4

В Фернгейт пришло Рождество. Руперт подготовил представление для небольшого количества гостей и слуг. К тайному отвращению Роджера, Руперт считал себя прирожденным актером и был польщен своей ролью молодого лорда, переодевшегося горцем, чтобы спасти свою возлюбленную, которую изображала Арабелла, из рук жестокого соблазнителя – Даниеля, мальчика из буфета. Даниель, не имея ни малейшего представления об актерской игре, тем не менее выглядел как настоящий разбойник – в плаще, в черной шляпе, с огромными черными усами, приклеенными к розовому детскому лицу, – и был прекрасным фоном для жеманной элегантности Руперта. Когда усы свалились в самый разгар драмы, никто не засмеялся. Руперт, который сам придумал весь эпизод, в щегольском шелковом новом костюме вызывал восхищение Клариссы, уговорившей и Роджера приодеться в честь выступления сына. На время она даже забыла про раздражение и мигрень ради торжественного вечера. Несколько гостей сидели на двух рядах стульев в большой бильярдной. Позади стояли слуги. Бильярдный стол был сдвинут в сторону, и актеры выходили из двери, ведущей в холл.

Позже все согласились, что Руперт, несомненно, обладает большими актерскими способностями.

– И такой красивый мальчик, – слащаво сказала леди Вексли, жена промышленника. – Вы должны им гордиться, сэр Роджер.

«Пропади ты пропадом, – подумал Роджер, чувствуя, как волна жаркого гнева поднимается в груди. – Почему она не может придержать свой язык? Ведь этими замечаниями она заставляет меня вспомнить другого наследника и почувствовать разницу между ними, между кислой рожицей Руперта и открытым лицом мальчика с фермы!»

После встречи с сыном Леоны Роджер пытался отогнать воспоминания о нем, но тщетно. К несчастью, несмотря на свое решение делать все, что в его силах, для Руперта, Роджер не мог не раздражаться, глядя на него. И манера держаться, и выражение лица, и томный голос, и капризная требовательность – все это буквально бесило Роджера.

Единственное, что связывало отца и сына, так это пылкое восхищение Арабеллой, которая совершенно этого не ценила. Из всей семьи она хорошо относилась только к Еве – всеми покинутой сестре-близнецу Руперта. Арабелла знала, что под застенчивой внешностью Евы таятся мечтательность и чувствительность – способность обожать и любить, свойственная всем диким созданиям природы и не понятная ее собственным родителям и брату.

Роджер, чувствуя отдаленность дочери, когда-то пытался из чувства долга вытащить ее из замкнутости, но потерял надежду и решил, что девочка получила эту слабость в наследство от предков со стороны Клариссы. И потом уже просто не замечал ее. Любовь и способности дочери к рисованию птиц, зверей и цветов казались Роджеру детской бесполезной привычкой. Он несколько раз заговаривал с Клариссой по поводу школы для Евы, но в этом вопросе она неожиданно проявила стойкость.

– Нет, Роджер, оставь это, это не годится для Евы. Она слабая, может заболеть, и потом мы будем себя винить, что отослали ее. Попытайся относиться к ней с любовью, даже если ты ничего не чувствуешь.

Он поморщился.

– Что ты имеешь в виду? Я пытаюсь сделать все возможное для Евы.

– Тогда оставь ее гувернантке. Мисс Брент учит девочку всему, что ей необходимо знать, и это обходится дешевле, чем школа.

Что ж, Кларисса, пожалуй, права, решил Роджер мрачно, и вопрос был закрыт. Ева останется в Фернгейте, а Руперт, когда ему исполнится одиннадцать, поедет учиться в Рашби.

Арабелла тем временем занималась и с мисс Брент, и самостоятельно. Ее интеллект был под стать внешним данным. Роджер почему-то никогда не задумывался, что она может куда-нибудь уехать из дому.

Пришла весна с ее переменчивой погодой: теплые тихие дни, когда бледное солнце освещало поросшие золотисто-зеленым вереском торфяники, перемежались с холодными, и тогда по небу неслись низкие тучи и с моря дули яростные ветры. Роджер, жадно впитывающий новости, касающиеся фермы и «Веал Фэнси», знал, что Дюк Дарк обосновался в Оулесвике и пригласил инженера из Бристоля вместе с несколькими экспертами по рудному делу, включая минеролога, чтобы оценить возможное количество залегающей там руды.

