Золото крестоносцев

ОТ АВТОРА

Выражаю глубокую благодарность Луиджи Бономи, моему литературному агенту, Харриет Эванс, моему издателю, а также всему коллективу издательства «Хедлайн Бук Паблишинг». Особенно мне помогли: Тесса Болшоу Джоунз, Гайя Бэнкс, Дженни Бэйптман, Алисон Бономи, Сэм Иденборо, Мэри Эсдейл, Никки Кеннеди, Ребекка Макивен, Тони Макграт, Аманда Престон, Ребекка Пуртелл, Джон Раш, Паппи Ширло и Энн Верриндер Гиббинс.

Как и в моем предыдущем романе «Атлантида», описанные события в этой книге базируются на моем собственном опыте, и я весьма признателен тем, кто мне помог его обрести. Прежде всего, я обязан своим родителям, которые, когда я еще был ребенком, показали мне Херефордский собор, а затем Рим. Также я весьма благодарен сотрудникам Британского института археологии в Анкаре, организовавшим мне поездку в бухту Золотой Рог, и председателю Биологического и технологического комитета при НАТО, пригласившему меня в Киев. Я также весьма признателен команде российского научно-исследовательского судна «Академик Иоффе», на котором я совершил увлекательное путешествие в Гренландию, побывав в Илулиссат-фьорде. Благодарю также сотрудников Управления национальных парков Канады, пригласивших меня в Ланс-о-Медоус. Большую помощь мне оказали Стив Айткен и Том Д'Антрамон, сопровождавшие меня в моем первом погружении подо льдом, а также мой брат Алан, погружавшийся вместе со мной в подземные пещеры на Юкатане. И конечно, с любовью благодарю Энджи, Молли и Л. Н. Г., побывавших вместе со мною в Стэмфорд-Бридже и на священном острове Айона.

Настоящая книга — литературное произведение. Имена персонажей произведения, названия учреждений, а также описанные события — плод воображения автора. Любые совпадения с реальными событиями, учреждениями или людьми, как здравствующими, так и ушедшими в иной мир, абсолютно случайны. Фактический материал, послуживший развитию действия, приведен в примечаниях автора в конце книги.

ПРОЛОГ

Два орла неторопливо, но размашисто работая крыльями, медленно летели низко над городом, приближаясь к высокому подиуму, на котором в одиночестве стоял человек в лавровом венке. В блеклом свете наступившего утра тени птиц, скользившие по храмам и монументам римского Форума, представлялись огромными и казалось, что это два обитателя Гадеса прилетели занять свое законное место на постаменте победы. Человек, стоявший на подиуме, на какое-то мгновение ощутил легкое дуновение воздуха, вызванное взмахами крыльев приблизившихся орлов, чье оперение отливало золотом там, где его касались первые солнечные лучи. Эти птицы являлись потомками тех орлов, которых человек, стоявший на подиуме, привез в Рим птенцами несколько десятилетий назад из северных пределов империи. Но вот орлы повернули на север и полетели над центром города, поднявшись в восходящем потоке воздуха, нагревшегося от дыхания многих сотен людей, стоявших по обеим сторонам Священной дороги. В высшей точке орлы, казалось, остановились, замерли, словно сам Юпитер с небес принял их в свои благостные объятия. Затем, издав хриплый крик, они устремились дальше, потом пошли на снижение и полетели над Капитолийским холмом, а затем над Марсовым полем, сейчас уставленным легионами, и, наконец, исчезли из виду.

Все глаза устремились на подиум. Человек в лавровом венке поднял правую руку. Предзнаменование оказалось благоприятным, и пришло время невиданного триумфа. Раздался грохот многочисленных барабанов, и с Марсова поля двинулась праздничная процессия.

На подиум поднялся слуга и протянул человеку в лавровом венке серебряную монету.

— Только что отчеканили, принцепс, — почтительно произнес он.

Человек в лавровом венке взял монету, но, не желая ничего пропустить в начавшемся шествии, стал рассматривать ее так, чтобы ему была видна и триумфальная арка в начале Священной дороги, по которой двигалась праздничная процессия. Монетой оказался денарий, отчеканенный за счет военной добычи, доставленной в Рим днем раньше из Остии, города в устье Тибра. На лицевой стороне монеты было начертано: «ИМП. ЦЕЗАРЬ ВЕСПАСИАН АВГ.» — Император Цезарь Веспасиан Август, держатель трибунской власти, консул и великий понтифик. Он был императором меньше года, и надпись на монете взволновала его, заставив сердце учащенно забиться. В центре монеты Веспасиан увидел изображение человека с морщинистым лбом, крючковатым носом, выступающим подбородком, с мешками под глазами и складками вокруг рта. Этот человек не был красавцем, но Веспасиан остался доволен. Он умышленно приказал изобразить себя на монете без всяких прикрас, в манере, в какой писали портреты во времена Римской республики. Он нечета своему предшественнику Нерону, недоброй памяти императору, чьи портреты ему в угоду рисовали в греческом стиле, придавая изображению императора приукрашенный, да еще и изнеженный вид. Теперь эти портреты нещадно уничтожаются, чтобы стереть саму память о тиране и никчемном правителе, проводившем время в увеселениях. Веспасиан считал себя выдержанным, честным, земным человеком, настоящим римлянином прежних времен.

Он перевернул монету и устроил денарий так, чтобы серебро засверкало под солнечными лучами. На другой стороне монеты была изображена скорбно склонившая голову женщина, причесанная на восточный манер, за ней — знамя легионеров (точь-в-точь такое, какие сейчас развеваются вдоль всей Священной дороги), а перед изображением женщины кричало о себе всем своим видом слово, которое он повелел поместить на всех выпускаемых им монетах — слово, давшее повод для сегодняшнего триумфа.

IVDAEA.

Иудея покорена.

Тем временем грохот барабанов стал громче — праздничная процессия приближалась, и вот в триумфальную арку вступил африканский слон. Он медленно и важно поводил из стороны в сторону хоботом, так что стоявшие вдоль Священной дороги люди могли его коснуться. На слоне сидели два нубийских раба, слаженно бившие в барабаны, прикрепленные к бокам исполина. За слоном неторопливо шли шесть весталок в белых одеждах, от которых, казалось, исходил искрящийся свет, словно эти жрицы богини Венеры были посланницами небес. За весталками двигалась колонна преторианцев в черных нагрудниках и фиолетовых шлемах. Это была гвардия императора, состоявшая из бравых высокорослых солдат, лучших воинов Римской империи. За гвардейцами шествовали сенаторы, всадники и члены венценосной семьи, все в пурпурных тогах, вытканных золотом. Между ними одна за другой катились повозки, груженные военной добычей — сказочными богатствами, вызывавшими восторг собравшейся публики. На повозках высились позолоченные статуи богов и богинь Востока, лежали россыпью индийские алмазы и изумруды, покоились увесистые куски драгоценного шелка, которым славилась далекая страна Сим. Рядом с повозками шли рабы в тяжелых золотых ожерельях из Галлии и Германии. Веспасиан был доволен: теперь в Риме оказались собранными сокровища, ради которых — чтобы только взглянуть на них — люди в прежние времена путешествовали по миру.

Римляне любовались сокровищами, но лишь один император знал, что большинство этих сокровищ народ более не увидит. Веспасиан твердо решил за счет военной добычи возвести в Риме новые величественные постройки. Позади Веспасиана на подиуме лежал тонкий мраморный лист с планом новых сооружений, включавших огромную эллипсоидную постройку. Когда последняя повозка прошла мимо подиума, Веспасиан перевел взгляд на дворец Нерона, Золотой дом, как его называли, в вестибюле которого стоял Колосс, огромная статуя ненавистного императора. Веспасиан принял решение разместить в бывшем дворце Нерона имперские учреждения, а рядом с Золотым домом построить огромный амфитеатр, предназначенный для развлечений народа. Это было хорошее, взвешенное решение: постройкой амфитеатра земли, которыми пользовался Нерон, купаясь в безмерной роскоши, передавались народу.

За повозками двигались карлики и уродцы, доставленные в столицу на потеху народа со всех концов Римской империи. Толпа, собравшаяся у Священной дороги, с любопытством разглядывала людей с луковицеобразными головами, уродцев со ссохшимися конечностями или пораженных диковинной слоновой болезнью. Одни карлики и уродцы шли сами, других несли на подставках, словно зажаренных поросят, приготовленных для пирушки. Среди уродцев выделялся диковинный человек с единственным глазом в середине лба, схожий этим дефектом с легендарным Циклопом. За уродцами катила небольшая квадрига, запряженная не лошадьми, а козлами. Квадригой правил одетый греческим богом карлик в огромном, не по голове, парике золотистого цвета; с шеи карлика свешивался плакат со словами damnatio memoriae — «проклятой памяти». Это была пародия на ненавистного Нерона. Квадригу толпа встретила язвительными возгласами, шутками, смехом. Император последовал примеру толпы и громко расхохотался — он не отделял себя от народа. Веспасиан ликовал: вот он, долгожданный триумф, да нет, не триумф, а гораздо больше того — событие исторического масштаба.

Тем временем в арке показались два всадника, оба в лавровых венках, как и Веспасиан. Это были Тит и Домициан, сыновья императора. Толпа встретила их громом аплодисментов, после чего наступила полная тишина: за всадниками в триумфальной арке показались быки, запряженные в передвижные сценические площадки, каждая с высоким, расписанным по-своему задником, на фоне которого легионеры и пленники разыгрывали драматические сценки из недавно закончившейся войны. Все взгляды устремились на сценические площадки. Вот сельская местность, преданная римлянами огню и мечу. Вот легионеры с помощью стенобитных орудий пробивают брешь в крепостной стене, а защитники крепости атакуют неприятеля сверху. Вот поле сражения, устланное погибшими вражескими солдатами. Вот иноземный храм в клубах дыма и пламени. А вот одержавшие победу легионеры маршируют по превращенному в развалины городу, рядом пленники в кандалах и повозки с добычей. Сцены опустошения были настолько яркими, что римляне, хотя и отличались жестокостью нравов, рассматривали живые картинки в полном молчании и зашумели только тогда, когда повозки со сценическими площадками удалились.

За ними по Священной дороге под охраной легионеров шли пленники, скованные цепями, — мужчины, женщины, дети. На мужчинах были алые одеяния, скрывавшие рапы, полученные в бою. Пленные в таком виде казались серьезными, нешуточными противниками, одолеть которых было непросто. Веспасиан наклонился и устремил на них сосредоточенный взгляд. Эти пленники не походили на дикарей, которых он лично доставил в Рим несколько десятилетий назад после завоевания Южной Британии. Иудеи — люди иного сорта. Правда, его информатор Иосиф Флавий, иудей, перешедший на сторону римлян, сообщал, будто иудеи сочли, что их города и святилища разрушены римлянами по повелению Бога в отместку за моральное разложение. Но, глядя на пленных, Веспасиан пришел к мысли, что это — гордые люди, не тронутые раскаянием — они шли навстречу кончине с высоко поднятой головой. Среди пленных выделялся красивый, представительный человек с окладистой бородой, показывавший всем своим видом, что он презирает смерть. Это был Симон, предводитель восстания иудеев. Когда Симон проходил мимо подиума, он устремил на императора жгучий взгляд, заставив Веспасиана поежиться и даже почувствовать сожаление, но император быстро избавился от этого постыдного чувства.

Веспасиан перевел взгляд на триумфальную арку. Вот-вот должны показаться сказочные сокровища из Иерусалимского храма, о которых ему говорил Иосиф. А вот и они. Эти сокровища не везли, поместив в повозки, их несли на руках, отдельно каждую вещь, чтобы ее было можно как следует рассмотреть. Веспасиан увидел священный занавес, предназначавшийся для укрытия алтаря от остальной части Иерусалимского храма, роскошные одежды иудейских священнослужителей, украшенные сверкающими камнями, скрижали с «иудейским законом», который Иосиф называл Пятикнижием. За скрижалями несли многочисленные чаши, подносы, сосуды для омовения, все из чистого золота. Затем император увидел золотой стол, который несли четыре человека; по его углам курились лампадки, и Веспасиан даже почувствовал тяжелый запах кассии и корицы. Император прикрыл глаза, вспоминая свои молодые годы — годы солдатской службы, проведенные на Востоке, а когда он открыл глаза, то даже вскрикнул от непомерного удивления — в арке показалось невиданное сокровище.

Это была менора, семисвечник, символ иудейской веры. Из рассказов Иосифа Веспасиан знал об этом бесценном сокровище и все же не ожидал, что увидит колоссальное изделие из чистого золота в рост взрослого человека, которое пришлось нести на плечах двенадцати дюжим легионерам. Веспасиан уставился на менору. Из двухъярусного восьмиугольного основания исходил витой стержень с тремя симметрично изогнутыми кверху ветвями по обеим его сторонам; ветви эти достигали высоты стержня. Семисвечник походил на трезубец бога Нептуна, отличаясь по форме от него тем, что «зубцов» было семь и на каждом из них было установлено по лампадке. Когда менора миновала триумфальную арку, к светильнику приблизился раб и, подняв над головой факел, зажег все лампадки. Те стали куриться, и вскоре толпа, собравшаяся на обеих сторонах Священной дороги, окуталась белым дымом, словно предрассветным туманом. Веспасиан почувствовал запах ладана. Он знал, что менора — наиболее почитаемая святыня Иерусалимского храма. Об этом ему рассказал Иосиф, добавивший, что число семь имеет особенное значение для евреев, оно получило особую значимость еще во времена первых пророков, а менора для иудеев, по словам того же Иосифа, значит то же, что статуя Капитолийской волчицы для римлян.

Неожиданно начавшийся в отдалении шум отвлек внимание императора от созерцания семисвечника. Толпа утолила свое любопытство, сполна насмотревшись на захваченные трофеи, и теперь жаждала крови — зрелища, венчающего победу над неприятелем и бытующего со времен Рема и Ромула. Основная масса люден собралась у подножия Капитолия вокруг большой круглой ямы; напор толпы сдерживали гвардейцы с саблями наголо. В этом месте в свое время нашли смерть Югурта, враг Римской республики, Верцингеториг, вождь галльского племени, да и вожди бриттских кланов, в казни которых Веспасиан принимал непосредственное участие. Он видел, как пленников построили вокруг ямы, освободив от цепей. Вот стражники стали колоть одного из пленников копьями, травя его, словно зверя на арене амфитеатра. Иудей держался с достоинством, высоко подняв голову, но, когда с него сорвали хитон и набросили на шею веревочную петлю, он все же сорвался в яму под одобрительный гул толпы.

За спиной императора взошло солнце, поднявшись над храмом Марса, бога войны; менора засверкала под солнечными лучами. Еще одно хорошее знамение, подумал Веспасиан. Но тут он вспомнил жгучий неприязненный взгляд, брошенный на него Симоном, и обратил взор на запад.

Он положит конец насилию.

Тем временем из ямы, держа что-то в руке, поднялся человек в черном плаще с накинутым на голову капюшоном. Толпа неистовствовала. Пришел черед казнить других пленников. Веспасиан увидел, как детей вырывают из рук родителей и ведут к яме. Какая-то женщина потеряла сознание и упала; ее схватили за волосы и вмиг обезглавили. Та же участь постигла и бросившегося к ребенку мужчину. Детей подводили по трое к краю ямы и перерезали им горло; маленькие тела бились в конвульсиях. Затем наступила очередь взрослых. Мужчинам, построенным в ряд по несколько человек, отрубали головы гладиаторы в шлемах с закрытым забралом. Они орудовали острыми мечами под аккомпанемент барабана, действуя слаженно и под то же сопровождение, что и гребцы на галерах. Клинки сверкали под солнечными лучами, тела падали друг на друга. Толпа исходила восторгом, упиваясь кровавым зрелищем.

За казнью иудеев наблюдали не только римляне, но и семь пленных, соотечественников людей, предававшихся лютой смерти. Этим семерым пленникам даровали свободу, чтобы они вернулись на родину и рассказали своим согражданам о мести Рима за поднятое восстание, о том, что святыни Иерусалимского храма перешли к победителям, перестав изливать свет на прежних владельцев. Теперь иудеи не посмеют поднять восстание. Они жестоко наказаны. Таков путь Рима.

Наконец казни завершились, и Веспасиан вздохнул полной грудью. Впереди грандиозное народное празднество, устраиваемое за счет государства, ристалища и, конечно, богослужение. Сокровища иудеев отвезут в храм Юпитера, а янтарь и статую Капитолийской волчицы окропят жертвенной кровью первых казненных.

Веспасиан надел пурпурную мантию, поданную двумя слугами, собираясь покинуть подиум, чтобы присоединиться к своим сыновьям и возглавить группу священнослужителей, направлявшихся к храму Юпитера. Перед тем как уйти, он еще раз взглянул на план новых сооружений, которые намеревался возвести в Риме. Время завоеваний прошло, теперь он займется строительством. Он построит храм Мира, который затмит своими размерами все другие святилища. В этом храме будут храниться сокровища поверженных иудеев. Веспасиан снова вспомнил жгучий неприязненный взгляд, брошенный на него Симоном. Что же, он постарается сделать все, чтобы менора более никогда не принимала участия в церемонии, посвященной победе над неприятелем.

Веспасиан по-прежнему сжимал в руке серебряную монету, и перед тем как уйти, после короткого колебания, размахнулся и бросил монету вниз, вслед искрившейся на солнце меноре, которой со временем было суждено затеряться в круговороте истории.

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Вроде что-то нашли!

Джек Ховард оторвал глаза от стола для прокладки курса, взглянул на минареты Стамбула, видневшиеся на линии горизонта, и перевел взгляд на бак, откуда послышалось возбужденное восклицание. Он быстро отложил в сторону измерительный циркуль и выглянул с мостиковой надстройки. Все утро он нервничал, надеясь на чудо вопреки всем сомнениям, и теперь, услышав радостный возглас, почувствовал, как сердце учащенно забилось. Заметив на баке необычное оживление, Джек бросился к трапу, стремглав преодолел три пролета и, оказавшись на палубе, устремился на бак, где и смешался с другими членами экипажа, впрочем, отличаясь от них одеждой — рыбацкой темно-синей фуфайкой; на других членах команды были комбинезоны, на которых красовалась эмблема с бросавшимися в глаза буквами ММУ — Международный морской университет.

— Что нашли? — спросил Джек.

В это время один из аквалангистов всплыл на поверхность у левой носовой скулы судна, и Джек перегнулся через фальшборт. Вынув изо рта мундштук, аквалангист возбужденно проговорил:

— Мы нашли пушку с венецианского корабля. Никаких сомнений. Я видел клеймо. — С этими словами он исчез под водой, чтобы присоединиться к группе своих товарищей, управлявших подъемной платформой.

«Морской бродяга», находившийся в районе оживленного судоходства, стоял на якоре, успешно справляясь с поверхностным течением в пять узлов, но при малейшем наклоне платформы течение могло смыть установленный груз. Джек прищурил глаза, устремив взгляд на волны, сверкавшие под солнечными лучами. За его спиной зашумел двигатель грузоподъемного крана, и собравшийся у бортового леера экипаж во все глаза уставился на канат, который, выбираясь, медленно пошел вверх, поднимая с тридцатиметровой глубины груз. Наконец показались цепи, прикрепленные к углам подъемной платформы, и Джек вздохнул с облегчением. «Морской бродяга» стоял левым бортом к течению, образуя у противоположного борта за счет приличной осадки судна своеобразную полосу заштиления, и теперь, когда платформа поднялась до этого уровня, опасность ей больше не угрожала.

В темной воде стал вырисовываться продолговатый объект. Джек пришел в привычное возбуждение, почувствовав выброс адреналина. Он не раз участвовал в археологических изысканиях, но, тем не менее, никогда не мог сохранить спокойствие при достижении долгожданного результата. Иначе и быть не могло, ведь каждая, пускай на первый взгляд незначительная, находка могла приоткрыть окно в прошлое, расцветить исторические реалии и даже установить подоплеку мифов.

Наконец показалась сама платформа; на ее углах сидели аквалангисты. Но собравшийся у леера экипаж смотрел не на них, все взоры были обращены на поднятый груз. Воздух огласился взрывом восторга. Месяцы подготовки к походу и последовавшая многодневная изнурительная работа принесли плоды.

— Бинго! — взглянув на Джека, провозгласил боцман. — Вы опять оказались правы.

— Только благодаря вашей помощи, — улыбнувшись, ответил Джек.

На платформе покоилась бронзовая, по меньшей мере трехметровая пушка; ее верх отмытый при подъеме водой от грязи, сверкал под яркими солнечными лучами. Джек тотчас определил, что пушка старинная — цилиндрическая казенная часть суживалась к восьмиугольному передку. Подобные пушки, правда, относящиеся к шестнадцатому столетию, он уже видел: одни были подняты с «Мэри Роуз», флагмана английской эскадры, затонувшего вблизи Портсмута, другие — с затонувших и потопленных кораблей испанской Непобедимой армады. Но эта выглядела старше, гораздо старше. Как только кран снял пушку с платформы и, переправив через леер, поставил на палубу, Джек, не обращая внимания на потоки воды, которой стали поливать пушку из шланга, приблизился к поднятому орудию.

— Лев святого Марка, — сказал он. — Пушка и в самом деле венецианская.

Джек ткнул пальцем в узор на казенной части орудия. Это было изображение изготовившегося к прыжку крылатого льва, окаймленного гирляндой из сплетенных цветов и листьев — один из наиболее известных символов средневековой Европы. Джек провел рукой по эмблеме, а затем по тылу казенной части орудия. Внезапно он поднял другую руку, давая матросу, поливавшему пушку водой из шланга, знак остановиться.

— На пушке и другое литье, — возбужденно произнес Джек.

— Какая-то дата, — отозвался боцман, вытянув шею и прикрывая глаза от солнца. — Это римские цифры, правда, едва различимые. М, С, D…

— 1453 год! — воскликнул одни из членов команды.

— Боже мой! — тут же подхватил Джек. — Да это же год Великой осады. — Далее можно было не пояснять. Эту дату он не раз называл, читая команде лекции по истории. В 1453 году произошло величайшее столкновение между Востоком и Западом, битва титанов на перекрестке дорог между Европой и Азией. На этот год пришелся предсмертный вздох Римской империи, владевшей за пятнадцать столетий до того большей частью известного мира. Прижимая руку к холодному металлу орудия, Джек на мгновение ощутил необычный прилив энергии. Скользнув взглядом по пушке, он перевел глаза на минареты и купола, видневшиеся на линии горизонта и походившие на мираж, представленный россыпью драгоценных камней. Джек соприкасался с историей, погребенной под пластами столетий, с той явью и непосредственностью, которые, изучая учебники, как ни старайся, не ощутишь.

Отрешившись от этих мыслей, Джек повернулся лицом к команде и произнес:

— Это — бомбарда, орудие, превышающее размерами корабельные пушки пятнадцатого столетия. Полагаю, что это одна из пушек, с помощью которых Мехмед II, султан Османской империи, бомбардировал Византии. — Джек махнул рукой в сторону берега, где все еще виднелись останки древнего волнолома, разрушенного стихией и вмешательством человека. — Турки при штурме города использовали все имевшиеся у них пушки. Эта была отлита в Венеции в начале 1453 года, а затем, вероятно, захвачена в каком-то сражении турками и использована против защитников Византия, в состав которых входили и выходцы из Венеции. Местным газетам такая версия, несомненно, понравится.

Когда экипаж вернулся к повседневной работе, Джек снова взглянул на пушечное клеймо. Как и англичане, его соотечественники, пускавшиеся в дальние путешествия в надежде обогатиться, венецианские искатели приключений в Средневековье своих шансов не упускали, играя важную роль в средиземноморской торговле между Востоком и Западом, и даже основали купеческую колонию в далеком Константинополе. Венецианцы главным образом занимались торговлей, особо не претендуя на заморские территории и богатства, но, тем не менее, на их совести одно из самых тяжких злодейств в истории человечества. Это черное дело многовековой давности и привело Джека в бухту Золотой Рог, и он был полон решимости за время, отведенное на экспедицию, раскрыть преступление.

Вернувшись на ходовой мостик, Джек уселся за стол для прокладки курса и закатал рукава фуфайки. Стояло холодное летнее утро, но солнечные лучи начали прогревать воздух, разгоняя туман. Кроме Джека, на мостике находились капитан корабля, аккуратно одетый седовласый Том Йорк, и его помощник, эстонец, только недавно присоединившийся к экипажу по рекомендации русского мореходного училища. Йорк посмотрел на Джека, а затем кивнул на окно, через которое во время всеобщей сумятицы наблюдал сцену на баке.

— Глядя отсюда, я счел, что поднятое орудие середины пятнадцатого столетия.

Йорк начинал карьеру командиром артиллерийской боевой части на одном из кораблей Королевского флота, но со временем стал экспертом по старинному морскому оружию, накопив опыт и знания, которые были крайне необходимы при воплощении в жизнь проектов Международного морского университета.

— Не то, что нам нужно. Пушка не так уж стара.

— Если быть точным, — ответил Джек, — пушка отлита в 1453 году. Опережает предметы наших поисков и исследований на два с половиной века. Не хочу расстраивать экипаж, но до находок времен крестовых походов нам еще далеко.

Джек задумчиво посмотрел на видневшийся вдали город, но тут мимо, в опасной близости от «Морского бродяги», прошел паром, переполненный пассажирами. Паром оставил за собой фосфоресцирующую кильватерную струю, и в этом мерцающем тусклом свете вид города изменился. Теперь он походил на призрак, плавающий над морем, на видение, на фантом, напомнивший о существовании в прошлом самой великой цивилизации на Земле. Но вот видение стало таять, распадаться, рассеиваться, и город вновь приобрел ясные очертания. На взгляд Джека, теперь перед ним был как бы поперечный разрез произведенных археологами раскопок. На нижнем слое покоились разрушенные остатки крепостной стены Константинополя, возведенной при Константине Великом, когда тот в четвертом столетии перенес сюда столицу империи и тем обрек Рим на упадок и разрушение. Поверх фрагментов стены высились сохранившиеся с более ранних времен акрополи Византия, чье имя дало название средневековой христианской империи, корни которой тянулись к Риму. Еще выше располагался грандиозный дворец Топкапи, — сердце Стамбула, — построенный турками сразу после того, как они взяли Константинополь. Еще выше, над рядом деревянных домов, представляющих старый город, высились минареты и купола Аня-Софии, одного из наиболее известных христианских соборов, ставшего после 1453 года исламским святилищем. Но Джек знал, что, возможно — правда, только возможно, — среди этих исторических наслоений сохранились следы миграции легендарных атлантов, представителей великой цивилизации, возникшей на заре современной истории, которые в спешке покинули Атлантиду, спасаясь от внезапно разлившихся вод Черного моря.

Джек едва верил в то, что уже прошло полгода с тех пор, как они с Катей заблудились в лабиринте глухих улочек города. То было время интересных исследований и великих надежд, но и время душевного опустошения и утрат. Катя узнала горькую правду о своей родине, «империи зла», правда эта угнетала ее, несмотря на все усилия Джека успокоить девушку, и, в конце концов, заставила Катю вернуться в Россию, чтобы еще раз попытаться пресечь незаконную торговлю предметами старины. Утраты были еще ощутимее. Джек был вместе с Катей, когда поиски Питера Хоу прекратились. Хоу был его другом детства, и Джек вспоминал его каждый раз, когда ему на глаза попадался Том Йорк, сумевший выйти целым и невредимым из переделки, закончившейся исчезновением Хоу. Пришлось прекратить и исследование Атлантиды, которое продолжил «Морской бродяга», после того как «Морской странник» пошел ко дну в Черном море. Джек не имел права рисковать жизнью людей — хватит одного Хоу. Новую цель, которая его воодушевила и, в конце концов, заняла все его мысли, перед ним поставила Катя, когда они бродили по Стамбулу, с головой окунувшись в историю Византии. Она посоветовала Джеку осуществить мечту его юности, взлелеянную вместе с Питером Хоу: найти сказочное и, как полагалось, навеки утраченное сокровище. Осуществлением этой мечты Джек и занялся после того, как расстался с Катей в аэропорту.

Отрешившись от воспоминаний, Джек направился в штурманскую рубку, в которой находилась радиолокационная станция. За экраном компьютера сидел смуглый темноволосый мужчина с телосложением игрока в регби, на его голове были наушники, из которых торчали антенны.

— Наконец-то ты сбросил лишний вес, — сказал Джек. — Иначе нам пришлось бы тебя откапывать.

— Что? — Костас Казаидзакис взглядом дал понять, что ему помешали, и снова уставился в экран.

— Я говорю, что тебе удалось сбросить вес! — гаркнул Джек. — Иначе нам пришлось бы тебя откапывать.

Костас снял с головы наушники и откинулся в кресле, насколько это было возможно.

— Похудел, да не очень, — ответил он. — Пробираясь через тот подводный туннель, я весь ободрался. Тело до сих пор в ссадинах. Из того предприятия мы извлекли полезного только то, что боги атлантов дали мне ясно понять: обжорство — порок. — Взглянув на Джека, Костас спросил: — Чем разжился?

— Венецианской осадной пушкой 1453 года.

Костас кивнул, водворил на место наушники и снова уставился на экран. Джек окинул своего друга благожелательным взглядом. Костас был талантливым инженером с изобретательской жилкой, настоящим специалистом в области подводных исследований, получил степень доктора философии в Массачусетском технологическом институте. Он неизменно участвовал вместе с Джеком во всех предприятиях под эгидой Международного морского университета, основанного свыше десяти лет назад. Костас гармонично дополнял Джека, хотя, в отличие от него, не стремился сплести воедино нити истории, основываясь на интуиции, предположениях и догадках. Для него единственно значимыми задачами были лишь те, которые можно решить научными средствами, а сложности, на его взгляд, возникали только тогда, когда выходила из строя аппаратура.

— Чем занимаетесь?

В рубку вошел Морис Хиберменер. Хотя на нем были хлопчатобумажные шорты и рубашка с открытым воротом и короткими рукавами, он, как всегда, лоснился от пота.

— Костас наладил аппаратуру, — кивнув Морису, пояснил Джек.

Хибермейер, сотрудник Александрийского института археологии, появился на судне днем раньше, использовав вертолет, с которого опустился на палубу, словно хищная птица, настигшая свою жертву, — он был убежден, что у Джека непременно возникнут трудности и без него тот не справится. Последний раз они встречались на борту «Морского бродяги» полгода назад и тогда обсуждали фантастическую находку, обнаруженную в некрополе, — папирусные свитки атлантов. После этого Хибермейер уехал, но постоянно напоминал о себе посредством электронной почты и телефона.

Он держал в руке папку с бумагами.

— Джек, нам надо поговорить.

— Позже, — ответил Джек, одарив улыбкой дородного египтолога. — Сейчас самый напряженный момент, и мне надо сосредоточиться. Извини, Морис. — И перевел взгляд на экран.

На экране появилась картинка: похожая на клещи механическая рука врезается в грунт.

— Сейчас это устройство находится под морским дном на глубине шестнадцати метров, а от нас его отделяет 51 метр, — пояснил Костас. — Через несколько секунд изображение автоматически придет на гидролокатор и «Хорек» снова выйдет на связь.

— «Хорек»? — спросил Хибермейер.

Костас взял со стола пластиковую модель — странную цилиндрическую штуковину, отдаленно напоминавшую дистанционно управляемый робот, в свое время использовавшийся при раскопках неолитической деревни, обнаруженной под водами Черного моря.

— Комбинация дистанционно управляемого робота, подводной мусороуборочной машины вакуумного действия и гидролокатора, — восторженно сообщил Костас. — Агрегат управляется прямо отсюда с помощью составного шланга и может двигаться через донные отложения в нужном направлении с большой точностью, посылая сигналы на магниторезонансное сканирующее устройство. В настоящее время агрегат, углубляясь, пробирается через донные отложения. Наше судно стоит на краю канала, который промывают воды Босфора, но, тем не менее, каждую сотню лет донные отложения утолщаются на несколько метров. Если мы хотим добиться успеха и найти то, что ищем, мы должны идти вглубь. Цепь за счет своего веса и поныне засасывается.

— Что за цепь? — спросил Хибермейер. — Напомните мне.

Джек подошел к висевшей на стене адмиралтейской карте морских подходов к Стамбулу. «Морской бродяга» стоял на якоре у вдававшейся в город огромной бухты, напоминающей формой кривую турецкую саблю. В бухте располагалась одна из наиболее крупных в мире естественных гаваней. Древние греки дали ей название Золотой Рог, видно, полагая, что этот рог принадлежит гигантскому мифическому быку, погрузившемуся в воды Босфора. Для археологов, собравшихся в рубке, это название вызывало и другую ассоциацию — представление о загадочной Атлантиде.

Джек взял карандаш и, используя как указку, стал водить им по карте.

— Во времена Византийской империи вход в бухту Золотой Рог был защищен огромным боном длиной почти с километр, представлявшим собою железную цепь, укрепленную на сваях и баржах. Бон простирался от башни, стоявшей невдалеке от края крепостной стены города, до противоположного — Галатского берега, что в трехстах метрах от нас. Впервые о боне упоминается в хронике восьмого столетия, потом, как пишут, бон этот играл немаловажную роль при защите Константинополя во время Великой осады 1453 года, но нам известны только два случая, когда бон сумели прорвать. Впервые это удалось в одиннадцатом столетии викингам, которые, как известно, нередко промышляли разбоем. Второй случай датирован более точно. В 1204 году венецианские галеры прорвали бон с помощью гидравлического тарана. Цепь была восстановлена, но, вполне вероятно, отдельные ее звенья ушли на дно и теперь погребены под многометровыми донными отложениями. Если мы их найдем, то окажемся там, где и хотели.

Тем временем Костас нервно стучал пальцами по столу и вглядывался в экран. Однако изображение потускнело, и о непрекращающейся работе «Хорька» свидетельствовали лишь цифры в углу экрана — они отмечали углубление агрегата на каждые пять сантиметров.

— А вы уверены, что поиски проводятся в нужном месте? — спросил Хибермейер.

— Полной уверенности, разумеется, нет, — ответил Джек. — Мы руководствуемся рукописью пятнадцатого столетия, обнаруженной в прошлом году в архиве дворца Топкапи.

— Не нравится мне все это. — Костас взглянул на настенные часы и заерзал в кресле. — Раз поднятая пушка изготовлена в 1453 году, значит, нам следует углубиться по меньшей мере еще на пять метров. Грунт с каждым метром плотнее, а через двадцать минут корабль должен покинуть свое местоположение.

Джек разделял беспокойство Костаса. Работы, которыми они занимались, велись в районе оживленного судоходства, да еще, согласно договоренности с портовыми властями Стамбула, на эти работы ежедневно отпускалось только по шесть часов, но даже и за этот срок то и дело приходилось сниматься с якоря, чтобы освободить путь парому или какому-нибудь другому судну; кроме того, у некоторых судов была столь большая осадка, что они гребным винтом задевали донные отложения. Правда, Том Йорк прекрасно знал свое дело, да и динамическая система определения координат работала исправно, без сбоев, и «Морской бродяга» после вынужденного простоя неизменно возвращался в нужную точку, но не было ни малейшей гарантии, что место раскопок не засыплет донными отложениями, способными погрести под собой — о чем более всего тревожился Костас — и его замечательный агрегат.

— Я понимаю, ты хочешь осуществить мечту своей юности, — сказал Хибермейер, взглянув на Джека. — Вероятно, ты руководствуешься историческими реалиями.

Чтобы не мешать Костасу, Джек отвел Хибермейера в сторону. Исторические реалии — да о них Джек неоднократно рассказывал и совету директоров ММУ, и экипажу, и турецким властям и, разумеется, журналистам, от которых не скроешься. И все же, комментируя свой проект, Джек каждый раз приходил в возбуждение, до холодка на спине.

— Начать с того, — сказал Джек, — что Великая осада 1453 года была одним из определяющих моментов в истории человечества. В результате этой осады погибла самая крупная в мире империя, а ислам получил надежный плацдарм в Европе. И все же на сам Константинополь наибольшие беды обрушились за два с половиной века до этого, когда город разграбили, а святилища осквернили, что сопровождалось неимоверной жесткостью даже по средневековым понятиям. И преступниками были не язычники, а христиане, крестоносцы.

— Прекрасно помню лекции профессора Диллена в Кембридже, — сказала Хибермейер. — Самые страшные преступления против христианства всегда совершались самими христианами.

Джек после службы во флоте учился вместе с Хиберменером в Кембридже, где они, в частности, изучали историю Иудеи и раннего христианства.

— В 1204 году, — продолжил Джек свои пояснения, — папа Иннокентий III организовал четвертый крестовый поход, стремясь освободить Иерусалим от язычников. Но крестоносцы отклонились от цели, оказались в Константинополе, где и похитили сказочные сокровища.

На маленьком экране появилась картинка: четыре запряженных в ряд лошади — скульптура, отлитая из позолоченной меди.

— Кони святого Марка, — узнал Хибермейер.

— Туристы побросали бы свои камеры, если бы узнали правду о том, как эта скульптура оказалась в Венеции, — жестко продолжил Джек. — Руководителям крестового похода следовало перевезти рыцарей морем в Святую Землю. В те времена главной морской державой была Венеция. Но у венецианцев были свои интересы. Византийская империя со столицей в Константинополе начала прибирать к рукам земли вблизи Венеции на побережье Адриатического моря. Венецианские купцы в Константинополе были истреблены, а дож Дандоло брошен в тюрьму, где его в 1203 году ослепили. Венецианцы жаждали мщения. Случилось так, что крестоносцы оказались не в состоянии оплатить переезд морем в Святую Землю и попали в зависимость от венецианцев. К тому же среди крестоносцев нашлись претенденты на византийский престол. Вот и вышло, что деньги, отпущенные Иннокентием III на четвертый крестовый поход, пошли, вопреки его помыслам, на захват Константинополя, второго по значению города в христианском мире, оплота Восточной церкви. Когда крестоносцы вошли в Константинополь, они забыли об освобождении Иерусалима и Гроба Господня от ига мусульман и стали грабить Константинополь, как и любая средневековая армия тех времен, взявшая неприятельский город, но только проявляя при этом неслыханную жестокость.

— И во что же вылился этот грабеж?

— Представь себе, что неприятельская армия, составленная из варваров и грабителей, ворвалась в Лондон, после чего осквернила Вестминстерское аббатство, опустошила Британский музей и Британскую библиотеку и свергла памятники и статуи, таким образом, осквернив предметы национального достояния. В Константинополе крестоносцы ограбили храмы, в том числе Айя-Софию, похитив христианские ценности, собиравшиеся в течение многих веков. Но крестоносцы сочли это недостаточным и потому опустошили даже библиотеки, где хранились труды древних авторов, перевезенные в Константинополь из Александрии и Эфеса. Короче говоря, крестоносцы похитили в Константинополе все, что можно было похитить. Нетронутыми остались лишь массивные памятники.

— Такие, как обелиск Тутмоса III, — согласно кивнув, произнес Хибермейер.

Джек показал рукой на экран.

— В Константинополе были собраны все величайшие ценности западной цивилизации. Сначала бесценные сокровища из Египта, Греции и стран Ближнего Востока были перевезены в Рим, но, когда Константин сделал столицей Римской империи Константинополь, многие из этих сокровищ перевезли морем в этот город. Кони святого Марка были изготовлены в Греции в пятом веке до нашей эры и, вероятно, украшали знаменитый храм в Олимпии, а пятью веками позже их установили на триумфальной арке Нерона, и они стали частью скульптурной группы, изображающей императора, управляющего квадригой. При Веспасиане арку снесли, но изображение квадриги осталось на монетах, выпущенных Нероном. Спустя четыре столетия скульптура оказалась в Константинополе и, возможно, была установлена на ипподроме за обелиском Тутмоса III. До 1204 года Константинополь никто не грабил, но из сокровищ, похищенных крестоносцами, нам известны немногие. Часть золотых и серебряных изделий была переплавлена в слитки или пошла на монеты. Другие сокровища, такие как кони святого Марка, перевезли морем в Венецию или на родину крестоносцев — во Францию, Англию, Испанию, Нидерланды, где они, возможно, и поныне тайно хранятся в наиболее значительных соборах и монастырях. А вот атрибуты языческих культов были осквернены и брошены в море. Когда мы с Питером Хоу впервые заинтересовались этой проблемой, то пришли к мысли, что одно из самых больших сокровищ Древнего мира покоится на морском дне, здесь, в бухте Золотой Рог.

Хибермейер, глядя задумчиво на экран, на котором все еще красовались кони святого Марка, положил руку на плечо Джека и произнес:

— Ты ничего не сказал о том, какие сокровища перевезли в Константинополь из Рима. В прошлом году, после наших поисков в Черном море, меня пригласили в Рим перевести египетский иератический текст, найденный на месте возведенного Веспасианом храма Мира. Текст оказался нанесенным на одну из бронзовых тарелок, прикрепленных к колоннам храма. Он не отличался от текстов других тарелок, на латинском, греческом и арамейском языках. Все тексты прославляли победу Веспасиана в Иудейской войне.

— Бог мой! — сделав паузу, взволнованно продолжал Хибермейер; в его речи стал слышаться немецкий акцент. — Добычей в этой войне стали сокровища Иерусалимского храма. Веспасиан поместил их в храм Мира, не выставляя особенно напоказ, а потом эти сокровища стали легендой. — Хибермейер перешел на шепот: — Не могли ли их тайно перевезти в Константинополь до падения Рима?

— Такая мысль приходила мне в голову, — тихо ответил Джек.

Хибермейер снял маленькие круглые очки и потер лоб.

— Среди этих сокровищ золотой стол и менора — святыня Иерусалимского храма. Ты представляешь, в какое положение мы можем попасть?

Джек кивнул.

— Это не только сказочные сокровища, — возбужденно продолжал Хибермейер. — К примеру, менора — символ современного Израиля. Даже намек на то, что мы ищем похищенные ценности Иерусалимского храма, вызовет взрыв в обществе.

— Сведения о наших занятиях не просочатся за эти стены, — ответил Джек.

В это время послышался громкий возглас, характерный для жителей Бруклина, выражающих таким образом свой восторг. Хибермейер и Джек быстро подошли к Костасу и, встав за его спиной, уставились на экран. Ликование Костаса оказалось оправданным. На экране виднелся кусок железной цепи в виде петли, впрессованной в грунт; левый конец цепи был обрублен, правый уходил за экран. Из петли выступала доска с металлическими заклепками, когда-то входившая, по всей вероятности, в пояс обшивки судна.

— Фантастика! — Обрадованный Джек похлопал Костаса по плечу. — Цепь обнаружена, и, значит, поиски идут в нужном месте. Впереди новые и, надо думать, более фантастические находки.

— Вот и предмет наших поисков! — громогласно возгласил Костас. — Сейчас увидите его крупным планом.

Крупный план позволил увидеть, что в петле железной цепи зажато что-то еще — похожее на обнаженные ветки дерева. Джек вгляделся. Это был скелет — скелет человека, раскинутые руки которого под невероятным углом зажало петлей, рядом — покореженный череп, а невдалеке от него — набитый землей, помятый старинный железный шлем с поврежденным наглазником.

— А вот и безымянная жертва тех далеких времен, — сказал Костас и взглянул на часы. — Наше время вышло, заканчиваем.

Костас отсоединил от агрегата составной шланг, и тут же затарахтел двигатель корабля. Оставив Хибермейера с Костасом, Джек поспешил к Йорку на ходовой мостик. Ему предстояло рассказать экипажу о находке. Джек заглянул в окно: какой-то рудовоз ждал, когда ему освободят путь, чтобы пройти под Галатским мостом. Сам мост был забит движущимися машинами, а вдоль его ограждения стояла шеренга любителей рыбной ловли, надеявшихся на приличный улов и даже не подозревавших о том, что под их ногами могут находиться сказочные сокровища. Воды бухты, но которой в стародавние времена курсировали барки императоров и султанов, были прозрачны — результат обширной очистки, предпринятой по инициативе местных властей несколько лет назад. Джек взглянул на линию горизонта и снова почувствовал неукротимый зов исканий и приключений, который понудили его с Катей окунуться в темные глубины истории. Но, несмотря на свое темное и головоломное прошлое, Стамбул оказался тем местом, которое возродило страсть Джека к раскрытию древних тайн — страсть, зародившуюся в дни его юности. И вот теперь, после обнаружения железной цепи, Джек с воодушевлением подумал, что впереди новые, более фантастические находки; надо лишь продолжить работу, и успехи тогда непременно придут. Но, как обычно, воодушевление Джека уступило место тревоге. Впереди много работы, а работать приходится лишь по шесть часов в день. Конечно, они уже добились некоторого успеха: подняли на борт осадную пушку, обнаружили железную цепь, часть старинного бона. Но как бы лишняя информация не дошла до местных властей. И все же Джек рассчитывал на полный успех экспедиции. Он перевел взгляд на сверкавшие под солнечными лучами воды бухты Золотой Рог и понадеялся втайне, что бухта оправдает свое название.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Мария де Монтихо слегка подвигалась на стуле и на мгновение закрыла глаза. Она провела целый — день в одном из рабочих помещений собора, и, несмотря на постоянный — час за часом — выброс адреналина, усталость взяла свое. За окном стало темнеть, а по стеклам забарабанили капли дождя. Мария выпрямила спину, прищурилась и отодвинула трафарет и скребок к верхнему краю рамки, обрамлявшей пергамент. Стояла полная тишина, время, казалось, остановилось, и все внимание Марии де Монтихо сосредоточилось на замысловатом рисунке тушью, освещенном настольной лампой. Она тихо дышала в заученной, давно выработанной манере и с каждым выдохом подносила к пергаменту миниатюрную кисточку. Через пятнадцать минут Мария откинулась на спинку стула и передала инструменты ассистенту.

— Все, закончили, — сказала она и критически взглянула на предмет своего труда, на который ушло больше недели. После удалений вековой патины буквы стали отчетливыми, словно текст только что записали.

«Tuz ki cest estorie ont. Ou oyront ou lirront ou ueront. Prient a ihesu en deyte. De Richard de Haldingham о de Lafford eyt pite. Ki lat fet e compasse. Ki ioie en eel li seit done».

Текст, написанный на старофранцузском, ничего не прибавил к скудной информации о его составителе. После минутного размышления Мария повернулась к своему ассистенту, субтильному юноше в очках со стальной оправой. Он с готовностью склонился над текстом и перевел его на английский.

«Все те, кто обладают этой работой, видели ее или хотя бы слышали о ней, молитесь нашему Господу Иисусу, чтобы он порадел Ричарду Холдингемскому и Слифордскому, который исполнил эту работу и предал ее гласности, да будет благословен он на небесах».

Выслушав перевод, Мария, улыбнувшись, сочла, что пожелание, изложенное Ричардом семь столетий назад, можно отнести и к ней вместе с ее помощником.

Через двадцать минут Мария стояла посреди комнаты и в последний раз смотрела на карту, которую следовало накрыть защитным стеклом. После того как она выключила настольную лампу, слабое освещение комнаты, казалось, подчеркивало старость пергамента, выявляя его тени и впадине, указывающие на то, что телячья кожа, на которую была нанесена карта, за долгие годы усохла и сжалась. Обычно реставрацией рукописей занимались сотрудники в Оксфорде, но, когда зашла речь о реставрации Маппы Мунди в Херефордском соборе, соблазн самой заняться этой работой оказался слишком велик. Это была возможность, представляющаяся только раз в жизни, — возможность увидеть и потрогать своими руками самую знаменитую средневековую карту мира.

Когда глаза Марии освоились с полумраком, карта начала обретать знакомые очертания. Пергамент представлял собой квадрат со вписанным в него кругом более четырех футов диаметром. В этом круге и размещалась знаменитая карта. В ее центре находился Иерусалим, ниже — Средиземное море, имевшее Т-образную форму и разделившее Азию, Африку и Европу, а в левом нижнем углу располагались Британские острова. На карте красовалось множество рисунков с подписями на латыни и на французском, среди которых выделялись элегантные зарисовки на библейские темы и мифологические сюжеты. Венчала карту фигура сидящего Иисуса Христа, который, как казалось Марии, вершит суд не только над мертвыми, но и над живыми людьми, в своем высокомерии посчитавшими, что мириады чудес, которые они нанесли на карту, являются чем угодно, но только не Божьим промыслом.

— Доктор де Монтихо, вас ждут.

Марию догнал человек в рясе священника, когда она, покинув монастырские стены, быстрым шагом шла по двору, держа над головой зонтик и спасаясь таким образом от нудного моросящего дождя, который, казалось, в Англии идет круглый год. Она собиралась вернуться в Оксфорд и спешила на поезд.

— У меня нет времени, — сказала Мария. В ее речи слышался легкий испанский акцент, придававший голосу живость. — Через три часа у себя в институте я провожу семинар по работе Ричарда Холдингемского, а мне еще нужно к нему подготовиться.

— Семинар можно отложить, — хрипло возразил священнослужитель, не успевший отдышаться. — В библиотеке только что сделали фантастическую находку. Ваш ассистент уже там.

Мария со своим провожатым подошла к высокому сводчатому крыльцу мягкого медового цвета, казалось, придававшего Херефорду большую доступность и привлекательность по сравнению с другими соборами, но стоило войти в самое помещение, как это впечатление сразу меркло. Она оглядела неф, задержалась взглядом на алтаре, обрамленном колоннами, поднимавшимися к небольшим аркам клерестория и парусам высокого купола. Следуя за священником по северному проходу, Мария ощутила сильный запах мокрого камня, приправленный слабым запахом гнили, словно тошнотворное зловоние разложения, долгое время пропитывавшее собор, сохранило в нем ауру, не исчезнувшую даже после того, как запечатали последние склепы.

Со времен Ричарда Холдингемского неф изменился мало, и Мария, коснувшись рукой колонны, неожиданно ощутила волнение, вообразив, что, переместившись в далекое прошлое, идет по стопам великого человека. Херефордский собор был построен норманнами в двенадцатом веке, а до того на месте собора стояла церковь, возведенная во времена существования Мерсии, англосаксонского королевства. То была церковь святого Этельберта, короля Восточной Англии, предательски убитого близ этого места. Во времена Ричарда Холдингемского в собор стекались паломники, чтобы поклониться праху Томаса Бекета, архиепископа, умерщвленного в Кентербери, гробница которого сохранилась во времени и являлась не меньшей ценностью, что и редкая карта мира, творение Ричарда.

Пройдя по северному трансепту, Мария вместе со своим провожатым дошла до клироса, где в течение последних ста лет хранилась знаменитая карта, пока ее не положили в музей, специально сооруженный для хранения церковных реликвий. Мария со своим спутником подошла к низенькой двери, за которой вверх вела винтовая лестница.

— Ремонтные работы почти закончены, — произнес священнослужитель. — И все же поберечься не помешает.

Он протянул Марии желтую защитную каску, а сам воспользовался другой, надев ее поверх капюшона, что придало его одеянию довольно комичный вид.

— Собор, построенный из песчаника, подобен деревянному кораблю, — продолжил священник, шагая впереди Марии по лестнице. — Такой корабль периодически нуждается в ремонте. Вспомните «Викгорн» Нельсона. Поэтому, решив разместить на месте старой библиотеки музей, мы посчитали необходимым заменить износившиеся камни.

Поднявшись до клерестория, Мария оказалась около помещения, в котором раньше находилась библиотека, собрание первопечатных книг до 1500 года, а также 227 рукописей, включающих бесценное Херефордское евангелие, датированное восьмым веком. (С целью сохранности книги в этой библиотеке были прикованы к полкам металлическими цепями.) Теперь это помещение переделывали в музей, и у входа высились штабеля свежевытесанных каменных блоков. Протиснувшись между ними, Мария вместе со своим спутником вошла в просторную комнату, загроможденную строительным материалом. У дальней стены в пятне света виднелась группа рабочих. Свет пробивался через проем, образованный на месте двух извлеченных каменных блоков, видно, отслуживших свой срок.

К Марии подошел молодой человек в очках; его и без того светлые волосы были покрыты пылью.

— Мария, я сделал удивительную находку, — радостно произнес он. — Увидите — глазам не поверите.

Это был Джереми Хаверсток, самый способный из оксфордских аспирантов Марии. Он успел сделаться знатоком древних германских языков и писал диссертацию на соискание степени доктора философии. Несмотря на кабинетность своих занятий, он был увлекающейся натурой, не чуждой романтике, которую находил даже в библиотечных архивах, и Мария посоветовала ему покопаться в старинных монастырских библиотеках, где можно отыскать много полезного, чем Джереми и занялся с немалым энтузиазмом, проявляя при этом восторг туриста, впервые соприкоснувшегося с историческими реалиями.

— По твоему виду можно попять, что ты нашел, по меньшей мере, библию Августина, — улыбнувшись, предположила Мария.

— Несравнимо более цепное, — ответил Джереми.

Когда он подошел ближе, Мария заметила, что он умудрился вспотеть, несмотря на прохладу в комнате.

Неожиданно Джереми отодвинул в сторону один из каменных блоков, извлеченных рабочими из стены, и нырнул в образовавшееся боковое отверстие.

— Лезьте за мной, — сказал он.

Согнувшись в три погибели, Мария протиснулась в узкий проем в стене. Ее волнистые волосы и кожаная куртка тотчас покрылись пылью. Она оказалась в выемке массивной наружной стены собора, образовавшейся после того, как рабочие вынули из нее два поврежденных блока. Сидя на корточках, Мария к своему немалому удивлению увидела, что из выемки, в которой она очутилась, вниз ведет винтовая лестница, которую явно замуровали при какой-то предыдущей перепланировке собора. Ступеньки лестницы были завалены, казалось, плоскими кусками известняка, покрытыми рыжей пылью, по, когда Мария подвинулась так, чтобы свет падал на лестницу, она от неожиданности воскликнула на своем родном языке:

— Es estupendo![1]

То, что Мария приняла за строительный мусор, оказалось великим множеством порыжевших листов пергамента, одни были спрессованными, словно папье-маше, другие сохранились гораздо лучше, и текст верхних листов отчетливо различался.

— Не правда ли, похоже на пещеру Аладдина, — сказал Джереми. — Вероятно, когда-то приводили в порядок библиотеку, освобождаясь от поврежденных и ветхих рукописей. Все рукописи старинные. Должно быть, самые поздние относятся к тринадцатому столетию. Я поговорил с архитектором. Он полагает, что эта лестница была замурована до строительства северного трансепта, возведенного в четырнадцатом веке.

Внезапно Мария издала удивленное восклицание.

— Посмотри! — возбужденно выпалила она. — Никак на той ступеньке под листами пергамента целая книга?!

Джереми нагнулся и передал книгу Марии. Она осторожно сдула пыль с фолианта и открыла коричневую обложку.

— «Церковная история народа англов» Беды Достопочтенного, — с благоговением проговорила Мария. — Книга на латыни, значит, одна из первых копий. Девятый, а то и восьмой век.

Джереми взял книгу в руки и, отлепив стопку листов пергамента, приставших сзади к обложке, стал, мурлыча себе под нос, водить глазами по тексту.

— Что это? — спросила Мария.

— Невероятно. Продолжение «Англосаксонской хроники». Описываются события двенадцатого столетия. Упоминается о Генрихе II и короле Иоанне. Это последний труд, написанный на староанглийском, языке, который норманны старались искоренить. Это подтверждает мою мысль о том, что в средневековых английских монастырях переписывали старые рукописи.

Мария оглядела ступеньки лестницы и заметила еще несколько книг, ставших видными после того, как с них убрали труд Беды.

— Похоже, что эти книги и рукописи здесь оказались не только по той причине, что монастырскую библиотеку приводили в порядок, — рассудительно сказала она. — Всегда казалось загадочным, почему в Херефордской библиотеке нет книг по англосаксонской истории. Конечно, мог постараться не в меру усердный библиотекарь, освободивший место для более редких книг. А могло быть иначе: эти книги изъяли по распоряжению норманнских властей, посчитавших их крамолой.

Мария снова взяла в руки книгу Беды, любовно ее погладила и, взглянув на Джереми, протиравшего стекла своих очков, продолжила нравоучительным тоном:

— Мы заберем с собой труд Беды и то, что сохранилось от продолжения «Хроники». Но все остальное должно остаться in situ.[2] Вход мы закроем, пергамент не терпит свежего воздуха. Надо собрать специалистов, тогда и вернемся.

Мария развернулась и осторожно, чтобы не стукнуться головой, стала выбираться наружу. Джереми было направился вслед за ней, когда внезапно увидел, что из-под кучи наваленных друг на друга листов пергамента выглядывает рулон, похожий на древний свиток. Марию остановил удивленный возглас. Она обернулась и увидела в руках у Джереми свиток длиною с метр.

— Оставь здесь, — распорядилась Мария.

— Если вы все еще собираетесь провести вечером семинар, то лучше этот свиток забрать с собой, — загадочно улыбнувшись, ответил Джереми.

Любопытство взяло свое, и Мария повернула назад. Джереми частично развернул свиток, и она увидела полукруг с нанесенным внутри рисунком, похожим на карту. Да это же Маппа Мунди, мигом сообразила Мария. В своей докторской диссертации, написанной десятилетием ранее, она утверждала, что херефордская Маппа Мунди всего-навсего копия, работа не ученого, а художника. Только этим объяснялась непозволительная ошибка: слово «Африка» было начертано на Европе, а слово «Европа» — на территории Африки.

Епископ Херефордский заказал карту мира Ричарду Холдингемскому, который изготовил эскиз у себя дома, в Линкольнском соборе, а окончательно карта была исполнена без участия Ричарда мастеровым в Херефорде, искусным в каллиграфии и украшении рукописей рисунками, но не очень образованным человеком, допустившим в работе не только географические неточности, но и грамматические ошибки.

И вот, к удивлению Марии, неожиданно нашлась карта, исполненная самим Ричардом Холдингемским, картографом и монахом, чье видение мира поражало ее со студенческих дней. Мария с благоговением смотрела на аккуратные четкие надписи, видневшиеся на карте. Чуть ниже левой руки Джереми, все еще державшего полу развернутый свиток, виднелась надпись «Европа», правильно размещенная на Франции и Италии. Выше его правой руки виднелись Британские острова с обозначенными на них Херефордом и Линкольном. Заметив, что Мария во все глаза смотрит на свиток, Джереми развернул его полностью.

— На карте почему-то нет подписи автора, — сказала Мария. — Какая жалость.

Свиток имел квадратную форму, и за кругом, вмещавшим карту, на свободных местах квадрата красовались тщательно выполненные рисунки, изображавшие различных люден — от охотника и священнослужителя до римских императоров. Несомненно, рассудила Мария, рисунки эти выполнены не Ричардом, а каким-то мастеровым, решившим придать карте «законченность» и угодить вкусам церковников, для чего он и приукрасил ее, позаимствовав рисунки с рукописей и карт, попавших ему на глаза.

Осмотрев внимательно карту, Мария увидела, что та не сопровождается текстом, подобным тому, который она старательно очищала на копии Маппа Мунди, из чего стало ясно, что этот текст являлся работой мастерового, а не творчеством составителя карты. Видимо, Ричард посещал Херефорд, чтобы обсудить с заказчиками свой труд, но не видел его конечного исполнения. Вероятно, этим и объяснялись непростительные ошибки, допущенные на копии карты. Еще раз обратив внимание на пустое место на карте мира — место для подписи исполнителя, Мария тяжко вздохнула: Ричард Холдингемский так и остался в тени далекого прошлого.

Но вот Мария пригляделась и увидела, что внизу под картой изображено что-то еще.

— Поверни карту к свету, — попросила она Джереми.

Мария не ошиблась: в нижнем углу пергамента находилось изображение какой-то земли, немного превышавшей размерами Британские острова.

— Эта земля находится за пределами океана, окружающего известный в тринадцатом веке мир, так что она не является частью карты. Вероятно, это изображение континента, известного Ричарду. Посмотри, Джереми, видны следы скальпеля — видимо, Ричард правил изображение.

Джереми склонился над картой, его светлые волосы упали на лоб.

— Что-то очень знакомое, но на копии Маппа Мунди этого изображения нет. Сейчас посмотрю получше.

