Золотая Орда. Проблемы генезиса Российского государства

Ужас Европы

В XIII веке татаро-монгольское нашествие наполнило Европу ужасом, дотоле не слыханным: «летописи, не содержат ничего сколько-нибудь сходного и подходящего». В Европе еще не забыли гуннов и гибель великой Римской империи. О ней красноречиво говорил полуразрушенный Рим и множество архитектурных следов его величия: акведуки, дороги, амфитеатры. Хотя все это было в далеком прошлом, к которому новые жители Европы уже не имели прямого отношения, это прошлое напоминало им о себе, оно говорило о том, что на этом пространстве жили некогда иначе, более культурно, цивилизованно.

Прошлое подталкивало к иной жизни, и постепенно после нескольких веков варварства Европа начала возрождаться. Прошла новая внутренняя колонизация, названная Марком Блоком Великой распашкой, а вслед за ней развитие культуры. Ее зримыми свидетельствами стали возрождающиеся на римских развалинах города, торговля, еще полуварварские, но уже величественные храмы романского стиля, появилась готика, витражи.

Самое главное после веков сплошной неграмотности, значительная часть населения вновь обрела способность читать и писать уже не на непонятной простым людям латыни, но на родных языках, а латынь стала культурным скрепом единства Европы. Еще далеко было до Возрождения, но уже обозначился выход из веков сплошного насилия, крови, ужаса и мрака бескультурья. И вдруг угроза нового нашествия варваров-кочевников, на которых автоматически накладывался стереотип старых.

Однако ничто не повторяется. А если повторяется, то иначе. Новое нашествие было отличным от старого в своих основополагающих, принципиальных чертах, в частности, но немаловажной, хотя бы потому, что оно на этот раз не дошло до Западной Европы, которая со страхом ждала его, и это ожидание питалось воспоминаниями о прошлом. Возможно, оттого до сих пор монгольское нашествие сравнивается с разрушением варварами Рима и отсюда неизменен рефрен: Русь приняла удар на себя и тем самым спасла Европу от новых долгих веков варварства, а сама надолго отстала в развитии от Европы.

Мы не знаем сегодня, насколько были ослаблены завоеватели после покорения Волжской Булгарии, Руси. Известно, что после Руси они имели достаточно сил, чтобы осуществить сокрушительный разгром европейских рыцарей при Лидице. Однако до сих пор неясно, почему Батый, находясь в нескольких днях перехода от Рима повернул армию назад, насколько выборы нового великого хана, которые должны были состояться в степях Монголии, оказались для него важнее Вечного города, или же они были для уставшей армии благовидным предлогом прекращения войны.

Факт: Западная Европа избежала нашествия, и новый удар кочевников пришелся на Восточную Европу.

Отсюда возникла одна из старых проблем, требующая разрешения: были ли последствия нашествия на Русь аналогичными разрушению варварами Римского мира (Pax Romana). Названная проблема может быть условно разделена на две части. Одна часть связана с выяснением какими были завоеватели, другая какими были завоеванные. В частности, для истории нашей страны важно знать: опережала ли в своем развитии Русь Западную Европу, была равной с ней или отставала. Попробуем обозначить круг взаимосвязанных явлений, приняв параметры рассмотрения хозяйство, культуру и идеологию. Куда пришли завоеватели: какими были Русь и Западная Европа?

Непосредственно перед монгольским нашествием в XIII вв. и в Западной, и Восточной Европе варварские (в сравнении с Римом) народы прошли этап ускоренного развития от почти дикости к почти культуре. В этом едином генеральном процессе главное отличие Запада от Востока, пожалуй, было в том, что новые народы Западной Европы не столько непосредственно воспринимали культуру Рима (к ней они начали приобщаться еще эпоху расцвета империи), сколько в прямом и переносном смысле на руинах Рима развивали свою. Русь же с принятием христианства получила возможность непосредственно перенимать (принимать) наследие от еще сохранившейся части Римской империи Византии.

В развитии недавних варваров уровень достижений определялся, в конечном счете, не элитарной, но массовой культурой общества, хотя, как правило, в расчет принимается первая, а не вторая. Элитарная культура (и это следует, наверно, четко отметить) на Западе и Востоке Европы не слишком различалась. Она выражалась в искусстве для избранных, в архитектуре для утверждения величия власти и немногих избранных, в фортификационных и грандиозных культовых сооружениях, религиозном ритуале. Лучшие образцы искусства и архитектуры той эпохи, как Запада, так и Востока Европы, будут вызывать восхищение, пока жив человек. Но вот в отношении развития хозяйства и массовой культуры о равенстве Руси и Западной Европы того времени говорить, к сожалению, не приходится.

Основные черты развития Западной и Восточной Европы в названный период рассмотрены мною в монографиях «Решающий опыт» и «Путь России», что позволяет сейчас привести лишь итоговые положения. Главный общий хозяйственный процесс того времени на континенте антропогенизация природного ландшафта, конкретно выразившаяся в явлении, названном Марком Блоком Великой распашкой. Характер, темп и результаты процесса были связаны с трансформацией представлений людей о мире и о себе, с общим развитием духовной и материальной культуры.

При сравнении процессов распашки в Западной и Восточной Европе XIII вв. мы видим, что за один и тот же срок в Западной Европе были практически полностью завершены антропогенизация вмещающего ландшафта и переход к пашенному земледелию. В Восточной не были завершены ни антропогенизация ландшафта, ни переход к пашенному земледелию как ведущей технологии основного производственного процесса. Славяне осуществили хозяйственное освоение территории, которая еще использовалась ими двояко, как правило, (исходя из площади территории) для охоты и собирательства, как исключение для хозяйства, приспособленного к природным процессам (и в этом схожего с кочевым скотоводством) подсечно-огневого земледелия в лесах, а также для производящего пашенного хозяйства в свободных от леса пространствах опольях.

Вовсе не собираясь идеализировать западноевропейское общество (чтобы избежать такого соблазна достаточно знать работы А. Я. Гуревича), можно тем не менее выделить то главное, что произошло в Западной Европе в XIII вв. и не произошло вовсе или далеко не в тех масштабах в Восточной (в нижеследующем сравнительном анализе данные по Западной Европе взяты по Марку Блоку и Жаку Ле Гоффу, другие источники оговорены в тексте).

В это время в Западной Европе отмечался небывалый с момента падения Римской империи взлет народной культуры и возрастание сложности самоорганизации социума. «Первый витраж, первый готический свод, первая героическая поэма» (М. Блок) не были переняты у развитой Византии, но созданы или воссозданы самостоятельно. В области мировоззрения в Западной Европе произошла консолидация общества на базе христианства. Подобная идеологизация стала возможной потому, что христианство в Западной Европе в романских странах было, а в германских уже стало религией широких народных масс, а не насаждалась господствующими слоями сверху (исключения, например, в Скандинавии лишь подтверждают высказанное положение).

В силу народности религии ее организации ордена возникали большей частью стихийно и, что чрезвычайно важно, были ориентированы на решение практических задач. Эта ориентация стала предпосылкой формирования тех умонастроений, которые в конечном счете привели к господству представлений людей о мире и о себе, ставших основой современного западноевропейского общества (анализ процесса дан в моей монографии «Путь России»).

В Восточной Европе произошла насильственная христианизация сверху, но народной религией христианству предстояло стать веками спустя, когда монастыри вышли из стен городов, из-под прямой опеки и покровительства власти и «пошли в народ». Христианству на Руси предстояла еще долгая борьба с язычеством за души людей, причем народные массовые монашеские ордена, ориентированные на решение практических задач, на Руси так и не возникли.

На Западе появились не в единичных случаях, как к примеру Новгород, но как массовое явление первые независимые города со свободным, все более ориентированным на промышленное производство населением. Появились и стали быстро численно расти ремесленники и купцы. В Восточной — города оставались преимущественно центрами политической власти.

В Западной Европе произошла консолидация феодальной власти, способствующая упорядочению социально-политических и социальноэкономических отношений, в Восточной деконсолидация.

В Западной Европе имел место переход от полной безграмотности к довольно высокому уровню грамотности (грамотными стали даже бродячие клирики), в Восточной не было такого рывка в городах, а поток крестьянской колонизации в леса не способствовал развитию культуры в целом и грамотности, в частности.

Уже в XII в. в Западной Европе появились пять первых университетов и около трех десятков культурных центров-школ. В Восточной не было создано ни одного университета, ни одной школы западного типа.

К XIII веку в Западная Европа покрылась густой сетью дорог. Стали функционировать не только старые римские тракты (хотя их качество много уступало имперским, свои функции средства связи они выполняли), но появились новые за счет варварской (при Риме) периферии. Прерывающие дороги реки были перекрыты мостами. В порядке исключения мосты были переброшены и через крупные реки.

На Руси не дороги, но реки выполняли роль основных транспортных коммуникаций. В то время мосты не только на крупных, но даже на средних реках практически не строились. Дороги на Руси были плохие, и было их донельзя мало.

В Западной Европе подъем агротехники и быстрое развитие промышленного производства, образование многочисленного и необходимого для общества класса ремесленников и класса купцов, восстановление развитой инфраструктуры дорог, мостов, способствовали установлению нового мировоззрения, новой системы ценностей. Более того, как нам удалось показать, протестантская этика капитализма, возникла в Европе не в эпоху развития капитализма, а много ранее: именно в это время.

В ходе формирования нового мировоззрения в Западной Европе происходило утверждение принципа эквивалентного обмена и его главного выражения денежного обмена результатами продуктов труда людей, рост значимости права и правовых отношений, рост самосознания общества, резкое расширение представлений о мире и о себе, рост значимости личности, стремление к свободе личности и приобретение свободы довольно значительными слоями общества. Ничего подобного в Восточной Европе в это время не наблюдалось.

Главные причины перемен в жизни Западной Европы две.

Первая. Рост населения и достижение той густоты, которая необходима для решения задач экспериментирования массой участников и быстрого обмена информацией. Той густоты, которая не позволяет искать решения проблем вне общества или отодвигать решение в будущее, когда действует императив «здесь и теперь».

Вторая. Идеологизация массового сознания, выражением чего стали массовые мистические движения и многочисленные религиозные ордена с их плюрализмом предложений представлений о мире и о себе в рамках основных христианских ценностей.

В Восточной Европе основные жизненные цели человека уравновешенность, безопасность, приспособление и целостность могли достигаться иначе: не «здесь» и не «теперь». Не нравятся порядки в обществе не обязательно преобразовывать их, экспериментировать, искать и утверждать иные принципы взаимоотношений людей, новые технологии, как в Западной Европе. В Восточной была альтернатива такому решению уход в леса, где в отличие от Западной Европы была возможность жить в лесах независимо от общества, изолированной, самодостаточной жизнью.

Согласно одному из фундаментальных положений Николая Вавилова, которое было высказано относительно злаковых культур, но оказалось действенным для значительно более широкого круга проблем, рывок в развитии обеспечивается тремя условиями: богатством видов дикой природы (более широко наличием природных ресурсов), уровнем культуры массы населения, достигнутым в предыдущий период, и густотой населения, необходимой для экспериментирования и быстрого обмена культурными достижениями (более широко развитая инфраструктура).

Все три условия были налицо в Западной, но не Восточной Европе.

В домонгольской Восточной Европе ни культура массы населения, ни тем более густота населения не достигли того уровня, за которым следует рывок развития. Более того, история Восточной Европы X–XIII веков дает урок того, как избыточность природных ресурсов может стимулировать стремление к поиску лучшей жизни не за счет роста, а снижением уровня самоорганизации общества. Богатство природы не всегда способствует развитию и может в определенных условиях препятствовать прогрессу.

Возможно, главное отличие направленности, темпов и хода процесса антропогенизации природы на Западе и Востоке Европы в разнице плотности населения и темпов его воспроизводства. В результате прежде всего этой разницы только по физическому времени жители обеих частей континента были современниками, по типу хозяйствования это были разные люди, перед которыми стояли разные задачи взаимодействия с природой, а следовательно, и решения этих задач были несхожими, что не могло не найти своего отражения на всех сторонах общественной жизни.

В целом, мы обязаны констатировать: отставание Восточной Европы от Западной четко обозначилось еще до монгольского нашествия.

Следовательно, вопреки общепринятому мнению, нашествие не могло стать причиной возникновения того, что уже имело место, но могло усилить разрыв между Западной и Восточной Европой. Усиление явления могло произойти от трех причин:

1) от самой тяжести нашествия,

2) от прерывания отношений Руси с более развитой Западной Европой,

3) от снижения культуры массы населения под влиянием более низкого культурного уровня завоевателей.

Вторую причину я не готов рассматривать. И вовсе не потому, что она требует специального изучения. Общепринятая в настоящее время точка зрения сводится к тому, что Запад требовал от Руси порабощения физического и духовного. Александр Невский защитил Русь и, следовательно, русскую культуру от крестоносцев Западной Европы. Глядя на жизненный путь (и сегодняшние его итоги) славянских этносов, принявших католичество и западную культуру чехов, словаков, поляков, словенцев, хорватов, трудно объективно «взвесить», что они потеряли, а что приобрели, трудно найти критерии, позволяющие избежать субъективизма, да и надо ли искать, в принципе? А вот об издержках самого нашествия и том, что представлял собой во второй половине XIII–XIV веке господствующий этнос завоевателей, создавший государство Золотая Орда, можно говорить с достаточной долей объективности.

Прекращение неистовства

Факт, что вторжение монголов на Русь было кровавым, как и любое вторжение. Однако было ли оно сравнимо с нашествием варваров на Рим? Прежде всего мы видим временные отличия. Западная Европа переживала нашествие, растянувшееся на века. Об этом точно и образно пишут многие историки. В их описаниях падение великой империи сопровождается деградацией нравов и порядков, угасанием развитых римских городов, разрушением торговли.

