в припаркованной машине. Когда автомобиль, сбивший Кимса, проезжал мимо них, он двигался медленно. Они видели, как Кимс вышел на дорожку между двумя припаркованными машинами, и им показалось, будто водитель той машины мигнул фарами, но они в этом не уверены. По мере приближения к Кимсу сидевший за баранкой сбросил скорость и почти остановился возле него, как вдруг внезапно рванул вперед и сбил Кимса с ног. Автомобиль не притормозил и когда свидетели наезда выскочили из машины. На полной скорости он свернул за угол. Вам известно, что сегодня утром мы нашли его припаркованным на Верхнем Бродвее и что он числился в угоне?

– Известно.

– Следовательно, элемент случайности исключается. Надо не забыть указать это в рапорте. Вы сказали, что, возможно, кто-то из них солгал, и, может быть, даже не один. Почему вы так считаете?

Вульф сложил губы трубочкой:

– Трудно сказать. Как и определить, кто именно. У них парное алиби: вечером третьего января двое мужчин сидели в баре, а вчерашний вечер они оба провели со своей половиной. Вам, разумеется, известны их адреса, поскольку вы собирали улики против Питера Хейза.

– Они есть в деле. – Кремер перевел взгляд на меня: – Соседи, а, Гудвин?

– Совершенно верно, – согласился я. – Аркоффы живут в Сентрал-Парк-Уэст, Ирвины – в районе Западной авеню.

– Но это не столь существенно. Понимаете, Вульф, насколько мне известно, дело Хейза закрыто. Он кругом виноват. Да и вы сами сказали, что не располагаете доказательствами его невиновности. Меня в данном случае интересует Кимс. Если было совершено убийство, то это по моей части. Потому-то я и у вас.

Брови Вульфа взлетели вверх:

– Хотите совет?

– Совет никогда не помешает.

– Оставьте это дело. Отметьте в рапорте, что смерть Джонни Кимса – несчастный случай, и закройте дело. Ограничьтесь поисками лихача. Иначе вам придется доследовать дело Хейза. А зачем усложнять себе жизнь? Похоже, вы уже столкнулись с кое-какими трудностями, потому и навестили меня. Ну, например, что-то было обнаружено в карманах Джонни Кимса. Ведь было?

– Нет.

Вульф сузил глаза:

– Я с вами абсолютно откровенен, мистер Кремер.

– Я тоже. При Кимсе ничего особенного не найдено. Так, обычная ерунда: ключи, сигареты, водительские права, носовой платок, немного денег, ручка и карандаш. Теперь, когда вы все мне сообщили, я удивляюсь, почему у него не были записаны фамилии и адреса тех людей. Разве ты, Гудвин, не снабдил его такой запиской?

– Нет, – ответил я. – Джонни презирал всякие записки. Даже блокнота никогда с собой не носил. Воображал, будто у него такая же блестящая память, как и у меня. Однако он ошибался. Теперь у него вообще нет памяти.

– Что же касается вашей абсолютной откровенности… Я не собирался затрагивать этот вопрос, однако придется. – Кремер снова переключил внимание на Вульфа. – Во вторник в газетах появилось объявление, обращенное к некоему П. Х. и подписанное вами. Во вторник днем сержант Стеббинс связался по телефону с Гудвином, чтобы справиться насчет этого объявления. Гудвин отослал его к лейтенанту Мэрфи из Бюро розыска пропавших людей. Услышанное от Мэрфи удовлетворило сержанта. И меня тоже. Ну, то, что ваше объявление якобы предназначалось не Питеру Хейзу, а Полу Хэролду. Мы сочли это обычным совпадением и тотчас про него забыли. Однако в среду утром, то есть вчера, Гудвин отправляется в городскую тюрьму и беседует там с Питером Хейзом. Об этом становится известно Мэрфи. Он встречается с Хейзом и спрашивает, не Пол ли он Хэролд. Хейз это отрицает. А вы тем не менее настаиваете на невиновности Хейза и по уши влезаете в это треклятое дело. Если Кимс занимался расследованием всего лишь одного аспекта, то сколько еще людей расследуют для вас другие аспекты? Вы не станете швырять деньги на ветер. И коль уж вы, черт побери, со мной откровенны, скажите, кто ваш клиент.

Вульф кивнул:

– Разумеется, это закономерный вопрос. Мне жаль, мистер Кремер, но я не могу вам сказать. Попытайтесь выяснить у мистера Альберта Фрейера, защитника Питера Хейза. Возможно, с ним вам повезет больше.

– Чепуха. Так что, Питер Хейз – это и есть Пол Хэролд?

– Он отрицал это в разговоре с мистером Гудвином. Вы говорите, что и лейтенант Мэрфи получил тот же самый ответ. Хейзу, вероятно, видней.

– Тогда почему вы вступили на тропу войны?

– Потому что мною овладели любопытство и корысть, которые, объединившись, являют собой могучую силу. Поверьте, мистер Кремер, я с вами откровенен, насколько позволяет благоразумие. Хотите пива?

– Нет. Я сейчас ухожу. Придется кому-то из наших заняться этими Аркоффами и Ирвинами.

– Так, значит, дело Хейза снова открыто. Это не шутка, а факт. Можете уделить мне еще одну минуту? Я бы хотел знать точно, чт́о обнаружено в карманах Джонни Кимса.

– Я же сказал вам. – Кремер встал. – Самые обычные предметы.

– Да, но я бы хотел иметь полный список. Был бы признателен, если бы вы доставили мне это маленькое удовольствие.

Кремер сверлил его взглядом. Он никогда не знал наверняка, то ли Вульф на самом деле чего-то сильно хочет, то ли разыгрывает его. Решив, что это можно проверить, он повернулся ко мне:

– Гудвин, соедини меня с офисом.

Я повернулся вместе с креслом и набрал номер его конторы. Кремер подошел к столу и взял у меня трубку. Я думал, он велит кому-то из своих людей достать из дела список и зачитать его мне. Но нет, он ждал у телефона и, когда список нашли, начал диктовать:

Я протянул список Вульфу, но его перехватил Кремер. Изучив опись самым тщательным образом, он вернул ее мне, а я передал листок Вульфу.

– Ну и что? – поинтересовался Кремер.

– Большое вам спасибо. – Похоже, Вульф на самом деле был благодарен. – Один вопрос: могло быть так, что какую-то мелочь взяли из карманов, до того как была составлена опись?

– Могло, но вряд ли. Свидетели наезда, наблюдавшие за происшествием из припаркованной машины, уважаемые и достойные доверия граждане. Мужчина сразу направился к жертве наезда, а женщина стала жать на сигнал. И через две минуты подошел полицейский. Он первый прикоснулся к телу. А что? Чего-то недостает?

– Денег. Арчи, сколько ты выдал Джонни на расходы?

– Сто долларов.

– Очевидно, у него было с собой немного собственных денег. Мистер Кремер, я не такой осел, чтобы предположить, будто у вас в полиции есть воришки. Однако эти сто долларов принадлежат мне, поскольку они были выданы мною Джонни Кимсу для проведения расследования. Если они случайно обнаружатся…

– Проклятие! С каким удовольствием я припечатал бы вас к стене! – процедил сквозь зубы Кремер, повернулся на каблуках и вышел.

Я подождал, пока хлопнет входная дверь, направился в прихожую и приблизился к прозрачной с нашей стороны панели, чтобы удостовериться, что инспектор покинул наше крыльцо. Когда я вернулся в кабинет, Вульф сидел, поставив локти на крышку стола и переплетя пальцы. Он изо всех сил старался скрыть самодовольство.

Я остановился и посмотрел на него сверху вниз.

– Будь я проклят, если вы не нашли тот самый фактик, за который можно зацепиться, – заметил я. – Остается узнать, кого Джонни смазал нашими денежками.

Вульф кивнул:

– Думаю, это не составит особого труда. Так, значит, ты разделяешь мое мнение о том, что он кого-то подкупил?

– Ясно как божий день. Джонни не был совершенством, но он приблизился к нему благодаря деньгам. Кстати, это была ваша сотня, в чем все и дело. – Я сел. – Рад слышать, что не составит особого труда отыскать того, кому она досталась. Я опасался, что составит.

– Думаю, все-таки не составит. По крайней мере, нетрудно сделать предположение, заслуживающее проверки. Давай предположим, что на месте Джонни оказался ты. Повидавшись с миссис Аркофф, ты заходишь к Ирвинам в ту самую минуту, когда они собираются уходить. Их задержало лишь то, что горничная подшивала подкладку на пелерине миссис Ирвин. В основном они подтверждают сказанное тебе миссис Аркофф, но выясняется одна маленькая деталь, а именно: предложение пригласить миссис Моллой исходило от миссис Ирвин. Это звучит интересно и даже заманчиво. Тебе хочется продолжить разговор, ты пытаешься к нему подступиться, но тут выясняется, что пелерина подшита. Миссис Ирвин надевает ее, и супруги уходят. Ты, разумеется, уходишь вместе с ними. Вы спускаетесь втроем в лифте, они уезжают, а ты остаешься. Итак, ты повидался с тремя из намеченных свидетелей. Четвертый появится после десяти. Тебе предстоит болтаться поблизости еще целый час. Что ты делаешь?

– Что я делаю? Как только Ирвины скрываются с моего горизонта, я снова поднимаюсь наверх и беру в оборот горничную.

– А Джонни?

– И Джонни сделал бы то же самое.

– Значит, так оно и было. Это стоит проверить.

– Да, вы правы, тут что-то есть. Если горничная взяла вашу сотню, она не откажется и от второй. – Я взглянул на свои часы. – Без десяти одиннадцать. Раскрутить ее прямо сейчас?

– Пожалуй, не стоит. Должно быть, мистер и миссис Ирвин дома.

– Могу позвонить и выяснить.

– Валяй.

Я отыскал в справочнике номер и взялся за телефон. Трубку сняли после четырех сигналов. И в ней звучал женский голос.

– Попросите, пожалуйста, миссис Ирвин, – прогнусавил я.

– Слушаю вас. С кем я разговариваю?

Я положил трубку.

– Миссис Ирвин дома, – доложил я Вульфу. – Полагаю, придется дождаться утра. Но сперва я позвоню миссис Моллой и спрошу, как зовут эту самую горничную. Она, вероятно, знает.

Вульф кивнул:

– Только действуй деликатно, чтобы не напортачить.

– Я буду прост и скромен. Приволоку девицу сюда, спущу в подвал и подпалю ей спичками волосы. И позвольте заметить, что идея выклянчить у Кремера опись содержимого карманов Джонни была просто гениальна, но то, как вы сбили его со следа, притворившись жадюгой, которому не терпится получить назад свои денежки, – тут даже мне лучше не сыграть. Браво! Надеюсь, я вам не льщу.

– Не похоже, – буркнул он и уткнулся в книгу.

Глава тринадцатая

Девушку звали Элла Рейес – это я узнал по телефону от Сельмы Моллой в восемь утра в пятницу. Узнал и то, что Элле около тридцати, что она небольшого роста, аккуратненькая, цвета кофе со сливками. У Ирвинов работает около года.

Но мне не пришлось ею заниматься. Освободив Фрица от его повседневной обязанности доставлять поднос с завтраком в спальню Вульфа, где тот в это время обычно стоял у окна босиком в потоке солнечного света – эдакая глыба маргарина в желтой шелковой пижаме, – я узнал, что босс изменил нашу тактику.

Орри Кетер должен был нанести визит мужчине и женщине, сидевшим в той припаркованной машине и ставшим свидетелями гибели Джонни Кимса. Их фамилию и адрес напечатали в газете. Там же приводилось их единодушное утверждение, что сбивший Джонни водитель – мужчина. Ну и больше, можно сказать, ничего. Разумеется, их расспрашивали на все лады, но Вульф хотел, чтобы Орри тоже занялся свидетелями наезда.

Солу Пензеру надлежало поработать с горничной, предварительно продумав увертюру, а дальше действуя по обстоятельствам. Мне было велено снабдить его пятью сотнями долларов из сейфа – вдобавок к той сотне, которая у него уже имелась, что вместе составит шестьсот долларов. Заманчивая перспектива для Эллы Рейес, ведь наши деньги не обложат налогами.

Мне же предстояло присутствовать при вскрытии сейфа, когда до этого дойдет дело. Вульф потрудился изобрести причину, по которой Солу досталась горничная, а мне – сейф. Сказал, что, если возникнут трудности, миссис Моллой в моем присутствии будет более сговорчивой. Остряк-самоучка.

Я слонялся по кабинету, когда в одиннадцать из оранжереи спустился Вульф. Сол явился в девять, получил инструкции, пять сотен и отбыл. Орри тоже заскочил и отправился на встречу со свидетелями наезда.

Паркер позвонил вскоре после десяти, предупредил, что, по всей вероятности, получит судебное распоряжение еще до полудня, и велел мне пребывать в состоянии боевой готовности. Я поинтересовался, нужно ли поднимать по тревоге миссис Моллой, и он ответил, что ее присутствие не потребуется. Я позвонил ей и дал команду «вольно».

Чувствуя, что ситуация требует разрядки, я сочинил несколько острот, но ни одна из них не показалась мне достаточно удачной. Поэтому, когда наш главный остряк переступил порог кабинета и направился к своему столу, я всего-навсего заметил:

– Миссис Моллой при церемонии вскрытия сейфа присутствовать не будет. Вы ее околдовали. Она созналась, что вчера не осталась у нас ночевать только по той причине, что боится потерять голову, когда вы так близко. Отныне она будет ходить только туда, где можно встретить вас.

Он хрюкнул и взял каталог, который пришел с утренней почтой, но тут зазвонил телефон. Это был Паркер. Мне предстояло встретиться с ним и с Патриком Диганом в двенадцать возле компании «Метрополитен сейф депозит».

Когда я добрался туда, на Мэдисон-авеню, за пять минут до назначенного времени, то обнаружил, что нисколько не преувеличил, назвав мероприятие церемонией. Никто не опоздал, и в преддверии подвального хранилища собралось десять человек: Паркер; Диган; два клерка компании; мелкое должностное лицо; помощник окружного прокурора со знакомым мне городским сыщиком в качестве телохранителя; дактилоскопист из полицейской лаборатории, тоже, кстати, мой знакомый; какой-то незнакомец в очках без оправы, чью личность я установил позже; ну и я. Определенно из открытия сейфа можно сделать настоящее торжество. Я удивился, почему нет мэра, не играют гимн и не вносят государственный флаг.

После того как оба клерка внимательно изучили врученный им Паркером документ, нас впустили за металлический барьер, и мы оказались в небольшом помещении, где было три стула и узкий длинный стол в самом центре. Один из клерков вышел и через две минуты вернулся с металлическим ящиком размером двадцать четыре дюйма на восемь и на шесть. Под пристальными взглядами собравшихся он осторожно поставил ящик на стол, и вперед выступил дактилоскопист с чемоданчиком для снятия отпечатков пальцев.

Не скажу, что, играя на публику, эксперт умышленно растянул представление. Нет, просто ему пришлось изрядно повозиться. Битых полчаса он обрабатывал крышку, дно и все остальное при помощи своих порошков, кисточек и просто пальцев. Потом таращился в лупу, щелкал затвором фотоаппарата, сравнивал полученные образцы с уже имеющимися (карточки извлек из портфеля помощник окружного прокурора). Ему явно не хватало стульев.

Финал он провел великолепно. Уложив в кейс свои причиндалы, громко захлопнул крышку и сказал, явно рассчитывая произвести эффект:

– Я идентифицировал шесть отдельных отпечатков на ящике как отпечатки Майкла М. Моллоя. Пять других, возможно, тоже принадлежат ему, но за это я не ручаюсь. Не исключено, что эти отпечатки принадлежат иному лицу.

Аплодисментов не было. Вместо них послышался чей-то усталый вздох.

– Проделанное отвечает условиям распоряжения, не так ли? – обратился Паркер к незнакомцу в очках без оправы.

– Да, – согласился тот. – Но пускай лучше эксперт даст письменное свидетельство.

Возник спор, ибо эксперт был не расположен к письму. Он соглашался подтвердить свое заключение устно, без всяких оговорок. Что же касается письменного подтверждения, сказал он, то таковому должно предшествовать тщательное сравнительное исследование образцов в лаборатории и консультация с коллегами, которые засвидетельствуют справедливость его выводов. Это было не слишком логично, но эксперт не отступал.

В конце концов незнакомец пошел на уступки и согласился удовольствоваться устным заключением, после чего велел клерку компании передать Паркеру ящик и ключи – дубликат ключей от ячейки, в которой хранился сейф. Паркер возразил:

– Нет, их нужно вручить мистеру Дигану.

Но, прежде чем Диган получил ящик и ключи, он расписался в их получении.

– Открывайте, – распорядился помощник окружного прокурора.

Диган, который стоял, положив руку на сейф, обвел быстрым взглядом столившихся вокруг стола.

– Только не в присутствии публики, – заявил он вежливо, но твердо. – Сейф – собственность мистера Моллоя, а я по решению суда являюсь распорядителем его имущества. Будьте любезны выйти. Или же я отнесу сейф в другую комнату.

И снова разгорелся спор. Всем хотелось присутствовать при вскрытии сейфа. Однако помощник окружного прокурора вынужден был согласиться с Паркером, что требование Дигана вполне законно, и покинул комнату в сопровождении телохранителя. За ними последовал дактилоскопист. Клеркам компании такой расклад явно пришелся не по вкусу, однако против закона не попрешь, так что убрались и они.

Диган смерил взглядом незнакомца в очках без оправы.

– А вы, сэр? – изрек он.

– А я останусь, – заявил незнакомец. – Я представляю налоговую комиссию штата Нью-Йорк.

Он стоял на расстоянии вытянутой руки от ящика.

– Смерть и налоги, – вздохнул Паркер. – Законы природы и человеческие установления. Его вы не сдвинете с места. Арчи, закройте, пожалуйста, дверь.