Из слухов, которые поступали из отдаленной деревни, он с горечью узнал, что вынесен положительный вердикт и жадный золотоискатель собирается начать работы как можно скорее. Покинутые когда-то коттеджи будут приведены в порядок и уже отдано распоряжение о постройке новых. Сквайр ничего не мог сделать – права на руду были получены Дарками вместе с «Веал Фэнси». Судебные иски, угрозы, даже попытки договориться и вступить в сделку с выскочками потерпели крах. Все, что оставалось Роджеру, – это хранить величественный безразличный вид, когда речь при нем заходила о руднике. Но внутри у него все кипело от бешенства, характер совсем испортился, что, конечно, отравляло жизнь домашним.

Чтобы избавиться хоть ненадолго от гнетущей атмосферы дома, однажды после уроков Ева незаметно вышла из дома и направилась по тропинке, ведущей через торфяники к ферме. Неделю назад она обнаружила в зарослях дрока на болоте редкий вид орхидеи и теперь хотела собрать букет, чтобы оживить краски на рисунках. Несмотря на запрет отца гулять в этих местах, она не боялась ослушаться. Никто, кроме гувернантки и Арабеллы, не мог заметить ее отсутствия, но мисс Брент в это время отдыхала в своей комнате, а Арабелла, которая единственная из всей семьи любила ее, конечно, никому не скажет.

На мне зеленое платье, думала Ева, оно должно сливаться с папоротниками и вереском, и меня не будет видно. И действительно, с рыжевато-коричневыми волосами, с острым личиком эльфа она больше напоминала волшебное создание из шотландских баллад, чем человека из плоти и крови. Несмотря на прихрамывание, которое шокировало Роджера, она двигалась грациозно и, будучи маленькой и легкой, вызывала только чуть заметное колебание весенней травы.

Тишину нарушал лишь легкий шелест вереска, и ничто не говорило о чьем-либо присутствии. Поэтому Ева испугалась, когда, обойдя небольшой скалистый холмик, внезапно натолкнулась на Дюка. Он показался ей огромным. На нем была зеленая куртка, грубые штаны. Дюк курил трубку, задумчиво глядя через долину на море. Ветер шевелил копну непокрытых волос. Ева встала как вкопанная. Брови Дюка поднялись, он вынул изо рта трубку и улыбнулся. Улыбка была доброй, и это немного успокоило девочку.

– Ну и ну! – воскликнул он. – Кто это такая? Эльф. Или принцесса? – И, так как она не отвечала и не двигалась, он кивком подозвал ее и продолжил: – Не пугайся, дитя. Я тебя не съем. Меня зовут Дюк. Дюк Дарк. Не великан-людоед, хотя, возможно, я на него похож. – И он рассмеялся.

Ева выдавила слабую улыбку.

– Присядь, дитя. Сюда, рядом со мной. – Он похлопал по каменной плите рядом с собой. – Ты несешь цветы? Это орхидеи?

Она кивнула.

– Я собрала их, чтобы нарисовать.

– О, ты художник!

– Ну, не совсем. Я только пытаюсь им стать. Я рисую, когда никого нет и никто не мешает.

– Ты имеешь в виду, что для этого я должен уйти?

– Нет-нет! – запротестовала она. – Я имела в виду, когда никого нет из нашей семьи. Они меня не понимают, никто, за исключением Арабеллы. К тому же я не собираюсь рисовать сейчас. У меня нет с собой ни красок, ни бумаги. Я обычно рисую в саду. В зеленой беседке.

– Как тебя зовут, дитя?

– Куртни. Ева Куртни. И мне не разрешают заходить так далеко. Потому что...

Она сконфузилась и замолчала, так как человек, сидящий перед ней, был из стана врагов ее отца. Но Дюк понял.

– Я знаю. Можешь не объяснять. Большой злой волк, один из тех, что украли ферму у твоего папаши. Это я, верно?

Было что-то комическое в тоне и в выражении лица Дюка, когда он это произнес, и Ева рассмеялась.