Обратимся к Жаку Ле Гоффу. Он отмечает ужасы войны и насилия, творимые народом, голод, заразные болезни, каннибальство и подводит итог: «Эта эпоха, несомненно, была смутным временем. Смута порождалась прежде всего столкновениями завоевателей… Такова была страшная прелюдия в истории средневекового Запада. Ее тональность сохранилась на протяжении всех последующих десяти веков. Война, голод, эпидемии и звери — вот зловещие протагонисты этой истории. Конечно, они не с варварами впервые появились, античный мир знал их и раньше, и они действовали еще до того, как варвары дали им простор. Но варвары придали неслыханную силу их неистовству» (Ле Гофф, с. 20, 21–22).

Русь избежала связанных с нашествием непрерывных войн, голода, эпидемий. Прежде всего, от начала нашествия в течение более века, хотя и были столкновений внутри самих завоевателей, они не имели разрушительных последствий для развития народов Восточной Европы, как это было в Западной. Далее, монгольское нашествие практически было одномоментным в сравнении с десятью веками неистовства Западной Европы после падения Рима. В считанные годы насилием (как было принято в те жестокие времена) завоеватели установили власть на огромной территории (По Рубруку расстояние от Сарая до Каракорума преодолевалось в те времена за четыре месяца).

В результате нашествия на Руси не было массовых явлений потери людьми человеческого лица, безумств, неистовств, насилий, каннибальств, голодовок. Конечно, это была заслуга не столько победителей, сколько побежденных, причем, если принять во внимание аргументы Василия Ключевского, о которых речь пойдет ниже, не элиты не князей, а простого народа. Не вдаваясь в подробное рассуждение, просто констатирую факт: в результате монгольского нашествия не было сколько-нибудь заметной деградации нравов против домонгольского времени, не было массового безумия. Более того, согласно Ключевскому нашествие способствовало установлению не только относительного порядка и спокойствия, но и нравственному очищению.

Немногие отдельные замечания, посвященные социальному и психологическому состоянию Руси накануне монгольского нашествия в знаменитых лекциях по истории России Ключевского в общей сложности, составляют чуть более одной страницы. Такая ситуация делает чрезвычайно весомым каждое слово великого и, пожалуй, самого объективного русского историка и позволяет воспроизвести его положения практически полностью.

«… Приниженное юридическое и экономическое положение рабочих классов и было одним из условий, колебавших общественный строй и порядок Киевской Руси. Порядок этот не имел опоры в низших классах населения, которым он давал себя чувствовать только своими невыгодными последствиями. Князья своими владельческими отношениями сообщали усиленное действие этому неблагоприятному условию. Очередной порядок княжеского владения сопровождался крайне бедственными следствиями для народного хозяйства. В постоянных своих усобицах князья мало думали о земельных приобретениях, о территориальном расширении своих областей, в которых они являлись временными владельцами; но, тяготясь малонаселенностью своих частных имений, они старались заселить их искусственно. Лучшим средством для этого был полон. Поэтому их общей военной привычкой было, вторгнувшись во враждебную страну, разорить ее и набрать как можно больше пленных, пленники по тогдашнему русскому праву обращались в рабство и селились на частных землях князя и его дружины, с которой князь делился своей добычей… Гораздо хуже было то, что подобные приемы войны князья во время усобиц применяли и к своим. Первым делом их было, вступив в княжество соперника-родича, пожечь его села и забрать или истребить его «жизнь», т. е. его хозяйственные запасы, хлеб, скот, челядь. Владимир Мономах был самый добрый и умный из Ярославичей XIXII вв., но и он не чужд был этого хищничества» (Ключевский, т.2, с. 41–42).

Нельзя не заметить, что Ключевский подчеркивает не только зло, но и благо монгольского нашествия, что в силу существующих мифов звучит странно, но тем не менее является фактом.

«Прежде всего татары стали в отношение порабощенной ими Руси, устранявшее или облегчавшее многие затруднения, какие создавали себе и своей стране северно-русские князья. Ордынские ханы не навязывали Руси каких-либо своих порядков, довольствуясь данью, даже плохо вникали в порядок там действовавший. Да и трудно было вникнуть в него, потому, что в отношениях между тамошними князьями нельзя было усмотреть никакого порядка. С этой стороны верхневолжские Всеволодовичи стояли гораздо ниже своих предков, днепровских Ярославичей. У тех мелькали в головах хоть шаткие идеи старшинства и земского долга; эти идеи иногда направляли их отношения и сообщали им хотя бы тень права. Всеволодовичи XIII в. в большинстве плохо помнили старое родовое и земское предание и еще меньше чтили его, были свободны от чувства родства и общественного долга. Юрий московский в Орде возмутил даже татар своим родственным бесчувствием при виде изуродованного трупа Михаила Тверского, валяющегося нагим у палатки. В опустошенном общественном сознании оставалось место только инстинктам самосохранения и захвата. Только образ Александра Невского несколько прикрывал ужас одичания и братского озлобления в среде русских правителей, родных или двоюродных братьев, дядей и племянников. Если бы они были предоставлены вполне самим себе, они разнесли бы свою Русь на бессвязные, вечно враждующие между собой удельные лоскутья. Но княжества тогдашней Северной Руси были не самостоятельными владения, а даннические «улусы» татар; их князья звались холопами «вольного царя», как величали у нас ордынского хана. Власть этого хана давала хотя призрак единства мельчавшим и взаимно отчуждавшимся вотчинным углам русских князей. Правда, и в волжском Сарае напрасно было искать права. Великокняжеский владимирский стол был там предметом торга и переторжки; покупной ханский ярлык покрывал всякую неправду. Но обижаемый не всегда тотчас хватался за оружие, а ехал искать защиты у хана, и не всегда безуспешно. Гроза ханского гнева сдерживала забияк; милостью, т. е. произволом, хана не раз предупреждалась или останавливалась опустошительная усобица. Власть хана была грубым татарским ножом, разрезавшим узлы, в какие умели потомки Всеволода III запутывать дела своей земли. Русские летописцы не напрасно называли поганых батогом божиим, вразумлявшим грешников, чтобы привести их на путь покаяния.» (Ключевский, т. 2, с. 41–42).

Что же следует из объективного анализа великого русского историка? Что если обратиться к средневековой истории любых других стран, например, Франции законодательницы «мод» средневековья, то и там мы увидим те же самые явления: торги и переторжки за право владения той или иной землей, всякую неправду королевского решения, беспрерывную борьбу за власть на всех ее уровнях, борьбу, где все средства «хороши» вплоть до лишения жизни: от «нечестного» (тайного убийства, вероломства, обмана сюзерена и тому подобных «норм» средневековой жизни) до «честного» (поединки, сражения, войны), что король и там старался быть верховным судьей в распрях, а если была возможность, то и играть роль батога божия.

К истории какой бы из стран мы ни обратились, мы видим несколько неизменных «Что». Что благо, которое несет любая власть, сводится к установлению относительного порядка. Что ради порядка личность и общество готово терпеть насилие государства над собой. Что любая власть является идеальной только в умозрительных конструкциях. Что древние римляне не зря говорили: «пусть плохой закон, но закон».

Если свести вместе то, что говорилось выше о Западной и Восточной Европе, выводы Ле Гоффа и Ключевского, то следует констатировать, что раннесредневековое неистовство, которое в Западной Европе в канун монгольского нашествия закончилось, на Руси продолжалось. Когда и как оно было бы прекращено на Руси, до какой степени должен был дойти ужас одичания и братского озлобления в среде русских правителей, свобода их от чувства родства и общественного долга, как долго было бы нормой их поведения родственное бесчувствие, изумлявшее завоевателей, когда, наконец, в опустошенном общественном сознании нашлось бы место не только инстинктам самосохранения и захвата, но и другим чувствам, когда прекратилось бы одичание? И последнее, если бы русские князья были предоставлены самим себе, разнесли бы они свою Русь, как был убежден Василий Ключевский на бессвязные, вечно враждующие между собой удельные лоскутья или же одумались бы, остановили процесс деградации нравов?

Ясно, что насилие князей над народом не могло быть бесконечным. Что рано или поздно введенные князьями аморальные нормы жизни закончили бы свое существование. Западной Европе на нормализацию общественных отношений потребовалось десять веков. Сколько Восточной? Мы не знаем, поскольку данная вероятность исторического развития не была реализована. Знаем только, что в Западной Европе нормализация общественных отношений была достигнута в результате внутренних процессов, а в Восточной в результате установления татарской власти.

Археологические раскопки подтверждают, что разрушенные монголами Волжская Булгария, «став провинцией Золотой Орды… очень скоро восстановила свой экономический потенциал, снова став житницей и «ремесленным цехом» обширного региона» (Казаков, с. 66), что уже к концу XIII века русские города возрождаются и в них находят следы интенсивной торговли со странами Востока (см., например. Новые исследования, с. 46–48). Относительно быстрое возрождение русских городов было связано, в частности, с тем, что от нашествия пострадали далеко не все из них. Арсений Насонов, исследовавший на данный предмет русские летописи, констатирует, что последние упоминают лишь 14 городов, взятые приступом и разграбленные, в том числе крупные Рязань, Владимир, остальные не были большими. (Отметим, кстати, что Киев обезлюдел еще до монгольского нашествия в результате кровавых княжеских междоусобиц. Не случайно политическая, экономическая и культурная жизнь Руси сосредоточилась на Северо-Востоке). «Ярославль, Ростов, Углич, Тверь и другие были сданы без боя и вследствие этого, согласно правилам монгольской войны, пощажены татарами: летопись, по крайней мере, ничего не говорит об их разгроме». «Воскресенская летопись говорит только о сопротивлении и разгроме Торжка и о сопротивлении Козельска, вслед за взятием которого последовало избиение его жителей». «Итак, именно Владимир, — утверждает Насонов, — был страшно обескровлен. Ни Ростов, ни Углич, ни Ярославль, ни Тверь, ни Кострома, ни Переяславль не подверглись, кажется, такому опустошению и разорению» (Насонов, с. 99–100, 218).

Что принесли с собой завоеватели, кроме всегдашней на первом этапе волны насилия?

«Термоядерный» взрыв

В отличие от нашествия гуннов, новые пришедшие в Европу кочевники не рассыпались со смертью своего полководца, но создали государство, не укладывающееся в тогдашние представления европейцев о мире: как уже упоминал, от Сарая до Каракорума, согласно Рубруку, было четыре месяца пути (Насонов, с. 215). Возникла мировая империя. Политико-административно была объединена монголами большая часть тогдашнего цивилизованного и полуцивилизованного мира Евразии, в границах много превосходящих античный Римский мир.

Это объединение означало не просто одномоментное резкое (в сотни раз!) увеличение обмена информацией, знаниями, генетическим фондом, накопленными дальневосточной, ближневосточной и европейской цивилизациями, но почти на столетие стабилизацию интенсивного, не исключено, предельно возможного при тогдашних средствах сообщения обмена. Данный феномен требует специального анализа, поскольку при первом взгляде он производит впечатление «термоядерного» информационного взрыва. Люди Европы получили возможность безопасно путешествовать по огромным пространствам Евразии и использовали эту возможность в политических и коммерческих целях. Они увидели столько нового, сколько столетиями не видели их многочисленные предки в совокупности.

Разумеется, не все были вовлечены в этот массированный информационный обмен. Наибольшие дивиденды имели те социальные группы, слои, этносы, которые были подготовлены к принятию нового предыдущим развитием. Не готовые к восприятию новых технологий, ценностей, представлений о мире и о себе остались в стороне на обочине прежде всего духовного, а затем уже материального богатства жизни, или даже за обочиной. Проблема готовности разных этносов к использованию возможностей открывшегося мощного потока новой информации по сути дела еще даже не поставлена, участие в обмене исследовано фрагментарно.

Информационный обмен, которому социо-естественная история придает чрезвычайно большое значение, в Золотой Орде имел существенные отличия в сравнении с таковым в Западной Европе. В последней не было хороших дорог, которые согласно Марку Блоку «имеют свойство с выгодой для себя образовывать пустоту вокруг». И в Золотой Орде не было хороших дорог в лесной и лесостепной части, но в степной они были. И вовсе не потому, что их такими построили. Здесь сама природа создала удобства для передвижения как летом, так и зимой благодаря ровным пространствам и сухости весной, летом и осенью, малому снежному покрову зимой. Таким образом, в Золотой Орде были основные транспортные магистрали и второстепенные. Первые в большей или меньшей степени образовывали ту пустоту вокруг себя, о которой писал Марк Блок.

Главных транспортных артерий было по сути дела две: одна сухопутная широтная Великий шелковый путь, другая мери дианальная речная Волга. Вдоль этих двух дорог, прежде всего по Волге, и располагались города и поселки. И больше всего, что естественно, их было вблизи пересечения магистралей. Последние проходили по землям, где жили разные народы, говорящие на разных языках, но для обслуживания магистралей нужен был какой-то один язык. Кроме верхнего течения Волги, где господствовал русский, повсеместно таковым стал тюркский татарский. И здесь мы видим сходство и разницу с Западной Европой.