Джереми развернул свиток, вгляделся в изображение, разинул от удивления рот, а затем перевел взгляд на Марию, на лице которой было написано то же изумление.

— Это карта Винланда, — проговорила Мария, ощутив, как сердце учащенно забилось.

Она достала лупу и склонилась над картой. Всего месяц назад она принимала участие в конференции в Йельском университете, на которой обсуждалась подлинность найденной карты Винланда. Карту посчитали подделкой, но все же основанной на утерянной подлинной карте Винланда, изображавшей землю западнее Гренландии, открытую викингами за пятьдесят лет до первого путешествия Христофора Колумба.

— Невероятно, — прошептала Мария. — Та же самая карта. Вот река, впадающая в озеро, а ниже — узкий морской залив. Та же надпись на средневековой латыни: «Vinlanda Insula a Byarno repa et Leipho Socijs».

— Остров Винланд, открытый Бьярном и Лейвом, — перевел Джереми.

— Несомненно, это подлинная карта Винланда. — Лицо Марии залилось краской от возбуждения. — Но если ее и в самом деле составил Ричард, то она более чем на два века древней той карты этой земли, что мы недавно рассматривали. Выходит, это — самая древняя карта, изображающая Северную Америку.

Мария и Джереми удивленно уставились друг на друга. Маппа Мунди с пририсованным к карте изображением Винланда была составлена в тринадцатом веке, почти за три столетия до открытия европейцами Нового Света и до появления первых карт побережья Америки.

— Под картой Винланда еще какая-то надпись, — проговорила Мария, водя лупой по тексту, — только более мелкая. На латынь не похоже. По-моему, этот текст написан на старонорвежском.

Она передала лупу Джереми, знатоку языка викингов.

— Похоже, текст начинается с руны, по начертанию сходной с инициалом, характерным для средневековых рукописей. Представляет собою стержень, из которого с обеих сторон вверх под углом выступают ветви. Всего ветвей вместе со стержнем семь. Старинная руна.

— Что-нибудь еще можешь понять?

— «Харальд Сигурдсон», — прочел Джереми и пояснил, оторвав взгляд от текста: — Речь о Харальде Хардрада, или Суровом, короле Норвегии. Он был убит в битве при Стэмфорд-Бридже, когда пытался взойти на английский трон в 1066 году, за несколько недель до завоевания Англии норманнами.

— Это невероятно, — скептически прошептала Мария. — Переводи дальше.

— «Харальд Сигурдсон, наш король, со своими сподвижниками, достиг этой земли с сокровищами Миклагарда. Здесь они вместе с Тором пировали в Вальхалле в ожидании Рагнарека». — Джереми перевел взгляд на Марию. — По-моему, Миклагардом викинги называли Константинополь.

У Марии перехватило дыхание: услышанное ее ошеломило. Немного придя в себя, она скатала свиток в рулон и передала его Джереми.

— Возьми карту с собой, — сказала она. — Только никому не слова.

Забрав работу Беды, Мария, направилась к выходу. Когда она выбиралась наружу, то услышала возбужденный голос Джереми.

— Это вовсе не руна. Я вспомнил, что видел это изображение, но только не пойму, к чему оно здесь. Это — изображение иудейской меноры.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

— Это невероятно! — воскликнул Джек. — Мне известно, что викинги во главе с Харальдом Хардрада побывали в Константинополе, но я не знал, что они пересекали Атлантику. Выходит, Колумб не был первопроходцем.

— Ты ошарашил меня, — отозвался Костас. — Неужто викинги побывали в Константинополе?

Джек глотнул кофе и, поднявшись, сказал:

— Подожди, я скоро вернусь.

Джек и Костас пребывали в Англии меньше часа, совершив перелет из Турции и приземлившись на военно-морской базе в Колдроузе, откуда в находившийся поблизости лагерь Международного морского университета их доставил вертолет «Линкс». Костас еще несколько дней назад подумывал о возвращении в Англию, узнав, что ММУ запускает новый проект — археологические раскопки в Гренландии, к которым необходимо как следует подготовиться. В бухте Золотой Рог его ничто не удерживало: агрегат работал исправно, и Костаса мог заменить другой оператор. Джек принял решение прилететь в Англию лишь накануне, после того как ему позвонила Мария Де Монтихо. Перед отъездом Джек собрал экипаж «Морского бродяги» и поручил Хибермейеру руководить дальнейшими археологическими раскопками, зная, что Морис с удовольствием возьмет на себя эти обязанности.

— Долго не задерживайся. — Костас достал из кармана замасленного комбинезона мобильный телефон и прочел сообщение. — Они могут появиться в любую минуту.

Джек кивнул и, оставив Костаса в патио, направился к двери в свой офис. По пути он оглянулся, чтобы взглянуть на излучину Каррик-Роудз, реки, катившей свои воды в Английский канал. Отсюда его предки уходили в море на кораблях, чтобы поддержать морской престиж Англии, сделать карьеру, а если получится, и разбогатеть. Ховарды под командованием Фрэнсиса Дрейка участвовали в разгроме испанской Непобедимой армады, под предводительством лорда Нельсона принимали участие в Трафальгарском сражений, привозили из Индии сказочные богатства и открывали новые земли.

Когда Джек решил организовать Международный морской университет, его отец подарил университету свое поместье, а на деньги Ефраима Якубовича, промышленника и старого друга Джека, особняк и хозяйственные постройки поместья перестроили в современный научный комплекс, которому стало по силам соперничать с лучшими океанографическими институтами мира. В устье реки, на месте отслужившей свое верфи, построили сухой док для исследовательских судов ММУ, а также бассейн для испытаний подводных аппаратов. Поблизости, на высоком холме, возвели художественную галерею, которая, получив название Ховардовской, со временем превратилась в значительное собрание произведений искусства и стала местом, где время от времени демонстрировались экспонаты Морского музея ММУ, находившегося в Карфагене. Несколько недель назад Джек организовал в галерее выставку предметов, поднятых в прошлом году с затонувшего критского корабля времен Минойской цивилизации.

Офис Джека, а по существу, штаб-квартира ММУ, проводившего археологические исследования в самых различных уголках мира, располагался в бывшей гостиной особняка, построенного в шестнадцатом веке. На стене над письменным столом Джека висел флаг с золотым диском посередине, а рядом красовалась поднятая с затонувшего корабля скульптура, изображавшая бычью голову.

В офис Джек зашел за картой Европы. Взяв рулон, он вернулся в патио и расстелил карту на столике, прижав ее на углах кофейными чашками. Костас поерзал в кресле, поудобней устраиваясь, и приготовился слушать. Проведя по карте рукой от Скандинавии к Черному морю, Джек продолжил ранее начатый разговор.

— Византийцы называли этих людей варягами. Высокие, светловолосые, свирепые варвары, выходцы с севера, служили наемниками в легендарной варяжской гвардии при дворе византийских императоров, своего рода наследнице преторианской гвардии Древнего Рима. Во времена Хардрада варяжскую гвардию составляли главным образом викинги, проложившие путь в Византию огнем и мечом. Они считались опорой христианского императора, однако сами оставались язычниками, которые, вернувшись к себе на родину в Скандинавию, похвалялись кровавыми злодеяниями и богатой добычей. В 1204 году, когда крестоносцы взяли Константинополь, находившиеся там викинги пали на поле боя, однако к этому времени в гвардию византийского императора входили также потомки англосаксонских воинов, бежавших из Англии в 1066 году, когда в битве при Гастингсе Вильгельм I Завоеватель, герцог Нормандии, разбил войска короля Гарольда.

Джек сделал паузу и продолжил:

— Впрочем, в жилах всех, кто претендовал на английский престол в 1066 году, текла кровь викингов. Норманны были потомками викингов, обосновавшихся во Франции веком раньше. Да и предки Гарольда были выходцами из Дании и Северной Германии. Но единственным чистокровным викингом среди претендентов на английский престол в 1066 году был Харальд Хардрада, король Норвегии, за несколько десятилетий до этого возглавлявший варяжскую гвардию в Константинополе.

Костас рукой измерил на карте расстояние между Норвегией и Стамбулом и, покачав головой, сказал:

— Чтобы добраться до столицы Византийской империи, Харальду пришлось проделать немалый путь, примерно в две с половиной тысячи миль.

Джек кивнул и продолжил дальше:

— В те времена, когда викинги стали осваивать Британские острова и продвигаться дальше на Запад, они предприняли и экспансию на Восток. Начиная с восьмого века скандинавские торговые гости, используя реки Центральной и Восточной Европы, спускались до Черного моря. Викингов прельщали сказочные богатства Востока, и наиболее предприимчивые из них проникали даже в Центральную Азию. В Восточной Европе они основали Русь, государство ставшее современной Россией. От Киева, ставшего центром этого государства, сравнительно недалеко от Миклагарда, Великого города, и стоило совершить опасное путешествие вниз по Днепру, чтобы обогатиться.

— И этим путем викинги доходили до Константинополя?

Джек улыбнулся.

— Вот именно. Тому подтверждением служат сохранившиеся в домах скандинавов арабские серебряные монеты, которые викинги получали за меха, янтарь и рабов.

Костас окинул карту недоверчивым взглядом, оценивая на глаз расстояние между Норвегией и Стамбулом.

— Если все еще сомневаешься, — сказал Джек, — взгляни на эту фотографию, — Костас взял фотографию в руки. — Видишь, — продолжил Джек, — на ней изображена мраморная дощечка с рунической надписью, относящейся, вероятно, к одиннадцатому столетию. Надпись наполовину стерлась от времени, но все же можно понять, что она означает примерно следующее: «Здесь был Хальвдан». Имя, по крайней мере, установлено точно. Эта дощечка и по сей день висит в нише над нефом Айя-Софии, собора, считавшегося в те времена сердцем Константинополя. Хальвдан был солдатом варяжской гвардии и вполне мог служить под началом Харальда Хардрада.

В это время раздался шум, похожий на громкое стрекотание, и из облаков вынырнул вертолет, вскоре приземлившийся на находившейся поблизости специально оборудованной площадке.

— Поверю тебе на слово, — произнес Костас, возвращая фотографию Джеку. — Пошли встречать гостей.

Из вертолета первыми вышли два пассажира. Одним была миловидная женщина в кожаной куртке и джинсах; ее длинные каштановые волосы были собраны в узел. Это была Мария де Монтихо. Джек учился вместе с нею в Кембридже, где сошелся и с двумя другими студентами, Морисом Хибермейером и Ефраимом Якубовичем, и с тех пор все они составляли тесную группу, объединенную общими интересами. Мария и Джек неизменно помогали друг другу и были в курсе тех дел, которыми каждый из них занимался по отдельности. Джек постоянно оповещал Марию о ходе археологических исследований в бухте Золотой Рог, а Мария сочла, что Джек должен первым узнать о сенсационной находке в Херефордском соборе.

Обнявшись с Джеком и Костасом, Мария произнесла:

— Джек, это Джереми, мой аспирант. Ты с ним раньше встречался.

Худощавый молодой человек, стоявший чуть позади Марии, откинул со лба прядь волос и протянул руку. Джек встречался с Джереми несколькими педелями раньше во время посещения Оксфорда, куда он приезжал, чтобы забрать перевод рукописи, найденной во дворце Топкапи. В этой рукописи, повествующей об осаде крестоносцами Константинополя, приводились сведения о боне, защищавшем вход в бухту Золотой Рог. Перевод рукописи с древнегреческого выполнил Джереми, и Джек остался весьма доволен его работой.

— Давно не были в Штатах? — поинтересовался Костас.

— Три года, — вздохнув, ответил Джереми. — Меня ждут в Грипстоне, но пока возвратиться в Штаты не получается.

— Знакомая история, — усмехнувшись, подхватил Костас. — Мне тоже никак не вернуться в Штаты. Только я соберусь, Джек находит причину, понуждающую меня остаться в его команде. Еще хорошо, что я разъезжаю по свету, а не торчу весь год под английским дождем.

Пока Джек и Костас здоровались с Марией и Джереми, из вертолета вылез еще один пассажир. Спуститься на землю ему помог один из пилотов. На пассажире была сутана иезуита, а в обеих руках он держал по потертому кожаному портфелю. Кивнув пилоту, он приблизился к Джеку и его окружению.

— Джентльмены, это отец Патрик О'Коннор, — представила иезуита Мария.

Поставив портфели на землю, О'Коннор пожал Джеку руку и произнес:

— Доктор Ховард, рад познакомиться с вами. Мария рассказывала о вас, а недавно я с большим удовольствием смотрел телевизионную передачу, в которой вы сообщали о своих необыкновенных открытиях, сделанных в прошлом году.

В речи иезуита слышался то ли ирландский, то ли бостонский акцент. Глядя на его редкие с сединой волосы, Джек прикинул, что ему, должно быть, за пятьдесят, но по обветренному лицу и спортивной фигуре можно было угадать, что О'Коннор не проводит все время под монастырскими сводами.

— Мария сказала мне, — произнес Джек, — что вы изучаете историю церкви, особенно период ее становления, и имеете степень доктора философии.

— Я закончил Тринити-колледж, а затем пополнил образование в Гейдельберге, но потом на долгое время оставил науку. Двадцать лет провел в Центральной Америке, главным образом в Мексике. Занимался работой, присущей членам нашего ордена: строил школы, больницы, помогал бедным, нес цивилизацию в массы.

— А затем вернулись к ученым занятиям.

О'Коннор кивнул.

— Пять лет назад. Я занял должность инспектора в отделе древностей Ватикана и стал курировать археологические исследования. Теперь у меня появилось время и для собственных изысканий. Я был в Оксфорде, когда Мария проводила там семинар, рассказывала о Маппа Мунди, работе Ричарда Холдингемского. Этот вопрос входит в сферу моих интересов, и Мария сказала мне, что, работая вместе с вами, мы можем продвинуться в его изучении.

— По этой причине мы и собрались здесь, — сказал Джек.

Угостив гостей кофе во внутреннем дворике, Джек пригласил всех в офис. У дальней стены большой вместительной комнаты стоял огромный дубовый стол, по уверению Джека, выполненный из дерева поднятых кораблей, на которых норманны в середине одиннадцатого столетия прибыли в Англию. Когда Джек садился за этот стол, он неизменно ощущал душевный подъем, представляя себе, что именно за этим столом его предки намечали планы военных походов и дальних рискованных морских путешествий, в ходе которых надеялись открыть новые земли, и, чувствуя, что, пусть незримо, они составляют ему компанию, напутствуя на новые достойные их рода свершения. Конечно, времена изменились, и теперь на столе, вместо измерительных циркулей и пергаментных географических карт, находились компьютер и современные средства связи.

Когда все расселись, Мария, положив на стол принесенный с собой большой плоский пакет, сказала:

— Я не могла довериться телефону и потому решила повидаться с тобой, чтобы кое-что показать. Когда позавчера я приехала в Оксфорд из Херефорда, мне посчастливилось встретить отца О'Коннора, и я тут же рассказала ему о моей необыкновенной находке. В этом вопросе он — крупный специалист.

Мария стала разворачивать пакет, но О'Коннор остановил ее, накрыв руку женщины своей, и тихо сказал:

— Придет время, и то, что мы сейчас начнем обсуждать, станет достоянием гласности, но до тех пор нельзя допустить даже малейшей утечки информации, ибо такая неосторожность поставит под угрозу жизнь многих людей.

О'Коннор отпустил руку Марии и обвел взглядом присутствующих. Все молча кивнули.

Мария вскрыла пакет, затем убрала тонкую оберточную бумагу, и все увидели лист пергамента, ошеломивший Марию два дня назад в Херефордском соборе. Костас удивленно присвистнул. Пергамент размером примерно метр на метр был покрыт прозрачной полиуретановой пленкой, под которой виднелось выполненное тушью изображение, не потерявшее четкости за семь прошедших веков.

— Невероятно! — воскликнул Джек. — Да это же Маппа Мунди. В центре карты Иерусалим. А вот Т-образная форма Средиземного моря, вот Красное. Они разделяют Азию, Африку и Европу. Континенты названы правильно, без ошибок.

О'Коннор кивнул.

— Не сомневаюсь, эта карта изготовлена Ричардом Холдингемским. Он начертал ее в Линкольне, а в Херефорде художник ее украсил в угоду церковникам. А теперь посмотрите на изображение в левом нижнем углу.

За пределами океана, окружавшего известный в тринадцатом веке мир, Джек увидел изображение какой-то земли, а под ним — две надписи: одну покрупнее, другую помельче. Надпись помельче представляла собой руническое письмо, и, ткнув в нее пальцем, Джек перевел взгляд на Джереми.

Джереми помнил текст наизусть.

— «Харальд Сигурдсон, наш король, со своими сподвижниками, достиг этой земли с сокровищами Миклагарда. Здесь они вместе с Тором пировали в Вальхалле в ожидании Рагнарека».

— Рагнарек — мифическая битва в конце времен, — пояснила Мария. — Воины, собравшиеся в Вальхалле, ждут этой битвы, чтобы покрыть себя неувядаемой славой, прежде чем умереть. Земля, изображенная в левом нижнем углу пергамента, — остров Винланд, открытый Лейвом Эйриксоном западнее Гренландии на рубеже десятого — одиннадцатого веков. Полное имя Сигурдсона — Харальд Хардрада. Создается полное впечатление, что Хардрада вместе со своими сподвижниками достиг берегов Америки примерно через пятьдесят лет после того, как там побывали первые викинги.

— Побывали с сокровищем Миклагарда, то есть Константинополя, — возбужденно подхватил Джек. — Интересно, что за сокровище. Полагаю, что не корабль с изделиями из бронзы.

— Повнимательнее рассмотрите надпись под картой Винланда, — сказал Патрик О'Коннор, — и тогда вы поймете, почему мы приехали к вам не мешкая.

Джек опустил глаза и стал рассматривать надпись. Надпись как надпись. Обычное руническое письмо, в котором использован алфавит футарк, получивший свое название по первым шести буквам. Ничего особенного, разве что первая руна выглядит чуть крупнее обычного инициала. Джек взял лупу, протянутую Джереми, и склонился над надписью.

— Странно выглядит первая руна, — наконец сказал он. — Она похожа на руну, читающуюся как «Ф», но имеет некоторые отличия. Вместо двух ветвей, отходящих под углом справа от ствола, здесь от ствола с обеих сторон отходит по три ветви.

Джереми помотал головой.

— Забудьте о руническом письме, Джек. Здесь нечто другое.

Джек взглянул на Джереми, подняв брови, а затем снова стал рассматривать надпись. Внезапно он едва не выронил из руки лупу.

— Менора? — воскликнул он.

— Первым, что это менора, заметил Джереми, — сообщила Мария. — Я была так потрясена тем, что нашелся оригинал Маппа Мунди, да еще с картой Винланда, что на частности не обратила внимания.

— Непростительная промашка — не заметить символ иудаизма, — улыбнувшись, произнес Костас.

— И в самом деле, — согласилась Мария. — Тем более, что мои предки по отцовской линии были сефардами. Правда, их изгнал из Испании христианский король вскоре после того, как ваши крестоносцы попытались освободить Святую Землю от иноверцев. Таковы парадоксы истории.

Джек откинулся на спинку кресла и, скрестив на груди руки, погрузился в раздумье. О'Коннор придвинул ноутбук и, вставив в него диск, принесенный с собой, произнес:

— Извините, что прерываю ваши размышления, но уж коли зашла речь о меноре, неплохо ознакомиться с ее историей. Так случилось, что тайна исчезновения самой большой ценности Иерусалимского храма давно меня интересует, и я потратил немало времени, чтобы изучить этот вопрос.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

На экране ноутбука появилось изображение древнего Рима. На переднем плане оказалась триумфальная арка, украшенная разнообразной резьбой и статуями крылатых божков победы, стоящих на глобусе. На заднем плане виднелся величественный фасад Колизея.

— Наиболее впечатляющее наследие императоров династии Флавиев, Веспасиана и его сыновей, Тита и Домициана, — сказал О'Коннор. — Это — триумфальная арка Тита. Она была установлена в центре Рима в начале Священной дороги. За аркой вы видите Колизей. Этот амфитеатр построен за счет военной добычи, захваченной в Иудейской войне, и освящен императором Титом в 80 году. Колизей был возведен рядом с Колоссом Нерона, высоченной статуей из позолоченной бронзы, которая и дала имя амфитеатру.

— Этот амфитеатр получил название Колизей только в Средневековье, — уточнил Джереми. — О Колизее впервые упоминается в сочинении Беды Достопочтенного «Церковная история народа англов», написанном в восьмом веке. — Джереми застенчиво обвел глазами собравшихся за столом. — Еще одна находка, сделанная нами в Херефордской библиотеке.

— А Иудейская война, о которой вы упомянули, О'Коннор, — произнес Костас, — вероятно, вылилась в грабежи и массовое истребление иудеев.

— Вот именно. Истребление иудеев покоробило даже самих римлян, отличавшихся жестокостью нравов. Во время Иудейской воины, длившейся с 66 по 70 год, было истреблено больше евреев, чем во времена нацистского холокоста. Одни погибли в боях, других казнили, причислив к восставшим против владычества Рима. Казни продолжались и после войны, по меньшей мере еще три года. Конечно, все это ужасно, но не так просто. Иудея в составе Римской империи пользовалась значительной автономией. Царь Иудеи Ирод Агриппа I получил образование в Риме и был другом императора Клавдия. Иосиф, иудейский историк, принимавший участие в качестве полководца в Иудейской войне, перешел на сторону римлян и стал советником Веспасиана. Евреи не простили ему измены и не жалуют до сих пор. Однако, несмотря на его измену, нельзя не признать, что только благодаря его основательному труду до нас дошла подробная история Иудейской войны, закончившейся триумфом Рима в 7 году.

— А чем примечательна триумфальная арка Тита?

— Арка воздвигнута на том месте, откуда она хорошо видна с Форума, где во время праздничных церемоний собирался парод. На аттике надпись: «От сената и римского народа Божественному Титу, сыну Божественного Веспасиана Августа». Арка построена при Домициане, ставшем императором в 81 году, после кончины Тита, своего брата. Обычно титул Божественный присваивался римскому императору после его ухода из жизни, за редкими исключениями. Так, при жизни этот титул носил Нерон, недоброй памяти император. Над проездом арки установлено изваяние Тита, восседающего на огромном орле, стремящемся в поднебесье.

— Члены императорской семьи династии Флавиев неизменно возвеличивали друг друга, не забывая и о собственном прославлении, — добавил Джек, успевший оправиться я смятения, в которое он пришел, увидев символ меноры. — Возведя триумфальную арку Тита, Домициан отдал должное не только своему брату, но и отцу, одержавшим блистательные победы над неприятелем, и тем самым поднял и свой престиж.

О'Коннор нажал на клавишу, и на экране появилось изображение Форума, бывшего в свое время центром культурной и политической жизни Рима. Изображение предстало разрушенными колоннами, фундаментами несохранившиеся храмов, кирпичными стенами Сената. За Форумом возвышался Капитолийский холм, на котором высились средневековый дворец (творчество Микеланджело), построенный на месте храма Юпитера, и экстравагантный памятник Виктору-Эммануилу II.

О'Коннор снова нажал на клавишу и вернул изображение арки Тита.

— Упустил сказать, что наибольшее впечатление на меня производит триумфальная арка Тита. Когда находишься рядом, кажется, что оживает история, а события двухтысячелетней давности, запечатленные в мраморе, становятся явью. Создается полное впечатление, что ощущаешь экстаз победителей, буйство толпы и даже страх пленных, обреченных на смерть, и от этого восприятия пробегает холодок по спине. На арке, разумеется, немало рельефных изображений, правда, пострадавших от времени. На правой стене арочного проема, если смотреть на Форум, все же неплохо видна квадрига, колесница с четырьмя запряженными в один ряд лошадьми. В квадриге восседает Тит, а правит колесницей богиня Рома. За колесницей — жрецы с фасциями, собирающиеся принести в жертву волов на ступенях храма Юпитера.

О'Коннор сделал паузу, чтобы слушатели могли полюбоваться рельефом, а затем неторопливо продолжил:

— А теперь взгляните на левую стену арочного проема.

Часть рельефов на левой стене проема пострадала от времени, но изображение в центре сохранилось почти во всей красе. Здесь красовались триумфальная арка с двумя квадригами, расположенными на аттике. На заднем плане виднелись таблички, на которые при строительстве арки Тита были нанесены к настоящему времени утраченные названия захваченных городов и покоренных народов. Ниже находилось изображение, которое почти две тысячи лет у одних людей вызывало пламенное желание восстановить в первозданном виде их самый священный храм, а у других поддерживало стремление сделать все возможное для того, чтобы этому помешать. Изображение являло собой процессию одетых в туники солдат, увенчанных венками победы. На плечах у солдат трофеи, захваченные в Иудейской войне. Один из них — золотой стол, алтарь из Иерусалимского храма. Другой предмет — сложной конфигурации: высокий ствол с тремя симметрично изогнутыми кверху ветвями по обеим его сторонам, достигавшими высоты ствола и увенчанными лампадами.

Костас присвистнул.

— Выглядит как канделябр, только очень большой.

— Менора, — сказал О'Коннор, едва скрывая возбуждение. — Наиболее чтимый символ иудаизма. В Иерусалимском храме меноре было отведено самое почетное место. Она олицетворяет свет Божий и восходит к древней символике Древа жизни о семи ветвях. После Ковчега Завета менора Иерусалимского храма — самое священное сокровище иудеев.

— А каков ее возраст? — спросил Костас.

— Некоторые считают, что менора Иерусалимского храма — тот самый светильник, что освещал передвижное святилище, построенное Моисеем по повелению Господа, когда Господь наставлял его на горе. По раввинскому преданию, Бог, явившись Моисею, показал ему менору в пламени священного огня, и огонь этот походил на сияние чистого золота. Первое письменное упоминание о меноре — в Ветхом Завете. В книге Исход Господь повелевает Моисею построить святилище, предтечу Святое Святых, возведенной царем Соломоном почти за тысячу лет до прихода в Иерусалим римских завоевателей. Повелевает Господь Моисею сделать и менору. — О'Коннор закрыл глаза и процитировал: «И сделай светильник из золота чистого. Шесть ветвей должны выходить из стебля его; три ветви светильника из одного бока его, и три ветви светильника из другого бока его. И сделай к нему семь лампад и поставь на него лампады его, чтобы светили на переднюю сторону его. Из таланта чистого золота пусть сделают его».

— Из таланта чистого золота. — Костас задумчиво потер подбородок. — А чему равен талант?

— Согласно Библии, талант равен примерно тридцати четырем килограммам или семидесяти пяти фунтам, — ответил О'Коннор. — Но не стоит руководствоваться этим соотношением. Талант у евреев являлся самой большой мерой веса, обычно применявшейся для металлов. Вполне вероятно, что в Ветхом Завете слово «талант» используется в фигуральном значении, чтобы подчеркнуть большой вес того или иного предмета.

— Менору несут по меньшей мере десять солдат, — сказал Костас, вглядываясь в изображение на экране. — Похоже, что ширина ее основания не менее метра, а основание — золотое, как и сама менора. Если предположить, что этот рельеф нанесли на арку в первые десять лет после окончания Иудейской войны, то, вероятно, мастер, его исполнивший, видел менору собственными глазами и не отклонился от истины. На мой взгляд, на изготовление семисвечника ушло триста пятьдесят фунтов чистого золота. По нынешнему курсу это несколько миллионов долларов.

— Менора бесценна, — сказал О'Коннор. — Она — символ иудаизма, достояние нации. Ее ценность нельзя измерить деньгами.

— Это, конечно, правильно, — произнес Джереми. — По викингов не заботило чужое национальное достояние. Костас прав, ценность меноры можно измерить и деньгами, тем более что она сделана из чистого золота, а на родине викингов золота не было, и оно, несомненно, пользовалось большим спросом. Триста пятьдесят фунтов золота могли сделать Харальда Хардрада царем и богом во всей Скандинавии. Если у викингов имелся хотя бы малейший шанс завладеть таким большим золотым изделием, они бы его не упустили. Замените римлян на викингов, и вы сможете представить себе драматическое событие, произошедшее тысячи лет назад в бухте Золотой Рог.

— Возможно, такое событие и вправду произошло, — сказал Джек. Пока Джереми излагал свою точку зрения, он кивал головой. Аспирант Марии нравился ему все больше и больше. — Но прежде мы должны выяснить, каким образом менора попала из Рима в Константинополь.

Получасом позже Джек вместе с Марией и Джереми стоял перед зданием, расположенным поблизости от реки и напоминавшим ангар. О'Коннор попросил разрешения ознакомиться с базой данных Международного морского университета, и тогда Джек, чтобы занять Марию и Джереми, решил показать им технику ММУ. Они подошли к инженерному корпусу как раз вовремя: дверь главной погрузочной площадки откатилась в сторону, и Джек вместе со своими гостями увидел диковинный аппарат, установленный на грузовике с открытой платформой.

— Мое последнее детище, — раздался изнутри голос Костаса. — Заходите, продемонстрирую.

Костас ушел из офиса, как только О'Коннор углубился в свое занятие, и теперь распоряжался рабочими, находившимися в ангаре. Его помощник успел покрыться свежими пятнами машинного масла. Ангар был забит творениями конструктора. Одни являли собой законченные машины и аппараты, другие — экспериментальные образцы, а третьи находились, так сказать, еще в зародыше, заявляя о себе чертежами на кульманах. Здесь же был успевший побывать в деле глубоководный антропоид, который спас Джека после крушения «Морского странника» полгода назад. По обеим его сторонам покоились акваходы, автономные подводные аппараты, рассчитанные на одного человека, с помощью которых Джек вместе с Костасом впервые увидел заросшие илом стены загадочной Атлантиды; их металлические корпуса сохраняли желто-зеленый цвет, приобретенный в сероводородной пучине Черного моря.

Джек вместе с гостями вошел в а шар и стал пробираться к Костасу, стараясь не стукнуться о загромождавшие проход различные аппараты и механизмы. Костас выключил генератор, заполнявший ангар оглушительным тарахтением и, обращаясь к Марии и Джереми, произнес:

— Машину вроде той, что на этом грузовике, вы уже видели. Мы вам демонстрировали ее на экране компьютера. Я имею в виду «Хорек», который ведет раскопки на дне Черного моря, углубляясь до нужных нам средневековых донных пластов. У этой машины аналогичное назначение. Правда, я не дал ей еще названия.

— Можно взглянуть?

Джереми вытянул шею и стал вглядываться в передок аппарата. Хмыкнув, он наклонился и, нимало не заботясь о том, что пачкает свою куртку, заглянул под салазки, на которых покоилась диковинная машина. Затем сдвинул очки на лоб и, взглянув на Костаса, заключил:

— Эта машина колет лед.

— Прекрасно, — Костас одобрительно поднял брови и подмигнул Джеку. — Что еще скажете?

— Полагаю, машина снабжена сверхчувствительным нагревательным элементом, использующим полупроводники, возможно, в керамической матрице. А вот та коробка похожа на лазер с высокой энергией излучения.

— Для историка просто великолепно, — похвалил Костас. — Джереми, вы выбрали не ту специальность.

— Я мог бы пойти и по инженерной стезе, но меня больше привлекают история и лингвистика, — смущенно ответил молодой человек.

— И все-таки, полагаю, выдали маху, — шутливо произнес Костас. — Из вас бы получился превосходный конструктор.

Джереми уныло взглянул на машину и затоптался на месте. Все рассмеялись.

— Я не согласна, — вмешалась Мария. — Джереми нашел себя и в истории, и в лингвистике. Не сбивайте его с пути.

Костас похлопал Джереми по спине, перевел взгляд на Джека и произнес, перейдя на серьезный тон:

— Сегодня мы отправим эту машину транспортным самолетом в Гренландию. Четверть часа назад мне звонил Джеймс Маклауд. Он сказал, что ледовая обстановка удовлетворяет необходимым условиям. Однако следует торопиться: лед может подтаять. Я вылетаю в Гренландию завтра утром, чтобы разобраться во всем на месте. Джеймс также упомянул, что разговаривал с местным жителем, стариком, который утверждает, что видел вмерзшее в лед корабельное дерево. По мнению Джеймса, это могут быть следы экспедиции, предпринятой европейцами перед Второй мировой войной. Он настаивает на том, чтобы ты поговорил с этим стариком, и как можно скорее, ибо этот абориген, как считает Маклауд, дышит на ладан. Может, ты на время отложишь возвращение в бухту Золотой Рог и слетаешь в Гренландию?

Вернувшись в офис вместе с Марией и Джереми (Костас, извинившись, остался в ангаре), Джек связался по телефону с Томом Йорком и Морисом Хибермейером, после чего пришел к успокоительной мысли, что в ближайшие несколько дней экипаж «Морского бродяги» управится без него. Джек отчетливо сознавал, что бесценное историческое сокровище, которое он вознамерился отыскать, может покоиться где угодно, и даже в таком месте, которое и в голову не придет. На бухту Золотой Рог надежды не так уж много, но в ней могут сыскаться другие ценности, тоже имеющие историческое значение. Экипаж «Морского бродяги», как сообщил Хибермейер, приступил к раскопкам непосредственно в гавани, но раскопки эти ведутся наудачу, вслепую, и до успеха, разумеется, далеко.

— Что изучаете?

Джек обратился к О'Коннору, который сидел рядом с ним за столом, держа перед собой открытую книгу, в которой рядом с латинским текстом приводился перевод на английский.

— Работу Прокопия. Но прежде чем рассказать о его труде, отмечу, что Иосиф в «Иудейской войне» упоминает о том, что император Веспасиан все захваченные трофеи, в том числе и менору, поместил в храм Юпитера. Однако известно, что затем эти сокровища были перенесены в построенный Веспасианом храм Мира. С тех пор о меноре ни слуху ни духу.

— Как же так? — удивилась Мария. — Ведь наиболее ценные из захваченных в Иудейской войне трофеев — а менора самая значимая из них — должны были выставляться на парадах и празднествах, чтобы напоминать народу о величии Рима.

— Веспасиан воплощал римские имперские добродетели, — вставил Джек. — Покончив с завоеваниями, он стремился к стабильности в государстве, занимался строительством. В молодости командовал легионом, действовавшим в Британии, а став императором, покорил Иудею. Но после окончания Иудейской войны Веспасиан приступил к восстановлению государства, пришедшего в упадок при ненавистном ему Нероне. Занялся Веспасиан и строительством. Он построил храм Мира и несколько других монументов на Форуме, пострадавшем от большого пожара при Нероне в 64 году. Выставлять на всеобщее обозрение захваченные в Иудейской войне трофеи ему стало не нужно. Славы и без того хватало.

— И вот что еще, — сказал О'Коннор. — Иосиф, повествуя о празднестве, устроенном в Риме в честь победы в Иудейской войне, рассказывал только о казни Симона, вождя восставших евреев, доставленного в Рим в кандалах. Однако ни словом не обмолвился о судьбе сотен других попавших в плен иудеев. Некоторые историки полагают, что все они были преданы лютой смерти в конце торжества, устроенного в Риме в честь победы в Иудейской войне, а Иосиф об этом не написал, потому что казнь евреев представляла собой ужасное зрелище. Эти люди были его соотечественниками, а он, перейдя на сторону римлян, не отрекся от своей веры. Да и Веспасиан, наблюдая за казнью, чувствовал отвращение. Император, старый солдат, как и всякий римлянин, был беспощаден к врагам на иоле сражения, но казни не поощрял и просто мирился с существовавшими жестокими нравами. Занявшись строительством, Веспасиан больше не отмечал победу в Иудейской войне, возможно, посчитав такой праздник лишним напоминанием о проведенных репрессиях. Могло также случиться, что он отдал приказ жрецам спрятать менору в потайном месте.

— И след меноры затерялся во времени, — сказала Мария.

— А теперь перейдем к Прокопию. — О'Коннор кивнул на лежащую перед ним книгу. — Прокопий Кесарийский — свидетель последней попытки объединить Римскую империю, предпринятой Велизарием, который освободил Рим от вандалов и остготов, опустошавших в пятом столетии Западную Римскую империю.

— Но даже если жрецы прятали менору в потайном месте, маловероятно, что она сохранилась, — предположил Джек. — После правления первой династии Флавиев стабильность в государстве нарушилась. Вспомните Коммода, тронутого умом сына Марка Аврелия. Он мнил себя Геркулесом и для организации гладиаторских игр, требовавших немалых расходов, переплавлял имперские ценности в золото. Возьмем третье столетие. В тот век один император сменял другого, и каждому претенденту на римский трон требовались немалые средства для оплаты наемников. Менору могли переплавить в золото.

— Такое возможно, — вздохнув, произнес О'Коннор. — И все-таки сохранилась надежда на то, что этого не случилось. То, о чем я сейчас расскажу, прошу держать в тайне. Дело в том, что в семидесятые годы двадцатого века специальные исследования показали, что в аттике арки Тита имеется скрытая от глаз камера.

— И вы считаете, что менора спрятана в этой камере? — с изумлением спросил Джек.

О'Коннор полез в карман и достал конверт.

— Лишь немногим известно, — произнес он, — что арка Тита находится в ведении Ватикана, с тех пор как в Средневековье ее освятили. Инспектор отдела древностей, мой предшественник в Ватикане, неоднократно пытался получить разрешение на вскрытие потайной камеры, но всякий раз получал отказ. Полагаю, эта настойчивость и явилась главной причиной того, что его сняли с должности. А вот мне, вместе с главным хранителем музея Ватикана, все-таки удалось осмотреть эту камеру. Это произошло в прошлом месяце, когда проводилась очередная реставрация арки. При проведении этих работ случайно сместили блок, прикрывавший отверстие. Конечно, нам повезло: мы оказались в нужном месте в ну ясное время.

О'Коннор открыл конверт, вынул из него фотографию и протянул Джеку. Мария и Джереми, вытянув шеи, стали рассматривать снимок вместе с Джеком. На фотографии была запечатлена камера с гладкими зеленоватыми стенами. В ней находились куски древесины и полусгнившая ткань. Камера походила на разграбленную гробницу египетского фараона.

— Мне удалось взять из камеры несколько кусков древесины и лоскут ткани, — тихо сказал О'Коннор. — Дерево — гофер и акация, о которых упоминается в Ветхом Завете. А ткань оказалась шелком, окрашенным тирским пурпуром — краской из раковин мурексов, моллюсков, водившихся близ побережья Ливана.

— Бог мой! — прошептала Мария. — Да ведь из такого шелка был сделан священный занавес Иерусалимского храма, отделявший Святое Святых от остальной части храма.

О'Коннор кивнул.

— Вполне возможно, что римляне обернули этим шелком менору и золотой стол.

— Выходит, допустимо предположить, что менора и золотой стол какое-то время хранились в этой потайной камере, — задумчиво сказал Джек. — Должно быть, однажды жрецы под покровом ночи перенесли менору и золотой стол из храма Мира в триумфальную арку Тита.

— А дальше могло произойти так, — продолжил О'Коннор, — что кто-то из хранителей ценностей, чтобы, положим, спасти свою шкуру, выдал тайну врагам, вторгшимся в Рим. В 410 году Рим взяли вестготы под командованием Алариха, а в 455 году город был разграблен вандалами. Согласно Прокопию, вождь вандалов Гейзерих захватил в Риме иудейские ценности и переправил их в Карфаген, а затем, после того как в 533 году Карфаген был взят Велизарием, эти сокровища попали в Константинополь. Прокопий пишет, что византийский император Юстиниан, исполнившись благочестием, вернул сокровище иудеев в Святую Землю, но в это не верится. Тому нет ни одного подтверждения.

— Вы считаете, что Прокопий специально исказил истину? — спросила Мария.

— Вполне вероятно. Прокопий был префектом в Константинополе и одним из приближенных Юстиниана. Возможно, он выполнял указание императора, а на самом деле иудейские ценности остались в Константинополе. Хотя Юстиниан и поддерживал христианскую церковь, византийцы любили евреев не больше, чем римляне во времена правления династии Флавиев. И потому я полагаю, что менора в течение пяти последующих столетий находилась в Константинополе, тайно хранясь в построенном Юстинианом соборе — Айя-Софии.

— Но некоторые историки полагают, что иудейские ценности до сих пор тайно хранятся в Риме, — сказал Джек, вопросительно взглянув на О'Коннора. — Они обосновывают свое суждение тем, что церковь еще до вторжения варваров, пользуясь тем, что в четвертом столетии Константин Великий склонился к христианству, стала прибирать к рукам храмы, освобождая их от иудейских святынь и помещая те в тайники.

— Конечно верно, что в Ватикане скопились огромные ценности, о которых широким массам ничего не известно, — согласился О'Коннор. — Они надежно припрятаны. К слову сказать, под собором Святого Истра находятся катакомбы, в которых даже мне не удалось побывать. Но я уверен, что среди этих сокровищ меноры нет. Если бы она хранилась в тайниках Ватикана, меня бы здесь не было. С одной стороны, я дал обязательство не разглашать тайн Ватикана, а с другой — я не стал бы вводить вас в заблуждение. Окажись сокровища Иерусалимского храма во владении Ватикана, они бы являли собой триумф христианства, покаравшего иудеев за соучастие в расправе над Иисусом Христом. Но, разумеется, если эти сокровища оказались на самом деле у Ватикана, это была бы величайшая тайна, разглашение которой могло бы вызвать грандиозный международный скандал и даже привести к войне.

— К войне? — усомнился Джек.

— По крайней мере, к разрыву всяческих отношений между Ватиканом и Израилем. Вековая вражда между христианами и евреями, питающаяся антисемитскими и ультрасионистскими настроениями, достигла бы своего апогея. Если найти менору и вернуть ее в Иерусалим, это событие взорвет и без того нестабильный Ближний Восток. Ортодоксальные евреи сочтут, что возвращение меноры в Святую Землю — первый шаг к восстановлению Иерусалимского храма, на месте которого сейчас располагается мечеть Аль-Акса, одна из главных святынь ислама. Менора придаст Израилю полную уверенность в своих силах, укрепит влияние фундаменталистов в стране, и к ним потянутся нетвердые в вере. А арабы раз и навсегда осознают, что путем переговоров их требования никогда не будут удовлетворены.

— Странно, что нацисты не занимались поисками иудейских сокровищ в Риме, — заметил Джек.

— Такие намерения были, но выступить против папы в открытую нацисты не решились, — ответил О'Коннор. — Но за иудейскими ценностями охотились и после Второй мировой войны. Так, охотники за сокровищами одно время твердо верили, что отыщут Святой Грааль.

Неожиданно за дверью раздался шум, и в комнату влетел Костас.

— Извините, что помешал, — запыхавшись, произнес он, — но, полагаю, вам интересно ознакомиться с этим. — Костас положил перед Джеком листок бумаги. — Помнишь корабельную доску, что мы подняли вместе с железной цепью в бухте Золотой Рог? Ты тогда сказал, что доска выглядит странно.

Джек напряг память, стараясь отрешиться от мыслей, связанных со злоключениями меноры.

— Ну как же, — наконец проговорил он, — прекрасно помню: доска с металлическими заклепками, когда-то входившая в пояс обшивки судна. Тогда я еще сказал, что такая технология постройки судов применялась на северо-западе Европы в раннем Средневековье и вряд ли найденная нами доска — с венецианской галеры 1453 года.

— И ты был прав, — возбужденно подтвердил Костас. — Мы подвергли эту доску анализу. Она сделана из скандинавского дуба и была прилажена к носу ладьи, на которой ходили викинги. Когда ладья таранила бон, но меньшей мере, эта доска сломалась, но судно, вероятно, не затонуло. А теперь посмотри на цифры на листке. Это — дата постройки судна.

— 1042, с погрешностью в один год, — прочел Джек и удивленно взглянул на Костаса.

— Все сходится! — вскочив на ноги, возбуждено возгласил Джереми. — Харальд Хардрада бежал из Константинополя в 1042 году. Его корабль построили, видимо, годом раньше, на берегах Балтики. В бухте Золотой Рог вы подняли цепь, не относящуюся к 1204 году, когда венецианские галеры прорвали бон с помощью гидравлического тарана. Вы подняли цепь, разорванную ладьей викингов на полтора столетия ранее, когда эта ладья уходила из бухты Золотой Рог.

Костас взглянул на экран компьютера: солдаты, участники состоявшейся в Риме триумфальной процессии, несут захваченные в Иудейской войне трофеи и среди них — тяжеленная менора.

— Пожалуй, — произнес он, — я знаю, что утяжелило корабль викингов, позволив ему прорвать заграждение и уйти из бухты Золотой Рог.

— Менора.

Джек кивнул и широко улыбнулся Костасу.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Самолет Международного морского университета накренился на правый борт, и Джек прижался к иллюминатору. Внизу на расстоянии тридцати тысяч футов от самолета простирались воды Атлантики, освещавшиеся в это раннее утро первыми солнечными лучами. Позади остался Рейкьявик, где самолет дозаправили, а затем и Полярный круг, и теперь на горизонте протянулась ослепительно белая полоса, предвестница ледяного поля. И действительно, вскоре показались первые глыбы льда, а затем и настоящие айсберги, уходившие на сотни метров под воду; склоны ледяных гор бороздили тонкие струйки синеватой воды. Но вот началось ледяное поле, просветы чистой воды исчезли, и внизу виднелись лишь айсберги, соединенные льдом и образующие причудливую мозаику, составленную из ледяных гор, холмов и утесов. Наконец на западе показалась земля. Джек наклонился к Марии, сидевшей в кресле напротив, и, кивнув на иллюминатор, спросил:

— Ты видишь ледяную шапку Гренландии?

— Великолепное зрелище, — восхитилась Мария, и Джек снова подумал, что правильно поступил, взяв Марию с собой.

После того как О'Коннор вернулся в Рим, Джек позвонил Джеймсу Маклауду, поставив того в известность, что прилетит взглянуть на находку, обнаруженную у побережья Гренландии. К радости Джека, Маклауд сообщил, что с помощью бура удалось поднять образец породы, позволивший с большей достоверностью допустить, что у побережья Гренландии находится затонувшее судно. Радость, перешедшая в возбуждение, этим не ограничилась: Джек узнал еще об одной находке — по части Марии и Джереми, и они согласились провести вместе с ним несколько дней на исследовательском судне Международного морского университета.

Оторвав взгляд от окна и отложив в сторону лежавший у него на коленях учебник старонорвежского языка, Джек погрузился в раздумье, вспоминая историю Харальда Хардрада. Харальд вызывал у него симпатию, и тому были причины. Предки Джека по материнской линии имели скандинавские корни. Когда-то они переселились на Британские острова, в конце концов осев в Йоркшире и оставив в наследство своим потомкам, светловолосым высоким людям, привязанность к скандинавским обычаям и любовь к исторической родине. Харальд Хардрада был величайшим королем викингов, хотя до конца и не выполнил своего предназначения в жизни. Если бы ему сопутствовала удача и он выиграл бы битву при Стэмфорд-Бридже, история Англии, да и всего мира сложилась бы по-другому. Перед отлетом в Гренландию Джек побывал на месте, где Харальд дал свой последний бой и где в последний раз потрясал боевым топором. Когда Джек оказался на месте сражения, произошедшего около тысячи лет назад, ему почудилось, что Харальд где-то неподалеку, чуть ли не рядом с ним, и все же он ушел с ноля сражения до странности недовольным: что-то было не так.

Напротив Джека сидел Костас. Он храпел и время от времени клевал носом. Тому было объяснение: Костас всю ночь испытывал свое новое детище и даже не соизволил переодеться — на нем был все тот же комбинезон, только испачканный сильнее прежнего. Всклокоченными косматыми волосами Костас более, чем обычно, походил на своего деда-грека, потомственного ловца губок, который хотя и сколотил себе состояние на морских перевозках, но все же неизменно и наставительно советовал родичам заниматься фамильным делом. Однако Костас по дедовским стопам не пошел, унаследовав только внешнее сходство.

Самолет подлетал к Гренландии, и Джек снова прижался к иллюминатору. Там и сям в остров вдавались фьорды, забитые плавучими льдинами и ледяной кашей; по берегам этих узких заливчиков высились обнаженные гранитные скалы. Но вот самолет полетел над землей, над ледяной шапкой острова, бриллиантовым ковром простиравшейся к линии горизонта и усеянной озерцами талой воды, казавшимися бирюзовыми самоцветами, сверкавшими под солнечными лучами. Впрочем, красота вида этим и ограничивалась. Это был один из самых неприглядных на Земле ландшафтов, и все же он имел своеобразную привлекательность, которая разбудила в Джеке исследователя и дала ему осознать, чем манила норвежских искателей приключений, первыми достигших Гренландии тысячу лет назад.

— Одного не могу понять, — внезапно произнес проснувшийся Костас, продолжая начатый час назад разговор. — Ведь Харальд Хардрада был убит в Англии в 1066 году. Тогда почему в тексте, помещенном под картой Винланда, говорится о Рагнареке, битве в конце времен, что наводит на мысль, что Харальд погиб в этом сражении?

Джек недоуменно пожал плечами и перевел взгляд на Джереми, сосредоточенно изучавшего какие-то документы.

— Джереми! — окликнула молодого человека Мария.

— Да?

— В тексте, помещенном под картой Винланда, говорится о том, что Харальд вместе со своими сподвижниками оказался в Вальхалле в ожидании Рагнарека. Как это согласуется с тем, что он нашел свою смерть в битве при Стэмфорд-Бридже?

— Полагаю, что битва в конце времен — всего-навсего миф. Вальхалла — чертог убитых, павших в бою храбрых воинов, которые, служа Одину, там пируют в ожидании Рагнарека, чтобы в последний раз сразиться со злом. Считается, что Вальхалла где-то на западе, за пределами известного мира. И потом в тексте, помещенном под картой Винланда, вовсе не говорится о том, что Харальд вместе со своими сподвижниками погиб в битве, проходившей в конце времен.

— А что ты скажешь о сокровище Миклагарда, которое, согласно приведенному тексту, Харальд доставил в Вальхаллу?

— Вот на этот вопрос не могу ответить.

— Джереми, а мой Стурлусон у тебя?

Джереми молча передал Марии книгу, больше известную как «Круг земной», и снова углубился в свои бумаги. Она вяла книгу и показала обложку Костасу. На обложке был изображен всадник в кольчуге, шлеме и с большим щитом.

— Крестоносец? — Костас вопросительно поднял брови.

— Не совсем. Это — изображение викинга, взятое с норвежского гобелена двенадцатого столетия, изготовленного примерно через сто лет после гибели Харальда Хардрада. Оружием викингов был боевой топор, на рисунке он не показан. Портрет Харальда Хардрада до нас не дошел, а скорее, его и не было, но, глядя на это изображение, можно представить себе, как выглядел Харальда и его люди тоже. Норвежские воины служили в варяжской гвардии Восточной Римской империи, а перед тем как оказаться в Константинополе, бесчинствовали в Европе и даже совершали морские набеги на Францию и Италию. Но, оказавшись в Константинополе, они переняли культуру и обычаи византийцев, освоили их язык. Харальд даже участвовал в походе в Святую Землю.

— В Святую Землю? — недоверчиво спросил Костас. — Я полагал, что крестовые походы начались только в конце одиннадцатого столетия, спустя годы после гибели Харальда.

— Харальда Хардрада можно считать первым крестоносцем, — сказала Мария, блеснув глазами. — Конечно, он был язычником и об искуплении грехов даже не помышлял, но он служил интересам христианской церкви, пытавшейся прибрать Святую Землю к рукам. В 1036 году византийский император Михаил заключил соглашение с египетским калифом о восстановлении церкви Гроба Господня, храма в Иерусалиме на месте распятия Иисуса Христа. Годом позже Харальд Хардрада во главе отряда варяжской гвардии сопровождал в Иерусалим византийских мастеровых, которым надлежало восстановить эту церковь. Впрочем, поход сопровождался и военными действиями, и гвардейцев Харальда Хардрада можно приравнять к будущим крестоносцам — это были высокие светловолосые всадники, вооруженные до зубов. Города и крепости, что встречались на их пути, сдавались без боя. К тому же Харальд очистил местность от распоясавшихся разбойников. Он следовал наказам христианского императора и даже совершил омовение в Иордане, как правоверный пилигрим.

— К этому можно добавить, — включился в разговор Джереми, снова оторвавшись от своих ученых занятий, — что, побывав в Иерусалиме, Харальд по распоряжению византийского императора отправился освобождать Италию и Сицилию от арабов, которые в те времена были настолько сильны, что вторглись даже в Испанию. Харальд воевал под знаменами византийцев в интересах христианской церкви. Византийцы называли своих врагов «сарацинами», так позже стали называть арабов и крестоносцы. Военные действия Харальда Хардрада против арабов стали первыми вооруженными выступлениями христиан против магометан. Крестоносцы лишь пошли по его стопам. Харальд был даже более харизматическим предводителем христиан, чем Ричард Львиное Сердце и Балдуин, граф Фландрии.

— Лихой парень, — заметил Костас. — Но ведь вы же говорили, что он норвежец.

— О нем подробно рассказано в «Саге о короле Харальде», написанной исландским поэтом Сиорри Стурлусоном. — Мария продемонстрировала книгу, полученную от Джереми. — Эта сага — часть «Круга земного», истории норвежских королей. В книге приводится описание внешности Харальда. Это был высокий человек со светлыми волосами, длинными усами и пушистой окладистой бородой, настоящий викинг. Он родился в 1015 году, а его настоящая фамилия — Сигурдсон. Хардрада, что значит «суровый», — прозвище, поученное им в зрелые годы. А вот солдатом Харальд стал еще в отрочестве. Когда ему было всего пятнадцать, он принял участие в битве при Стиклестаде, сражаясь на стороне своего брата, короля Олава Святого, который в период междоусобицы выступил против другого норвежского войска. Однако в этом сражении Олав Святой был убит, а его войско разгромлено, и Харальду пришлось бежать в Швецию. Затем он подался в Новгород, где служил наемником у князя Ярослава, а затем вместе с ним перебрался в Киев.

— А зачем Харальд подался в Константинополь? — поинтересовался Костас.

— Хотел как следует заработать. Видно, Ярослав мало ему платил. Оказавшись в Константинополе, Харальд — тогда ему было около восемнадцати — поступил в варяжскую гвардию. Он быстро продвигался по службе и в конце концов стал атрологом, командиром гвардейцев. Затем, как я уже говорила, он совершил ряд военных походов под знаменами византийского императора. В 1042 году Харальд, прихватив с собой немалые ценности, покинул Константинополь, чтобы стать королем Норвегии. Он правил этой страной двадцать четыре года, покорил Данию. Он хотел покорить и Англию, но потерпел поражение в битве при Стэмфорд-Бридже от войск английского короля Гарольда. Карьера Харальда Хардрада была от начала и до конца замешана на крови, и он стал одним из богатейших правителей своего времени.

— Вполне вероятно, что Харальд побывал и на Винланде, — предположил Джереми. — В Исландии, да и в Гренландии тоже, были норвежские поселения, и Харальду вполне могло прийти в голову распространить свое влияние дальше на запад. К тому же дальнее путешествие по бескрайним морским просторам, завершившееся открытием новых земель, принесло бы ему новую славу, закрепило бы за ним репутацию бесстрашного воина и искателя приключений.

— Не один Харальд стремился открыть новые земли на западе, — уточнила Мария. — В одной из исландских хроник рассказывается о том, что этой же целью задался и епископ Гренландский. Но, отправившись в путешествие, он пропал.

— А вот если Харальд добрался до Винланда, он уж точно вернулся обратно, ведь он погиб в битве при Стэмфорд-Бридже, — вступил в разговор Джек. — Но в то же время, если бы Харальду это путешествие удалось, то его успех сочли бы за подвиг, достойный описания в сагах. Однако в «Круге земном» об этом ни слова. О том, что Харальд побывал на острове Винланд, упоминается только в тексте, помещенном под картой этого острова, которую нашли в Херефордском соборе.

— А что известно о ценностях, которые Харальд нажил на службе в Константинополе? — спросил Костас.

— Об этом лучше прочесть, — сказала Мария и, полистав свою книгу, продолжила: — Вот послушайте: «Харальд всякий раз одерживал победу и брал добычу, а греки отправились домой в Миклагард, исключая юношей, которые, желая завоевать богатства, присоединились к Харальду и признали его своим военачальником… Все имущество, какое он добыл и в каком не нуждался для того, чтобы содержать себя, он посылал с верными людьми на север, в Хольмгард, на хранение к Ярицлейву-конунгу, и там скопились безмерные сокровища. Так и следовало ожидать, потому что он ходил походами в ту часть мира, которая всего богаче золотом и драгоценностями, и совершил множество подвигов, а именно, как уже было сказано, захватил восемьдесят городов».[3]

— Но все же полагаю, — сказала Мария, — что Снорри преувеличил возможности расхитителей. Надо думать, что наибольшие ценности хранились в надежных тайных местах.

— Такие сокровища, как менора, — подхватил Костас.

Мария кивнула.

— Но послушайте, чем закончилось пребывание Харальда в столице Восточной Римской империи. В 1042 году, отслужив в варяжской гвардии десять лет и за это время разбогатев, Харальд решил вернуться в Норвегию, где собирался взойти на трон. Император Михаил Калафат его отпустил, а вот Зоя, императрица, узнав о том, что Харальд хочет покинуть Константинополь, пришла в неистовство. Харальд еще до этого вызвал ее крайнее недовольство тем, что вознамерился взять в жены Марию, ее племянницу. Зоя сама имела виды на Харальда. В конце концов, не добившись взаимности и узнав, что Харальд собирается уезжать, Зоя получила согласие Михаила, и Харальда бросили за решетку. Но он сумел выбраться из тюрьмы с помощью некой женщины, вероятно, его любовницы. Оказавшись на свободе, Харальд отомстил Михаилу. Собрав варяжских гвардейцев, он проник к нему в спальню и ослепил императора, а затем похитил Марию. После этого Харальд вместе со своими сподвижниками отправился в гавань, чтобы отплыть. А о том, что случилось дальше, я вам прочту: «Но когда они приплыли туда, где поперек пролива были протянуты железные цепи, Харальд сказал, чтобы люди на обеих галерах взялись за весла, а те, кто не гребет, перебежали бы на корму, взяв в руки свою поклажу. Тут галеры подплыли к железным цепям. Как только они въехали на них и остановились, Харальд велел всем перебежать вперед. Галера, на которой находился Харальд, погрузилась носом в воду и соскользнула с цепи, но другая переломилась пополам, застряв на цепи, и многие утонули в проливе, иных же спасли».

— Возможно, та доска, Джек, которую вы обнаружили вместе с цепью в бухте Золотой Рог, — доска со второй галеры варягов, что получила повреждение при таране, — возбужденно произнес Джереми. — Вероятно, сама галера все же прорвала заграждение, ведь Снорри не пишет, что она затонула. А скелет, что вы обнаружили, это то, что осталось от одного из погибших варягов.

— А как сложилась судьба твоей тезки? — спросил Джек у Марии.

— Мария осталась целой и невредимой, и, когда Харальд вышел в Черное море, он отправил ее обратно в Константинополь. Возможно, он похитил ее лишь для того, чтобы досадить Зое. Сам Харальд собирался жениться на дочери князя Ярослава Елизавете, с которой, видимо, познакомился еще в Киеве. Но есть и другая версия: Мария осталась с Харальдом и жила вместе с ним в любви до самой его кончины.

— Но, может, покидая Константинополь, Харальд прихватил с собой менору? — предположил Костас.

— Вполне вероятно, — согласилась Мария. — Если варяги сумели похитить племянницу властной императрицы, они могли украсть и менору.

— Тогда объяснимо, почему на карте, найденной в Херефорде, изображен символ меноры, — продолжил Костас. — И все же это довольно странно, если учесть, что викинги оценивали сокровища лишь их стоимостью. Хотя, конечно, они могли понимать, что менора обладает особой ценностью, не измеряемой одними деньгами, — недаром ее нельзя было присвоить при разграблении имущества умершего византийского императора. И если Харальд действительно похитил менору, она могла стать символом его доблести, самым ценным трофеем, захваченным за долгие годы военной службы, — трофеем, достойным воспевания в сагах.

Рассуждения Костаса прервал раздавшийся из громкоговорителя голос пилота, оповестивший о том, что самолет пошел на снижение и в скором времени приземлится в Кангерлуссваке, где в годы Второй мировой войны размещалась американская военно-воздушная база.