– Я не думаю, что вы большой злой волк, – сказала она застенчиво, и нежный румянец окрасил бледные щечки, сделав ее в этот миг прелестной.

– Ну и хорошо. Значит, будем друзьями.

– А можно? – спросила она с надеждой. – Мне бы очень этого хотелось.

– Значит, так и будет. Если очень захотеть чего-либо, обязательно исполнится. Я хотел золота и получил его, хотя за ним мне пришлось отправиться в Африку. – Он залез в карман и вытащил оттуда какую-то вещицу. – Видишь это?

Ева посмотрела на маленький блестящий предмет, лежащий на большой ладони. Это была маленькая фигурка слона с огромным хоботом, образовывавшим колечко.

– Тебе нравится? – спросил Дюк, пристально наблюдая за ней. – Это негритянский амулет.

– О да!

– Тогда возьми его. – И он вложил безделушку в ладошку девочки. – У меня много таких штук – все сделаны из африканского золота. Золота Дюка. Храни где-нибудь в тайнике как доказательство нашей дружбы – твоей и моей. И, когда домашние не понимают тебя, ты думай: «Дюк понимает». И помни: в любое время, когда тебе захочется, ты можешь прийти на ферму и всегда встретишь там радушный прием. Не моя вина и не вина Леоны, что между нашими семьями лежит вражда.

Ева слегка наклонила голову.

– Да. – Потом встала и спросила: – Вы действительно дарите мне этого слоника? Навсегда?

Дюк кивнул.

– Будь уверена.

Крепко прижав маленького золотого слоника к своему сердцу, она сказала:

– Спасибо. Большое спасибо, мистер Дюк.

– Просто Дюк, – дружелюбно поправил он.

Она посмотрела вниз, на долину. Солнце затягивалось легким туманным облаком, оставалась лишь небольшая полоска света между морем и берегом.

– Я должна идти, – сказала Ева, – если меня начнут искать...

Он кивнул.

– Тогда спускайся и не забудь свои орхидеи.

Она улыбнулась и начала спускаться с холма. Арабелла стояла в саду с букетом сирени, когда Ева вошла в ворота.

– Я видела тебя, – сказала она сводной сестре, – из моего окна наверху. Ты должна быть осторожнее. Если отец тебя увидит... ну, ты же знаешь, что он запретил туда ходить. И Руперт все время крутится тут и шпионит. Может получиться скандал.

Ева вздохнула.

– Я хотела нарвать немного цветов, – она показала орхидеи, – чтобы нарисовать их. Что в этом плохого? И потом, – она помолчала немного, прежде чем продолжить, – я встретила хорошего человека, Белла. Огромного. На нем была зеленая куртка, и у него очень добрая улыбка. Мы поговорили с ним, о, совсем недолго, всего несколько минут, не больше, но...

– О чем вы говорили?

Ева пожала плечами, крепко сжимая в ладони подарок, золотой талисман.

– О, об Африке, о цветах... так, о разных вещах...

Арабелла обняла сводную сестру за плечи.

– О разных вещах! Ну что ж, если не хочешь рассказывать, не надо! Только помни, дорогая, ты должна быть осторожна и умна. Наша семья очень странно относится, если можно так выразиться, к некоторым вещам. – Она опустила руку и огляделась по сторонам. – Я думаю, ты встретила Дюка Дарка.

Глаза Евы расширились.

– Ты знакома с ним?

– Нет. Но я видела, как он ходит на ферму, – огромный мужчина со светлыми волосами.

– Да, это он.

– О, Ева! Ну почему мы должны быть такими гордецами и снобами! Только из-за амбициозности и раздражительности мамы или из-за того, что папе обязательно надо иметь врагов, наша жизнь скучна и испорчена. Иногда я просто ненавижу Фернгейт! И часто думаю о том, чтобы убежать отсюда!

Она говорила с такой страстностью, что Ева немного испугалась.

– Но ты не сделаешь этого, правда? Не оставишь меня?

– Я тебя обязательно предупрежу, не волнуйся.

– О! Мне надо поставить цветы в воду, иначе они завянут.