– За собой, – добавил Диган и посмотрел на Паркера: – И вы тоже.

Паркер улыбнулся:

– Бросьте. Мы с мистером Гудвином не принадлежим к разряду публики. У нас есть статус и юридический интерес. Доступ к сейфу вы получили только благодаря нам.

– Знаю. – Диган не убирал руку с сейфа. – Однако теперь я на законном основании несу ответственность за имущество Моллоя. Временно, по крайней мере. И я считаю своим первостепенным долгом его сохранить. Как юрист, мистер Паркер, вы должны это знать. Будьте благоразумны. Известно ли мне на самом деле, чьи интересы представляет Ниро Вульф или вы? Я знаю только то, что вы мне сказали. Я вовсе не утверждаю, будто вам известно содержимое сейфа и я опасаюсь, как бы Гудвин не завладел этой вещью и не скрылся с ней. Просто я не собираюсь подвергать риску имущество, за которое несу ответ. Этой ответственностью меня облекли отнюдь не вы. Разве это не резонно? – вопросил он.

– Чрезвычайно резонно, – признал Паркер. – Не могу этого оспаривать, да и не стану. Но, так или иначе, мы не уйдем. Завладевать чем-либо мы не собираемся, даже ни к чему не прикоснемся без спросу. Но мы должны знать, чт́о лежит в сейфе. Если вы позовете на помощь и потребуете, чтобы нас выставили, боюсь, вы ничего этим не добьетесь. Уйдем мы отсюда только вместе с вами. А потом я навещу судью Ракера и пожалуюсь, что вы отказались открыть сейф в присутствии адвоката вдовы. Думаю, он запретит открывать сейф вплоть до нового решения суда.

Диган обхватил злосчастный ящик руками.

– Оставьте его! – велел я, закрыл дверь и вернулся на свое место. – Мистер Паркер сообщил вам почти все. Вот только он не сказал, чт́о мы сделаем, если вы попытаетесь уйти в другую комнату. Это уже по моей части. Я попросту заблокирую собой дверь. – Что я и продемонстрировал. – Вот таким образом. Я на три дюйма выше вас и на пятнадцать фунтов тяжелее, несмотря на ваш живот. К тому же у вас остается свободной лишь одна рука. Можете, разумеется, попробовать. Обещаю, что не причиню вам увечий. По крайней мере, тяжелых.

Диган смотрел на меня отнюдь не дружелюбно.

– Это фарс, – заявил Паркер.

Он подошел и встал со мной рядом спиной к двери.

– Сейчас или никогда. Давайте открывайте! Если Гудвин бросится на вас, я поставлю ему подножку. Я ведь, в конце концов, поборник закона.

Диган оказался упрямее осла. Даже после слов Паркера он еще секунд двадцать взвешивал все резоны, после чего направился к дальнему концу стола, посмотрел на нас с расстояния в двенадцать футов, поставил ящик и поднял крышку.

Налоговый инспектор не отставал от него ни на шаг и теперь топтался у его локтя. Из-за поднятой крышки мы не видели, чт́о лежит внутри. Зато Диган и представитель налоговой комиссии штата Нью-Йорк прекрасно все разглядели. С полминуты они пялились на содержимое сейфа, потом Диган засунул внутрь руку.

Когда он ее вытащил, в ней оказалась пачка долларов толщиной в три дюйма, стянутая резинкой. Он осмотрел ее со всех сторон, положил на стол рядом с ящиком, снова засунул руку внутрь и вытащил еще одну пачку. И еще одну. Всего их оказалось восемь.

– Господи! – изрек он дрожащим от волнения голосом и посмотрел на нас. – Я рад, что вы остались. Подойдите сюда и взгляните.

Мы последовали его приглашению. Теперь ящик был пуст. В пяти пачках верхние банкноты были стодолларового достоинства, в двух – пятидесяти– и двадцатидолларового. Потертые купюры, плотно схваченные резинкой. Разумеется, на дюйм толщины пачки их приходилось меньше, чем новых (тех насчитывается примерно двести пятьдесят штук), и все равно это было весьма солидно.

– Ничего себе запас! – воскликнул Паркер. – Разумеется, вы рады, что мы остались. Я бы, например, испытал немалое искушение, оказавшись наедине с такой суммой.

Диган имел пришибленный вид.

– Черт побери! Придется их сосчитать, – промямлил он. – Поможете?

Мы, ясное дело, согласились. Я придвинул к столу стулья, мы уселись – Диган с торца стола, мы с Паркером по бокам от него, – и началась работа. Налоговый инспектор стоял за плечом Дигана и, наклонившись, дышал ему в затылок.

Пересчет купюр занял много времени. Диган хотел, чтобы мы все трое проверили каждую пачку денег, что показалось нам вполне разумным. Одну стопку пятидесятидолларовых банкнот мы пересчитывали семь раз, прежде чем пришли к согласию. Завершив работу, к каждой пачке сверху мы приложили листок с суммой и нашими инициалами. На еще одном листке Диган записал все эти данные и вывел общую сумму – 327 640 долларов. Если не верите, могу указать прописью: триста двадцать семь тысяч шестьсот сорок долларов.

Диган посмотрел на Паркера:

– Вы ожидали обнаружить деньги?

– Я вообще ничего не ожидал!

– А вы? – обратился он ко мне.

Я покачал головой:

– Я тоже.

– Интересно, чт́о ожидал обнаружить Вульф?

– Спросите у него.

– С удовольствием. Он у себя в кабинете?

Я взглянул на часы:

– Он будет там еще целых пятнадцать минут. По пятницам мы садимся обедать в час тридцать.

– Можем успеть.

Он положил пачки денег назад в сейф, запер его, поднял и направился к двери. Инспектор налоговой комиссии штата Нью-Йорк наступал ему на пятки. Шествие замыкали мы с Паркером. Нам пришлось подождать, пока Диган, сопровождаемый служащим компании и налоговым инспектором, поставит сейф назад в нишу и запрет ее. Потом мы все четверо очутились на улице, где налоговый инспектор с нами расстался.

В помещении компании мы не привлекали постороннего внимания, разве что в нашу сторону косились местные охранники. На улице же на нас накинулась пресса. Едва мы ступили на тротуар, как дорогу нам загородил какой-то репортер, заявивший о желании общественности знать, чт́о обнаружено в сейфе Моллоя. Разумеется, мы отказались удовлетворить желание общественности. Репортер провожал нас до самого такси, пока я не захлопнул перед его носом дверцу.

Из-за уличных пробок, обычных в это время дня, в особняк Вульфа до часу тридцати мы не поспели. Однако, зная, что Диган все еще на подозрении, я прихватил его с собой. Проводив обоих гостей в кабинет, я прошел в столовую и закрыл за собой дверь. Восседавший в дальнем конце стола в массивном кресле с подлокотниками Вульф только что принялся за восьмидюймовое кольцо мусса из ветчины и зобной железы теленка.

– Ты привел гостей, – с упреком заметил он.

– Да, сэр. Паркера и Дигана. Знаю, вы не любите шевелить мозгами во время еды, однако мы обнаружили в сейфе треть миллиона долларов в подержанных банкнотах. Диган желает осведомиться у вас, знали ли вы об этом. Сказать им, чтобы подождали в кабинете?

– Они голодны?

– Да.

Разумеется, это действовало ему на нервы. Мысль о том, что в его доме находится голодный человек, будь то даже подозреваемый в убийстве или женщина, была для него нестерпима.

В итоге гости, приглашенные к столу, урвали приличную доли моей порции мусса, а Фриц тем временем соорудил омлет с грибами и сельдереем. Вульф говорил мне, что якобы один марсельский кулинар готовит такой омлет лучше Фрица, но я не верю. Гости сказали, что им вполне хватит мусса, но живо подчистили и омлет. Правда, Вульф тоже к нему приложился – просто чтобы попробовать.

Выходя из столовой, я сделал боссу знак. Паркер повел Дигана в кабинет, а мы с Вульфом уединились на кухне, где я рассказал ему о церемонии открытия железного ящика. Он выслушал все с недовольным видом, хотя сердился не на меня. Он не любит стоять после еды, а присесть с комфортом в кухне ему негде.

Когда я закончил свой рассказ, он спросил:

– Ты уверен, что в сейфе не было ничего, кроме денег?

– На все сто. Я не спускал с него глаз, а на зрение я не жалуюсь…

– Проклятье, – буркнул он.

– Боже мой, как же вам трудно угодить! – вздохнул я. – Триста двадцать семь тысяч…

– И больше ничего. Разумеется, это наводит на некоторые мысли, но и только. Угодив в неприятное положение, грозящее ему насильственной смертью, человек по идее должен оставить какое-то указание на то, откуда исходит угроза. Я надеялся найти такую подсказку в сейфе. Ладно, я хочу сесть.

Он направился в кабинет, я последовал за ним.

Паркер уступил Дигану красное кожаное кресло, тот зажег сигару, и Вульф, устраиваясь за своим столом, недовольно повел носом.

– Разумеется, джентльмены, у вас уйма собственных дел, – сказал он. – Поэтому прошу прощения, что заставил ждать. Но я никогда не обсуждаю дела во время еды. Мистер Гудвин доложил мне о том, чт́о вы обнаружили в сейфе. Внушительная сумма. Хотите у меня что-то спросить, мистер Диган?

– Да. Но сперва я должен поблагодарить вас за обед, – проговорил тот. – В жизни не ел такого прекрасного омлета!

– Я передам это нашему повару, мистеру Бреннеру. Надеюсь, он будет польщен. Итак, что у вас за вопрос?

– Он вот какого рода. – Диган выпустил в лицо хозяину дома облако дыма. – Ожидали ли вы обнаружить в сейфе столь значительную сумму денег?

– Нет. У меня не было никаких особенных ожиданий. Я надеялся обнаружить там что-нибудь, что позволит продвинуться в расследовании. Но у меня и в мыслях не было, что там отыщутся такие деньги.

– О’кей. Я человек не подозрительный, мистер Вульф. Это вам подтвердит каждый, кто меня знает, – заявил Диган, размахивая сигарой. – Однако сейчас я позволю себе высказать подозрение. Оно пришло бы в голову кому угодно. Что, если вы знали о существовании денег? Или, по крайней мере, догадывались? И что, если теперь, когда они обнаружены, вы рассчитываете получить значительную их часть в оплату ваших услуг?

Вульф хрюкнул:

– Здесь я задаю вопросы, а вы должны отвечать. И что из того, если я в самом деле на это рассчитываю?

– Выходит, так оно и есть?

– Я бы этого не сказал. Ну а если скажу?

– Не знаю, чт́о вам ответить.

Диган затянулся сигарой и на сей раз выпустил дым в лицо Паркера.

– Если честно, я раскаиваюсь, что согласился на роль распорядителя имущества. Я пошел на это только из дружбы к Сельме Моллой, желая выручить ее из сложного положения. И все равно мне не нужно было так поступать. Теперь я в затруднительном положении. Я знаю, что Сельма целиком и полностью поддерживает ваши попытки найти основание для пересмотра дела Питера Хейза. Лично я – тоже. И вы могли рассчитывать, что, приняв на себя распоряжение наследством, я оплачу ваши услуги и покрою расходы. Однако миссис Моллой не желает вступать во владение наследством или какой бы то ни было его частью. Это не имело особого значения, когда наследства, можно сказать, не существовало, но теперь, разумеется, имеет. Со временем оно к кому-то перейдет – претенденты на наследство всегда найдутся. Но что они скажут, если я выплачу часть денег вам? Вы понимаете, в какой я оказался ситуации?

Он снова выпустил облако дыма.

– Понимаю. – Вульф слегка скривил губы в одной из своих усмешек. – Но вы несколько забежали вперед. Прежде чем строить догадки о том, что будет, вам следовало бы поинтересоваться, рассчитываю ли я на эти деньги. Отвечаю: нет. Я не потребую этих денег. Не возьму их, даже если мне предложат. Никакой части этого клада.

– Не возьмете? На самом деле?

– Да.

– Тогда почему вы сразу этого не сказали?

– Я сказал. – Вульф уже не усмехался. – А теперь, когда я удовлетворил ваше любопытство, прошу вас об ответной услуге. Вы были знакомы с мистером Моллоем несколько лет. Вы знаете, откуда у него эти деньги?

– Нет. Я страшно изумился, когда их обнаружил.

– Пожалуйста, поймите меня правильно. Я не собираюсь вас в чем-либо обвинять. Пытаюсь лишь вызвать на откровенность. Вас связывали близкие отношения?

– Близкие? Я бы этого не сказал. Мы приятельствовали. И время от времени я имел с ним дела.

– Какого рода?

– Я покупал у него советы.

Диган стряхнул пепел в пепельницу.

– Касательно вложений моей ассоциации. Он неплохо разбирался в вопросах приобретения и продажи недвижимости.

– Но вы платили ему недостаточно, чтобы ваши деньги составили часть состояния, обнаруженного в сейфе?

– Господи, конечно нет! Я платил ему в среднем две, может, три тысячи в год.

– Так это был основной источник доходов Моллоя? Я имею в виду торговлю советами по поводу инвестиций в недвижимость.

– Я бы так не сказал. Он занимался маклерством и небольшими финансовыми операциями. Не помню, чтобы он когда-нибудь распространялся о своих делах. Он был не из болтливых.

Вульф склонил голову набок:

– Я взываю к вашей помощи, мистер Диган. Что называется, услуга за услугу. Мне необходимо знать, откуда взялись эти деньги. Очевидно, за время вашего общения с мистером Моллоем, делового и личного, он мог сказать или совершить что-то способное навести вас на мысль о характере деятельности, сделавшей его обладателем трехсот с лишним тысяч долларов. Какие-то намеки неизбежно возникали. И если тогда они вам абсолютно ни о чем не говорили, то теперь могут навести на определенные мысли. Если вы, конечно, захотите. Я прошу вас сделать усилие, мистер Диган. Если вы, как говорили, желаете мне успеха в попытках помочь миссис Моллой, то сочтете мою просьбу вполне оправданной. Согласны со мной?

– Согласен.

Диган взглянул на часы и встал.

– Однако сейчас я опаздываю на встречу. Я обязательно подумаю и дам вам знать, если что-нибудь вспомню.

Он направился к двери, но вдруг обернулся к Вульфу:

– Я знаком кое с кем из тех, кто вел дела с Моллоем. Хотите, чтобы я поспрашивал у них?

– Хочу. Был бы вам признателен.

– Думаю, вам следует расспросить миссис Моллой.

Вульф сказал, что так и поступит. И Диган ушел.

Проводив его, я вернулся в кабинет и остановился на пороге, потому что Паркер уже был на ногах, тоже собираясь отчалить. Он просил меня не беспокоиться, но я люблю лично присутствовать при том моменте, когда врата замка Вульфа распахиваются во внешний мир. Так что я снял с вешалки пальто и помог Паркеру одеться.

Снова поспешив в кабинет, я застал Вульфа в движении. Он встал из кресла и, прихватив пепельницу, которой пользовался Диган, направился в туалет выкинуть пепел. Когда он появился оттуда, я спросил:

– Ничего от Фреда и Орри?

Он поставил пепельницу на место, сел, позвонил, чтобы принесли пива, две бутылки сразу и одну попозже, и прорычал:

– Нет!

Если уж гиппопотам разозлится, так не на шутку. Я пожалел, что не принес в зубах пачку денег из сейфа. Так ему и сказал.

Глава четырнадцатая

Готовность Вульфа показывать кому-либо свои орхидеи зависит от личности посетителя. Болтунов он еще кое-как терпит, даже хвастунов выносит. Зато терпеть не может снобов, прикидывающихся, будто они в состоянии отличить фаленопсис Стюарта от фаленопсиса Шиллера, а на самом деле ничего в них не смыслящих.

К тому же на всех, исключая Фрица, меня и, разумеется, Теодора, который живет среди орхидей, распространяется железное правило: в оранжерею можно подниматься с единственной целью – благоговейно взирать на растения.

Поскольку Вульф наотрез отказывается прерывать два своих ежедневных свидания с орхидеями, чтобы спуститься в кабинет, за годы нашего с ним сотрудничества возникало несколько чрезвычайных ситуаций. Однажды я гнался по лестнице за дамочкой, проворной, как газель, которую сумел поймать лишь на верхней ступеньке второго марша. И тем не менее железное правило было нарушено всего раз шесть. О последнем случае я и хочу рассказать.

К четырем часам Вульф пребывал все в том же мрачном расположении духа, какое владело им в три, когда появился Фред Даркин со сведениями об Уильяме Лессере: двадцать пять лет, живет с родителями в районе Вашингтон-Хайтс, торгует безалкогольными напитками, судим не был и никогда не сидел в тюрьме. Никаких связей с Ирвинами либо Аркоффами, по крайней мере лежащих на поверхности. Никто не слышал, чтобы Билл грозил разделаться с человеком по фамилии Моллой, намеревавшимся увезти суженую Лессера в Южную Америку. Оружия не имеет. И все в том же духе, с отрицательной частицей «не».

Вульф поинтересовался у Фреда, не хотел бы тот заняться Делией Брандт. Взять на себя роль того самого редактора, который якобы собирается написать статью в журнал. Но Даркин не согласился. Как я уже говорил, он прекрасно сознает пределы своих умственных способностей. А посему ему велели идти и снова заниматься Лессером, что он и сделал.

Орри Кетер, который явился вслед за Фредом, тоже потерпел фиаско. От свидетелей наезда на Джонни Кимса никакого проку. Оба уверены, что за рулем сидел мужчина, но описать его не могут. Не в состоянии даже сказать, был он худым или толстым, белым или черным, большим или маленьким, с усами или без усов.

Вульф позвонил в офис Патрику Дигану, узнал от него восемь фамилий и адресов приятелей и знакомых Моллоя, способных указать хотя бы на конец ниточки, ведущей к куче денег в сейфе, и велел Орри их всех обойти.

От Сола Пензера все еще не поступало никаких вестей.