Самолет пересек Гренландию с востока на запад и теперь приближался к Дэвисову проливу. Внизу лежали вдававшиеся глубоко в побережье узкие фьорды, а на самом побережье виднелась растительность, и Джек справедливо решил, что именно здесь, на западном побережье Гренландии, викинги в стародавние времена и устроили свое поселение. Самолет сделал вираж, и Джек увидел Сондре Стромфьорд, длинный узкий залив, а на участке, в который тот упирался, — Кангерлуссвак, поселок с не презентабельными домами. Когда Джек вышел из самолета, то увидел на летном поле вертолет с эмблемой Международного морского университета и транспортный самолет российского производства АН-74, доставивший в Кангерлуссвак новую чудо-машину Костаса.

— Мы пролетаем над фьордом. Взгляните направо и увидите айсберги.

Джеймс Маклауд на мгновение убрал руку с рычага управления и показал сидевшему рядом Джеку на проступавшие сквозь туман белые зубчатые вершины ледяных гор.

Мария и Джереми, сидевшие в пассажирском салоне, следом за Джеком взглянули вниз. Стояло раннее утро, и первые солнечные лучи едва пробивали туман, вызванный смешением холодного воздуха побережья с теплым воздухом, исходившим от моря. На высоте трех тысяч футов под летними солнечными лучами было теплее, чем на земле, но все же температура была немного ниже нуля, и пассажиры, как и пилот вертолета, предусмотрительно облачились в герметичные летные костюмы, надев заодно и шлемы, помогавшие переносить турбулентность, которую при полете вдоль побережья могли вызвать теплые восходящие потоки.

— Мы приземлимся через пятнадцать минут, — сообщил Маклауд.

Он встретил Джека и его спутников прямо на летном поле в Кангерлуссваке и сразу же проводил к готовому к вылету вертолету. За час вертолет долетел до Илулиссат-фьорда, на западном побережье Гренландии, в двухстах пятидесяти километрах севернее Полярного круга. Вертолет, пилотировавшийся Маклаудом, летел следом за «Чинуком», тяжелым транспортным вертолетом, ранее принадлежавшим американской военно-воздушной базе в Тьюле, а затем подаренным правительством США Международному морскому университету. На «Чинуке» летел Костас, сопровождавший свою чудо-машину, подвешенную к вертолету в грузовой сети, и Джек, вспомнив о нем, ясно себе представил, как волнуется Костас, горя желанием испытать в деле свое новое детище, результат многомесячного труда. Вскоре «Чинук», долетев до земли, в которую упирался Илулиссат-фьорд, пошел на снижение и скрылся в тумане.

— Это то самое место, где образовался огромный айсберг, потопивший «Титаник», — сказал Маклауд. — Здесь один из самых подвижных глетчеров в мире.

Он повернул вертолет на восток и на полной скорости повел машину к земле, и, когда вертолет миновал полосу тумана, Джек снова увидел ледяную шапку Гренландии.

— Илулиссатский глетчер находится на возвышенности, имеющей покатый склон к морю, идеальное место для сползания льда, — продолжил Маклауд и описав полукруг, повел вертолет снова к морю. — Сейчас все сами увидите.

Ледяная шапка внизу приобрела волнистый характер, с трещинами и выступами, и казалось, что эти волны катятся к морю.

— Хотите верьте, хотите нет, но скорость движения ледника достаточно велика, почти восемь миль в год, — пояснил Маклауд. — А трещины в леднике образуются за счет веса самого глетчера, который движется против бедрока,[4] словно река, преодолевающая пороги.

Вертолет пошел носом вниз на сближение с глетчером, а затем перешел на горизонтальный полет, и сквозь тотчас окутавший машину туман, разгонявшийся винтом вертолета, стали проглядывать белые пятна льда и голубые расселины в леднике.

— Мы на высоте пятисот футов над глетчером, — сообщил Маклауд.

Теперь он вел вертолет по приборам. Но вот альтиметр показал высоту двести пятьдесят футов, и Маклауд оповестил:

— Мы на месте.

Вертолет завис в воздухе. Теперь туман не мешал, и взорам Джека и его спутников предстала удивительная картина. Внизу высилась ледяная стена, поднимавшаяся почти к самому вертолету и простиравшаяся в необозримую даль по обе стороны от машины. Стену эту венчали покосившиеся набок вершины и нелепо торчащие купола, а в самой стене там и сям виднелись расселины, с краев которых стекали ручейки голубой талой воды, спешившей снова замерзнуть. Вся эта конструкция представлялась хрупкой и ненадежной и, казалось, что она рухнет даже от малейшего потрясения.

— Это передний край ледника, здесь он сползает во фьорд, — пояснил Маклауд. — А вся длина глетчера превышает пять морских миль. Он начинается на востоке, там, откуда мы прилетели.

— Впечатляюще, — сказал Джек. — Выходит, здесь и формируются айсберги Северной Атлантики?

— Девяносто процентов из них, — ответил Маклауд. — Их вес достигает двадцати миллиардов тонн, и они влияют на уровень океана. Стена льда внизу может показаться статичной, однако на самом деле она движется со скоростью пять метров в час. Глетчер сползает во фьорд, образуя айсберги и ледяные глыбы помельче, так называемые гроулеры. Ежегодно в Илулиссат-фьорде образуется около десяти тысяч айсбергов. Из фьорда их выносит в залив Диско, а затем в море Баффина, откуда одни айсберги плывут на восток, к берегам Исландии, а другие — на юг, достигая Большой банки Ньюфаундленда.

Внезапно послышался оглушительный треск, перекрывший шум винта вертолета. Огромная глыба льда сползла в воду, исчезла, затем вынырнула почти целиком, потом снова ушла под воду, чтобы несколько раз повторить этот процесс, каждый раз становясь все меньше и меньше своей видимой частью, и, наконец, успокоиться, оставив на поверхности фьорда лишь зазубренную вершину.

— Подводная часть айсберга, вероятно, намного превосходит своими размерами ту, что над водой, — сказал Джек. — Должно быть, большие айсберги, передвигаясь, скребут по дну.

Маклауд достал небольшой ноутбук и нажал на клавишу. На экране появились батиметрические данные фьорда.

Джек присвистнул.

— Порядочная глубина.

— Более тысячи метров, — уточнил Маклауд.

— Фьорд пересекает какой-то хребет. Вероятно, в пего упирается язык глетчера?

— Это не хребет, — ответил Маклауд. — Датчане, осевшие в Гренландии в восемнадцатом веке, называли это образование «исфьелдбанкен», что значит «порог». Это — вспаханные языком глетчера донные отложение, превратившиеся в нарост. В настоящее время его высота — двести двадцать метров, поэтому большие айсберги натыкаются на него. До недавнего времени в этот порог упирался и язык глетчера, образуя затор во фьорде.

— Насколько я понял, теперь сползание ледника происходит на несколько миль ближе к ледяной шапке?

— Все верно. — Маклауд нажал на клавишу, и на экране появилась фотография фьорда, сделанная со спутника. — Фото любезно предоставлено нам НАСА. Красные линии поперек фьорда показывают отступление фронта сползания ледника с 2001 по 2005 год. За это же время глетчер увеличил скорость своего продвижения почти в два раза. Лазерная альтиметрия показала, что высота ледника с каждым годом уменьшается примерно на пятнадцать метров.

— Результат глобального потепления, — сказал Джек.

— Которое пагубно влияет на окружающую среду, но благоприятно для наших целей, — подхватил Маклауд. Он убрал ноутбук и взялся за рычаг управления. Вертолет полетел к земле.

Глобальное потепление пагубно влияет на ледяную шапку Гренландии, зато позволяет нам работать во фьорде и проводить исследования, которые раньше были попросту невозможны.

— К тому же сейчас лето, — добавил Джек, — а летом, полагаю, фронт глетчера увеличивается, а его сползание убыстряется.

— Поэтому я и пригласил вас сюда. Через несколько дней мы сворачиваем работы, но до этого предстоит еще многое сделать.

Через двадцать минут вертолет стал снижаться, пролетая над айсбергами во фьорде. Вдали, на открытой воде, Джек увидел корабль, что заставило его сердце учащенно забиться. Маклауд связался с берегом, но перед тем как пойти на посадку, повернулся к Джеку и произнес:

— А теперь пришло время узнать, зачем я вынудил вас совершить дальнее путешествие и прилететь в Гренландию.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Человек в камере медленно поднял голову и прислушался, но не услышал ни звука. Уже более пяти лет только шаги тюремщиков нарушали привычную мертвую тишину. Давно привычным стал и запах фекалий, мочи и затхлости. Узник отбывал срок на родине своего деда, в пустой тюрьме, одной из темниц ликвидированного ГУЛАГа, в одиночной камере. Но одиночество не страшило, он научился жить в мире, созданном им самим. Перед узником на столе находилась шахматная доска, единственная поблажка, которую ему дали тюремщики. Человек положил локти на стол, потер руки, так и не привыкшие к постоянному холоду, а затем, нападая на черного короля, двинул вперед белую пешку, выполненную в виде скандинавского викинга в кольчуге и со щитом.

— Шах и мат, — тихо произнес узник и откинулся на жесткую спинку стула с неспешностью человека, чьи замедленные движения стали правилом жизни, манерой, позволявшей заполнять часы одиночества. Потом он с той же медлительностью поднес к лицу левую руку и провел указательным пальцем по шраму, тянувшемуся от глаза почта до самого подбородка; шрам отозвался привычной болью. Затем узник потянулся к стене и стал водить пальцем по въевшимся в нее надписям с благоговением правоверного, склонившегося над Священным Писанием. Эти надписи узник знал наизусть и все же возвращался к ним каждый день.

— Пауль Крюгер, — прошептал узник, — гауптштурм-фюрер полка «Лейбштандарт СС Адольф Гитлер». Курт Хауссер, штурмбанфюрер, Панцергренадерская дивизия рейха. Отто Леманн, бригаденфюрер, Панцергренадерская дивизия СС «Викинг».

Узник вздрогнул. Это были имена настоящих героев Великой воины, одних из тех крестоносцев, которые более полувека назад отправились в поход на Восток, но попали в плен к русским. Эти трое сидели в этой же камере, оттуда и прошли свой последний путь по тюремному коридору до камеры смерти. Их имена родственны имени его деда, только дед был удачливее.

Узник закрыл глаза и стал снова водить пальцем по тексту, на ощупь определяя его значение, несмотря на царапины: несколько десятилетий назад буквы пытались стереть, но надписи были вырезаны в стене так глубоко, что уничтожить их тюремщики не смогли, как ни старались. Одно слово было узнику наиболее дорого. Это было название ордена, в котором состоял дед, — Schutzstaffel, СС. Благоговейно проведя по нему указательным пальцем, узник прижался ухом к холодной стене и, как обычно, ощутил духовную связь с рыцарями прошлых времен, с собратьями по оружию, которые, перед тем как уйти из жизни, оставили надписи на стене, чтобы придать ему силы и незримо наставлять при поиске самого священного сокровища в мире. Он найдет это сокровище, и тогда души тех, кто искал, но погиб, не выполнив своей миссии до конца, смогут утихомириться и наконец обрести покой.

Размышления узника прервал звук открывающегося замка. Дверь отворилась, и узник увидел трех человек: офицера и двух солдат.

— Антон Пелнер, — произнес офицер.

— Что вы хотите? — спросил по-английски узник, защищая рукой глаза от яркого света.

— Антон Пелнер, осужденный по приговору Международного трибунала по бывшей Югославии, — монотонно произнес офицер по-литовски. — Дело № 1Т-99-37 в. Обвинитель против Антона Пелнера, бывшего платного наемника боснийской армии. Осужден по статье 7 за участие в геноциде и преступлениях против человечества. — Офицер сделал паузу, поднес к глазам лист бумаги, который держал в руке, и продолжил: — Согласно решению, вынесенному в Гааге в прошлом году, ваше дело передано на пересмотр в кассационный суд. — Офицер опустил листок и с неприязнью добавил: — Вы свободны.

Он дал знак солдатам, и те, подняв узника на ноги, накинули на его плечи пальто, затем в последний раз надели ему на ноги кандалы и повели к выходу по длинному коридору. Он был последним узником этой тюрьмы, и, когда услышал отразившееся от стен пустых камер многоголосое эхо цепей, ему показалось, что это духи погибших здесь заключенных, считая его свой последней надеждой, напутствуют на свершение, которое им самим при жизни не удалось.

Перед последней дверью солдаты сняли с него кандалы и вытолкнули во двор, бросив вслед сумку. Моросил дождь, было не по-летнему холодно, но человек, освобожденный из заключения, подставил лицо дождю и расплылся в улыбке. Затем вдел руки в рукава пальто, поднял сумку направился к открытым настежь воротам, вышел на улицу и, засунув руки в карманы, стал ждать: он знал, что за ним приедут. И в самом деле, вскоре подкатил «мерседес». Задняя дверь отворилась, и человек сел в машину.

— С возвращением, — сказали с переднего места. — Ваши инструкции.

Пассажир взял пакет, и машина тронулась с места. В пакете были бумаги, но прежде чем их достать, он, порывшись, взял из пакета потускневшее от времени золотое кольцо со знакомой печаткой. Надев кольцо на указательный палец правой руки, он вынул бумаги. Сверху лежала вырезка из газеты с бросающейся в глаза фотографией: в луже крови старик со свастикой на нарукавной повязке. Пассажир издал стон. Эта картина, когда он сидел в тюрьме, не раз представала перед его мысленным взором. Рассмотрев фотографию, он перевел взгляд на низкие темные облака, нависшие над машиной, и тихо пробормотал:

— Пришло время взимать долги.

— Наконец-то! — возбужденно воскликнул Джек. — Я впервые вижу этот корабль в открытом море. Все равно что встретиться с воскресшим другом.

Это был «Морской странник II», научно-исследовательское судно, построенное в Финляндии по заказу Международного морского университета и спущенное на воду лишь недавно. Это судно стало заменой «Морскому страннику», погибшему в Черном море полгода назад, и теперь ему предстояло впервые показать себя в деле у западного побережья Гренландии. «Морской бродяга», продолжавший работать в бухте Золотой Рог, и «Морской странник», пошедший ко дну в Черном море, были судами одного типа, аналогами русских судов серии «Академия», построенных в годы холодной войны и первоначально предназначавшихся для слежения за иностранными подводными лодками. В отличие от них, «Морской странник II» был спроектирован и построен исключительно для нужд и целей Международного морского университета. Его навигационное оборудование включало систему динамического позиционирования, использующую поворотные движители и устройство, контролирующее балласт, что обеспечивало остойчивость в любых условиях плавания, удержание на позиции и безопасность горизонтальной платформы, предназначенной для исследовательских работ. С борта судна могли при необходимости запускаться телеуправляемые средства передвижения и автономные подводные аппараты. На «Морском страннике II», как и на всяком судне Международного морского университета, на случай маловероятного, но все же возможного нападения имелось орудие, в данном случае расположенное под баком. И, разумеется, само судно было особо прочной конструкции, с толстой стальной обшивкой, что позволяло ему прокладывать дорогу среди льдин, забивавших воды у побережья Гренландии даже в начале лета.

Вертолет долетел до судна и сел на специально оборудованную площадку. Джек снял шлем и отстегнул привязной ремень. Над головой Джека красовалась надстройка судна, освещенная лучами арктического светила, успевшими развеять туман. Оказавшись в своей стихии, Джек обернулся и, улыбнувшись Марии и Джереми, приподнято произнес:

— Добро пожаловать на «Морской странник II». Вас ждут необыкновенные приключения.

Как только пассажиры вышли из вертолета, Маклауд повел их по трапу вниз, в лекционный зал. С ними пошел и Костас, прилетевший на судно за четверть часа до них и успевший за это время распаковать доставленный транспортным самолетом груз, которому нашлось место на юте. Костас выглядел таким утомленным, что, казалось, ему следует отсыпаться по меньшей мере неделю, но, судя по закатанным рукавам и свежим масляным пятнам на любимом комбинезоне, он, несмотря на усталость, горел желанием испытать в настоящем деле свою новую чудо-машину.

Войдя в зал, Маклауд привел Джека и его спутников к киноэкрану, расположенному у дальнего конца хорошо освещенного помещения за несколькими рядами пластмассовых стульев, занятых публикой. Собравшихся в зале было около тридцати человек. Одни разговаривали друг с другом, другие сидели, уткнувшись в экраны лэптопов. Увидев Маклауда, собравшиеся притихли, подняли голову, и Джек, стоя у киноэкрана лицом к залу, сумел их рассмотреть: с десяток светловолосых бородатых мужчин с датским флажком на парках, мужчины и женщины в темно-синих фуфайках ВВС США, несколько эскимосов. В первом ряду сидел человек, с которым Джеку уже приходилось работать вместе. Джек, улыбнувшись, кивнул ему, но человек приветствия не заметил: пребывая в задумчивости, он поглаживал свои баки. Это был Лановски, талантливый инженер, которого администрация ММУ переманила к себе на службу из Массачусетского технологического института. Он приносил немалую пользу, но в общении порой бывал горяч, особенно когда ему возражали.

К собравшимся в зале обратился Маклауд.

— Друзья, — сказал он, — некоторые из вас уже работали с Джеком Ховардом, моим коллегой по ММУ, а те, кто лично с ним не знаком, вероятно, видели его выступления по телевидению. А это доктор Мария де Монтихо и ее аспирант из Оксфорда американец Джереми Хаверсток. Костаса я уже представлял, да и многие его знают.

Собравшиеся в зале взглянули на Джека с нескрываемым интересом. Одни его знали лично, а другие и вправду о нем слышали или видели по телевидению. Тем временем Костас переглянулся с несколькими друзьями, с которыми ему уже приходилось работать.

— Как видите, — продолжил Маклауд, — у нас интернациональная команда. В проекте, которым мы занимаемся, участвуют НАСА, Геологическая служба Дании и Гренландии и Международный ледовый патруль. Мы занимаемся гляциологией, биологией, палеоклиматологией, но при этом пользуемся базовыми ресурсами. ММУ предоставил в наше распоряжение научно-исследовательское судно, НАСА передает спутниковые фотографии, а Геологическая служба Дании и Гренландии — данные аэрофотосъемки. Сейчас следует провести мониторинг и убедиться, что ледовые условия безопасны для получения нужных образцов. Началось таяние льда, и мы должны работать, не считаясь со временем. Какие вопросы?

— Не хочу никого задерживать, — сказал Джек, — но все же задам вопрос. Ледяная шапка Гренландии, как известно, часть материкового льда. А каков ее возраст?

— Возраст большей части гренландского льда — двести пятьдесят тысяч лет, — ответил Лановски, заправляя за уши свои длинные волосы, — а вот возраст здешнего льда значительно меньше, около ста тысяч лет. Он сохранился со времен последнего значительного обледенения в четвертичном периоде кайнозойской эры.

— А когда начался четвертичный период? — спросила Мария.

— Считается, что четвертичный период кайнозойской эры начался один миллион восемьсот тысяч лет назад, и в течение этого времени ледники, распространившиеся в Северном полушарии, то наступали, то отступали. Последнее наступление ледников прекратилось десять тысяч лет тому назад. Попросту говоря, мы с вами живем в теплое время.

— Но говорят, что гренландские ледники имеют специфическую особенность.

— Ледяная шапка Гренландии — последний сохранившийся континентальный ледник, — ответил Маклауд. — Изучение этого ледника наверняка приоткроет окно в геологическое прошлое нашей планеты. Его изучение, по мне, не менее интересно, чем археологические исследования.

— Которые и привели нас сюда, — вставил Джек.

— Мы только приступили к работе, но результаты многообещающи, — подал голос один из датских ученых. — Мы главным образом выявляем пузырьки воздуха, захваченные льдом при его образовании. Они свидетельствуют о состоянии атмосферы в ледниковый период. В настоящее время фронт сползания ледников оголяет лед, сформировавшийся сравнительно недавно при резком похолодании, предшествовавшем последнему потеплению, наступившему десять тысяч лет назад. Впервые появилась возможность исследовать ледяную шапку Гренландии.

— Чему способствует и нынешнее глобальное потепление, — мрачно отметил Костас.

— Как бы там ни было, мы можем продвинуть науку вперед, — ответил датчанин.

— А как вы добываете образцы льда? — спросила Мария.

— Мы бурим скважины, как седиментологи[5] и нефтяники, и достаем керны, — ответил Маклауд. — Каждый керн относится к определенному периоду похолодания, имевшему место сотни, а то и тысячи лет назад. При определении возраста извлеченного льда мы пользуемся методикой, несколько схожей с дендрохронологической технологией, когда возраст деревьев определяют по кольцам на срезе ствола. — Маклауд повернулся к Джеку и с уверенностью добавил: — Наши исследования помогут и вам.

— А как производится глубокое бурение? — спросила Мария.

— Вы все сами увидите, — ответил Маклауд. — На этом разрешите закончить, — сказал он, обратившись к аудитории. — Джек, пойдем со мной.

«Морской странник II» был размерами немного меньше своего предшественника, затонувшего в Черном море, зато принимал на борт больше топлива, что обеспечивало ему большую автономность и соответственно большую дальность плавания. И все же при водоизмещении более 7000 тонн «Морской странник II» являлся одним из самых больших в мире научно-исследовательских судов, и чтобы подняться вслед за Маклаудом на жилую палубу корабля, Джеку и его спутникам понадобилось не меньше пяти минут. Здесь Маклауд показал располагавшиеся одна за другой каюты с именем каждого из них на застекленной табличке. Пройдя по длинному коридору, они вошли в просторное помещение под штурманской и ходовой рубками, занимавшее весь передний край жилой палубы. Идея соорудить подобное помещение принадлежала Джеку, вносившему в проект строительства судна свои пожелания. Оглядевшись по сторонам, он остался доволен. Здесь можно будет работать, не деля помещения с командным составом судна — явное неудобство, с которым приходилось мириться на борту «Морского бродяги». Обращенная к носу судна стена и боковые стороны этого помещения представляли собой огромное смотровое окно; посредине возвышался помост с установленным на нем креслом для руководителя научно-исследовательских работ, а перед креслом размещался дубликат радара, установленного на ходовом мостике. Вокруг помоста на равном расстоянии друг от друга располагались еще четыре рабочих места — столы с компьютерами, а у смотрового окна там и сям стояли стулья с высокими спинками. Теперь, когда туман рассеялся полностью, из смотрового окна открывался прекрасный вид на темно-синие воды Дэвисова пролива с белыми мазками на них (айсбергами и льдинами) и на чуть возвышавшийся над этими водами остров Диско.

Вместе с Маклаудом, Джеком и его спутниками наверх поднялись Лановски и эскимоска, одна из местных ученых. Войдя в помещение, она показала Маклауду глазами на кофеварку. Тот что-то буркнул себе под нос, однако затем кивнул, и вскоре эскимоска разлила кофе по кружкам, предложив одну капитану, спустившемуся из ходовой рубки, чтобы поздороваться с прибывшими на борт судна людьми. Это был канадец, служивший ранее офицером на корабле, патрулировавшем воды Атлантики между арктическими морями и Мексиканским заливом. Поприветствовав капитана, Джек решил, что, как только освободится, обойдет всю команду, среди которой у него было немало старых друзей, с которыми он плавал на «Морском страннике».

Тем временем эскимоска пристроилась за столом, за который перед компьютером успел усесться Лановски. Помимо компьютера на столе громоздился ворох бумаг Лановски, и эскимоска пристроила лэптоп лишь на самом краю стола, а своим бумагам и книгам и вовсе нашла место лишь на полу.

— Какой чудак догадался разместить на рабочем месте громоздкий компьютер? — недовольно сказал Лановски. — Я бы и сам обошелся лэптопом.

— Я, как и Лановски, занимаюсь морской биологией, — произнесла эскимоска. — Джеймс решил, что нам лучше работать в паре. — Она перевела взгляд на Маклауда.

— Прошу прощения, — поспешил отозваться тот, — что не представил вам доктора Айнуву Наннансуит из Геологической службы. Она местная, из Илулиссата, росла вместе с глетчером, который вы, Джек, видели с вертолета. Сейчас вы увидите большой айсберг, отколовшийся от этого глетчера. Он за кормой и пока не виден, но судно начало разворачиваться. Кстати, оно делает поворот с помощью системы динамического позиционирования, не задействуй гребной винт, чтобы не привести в лишнее движение воды, а с ними и айсберг.

Но вот судно закончило поворот, и Мария воскликнула:

— Айсберг около острова, прямо перед нами! На его вершине какая-то грязь. Это что, осадочная порода?

— На нем действительно грязь, но суть не в этом, — ответил Маклауд. — Этот айсберг гладкий и округленный, словно скульптура, без зазубрин и трещин, которые наблюдались на айсбергах, что вы видели с вертолета.

— По-моему, он вращается, — сказал Костас.

— Вы не ошиблись. Это явление началось вчера вечером. Мы с интересом наблюдали удивительную картину: четверть миллиона тонн льда кувыркается, как ребенок, в воде. Находиться вблизи таких айсбергов крайне опасно.

— А грязь на айсберге, видно, с морского дна? — спросила Мария.

— Так и есть. Когда мы приехали сюда две недели назад и увидели этот айсберг, то тотчас определили, что он уткнулся в порог в северном конце фьорда, а, используя данные гидролокатора бокового обзора, мы узнали, что подводная часть айсберга подточилась и потеряла значительную часть массы. Стало ясно, что через несколько дней айсберг начнет кувыркаться, поэтому мы неустанно следили за ним. Некоторые айсберги ведут себя именно так, а другие, с меньшей осадкой, спокойно переваливают через порог, не утруждая себя причудливыми движениями. Одни айсберги можно сравнить со скульптурами Генри Мура, а другие — с ледяными замками Диснейленда. А теперь взгляните на другой айсберг, по правому берегу.

Этот айсберг представлял собой огромную стену льда, длиной, как определил на глаз Джек, чуть ли не в четверть мили. Внушительна была и высота, она превышала надстройку судна. Айсберг имел искривленную зазубренную поверхность, как и передний, сползающий во фьорд край ледника. На поверхности айсберга виднелись расселины, большая — посередине, другие поменьше; с краев малых расселин стекали ручейки голубой талой воды, которая, проделав небольшой путь, вновь замерзала, а с краев срединной расселины вода стекала потоками, исчезавшими в недрах громадины. Впечатляла и ширина айсберга, он почти перекрывал выход из фьорда.

— Три четверти этого айсберга находятся под водой, — пояснил Маклауд, нарушив молчание. — Вы видите полтора кубических километра замерзшей воды весом по меньшей мере в полтора миллиона тонн.

— Льда этого айсберга хватит всем барам мира, — усмехнувшись, заметил Костас.

— Илулиссатский ледник ежедневно сбрасывает во фьорд двадцать миллионов тонн льда, — добавил Маклауд. — Этого достаточно для того, чтобы снабжать Нью-Йорк питьевой водой в течение года.

— Это — столообразный айсберг, — подала голос Айнува. — Большая редкость для Арктики. Такого большого я в жизни не видела.

— А почему он не раскололся? — спросил Костас.

— У этого айсберга необычайно компактная кристаллизованная структура. Чтобы его расколоть, айсберг надо взорвать. Но его прочность нам на руку. На этом айсберге можно проводить буровые исследовательские работы, чем мы, кстати, и занимаемся. Сейчас там работают наши люди. Присмотритесь и увидите около айсберга два «зодиака».

— А почему для бурения выбран именно этот айсберг? — поинтересовался Джереми, который до того лишь внимательно слушал, обогащаясь новыми знаниями, но теперь, чтобы понять до конца вопрос, проявил присущие ему въедливость и дотошность.

— Этот айсберг уперся в подводный порог и пока неподвижен, ибо оторвался от языка глетчера. Работать на нем практически безопасно. А вот на глетчере работать нельзя: он движется с большой скоростью. Не годятся и айсберги, которые кувыркаются.

— А давно он оторвался от ледника? — спросил Джек.

— Около трех месяцев назад. Лановски произвел изометрическое моделирование процесса сползания айсберга и его дальнейшего движения до порога во фьорде. Можно продемонстрировать?

— Пожалуйста, — ответил Лановски и нажал на несколько клавиш на клавиатуре компьютера.

На экране появилось трехмерное изображение фьорда, ограниченное с одной стороны языком глетчера, а с другой — подводным порогом, в который уперся айсберг, успев своим фронтом надвинуться на него. Ниже был показан канал, прорытый айсбергом во время движения, после того как он отделился от ледника.

— Желоб в дне моря ведет к порогу, — пояснила Айнува. — Айсберги с чрезмерно большой осадкой, прокладывая себе путь, трутся о дно и перетирают донные отложения. Это явление приводит к стерильному биотопу,[6] лишенному жизни. Однако проходит время, и жизнь в таких местах восстанавливается, как лес на месте пожарища, приводя даже к большему разнообразию живых организмов. Это подтверждают взятые нами пробы. От айсбергов есть и другая польза. Джеймс сказал, что вы, Джек, наблюдали, когда летели сюда, как айсберг сползает во фьорд. Так вот, когда айсберг откалывается от глетчера, апвеллинг[7] приносит много полезных питательных веществ. Это приводит к размножению рыбы.

— А айсберг стабилен? — спросил Джек.

— В настоящее время — да, — ответил Лановски. — Конечно, под воздействием приливно-отливного течения он то поднимается приблизительно на три метра, то опускается. Происходит и постепенное разрушение основания айсберга, что может привести к нарушению равновесия. Если этот процесс пойдет интенсивно, верх айсберга перевесит нижнюю часть и он потеряет остойчивость. Если при этом случится землетрясение, разразится шторм или произойдет большое сползание льда во фьорд, который станет подпирать айсберг, то при высоком приливе он может даже перевернуться.

— А это возможно?

— Большого сползания льда во фьорд в течение ближайших нескольких дней, по моим расчетам, не ожидается. О землетрясении, естественно, нет и речи, а вот шторм вполне вероятен.

— Здесь случаются локальные штормы, — пояснила Айнува. — Они вызываются тем, что холодный воздух Гренландии встречается с теплыми массами с океана.

— Однако сильные штормы в этих местах крайне редки, — продолжил Лановски. — Последний наблюдался около семи десятилетий назад, в 1938 году.

— И все-таки когда разрушится этот айсберг? — спросил Джек.

— К сожалению, этого я определить не могу, — смущенно сказал Лановски и уставился в пол, словно бессилие науки в этом вопросе являлось его собственным упущением. Затем он тяжко вздохнул и продолжил: — Сейчас лето, полярный день. Айсберг вскоре может разрушиться, да и сползание глетчера вполне может ускориться. Поэтому я советую в течение ближайших двух дней закончить все работы на айсберге, а капитану отвести судно от берега еще на две мили.

— Нам надо поспешить и с тем делом, что привело вас сюда, — сказал, обратившись к Джеку, Маклауд.

Он взял со стола лежавшую на нем рацию и протянул эскимоске; та направилась к выходу, а Маклауд продолжил:

— Пока Айнува осведомляется, как идут работы на айсберге, поговорим с Джоном Чини, гляциологом НАСА. Пойдемте к нему.

Джон Чини, человек солидной комплекции, одетый в джинсы и клетчатую рубашку, сидел за столом у дальней стены. Встав и поздоровавшись с Джеком и его спутниками, он выдвинул на метр из лежащего на столе круглого продолговатого футляра прозрачный пластиковый цилиндр диаметром около десяти сантиметров. Усевшись снова за стол и тыкая в цилиндр карандашом, Чини стал давать пояснения, на техасский лад растягивая слова.

— Это — блок льда. Эту пробу мы взяли вчера из айсберга, о котором вы только что говорили. Большая часть пробы — кристаллизованный лед с сердцевиной, мутной от пузырьков воздуха. Другую часть пробы составляют вот эти голубые прослойки, получившиеся из замерзшей талой воды. Глетчер время от времени сверху подтаивает, а потом замерзает снова. Отсюда и прослойки в структуре льда. Но когда глетчер подтаивает, он вбирает в себя осадки, иногда содержащие атмосферные загрязнения, результат неразумной человеческой деятельности. Вот видите, эта прослойка сильно загрязнена. В структуре айсберга она — слабое место.

— Мы провели подготовительные работы, — сказал Маклауд, — и хотели произвести взрыв вдоль прослойки, но потом отказались от этой мысли, решив, что от взрыва может пострадать то, что мы нашли в пробе льда.

— А что вы нашли? — спросил Костас.

Чини выдвинул пластиковый цилиндр еще на метр.

— Вчера мы уже собирались свернуть работы на айсберге, когда один из наших коллег обратил внимание вот на это образование в пробе.

Чини провел карандашом по нужному месту. Часть пробы длиной в полметра была похожа на темную волокнистую массу.

— Это образование не имеет ничего общего с донными отложениями, — улыбнувшись, сказал Маклауд.

— Да это же кусок дерева! — удивленно воскликнул Костас.

— Так и есть. Это — дерево, вмерзшее в лед около тысячи лет назад. Оно выглядит немного обугленным. Возможно, причиной этому возгорание, а может, оно просто почернело от времени. По нашему мнению, возраст этого дерева — тридцать лет. Мы добыли еще один подобный кусок и отправили его на анализ в лабораторию ММУ с вертолетом, на котором вы, Джек, сюда прилетели. Результаты анализа получим сегодня вечером.

— Это дерево, конечно, не местное, — сказал Костас. — В Гренландии нет высокорослых деревьев.

— А теперь, Джон, покажите результаты сканирования, — попросил Маклауд.

Чини включил компьютер и, жестикулируя, произнес:

— Это изображение в высоком разрешении, полученное сонаром. Вы видите верхнюю часть айсберга. Серые полосы отделяют кристаллизованный лед, сформировавшийся в четвертичном периоде, ото льда, образованного замерзшей талой водой.

Чини нажал на еще одну клавишу, и на экране появилось изображение с темным образованием в середине. Джек вгляделся и вскрикнул от удивления, затем улыбнулся и произнес:

— Вы, вероятно, меня разыгрываете.

— Никакого розыгрыша, — ответил Маклауд. — Когда я вчера вам звонил и говорил о найденном дереве, вмерзшем в лед, у нас на руках была только проба, та, что в этом пластиковом цилиндре. Однако сегодня в результате сканирования мы получили новые данные, и каждая развёртка по вертикали дает одно и то же изображение.

— Похоже, это корабль, — предположил Костас.

— Мы уверены. Это двадцатиметровый корабль с симметричными носом и кормой. Горизонтальная развертка дает немного другое изображение. Корабль выглядит сплющенным, что, впрочем, неудивительно: он погребен подо льдом.

— Корабль находится словно в коконе, — сказал Чини. — Его окружает лед, образовавшийся из замерзшей талой воды.

— Возможно, он загорелся, когда оказался в ледовом плену, — предположил Джереми.

— Вероятно, вы правы, — ответил Чини, — но как бы там ни было, ничего подобного я в жизни не видел.

— А вы уверены, что дерево в пробе от этого корабля? — спросил Джек, не отводя глаз от экрана.

— Абсолютно, — уверил Маклауд.

— И этот корабль построили тысячу лет назад?

— Льду, что его окружает, тысяча лет.

— Тогда это первый корабль викингов, обнаруженный в Западном полушарии, — восторженно сказал Джек, чувствуя, как сердце его учащенно забилось. — Когда вы, Джеймс, рассказали о найденном во льду корабельном дереве, у меня затеплилась надежда, что отыщется и корабль, который может оказаться кораблем викингов.

— Я знаю, вы допускаете, что викинги первыми ходили к берегам Нового Света. Но только их ли этот корабль? — Маклауд показал рукой на экран.

— Аборигены Гренландии не строили деревянные корабли, — убежденно ответил Джек, — а европейские корабли, строившиеся в десятом — одиннадцатом веках, выглядели иначе. Я полагаю, что это корабль викингов, которые, как известно, в те времена основали на западном побережье Гренландии свое поселение. Удивительно лишь одно: ведь айсберг, в котором обнаружен этот корабль, откололся от глетчера, который образовался на берегу. Как корабль там оказался?

— Чтобы решить эту загадку, надо добраться до корабля, — рассудил Маклауд.

— Дайте посмотреть. — Костас погладил свою пушистую бороду и склонился над Чини, уставившись на экран. — Корабль находится приблизительно в трехстах метрах от края айсберга и в пятидесяти метрах ниже уровня моря. Мы проделаем к нему подводный туннель во избежание возникновения воздушных карманов. Структура айсберга прочна, и, надеюсь, туннель не обрушится.

— Ты уверен, что не обрушится? — спросил Джек.

— Если заниматься этой работой, то только сейчас, — отозвался Маклауд. — Когда айсберг перевалит через порог и окажется в море, с надеждой добраться до корабля придется проститься. К работам все подготовлено, остается только начать.

— Но это очень опасно, — сказала Мария.

— Не более опасно, чем опуститься в жерло вулкана, — уныло произнес Костас.

— Да нет же, это безумие.

Мария обвела взглядом мужчин, надеясь определить по их лицам, что они всего-навсего шутят.

Джек ответил ей ободряющим взглядом, а затем обменялся улыбкой с Костасом.

— Все в порядке, — сказала Маклауду вернувшаяся Айнува, протягивая ему рацию.

— Наши люди на айсберге устанавливают вашу машину, — кивнув Айнуве, сообщил Маклауд. — Значит, и нам пора.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Часом позже Маклауд, Джек и Мария на моторной лодке приближались к огромному айсбергу — высокой белой горе, изрезанной зелеными и голубыми прожилками. За кормой уменьшались стройные очертания «Морского странника II», стоявшего на якоре в трех милях от побережья. Мария, видно, не доверяя спасательному жилету, поправила карабин, пристегнутый к лееру. Маклауд окинул ее ободряющим взглядом и произнес:

— Наша поездка немного напоминает «американские горки». Но волноваться не стоит. Хенрик — опытный, бывалый моряк. Он провел в этих водах всю свою жизнь.

Датчанин, сжимавший в одной руке трос лодочного мотора, а в другой — регулятор газа, усмехнулся и произнес:

— Обычное дело.

Он управлял «зодиаком», словно каретой, уверенно лавируя между льдинами, многие из которых коварно прятались под поверхностью моря, представляя собой нешуточную опасность.

Но вот показались два красных буя — ворота в плавучий бон, защищавший от льдин обширную акваторию, примыкавшую к айсбергу. Когда моторная лодка вошла в ворота и приблизилась к айсбергу, Джек и его спутники увидели, как два человека карабкаются на айсберг, используя альпинистское снаряжение. На фоне огромной белой стены их фигуры казались миниатюрными. От айсберга исходил холод, и Мария поежилась. Она настояла, чтобы ее взяли с собой, но сейчас чувствовала себя скованно, неуютно, словно попала в незнакомый и загадочный мир.

— Этот айсберг схож с живым существом, — проговорила она. — Мне даже кажется, что он дышит.

— Айсберг подтаивает, — отозвался Маклауд. — В скором времени работать на нем станет опасно.

Моторная лодка причалила к плавучему доку, находившемуся в двадцати метрах от айсберга; на одной стороне платформы покоился подводный аппарат «Аквапод», на другой располагались два «зодиака». В доке находились несколько человек в гидрокостюмах, позволяющих выжить в холодной воде. Люди стояли у бухты кабеля, разматывая ее, и кабель мало-помалу уходил в воду. Когда операция завершилась, от группы отделился Костас. Помахав рукой, он поспешил к пришедшему за ним «зодиаку». Подойдя к краю платформы, он прыгнул в лодку, заходившую ходуном.

— Все идет своим чередом, — усевшись и подмигнув Марии, довольно произнес он, принимая от рулевого спасательный жилет и веревку. Надев то и другое, он улыбнулся: — Я готов.

Рулевой запустил мотор, и лодка отчалила. Пройдя порота плавучего бона, моторка пошла по фьорду в сторону моря. Миновав подводный порог, рулевой заглушил мотор.

Справа от лодки высился айсберг, похожий на сказочный ледовый чертог, а айсбергов поменьше было не счесть. Наступила полная тишина, создававшая иллюзию безмятежности.

— Тишина обманчива, — произнес Маклауд. — Здесь задействованы огромные природные силы.

Неожиданно, словно подтверждая слова Маклауда, раздался оглушительный грохот, сопроводившийся сильным колебанием воздуха, похожим на взрывную волну. Этот ужасный звук отразился эхом от находившихся во фьорде многочисленных айсбергов, каждый из которых отозвался на раздавшийся грохот собственным голосом, влившимся в общий хор, напоминающий канонаду, и Джеку на мгновение показалось, что лодку обстреливают.

— Глетчер сбросил во фьорд очередную порцию льда, — пояснил рулевой.

Несмотря на простое и попятное объяснение, айсберги вокруг лодки внезапно прибрели зловещий, кошмарный вид, а сама лодка стала казаться утлым суденышком, лилипутом в окружении чудовищных великанов.

— В наших краях море летом обычно спокойнее, — продолжил датчанин, — зато глетчер заметно активизируется. А чем теплее становится воздух, тем вероятнее его столкновение с холодным воздухом побережья, что норой вызывает шторм. — Датчанин посмотрел на восток, где над сушей на линии горизонта виднелась темно-синяя туча.

Люди в лодке проследили за его взглядом, но вскоре их внимание привлекло другое зрелище. Находившийся неподалеку от лодки гроулер, размером с автомобиль, стал внезапно раскачиваться без всякой видимой причины: море было спокойным. Огромная глыба льда раскачивалась все сильнее и сильнее и наконец с шумом перевернулась. Вода вокруг гроулера подернулась рябью, быстро покрывшейся всплывшими льдинами, напоминавшими осколки разбившегося стекла.

— Ужасное зрелище, — проговорила Мария.

— Да ничего ужасного в этом нет, — ответил Маклауд. — Никаких неприятных последствий. А вот если бы перевернулся большой айсберг, он вызвал бы высокую, до десяти метров, приливную волну разрушительной силы.

— Надеюсь, наш айсберг в ближайшее время ничего такого не выкинет, — сказал Костас.

Джек огляделся по сторонам. Впереди, за подводным порогом, айсберги величественно и плавно скользили по гладкой поверхности, держа путь в открытое море. По сравнению с ними айсберги, находившиеся во фьорде перед порогом, казались уродцами, являвшими миру свои ободранные края и зазубренные вершины — следы недавнего рождения в муках, сопровождавшегося потугами мощных природных сил, которые здесь, как нигде, постоянно проявляют себя, заставляя задуматься — как философски отметил Джек — о бренности существования человека.

Тем временем Маклауд кивнул датчанину, рулевой дернул за трос и запустил двигатель. «Зодиак» пошел в сторону открытого моря, а затем направился к берегу. Дойдя до чистой воды, рулевой увеличил скорость, и «зодиак» устремился к мысу на северной оконечности фьорда. Джек уселся на надувной борт и, ухватившись за предохранительный трос, подставил лицо под леденящую струю воздуха, наполненную водяной пылью и брызгами, с удовольствием ощущая вкус морской соли. Море всегда манило его, но еще недавно, в бухте Золотой Рог на борту «Морского бродяги», он лишь руководил археологическими раскопками с ходового мостика, не принимая в них непосредственного участия и не творя историю собственными руками. Теперь ему предстояло лично сразиться с морской стихией, совершить дерзкое подводное путешествие и первым увидеть сказочные сокровища, пролежавшие целую вечность в морских глубинах. Но вот лодка подошла к берегу, и шум мотора сменился воем и лаем скопища горластых собак. Одни находились в грязных загонах, где жадно поглощали корм, другие были привязаны цепями к столбам.

— Местные жители в зимнюю пору передвигаются на дальние расстояния на собачьих упряжках — сказал Маклауд. — Аэросани здесь не прижились из-за неровной поверхности, да и с горючим проблемы. Участь этих собак незавидна: все лето они на цепи, а когда собака состарится, ее тут же пристреливают.

Джек кивнул и добавил:

— Помню, когда проводились археологические раскопки на месте бывшего норвежского поселения, находили кости собак со следами огнестрельных ранений.

— Возможно, собаки чувствуют, что их ждет, потому и воют так жалостливо, — философски заметил Костас.

Путешественники, оставив в лодке датчанина, вышли на берег, покрытый галькой. Внезапно ожила рация, висевшая у Маклауда на плече. Он послушал и передал аппарат Марии.

— Это Джереми, — поговорив и возвратив рацию, сообщила женщина. — Он на борту корабля исследует Маппа Мунди. Говорит, что обнаружил нечто весьма примечательное, но, чтобы сделать окончательный вывод, ему требуется какое-то время.

— Надеюсь, он закончит свое исследование к тому времени, когда мы завершим нашу работу, — произнес Джек.

— Не верится, что вам удастся задуманное, — сказала Мария. — Мне кажется, что это нереально.

— Вас просто страшат полевые условия, для вас непривычные, — улыбнувшись, ответил Джек. — Отсюда и сомнения.

Маклауд и его спутники поднялись по крутом откосу и пошли по тропинке, петлявшей между мшистыми скалами, стоявшими в окружении чахлой низкорослой растительности.

Маклауд, идущий во главе группы, обернулся и сообщил:

— Впереди развалины Сермермьюта, древнего поселения, теперь это своеобразное святилище эскимосов. Поселение стало строиться по меньшей мере четыре тысячи лет назад, когда в Гренландию пришли первые люди, перебравшись сюда по льду из Канадской Арктики. Илулиссат, по сравнению с Сермермьютом, основан недавно — в 1741 году, когда в Гренландии высадились датчане. Они называют Илулиссат Якобсхавном, но эскимосское название более подходит.

— А что оно означает? — спросил Костас.

— Айсберги.

Тропинка спустилась в болотистую равнину, обиталище мошкары, застилавшей воздух, словно туман.

— А когда в Гренландии появились норвежцы? — Отмахиваясь от мошек, Костас снова проявил любознательность.

— Норвежцы появились в Гренландии в начале одиннадцатого столетия во главе с Эйриком Рыжим. Они обосновались на юге острова, где природные условия позволили им вести привычную жизнь, занимаясь животноводством и земледелием. За норвежцами в Гренландии появились и исландские колонисты. Постепенно европейское население острова достигло нескольких тысяч человек, а когда они приняли христианство, то даже возвели церковь.

— И куда же скандинавы делись потом?

— Это одна из величайших загадок прошлого. Обосновавшись в Гренландии, колонисты привозили на продажу в Европу пушнину и моржовую кость, но последние данные о них относятся к пятнадцатому столетию. Когда в 1721 году епископ отправил в Гренландию экспедицию с целью выяснить, остаются ли по-прежнему гренландские поселенцы добрыми христианами, никого не нашли.

— Возможно, скандинавские поселения опустели из-за крестовых походов? — предположила Мария.

— Из-за крестовых походов? — удивленно повторил Костас.

— В 1124 году норвежский король Сигурд Иорсальвар учредил в Гренландии епископальную церковь, что позволило местным священникам обложить налогами поселенцев, и без того испытывавших немалые трудности. Сигурд принимал участие в крестовом походе и известен под именем Крестоносец. Он был властным, корыстолюбивым правителем и до того обнаглел, что со своих соотечественников, осевших в Гренландии и пожелавших участвовать в крестовом походе, взимал за зачисление в войско плату, которую они вносили моржовой костью и медвежьими шкурами.

— Несомненно, эти товары в Иерусалиме имели спрос, — заметил Костас.

— Конечно, налоги были обременительны, — продолжил пояснение Маклауд. — Но следует учесть и другие факторы, которые могли повлиять на исчезновение в Гренландии скандинавов. Их могли вытеснить эскимосы, изничтожить пираты или подкосить «черная смерть». Но все же главной причиной, скорее всего, явились неблагоприятные условия жизни, чему способствовал Малый ледниковый период, имевший место в Средневековье. Море замерзло, сделав недоступной связь с континентом, от земледелия пришлось отказаться, а к охоте и рыболовству скандинавы, вероятно, не приспособились.

— Выходит, викингов сгубил климат, — произнес Костас. — Пожалуй, бесславный конец для воинов.

— Выводы делать рано, — задумчиво сказал Джек. — Возможно, настоящие воины, достигнув Гренландии, этим не ограничились и двинулись дальше на запад.

Несведущий человек вряд ли бы догадался, что на месте «развалин древнего поселения», куда привел Маклауд своих коллег, и в самом деле когда-то стояли жилища аборигенов. Развалины представляли собой торфяные бугры и вросшие в землю необработанные камни и валуны, расположенные кругами. Правда, на этом месте нашлось и жилище. Это была конусообразная хижина с каркасом, обтянутым несколькими слоями тюленьей и бычьей кожи. Из отверстия в хижине вился легкий дымок.

— Такие круги из камней служили своеобразным фундаментом для жилищ, да и защитой от ветра, — пояснил коллегам Маклауд. — В Арктике их можно увидеть повсюду. Здесь, куда мы пришли, давно уже не живут, но это место для эскимосов Илулиссата стало священным. Когда эскимос, придерживающийся обычаев своих предков, готовится умереть, он приходит сюда доживать последние дни. Для этого родственники строят ему традиционную хижину, возводя ее в круге священных камней.

Вокруг хижины на цепях, прикрепленных к столбам, сидели тощие лайки. Увидев посторонних, собаки стали рваться с цепей, оглашая воздух яростным лаем, привлекшим внимание обитателей хижины. Ее пола откинулась, и в проеме показалась одетая в парку аборигенка с завязанными в пучок черными волосами, украшенными блестящими бусинками. Эскимоска подняла голову, и Джек узнал Айнуву, покинувшую борт корабля часом ранее. Она прикрикнула на собак и поманила Маклауда. Тот подошел и обменялся с эскимоской несколькими словами, после чего пола хижины опустилась на место.

— Айнува ухаживает в хижине за своим престарелым отцом, — сообщил Маклауд. — С ним надо поговорить. Он понимает датский, но сам говорит только на местном наречии. Айнува будет переводить. Ее отца зовут Кангиа. Ему за восемьдесят, почтенный возраст для эскимоса. В юности Кангиа был самым известным охотником в этой местности. На собачьей упряжке он совершал дальние путешествия, добираясь до крайних северных поселений, отстоящих отсюда на несколько сотен миль. Пойдемте в хижину. Мария, не бойтесь, собакам не дотянуться до нас.

В хижине у Джека заслезились глаза. Тому причиной был едкий дым, исходивший от очага, который топили сушеным пометом овцебыков. Маклауд предложил спутникам усесться на шкуры, уложенные вокруг очага, ниже источника дыма, уходившего в отверстие в хижине. Когда глаза освоились с полумраком, Джек увидел у дальнего края хижины деревянные сани, на поручнях которых красовались изящно вырезанные фигурки животных. На санях сидел эскимос, закутанный в одеяла, с лицом, обтянутым пергаментной кожей, и с седыми волосами до плеч. Когда эскимос поднял голову, стало видно, что старца поразила снежная слепота. Айнува тронула его за рукав, и старик заговорил, с трудом выговаривая слова. Когда он останавливался, Айнува переводила.

— Мой отец говорит, — сказала она, — что наш народ живет на этой земле испокон веку, а пришельцы то появляются, то уходят. Мой отец — смелый охотник, но вскоре он отправится по следам предков в последнее путешествие — путешествие в вечность.

Айнува замолчала, а старик вытащил из глубин одеял костлявую руку, взял лежавшую рядом с ним фотографию и отдал ее Маклауду.

— Узнав о необычной находке в керне, — сказал Маклауд, — Айнува рассказала о ней своему отцу, и он согласился принять нас. Я уже был у него до вас и рассматривал этот снимок. Взгляните и вы.

На выцветшей фотографии была запечатлена группа людей в одежде полярников, стоящая у собачьей упряжки.

— Судя по одежде, это довоенная фотография, сделанная в двадцатые или в тридцатые годы, — предположил Джек, а затем, вглядевшись получше, удивленно воскликнул: — Как, неужто человек в центре — Кнуд Расмуссен? Я знаю, он местный, родился в Якобсхавне.

— А подросток, что слева, — сам Кангиа, он служил у Расмуссена каюром.

— Выходит, Кангиа знавал Киуда Расмуссена. — Джек с уважением посмотрел на престарелого эскимоса. — Расмуссен — один из наиболее известных полярных исследователей. Он наполовину эскимос, наполовину датчанин. Он первым пересек Гренландию.

— Расмуссен оказал на Кангиа большое влияние, привил ему уважение и любовь к местным обычаям и образу жизни, — добавил Маклауд. — А вот об этих людях не скажешь, что они уважали местные нравы. — Он достал из кармана другое фото. — Этот снимок тоже от Кангиа.

— «Аненербе»? — Джек внезапно нахмурился.

— Совершенно верно. Я успел провести небольшое исследование. В 1938 году, за год до начала воины, немцы направили экспедицию в Якобсхавне. Участникам экспедиции понадобился каюр, и они наняли Кангиа.

Джек принялся рассматривать фото.

Судя по местности, запечатленной на снимке, фотография сделана в Сермермьюте. На фото — трое: два человека европейской наружности и молодой эскимос — без сомнения, Кангиа, запечатленный подростком на фотографии, которую Джек рассматривал первой. На европейцах одинаковая одежда: толстый свитер, поверх шерстяная куртка, брюки гольф, заправленные в полосатые гетры. Европеец справа, лет тридцати пяти, высокий блондин с короткой стрижкой, стоит в стороне, словно случайно попал на снимок. Второй — брюнет среднего роста с холеным лицом, во взгляде высокомерие, на левой руке повязка с изображением черной свастики в красном круге. Он держит кронциркуль, раздвинутый над головой эскимоса, посаженного на камень. Человек похож на охотника, демонстрирующего добычу.

— А что такое «Аненербе»? — спросил Костас.

— Это — «Наследие предков», специальная служба СС, созданная перед войной рейхсфюрером Генрихом Гиммером, — пояснил Джек. — Эта служба занималась изучением древнегерманской истории, искала корни арийской расы, по мнению немцев, наиболее чистой и совершенной, к которой они и причисляли себя.

— А какого дьявола этих немцев занесло сюда? — спросил Костас, глядя на фотографию.

— Хочешь верь, хочешь нет, но они, вероятно, искали здесь Атлантиду. Немцы всерьез считали, что начало арийской расе положили атланты. В конце тридцатых годов «Наследие предков» снарядило несколько экспедиций, отправившихся искать потомков атлантов по прямой линии в самых отдаленных уголках мира. Экспедиции побывали в Тибете, Центральной Америке, Арктике. На вооружении немцев среди прочих сумасбродных концепций была фенология, теория о связи наружной формы черепа человека с его умственными и нравственными особенностями. Вот этот идиот, что с кронциркулем, исследует голову эскимоса. Френология, созданная в конце восемнадцатого столетия, была признана лженаучной теорией, но антропологам, призванным в ряды «Наследия предков», приходилось подстраиваться под бредовые идеи рейхсфюрера.

— Экспедиция, посланная в Гренландию, могла иметь еще одну цель, — дополнил Маклауд. — Нацисты носились с Welteislehre, Теорией мирового льда, разработанной в начале двадцатого века полоумным австрийцем Гербигером. После окончания Первой мировой войны у этой теории нашлось немало приверженцев, которые вслед за ее создателем полагали, что она объясняет безумие, время от времени охватывающее планету, и предлагает пути установления спокойствия и порядка. Согласно этой теории, в мире постоянно происходит борьба между льдом и огнем. Арийская раса появилась во времена владычества льда, а затем рассеялась по земле в результате стихийных бедствий, землетрясений и наводнений. В Гренландии до сих пор лежит лед, образовавшийся еще в Ледниковый период, и немцы, вероятно, искали здесь следы первых арийцев.

— Возвеличивание арийцев сопровождалось оголтелым расизмом, — продолжил Джек, — противопоставлением арийской расы семитам. Рейхсфюрер Гиммлер явился инициатором «Окончательного решения еврейского вопроса», уничтожения всех евреев.

— Выходит, эти немцы — нацисты, — сказал Костас.

— Со слов Кангиа, можно понять, что нацистом был только один из них, — пояснил Маклауд, склонившись над фотографией. — Вот этот, с нарукавной повязкой. Он все время прославлял Гитлера, к эскимосам относился презрительно, как к собакам. А второй немец был ему полной противоположностью. Он интересовался местным укладом жизни, был дружелюбен и пообещал эскимосам вернуться на остров в лучшие времена, чтобы провести перепись населения. Он лихо управлял собачьей упряжкой и снискал уважение местных жителей. Немцы недолюбливали друг друга и едва разговаривали.

— А можно установить имена этих людей? — спросила Айнува, занявшая место рядом с отцом.

— Такую попытку я уже делал, — ответил Маклауд. — Послал фотографию электронной почтой в библиотеку Международного морского университета. Мне ответили, что установить личность человека с нарукавной повязкой не удалось, а вот второй человек оказался известной личностью.

— Да это же Рольф Кунцль! — неожиданного воскликнула Мария. — Известный археолог.

— Правильно.

— Он занимался историей викингов, — продолжила Мария с энтузиазмом. — Я читала его диссертацию. Она посвящена заселению Гренландии викингами. К сожалению, Кунцль погиб во время войны.

— Вам известна его судьба?

— Он принял участие в заговоре фон Штауффенберга.

Маклауд кивнул и продолжил:

— Кунцль был одним из ученых, которых призвали в ряды «Наследия предков» и которым вменили в обязанность подтвердить, что немцы — истинные арийцы, наиболее чистый и совершенный расовый тип. У Кунцля не было выбора, и он вступил в ряды этой организации. И все же он находил в себе мужество открыто противодействовать фанатичным приверженцам «Наследия предков».

— Которым самое место в психушке, — добавил Костас.

— «Наследие предков» являлось специальной службой СС, но сам Кунцль не был эсэсовцем. Он происходил из военной прусской семьи, числился офицером запаса вермахта, и, когда началась война, ему удалось уйти из ненавистной организации и отправиться на войну. Он оказался в экспедиционном корпусе Роммеля и два года провоевал в Африке, дослужившись до чина полковника и получив за воинские заслуги Рыцарский крест. Затем он был отозван в Берлин, где его назначили на пустячную должность. По некоторым данным, Кунцля подозревали в краже отчета побывавшей в Гренландии экспедиции. Однако расследование так до конца и не довели. В июле 1944 года Кунцля арестовали за участие в заговоре против Адольфа Гитлера.

— Выходит, он был неплохим человеком, — заметил Костас.

— В среде заговорщиков святых не бывает, — поучительным тоном сказал Маклауд. — Не был святым и Кунцль. Во время боевых действий в Африке он командовал пехотным полком, его руки обагрены кровью союзников. А служа до этого в «Наследии предков», он был прекрасно осведомлен о проводимой нацистами расистской политике, но никак ей не противодействовал. А вот Гитлера он действительно ненавидел и потому примкнул к заговорщикам, надеявшимся закончить войну до разгрома Германии.

Тем временем Кангиа поднял исхудалую руку, призывая гостей к вниманию, и снова заговорил. Когда он закончил речь, произнесенную с превеликим трудом, Айнува передала ее содержание.

— Немцы в сопровождении эскимосов отправились к восточному краю глетчера, туда, где он сползает во фьорд. На третий день перехода с моря внезапно налетел сильный ветер, который все крепчал и крепчал, достигнув наконец ураганной силы. Отец говорит, что в такой ураган он ни разу в жизни не попадал. Экспедиция в это время находилась на краю глетчера, и немцы предложили спуститься вниз, чтобы, оказавшись с подветренной стороны, переждать непогоду. Эскимосы не согласились, посчитав спуск крайне опасным. Немцы поступили по-своему и подошли к краю глетчера, а эскимосы повернули назад. Едва экспедиция разделилась, раздался ужасный треск, в леднике образовалась широкая трещина, и немцы исчезли в ней. Мой отец оказался единственным, кто нашел в себе мужество подползти к краю расселины и заглянуть вниз. Ему открылась удивительная картина.

Айнува переводила, старик согласно кивал. Однако, когда она закончила свою речь, он внезапно раскашлялся и откинулся на возвышение из мехов; его лицо побледнело.

— Отцу тяжело говорить. — Айнува нежно погладила его по руке и, переведя взгляд на Маклауда, извиняющимся тоном сказала: — На сегодня, пожалуй, хватит. Вам лучше уйти.