– Да, мне тоже надо идти переодеться к обеду. Придут скучный менеджер банка с женой, и родители хотят, чтобы я выглядела как можно лучше. Отец опять хочет взять ссуду, и мне придется быть «очаровательной».

– Ты говоришь с такой горечью!

– Я просто начинаю больше узнавать о людях.

Арабелла ушла, а Ева подождала минуты две, прежде чем последовать за сестрой в дом. Внезапно померкла радость от прогулки и короткой встречи с Дюком. Она вновь упала духом и почувствовала себя одинокой. Ей тоже придется переодеться. Снять удобное зеленое платьице и напялить желтое, из вельвета, в котором жарко и шею колют вставочки, поддерживающие высокий воротничок. Оно давило тяжестью на ее хрупкие плечи, отчего потом ныла спина. Платье было отделано шелковыми рюшами, и его желтый цвет Еве не шел. На Арабелле оно выглядело бы совсем по-другому. Пшеничные волосы и сверкающие зеленые глаза превратили бы желтый цвет в золотистый, оттеняющий ее красоту. Ева вздохнула и крепче сжала подарок Дюка в маленькой ладошке.

По крайней мере, он не нашел ее скучной и бесцветной. Даже один раз назвал «принцессой». И теперь на свете были двое людей, о которых она будет вспоминать, когда папа и мама не будут обращать на нее внимания, а Руперт опять начнет дразниться. И как-нибудь, очень скоро, она снова пойдет по тропинке вверх по направлению к Оулесвику, невзирая на предупреждение Арабеллы.

Несколько дней спустя после встречи с Евой Дюк вернулся на ферму поздно вечером с рудника, где шло строительство, и нашел Леону нарядной, в ее лучшем сиреневом платье и в кружевном переднике, стоящей в гостиной у большого, накрытого к обеду стола.

Дюк удивился. Обычно они обедали в кухне. Очевидно, была причина для такого парада. Вечера были еще холодными в апреле, и в старом корнуоллском очаге горели дрова. На чистой скатерти стояла ваза с марципанами, бутылка домашнего вина и бокалы.

– Вот это да! – воскликнул Дюк. – Что за причина? Чей-нибудь день рождения?

Леона обернулась к нему. Она немного изменила прическу, сделав ее менее строгой, и теперь при меркнущем свете дня, освещенная бликами огня из камина, казалась невероятно юной. Как темно-голубой гиацинт, озаренный солнцем, подумалось Дюку.

– Я получила уведомление этим утром, после того как ты уже ушел. Его принес Сол, он заходил на почту в поселке. Это от Сарна, он приезжает сегодня вечером. Пишет, что заработал хорошо в Хэйле и хочет меня повидать.

– О! Значит, теперь он захотел приехать? – Тон Дюка был недобрым и ироническим. – Самое время. Может быть, он хочет дать тебе на жизнь пару монет после столь долгого отсутствия? Или ему надоело бродяжничать и воровать, и теперь он хочет получить долю того, что тяжелым трудом заработала его жена, пока он наслаждался свободой?

– Не надо, Дюк, не порти вечер. И я прошу тебя быть с ним повежливее.

– Повежливее? После всех этих лет, когда я из кожи лез, чтобы заработать, а он шлялся, где хотел? – В глазах Дюка загорелся недобрый огонь.

– Но ведь это ты уехал из дому, – напомнила Леона.

Он пожал плечами и махнул рукой, так как больше не мог видеть ее, такую гордую, прекрасную и – вынужденную терпеть этого бродягу Сарна. Дюк направился к двери.

– Я уйду ненадолго, чтобы не мешать вам обниматься и целоваться. К тому же мне надо повидать одного человека в трактире «У Рэма».

Леона видела в окно, как он уходил. С непокрытой головой, слегка сутулясь, Дюк шагал с таким видом, будто хотел стряхнуть с себя гнев. Пожалуй, это и к лучшему, подумала она с горечью, мне будет легче объясниться с Сарном.