«С одной стороны, огромное большинство неграмотных, замурованных каждый в своем региональном диалекте и владевших в качестве литературного багажа несколькими мирскими поэмами, которые передавались почти исключительно с голоса, и духовными песнопениями, которые сочинялись благочестивыми клириками на народном языке ради пользы простого люда и иногда переписывались на пергаменте, писал о Западной Европе Марк Блок. На другом берегу горсточка просвещенных людей, которые, беспрестанно переходя с повседневного местного говора на ученый универсальный язык, были, собственно, двуязычными. Для них и писали сочинения по теологии и истории, сплошь по-латыни, они понимали литургию, понимали и деловые документы. Латинский был не только языком носителем образования, он был единственным языком, которому обучали. Короче, умение читать означало умение читать по-латыни» (Блок 1986, с. 140).

И в Золотой Орде также было огромное большинство неграмотных, замурованных каждый в своем региональном диалекте и владевших в качестве литературного багажа несколькими мирскими поэмами, которые также передавались почти исключительно с голоса, и духовными песнопениями. Но это было прежде всего в тех регионах, которые были на периферии империи: на Руси, в Хорезме, частично на Северном Кавказе. На великих магистралях и в Сибири господствовал тюркский язык. Это был универсальный, но не ученый язык. Люди, говорившие на нем, за немногими исключениями, не были носителями образования, книжной культуры. Этот язык использовался для живого обмена. На нем не писались сочинения по теологии и истории, изредка записывались народные сказания, поэмы. Татарский язык не был языком, которому специально обучали в школах. После принятия ислама, мусульмане обучались в медресе арабскому. Горстка чиновников вела делопроизводство на тюркском, но для всепроникновения письменного языка этого было явно недостаточно.

На главных магистралях можно было встретить помимо кочевников-тюрок, купцов, чиновников и военнослужащих. По своему этническому происхождению чиновники, купцы и воины происходили из всех народов империи. Среди купцов можно было встретить представителей чуть ли не всех стран тогдашней цивилизованной Евразии. Все они входили в контакт с оседлым населением городов и в значительной степени его же и составляли.

Войны во все времена интенсифицировали межэтнический культурный обмен. Золотая Орда вела длительные войны в Закавказье и Иране, в Восточной Европе от Балкан до Польши. А поскольку представители всех народов империи обязаны были служить в регулярных войсках, постольку простые люди даже в дальних уголках государства имели представление о жизни далеких южных и близких западных соседей.

Информационный обмен в эпоху Золотой Орды был интенсивным. Но насколько? Не исключено, что представления о мире даже на окраинах Золотой Орды, какой, к примеру, была Русь в то время, было много более полными и точными, чем века спустя. О связях той эпохи говорят данные археологии. Например, в Твери «строительные горизонты начала и середины XIV в. выделяются обилием импорта, поступление которого связано с Золотой Ордой (сиро-египетское стекло, поливная полихромная керамика из Средней Азии и Золотой Орды, люстровая керамика из Ирана). Найдена серия ножей, лезвия которых инкрустированы насечкой медной проволоки, имитирующей арабскую вязь. Находки конца XIV века (т. е. после фактического крушения империи, о чем речь пойдет в следующей главе — Э.К.) в целом носят более рядовой характер» (Новые исследования, с. 46–47).

Не случайно тверской купец осуществил свое знаменитое «хождение за три моря» не до и не после, а во время татаро-монгольского ига. Конечно, Афанасий Никитин был не рядовым представителем своего сословия, но факт: русский купец мог рискнуть предпринять столь далекое путешествие именно во время интенсивного информационного обмена, когда даже на северных далеких окраинах великой империи было известно, что мир огромен, что в нем живут люди отнюдь не «с песьими головами», но обычные и цивилизованные, с которыми можно иметь цивилизованные отношения.

Гунны не создали и не могли создать развитую инфраструктуру, охватывающую целый континент. Монголы, точнее тюрки создали. Даже после административного распада империи Чингисхана, ее отдельные части не утратили связей между собой, и до падения Юаньской династии в Китае четко функционировала грандиозная по протяженности транспортная магистраль Запад-Восток Великий Шелковый Путь.

Большая часть этой магистрали проходила по территории западной части бывшей монгольской державы Чингисхана Золотой Орде. «Золотоордынские города были крупнейшими центрами международной торговли. Они были узлами торговых путей, входивших в систему северных маршрутов Великого шелкового пути, связывающего Восток с Западом. Именно в золотоордынскую эпоху движение людей и товаров по этим маршрутам достигло своего зенита. Торговля велась и с Китаем, и с Ираном, и Средней Азией через Хорезм, и с Кавказом, и с Индией, и Средиземноморьем, и с Русью». И «в том диалоге, который уже давно вели между собой Запад и Восток, пишет Герман Федоров-Давыдов, золотоордынским городам суждено было сказать громкое и веское слово» (Федоров-Давыдов 1997, с. 97, 98).

Факт остается фактом: Золотая Орда была мостом между Западом и Востоком, географическим центром информационного, генетического и многих других видов обмена.

В начале XIV в. в эпоху расцвета Золотой Орды ни в Западной, ни в Восточной Европе не было государства равного ей по территории, числу жителей и организованности (Описание функционирования этого государство, с энциклопедичной лаконичностью и информационной емкостью дано Газизом Губайдуллиным. Оно приводится в Приложении данной книги. Хотя историк писал в начале нашего века, когда еще многое не было известным, в своих основных чертах его анализ соответствует современным знаниям, а отдельные несоответствия будут рассмотрены ниже).

Западная Европа только подходила к тому, что стало фактом в Восточной Золотой Орде. А именно, «… новая Европа созидалась вокруг не городов, а государств… Возможно, все это нелегко было уловить в конце XIII в. Но время островков, небольших поселений и малых социальных ячеек готово было пройти, как и время феодализма. Наступал другой тип организации пространства: территориальное государство» (Ле Гофф, с. 102). Как это нередко бывало в истории, такое государство было создано недавними варварами, и не в Западной, а Восточной Европе. Золотая Орда простиралась от Алтая на Востоке до Карпат на Западе, от Белого моря на Севере до Черного моря, Кавказа и дельты Аму-Дарьи (Хорезм) на юге.

Самих завоевателей, создавших огромное государство, было относительно немного. Русские летописи определяли численность войска Батыя в 400 и даже 600 тыс. человек. Ныне даже в школьных учебниках приводятся иные данные от 3040 до 120 140 тыс. Однако биологи, в частности, соратники Н. В. Тимофеева-Ресовского А. Н. Тюрюканов и Н. А. Костенчук подсчитали, исходя из возможности прокорма боевых и обозных лошадей, что армия Бату насчитывала около 100 тыс. воинов. Однако они не учли, что завоеватели шли с семьями. Если учесть это обстоятельство, требовавшего фуража не только для армейских, но и для «гражданских» лошадей, наконец, для домашнего скота, то тот же «кормовой» предел снижает численность армии до не более 60 тыс. А общее число пришедших в Европу новых жителей ее можно оценить в пределах 300 тыс. человек. Их, по всей вероятности, быстро увеличивающиеся в числе потомки, остановились в южнорусских степях части Великой Степи Евразии, протянувшейся на 9 тысяч километров от Среднедунайской низменности до плоскогорий Центральной Азии. В этом огромном государстве пришельцы-завоеватели были в явном меньшинстве (согласно оценкам, население только Руси перед монгольским нашествием насчитывало 78 миллионов человек). Следовательно, завоеватели были лишь организующей и направляющей силой развития, а само развитие осуществляли все народы великой империи.

Быстротечность времени

Началом Золотой Орды как независимого государства можно считать время, когда собранные на ее территории налоги перестали отсылаться в Каракорум, когда народы, сжатые обручем государства, перестали активно бороться против центральной власти и полностью подчинились ей, когда прекратилась борьба за эту власть внутри господствующей элиты. Это событие произошло в начале XIV в. (см. Федоров-Давыдов 1973, с. 80), а концом государства смуту, или как называли ее на Руси «великую замятию» 1360-80 гг., когда в ходе яростной борьбы за власть за 20 лет сменилось более 25 правителей (Сафаргалиев дает их перечень). «Они сменяли друг друга с такой калейдоскопической быстротой, что летописцы не успевали даже вносить их имена в свои летописные записи» (Сафаргалиев, с. 376).

Расцвет Золотой Орды пришелся по времени на кризис в Западной Европе. Как пишет Ле Гофф, «христианский мир на рубеже XIII–XIV вв. не просто остановился, но съежился. В 1284 г. обрушились своды собора в Бове, вознесенные на 48 метров. Готические мечты никогда уже выше не взбирались. Постройка соборов остановилась: в Нарбонне в 1286 г., в Кельне в 1322 г., Сиена же достигла предела своих возможностей в 1366 г. Началась девальвация монеты, ее порча. Итальянские банки, особенно флорентийские, стали жертвой катастрофических банкротств симптомы кризиса проявились в наиболее хрупких секторах экономики: в текстильном производстве… строительстве, в денежной экономике». Во всей полноте кризис разразился в XIV в., когда поразил жизненно важную сельскую экономику (Ле Гофф, с. 103, 104).

Взлет и падение Золотой Орды с точки зрения социоестественной истории, единицей измерения которой является век, произошло почти одномоментно, как прочерк метеорита на ночном небе. Взлет пришелся практически на время правления одного властителя Узбек-хана (1312–1342). В связи с этим возникает вопрос: что из себя представляло это яркое для XIV в. явление и почему произошло падение довольно хорошо организованного государства, падение, которое не позволило в то время осуществиться консолидации этносов одного вмещающего ландшафта (впоследствии российского) в суперэтнос?

Остановимся на некоторых важных моментах, характеризующих феномен Золотой Орды. Косвенным, но весомым показателем силы и организованности государства, индикатором, которому придавал большое значение Макс Вебер, является его денежно-финансовая система. Вот что о ней пишет Герман Федоров Давыдов (Федоров-Давыдов 1973, с. 80–81).

В 1310/1311 гг. хан Тохта провел денежную реформу, результатом которой стал единый и устойчивый по весу и курсу сарайский дирхем. Сарайский дирхем стал господствующей монетой не только в Золотой Орде, но и в сопредельных странах. Унификационная денежная реформа могла быть проведена только при концентрации больших запасов серебра в руках ханского монетного двора. Концентрация серебра в Сарае стала возможной после того, как изменилась система откупов налогов и прекратился отвоз в Монголию большей части дани с покоренных земель в конце XIII в.

Взяв в свои руки монетно-финансовую систему, правительство Золотой Орды в первой половине XIV в. заботилось о соответствии в монетах соотношения (рацио) серебра, меди и золота рыночным ценам на эти металлы. Это соответствие при широкой доступности дирхемов было необходимым условием для предельно простого осуществления безналичных расчетов на гигантских по протяженности торговых маршрутах от Европы до Китая и Индии.

Стабильность финансовой системы во все времена была мерилом мощи государства. Для Европы того времени «…чеканка монеты была признаком власти. Короче, деньги стали символом политической и социальной мощи в большей мере, нежели экономического могущества» (Ле Гофф, с. 234). Роль золотоордынского дирхема в евразийском пространстве в первой половине XIV в. была в сущности подобна той, какую сегодня в мире играет доллар США, и, как и сегодня, за спиной такой денежной единицы должно было стоять мощное, хорошо организованное государство.

Это государство в идеале должно было быть единым и унифицированным. Однако единство даже в эпоху наивысшего расцвета Золотой Орды в эпоху ханов Узбека и Джанибека, как утверждает Федоров-Давыдов, было относительным и «держалось на торговле, развитии ремесла и городов, бывших главной скрепляющей силой феодального государства. С городами были связаны и ханское правительство, и весь аппарат власти хана» (Федоров-Давыдов 1973, с. 162). В Золотой Орде, пишет ученый, «сохраняется определенный характерный симбиоз оседлости и кочевой стихии. В улусе Джучи этот симбиоз был в значительной мере механическим соединением степного мира и городского (выделено мною — Э.К.), державшимся главным образом на единстве центральной власти ханов, исходившей из степного компонента» (Федоров-Давыдов 1991, с. 100). Добавим к этому: за исключением двух Сараев и Солхата, остальные около ста степных золотоордынских городов были относительно небольшими торговыми центрами с ремеслом, призванным обслуживать в основном лишь ближайшую периферию. «Золотоордынские города, подчеркивает Магомет Сафаргалиев, в своем развитии были обязаны не столько ремеслу, сколько караванной торговле, получившей большое развитие в XIII и первой половине XIV в. Правящая феодальная аристократия, получавшая большие барыши от караванной торговли, поощряла ее» (Сафаргалиев, с. 357).

Порядок ради торговли

Как утверждает Герман Федоров-Давыдов, «золотоордынская эпоха привела к оживлению трансконтинентальные связи, проходившие через степи Евразии. В XIII в. впервые были осуществлены торговые и дипломатические путешествия через весь пояс евразийских степей. Нижневолжские города Золотой Орды имели обширные связи с Китаем. Под влиянием китайских мастеров в этих городах рыло налажено производство чугунных изделий. Встречаются в изобилии фрагменты китайского фарфора, а также китайские монеты и шелковые ткани. Оживленной была торговля со Средней Азией (и через нее с Индией — Э.К.). Тесные торговые и иные связи имели место между Золотой Ордой и Русью. Торговые, культурные и иные связи между Золотой Ордой и Ираном, а также Закавказьем, привели к мощному воздействию иранской и азербайджанской культур на культуру золотоордынских городов Нижнего Поволжья. В Золотой Орде распространяется широко персидский язык» (Федоров-Давыдов 1992, с. 70).

Замечу, что по традиции российской историографии Федоров Давыдов разделяет Орду и Русь, а если брать шире кочевников и земледельцев, которые находились в рамках одного государства, где имели место в целом единые или весьма близкие основные представления людей о мире и о себе и действовали в целом одни законы, хотя права и обязанности отдельных социальных слоев и групп населения, естественно, различались.