В половине пятого раздался звонок в дверь. Я отправился выяснить, кто там, и усмотрел в непосредственной близости от себя затруднительную ситуацию. Правда, я еще не знал, что это именно она, когда узрел перед собой Джеймса Р. Хэролда, нашего клиента из Омахи, явно желавшего узнать, как продвигается расследование.

Я распахнул дверь и пригласил его войти. Провожая клиента в кабинет и усаживая в кресло, я по пути успел сообщить, что Вульф до шести часов недосягаем, однако сам я целиком и полностью к его услугам.

Поскольку он сидел лицом к свету, мне следовало бы догадаться, что он явился отнюдь не за тем, чтобы выслушать сообщение о ходе расследования. Теперь он выглядел как человек, попавший в беду. Прямые линии губ были поджаты, а глаза казались скорее мертвыми, чем живыми.

– Я хотел поговорить с Вульфом, но, очевидно, этот вопрос можно решить и с вами, – произнес он. – Я хочу с вами расплатиться. Погасить все расходы по сегодняшний день. Для этого мне нужно знать их все по пунктам. Лейтенант Мэрфи нашел моего сына, и я уже виделся с Полом. Не буду возражать, если вы добавите к расходам небольшой гонорар.

Хорошо, что в подобных случаях у меня не отказывают мозги. Такой упрямец, как Вульф, установив железное правило, не отступит от него ни на йоту. Поднимись я к нему в оранжерею и сообщи обо всем, ровным счетом ничего бы не добился. Он бы велел передать Хэролду, что хочет с ним все обсудить и будет в кабинете в шесть. Однако, судя по физиономии Хэролда и тону его голоса, ждать он не стал бы. Десять к одному, что удалился бы, велев прислать счет по почте.

Но я не торопился.

– Мне бы не хотелось единолично решать вопрос о гонораре, – сказал я. – Он в компетенции мистера Вульфа. Пройдемте со мной. Сюда, пожалуйста.

Я решил воспользоваться лифтом, дабы его шум уведомил Вульфа: случилось нечто из ряда вон выходящее. Пока я вызывал подъемник, входил в него с бывшим уже клиентом и нажимал на кнопку «К», что означает «крыша», то думал вовсе не о теперешнем затруднении, а о Мэрфи. Подвернись он мне сейчас под руку, вразумил бы его без лишних слов. К чему утруждать себя словами?

Когда лифт остановился наверху и открылась дверь, я обратился к Хэролду:

– Если не возражаете, я пойду впереди.

Трудно поверить, что можно идти между цветущих орхидей и не замечать их ярких красок. Однако примите во внимание, что я не переставал думать о Мэрфи. Про Хэролда забыл начисто.

Вульфа не оказалось ни в первом отсеке, ни во втором, ни в третьем, где стояла тропическая жара. Поэтому я направился в подсобку. Они с Теодором сидели на скамейке. Вульф повернул голову и уставился на нас. В одной руке у него был горшок, в другой – пучок сфагнового мха, который добавляют в субстрат для орхидей.

Даже не поздоровавшись с человеком, которого он в силу неосведомленности все еще считал клиентом, Вульф набросился на меня:

– Что еще за вторжение?

– Докладываю. Мистер Хэролд только что появился. Я уведомил его, что вы заняты, и провел в кабинет. И вот что он мне сообщил. Цитирую… – Далее я передал слово в слово небольшую речь Хэролда и закончил ее так: – Конец цитаты.

Перед Вульфом встал нелегкий выбор. Правило, по которому посторонние допускались на крышу с единственной целью – любоваться орхидеями, уже было нарушено. Мной. Следовательно, он мог нарушить и другое, спустившись с нами в кабинет. Или же сказать Хэролду, что встретится с ним в шесть в кабинете. Или же, например, швырнуть в меня горшком.

Он не сделал ни того, ни другого, ни третьего, а повернулся к нам спиной, поставил горшок на скамейку, отшвырнул в сторону сфагнум, зачерпнул из корыта полную лопатку смеси из древесного угля и осмундового торфа и насыпал ее в горшок. Потом взял другую емкость и повторил операцию. За вторым горшком последовал третий. Наполнив смесью шесть горшков, он изволил повернуться к нам.

– У тебя записаны все наши расходы, Арчи?

– Да, сэр.

– Подсчитай их, включая сегодняшние, и добавь наш гонорар. Он составляет пятьдесят тысяч долларов.

Он отвернулся к скамейке и взял горшок.

– Слушаюсь, сэр, – откозырял я и повернулся к Хэролду: – Что поделаешь, он хозяин.

– Мне он не хозяин! – огрызнулся Хэролд и уставился в спину Вульфа, которая занимала собой все поле его зрения. – Вы шутите. Это неслыханно!

Никакой реакции.

Он сделал шаг и проорал:

– Вы вообще ничего не заработали! Вчера вечером мне позвонил лейтенант Мэрфи. Я сел в самолет, прилетел сюда. И он устроил мне встречу с сыном. Вам хотя бы известно, где мой сын? Если известно, почему вы мне ничего не сообщили?

Вульф повернулся и произнес абсолютно невозмутимым голосом:

– Да, мне известно, где он. И я подозреваю вас, мистер Хэролд.

– Меня? В чем?!

– В попытке увильнуть от исполнения обязательств. Мистер Мэрфи, разумеется, радеет о собственном престиже, а потому не станет мне делать рекламу. Но я никогда не поверю, что он хотя бы не намекнул на ту роль, которую в этом деле сыграл я. Не такой уж он дурак. Думаю, вы пришли сюда, прекрасно представляя, какой гонорар я затребую, но, желая свести его до минимума, выдумали эту дешевую стратегию. Гонорар составляет пятьдесят тысяч долларов.

– Я вам столько не заплачу!

– Запл́атите. – Вульф скорчил гримасу. – Я не против того, чтобы поспорить, однако пререкания подобного рода мне отвратительны. Расскажу вам вкратце, как все будет обстоять. Я представлю вам счет, вы откажетесь по нему платить, и я подам в суд. Ко дню судебного разбирательства у меня будут доказательства того, что я не только нашел вашего сына, для чего вы меня, собственно, и нанимали, но и освободил от ответственности за убийство, доказав его невиновность. Хотя я очень сомневаюсь, что вы доведете дело до суда. Вы все уладите миром.

Хэролд оглянулся, увидел большой удобный стул и плюхнулся на сиденье. Определенно сегодняшний денек выдался для него не из легких.

– Это мой стул, – фыркнул Вульф. У него были все основания фыркать. – Тут есть табуретки.

Одно из трех: либо он невзлюбил мистера Хэролда, либо хотел его унизить из принципа, либо ему на самом деле понадобился стул. Если бы Хэролд просто встал, он бы еще сумел побороться. Останься джентльмен из Омахи сидеть на стуле, его дела оказались бы плохи. Но стоило ему пересесть на табуретку, и его, считайте, здесь просто не было.

Он пересел на табуретку. И теперь уже разговаривал, а не задирался.

– Вы сказали, что можете доказать невиновность моего сына?

– Не прямо сейчас. Но надеюсь, что смогу. Позавчера утром, то есть в среду, мистер Гудвин разговаривал с ним и установил, что он ваш сын. Но молодой человек не хотел, чтобы вас поставили в известность. Вы разговаривали с ним сегодня?

– Я его видел. Он не пожелал со мной говорить. Он отрицает, что приходится мне сыном. Завтра приезжает его мать.

В прошлый раз он говорил «моя жена». Теперь это была «его мать». Одна большая несчастливая семья.

– Я не хотел, чтобы она приезжала, но ей удалось настоять на своем, – продолжал Хэролд. – Не знаю, соизволит ли он с ней разговаривать. Ведь он уже признан виновным, и окружной прокурор считает, что дело закрыто. Что дает вам основание думать, будто он невиновен?

– Я не думаю – я знаю, – заявил Вульф. – Из-за вашего сына убили одного из моих агентов, а вы еще говорите, что я не заработал свой гонорар. Пф! Вы все узнаете в свое время.

– Я хочу знать сейчас.

– Мой дорогой сэр, – в голосе Вульфа звучало презрение, – вы меня уволили. Отныне мы с вами стороны в судебном процессе или же скоро будем таковыми. Мистер Гудвин проводит вас вниз.

Он отвернулся, взял горшок и зачерпнул полную лопатку смеси из угля и осмундового торфа. И зря. Нельзя насыпать субстрат в горшок, пока на дно не положен дренаж из глиняных черепков.

Со своего насеста Хэролд видел Вульфа скорее в профиль, чем анфас. Прежде чем заговорить, он позволил боссу наполнить три горшка.

– Я вас не увольнял. Я не знал, как обстоят дела. И сейчас не знаю, но хотел бы знать.

– Желаете, чтобы я продолжил работу? – не поворачиваясь, поинтересовался Вульф.

– Да. Приезжает его мать.

– Очень хорошо. Арчи, проводи мистера Хэролда в кабинет и посвяти его в ход расследования. Опусти наше заключение, касающееся содержимого карманов Джонни. Мы пока не можем рисковать, допуская вмешательство в наши дела мистера Кремера.

– А все остальное можно довести до сведения? – уточнил я на всякий случай.

– Все остальное доведи.

Встав с табуретки, Хэролд подвернул ногу и чуть было не упал. Для того чтобы он смог размяться, я повел его вниз по лестнице.

Мой отчет его не слишком впечатлил, но, возможно, потому, что он был уже перегружен впечатлениями. Хэролд был в шоке, однако ушел от нас все еще нашим клиентом. Он назвал мне отель, в котором остановился, и я пообещал держать его в курсе дела.

Возле двери я посоветовал ему отговорить жену от визитов к Вульфу, который, уйдя по уши в работу, забывает о манерах. И конечно, умолчал, что Вульф нередко забывает о них и на досуге.

Оставшись в одиночестве, я решил кое с кем созвониться. Обсуждая задание для Орри, мы не забыли про моего преследователя, типа в бронзового цвета реглане и коричневой шляпе, который увязался за мной во вторник днем, когда я вышел из дома и направился в суд взглянуть на Питера Хейза.

С тех пор о шпике не было ни слуху ни духу. И это давало основание предположить, что газетное объявление возбудило чье-то любопытство, угасшее, как только присяжные признали Хейза виновным.

Мы пришли к выводу, что Орри бесполезно этим заниматься, поскольку начать неоткуда. Однако не мешало все же позвонить в несколько агентств, где у меня есть приятели, и кое-что выяснить.

Конечно, мне не очень верилось, что туда обращались с целью приставить ко мне шпиона, а еще меньше, что в этом сознаются. Но иной раз в дружеской беседе проскальзывает едва заметный намек. Так почему бы не воспользоваться этой возможностью? Тем более что даже задницу от кресла не надо отрывать.

Я прикинул и решил сперва обратиться к Делу Бэскому. Только я стал набирать его номер, как появились сразу двое: Вульф – из своей оранжереи и Сол Пензер – с задания.

По лицу Сола ни черта не узн́аешь, если он играет с тобой в покер или ему нужно что-то от тебя утаить. Однако в остальных случаях он не осторожничает, поэтому я, едва впустив его в дверь, усек, что он принес горяченькое.

Вульф тоже просек и стал проявлять признаки нетерпения.

– Ну? – потребовал он, когда Пензер уселся.

– С самого начала? – поинтересовался Сол.

– С самого начала.

– Я позвонил в девять тридцать две. Трубку сняла женщина. Я попросил позвать к телефону Эллу Рейес. Она поинтересовалась, кто спрашивает Эллу. Я сказал, что следователь службы социального страхования. Она спросила, какое у меня дело к Элле Рейес. Я ответил, что произошла какая-то путаница с именами и мне необходимо в ней разобраться. Тогда она сказала, что Эллы нет и она не знает, когда та придет. Я, разумеется, ее поблагодарил. Уже здесь что-то было не так. Чтобы хозяйка не знала, когда появится горничная, которая ночует в хозяйской квартире? Я подъехал прямо к дому и познакомился с привратником.

Знали бы вы, что скрывалось за словами «познакомился с привратником»! Это значило, что уже после трех минут общения привратник разрешил Солу подняться в квартиру на лифте, не уведомляя заранее хозяев. Пензеру подражать невозможно, он неподражаем.

– Я поднялся в квартиру. Дверь мне открыла миссис Ирвин. Я сказал, что у меня оказались дела по соседству и я решил зайти к Элле Рейес. Она ответила, что Эллы нет и что ей неизвестно, когда та появится. Я чуть-чуть форсировал события, стараясь, правда, не пережать. Сообщил, что, помимо всего прочего, в компании что-то напутали с адресами. Быть может, хозяйка сумеет мне помочь? Не знает ли она, по какому еще адресу появляется Элла Рейес? К примеру, как насчет адреса ее семейства? Хозяйка сказала, что семейство Эллы Рейес проживает на Восточной Сто тридцать седьмой улице. Я справился насчет номера дома. Она пошла в другую комнату и нашла номер – триста шесть.

Сол посмотрел в мою сторону.

– Ты не собираешься записать это в свой блокнот, Арчи? – поинтересовался он.

Я последовал его совету, а Пензер продолжил свой рассказ:

– Я спустился вниз и спросил у привратника, не видел ли он, как сегодня утром выходила из дома горничная миссис Ирвин. Он сказал, что не видел. И вообще не видел, чтобы она возвращалась. Оказывается, вечер четверга у нее выходной. К хозяевам она обычно возвращается в восемь утра в пятницу. Но на этот раз привратник ее не видел. Он спросил у лифтера, но выяснилось, что и тот Эллы не видел. Я отправился по адресу и разыскал дом, обшарпанный, без лифта и горячей воды. Повидался с матерью Эллы Рейес. Я старался быть очень осторожным, но, сами знаете, как непросто бывает с такими людьми. По крайней мере, мне удалось выяснить, что обычно Элла наведывается к родным в четверг вечером, но в этот четверг она почему-то не появилась. Миссис Рейес уже думала позвонить миссис Ирвин, но побоялась. Вдруг Элла занимается чем-то таким, о чем лучше не знать ее хозяйке? Прямо мамаша этого не сказала, но все и так было понятно. Я весь день болтался туда-сюда. Привратник в доме Ирвинов уверял меня, что вчера Элла Рейес ушла как обычно, в шесть, причем одна. Миссис Рейес назвала мне фамилии двух друзей своей дочери. Я повидал и их, они мне дали еще кое-какие адреса. Никто ничего об Элле не слышал и не видел ее. Я еще два раза звонил миссис Ирвин и каждый час справлялся в полиции насчет несчастных случаев, разумеется не называя никаких фамилий. Последний раз, в пять часов, мне ответили, что в районе Сто сороковой улицы, на берегу реки Гарлем, под грудой досок обнаружено тело неизвестной женщины, которое в данный момент уже увезли в морг. Я отправился в морг, но тело туда еще не привозили. Когда его наконец доставили, я на него взглянул и решил, что оно очень подходит под описание, данное миссис Моллой: около тридцати, маленькая и аккуратная, кофе со сливками. Только с головой у нее было черт-те что: весь затылок размозжен. Такие вот дела.

Я встал, но тут же, сообразив, что этим делу не поможешь, снова сел. Вульф набрал воздух через нос и выпустил его через рот – не человек, а компрессор.

– Разумеется, мне не нужно спрашивать тебя, подтвердил ли ты свои предположения официально, – произнес он.

– Разумеется, нет, сэр. Предположения есть предположения.

– Вот именно. В котором часу закрывается морг?

Один этот вопрос доказывал, что он гений. Ибо не знать таких вещей, когда больше двух десятков лет расследуешь убийства, позволительно только гению. Но, черт возьми, он на самом деле этого не знал!

– Он никогда не закрывается, – подсказал Сол.

– В таком случае мы можем продолжить работу. Арчи, звони миссис Моллой и попроси ее подъехать к моргу.

– Не выйдет, – уперся я. – Далеко не каждой женщине я могу назначить свидание в морге. И уж конечно, не миссис Моллой. К тому же не исключено, что негодяй в перерывах между убийствами развлекается прослушиванием телефонных разговоров. Я за ней заеду.

– Валяй.

Что я и сделал.

Глава пятнадцатая

Я сел на стул напротив Сельмы. Приглашение сесть я принял только потому, что по дороге сюда пришел к решению, способному несколько затянуть мое пребывание в ее квартире.

На ней было платье из тонкой лимонно-желтой ткани. Возможно, дакрона. Хотя мне хотелось, чтобы это оказалась шерсть.

– Когда мы с вами увиделись впервые, пятьдесят часов назад, я мог поставить один к двадцати на то, что Питера Хейза оправдают, – начал я. – Теперь все обстоит иначе. Ставлю двадцать к одному.

Она сощурила глаза, отчего их уголки слегка приподнялись.

– Вы просто стараетесь меня подбодрить.

– Нет, но не скрою, это намек на то, что нам требуется ваша помощь. Помните, я звонил вам сегодня утром? Хотел узнать, как зовут горничную миссис Ирвин, и попросил описать ее внешность? Сегодня днем на Сто сороковой улице под грудой досок обнаружено тело женщины с пробитым черепом, которое уже доставлено в морг. Мы предполагаем, что это Элла Рейес, но не уверены, а знать необходимо. Я заехал за вами, чтобы мы взглянули на нее вместе.

Она села и долго смотрела на меня не моргая. Я ждал. Наконец она обрела дар речи.

– Хорошо, – согласилась она, – я поеду. Сейчас?

Никакой нервической дрожи, никаких стонов и охов, никаких вопросов. Я решил, что все складывается как нельзя лучше. Она настолько сражена другим страшным известием, что все остальное ей уже до лампочки.

– Да. Но сперва соберите сумку с таким расчетом, чтобы день-два ночевать вне дома. Мы прихватим ее с собой, – посоветовал я. – Вы будете жить у Вульфа, пока все не закончится.