Муж Леоны не показывался дома с тех пор, как приехал Дюк. Он найдет, вероятно, оправдания, и достаточно правдоподобные. Когда ему хотелось, он ловко выкручивался, и у него был хорошо подвешен язык, если это было выгодно. А сейчас, конечно, ему выгодно вернуться. Теперь Леона имеет регулярную выручку каждый месяц от овощей со своего огорода, продавая их в поселке, от яиц, от домашней птицы, а также от печенья, выпекаемого для деревенской кондитерской. К тому же у нее есть еще мешочек с золотыми монетами, которые она нашла в морском сундучке на чердаке фермы. Сэр Джонатан спрятал его от всех специально для нее, это следовало из приписке к завещанию «со всем, что там находится».

Леона истратила немного, разумеется, только чтобы привести в порядок ферму. Купила корову, двух свиней, кур, зерна и семян для того, чтобы засадить два прилегающих к ферме поля. Сол оказался хорошим помощником по уходу за скотиной и в поле. Ей повезло с сыном. Хотя она и Сарн, как муж и жена, должны быть вместе, Леона решила раз и навсегда, что он никогда не узнает о ее тайном кладе. Он должен остаться и внести свою долю в тяжелый домашний труд. Если нет – ее губы сжались, – ему придется уйти отсюда опять, иначе между ним и Дюком возникнут неприятности.

Конечно, будет нелегко, но она вытерпит. Вытерпит ради сына и ради Сарна. Ей надо прежде всего думать о сыне. Сарн, безусловно, проиграет в открытом бою. Он всегда был слаб физически, но хитер, хитер как лис, и забавен, если захочет. Вспомнив его положительные качества, Леона снова прониклась к Сарну теплым чувством. Конечно, она не должна была выходить за него замуж, ей он не подходил. Но в то время ей казалось, что это выход из положения.

Что касается Дюка, она ненавидела его за то, что его не оказалось рядом, когда он был так ей нужен. Уехать и не вернуться к обговоренному сроку! Даже сейчас, спустя много лет, в ней снова поднялось глубоко запрятанное возмущение. Но теперь она не показывала виду, потому что нуждалась в его золоте и в его помощи. Надо было запустить рудник, из-за Сола. Сол был единственным на земле человеком, что-либо значащим для Леоны. Да еще старая женщина, подобравшая и воспитавшая ее как собственную дочь.

Леона заставила себя вернуться к настоящему. Что толку ворошить прошлое? Все ли на месте и выглядит приветливо и заманчиво для проголодавшегося путника? Из кухни шел вкусный запах любимого Сарном пирога из кролика, соленых огурцов, жареных овощей со специями и свежеиспеченного хлеба. Жирный пудинг, булочки с изюмом, а уж после стаканчика ее знаменитого вина из бузины все придут в хорошее настроение.

Легкая загадочная улыбка заиграла на ее губах. Она взглянула на старинные часы, стоявшие в углу напротив камина. Он уже должен быть здесь. Седьмой час. Улыбка медленно исчезала. Леона начала хмуриться.

Она подошла к двери и, открыв ее, позвала:

– Сол, ты помылся? Переоделся?

Мальчик появился перед ней в своем лучшем костюме, вьющиеся волосы приглажены, лицо розовое от здоровой пищи и свежего воздуха.

– Готов, ма.

– Тогда пойди погляди на тропинку, не идет ли твой отец.

Он убежал, и Леона осталась опять одна. То и дело она поглядывала на часы. У нее начало зарождаться подозрение, что и в этот раз, как неоднократно случалось раньше, Сарн не сдержит слова. Не то чтобы она любила его, но она вышла за него, он был ее мужем, и мысль об очередном предательстве была унизительна.

Леона решительно отогнала эти мысли и начала придумывать оправдательные причины: его задержали дела в Хэйле, или вышел спор из-за оплаты. В дороге могло случиться разное. Может быть, Сарн договорился, чтобы его подвез какой-нибудь фермер или медник, а по дороге повозка могла сломаться. О, тысячи причин могли его задержать! Все могло случиться. Но беспокойство превращалось в глухой гнев.

Пирог все еще был горячим и ждал в духовке, хотя сласти уже потеряли свою рассыпчатую хрупкость.

Прошел час. Вернулся Сол, лицо у него было озабоченным.

– Его не видать, ма. Я спустился по тропе до самой дороги.

– О! – Леона сжала руки так, что ногти впились в ладони. – Ну тогда, – она постаралась придать голосу веселость, – может быть, приступим к ужину, ты и я? Жаль, что пропадает такая вкусная еда.