Маклауд кивнул и стал пробираться к выходу, но в это время старец опять поднял руку, призывая ко вниманию, и снова заговорил, теперь еле ворочая языком. Айнува склонилась к отцу, чтобы лучше слышать. Когда старик закончил речь, Айнува перевела.

— Мой отец говорит, что в расселине, к своему величайшему изумлению, он увидел деревянный корабль с поврежденным, свороченным набок носом. Потемневшее дерево свидетельствовало, что кораблю много лет. Позже, когда отец обрел спокойствие духа, он вспомнил легенду, бытовавшую среди эскимосов. Легенда эта гласит, что в стародавние времена к берегам Гренландии пришли заморские корабли с высокими бородатыми людьми на борту. Один из этих кораблей со временем вмерз в лед. Нашими предками являются туле, пришедшие из Канадской Арктики восемь столетий назад и осевшие здесь. Но еще раньше в Гренландию время от времени наведывались наши охотники. Так вот, они видели на южных берегах острова каменные дома, в которых жили гиганты. Наши предки называли их каблунатами.

— Боже мой! Ваш отец видел деревянный корабль! — воскликнул Джек, определив в пересказе Айнувы главное для себя.

Айнува подняла руку, призывая к молчанию.

— Мой отец хочет сказать что-то еще! — проговорила она и приблизила ухо к его губам. — Отец сообщил, что те немцы, что провалились в расселину, не погибли. Отец бросил немцам веревку и помог им выбраться. И тут расселина со страшным треском сомкнулась, поглотив корабль пришельцев. Когда ураган закончился, экспедиция вернулась в Илулиссат. Немцы уплыли, и больше их никогда не видели.

Старик кивнул, пошарил под одеялом и достал оттуда большой пакет, завернутый в тюленью кожу. Маклауд быстро поднялся на ноги, взял пакет из дрожавших рук старца, передал его Джеку и пояснил:

— Я пригласил вас к Кангиа главным образом потому, что он, узнав от меня, что вы являетесь нашим руководителем, сказал, что передаст этот пакет только вам.

Джек поклонился старику и стал разворачивать тяжелый пакет. Мария и Костас пододвинулись к Джеку.

— Да это камень, а на нем руническое письмо! — воскликнула Мария.

В руках у Джека оказалась небольшая, грубо обработанная каменная плита длиной в десять-двенадцать дюймов, с гладкой темно-зеленой поверхностью. На плите — надпись в три строчки. И в самом деле, руническое письмо.

— Без сомнения, надпись на старонорвежском языке, — убежденно сказала Мария. — Но некоторые руны мне незнакомы. Придется обратиться за помощью к Джереми. Должно быть, он прочтет надпись.

— Отец рассказывал мне об этой плите, — сказала Айнува, — но никогда ее не показывал. Подобной плитой обладает музей в Упернавике, в нескольких сотнях миль севернее. Ту плиту нашли в пирамидальном захоронении, сложенном из камней в местечке Кингигторссвак. Это — самая северная находка, касающаяся пребывания в Гренландии викингов.

— А теперь послушайте, как эта плита оказалась у Кангиа, — произнес Маклауд. — Он мне рассказывал об этом. Когда он помог немцам выбраться из расселины, те, едва оказавшись в относительной безопасности, принялись драться, чтобы завладеть этой плитой. Немец, что на фото с повязкой на рукаве, даже выхватил нож, но поскользнулся, и нож улетел в расселину. В это время раздался ужасный грохот, расселина стала смыкаться, и Кунцль, успев подобрать упавшую на землю плиту, сунул ее незаметно Кангиа, попросив, чтобы тот ее спрятал. Своему компаньону Кунцль сказал, что плита упала в расселину. Но нацист ему не поверил и ночью рылся в его вещах. Улучив момент, Кунцль сообщил Кангиа, что этот камень священный и попросил хранить его до лучших времен.

— Кунцль, должно быть, перевел надпись, еще находясь в расселине, — сказала Мария. — Он был знатоком древненорвежского языка. Но, видимо, надпись содержит нечто такое, что, по его разумению, не должно было стать известно нацистам, состоявшим на службе в «Наследии предков».

— Кунцль попросил Кангиа, — продолжил Маклауд, — хранить эту плиту до его возвращения, а если он не вернется, — до конца своих дней и только тогда передать ее человеку, которому Кангиа полностью доверяет. Кунцль погиб, а теперь эта плита по праву переходит к вам, Джек.

Тем временем Кангиа уронил руку на грудь, его остекленевшие глаза обратились к куполообразному потолку, из полуоткрытых запекшихся губ вырывалось хриплое, прерывистое дыхание.

— Теперь вам лучше уйти, — сказала Айнува, обратившись к Маклауду.

Маклауд направился к выходу, откинул полу хижины и, нагнувшись, вышел наружу. Джек, перед тем как уйти, подошел к саням, встал на колени и, склонившись над стариком, сказал ему что-то на ухо.

— Что ты сказал Кангиа? — спросила Мария, выйдя вместе с Джеком из хижины.

— Я пожелал ему и его собакам быстрой езды, когда он отправится в свое последнее путешествие. Сказал ему, что он правильно поступил, передав сокровище мне, и пообещал беречь эту святыню.

Из хижины вышла Айнува, чтобы попрощаться с гостями.

— Что теперь будет с Кангиа? — спросила Мария.

— Сюда вскоре придут шаманы, и мы поможем отцу взойти на высокий утес, возвышающийся над фьордом. Это место называется Кэллингеклефтен. Там мы его оставим, а завтра он сам распорядится своей судьбой.

— Покончит жизнь самоубийством? — недоуменно прошептала Мария.

— На Кэллингеклефтен мы, эскимосы, собираемся каждый год встречать солнце, когда оно после полярной ночи впервые восходит над ледником. В этом же месте эскимосы, уставшие от земной жизни, бросаются вниз с утеса, чтобы погрузиться в глубины фьорда и попасть в иной мир. Мой отец закончил свой земной путь и теперь отправится в последнее путешествие.

Попрощавшись, Айнува откинула полу хижины и исчезла. Джек и Мария пошли по тропе к берегу фьорда. Заметив их, сидевшая на пригорке собака стала рваться с цепи, скаля зубы и оглашая воздух яростным лаем.

— Эта собака напомнила мне один скандинавский миф, — сказала Мария. — В этом мифе рассказывается о гигантском волке Фенрире, порожденном великаншей Ангрбодой, брате мирового змея Йормунганда и Хель, хозяйки царства мертвых в подземном мире. Одину напророчили, что Фенрир создан ему и другим богам на погибель, и потому его посадили на цепь в ожидании Рагнарека. Но вышло так, что в этой битве чудовищ и великанов с богами Фенрир отомстил им за свое унижение.

— Странно, что обычная ездовая собака вызвала у тебя такую ассоциацию. Она же не волк.

— Конечно, ассоциация странная. — Мария обернулась, бросила взгляд на собаку, теперь стоявшую на пригорке как изваяние, и, поежившись, тихо продолжила: — Тем не менее у меня складывается неприятное впечатление, что мы оказались у края легендарного мира, у границы между миром, который познали викинги, и миром, которым не могли управлять даже боги. Когда викинги, пребывая в Гренландии, смотрели на западный горизонт, их, должно быть, тоже одолевали сомнения, а то и пессимистические предчувствия, ибо они не знали, есть ли за ледяным морем новые земли, а если есть, что они принесут — обогащение или кошмар Рагнарека. И теперь мне кажется, что нас словно предупредили: другие люди уже дерзали отправиться в неизвестное, но не вернулись назад.

Джек по-дружески обнял Марию за плечи и уверенно произнес:

— А я полагаю, что этот пес — предвестник удачи. Будем считать, что это Фенрир, а раз так, значит, мы на верном пути. Но оставим пока мифы в покое. У нас теперь есть плита с руническим текстом, и это — реальность. Надеюсь, вы с Джереми осилите надпись, и чем скорее, тем лучше.

— Эта плита досталась отцу Айнувы в результате разгула здешней стихии, — сказала Мария. — Скандинавы, оказавшись в Гренландии, тоже сталкивались и с местными штормами, и со сползанием ледников. Я помню строки из драпы «О северной жизни». Послушайте: «Когда в море со страшным грохотом обрушилась, вспучив воды, ледяная стена, зачатые морозом дочери волн, резвясь и радуясь шторму, раскололи лед на куски».

— Не беспокойтесь, Мария, — произнес Джек. — Мы будем соблюдать осторожность.

Несколькими минутами позже Джек и Мария залезли в ожидавший их «зодиак», присоединившись к Костасу и Маклауду. Наступал вечер, но по положению солнца определить, который час, было практически невозможно, и Джек решил, что полярный день дезориентирует человека. Когда все надели спасательные жилеты, Маклауд подал команду, и рулевой запустил мотор. Описав широкую дугу по чистой воде, а затем лавируя между льдинами, рулевой вывел лодку за мыс, где перед пассажирами лодки снова открылась громада айсберга. Несколько «зодиаков», стоявших у его края с людьми и оснащением на борту, казались миниатюрными.

— Красиво, — сказала Мария.

Маклауд и Джек кивнули. Костас оценил зрелище с практической точки зрения. Рассудив, что работы идут по плану, он облегченно вздохнул, а когда «зодиак» подходил к «Морскому страннику II», Костас, перекрывая шум двигателя, воскликнул:

— Пора и нам, Джек, браться за дело!

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

— Все системы приведены в действие. Пора отправляться.

Костас снял с головы наушники и подмигнул Джеку. Сквозь куполообразный плексигласовый верх подводного аппарата, на котором они теперь находились, было видно, как люди на платформе плавучего дока отсоединяют швартовы. Когда «Аквапод» неуклюже закачался на волнах, его стало сносить течением к айсбергу. Костас запустил водометный движитель и вернул аппарат в исходное положение.

Время приближалось к полуночи, но солнце по-прежнему давало о себе знать. Под плексигласовым куполом стало жарко, и Джек уменьшил температуру в своем защитном костюме.

— Не снижай намного, — посоветовал Костас. — Как только погрузимся, станет холодно.

На платформе плавучего дока сворачивали работы, но люди, там находившиеся, казалось, пребывали теперь в другом пространстве и времени. Наконец последний «зодиак» отчалил от дока и направился к «Морскому страннику II». Теперь Джеку и Костасу предстояло общаться лишь с двумя членами экипажа глубоководного спасательного аппарата, находившегося тридцатью метрами ниже айсберга.

— Прощайся с солнцем, — весело произнес Костас, взявшись за рычаг управления.

— Надеюсь, что, когда мы вновь окажемся на поверхности, оно будет светить так же ярко, — глубокомысленно сказал Джек. — Приятно сознавать, что тебя ожидает лучезарное будущее.

В балластные цистерны, которыми был оснащен аппарат, стала поступать морская вода, и «Аквапод» начал медленно погружаться. Вскоре Джеку и Костасу открылась удивительная картина. Над ними сквозь преломляющие свет льдинки, нависшие над куполом «Аквапода», виднелся голубовато-зеленый, уходивший вверх айсберг, вода вокруг была кристально чистой, создавая видимость в несколько сотен метров, а ниже виднелась подводная часть ледяной громады, вертикально уходившая вниз и терявшаяся в холодных глубинах фьорда.

Ошеломленные этим удивительным зрелищем, Джек и Костас молчали. Молчание прервал Костас, неожиданно крикнув:

— Черт побери! Нам угрожает нешуточная опасность.

Вода вокруг подводного аппарата неожиданно взволновалась, совершая ритмическое вихревое движение. Это волнение шло из глубины фьорда, от берега, постепенно усиливаясь, и наконец стала медленно вырисовываться какая-то огромная зловещая масса. Казалось, неведомый морской хищник неумолимо преследует свою жертву. Джек поежился. Ему пришел на память рассказ Марии о гигантском волке Фенрире и об опасности оказаться у края мира, которым не в состоянии управлять даже боги. Костас оценил обстановку более трезво и запустил главный двигатель. «Аквапод» набрал глубину и пошел к айсбергу.

Неожиданно, словно призрак, появилась белая зазубренная стена, которая надвигалась на «Аквапод». Джеку показалось, что столкновение неизбежно, но нет: стена прошла над куполом аппарата. «Аквапод» тряхнуло, бросило в сторону, но Костас сумел уберечь аппарат от вращения и привел его в неподвижное состояние. Придя в себя, Джек увидел, как огромная глыба льда, прошедшая над самым куполом «Аквапода», теперь, кувыркаясь и вращаясь в водовороте, идет в открытое море, оставляя за собой след из водяных пузырей.

— Пронесло, — невозмутимо произнес Костас.

— Во время немыслимых приключений, выпавших та нашу долю полгода назад, — сказал Джек, — я почти дал себе слово сменить занятие, собравшись копаться в саду и писать мемуары. И все же меня снова потянуло на приключения.

— А они без острых ощущений немыслимы, — пожав плечами, добавил Костас. — Ничего, выброс адреналина полезен.

Тем временем воды фьорда полностью успокоились. «Аквапод» погрузился почти на сто метров, и глубоководный спасательный аппарат теперь находился ниже, под ним. Около него плавали двое аквалангистов, оставляя за собой след из пузырьков воздуха, устремлявшихся вверх, к поверхности фьорда. Айсберг теперь выглядел светло-голубым, в нем виднелись промоины и вкрапления из камней, захваченных айсбергом при сползании в воду. Ледяная громадина уходила далеко вниз и терялась в темных морских глубинах.

— Внизу подводный порог, — сказал Джек. — Должно быть, мы первые люди, оказавшиеся поблизости.

Костас кивнул, перевел взгляд на пульт управления и пустил струю воздуха в цистерну плавучести. «Аквапод» подошел ближе к айсбергу и встал точно под глубоководным спасательным аппаратом. Не отходя от пульта, Костас произнес в микрофон:

— Бен, говорит «Аквапод». На борту все в порядке. Будем у вас через пять минут. Конец связи.

«Акваподу» предстояло состыковаться с глубоководным спасательным аппаратом, оснащенным для этой цели небольшим внутренним доком на корме и представлявшим собой окруженный мостиком открытый бассейн, в который и должен был войти «Аквапод», поднявшись в эту камеру из глубины вод. Посмотрев вверх через плексигласовый купол, Джек увидел, как дверь камеры ГСА открывается, а из образовавшегося отверстия вниз смотрит колеблющаяся фигура. Тем временем к «Акваподу» подплыли двое аквалангистов, которые прикрепили к нему четыре металлических троса — по два с обеих сторон. После этого «Аквапод» медленно подтянули к камере ГСА. Но вот стыковка закончилась, на «Акваподе» открылся купол, и Джек с Костасом увидели улыбающееся лицо Бена Кершо.

Кершо ранее служил в Королевском флоте, а полгода назад участвовал вместе с Джеком в археологических изысканиях, проводившихся в Черном море. Он оказался храбрым и находчивым человеком, и ему поручили возглавить службу безопасности «Морского странника II». Воспользовавшись протянутой рукой Бена, Джек вылез из «Аквапода» на окружавший док мостик, после чего, широко улыбнувшись, потряс Бену руку.

— У вас все в порядке? — спросил Кершо.

— Теперь да, но мы чуть не столкнулись с гроулером.

— Мы видели этот гроулер и уж было решили, что вам конец. В последние двадцать четыре часа глетчер заметно активизировался и во фьорде прибавляется айсбергов.

— Вам следует как можно быстрее уйти отсюда.

— А что вы станете делать, если вам понадобится срочная помощь? — спросил Кершо.

— Всплывем на поверхность и подадим сигнал осветительными ракетами. Кроме того, у нас имеется радиобуй. Но я не хочу, чтобы в этом опасном месте находились лишние люди. Этот громадный айсберг может прийти в движение. У меня уже были потерн в прошлую экспедицию, и я не хочу увеличивать их число.

— А мной, ты считаешь, можно пожертвовать? — изобразив на лице показное негодование, произнес Костас, выбравшийся из «Аквапода» на мостик следом за Джеком.

— Ты незаменим, ничего не поделаешь.

— Но обычно ты брал с собой Лановски.

Джек поморщился, что привело к взрыву смеха.

— Я стану присматривать за тобой, как отец за сыном, — шутливо заключил Джек. — А теперь пора за работу.

Он последовал за Кершо в переднюю часть ГСА, куда вел люк в переборке; чтобы в него протиснуться, пришлось изрядно пригнуться. Через минуту-другую протиснулся в люк и Костас, успевший за это время осмотреть замеченные им в доке два комплекта водолазного снаряжения.

В передней части глубоководного аппарата находился командный пункт; за пультом управления сидел напарник Кершо. Поздоровавшись с ним, Джек и Костас устроились рядом с Беном, занявшим место у навигационного пульта.

— Мы уже размышляли о пути вашего следования, — включив экран, сказал Бен. — Конечно, проще идти к айсбергу мелководьем, но безопаснее отправиться в путь отсюда: меньше шансов напороться на льдину, отколовшуюся от айсберга. А дышать поначалу вы будете нитроксом.[8] На тридцатиметровой глубине эта смесь предпочтительнее обычного воздуха.

— Нитрокс будет подаваться по шлангам? — спросил Джек.

— Подсоединенным к баллонам на ГСА, — кивнул Кершо. — Нитрокс поможет сохранить газ, который вы понесете.

— А не возникнет проблем с отводом отработанного газа?

— Таких проблем не возникнет. Вы будете пользоваться двумя шлангами. По одному будет подаваться нитрокс, а по другому отходить отработанный газ.

— Интересно, как поведут себя эти шланги при низкой температуре? — задумчиво спросил Костас.

— Вам не приходилось работать с ними? — поинтересовался Кершо.

— В Английском канале не айсбергов.

Джек усмехнулся и перевел взгляд на экран, демонстрировавший изометрическое изображение ГСА в виде красной пунктирной линии, шедшей от глубоководного аппарата под углом 45 градусов, а затем переходившей в горизонтальную линию, упиравшуюся в темную массу около центра айсберга.

— Полагаю, — произнес Джек, — нам следует как можно быстрее подняться на десятиметровую глубину, отсоединить шланги и подключиться к ребризорам.[9]

— Так и следует поступить, — согласился Бен. — Поначалу мы намеревались снабдить вас новейшими, только что разработанными ребризорами замкнутого тина, работающими на новой газовой смеси, но потом посчитали, что при низкой температуре они могут выйти из строя. В данном случае лучше старая техника, которая хорошо себя зарекомендовала. Поэтому вы получите падежные, проверенные ребризоры полузамкнутого тина, работающие на кислородно-нитроксной смеси. При пользовании ими вы станете выдыхать не азот, а углекислый газ, который будет накапливаться в дыхательном мешке ребризора, что приведет к необходимости его удаления. Но процент нитрокса в газовой смеси достаточно мал, так что этого накопления не случится, пока вы не выберетесь из айсберга.

— Насколько я знаю, — произнес Костас, — в этой смеси более восьмидесяти процентов кислорода, но уже на десятиметровой глубине она становится токсичной. А если мы ненароком уйдем глубже, то отравимся и погибнем.

— Для дыхания на большой глубине следует пользоваться баллонами с тримиксом — трехкомпонентной смесью, — которые вы понесете на спине, — пояснил Кершо. — Этой смесью можно дышать на глубине до ста двадцати метров. Регуляторы снабжены антифризными колпачками. Будьте осторожны, не сорвите их. При дыхании тримиксом отработанный газ уходит в окружающую среду. Не забудьте об этом.

— Все понятно, — сказал Джек. — А теперь расскажите о буре. В технические подробности не вдавайтесь. Я хочу только знать, как им управлять.

Джек и Костас сидели на мостике, окружавшем бассейн дока, напоминая людей у проруби, собравшихся в ней окунуться. Отстыкованный от ГСА «Аквапод» десять минут назад увели помощники Кершо. Теперь в ГСА из членов экипажа остались лишь двое: Бен и его напарник, проводившие окончательную проверку аппаратуры.

— Мы останемся здесь до тех пор, пока вы не отсоединитесь от шлангов, идущих от ГСА, — сказал Бен, обратившись к Джеку и Костасу, — а дальше будете действовать обособленно.

Джек кивнул и взглянул на Костаса, который, регулируя подачу теплого воздуха в свой костюм, комично «раздулся», что не могло не вызвать улыбки.

Поверх водолазных костюмов, в которые они были облачены, у каждого на груди был укреплен компактный ребризор, а на спине — желтый баллон с тремя цилиндрами высокого давления, содержавшими кислород, азот и гелий.

Закончив проверку аппаратуры, Беи подошел к Джеку и произнес:

— Может, мне отправиться с вами? Я — начальник службы безопасности и отвечаю за вашу жизнь. Предприятие связано с большим риском.

— Мы справимся и одни, — ответил Джек.

— Вне всякого сомнения, — подхватил Костас.

Джек и Костас надели шлемы. Бен включил каждому лобовой фонарь, после чего проверил ребризоры и шланги, отходящие от баллонов. Наконец Джек и Костас надели перчатки, проверили крепления гидравлических уплотнений и привели в действие укрепленный на плече регулятор температуры, чтобы лишний раз убедиться, что тепло подводится и к рукам.

Когда Джек и Костас надели ласты и были близки к тому, чтобы отправиться в путь, люк в переборке дока неожиданно отворился, и в помещение вошел напарник Кершо.

— Поступило сообщение с «Морского странника II», — сказал он. — Адресовано вам, Джек.

Прочтите, пожалуйста.

— «Дендрохронологическая лаборатория ММУ. 02.12. по Гринвичу. Анализ пробы дерева, взятой в Илулиссатском фьорде, показал, что дерево — скандинавский дуб, вероятно норвежский. Интенсивное обугливание вызвано возгоранием. Дерево срублено в 1040 году с погрешностью 10 лет».

— Так я и думал! — возбужденно воскликнул Джек. — Мы близки к археологической находке столетия. — Правда, чтобы сделать это открытие, ему, вероятно, опять придется привыкать к клаустрофобии, которое неизменно сопутствовало ему в закрытом тесном пространстве. И все же, несмотря на эту боязнь, ему не терпелось пробраться в ледовые недра айсберга и узнать его тайну.

Джек нагнулся, поднял два шланга, составлявшие единое целое, вставил их в отверстие в шлеме, под подбородком, после чего занялся переговорным устройством, приведя его в действие. Он видел, что Костас делает то же самое. Джек встал со скамьи и уселся на край бассейна, опустив в него ноги. Удивительная прозрачность воды показалась похожей на небо, которое видит парашютист перед прыжком с самолета. Джек кивнул Бену, опустил большие пальцы рук вниз, давая понять, что собирается уйти в воду, и перевел взгляд на Костаса.

— Готов? — спросил Джек.

— Готов! — отозвался Костас.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Человек в черной сутане неторопливо направлялся к главному входу Апостолического дворца, ничем внешне не отличаясь от иезуитов, круживших у входа. Он уже оставил толпу около собора Святого Петра и успел пройти первое охранение, у бронзовой входной двери. Сейчас он приближался к штаб-квартире Коллегии кардиналов, откуда Ватикан распространял свое католическое влияние даже на самые удаленные уголки мира.

Вход в помещение охраняли два швейцарских гвардейца со скрещенными алебардами. Оба были пышно одеты и могли, пожалуй, сравниться с солдатами элитных частей времен Возрождения, если б не автоматы, висевшие у них за спиной. Начальник караула взял у иезуита удостоверение личности и стал тщательно изучать, сверяя фото на карточке с внешностью предъявителя. Несмотря на жару, иезуит казался бледным как полотно, но это был обычный вид посетителей, приходящих в служебные помещения Ватикана. Начальник караула дал знак своему помощнику, стоявшему у него за спиной, и тот, вооружившись портативным компьютером, определил форму допуска посетителя. Офицер взглянул на экран, вскинул брови от удивления и, вернув иезуиту удостоверение личности, произнес:

— Проходите.

Гвардейцы раздвинули алебарды, и иезуит вошел в дверь, не подвергнувшись непременному обыску и проверке металлоискателем. Он пошел по широкому коридору, свернул налево и наконец подошел к небольшой часовне с узорчатой дверью, у которой высились два подсвечника с зажженными свечами. Иезуит постучал и отворил дверь. В призрачном свете свечей он увидел человека, стоявшего на коленях перед маленьким алтарем. Услышав шум за спиной, человек перекрестился, поднялся на ноги и повернулся к вошедшему. Перед иезуитом предстал высокий седой кардинал в ярко-красной сутане с золотым крестом на груди. На его лице с тяжелым волевым подбородком и коротко подстриженной бородой отражалось надменное высокомерие и уверенность в себе человека, высоко поднявшегося во власти.

— Ваше преосвященство.

Иезуит поклонился и притворил за собой дверь.

— Монсеньор, — ответил кардинал.

Оба говорили по-английски: иезуит — растягивая слова, что характерно для южноафриканского говора, а в речи кардинала слышался североевропейский акцент.

— Он здесь? — спросил иезуит.

— Не беспокойтесь о нем. Он признался и рассказал обо всем. Пришлось применить способы убеждения, опробованные веками.

— А что с другим?

— Вот этим человеком займетесь вы.

Иезуит подошел к кардиналу и опустился перед ним на колени. Кардинал снял кольцо со среднего пальца правой руки и надел на его место другое — плоское и тяжелое, блеснувшее на свету. Иезуит припал к руке кардинала, закрыл глаза и благоговейно поцеловал кольцо, ощутив губами его знакомую форму. Свободной рукой он потрогал собственное кольцо, висевшее под сутаной на шее.

Затем он поднялся на ноги, перекрестился и попятился к двери. Перед тем как выйти, иезуит поднял правую руку, вытянув ее в сторону кардинала, и произнес короткую фразу на языке, который никогда не звучал под сводами Апостолического дворца, да еще вложил в эту фразу кощунственный смысл:

— Hann til ragnarøks.[10]

Иезуит затворил дверь часовни и пошел по длинному коридору; его шаги отражались эхом от каменных стен дворца. Наконец он вышел во внутренний дворик и направился к видневшейся вдали двери, складывая молитвенно руки, когда навстречу ему попадались местные служащие. Внезапно начали бить колокола на соборе Святого Петра, заявляя о независимости и самоволии Ватикана, как они это делали со времен падения Римской империи. Но вот этот звук утих и его сменил монотонный шум города, доносившийся из-за стен дворика.

Подойдя к двери, иезуит огляделся по сторонам, словно хотел убедиться, что никто его не видит, а затем вошел внутрь и, подобрав полы сутаны, стал подниматься по лестнице, направляясь в расположенный на втором этаже музей Ватикана. Иезуит попал в коридор, уставленный статуями и увешанный досками объявлений и афишами выставок. Людей — ни души: в музее был выходной. Иезуит подошел к двери с табличкой «CONSERVATORI» — «Хранилище». У двери он задержался, но его остановила не чуждая ему нерешительность, а нахлынувшая потребность насладиться своим достижением. Шестьдесят пять лет назад его предки, хотя и прошли триумфальным маршем по Риму, не смогли попасть в Ватикан. Он сделал это за них и теперь добьется успеха.

Иезуит выпростал из сутаны левую руку, потянулся к лицу и провел указательным пальцем по шраму, тянувшемуся от глаза почти до самого подбородка. Надавил на шрам, чтобы почувствовать боль. Затем постучал в дверь.

— Войдите! — разрешили на итальянском.

Иезуит открыл дверь и тщательно затворил ее за собой. Комната, в которой он оказался, была завалена свитками, рукописями, картинами без рам, рамами без картин, толстыми книгами в заплесневевших обложках. За столом перед небольшой каменной статуей, пострадавшей от времени, сидел человек средних лет, одетый в джинсы и рабочую блузу. Поглядывая на статую, он что-то писал. Прервав работу, он поднял голову и сказал:

— Полагал, что мне сегодня не помешают. Что вы хотите?

— Вы главный хранитель? — спросил иезуит по-итальянски.

— Да.

— Это вы вместе с отцом О'Коннором присутствовали при обнаружении потайной камеры в арке Тита?

Человек за столом помрачнел.

— О нашей находке, похоже, известно чуть ли не каждому, а ведь это секрет, достояние церкви. О нем должны знать только избранные.

— Я тоже так полагаю, — ответил иезуит.

Раздался выстрел, за ним второй, и главный хранитель повалился на спинку стула с лицом, застывшим от ужаса. Не удержавшись на стуле, он грохнулся на пол, раскинув руки, и замер, уставившись в потолок остекленевшими безжизненными глазами. Спрятав «беретту», иезуит провел пальцем по своему шраму, сильно на него нажимая, чтобы почувствовать боль. Морщась от боли, он чувствовал удовольствие, глядя как кровь, струясь из груди убитого, растекается языками по каменным плитам иола.

Джек и Костас подплыли к айсбергу, уходившему вниз на несколько сотен метров к вершине порога, склоны которого, как представил себе, поежившись, Джек, опускались еще дальше, в мрачную холодную бездну, недоступную человеку.

Оба дышали нитроксом, поступавшим по шлангам из ГСА. Оборудование ММУ было добротным, с надежным компьютерным обеспечением, позволявшим дозировать нитрокс в зависимости от глубины погружения. Оно было испытано полгода назад при погружении в подводный вулкан, но впервые использовалось в холодной воде при температуре, близкой к ее замерзанию.

Однако Джеку и Костасу вскоре предстояло отсоединить эти шланги и далее пользоваться ребризорами, потеряв связь с ГСА, и в случае возникшей опасности надеяться лишь на самих себя. А опасность существовала, и о ней напомнил здравомыслящий Костас, воспользовавшись переговорным устройством.

— Джек, — сказал он, — при малейшем движении айсберга переходим на дыхание тримиксом, а если айсберг начнет переваливать через подводный порог, уходим на глубину. Помни, что тримиксом можно дышать на глубине до ста двадцати метров, что при возникшей опасности предоставит нам свободу маневра.

Сообщив Костасу, что понял его, Джек проверил крепления шлангов, входивших в отверстия шлема. Нитрокс, которым они дышали, являлся лучшей дыхательной смесью, рассчитанной как раз на ту глубину, на которой они теперь находились. Небольшое количество в ней азота увеличивало донное время, но не следовало забывать и о том, что повышенное содержание кислорода делает смесь токсичной на глубине, превышающей тридцать метров. Нитрокс подавался по шлангу, который тянулся от ГСА, следовавшего за ними на небольшом расстоянии. Второй шланг соединялся с ребризором на груди, который надо было задействовать, поднявшись на десятиметровую глубину. Ребризором, помнил Джек, можно пользоваться часами, это идеальный дыхательный аппарат на мелководье. Как и при дыхании нитроксом через шланг с вентиляционной системой, при пользовании ребризором отработанный газ не выдыхается в окружающую среду, а после обогащения кислородом снова подается на вдох, и, значит, аппарат этот можно использовать, когда они окажутся в недрах айсберга. Третий шланг предназначался для дыхания тримиксом, смесью, подававшейся из баллонов, находившихся на спине. Эта смесь позволяла погружаться на глубину до ста двадцати метров, но ею лучше не дышать в недрах айсберга, ибо отработанный газ не перерабатывается, а выходит наружу.

Перебрав в уме возможности дыхательных аппаратов, которыми они были оснащены, Джек неожиданно пришел к мысли, что все эти знания не помогут, если айсберг, когда они окажутся в его недрах, начнет движение, переваливая через подводный порог и погружаясь в пучину моря. Если даже айсберг их не раздавит, эту миссию возьмет на себя давление, как только они вместе с айсбергом уйдут на глубину в несколько сотен метров.

Подплыв к айсбергу, Джек и Костас увидели, что к его стене прикреплено металлическое кольцо диаметром два метра — тут поработали дайверы с ГСА, которых они заметили, подходя на «Акваподе» к глубоководному аппарату. Диаметр кольца определял ширину туннеля, который предстояло проделать машине, разработанной Костасом, способной действовать под водой и уже установленной в исходное положение. Ширина туннеля была рассчитана на двух человек, двигающихся рядом друг с другом.

Машина Костаса состояла из проходческого комбайна в виде трубы, соединенной с цилиндрической хвостовой частью шириной метр. Труба содержала сверхнагревательный элемент и набор лазерных резаков, предназначенных для измельчения льда и превращения его в талую воду. В хвостовом цилиндре располагался двигатель большой мощности, предназначенный для толкания машины вперед и отведения талой воды. В хвостовой части над направляющими находился светодиодный экран, позволявший наблюдать за прокладкой туннеля.

— Линию электроснабжения, соединенную с ГСЛ, и волоконно-оптический кабель будем использовать до последней возможности, — произнес Костас. — На ГСА должны видеть, что у нас происходит, но перед тем, как аппарат отойдет, включим аккумулятор. С тобой все в порядке?

— Костюмный подогреватель работает превосходно, — ответил Джек и поежился, вспомнив, как его обдало леденящим холодом при погружении в воду.

— Не замерзнем и в туннеле, — подхватил Костас. — Поможет нагревательная спираль. Температура воды в туннеле должна быть ниже нуля. Вода айсберга пресная и замерзает быстрее соленой. В айсберге без спирали замерзнем, не успев и глазом моргнуть.

— Спасибо, утешил, — ответил Джек и скептически посмотрел на нагревательную спираль, состоявшую из пучка нитей накала. Спираль свешивалась с чудо-машины Костаса. Предполагалось, что она станет функционировать, получая питание от машины, когда Джек и Костас окажутся внутри айсберга, и не позволит талой воде замерзнуть. В противном случае можно и самим превратиться в ледышки.

— Спираль должна работать, — добавил Костас. — Теоретически.

— Надеюсь, что практика не разойдется с теорией, — уныло ответил Джек.

Костас нажал клавишу на своем переговорном устройстве и перешел на связь с ГСА.

— Бен, — сказал он, — мы приступаем к прокладыванию туннеля. Согласно расчетам, мы поднимемся по нему на десятиметровую глубину через двадцать минут. Конец связи.

Чудо-машина Костаса прокладывала туннель. Джек, оглянувшись, посмотрел вниз: к оставшемуся далеко позади входу в айсберг, мерцавшему голубым призрачным светом, неслась, совершая круговорот, взвесь микрольдинок, обволакивая тянувшиеся от ГСА силовой кабель и составные шланги, доставлявшие нитрокс и отводившие обработанный газ, — связующие звенья двух искателей приключений с оставленным позади внешним миром.

Машина прокладывала туннель в айсберге под углом 45 градусов, проходя более двух метров в минуту. В свете лобовых фонарей стены туннеля казались ослепительно белыми, но Джек знал: не будь этого освещения, они с Костасом оказались бы в кромешной тьме, в мрачной жуткой темнице, окруженной массивом льда, не пропускающим солнечные лучи.

— Мы поднялись на десятиметровую глубину, — сказал Костас. — Пришла пора переходить в горизонтальную плоскость и отсоединяться от ГСА. — Приняв это решение, он изменил положение лазерных резаков.

Джек наблюдал за прокладкой туннеля на светодиодном экране, демонстрировавшем объемное изометрическое изображение айсберга, аналогичное тому, что им показывал накануне Лановски. Изображение на экран передавалось с «Морского странника II», осуществлявшего акустическую локацию айсберга. СВЧ-сонар судна принимал звуковые волны, отраженные от многочисленных точек, где эти волны встречали различное по силе сопротивление, вызванное расщелинами и трещинами. Пользуясь этими данными, Лановски разработал маршрут прокладки туннеля, минимизировав вероятность прохождения через трещины с замерзшей талой водой. И в самом деле, путь, который Джек прошел вместе с Костасом, пролегал сквозь толщу монолитного льда, крепкого, как скала, образовавшегося тысячу лет назад.

Изменив положение лазерных резцов, Костас вновь перешел на связь с ГСА.

— Бен, это Костас. Как слышно меня? Прием.

— Костас, говорит ГСА. Слышим вас хорошо.

— Мы переходим в горизонтальную плоскость. От ГСА отсоединяемся.

— Ваше местоположение нам известно. За вашим продвижением следим на экране. Костас, мы получили метеосводку от капитана «Морского странника II». Ожидается усиление восточного ветра. Может, этот ветер и не представляет опасности, но капитан принял решение отвести судно еще на милю от берега, чтобы обезопасить его от возможной активизации ледника. Если возобновится сползание глетчера, ваш айсберг может прийти в движение. Подумайте, может, стоит вернуться?

Взглянув на Джека и заметив его отрицательное движение головой, Костас твердо ответил:

— Мы продолжим путь. До цели осталось пятьдесят метров. А вот вам лучше уйти.

— Вас понял. Когда выберетесь из айсберга, поднимите на поверхность радиобуй. Встретим, подвезем составные шланги. Конец связи.

Костас щелкнул переключателем на приборной панели и отсоединил от проходческого комбайна силовой кабель. Машина замерла, и Джек тотчас увидел, как вода в туннеле начала замерзать. Однако этот жуткий процесс вмиг прекратился. Снова раздался шум двигателя и скрежет лазерных резаков, и взвесь микрольдинок вновь понеслась к выходу из туннеля — заработал аккумулятор.

— Переходим на пользование ребризорами, — произнес Костас.

Джек, как и его напарник, открыл выпускной клапан ребризора, нажал на кнопку под шлемом, задышал кислородно-нитроксной смесью, в которой превалировал кислород, затем закрыл клапан подачи нитрокса, поступавшего по шлангу с глубоководного аппарата и, наконец, как и Костас, отсоединил этот шланг, бросив его к ногам. Оба шланга, извиваясь, заскользили вниз по склону туннеля, и взвесь микрольдинок заколыхалась, словно под воздействием ветерка. Но вот шланги скрылись из виду, и поток, обретя стабильность, плавно распределился по всей ширине туннеля.

Тем временем Костас снова вышел на связь с ГСА.

— Бен, — сказал он, — мы отсоединились. Связь тоже вскоре прервется. Мечтаем, вернувшись, выпить горячего пунша. Распорядись.

— Вас понял, — ответил Бен. — Желаю удачи. Конец связи.

После того как Джек и Костас отсоединились от ГСА, им осталось рассчитывать лишь на себя и на свое снаряжение. Как только Джек увидел, как шланги, по которым подавался нитрокс, скользя и извиваясь, ползут к выходу из туннеля, он ощутил неуверенность в своих силах, предвестницу клаустрофобии, с которой ему постоянно приходилось бороться, когда он оказывался в замкнутом пространстве. Он вспомнил, как едва не испустил дух от ужаса, оказавшись в жерле вулкана, и только находившийся рядом Костас помог ему справиться с паникой.

— Мы у цели, — наконец сказал Костас, приведя Джима в нормальное расположение духа.

На светодиодном экране появилось изображение бесформенного предмета, окруженного замерзшей талой водой, — изображение, полученное сонаром и поразившее воображение Чини, который демонстрировал его на борту «Морского охранника II». Но даже сонар был бессилен дать четкую картинку таинственного предмета. Зато в центре имелось красное перекрестье (обозначавшее место, где брали пробу), а чуть выше — зеленое.

— Когда доберемся, — произнес Костас, — займемся только фотографированием, да еще возьмем с собой то, что окажется возможным забрать. О научных исследованиях сегодня даже не помышляй.

— Я и не помышляю, — ответил Джек. — Возьму два-три образца дерева, и только.

— Пока станешь заниматься этой работой, я постараюсь растопить лед вокруг и внутри корабля, если только это корабль. Взглянем, что он из себя представляет, и отправимся восвояси. Мне не терпится выпить пунша.

Машина Костаса теперь работала в автономном режиме и походила на тихоходный подводный скутер, все дальше и дальше углублявшийся в толщу айсберга. Машина крошила лед, превращая его в талую воду, та пузырилась, и Джек внезапно уразумел, что воздушные пузырьки являются частью того самого воздуха, которым дышали первобытные люди, собиратели и охотники, закинутые судьбой в суровый ледяной мир многие тысячи лет назад. Джеку показалось, будто он переместился в далекое прошлое. Перемещение во времени, по крайней мере пока, лишь фантастика, а для него в этом туннеле оно стало явью — в любом другом месте такая возможность представиться не могла.

Неожиданно лед впереди машины стал гладким, словно стекло; в свете лобовых фонарей он отливал голубым.

— Лед, образовавшийся из талой воды, — пояснил Костас. — На нашем пути впервые. Должно быть, одна из тех трещин в айсберге, о которых вещал Лановски.

Машина продвинулась еще на два метра, и Джек увидел во льду изогнутую темную массу. Придя в возбуждение, он опустился на дно туннеля, подплыл к ледяной стене и прижался к ней лобовым фонарем.

— О боже! — воскликнул он.

— Что случилось? — спросил Костас.

— Да это и в самом деле корабль, деревянный корабль! Посмотри, доски обшиты край на край, а по ним ряды заржавленных железных заклепок. Это корабль викингов!

— Доски обуглены, как и тот образец, что извлекли из айсберга наши люди, — подхватил Костас. — Этот корабль горел. Теперь понятно, почему он погребен в чистом, прозрачном льду. Корабль окружен не только замерзшей талой водой из расщелины в айсберге, но и замерзшей водой, растаявшей вокруг во время пожара, насколько я понимаю, длившегося недолго, когда корабль затерло льдами. Сейчас увидишь его поближе, до него восемь метров.

Костас взял в сторону, чтобы не протаранить корабль, поравнявшись с которым Джек увидел, что нос корабля сломан и задран кверху. На корабельном дереве виднелись фигурки животных и звериный орнамент.

— Урнес! — возбужденно воскликнул Джек. — Эти рисунки характерны для изобразительного искусства норвежцев, своеобразного стиля, возникшего в середине одиннадцатого столетия. Спасибо Марии. Она вчера, не пожалев времени, рассказала мне об искусстве викингов. — Джек задрал голову и продолжил: — Взгляни на форштевень.

Направив лобовой фонарь на сломанный и задранный кверху нос корабля, Костас присвистнул. Носовая часть была украшена выдвинутой вперед фигурой разъяренного волка с прижатыми ушами и оскаленной пастью.

Должно быть, это Фенрир, волк, которого держали у себя скандинавские боги, — предположил Джек, снова вспомнив Марию. — Вероятно, викинги полагали, что фигура этого волка убережет их корабль от ударов судьбы.

Машина поднялась выше, стала медленно продвигаться над кораблем, и Джек вместе с Костасом сквозь тонкий прозрачный лед увидел удивительную картину, похожую на диораму в музее, изображавшую кораблекрушение, только не музейного, а фактического размера. Видимость по обе стороны от машины была превосходной, достигая пяти-шести метров. Некоторые секции корабля оказались неповрежденными, другие были обуглены или сломаны льдом, который, должно быть, обрушился на корабль, перед тем как вода после пожара замерзла. Джек то и дело снимал корабль с помощью цифровой фотокамеры, вмонтированной в шлем. Сделав очередной снимок, он произнес:

— Это классический скандинавский корабль, построенный в одиннадцатом столетии. Но он шире и больше осадкой по сравнению с кораблями, которые выдают в Голливуде за корабли викингов. Такие корабли обладали хорошим ходом, но у них был существенный недостаток: низкие борта, не позволявшие выдержать сильный шторм. И все же это были корабли океанского плавания, которым было по силам, совершив длительный переход, пересечь Северную Атлантику.

— Корабль чинили, — добавил Костас, глядя сквозь лед. — Доски настила носовой части палубы отличаются от других. Возможно, корабль столкнулся с айсбергом. А вон весло, посмотри.

— Это рулевое весло, — пояснил Джек. — Корабли викингов не были снабжены стационарным рулем, и это весло прикреплялось к корме перед выходом в море. Как видишь, оно лежит на палубе. Корабль погиб не в море.

Вглядываясь в находившуюся под ними удивительную картину, Джек и Костас заметили на палубе корабля вмерзшие в лед шкуры, меха и даже посуду: деревянные тарелки и разбитые керамические сосуды. Костас осторожно растопил лед в центре палубы, и Джек, вглядевшись, признал в одном из сосудов амфору.

— Византийская амфора для вина! — с восторгом произнес он, подняв крышку сосуда. Показав ее Костасу, Джек спрятал амфору, засунув в костюм. — Как эта амфора оказалась в Гренландии?

— Вероятно, викинги были не дураки выпить, — философски заметил Костас. — Возможно, они хранили в ней пиво.

— Многие викинги странствовали по свету и постепенно переняли чужие обычаи и привычки, — добавил Джек. Он задумался, представив себе поистине невозможное, но его размышления прервал возглас Костаса.

— А это что за штуковина?

Он показал на длинную деревянную рукоятку предмета, утопленного во льду, и начал осторожно расплавлять лед вокруг. Открывшийся взору предмет оказался позолоченным боевым топором с орнаментной отделкой по обеим сторонам.

— Это боевой топор викингов, — уверенно определил Джек. — Он железный, а позолота предохраняла его от ржавления.

— На нем что-то написано.

— Мьелльнир, — прочитал Джек. — Надпись на греческом языке, но слово это из скандинавского лексикона. Мьелльнир — боевой молот Тора, величайшего бога, который, как надеялись скандинавы, победит силы зла в последней битве перед концом мира.

— А что за птица над надписью?

Джек поднес топор ближе к глазам.

— Просто не верится, — наконец сказал он. — Это — двуглавый орел, эмблема византийского императора. Одна голова — символ Рима, а другая — символ нового Рима, Константинополя. Костас, нам посчастливилось: мы нашли боевой топор викинга, служившего в варяжской гвардии при дворце византийского императора.

— Посмотри на другую сторону топора. Там тоже какая-то надпись.

— Это руны. Я не эксперт, но мне кажется, я видел подобную надпись в Айя-Софии в Константинополе. Это подпись Хальвдана, викинга, испоганившего балюстраду собора в одиннадцатом столетии.

— Значит, это боевой топор Хальвдана, — глубокомысленно сказал Костас. — Как же этот викинг оказался в Гренландии? Видно, непоседливый был малый.

— Костас, на корабле должен иметься степс,[11] да и поперечная балка в центре, а вместо них — сооружение прямоугольного вида. Я догадываюсь о его назначении, но хорошо бы взглянуть вблизи.

Костас направил машину к заинтересовавшему Джека сооружению, находившемуся чуть впереди. Джек опять оглядел боевой топор, едва веря, что нашлось такое сокровище, а затем, изловчившись, поместил его себе на спину под ремнями баллонов с тримиксом. Но вот машина оказалась над прямоугольным сооружением, Джек стал внимательно всматриваться и неожиданно увидел рядом сразу несколько бесценных предметов, относившихся, как он мигом определил, к материальной культуре викингов: позолоченную кольчугу, позолоченный конический шлем и расшитый золотом алый кусок материи, похожий на плащ. Однако Джек не успел порадоваться новой находке, как машина внезапно остановилась, и он услышал взволнованный голос Костаса:

— Сейсмограф подал сигнал опасности. Правда, возможно, прибор сработал от колебаний машины. Сейчас узнаем.

Один из светодиодов на приборной панели ритмично вспыхивал красным. Взвесь микрольдинок, уходившая к выходу из туннеля, потеряв обычную плавность, стала кружиться, словно в водовороте.

— Сейсмограф не унимается, — озадаченно сказал Костас.

Внезапно раздался скрежет, вода в туннеле заволновалась. По спине Джека пробежал предательский холодок.

— Матерь Божья! — неожиданно вскричал Костас. — Никак айсберг пришел в движение. Мы…

Слова Костаса потонули в оглушительном шуме, похожем на пронзительный вой рассерженных духов, заметивших посторонних, что дерзнули вторгнуться в их владения. Стены туннеля стали крошиться, и отколовшиеся льдинки полетели сквозь воду, словно шрапнель. Одна льдинка угодила Джеку в бедро, пронзив, как масло, кевларовый экзоскелет, и Джек увидел, как вода окрасилась в красный цвет. Машина накренилась и замерла.

Оглушительный шум сменился мертвой тишиной. Туннель сузился, Джека прижало к Костасу. Они лежали, опустившись на дно туннеля и уткнувшись головами в лед, под которым виднелось сооружение, назначение которого Джек так и не выяснил. Прожектор машины погас, и свет исходил только от лобовых фонарей. Джек с неимоверным трудом обернулся и обомлел: туннель позади почти целиком разрушился. Уцелела лишь ближняя часть длиной от силы три метра, но и в этом малом пространстве вода, казалось, стремительно замерзала. Джек содрогнулся от ужаса: он вместе с Костасом вмерзнет в лед.

— Айсберг, придя в движение, уходит на глубину! — крикнул Костас. — Подключись к тримиксу.

И тут Джек явственно ощутил, что его прижало к стене туннеля — выходит, айсберг накренился, преодолевая порог. С трудом подняв руку, Джек сквозь шугу, в которую превратилась вода, добрался до клапана под шлемом. Костас, видно, имевший большую свободу движения, помог ему снять ребризор, а затем открыл свой собственный клапан и тоже задышал тримиксом.

Когда Джек и Костас перешли на дыхание тримиксом, отработанный газ стал выходить наружу, образуя мало-помалу воздушный карман, препятствовавший заполнению туннеля водой. «Но это только отсрочка, — пронеслось в голове у Джека, — отсрочка неминуемого конца». Он не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Его придавило льдом, и каждый вздох давался с неимоверным трудом. Он повернул голову: Костаса видно не было. Переговорное устройство вышло из строя, и Джек слышал только свое дыхание да отдаленный гул пробудившихся титанических сил, приводивших айсберг в движение, а их с Костасом замуровавших во льду без малейшей надежды на избавление.

Джек начал слабеть, из груди вырывался хрип, голова кружилась. Теперь он лежал на спине, устремив остекленевшие глаза к потолку, и вот на этой гладкой зеркальной поверхности изо льда он увидел чье-то изображение. Да это он сам, сообразил Джек. Изображение заколебалось, стало расплываться и наконец изменилось, приняв иной вид. Теперь сверху на Джека смотрел человек в красной одежде, ниспадавшей свободными складками. Бледное лицо с окладистой бородой обрамляли длинные, до плеч, золотистые волосы. Черные глаза горели как угли. Да это викинг с погибшего корабля! Он тянет руку, он явился за ним, за Джеком, чтобы препроводить в таинственную Вальхаллу, где он найдет умиротворение и покой.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Тяжелая железная дверь старинного замка бесшумно затворилась за тремя людьми, оказавшимися в небольшом коридоре, что освещался тусклым светом с уходившей вниз лестницы. Все трое молча надели приготовленные для них алые мантии, подвязав у талии золотистым шнуром и накинув на голову капюшон. По виду этих людей, действовавших в привычной манере и не водивших взглядом по сторонам, можно было понять, что они здесь не впервые. Они находились в подвале замка, в потайном помещении, вырубленном в скале в те далекие времена, когда во фьордах стояли корабли викингов. В течение многих веков от стен этого помещения отражалось лишь эхо шагов членов тайного братства, в котором и состояли пришедшие в замок. Когда они спускались по лестнице, им, как обычно, казалось, что они ощущают аромат прошлого, дыша воздухом предков, который испускают известняковые стены, впитавшие его в ушедшие времена, а воздух этот смешивается с дуновением ветерка, указывающего дорогу к вратам Вальхаллы.

Спустившись по лестнице, они вошли в круглое помещение, святая святых тайного братства. Помещение освещалось установленными по кругу на высоких подставках двенадцатью факелами, испускавшими дым к куполообразному потолку. За факелами высились двенадцать известняковых колонн, верх каждой украшал боевой топор викинга, прикрепленный к стене толстым витым шнуром; в свете факелов топоры отливали золотом. Над каждым топором висела кольчуга, а над нёй — конический шлем с пустыми глазницами, которые вспыхивали миниатюрными огоньками, когда на них падал колеблющийся свет факелов, отраженный от стены помещения. Перед колоннами стояли двенадцать стульев с высокими спинками, украшенные изображениями животных и руническими надписями. Стулья окружали массивный стол, почерневший от времени, но не утративший в центре столешницы круглой стеклянной вставки с замысловатым узором — солнечным колесом с двенадцатью спицами и древом жизни вверху.

Вошедшие в комнату поклонились и заняли свои места за столом, сложив перед собой руки. Теперь из двенадцати стульев пустовал только один. Человек, сидевший от него слева, неторопливо поднялся, поднял правую руку, на ладони которой виднелся глубокий шрам, и заговорил по-английски, обращаясь к присоединившимся:

— Герр профессор, ваше превосходительство, господин президент, фелаг[12] почти в полном сборе.

Опустившись на свое место, он положил на стол левую руку, сверкнув надетым на указательный палец кольцом с печаткой, украшенной теми же рунами, что красовались у него за спиной на стуле, и, выдержав паузу, степенно продолжил:

— На протяжении тридцати поколений мы храним огонь Тора, зажженный в ожидании нашего короля. В настоящее время активизировались враги, угрожающие фелагу. Наша задача — собрать воедино силы, чтобы найти и спасти от врагов сокровище, полученное нами в наследство от короля королей. — Человек указал на свободный стул рядом с собой и добавил: — Но прежде чем открыть совет, нам следует замкнуть круг.

Из-за колонны, возвышавшейся за пустым стулом, вышел человек в накинутом на голову капюшоне. В свете двух факелов его алая мантия, казалось, пылала, по яркости не уступая огню в раскаленной печи.

— Вы выполнили поставленную задачу? — спросили у него властным голосом.

— Вполне успешно.

— Приступайте к обряду.

Человек подошел к ближайшей колонне и откинул с головы капюшон, обнажив восковое лицо с глубоким шрамом от глаза до подбородка.

— Вы присягаете отомстить за своего деда, нашего сподвижника, занимавшего этот стул, — торжественно произнес человек за столом, указав на пустующее место рядом с собой. — Наша борьба не закончится до тех пор, пока не найдет свой конец последний враг. Вам предстоит найти наших врагов, узнать об их планах и достижениях, а затем уничтожить их. Тогда вы станете полноправным членом фелага.

Человек, к которому обратились, провел пальцем по своему шраму, слабо поморщившись. Затем он поднял правую руку и с силой провел ладонью по лезвию топора, лежавшего на колонне, после чего полез окровавленной рукой под мантию, достал золотое кольцо — точно такое же, как у того, с кем он разговаривал, — и наконец сел за стол, заняв свободное место. Едва он опустился на стул, все сидевшие за столом разом подняли правую руку, украшенную таким же кольцом и имевшую глубокий шрам на ладони.

Внезапно под столом возгорелось пламя, свет которого, пробившись сквозь стеклянную вставку, озарил древо жизни на солнечном колесе, а затем, устремившись дальше, — боевые топоры викингов, кольчуги и шлемы, чьи пустые глазницы вспыхнули золотом. Сидевшие за столом приосанились, теперь их компанию разделяли духи фелага, священного братства воинов, которые, оставив в Вальхалле пиршественные столы, вновь взялись за оружие, чтобы принять участие в битве. Удовлетворенно кивнув, сидевшие за столом взглянули на древо жизни с семью ветвями. Оно осветит им путь до места последней битвы в конце времен, когда они станут драться с врагом, плечом к плечу со своим королем. Затем все подались вперед и коснулись друг друга кольцами, кровь одного искровенила руки других и закапала на эмблему в центре стола, когда они разом ее коснулись.

Ритуал завершили слова:

— Hann til ragnarøks.

Джек приходил в себя. Он услышал собственное дыхание и почувствовал тупую боль в подреберье (напомнила о себе огнестрельная рапа, полученная им полгода назад во время поисков Атлантиды) и, что хуже, — острую боль в бедре; видно, льдинка была что шило, раз пробила кевларовый экзоскелет. Видение — викинг с погибшего корабля — исчезло, растаяло без следа. Но сколько же продолжался этот кошмар? Джек взглянул на цифровой индикатор времени, встроенный в маску. Оказалось, он пребывал в полубессознательном состоянии, в плену жуткой галлюцинации не больше пяти минут.

Джек снова закрыл глаза и напрасно: сознание опять помутилось, и ему стало казаться, что он видит себя самого, витающего над собственным телом, погребенным во льду. Но странное дело, видение завораживало, притягивало, манило, обещая, казалось, умиротворение и покой. И все же Джек сумел осознать, что спокойствие, поработившее, как наркотик, все его члены, несет одно: смерть.

Собрав все силы, Джек встрепенулся и снова открыл глаза. Его лобовой фонарь, находясь над водой, покрывавшей почти все тело, освещал ледяной потолок, видневшийся всего в нескольких дюймах от головы. Джек с трудом повернул голову и увидел, что находится в камере размером с салоп легкового автомобиля, с трещинами и зазубринами в стенах. И все же вид этот его успокоил. Джек снова ощутил безмятежность, успокоение, почувствовал себя в безопасности, словно убедившись, что камера, в которой он оказался, вполне защитит от титанических разрушительных сил, приведших айсберг в движение.

Спокойствие сменилось смертельным ужасом, когда Джек, попытавшись хотя бы чуть повернуться, не смог этого сделать, ибо ноги не шевелились, не слушались, вмерзнув в лед. Впереди неотвратимый конец, решил Джек. Образовавшийся в туннеле воздушный карман предоставил лишь отсрочку от неминуемой гибели. Рано или поздно тримикс закончится, и тогда он задохнется.

Неожиданно в ушах послышался треск, а затем — голос Костаса:

— Джек, ты слышишь меня?

— Костас, где ты? — встрепенувшись и едва поверив произошедшему чуду, ответил Джек и, услышав хриплое карканье откуда-то издали, с трудом сообразил, что это — его собственный голос.

— Я вижу тебя, а ты меня — нет, — сказал Костас. — Постарайся выбраться из воды, иначе мы здесь застрянем навеки.

Несмотря на ужасное, безнадежное положение, в котором они оказались, голос Костаса звучал спокойно и деловито.

Собрав снова все силы, Джек чуть приподнялся, изловчился и уперся локтями. Большего сделать он не сумел. Ноги почти не двигались, и Джеку даже стало казаться, что он по колено увяз в трясине, а все попытки выбраться из нее приводят только к тому, что он увязает все глубже.

— Костас, — задыхаясь, произнес Джек, — я не могу пошевелить ногами, они наглухо вмерзли в лед.

— Тогда постарайся достать топор, что у тебя на спине. Достанешь, положи его на выступ во льду, за головой.

Джек, приложив немало усилий, нащупал топор, находившийся под ремнями баллона с тримиксом. Ухватившись за рукоятку, он уже не думал о том, что это боевой топор викинга, служившего в варяжской гвардии византийского императора, бесценное сокровище, добытое с погибшего тысячу лет назад корабля. Хотя и с превеликим трудом, топор Джек достал, но за время, потраченное, казалось бы, на нехитрую и недолгую операцию, у него оледенела и талия, а маска покрылась инеем, о чем он и сообщил Костасу спокойным голосом, стараясь не выдать охватившую его панику.

— Ляг снова на спину и положи топор как можно дальше за голову, — проинструктировал Костас. — Наша машина вышла из строя, но я наконец увидел нагревательную спираль. Она у тебя под спиной. Спираль работает автономно, от собственной батареи. Сейчас попытаюсь привести ее в действие. Она заработает, и тогда лед растает хотя бы вокруг тебя. А пока займись топором.

Удерживая топор, Джек закинул руку за голову, стараясь положить оружие на уступ, замеченный Костасом, но топор, как назло, противился, колотя по воде, и только, видно, пожалев Джека, наконец лег на уступ.

— Молодец, — сказал Костас. — Пока ты упражнялся с топором, я запустил нагревательную спираль. Теперь остается ждать результатов ее работы.

Результаты сказались довольно быстро. Иней на маске Джека растаял, и он словно прозрел.

— А как ты? — спросил он у Костаса.

— Превосходно. Полон красочных впечатлений от пребывания в ледниковом периоде. С Джеком Ховардом не соскучишься: увидишь то, что другим и не снилось.

— А что произошло с айсбергом?

— Айсберг совершил кувырок, перевернувшись на триста шестьдесят градусов, и при этом частично сошел с порога и накренился. На моем глубиномере сто двадцать три метра. Для дыхания тримиксом предельная глубина. Если бы айсберг перевалил через порог целиком и вышел в открытое море, нам бы несдобровать. Но он может продолжить движение в любую минуту.

— Ты меня успокоил, — кисло произнес Джек.

— Перед тем как айсберг пришел в движение, ты собирался рассмотреть на корабле какой-то предмет. Тебе удалось?