Она замотала головой:

– Не выйдет. Я сказала вам об этом еще вчера. Мне нужно побыть одной. Я не могу находиться на людях, есть в чьем-то присутствии…

– Вам и не придется. Будете есть в своей комнате. Кстати, она просто замечательная. Я не прошу вас, леди, я вам приказываю. Пятьдесят часов назад мне пришлось сделать над собой усилие, чтобы перебороть свои чувства к вам. И я не хотел бы испытать нечто подобное снова. А это будет неизбежно, если вас найдут с пробитой головой. Я хочу помочь вашему парню выйти на волю и застать вас здесь живой, а не хладным трупом. Преступник уже прикончил Моллоя, Джонни Кимса и Эллу Рейес. Не ведаю, что у него была за причина убивать ее. Не исключено, что он посчитает необходимым разделаться и с вами. А я не хочу, чтобы ему это удалось. Собирайте сумку, и закончим наш разговор. Время не терпит.

Будь я проклят, если она не переборола в себе желания протянуть мне руку. Женский инстинкт – не упускать ни единой возможности – восходит, вероятно, еще к тем временам, когда у нас, грешных, имелись хвосты. Но все же она превозмогла себя и встала.

– По-моему, все это довольно глупо. Но так или иначе, мне не хочется умирать именно сейчас, – призналась она и вышла в соседнюю комнату.

Еще один шаг в сторону жизни. Совсем недавно она говорила, что, считай, умерла.

Сельма появилась через пять минут, в шляпе, жакете и с коричневым чемоданчиком в руке. Я взял у нее чемодан, и мы отбыли.

Чтобы сэкономить время, я намеревался растолковать ей программу нашего вечера, когда мы сели в такси, но ничего не вышло. После того как я сказал шоферу: «Городской морг, Восточная Четыреста двадцать девятая», он вылупился на нас, как баран. Но все же мы тронулись.

Сельма сказала, что хочет задать мне один вопрос. Я ей, конечно, позволил. Она придвинулась ко мне так близко, что ее губы оказались в дюйме от моего уха, и спросила:

– Почему в таком случае Питер хотел уйти с оружием?

– Вы что, на самом деле не догадываетесь?

– Нет, я… Нет, конечно. Откуда я могу знать?

– Он решил, что на оружии ваши отпечатки, и хотел их стереть.

Она в изумлении уставилась на меня. Ее лицо находилось так близко от моего, что я не мог его видеть.

– Но откуда… Нет! Он не мог так подумать! Не мог!

– Если вы хотите, чтобы нас не слышали, говорите тише. Почему не мог? Ведь вы могли? Вам можно, а ему, выходит, нельзя? Теперь вы склонны поменять точку зрения, но произошло это не без нашего участия. Он же все это время был изолирован от внешнего мира и, очевидно, продолжает так думать. А почему бы и нет?

– Питер думает, что я убила Майкла?

– Разумеется. Раз он знает, что сам его не убивал, ничего другого ему и в голову не приходит.

Она вцепилась в мой локоть обеими руками:

– Мистер Гудвин, я хочу его видеть! Я должна видеть его прямо сейчас!

– Увидите, но не там, куда мы едем, и не прямо сейчас. Бога ради, не раздавите мне руку. Успокойтесь и встряхнитесь. Вам еще предстоит работа. Я собирался сообщить вам обо всем позже, но вы сами напросились.

Так что, когда такси остановилось на обочине перед моргом, я все еще не успел ее проинструктировать. А поскольку я не хотел, чтобы мои инструкции слышал шофер, то велел ему подождать, оставив в такси чемодан, помог Сельме выйти из машины и прогулялся с ней до угла и назад. Я не знал, в каком состоянии ее мозги после всего услышанного, поэтому постарался, чтобы она уяснила свою задачу еще до того, как мы войдем в морг.

Там меня знали, и было бы мудрее послать ее туда одну, но я не стал рисковать. Я сказал сидевшему за столом в предбаннике сержанту по фамилия Донован, что моя спутница хотела бы взглянуть на тело женщины, найденное на берегу реки. Он уставился на миссис Моллой.

– Как фамилия дамы?

– Какая разница? Она гражданка этой страны и исправно платит налоги.

Он покачал головой:

– Такое правило, Гудвин, ты же знаешь. Фамилия?

– Миссис Элис Белт, проживает в отеле «Черчилль».

– О’кей. И кто же, по ее мнению, покойница?

Такие расспросы, насколько мне известно, не совсем законны, и я не стал отвечать. После недолгого ожидания служитель, которого я не знал, провел нас длинным коридором в то самое помещение, где когда-то Вульф положил два старых динара на веки мертвого Марко Вукчича[13].

Теперь на том же длинном столе под яркими лампами было распростерто другое тело, до половины укрытое простыней. Головой трупа занимался знакомый мне помощник прозектора. Когда мы подошли к столу, он поприветствовал меня и, отложив инструменты, отошел.

Сельма вцепилась мне в локоть – не потому, что перепугалась, а потому, что так предписывалось сценарием. Голова убитой женщины была обезображена, и Сельме пришлось наклониться, чтобы рассмотреть ее получше. Через четыре секунды она выпрямилась и дважды стиснула мой локоть.

– Нет, не она, – произнесла вслух миссис Моллой.

Сценарием не предусматривалось, что она должна повиснуть на моей руке, когда мы будем уходить. Однако она висела на ней весь обратный путь по коридору и до ворот. И только у стола Донована, к которому я подошел сказать, что миссис Белт не опознала тело, она выпустила мою руку.

Когда мы вышли на улицу, я замедлил шаги и спросил у нее:

– Насколько вы уверены?

– Абсолютно. Это она.

Обычно по Тридцать четвертой улице не едешь, а ползешь, но сейчас здесь было свободно. Всю дорогу Сельма сидела откинувшись на спинку сиденья и закрыв глаза. За какой-то час она получила три сильнейших удара. Сперва узнала, что П. Х. считает ее убийцей собственного мужа. Потом поняла, что сам он ее супруга не убивал. И наконец, она увидела труп. Бедняжка явно заслужила передышку.

Когда мы прибыли в особняк Вульфа, я помог ей взойти по ступенькам крыльца и снять пальто, а потом велел следовать за мной. Мы поднялись в южную комнату. Солнце давно спряталось, но и без него комната выглядела чудесно.

Я зажег свет, положил чемодан на подставку и отправился в ванную проверить, на месте ли полотенца, мыло, стакан для зубной щетки и все остальное. Она рухнула в кресло. Я растолковал ей назначение двух телефонных аппаратов, один из которых служил для внутренней связи, другой – для городских звонков, сказал, что Фриц принесет ей поднос с едой, и оставил ее наедине с невеселыми думами.

Вульф находился в столовой в состоянии, близком к голодной смерти. Так же чувствовал себя и Сол Пензер. Фриц стоял в своей обычной позе.

– У нас дома гостья, – сообщил я. – Миссис Моллой. С багажом. Я показал ей, как запирается дверь. Она не хочет есть на людях, поэтому, надеюсь, ей подадут еду в комнату.

Начались бурные дебаты. На ужин было свиное филе, тушенное в вине с пряностями. Наши кавалеры решили, что гостье непременно должно понравиться. А если нет, что тогда?..

Было уже восемь, я изнемогал от голода, а посему оставил их с их проблемами, отправился на кухню и положил себе целую тарелку филе. К тому времени как я вернулся в столовую, проблема с подносом для миссис Моллой была решена. Я занял свое место, взял нож и вилку и принялся за работу.

– Накладывая себе в тарелку свинину, я раздумывал над оптимальной диетой для бейсболиста, – разглагольствовал я. – Полагаю, все зависит от игрока. Возьмем, к примеру, этого парня, Кампанеллу[14], которому наверняка приходилось ограничивать свой аппетит…

– Помолчи, Арчи, – буркнул Вульф.

– Что?! – изумился я. – Табу на разговоры о деле за столом ввели вы, а не я. Но если предпочитаете сменить тему, для поддержания разговора скажу, что лицо человека, испытывающего стресс, весьма и весьма любопытный объект для изучения. Возьмем, к примеру, женщину, чье лицо я изучал полчаса тому назад. Она смотрела на бренные останки и узнавала ту, которую совсем недавно видела здоровой и веселой, но ей не хотелось, чтобы об этом стало известно посторонним. Она пыталась уподобить свое лицо непроницаемой маске, но это было, увы, непросто.

– Н-да, должно быть, интересно… – прокомментировал Сол. – Так ты говоришь, она сразу же опознала убитую?

– Вне всякого сомнения. Но вы, джентльмены, продолжайте разговор, а то я очень голоден.

И с этими словами я отправил в рот солидный кусок филе.

Да, соблюдать издавна заведенные правила в тот день ну никак не удавалось. Еще одно из них пошло к черту, когда, покончив с десертом, пить кофе мы перешли в кабинет. Правда, подобное у нас случается нередко.

Я доложил обо всем, как обычно, в подробностях, но не полностью. Некоторые мои пассажи в разговоре с миссис Моллой не имели значения для дела. Как и тот факт, что ей хотелось протянуть мне руку, но она подавила в себе это нескромное желание.

Мы обсудили положение дел и виды на будущее. Разумеется, объектами нашего повышенного интереса отныне становились мистер и миссис Томас Л. Ирвин. Остановка была за тем, как этот интерес удовлетворить.

Ведь может случиться, что они станут отвергать всякую осведомленность относительно причин отсутствия их горничной, а когда узнают, что она убита, просто разведут руками. Что тогда?..

Главным образом говорили мы с Солом. Вульф сидел и слушал, а возможно, и не слушал. Сфинкс, его не поймешь.

Единственная причина, по которой нам стоило временно скрывать личность убитой, состояла в том, чтобы сначала нанести визит Ирвинам и Аркоффам. Но если мы не собирались их навещать, то могли поставить в известность полицию.

Разумеется, копы уже исследовали со всех сторон кучу досок и местность вокруг. И если мы наведем полицейских на след Ирвинов или Аркоффов, вряд ли им это что-то даст. Правда, зная заключение медэксперта о времени смерти Эллы Рейес, они могут поинтересоваться у супругов, где те были с такого-то по такой-то час в четверг ночью. Этого требовала элементарная вежливость.

Пришел Фриц с пивом и сказал, что миссис Моллой очень понравилась свинина, но съела она лишь маленький кусочек. Вульф велел мне сходить к ней и поинтересоваться, удобно ли она устроилась.

Я поднялся по лестнице и обнаружил, что Сельма не заперла дверь. Тем не менее я постучал, получил разрешение войти и вошел.

Миссис Моллой, судя по всему, металась из угла в угол. Я сказал, что если ей не нравятся книги на полке, то внизу их значительно больше, я могу принести журналы и что-нибудь еще. Пока мы с ней беседовали, внизу раздался звонок в дверь, но я никак на него не прореагировал, поскольку там был Сол. Сельма сказала, что ей ничего не нужно, что она скоро ляжет и попытается заснуть.

– Надеюсь, вы знаете, что я оценила, какой вы замечательный человек, – промолвила она. – И как я ценю все, что вы делаете. И надеюсь, вы не посчитали меня глупой гусыней из-за того, что я спросила, могу ли увидеться завтра с Питером. Я действительно хочу его видеть.

– Похоже, вам это удастся, – заверил я. – Фрейер сумеет организовать. Но я бы на вашем месте не настаивал.

– Почему?

– Потому что вы вдова человека, в убийстве которого обвиняют нашего клиента. Потому что между вами будут стальная решетка и охранники. Потому что это будет раздражать Питера. Он все еще думает, что Моллоя убили вы, и нет никакой возможности его разубедить. Ложитесь спать, и пусть все идет своим чередом.

Она смотрела на меня в упор. Да, она обладала потрясающим даром смотреть на мужчину в упор.

– Хорошо, – согласилась она и протянула мне руку. – Спокойной ночи.

Я взял ее руку и несколько церемонно пожал, потом вышел из комнаты, прикрыв за собой дверь, и вернулся в кабинет, где увидел развалившегося в красном кожаном кресле инспектора Кремера, а в одном из желтых, рядом с Солом Пензером, – Пэрли Стеббинса.

Глава шестнадцатая

Я шел к себе за стол и слышал громовые раскаты кремеровского голоса:

– …и я сыт по горло! Вчера в час дня вам позвонил Стеббинс и сообщил Гудвину насчет Джонни Кимса. Он спросил, не на вас ли работал Кимс. Гудвин пообещал поинтересоваться у вас и перезвонить. Но не позвонил. В четыре тридцать Стеббинс позвонил снова, и Гудвин снова тянул канитель. Вчера в девять тридцать вечера я наведался к вам лично. Вы помните, чт́о мне ответили? Помимо всего прочего…

– Прошу вас, мистер Кремер, пощадите мои уши. – Вульф обладал способностью вежливо, но вместе с тем решительно заткнуть рот крикуну. – Я сам знаю, чт́о произошло и чт́о при этом было сказано.

– Не сомневаюсь. Хорошо, перейду к сегодняшнему дню. Сегодня днем в пять сорок две Сол Пензер прибывает в городской морг и ждет, когда привезут труп, чтобы на него взглянуть. Взглянув на тело, он тут же сматывается. В семь тридцать в морг прибывает Гудвин с целью посмотреть на ту же покойницу, а с ним – какая-то женщина. Он говорит, что убитую они не опознали, и оба смываются. Он называет свою спутницу миссис Белт, а в качестве адреса указывает отель «Черчилль». В «Черчилле» не зарегистрировано никакой миссис Белт. Выходит, это снова ваши проклятые штучки! Вчера вы восемь часов водили нас за нос относительно Кимса, а потом еще и мне пудрили мозги, когда я был у вас вечером. Так что я сыт по горло. Факты, связанные с убийством, находятся в моей юрисдикции, и я хочу, чтобы они у меня были.

Вульф покачал головой:

– Вчера вечером, мистер Кремер, я вовсе не пудрил вам мозги.

– Черта с два не пудрили!

– Нет, сэр. Я делал все возможное, чтобы снабдить вас фактами, за исключением следующего: хотя Питер Хейз отрицает, что его настоящее имя – Пол Хэролд, мы установили, что так оно и есть. Вы же воспользовались этой информацией характерным для вас образом. Выяснив, что Джеймс Р. Хэролд является моим клиентом, вы уведомили этого джентльмена, что, по всей вероятности, отыскали его сына. Вы попросили мистера Хэролда приехать, даже не посчитав возможным предупредить об этом меня. Не говоря уже о том, чтобы посоветоваться. Учитывая, как вы распоряжаетесь фактами, которыми я вас снабжаю, я впредь хорошенько подумаю, прежде чем сообщать вам новые.

– Чепуха. Я не уведомлял Хэролда. Это сделал лейтенант Мэрфи.

– После того как вы передали ему наш с вами разговор.

Вульф махнул рукой. Это означало, что он не принимает никаких оправданий Кремера.

– Однако, как уже сказал, я сообщил вам все факты, которые, по моим представлениям, вас касались. Я пересказал то, что узнал от супругов Аркофф и Ирвин. И специально обратил ваше внимание на наиболее значимый факт – содержимое карманов Джонни Кимса. Факт не просто значимый, а прямо-таки взывающий к действию. Я довел до вашего сведения следующее: Кимс отбыл от нас в семь тридцать вечера в среду, чтобы побеседовать с Аркоффами и Ирвинами, имея в кармане сто долларов на расходы. При его беседе с Ирвинами присутствовала их горничная. Эта беседа была прервана уходом Ирвинов. При Кимсе нашли всего двадцать два доллара шестнадцать центов. Я сообщил вам факты, что, разумеется, должен был сделать, но я не обязан сообщать вам свои выводы.

– Какие еще выводы?

– Что Кимс в ходе своей деятельности потратил эту самую сотню долларов. Скорее всего, на подкуп какого-то лица. По-видимому, горничной Ирвинов. Мистер Гудвин узнал ее имя и описание внешности от миссис Моллой. К Ирвинам был послан мистер Пензер, но он не обнаружил горничную. Он разыскивал ее целый день, и в конце концов его поиски увенчались успехом. Он отыскал ее в морге, хотя, пока мы не обратились к миссис Моллой, это было лишь предположение.

– Гудвин сказал Доновану другое. Он сказал, что им не удалось опознать труп.

– Разумеется. Миссис Моллой была не в том состоянии, чтобы ей докучали расспросами. А ваши коллеги могли донимать ее целую ночь. Кстати, могу уберечь вас от лишних хлопот, связанных с набегом на ее квартиру. Она у меня, спит наверху, и я не позволю ее беспокоить.

– Она опознала труп?

– Да. С уверенностью. Она опознала его как мисс Эллу Рейес, горничную Ирвинов.

Кремер уставился на Стеббинса, а Стеббинс – на Кремера. Инспектор извлек из кармана сигару, покатал ее между ладонями, сунул в рот и зажал в зубах. Я крайне редко видел, чтобы он закуривал, но сигару во рту Кремер держал часто. Он снова посмотрел на Стеббинса, но сержант уже глядел на Вульфа.

– Я понимаю, для вас это удар. Однако вам придется с этим смириться, – снисходительно произнес Вульф. – Теперь можно почти с уверенностью сказать, что на основании доказательств, собранных вашими людьми, невинного человека обвинили в убийстве. Разумеется, сознавать это не слишком приятно…

– До уверенности пока далеко.

– Позвольте, позвольте, мистер Кремер. Вы отнюдь не осел, так что не прикидывайтесь. Кимс проводил расследование по делу Моллоя и был убит. В результате расследования он установил контакт с Эллой Рейес, теперь убита и она. Кстати, сколько при ней обнаружено денег?

Кремер ответил не сразу. Он предпочел бы вообще обойти молчанием этот вопрос. Однако газетчики, вероятно, уже все разнюхали. В итоге инспектор не ответил, а спросил, причем не у Вульфа, а у меня:

– Гудвин, а та сотня долларов, что ты дал Кимсу, – в каких она была купюрах?

– Пять потрепанных десяток и десять потрепанных пятерок. Некоторые люди не любят новые купюры.

Он устремил свои колючие серые глаза на Стеббинса:

– Пэрли, это те самые деньги?