– Я тоже так считаю, – согласился Сол. – Не расстраивайся, ты же его знаешь. Заговорился с кем-нибудь. Или, может быть... – Он умолк под ее иронически-злым взглядом.

– А может быть, у него нашлось дело повеселее в последний момент, например, поиграться с богатой вдовушкой? – подхватила Леона. – Не принимай меня за дурочку, лучше помолчи. Не надо меня жалеть. Он не пришел, и все.

Сол прикусил губу и поправил свой лучший галстук. Он пригладил успевшие растрепаться на ветру волосы и взглянул в окно на тропинку.

– Да сядь ты! – прикрикнула Леона, – А, я сейчас выну пирог.

Он придвинул к столу два стула, пока она ходила в кухню. Через секунду Леона вернулась с подносом, уставленным блюдами.

Они попробовали вино, перед тем как начать есть. Сол спросил:

– Я думал, что дядя Дюк будет здесь. Почему его нет?

– У него дела. Придержи свои вопросы, Сол, и ешь. Помни, что еще надо присмотреть за скотиной, так что тебе придется опять потом переодеться. И если отец к тому времени не появится, нужно будет сходить в поселок и узнать, не видел ли его кто-нибудь «У Рэма». И отнесешь яйца Сэму Форесту, чтобы завтра не ходить. Они в маслобойне.

– Хорошо.

Сол ел с аппетитом, а Леона с трудом проглатывала пищу, но старалась не показать виду, что не может есть.

– Теперь, – сказала она, когда пирог и пудинг были наполовину съедены, – собирайся. И никаких поблажек.

Сол вскочил, ухмыляясь.

– Еще глоток твоего вина, ма, и я помчусь туда и обратно быстрее ветра.

Она налила немного в маленький стаканчик и подала сыну. Через минуту он уже шагал вниз через вересковые заросли, к деревне. Стало почти совсем темно, когда Сол вернулся, и к тому времени Леона закончила почти всю работу на ферме.

– Никто не видел его, – сказал он матери, – я прямо не спрашивал, но они сами сказали бы, если бы видели или слышали о нем.

Она молча согласилась с ним и сказала:

– Тебе лучше пойти лечь спать. Ты сегодня достаточно поработал.

Горечь, проскользнувшая в ее бесстрастном голосе, остановила Сола. Он замер у двери гостиной.

– Что с тобой, ма? Мне очень жаль...

Леона коротко рассмеялась. Ее зеленые глаза сверкнули в отблесках огня.

– Жаль меня? Не стоит. Я просто была дурой, думая, что человек может измениться. Слава Богу, в тебе нет ничего от Сарна.

– О чем ты?

– Ни о чем. Ты задаешь слишком много вопросов! Благодарю Бога, если он есть, что ты похож на меня, а не на Сарна. По крайней мере, я умею держать слово. И я знаю, что и на тебя можно положиться.

– Да, мама.

Она медленно покачала головой.

– Не надо грустить, мой мальчик. Нам хорошо вместе, верно? Ты счастлив, скажи?

– Конечно. И я рад, что теперь с нами дядя Дюк.

– Дюк, – мягко повторила Леона. – Но не обманывайся, что он останется здесь навсегда. Как только рудник заработает, думаю, он уйдет. Ты не должен верить людям, Сол. Они того не стоят.

Сол давно спал. Леона, закончив необходимую работу по дому, заперла дверь на ночь. Хотя она была измотана физически и душевно, сон никак не шел. Не было спокойствия в ночном воздухе, все звуки, которые издавали таинственные существа, прятавшиеся в ночи, проникали в дом и мешали уснуть. Все в природе имело смысл и назначение. Все, кроме нее самой.

Впервые в жизни Леона почувствовала себя совсем одинокой. Конечно, у нее был Сол. Но он не будет вечно жить около нее, да она и не хотела этого. Тогда что беспокоит ее? Отсутствие мужчины? Но они все одинаковы: берут то, что хотят, и уходят в погоне за новым приключением, не неся ответственности за то, что остается после них. Так, много лет назад, младенцем она была оставлена в лесу Келин Вудс и ее подобрала Сара, чтобы вырастить и выдать потом за своего беспутного сына.