Опираясь на положения Федорова-Давыдова, можно сказать определенно, на чем не держалось ханское правительство. Прежде всего: на отсутствии тесных хозяйственных и культурных связей горожан и кочевников, кочевников и земледельцев.

Теперь перейдем к положениям серьезного, но ныне незаслуженно забытого тюрколога Газиза Губайдулина (Г. Газиза). В относительно кратком, но емком его описании Золотой Орды в «Истории татар», где обозначены основные параметры жизни государства и общества хозяйство, торговля, коммуникации и почта, денежная система, государственное устройство, его управление, законы и доходы, религии, жизнь хана, знати и простых людей, лейтмотивом проходит не сформулированная конкретно, но четко выраженная мысль: порядок ради торговли (Газиз, с. 55–77). Это положение, как мы видели выше, полностью разделяется Германом Федоровым-Давыдовым и Магометом Сафаргалиевым.

Некоторые косвенные свидетельства говорят о том, что не исключено, что порядок был не на словах, как в большинстве государств того времени, но на деле, жестким и в некоторых своих чертах вполне цивилизованным. Например, представителям власти запрещалось брать заложников, арестовывать вместо преступника родственников или соплеменников (Григорьевы, с. 96). Если запрещение не было указотворчеством бессильных властей, то установка свидетельствует о ориентации не на групповую, но личную ответственность каждого совершившего проступок. Обычно обращение к групповой ответственности свидетельствует о бессилии власти, приоритет личной о силе и полном контроле органов государства в социальной жизни. Известно, что ханская власть до 1360 г. была сильной. Не исключено, что она была настолько сильной, что (с точки зрения современного человека) могла действовать цивилизованными методами.

Был ли свободен человек в Золотой Орде? Понятия законности и свободы современного и средневекового человека не совпадают. С современной точки зрения подданный хана был бесправен, поскольку его права не были защищены четкими, юридически оформленными законами, обязательными для всеобщего исполнения, когда «закон превыше короля». С позиций тогдашнего европейца максимально свободен. Ибо, по его понятиям, «свободный человек это тот, у кого есть могущественный покровитель» (Ле Гофф, с. 262). В Золотой Орде покровитель был самый могущественный из всех возможных огромное мощное государство.

Согласно Газизу Губайдуллину, а также другим исследователям, созданный в Золотой Орде порядок максимально благоприятствует торговле. Торговые пути безопасны, хорошо организованы, дешевы, таможенные пошлины низкие. Значительная часть исследователей отмечают благоприятную роль низких таможенных сборов на развитие торговли в Золотой Орде. Последние не превышали 5 % от стоимости товаров. В Северном Причерноморье до 3 % на ввоз и вывоз товаров. «Лишь при Бардибеке (1357/1359), в канун кризиса власти 6080-х гг. XIV в., торговые пошлины здесь выросли до 5 %. К мероприятиям, стимулировавшим новый рынок, остается добавить курс властей на участие в финансировании купцов уртаков в первой половине XIV в., отмечает Марк Крамаровский. Все это привело к резкой активизации торговли на маршрутах степного пути» (Крамаровский, с. 39).

Социальная значимость инфраструктуры и роль купцов в Золотой Орде была много выше, чем в тогдашней Западной Европе. В последней «по правде говоря, купцы являлись маргиналами. Основным предметом их сделок служили дорогие, но малообъемные товары: пряности, роскошные ткани, шелка. Это особенно верно по отношению к первопроходцам торговли итальянцам. Их главная сноровка заключалась, по-видимому, всего-навсего в том, что, зная стабильные цены на Востоке, они могли заранее рассчитать свою прибыль» (Ле Гофф, с. 236).

Газиз Губайдуллин пишет: «Насколько этот путь (из Европы на Дальний Восток — Э.К.) был важен для итальянских торговых республик говорит тот факт, что для торговцев начали готовить специальные пособия об этом пути. В одном из них о кипчакских землях говорилось: «Прежде всего в городе Тана (который расположен там, где находится современный Азов — Γ.Γ.) необходимо взять одного переводчика, знающего кипчакский язык и еще для охраны двух работников. С собой нужно брать также муку и соленую рыбу, так как в пути следования можно встретить много мяса, но нет того, о чем сказано выше. Вооруженных охранников брать не следует, так как татарские ханы всю дорогу от Тана до Китая хорошо охраняют». Как говориться далее, дорожные расходы невелики. Они составляют небольшую часть от стоимости тех товаров, которые предназначены для продажи. «Товары можно вести в повозках, которые могут брать до 3040 пудов. В эти повозки обычно запрягают трех верблюдов.» Кроме того, имеется несколько карт, составленных итальянцами, путешествовавшими в Китай» (Газиз, с. 62–63).

Порядки великой империи, которые для современного читателя кажутся обычными, совершенно иначе выглядели для европейцев средневековья. Вот что пишет о Европе того времени Жак Ле Гофф: «У путешественников не было недостатка ни в испытаниях, ни препятствиях. Конечно, речной путь использовался повсюду, где это было возможно. Но оставалось много земель, которые нужно было пересечь. Однако почти исчезла разрушенная вторжениями и неподдерживаемая великолепная сеть римских дорог; впрочем, она была мало приспособлена к нуждам средневекового общества путники охотно делали круг, чтобы обойти замок рыцаря разбойника, чтобы посетить святилище римская дорога, прямая вымощенная, предназначенная для солдат и чиновников, не представляла большого интереса. Средневековый люд шел по тропам, дорожкам, по запутанным путям, которые блуждали между несколькими фиксированными пунктами; ярмарочными городами, местами паломничества, мостами, бродами или перевалами. Сколько препятствий нужно было преодолеть: лес с его опасностями и страхами бандиты, будь то рыцари или виланы, засевшие в засаде на краю леса или на вершине утеса; бесчисленные пошлины, взимаемые в купцов, а иногда и просто с путешественников у мостов, на перевалах, на реках; скверное состояние дорог, где повозки тем легче увязали в грязи, чем более управление быками требовало профессионального навыка» (Ле Гофф, с. 128–129). Для полноты картины жизни Западной Европы обратимся к А. Я. Гуревичу и Д. Е. Харитоновичу: «Кодекс рыцарской чести не был литературным вымыслом, однако для рыцарей не менее характерна была и грубость нравов. На неблагородных и простолюдинов они взирали свысока, используя любой предлог, чтобы притеснить, ограбить или оскорбить их. О власти рыцарей часто говорят, как о «кулачном праве»; то было не право, а произвол насилия. Если подчиненных им крестьян они щадили, поскольку те их кормили, то чужих крестьян, как и горожан, нещадно грабили, а то и убивали. В других странах, как в Европе, так и за ее пределами, они творили всяческие бесчинства. В подземных тюрьмах собственных замков они годами держали пленников, требуя за них выкуп. Встреча с рыцарем в поле или на большой дороге не сулила ничего хорошего. Психика рыцарей, как и многих других людей той эпохи, была неуравновешена: от неуемного веселья они легко переходили к тоске и заливались слезами, либо внезапно впадали в столь же неудержимую ярость» (Гуревич, Харитонович, с. 96).

Итак, мы видим, что, конечно, подданный Золотой Орды не был свободным в современном понимании, но его жизнь и повседневная деятельность были несравнимо более защищены, чем у жителя Западной Европы. Может быть (в критериях XX века), скорее плохо, чем хорошо, но государство поддерживало порядок и противостояло притеснениям, ограблениям и оскорблениям, своеволию крупных и мелких феодалов, бандитов.

Таможенные сборы — основа доходов?

Вторая важная для функционирования государства мысль Газиза Губайдуллина связана с первой, но выражена походя: «После окончания крупных войн и значительного сокращения доходов от военных трофеев, золотоордынское государство полностью отрегулировало вопросы бюджета, его расходную и приходную часть. Налоги были трех видов и налагались, во-первых, на тюркское население самих татар, во-вторых, на подчиненные им народы, в-третьих, на товары купцов пошлина» и далее: «Основная статья доходов в Золотой Орде формировалась за счет таможенных сборов» (выделено мною — Э.К.).

Нет сомнений, что Губайдуллин не имел возможности реконструировать все статьи доходов и расходов. Для исследователей средневековых государств это практически недостижимая задача, однако характер видов налогов, приводимый им, говорит сам за себя: звонкую монету или товар, могущий быстро обратиться в звонкую монету, скорее всего могла дать именно внешняя торговля.

Падение Золотой Орды Газиз Губайдуллин в конечном счете связывает с падением торговли, конкретно, с изменением маршрута великого торгового пути Запад-Восток, уходом его за пределы Золотой Орды и даже с переходом с сухопутных на морские дороги. «Как следствие этого на некогда живой торговой артерии на Волге жизнь совершенно замерла… казна стала пустеть. Сильно пошатнувшаяся экономика страны уже не позволяла содержать войско, необходимое для поддержания внешней и внутренней стабильности. В стране начались беспорядки и даже восстания. Экономическое ослабление повлекло сильное ухудшение качества управления государством», которое сопровождалось падением морали в высших слоях общества (Газиз, с. 69, 74–76).

Экономическое ослабление и связанное с ним падение морали безусловно имели место, но были ли они следствием переноса торговых путей или, напротив, политический и экономический кризис были причиной потерей привлекательности для купцов межконтинентальной трассы через Золотую Орду? Ведь, кажется бесспорным, что если бы в стране поддерживался мир и порядок, то и торговые пути содержались бы в порядке, и купцам Европы и Азии, как и прежде, было бы выгодно пользоваться ими, а не другими новыми, тем более, что каравелла великое транспортное изобретение Европы, открывшая возможность морских путей в Азию и межконтинентальных связей стала широко использоваться много позднее, не в XIV, а XVI в. Иными словами, Европа еще не имела транспортного средства для развития альтернативной торговли.

Причины резкого ослабления торговых связей Запада и Востока в это время были связаны с другим явлением: падением в 1368 г. Юаньской (монгольской) династии в Китае. Постепенным разрушением некогда единой монгольской империи и традиционной экономической и культурной самодостаточности китайской цивилизации, отсутствия стремления у китайцев к установлению связей с Европой.

С точки зрения социоестественной истории — истории взаимоотношений человека и природы, ее двух главных действующих лиц Человека хозяйствующего и его Вмещающего ландшафта необходимо исследовать внутренние процессы: экономическое и демографическое развитие отдельных частей империи, темпы и направленность хозяйственной, этнической и культурной интеграции. Из всего перечня процессов в исторической литературе более всего исследованы последние.

О быте, духовных представлениях господствующих и производящих слоев, этносов, создавших и организующих, управляющих жизнью уникального по размерам и сложности государства Золотая Орда наши представления крайне ограничены. И все-таки, хотя наши знания о Золотой Орде не слишком велики, и во многом мы имеем дело с феноменом погибшей и забытой цивилизации, мы можем провести сравнение по самым общим показателям. Только в сравнении можно понять, насколько масштабы, организованность, быт жителей новой империи в момент ее расцвета превосходили таковые в Западной Европе.

Благодаря историкам прежде всего школы «Анналов», мы сегодня лучше, чем прежде представляем себе облик и внутренний мир средневековых европейцев, привыкших к локальным пространствам маленьких государств. Благодаря усилиям историков нашего века мы можем почти осязаемо представлять себе западноевропейских феодалов, живущих в бедных и холодных замках, и горожан, зажатых крепостными стенами, окружающие их бедные, неблагоустроенные, нередко «благоухающие» нечистотами маленькие городки, путешественников, привычных к бесправию на дорогах, обусловленному разбоем мелких и крупных феодалов, а также многочисленных «робингудов», крестьян, поля которых топорщатся редкими всходами зерновых, странствующих монахов и рыцарей. А представить также жизнь необычного феномена не столько кочевой, сколько городской Великой Степи трудно.

Веротерпимость

В мировоззренческой, идеологической сфере главное, чем отличалась Золотая Орда от Европы — это веротерпимость. Для современного человека веротерпимость нормальное состояние общества, для средневекового явление чрезвычайное. Ле Гофф писал о Западной Европе: «В том мире насилия первым насилием было обращение в другую веру» (Ле Гофф, с. 140).

Как известно, религиозная терпимость Золотой Орды идет от установок Чингисхана. Джувейни писал о них так (цитируется по первому переводу на русский, осуществленному Вадимом Трепавловым). «(Чингисхан) не придерживался какой-либо религии и не являлся убежденным приверженцем какого-либо вероисповедания, не выделял ни одну веру среди других и не оказывал предпочтения какой-то одной. Наоборот, он воздавал почести и превозносил богословов и подвижников всех учений, считая их посредниками (в общении) со всемогущим Богом, и относился с равным уважением к мусульманам, христианам и идолопоклонникам. Каждый из его отпрысков и потомков выбрал (для себя) вероисповедание в соответствии со своим желанием: одни последовали исламу, другие обратились к учениям христиан или идолопоклонников, третьи же сохранили верность древним верованиям предков… Несмотря на разнообразие верований, они далеки от фанатизма, по этому поводу существует яса Чингисхана, которая уравнивает все религии и не проводит различий между ними» (Джувейни, с. 46).

О веротерпимости в Золотой Орде писали многие исследователи. Не только, как Джувейни, видевшие все, что связано с монголами в розовом свете, что дает повод оценивать историками того же Джувейни как монгольского подхалима. Но есть и другие источники, по отношению к которым подобное обвинение невозможно. Так, наиболее весомыми свидетельствами являются те, которые исходят от историков православной церкви позднего периода. В данном случае мне кажется уместным процитировать положения статьи Евгения Голубинского «Порабощение Руси монголами и отношение ханов монгольских к русской церкви или к вере русских и к их духовенству», впервые опубликованной в «Богословском вестнике» за 1893 год № 7 (цитируется по перепечатке в журнале «Родина»).