– Да, сэр. Ни кошелька, ни сумки обнаружено не было. Она спрятала деньги в чулок – пять десяток и десять пятерок.

Вульф хрюкнул:

– Это мои деньги. Кстати, что касается денег, то тут присутствует еще один момент. Я выяснил – полагаю, и вам это тоже известно, – что Моллой арендовал сейф под вымышленной фамилией. Распорядителем его наследства назначен некий Диган, Патрик Диган. Когда мистер Диган в присутствии мистера Гудвина и мистера Паркера открыл сейф, в нем оказалось триста двадцать шесть тысяч шестьсот сорок долларов наличными. Однако…

– Мне ничего не известно! – запротестовал Кремер.

– Вне всякого сомнения, мистер Диган доведет эти факты до вашего сведения. Но мне хотелось бы узнать следующее: где ключ от сейфа? Я почти уверен, что такие вещи носят при себе. В карманах Моллоя не обнаружили ключа?

– Что-то не припомню. – Кремер повернулся к Стеббинсу: – Пэрли?

Стеббинс покачал головой.

– А при Питере Хейзе, которого, как вы считаете, застали на месте преступления, этого ключа не было?

– Кажется, нет. Пэрли?

– Нет, сэр. При нем были ключи, но не от сейфа.

Вульф хрюкнул:

– Теперь давайте рассмотрим следующий аспект. Ясно как божий день, что при Моллое был ключ, но ключа не обнаружили ни на его теле, ни у Питера Хейза. Где же ключ? Кто его взял? Ну что, мистер Кремер, все еще далеко до уверенности?

Кремер сунул в рот сигару, пожевал ее и снова вынул.

– Не знаю. И вы не знаете, хотя заварили жуткую кашу. Удивлен, что не вижу здесь Аркоффов и Ирвинов. Вот, вероятно, почему вы держите в тайне, что труп опознан. Хотите вцепиться в них раньше меня. Они что, уже едут сюда?

– Нет. Мы с мистером Гудвином и мистером Пензером обсуждали состояние дел на данный момент. Я не инспирирую никаких расследований, пока не имею на руках того, что мне нужно. Вопрос упирается в следующее: куда направился Кимс и с кем он виделся после разговора с горничной? Проще всего предположить, что он остался в квартире Ирвинов, дожидаться их возвращения, но у нас нет доказательств. Хотя это уже не по моей части. Разумеется, сейчас ваши люди кинутся трясти привратника и лифтера. Но что из того, если те скажут, что в среду вечером Кимс снова поднялся наверх вскоре после того, как вышел из дома вместе с Ирвинами, и спустился вниз лишь после их возвращения домой? Ирвины непременно станут отрицать, что Кимс был в их квартире, когда они вернулись, и что они виделись или разговаривали с ним после своего возвращения. – Вульф сделал широкий жест. – Однако я вовсе не противник расследования, связанного с выяснением алиби и прочих запутанных проблем. Все дело в том, что у меня нет ни сил, ни людей, которыми вы располагаете в избытке. Все это вам известно лучше, чем мне. Если, например, существуют доказательства того, что Кимс вернулся в квартиру Аркоффов после разговора с Эллой Рейес, и вы их обнаружите, слава богу. Я мечтаю, чтобы эту работу завершили вы. Вам явно не хочется иметь на своем счету два нераскрытых убийства, и вы приложите все силы и старания, чтобы их раскрыть. А потом неизбежно оправдаете Питера Хейза. Что касается меня, то моя миссия окончена.

– Как же! Ведь два свеженьких трупа появились из-за вас!

– Чепуха и ребячество, мистер Кремер. Вы сами это понимаете.

Стеббинс издал какой-то звук, и Кремер поинтересовался:

– У тебя есть вопрос, Пэрли?

– Это не совсем вопрос, – прохрипел Пэрли.

В присутствии Вульфа он обычно начинает хрипеть, поскольку вынужден подавлять в себе естественные побуждения. Точнее, одно-единственное. Выяснить, сколько ударов кулаком нужно нанести Вульфу, чтобы тот лишился дара речи. Тем не менее он продолжал:

– Просто я не верю, что Вульф складывает лапки. Он явно что-то придерживает до поры до времени. Когда мы, надрываясь, как последние ослы, подгоним факты один к одному, наш белоручка вынет из рукава то, что прятал там все это время. Зачем он держит у себя вдову Моллоя? Помните, у нас был ордер на обыск этого проклятого дома? Мы перерыли его от и до. А потом оказалось, что у него в оранжерее в ящике под мхом и еще какой-то гадостью пряталась женщина, которую он даже поливал водичкой. Правда, мы это выяснили уже задним числом[15]. Я могу подняться и привести миссис Молой сюда. Или давайте сходим за ней вместе. Гудвин не посмеет остановить блюстителя порядка, но если вдруг…

Стеббинс вскочил, но я уже успел набрать номер южной комнаты по внутреннему телефону, и Сельма сняла трубку.

– Это Арчи Гудвин. Миссис Моллой, немедленно заприте дверь. Я подожду у телефона.

– Уже заперла. А в чем…

– Прекрасно. Простите, что побеспокоил, но тут одному типу по фамилии Стеббинс – да-да, это полицейский – что-то ударило в голову. Боюсь, как бы он не поднялся наверх и не стал вам досаждать. Чепуха, конечно, но дверь не открывайте никому, кроме меня. Вплоть до дальнейшего распоряжения. – Я повесил трубку и повернулся к нашей компании. – Успокойтесь, сержант. Принести вам стакан воды?

На шее Стеббинса начала пульсировать жила.

– Мы в доме, где чинят препятствия отправлению правосудия, – просипел он, обращаясь к Кремеру. – Она опознала труп и промолчала об этом. Плевать я хотел на дверные запоры!

Он знал, что никто не позволит ему ломать дверь, просто был очень расстроен. Кремер не обратил на него ни малейшего внимания. Он пристал к Вульфу:

– Миссис Моллой знает что-то такое, что вы хотели бы от меня скрыть?

– Насколько мне известно, ничего. – Вульф оставался невозмутимым. – Нет, мне нечего от вас скрывать. Миссис Моллой – моя гостья. И я бы не хотел подвергать ее назойливым расспросам, даже если они носят пристойный характер. А мистеру Стеббинсу пора бы знать, что со мной его грубость не пройдет. Если вы желаете получить подтверждение тому, что убитая на самом деле Элла Рейес, почему бы вам не обратиться за помощью к мистеру или миссис Ирвин или кому-нибудь из семейства самой Эллы? Адрес мы вам предоставим.

– Дом триста шесть, Восточная Сто тридцать седьмая улица, – отбарабанил я.

Пэрли достал свой блокнот и записал адрес. Кремер швырнул изжеванную сигару в мусорную корзину, промазав, как обычно, и встал.

– Быть может, время уже наступило, а может, еще и нет, – загадочно изрек он. – Но оно непременно наступит.

Он вышел, за ним последовал Пэрли. Честь проводить их я предоставил Солу, ибо подумал, что Пэрли вполне может дать мне походя кулаком в глаз, а я – так же походя – вломить ему ботинком под колено, что лишь осложнит наши и без того непростые взаимоотношения.

Когда Сол вернулся, Вульф сидел откинувшись на спинку кресла, а я подбирал с полу сигару Кремера. Пензер спросил, есть ли для него задание, и я сказал, что нет.

– Садись. Скоро будет. Насколько тебе известно, мистеру Вульфу лучше думается с закрытыми глазами.

Вульф открыл глаза:

– Я не думаю. Думать не о чем. И задания нет никакого. Вон птички за окном поют.

Это было как раз то, чего я так боялся.

– Очень плохо, – констатировал я. – Но было бы куда хуже, если бы был жив Джонни. Вам пришлось бы придумывать задание пятерым, а не четверым.

Он печально посмотрел на меня:

– Друг мой Арчи, я отдаю себе полный отчет в том, что Джонни, когда его убили, работал на меня. И то, что он ослушался моих инструкций, не снимает с меня ответственности за его гибель. Ни в коей мере. Но в данный момент этим делом занимается мистер Кремер со своей командой. Вас попросту сметут и растопчут. Кремеру прекрасно известно, что с Питера Хейза будет снято обвинение в убийстве. Он собирал улики, которые подтверждали вину Хейза. Теперь пускай собирает те, которые послужат Хейзу оправданием.

– А если он не захочет?

– Мы за этим проследим. Поднимись к миссис Моллой и позволь ей поблагодарить тебя за доблесть, проявленную при спасении ее от полицейских зануд. Только сперва взлохмать себе волосы, как будто участвовал в драке. – Внезапно он перешел на рык: – Ты полагаешь, мне нравится сидеть здесь и наблюдать, как этот коновал крушит и ломает все на своем пути к негодяю, которого я вынудил совершить два убийства?!

– Полагаю, вам это нравится, – произнес я, отчетливо выговаривая каждое слово.

– Как насчет банки пива, Арчи? – примирительным тоном поинтересовался Сол.

Глава семнадцатая

Нет, мы не просидели за картами и пивом все эти три ночи и два дня, хотя с тем же успехом могли и просидеть. Ночь с пятницы на субботу, субботу, ночь с субботы на воскресенье, воскресенье и ночь с воскресенья на понедельник. Правда, мы жили не в полном вакууме. Что-то вокруг нас происходило.

В субботу утром, например, Альберт Фрейер провел целый час в обществе Вульфа, составил полное представление о происходящем и вышел от него, сияя от счастья. Он даже одобрил решение Вульфа пустить по следу полицейских, так как было ясно, что, арестовав убийцу Джонни Кимса и Эллы Рейес, они волей-неволей снимут с мученического креста Питера Хейза.

Джеймс Р. Хэролд звонил нам дважды в день, а в воскресенье объявился лично, да еще вместе с женой. Благодаря этой женщине я лишний раз убедился, что не следует составлять мнение о человеке за глаза. Я был уверен, что встречу особу, склонную на всех наскакивать и всех клевать, и отчасти так и было, однако после первых трех минут знакомства мне стало ясно, что в свое время, устав от наскоков, миссис Хэролд поняла, что отдавать куда приятнее, чем брать.

Что касается нашего клиента, нельзя сказать, что я целиком и полностью изменил о нем мнение, однако лучше в нем разобрался. Когда он говорил, что его жена теряет терпение, я понимал, на чьей стороне моя симпатия. К тому же ему хватило ума привести супругу после четырех, когда, как он знал, Вульф неотлучно находится в оранжерее. Я с ней прекрасно поладил, и, когда они от меня уходили, Хэролд все еще оставался нашим клиентом.

В субботу утром позвонил Патрик Диган, а в шесть он был у нас. Очевидно, ему не терпелось выяснить, каковы намерения Сельмы Моллой относительно обнаруженных в сейфе денег. Он пытался убедить ее, что глупо от них отказываться, а заодно обсудил развитие событий со мной и Вульфом.

В «Газетт» сообщалось, что помощник Ниро Вульфа Арчи Гудвин появился в морге, чтобы взглянуть на труп Эллы Рейес, а поэтому, вероятно, существует какая-то связь между ее убийством и гибелью Джонни Кимса, хотя полиция упорно отмалчивается. Дигану не терпелось узнать подробности.

Беседа закончилась на неприятной ноте. Вульф признал вполне обоснованным интерес Дигана к подробностям. В конце концов, Элла Рейес служила горничной у миссис Ирвин, а Диган близок с этой дамой. Диган вскипел. Вульф попытался втолковать ему, что вовсе не имел в виду ничего дурного, употребив слово «близкий». И все равно Диган уходил от нас в гневном расположении духа.

Нуждаясь в полной и свежей информации об успехах Кремера и его дружины, мы не только поддерживали дружбу с полицией, но и милостиво позволили Пэрли Стеббинсу в субботу днем повидаться с миссис Моллой. Аудиенция продолжалась три часа, Фриц даже подал освежающие напитки.

Нам было приятно услышать от Сельмы, что Пэрли потратил битый час на выяснение различных аспектов, связанных с убийством ее мужа, таких как наличие мотивов у Аркоффа и Ирвина. Определенно дело Моллоя сняли с полки.

Благодаря вопросам, которые задавал Пэрли, стало ясно, что подозревали всех, но никого в особенности. Когда он уходил, я спросил, достигнут ли хотя бы небольшой просвет в расследовании, но он так злобно огрызнулся, что я понял: полиция пребывает во мраке.

В воскресенье вечером Сельма ужинала вместе с нами в столовой. И в воскресенье в час дня она тоже сидела за нашим столом. В тот день на обед было куриное фрикасе с клецками, по рецепту методистов[16]. Фриц отнюдь не методист, однако его клецки пришлись бы по вкусу даже ангелам.

Сол Пензер с Орри Кетером два дня подряд навещали друзей Моллоя из списка, которым нас снабдил Патрик Диган, в попытках выяснить хоть что-то о происхождении обнаруженных в сейфе денег. В воскресенье утром Солу померещилось, будто он нечто откопал, но, увы, надежда оказалась ложной.

Фред Даркин, выясняя подробности биографии Лессера, нарыл материала на три журнальных номера, если бы даже их пришлось заполнять от корки до корки. Однако не обнаружил никаких намеков на то, что его герой так или иначе связан с Ирвинами или Аркоффами.

И тем не менее Фред кое-чего добился.

В воскресенье днем, когда мы с Сельмой находились в цокольном этаже, где я показывал ей, как держать бильярдный кий, раздался звонок в дверь. Я поднялся в прихожую и увидел, что Фриц разговаривает через дверную щель с приятелем Делии.

Я уже давненько не видел никого из подозреваемых, и мне захотелось сердечно пожать руку этому парню, что, однако, не соответствовало его расположению духа. Он выглядел еще мрачней, чем раньше.

В кабинете он встал в воинственную позу и начал мне выговаривать. Оказывается, он обнаружил какого-то типа, который болтался поблизости и выспрашивал всяческие подробности из его жизни. К тому же оказалось, что этот тип, как и я, работает на Вульфа, а потому вся болтовня насчет статьи для журнала всего лишь предлог. Следовательно, ему, черт побери, необходимо знать правду. Он говорил сбивчиво, к тому же не уточнил, какую именно правду ему нужно знать, но я его понял. Он был рассержен.

Ни он, ни я не получили ни малейшего удовольствия от нашей встречи. Что касается меня, то я не собирался извиняться перед Делией Брандт за то, что подшутил над ней, и не порадовал Лессера обещанием посадить под замок Вульфа или самого себя. Ну а он, естественно, не стал отвечать на мои вопросы. Даже слушать ничего не хотел. Не пожелал сообщить, когда они с Делией собираются пожениться.

Наконец мне удалось выпроводить его в прихожую, а потом за дверь, после чего я вернулся к миссис Моллой, и мы продолжили урок игры на бильярде.

В тот же воскресной вечер, но чуть позже, появился инспектор Кремер. Вульф предложил ему пива, он не отказался, и я понял, что нам не придется спрашивать, как дела у полиции. Дела оставались плачевными.

Кремер соглашается выпить пива, лишь когда хочет нам показать, что ничто человеческое ему не чуждо, а следовательно, и обращаться с ним нужно как с человеческим существом, не более того. Он старался вести себя пристойно. Ведь у него не было дубинки, чтобы бить нас по голове.

Оказалось, что у Кремера нет вообще ничего. За минувшие два дня и две ночи ему не удалось продвинуться вперед ни на дюйм. Следовательно, тот самый факт или факты, которые Вульф берег на будущее, требовались ему немедленно.

У Вульфа в рукаве ничего припрятано не было, о чем он и сказал Кремеру. Ответ не удовлетворил нашего гостя. И немудрено, если учитывать опыт нашего общения в прошлом. Дело кончилось тем, что он вскочил с кресла и, оставив недопитый стакан пива, направился к выходу.

Закрыв за ним дверь, я вернулся в кабинет и сказал Вульфу бодрым тоном:

– Забудьте о нем. Он так устал! Утром ему снова на службу, несмотря на дурное настроение. Где-то через месяц он непременно возьмет след, к августу у него будет готово дело. Конечно, к тому времени Питера Хейза успеют казнить на электрическом стуле. Но, черт побери, всегда можно будет извиниться перед его отцом, матерью и…

– Замолчи, Арчи.

– Хорошо, сэр. Не опасайся я оставить миссис Моллой наедине с вами, подал бы в отставку. Нудная работенка. Да и вообще, разве это работа?

– Скоро будет много работы.

Вульф набрал воздуха и задержал его где-то в районе талии, если таковая у него имелась. Когда он выпустил воздух, я услышал:

– Должна появиться. Если становится совсем невыносимо, необходимо что-то предпринимать. Скажи Солу, Фреду и Орри, чтобы собрались здесь в восемь утра.

Я запер сейф, разобрал бумаги у себя на столе и поднялся в свою комнату, откуда намеревался позвонить ребятам. Вульф остался сидеть за своим столом, представляя собой идеальную модель христианского мученика, правда несколько раздобревшего.

Он в некотором роде меня избаловал. Кое-какие из придуманных им зрелищных шарад теперь заставляли меня ожидать от него чего-то грандиозного. Поэтому, когда я в понедельник утром узнал нашу программу, меня постигло разочарование. Снова поиски клада, но теперь уже не в сейфе. Сейчас-то я признаю, что Вульф все ловко придумал, но тогда я был в полной уверенности, что мы имеем лишь чертовски маленькую мышку, порожденную огромной горой.

Я пошел на жертвы, выбравшись из постели намного раньше обычного, чтобы к восьми, то есть к приходу ребят, закончить завтрак. Однако выяснилось, что я зря старался. Вульф позвонил по внутреннему телефону и велел перенести нашу встречу на восемь сорок пять.

В назначенное время мы поднялись в его спальню. Разумеется, я шествовал впереди. Мы увидели, что дверь в комнату босса распахнута настежь, и вошли. Он сидел за столом возле окна, завтрак уже убрали, он пил кофе и просматривал утренний выпуск «Таймс», покоившийся на подставке для чтения.