— Я увидел похоронные дроги, а на них — Хальвдана, викинга, которому принадлежит боевой топор. Видимо, его собирались сжечь, но что-то этому помешало. Должно быть, из современников лишь нам с тобой довелось увидеть почившего викинга во плоти.

— Надеюсь, мы к нему не присоединимся.

— Что-нибудь можно сделать?

— Безвыходных положений не существует. Но для начала необходимо оттаять.

Разговор оборвался, снова наступила мертвая тишина, но только тишина эта стала казаться Джеку страшнее той оглушительной какофонии, какая сопровождала внезапное пробуждение застрявшего на подводном пороге айсберга. От тишины тянуло могильным холодом, и Джек явственно осознал, что он вместе с Костасом погребен в сердцевине айсберга, в окружении миллионов тонн льда, да еще на границе той глубины, в которую стоит провалиться, как неминуемо задохнешься. А случиться это может в любую минуту. Глядя на стену льда, находившуюся всего в нескольких дюймах от его головы, Джек стал терять присутствие духа, поддавшись клаустрофобии, чувству, как вспомнил он, едва не перешедшему в панику, когда полгода назад он вместе с Костасом оказался в туннелях загадочной Атлантиды. Тогда его поддержал Костас, не теряющий присутствия духа в самых критических ситуациях и способный трезво оценить положение, умудряясь при этом еще шутить.

Тем временем нагревательная спираль продолжала свою работу, и лед, сковывавший движения Джека, мало-помалу таял.

— У меня задвигались нога, — наконец сказал он.

— Превосходно, — ответил Костас. — Попробуй развернуться ко мне, я позади тебя.

Джек чуть приподнялся, согнул ноги в коленях и первым делом взглянул на раненое бедро. В нем все еще торчала острая, как шило, ледышка, пробившая экзоскелет, ставший липким от запекшейся крови. Вытащив из воды ноги, Джек с трудом развернулся и протер рукой маску. Перед ним была ледяная перегородка, за которой виднелся Костас. Казалось, что он рядом, но Джек ошибся.

— Я в метре от тебя, — сказал Костас. — Меня обступает лед, образовавшийся из талой воды, тот самый, что окружает корабль викингов. Он не такой крепкий, как кристаллический, и его можно пробить. Ты умеешь орудовать топором?

— Приходилось, — ответил Джек.

— Сейчас увидим, на что ты способен. Если ты пробьешь стену, которая нас с тобой разделяет, то нагревательная спираль растопит лед и вокруг меня. Я в шестидюймовом воздушном кармане, образовавшемся из отработанных газов.

— А куда девается остальной газ?

— Лед в трещинах. Он только кажется монолитным, а на самом деле состоит из нагромождения льдин, образовавшихся в результате подвижки айсберга.

Джек перевернулся на грудь и подтянулся к уступу, на котором лежал топор, затем уперся в этот уступ левой рукой, а в правую взял топор, после чего встал на колени, оказавшись по пояс в шуге.

— Ну что ж, приступим! — воскликнул Джек и, размахнувшись, насколько это было возможно, нанес удар топором по стене, отделявшей его от Костаса, взяв чуть выше талой воды.

Удар получился несильным, и откололся лишь небольшой кусок льда. Да разве, кое-как устроившись на коленях и находясь по пояс в воде, стесненный пространством, как следует размахнешься? Да еще топор, изготовленный тысячу лет назад, разумеется, затупился. Однако Джек не пал духом и продолжил работу, откалывая от стены раз за разом очередной кусок льда.

— Пройду еще пять-шесть дюймов, и размахиваться станет сподручнее, — переведя дыхание, сказал он, обратив взгляд на Костаса.

Работа давалась с превеликим трудом. Каждый удар болью отзывался в бедре, пронзенном острой ледышкой; на спину давил баллон с тримиксом. Джек стал чаще дышать, стараясь не глядеть на индикатор уровня тримикса, встроенный в маску. Работа постепенно заспорилась, и от стены стали откалываться целые глыбы. Джек приободрился: до Костаса всего несколько дюймов, отверстие выходит широким, достаточно, чтобы пролезть.

Придя к этой успокоительной мысли, Джек размахнулся, чтобы нанести топором новый удар, но тут у него поехали ноги, и от неожиданности он уронил топор в воду. Он было подумал, что просто потерял равновесие, но тут вода вокруг взволновалась, и он услыхал отдаленный звук, похожий на треск. Внезапно вода начала прибывать, и Джек увидел, что в потолке образовалась расщелина.

— Воздушный карман уменьшается! — воскликнул он. — Воздух уходит в трещину. — Джек нагнулся, поднял топор и попытался нанести по стене новый удар, но тщетно. — Отверстие, что я прорубаю, — в воде! — крикнул он.

Вода стремительно прибывала и спустя минуту-другую заполнила камеру. Оказавшись в воде, Джек с ужасом наблюдал, как пузырьки выдыхаемого им газа устремляются к трещине в потолке. Датчик температуры, встроенный в шлем, показывал «минус два», и он понял, что нагревательная спираль, какой бы мощной та ни была, не удержит всю воду от замерзания. Вода останется незамерзшей, да и то на время, лишь у самого дна.

Вода вокруг головы и рук Джима стала густеть, превращаясь в шугу. Джека снова охватил страх, в глазах потемнело. Казалось, спасения нет, впереди медленный, ужасный конец — вода постепенно замерзнет, и он окажется замурованным в айсберге. И тут в голове пронеслась, казалось бы, спасительная мысль: не лучше ли выпустить весь тримикс и разом покончить с жизнью, чтобы найти умиротворение и покой?

— Перережь шланг подачи кислородно-нитроксной смеси.

Эти слова, произнесенные Костасом, вернули Джека к действительности. Мысль Костаса понравилась ему куда больше. Мигом ее оценив, Джек достал нож из чехла, укрепленного на груди, и рукой потянулся к шлангу, чтобы его обрезать. Но шланг-то был не один, к маске подходило два шланга: по одному подавался тримикс, а другой вел к баллону с кислородно-нитроксной смесью — его и следовало обрезать. Джек запаниковал; куда какой шланг ведет, он не помнил, а голову опустить был не в силах: ее сковал лед.

На выручку опять пришел Костас.

— Левый! Режь левый шланг! Как только его обрежешь, газ частично вытолкнет воду, и ты сможешь орудовать топором. Только не вздумай дышать этой смесью, если решишь, что тримикс тебе еще пригодится. В смеси превалирует кислород, и дышать ею на большой глубине смерти подобно.

Джек перерезал шланг, и вода тотчас запузырилась от газа, исходившего из баллона. Ее уровень быстро понизился, и Джек, сумев выпрямиться, снова встал на колени. Достав упавший на дно топор, он изо всех сил нанес удар по стене, отколов большой кусок льда. Отведя его в сторону, нанес новый удар. Но вот пузырьки ослабли, затем стали едва заметными, и вода снова начала прибывать. Терять время было нельзя. Чуть промедлишь, и вода заполнит всю камеру. Собрав последние силы, Джек лихорадочно заколотил топором по льду, стараясь пробить отверстие до того, как вода накроет его с головой. Он наносил по льду удар за ударом, и, когда, казалось, уже вконец изнемог от непомерных усилий, топор прорубил отверстие, уйдя в пустоту. Джек расширил пролом, и в его камеру протиснулся Костас.

— Рад тебя видеть, — сказал он.

— Слава богу, что ты похудел, — устало ответил Джек. — На отверстие попросторнее у меня не хватило бы ни сил, ни времени. Вода поднимается. Перережь и ты шланг. Тогда хотя бы на какое-то время вода спадет.

— К сожалению, Джек, этот шланг у меня разорван, и газ из баллона, разумеется, вышел. Когда айсберг пришел в движение, на меня обрушилась льдина, порвав этот шланг и едва не обезглавив меня.

Джек и Костас лежали рядом в воде, положив головы на уступ, одно время послуживший местом для топора. Костас огляделся по сторонам, потом взглянул вниз и сказал:

— Нагревательная спираль тускнеет. Вскоре ее батарея полностью разрядится, и тогда мы замерзнем. Пора принимать экстраординарные меры. — Костас полез в карман, достал оттуда какой-то брикет, протянул его Джеку и попросил: — Подержи.

— Си-4? — разглядывая брикет, спросил Джек.

— Когда отправляюсь на дело, сопряженное с риском, всегда прихватываю взрывчатку. Мало ли что случится. Видишь, как в воду глядел.

— Ты хочешь устроить взрыв?

— Другого выхода нет. — Костас достал из кармана небольшой радиовзрыватель. — Надо же выбираться. Не сомневаюсь, мы в той самой расселине, в которой в свое время два немца — о них нам рассказывал Кангиа — увидели корабль викингов. Вокруг этого корабля лед из замерзшей талой воды, он гораздо менее прочен, чем окружающий его компактный лед, сформировавший глетчер. К тому же этот непрочный лед во время движения айсберга частично разрушился. Наша задача — расширить расселину, и как можно быстрее. Нагревательная спираль совсем потускнела, батарея вот-вот разрядится. Конечно, не каждому дано оказаться в таких необычайных условиях. Но как бы эта камера ни была уникальна, лучше отсюда выбраться.

Джека стало знобить. Вода была холоднее, чем в океанских глубинах. И тут Джеку снова послышалось, что в отдалении нарастает какой-то грохот, глухой, как подземный гул. Если айсберг вновь придет в движение, конец неизбежен.

Тем временем Костас внимательно разглядывал камеру. Наконец, издав удовлетворенное восклицание, он поднял со дна боевой топор и, повернувшись к Джеку, сказал:

— Посмотри наверх. Слева, в дальнем углу расщелина. Держи С-4: у тебя руки длиннее. Заложи взрывчатку как можно глубже в расщелину. Подтолкни топором. На, возьми.

Взяв в одну руку взрывчатку, а в другую — топор, Джек выпрямился и потянулся к узкой щели между глыбами льда. Положив в щель брикет, Джек взял топор в обе руки и, орудуя рукояткой, стал запихивать С-4 в недра расщелины.

— Все, дальше не идет, — устало произнес он.

— Подожми, как я, ноги и отодвинься к стене, что за тобой, — сказал Костас, собираясь привести в действие взрыватель.

Но прежде чем занять наиболее безопасное положение, Джек снова засунул боевой топор викинга себе под ремни. Наконец, устроившись рядом с Костасом, он обнял его за плечи и произнес:

— Куда бы мы ни отправились, попадем туда вместе.

— Semper fidelis.[13]

— Ты не перестаешь меня удивлять. Не предполагал, что ты знаешь латынь.

— Ты готов? — спросил Костас.

— Готов! — бодро ответил Джек.

Раздался оглушительный грохот, потолок камеры вмиг разверзся, и на Джека обрушился град ударов, наносимый, казалось, десятками увесистых кулаков. Джек прижался к Костасу маской к маске, защищая хрупкие стекла от летавших кругом кусков льда. Лобовые фонари разом погасли, и Джек вместе с Костасом погрузился в странную темноту, скрашенную дрожащими зелеными огоньками встроенных в шлемы цифровых индикаторов. Мимо Джека пронеслась огромная глыба льда, не угодившая в него только чудом. Голова закружилась, но Джек все же сообразил, что вместе с Костасом вертится в неистовом стремительном вихре изо льда и воды, устремившимся вверх по расселине.

— Глубина быстро уменьшается! — крикнул Костас. — Не переводи дыхания, дыши чаще, иначе мигом разорвет легкие.

Джек взглянул на глубиномер. Цифры бешено сменяли одна другую, и все же из этой стремительной круговерти Джек сумел выхватить взглядом цифру 10. Прошло всего ничего, а глубина погружения снизилась до десяти метров. Они поднимаются слишком быстро. В голове Джека мелькнула неприятная мысль: его может поразить воздушная эмболия, да еще осложненная декомпрессионной болезнью.

Неожиданно вихрь утратил силу, кромешную тьму сменил слабый сумрачный свет, и Джек, все еще прижимавшийся к Костасу, огляделся по сторонам. Они оказались в узком бассейне изо льда и воды, с отвесными конусообразными ледяными стенами, между которыми вверху зияло отверстие — выход во внешний мир. Из этого отверстия и проникал слабый свет. На сером, невзрачном фоне то и дело мелькали голубые и черные полосы; казалось, они несутся куда-то с ужасающей быстротой.

— Должно быть, на море обрушился сильный шторм, пришедший с ледяной шапки Гренландии, — сказал Костас. — Вероятно, он и привел айсберг в движение.

Джек кивнул и тут же опешил: индикатор декомпрессии замигал желтым светом, сигнализируя об опасности. Сейчас затошнит, решил Джек, или заколет в конечностях — верные признаки декомпрессионной болезни. В последние полгода он обходился без дайвинга, и сопротивляемость организма перепадам давления, вероятно, ослабла. Взглянув на манометр, Джек встревожился куда больше: стрелка прибора находилась вблизи нуля.

— У меня кончился тримикс! — воскликнул Джек.

— Подсоединись к моему баллону, — ответил Костас.

Подсоединившись к баллону Костаса, Джек вздохнул полной грудью и вновь огляделся по сторонам. Удивительно, но после мощного потрясения, освободившего их с Костасом из гробницы и поднявшего на поверхность образовавшегося бассейна, вода была странно спокойной.

— Вокруг тишь да гладь, — задумчиво сказал Костас. — Когда мы готовились произвести взрыв, айсберг, должно быть, снова пришел в движение и вытолкнул из расселины, в которой мы с тобой пребывали, всю талую воду. Вот расселина и раскрылась. Теперь айсберг, похоже, встал на обращенную к морю кромку порога. Но это спокойствие настораживает.

Костас опасался не зря. Внезапно стены бассейна потряс сильный толчок, и в воду, словно шрапнель, полетели острые куски льда, откалывавшиеся от стен. Джек что есть силы прижался к Костасу, зная, что если шланг, присоединенный к его баллону, порвется, то гибель неизбежна. Вода начала уходить, всасываясь в расселину и прихватив с собой Джека с Костасом, словно старалась вернуть их в ледяную могилу, из которой они едва вырвались. Вода уходила так быстро, будто падала с отвесного склона.

— Джек, держись за меня покрепче, — деловито произнес Костас, не утративший присутствия духа даже в этом, казалось, безвыходном положении. — Постараюсь усмирить водоворот.

Джек испытывал мучительное, болезненное головокружение. Безумный ужас овладел им, кровь застыла в жилах. Внезапно вода стала стремительно подниматься, накрыв Джека и Костаса с головой. Затем какая-то неведомая, но мощная сила вытолкнула их из воды, и они заскользили вверх по отвесной стене расселины, стараясь за что-нибудь уцепиться. Попытка не удалась, и они столь же стремительно заскользили обратно, пока не упали на выступ в стене бассейна, образовавшийся после того, как расселину потряс мощный толчок. Едва они оказались на этой площадке, вода, вращаясь с ужасающей быстротой, стала вновь стекать в недра расселины.

— Что произошло? — спросил Джек, с опаской глядя в расселину, уходившую вниз по меньшей мере на тридцать метров.

— Сработала взрывчатка, — ответил Костас. — Я не успел привести заряд в действие: меня опередил айсберг, возобновивший движение. — Засовывая в карман взрыватель, Костас добавил: — И все-таки, как видишь, С-4 нам пригодилась. Однако пора выбираться отсюда. Я проголодался и замерз.

— Легко сказать: выбираться, — уныло произнес Джек. — Посмотри вниз.

Внизу зияла грозная, вселяющая страх бездна, заполненная нагромождением льдин. Но вот стены расселины стали приближаться друг к другу, с хрустом ломая льдины, осколки которых с угрожающим свистом один за другим полетели вверх, и Джек с ужасом осознал, что хаотические осколки могут разорвать их в клочья, а если даже этого не случится, то его с Костасом раздавят смыкающиеся стены. Неумолимо и угрожающе стены сближались, напоминая пасть живого кровожадного существа.

— Наше положение становится и вовсе незавидным, — философски произнес Костас и взглянул вверх, где в пятидесяти метрах от него с Джеком виднелся небольшой лоскут неба, по которому неслись свинцовые облака.

Неожиданно проем между стенами расселины прорезал яркий ослепительный луч, прорезал и немедля исчез.

— Транспортный вертолет! — возбужденно воскликнул Костас. — Светит прожектором.

— В такую погоду люди сильно рискуют, — заметил Джек. — Они могут разбиться.

— Они собираются сбросить нам трап, только при таком сильном ветре и ограниченности пространства вряд ли из этого выйдет толк.

Джек посмотрел вниз. Расселина продолжала сжиматься, и до того места, где стены почти сошлись, оставалось не более двадцати метров. Осколки льдин, раздавленных стенами расселины, долетали почти до самой площадки, на которой он стоял вместе с Костасом. Джек перевел глаза вверх. Стены расселины гладкие, как стекло, ни единого выступа — о подъеме и речи нет. Радость от промелькнувшего вертолета, посулившего надежду на избавление от смертельной опасности, сменилась холодным ужасом. Джек вспомнил, как несколько лет назад, оказавшись в затопленной шахте, плыл к видневшемуся вдали спасительному выходу из туннеля, который, казалось, ближе не становился, несмотря на отчаянные усилия.

Внезапно Джек почувствовал, что его прижало к стене. Он снова посмотрел вверх и обмер: стены расселины, только что бывшие вертикальными, наклонились.

— Черт побери! — вскрикнул Костас. — Айсберг снова пришел в движение. Он собирается кувырнуться.

Расселина еще чуть накренилась и замерла. Теперь в просвете виднелся берег, и Джек узнал мыс, на котором стояла хижина старого эскимоса, их вчерашнего собеседника. Однако на сей раз вид этой местности привел Джека в смертельный ужас. Если айсберг продолжит свое движение и кувырнется, они с Костасом окажутся в бездне.

— Достань топор, Джек! — Костас потряс его за плечо. — Айсберг наклонился в благоприятную сторону, и у нас появился шанс выбраться из расселины.

Держась левой рукой за Костаса, Джек другой рукой потянулся за спину, за топором, удерживавшимся ремнями баллона. Соприкоснувшись с бедром, рука мгновенно сделалась липкой от все еще сочившейся крови, и, когда Джек, изловчившись, все же достал топор, тот выскользнул и едва не упал в расселину, но его вовремя подхватил Костас. Ухватившись вместе за длинную рукоятку, они размахнулись и вонзили топор в ледяной склон стены.

— Выдержит, — отдуваясь, произнес Джек. — Подтянись.

Оба подтянулись, ухватившись за рукоятку, а потом яростно закачали ее, высвобождая топор. На несколько секунд они лишились опоры, и только напряжение мышц позволило им удержаться на скользком склоне. Поймав взгляд Костаса, которому пришлось гораздо труднее, Джек взмахнул топором и нанес по стене новый удар, выломив кусок льда в полутора метрах выше. Подняв голову, чтобы вытащить топор изо льда, он внезапно увидел в просвете между стенами расселины человека, висевшего на канате, и тут же услышал шум вертолета.

Шум вертолета утонул в страшном грохоте. Айсберг снова пришел в движение, еще более накренился, и стены расселины стали смыкаться. Джек успел вытащить топор изо льда, но размахнуться больше не смог: противоположная стена приблизилась и мешала отвести руку. Айсберг накренился дальше и с чудовищным грохотом обрушил на Джека с Костасом неудержимый, наполненный обломками льда поток, который понес их с головокружительной скоростью к выходу из расселины. Едва не задохнувшись от быстрого скольжения по расселине, ослепленный ледяным вихрем и пронизанный резким холодом, Джек, оказавшись в воде, увидел перед собой огромную стену айсберга. Когда он скользил по стене расселины, ему представлялось, что его несет на поверхность, а вышло, что поток вытолкнул его в воду, в глубины фьорда. Вода вокруг пузырилась: из расселины выходили остатки воздуха.

— Джек, надуй свой костюм, — невозмутимо произнес Костас. — Постарайся выбраться на поверхность.

Надув насосом костюм и вцепившись одной рукой в плечо Костаса, Джек заработал ластами, однако показания глубиномера почти не менялись: айсберг, уходивший на глубину, не выпускал своих, казалось, освободившихся пленников из цепких объятий. Джек взглянул вверх. Солнечные лучи, словно дразня, освещали воды фьорда.

Они завораживали, притягивали, манили, но до этой спасительной лучезарной поверхности можно было и не добраться, погрузившись навеки в пучину моря. Джеку стало трудно дышать: видно, и у Костаса тримикс был на исходе.

— Снимаю с тебя баллон и ребризор, а потом сниму и свои, — сказал Костас, и баллон Джека с тремя пустыми цилиндрами вместе с ребризором погрузился во фьорд. — Когда я подам команду, — продолжил Костас, — сделай пять вдохов и отцепи шланг. Будем всплывать.

Костас отсоединил свой ребризор, и тот скрылся из виду. Затем левой рукой он ослабил ремни баллона, приготовившись его скинуть, правой рукой потянулся к шлангу, уходившему в шлем, и подал команду:

— Джек, приступай.

Джек сделал пять вдохов и отсоединил шланг. Костас сбросил с себя баллон, после чего оба искателя приключений интенсивно заработали ластами, устремившись к поверхности. Джек одной рукой по-прежнему держался за плечо Костаса, а в другой сжимал боевой топор. Сделав подряд пять вдохов, Джек почувствовал прилив сил, но ощущение длилось недолго: стала сказываться накопившаяся усталость. Он поднимался вместе с Костасом на поверхность, проходя метр за две секунды, но впереди — Джек взглянул на глубиномер — все еще оставалось больше двадцати метров. Силы Джека стремительно истощались, дышать стало нечем, и он начал терять сознание. Наконец он прекратил двигать ногами, обремененный успокоительной мыслью: надо отцепиться от Костаса, чтобы хотя бы тому предоставить шанс добраться до поверхности фьорда и остаться в живых.

Неожиданно Джек ощутил странную невесомость. Он уже не работал ластами, но тем не менее его влекло вверх. Джек машинально нажал на клапан, чтобы выпустить из костюма весь воздух и прекратить подъем. И вот его ослепили солнечные лучи: он оказался на поверхности фьорда. Джек снял шлем и стал жадно вдыхать свежий холодный воздух. Затем, щуря глаза, осмотрелся и увидел невдалеке взъерошенную голову Костаса.

— Как ты? — спросил Джек.

— Превосходно. Мы всплывали достаточно медленно, что, пожалуй, избавит нас от декомпрессионной болезни.

Джек улыбнулся и задрал голову, подставив лицо под солнечные лучи. Затем он услышал шум подлетевшего вертолета и различил всплеск, последовавший за прыжком в воду спасателя. Скосив глаза, Джек взглянул на покоившийся в руке боевой топор викинга, сверкавший на солнце. Смертельно опасное путешествие не оказалось напрасным. На Джека накатила волна, обдав лицо соленой водой. Она показалась вкусной.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

— Никак вы разжились в айсберге ледорубом, — произнес Джеймс Маклауд, накладывая повязку на бедро Джека.

— Это боевой топор викинга, — устало ответил Джек, поправляя на голове шлем и наушники. Разговаривая, он дышал с помощью регулятора кислорода, которым его снабдили, как только подняли на борт вертолета.

— Лановски полагал, что ваши шансы спастись мизерны.

— По мнению Костаса, безвыходных положений не существует.

— И все же поднявшийся ураган и в самом деле вселил в нас серьезные опасения, — продолжил Маклауд. — Ветер был настолько силен, что мы еле вывели вертолет из ангара. Казалось, против нас ополчились все местные Духи. А когда айсберг пришел в движение и совершил кувырок, все решили, что наступил ад кромешный. На берег обрушились высокие волны и смыли хижину Кангиа. В это время в ней находился шаман. Как только мы доставим вас с Костасом на борт «Морского странника II», вертолет вылетит на его поиски, но, боюсь, они бесполезны.

— А что с Айнувой? — озабоченно спросил Джек.

— С ней все в порядке. Ома была с Лановски, — ответил Маклауд.

Тем временем Костас, сидевший напротив Джека, также воспользовался регулятором кислорода, которым его снабдили следом за раненым.

— А вы как себя чувствуете? — спросил у него Маклауд, завершив перевязку.

— Лучше своей машины, оставшейся в айсберге. Единственный экземпляр! Чтобы построить новую, понадобится несколько месяцев.

— Можешь не торопиться, — произнес Джек. — В айсберг я больше ни за что не полезу. — Переведя взгляд на Маклауда, он спросил: — Что же вы предприняли, чтобы вызволить нас из айсберга?

— Когда мы увидели, что айсберг совершил кувырок на триста шестьдесят градусов, то решили, что у нас появился шанс вас спасти. Лановски вспомнил, что корабль викингов пребывает в расселине, и счел, что, взорвав, ее можно вскрыть, и даже рассчитал мощность заряда. Бен вызвался заложить в айсберг взрывчатку, но, когда мы подлетели на вертолете к айсбергу, расселина раскрылась сама собой от нового потрясения. Увидев вас, мы решили опустить канат, но сделать этого не смогли: ветер дул с такой силой, что вертолет над расселиной было не удержать. Хорошо, что вы сами нашли выход из положения.

— Но и ваши люди проявили себя героями, — похвалил Костас. — Вылет в такую погоду связан с немалым риском.

— А теперь, когда вы на борту, нам пора возвращаться, — заметил Маклауд.

Когда вертолет набрал скорость, Костас, обратившись к Джеку, сказал:

— Ты хорошо поработал боевым топором. Спас меня из ледового заключения.

— Старался вернуть тебе долг. Когда полгода назад мы были с тобой в жерле вулкана, без тебя я бы пропал.

Джек откинулся на спинку сиденья и глубоко задышал с помощью регулятора кислорода, чувствуя, как силы возвращаются к нему с каждым вдохом, и удовлетворенно осознавая, что кислород очищает его организм от избытка азота. Справа от вертолета виднелся похожий на гору айсберг, а слева вдали — стоявший на якоре «Морской странник II». Джек улыбнулся, настроение поднялось. В последнее время его одолевали сомнения: он не был уверен, что для достижения поставленной цели избрал правильный путь, тем более что путь этот связан с огромным риском. Да и стоила ли риска иллюзорная, быть может, несуществующая награда? Теперь, увидев своими глазами корабль викингов, оказавшийся у побережья Гренландии, Джек решил, что он на верном пути. Придя к этой мысли, он закрыл глаза и заснул крепким сном.

— Приношу свои извинения, — виновато сказал Лановски. — Предвидеть, что налетит ураган, я не сумел.

— Но вы предупредили об опасности путешествия, — улыбнувшись, ответил Джим. — Я сам принял решение отправиться в недра айсберга.

Джек вместе с Костасом сидел на баке «Морского странника II», куда они прилетели на вертолете несколькими минутами ранее. Судно стояло в заливе Диско в миле от фьорда. Отсюда была видна только вершина айсберга, но даже в таком усеченном виде он выглядел устрашающе. Джек содрогнулся, вспомнив, как во время полета от айсберга откололась очередная огромная глыба льда, поднявшая высокие волны, устремившиеся все к тому же месту на побережье, где еще накануне стояла хижина старого эскимоса. Джим решил, что им с Костасом исключительно повезло: айсберг, когда они в нем находились, не только совершил кувырок на триста шестьдесят градусов, приняв прежнее положение, но и не ушел в открытое море, удержавшись на подводном пороге.

Джек отрешился от этих мыслей, увидев Марию. На ее лице сияла радостная улыбка, но Мария тут же расстроилась, узнав, что Джек получил ранение. Раной Джека занялся судовой врач. Он извлек из раны окровавленную ледышку и наложил шов.

— Вам повезло, — сказал врач, складывая в сумку свой инструмент, — ледышка не задела бедренную артерию.

— Фантастика! — воскликнул Лановски, нетерпеливо дожидавшийся своего часа, чтобы продолжить начатый разговор. Бросив на Джека с Костасом жгучий взгляд, ученый продолжил: — Пока вы отсутствовали, нам с Айнувой удалось выяснить, в каком месте экспедиция, побывавшая здесь в тридцатых годах двадцатого века, нашла погребенный во льду корабль. Теперь я собираюсь, руководствуясь своей концепцией движения ледника, определить точное место, где викинги вытащили корабль на берег, чтобы соорудить погребальный костер. Полагаю, это произошло в одном из небольших фьордов к северу от Илулиссата. В этих фьордах берега не такие обрывистые, как здесь. Вы сделали великое дело, побывав в недрах айсберга и своими глазами увидев корабль, время постройки которого нам известно, и теперь, пользуясь этими данными, мы впервые можем достоверно определить скорость движения ледника в последнюю тысячу лет. Вы внесли большой вклад в науку. Мои поздравления!

— Мы обнаружили в айсберге судно викингов, — раздраженно произнес Костас, — и тем самым сделали важнейшее археологическое открытие, намного превышающее по значимости определение скорости движения ледника.

Лановски спорить не стал, он смотрел на Костаса невидящими глазами. Поглощенный какой-то идеей, он, казалось, забыл обо всем окружающем и, видно, погрузился в свой мир — мир математических уравнений и выкладок. Достав из кармана небольшой калькулятор, он направился в компьютерный центр, лихорадочно нажимая на клавиши и что-то нашептывая.

— Все его интересы устремлены в одном направлении, — сказал Костас.

— Оставь Лановски в покое, — произнес Джек. — Он талантливый математик и прекрасно дополняет нашу команду. Я бы не смог его заменить.

В это время к Марии подошел Джереми, и она подвела юношу к Джеку.

— Мы перевели надпись на той плите, что вам, Джек, передал Кангиа, — сообщил Джереми.

— Прекрасно. И что же это за надпись?

— Это западно-норвежское руническое письмо одиннадцатого столетия, весьма отличное от письма, которым пользовались в то время в Англии и Дании. В надписи говорится о викинге по имени Хальвдан.

— Знакомое имя, — заметил Джек. — Хальвдан служил гвардейцем при дворе византийского императора. — Он поднял боевой топор, лежавший у него на коленях, и протянул Джереми. — А теперь взгляните на эту надпись.

— Боже мой! — вскричал Джереми, потеряв присущую ему сдержанность. — Да это же подпись Хальвдана. Она идентична той, что он оставил на балюстраде Айя-Софии в Константинополе.

— Высокий бородатый блондин средних лет, — неожиданно вставил Костас. — Немного обгорел, но для своей тысячи лет выглядит хорошо. Он собирался в Вальхаллу, но до этой обители павших воинов не добрался.

— Вы о ком? — спросил Джереми.

— О Хальвдане, разумеется. Когда мы с Джеком добрались до замурованного в айсберге корабля, то увидели этого парня, лежавшего, можно сказать, в гробу. Его должны были сжечь на погребальном костре, но в это время корабль неожиданно провалился во внезапно открывшуюся расселину в леднике. Костер, конечно, погас, и потому Хальвдан лишь слегка обгорел. Полагаю, найденная доска с рунической надписью покоилась на груди этого малого.

К Джеку подошел один из членов команды судна и протянул лист бумаги. Джек прочел текст и уставился вдаль, его лицо осветила улыбка.

— Я так и предполагал, — наконец сказал он.

— Ты о чем? — спросил Костас.

— Перед тем как отправиться с тобой в айсберг, у меня возникло предчувствие, но вероятность была настолько мала, что я тут же отмел его и думать о нем забыл. Помнишь, по данным Дендрохронологической лаборатории ММУ, анализ пробы дерева, взятой из погребенного в айсберге корабля, показал, что дерево это срублено в 1040 году с погрешностью в несколько лет? А если верить сагам, Харальд Хардрада бежал из Константинополя в 1042 году.

— Ну и что?

— Так вот, перед тем как отправиться с тобой в айсберг, я, скажем так, на всякий случай попросил Дендрохронологическую лабораторию ММУ провести сравнение того куска древесины, о котором я только что говорил, с доской, которую, работая в бухте Золотой Рог, мы подняли со дна вместе с железной цепью. И вот ответ. — Джек развернул лист бумаги и показал Костасу. — Между этими двумя образцами полное сходство. В обоих случаях не только норвежский дуб, оба — от ствола одного и того же дерева.

— Поправь меня, если я ошибаюсь, — задумчиво произнес Костас, — но, по-моему, ты хочешь сказать, что корабль, на котором Харальд удрал из Константинополя вместе с любовницей и награбленными сокровищами, и есть тот самый, который мы с тобой видели в айсберге.

— Ты все правильно понял, — ответил Джек.

— Возможно, ты прав. В пользу твоей догадки говорит то, что корабль чинили. Доски настила носовой части палубы отличаются от других. Я поначалу решил, что корабль столкнулся с айсбергом, однако происхождение этой поломки могло быть иным. Возможно, корабль получил повреждение, когда, тайно покидая Константинополь, таранил бон в бухте Золотой Рог. Но если это один из кораблей Харальда, то где же награбленные сокровища?

— Сокровищ на корабле могло и не быть. Мы же не знаем точно, когда погиб этот корабль. Возможно, со времени бегства викингов прошло несколько лет. К тому же Хальвдан мог отправиться в Гренландию по собственному почину без Харальда Хардрада, который стал королем Норвегии и обосновался в Тронхейме, куда, вероятно, и забрал награбленные сокровища.

В это время послышался оглушительный грохот, донесшийся со стороны фьорда. От айсберга откололась еще одна гигантская глыба. Она пропала из виду, уйдя под воду, а затем тут же вынырнула, напоминая собой кита, всплывшего на поверхность, чтобы подышать воздухом.

— Айсберг продолжает распадаться, — сказал Маклауд. — До корабля викингов теперь не добраться. Если понадобится, мы проведем еще одно акустическое сканирование.

— В этом нет надобности, — сообщил Джек. — Находясь в айсберге, я сделал множество снимков. Их хватит для фотограмметрической реконструкции.

Он поднял с колен боевой топор и стал им вертеть, наблюдая, как на лезвии играют солнечные лучи.

— На топоре что-то написано, — заметил Маклауд.

— Мьелльнир, — ответил Джек. — Надпись на греческом языке, но слово это из скандинавского лексикона. Мьелльнир — боевой молот Тора, величайшего бога, который, как надеялись скандинавы, победит силы зла в последней битве перед концом мира. Поместив эту надпись на топоре, Хальвдан, видно, считал, что Тор поможет ему в бою, а под началом Харальда Хардрада он принимал участие во многих сражениях. Этот топор помог и нам с Костасом — не дал погибнуть. Видно, Тор покровительствует и нам.

— Кстати, находясь в айсберге, я тоже разжился оружием, — сказал Костас. Он полез в карман и достал кинжал с резьбой на рукояти. Кинжал заискрился на солнце, и Костаса обступили члены команды судна, находившиеся поблизости.

— Дайте взглянуть, — попросил Маклауд.

— На кинжале свастика, — заметил один из членов экипажа.

— И не только, — сказал Маклауд, рассматривая рукоятку кинжала. — Еще череп, а под ним скрещенные кости. Этот кинжал был собственностью эсэсовца.

— Немца? — последовало удивленное восклицание. — Но каким образом этот кинжал оказался на замурованном в айсберге корабле викингов?

Маклауд вернул кинжал Костасу и, взглянув на Джека, сказал:

— По-моему, пришло время рассказать экипажу о побывавшей в Гренландии экспедиции, организованной немцами.

В это время палуба неожиданно накренилась, посрамив систему дистанционного позиционирования, которой был оснащен «Морской странник II».

— Айсберг снова пришел в движение! — раздался взбудораженный голос. — Он раскачивается.

И в самом деле, айсберг раскачивался, продолжая преодолевать подводный порог и приводя в волнение море. С вершины сыпались зазубренные белые льдины, которые смешивались с темными донными отложениями, оторвавшимися при движении айсберга от порога и всплывавшими на поверхность. Но вот айсберг сошел с порога и горделиво направился в открытое море, держа путь к Новому Свету, чтобы растаять в Атлантике.

Хотя айсберг и являл собою величественную картину, Джек содрогнулся, вспомнив о своем заточении в айсберге, да и об ужасе, который он испытал, едва не разделив незавидную судьбу Хальвдана. Мрачные воспоминания Джека прервали подошедшие к нему Мария и Джереми.

— Вы так и не сообщили, что написано на плите, — обратившись к Джереми, сказал Джек.

— Сейчас сообщу. — Джереми достал из кармана миниатюрный компьютер, нажал на несколько клавиш и, прочистив горло, продолжил: — Текст поистине удивителен.

— Слушаю.

— Как я уже сообщил, надпись сделана на норвежском одиннадцатого столетия. В тексте говорится о Хальвдане, том самом сподвижнике Харальда Хардрада, который расписался на балюстраде Айя-Софии в Константинополе. — Джереми снова откашлялся. — Я дополнил текст, чтобы лучше его понять. Суть же такова:

«Хальвдан скончался здесь от полученных ран в битве против английского короля, имевшей место при Йорвике. Теперь он будет сражаться на стороне Одина, когда придет Рагнарек. Эту надпись повелел сделать Харальд Сигурдсон, король и господин Хальвдана. Волк доставит Хальвдана в Вальхаллу. Орел поплывет на запад к Винланду».

— Харальд Сигурдсон, — задумчиво сказал Джек, — он же Харальд Хардрада.

— Из текста, которым сопровождается Маппа Мунди, найденная в Херефордской библиотеке, — сказала Мария, — можно понять, что Харальд побывал в здешних краях. Теперь это не подлежит никакому сомнению.

— А «Волк», должно быть, название корабля, провалившегося в расселину в леднике, — подхватил Джереми, — а «Орел» — название корабля, который по повелению Харальда направился к Винланду. Так называлось поселение викингов на Ньюфаундленде, надо сказать, их самое дальнее заморское поселение и, как известно, единственное в Америке.

— Но как же так? — недоуменно спросил Джек. — Йорвиком викинги называли Йорк, город в семи милях от Стэмфорд-Бриджа. Единственная битва между саксонским королем Гарольдом Годвинсоном и норвежским королем Харальдом Хардрада имела место при Стэмфорд-Бридже в 1066 году. В этой битве Харальд погиб.

— Эти сведения почерпнуты из книг по истории, — невозмутимо заметил Джереми. — В них не приводится свидетельских показаний. Не следует забывать, что в том же 1066 году произошло гораздо большее по значимости историческое событие — битва при Гастингсе, приведшая к норманнскому завоеванию Англии. Естественно, в норманнских хрониках ни слова не говорится о победе саксов над норвежцами. О битве при Стэмфорд-Бридже говорится, да и то мельком, в «Англосаксонской хронике» да еще в «Круге земном», полумифической истории королей Норвегии, написанной в Исландии двумя столетиями позднее. Копию этой работы мы нашли в Херефордской библиотеке, но о битве при Стэмфорд-Бридже в ней всего несколько строк.

— Бог мой! — возбужденно воскликнул Джек, вытирая со лба испарину. — Выходит, Харальду Хардрада в битве при Стэмфорд-Бридже удалось уцелеть. Это в корне меняет дело. Тогда после этой битвы он вместе с уцелевшими воинами покинул берега Англии на тех самых двух кораблях, на которых бежал из Константинополя за двадцать лет до столкновения с саксами. Вы помните, что в тексте, которым сопровождается Маппа Мунди, найденная в Херефордской библиотеке, говорится о сокровищах Миклагарда? Харальд наверняка приплыл в Англию, захватив с собой эти ценности. Ведь он надеялся одержать победу над саксами, а затем продемонстрировать эти сокровища, организовав триумфальное шествие по Йорку и Лондону. Но его планам не суждено было сбыться. Он потерпел поражение и тогда отплыл с этими сокровищами на запад, в поисках новых земель за пределами известного мира. — Джек поднял боевой топор викинга и радостно улыбнулся. — Я думаю, этот топор принесет нам удачу. Мы на верном пути.

— Возможно, тебе пригодится эта штуковина. — Костас полез в карман и вытащил небольшую ледышку. — Совсем позабыл. Я подобрал ее перед тем, как айсберг пришел в движение. Эта штуковина лежала на гробе Хальвдана рядом с кинжалом. Посмотри, Джек.

Джек покрутил ледышку и отдал Марии. Ледышка внезапно блеснула золотом.

— Да это кольцо! — сказала Мария и стала откалывать от него лед. — Кольцо с печаткой необычного вида. — Женщина потерла кольцо и воскликнула: — Джек, посмотри! Я не верю своим глазам. Мне, наверное, мерещится.

Джек взял кольцо, взглянул на печатку и онемел: печатка представляла собой ствол, из которого выступали расположенные в виде трезубца ветви.

— Менора, — наконец проговорил он, чувствуя, как сердце его учащенно забилось.

Отдав кольцо Костасу, Джек задумался. Все складывалось прекрасно. Корабль, погребенный во льду, оказался кораблем викингов, приготовленным для отправки в последний путь варяжского воина, служившего под началом Харальда Хардрада. Также удалось выяснить, что у Харальда было два корабля, на которых он вместе со своими сподвижниками тайно покинул Константинополь, протаранив в бухте Золотой Рог заградительный бои. Выяснилось и то, что на одном из этих судов Харальд, проиграв сражение саксам, отплыл на запад в поисках новых земель за пределами мира, известного викингам. Все это давало надежду отыскать величайшее сокровище древности, которое, казалось, бесследно исчезло после битвы при Стэмфорд-Бридже.

Джека отрезвил голос Костаса:

— Сильно не обольщайся.

— Что ты имеешь в виду? — спросил Джек.

— А то, что мне, как и Марии, не померещилось, — ответил Костас, рассматривая кольцо. — Увидев на печатке менору, ты, наверно, решил, что кольцо принадлежало Харальду или Хальвдану. Но на печатке есть и другое изображение — на внутренней стороне. Посмотри.

Джек посмотрел и опешил. Это изображение на печатке, которое он, в отличие от Костаса, не заметил, повторяло рисунок, красовавшийся на рукоятке найденного кинжала. Свастика.

— Дайте взглянуть, — попросила Мария. Увидев на кольце свастику, она побледнела, а затем тихо произнесла: — Экспедиция немцев, о которой нам недавно рассказал Кангиа, получила зловещее продолжение. Тут явно заправляют темные силы, способные для достижения своей цели пойти на самое ужасное преступление. Послушайте Джереми. Ему есть о чем рассказать.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

В Айонском аббатстве, за толстыми стенами, было прохладно, и Джек, разморенный жарой, царившей на улице, шагая по каменным плитам нефа, почувствовал облегчение, позволившее ему вернуться к мысли о том, что предстоящая встреча, организованная Марией и Джереми, станет полезной и принесет сведения, позволяющие с уверенностью продолжить трудные поиски величайшего сокровища древности.

Над алтарем, на площадке у окна, выходившего на восток, стоял высокий белокурый мужчина, подперев рукой подбородок. Заметив Джека и его спутников, Костаса, Марию и Джереми, он показал жестом на нишу в стене, в которой нашлась небольшая дверь. За нею оказался внутренний дворик.

— Нас ждет отец Патрик О'Коннор, — произнес Джереми. — Он давний член Айонской общины и располагает отдельной комнатой в северном флигеле. Там он занимается собственными исследованиями, когда свободен от служебных дел в Ватикане.

— Мы можем ему доверять? — спросил Костас.

Мария остановилась и твердо произнесла:

— Я бы не привела вас сюда, если бы не доверяла ему.

— Прошу прощения, — сказал Костас, заметив укоризненный взгляд, который бросил на него Джек. — Просто, чтобы добраться сюда, мы проделали долгий путь, и я хотел убедиться, что наши усилия не напрасны.

— О'Коннор настоял, чтобы встреча состоялась именно здесь, — жестко пояснила Мария и достала из сумочки телефон — Я присоединюсь к вам позднее. Мне надо позвонить. Джереми знает дорогу.

Этим утром Джек, Костас, Мария и Джереми совершили на «Эмбраере». ММУ перелет из Гренландии в Глазго, где пересели на поджидавший вертолет, который перенес их на Малл, остров у западного побережья Шотландии. Со времени возвращения Джека и Костаса из полного опасностей путешествия в недра айсберга прошло лишь около суток, и оба, находясь в воздухе, главным образом спали. С Малла Джек, Костас, Мария и Джереми перебрались на Айону, небольшой островок, отделенный от Малла узким проливом, для чего воспользовались паромом, затесавшись в группу паломников, направлявшихся в монастырь. Высадившись в Порт-Ронейне, они немедля пошли в аббатство. Когда показались стены монастыря, расположенного на взморье, Джереми рассказал, что аббатство было возведено пятнадцать веков назад, когда из Ирландии на Айону прибыл святой Колумба. За прошедшее с той поры время аббатство пережило набеги викингов, Реформацию, запустение, а теперь снова превратилось в процветающий монастырь, став одним из наиболее чтимых святилищ среди католических центров, которыми располагают Британские острова.

Пройдя внутренний дворик по освещенной солнцем аллее и войдя в северный флигель монастыря, Джек, Костас и Джереми, поднявшись по лестнице, оказались в коридоре с несколькими дверями. Видно, Джереми и вправду здесь бывал, ибо он, не колеблясь, подошел к одной из дверей и уверенно постучал. Раздался скрежет задвижек, звякнула дверная цепочка, и дверь отворилась.

— Добро пожаловать, господа, — произнес Патрик О'Коннор. — Проходите, пожалуйста.

Впустив в комнату визитеров, он закрыл дверь.

На этот раз О'Коннор был не в иезуитской сутане, а в будничной монашеской рясе, на которой покоился простой деревянный крест. В этой одежде он походил на монаха Средневековья.

Войдя в комнату, Джек огляделся по сторонам. Комната была маленькой и оказалась заваленной книгами и бумагами. В углу стоял письменный стол, вокруг него — стулья, как видно, приготовленные специально для ожидавшихся посетителей. Над небольшим камином напротив висела репродукция Маппа Мунди (в общедоступном исполнении), а рядом — копия Маппа Мунди, найденная Марией и Джереми в Херефордской библиотеке, и Джек остановил взгляд на левом нижнем углу этой карты, где красовалось изображение Винланда.

— Я слышал, вы совершили опасное путешествие, — взглянув на Джека, сказал О'Коннор.

— Таким уж оно оказалось, — ответил Джек и достал из портфеля найденные кинжал и золотое кольцо с изображенной на нем менорой.

Покрутив в руке то и другое, О'Коннор откашлялся и сказал:

— Прежде всего, позвольте мне принести извинения Джереми. Я поставил его в трудное положение, попросив держать язык за зубами. Я привлек его к совместной работе около года назад, когда он появился на Айоне, чтобы изучать раннее руническое письмо. Я искал трудолюбивого и исполнительного помощника, и Джереми оправ дал мои ожидания. Но, правда, я заставил его поклясться, что он не станет разглашать секретные сведения, касающиеся нашей совместной работы, пока я не дам на то разрешения. Сегодня пришло время поделиться этой информацией с вами.

— Но мы же недавно виделись, — сказал Джек. — Что вам мешало при той нашей встрече поделиться с нами имеющимися у вас сведениями?

— Я хотел убедиться в вашей благонадежности. Поверьте, я держу вашу сторону, и у нас общие нешуточные враги, с которыми необходимо считаться.

— Что за враги? — удивился Джек. — Я уже второй раз слышу о них.

О'Коннор взял со стола кинжал и, разглядывая свастику, тихо проговорил:

— Начнем с нацистов. Неужели вы не догадываетесь, что не вы одни охотитесь за менорой?

— Да искатели сокровищ были во все времена, — беззаботно произнес Костас. — Есть и сейчас.

О'Коннор иронически улыбнулся.

— Нам противостоят не заурядные искатели ценностей. Чтобы лучше понять, что у нас за противник, для начала стоит охарактеризовать тех людей, которые побывали в Гренландии, принимая участие в экспедиции, организованной «Наследием предков», специальной службой СС, в 1938 году.

— Один из них — Кунцль, известный археолог. — Джек достал фотографии, полученные от Кангиа. — А вот об этом человеке с нарукавной повязкой ничего не известно?

— Я помогу вам, — сказал О'Коннор. — Начну с того, что во время Второй мировой войны папа Пий XII проявил нерешительность и не смог заклеймить позором нацистов, и Ватикан до сих пор старается загладить его вину. Недавно мне поручили заняться вопросами холокоста. Сотрудничая с Израилем, мы разыскиваем нацистских преступников. К сожалению, большинство из них умерли, избежав суда. Но все же мы продолжаем изобличать этих преступников во имя исторической справедливости.

— Их всех покарает Бог, — буркнул Костас.

— Конечно, Бог воздает каждому по заслугам, — согласился О'Коннор. — Несомненно, в аду уготовлено место для каждого изверга.

Раздался стук в дверь. О'Коннор поднялся, подошел к двери, посмотрел в глазок и впустил Марию. Сев на свободный стул, она сообщила:

— Я только что говорила по телефону со своим старым приятелем, который работает в Центре Симона Визенталя.

Джек неожиданно вспомнил, что Мария наполовину еврейка: ее отец был сефардом.

— Так вот, он сказал, что нацист, запечатленный на фотографии, проходил обучение в Гейдельберге и собирался прославиться на ниве антропологии. Однако университет он не закончил и в 1933 году стал членом СС. Побывав в Гренландии с экспедицией, он добровольно вступил в «Тогенкопфвербанде», подразделение СС «Мертвая голова». Его имя Андрис Рекснис.

— По имени вроде не немец, — заметил Джек.

— Он литовец, — пояснила Мария.

— И за пределами Фатерлянда хватало молодчиков, желавших послужить Гиммлеру, — добавил О'Коннор.

У Марии зазвонил телефон, и она, извинившись, выскользнула из комнаты.

— Мария права, — произнес О'Коннор. — Нацист, запечатленный на фотографии, и в самом деле Андрис Рекснис. Он — злостный преступник. Сейчас вы в этом удостоверитесь.

О'Коннор открыл свой лэптоп и нашел нужный сайт. Джек, Костас и Джереми уставились на экран.

— Айнзацгруппа, — О'Коннор произнес это слово с видимым отвращением, — детище Гиммлера. Его молодчики только на территории СССР уничтожили более миллиона евреев. К великому сожалению, многим из этих извергов удалось избежать суда. Среди них и Андрис Рекснис.

— Как же ему удалось скрыть свои злодеяния? — спросил Джек.

— Обычная история. В 1945 году, в самом конце войны, когда русские вели бои за Берлин, Рекснис, переодевшись в форму солдата вермахта и сфабриковав себе документы на имя Шмидта, перебрался на Запад и сдался вступившим на территорию Германии англичанам. Став заурядным военнопленным, он освободился из лагеря в 1947 году. Рекснис забрал из сиротского дома своего сына Петера и вместе с ним уехал в Австралию. Там ему повезло: он нажил крупное состояние на опаловом руднике неподалеку от Дарвина. В середине шестидесятых он неожиданно продал дело и тут же исчез.

— Можно понять, что в годы войны Петер, сын Рексниса, был малым ребенком.

— В 1945 году Петеру было одиннадцать, но он был мал да удал. В 1947 году на Нюрнбергском процессе, когда разбирались преступления айнзацгруппы, один из свидетелей обвинения показал, что Петер в форме нацистской молодежной организации «Гитлерюгенд» перезаряжал «люгер» своему отцу, когда тот в концлагере расстреливал узников. Юнец этим не ограничивался и порой сам упражнялся в стрельбе по живым мишеням. Но лишь в девяностых годах, когда делом Рекснисов занялся Интерпол, их нашли в Мексике, где Петер держал большую антикварную лавку. Сейчас ему перевалило за семьдесят, но он, как и раньше, видно, не бедствует.

— Почему же этих преступников так долго не могли найти? — спросил Костас.

— Это только в голливудских боевиках нацистских преступников быстро ловят. На самом деле все обстоит иначе. Вскоре после Второй мировой войны политическая ситуация в мире коренным образом изменилась. Соперничество сверхдержав привело к холодной войне, разразилась шпиономания, и «Интеллидженс сервис» и ЦРУ стало не до нацистов. Этим секретным службам было известно, что Эйхман, Менгеле и другие высокопоставленные нацисты скрываются в Южной и Центральной Америке, но активных действий по их поимке эти службы не предпринимали. Только Израиль продолжал искать нацистских преступников. — О'Коннор вынул из ящика письменного стола поблекшую фотографию. — Около восьми лет назад в газетах появились небольшие заметки о смерти высокопоставленного нациста. Вот иллюстрация к тем заметкам.

На фотографии был запечатлен лежавший на спине в луже крови мужчина преклонных лет в темном костюме; на его левой руке виднелась повязка с изображением черной свастики в красном круге.

— Этот человек, — продолжил О'Коннор, — оставался убежденным нацистом до конца своих дней и дома не отказывал себе в удовольствии щеголять в нарукавной повязке с изображением свастики. Это и есть Андрис Рекснис. Ему выстрелили в живот, чтобы он умер медленной смертью и мог представить, что ждет его впереди.

— Дело рук агентов Моссад? — предположил Костас.

— Моссад причастен к этому лишь частично.

— Что вы имеете в виду?

— Андрис Рекснис был приспешником дьявола, но избежал международного суда и не ответил за свои злодеяния, поэтому он предстал перед судом человечества и перед судом Господа Бога.

— Вы хотите сказать, что Ватикан содержит карателей?

— Ватикан, конечно, духовный светоч, но существование Ватикана зависит от нашей силы влиять на умы людей, от возможности наставлять на пути истины слабых в вере или вовсе не желающих подчиняться воле Господа. Нашему делу в свое время служили крестовые походы, инквизиция, религиозные ордена. До сих пор нашему делу служит орден иезуитов, в котором я состою. Для достижения своих целей Ватикан неизменно сотрудничает и с наиболее сильными секретными службами.

— Вы упомянули о крестовых походах, — заметил Костас, — но вряд ли эти походы возвеличили папство, даже если первоначальные цели пап были возвышенными. Не могу представить себе, что разграбление Константинополя было санкционировано Иннокентием III.

— Вы, наверное, удивитесь, — ответил О'Коннор, — но папству, чтобы отстаивать свои духовные интересы, приходится зачастую вмешиваться в мирские жизненные процессы, упуская из виду духовную общность, равенство всех христиан. К тому времени, когда начался четвертый крестовый поход, у Ватикана сложились неприязненные, враждебные отношения с христианской церковью Восточной Римской империи, которую Ватикан обвинил в расколе и ереси. Враждующие стороны обычно необъективны, каждая гнет свою линию. Некоторые ретивые головы оправдывали разграбление Константинополя тем, что акция эта богоугодна.

— Естественно, противники Ватикана придерживались другой точки зрения, — добавил Джереми. — Никита Хониат, византийский историк и богослов, назвал крестоносцев приспешниками Антихриста.

— Ватикан неизменно сталкивается с темными силами, но те, кто борется против дьявола, могут попасть под его пагубное влияние, — продолжал О'Коннор. — Крестовые походы бросили вызов темным силам Средневековья, но усилия эти не всегда приносили желаемый результат. В истории Ватикана случались периоды слабости, и этой слабостью пользовались наши враги. Среди нынешних служителей церкви немало людей, до сих пор не снимающих вину с Ватикана, не сумевшего предотвратить холокост.

— Из ваших слов можно понять, — сказал Джек, — что смерть Рексниса с поисками меноры не связана.

— Прошу прощения, я немного отклонился от темы. Смерть Рексниса несомненно связана с поисками меноры. Потерпите, вы все узнаете.

В дверь опять постучали. О'Коннор поднялся и впустил возвратившуюся Марию.

— Потрясающие новости, — сообщила она. — Мои коллеги из Оксфорда закончили разбор манускриптов, найденных на потайной лестнице Херефордской библиотеки. Там оказалось немало англосаксонских рукописей. По значимости эта находка не уступает Римской библиотеке, обнаруженной в Геркулануме. — Мария взглянула на Джереми, подавшегося всем телом вперед и слушавшего ее с нескрываемым интересом, и, обратившись к нему, продолжила: — Ты собираешься вернуться в Соединенные Штаты, но перед отъездом прошу тебя, найди время и изучи найденные рукописи.

— Конечно, — ответил Джереми, — с большим удовольствием.

— Но это еще не все. — Голос Марии неожиданно задрожал. — На лестнице оказалась и другая находка, надо сказать, зловещая. Когда на лестнице разбирали завалы, на нижней площадке, под рукописями и книгами нашли скелет человека, высокого мужчины в монашеской рясе. Должно быть, он пролежал на лестнице сотни лет. И еще, как мне сообщили, у этого человека проломлен череп.

Наступила полная тишина. Наконец О'Коннор поднялся с места, подошел к висевшей на стене репродукции Маппа Мунди и произнес:

— Открылось то, что я и предполагал. Весной 1299 года Ричард Холдингемский, составивший эту карту, приехал сюда на Айону вместе с Иаковом из Ворагина, своим духовным наставником, генуэзским архиепископом, тяжелобольным. Затем Ричард отправился в Херефорд, чтобы закончить работу над картой. На карте ошибки, которые он собирался исправить. Карту чертил писец по оставленному эскизу, но, видно, этот писец отнесся халатно к своей работе, допустив по невнимательности ошибки. Так, слово «Африка» он начертал на Европе, а слово «Европа» — на территории Африки. Однако теперь, после того как Мария и Джереми нашли Маппа Мунди, исполненную самим Ричардом Холдингемским, резонно предположить, что он отправился в Херефорд также и для того, чтобы внести на исполненную писцом Маппа Мунди секретное дополнение, поместив его в нижний угол пергамента. Перед отъездом Ричард провел последнюю ночь в Бромъярде, в Суинфилдском дворце епископа, а наутро в одежде паломника отправился Херефорд. Больше о нем не слышали. Исправления в Маппа Мунди, исполненную писцом, он так и не внес.

— Вы думаете, его убили? — спросила Мария.

— Не сомневаюсь в этом.

— Я почти сроднилась с Ричардом, — взволнованно сказала Мария. — Я изучала его работы всю свою жизнь, а в тот день, когда мы нашли его карту в Херефордской библиотеке, мне показалось, что он рядом со мной.

— Убийство? — с сомнением сказал Костас. — А зачем Ричард приехал на Айону?

О'Коннор открыл ящик письменного стола, достал карту, свернутую в рулон, и раскатал ее на столе. Это была крупномасштабная карта Северной Англии с помещенной на ней схемой битвы при Стэмфорд-Бридже, произошедшей в 1066 году. О'Коннор опустился на стул и провел на карте черту от Йоркширского побережья близ Стэмфорд-Бриджа к северной оконечности Шотландии, а затем опустил черту вниз до Айоны.

— Сначала проследим за путем Харальда Хардрада после битвы при Стэмфорд-Бридже, — сказал О'Коннор. — Вот этим путем, — он провел карандашом по черте, — Харальд на своих кораблях пришел на Айону.

— Должно быть, Харальд был тяжело ранен, если распространились слухи о его смерти, — предположил Костас.

— Он выжил чудом, — пояснил О'Коннор. — Вместе с ним на Айону ушли около тридцати человек. Многие из них были ранены и не пережили перехода, другие умерли на Айоне. В живых остались несколько человек. Поправившись, Харальд пошел на запад в поисках новых земель, оставив неокрепших раненых на Айоне и повелев им ждать возвращения своего короля. Оставшиеся на острове объединились в фелаг. Так викинги называли братство, тайное общество, в котором каждый был лично связан со своим господином взаимной дружбой и верностью. Поначалу в фелаг входили только несколько человек, оставшиеся на острове сподвижники Харальда Хардрада, служившие вместе с ним еще при дворе византийского императора. Возможно, в число этих людей входили и сыновья Харальда. Вскоре к членам фелага примкнули единомышленники, и фелаг стал насчитывать более двадцати человек. Все они поклялись продолжить дело Харальда Хардрада и сделать все возможное для того, чтобы на английский престол взошел настоящий викинг.

— Несбыточные надежды для того времени, — заметил Джек.

— Викинги разделяли ненависть англосаксов к норманнским завоевателям Англии, — продолжил О'Коннор, — а позже и к их преемникам из рода французских Плантагенетов. Постепенно дело фелага стало делом всех англичан. Уместно добавить, что в крови англосаксов немалую долю составляла кровь викингов. Во времена юности Харальда Хардрада Англией правил Кнуд, он же Канут, датский викинг. В Нортумбрии, Восточной Англии и здесь, на западных островах, образовались поселения викингов, что привело к смешанным бракам. Поэтому вовсе не удивительно, что после битвы при Стэмфорд-Бридже саксы и викинги объединились в борьбе против норманнов.