«Поработив своему игу русскую землю и став ее верховными господами в отношении государственном, татары вместе с тем не стали ее верховными господами в отношении церковном. Они могли принуждать русских к принятию их веры, и именно принуждать или весь народ, или по крайней мере князей с высшим сословием боярским. Не принуждая никого к перемене веры, они могли ограничить гражданские права нашего духовенства или совсем отнять их у него…

По окончании самого порабощения, в продолжении которого, как времени войны, церковь не составляла исключения и подверглась совершенно таким же ужасным бедствиям, как и государство, татары стали к вере и к духовенству русских в отношении самой полной терпимости и самого полного благоприятствования. Ни целый народ, ни кого бы то ни было в отдельности они вовсе не принуждали к перемене веры: за духовенством нашим они вполне признали его существовавшие гражданские права…

Этой Яса, предписания которой долженствовали быть безусловно обязательными для его преемников под страхом лишения престола и пожизненного заключения (что и действительно бывало) и на которую монголы действительно смотрели как на своего рода евангелие или коран, сделано нарочитое узаконение о том, что все веры, без различия их самих и содержащих их народов, должны быть терпимы и что служители всех вер, равно как врачи и нищие, ученые и подвижники, молитвосозыватели и гробохранители, должны быть освобождены от всяких податей и налогов. Преемники Чингисхана, побуждаемые политикой, не только оказывали полную терпимость всем верам, но старались вести себя так, чтобы последователи каждой веры считали их более наклонными именно к своему исповеданию… Что ханы золотоордынские во все время своего господства над Россией, по тем или иным побуждениям, оказывали совершенно полную терпимость к вере русских, не делая ни малейшего на нее посягательства и ни малейшего ей стеснения, что они вполне признавали права нашей церкви, нисколько не ограничивая и не умаляя существовавших гражданских преимуществ нашего духовенства, а, напротив, принимая их под свою решительную охрану, об этом, во-первых, отрицательно свидетельствует совершенное молчание наших летописей и других современных памятников о каких-либо действиях посягательства на неприкосновенность веры со стороны ханов; во-вторых, об этом положительным образом свидетельствуют ханские ярлыки или ханские жалованные грамоты нашим митрополитам, посредством которых ханы ограждают неприкосновенность веры и целость прав духовенства от каких-либо посягательств. Известно несколько частных случаев поведения ханов, которые как будто представляют собою возражение против сейчас сказанного, но случаи на самом деле вовсе не представляют собою таких возражений, а требуют только объяснения, что мы и сделаем ниже (далее Голубинский подробно разбирает эти немногие случаи — Э.К.).

Хан Менгу-Темир, давший первый охранный ярлык нашим митрополитам, угрожает в нем своим чиновникам: «а кто веру их похулит или ругается, тот ничем не извинится и умрет злою смертию» (Голубинский, с. 77–80, 84).

В тогдашней Западной Европе мы видим совершенно иные отношения. Хотя в том мире имели место религиозные диспуты между представителями разных концессий, они допускались лишь для клириков. Король Святой Людовик наставлял подданных: «что касается мирян, то когда они слышат нападки на христианский закон, они не должны защищать его иначе, чем всадив поглубже меч в брюхо обидчику» (Ле Гофф, с. 295). Обидчиков искали не только за тридевять земель в крестовых походах, такие походы устраивались и дома. В ходе их предавались огню или топились тысячи людей, некоторых обезглавливали (См. Религиозные войны. Ересь Дольчино. Хрестоматия, с. 517–522).

Становление и расцвет Золотой Орды пришелся на становление и расцвет инквизиции в Западной Европе. Начиная с XIII в. государственный интерес, опиравшийся на возрождение римского права, открывает охоту на ведьм. Неудивительно, что ею занялись наиболее «этатистские» суверены, видевшие в колдунах, как и во всех еретиках, государственных преступников, виновных в нарушении христианского порядка». В 1270 г. появилось пособие для инквизиторов «Сумма инквизиционной службы». Отныне, каков бы ни был диагноз церкви, колдуны и колдуньи приговаривались к костру. (Ле Гофф, с. 296, 297). Подобного «государственного» интереса не было в Золотой Орде, в целом, и на Руси, в частности. Факт: борьба с еретиками на Руси началась сразу после так называемого окончательного освобождения от татаромонгольского ига.

Время костров инквизиции — это не только казни, но специфическая психологическая атмосфера, почувствовать которую можно, например, по Руководству брата Давида. В разделе «Как уличается приспешник еретически» Руководства содержится инструкция по распознаванию инакомыслящих: «те, кто навещают в тюрьме еретиков, снабжают их пищей, берутся под подозрение, те, кто «плачутся о задержании или смерти» еретиков, те, кто говорят («распускают слухи») о невиновности еретиков, те, кто «со скорбным лицом» смотрят «на преследователей еретиков и на успешных их обличителей, так что при желании можно подметить это по глазам, по носу и по выражению лица…» «Сии признаки дают значительное право заподозрить их в ереси, хотя еще не вполне достаточны для осуждения…» В разделе «О том, как добиться сознания в ереси» читаем: «…страх смерти и жажда жизни смягчают сердца, ничем иным не смягчаемые… Того, кто не слишком еще погряз в ереси, можно иногда вернуть угрозой смерти, и дается ему надежда сохранить жизнь, если он пожелает чистосердечно признаться в заблуждениях еретического учения и выдать других… Если же он откажется это сделать, он опять отправляется в тюрьму, и ему внушается страх, что против него есть свидетели, и что если он будет уличен свидетелями, то без всякого милосердия его предадут смерти; кормят его впроголодь, так, чтобы страх его совсем ослабил, и не допускают к нему никого из его товарищей, чтобы тот не укрепил его и не научил хитро отвечать и никого не выдавать; и вообще никого к нему не пускать, только изредка двух надежных и испытанных людей, которые осторожно, как бы сочувствуя, станут увещевать его избавиться от смерти и чистосердечно признаться, в чем и как погрешил, и пообещают ему, что сделав это, он может избегнуть сожжения… Говорить же им вкрадчиво… (средневековье и его памятники // сб. переводов. Под ред. Д. Н.Егорова. м. 1913. с. 256–259. Цит. по: Средневековая Европа…, с. 253–256).

Свободомыслие и отсутствие морально-психологического террора в Золотой Орде может оценить лишь современный человек, но никак не средневековый. Западноевропейский христианин XIII–XIV вв. вряд ли мог восхищаться порядками в Золотой Орде, поскольку «очень долго тоталитарная по духу система христианского Средневековья отождествляла добро с единством, а зло с многообразием» (Ле Гофф, с. 247). В русских памятниках послеордынского периода мы видим не слишком доброжелательные эпитеты к веротерпимым властителям Орды, в чем читатель может убедиться из приводимых в следующей главе отрывков документов, посвященных Куликовской битве. После освобождения от татаро-монгольского ига и практически вплоть до просвещенного XIX века веротерпимость на Руси, как и в Западной Европе, оценивалась как явление негативное.

В целом можно констатировать, что (говоря современным языком) во время татаро-монгольского ига верховные правители государства создали для русской православной церкви режим наибольшего благоприятствования. Это благоприятствование охватывало сферы экономики, политики и идеологии.

Москва и Петербург не унаследовали веротерпимость Сарая. По отношению к иноверцам в последующие века русская церковь проводила другую политику: насильственной христианизации, уничтожения мечетей, запрета их строительства, надругательства над воззрениями и чувствами людей (см. Газиз, с. 113, 128, 141–142, 151–158). И это аукается нам до сих пор.

Церковь вполне использовала предоставленные ей возможности: как никогда прежде стали возникать новые монастыри. Половина всех русских монастырей возникла в эпоху ига (динамику см. у Ключевского с. 231–233, 237, 246). Впервые именно в это время церковь пошла в народ (до того почти все монастыри были городские), она смогла преодолеть отчуждение простых людей от христианства. Верховная власть Орды тем самым способствовала формированию на Руси единого мировоззрения и, следовательно, этноса русского этноса. Сама же власть и системообразущий татарский этнос смотрели не на север, не на запад, а на юг и восток.

Обаяние Востока

Факт, что правящая элита Золотой Орды смотрела не на север, а на юг арабские страны, откуда шел свет культуры и роскошь обыденной жизни привилегированных слоев общества. Даже полтора века спустя, в течение которых Европа интенсивно развивалась, по сравнению с Востоком она «выглядела более бедной и отсталой частью света. Особенно низким был уровень материального производства. В 1500 г. в странах Запада (католические страны Европы) было 68 млн. жителей, или 16 % всего населения земли. На них приходилось около 18 % мирового промышленного производства; в расчете на душу населения это было несколько меньше, чем на Востоке. Недоедание и бедность были уделом большей части жителей… Лишь страны Южной Европы, и прежде всего Италия и Испания, находились на уровне, близком к богатым странам Востока… По утверждению современников, крестьяне балканских провинций Османской империи в XVI в. жили значительно, в XVII в. несколько лучше, чем крестьяне сопредельных стран Запада (Иванов, с. 6)». В то время Европа знакомилась со своим античным прошлым через переводы с арабского. Восстановление античной культуры в Европе началось с Италии, и потому, не случайно, что помимо мусульманского Востока Золотая Орда обращала свой взор на богатые торговые республики Венецию и Геную. Распространить свое культурное влияние на власть имущих в Золотой Орде пытались и мусульманский мир, и Западная Европа, и Русь. В то время самыми сильными проводниками влияния были религия и торговля.

В середине XIII в. «принятие Берке-ханом ислама вызвано было, по-видимому, политическими соображениями, — пишут Б. Д. Греков и А. Ю. Якубовский. — С одной стороны, связь Золотой Орды с Булгаром, с ремесленно-торговыми и культурными городами Средней Азии, откуда в оба Сарая Сарай Бату и Сарай Берке приезжали ремесленники, купцы, художники, ученые и разнообразные представители тогдашней феодально-мусульманской интеллигенции, с другой настойчивые предложения мамлюкского Египта, дружба с которым была так выгодна Золотой Орде, принять ислам, несомненно, ставили золотоордынских ханов в положение покровительства политике исламизации страны. Однако сколько Берке хан ни старался углубить исламизацию, последняя при нем захватила только верхние слои господствующего класса, да и то только те, которые были близки к ханскому двору» (Греков, Якубовский, с. 80). Лишь Узбек-хан в первой половине XIV в. сделал ислам государственной религией. Но и при нем, как утверждают те же авторы, мусульманами были в основном представители знати (Там же, с. 91).

Влияние Западной Европы после безуспешных попыток миссионеров распространить католичество осуществлялось через торговлю и колонизацию Крыма. Вот как об этом пишет Марк Крамаровский. «Интегрирование Черного моря в международную торговлю городских республик Италии в 1261 г. и стабилизация континентальных караванных путей в масштабах «Pax Mongolica» ввели Северное Причерноморье в систему качественно новых экономических и культурных отношений Востока и Запада. В реальной исторической жизни это означало, что тюркская степь, еще не успевшая освоить мощную волну инноваций, пришедших с монгольским вторжением, вынуждена была принять из Заморья, со стороны мусульманского Малоазийско-Ближневосточного и латинского Средиземноморского культурных миров, новый поток людей, товаров, монетных номиналов и идей, всего, что сопутствует созданию нового рынка. Его основное отличие от старого домонгольского внестихийная природа: новый рынок провоцировался (выделено Крамаровским — Э.К.) новым централизованным феодальным государством… реальная власть в Крыму принадлежала Солхату, опиравшемуся не столько на воинскую мощь, сколько на силу монетного чекана. Рост торговли активизировал перераспределение «излишков», что, в свою очередь, способствовало становлению рынка: в семнадцати городах Дешт-и-Кыпчак, стремительно выросших в центры провинций, чеканится монета общегосударственного образца. В широтном измерении ареал джучидской монеты простерся от Пруто-Днестровского междуречья до берегов Орхона. Новая линия в материальной и духовной культуре, позволяющая рассматривать узкую прибрежную полосу Евразийского пояса степей и крымских предгорий в качестве особого экономического и культурно-исторического района, сложилась на базе торгово-ремесленных центров Юго-Восточного Крыма и Приазовья в период 2-ой половины XIII — начала XIV вв. По-существу речь идет о формировании одной из важнейших зон культурогенеза Золотой Орды, обладавшей собственной спецификой и динамикой развития на протяжении нескольких столетий. Здесь на почве смешанного этноса, где вместе с традиционными для Крыма и Приазовья населением жили малоазийские тюрки, иранцы, выходцы с Балкан, русские, армяне, грузины, евреи, византийские греки, генуэзцы, лигурийцы, венецианцы и выходцы из других областей Италии, каталонцы и пр., зарождается новая материальная и художественная культура поистине космополитического характера… Новая линия в материальной культуре характеризуется тесным переплетением джучидской тюркско-монгольской (городской и степной), греческой (византийской), сложными по составу армянской, крымско-малоазийской и латинской традициями ремесла» (Крамаровский, с. 38–40).

Из примеров, приводимых этим ученым, видно, что, с одной стороны, латинское влияние на Орду несомненно, с другой — неустойчиво: постоянно живущими в Крыму итальянцами были относительно немногочисленные ремесленники. К тому же нельзя преувеличивать итальянское культурное влияние конца XIII начала XIV века. Оно стало мощным лишь со времени Возрождения. Последнее только началось в Италии с 30-х гг. XIV в. и могло оказать влияние на Орду лишь во второй половине XIV первой XV вв. Однако в это время взлет Золотой Орды прошел и начался ее упадок. Несовпадение по времени!