Вульф приветствовал своих агентов, а у меня спросил, нет ли новостей. Я ответил «нет», а также доложил, что звонил Стеббинсу, который был готов оттяпать мне ухо и не откусил его только за дальностью расстояния.

Вульф сделал глоток кофе и поставил чашку на стол.

– Тогда нам придется работать самим. Вы все четверо направитесь в квартиру миссис Моллой и обыщете там каждый дюйм. Возьмите щупы для мебельной обшивки и все остальные инструменты. Проблема заключается в том, что мы не знаем, чт́о искать.

– Тогда откуда нам знать, то мы обнаружили или не то?

– А вы и не будете знать это наверняка. Но нам известно следующее: Моллоя убили не без причин. Он прятал в сейфе, снятом на чужую фамилию, большую сумму денег и хотел уехать из страны. Самые тщательные расспросы среди друзей и знакомых не дали даже намека на то, откуда у него деньги, как и когда он их получил. Более того, ни на теле убитого, ни среди бумаг в его офисе, ни в квартире, ни в сейфе не было обнаружено ничего, хотя бы косвенно намекающего на существование этих денег. Что-то мне не верится, что нигде не сохранилось даже намека на такое богатство. Я говорил Арчи еще в пятницу, что, если человек попадает в скверную ситуацию, которая угрожает его жизни, он должен где-то припрятать некое указание на эту угрозу. Какой-нибудь сувенир. Я надеялся, что мы отыщем его в сейфе. Оказалось, там ничего подобного нет. Нам нужно было продолжать действовать в том же направлении, но помешали другие дела, в частности убийство служанки.

Он сделал глоток кофе.

– Нам необходим этот сувенир. Им может оказаться портфель, блокнот, один-единственный листок бумаги. Нет, я просто не представляю, что это может быть. Разумеется, Моллой мог припрятать сувенир где угодно – поручить его заботам какого-нибудь приятеля, оставить в камере хранения отеля или вокзала. Но прежде всего стоит хорошенько обыскать квартиру убитого. Искомый предмет может обнаружиться там с той же вероятностью, что и в любом другом месте, а квартира – самая доступная для нас зона поисков. Любой предмет, попавший в поле вашего зрения или вам под руку, рассматривайте с точки зрения того, не может ли он представлять собой то, что нам нужно. Арчи, объясни все миссис Моллой, поинтересуйся, не желает ли она вас сопровождать, а если нет, попроси у нее разрешение на осмотр квартиры и ключ. Все, джентльмены! Не спрашиваю, есть ли у вас вопросы, поскольку у меня все равно нет на них ответов. Арчи, оставь на моем столе телефон квартиры. Вдруг мне потребуется с тобой связаться?

Мы вышли. Я поднялся на один лестничный марш, зная, что Сельма у себя: Фриц только что отнес ей поднос с завтраком. К тому времени нас с ней уже связывали достаточно близкие (но не интимные) отношения, чтобы я прибег к условному стуку: два-один-два.

Мне было дозволено войти. И я отметил – просто в силу привычки все подмечать, чрезвычайно важной для детектива, – что она замечательно выглядит в мягком, длинном, свободного покроя одеянии лимонного цвета, то ли халате, то ли домашнем платье, и без грима. Мы пожелали друг другу доброго утра, и я сообщил, что за ночь ничего существенного не произошло, но нами разработана программа действий.

Когда я пояснил миссис Молой суть нашего плана, она усомнилась, что в ее квартире может обнаружиться что-то неизвестное ей. Тогда я напомнил, что она даже не потрудилась заглянуть в доставленные из офиса мужа картонные коробки, и спросил, избавилась ли она от одежды Моллоя и прочих его вещей. Выяснилось, что нет. Ей попросту не хотелось ни к чему прикасаться, поэтому все на месте. Я предупредил, что обыск будет доскональным, и она не возражала. Желания поехать с нами на квартиру вдова не изъявила.

– Вы наверняка решите, что я не в своем уме. Ведь совсем недавно я не хотела перебираться сюда. А вот теперь у меня нет ни малейшего желания когда-нибудь снова войти в ту дверь. Похоже, моя беда была в том, что я просто не решалась оттуда съехать.

Ее беда была в том, возразил я, что она считала Питера Хейза убийцей Моллоя. Но это уже в прошлом. Затем я взял у нее ключи, спустился вниз, где меня ждали парни, положил на стол Вульфа записку с телефоном квартиры и предупредил Фрица, что мы уходим. Сол и Фред собрали комплект инструментов из того, что нашлось в шкафу в кабинете. Мы держим там буквально все, начиная от ключей и кончая отмычками.

Описание всего, что мы проделали в тот день в квартире Моллоя между 9.35 утра и 3.10 дня, возможно, пригодилось бы вам для поисков утерянных бриллиантов или редкостных почтовых марок, но если вы не теряли ни того ни другого, оно только нагонит на вас скуку.

Под конец мы знали много нового о хозяевах квартиры. Например, что Моллой собирал использованные лезвия в картонную коробочку, которую хранил в своем туалетном столике. Или что кто-то однажды прожег маленькую дырочку в сиденье стула, вероятно сигаретой, а потом непонятно для чего засунул в нее кусочек лимонной кожуры. Что у миссис Моллой три пояса с резинками; что она носит бледно-желтое нижнее белье, белые ночные сорочки и чулки четырех оттенков телесного цвета, не хранит никаких писем, кроме полученных от сестры из Арканзаса; что у нее нет неоплаченных счетов, за исключением одного, из прачечной, на три доллара восемьдесят четыре цента. Что у всей мебели в квартире прямые ножки. Что если у вас из рук выскальзывает сахарница с гранулированным сахаром, который рассыпается по полу, это равносильно стихийному бедствию.

Мы с Солом также внимательнейшим образом обследовали каждый клочок бумаги в трех картонных коробках, которыми занимался Орри.

Было бы неверно сказать, что мы вообще ничего не обнаружили. Мы обнаружили два пустых ящика – самых верхних с обеих сторон двухтумбового письменного стола, стоявшего возле стены в комнате, которая, очевидно, служила берлогой Моллою.

Ни один из шести ключей, которыми снабдила меня Сельма, не подходил к их замкам – отличным замкам марки «Уэзерби». И Солу пришлось поработать над ними инструментами из нашего набора. Ящики оказались девственно пустыми. Заперли их, очевидно, лишь в силу привычки.

В 3.10 я позвонил Вульфу и вывалил на него все дурные новости, в том числе касающиеся ящиков стола. Орри просил передать боссу, что еще никогда в жизни ему не приходилось тратить столько времени и сил на поиски, давшие такой ничтожный результат, о чем я благоразумно умолчал. Вульф велел передать Фреду и Орри, что на сегодня они свободны, а меня вызвал к себе.

Проверив, все ли в порядке после нашего набега, мы отбыли восвояси. Фред с Орри направились в угловой бар топить свое разочарование в стакане виски, а мы с Солом стали ловить такси.

Возвращались мы отнюдь не в лучшем расположении духа. Если наш гений не способен измыслить ничего, кроме прочесывания территории Большого Нью-Йорка, включая Джерси и Лонг-Айленд, в поисках некоего сувенира, возможно не существующего в природе, перспективы у нас отнюдь не блестящие.

Однако оказалось, что у Вульфа на уме есть кое-что более определенное. Не успели мы с Солом переступить порог кабинета, как он выпалил, обращаясь ко мне:

– Насчет Делии Брандт… Того приглашения отправиться с Моллоем в Южную Америку… В среду ты сказал, что, по ее уверениям, она ответила отказом. Однако тебе показалось, что это была ложь. С чего ты это взял?

Я на мгновение задумался.

– Да с того, каким тоном это было сказано, как она посмотрела на меня, как отвечала на вопросы, касающиеся нашего дела. И вообще, у меня сложилось о ней определенное впечатление.

– Оно изменилось с тех пор? После того как ты узнал, что она собирается замуж за Уильяма Лессера?

– Нет, черт побери! Не может же она поехать в Южную Америку с мертвецом. К тому же, как нам стало известно из рапортов Фреда, Лессера она держала возле себя в качестве запасного игрока. Если бы Лессер узнал, с каким счетом проигрывает, и захотел бы взять реванш…

– Я не об этом. Если Моллой собирался уехать вместе с этой особой и она согласилась, он мог дать ей кое-что на хранение. Например, что-то из тех самых ящиков, которые сейчас пустуют. Так ли уж фантастично предположение, что, собираясь в поездку, он оставил что-нибудь на хранение в ее квартире?

– Нет, не так уж… Хотя я бы не доверил ей даже жетона от подземки. Правда, судя по всему, у Моллоя она пользовалась б́ольшим доверием. Вполне допускаю…

– Тогда вы с Солом отправитесь к ней с обыском. Немедленно.

Впадая в отчаяние, Вульф становится абсолютно бесстрашным. Готов не моргнув глазом подвергнуть меня риску пятилетнего пребывания на казенных харчах. Но это не так уж и страшно, поскольку я давно достиг возраста избирателя и всегда могу ответить ему «нет». Однако на этот раз он втягивал в авантюру не только меня, но и Сола. М-да…

– А она дома? – спросил Сол.

– Если она работает, ее не будет примерно до семнадцати тридцати, а то и позже. Если же она дома, я мог бы пригласить ее выпить шампанского. Но в таком случае тебе придется работать в одиночку. Позвонить ей?

– Пожалуй.

Я подошел к своему столу и набрал номер. Дождавшись пятнадцатого сигнала, повесил трубку и вновь повернулся лицом к обществу.

– Никто не отвечает. Сол, если тебе пришлась по душе эта идея, нам не понадобится весь набор инструментов – возьми только ключи. На двери парадной стоит мэнсоновский замок старого образца. В дверь ее квартиры врезан примитивный «уайетт». Ты разбираешься в этом лучше меня.

Сол поставил чемоданчик с инструментами на стол, выбрал четыре связки ключей и сунул их в карман, после чего закрыл чемоданчик. Пока он этим занимался, я достал из шкафа две пары резиновых перчаток.

– Должен напомнить вам, что осмотрительность ни в коей мере не позор для храбреца, – изрек Вульф. – Я не стану увиливать от ответственности. Сядем вместе!

– Премного вам благодарны, – поморщился я. – Если нас застукают, мы скажем, что вы умоляли нас не заниматься этим делом, сэр. Сядем без вас, чтобы как следует отдохнуть.

Мы ехали на Девятую авеню в такси и обсуждали по пути план действий, хотя обсуждать, честно говоря, было почти нечего. Выйдя из машины на Кристофер-стрит, мы прошли пешком до Арбор-стрит, свернули за угол и направились к дому номер 43. За те пять дней, что минули со времени моего первого визита, дом никто так и не покрасил. Мы вошли в вестибюль, и я нажал на кнопку рядом с фамилией Брандт. Никакого щелчка не последовало, я снова нажал на кнопку, подождал и надавил в третий раз.

– О’кей, – сказал я Солу и выглянул в приоткрытую дверь.

Арбор-стрит не Пятая авеню, так что мимо успели пройти лишь два мальчика и женщина с собакой, когда Сол окликнул меня:

– Готово, налетчик!

У него ушло на замок не более двух минут.

Он двигался впереди меня по узкой грязной лестнице. Мы условились для начала разобраться, что к чему. Потом я останусь сторожить верхнюю площадку лестницы, а он начнет раскопки. Когда мы миновали три лестничных марша, он достал из кармана связку ключей, приготовившись атаковать пресловутый «уайетт». Однако я напомнил ему изречение классика по поводу осмотрительности, которая не позорит храбреца, подошел к двери и постучал. Подождал, постучал громче, не получил ответа и посторонился, уступив место Солу.

На «уайетт» ушло больше времени, чем на замок парадной. Минуты, наверное, три. Наконец Сол управился с ним и толкнул дверь. Поскольку считалось, что я главный, ему надлежало уступить дорогу мне, но он первым перешагнул порог.

– Мама родная! – услышал я.

Я стоял рядом и смотрел во все глаза. Уже в первый мой визит передвижение по комнате требовало искусного лавирования. Теперь и оно бы нас не спасло. Табуретка для пианино стояла все там же, на проходе. Да и остальная мебель вроде бы находилась на месте. И тем не менее в комнате царил настоящий бедлам. Подушки распороты, повсюду валяются перья, книги и журналы сброшены с полок и грудами громоздятся на полу, из перевернутых цветочных горшков высыпана земля. Такое впечатление, что в квартире развлекалась дюжина пьяных орангутангов.

– Сукин сын. Грязно работает, не то что… – начал было я и осекся.

Сол увидел то же самое, и мы как по команде направились туда, обходя с двух сторон табурет для пианино. На полу возле кушетки, на которой я недавно разговаривал с Делией Брандт, лежала она сама – лицом вниз, вытянув ноги. Я присел на корточки с одной стороны от нее, Сол – с другой. Легкого прикосновения к ее плечу хватило, чтобы все понять. Она была мертва уже часов двенадцать, если не больше. Нам не пришлось искать рану – вокруг шеи жертвы была обмотана толстая бельевая веревка.

Мы разом выпрямились. Я направился к открытой двери спальни. Сол тем временем прикрыл наружную дверь. В спальне царил еще худший беспорядок: постель скомкана, из вспоротых матрацев торчит набивка, повсюду разбросана одежда, валяются прочие вещи. И даже в ванной все было перевернуто вверх дном.

Сол стоял и смотрел сверху вниз на убитую.

– Сначала он прикончил ее, а потом взялся за обыск, – заметил Пензер. – На ее теле перья из подушек.

– Да, я тоже обратил на это внимание. Он переворошил все, что мог, в спальне, ванной и даже клозете. Не оставил нам ничего, кроме одежды, которая на ней. То ли нашел, что искал, то ли его спугнули. А может, искомое слишком громоздко, чтобы она могла носить это при себе.

– Теперь у женщин одежда такая, что под ней ничего особо и не спрячешь. Так зачем трудиться и стаскивать ее с тела? Для чего ты достал перчатки? Хочешь обыскать труп?

– Нет. Ты тоже надень.

Я вручил ему перчатки и стал натягивать свои.

– Мы поищем там, где он не искал. Если, разумеется, ты не торопишься на свидание к любимой.

– На одежде отпечатки пальцев не остаются.

– А когда ты в перчатках, они не остаются вообще ни на чем.

Я достал из кармана складной нож, раскрыл его, присел на корточки, просунул два пальца под ворот блузки убитой и разорвал ее до самого пояса. Сол присел на корточки с другой стороны, расстегнул «молнию» на юбке и стащил ее. Я велел ему поискать в обуви – домашних сандалиях с завязками. Он их снял, обследовал и отшвырнул в сторону. С комбинацией сошло так же просто, как и с блузкой. Я отрезал бретельки и распорол ее сверху донизу по спине, потом отвернул обе половинки. Проблем не возникло и с трусиками. Я просунул пальцы под резинку, а Сол осторожно стащил их вниз. С поясом для чулок пришлось повозиться, мне не хотелось оцарапать кожу трупа. Сол снова присел на корточки напротив меня, помог мне приподнять тело и выполнить эту процедуру.

– Уже окоченела, – заметил он.

– Да. Засунь под бока края одежды, и мы перевернем ее.

Он так и сделал, а я подложил одну руку под плечо трупа, другую – под бедра, перевернул его прямо на подставленные ладони Сола, и теперь Делия Брандт уже лежала на спине. Лицо жертвы, задушенной двенадцать или даже четырнадцать часов назад, это вам не хорошенькое девичье личико. Сол прикрыл его остатками подушки и помог мне завершить обыск. До сих пор мы не обнаружили ничего, но, когда я снял с мисс Брандт бюстгальтер и она осталась абсолютно голой, я понял: вот оно – приклеено между грудей пластырем. Ключ.

Я отлепил пластырь, взял ключ в руки, внимательно рассмотрел его и проговорил:

– Камера хранения, вокзал Гранд-Сентрал. Быстро уходим!

Я сходил в спальню за покрывалом и накрыл тело. Сол уже был возле двери и снимал перчатки. Я тоже к тому времени, как очутился у двери, успел снять свои. Пензер повернул дверную ручку, предварительно обернув ее перчаткой, и таким же образом закрыл за собой входную дверь. Щелкнула пружина автоматического замка, и мы очутились на лестнице.

В подъезде нам никто не попался, но, когда мы очутились на улице, какой-то мужчина, очевидно здешний жилец, входя в подъезд, глянул в нашу сторону. Но он опоздал на две секунды для того, чтобы с уверенностью поклясться, что мы вышли из его дома.

Когда мы, свернув за угол, очутились на Кристофер-стрит, Сол поинтересовался:

– Подышим свежим воздухом?

– Где ты его возьмешь? Оставим это для лучших времен, – сказал я. – Все средства, ведущие к цели, по-своему неплохи, но стоит все-таки пользоваться лучшими. На Седьмой авеню наши дорожки разойдутся. Один из нас сядет в подземку и двинет на вокзал Гранд-Сентрал. Другой позвонит на Центр-стрит, а после доложит обо всем Вульфу. Чему ты отдаешь предпочтение?

– Я поеду на Гранд-Сентрал.

– О’кей.

Я вручил ему ключ.

– Не исключено, что за камерой хранения присматривают. Давай-ка мне ключи и перчатки…

Он на ходу незаметно переложил свой инвентарь в мой карман. На Седьмой авеню Сол спустился в подземку, а я нырнул в табачный магазин на углу, нашел телефонную кабину, набрал SP 7-3100 и, когда на другом конце провода сняли трубку, пропищал в микрофон:

– Имя – Делия Брандт, «бэ»-«эр»-«а»-«эн»-«дэ»-«тэ». Дом сорок три по Арбор-стрит, Манхэттен. Записали?

– Да, но что…

– Слушайте меня. Думаю, она умерла. В собственной квартире. Вам лучше поспешить.