— Но вряд ли члены фелага действительно верили в то, что Харальд Хардрада вернется, — предположил Джек.

— Это была слепая интуитивная вера, но она сплотила членов фелага, который в Средневековье стал наиболее жизнестойким секретным обществом. Его первые члены поклялись своему королю, что будут держать в секрете и то, что он остался в живых, и то, что он тайно отплыл на запад, чтобы норманны не пустились за ним вдогонку. По прошествии времени, когда возвращение Харальда стало физически невозможным, члены фелага начали думать о будущем — о том, что они присоединятся к своему королю в последней битве между добром и злом при наступлении Рагнарека. В этой битве они будут сражаться плечом к плечу со своим сеньором, разя боевыми топорами врагов, как и в прежние времена, когда они вместе с Харальдом служили в варяжской гвардии. Девизом фелага стали слова hann til ragnaroks, что в переводе со старонорвежского означает «дождемся Рагнарека» — встречи в конце времен.

— Выходит, Харальд Хардрада бесследно пропал, — разочарованно произнес. Джек.

— Не совсем.

О'Коннор подошел к книжному шкафу, вынул книгу и протянул Джеку.

Это — сочинение Гальфрида Монмутского «Historia Regum Britanniae» — «История бриттов», средневековый бестселлер, рассказывающий о похождениях легендарного короля Артура. Впрочем, книга эта не лишена вымысла, рожденного фантазией сочинителя. Гальфрид был членом фелага, вступил, разумеется, в это общество спустя несколько десятилетий после исчезновения Харальда Хардрада. Члены фелага поклялись никогда не упоминать имени своего короля, но в начале двенадцатого столетия фелаг стал расширяться, принимать в свои ряды недовольных правлением норманнских завоевателей. Вполне естественно, что в это время появилась надобность в книге, повествующей о герое королевских кровей, который однажды вернется, чтобы освободить парод от ига захватчиков. Отбросьте романтические истории, которыми полна эта книга, и перед вами предстанут факты.

Джек оживился:

— Значит, Гальфрид Монмутский, повествуя о похождениях короля Артура, имел в виду Харальда Хардрада? Тогда рыцари Круглого стола, разумеется, варяжская гвардия.

— Ничего удивительного, — вставил Костас. — Ты же сам говорил, рассуждая об Атлантиде, что за каждым мифом стоит действительность.

— Это верно, но споры об Атлантиде ведутся уже много веков, а то, что сейчас открылось, подобно грому среди ясного неба. — Джек перевел взгляд на О'Коннора и продолжил: — Из ваших слов можно понять, что фелаг не только тайное общество суеверного толка.

— Без сомнения. Поддерживая настроения саксов, фелаг добился признания, и ряды его неуклонно росли. Члены фелага, разумеется, не могли войти в состав норманнской аристократии, поэтому большинство сделались священниками, оставаясь в душе язычниками. Религиозное поприще стало единственной сферой, где англичане, потомки англосаксов и викингов, могли достичь власти и влияния в обществе, и фелаг вовсю использовал эту возможность. К концу двенадцатого столетия члены фелага стали священнослужителями и в других европейских странах и начали пользоваться влиянием даже в Риме. Стоит добавить, что, по некоторым источникам, предком Иакова Ворагинского, духовного наставника Ричарда Холдингемского и одного из влиятельных итальянских священнослужителей, был король Кнуд. В отдельные времена члены фелага даже входили в Коллегию кардиналов, орган всесильного Ватикана.

— Выходит, Ричард Холдингемский был членом фелага? — предположила Мария.

— Он был последним членом подлинного фелага, основанного сподвижниками Харальда Хардрада. Дело в том, что фелаг со временем раскололся, и причиной тому стала менора. Случилось так, что один из викингов, оставшихся на Айоне, видел менору собственными глазами и разболтал о ее существовании остальным. К тому времени менора для Харальда стала символом королевского сана, а после его отплытия — символом образовавшегося фелага. Но если одни его члены считали менору священной реликвией, то другие видели в ней лишь очень дорогое золотое изделие.

— Схоже с историей Святого Грааля, — заметил Костас. — Одни считали его христианской святыней, ради приближения к которой и приобщения к ее благим действиям рыцари совершали свои подвиги, а другие — просто золотой чашей огромной ценности.

— Так вот, — продолжил О'Коннор, — люди, отколовшиеся от подлинного фелага, образовали собственный изолированный фелаг, первостепенной задачей которого, превратившейся в навязчивую идею, стало найти менору. Члены подлинного фелага знали о поразившей их ряды червоточине, и, когда до них дошли сведения об открытии Харальдом Хардрада новых земель по другую сторону океана, они оставили эти сведения при себе, чтобы раскольники не использовали их со злым умыслом. Постепенно знания эти стали достоянием лишь одного наиболее досточтимого человека, который передавал их по наследству проверенному последователю, ученику, которому полностью доверял.

— Начинаю понимать, — сказал Джек. — Иаков из Ворагина и Ричард Холдингемский как раз и были хранителями секретов подлинного фелага.

— Последними хранителями этих секретов, — уточнил О'Коннор. — Каким-то образом эти секреты дошли до них, хотя столетием раньше, в 1170 году, приближенными Генриха II у себя в соборе был убит Томас Бекет, архиепископ Кентерберийский, в то время глава и хранитель тайн подлинного фелага, который после его кончины ослаб и постепенно прекратил свою деятельность. Убийство Бекета, уважаемого священнослужителя, резко осудили, и его убийцы предпочли скрыться из Англии, отправившись в третий крестовый поход. Они стали известны как рыцари Кровавой Руки, ибо у всех этих людей имелся шрам на ладони правой руки от умышленно нанесенной самому себе раны. Эти люди прикрывались духовным наследием Харальда Хардрада, но на самом деле имели другие планы, превратившись в обыкновенных грабителей, поставивших целью завладеть иудейскими ценностями, оставшимися и Константинополе после бегства Харальда Хардрада, — например, золотым столом для хлебов предложения. Но до Константинополя крестоносцы не добрались. На подходе к Иерусалиму их разбили войска Саладина. Константинополь был взят крестоносцами только в 1204 году.

— Во время четвертого крестового похода, — уточнил Джек. — Помнится, его организовал Балдуин, граф Фландрии.

— Он был одним из организаторов этого выступления. О Балдуине стоит упомянуть особо. В молодости он побывал в Риме и видел, разумеется, арку Тита. Она слыла местом паломничества членов фелага, и Ричарду Холдингемскому, конечно, тоже довелось увидеть эту арку собственными глазами и полюбоваться ее рельефами. И Ричард, и Балдуин видели изображение не только знаменитой меноры, но и других бесценных сокровищ, добытых римлянами во время Иудейской войны, среди них — золотого стола. Однако Балдуин, хотя и был одним из организаторов четвертого крестового похода, участия в нем не принял — скажем так, по чистой случайности: он уехал в Венецию по неотложным делам. Члены подлинного фелага знали о намерении Балдуина завладеть находившимися в Константинополе ценностями и тайно прибыли в этот город, опередив крестоносцев. В те времена в гвардии византийского императора все еще служили отдельные викинги, которые, разумеется, слышали о подвигах своего предшественника, легендарного Харальда Хардрада, и прибывшие в Константинополь члены фелага уговорили их спрятать сокровища. Викинги укрыли эти сокровища в бухте Золотой Рог, но где именно — неизвестно. Викинги унесли эту тайну с собой — все они погибли при осаде Константинополя.

— Полезная информация, — вставил Костас. — Надо оповестить Мориса Хибермейера, что в бухте Золотой Рог спрятаны огромные ценности. Пусть займется их поисками.

— В начале тринадцатого столетия, — продолжил О'Коннор, — раскол в фелаге обернулся кровавой междоусобицей. Обычный удел тайного общества. Даже члены подлинного фелага, потеряв присущие им благородство и опасаясь за собственную жизнь, старались нанести удар первыми. Жизнь каждого висела на волоске. К тому времени Иаков из Ворагина, оказавшись на Айоне, окончил свой земной путь, и Ричард Холдингемский сжег его по обычаю викингов на погребальном костре, отправив в Вальхаллу, куда до того отплыл их король. Но Ричарду было некому передать свои секретные знания, и он решил предать их бумаге с помощью тайного чертежа и приписки на Маппа Мунди, исполненной им самим. Он надеялся, что, когда темным силам придет конец, этими знаниями воспользуются просвещенные и достойные люди. Унаследовав от Иакова секрет подлинного фелага, Ричард, должно быть, знал, что дни его сочтены.

— Вы считаете, что перед своей насильственной смертью Ричард не выдал врагам секреты фелага? — спросила Мария.

— Полагаю, что нет. Он был таким же стойким, как Томас Бекет. К счастью, доработанная Ричардом Маппа Мунди к его врагам не попала. То ли он успел ее спрятать, то ли убийцы не поняли ее значимости.

— Вряд ли Ричард предполагал, что карта найдется только через семьсот с лишним лет, — уныло заметил Джек.

Костас взял кольцо, покрутил перед глазами собравшихся изображенную на нем менору, а затем, указав на свастику, задумчиво произнес:

— Какая же связь между поисками меноры в Средневековье и ухищрениями современных злодеев?

ТРИНАДЦАТАЯ ГЛАВА

Джек слушал О'Коннора с неослабным вниманием, понимая, что эта информация поможет в поисках знаменитой меноры, похищенной римлянами из Иерусалимского храма, а затем затерявшейся в круговерти истории. Со времени обнаружения Маппа Мунди, исполненной Ричардом Холдингемским, поиски меноры из бухты Золотой Рог переместились в Гренландию, где был обнаружен корабль викингов, один из кораблей Харальда Хардрада, но Джек до встречи с О'Коннором не мог даже предположить, что следующим отправным пунктом поисков станет Айона. А о том, что эти интересные поиски, окрашенные приключенческим духом и стремлением сделать удивительное открытие, могут привести к столкновению с темными силами, способными на самое ужасное преступление, он не мог и помыслить. Тем временем О'Коннор продолжил повествование: — С окончанием крестовых походов и возвышением Османской империи попытки добраться до оставшихся в Константинополе ценностей прекратились. Сведения об открытой викингами земле обетованной были утрачены. К концу пятнадцатого столетия, когда европейцы начали открывать новые земли, рыцарей Кровавой Руки в живых не осталось. О Харальде Хардрада и похищенной им меноре ходили легенды, передававшиеся от отца к сыну потомками таинственного фелага. В девятнадцатом веке эти рассказы воспринимались как миф, сродни историям о похождениях короля Артура и рыцарей Круглого Стола. Но каким-то образом слухи о том, что викинги побывали в Гренландии, дошли до полоумного австрийца Гербигера, создателя теории мирового льда, и этот австриец, должно быть, счел, что на покрытом многовековым льдом острове можно найти следы первых арийцев.

— Нам рассказывали о нем, — заметил Костас. — Руководствуясь его бредовой теорией, нацисты послали в Гренландию экспедицию.

— Что же, этот чудак-австриец воссоздал фелаг? — спросил Джек.

— Фелаг воссоздал приверженец этого шарлатана, литовский предприниматель Петер Рекснис, отец Андриса. Он выбрал подходящее время: после поражения в Первой мировой войне в Германии получила распространение расовая теория, согласно которой арийская раса, к которой немцы причисляли себя, объявлялась наиболее чистой и совершенной, что пробудило интерес к истории викингов и нордическому наследию. Стали нарождаться и расцветать тайные общества, набравшие в свои ряды как фантазеров, так и убийц, мечтавших о новом рейхе в Европе. Самой зловещей подобной организацией стали Schutzstaffel — СС, детище Гиммлера, общество, в недрах которого образовался новый фелаг, хвалившийся своими историческими корнями и перенявший у фелага Средневековья ритуалы и атрибутику. Но эти ритуалы и атрибутика явились лишь декорацией. Современный фелаг занялся поисками меноры.

— Что подтверждается изображением меноры на нацистском кольце, — сказал догадливый Костас.

— Такие кольца являются принадлежностью каждого члена этого зловещего общества. По утверждению Рексниса, эти кольца из золота самого Харальда Хардрада, но это вранье. Рекснис знал, что короли викингов одаривали верных сподвижников кольцами, браслетами, ожерельями, передававшимися потомкам. Как все нацисты, Рекснис превозносил оперы Вагнера и, в частности, его тетралогию «Кольцо Нибелунга», в сюжет которой вошли мифы о Рагнареке и гибели скандинавских богов. Образовав тайное общество, Петер Рекснис воспользовался девизом фелага Средневековья: «Наnn til ragnarøks». Фелаг Рексниса состоял из двенадцати человек, именовавших себя побратимами и собратьями по уключине — так викинги называли гребцов на своих кораблях. Для своего тайного общества Рекснис приобрел замок в Норвегии, украсив его помещение доспехами и оружием викингов. Для отступников и предателей, если таковые найдутся, Рекснис ввел наказание, бытовавшее в свое время у скандинавов.

— Наказание кровавым орлом? — ужаснувшись, спросила Мария.

— Вот именно. Во времена Харальда Хардрада стражем фелага считали гигантского мифического орла. Недаром этим именем Харальд назвал один из своих кораблей. Отступников и лютых врагов фелага ожидала страшная казнь. Их приносили в жертву орлу, но, перед тем как умертвить, на спинах людей вырезали изображение этой птицы, после чего жертвам ломали ребра и извлекали из груди легкие.

— Боже милосердный! — простонал Костас.

— Правда, ни один из членов фелага, учрежденного Петром Рекснисом, этому наказанию не подвергся. Видимо, среди них не было ни отступников, ни предателей. Но на Нюрнбергском процессе, когда разбирались преступления айнзацгруппы, один из свидетелей обвинения показал, что, по слухам, в концлагере, в котором он содержался, один из офицеров СС умерщвлял узников способом, о котором я вам только что рассказал. Поистине злодеяние, затмевающее даже ужасы холокоста. Однако очевидцев этих зверств не нашлось, но речь шла о концлагере, в котором хозяйничал Андрис Рекснис. Добавлю, что члены фелага Рексниса надрезали себе ладони, возомнив себя возродившимися рыцарями Кровавой Руки.

— А чем руководствовался Андрис Рекснис, отправившись в Гренландию с экспедицией? — спросил Джек.

— Рекснисы, вероятно, догадывались о том, что Харальд Хардрада, потерпев поражение в битве при Стэмфорд-Бридже, ушел на своих кораблях в Гренландию. Кроме того, из «Прядей о гренландцах» и «Саги об Эйрике Рыжем» они почерпнули интересные сведения: омываемое заливом Диско побережье Гренландии считалось подходящим отправным пунктом для перехода на запад, на другую сторону океана. Когда Рекснисы узнали о том, что датский этнограф Кнуд Расмуссен собирается исследовать ледяную шапку Гренландии, они решили принять участие в экспедиции. В то время Гиммлер проявлял интерес к теории мирового льда и полагал, что в Гренландии могут найтись следы древней арийской цивилизации, и потому Рекснисам не составило никакого труда заручиться поддержкой «Наследия предков». В результате представители этого немецкого общества по изучению древнегерманской истории были включены в состав экспедиции Расмуссена. Среди них оказался и Андрис Рекснис.

— А какую роль сыграл Кунцль? — поинтересовался Джек.

— Кунцль был настоящим ученым, специалистом по истории викингов. Он составил маршрут экспедиции, руководствуясь скандинавскими сагами. Когда он вместе с Рекснисом провалился в расселину, где находился корабль викингов, то, найдя плиту с руническим текстом, он не только прочел его, но и по реакции Рексниса мигом сообразил, что нацисты интересуются наследием викингов.

Кунцль ненавидел нацистов и потому передал плиту на хранение Кангиа. Затем пути Кунцля и Рексниса разошлись. Когда началась война, Кунцль оказался в экспедиционном корпусе Роммеля и два года провоевал в Африке. Но в 1944 году он принял участие в заговоре фон Штауффенберга и в результате попал в застенки гестапо. Его допрашивал Рекснис, преследуя свою цель: выведать, куда делись исчезнувшие отчеты побывавшей в Гренландии экспедиции и где находятся личные бумаги ученого, ибо Рекснис небезосновательно полагал, что Кунцль, вернувшись из экспедиции, оставил о ней записи. Но Кунцль, подобно Томасу Бекету и Ричарду Холдингемскому, ничего не сказал.

— Должно быть, нацисты искали менору целенаправленно, — предположила Мария, — считая ее символом победы над нацией, которую они собирались искоренить. Если бы им удалось отыскать менору, она приобрела бы то же значение, какое имела две тысячи лет назад во время триумфа римлян после победы в Иудейской войне.

— Прежде всего стоит сказать о том, — продолжил О'Коннор, — что поиски меноры держались в тайне даже от Гиммлера. Если бы рейхсфюрер узнал, что у него за спиной действует тайное общество, Рекснис, вероятно, тотчас бы разделил судьбу Кунцля. Фелаг действует и поныне, а вот оценка меноры в представлении этого общества к настоящему времени изменилась. Фелаг видит теперь в меноре лишь уникальную и весьма дорогую вещь, за которую можно выручить баснословные деньги. А покупатели, конечно, найдутся: Ватикан, Израиль, арабский мир.

— Выходит, — уточнил Костас, — современный фелаг ищет менору, чтобы выставить ее на торги и получить за нее наивысшую цену?

— Фелаг и раскололся около тысячи лет назад по причине того, что часть его членов считала менору лишь ценной вещью, завладев которой можно обогатиться.

— Но как вы узнали о том, что нам рассказали? — полюбопытствовал Костас. — Каким образом все эти секретные сведения стали известны ватиканскому историку?

О'Коннор тяжело вздохнул и, выпростав из рукава рясы правую руку, продемонстрировал своим слушателям ладонь. Раздались удивленные возгласы: по ладони тянулся шрам.

— Вы рыцарь Кровавой Руки… член фелага? — с запинкой проговорила Мария. — Я замечала ваш шрам, но думала, что это след от обычной раны.

— Не беспокойтесь, я давно вышел из общества. Членством в фелаге я обязан отцу, да и, пожалуй, дедушке тоже. Мой дед был ученым, а по характеру — экстравагантным, неуравновешенным человеком, и, видно, эти черты характера сподобили его на сотрудничество с полоумным австрийцем, разработчиком теории мирового льда. Вероятно, эту экстравагантность и тягу ко всему необычному и таинственному унаследовал мой отец, который тоже заинтересовался пресловутой теорией, а заинтересовавшись, вступил в фелаг, когда подвернулась возможность. Он привлек в фелаг и меня. Я был молод, и стать членом тайного общества мне казалось немалой честью. Но со временем я узнал, что фелаг работает на нацистов, и решил немедля расстаться с ними. Я заявил, что являюсь иезуитом и не могу совмещать обязанности, различные по духу и содержанию. Члены фелага — в душе язычники, отвергающие христианство, но, узнав о моем намерении, они, видно, решили, что свой человек в Ватикане им пригодится, и, поразмыслив, отпустили, взяв с меня клятву не выдавать их секреты. Сегодня я эту клятву нарушил. Выйдя из тайного общества, связанного с нацистами, я перестал интересоваться его делами, но не смог забыть преступлений, совершенных Андрисом Рекснисом, и потому продолжил собирать о нем сведения, действуя на свой страх и риск. Чем больше я узнавал о его пребывании в айнзацгруппе, тем больше приходил к мысли о том, что Рекснис должен понести наказание за свои преступления. К тому меня понуждали и убеждения, почерпнутые у подлинного фелага: Рагнарек неизбежен, и зло должно быть наказано. Конечно, это противоречит всепрощению, взглядам иезуита, но полнее, увязывается с воззрениями членов подлинного фелага, и это придавало мне силы.

— Но один в поле не воин, — задумчиво сказал Джек. — Вероятно, не вы, а кто-то другой убил Рексниса.

— Я сумел набрать небольшую группу единомышленников. Одного из этих людей вы видели. Он показал вам дорогу, когда вы вошли в собор. Короче говоря, мы приговорили Рексниса к смерти, и у нас нашлись силы, чтобы привести приговор в исполнение.

— Это напоминает вендетту, кровную месть, — сказала Мария.

— Для торжества справедливости можно иногда обойтись и без официального судебного разбирательства, тем более если знаешь, что его не дождешься.

— А сведения о том, что вы причастны к убийству Рексниса, не просочились в фелаг?

— Меня подозревают. А вот о меноре и ее поисках фелагу известно определенно. Эти сведения члены фелага могли почерпнуть в Ватикане. Начиная с двенадцатого столетия фелаг принялся внедрять в Ватикан своих тайных агентов. Вот и сейчас один из высокопоставленных служащих Ватикана связан с фелагом, и ему хорошо известно, что вы занимаетесь поисками меноры.

— Откуда? — воскликнул Костас.

— От человека, затесавшегося в ваши ряды.

Джека неожиданно осенило.

— Я знаю, кто это. Это — эстонец, второй помощник капитана «Морского бродяги». Мне не раз казалось, что он подслушивает.

— Два дня назад он самовольно покинул судно и не вернулся, — мрачно сообщил Костас. — Сегодня утром я разговаривал с Томом Йорком по телефону, и он сообщил мне об этом.

— Фелаг сделает все возможное, чтобы узнать о ваших намерениях, помешать вашим планам и, опередив вас, найти менору своими силами. В фелаге есть человек, которого следует наиболее опасаться.

— Кто же это? — спросил Джек.

— Сын Петера Рексниса, прирожденный убийца, унаследовавший фамильные гены. Сам Петер после войны осел в Центральной Америке и пошел по кривой дорожке, занявшись подпольным бизнесом, а вот где сейчас его сын, я не знаю. Этот человек крайне опасен. В фелаге, где он на первых ролях, его называют Локи, по имени скандинавского бога, отличавшегося коварством. Впрочем, у этого человека много имен. Так, назвавшись Антоном Пелнером, он прошел боевую подготовку в Абхазии, в лагере, готовившем террористов, а затем участвовал в войне на Балканах, где совершил множество преступлений. Он был арестован агентами «Интеллидженс сервис» и как военный преступник предан суду Международного трибунала по бывшей Югославии. Его приговорили к пожизненному заключению и экстрадировали в Литву, гражданином которой он себя объявил. Там его посадили в тюрьму, где прежде содержались офицеры СС, приговоренные к смертной казни. Но примерно месяц назад его дело пересмотрели, и за недостатком улик Локи освободили. Локи фанатично предан фелагу. Его отец Петер, вступив в фелаг, не стал уродовать себе руку, отложив эту ритуальную процедуру до лучших времен. Возмущенный его нерешительностью, Локи, тогда еще мальчик, пришел в неистовство и полоснул себе по лицу топором, тем самым продемонстрировав, что и с особой приметой, заметной всем, он не станет проявлять осторожность, работая на фелаг. Локи знает, что я выслеживал его деда, и жаждет мести.

— Каковы ваши планы? — спросил Джек, взглянув на О'Коннора.

— Останусь здесь. В Риме слишком опасно. Два дня назад в Ватикане застрелили Альберто Беллини, главного хранителя тамошнего музея.

— Беллини — тот человек, которому вместе с вами удалось побывать в скрытой камере, обнаруженной в арке Тита?

— Он самый. Беллини — ученый, известный знаток римской скульптуры. В Ватикане он был единственным, которому я полностью доверял. Полиция решила, что смерть Беллини — дело рук мафии, контролирующей подпольный оборот антиквариата. Действительно, Беллини боролся с этими негодяями, ему не раз угрожали, и за пределы Ватикана он не выходил без охранников. Но Беллини убили в его собственном кабинете, и я уверен, что мафия к его гибели непричастна. Беллини убили другие люди, опасавшиеся, что он разгласит имевшиеся у него сведения о меноре. Боюсь, что смерть теперь угрожает мне. Да и вам нужно остерегаться.

— А что за высокопоставленное лицо в Ватикане, которое покровительствует фелагу?

— Кто-то из кардиналов. Расправиться со мной ему труда не составит. Фелаг повсюду, где считает необходимым, распустил свои щупальца. Не сомневаюсь, что дело Антона Пелнера пересмотрел продажный судья, вступивший в сговор с фелагом. В настоящее время главная цель фелага — найти менору, величайший символ иудаизма. Если это случится, фелаг использует фантастическую находку в преступных целях, что взорвет и без того нестабильный Ближний Восток. В конфликт втянутся евреи, арабы. Да и Ватикан не останется в стороне. Поисками меноры занимается главным образом Локи, закоренелый преступник. Я собрал на него досье. Документы здесь, в этом портфеле. Доверить их компьютеру не решаюсь. Досье я собираюсь передать в Интерпол. У группы, которую я возглавляю, есть друзья в высших сферах. Полагаю, они помогут. Но прежде мне надо привести в порядок досье. На это уйдет несколько дней.

— Давайте я помогу вам, Патрик, — предложила Мария, а затем обратилась к Джеку: — Я оказала вам посильную помощь, а теперь мне лучше остаться с Патриком и помочь ему подготовить необходимые документы для передачи в Интерпол. Меня с успехом заменит Джереми.

— Будь по-твоему, — поразмыслив, согласился Джек скрепя сердце. Мало ли что может случиться с Марией. — Только будь осторожна.

О'Коннор повел Марию и Джека к морю, решив поделиться с ними дополнительной информацией в месте, более подходящем для восприятия. Костас и Джереми остались в кабинете историка, выразив желание немедленно изучить только что полученный отсканированный образец Маппа Мунди, найденной в Херефордской библиотеке.

Идя к морю, Джек разглядывал сквозь опустившийся на остров туман видневшиеся там и сям скалы — вид, не изменившийся с тех времен, когда остров обживали первые викинги. Путь пролегал по дороге Мертвых, пересекавшей кладбище Орана — кладбище королей. Увидев высокий крест святого Мартина, Джек остановился и с благоговением провел рукой по орнаменту — свернувшимся в клубок змеям, — высеченном на камне почти за два века до битвы при Стэмфорд-Бридже, когда на Айоне о набегах викингов на Британские острова ходили лишь разноречивые слухи. Джек пришел в возбуждение, испытывая то же самое чувство, которое нахлынуло на него, когда он, проникнув в глубь айсберга, увидел корабль викингов. Теперь он смотрел на крест, который, вероятно, видели викинги во главе со своим раненым королем, после того как высадились на остров. Разыскивая менору, Джек чувствовал, что идет верным путем, следуя по пятам Харальда Хардрада. Джек побывал в бухте Золотой Рог, в гренландском фьорде и вот теперь оказался на Айоне, откуда Харальд ушел на запад, в неведомое. Оставалось продолжить путь и найти наконец менору.

О'Коннор, Джек и Мария через полчаса вышли к берегу моря, усыпанному золотистым песком. Перед ними простирался широкий залив, освещавшийся косыми лучами заходящего солнца. Море было спокойным, лишь волны прибоя методично накатывали на берег. Найдя на берегу подходящее место, О'Коннор предложил сесть. Он зажег трубку и, окутавшись голубоватым дымком, размеренно произнес:

— Этот залив в старину назывался Заливом на Краю Океана. Викинги, потерпев поражение в битве при Стэмфорд-Бридже, в которой Харальд был ранен, привели сюда свои корабли — «Волк» и «Орел». Вытащив их на берег, викинги стали запасаться продовольствием и водой, чтобы, когда придет время, продолжить путь. Харальд покоился на палубе «Волка», а у его ног лежал Хальвдан, его верный соратник, готовый умереть вместо своего короля, если Харальду станет хуже.

— Обычай вергельд, — пояснила Мария. — Хальвдан собирался принести себя в жертву Одину, чтобы спасти жизнь своему господину.

— Когда Харальд поправился, — продолжил О'Коннор, — монахи помогли викингам спустить на воду корабли, и Харальд, взяв с собой Хальвдана, отплыл, чтобы кануть в вечность. Его провожали монахи и викинги, не залечившие свои раны и оставшиеся на острове.

— Но все-таки куда направился Харальд? — спросила Мария.

О'Коннор вынул изо рта трубку и, указывая ею на горизонт, начал декламировать:

— Теннисон, «Смерть Артура», — определил Джек. — Романтические стихи поэта викторианской эпохи. Но если вы говорили, что Гальфрид Монмутский, описывая похождения короля Артура, имел в виду Харальда Хардрада, то можно считать, что и в стихах Теннисона речь идет о короле викингов.

— Замените Авалон на Винланд, и вы окажетесь близки к истине. Харальд считал этот остров землей обетованной, земным раем. Еще до своего вторжения в Англию Харальд знал об открытии Лейвом Эйриксоном земли по другую сторону океана и, вероятно, еще тогда собирался повторить путь этого отважного скандинава. А после поражения в битве при Стэмфорд-Бридже у Харальда и выбора не было. Вернуться на родину побежденным он не хотел: престиж бы неминуемо упал. А вот смерть на поле сражения возводила его в ряды великих героев. И в самом деле, в «Круге земном» рассказывается, что, когда слухи о смерти Харальда дошли до Норвегии, остававшаяся там армия, не принимавшая участия во вторжении в Англию, поклялась ему в вечной верности. Поэтому вполне объяснимо, что, оказавшись на Айоне и излечившись от ран, Харальд решил отправиться в Новый Свет. Разумеется, отправляясь в опасное плавание, Харальд руководствовался и тем, что, по слухам, Лейв Эйриксон открыл за океаном богатые земли с тучными пастбищами и лесом, пригодным для строительства кораблей. И то и другое викингами крайне ценилось.

— Харальд отплыл на запад, вероятно, имея на борту огромные ценности, — сказал Джек.

— Действительно, Харальд отправился в далекое путешествие не за золотом. Его сундуки и так ломились от ценностей: десятков тысяч арабских дирхамов, английских пенни, отчеканенных Кнудом и Этельредом, а также золотых и серебряных ожерелий, браслетов и других украшений, доставшихся ему по наследству. К этим немалых ценностям следует прибавить многочисленные трофеи, добытые Харальдом во время боевых действий, в которых он принимал участие, состоя на военной службе у византийского императора. И, наконец, тайно покидая Константинополь, Харальд похитил и вовсе сказочные сокровища.

— В их числе и менору, — тихо произнес Джек.

— Викинги называли Винландом местечко Ланс-о-Медоус на Ньюфаундленде, — сказала Мария. — Но как тогда корабли Харальда оказались в Илулиссате, на побережье моря Баффина?

— Харальд, вероятно, пошел на запад путем Лейва Эйриксона, а в сагах рассказывается, что Лейв, после того как пересек океан, сначала пришел на западное побережье Гренландии и только оттуда пошел дальше на запад, достигнув Хеллуланда и Маркланда, то есть Баффиновой Земли и полуострова Лабрадор. Харальд, видимо, знал об этом пути.

— Значит, Харальд и его спутники перезимовали в Илулиссате? — спросила Мария.

— Полагаю, другого выхода у них не было, — сказал Джек. — Викинги во главе с Харальдом пришли в Гренландию осенью, а, по словам Маклауда, море у побережья Гренландии уже в октябре покрывается льдом. Конечно, зимовка в суровых условиях нелегка, но викингам могли помочь местные жители. Не удивлюсь, если викинги разбили свой лагерь в том самом месте, где мы виделись с Кангиа. Недаром вблизи его хижины круги из камней, возможно, служивших фундаментом для жилищ.

— И все же перезимовать в суровых непривычных условиях, наверное, было трудно, — предположила Мария.

— Видимо, вы правы, — согласился О'Коннор, — и часть спутников Харальда зиму не пережили. Это подтверждается тем, что, когда умер Хальвдан, так и не оправившийся от ран, «Волк», один из двух кораблей Харальда, пошел на погребальный костер. Вероятно, у Харальда к тому времени осталось так мало людей, что второй корабль ему попросту стал не нужен.

— А каким образом стало известно о планах Харальда Хардрада? — спросила Мария. — Ричард Холдингемский жил в тринадцатом веке, но все же узнал о путешествии Харальда и даже начертил карту Винланда. По сообщению археологов, население Ланс-о-Медоус было весьма малочисленным, а к середине одиннадцатого столетия это местечко полностью обезлюдело. Ясно, что устойчивой связи между Новым и Старым Светом в те времена быть не могло.

О'Коннор откашлялся и сказал:

— Начну с того, что Джек прав, предположив, что эскимосы оказали викингам посильную помощь. Викинги не стали их притеснять, и эскимосы отнеслись к ним с симпатией. Их расположенность к викингам еще более возросла, когда Харальд одарил эскимосов серебряными монетами в сумме, достаточной для того, чтобы в течение многих лет вести торговлю с европейскими странами. Так вот, все эти сведения я почерпнул из записей, составленных несколько десятилетий спустя после отплытия Харальда Эйриком Гнупсоном, епископом Гренландским, членом фелага своего времени, а он почерпнул эти сведения у прихожан, которых уверил, что является приверженцем Харальда. Получив эти сведения, епископ организовал экспедицию и, возглавив ее, отправился в Новый Свет, чтобы отыскать следы Харальда Хардрада. Епископу сообщили, что, если Харальд, достигнув Винланда, двинется дальше в поисках новых земель, то он оставит на острове уведомление о своем дальнейшем маршруте. Но Гнупсон из экспедиции не вернулся, и о Винланде остались одни легенды. Даже для скандинавов, осевших в Гренландии, Винланд стал подобием Авалона, мифической землей обетованной.

— История Харальда напоминает историю короля Артура, дни которого скрашивала Гиневра, — сказала Мария. — А какова история дамы сердца Харальда Хардрада, которую он похитил в Константинополе, перед тем как бежать? Я слышала, что он ее отпустил.

О'Коннор постучал трубкой о землю, чтобы вытряхнуть пепел, и произнес:

— Вы говорите о Марии, племяннице Зои, византийской императрицы. Действительно, существует предание, что Харальд в отместку за то, что его и его сподвижников, собиравшихся вместе с ним покинуть Константинополь, бросили за решетку, выбравшись из тюрьмы, ослепил Михаила, византийского императора, и похитил Марию, впоследствии ее отпустив. На самом деле Харальд Марию не похищал. Это она, воспылав любовью к нему, помогла Харальду и его товарищам бежать из тюрьмы и уплыла вместе с ними. Харальд ответил на любовь Марии взаимностью и отказался от своих первоначальных намерений жениться на Елизавете, дочери киевского князя Ярослава. Мария стала верной подругой Харальду, его путеводной звездой. Если бы Харальд одержал победу при Стэмфорд-Бридже и взошел на английский трон, Мария стала бы королевой. Но случилось иначе. Харальд потерпел поражение и в конце концов направился в Новый Свет в поисках новых земель. Мария отплыла вместе с ним.

— На корабле были другие женщины? — спросила Мария.

— Нет, ваша тезка была единственной.

— Для основания колонии одной женщины недостаточно.

— Вряд ли викинги помышляли об основании за океаном колонии, — задумчиво сказал Джек. — Большинство, вероятно, считали, что Харальд ведет их в Вальхаллу.

— А нам пора возвращаться, — сказал О'Коннор, поднявшись на ноги.

Последовав примеру О'Коннора, Джек внезапно увидел Джереми. Молодой человек спешил, почти бежал. За Джереми, ярдах в ста от него, увязая в песке, шагал грузный Костас.

— Что случилось? — дружелюбно произнес Джек, глядя на раскрасневшегося и явно возбужденного Джереми.

— Маппа Мунди, — ответил тот, тяжело дыша. Вынув из принесенного с собой портфеля рулон, Джереми опустился на землю и раскатал его у себя на коленях. — Когда вы с Костасом были в айсберге, я изучал Маппа Мунди, найденную в Херефордской библиотеке, — ее цифровую версию с разрешением тысяча двести точек на дюйм. Кое-что мне в ней показалось странным, и я обратился в Оксфорд, попросив сделать мультиспектральное сканирование карты. Вот посмотрите. Это невероятно.

Джим взял рулон, опустился на землю и в свою очередь развернул его на коленях. Это было изображение левого нижнего угла Маппа Мунди — карты Винланда, которую он уже видел. Под изображением острова красовались две надписи: одна свидетельствовала о том, что на карте изображен остров Винланд, открытый Бьярном и Лейвом, а во второй говорилось, что Харальд Хардрада достиг этой земли, имея на борту судна сокровища Миклагарда. Неожиданно Джек увидел, что же привело Джереми в крайнее возбуждение.

— В самом низу еще одни небольшой чертеж, еле заметный.

— Костас перенес его на отдельный лист в увеличенном виде. Вот, посмотрите. — Вынув лист из портфеля, Джереми протянул его Джеку.

Все склонились над чертежом. В центре U-образная линия, от ее горловины исходило еще по линии: одна вправо, другая влево, затем вниз. Над горловиной располагались два небольших кружка неправильной формы, один чуть больше другого.

— Это — Винланд, — определила Мария. — Я была в Ланс-о-Медоус в прошлом году, когда там велись археологические раскопки, и видела эту местность собственными глазами. U-образная линия очерчивает залив, ее крайние точки — мысы, выступающие в Белл-Айл, пролив между Ньюфаундлендом и полуостровом Лабрадор. Кружки — Большой и Малый Священные острова. Должно быть, они служили викингам, шедшим к Винланду, прекрасным ориентиром.

— Посмотрите внимательно на кружок, что побольше, — предложил Джереми, сделав загадочное лицо. — Рядом с ним вроде бы небольшое смазанное пятно.

— На этом кружке изображен крест, — сказал Джек, — а рядом с кружком… неужели что-то написано?

— Здесь две строчки, исполненные мелкими рунами. Даже с помощью усилителя яркости я их еле прочел. В первой два слова: Haraldi Konungi — «король Харальд». Во второй строчке тоже два слова: в переводе — «золото Миклагарда», то есть Константинополя.

— Боже мой! — тихо произнес Джек.

— Ричард Холдингемский, — продолжил Джереми, — сначала под Маппа Мунди начертил карту Винланда, сделав под ней известные вам приписки: «Остров Винланд, открытый Бьярном и Лейвом» и «Харальд Сигурдсон, наш король, со своими сподвижниками достиг этой земли с сокровищами Миклагарда. Здесь они вместе с Тором пировали в Вальхалле в ожидании Рагнарека». Однако затем Ричард решил начертить более подробную карту местности, изобразив рядом с Винландом острова и сделав приписку, которую я вам только что перевел. Этот чертеж со временем стерся, и только обработка карты в специальной лаборатории позволила его увидеть.

— По-видимому, крестом отмечено место, где зарыты сокровища, — тихо сказал О'Коннор и улыбнулся, впервые за время встречи, как определила наблюдательная Мария. — Вы не зря потратили время, Джек, занимаясь поисками меноры. Полагаю, вы приблизились к цели.

Тем временем подошел Костас. Отдышавшись, он сообщил:

— Я разговаривал по телефону с Маклаудом. Джек, он спрашивает, куда мы теперь направимся: вернемся на «Морской странник II» или возвратимся в Стамбул. Судно в заливе Диско, и капитан ждет указаний. Ученые настаивают на том, чтобы идти дальше на север и продолжить изучение ледяной шапки Гренландии. — Костас перевел взгляд на карту, которую Джек держал на коленях. — Но тебя, как я вижу, более привлекает остров сокровищ.

— Нетрудно догадаться, — ответил Джек и показал рукой на западный горизонт, за который заходило оранжевое светило. — Отсюда наш путь на запад. Примерно две тысячи триста миль. Передай Маклауду, пусть обратится к «Саге о Винланде», которую я дал ему почитать. Мы отправляемся в новое путешествие.

— Ну что же, — сказал О'Коннор. — Вам пора собираться в дорогу. Не знаю, когда наши пути снова пересекутся. Узнайте, Джек, куда же все-таки подевалась менора.

— Сделаем все возможное. Надеюсь, удача нам и дальше будет сопутствовать. Ведь у меня теперь боевой топор Хальвдана. — Джек улыбнулся и перешел на серьезный тон: — А вы берегите себя. Будьте поосторожнее.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Спустя тридцать шесть часов Джек, находясь на другой стороне Атлантики, лежал в спальном мешке на земляном полу хижины, подложив под голову скатанную одежду. Рядом спал Костас, издавая оглушительные рулады, заглушавшие тихое сопение Джереми. Джек с радостью ухватился за возможность провести ночь в реконструированной хижине викингов, низкой постройке с толстыми стенами, возведенной на том самом месте, где тысячу лет назад Лейв Эйриксон со своими сподвижниками воздвиг первую жилую постройку для колонистов на побережье Америки.

Джеку не спалось. Мысли невольно все время возвращались к последнему разговору с О'Коннором, касавшемуся таинственного фелага, тайного общества, сумевшего со временем не распасться и превратившегося в грозную, темную и преступную силу. Джека томило предчувствие близкой беды, и, когда он все же смыкал глаза, самые разнообразные картины проносились в его мозгу. То ему чудились огромные свирепые псы с оскаленными зубами, то чудовищные орлы, с когтей которых капает кровь, то семисвечник с зажженными свечами, мерцающими тусклым призрачным светом, то люди в черном, со свастикой на нарукавных повязках.

Джек проснулся, почувствовав запах кофе.

— Вставай, — услышал он голос Костаса. — В нашем распоряжении только утро. В полдень парк наполнится туристскими группами.

Джек недовольно пробормотал что-то невнятное, однако, не противясь, быстро поднялся и принялся одеваться. Натягивая джинсы, он потревожил раненое бедро и поморщился — рана еще давала о себе знать. Рядом возился Джереми, складывая спальный мешок. Сквозь открытую дверь пробивались первые солнечные лучи, и Джек смог осмотреться. Накануне оглядеть хижину толком не удалось: когда они нашли помещение для ночлега, было уже темно, и все сразу улеглись спать. Хижина представляла собой постройку с торфяными стенами, покоившимися на деревянной обвязке, с утрамбованным земляным иолом и крутой крышей. Единственная комната с очагом была низкой и длинной, и, как прикинул Джек, могла вместить до тридцати человек, хотя им и пришлось бы тесниться, по крайней мере в зимнее время.

Налив себе кофе, Джек вышел с чашкой в руке из хижины и прищурился от солнца. Невдалеке на лужайке стоял вертолет канадской морской пограничной службы, доставивший Джека и его спутников на северную оконечность Ньюфаундленда из Гус-Бэй на Лабрадоре, где находился ближайший аэродром, способный принять «Эмбраер». Поблизости стояли еще две хижины, аналогичные той, в которой Джек провел ночь, тоже реконструированные. Рядом с одной из них виднелась примитивная кузница, откопанная норвежскими археологами, приступившими к раскопкам поселения викингов в 1960 году. Помимо кузницы, археологи откопали остатки торфяных стен и кое-какую утварь скандинавской материальной культуры — немного по археологическим меркам, но все же подлинное открытие, подтвердившее, что европейцы побывали в Америке за пять столетий до Христофора Колумба.

Это было первое европейское поселение на другой стороне Атлантики, и теперь, как рассудил Джек, ему и его друзьям, перелистав страницы истории, предстоит добавить к ним новую, еще не написанную главу. Совсем недавно, до обнаружения Маппа Мунди в Херефордской библиотеке, он об этом и подумать не мог.

— Трудно поверить, что Айона отсюда более чем в двух тысячах миль, — произнес Джереми. Он вышел из хижины с чашкой кофе, протирая глаза. — По виду та же местность, что на Айоне. Должно быть, викингам она казалась привычной. Да и мне не чужда. Я родился в Новой Шотландии и еще в детстве посещал эти места, с интересом наблюдая за археологическими раскопками. Сейчас сюда приезжают туристы, но их немного, хотя это место — памятник мирового значения, находящийся под охраной ЮНЕСКО. Почитаешь иные книги и начнешь полагать, что проникновение европейцев в Северную Америку началось с Джона Кэбота в 1497 году.

— Но вряд ли викинги жили здесь круглый год, — заметил Костас, показавшийся в дверях хижины. — Скорее, на территории Ланс-о-Медоус они жили только в благоприятное время года.

— Викинги могли жить здесь и зимой, — возразил Джереми, — археологи откопали остатки стен трех строений, вмещавших до ста человек. Возможно, здесь было постоянное поселение, и жизнь мужчин скрашивали женщины. Правда, это поселение просуществовало недолго, короткий период в конце десятого — начале одиннадцатого столетия. Скандинавы колонизировали Исландию в конце девятого века, а в Гренландии во главе с Эйриком Рыжим появились в десятом веке. Надо думать, что лишь после этого викинги преодолели Атлантику. По заявлению археологов, стоявшие здесь покинутые жилища аналогичны постройкам, возводившимся в те времена в Исландии и Гренландии. Нелишне упомянуть: Лейв Эйриксон был сыном Эйрика Рыжего и, вероятно, унаследовал от него склонность к поискам неизвестных земель.

— Возможно, отправляясь в дальние путешествия, скандинавы хотели определить границы своего мира, — добавил Джек. — Так, например, поступали финикияне. Они добрались до Могадора в Западной Африке и до Корнуолла в Британии, но так и не закрепились. Вероятно, здесь произошло то же самое.

— Викинги все же пытались закрепиться, — продолжил Джереми, запустив пальцы в волосы. — Археологические раскопки, производившиеся здесь в семидесятых годах двадцатого века, показали, что викинги занимались в этих местах строительными работами, используя местный лес. В те времена эти места были богаты лесом. Он окружал луга, что протираются перед нами. Викинги могли не только чинить свои корабли, но и строить новые, а также вывозить лес в Исландию и Гренландию.

— Но если в распоряжении викингов были пастбища, строительный лес и богатое рыбой море, почему они не остались здесь на постоянное жительство и не основали колонию? — спросил Костас.

— Им помешали скрелинги, — пояснил Джек.

— Кто?

— Так скандинавы называли местных индейцев, — растолковал Джереми. — А их было немало, и они, разумеется, не хотел и делиться своими землями с чужестранцами. В сагах рассказывается о том, что Лейв Эйриксон, высадившись в этих местах, сразу же наткнулся на недружелюбный прием местных жителей, вскоре переросший в открытую конфронтацию. Люди начали убивать друг друга: индейцы — скандинавов, скандинавы — индейцев. Но индейцы значительно превосходили скандинавов числом, и колонистам пришлось укреплять спой лагерь, возводя вокруг него частокол. От земледелия, охоты и рыболовства пришлось отказаться. В сагах говорится о том, что Торвольда, брата Лейва, сразила стрела индейца. Ряды колонистов редели, чему способствовали еще и болезни. Немудрено, что поселение скандинавов в конце концов обезлюдело.

— Та же участь постигла Джеймстаун, первое английское поселение в Северной Америке, — добавил Джек. — Набеги индейцев, лишения и болезни сделали свое дело.

— А однажды, — продолжил Джереми. — колонисты устроили бой между собой. В «Прядях о гренландцах» рассказывается о том, что Фрейдис, дочь Эйрика Рыжего, организовала экспедицию в Лейвбудир, что значит Дом Лейва. Это другое наименование Винланда. В Лейвбудир отправились два корабля, на одном — выходцы из Гренландии, на другом — исландцы. Обосновавшись на острове, гренландцы и исландцы вскоре повздорили. Что стало причиной ссоры, неясно, но только этот раздор обернулся кровавым боем, в котором все исландцы погибли. Фрейдис собственноручно убила несколько женщин.

— А когда на Винланде возникло первое поселение скандинавов? — поинтересовался Костас.

— Как показывает радиоуглеродный анализ, на рубеже десятого — одиннадцатого столетия. Затем, как о том говорится в сагах, сюда в течение последних пятнадцати — двадцати лет еще не раз приходили корабли викингов. Экспедиция, организованная Фрейдис, должно быть, была последней.

— Последним на Винланд пришел корабль Харальда Хардрада, — уверенно сказал Джек. — Наша задача — найти следы его пребывания. Давайте еще раз взглянем на карту.

Двадцать минут спустя Джек, Костас и Джереми стояли на берегу в нескольких сотнях метров от места, где велись археологические раскопки. Позади них располагался волнистый луг, окружавший былое поселение викингов, а на другой стороне залива виднелся пологий берег, на который методично накатывались волны прибоя. Двое военных из морской пограничной охраны готовили к спуску на воду «зодиак», выгрузив лодку из стоявшего невдалеке вертолета. С моря дул свежий ветер, воздух был прозрачен и чист — как в Гренландии, решил Джек и, внезапно вспомнив об айсберге, в недрах которого побывал, впал в раздумье, соображая, сумеет ли этот айсберг дойти, не растаяв, до этих мест и тем самым позволить Хальвдану повторить спустя тысячу лет путь своего короля Харальда Хардрада. Отрешившись от этих мыслей, Джек перевел взгляд на видневшееся в нескольких километрах от берега нагромождение скал.

— Большой Священный остров, — тихо произнес он. — Цель нашего путешествия.

— Без всякого сомнения, он и есть, — сказал Джереми, сравнивая копию карты, исполненной Ричардом Холдингемским, с адмиралтейской картой района. — По словам Марии, Ричард был аккуратным и старательным человеком и, несомненно, составил карту с присущим ему усердием. Возможно, при ее составлении он пользовался картой викингов, каким-то образом оказавшейся у него.

Высказав это предположение, Джереми внезапно сорвался с места и устремился к небольшому холму, над которым струился пар от полевой кухни.

— Чем же мы станем здесь заниматься? — обратившись к Джеку, спросил Костас. — Искать боевые топоры викингов, монеты, черепки от посуды?

— Ничего подобного нам найти не удастся. Во время раскопок в Ланс-о-Медоус археологи откопали самую малость: бронзовую булавку, масляную лампаду, веретено да кусок позолоченной меди. И это все, что осталось от поселения, просуществовавшего несколько лет. Видно, скандинавы, покидая эти места, все забрали с собой. Но, возможно, археологи пропустили какой-то тайник, устроенный Харальдом Хардрада. Может, нам удастся его найти.

Вернулся Джереми, держа две деревянные миски с ложками.

— Эти чашки я сделал собственноручно, — гордо заявил он. — Вырезал из дерева еще в детстве. Точные копии мисок, которыми скандинавы пользовались в Гренландии. Да и содержимое соответствует пище викингов.

Взяв миску, Костас подозрительно взглянул на находившуюся в ней густую и на вид клейкую массу.

— Похоже на смолу, — сказал он. — Вряд ли это съедобно.

— Сварено по моему собственному рецепту, — невозмутимо пояснил Джереми. — Результат изучения пищи викингов. Это каша из ячменной муки, молотого гороха и измельченной сосновой коры. Вполне съедобно.

— Только две порции? — спросил Джек.

— Свою я уже съел. Не мог удержаться.

Попробовав кашу, Костас поморщился.

— Отвратное варево. Есть невозможно.

— Ничего другого на завтрак нет. В Ланс-о-Медоус следует есть пищу викингов.

Костас пробурчал нечто невразумительное, но после некоторого раздумья от каши не отказался. В отличие от него, Джек быстро справился с завтраком, снова взглянул на карту и произнес:

— Если Харальд со своими людьми все же добрался до этих мест, то никто из них не вернулся обратно. Они взяли билеты в один конец.

— А Харальда сопровождали на запад норвежцы из числа осевших в Гренландии, которые знали путь в Новый Свет? — спросил Костас с набитым ртом, недружелюбно поглядывая на Джереми.

— Не думаю, что гренландцы сопровождали Харальда Хардрада, — ответил Джек. — После того как викинги пустили один из двух своих кораблей на погребальный костер для Хальвдана, у них остался только «Орел». Отправиться в дальний путь на одном корабле гренландцы могли посчитать опасным. Велик риск не вернуться. Вероятно, они лишь помогли Харальду спустить «Орла» на воду, так что Харальд, видно, отправился в путешествие со своими сподвижниками, принимавшими участие в битве при Стэмфорд-Бридже.

— Мы прилетели сюда только из-за того, что на найденной Маппа Мунди говорится о том, что Харальд побывал в здешних местах. Но как сведения о его путешествии дошли до Англии, до фелага и Ричарда Холдингемского, да еще спустя много лет?

— Но это ясно, Костас, из пояснений О'Коннора. Напомню тебе. В начале двенадцатого столетия Эйрик Гнупсон, епископ Гренландский и член фелага своего времени, почерпнул эти сведения у прихожан, которых уверил, что является приверженцем Харальда Хардрада. Ричард Холдингемский также был членом фелага, и сведения о путешествии Харальда в Новый Свет дошли до него своим чередом.

— А что означает крест, изображенный на карте? Неужто и вправду место, где зарыты сокровища?

— Вовсе нет, — сказал Джереми. — Крест, изображенный на Большом Священном острове, может всего-навсего означать, что этот остров — ориентир на пути к Винланду. Скандинавы, осваивая новые морские пути, оставляли на побережьях ориентиры, навигационные знаки, чтобы повторить переход. К примеру, на берегах моря Баффина немало пирамид из камней. Некоторые исследователи считают, что эти сооружения — дело рук эскимосов, однако вполне вероятно, что они сложены мореходами и в свое время служили ориентирами.

— Значит, вы полагаете, что Большой Священный остров служил скандинавам ориентиром на пути к Винланду?

— О котором, — добавил Джек, — гренландцы сообщили Харальду Хардрада, когда помогали спустить «Орла» на воду. Но мне сдается, что Харальд перед отплытием пообещал скандинавам оставить в местах своего пребывания сообщения о дальнейших намерениях. Однако после него скандинавы в Америку не ходили, и если Харальд в действительности оставил какие-либо сообщения, то до адресата они не дошли. Может, нам удастся их обнаружить.

— Попытаемся, — сказал Костас, отдавая Джереми опустошенную миску. — После этого варева неплохо промочить горло пивом.

— Пива нет. Есть йогурт из сыворотки, но его лучше пить теплым. Если подождете…

Костас недовольно махнул рукой и направился к берегу.

— Завтрак окончен, — произнес Джек. — Нас ждет «зодиак».

Несколькими минутами позже Джек, Костас и Джереми, облаченные и спасательные жилеты, сидели на надувных бортах лодки, глядя на удалявшийся берег.

— Сейчас прилив, — сказал Джереми. — А вот во время отлива у берега можно ставить ловушки для водящихся здесь лососей и во время очередного отлива собирать рыбу. Умереть с голоду викингам не грозило.

Когда лодка вышла в открытое море, все глаза устремились на видневшийся вдали остров. На него сквозь просветы между набегавшими облаками падали солнечные лучи.

— Привет от Тора, — произнес Джереми, глядя на небо.

— От кого? — удивился Костас.

— От Тора, скандинавского бога-громовника. Скандинавы считали, что молнии, гром и даже солнечные лучи, пробивающиеся сквозь облака, исходят от Мьелльнира, его молота. Обычно это считалось хорошим предвестием.

— От этих языческих верований я стал плохо спать, — сказал Костас. — Снится всякая гадость: то разъяренные псы, то окровавленные орлы.

Подивившись, что не только ему, но и прагматичному Костасу снятся кошмары, Джек поспешил успокоить приятеля:

— Не тревожься. Скоро высадимся на берег, и ты будешь твердо стоять на ногах, и в переносном, и в прямом смысле.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Двадцать минут спустя Джек, Костас и Джереми, оставив спасательные жилеты в моторной лодке, стояли на берегу Большого Священного острова, находящегося к северу от Ньюфаундленда. Остров, как им сообщили, был небольшим: около километра в длину, а в ширину вдвое меньше. Невысокие кряжи чередовались с болотцами и лугами.

Осмотрев местность в бинокль, Джек произнес:

— Ничем не примечательный остров. Для геофизиков интереса не представляет. Ну а то, что мы ищем, разумеется, не лежит на поверхности.

— Что же мы станем искать? — спросил Костас.

— Какой-нибудь бросающийся в глаза указатель. Сложенную из камней пирамиду или иную кладку камней.

Расположившись цепочкой, чтобы не терять друг друга из виду, Джек, Костас и Джереми направились к центру острова. Идти было нетрудно. Лишь иногда приходилось обходить скалы или преодолевать хотя и сырой, но неглубокий овраг. Когда цепочка поднялась на ближайший кряж, Костас, подойдя к Джеку, спросил:

— Но как же викинги, достигнув этой земли, обходились без женщин? Мария не в счет, она принадлежала Харальду Хардрада.

— Викинги не собирались основывать здесь колонию. Они всю жизнь сражались и, уйдя в плавание вместе с Харальдом, видимо, посчитали, что направляются на свою последнюю битву.

— А ты не беспокоишься о нашей Марии?

— Полагаю, ей ничего не грозит. К тому же она будет соблюдать осторожность. Опасность грозит О'Коннору.

За два часа Джек, Костас и Джереми ничего не нашли. В конце концов Джек, отделившись от спутников и потеряв их из виду, оказался на западном берегу, усеянном скалами. Шагая в задумчивости по берегу, Джек начал приходить к неутешительной мысли: его планы расстроились, след Харальда Хардрада потерян, и теперь придется, не солоно хлебавши, возвращаться в Европу. Это археологи, откопав в здешних местах незначительные предметы, да и то в малом числе, остались весьма довольны, видно, приравняв эту малость к обнаружению гробницы Тутанхамона, ибо сделанная ими находка помогла доказать, что викинги побывали в Америке задолго до Христофора Колумба.

Джек поежился. Неужели его планам пришел конец? Неужели все усилия оказались напрасными? А ведь, идя по следам Харальда Хардрада, он сделал немало: провел изыскания в бухте Золотой Рог, а оказавшись в Гренландии, совершил опасное путешествие в недра айсберга, затем побывал на Лионе, где получил полезную информацию, казалось, приблизившую к находке меноры. И вот наконец он добрался до Винланда. Неужели напрасно? Неужто он на ложном пути?

Но тут Джек вспомнил о корабле, замурованном в айсберге, о боевом топоре Хальвдана, о карте Винланда, в приписке к которой говорится о том, что Харальд Хардрада достиг этой земли, имея на борту корабля сокровища Миклагарда. Ведь это все не фантазия, а реальность. Сдаваться не следует!

Едва Джек пришел к этой успокоительной мысли, как увидел своих спутников. Они были неподалеку, на кряже. Подойдя, Джек протянул им фляжку с водой. Вода заинтересовала одного Костаса. Джереми пребывал в глубокой задумчивости и едва кивнул Джеку. Наконец юноша сел на камень и развернул на коленях копию карты, составленной Ричардом Холдингемским.

— Ну конечно! — воскликнул Джереми. — И как я раньше не догадался? На карте не крест, а символ молота Тора. Взгляните!

— И что же? — бесстрастно произнес Костас. — Как нам это поможет?

— Но это же очевидно. Викинги, вероятно, нашли скалу, по форме схожую с Мьелльниром, и рядом с ней выложили отметину из камней. Конечно, не бог весть какой указатель, но вполне в стиле викингов.

— Нечто подобное я только что видел, — степенно произнес Костас. — Где-то рядом. Сейчас найду. — Отойдя в сторону, он воскликнул: — Вот камни, как теперь вижу, сложенные в рисунок! — Оглядев кладку, Костас посмотрел вверх: — А вот и скала, и тоже сойдет за молот.

Джек и Джереми подошли к Костасу.

— Ты нрав, — сказал Джек, взглянув на камни и на скалу. — Это и есть указатель, который нам следовало найти. Если бы Джереми не додумался, что крест на камне символизирует молот Тора, мы бы этот указатель не обнаружили. Прошли бы мимо, не заметив.

— Продолжим поиски, — возбужденно произнес Джереми. — Харальд, должно быть, оставил здесь какое-то сообщение.

Джереми стал обходить скалу и наконец, остановившись под ее выступом, издал радостный возглас. Джек подбежал к нему. Джереми схватил его за руку и прижал ладонью к скале.

— Что-нибудь ощущаете?

Джек стал водить ладонью по камню и нащупал соединяющиеся друг с другом узкие углубления.

— Что это? — спросил он.

— Сейчас увидим. — Джереми оглянулся. — Костас, у вас, кажется, есть фонарик.

Вооружившись фонариком, Джереми осветил нужное место.

— Выдолблены две руны. — Джереми направил луч фонаря на левую. — Это третья руна футарка, древнескандинавского алфавита. Но раз рун только две, то, скорее всего, это символы, и тогда первая руна — символ орла.

— Символ корабля Харальда Хардрада, — прошептал Джек.

— А вторая руна, — продолжил Джереми и осекся… — Да это не руна. Джек, посмотрите сами.