Особые политические и культурные отношения сложились у Золотой Ордой и мамлюкским Египтом. Египетские султаны — выходцы из Золотой Орды и их ордынское (кипчакское) окружение поддерживали тесные связи с отчизной. Султаны возводили на родине мечети.

Как ни странно, труднее всего оценить православное влияние на кочевое население Золотой Орды и жителей главных городов. Исторические свидетельства ограничиваются констатацией удачных попыток приобщения отдельных представителей властной элиты к православию. В тени остаются православные люди и вообще славяне степных городов (см. Сочнев, Борисов, Покровский, Насонов и др.). Известно, что торговые связи русского Леса и тюркской Степи были не слишком сильными. Хлеб в главные города и степь шел из Булгарии, с булгарским хлебом не могли конкурировать зерновые ни Рязани, ни Северного Кавказа (см. Греков, Лкубовский, с. 101–102). Несравнимо более сильные связи были между тюрками-кочевниками и тюрками-земледельцами булгарами (Халиков, с. 73).

Безусловно, что хозяйственная интеграция внутренних частей Золотой Орды, включая Русь, была слабой. Кажется, для средневековья была создана превосходная инфраструктура, однако беда в том, что она была ориентирована не на внутреннюю, а на внешнюю торговлю. Государство создало условия для безопасной и хорошо организованной международной торговли, которая могла дать предметы роскоши, в меньшей степени предметы первой необходимости, но не продовольствие. Движение товаров, например, согдийских купцов включало шелк, коноплю, серебро, золото, нашатырь, лекарственные травы, латунь, стекла изумрудного и красного цвета, некоторые виды тканей и т. д. (Аскаров идр. 1991, с. 7).

Естественное разделение труда между группами А и Б не вылилось Золотой Орде в интенсивный обмен продуктами труда земледельца и скотовода хлебом и скотом, плодами суши и моря. Вспомним: «С собой нужно брать также муку и соленую рыбу, так как в пути следования можно встретить много мяса, но нет того, о чем сказано выше». Причем «у тех из них, которые живут в степи, там мясо не продается и не покупается», писал Ал-Омари (цит. по Сафаргалиев, С.359). Натуральность хозяйства и отсутствие обмена результатами труда через всеобщий эквивалент деньги имеет и свою положительную сторону: государство может жить само по себе, а народ сам по себе, вне всевидящего государева ока.

В государстве, где был порядок и где, не исключено, основные доходы слагались не из налогов, а из обслуживания главной в то время международной транспортной артерии — Великого Шелкового Пути, население, не обремененное большими налогами, защищенное созданным государством порядком, находящееся в исключительно благоприятных для средневековья условиях, имеет возможность увеличивать благосостояние и численно расти настолько, насколько позволяют природные ресурсы и технологические возможности их эксплуатации. Относительно Руси это подтверждается тем фактом, что здесь именно в это время интенсифицировался процесс Великой русской распашки, который в принципе невозможен без значительного роста населения. Отличие этой распашки от западноевропейской было в том, что на Руси были не большие селения, в которые люди сбивались целях безопасности, но одно-двух-трехдворки, свидетельствующие о возможности жить вполне безопасно небольшими семьями (подробнее см. Кульпин 1994,1995).

Явление цивилизации

В развитии Земной цивилизации ключевую роль всегда играли города. Уровень их развития с древности всегда был критерием культуры и цивилизованности. В наши дни и в нашей стране роль и значение городов, пожалуй, лучше всего рассмотрены Эди Сайко (Сайко 1996). О том, как выглядели главные города татаро-монгольского государства, мы знаем не так уж много. Сами города не сохранились. Они разрушены. Отдельные свидетельства богатой и яркой жизни, например, изразцы, покрывавшие кирпичную кладку, до сих пор находят археологи. Камни архитектурных ансамблей, храмов, общественных зданий, частных особняков столиц империи пошли как строительный материал при строительстве русских поволжских городов, прежде всего Астрахани. Не осталось картин, запечатлевших облик столиц могущественного государства. В то время и в Европе искусство живописи не достигло того уровня, когда по картинам можно было бы воссоздавать городские ансамбли, как они были воссозданы в послевоенной разрушенной дотла Варшаве по картинам Каналетто. Лишь приблизительно так называемый «средний» интеллигент может представить себе архитектурный облик степных городов Золотой Орды. Например, по памятникам эпохи, что сохранились на провинциальных окраинах империи, по Самарканду Тимура. (С учетом, конечно, того факта, что размеры, именно размеры сооружений Тимура, согласно его замыслу, должны были превзойти все виденное им). То относительно немногое, что нам известно о городах Золотой Орды, попробуем сравнить с общепринятым эталоном историков Западной Европой.

«Размеры большинства западноевропейских средневековых городов были невеликими. Даже крупнейшие города Средневековья кажутся нам совсем небольшими. Такие города, как Флоренция, Милан, Венеция, Генуя, Париж, имевшие в конце XIII — начале XIV вв. более 50 тыс. жителей, считались гигантами» (Ястребицкая 2, с. 212). Население главных городов Золотой Орды обоих Сараев и Солхата оценивают в пределах 75-150 тысяч жителей каждый. А общую численность населения городов Золотой Орды можно оценить в пределах 0,5–1 миллиона человек, не считая жителей 39 известных по средневековым картам итальянских колоний, расположенных на территории Золотой Орды и принадлежащих Генуе и Венеции. О этих факториях, из которых ныне наиболее известны Каффа (Феодосия) и Солдайя (Судак), часто говорят, как о независимых городах от власти империи. Однако даже главные из них, такие как Каффа, согласно авторитетному мнению Марка Крамаровского вовсе не были самостоятельными.

«На протяжении всей золотоордынской истории Солхат-Крым доминировал на полуострове в постоянном соперничестве с Каффой. И хотя это был спор двух примерно равных по возрасту административных «столиц» — джучидской и «колониального владения Газзарии» — реальная власть в Крыму, несмотря даже на поражение золотоордынцев в локальной войне с генуэзцами в 1385-86 гг., принадлежала Солхату нас не удивляет, что в пересказе Ибн Батутты эмир Азова (Азака — Таны — Э.К.) выступает как лицо, подчиненное Толук-Тимуру, Гемнику, представлявшему в Крыму интересы золотоордынских ханов от Тохты до Узбека» (Крамаровский 1997, с. 102).

Как правило, главные города Золотой Орды имели широкие улицы. В Европе такие были редкостью. «В средневековом городе дома теснились вдоль узких и кривых улочек, которые от нависающих вразнобой эркеров казались еще уже. Ширина улицы, как правило, не превышала семи-восьми метров. Так, например, выглядела важная магистраль, которая вела к собору Парижской Богоматери» (Ястребицкая 2, с. 105). В западноевропейском «городе было не только тесно. Хозяйки выливали помои прямо на улицы, так что по городу было нелегко пройти и проехать. В уличной грязи возились свиньи и домашняя птица, здесь же играли дети, город представлял собой рассадник болезней. Грязь, скученность, примитивность медицины…» (Гуревич, с. 135).

Главные города Золотой Орды имели водопровод (в керамических трубах) и канализацию (в деревянных). Их жители брали питьевую воду в фонтанах. Роль водостоков выполняли арыки. В Сарае обнаружен общественный туалет, разделенный на женскую и мужскую половины (Егоров, с. 76). Для человека конца XX в. общественный туалет, т. е. для всех слоев общества, явление столь привычное, что и говорить о нем вроде бы незачем. Однако не мешает вспомнить, в зените французского абсолютизма придворные короля-солнца справляли свою нужду из окон дворцов, впрочем как и «птенцы гнезда Петрова» в своих новых дворцах на брегах Невы, построенных через полтысячелетия после Золотой Орды.

«Нам удалось выявить систему подземных дренажей в виде долбленых стволов дерева, образующих длинные системы деревянных труб в канавах. Открыты многочисленные арыки вдоль улиц. На Царевском городище арыки и рвы соединялись сетью каналов с большими искусственными озерами, сооруженными на северной окраине города. Там холмы и отроги речной надпойменной террасы Волги-Ахтубы были соединены дамбами из шлаков и обломков кирпичей, и вода, стекавшая в сезон таяния снегов в низменный район, где был расположен город, задерживалась в этих искусственных водоемах. Таким образом достигалось предохранение городской территории от заболачиваемости, и одновременно создавались запасы воды. Кроме того, арыки наполнялись водой из колодцев, включенных в их систему» (Федоров-Давыдов 1997, с. 94–95).

В Европе водосточные канавы появились только в XIV–XV вв. и то лишь в крупных городах. «Одной из трудноразрешимых проблем ввиду незначительных размеров городских участков было уберечь источники питьевой воды от загрязнений фекалиями. В Вене XIII в. питьевые фонтаны на дворах домов находились на расстоянии не более метра от отхожего места. Опасность загрязнений была в полной мере осознана лишь в XV в. Чума, холера, желудочно-кишечные заболевания на всем протяжении Средневековья были типично городскими заболеваниями» (Ястребицкая 2, с. 110, 109).

Чума не обошла стороной Золотую Орду. И не потому, что в ее городах трудно было выполнять традиционные правила кочевников: расстояние от питьевой воды, кухни до отхожего места должно быть не менее 50 метров. Тем не менее, в степных городах империи не было тесноты и ее естественных следствий, как в Западной Европе. Как пишет Вадим Егоров, «на высоком уровне для средневековья находилось и городское хозяйство. Диктовалось это в первую очередь тем, что населенные пункты располагались в жарком климатическом поясе, где нередко вспыхивали эпидемии холеры, чумы, оспы. Именно поэтому в золотоордынских городах действовал водопровод, системы городских бассейнов и фонтанов для снабжения населения водой. Были проложены канализационные стоки из деревянных труб, отводящих нечистоты из всех районов города» (Егоров, с. 76).

Но все-таки эпидемии имели место, следовательно, анализ причин нужно искать там, где еще не искали историки: в специфике биоценоза степи. К сожалению, у биологов имеется ряд нерешенных вопросов, касающихся «особенностей трансмиссионного способа передачи и сохранения возбудителя чумы и многих других опасных заболеваний» (Крылова, с. 106–109, см. также Эйгелис).

Известно, что жители степных городов были двух типов постоянные, как в Западной Европе, и временные, живущие, в основном, зимой. Непременной чертой городов были не только стационарные дома, но и юрты. Кочевники и полукочевники жили в степи. В степи распространителями чумы являются мелкие позвоночные грызуны полуденные песчанки. Их роль в биоценозе степной жизни, их взаимодействие с людьми, взаимосвязь динамики популяций песчанок с хозяйственными и политическими процессами является еще тем аспектом, которым историки до сих пор не интересовались, и здесь, думаю, нас еще ждут неожиданные открытия.

Ле Гофф писал о средневековой Европе, что это был «мир на грани вечного голода, недоедания и употребляющий скверную пищу» (Ле Гофф, с. 223). Вплоть до XV в. в Западной Европе не было практики импорта хлеба из отдельных стран и местностей. Там часто бывали локальные неурожаи, не покрываемые урожаями из соседних местностей, поскольку технически перевоз хлеба по внутренним путям был почти невозможен и «рассказы об ужасах голода в качестве постоянного рефрена» лишь с XV в. стали сходить со страниц хроник (Сказкин, с. 175, 176). В Золотой Орде люди жили по-разному, но не на грани вечного голода.

Золотоордынские города отличались не только от европейских, но и от восточных городов. «В отличие от среднеазиатского города того времени, золотоордынские города Поволжья имели усадебную планировку… Сейчас может быть построен ряд, представляющий переход от бедных к средним и богатым усадьбам. Размеры городских усадеб значительны и превосходят усадьбы русских средневековых городов. Площадь городских усадеб, раскопанных на Царевском городище, достигает 5200 и 7500 квадратных метров, а нераскопанные, но прослеживаемые по микрорельефу, и того больше. Видимо это объясняется отсутствием в течение долгого времени фортификации… (Федоров-Давыдов 1997, с. 94).

Мы знаем, что главные города Золотой Орды не имели стен. «Рассказывают, что одним из самых сильных впечатлений участников четвертого крестового похода был греческий город Андровида, не имевший укреплений: на своей родине такого городского поселения крестоносцам не приходилось встречать». В Европе «крепостные стены предмет неустанных забот горожан, на поддержание их в порядке и укрепление прежде всего взымался городской налог. Они были жизненно необходимы городу, и без их защиты нормальное развитие городского хозяйства ремесел и торговли было просто-напросто невозможно в ту эпоху: городу постоянно угрожала опасность то со стороны воинственных норманнов и венгров (в X–XI вв.), то соседа-феодала, а то просто шаек грабителей. Город был замкнут и насторожен. Дозорные на его стенах днем и ночью напряженно вглядывались вдаль и при малейшем подозрении на опасность ударами колокола на сторожевой башне рыночной площади оповещали, горожан… Стены не только защита, но и символ независимости города. Право на их возведение добывалось в долгой и жестокой борьбе с феодалом, сеньором города, на землях которого город сложился. Это право даровалось королями вместе с привилегией горожан вершить свой суд, собирать в свою пользу таможенные и рыночные пошлины. И одним из тяжелейших наказаний, которым только могли быть подвергнуты непокорные горожане, являлось разрушение стен их города» (Ястребицкая 2, с. 100, 101). У городов Золотой Орды не было стен, а значит, и городских западных свобод, и привилегий. Государство взяло на себя обязанность защищать жизнь горожан, вершить суд, организовывать общественную культурную и экономическую жизнь. Иными словами, в Золотой Орде были не просто другие города, но жители в них были другими, с иными представлениями о жизни. Изучение этих представлений — интереснейший объект исследований.