Я повесил трубку, услышал щелчок и проверил, сглотнул ли автомат монету. А то случается, что он ее возвращает. Этот подлец монету сожрал. Я вышел и поймал такси.

Когда я вылезал из такси возле отделанного бурым песчаником особняка, было без четверти пять. Ровно час назад Вульф заявил, что не станет увиливать от ответственности. Дверь, как обычно в мое отсутствие, была на цепочке. Фриц впустил меня и, окинув внимательным взглядом, изрек:

– Ага, с добычей!

– Ты прав, – кивнул я. – Именно так. Но не хочу делать тебя соучастником. Поэтому, если спросят, какой у меня был вид, скажи: как всегда, унылый.

Пройдя в кабинет, я выложил из кармана ключи и перчатки, подошел к телефону и попытался дозвониться в оранжерею. Должно быть, Вульф был занят чем-то важным – трубку долго не снимали.

– Да? – наконец буркнул он.

– Извините за беспокойство, но, по-моему, вы должны знать, что нам пришлось заниматься не просто взломом и проникновением в чужое жилище, но кое-чем посерьезней. Мы были вынуждены потревожить останки дамы, погибшей насильственной смертью. Похоже, по ее квартире прошелся смерч. Она лежала на полу без признаков жизни, уже окоченевшая. Ее задушили. Мы раздели тело и нашли ключ от ячейки камеры хранения на Гранд-Сентрал, приклеенный пластырем прямо к коже. Забрали его и дали деру. По пути я позвонил из автомата в полицию. Сол отправился на вокзал взглянуть, чт́о лежит в ячейке. Он должен объявиться минут через двадцать.

– Когда наступила смерть?

– Больше двенадцати часов назад. Это все, что я могу сказать.

– В котором часу вчера у нас был Уильям Лессер?

– В четыре сорок.

Молчание. Потом сиплый от волнения голос босса изрек:

– Придется потерпеть. Нам необходимо знать, чт́о хранится в ячейке. Если еще один клад, то тогда… Хотя чего гадать? Что бы там ни было, вы с Солом займетесь содержимым.

Я с трудом справился с искушением спросить, не лучше ли принести содержимое отсека к нему в оранжерею. Но ему бы пришлось ответить отказом. А он уже и так был выведен из равновесия известием об очередном убийстве… Лучше не дразнить гусей.

Поскольку я не устанавливаю себе никаких железных правил, то, повесив трубку, отправился на крылечко встречать Сола. Даже спустился на семь ступенек и замер на тротуаре.

Соседские ребятишки, гонявшие мяч по мостовой, выстроились на противоположной стороне улицы и стали на меня глазеть. Наш дом возбуждал в них жуткое любопытство, казался таинственным и даже зловещим. Особенно с тех пор, как я привел к нам для беседы с Вульфом мальчика по имени Пит Дроссос, а на следующий день парнишку убили[17]. К тому времени, как я в десятый раз взглянул на часы, напряжение достигло пика. Мальчишки все так же стояли и таращились на меня, как на очковую змею.

Я уже собрался ретироваться в дом и занять наблюдательный пост у входной двери, когда к обочине подкатило такси, из которого вылез Сол с черным кожаным чемоданом средних размеров и расплатился с шофером. Решив не лишать его шанса покрасоваться с трофеем, я проследовал за ним в дом.

Пензер отнес чемодан прямо в кабинет и поставил на стул. Похоже, его находкой уже кто-то занимался. Замок был вскрыт, но не специалистом, а дилетантом, и теперь створки держались вместе лишь благодаря боковым зажимам.

– Будешь говорить ты или дашь слово мне? – поинтересовался я у Сола.

– Предоставляю слово тебе.

– Спасибо. Вульф все верно рассчитал. Моллой держал чемодан у нее на квартире. После его смерти – может, сразу, а может быть, только вчера – она вскрыла чемодан и слегка покопалась в нем. Я прикинул, сколько он может весить. Еще один вывод: она ничего не взяла. Если бы взяла, то не стала бы хранить его на вокзале и прятать ключ в столь интимном месте. К тому же чемодан полный. Вульф говорит, что мы с тобой должны изучить содержимое. Но я полагаю, для начала нам нужно заняться отпечатками.

Я достал из шкафа все необходимое, и мы приступили к работе. Конечно, нам недоставало навыков, которыми владел эксперт, занимавшийся банковским сейфом. Но, когда мы покончили с делом, у нас оказался целый набор фотоснимков с отпечатками, который не стыдно показать умным людям. Разумеется, они могли пригодиться нам лишь после того, как у нас окажутся образцы для сравнения. Припрятав убранные в конверты снимки, мы поставили чемодан ко мне на стол и открыли его.

Примерно на две трети он был заполнен всяким хламом. Там были рубашки и галстуки, вероятно самые любимые, с которыми Моллою не хотелось расставаться; пара шлепанцев; шесть тюбиков пасты для бритья; две пижамы; носки; носовые платки… Сложив барахло стопкой на столе, мы добрались до толстого кожаного портфеля, лежавшего на дне. С него тоже следовало бы снять отпечатки, но мы сгорали от нетерпения, поэтому я открыл его и вытащил на свет божий содержимое.

Там оказался не один сувенир, а целая коллекция. Сол придвинул стул, и мы вместе занялись исследованием портфеля. Не стану описывать то, что мы там обнаружили, даже перечислять не стану – на это ушла бы уйма времени.

Мы уже завершали работу, когда ровно в шесть из оранжереи спустился Вульф. Он направился было к своему столу, но, сделав крутой вираж, приблизился к моему и уставился на нашу галантерейную лавку.

– Это добро лежало сверху, – пояснил я, а потом постучал пальцами по стопке бумаг: – Главное – здесь. Сплошь сувениры. Такая прорва, что и верблюд подавился бы.

Вульф взял бумаги, обошел вокруг своего стола, уселся в кресло и приступил к изучению документов. Мы с Солом запихнули манатки Моллоя в чемодан, заперли его и расселись в кресла. Минут десять царила тишина, если не считать шелеста листов и похрюкивания Вульфа. Он уже почти добрался до конца стопки, когда зазвонил телефон. Я снял трубку.

– Кабинет Ниро Вульфа. Арчи Гуд…

– Это Стеббинс. Насчет женщины по фамилии Брандт. Делии Брандт. Когда вы видели ее в последний раз?

– Подожди секунду – что-то в носу засвербело, сейчас чихну. – Я прикрыл ладонью микрофон и обратился к Вульфу: – Это Стеббинс. Спрашивает насчет Делии Брандт. Если вас, разумеется, интересует такая мелочь.

Вульф нахмурился и, поколебавшись секунду, поднял трубку со своего телефона. Я отнял ладонь от микрофона и чихнул.

– Только бы не простуда! Когда я простыл в прошлый раз…

– Прекрати паясничать! – рявкнул Стеббинс. – Я задал тебе прямой вопрос.

– Понимаю. Тебе бы не мешало знать, что я не отвечу, пока ты не назовешь хотя бы самую плевую причину, почему я должен откровенничать по поводу встреч с этой Брандт, Делией Брандт. Итак?

– Она найдена мертвой в собственной квартире. Убитая. В ее телефонной книге есть ваши адрес и телефон. Причем это последняя запись, сделанная ее рукой. Так когда вы видели Делию в последний раз?

– Боже мой! Значит, она умерла?

– Да. Если тебя прикончат, ты тоже умрешь. Прекрати паясничать.

– Я не паясничаю. Если бы я никак не отреагировал на твое сообщение, ты бы решил, что это я ее убил. Я видел ее в первый и последний раз вечером в прошлую субботу, примерно около девяти тридцати, в ее квартире. Собирал сведения по делу Моллоя. Эта девчонка в течение десяти месяцев работала у него секретаршей. В прошлый четверг днем я говорил с ней по телефону. Очень коротко. Вот, собственно, и все.

– Так ты просто собирал сведения?

– Совершенно верно.

– Мы бы хотели, чтобы ты пришел к нам и сообщил, чт́о там насобирал. Прямо сейчас.

– Где вы находитесь?

– Забыл? Отдел по расследованию убийств Западного Манхэттена. Мы только что прибыли сюда с неким Лессером, Уильямом Лессером. Может, вспомнишь, когда видел его в последний раз?

– А чем вызвано столь навязчивое любопытство? Мне нужно знать причину, ты же знаешь.

– Знаю. Он пришел к Делии Брандт двадцать минут назад и застал там нас. Говорит, будто у них было назначено свидание. Еще он говорит, что это вы ее прикончили. Убедительная причина? Так когда ты видел его в последний раз?

Мне так и не пришлось ответить на этот вопрос, ибо в трубке раздался голос Вульфа:

– Мистер Стеббинс, это Ниро Вульф. Я бы хотел поговорить с мистером Кремером.

– Он занят. – Могу поклясться чем угодно, у Пэрли садится голос, стоит ему услышать или увидеть Вульфа. – Нам нужен Гудвин.

– Но сперва я должен поговорить с мистером Кремером.

Молчание. Потом львиный рык:

– Погодите. Я узнаю.

Мы ждали. Я разглядывал Вульфа. Пустое занятие. Физиономия его оставалась непроницаемой, глаза были закрыты. Он открыл их, лишь услыхав голос Кремера.

– Вульф? Это Кремер. Что вам угодно?

– Мне угодно представить вам убийцу. Я готов это сделать. Если хотите, можете захватить с собой мистера и миссис…

– Сейчас я буду у вас!

– Нет. Мне еще нужно изучить кое-какие документы. Вас не впустят. Приезжайте в девять и возьмите с собой супругов Ирвин и Аркофф. А также можете захватить мистера Лессера. Он заслужил место в партере. Вы должны быть обязательно. В девять часов.

– Черт побери, хотел бы я знать…

– Узнаете в свое время. У меня еще много работы.

Вульф положил трубку на рычаг, и я сделал то же самое.

– Арчи, позвони мистеру Фрейеру, мистеру Дигану и мистеру Хэролду, – велел он. – Если последний хочет взять с собой жену, пускай берет. В таких случаях чем солиднее аудитория, тем лучше. И поставь в известность миссис Моллой.

– Миссис Моллой здесь не будет.

– Но ведь она здесь.

– Я хотел сказать, что присутствие Хэролда лишает ее возможности занять место среди публики. Она не знает, что Питер Хейз на самом деле Пол Хэролд. Пускай он сам ей об этом скажет, когда захочет. Как бы там ни было, она не желает показываться на людях. К тому же она, строго говоря, вам не нужна.

– Очень хорошо!

Он посмотрел на меня с иронией. Возможно, ему представлялось, что взгляд его исполнен нежнейшей симпатии, но я расценил его как ироничный.

– Разумеется, вас с Солом там сегодня не было. Если понадобится разъяснить, откуда у меня взялся материал, я сумею выкрутиться, не волнуйтесь.

– Значит, я свободен? – поинтересовался Сол.

– Нет. Ты должен быть под рукой. Мы еще успеем поужинать. А теперь я займусь бумагами.

И он вновь сосредоточился на кипе лежащих перед ним бумаг.

Глава восемнадцатая

Хозяин опоздал на вечеринку, но не по своей вине. Я не присутствовал при конфиденциальном разговоре Вульфа с Кремером в столовой, на котором настоял последний, ибо у меня были другие дела. Однако, проходя мимо дверей, чтобы встретить прибывших гостей, я слышал их голоса. Поскольку дверь кабинета сделана из звуконепроницаемого материала, а я ее, естественно, закрыл, туда не доносилось ни звука.

Красное кожаное кресло, разумеется, было зарезервировано за инспектором Кремером. Пэрли Стеббинс уселся поблизости от него у стены и разглядывал собравшихся. Джером и Рита Аркофф, так же как Том и Фанни Ирвин, занимали места в первом ряду. Ирвин сел поближе к жене, но почему-то не взял ее за руку. Мистер и миссис Хэролд, а также Альберт Фрейер устроились поодаль, возле глобуса. За Аркоффами и Ирвинами расположились Уильям Лессер и Патрик Диган, между которыми примостился Сол Пензер, чуть-чуть отодвинувшийся назад. Таким образом, между мной и Диганом не было никаких преград, Сол же находился от него на расстоянии вытянутой руки.

Было девять пятнадцать, и тишина, нарушаемая лишь тихим бормотанием, становилась невыносимой, когда наконец открылась дверь и вошли Вульф и Кремер. Вульф направился к своему столу и сел в кресло. Кремер встал в позу и приготовился произнести речь.

– Хочу, чтобы вы поняли: это не официальное расследование, – начал он. – Пятеро из вас пришли сюда по моей просьбе, но это была всего лишь просьба. Мы с сержантом Стеббинсом находимся здесь в качестве наблюдателей, а потому не несем никакой ответственности за то, что скажет либо сделает Ниро Вульф. В настоящий момент дела обстоят так, что вы вольны в любую минуту встать и уйти.

– Все это не совсем законно, не так ли, инспектор? – спросил Аркофф.

– Я сказал, что вы можете встать и уйти, – повторил Кремер.

Он постоял еще какое-то время, потом направился к креслу, сел и зло уставился на Вульфа.

Вульф оглядел собравшихся.

– Хочу начать с любопытного совпадения, хотя это и не очень существенно, – изрек он тоном светского сплетника. – Не очень существенно, однако нельзя сказать, что совсем неуместно. Читая сегодня за завтраком «Таймс», я обратил внимание на сообщение из Вашингтона, помещенное на первой странице. – Он взял со стола газету. – Если позволите, я вам кое-что процитирую:

Вульф отложил газету в сторону.

– Там есть еще кое-что, но и прочитанного достаточно. Я цитировал для протокола, а также по той причине, что этот материал дает нам возможность поставить слово «благотворительность» в один ряд с крупными суммами денег. Целую неделю я безрезультатно пытался напасть на след человека, убившего Майкла Моллоя, а следовательно, Джонни Кимса и Эллу Рейес. Трудная оказалась задачка! Патрик Диган возглавляет организацию, именуемую Благотворительной ассоциацией союза механиков. Что касается большой суммы денег, то она была обнаружена в сейфе Моллоя, который тот арендовал под вымышленной фамилией.

Он оттолкнул от себя газету.

– Тоненькая ниточка в результате долгой и кропотливой работы в конце концов указала бы мне дорогу к истине, но, к счастью, ею воспользоваться не пришлось. Здесь, в моем столе, находится пачка бумаг, доказывающих, что на протяжении ряда лет Моллой скупал небольшие участки земли в различных уголках страны. Их стоимость, а также суммы денег, которые ему пришлось за них выложить, были невелики. В каждом случае в графе «Покупатель» значился какой-нибудь лагерь – Всемирный детский лагерь или лагерь «Голубое небо». На приобретение таких объектов – общим числом двадцать восемь – ушло около двух миллионов долларов, принадлежащих организации мистера Дигана и выданных под закладные. Доля Моллоя в незаконных прибылях составляла одну четверть. Дигану доставалось три четверти. И полагаю, каждому приходилось нести какие-то расходы. Последняя подобная сделка была заключена не так давно – семнадцатого октября прошлого года. Я бы мог сообщить вам множество всяческих подробностей, однако вполне достаточно знать дело в общих чертах. Желаете прокомментировать сказанное, мистер Диган?

Разумеется, все взгляды устремились на Дигана, в то время как сам он не отрывал глаз от лица Вульфа.

– Нет. Скажу только, что это возмутительная клевета и за нее я спущу с вас шкуру. Представьте мне эту самую пачку бумаг, – потребовал Диган.

Вульф покачал головой:

– Их вам представит окружной прокурор, когда сочтет нужным. Но я потешу ваше любопытство. Когда Моллой, встревоженный сенатским расследованием, решил покинуть страну, прихватив с собой свою долю, а также секретаршу Делию Брандт, он запихнул самые важные документы в чемодан, который хранил в квартире мисс Брандт. Все это наводит на некоторые размышления, поскольку благоразумия ради их следовало уничтожить. Похоже, он надеялся использовать их в будущем. Скорее всего, с целью избежать наказания, снабдив правосудие уликами против вас. Не подлежит сомнению тот факт, что вы об этом догадались, вот почему и убили его. Желаете прокомментировать сказанное?

– Нет. Продолжайте, черт вас возьми.

– Минуточку, – раздался голос Кремера, – я хочу взглянуть на эти документы.

– Не сейчас, – возразил Вульф. – Вы согласились дать мне целый час для изложения сути дела и никак в него не вмешиваться.

– Откуда вы их взяли?

– Слушайте, и сами все поймете. – Вульф снова повернулся к Дигану: – Вам, скорее всего, было известно о том, что Моллой располагает подобными документами, причем часть из них заполнена вашей рукой. К тому же вы знали либо догадывались, что он намеревается сменить место жительства. Вероятно, вы требовали, чтобы он отдал вам бумаги или уничтожил их в вашем присутствии, но он на это не пошел. Когда вы убили его, у вас не было времени обыскивать квартиру. Однако вы успели порыться в его карманах и, вероятно, почувствовали облегчение, найдя в них ключ от сейфа, который представлялся вам самым подходящим хранилищем для компрометирующих документов. Но то было слабое утешение, ведь вы не осмеливались воспользоваться ключом. Если он все еще у вас – а скорее всего, так оно и есть, – он послужит убийственным доказательством вашей вины. Теперь как распорядитель наследства Моллоя вы владеете и другим ключом. Однако компания, сдающая в аренду сейфы, наверняка отличит настоящий ключ от дубликата, который им пришлось сделать. Кстати, как бы вы вышли из положения, если бы, открыв сейф в присутствии мистера Гудвина и мистера Паркера, обнаружили в нем желанные документы? Вы обдумали свою линию поведения в такой ситуации?

Диган молчал.

– Продолжайте, – потребовал Кремер. – Откуда у вас бумаги?

Вульф проигнорировал его вопрос.