Джек посмотрел и не поверил своим глазам. На скале виднелось изображение семисвечника. Это менора! У Джека перехватило дыхание, он замер, едва веря в находку. Надо же, они все-таки отыскали след Харальда Хардрада, который, несомненно, около тысячи лет назад стоял у этой скалы, глядя на своеобразное сообщение, исполненное на камне его людьми. Одним из составляющих этого сообщения являлся символ меноры, изображение которой красовалось на арке Тита в далеком Риме, в тысячах милях от берегов Нового Света. Эту связь было трудно себе представить; она, казалось, опровергала все устоявшиеся законы истории.

Преодолев замешательство, Джек расплылся в улыбке и, похлопав Джереми по спине, радостно произнес: Превосходно. Мои поздравления, Джереми.

— Я слышал, вы обнаружили руны, — сказал Костас, предпочитавший не мешать Джеку и Джереми. — Что они говорят?

— Руна только одна, — ответил Джек, все еще радостно улыбаясь. — Другое изображение на скале — символ меноры, а руна — символ «Орла», корабля Харальда Хардрада.

— Выходит, Харальд здесь все-таки побывал.

— Несомненно.

— Учебники истории теперь нуждаются в дополнении, — подхватил Джереми. — В Америке за несколько столетий до Христофора Колумба побывали не только простые викинги, основавшие на Ньюфаундленде поселение, но и Харальд Хардрада, король Норвегии, самый великий из правителей викингов.

— Который, судя по тому, что он оставил здесь сообщение, отправился дальше, — дополнил Джек.

— Но если викинги считали это забытое богом место райскими кущами, — сказал Костас, глядя по сторонам, — почему Харальд здесь не остался?

— Скандинавы верили в существование мира духов, — пояснил Джереми. — Для них этот мир нередко смешивался с реальным. По верованиям скандинавов, бог-волк, бог-орел, коварный бог Локи могли, приняв любое обличье, пожаловать в этот мир, явив свой лик тем, кто наделен сейд, специфическим ясновидением. Кроме того, скандинавов тревожили духи умерших. Вероятно, оказавшись на Винланде, викинги сочли эту местность небезопасной и отплыли в поисках новых земель. Изображения, что мы нашли на скале, могут иметь два значения: являть собой информацию для тех скандинавов, которые, как полагал Харальд, придут в эти места после него, а также служить магическим заклинанием, способным отогнать духов и обеспечить Харальду безопасность на дальнейшем пути.

— Но одно из этих изображений менора, — напомнил Джек.

— Мне кажется, что это изображение превратилось для Харальда в своеобразную руну, ставшую символом его достижений, его доблести и геройства.

— Харальд был храбрым воином, — подхватил Джек, и, сражаясь с врагами, за чужие спины не прятался, всегда находился в гуще сражения. Чудо, что он не погиб в битве при Стэмфорд-Бридже. Должно быть, он грезил о героической смерти на поле боя, а, уцелев, решил, что у него впереди более великая битва — вероятно, исходя из мистических верований, битва в конце времен при наступлении Рагнарека.

— Скандинавы верили в предопределение, в судьбу, дарованную им при рождении, — присовокупил Джереми. — Харальд после битвы при Стэмфорд-Бридже, вероятно, решил, что свое предназначение в жизни до конца не исполнил, и отправился не только на поиски новых земель, но и на поиски геройских свершений, чтобы, погибнув на поле боя, покрыть себя неувядаемой славой, стать национальным героем.

— От ваших рассуждений у меня голова пошла кругом, — недовольно произнес Костас. — Лучше скажите, куда направился Харальд, оставив эти места.

— Прежде чем отправиться в плавание, Харальду следовало пополнить запасы продовольствия и воды, а также починить корабль. Такая починка явно производилась. Археологи в шестидесятых годах откопали примитивную кузницу, в которой викинги плавили добытое в здешних местах железо, шедшее на заклепки для корабля.

— Но все же куда направились викинги?

— Могу сказать, что они вряд ли пошли на запад, — ответил Джереми. — На западе дельта реки Святого Лаврентия, а идти на весельном судне против течения весьма затруднительно. — Кроме того, викинги полагали, что на западе находится край земли — Гннунгагап, бездонная пропасть.

— Тогда Харальд, наверное, пошел на юг?

Джек кивнул и достал из рюкзака «наладонник».

— Прежде я хочу вам обоим кое-что показать.

На экране появилось изометрическое изображение корабля.

— Эту картинку, — пояснил Джек — я получил по электронной почте вчера поздно вечером от Лановски, когда вы уже спали. Это трехмерное изображение того самого замурованного во льду корабля, основанное на фотограмметрических данных, которые мы получили, находясь в недрах айсберга. Исходя из того, что «Волк» и «Орел» были однотипными, можно ясно представить, как выглядел корабль Харальда Хардрада, на котором он добрался до Винланда.

Все уставились на экран, разглядывая корабль. Симметричные нос и корма и единственная мачта с прямым парусом. Обшивка из уложенных внахлест досок, скрепленных заклепками и гвоздями. Выступающий киль соединен с форштевнем под прямым углом, что способствовало уменьшению бокового движения корабля. Ниже планшира равномерно распределены портики по числу весел. С кормы выступает рулевое весло. На носу флагшток с развевающимся флагом, на флаге — логотип ММУ и изображение семисвечника.

— Лановски, оказывается, не лишен чувства юмора, — сказал Костас, указывая на флаг.

— После зимовки в Гренландии, — продолжил Джек, — викингам следовало отремонтировать корабль для дальнейшего плавания, а он был довольно старым. Это на нем, за двадцать пять лет до того как оказаться в Гренландии, Харальд бежал из бухты Золотой Рог. Мало того, судно всю зиму пролежало на берегу.

— О каком времени идет речь? — спросил Костас.

— Палеоклиматологи из команды Маклауда, подвергшие анализу пробу льда, в котором был замурован корабль викингов, утверждают, что этот лед образовался зимой с 1066 на 1067 год. В Гренландии та зима была необычайно суровой. Дэвисов пролив освободился от плавучего льда лишь в начале июня.

— Решив отправиться в дальнее путешествие лишь на одном корабле — «Орле», викинги для его ремонта вполне могли использовать материал, снятый с «Волка», — предположил Костас.

— Они так и поступили, — пояснил Джек. — Как заключил Лановски, исследуя изображение корабля, с него сняты все бимсы и даже часть киля. Готовя корабль к плаванию, викинги использовали и местные материалы: из моржовой кожи делали тросы, а тюленьей ворванью мазали днище, чтобы уберечь его от нашествия древоточцев.

— На север викинги, видимо, не пошли?

— Теоретически, пройдя вдоль северного побережья Америки, викинги могли добраться до Берингова пролива, но практически в те времена такой переход был невозможен. Правда, на острове Элсмир обнаружили предметы скандинавского быта одиннадцатого столетия, но их, видимо, захватили туда с собой эскимосы, разжившись в гренландских поселениях скандинавов или подобрав эти предметы у побережья Гренландии после кораблекрушения скандинавских судов. Арктические моря крайне опасны для судоходства. Даже Франклину в 1845 году, возглавившему хорошо оснащенную экспедицию, не удалось отыскать северо-западный проход в Азию.

— Чертовщина какая-то, — сказал Костас. — Мы все время идем по следам Харальда Хардрада, но стоит нам оказаться в месте его возможного пребывания, как возникают сомнения: действительно ли Харальд был здесь? Невольно поверишь в духов.

— Можешь не сомневаться, в Ланс-о-Медоус викинги во главе с Харальдом побывали, — категорично ответил Джек. — А до того и в Гренландии. Мы же видели их корабль собственными глазами.

— Видимо, Харальд пришел сюда на «Орле» в конце июня 1067 года, — предположил Джереми.

— Видимо, так. Викинги, должно быть, вышли из Илулиссата в начале июня, когда Дэвисов пролив очистился ото льда, и пошли к Ланс-о-Медоус вдоль Баффиновой Земли и берегов Лабрадора — путем, который им указали осевшие в Гренландии скандинавы. Переходу благоприятствовал ветер. Корабли викингов с высокими надводными бортами были надежными и могли выдержать шторм. У скандинавов, отправлявшихся в дальние путешествия, всегда были превосходные штурманы, у которых имелся своего рода солнечный камень — полевой шпат, способный улавливать поляризованный свет в облачную погоду, что позволяло определять местоположение солнца. Кроме того, штурманы умели ориентироваться по звездам, а порой — не поверите — руководствовались обонянием. Если при подходе к Ланс-о-Медоус корабль Харальда Хардрада попал в туман — частое явление в здешних местах, — то Харальд мог найти берег, уловив запах сосен, произраставших на острове.

— И что же, Винланд на самом деле казался викингам обетованной землей? — спросил Костас, снова оглядывая окружающее пространство. — Местность ничем не примечательная, по мне, даже унылая. Да и климат здесь, должно быть, суровый.

— Викингам, достигшим Винланда первыми, этот остров показался благоприятным для проживания, — пояснил Джереми. — Тучные пастбища, строительный лес и богатое рыбой море. А вот позже, во времена Харальда Хардрада, Винланд стал пользоваться дурной славой, чему способствовала междоусобица между гренландцами и исландцами, прибывшими на остров под предводительством Фрейдис. Слухи о разыгравшихся на Винланде кровавых событиях дошли до Гренландии, и, возможно, гренландцы, провожавшие Харальда, посоветовали ему не задерживаться на острове. Скандинавы были отважными мореходами, но не лишенными суеверий, и, когда пошел слух, что люди, добравшиеся до Винланда, обратно не возвращаются, этот остров, должно быть, сделался воплощением всего дурного.

— К тому же на острове жили скрелинги.

— Харальд, несомненно, сообщили о них. У него было мало людей, не более тридцати человек, и вступать с индейцами в конфронтацию было безумием. Вероятно, высадившись на Винланде, викинги вели себя подчеркнуто мирно, да и пробыли здесь недолго, лишь для того, чтобы запастись строительным лесом, продовольствием и пресной водой.

— Каким продовольствием? — спросил Костас.

— Фруктами, рыбой и олениной. Пополнив свои запасы, викинги уплыли с Винланда, но прежде чем покинуть здешние воды, зашли сюда, чтобы сделать отметку о посещении здешних мест.

— Но если викинги во главе с Харальдом Хардрада не пошли ни на север, ни на запад, ни на восток, чтобы вернуться в Гренландию, значит, они пошли куда-то на юг.

— Выходит, так, — сказал Джек. — Пустившись в дальнейший путь, скорее всего, Харальд держался берега и повел свой корабль вдоль побережья Ньюфаундленда и Новой Шотландии, а затем, возможно, и дальше. Лановски, собрав воедино все данные о корабле викингов, изучив стоявшую здесь в одиннадцатом столетии погоду и поговорив с капитаном «Морского странника II», канадцем, прекрасно знающим эти воды, пришел к заключению, что викинги, покинув эти места, могли, идя по течению и пользуясь благоприятным попутным ветром, за три недели дойти до Карибского моря.

— До Карибского моря? — Костас присвистнул. — Невероятно.

— Это только предположение. После того как викинги ушли с Винланда, им следовало через семь-десять дней высадиться на берег, чтобы пополнить запасы продовольствия и воды. Вполне вероятно, что они встретили на берегу недружественный прием и в месте высадки надолго не задержались. Тогда, опять же через семь-десять дней, они могли оказаться у берегов Джорджии или даже Флориды. В те времена и та и другая местность были покрыты девственными тропическими лесами и могли своей необычностью отпугнуть северян. Но повернуть обратно и идти против течения и встречного ветра на гребном судне, оснащенном одним-единственным парусом, викинги, по всей вероятности, были не в состоянии: на корабле могло не хватить гребцов. Так что они пошли дальше на юг. Повторяю, это только предположение, но они могли обогнуть Флориду и оказаться в Карибском море. Если такое произошло, не удивлюсь, если они дошли до берегов Центральной Америки.

— Да уж, куда их могло занести. Чертовски далеко от Константинополя.

Умозаключение Костаса пробудило в Джеке воспоминания. Он вспомнил, как полгода назад, находясь вместе с Кагей в Стамбуле, они, заблудившись в лабиринте узких улочек старого города, рассуждали о том, что загадки истории приводят подчас к удивительным приключениям и невероятным открытиям.

Джек взгрустнул, но быстро пришел в себя и ответил:

— И Ньюфаундленд от родины викингов находится на весьма почтенном расстоянии, но они все же здесь побывали. Это подтверждено археологическими раскопками. Так почему бы викингам не добраться до Центральной Америки?

— Но если викинги дошли до Центральной Америки, они очутились в тропиках, — сказал Джереми, — которые им показались, должно быть, адом. И тогда, вполне вероятно, викинги пришли к мысли, что их забросило на край света, в конец времен, и их ожидает последняя битва с силами зла, в которой они будут сражаться плечом к плечу с Тором и Одином.

Костас пожал плечами, поднялся на ноги и обратил взгляд на море. Берег стал окутываться туманом, но ему все же удалось увидеть корабль, а над ним вертолет.

— К нам приближается «Морской странник II» в сопровождении «Линкса», — сообщил Костас.

Увидел судно и Джек. Он немного рисковал своей репутацией, предложив Маклауду свернуть научно-исследовательские работы в Гренландии и направить корабль в Ланс-о-Медоус. Правда, тому была уважительная причина: Джек тогда искренно полагал, что в Лапс-о-Медоус он не задержится, и ему был нужен корабль для дальнейшего путешествия. Обычно он не использовал свое положение в ММУ исключительно в собственных интересах и не вмешивался в дела других департаментов. Но на сей раз пришлось воспользоваться своими правами, что вызвало ропот ученых, собиравшихся продолжить исследование ледяной шапки Гренландии. Правда, совесть особо Джека не мучила. Он полагал, что исследовательские работы в Гренландии летом менее эффективны.

Тем временем вертолет, опередив «Морского странника II», долетел до Большого Священного острова и приводнился на поплавки неподалеку от «зодиака». Из вертолета вышли Энди и Бен, пилотировавшие машину. Спрыгнув в воду, они пошли бродом по мелководью к рулевому «зодиака», чтобы его поприветствовать.

— Так куда мы теперь отправимся? — спросил Костас.

— Чтобы двинуться дальше, надо в точности знать, куда пошел Харальд, оставив Винланд, — мрачно ответит Джек, — а мы таких сведений не имеем. То послание, что мы обнаружили на скале, относительно намерений Харальда ясности не внесло. Остается вернуться к О'Коннору и помочь ему предать гласности собранные материалы о современном фелаге, а досье на Локи передать в Интерпол. Мария осталась помогать О'Коннору, и досье, наверно, уже готово. О поисках меноры, по крайней мере, на время надо забыть. О'Коннору угрожает опасность. Нужно остановить Локи, пресечь его преступную деятельность.

— Не хочу, Джек, присутствовать при твоем разговоре с Маклаудом, когда ты станешь ему объяснять, что «Морскому страннику II» следует немедля вернуться в Гренландию, — заявил Костас, заложил руки за спину и пошел прочь. Немного отойдя в сторону, он остановился и нагнулся, чтобы завязать распустившийся шнурок на ботинке.

Внезапно раздался крик. Джек и Джереми обернулись и, к своему великому удивлению, увидели лишь ноги Костаса, торчащие из земли.

— Костас, ты не ушибся? — подбежав, спросил Джек и с помощью Джереми помог грузному Костасу выкарабкаться из ямы, в которую тот неожиданно провалился.

— Пострадала лишь моя гордость, — недовольно ответил Костас, отряхивая одежду. — Вверх тормашками мне падать не приходилось. Но я, кажется, не зря оказался в таком непривлекательном положении. Мне удалось увидеть в яме какого-то малого, пострадавшего больше меня. Посмотрите.

Заглянув в яму, Джек и Джереми увидели скелет человека, прикрытый останками истлевшей одежды, по виду выделанной из кожи; с черепа свисали пряди длинных светлых волос.

— Я не силен в палеонтологии, — сказал Джереми, — но, по-моему, это скелет мужчины среднего возраста.

— Скрелинг? — спросил Костас.

Джереми покачал головой.

— По виду это скелет европейца, высокого человека ростом более шести футов. Возможно, это останки одного из первых переселенцев в Америку, англичанина или француза, но мне все же кажется, что эти кости намного старше. Полагаю, это скелет скандинава, побывавшего в этих местах задолго до открытия Америки Христофором Колумбом.

Джек встрепенулся, воспрянув духом. Может, они опять напали на след Харальда Хардрада?

— На некоторых костях шрамы — заметил Костас, вглядываясь в скелет.

— Мне приходилось видеть скелеты викингов, похороненных в Англии, когда при раскопках вскрывали захоронения, — сказал Джереми. — На них тоже имелись шрамы, следы от удара мечом или боевым топором. В бою с индейцами таких ран не получишь, те использовали лишь копья да луки. По виду большинства шрамов можно понять, что раны, полученные этим человеком в бою, он залечил задолго до своей смерти. Но на скелете видны и странные шрамы, особенно на запястьях. Можно подумать, что этого человека долгое время держали в кандалах. — Джереми перевел взгляд на Джека. — Вы, наверное, сочли, что это скелет одного из людей Харальда Хардрада. Но не следует забывать, что скандинавы и раньше посещали эти места. Впрочем, может и вправду это скелет одного из людей Харальда. Но меня смущает вид шрамов. Если этот человек получил ранения в битве при Стэмфорд-Бридже и умер на этом острове, то его шрамы выглядели бы свежее. Обратите внимание и на то, что скелет лежит в неестественной позе. Если бы человека похоронили, он бы лежал на спине, плашмя, а не в скрюченном положении. Скорее всего, этот несчастный свалился в яму и его засыпало увесистыми камнями, которых в яме немало.

Пока Джереми давал пояснения, Костас все еще всматривался в скелет. Затем он неожиданно опустился на землю, по пояс свесился в яму, а когда снова поднялся на ноги, сдержанно произнес:

— Может, личность помогут установить две эти штуковины? Они лежали поблизости от скелета.

Джек, все еще размышлявший о загадочном человеке, нашедшем смерть в яме, машинально взял один из предметов, протянутых ему Костасом. Это была изготовленная из жадеита пластинка; на ней — вырезанный рисунок, показавшийся Джеку и подошедшему к нему Джереми поначалу абстрактным. Однако, разглядев рисунок получше, они увидели композицию из глаз, клюва и стилизованных крыльев.

— Вот тебе на! — поразился Джереми. — Это же орел-бог, бог маня. А сама вещица — нагрудное украшение.

Джек аккуратно протер пластину и, к своему изумлению, увидел, что глаза орла-бога — вставленные в пластину серебряные монеты.

— Это невероятно! — воскликнул он. — Мне, наверно, мерещится.

— И в самом деле, удивительная находка, — тихо произнес Джереми. — Левая монета — пенни-четырехлетник. Такие монеты чеканились в Англии при короле К нуде. На лицевой стороне монеты — увенчанный короной бюст короля и надпись «КНУД КОРОЛЬ АНГЛИИ». — Джереми перевернул украшение. — А на реверсе надпись «АРНСЕТЕЛ ИЗ ЙОРКА». Это — имя мастера, чеканившего монеты. Кнуд правил с 1016 по 1035 год, но его пенни-четырехлистники находились в употреблении, по крайней мере, до норманнского завоевания Англии и обращались не только в этой стране, но и по всей Скандинавии. А вторая монета… Джек, это по вашей части.

Взяв пластинку и пристально рассматривая монету, Джек пояснил:

— Серебряный денарий. Такие монеты чеканились в Риме при императоре Веспасиане. На лицевой стороне монеты — изображение императора в лавровом венке, исполненное без всяких прикрас, и надпись «ИМП. ЦЕЗАРЬ ВЕСПАСИАН АВГ.».

— Римские золотые и серебряные монеты попадали в Скандинавию, — вставил Джереми. — Их туда привозили викинги, служившие в императорской гвардии.

— На другой стороне монеты… — продолжил Джек и запнулся. — Боже мой! — наконец выдавил он. — Эта монета выпущена Веспасианом в честь победы римлян в Иудейской войне. Посмотрите.

На реверсе монеты, на фоне знамени римских легионеров, была изображена скорбная, склонившая голову женщина, причесанная на восточный манер, а ниже, под этим изображением, значилось бросавшееся в глаза слово — «ИУДЕЯ».

— Возможно, я ошибаюсь, — снова продолжил Джек, — но мне сдается, что эта монета в свое время принадлежала Харальду Хардрада. Правда, совершенно неясно, как она попала в найденное нагрудное украшение. Потом, вероятно, случилось что-то из ряда вон выходящее, что заставило скандинава, чей скелет мы нашли, вернуться на остров спустя годы после того, как он пришел в эти края на корабле Харальда. Можно также предположить, что монета изготовлена из серебра, похищенного римлянами из Иерусалимского храма вместе с менорой. Кто знает, быть может, ее держал в руках сам император Веспасиан. Возможно, монета оказалась у Харальда Хардрада случайно, но это сомнительно. Харальд бывал в Иерусалиме и, вероятно, хорошо знал историю этого города и вполне мог считать, что все, что ассоциируется с менорой и другими сокровищами Иерусалимского храма, может придать ему славы. Мне кажется, мы снова напали на след Харальда Хардрада. Находка приблизила нас к меноре.

— Может, нас еще больше приблизит к меноре другая находка, — сказал Костас, протягивая Джеку второй предмет, извлеченный из ямы. — По-моему, на этой вещице руническое письмо.

Это был небольшой плоский камень, грубо отшлифованный с одной стороны, на которой виднелись полустертые руны.

Повертев камень в руке, Джек передал его Джереми, который, рассмотрев нанесенный на камень текст, заключил:

— Текст на футарке, как и на той плите, что вам, Джек, передал Кангиа.

— Харальд Хардрада перед отплытием в Новый Свет обещал провожавшим его гренландцам сообщить о своих успехах и дальнейших намерениях, — степенно напомнил Костас. — Может, это и есть его сообщение.

— Что-нибудь можно понять? — спросил Джек.

— Попробую транслитерировать текст на старонорвежский, используя буквенный алфавит, — вынимая блокнот и ручку, ответил Джереми.

Вскоре в блокноте появились две строчки:

«Par var ørHfi ok strandir langar ok sandar. Rak Pá skip Peirra um haf innan. Sandar hvitir viða Par sem Prier fóru ok ósæbratt».

— В тексте пять строчек, — пояснил Джереми, — но полностью я разобрал только две, вторую и третью. Многие руны стерлись от времени. В первой строчке попятно лишь слово doegr, что значит «переход», или, проще, «день», да еще число «двадцать».

— В целом, из первых трех строчек можно понять, что корабль, skip, шел в течение двадцати дней вдоль отлогого песчаного побережья. Затем корабль вошел во внутренний океан, um haf innan. Там он подошел к низинной земле с произрастающим на ней густым лесом, доходящим до самого берега, усыпанного белым песком. Четвертая и пятая строчки, как и первая, малопонятны. Из четвертой можно выудить только то, что в ней упоминается о земле света и пламени.

— Но этот текст, Джек, подтверждает твои слова, — сказал Костас. — В течение двадцати дней корабль Харальда Хардрада шел вдоль восточного побережья Америки. Это побережье действительно отлогое и песчаное. А внутренний океан… Это, должно быть, Карибское море.

— Не спеши, Костас, с выводами, — мрачно проговорил Джек. — Корабль Харальда вряд ли мог войти в Карибское море. В июле и августе в этом районе свирепствуют ураганы. Скорее всего, Харальд не имел представления, где очутился.

— В детстве вместе со своими родителями я был на корабле у берегов Юкатана, — произнес Джереми. — Этот полуостров очень похож на низинную землю, о которой упоминается в тексте. Юкатан возвышается над поверхностью моря всего на несколько метров. На полуострове густые тропические леса, а его побережье песчаное, с удивительно белым, сверкающим на солнце песком.

— А летом там жарко, словно в аду, — флегматично добавил Костас. — Вот вам и земля света и пламени.

— А что, Джереми, последняя строчка совсем непонятна? — спросил Джек.

— В этой строчке я разобрал только три слова: Ginnungagap, Ragnarøk и Uukilabnal. Гинунгаган — это пропасть на краю света, Рагнарек у всех нас на слуху, а Уукиль-абналь… такого слова в старонорвежском я не встречал. Похоже, что это название местности, быть может, места, где Харальд собирался дать свой последний бой силам зла.

Костас скривил губы и усмехнулся.

— По такому путеводителю дальнейших следов Харальда не найти.

— Постойте! — неожиданно вскричал Джереми. — Я вспомнил. Уукиль-абналь — это прежнее название Чичен-Ицы, центра цивилизации майя, находившегося в джунглях полуострова Юкатан.

— Ну, это другое дело, — произнес Костас. — В Мексике несравненно теплее, а здесь я уже изрядно продрог. Странно, что викингов привлекали эти места. — Костас повернулся и, найдя глазами Бена и Энди, стоявших на берегу, ухмыльнулся и крикнул: — Парни, пакуйте багаж! Мы отправляемся в Мексику.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Мария де Монтихо сидела, сгорбившись, за лэптопом в келье монастыря, находившейся неподалеку от кабинета О'Коннора. Они договорились остаться в монастыре допоздна, чтобы закончить работу. На стене перед Марией висела фотография нагрудного украшения майя, полученная накануне по электронной почте от Джека. Мария хотела как можно быстрее вернуться к нему, но прежде следовало привести в полный порядок собранные О'Коннором материалы, касавшиеся преступной деятельности фелага. Она перевела взгляд с фотографии на экран. Через несколько минут она закончит работу, перешлет файл О'Коннору, после чего они вместе отредактируют текст и отошлют в австрийское отделение Интерпола единомышленнику О'Коннора. Мария устала, но все же ощущала довольство, какое вселяется в человека после решения тяжкой, многотрудной задачи. Она была довольна и тем, что уговорила О'Коннора отправиться на следующий день вместе с ней на «Морского странника II», где они окажутся в безопасности.

Неожиданно Марии послышалось, что кто-то ходит по коридору. Особых опасений этот шум у нее не вызвал, но все же она занервничала и, обернувшись, взглянула на дверь. Шум не повторился. Мария привыкла к стоявшей в монастыре тишине, но теперь тишина эта показалась ей подозрительной, вселяющей страх. По спине пробежал предательский холодок.

Внезапно дверь отворилась, и показалась рука в перчатке, предотвратившая удар двери о стену. Затем в комнате появилась темная бесформенная фигура, стремительно приближавшаяся к оцепеневшей Марии. Человек в черном ударил Марию в ухо, зажал ей рог, другой рукой смахнул со стола лэптоп и разбил его ударом ноги, после чего, схватив Марию за плечи, поволок в коридор. Она попыталась сопротивляться, но ее снова ударили по уху. В коридоре Марию повернули лицом к стене, заклеили рот клейкой лентой, а затем, вывернув руки за спину, такой же лентой обмотали запястья, соединив их друг с другом. Мария задыхалась, с трудом дыша носом. Человек в черном, схватив ее за руку, потащил за собой. Она чувствовала его прерывистое дыхание и исходящий от него запах, вызывающий тошноту. Наконец Марию втолкнули в какую-то комнату.

— Полюбуйтесь! — сказали ей в ухо.

Мария оказалась в кабинете О'Коннора. Сквозь застилавшую ей глаза пелену она увидела свечу, стоявшую на столе; отблески пламени освещали копию Маппа Мунди, приколотую к стене над столом. Мария опустила глаза, и у нее в тот же миг подкосились ноги. Ее поддержали, не дав упасть, но это не помогло: ее вырвало. Потом она снова опустила глаза. На полу лежал Патрик О'Коннор; рот заклеен, глаза широко раскрыты. Мария попыталась заговорить с ним, дать понять, что она рядом, но сумела лишь промычать. О'Коннор не шевелился, широко раскинув руки и ноги. Он лежал в луже крови. Кровь, казалось, была повсюду: на полу, на столе, на стенах и даже на потолке. И тут Мария с ужасом увидела, что у О'Коннора вскрыта грудная клетка, а рядом валяются окровавленные куски вырванной плоти. Мария закричала, но снова сумела лишь промычать — крик застрял в горле.

— Это месть за моего деда, — раздался рядом с ней глухой голос. — Я отомстил в полной мере. О'Коннор был еще жив, когда я вырывал его легкие. Я принес его в жертву орлу фелага. Теперь мне остается забрать заслуженную награду.

Мария взглянула на палача. Водянистые, пустые, безжизненные глаза, шрам во всю щеку, на лице — гадкая омерзительная улыбка. Затем Мария снова перевела взгляд на О'Коннора и потеряла сознание.

Отвалив от «Морского странника II», вставшего на якорь в миле от побережья, Джек вел «зодиак» к видневшемуся вдали берегу, лавируя между рифами. Лодку подгонял свежий ветер, поднявший на море значительное волнение, и лодка то зарывалась в воду, то подпрыгивала, замирала и рвалась на новый гребень волны. Но даже ветер не спасал полностью от жары — немилосердно палящее солнце стояло прямо над головой. И все же Джек был доволен. Куда лучше нестись по морю, подставив лицо водяной пыли и брызгам, чем в течение пяти дней, что понадобились для перехода на Юкатан, находиться в душной каюте или изнывать от жары на палубе. Всякий раз, когда он близко соприкасался с морской стихией и, казалось, чувствовал ее вкус — будто то в бухте Золотой Рог, в водах Арктики, у берегов Айоны или Большого Священного острова, — он неизменно испытывал духовный подъем, порождавший уверенность, что все планы обязательно сбудутся.

Приблизившись к берегу, Джек заглушил мотор. Костас и Джереми спрыгнули в воду с надувных бортов лодки и завели ее за песчаный бар, чтобы «зодиак» не унесло в море. Джек поставил лодку на якорь, и все трое направились бродом к берегу.

Берег представлял собою узкую песчаную полосу, за которой стеной стоял тропический лес, выдвинувшийся к берегу цепким кустарником. Там и сям валялись куски кораллов и вывороченные с корнем деревья, ставшие жертвами прошлогоднего урагана.

— Добро пожаловать на Юкатан, — сказал Джереми. — По-моему, в джунглях вы еще не бывали.

Костас шагнул в кустарник и тут же вернулся, стряхивая с лица мошек и паутину.

— Дикая местность, — недовольно пробурчал он. — Не пойму, как здесь могла зародиться цивилизация.

— Эти края богаты пресной водой, а где вода, там и жизнь, — пояснил Джереми, подойдя вместе с Джеком и Костасом к впадающей в море речке. — Таких речек, как эта, шириной метра в три, на Юкатане не счесть. Некоторые из них уходят под землю, образуя целую систему подземных водных артерий.

— Ты бывал в здешних местах? — спросил Костас.

— Студентом, на практике. Исследовал руины былых построек, затерявшихся в джунглях.

— Работал археологом? — Костас поморщился и обтер платком взмокший от пота лоб. — По мне, в этих краях можно заниматься лишь дайвингом. Теплое море, коралловые рифы, а в остальном, на мой взгляд, дикая, забытая богом местность. Напомните, Джереми, как называется город, о котором упоминается в найденном нами тексте.

— Уукиль-абналь. Так в одиннадцатом столетии звалась Чичен-Ица, центр цивилизации майя на Юкатане. Там возводились храмы и пирамиды, теперь разрушенные временем.

— Находясь здесь, и в голову не придет, что в глубине полуострова прячутся величественные постройки.

— Такая мысль не пришла в голову и Кортесу, когда в 1519 году он высадился в этих местах вместе со своими конкистадорами, — вступил в разговор Джек. — В глубь полуострова конкистадоры двинулись только через несколько лет.

— Вполне объяснимо, — кисло произнес Костас, содрогнувшись от неожиданного порыва дувшего с моря ветра, обдавшего его прибрежным песком. — Ты считаешь, что и Харальду Хардрада довелось здесь побывать?

— Лановски сделал расчет и пришел к заключению, что «Орел» Харальда Хардрада, пройдя мимо Флорида-Кис, под воздействием течения и ветров пошел к Юкатану на юго-запад. После долгого перехода викинги нуждались в пресной воде, и мы с Лановски сочли, что они могли бросить якорь в устье этой реки. К тому же здесь удобная заводь.

— Вполне подходящая даже для целой гавани, — подхватил Джереми. — Большинство поселений индейцев майя находились в глубине полуострова, но тем не менее эти люди были превосходными моряками. Я видел рисунки их боевых каноэ. По размеру они не уступают кораблям викингов.

— Вряд ли Харальд ожидал встретить здесь скрелингов, — сказал Костас.

— Вероятно. И какими бы храбрыми ни были викинги, им, должно быть, стало не по себе, когда они столкнулись с индейцами. Возможно, викинги в самом деле грезили о битве в конце времен с силами зла, но, когда их противниками оказались индейцы, они, наверное, пересмотрели свои воззрения.

— Скорее всего, придя в эти края, — сказал Джек, — викинги оказались в отчаянном положении. За время долгого плавания их корабль, должно быть, потерял мореходность, к тому же, наверное, у них кончилось продовольствие. Полагаю, им оставалось только одно: двинуться в джунгли, в глубь Юкатана.

— Помнится, О'Коннор рассказывал, что Петер Рекснис, отец Локи, в конце концов осел в Мексике, где-то в этих краях, — сказал Костас, снова обтерев лоб платком.

— В шестидесятые годы О'Коннор находился в Центральной Америке, занимался миссионерством и знал о примерном местонахождении Рекснисов, — сказал Джек, прикрываясь рукой от солнца. — О'Коннор вел тогда спокойную жизнь, не привлекая к себе внимания, и с Рекснисами не сталкивался. Но его жизни и тогда угрожала опасность, ибо в те годы Андрис Рекснис, продав в Австралии рудник, перебрался вместе со своим сыном Петером в Коста-Рику, где немало нацистов нашли прибежище. В конце шестидесятых годов, когда поиски нацистских преступников, но существу, прекратились, Андрис Рекснис вернулся в Европу, обосновавшись в Оберзальцбурге, где пять лет назад его застрелили.

— Это его фото, опубликованное в газете, показывал нам О'Коннор?

Джек кивнул.

— О'Коннор не уточнил, кто убил Рексниса?

— Нет, а выяснять я не стал. Знать, кто убил Рексниса, мне ни к чему. Возможно, его застрелил О'Коннор во имя торжества справедливости. А что касается Петера, его сына, то после смерти отца он занялся подпольным бизнесом.

— Наркотики? Оружие?

— Занимался и этим, но лишь поначалу. Со временем главным и единственным его делом стала торговля антиквариатом, приносящая немалые барыши. Начиная с шестидесятых годов в Америке и Европе стал пользоваться большим спросом антиквариат Мезоамерики: декоративная керамика, золотые и жадеитовые изделия, рисунки на камне. По словам О'Коннора, Петер Рекснис, прожив год-другой в Коста-Рике, перебрался на Юкатан.

— Он здесь? — удивился Костас, взглянув на джунгли.

— Рекснис знал, где можно обогатиться, используя имевшийся у него капитал. Несколько десятилетий назад Юкатан был похож на дикий, не контролируемый правительством золотой прииск. Даже в настоящее время мексиканские власти испытывают огромные трудности с торговлей антиквариатом, особенно на территориях, находящихся во владении европейцев. У антикваров, таких как Рекснис, есть свои люди среди политиков и полицейских чинов. Процветает коррупция. Мест, где можно поживиться предметами старины, на Юкатане не счесть, а полиции все джунгли не прочесать, даже если бы она того захотела.

— А где находятся владения Рексниса?

— Где-то в джунглях на севере Юкатана, между местом, где мы находимся, и Чичен-Ицей.

— Весьма неопределенно, — присвистнув, заключил Костас.

— Но и фелаг избрал Юкатан местом поисков следов Харальда Хардрада, должно быть, лишь по наитию. Единственным свидетельством пребывания викингов на Юкатане является нагрудное украшение майя, которое мы нашли в Ланс-о-Медоус, и, если викинги в самом деле побывали в этих краях, то Рекснис, если и обнаружил какое-то тому доказательство, то чисто случайно. На него, вероятно, работает людей больше, чем археологов на всем Юкатане. Я полагаю, нам следует искать следы Харальда Хардрада лишь там, где археологи работают под контролем полиции.

— Раз Петер Рекснис занимается торговлей антиквариатом, то, окажись менора в его руках, он смог бы выручить за нее баснословные деньги, — предположил Костас.

— Вряд ли он стал бы искать состоятельного коллекционера, чтобы продать менору, — ответил Джек. — Петер Рекснис — нацист и может вместе со своим сыном Локи использовать менору в преступных целях, чтобы, как говорит О'Коннор, взорвать и без того нестабильный Ближний Восток.

— А что слышно о Марии?

— Переживает, что не побывала с нами в Ланс-о-Медоус и собирается вскоре к нам присоединиться. Буду рад ее увидеть, на Айоне ей оставаться небезопасно.

— Мне кажется, Мария и О'Коннор друг другу симпатизируют.

— Я тоже это заметил. Они познакомились на конференции в Оксфорде, до того как приехали к нам показать Маппа Мунди, найденную в Херефордской библиотеке.

— Занимаясь историей викингов, О'Коннор, должно быть, нажил в Ватикане врагов.

— О'Коннор постоянно рискует. Хорошо хоть Мария достаточно осмотрительна. Я давно ее знаю. Познакомился с ней задолго до сомнительной чести свести знакомство с тобой.

Костас расхохотался.

— Это судьба, — сказал он. — Что бы ты делал без разработанных мною машин? Да и в компьютерной технике ты профан. А я мог бы работать в Силиконовой долине и заработать там кучу денег. — Костас наклонил голову, защищаясь от очередного порыва ветра с песком. — Жарит, как в раскаленной печи, — недовольно пробурчал он. — На Айоне и то было лучше.

— Зато здесь безопаснее. Здесь у нас на хвосте не сидит убийца. Молю Бога, чтобы О'Коннор успел снестись с Интерполом до того, как до него доберется Локи.

— А что ты собираешься делать, если мы на Юкатане ничего не найдем?

— Понятия не имею, — кисло ответил Джек. — Ладно, там видно будет. Пора возвращаться на «зодиак».

Через три часа Джек, Костас и Джереми на предоставленном им местными властями автомобиле приехали в Чичен-Ицу, находящуюся в шестидесяти километрах от побережья. Руины древнего города занимали большую площадь, но только центральная территория была очищена от буйной растительности и по мере возможности восстановлена. Джеку было известно, что часть Чичен-Ицы еще не расчищена и находится в зарослях, разраставшихся в течение столетий после того, как местные жители по до сих пор не до конца выясненным причинам покинули этот город. Но и то, что открывалось глазам, потрясало воображение. Впрочем, некоторые постройки — пирамиды и храмы с многочисленными колоннами — были достаточно узнаваемы, а вот жертвенные платформы и ужасающие скульптуры, представляющие собой гибрид человека и фантастического животного, казались неземными, инопланетными. Все вместе производило жуткое впечатление, представлялось чем-то неправильным, и Джеку казалось, что перед ним кадры фильма о Древнем Египте или Месопотамии — фильма, в который, придав ему кое-какую историческую достоверность и аккуратность, постановщик привнес картинки, порожденные пылким воображением, опиравшимся на душераздирающую фантастику.

В Чичен-Ице Джека и его спутников встретили управленцы из археологической партии. Они сообщили, что несколько дней назад в этих местах произошло небольшое землетрясение и потому туристов сюда пока не пускают, но Джеку мешать не будут и он может заниматься делами по своему усмотрению. Джек поблагодарил и, найдя тенистое место, развернул карту местности. Рядом устроился Костас, успевший изрядно взмокнуть. Легкая одежда — панама, майка и шорты — его не спасала.

— В Гренландии было лучше? — спросил, улыбнувшись Джек.

— Терпимо и здесь, — уныло ответил Костас. — Я же грек, а грекам нипочем любая жара.

Он утерся платком.

— Викингам, если только они здесь побывали, приходилось не слаще, чем нам, — сказал Джереми.

А какова история майя? — поинтересовался Костас.

— Это одна из ранних великих цивилизаций, процветавшая с четвертого по девятый век. В середине одиннадцатого столетия, когда Харальд Хардрада служил в варяжской гвардии византийского императора, на территорию майя с севера вторглись тольтеки, поработившие местное население. Большинство здешних сооружений относится к тольтекской культуре. Пойдем осмотрим город. Здесь есть на что посмотреть.

Они пошли по дорожке, проложенной под пологом леса. Воздух, оглашали пронзительные голоса обезьян, старавшихся перекричать туканов и черных дроздов. Дорожку пересекла игуана. Стояла удушающая жара, сопровождавшаяся большой влажностью, и Джек дивился тому, как местные жители могли не только выжить в таких невыносимых условиях, но и достичь довольно высокого уровня культурного и технического развития.

Когда Джек, Костас и Джереми вышли на широкую, покрытую травой площадь, окруженную огромными каменными строениями, Костас, указав на одно из них, произнес:

— По-моему, при сооружении этой постройки не обошлось без египетского влияния.

— Это пирамида Кукулькана, одна из главных достопримечательностей Чичен-Ицы, — пояснил Джереми. — А это, посмотрите, храм воинов. Наверху храма алтарь, место жертвоприношений. Человека клали на жертвенный камень, вскрывали ему грудь и извлекали сердце.

— Я слышал об этом, — произнес Костас, — но полагал, что это — измышление испанских завоевателей, старавшихся принизить индейцев.

— Нет, это не измышления. У майя жертвоприношения были в обычае.

Джереми повел Джека и Костаса к северной оконечности площади, где Джек на одной из построек увидел рельефно вырезанную фигуру, показавшуюся знакомой.

— Это бог-орел майя, — пояснил Джереми. — Это его изображение на поделке, что мы нашли в Ланс-о-Медоус. Уверен, эта вещица пришла отсюда.

Джереми остановился у следующей постройки, широкой каменной платформы высотой с рост человека.

— Это цомпангли, платформа черепов. Здесь выставлялись головы принесенных в жертву врагов, а затем на платформе в известняке вырезали их черепа.

Это была стена с сотнями расположенных в несколько рядов барельефов, изображающих черепа с оскаленными зубами и выпученными глазами, застывшими от боли и непомерного ужаса.

— Все постройки на этой площади, — сказал Джереми, — пирамида Кукулькана, храм воинов и эта платформа, первоначально были окрашены в красный цвет.

— Полагаю, человеческой кровью. — Костас провел пальцем по одному из черепов и состроил гримасу. — Конечно, в нашей истории тоже были всякие мерзости: убийства людей в Колизее, испанская инквизиция и тому подобные проявления жестокости и насилия, но массовые убийства никогда не были узаконены. А для майя убийства путем приношения людей в жертву, выходит, считались в порядке вещей. Видно, их общество было крайне несовершенным.

— И все же майя добились больших успехов, — возразил Джереми, — в искусстве, архитектуре, да и в экономике тоже, хотя они не знали ни железа, ни бронзы. Однако все изменилось к худшему, когда в земли майя вторглись тольтеки — воины, наводившие ужас на местное население. Жертвоприношения у ацтеков, о которых в шестнадцатом веке рассказывали испанцы, ничто по сравнению со злодействами, которые за пять столетий до этого творили тольтеки. Индейцы майя, конечно, практиковали принесение жертв своим божествам, когда их покорили тольтеки; земли майя стали похожи на лагерь смерти.

— В Средневековье эти места европейцам казались адом, — добавил Джек. — Что же тогда говорить о викингах. Если они и в самом деле сумели добраться до Юкатана, то, верно, натерпелись страху, превышавшего все ужасы Рагнарека.

Джереми повел Джека и Костаса дальше. Оставив площадь с ее величественными строениями, они пошли по проложенной в джунглях и спускавшейся вниз уступами узкой дорожке и, пройдя около двухсот метров, пришли к провалу — впадине шириной примерно пятьдесят метров и глубиной метров двадцать, с отвесными, испещренными бороздами известняковыми склонами, покрытыми местами растительностью, пустившей ростки из трещин в известняке. Котлован был заполнен зеленоватой водой с выступавшими из нее чахлыми водорослями. Было ясно, что свалившимся в провал оттуда не выбраться.

— Это священный сенот, — сказал Джереми.

— Сенот? — удивился Костас.

— Колодец, — уточнил Джереми. — На языке майя — дзонот, слово, переиначенное испанцами в «сенот». Это священный колодец, место, где местные жители приносили жертвы своим богам. В свое время Юкатан представлял собой коралловый риф, ставший в ледниковый период, когда уровень моря понизился, известняковым плато. В течение миллионов лет дождевая вода просачивалась сквозь известняк и образовала в недрах плато лабиринты пещер и туннелей с множеством сталактитов и сталагмитов. Восемь тысяч лет назад, когда ледниковый период окончился, уровень моря поднялся и вода затопила подземные лабиринты, ставшие реками. Этот колодец образовался в результате обрушения сводов пещеры над одной из подземных рек, пробившей себе путь в толще известняка.

— Пещера обрушилась в результате землетрясения? — спросил Костас.

— Трудно сказать. Возможно, тому виной огромный метеорит, упавший неподалеку отсюда.

— Ставший причиной гибели динозавров?

Джереми усмехнулся.

— Вот это вряд ли. К тому же динозавры населяли чуть ли не всю планету.

— А это единственный подобный колодец на Юкатане?

— Таких колодцев, как этот, на Юкатане довольно много. Как они появились, никто толком не знает.

— Здешние подводные реки, вероятно, раздолье для дайверов?

— Так и есть. Дайверы проходили по этим рекам кто пятьдесят, а кто и сто километров. Некоторые реки впадают в море. По сообщению дайверов, вода в них кристально чистая, создающая впечатление, что пребываешь в аквариуме. Но передвигаться по этим рекам крайне опасно. Здесь погибло немало дайверов, больше, чем в любом другом месте.

— Выходит, людей, приносимых в жертву богам, бросали в этот колодец.

— Этот колодец был впервые драгирован в тридцатые годы, затем исследования проводились в пятидесятые годы, да и потом возобновлялись не раз, — сказал Джек.

— Однажды в них принимал участие сам Кусто, однако самые глубокие отложения до сих пор не исследованы. И все же в результате проведенных работ поднято на поверхность немало предметов материальной культуры майя: керамические сосуды, золотые и жадеитовые изделия. Среди находок оказались и человеческие скелеты. Сотни скелетов.

— Человеческие скелеты находили и в других подобных колодцах, — добавил Джереми. — Сеноты служили источником пресной воды, а еще и входом в подземный мир. В жертву богам приносили воинов, детей, девственниц. Оглянитесь. Вот это небольшое строение называется темазкаль. Это своего рода сауна, где жертвы проходили обряд очищения, а на уступах, что окружают колодец, сидела местная знать, наблюдая за ритуалом.

Разговор прервал показавшийся на пригорке чиновник местной администрации. Он сделал выразительный жест, предназначавшийся явно Джереми, приглашая того подойти к мобильному телефону, который держал в руке. Джереми пришел в замешательство (его приняли по ошибке за старшего) и перевел взгляд на Джека.

— Раз просят тебя, ты и поговори, — улыбнувшись, произнес Джек.

Взяв телефон, Джереми стал подниматься вверх по пригорку, чтобы улучшить прием.

Джек снова взглянул на колодец. Он выглядел неопасным, чуть ли не идиллическим, и все же у Джека перехватило дыхание, когда он представил себе тот ужас, который испытывали тысячу лет назад несчастные жертвы, стоявшие на краю бездны.

— Ты сказал, что самые глубокие отложения в этом колодце еще не исследованы, — обратившись к Джеку, произнес Костас.

— В колодце многометровый слой ила. Тяжелые предметы, упавшие в колодец, могут оказаться на самом дне.

— Может, для исследования колодца использовать мою проходческую машину?

— Если в бухте Золотой Рог она более не нужна, то можно попробовать. Надо поговорить с представителями местных властей.

— Думаешь, в колодце можно найти что-то ценное?

Джек потер подбородок.

— Индейцы могли приносить в жертву богам не только людей, но и ценности — к примеру, трофеи, захваченные в бою. Если Харальду и его людям удалось добраться до Юкатана, то тольтеки, к тому времени поработившие майя и обосновавшиеся в этих краях, могли навязать им бой. Если такое произошло, то индейцы, намного превосходившие викингов числом, наверняка взяли верх. Викингов, которым не посчастливилось погибнуть в бою, ждал ужасный конец. Одни, вероятно, приняли смерть в храме воинов, где им вырвали сердца, другие погибли здесь, в этом колодце, а кое-кого, возможно, превратили в рабов. Кстати, тот человек, скелет которого мы нашли в яме на острове, мог быть рабом тольтеков, которому каким-то удивительным образом удалось вернуться в Лаис-о-Медоус.

— И в самом деле. На запястьях скелета были следы кандалов.

— Если тольтеки сражались с викингами, то, одержав победу в бою, они, несомненно, пришли в восторг, ведь им удалось одолеть невиданных доселе бородатых гигантов, вооруженных необычным оружием. В честь этой победы они могли устроить триумфальное шествие, положим, от храма воинов до этого жертвенного колодца, и принести в жертву своим богам не только захваченных в бою викингов, но и добычу.

— Среди этой добычи могла оказаться менора.

— Сколько, по-твоему, она могла весить? Триста? Триста пятьдесят фунтов?

— Точный вес меноры не назову, но если ее принесли в жертву богам, то выкинули впустую тяжеленное золотое изделие.

— Может, и не выкинули, — произнес Джек, глядя на застоявшуюся зеленоватую воду. — Тольтеки ценили золото.

Вернулся Джереми. Он тяжело опустился на камень и поднял голову; его лицо было мертвенно бледным.

— Жара и тебя доконала, — сочувственно сказал Костас и протянул ему фляжку с водой. — Попей и пересядь в тень.

— Дело не в жаре, — глухо ответил Джереми. — Я только что разговаривал с Беном. Плохие новости, просто ужасные.

У Джека свело живот. Он похолодел, все же надеясь, что ничего страшного не случилось.

Джереми развеял надежды.

— Бен сказал, что звонили с Лионы и сообщили ужасные новости: отец О'Коннор убит, а Мария исчезла.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

Мария медленно приходила в себя, всплывая из забытья. Она лежала на чем-то твердом в позе младенца во чреве матери. Наконец она открыла глаза. В помещении горела единственная свеча, отбрасывая на противоположную стену отблески пламени, казавшиеся разводами крови. Помещение было наполнено причудливыми расплывчатыми тенями. Они сбивались вместе, сгущались, и этот зловещий сонм медленно, но неуклонно надвигался на недвижимую Марию. И тут она с великим ужасом вспомнила: О'Коннор со вспоротой грудной клеткой, рядом — окровавленные куски вырванной плоти и всюду кровь, кровь. Мария закрыла глаза, чтобы снова забыться и отрешиться от страшной действительности, в которую она едва верила, отвратиться от того неимоверного ужаса, который ей довелось испытать.

Забыться не удалось. Перед ее мысленным взором неожиданно предстал человек в черном, с изуродованной щекой, похожий на дьявола. Мария вскрикнула и села на своем ложе. Тело ломило, саднило щеку. Она провела рукой по щеке, и рука стала липкой от крови. Мария оглядела себя. На ней лишь брюки и майка, разодранная и грязная. Свитера не было, но и без него жарко. Струившийся по лицу пот смешивался со спекшейся кровью.

Нестерпимо хотелось пить, и Мария принялась облизывать губы. Затем, обтерев лицо рукавом, она огляделась по сторонам.

Помещение длиной метров десять, шириной около пяти. Известняковый пол; высокий, сложенный из блоков сводчатый потолок. Стены тоже из блоков. Одна частично закрыта деревянным щитом. Посреди помещения — круглая постройка темного дерева с характерной заслонкой сверху, придававшей сооружению вид колодца. Но зачем в доме колодец? Мария задумалась: где же она находится? Уж точно не в Айонском монастыре; там таких помещений нет.

Мария встала со своего ложа, взяла свечу, стоявшую рядом на плоском камине, и неожиданно увидела, что кровь на стене, казавшаяся игрой отблесков пламени, и вправду кровь, а не призрачное видение. Свеча дрожала, и ее пришлось взять в обе руки. Мария давно не пила, не ела (как давно, она определить не могла), очень ослабла и держалась на ногах из последних сил. Возможно, кровь на стене ей только мерещится?

Мария повела свечой из стороны в сторону и получше вгляделась в стену. Нет, это и вправду кровь, но только нарисованная. Она струилась из растерзанных тел людей, образуя поток, лившийся по ступеням высокой лестницы.

Это фреска, стенная роспись, изображавшая массовую казнь людей, сопровождавшуюся небывалой жестокостью. На ступенях высокого храма — нагие жертвы, ждущие своей очереди, чтобы принять страшную смерть. На верху храма, на алтаре, обнаженный по пояс, устрашающего вида гигант с плоским покатым лбом и кривым крючковатым носом, шарит во внутренностях умерщвленного человека. Рядом его подручный с вырванным сердцем жертвы. Выше — стилизованные рисунки птиц, ягуаров и каких-то чудовищ. Одни из рисунков, расположенный над головой палача, показался знакомым, и Мария, к своему великому удивлению, распознала в нем бога-орла, того самого стилизованного орла с нагрудного украшения, фотографию которого ей прислал Джек. Мария пришла в возбуждение: невероятное сходство!

Фреска тянулась вправо. Рядом со сценой вселяющей ужас казни Мария увидела еще одну сцепу, предшествующую первой по времени действия. Эта роспись изображала группу людей, по виду, захваченных в бою пленников, ожидающих страшной участи в храме. Над ними высился сводчатый потолок. Хотя эта сцена, по сравнению с предыдущей, не носила явно устрашающего характера, Мария снова пришла в возбуждение: она поняла, что это за потолок. В студенческие годы — теперь, казалось, во времена другой, предыдущей жизни — она изучала архитектуру. Это был своеобразный сводчатый потолок, получивший название ложной арки, или майянского свода. Мария до крайности удивилась. Неужели она оказалась в Мексике? Как попала сюда?

Мария повела свечой вправо. На фреске еще две сцены, обе предшествуют первым двум. На одной росписи — морское сражение: многочисленные каноэ атакуют гребной корабль с квадратным парусом. На другой росписи — бой на суше. Воины, по виду схожие с палачом, вооруженные копьями и дубинками, сражаются со своими противниками, вооруженными мечами и топорами высокими бородатыми людьми в шлемах. Мария поднесла свечу ближе и обомлела: боевые топоры викингов! Из картины можно было понять, что викинги, уступая в численности противнику, бой проиграли.

Мария не верила своим глазам. Ей казалось, что она спит и видит во сне заключительные сцены истории, которую в последнее время тщательно изучала, — сцены столь необычные, что они были похожи на порождения расстроенного, больного воображения. Вот если бы рядом был Джек, он бы спокойно и рассудительно уверил ее, что все, что она видит, — всего-навсего плод фантазии. Только разве это фантазия? Мария снова посмотрела на первую сцену и, увидев страшное зрелище, застонала. Она закрыла глаза. Как бы хорошо снова оказаться в Айонском монастыре, среди верных друзей и почувствовать их расположение и поддержку!

— Рад, что вы пришли в себя, доктор де Монтихо. Действие наркотика вскоре закончится. Вы в Мексике.

Услышав раздавшийся голос, Мария от неожиданности подскочила на своем ложе и открыла глаза, чтобы тут же прикрыть их ладонью: ее ослепил свет фонарика, направленный в лицо.

— Я знаю, — наконец сказала она.

— Откуда?

— Сообразила.

Фонарик отвели в сторону, и Мария увидела невысокого коренастого человека с водянистыми безжизненными глазами и зачесанными назад редкими волосами; ему было за семьдесят. Мария догадалась, кто перед ней, хотя с трудом верила в то, что встретилась с человеком, о котором рассказывал О'Коннор, расписывая его немыслимые злодейства. Придя к этой догадке, Мария вмиг очнулась от сна и, собравшись с духом, произнесла:

— Я вижу, вы, Петер Рекснис, пошли по стопам своего отца, если не ошибаюсь, литовца, причислившего себя к наиболее чистой и совершенной арийской расе.

Рекснис изменился в лице, подскочил к Марии и, словно клещами, стиснул ей горло, проявив проворство и силу, которые мало сообразовывались с возможностями престарелого человека.

— Не смей говорить о моем отце, ты, еврейка, — прошипел Петер Рекснис. — И учти, не только он мастерски нажимал на спусковой крючок «люгера». Я и сам поднаторел в этом деле, еще юнцом. А еще у меня есть сын, тоже малый не промах. Его дед, будь он жив, им бы гордился.

Рекснис разжал руки, и Мария закашлялась, а когда снова пришла в себя, то увидела еще одного человека, выступившего из мрака. Он медленно приближался пружинистой походкой хищного зверя — голова опущена, глаза свирепо сверкают, а руки, сжатые в кулаки, то разжимаются, то сжимаются. Подойдя к ней, он схватил Марию за волосы и поволок к постройке посреди помещения, которую она приняла за колодец. Открыв заслонку и все еще держа Марию за волосы, человек с силой пригнул ей голову, принудив посмотреть в зияющее отверстие. Из темноты повеяло холодом, и Мария сочла, что где-то в глубине и в самом деле вода. Человек дернул Марию за волосы и оттащил от странной постройки. Мария перевела взгляд. Шрам на щеке. Это Локи.

— Не бойся, — насмешливо сказал он. — Когда я брошу тебя в эту бездну и ты окажешься в ином мире, то не умрешь. По крайней мере, тольтеки уверяли обреченных на смерть именно в этом.

Локи омерзительно захихикал и с силой толкнул Марию. Она упала.

— Но сначала ты послужишь фелагу, — продолжил он. — Считай, что ты на каникулах.

— Истинный фелаг распался семь столетий назад, — твердо проговорила Мария, чуть приподнявшись и опершись на локти. — Приверженцы Харальда Хардрада никогда бы не приняли в свое братство такого подонка, как ты.

Локи бросился к ней, замахнулся, чтобы ударить, но его остановил Петер Рекснис.

— Еще не время, — произнес он и, усмехнувшись, обратился к Марии: — Мой сын не лишен романтических настроений, считает, что он в СС.

— Слишком жидок, — констатировала Мария.

Локи снова попытался ее ударить, но и на сей раз отец его удержал. Локи замялся, но в глазах его можно было заметить опасный блеск.

— Наш фелаг — лишь средство для достижения цели, — наконец сказал он. — Ни больше ни меньше. А что касается Харальда Хардрада, ему до нас далеко.

Локи ухмыльнулся и ушел в темноту.

Мария поднялась и прижалась спиной к стене.

— Попейте, — произнес Петер Рекснис, протягивая бутылку с водой. — Итак, мы познакомились. Нам нужна ваша помощь. Надеюсь, упрямиться вы не станете, и тогда мы поладим.

Мария не устояла на подгибающихся ногах и рухнула на пол, услышав щелчок затвора оказавшейся в руках Рексниса фотографической камеры. Взглянув на него, Мария вспомнила об ужасной смерти О'Коннора и дала себе слово завершить его дело.

Она будет сильной.

Джек с чашкой кофе в руке стоял на ходовом мостике «Морского странника II», глядя на море. Небо на горизонте затянули низкие мрачные облака, медленно надвигавшиеся на берег. Сквозь просветы в приближавшихся облаках пробивались солнечные лучи, и небо вдали светилось длинными пылающими разноцветными лентами, напоминавшими северное сияние, которым Джеку довелось полюбоваться в Гренландии.

— Похоже, надвигается дождь, — сказал стоявший рядом капитан судна, обозревавший море в бинокль. — Начинается сезон тропических ураганов, может налететь ветер. На всякий случай надо задраить люки, отвести вертолет в ангар и отойти подальше от берега.

Джек кивнул.

— Поступайте, как знаете.

Капитан отправился на ходовой мостик.

Наступило молчание. Ученые и члены команды судна знали, как остро переживает Джек пропажу Марии (в чем он винил себя одного, посчитав, что сделал непростительную ошибку, оставив ее на Айоне), и потому не слышалось ни шуток, ни колкостей, которыми иной раз сопровождалась работа. Даже Лановски, обычно шумный и эксцентричный, выглядел подавленным, как и все, а когда закончил работу, наконец полностью начертив на базе фотограмметрической съемки конструкцию погребенного в айсберге корабля, то передал распечатки Джеку без единого слова.