Не только в наши дни, но и в прошлом жизнь общества определялась не столько столицами, сколько «глубинкой», и не столько деревней, сколько провинциальным городом — средоточием экономической и культурной жизни округи. Еще недавно мы думали, что в степном поясе Золотой Орды было не более двух десятков городов. На школьных исторических картах, по которым учатся будущие поколения, по-прежнему в степи сиротливо стоит один Сарай. Сегодня, благодаря археологам, известно (к сожалению, только узким специалистам), что всего ордынских городов было более ста (Егоров, с. 72), в том числе значительная их часть была в степях и по границам Великой степи. Следовательно, количество городов в степях Золотой Орды было однопорядковым с таковым в Западной Европе.

Ныне (с известной долей осторожности, поскольку не знаем, что будет открыто, точнее отрыто завтра) можно попытаться представить себе провинциальный город Золотой Орды по раскопкам, видимо, типового города в Молдавии близ Старого Орхея, носящего название Шехр ал-Джедид (ал-Джадид). (Краткое содержание отчета археологов, без генерального плана города и планов зда-ний, приводится в Приложении).

Большая часть из городов Золотой Орды были новыми. И в отличие от старых, как правило, давно существующих в районах земледельческой оседлой цивилизации — Хорезма, Крыма, Волжской Булгарии и Руси, возникли не стихийно, а по государственному указанию приказу хана, преимущественно в первой половине XIV века. Эти города имели восточный облик, но не имели обычной для восточного города цитадели — арка, городской стены и торгово-промышленного предместья — рабата, хотя отдельные районы располагались на окраине города. Так, в недавно раскопанном Шехр ал-Джедиде (Новые исследования, с. 107–110) на окраине города был район гончаров.

Строились степные города быстро, в отличие от старых селищ практически одновременно (во второй половине XIII — первой половине XIV века), и если не по единому «типовому проекту», то по единым принципам и нормам. Основными строительными материалами фундаментальных сооружений были камень и кирпич. Кирпичи, как и связующие материалы — известь, изготовлялись на месте, а дерево для обжига кирпича и извести могло быть поставлено в безлесную степь нередко только издалека, да и камень тоже не всегда был рядом.

Функции старых городов помимо того, что они являлись местами пребывания властных органов, заключались в обслуживании прежде всего земледельческой периферии и местной торговли, новые города располагались в степи и обслуживали скотоводческую периферию, частично ближайшую земледельческую округу, но кроме того, а иногда и прежде всего — магистральные торговые пути, в том числе главный — Великий Шелковый Путь. Этим определялось наличие в каждом городе от одного до нескольких караван сараев. Последние играли роль не только гостиниц, трактиров, но и бирж.

Облик любого города определяется центральной площадью. Поскольку новые города создавались буквально на пустом месте и без ограничивающих пространство стен, то центральные площади их были большими, как правило, много большими, чем в старых городах и имели прямоугольную или квадратную форму. В Шехр ал-Джедид городская площадь занимала территорию 2 тыс. кв. м.

На центральной площади находились монументальные сооружения, в обязательном порядке — культовые, соборные. Как правило, это были большие мечети с шести- (редко восьми-) угольными высокими минаретами, видимыми со всех районов города. Малые мечети и церкви находились в районах сосредоточения жителей, исповедующих ту или иную религию. При храмах, как правило, были помещения духовных школ. Характерной деталью соборных мечетей был мощный портал, с традиционной для таких сооружений высокой арочной стрельчатой нишей, и малый портал, открывавший вход во внутренний прямоугольный двор, где часто и находились помещения медресе.

На центральной площади напротив мечети располагался каравансарай (главный каравансарай, если в городе их было несколько). Здесь же находились торговые ряды и мастерские. В Шехр ал-Джедиде на центральной площади была ювелирная мастерская и 11 тандыров (печей) для выпечки лепешек, гончарные мастерские. Помимо храмов в городах на видных местах строились мазары — мавзолеи духовных лиц и знати.

Во всех населенных пунктах Золотой Орды были бани, которые в это время в Западной Европе были редкостью даже в крупных городах. Знаменитые римские термы не остались даже в воспоминаниях. В провинциальном же Шехр ал-Джедиде имелись три бани — крупные прямоугольные каменные здания с мужскими и женскими отделениями и индивидуальными номерами для каждого моющегося. Бани выполняли функции современных клубов. Люди там встречались, общались и даже вели деловые переговоры.

Размеры и планировка трех бань Шехр ал-Джедида показывают, что жители города четко делились на три страты: низшая, средняя и высшая. Чем выше страта — тем больше размер здания, а в нем — меньше помывочных отделений и больше помещений, выполняющих функции мест встреч, отдыха, деловых переговоров. Аналогичными были бани в Поволжье.

Герман Федоров-Давыдов так описывает планировку одной из раскопанных общественных бань: «Вход в нее вел с площади перед мечетью. Сначала входили в холодный предбанник с полом, узорно выложенным кирпичами, с фонтаном в центре, с окнами, имевшими алебастровые решетки и застекленными, было еще две теплых раздевальни. Горячие помещения обогревались подпольным отоплением — традиция, идущая еще от римских бань. Они образуют типичную для восточных общественных бань крестовидную планировку. Имелся отводящий воду канал с отстойником. Баня предназначалась для зажиточной части населения города» (Федоров-Давыдов 997, с. 94).

Крупные степные города были не только административными центрами, они были крупными центрами промышленного производства военного и гражданского назначения металлургического, керамического, стекольного, ювелирного и др. Целые районы были специализированы на том или ином производстве и были населены соответствующими по профессиям ремесленниками (Егоров, с. 75).

Столицы империи были городами социальных контрастов. Провинциальные города были менее контрастны. Монументальными здесь были, как правило, только общественные здания. В Шехр ал-Джедиде все дома были небольшими. В стольных градах, с одной стороны, выделялись дворцы ханов (отдельные залы которых имели площадь до 200 кв. м.) и знати, оборудованные всеми мыслимыми в то время удобствами, с другой — масса однокомнатных (однокамерных) зданий (наследие юрты, где нет внутренних стен) — жилища «среднего класса». Это, как правило, небольшие (не более 6x6 м) дома из дерева, глины, кирпича, реже камня, иногда на каменном фундаменте. «А если бы мы могли зайти в золотоордынский дом — самый обыкновенный, рядовой — то наверняка бы увидели в нем теплую лежанку, под которой проходят горизонтальные дымоходы от печи, это приспособление происходит от китайского отопительного приспособления — кана. На Царевском городище (развалины Нового Сарая) раскопан был дом, стены которого были сооружены из деревянных щитов. В центре была теплая комната с каном, а кругом холодный неотапливаемый коридор. Этот дом также имеет аналоги в китайском домостроительстве» (Федоров-Давыдов 997, с. 98).

Кан — великое изобретение в истории человечества. Он создавал эффект соединения современного центрального отопления с традиционной русской печью с полатями. И здесь нельзя не вспомнить, что в Западной Европе того времени печей не было, и даже знать в своих замках зимой мерзла у каминов.

Интерьер золотоордынских домов, пишет Вадим Егоров, «на редкость однотипен и прост: вдоль трех стен постройки в виде буквы «П» располагалась теплая лежанка (кан) с топкой на одном конце и вертикальным дымоходом на другом. Внутри печки лежанки проходили два дымоходных канала, которые и обогревали ее. По сути это сооружение было единственной мебелью золотоордынского жилья: днем здесь расстилали скатерть и ели, а ночью спали на войлочных кошмах (Егоров, с. 75).

Кроме домов «среднего класса», во всех степных городах немало было маленьких полуземлянок и землянок мастеровых, прямоугольной формы, снабженные тамбурами входа деталь необходимая в суровом климате степей. Отапливались они печами, очагами, тандырами или канами системой из отопительного сооружения (тандыра) с горизонтальными дымоходными каналами и дымоходной трубой (Новые исследования. Там же).

И конечно, непременной и отличительной деталью всех степных городов было значительное количество юрт степняков, наезжающих в город летом и постоянно живущих лишь зимой.

В подавляющем большинстве исторических книг, если и говорится о красоте и богатстве городов Золотой Орды, то почти неизменно с рефреном, что они были созданы рабским трудом ремесленников покоренных народов, насильственно сорванных с родных мест и согнанных в низовья Волги. Это правда. Но не вся.

Во-первых, это действительно имело место сразу после нашествия. Но дальше массовых притоков мастеровых не было. Во-вторых, в Золотой Орде «редко рабы переживали в одной линии несколько поколений, и — по большей части — если отец был рабом, то сын садился на землю, наделялся средствами производства и становился сабанчи (свободным пахарем) или уртакчи (испольщиком). Огромное количество рабов из военнопленных были ремесленники, вывезенные при завоеваниях из одного места в другое. Оседая на новой территории, в новом городе как военнопленные-рабы, они постепенно делались свободными лицами» (Греков, Якубовский, с. 116–117).

Если массовый приток мастеровых был практически одноразовым и имел место в первой половине XIII, в эпоху Бату и Берке, а высший взлет градостроительства и архитектуры пришелся на первую половину следующего XIV века — времена Узбека и Джанибека, следовательно, создание городов осуществлялось самими жителями этих городов.

Солхат (ныне Старый Крым) был третьим городом империи по численности населения, богатству и значимости. Медресе Узбек хана было одним из красивейших зданий города. Сейчас от него остались лишь развалины, но два века тому назад, когда оно только начало разрушаться, было зарисовано. Перепечатка осуществлена с линогравюры из альбома Иванова (Источник: Кулаковский, вклейка).

Проблема питьевой воды для города, лежащего в степи на границе с горами, при отсутствии не толька рек, но и ручьев была решена весьма изобретательно. Вода конденсировалась в бассейнах (видимо естественных) на известковом щебне ближайшего от города горного хребта Агармыш и по керамическим трубам поступала в городские фонтаны. Константин Паустовский, будучи в Старом Крыму, заинтересовался оригинальной и сложной средневековой системой конденсирования и транспортировки воды и поведал о ней современному читателю

Кто были эти от полумиллиона до миллиона горожан, о высоком культурном уровне которых, по крайней мере, уровне их бытовой культуры свидетельствуют приведенные выше данные? Какая из страт организовывала жизнь, что представлял из себя «средний» житель столичных и провинциальных городов по уровню культуры, конфессиональной принадлежности, этническому происхождению? На все эти вопросы у нас нет достаточно полных ответов, во всяком случае, хоть немного сравнимых с таковыми в отношении западноевропейских городов. Можно высказать лишь некоторые осторожные общие предположения, но прежде обратимся к самому авторитетному из ныне живущих ученых, исследующих феномен Золотой Орды — Герману Федорову-Давыдову.

«Искусственное сосуществование кочевых орд и городов с их мощным ремеслом и торговлей держалось только одной объединяющей силой общей ханской власти. В степи пышно распускается совершенно чуждая кочевникам яркая городская культура, культура поливных чаш и мозаичных панно на мечетях, мусульманской духовной учености, толкователей Корана и математиков алгебраистов, изысканно тонкого орнамента и каллиграфии. Эта культура не опиралась на традиции оседлости в Нижнем Поволжье, где до этого были кочевые степи. В отличие от Болгара и Хорезма. Золотоордынские города Нижнего Поволжья возникли на «пустом месте». Нигде не обнаружено подстилающего предмонгольского слоя» (Федоров-Давыдов 1997, с. 89).

В данном случае мне трудно согласиться с мнением глубокоуважаемого мной ученого о «совершенной чуждости» кочевникам городской культуры. Согласию препятствуют фундаментальные положения общей теории систем и социоестественной истории — истории взаимоотношений человека и природы. Государство, существующее достаточно длительное время, измеряемое жизнями нескольких поколений людей, является сложной открытой системой, элементы которой не могут не быть связанными друг с другом органическими связями. Специфика же Золотой Орды, обусловленная ее вмещающим ландшафтом, заключалась в том, что поддержание взаимосвязей ее отдельных частей могло обеспечиваться подвижными социальными слоями населения и среди них прежде всего — кочевниками. Конечно, не все кочевники выполняли роль атомов связующих звеньев инфраструктуры государственной политической, экономической и социальной системы, но поскольку процесс постепенного оседания тюрков на землю к моменту создания Золотой Орды уже насчитывал несколько столетий говорить об абсолютной чуждости для степняков городской культуры вряд ли возможно.

Культура степных городов Золотой Орды действительно не опиралась на локально-местные городские традиции. Не было до этого государства и вплоть до второй половины XIX в. городов в степях. Однако причины явления в данном случае нельзя искать в прецедентах традиционной истории, изучающей только жизнь социума, а необходимо также и в иной сфере — во взаимоотношениях человека и природы, о чем речь пойдет в следующей главе. Конкретно, в специфике природных условий степи. Тот факт, что города возникли там, где до того и много после не возникали, сам по себе свидетельствует о мощи и организованности государства, его способностности сплачивать общество и готовности общества идти навстречу государству.