– Однако бумаг в сейфе не оказалось. Еще один вопрос: как у вас хватило смелости убить Моллоя, если вы не знали, где документы? Рискну ответить на него. Заманив в ловушку Питера Хейза и сделав его козлом отпущения, вы сохранили за собой возможность позднее обыскать квартиру самым тщательным образом, ибо являлись старым другом миссис Моллой. Ее здесь нет, чтобы подтвердить сказанное, но с этим можно и подождать.

– А где она? – спросил Кремер.

И снова Вульф не обратил на него ни малейшего внимания.

– Следует признать, что вам, мистер Диган, сопутствовала удача. Например, в случае с этим сейфом. У вас был ключ от него, но вы бы не осмелились к нему подступиться, даже если бы знали фамилию, под которой Моллой арендовал ячейку, а вам, вероятно, она была неизвестна. Но тут вмешалась фортуна в моем лице. Благодаря мне вы получили доступ к сейфу. Увы, вам это ничего не дало, поскольку бумаг в сейфе не оказалось. Вы же, не имея на руках этих самых бумаг, чувствовали себя в большой опасности. Что вы предпринимаете? Сделаю вам комплимент и предположу: вы остановились на мысли, что Моллой мог хранить бумаги в квартире Делии Брандт, и вступили с ней в переговоры. Но, скорее всего, вы моего комплимента не заслужили. Куда вероятней, что в переговоры с вами вступила она, ибо, решив выйти замуж за Уильяма Лессера, желала избавиться от чемодана Моллоя, который все еще находился в ее квартире. Перед тем как сделать это, она вскрыла чемодан и проверила содержимое. И если в нем были паспорта или билеты на пароход либо самолет, она их уничтожила. Она просмотрела пачку бумаг и узнала из них, что где-то хранится приличная сумма денег, что вы на пару с Моллоем проворачивали незаконные сделки и, вероятнее всего, знаете, где лежат деньги. Эта особа была не так уж простодушна. Прежде чем вступить с вами в переговоры, она поместила чемодан с бумагами в камеру хранения на вокзале Гранд-Сентрал. Потом встретилась с вами, рассказала, чт́о ей известно и чт́о у нее имеется, и потребовала деньги.

– Это ложь! – завопил Уильям Лессер.

Вульф метнул взгляд в его сторону:

– В таком случае вам известно, как она поступила?

– Нет! Но только не так! Это ложь!

– Тогда позвольте мне закончить. У всякой лжи, как и у правды, должна быть цель. И вот тут-то, мистер Диган, удача от вас отвернулась. Вы не могли дать ей деньги из сейфа. Но даже если бы ей отошла часть причитающейся вам доли, а она взамен уступила вам бумаги, вы бы все равно не смогли изъять у нее из памяти то, что она знала. Она по-прежнему представляла бы для вас угрозу. Поэтому прошлым вечером вы пришли к ней на квартиру, как я полагаю, пообещав отдать деньги и забрать бумаги. В действительности вы решили убить ее, что и сделали. Я не знаю… Сол!

Не могу сказать, что Пензер проворонил бросок. Сидя между Лессером и Диганом, он, естественно, сосредоточил все свое внимание на последнем. Лессер же не давал поводов для беспокойства. И вдруг он перегнулся через колени Сола, намереваясь то ли схватить Дигана за грудки, то ли стукнуть его кулаком, а возможно, то и другое сразу.

К тому времени, как подоспел я, у Сола в руках была зажата фалда от пиджака Лессера, Диган сидел на полу, а над ними возвышался Пэрли Стеббинс. Однако Пэрли, имевшего свои причины для вмешательства, совсем не интересовал Лессер, которого он целиком и полностью доверил Пензеру. Стеббинс схватил Дигана за плечи огромными ручищами, вздернул его на ноги и усадил на стул, пока мы на пару с Солом отбуксировали Лессера на кушетку. Когда все снова заняли свои места, ситуация изменилась в нашу пользу. Теперь Стеббинс сидел с одной стороны от Дигана, Сол – с другой, Лессер же был изолирован от общества. Кремер, который встал с кресла, чтобы наблюдать за восстановлением порядка, снова в него опустился.

– Мистер Диган, я говорил, что не знаю, обыскивали вы квартиру Делии Брандт в поисках документов или нет, – как ни в чем не бывало продолжал Вульф. – Но естественно предположить, что обыскивали. Да, мистер Кремер?

– Кто-то ее обыскивал, – проворчал Кремер. – Ладно, остановимся на этом. Я хочу видеть бумаги, а также хочу знать, откуда они у вас.

Вульф бросил взгляд на настенные часы:

– У меня в запасе еще тридцать восемь минут. Разумеется, воспользовавшись своей властью, вы можете лишить меня этого времени. Но вы дали мне слово. Здесь ведь не притон, правда?

Физиономия Кремера налилась кровью.

– Продолжайте, – буркнул он.

– Я так и думал, что вы согласитесь. – Вульф повернулся к Дигану: – Вы, естественно, произвели обыск, но это не дало никаких результатов. Вы искали не миниатюрную вещицу вроде ключа, а что-то покрупнее. Но и в противном случае вы бы все равно ничего не нашли, поскольку судьбой именно мне было предназначено отыскать эту малость. Как она мне досталась – это уже дело второе, которое мистер Кремер может обсудить со мной позже, если, разумеется, сочтет нужным. Вас же касается только то, что я эту малость добыл, дал мистеру Пензеру и послал его на вокзал Гранд-Сентрал, откуда он вернулся с чемоданом. Из него я достал пачку бумаг, которые теперь находятся в моем сейфе. Я их как раз просматривал, когда позвонил мистер Кремер, и мы с ним условились об этой нашей встрече. Вот и все, мистер Диган. – Вульф скосил глаза влево. Теперь он говорил громким и резким голосом: – Что касается вас, миссис Ирвин, мне интересно, отдаете ли вы себе отчет в том, как глубоко завязли?

– Не говори ничего, Фанни.

Ирвин встал.

– Мы уходим. Пошли, Фанни.

Он дотронулся до плеча жены, которая тоже встала.

– Думаю, вам не удастся уйти, – изрек Вульф. – Цитирую мистера Кремера: «В настоящий момент дела обстоят так, что вы вольны в любую минуту встать и уйти». Но теперь дела обстоят уже совсем иным образом. Арчи, встань к двери! Мистер Кремер, если понадобится, примените силу.

Кремер ни минуты не колебался.

– Вам придется остаться и все выслушать, мистер Ирвин, – по обыкновению, грубо приказал он.

– Я отказываюсь вам подчиняться, инспектор, – отчеканил тот. – В мои намерения не входит сидеть здесь и слушать, как оскорбляют и запугивают мою жену.

– Тогда можете стоять. Гудвин, встань возле двери. Никто не выйдет из комнаты без моего разрешения. Я заявляю это официально. Продолжайте, Вульф. И да поможет вам Бог, если вы пошли не той дорогой.

Вульф не отрываясь глядел на Фанни Ирвин:

– Можете сесть, миссис Ирвин. Вот так-то лучше. Вы знаете почти все из того, что я собираюсь вам рассказать. Возможно, даже абсолютно все. В прошлую среду вечером человек по фамилии Кимс, мой агент, появился у вас в квартире и беседовал с вами и вашим мужем. Вы спешили на вечеринку, поэтому разговор оказался коротким. Кимс вышел на улицу вместе с вами, но вскоре вернулся в вашу квартиру и имел беседу с вашей горничной Эллой Рейес, которой дал сто долларов наличными. В обмен на это она снабдила его кое-какой информацией. В частности, она рассказала ему, что третьего января вы пожаловались на головную боль уже в конце дня, сразу после того, как вам позвонил Патрик Диган. Быть может, она даже…

– Это неправда, – выдавила из себя Фанни Ирвин.

– Если вы будете утверждать, что она этого не рассказывала, я, честно признаться, не смогу опровергнуть ваши слова, поскольку и Джонни Кимса, и Эллы Рейес больше нет в живых. Если же вы хотите сказать, что этого не было, то я вам не поверю. Она даже могла сообщить ему, что подслушала ваш телефонный разговор с другого аппарата и что в тот вечер мистер Диган велел вам отказаться от похода в театр, сославшись на головную боль, и предложить, чтобы вместо вас в театр пригласили миссис Моллой.

– Вы отдаете себе отчет в том, что говорите? – угрожающим тоном поинтересовался Джером Аркофф.

– Разумеется, – отрезал Вульф и продолжил, обращаясь к миссис Ирвин: – Я обвиняю вас в соучастии в убийстве Майкла М. Моллоя, Джонни Кимса, Эллы Рейес и Делии Брандт. Получив упомянутые сведения от вашей горничной, Кимс, пренебрегший моими указаниями, отыскал Дигана. Диган почуял, что он в опасности, и сработал быстро и эффективно. Придумав какой-то предлог, возможно пообещав свести Кимса с каким-то человеком, он оставил его дожидаться в безлюдном месте, а сам якобы отправился за своей машиной. На самом же деле угнал чужой автомобиль, приехал на нем туда, где ждал Кимс, и сбил его. Совершил преднамеренное убийство. – Вульф повернул голову в сторону Дигана: – Желаете это опровергнуть, мистер Диган? У вас есть алиби?

– Я вас слушаю, – отозвался тот громче, чем требовалось. – Не забывайте, что все остальные тоже слушают.

– Разумеется! – Вульф снова повернулся к Фанни Ирвин: – От Кимса Диган узнал об источнике информации. И теперь Элла Рейес стала для него почти такой же опасной, как и сам Кимс. Я не знаю, связался Диган с ней напрямую или же через вас. Он условился с горничной о встрече, убил ее, спрятал тело там, где его не сразу найдут, и забрал сумку, чтобы отсрочить опознание жертвы. К тому времени он уже превратился в закоренелого преступника. И когда двумя или тремя днями позже Диган столкнулся с новой угрозой в лице Делии Брандт, его уже не терзали приступы малодушия, раскаяния либо страха. Но вы-то, вы – неужто вас тоже не одолевали страх и раскаяние?

– Ничего не говори, – велел Фанни муж. Теперь он держал ее руку в своей.

– Я не уверен, что вы даете ей хороший совет, – заметил Вульф. – Здесь присутствуют несколько человек, которым явно захочется услышать ответ на этот интересный вопрос. Если вы, мадам, повернете голову направо, то возле большого глобуса увидите мужчину и женщину, родителей Питера Хейза, которого обвинили в убийстве, совершенном с вашей помощью. Третий, сидящий рядом с ними, тоже очень заинтересован в вашем ответе. Это адвокат Питера Хейза. Теперь прошу вас повернуться в другую сторону. Молодой человек на кушетке, несколько минут тому назад потерявший над собой контроль, был женихом Делии Брандт. Они собирались пожениться… Завтра, да, мистер Лессер?

Тот ничего не ответил. Вульф и не настаивал.

– У двери стоит Арчи Гудвин, а слева от мистера Дигана сидит Сол Пензер. Они оба были друзьями и коллегами Джонни Кимса. Я сам знал мистера Кимса много лет и питал к нему глубокое уважение. Жаль, что не могу представить вам кого-нибудь из родных или друзей Эллы Рейес, но вы знали ее лучше, чем кто-либо из присутствующих в комнате.

– Черт побери, к чему все это? – не выдержал Джером Аркофф.

Вульф не обратил на него ни малейшего внимания.

– Суть состоит в следующем, миссис Ирвин. Что касается мистера Дигана, то с ним все ясно. Пачка изобличающих его бумаг лежит у меня в столе, а ключ, который он забрал у убитого им Моллоя, скорее всего, будет обнаружен среди вещей мистера Дигана. Но есть еще ряд пунктов. Например, такой: когда в прошлый вторник мистер Гудвин вышел из этого дома, за ним следовал мужчина. Его, разумеется, найдут, и он скажет, кто его нанял. Могу поклясться своей репутацией, что его нанял Диган. Теперь, когда нам стало известно, что всех четверых убил Диган, улики будут накапливаться очень быстро. Исследование отпечатков, оставленных на вещах Делии Брандт, проверка алиби мистера Дигана на вечер среды, четверг и воскресенье, аудит бухгалтерских книг его организации – улик наберется более чем достаточно.

– Что вам от меня нужно? – спросила миссис Ирвин. Это были ее первые слова с тех самых пор, как Вульф назвал Фанни соучастницей убийств.

– Я хочу, чтобы вы задумались над своим положением. Муж советует вам молчать, но и ему следовало бы кое над чем призадуматься. Вас можно судить за соучастие в убийстве. Если вы считаете, будто навредите себе, сознавшись, что Диган позвонил вам третьего января и посоветовал не ходить в театр, а послать вместо себя миссис Моллой, то вы ошибаетесь. Признание этого факта повредит вам лишь в том случае, если вам было известно – в тот момент или позднее, – с какой целью Диган хотел выманить из квартиры миссис Моллой. Однако это, скорее всего, не соответствует действительности, даже может показаться невероятным, поскольку Диган вряд ли рискнул открыть вам свое намерение совершить убийство. Он мог сказать, что хочет поговорить с вами с глазу на глаз, и попросил устроить так, чтобы в тот вечер вы остались одни. Ну, и как бы между прочим предложил пригласить в театр миссис Моллой. Если это так, то для вас не просто глупо, но и опасно молчать – молчание можно расценить как соучастие. Если Диган всего лишь хотел получить возможность поговорить с глазу на глаз…

– Так и было! – громко выпалила она.

Муж выпустил ее руку.

– Не будь дураком, Том! – изрек Джером Аркофф. – Дело пахнет тюрьмой.

– Давай же, Фанни, расскажи все как было, – произнесла Рита Аркофф.

Фанни протянула мужу обе руки, и он взял их в свои. Она заглянула ему в глаза:

– Ведь ты меня знаешь, Том! Ты знаешь, что я вся твоя! Он сказал, что хочет со мной повидаться и что-то сообщить. Он пришел к нам домой, но теперь-то я все поняла, потому что он явился почти в одиннадцать…

Диган подался в ее сторону. Разумеется, это было неосознанное движение. Сознательным оно быть никак не могло, потому что Сол и Пэрли держались начеку. Но, даже дотянись он до Фанни и прикончи ее, ему бы уже ничто не помогло. Вульф правильно определил: убив четверых, Диган превратился в настоящего маньяка. Вот почему, услыхав, что и миссис Ирвин приняла сторону его гонителей, он действовал как типичный маньяк. Сол и Пэрли крепко схватили его за руки с обеих сторон, а уж эти двое обуздают любого злодея.

Ирвин вскочил со своего места, Аркофф – тоже. Поднялся и Кремер. Альберт Фрейер подбежал к моему столику и схватился за телефон.

– Я закончил, мистер Кремер, – спокойно констатировал Вульф, – хотя у меня осталось в запасе целых двадцать минут.

Я знал, что им сейчас не до меня, поэтому выскочил в прихожую и взбежал вверх по лестнице, чтобы рассказать обо всем миссис Моллой. Уж кто-кто, а она заслужила радостную весть. Когда Фрейер освободил телефон, я позвонил из ее комнаты Лону Коэну и довел до его сведения кое-какие новости.

Глава девятнадцатая

Через несколько дней в шесть часов вечера Кремер зашел проведать нас и, когда я впустил его, обратился ко мне по имени. Устроившись в красном кожаном кресле и приняв приглашение выпить пива, а также обменявшись новостями с Вульфом, он изрек миролюбивым тоном:

– Окружной прокурор хочет знать, откуда и каким образом к вам попал ключ от ячейки камеры хранения. Я бы тоже не возражал узнать об этом.

– Нет, вы бы стали возражать, – заявил Вульф.

– Вы о чем?

– О ключе. Не хочу занимать ваше время. Если окружной прокурор будет настаивать, я, предположим, скажу ему, что получил письмо с ключом по почте, а конверт уничтожил. Или что Арчи нашел его на мостовой. И что с того? У него есть убийца, которого ему передали вы, и хватит с него. Да и вам ключ не нужен. Правда?

Он не настаивал.

Несколько сложнее было уладить проблему гонорара, возникшую, как только Питер Хейз оказался на свободе. Потребовав в запале пятьдесят тысяч долларов, Вульф не собирался идти на попятную. Однако пятьдесят кусков многовато за работу, на которую ушла неделя.

Но босс нашел достойный выход из положения, условившись с Хэролдом, что тот выпишет по чеку на 16 666,67 доллара вдове Джонни Кимса и матери Эллы Рейес. Так что Вульфу осталось 16 666,66, а посему те, кто считает Вульфа хапугой, оказались в дураках. А П. Х., выйдя из кутузки, в конце концов признал себя сыном своих родителей. Хотя в уведомлении о свадьбе, напечатанном «Таймс», он назвал себя Питером Хейзом. А «Таймс» всегда права – это каждому известно.

Бракосочетание состоялось примерно через месяц после того, как Патрика Дигана признали виновным в совершении особо тяжких преступлений и осудили. Через парочку недель молодые люди заглянули к нам.

Я бы ни за что не признал в теперешнем П. Х. того бедолагу, которого увидел в давний апрельский день сквозь стальную решетку. У него был вполне человеческий вид, да и вел он себя по-человечески.

Я хочу остаться справедливым, но в то же время должен описать вам все в точности, как оно было. Так вот, от общения с ним я не получил особенного удовольствия.

Когда молодожены собрались уходить, Сельма Хейз придвинулась к столу Вульфа и сказала, что она должна – ну просто обязана! – его поцеловать. Еще она сказала, что он вряд ли хочет, чтобы его поцеловали, но иначе нельзя.

Вульф нахмурился:

– Давайте лучше воздержимся. Это не доставит никакого удовольствия ни вам, ни мне. Я ведь старый и пыльный шкаф. Лучше поцелуйте мистера Гудвина. Он, кстати, дока в любовных делах.

Я был тут как тут. Она повернулась в мою сторону, и на долю секунды ей показалось, что она непременно меня поцелует. Мне, кстати, тоже. Но тут на ее щеках проступил румянец, и она передумала. Я что-то сказал, забыл уже что.

У этой женщины есть на плечах голова. Она знает, что далеко не всегда игра стоит свеч. Зачем рисковать…