Кто она на самом деле? Откуда взялась? И правда ли, что ее подкинула молодая цыганка, которой было все равно, умрет или выживет ее ребенок? А может быть, ее мать была аристократкой и стыдилась ее появления на свет? Никто никогда не узнает этого. Она, Леона, выросла под именем Дарк, и так осталась с этим именем навсегда, жена бродяги и мошенника.

Ей захотелось вдохнуть свежего воздуха, снять напряжение, которое не давало уснуть. Леона вновь отперла входную дверь и вышла. Луна стояла высоко, зеленоватый бледный свет заливал все вокруг. Вдали, в четырех милях отсюда, спрятанные в тени, лежали две деревушки – Соул и Арегвиннин. Слева от Соула к ферме шагал мужчина, голова решительно поднята, волосы развеваются по ветру. Сердце у нее упало, комок забился в горле, дыхание стеснило.

Дюк.

Леона будто завороженная смотрела, как он приближается, охваченная чувствами, в которых долго не признавалась самой себе. Она не желала подчиняться инстинктам собственного тела и старалась побороть их. За несколько ярдов до фермы Дюк внезапно остановился. Волевые, резкие черты его лица, озаренные лунным светом, как будто были вытравлены на темном фоне неба. Постояв недолго и оглядев ферму, он направился прямо к полуоткрытой двери.

Леона вернулась в гостиную и сделала вид, что вытирает стол. Раздался скрип двери, звук задвинутой щеколды, потом послышались шаги. Она только слегка повернула голову.

– Ну? – спросил Дюк, подойдя к ней сзади вплотную и дыша в волосы. – Все еще ждешь? – Голос его был нетерпеливым и глухим. – Сколько это будет продолжаться, Леона? Сколько времени ты собираешься потратить на этого никчемного бродягу? Не можем мы... Тебе еще недостаточно, дорогая ты моя? Нельзя впустую тратить жизнь, ни твою, ни мою. Это было начертано с самого начала: мы с тобой, ты и я...

Его рука охватила плечо Леоны, потом опустилась на мягкую грудь. Она застыла, чувствуя, как бешено бьется ее сердце. Потом высвободилась резким движением.

– Нет! Не смей. Это бесполезно. Ты уехал тогда. Теперь поздно. – Леона обернулась, негодующе глядя на Дюка. – Когда ты был нужен мне, тебя не было. А теперь мне никто не нужен – ни один мужчина. Только Сол. Ты можешь это понять? – Голос ее поднялся до крика. – Я не игрушка, Дюк, которую кто-то подберет, а потом бросит за ненадобностью, когда она надоест.

– Я никогда так не поступлю, и ты это знаешь. Никогда больше. Мне нужно было добыть денег. Разве не на эти деньги я сейчас восстанавливаю рудник? Разве ты смогла бы сделать это без моего золота?

– Может, и нет. А может быть, я нашла бы выход. Но, если ты думаешь, что покупаешь меня... – Она замолчала, увидев вдруг, как боль исказила обветренные суровые черты лица Дюка.

Он отвернулся и покачал головой.

– Нет, Леона. Я никогда так не думал. Или ты придешь ко мне сама, нежная и полная желания, или... – Он помолчал. – Может быть, когда здесь все наладится и работа пойдет, я смогу уехать. Это тебя устроит, Леона?

– Нет, – последовал резкий ответ.

– Тогда какого черта...

– Будь моим другом, Дюк. И сделай это для Сола тоже. Мы оба хотим, чтобы ты жил с нами. Даже более того... – Она оборвала фразу, и черты ее смягчились, а в голосе зазвучали умоляющие нотки.

Дюк потрепал ее по плечу и направился к лестнице.

– Не смотри на меня так, иначе я могу забыть о благородных намерениях и поступить как настоящий мужчина. Друзья, говоришь? Очень хорошо. На некоторое время сойдет. Но гляди в оба, Леона, и пореже попадайся на моем пути. Я не каменный и уже давно хочу тебя.

Он ушел наверх.

Леона стояла неподвижно, глядя ему вслед и слушая, как его шаги раздаются на верхней площадке.

Загрузка...