Но даже, если бы не было специфики, обусловленной природной средой, только на основании отсутствия подстилающего предмонгольского слоя делать однозначный вывод об искусственном сосуществовании, о симбиозе кочевников и жителей городов, можно было бы, если бы не было прецедентов постепенного оседания кочевников на землю, при тесных родственных связях между кочевниками и земледельцами, кочевниками и горожанами. В Восточной Европе с VI в. Кочевники-тюрки, сначала болгары, затем хазары стали оседать на землю, создавать свои города. Эти процессы столь известны, что не требуют подтверждения. Даже, когда большинство, как у волжских болгар, становилось земледельцами и горожанами, «тяга» к кочевьям, как отмечал Газиз Губайдуллин, у них не пропадала. «В селах и городах большинство булгар жило лишь зимой. Летом там оставались только купцы и мастеровые. Большинство же выезжало на лето в степи, где булгары пасли своих лошадей, коров, овец. Там же сеяли хлеб» (Газиз, с. 36). Но при всем этом не было искусственного симбиоза, сосуществования кочевников и горожан: народ оставался единым. О симбиозе скорее можно говорить, когда речь идет об этносах, изъясняющихся на разных языках и, что для средневековья важно, исповедующих разные конфессии, адепты которых настроены резко антагонистично. Но даже и в этом случае известны многочисленные прецеденты связей кочевников с городом. Достаточно вспомнить взаимоотношения половцев и славян.

Обратимся к Василию Ключевскому. «В XI в. Поросье (край по реке Роси, западному притоку Днепра ниже Киева) с Ярославова времени является хорошо заселенной страной. Здесь жило смешанное население: рядом с пленниками ляхами, которых сажал здесь Ярослав, селились русские выходцы и мирные кочевники, торки, берендеи, даже печенеги, спасшиеся от половцев и примкнувшие к Руси для борьбы с ними. Эти мирные инородцы вели полукочевой образ жизни: летом они бродили по соседним степям со своими стадами и вежами (шатрами или кибитками), а зимой или во время опасности укрывались в свои укрепленные становища и города по Роси, составлявшие сторожевые военные поселения по степной границе. Русские в отличие от диких половцев звали их «своими погаными». Термин «поганые» в то время не носил нынешнего негативного оттенка, а значил лишь одно иноверцы язычники. И далее Ключевский приводит такие слова князя Святослава: «взял я город Чернигов с семью другими городами, да и то пустыми: живут в них псари да половцы» (Ключевский, т.1, с. 283, 285). По-видимому, прав Андреас Каппелер, когда пишет о взаимоотношениях славян и тюрок: «Само собой разумеется, этот действительный симбиоз Руси и татар далеко неполно и неадекватно отражается в современных, исключительно церковных источниках, в которых прокламируется фундаментальный антагонизм между «правоверными» русскими и «неверными» татарами» (Каппелер, с. 27).

Специфика Золотой Орды, где был религиозный плюрализм, где межконфессиональная рознь преследовалась государственно, где удивительно быстро в городах преобладающей религией населения стал ислам, где языком общения горожан был тот же тюркский — татарский, объективно способствовала в пользу органичности соединения кочевников-тюрков и тюркоязычных горожан. Даже в традиционно полиэтничном и поликонфессиональном Крыму «в это время, очевидно, преобладающим языком в молодом административном центре был тюркский. Тюркский язык безусловно доминировал на его базарах, что отразилось в надписях на монетах местного чекана, где выделяется четыре варианта пулов с фразой «сорок восемь — один ярмак», и «центральную роль в формировании облика нового золотоордынского города сыграла исламизированная часть тюркоязычной общины» (Крамаровский 1997, с. 103, 105). Так кто же были жители городов Золотой Орды?

Знать — потомки самих завоевателей — крайне немногочисленных монголов и ведомых ими тюрков, общая численность которых в середине XIII веке, как говорилось выше, вероятно, составляла 300 тыс. человек. Безусловно, демографический рост у этой страты был самым значительным. Однако, сколько было потомков завоевателей, каков был их удельный вес в империи и степных городах, мы не знаем. Существенная часть (какая, сегодня определить трудно) незнатных тюрков, по всей вероятности, осталась кочевниками или полукочевниками, но другая часть постепенно становилась постоянными жителями городов, как это уже было в прошлом у болгар, хазар, «черных клобуков», торков и других тюрков.

Социальная страта, из состава которой формировались чиновники государственного аппарата — организующей силы империи, была, вероятно, чрезвычайно пестрой. Известно, что советниками монгольских завоевателей были китайцы, имевшие огромный тысячелетний опыт управления государством и социальными процессами. Однако в составе названной страты преобладали тюрки и персоязычные жители, покоренной монголами Средней Азии. К сарайскому двору приглашались ученые из арабских стран. Наконец, знать покоренных народов стремилась породниться со знатью завоевателей и войти в социальный слой, принимающий главные государственные решения, определяющий социальное, хозяйственное и культурное развитие общества. Ясно, что в стране, являющейся мостом между Востоком и Западом, где торговля приносила основные доходы государства, разноплеменные купцы (по принципу «кто платит, тот и заказывает музыку») также играли важную роль.

В соответствии с законами социальных миграций, столицы государства притягивали к себе наиболее активных жителей окраин, и, возможно, ту же роль выполняли другие степные города, поскольку именно в них жил господствующий слой империи. К тому же, известно, что Среднее и Нижнее Поволжье в то время на довольно большом протяжении представляло собой несколько сплошных мегалополисов. Объективно это разноплеменное городское население, со временем сплавлявшееся в единое целое, способствовало созданию единства всех народов государства, сложению из разных этносов — единого суперэтноса.

Можно предположить, что чем дальше от столиц империи, тем более этнически однородным становилось население. Но почти повсеместно, даже в среднем течении Волги, мы видим этнически смешанное население. Например, о территории нынешней Самарской области историк и археолог Валентина Зудина пишет следующее: «Памятники золотоордынского времени можно разделить на 3-и группы. К 1-й группе относятся памятники Правобережья Волги, расположенные в основном в пределах большой Самарской Луки. Эти памятники представлены городищами, крупными поселениями, могильниками и кладами. Известны три крупных городища… Они связаны с переправой через Волгу и заселялись смешанным населением… Наиболее интересную группу представляют памятники, расположенные по Усе. Здесь обнаружен ряд поселков, могильников, кладов русского, мордовского, болгарского населения… Большинство из них основано в золотордынское время и, вероятно, в рамках государственной политики монголо-татарских ханов. Жители этих пунктов обслуживали Волжский торговый путь… Левобережье Волги до нашествия Батыя являлось северной границей половецких кочевий. В золотоордынское время здесь также продолжали кочевать племена половцев, ассимилировавшие тонкий слой монгольского населения… Археологически эта группа населения прослеживается по курганным захоронениям кочевников с разнообразным инвентарем в южных районах Самарской области… Третья группа памятников, представленная в основном селищами, расположена в восточных и северо-восточных районах области. На территории Похвистневского района известны болгарские поселения золотоордынского времени, но в отличие от право бережных районов — без чужеродных этнических включений. Археологами исследован крупный ремесленный центр на реке Кинель…» (Зудина, с. 11–12).

В этом процессе межэтнического синтеза для истории нашей страны большое значение имеет определение славянского, русского вклада в процесс степного этногенеза. В канун нашествия в Восточной Европе славяне были самым многочисленным этносом. По оценкам их было 78 миллионов. В степях, Поволжье и на Северном Кавказе проживало существенно меньше людей. Исследования последних лет показали, что население Руси за время татаро-монгольского ига удвоилось (см. «Путь России»). Как сказался этот демографический взрыв на этническом составе степных городов центре империи? Как определить этническое происхождение жителей степных городов, для которых всеобщим языком общения был тюркский (татарский)?

Марина Полубояринова, специально занимающаяся русскими в Золотой Орде, убеждена, что русские в городах Орды были исключительно рабами, еле влачащими существование (Полубояринова 1, 2). При этом она пишет: «И если круг письменных источников практически уже не пополняется, то новые археологические материалы появляются с каждым полевым сезоном» (Полубояринова 3, с. 53). И здесь важна идентификация археологических материалов с этническим происхождением. У данного автора, как и у ряда других, этничность определяется по предметам, связанным с православием — крестикам, иконам, деталям церковного убранства, с керамикой, частично, с ювелирными украшениями. Но конфессиональная и этническая принадлежность, как правило, совпадают для первого поколения любых мигрантов, но для следующих — совпадение необязательно. Из того, что в новых городах эпохи расцвета Золотой Орды всегда есть мечети, но редко — церкви, еще нельзя делать вывод об исключительно тюркском этническом составе горожан. Вспомним, что при постепенном завоевании турками византийской Малой Азии, часть ее греческого населения (причем большая) из христианства переходило в ислам… и превращалась в турок, что давало неофитам освобождение от крепостного права и от долгов. В степях империи аналогичный переход упрощал (в отличие от греков) и язык общения горожан между собой — татарский. Далее. Русские люди могли пользоваться в Орде прежде всего золотоордынской керамикой. Католический епископ в Сугдее (Судаке), судя по данным музея «Генуэзская крепость», пользовался, к примеру, золотоордынской керамикой. Что касается ювелирных украшений, то они и в те времена были во многом интернациональными.

Иными словами, мне кажется, что в данном случае много больше может дать метод комплексного антропологического анализа, успешно применяемый в лаборатории Татьяны Алексеевой в Институте археологии РАН (см. Алексеева 1,2, Бужилова 1,2). Не исключено, что именно этот метод позволит реально прояснить этническое многообразие жителей степных городов Золотой Орды.

Золотая Орда была государством с высокой культурой. «Золотоордынская культура сложилась в тех городах Золотой Орды, которые были расположены в степи. Это были центральные, собственно золотоордынские города. Их культура являлась сплавом традиций мастеров-ремесленников различных стран, покоренных монголами. Здесь уживались черты китайского искусства и ремесла, среднеазиатского декоративного искусства, черты домостроительства, взятые из центральной Азии, Китая и Средней Азии. На этой культуре сказалось мощное влияние иранской и закавказской культур, а также традиции ремесла Крыма, Волжской Болгарии» (Федоров-Давыдов 1997, с. 97). Среди всего перечисленного мне хотелось бы прежде всего обратить внимание на заимствование китайских традиций.

Отблеск великой китайской цивилизации, несла на себе вся империя Чингисхана, а после ее распада и Золотая Орда. Для историков, исследующих асинхронные процессы развития различных цивилизаций нет сомнений в том, что в XIII–XIV в. самой высокой земной цивилизацией была китайская. В отличие от Западной Европы, несмотря на периодические (циклические) кризисы (механизм их см. Кульпин 1990, с. 106–116), эта цивилизация не знала культурных провалов. С глубокой древности она только наращивала культурный потенциал. Западная Европа в XIII–XIV вв. находилась лишь на подступах к эпохе Возрождения, поэтому в то время источником высокой культуры был Восток, а нем прежде всего Китай.

О тесных связях Золотой Орды с Китаем красноречиво говорят данные археологии. «В погребениях, раскопанных на Селитренном и Бодянском городищах, были найдены шелковые ткани китайского происхождения. На золотоордынских городищах находят китайские зеркала и местные подражания им. Много китайского фарфора найдено при раскопках этих городищ… Находят даже фарфоровые ящички-подставки для головы, которые китайцы использовали при спанье. Этот фарфор породил в самих золотоордынских городах подражания. На Селитренном городище раскопаны горны, в которых обжигали чаши с такого же салатного цвета поливой, но не фарфоровые, а из особой белой массы — песка и глины на клею, так называемом «кашине». Там же обжигались и кашинные чаши с белой поливой и росписью синим кобальтом. Они подражают китайскому фарфору не только расцветкой — синий рисунок на белом фоне, но и сюжетами и мотивами росписи — цветы лотоса, хризантемы, букеты в вазах, изображения драконов. Найден обломок чаши с нарисованным мостиком — типичный китайский горбатый мостик. Есть характерные для китайских орнаментов облака, изображались птицы на китайский манер, драконы… Под влиянием китайских мастеров в золотоордынских городах возникло литье чугуна» (Федоров-Давыдов 1977, с. 97–98).

Самый авторитетный исследователь Золотой Орды Герман Федоров-Давыдов констатирует, что «ряд авторов склонны видеть в золотоордынской культуре именно синтез (культуры Востока — Э.К.). Вероятно, они правы. С некоторым оговорками можно принять этот тезис. Но его следует наполнить живым содержанием». Пока это «наполнение» идет медленно. «В некоторых областях этот сплав достиг уровня синтеза новой культуры — прежде всего, в художественной керамике, а в других областях мы чувствуем в значительной степени механическое соединение разнородных традиций» (Федоров-Давыдов 1977, с. 97).

Обожженные глиняные черепки, как известно, самые большие долгожители. Остальные свидетели прошлого — недолговечны. Не потому ли «в других областях» видится «механическое соединение разнородных традиций»? Синтез культуры проявиться и в одной области, но это скорее исключение, чем правило.

Глядя на Золотую Орду, нельзя не поражаться наивной уверенности ее господствующих слоев и простых жителей степных городов в том, что их благополучие будет вечным. Что всегда будет действовать Великий шелковый путь, наполняющий казну звонкой монетой, что армия всегда будет столь сильной, а противники столь слабыми, что городские стены не нужны, наконец, что население молодой цивилизации, которое всегда растет, не будет иметь ограничений в своем росте.

Для укрепления устойчивости государства прежде всего нужна была ориентация руководства на быстрый процесс межэтнического экономического и культурного взаимодействия. В средневековье эти процессы всегда замедленны, а в огромном пространстве Золотой Орды, как впоследствии в России и СССР, ускорение внутренней консолидации требовало активных, целенаправленных действий центрального правительства. Прежде всего необходимо было установить тесные связи между представителями системообразующего этноса — татар и самого многочисленного этноса государства — русских, жителей административного, экономического и торгового центра империи в южных степях и жителей северных лесов. Тесных связей ордынской знати с русскими князьями, о чем убедительно писал Арсений Насонов, в данном случае было недостаточно, хотя наличие таких связей могло создавать у золотордынского правительства иллюзию культурного и экономического единства государства.