Наконец к Джеку, все еще стоявшему у окна, подошел Маклауд.

— Как думаешь, мы еще долго здесь пробудем? — спросил он.

Джек посмотрел на него невидящим взглядом.

— Не знаю, Джеймс. Понятия не имею. — Джек поставил чашку на стол, так и не допив кофе.

Прошло шесть часов после того, как Джек вернулся из Чичен-Ицы, но никаких новых сведений о Марии за это время не поступило. Как решил Джек, полиция, несомненно, уже занялась ее поисками, но в интересах следствия, вероятно, свои действия держит в тайне — иначе о пропаже Марии сообщили бы в радионовостях.

— Возможно, Марию похитили, — сказал подошедший Бен. — Не сомневаюсь, она жива.

— Надеюсь, — тоскливо ответил Джек. — Но нам остается лишь ждать. Без новых сведений о Марии мы сами предпринять ничего не можем. — Он взглянул на Маклауда и продолжил: — Мы пока не уйдем отсюда. Нам надо прочесать Северный Юкатан и попытаться напасть на след Харальда Хардрада. Может, удастся найти остатки возведенной викингами постройки, роспись на камне из жизни викингов или даже руническое письмо. Джереми справится с любым текстом.

Маклауд взглянул на молодого человека, понуро сидевшего перед компьютером за столом.

— Джереми, видно, не в настроении.

— Переживает. С О'Коннором он работал, а Мария — его научный руководитель. Теперь на какое-то время он потерял под ногами почву.

— Жаль его. Он хороший и умный парень, да и с коллективом быстро сработался.

— Джек, по-моему, у нас есть перспектива, — проговорил, оторвавшись от своего компьютера, Костас. — На Большом Каймане работает мой приятель Джим Хейлс, мы с ним раньше вместе трудились в лаборатории подводных исследований ВМС США. Так вот, недавно я связался с Джимом по телефону и рассказал ему о наших делах, а он как раз собирался в Мехико. Вернувшись, Джим позвонил мне и сообщил, что мексиканские власти дали согласие на проведение исследовательских работ в Чичен-Ице. Удивляюсь, как ему удалось так быстро преодолеть бюрократические рогатки. Так что, если ты собираешься исследовать священный сенот, я дам тебе номера телефонов, чтобы уладить оставшиеся формальности.

— Исследовать этот колодец не помешает. Но сначала надо переправить сюда из бухты Золотой Рог твою проходческую машину. Джереми, ты примешь участие в исследовании колодца?

— Если Мария посчитает это необходимым, то…

Джереми осекся и побледнел.

— Она посчитает, — твердо произнес Джек.

— Но дайвингом мне заниматься не приходилось. Не думаю, что священный сенот — лучшее место для первого опыта.

К Джереми подошел Костас и, похлопав его по спине, сказал:

— Не беспокойся. Сначала мы поплаваем с тобой в море среди коралловых рифов.

В помещении замигала красная сигнальная лампочка.

— Вызывают на ходовой мостик, — удивленно заключил Бен.

Вместе с ним наверх пошли Джек и Костас. Капитан судна вместе со своим первым помощником стоял у нактоуза. Увидев вошедших, он многозначительно произнес:

— Пройдите в рубку. Срочное сообщение на закрытом канале.

Войдя в рубку первым, Бен сел за рацию и, с кем-то недолго поговорив, сказал:

— Управление ММУ информирует: нам поступило конфиденциальное электронное сообщение. Чтобы его получить, надо ввести пароль.

Костас уже сидел за компьютером.

— Какой адрес?

Бен назвал электронный адрес, и Костас набрал его.

— А что за пароль?

— Менора.

Костас присвистнул.

Джек, стоявший за его спиной, так сильно сжал спинку стула, что пальцы побелели.

— Мы имели понятие, с кем схлестнулись, — мрачно произнес он. — Не сомневаюсь, теперь тому пришло подтверждение.

— Адресовано тебе, Джек, — сказал Костас и подался в сторону, чтобы Джек смог прочитать сообщение, появившееся на экране монитора.

— Слава богу, Мария жива, — облегченно произнес Джек.

— Сообщение, конечно, от Рекснисов, — сказал Бен. — Просят прибыть в место на берегу, где вы были сегодня утром. Видно, Рекснисы контролируют все побережье. А Мария, выходит, содержится где-то недалеко. С Айоны ее, несомненно, доставили сюда самолетом. У Рекснисов свой самолет и небольшой аэродром в джунглях, где — неизвестно. Его не засечь даже со спутника. У Рекснисов, похоже, повсюду осведомители. Как только они узнали, что «Морской странник II» ушел с Айоны и направился к Юкатану, они, преследуя далеко идущие цели, и совершили свое злодейство.

— Полагаю, это дело рук одного человека, — мрачно произнес Джек. Локи.

— Сообщение сопровождается фотографией, — сказал Костас. На экране появилась картинка. Помещение с неровным каменным полом и покрытыми зеленой слизью стенами. На полу распростертая женщина в грязной порванной майке. Волосы растрепаны, на щеке кровоточащая ссадина.

Джек пришел в ужас.

— Это Мария, — глухо произнес он.

Опустившись на рядом стоявший стул, Джек снова взглянул на экран. Ужас сменился гневом. Джек пришел в ярость.

В дверях появился капитан судна.

— Радиосвязь с Айоной, — сообщил он. — Джек, с вамп хочет поговорить судмедэксперт.

— Иду, — сказал Джек, тяжело поднявшись со стула.

Когда спустя десять минут он вернулся в пост управления, в помещении оставался лишь Джереми; Маклауд и Лановски ушли на палубу. Джереми сидел за компьютером, делая распечатки образцов искусства тольтеков. По окну барабанили первые капли дождя. Полнеба было затянуто приближавшейся тучей. Там и сям на черном фоне выделялись желтые завитки, придававшие туче особенно жуткий вид.

Джек был потрясен тем, что ему только что сообщили, и, чтобы унять волнение, стал прохаживаться по помещению. Наконец он сел рядом с Джереми и, взглянув на экран, сказал:

— Никогда не был силен в мезоамериканском искусстве.

— Изучаю его по роду своих занятий, — ответил Джереми. — Но сейчас, если вы, конечно не против, хочу рассказать о пророчестве, в которое свято верили майя. Я недавно поразмышлял над этим пророчеством, и меня осенила одна догадка, — произнес он смущенно.

— Слушаю, — улыбнувшись, произнес Джек.

— Только начну, пожалуй, с ацтеков. Вы, наверное, помните, что, согласно пророчеству, бытовавшему у этих индейцев, к ним должен был вернуться их бог-правитель Кецалькоатль. Когда в 1519 году испанцы вошли в Теночтитлан, Монтесума принял Кортеса за Кецалькоатля, что помогло конкистадорам быстро захватить земли ацтеков. Кецалькоатль был тольтеком, полулегендарным правителем. Согласно легенде, ходившей среди ацтеков во времена правления Монтесумы, он за пять столетий до этого удалился по ряду причин в изгнание, пообещав вернуться с Земли восходящего солнца.

— Выходит, — задумчиво сказал Джек, — Кецалькоатль удалился в изгнание в одиннадцатом столетии — в веке, которым мы занимаемся. Джереми кивнул и продолжил:

— Страной восходящего солнца в представлении ацтеков мог служить Юкатан. Напомню, что в одиннадцатом столетии тольтеки, пришедшие с севера Юкатана, захватили Чичен-Ицу. История майя изложена, главным образом, в книгах «Чилам-Балам», написанных латиницей после испанского завоевания Юкатана. Каждая книга повествует об определенной общине майя и каждая содержит пророчества. Наиболее необычным является предсказание о прибытии в земли майя бородатых людей с востока. Большинство этих книг написано в восемнадцатом, а то и в девятнадцатом веке, и многие ученые полагают, что они полны измышлений. Но вот недавно в хранилище Ватикана найдена книга «Чилам-Балам», частично написанная на языке майя, вероятно, изъятая у индейцев, а затем дополненная миссионерами, прибывшими на Юкатан в шестнадцатом веке. В этой книге, наряду с описанием жизни одной из общин, приводится предсказание о прибытии в земли майя бородатых людей. Пророчеству предшествовала великая битва майя с завоевателями, вероятно тольтеками. Во главе войска майя стоял правитель Вукуб-Какиш, орел-бог. После поражения в битве Вукуб-Какиш удалился в подземный мир, пообещав возвратиться.

Джек взглянул на приколотую за монитором к стене фотографию нагрудного украшения майя, найденного на Большом Священном острове.

— Не этот ли орел-бог? — спросил он.

— Он самый, — ответил Джереми. — Но «Орлом» также назывался корабль Харальда Хардрада. В скандинавских сагах рассказывается о том, как викинги иной раз перед боем разбирали на части форштевни своих кораблей и несли эти части как штандарты перед собой, давая понять, что отступать не намерены и будут сражаться насмерть, направляясь в Вальхаллу, и тем самым вселяли ужас в противника. Возможно, когда викинги пришли в эти края, им пришлось вступить в бой с тольтеками, и тогда перед боем они, быть может, разобрали «Орла» на части. Майя могли узнать название корабля, а Харальда Хардрада принять за возвратившегося бога.

— Фантастика! — возбужденно воскликнул Джек. — Значит, викинги действительно добрались до Юкатана. — Выпалив эту фразу, Джек неожиданно помрачнел и глухо проговорил: — Я тоже хочу тебе, Джереми, кое-что рассказать. С Айоны пришло ужасное сообщение.

— Догадываюсь, — тихо ответил Джереми. — Как только я услышал об убийстве О'Коннора, то понял, какой смертью он умер. — Джереми замолчал, не в силах продолжить, а затем прошептал: — Он принял наказание кровавым орлом.

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

Джек сидел, сгорбившись, рядом с Костасом в небольшой тесной машине, которую трясло и подбрасывало на ухабистой, неровной дороге, проложенной в джунглях. Шел сильный дождь, начавшийся еще в то время, когда они, чуть раньше назначенного часа, высадились в условленном месте на берегу, прихватив с собой снаряжение, которое, в соответствии с полученным сообщением, им, видимо, предстояло вскоре использовать. Выполнили они и другое требование инструкции: усевшись на упавшее дерево, завязали себе глаза и принялись ждать, когда к ним подойдут. В скором времени они услышали шум машины, затем чьи-то шаги. Подошедший человек подвел одного за другим к машине и помог залезть внутрь, сопроводив свои действия единственными словами:

— Пригнитесь и садитесь в машину.

Джек нервничал, но успокаивал себя тем, что рядом с ним Костас, который явно не терял присутствия духа и всякий раз чертыхался, ударившись головой о крышу. Куда их везут, Джек не знал, но ясно было одно: скоро они сойдутся лицом к лицу с похитителями Марии, а чтобы ее спасти, видно, придется выполнять приказы, надеясь лишь на самих себя, на свои силы и сметку. Ему и Костасу предстояло, как видно, работать в карсте — по-видимому, в сеноте или в подземной реке, а может, в пещере или провале, но только после такого ливня все пещеры, провалы и воронкообразные углубления, безусловно, затопит, так что работать наверняка придется в воде, в лабиринте водных образований, да еще при сильном течении, неизбежном после проливного продолжительного дождя.

Наконец машина остановилась, Джека вытолкнули под дождь, повели по скользкой дороге и втолкнули в какое-то помещение, где стояла удушающая жара. Здесь Джеку завели руки за спину и, соединив запястья друг с другом, обмотали их клейкой лентой, после чего сняли повязку с глаз.

В помещении, освещавшемся только одной свечой, царил полумрак, и все же Джек сразу узнал человека, стоявшего перед ним и оказавшимся рядом Костасом. Это был Петер Рекснис. Узнать его не представляло труда: он был копией своего отца Андриса, фотографию которого Джек видел в хижине Кангиа.

Джек огляделся по сторонам. Помещение со стенами, сложенными из блоков, и высоким сводчатым потолком. Посреди — круглая постройка темного дерева. На стене, позади него, — роспись, освещавшаяся отблесками пламени свечи.

И тут Джек увидел Марию.

Она сидела, подтянув ноги и прислонившись к стене. Рот залеплен, запястья связаны, на щеке кровавая ссадина. Джек пришел в ярость и, встретившись с Марией глазами, спросил:

— Это он так с тобой обошелся? — Джек кивнул на Петера Рексниса.

Мария отрицательно повела головой, затем подняла глаза и мотнула головой снизу вверх. Джек обернулся и увидел выступившего из темноты человека. Внешностью он походил на Петера Рексниса. Такой же невысокий и коренастый, с зачесанными назад волосами и такими же пустыми безжизненными глазами. Локи — тотчас определил Джек.

Взглянув на Джека, Локи мерзостно ухмыльнулся, затем поднес к лицу левую руку и провел указательным пальцем по шраму, тянувшемуся от глаза почти до самого подбородка.

Ужаснувшись видом Марии и заметив подходившего Локи, Костас взревел и внезапно бросился на врага. Но что он мог сделать со связанными руками? К тому же Локи оказался на редкость сильным. Применив полунельсон, он оторвал с пола грузного Костаса и едва не свернул тому шею.

— Отпусти его, Локи — произнес Петер Рекснис, и Джек, впервые услышавший его голос, уловил в нем восточноевропейский акцент. — Этот человек нам еще пригодится.

Локи отпустил Костаса, подчинившись отцу, и, усмехнувшись, отступил в темноту. Костас, потерев о плечо занывшую шею, проводил его гневным взглядом. В руке Петера Рексниса неожиданно блеснул «люгер». Нацелив пистолет на Марию и переведя взгляд на Костаса, Рекснис угрожающе произнес:

— Если вы и дальше станете делать глупости, то я прострелю вашей коллеге нош. Сперва только ноги. И она на ваших глазах будет визжать и истекать кровью. Вы меня поняли?

Костас не шелохнулся, а затем, увидев, с каким ужасом Мария смотрит на пистолет, угрюмо кивнул.

— Вот и хорошо, так-то лучше, — усмехнувшись, произнес Рекснис и, обратившись к Джеку, продолжил: — А вас я попрошу внимательно изучить фреску на стене.

Джек взглянул на Марию. Она кивнула и даже попыталась что-то сказать, но издала лишь нечленораздельное бурчание. Тогда Джек подошел к стене и стал рассматривать роспись.

Это была композиция из четырех отдельных частей, образующих повествовательную последовательность. Справа — морское сражение: многочисленные каноэ с экзотически одетыми воинами атакуют гребной корабль с квадратным парусом. Левее — бой в джунглях. Одни сражаются на земле, другие — стоя кто по колено, а кто по пояс в реке с быстрым течением. Река, похоже, подземная. Ее берега усеяны поверженными людьми. Кто побеждает — ясно. Победителей возглавляет мускулистый гигант, на лице — маска орла, на спине — крылья, на ногах — дополняющие принятое обличье длинные когти. Его воины в ягуаровых шкурах, в ушах — серьги, на груди — тяжелые ожерелья из жадеита, на руках и йогах — браслеты. Вооружены копьеметалками и щитами. Их противники — бородатые люди в шлемах, вооруженные мечами и… Джек вгляделся и обомлел. Да это же боевые топоры викингов! Он обернулся и вопросительно посмотрел на Марию. Она кивнула — вероятно, сумела ознакомиться с росписью.

Джек стал рассматривать фреску дальше. Левее — группа людей, по виду, захваченных в бою пленников. Один лежит на земле, другие стоят на коленях. Некоторые пленники в кандалах — вероятно, обращенные в рабство. Джек вспомнил о найденном в Ланс-о-Медоус скелете со странными шрамами на запястьях, позволявшими счесть, что этого человека долгое время держали закованным в кандалы. Возможно, он был рабом у тольтеков, а потом ему посчастливилось: он бежал и сумел каким-то образом добраться до Ланс-о-Медоус.

Наконец Джек стал рассматривать заключительную часть композиции. Массовая казнь людей, приносимых в жертву богам, сопровождающаяся небывалой жестокостью. На верху высокого храма с широкой лестницей — верховный жрец в маске бога-орла. Он выносит приговоры схваченным в бою пленникам. На нижних ступенях лестницы обреченным на смерть вырывают ногти. Несколькими ступенями выше один из пленников воздевает руки в мольбе о пощаде. На верху храма, на алтаре, другой жрец, вонзив нож в грудь своей жертве, извлекает сердце умерщвленного. Рядом, на жертвенном камне, — отрубленная голова только что казненного пленника. Да и вся лестница в отрубленных головах, которые катятся вниз, обагряя кровью ступени. В ритуале деятельно участвуют сами тольтеки. Три воина, собственноручно нанеся себе раны, приносят в жертву богам свою кровь. Три женщины в украшениях, с обритыми головами, готовы последовать их примеру и заняться кровопусканием. Другая женщина продевает сквозь отверстие в собственном языке нить, усеянную шипами. Такую же нить богато одетый воин пропускает себе сквозь пенис.

Рассмотрев фреску, Джек обернулся.

— Полюбовались? — спросил Петер Рекснис с самодовольной улыбкой. — Не правда ли, великолепная техника исполнения? А здание, в котором мы с вамп находимся, это храм, о котором никто не знает. Обосновавшись в этих краях, я потратил несколько лет на то, чтобы его отыскать. Знаете ли, прочесывать джунгли — дело нелегкое. А теперь взгляните на эту постройку посредине. Это священный сенот, один из многих в этих краях, но об этом тоже никто не знает. — Рекснис замолчал, прошелся по помещению, а затем, взглянув Джеку в глаза, сказал: — По имеющейся у нас информации, вы разыскиваете менору.

— Вам, вероятно, сообщил об этом отец О'Коннор, не выдержав ваших пыток?

— Ну что вы, разве мы палачи? Мы всего лишь члены фелага. Но О'Коннор был нам полезен, не отрицаю. Служа в Ватикане, он вел себя несколько опрометчиво, порой занимался делами, не относившимися к его служебным обязанностям. Так, он поступил крайне неосторожно, посетив арку Тита. Некое высокопоставленное лицо в Ватикане ставило нас в известность обо всех его действиях и подозрительных связях. — Рекснис кивнул на Марию и, заметив, что Джек усмехнулся, жестко добавил: — Информацией, которую я довел до вашего сведения, вам не воспользоваться, да и она несущественна. Просто я счел возможным пооткровенничать со своим ученым коллегой, археологом, как и я.

Джек нарочито оглянулся по сторонам и язвительно произнес:

— Кроме меня, здесь не видно ни одного археолога.

Рекснис пропустил реплику мимо ушей и продолжил:

— Мы слышали, что вы побывали в Гренландии. Конечно, мы и до этого знали о погребенном во льду корабле викингов. Об этом мне рассказал отец, побывавший в тридцатых годах в Гренландии с экспедицией, организованной «Наследием предков». Вам, конечно, известно, что мой отец вместе со своим напарником Кунцлем провалился в расселину, где они и обнаружили судно викингов, а на его палубе — каменную плиту с рунической надписью. Этот негодяй Кунцль присвоил плиту, а моего отца чуть не убил, отняв у него кинжал. К счастью, мой отец обладал фотографической памятью и сумел воспроизвести надпись, которую после войны нам перевел знаток старо-норвежского языка.

— Надеюсь, эта редкая память позволила вашему отцу запомнить лица невинных детей и женщин, которых он убил во время войны, и не давала ему спать по ночам.

— Не станем ворошить прошлое, тем более что вы его искажаете. Вернемся к предмету нашего разговора. Рассмотрев фреску, вы получили ясное представление не только об искусстве тольтеков, но и об одном из ярких событий в их жизни. Кстати, могу похвалиться тем, что я очистил эту фреску от наслоений собственными руками.

— Не сомневаюсь, вы взяли на себя этот труд из корыстных соображений. Хотите нажиться на этой фреске. Ваша деятельность незаконна, преступна.

На губах Петера Рексниса появилась неприятная, жесткая улыбка, исказившая лицо. Немного помолчав, он грозно сверкнул глазами и, посмотрев в темноту, щелкнул пальцами. Из темноты снова выступил Локи. Он подошел к Джеку и ударил того в грудь головой. Джек отшатнулся и презрительно произнес:

— Невелика удаль ударить человека со связанными руками.

Локи замахнулся, чтобы нанести новый удар, но его остановил Рекснис.

— Оставь. Он понятливый малый. Больше дерзить не станет.

Локи снова отступил в темноту, повинуясь отцу, как собака хозяину.

На лице Петера Рексниса, взявшего себя в руки, не осталось никаких признаков возбуждения, и он миролюбиво произнес:

— А теперь, мистер Ховард, пришло время узнать, зачем мы вас, собственно, сюда пригласили. Но прежде чем поставить перед вами маленькую задачу, взгляните на это. — Рекснис отодвинул деревянный щит от стены. — Здесь еще одна фреска. Она заслуживает самого пристального внимания.

Джек стал рассматривать роспись. На фреске — заключительная часть композиции: праздничная процессия, пустившаяся в путь от ступеней храма. Участники шествия — люди в ярких экзотических одеяниях и фантастические, дивные существа. Вот гигантская черепаха, из-под ее панциря выглядывает божок, опорожняющий сосуд с водой. Другой божок высовывается из-под панциря исполинского краба, потрясающего чудовищными клещами. Еще один божок восседает в пасти огромной змеи. Ягуар поедает человеческие сердца, рядом с ним крокодил. А вот музыканты: одни с барабанами, другие — с тыквенными трещотками. Над процессией — отрубленные головы на шестах, одни обтянуты только кожей, другие — со светлыми волосами и бородой. Впереди шествия — одетые в белое женщины с плоскими покатыми лбами и уложенными на затылке рыжими волосами. На женщинах высокие головные уборы с закрученными в кольца зелеными перьями священной птицы кецаль. Шествие сопровождают факельщики.

Джек задумался, ему вспомнилась другая праздничная процессия, изображенная в виде рельефов на арке Тита, — сцена триумфального шествия римлян, одержавших победу в Иудейской войне. Среди трофеев, захваченных в ту войну, была и менора.

Отрешившись от этих воспоминаний, Джек снова взглянул на фреску. Конечный пункт триумфальной процессии — котлообразный провал, в понятии участников шествия, несомненно, дорога в подземный мир и место жертвоприношений богам. На фреске, в ее левом нижнем углу, изображено что-то еще, но место это прикрыто куском материи.

— Полагаю, что сей провал, — подойдя к Джеку, произнес Рекснис, — это место, у которого сейчас мы с вами находимся. На фреске, как вы успели заметить, изображен бой между тольтеками и бородатыми светловолосыми чужестранцами, пришедшими из-за моря. Что это за чужестранцы, вы, как и я, разумеется, поняли. Победу в бою одержали тольтеки, после чего устроили триумфальное шествие, чтобы насладиться успехом и принести жертвы своим богам. Врагов, или то, что от них осталось, тольтеки опустили в этот сенот. — Рекснис показал на колодец.

Джек посмотрел на Марию. Она кивнула. И все же он усомнился. В этих краях сенотов немало. Ничто не говорило о том, что тольтеки избрали для своего зловещего ритуала сенот, находящийся в храме, найденном в джунглях Рекснисом. Сомнений не оставалось в другом: викинги действительно доплыли до Юкатана, а затем, углубившись в джунгли, добрались до Чичен-Ицы, что можно было понять из рунической надписи на плите, найденной в Ланс-о-Медоус.

Но вы еще не все видели, — самодовольно продолжил Рекснис. — Заключительную часть композиции я очистил совсем недавно, незадолго до приведения в исполнение приговора, вынесенного фелагом предателю и отступнику, нарушившему обет не выдавать наши тайны. В те дни нам стало известно, что ваш корабль направляется к Юкатану, идя по следам Харальда Хардрада. Счастливое стечение обстоятельств для вашей коллеги. — Рекснис усмехнулся и кивнул на Марию. — Иначе она бы разделила участь О'Коннора. Впрочем, зачем говорить о грустном? Лучше поговорим о нашем сотрудничестве. Но прежде посмотрите на это. — Рекснис повернулся спиной к стене и неуловимым движением фокусника снял с угла фрески лоскут материи.

Джек оцепенел. Он увидел изображенную на фреске менору. Она покоилась на плечах нескольких человек, стоявших впереди всей процессии у сенота. Семь ветвей сверкали на солнце, излучая собственный свет. Джек взглянул на Марию. Женщина не отрывала глаз от меноры, словно черпала у нее силы и, казалось, пришла в экстаз.

Рекснис снова прикрыл эту часть фрески материей и, издав неприятный смешок, спросил:

— Безмерно поражены?

— Я заметил, что вы сами на менору даже не посмотрели, — ответил Джек холодно.

— Мне эта поделка противна. Не хочу даже смотреть на нее. Менора — лишь средство для достижения наших целей.

Из темноты вновь выступил Локи. Он оторвал Марию от пола и подвел к своему отцу. Рекснис наставил на нее «люгер» и насмешливо произнес:

— Если вы, мистер Ховард, откажетесь поработать на нас, эта женщина умрет медленной мучительной смертью. С такого сорта людьми, как она, я не раз имел дело. Вы ведь известный подводный исследователь. Вам представляется редкостная возможность подтвердить свою репутацию. Сейчас вы вместе со своим другом погрузитесь в этот сенот и отыщете в подземелье то, что нам нужно.

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

Джек опустился в воду с оглушительным всплеском, отразившимся гулким эхом от стен колодца. Костас ушел в воду раньше него и теперь, как видно, осматривался, освещая лобовым фонарем пространство, в котором они столь неожиданно оказались. Очутившись в воде, Джек быстро отцепился от троса и тот, блестя металлическим карабином и преодолевая почти двадцатиметровую глубину, пошел вверх, к зеву колодца. Несколькими минутами раньше Джек и Костас, ни слова не говоря, облачились в гидрокостюмы, захваченные с собой по распоряжению Рекснисов. Не проронила ни слова и забившаяся в угол Мария, хотя с ее рта и сняли клейкую ленту. Джек был уверен в том, что сенот, в который их с Костасом отправляют, вовсе не тот сенот, что он видел на фреске, но своими мыслями с Рекснисами делиться не стал. В то же время Джек допускал, что в лабиринте подземных вод могут отыскаться следы пребывания в Юкатане Харальда Хардрада.

Как только Джек вместе с Костасом покинул борт «Морского странника II», была поднята на ноги служба безопасности корабля, но за прошедшие два часа связаться с ней возможности не представилось. Джек знал, что в воздухе барражирует вертолет с «Морского странника II», но Бен, возглавивший оперативную группу, мог начать активные действия, лишь узнав об их с Костасом месторасположении и получив сведения о том, что Мария находится в относительной безопасности. Перед тем как опуститься в колодец, Джек окинул Марию ободряющим взглядом, но сам тревожился не на шутку, понимая, чем все может закончиться, если они с Костасом вернутся из подземелья с пустыми руками. Надежда на успех была призрачной. В наушниках послышался голос Костаса:

— Под нами, примерно восемью метрами ниже, река с быстрым течением. Для дайвинга условия крайне неподходящие.

— Тебя понял, — ответил Джек, всплывая на поверхность, после чего опробовал компенсатор плавучести и включил компьютерную систему подачи газа.

И Джим, и Костас несли на себе ребризоры со специальной газовой смесью, позволявшей погружаться на большую глубину, чем при дыхании кислородом или обычным воздухом. Это была мера предосторожности, ибо, как счел предусмотрительный Костас, система подземных вод могла местами превышать тридцатиметровую глубину, характерную для сенотов.

За Джеком на поверхность сенота всплыл Костас.

— Во время ледникового периода ныне подводная область карста была над водой, — сказал он, — тогда и образовались сталактиты и сталагмиты, которых в подземелье в избытке. В конце ледникового периода уровень моря поднялся, и подземелье с его многочисленными пещерами затопило. Мы с тобой в пресной воде, она уходит вниз на пятнадцать метров, а дальше вода соленая.

Джек кивнул и посмотрел вверх. В отверстии колодца, в тусклом призрачном свете маячила голова Рексниса, следившего за их с Костасом погружением в подземелье. Увидев Рексниса, Джек содрогнулся: Мария осталась во власти этого негодяя и его столь же гнусного и беспощадного сына. Однако следовало заняться навязанным им весьма необычным делом, которое могло привести к самым невероятным открытиям, и Джек сообщил Костасу, что готов отправиться в путь.

— Следуй за мной, — сказал Костас и ушел под воду.

Вода была холодной, холоднее, чем в море, но после пребывания на невыносимой жаре она освежала, вызывая приятные ощущения.

Оставив колодец, Джек и Костас оказались в темном туннеле.

— Когда туннель не затопляет дождем, он лишь наполовину в воде, — сказал Костас. — Посмотри, на стенах ватерлиния, а над ней налет кальция. А сам туннель довольно широк. По нему может пройти каноэ или небольшой плот. — Костас достал из кармана капсулу величиной с карандаш и, надломив, бросил ее в воду. Вода за дайверами засветилась зеленым, и Костас повторил свои действия, достав из кармана поочередно еще несколько капсул. — Полагаю, — продолжил он, — мы этим же путем и вернемся. Поверхностное течение небольшое, и до нашего возвращения свечение сохранится.

— Костас, как ты считаешь, нам еще долго плыть? — спросил Джек, когда, как он посчитал, они преодолели около двухсот метров пути.

— Надо доплыть до пещеры, в которой хотя бы теоретически можно что-то найти. Но если этот туннель уйдет целиком под воду, значит, мы избрали неверный путь.

Вопреки опасениям Костаса, туннель не ушел под воду, а постепенно расширился и наконец оборвался.

— Всплываем, — подал команду Костас.

Они оказались в большой пещере со сводчатым потолком, походившей на священный сенот Чичен-Ицы, только до обрушения его свода. В свете лобовых фонарей виднелись фантастические, казалось, ледяные образования. Это со дна пещеры поднимались гигантские сталагмиты, и некоторые из них, успев соединиться со сталактитами, походили на величественные храмовые колонны. Природа продолжала свою работу, начатую много тысячелетий назад: со сталактитов, образовавшихся на своде пещеры, падали капли извести, наращивая Подымавшиеся к ним сталагмиты.

В центре пещеры высился образованный наслоением кальция небольшой остров, с которого в воду свисали окаменелые корни давно погибших деревьев, похожие на огромные щупальца осьминогов. Подплыв к острову, Костас нырнул, казалось, на восьмиметровую глубину, но вблизи острова пробыл недолго: его внезапно стало сносить течением, и Джек увидел, как он судорожно схватился за подвернувшийся под руку сталагмит и с его помощью стал выбираться из глубины. Оказавшись наконец в спокойной воде и вынырнув на поверхность, Костас отдышался и произнес:

— Джек, это ужасно! Меня чуть не втянуло невесть куда. Посмотри вправо, на глубину.

Джек посмотрел в направлении, противоположном выходу из туннеля, и заметил на глубине мерцающее волнение. Приглядевшись, он увидел, что это поток, стремительно уходящий под подводный выступ в пещере. Если затянет в это отверстие, обратно не выберешься. У Джека пробежал холодок по спине: он едва не потерял Костаса. Джек выругался сквозь зубы. Самые обычные действия в, казалось, благоприятной, не предвещающей опасности обстановке чуть было не привели к фатальным последствиям. Ему и в голову не пришло, что погружение Костаса может таить нешуточную опасность, сравнимую с той, которой они подвергались в айсберге, а до того — в туннелях загадочной Атлантиды, когда один неверный, необдуманный шаг мог привести к неминуемой гибели.

Придя в себя, Костас стал исследовать подводные склоны острова. Джек ушел в воду за ним, с опаской поглядывая на проходящее неподалеку губительное течение.

— Джек, я что-то нашел, — выпрямившись, сказал Костас, окруженный облаком поднявшейся со дна взвеси. — Посмотри.

Это была челюстная кость человека, от времени потемневшая, но хорошо сохранившаяся. Протянув Джеку остальную часть черепа, Костас возбужденно проговорил:

— Да здесь уйма костей, куда ни кинь.

Джек пригляделся. И в самом деле, на склонах острова — черепа, ребра, кости конечностей. Между костями что-то блеснуло. Джек нагнулся и поднял нагрудное украшение в форме разинутой пасти какого-то мифического животного, схожего с теми, чьи изображения он видел в храме на фреске. Разглядывая найденную вещицу, Джек неожиданно вспомнил о зловещем отверстии, куда уходил придонный поток, чуть не увлекший за собой Костаса. И тут Джека осенила догадка, которой он поспешил поделиться с Костасом.

— Тольтеки, должно быть, и вправду пользовались сенотом, из которого мы с тобой начали путешествие. Но только своих жертв они в колодец не сбрасывали, а сами опускались в сенот вместе с ними, прихватив с собой небольшие каноэ, на которых добирались до этой пещеры, где и приносили жертвы своим богам. Вероятно, они считали дыру, в которую тебя чуть было не засосало, входом в подземный мир.

— От этой чертовщины у меня голова идет кругом, — ответил Костас. — Искать следы викингов и то было спокойнее.

— Тогда считай, что тебе повезло.

— Что ты имеешь в виду?

— Подними голову и посмотри на склон тремя метрами выше.

Там лежал еще один череп, больше других, уже попадавшихся на глаза. Череп был изувечен, что, несомненно, являлось следствием сокрушительного удара. Но внимание Джека привлек не сам череп, а то, что на нем сидело. Это был металлический шлем конической формы, с длинным наглазником. Сердце Джека учащенно забилось, и он опустился на дно: что же там? Опять черепа и кости, а вот неповрежденные глиняные горшки, золотой диск с замысловатым рисунком и — у Джека перехватило дыхание — меч с длинной позолоченной рукояткой.

Воодушевленный увиденным, Джек вынырнул на поверхность; за ним последовал Костас. Оба сняли ребризоры, и пещера тут же наполнилась шумом капель, падавших с известнякового потолка, и шелестом крыльев летучих мышей — звуками, отражавшимися жутким, зловещим эхом от стен пещеры.

Затем Джек и Костас освободились от ласт и забрались на островок, поперечником метров в десять. Посреди островка возвышался гладкий конусообразный нарост, а из него исходил, стремясь соединиться со сталактитом, чудовищный сталагмит. Вокруг — сталагмиты поменьше, образовавшиеся позже гиганта, некоторые из них прятались под обросшими кальцием корнями давно погибших деревьев, которые их прикрывали фантастическим пологом.

Джек включил карманный фонарик и осветил островок, опершись о ближайший к нему сталагмит. И тут он заметил, что это образование — диковинной, странной формы, с изогнутым дугой верхом.

— Боже мой! — изумленно воскликнул Джек.

— Что случилось?

Джек чуть отступил и поднял фонарик над головой, освещая верх сталагмита. Так и есть, решил он, вспомнив свой последний разговор с Джереми. Придя к этому убеждению, Джек обернулся к Костасу и спросил:

— Ты помнишь корабль викингов, замурованный в айсберге?

Костас проследил за взглядом своего друга и открыл рот от непомерного удивления. Сталагмит, на который Джек обратил внимание, был вовсе не сталагмитом. Это был нос корабля, покрытый толстым наслоением кальция. Детали не различались, но форма изменений не претерпела. Поразительное, необыкновенное зрелище!

Тем временем Джек продолжил:

— Викинги, несомненно, перед боем с тольтеками разобрали форштевень своего корабля и эту его часть, что мы видим, установили перед собой как штандарт, чтобы возвыситься духом. Посмотри: на оконечности носа выпуклость, формой похожая на орла.

— Но это еще не все, — присмотревшись, произнес Костас. — Может, я ошибаюсь, но, по-моему, за штандартом установлена оборонительная стена.

И в самом деле, рядом возвышалось сооружение, похожее на дугообразную стену, внизу сложенную из бимсов, а наверху — из частей форштевня. За стеной, ведя оборону, могли укрываться викинги. Джек зашел за окаменелую стену и обомлел, неожиданно увидев скелет, покрытый таким толстым наслоением кальция, что, казалось, он вновь обрел плоть. На черепе — конический шлем с наглазником. Судя по скелету, человек был высок. «Неужели сам Харальд?» — пронеслось в голове у Джека. Эта мысль взволновала. Джек задержал на скелете взгляд. Немного придя в себя, он сказал:

— На фреске, что в храме, изображен бой не только на суше, но и на подземной реке. Полагаю, что викинги приняли бой с тольтеками именно здесь, в этом месте. Здесь и разыгрался последний акт драмы, в которой участвовал Харальд вместе со своими приверженцами.

— Выходит, на фреске противниками тольтеков и в самом деле являются викинги?

— Изображенная там же менора не оставляет в этом сомнений.

— Значит, викинги, высадившиеся на берегу Юкатана, довольно далеко углубились в джунгли.

— Но их было немного, — пояснил Джек. — Количество викингов, изображенное на фреске, явно преувеличено, чтобы придать победе тольтеков большую значимость. — Джек сделал паузу, чтобы собраться с мыслями, и продолжил: — Викинги отправились в глубь Юкатана, прихватив с собой все, что могли унести: оружие, ценности, разобранные части своего корабля, чтобы построить из них убежище. Они поступили так же, как через несколько веков поступил Кортес с конкистадорами, но только викинги не собирались возвращаться.

— И в джунглях натолкнулись на местных жителей.

— Майя решили, что викинги — боги, явившиеся, чтобы освободить их от ига тольтеков. Но, разумеется, слух о появлении странных пришельцев докатился и до тольтеков, до их правителя в Чичен-Ице. Он собрал войско, и в джунглях произошел бой. Оставшиеся в живых викинги стали искать прибежища и в конце концов, возможно с помощью майя, обосновались на время в храме, в котором мы с тобой побывали. Потом они спустились под землю и добрались до этой пещеры, и здесь, в их понимании, на краю мира дали бой силам зла.

— Надеюсь, что никто из добравшихся сюда викингов не попал в плен к тольтекам.

— Несколько викингов все же оказались в плену, и среди них тот человек, чей скелет мы нашли в Ланс-о-Медоус. Джереми мне рассказывал, что тольтеки подчас обращали побежденных в рабов, чтобы продемонстрировать свою власть и величие. Но, может, тот человек стал перебежчиком, не пожелавшим делить со своими товарищами возникшие трудности и лишения. Возможно, этот изменник выдал тольтекам месторасположение викингов, и за это его со временем отпустили. Мы никогда не узнаем наверняка. Очевидно одно: викинги сражение проиграли, и тех, кого взяли в плен, доставили в Чичен-Ицу, где принесли в жертву богам.

— Вместе с менорой.

— Рекснисы ошибаются. — Джек вспомнил красочное изображение меноры на фреске. — Я уверен, что меноры здесь нет. Тольтеки могли принести в жертву богам кое-что из оружия, захваченного у викингов. Менора — подлинное сокровище, и я уверен, они оставили ее у себя, как и некоторые другие ценности викингов. Тому подтверждение — две монеты, вставленные в нагрудное украшение, найденное нами в Ланс-о-Медоус. Рекснисы будут разочарованы.

— Но мы не можем вернуться с пустыми руками. Если нас и отправят снова в сенот, чтобы продолжить поиски бесценной меноры, то убьют еще до того, как мы коснемся воды. Но думаю, если вернемся ни с чем, Рекснисы даже не станут камуфлировать свои действия. Они придут в ярость и расправятся с нами, да и с Марией без лишних расспросов и разговоров. Остается потянуть время. Но если Рекснисам осточертеет нас ждать, Петер может отправить в колодец Локи. Я видел в храме водолазное снаряжение и дыхательный аппарат. Спустившись в колодец, Локи поплывет по туннелю следом за нами, руководствуясь распыленным светящимся веществом, — сказал Костас и перевел взгляд на поток, уходивший под подводный выступ в пещере.

— Неужели ты решил ринуться в эту бездну? — опасливо спросил Джек.

— А что делать? Другого выхода нет. Да и потом, все подводные реки выходят где-нибудь на поверхность. Правда, это может случиться через несколько миль.

— Надеюсь, что раньше, — кисло произнес Джек.

Пятью минутами позже Костас, проверив экипировку друга, спросил:

— Отправляемся?

— Ты меня убедил. Другого выхода нет.

— Хорошо. Сейчас пять часов, скоро станет светать. Рано или поздно, надеюсь, мы увидим где-нибудь дневной свет или хотя бы какое-то просветление. В том направлении и станем двигаться дальше. А пока отдадимся воле течения. Ты готов?

— Готов, — сказал Джек.

Джек и Костас соскользнули с островка в воду и поплыли к зловещему подводному выступу. Как только они приняли это непростое решение, Джек больше не думал о грозящей опасности, сосредоточившись на практическом выполнении сложного предприятия. Когда Костаса чуть было не затянуло под выступ пещеры в ведущее неизвестно куда отверстие, Джек ужаснулся, решив, что друг его едва не погиб. Теперь же они сознательно выбрали этот путь, пребывание на котором может сравниться с ночным кошмаром, но который, чтобы спасти Марию, надо непременно преодолеть.

Но вот Джека и Костаса подхватило стремительное течение, и они понеслись к выходу из пещеры, наблюдая, как с обеих сторон мелькают огромные белые сталагмиты, стоявшие на пути, точно стражи мрачного подземелья. Джека и Костаса затянуло в туннель, почти в непроглядную темноту. От лобовых фонарей толку почти не было. Туннель извивался, словно змея, и Джек молил Бога, чтобы не врезаться в известняковую стену, столкновение с которой на большой скорости ничего хорошего не сулило. Неожиданно Джек увидел, что они стремительно приближаются к высокой белой колонне, делящей туннель на две части; одна уходила влево, другая — вправо.

— Бери вправо! — воскликнул Костас. — Я вижу свет.

Повернуть в нужную сторону Джек, как ни старался, не смог. Еще хорошо, что не врезался головой в колонну, лишь в последний момент избежав с ней столкновения. Джека понесло влево. Он очутился в темном туннеле с гладкими, будто ледяными стенами. Неожиданно он натолкнулся на Костаса, последовавшего за ним, и почувствовал боль в бедре. Дала знать о себе полученная в айсберге рана, и Джеку на мгновение показалось, будто он опять очутился во внушающих ужас недрах.

— Мы в боковом туннеле, — услышал он голос Костаса. — Главный туннель вел на поверхность. Я видел свет.

Боковой туннель оказался овальным, в меру широким (в поперечнике метров пять), но невысоким — казалось, потолок нависает над головой. Туннель шел под уклон, а высота его — по спине Джека пробежал холодок — хотя и постепенно, но предательски уменьшалась.

— Черт! — неожиданно вскрикнул Костас. — Мы ниже уровня моря. Джек, взгляни на глубиномер.

Джек взглянул: глубина сорок шесть метров.

— Не беспокойся, — добавил Костас, — на Юкатане максимальная глубина залегания подземных образований — пятьдесят метров, не более.

От этого пояснения Джеку легче не стало: туннель продолжал идти под уклон, а высота все уменьшалась и уменьшалась. Теперь, подняв руку, можно было дотронуться до твердого и гладкого потолка. Ласты стали цепляться за усыпавший дно гравий. Но вот потолок туннеля повис прямо над головой. Пути дальше не было. Джек пришел в ужас: они в ловушке.

Костас присутствия духа не потерял.

— Нас сюда принесло течением, и, значит, должен быть сток, — рассудительно сказал он. — Так и есть, вода уходит направо, под гравий.

Костас принялся разгребать известняковые камни и мало-помалу протискиваться в формировавшийся желоб.

Когда на виду остались лишь его ласты, Джек приободрился, услышав, как Костас хладнокровно проговорил:

— Я в протоке, только он узкий, на одного. Следуй за мной.

Джек стал протискиваться в образовавшееся отверстие, отодвигая мешавшие камни. Наконец он оказался в узком круглом туннеле, похожем на трубу канализационной сети. Джек ужаснулся: если путь преградит какое-либо препятствие, то из туннеля не выберешься. Но пока ничто не предвещало трагического конца. Костас уверенно плыл вперед, и Джек держался за его ластами. Туннель постепенно уходил вверх. Джек взглянул на глубиномер: сорок один метр… тридцать семь… Но вот туннель резко повернул в сторону, пошел круто вверх, и Джек с Костасом оказались в залитой водой пещере, со дна которой подымались огромные сталагмиты, похожие на облаченных в белые одеяния фантастических великанов. Сквозь расщелину в каменном потолке лился свет. Джек воспрянул духом, но ненадолго. Расщелина была узкой. Пролезут ли они в эту щель?

— Стоит заняться дайвингом вместе с гобой, и вечно попадаешь в экстремальную ситуацию, — ворчливо произнес Костас. — В следующий раз приму твое предложение, если только ты соберешься заняться дайвингом в открытой воде.

— Если только следующий раз наступит, — уныло ответил Джек.

— Непременно наступит, — уверенно сказал Костас. — А пока не станем терять драгоценное время. Ухватись за края расщелины и попытайся в нее протиснуться.

— Лучше сначала ты. Ты полнее меня, и, если застрянешь, я тебя подтолкну.

Спорить Костас не стал. Сняв ребризор и отстегнув ремни дыхательного баллона, он отпустил его в воду. Баллон камнем пошел ко дну.

— Что бы ни случилось, больше не пригодится, — угрюмо произнес Костас, после чего, изловчившись, ухватился за края щели и, подтянувшись, насколько смог, протиснулся в спасительное отверстие. Протиснуться дальше ему помешал живот. Тогда Джек схватил Костаса за ноги и стал толкать в щель. Впустую! Джек почувствовал собственное бессилие. Что делать? Неужели Костас так и останется в этой расщелине, когда, казалось, главные трудности позади? Опасения Джека оказались напрасными. Костас напряг все силы и, видно, поджав живот, выбрался на поверхность. Двумя минутами позже Джек присоединился к нему, убедившись на практике, что не обремененная лишним весом фигура имеет нескрываемые достоинства.

Выбравшись на поверхность, Джек оглянулся по сторонам. Рядом пролегала проложенная в джунглях дорога. По-прежнему, не унимаясь, шел дождь. Тем временем Костас, успевший прийти в себя, достал из кармана металлическую коробку размером с маленький калькулятор, вытянул из нее стержень, схожий с антенной, и прижал коробочку к уху.

— У тебя технические диковинки на все случаи жизни, — улыбнувшись, заметил Джек.

— Это — комбинация радиомаяка спутниковой системы местоопределения и дуплексной радиосвязи. Сейчас я подам сигнал бедствия, и Бен тотчас определит, где мы с тобой находимся. А когда ситуация прояснится, я установлю с ним связь. По подземелью мы прошли пустячное расстояние, так что храм, в котором держат Марию, где-то недалеко, — сказал Костас, достал из кармана компас и быстро взял пеленг.

И в самом деле, уже через десять минут Джек и Костас подошли к храму, еле видному среди обступивших его деревьев. На дороге все еще стояла машина, на которой их насильно привезли в храм. Невдалеке от машины играл местный мальчик, не обративший на них внимания.

Отыскав вход, Джек и Костас, осторожно ступая, проникли в храм и прислушались. Стояла полная тишина Затем, прижимаясь к стене, они двинулись дальше на мерцающий в отдалении свет свечи. Марии и Локи в помещении не было. На парапете сенота, спиной к ним, сидел Петер Рекснис и чистил оружие. Костас подкрался к нему, выбил из руки пистолет и, схватив за горло, жестко спросил:

— Где Мария?

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

Двадцатью минутами позже шум дождя заглушило громкое стрекотание вертолета, повисшего над дорогой. Из машины на тросе один за другим спустились два человека, а за ними на землю опустилась украшенная красным крестом коробка с аптечкой первой помощи. Завершив операцию, вертолет набрал высоту и скрылся за низкими облаками.

Выбравшись из укрытия, Джек подбежал к коробке, забрал ее и поспешил к Бену, засовывавшему в кобуру пистолет.

— Мы не знали, что нас здесь ожидает, — громко произнес Бен, стараясь перекрыть шум дождя. — Когда я получил сообщение Костаса, мы барражировали над морем у побережья и находились всего в трех милях от вас. По легенде, придуманной Джереми, мы искали на мелководье следы материальной культуры майя. Находиться в воздушном пространстве Мексики с большим количеством оружия на борту мы не могли, поэтому я ограничился одним пистолетом. Когда ситуация прояснилась, мы связались с местной полицией, и наш вертолет, высадив нас, отправился за группой захвата.

— Локи исчез вместе с Марией, — угрюмо сообщил Джек.

— Опустился с нею в сенот по распоряжению Петера Рексниса, который решил проверить, не нашли ли мы чего-нибудь в подземелье.

Тем временем на дорогу выбрался Джереми. Он приземлился чуть поодаль, угодив в заросли виноградника. Освободившись с помощью Джека от опутавших его лоз, юноша спросил:

— А где Костас?

— В храме. Охраняет Петера Рексниса.

Когда Джек, Бен и Джереми вошли в храм, Костас, сжимая «люгер», стоял перед распростертым на полу человеком с завязанными руками и заклеенным лептой ртом. Поздоровавшись с Костасом и едва взглянув на Петера Рексниса, Джереми подошел к стене с росписью, которая теперь была видна полностью. Рассмотрев менору и сцены боя, он восторженно произнес:

— Это фантастика. На фреске и вправду викинги. А среди них, посмотрите, женщина.

— Поговорим о фреске в другое время, — произнес Джек, забрав у Костаса «люгер». Займись Рекснисом. У Бена и Костаса найдется другое дело. Возьми пистолет. Ты умеешь им пользоваться?

— Провел полгода в Службе подготовки офицеров резерва в Стэнфорде. Реакция властей на события одиннадцатого сентября. Обращаться с пистолетом мне не впервой. — Взяв оружие в руки, Джереми тотчас определил: — Это «люгер». Я видел такой дома, трофейный. Его привез дед, вернувшийся с войны. — Проверив, заряжен ли пистолет, Джереми склонился над Рекснисом и прошептал ему в ухо: — Ты угрожал Марии медленной мучительной смертью. Теперь ты ответишь за это. — Джереми поднял Рексниса на ноги и, приставив «люгер» к спине, повел к выходу.

Проводив Джереми взглядом, Джек произнес:

— А я в сенот за Марией.

— Надеюсь, не один, — сказал Бен.

— У нас всего один дыхательный аппарат. Похоже, что и Локи опустился в сенот вместе с Марией, воспользовавшись лишь одним аппаратом, но только с октопусом.[15] У нас октопуса нет. Да и газа, оставшегося в баллоне, на двоих недостаточно.

— Давай я свяжусь с вертолетом и попрошу, чтобы нам доставили с корабля необходимое снаряжение.

— На это нет времени. Локи может вернуться в любую минуту, и, когда он поймет, что его отца в храме нет, и сообразит, что случилось, он покончит с Марией незамедлительно, если только к этому времени она еще будет жива.

Подготовившись к спуску, Джек уселся на край сенота, затем опустил ноги в отверстие и стал спускаться в колодец, ухватившись за трос, который мало-помалу травили Бен с Костасом.

Оказавшись в воде, Джек отцепился от троса и тут же увидел, как и предугадывал Костас, сохранившееся зеленое свечение на воде, теперь исходившее из туннеля. На сей раз туннель показался менее мрачным: его известняковые стены снизу подсвечивались и, казалось, светились сами.

Через десять минут Джек увидел впереди пещеру, освещенную светом, превосходившим своей интенсивностью свечение от воды. Подплыв к входу в пещеру, Джек увидел знакомый ему островок с конусообразным наростом, из которого исходил, стремясь соединиться со сталактитом, чудовищный сталагмит. Источник света — как определил Джек, мощный фонарь — находился по другую сторону островка.

Опасаясь, что выходящие на поверхность пузырьки отработанного газа могут выдать его присутствие, Джек снял маску и всплыл. В нос ударил противный запах. Нитрат калия. Помет летучих мышей. Неприятно, но не беда. Главное — не шуметь. Если Локи услышит шум, то обнаружить пловца труда не составит, и тогда он расстреляет его в воде. Джек медленно поплыл к острову. Неожиданно по воде скользнул луч фонаря, на мгновение осветив лицо Джека. Он похолодел и ушел под воду. Вода больше не осветилась. Джек снова всплыл и вздохнул полной грудью. Локи не заметил. С ним справишься, если только застанешь врасплох.

Джек подплыл почти к самому островку. С другой стороны доносился полный ярости мужской голос, отдававшийся гулким эхом от стен пещеры. Сняв баллон и освободившись от ласт, Джек крадучись пошел бродом по мелководью. В воде что-то блеснуло. Надо же, боевой топор викинга! Подняв топор, Джек стал подниматься по скользкому склону острова, удовлетворенно отметив, что на нем неопреновые ботинки — в самый раз для гладкой скользкой поверхности.

Поднявшись на островок, Джек миновал нос корабля, служивший викингам тысячу лет назад своеобразным штандартом, зашел за дугообразную стену, за которой викинги вели, вероятно, недолгую оборону, мельком взглянул на скелет, покрытый толстым наслоением кальция, и крадучись поднялся на нарост в центре острова. В десяти метрах от Джека, спиной к нему, стоял Локи, широко расставив ноги перед распростертой Марией. В левой руке палач держал «браунинг», в правой — меч, приставленный к сердцу жертвы — тот самый варяжский меч, который Джек часом назад видел на мелководье у островка.

Подкравшись, Джек ударил Локи боевым топором по левой руке. Окровавленная кисть с зажатым в ней «браунингом» с шумом упала в воду. Локи взревел от боли и, повернувшись, взглянул на Джека в великом недоумении. Из его культи струей лилась кровь. Локи неожиданно бросил меч и с силой провел пальцем по шраму, тянувшемуся от глаз почти до самого подбородка, словно черпав в этом движении подспудные силы. Затем, подняв меч, он стремительно сделал выпад, и Джек еле успел отвести удар топором. Сталь ударила в сталь, и по пещере поплыл звон, прежде раздававшийся тут почти тысячу лет назад. Парируя удар, Джек пошатнулся, но устоял на ногах. Локи тоже едва не потерял равновесие: навыка обращаться с мечом, тяжелым непривычным оружием, он не имел, хотя и считал себя членом доблестного фелага. Все же он сумел выпрямиться и, тяжело дыша, приготовился к нападению. Но и Джек не собирался лишь защищаться. Он взвесил на руке боевой топор, прилаживаясь к его рукояти, как делал это, находясь в недрах айсберга, перед тем как нанести удар по ледяной загородке, отделившей его от Костаса. Неожиданно Джек увидел на рукоятке оружия исполненную на старонорвежском надпись: «Боевой топор великого короля, Громовержца Севера». Джек воодушевился: у него в руках боевой топор Харальда Хардрада! И тут он изловчился и нанес удар первым, но оружия после удара не удержал, и топор, кувыркаясь, полетел в воду.

Удар пришелся Локи по голове, по его ужасному шраму. На мгновение показалось, что Локи не пострадал и только дернул головой, словно марионетка, но тут шрам раскрылся, обнажив челюстную кость и крупные зубы, и голова Локи стала похожа на страшный череп из набора вырезанных в известняке черепов с оскаленными зубами, что Джек рассматривал в Чичен-Ице. Из рассечения потекла кровь, прямо под ноги Локи. Он поскользнулся и упал как подкошенный, со страшным грохотом стукнувшись головой об основание ближайшего сталагмита. Однако, опершись на уцелевшую руку, он сумел встать, качаясь из стороны в сторону, и Джек с ужасом увидел, что у Локи снесено пол-лица вместе с глазом. Тяжело дыша и все еще держа в руке меч, Локи сделал неуверенный шаг вперед, но тут все его члены сотрясла дрожь, и, испустив вздох, похожий на крик, он грохнулся оземь и скатился вместе с мечом по гладкому склону острова в воду, после чего стал медленно погружаться, уставившись на окаменевшего от ужаса Джека сохранившимся глазом. Потом Локи подхватило течение и, засосав под выступ пещеры, низвергло в подземный мир.

Потрясенный страшной картиной, Джек тяжело опустился на землю рядом с Марией, лежавшей на краю островка у самой воды. Она прижала Джека к себе, унимая крупную дрожь, сотрясавшую его тело. Волнение на воде успокоилось, и наступившую тишину нарушал лишь шум капель, беспрерывно падавших в воду со свода пещеры. Казалось, шел дождь. Привлеченная этим шумом, Мария перевела взгляд на воду и неожиданно на расстоянии вытянутой руки увидела предмет, привлекший ее внимание.

— Джек, посмотри, — взволнованно сказала она.

Это был грубо отполированный камень с рунической надписью.

— Что здесь написано? — спросил Джек.

— Надпись почти стерта, пострадала от времени. Попробую прочитать. — Мария беззвучно зашевелила губами, вникая в текст, а затем произнесла вслух: — «В живых остались лишь Ульв, Финн и Хольдор. Скрелинги ворвались в пещеру. Тор защитит нас. Дождемся Рагнарека».

Пораженный услышанным, Джек не смог проронить ни слова и только благоговейно потрогал найденный раритет.

— Возможно, Харальд Хардрада сам написал этот текст перед своим последним боем с тольтеками, — предположила Мария. — Как и в битве при Стэмфорд-Бридже, Харальд потерпел поражение, но только здесь он и в самом деле погиб. — Она с опаской взглянула на быстрое губительное течение, уходившее под подводный выступ пещеры и, содрогнувшись, добавила: — И все же викинги, надо отдать им должное, добрались, в их понимании, до входа в подземный мир, совершив героический переход через Северную Атлантику, да и потом преодолев великие трудности.

— За то время, что мы шли по следам Харальда Хардрада, я с ним сроднился, — задумчиво сказал Джек. — И теперь, когда мы проделали этот путь, жаль с ним расставаться. Впрочем, здесь нам не место. Пора возвращаться.

Джек надел на Марию баллон с дыхательной смесью.

— Но не все еще завершилось, — сказала Мария.

— Не беспокойся. В твоем баллоне достаточно воздуха, а в туннеле еще светится поверхность воды. Добраться до сенота труда не составит.

— Я имею в виду не это.

— А что же? — Джек затянул на Марии ремни баллона, ополоснул лицо и сел рядом с ней.

И Мария рассказала Джеку историю, которая его потрясла, затмив даже ужас, который он только что пережил.

Через двадцать минут Джек с помощью Костаса выбрался из сенота. Рядом с колодцем на известняковом полу сидела Мария. В храме по-прежнему было жарко, но женщину сотрясала дрожь, вызванная, как угрюмо счел Джек, не только тем, что ей пришлось пережить, но и тяжкими, вселяющими ужас воспоминаниями, которыми она с ним поделилась.

Костас дал Марии попить и укрыл ее курткой.

— Какова ситуация? — спросил Джек.

— Десять минут назад на джипе приехали два детектива. На вид довольно неприятные типы. Они говорят, что к нам вылетел вертолет. С их слов также можно понять, что место, в котором мы оказались, контролируется Петером Рекснисом. У него немало людей, но, видно, к делу, связанному с поисками меноры, он их привлекать не стал. Поблизости, в джунглях, живут несколько индейских семей, но они не связаны с Рекснисом. Кроме полицейского вертолета, сюда прилетит и «Линкс» с «Морского странника II».

Джек кивнул, а затем заглянул в колодец.

— Локи затянуло под выступ пещеры, и сейчас он повторяет наш с тобой путь, оказавшись в подземном мире тольтеков.

Костас поежился.

— Не хотел бы после своей кончины оказаться там на веки вечные.

— Хочу кое-что тебе рассказать, тихо произнес Джек и, взяв Костаса под руку, отвел в темноту.

Выслушав Джека, Костас сочувственно взглянул на Марию, затем подошел и, сказав ей несколько слов, протянул небольшой, но увесистый сверток, который она тут же спрятала в карман куртки.

Неожиданно в помещение вбежал Джереми и взволнованно сообщил:

— Рекснис освободился! Он взял в заложники местного мальчика. Грозится убить его.

— Как ему удалось?

— Ему помог мексиканец, один из приехавших детективов. Он развязал Рекснису руки и исчез вместе с ним.

Оказалось, что Рекснису все же бежать не дали. Послышались крики, гвалт, и в помещение вошел Петер Рекснис, толкая перед собой мальчика лет пяти с накинутой на шею удавкой. За ними, громко крича и бурно жестикулируя, показались родители мальчугана.

— Я сверну ему шею в два счета, — прошипел Рекснис и щелкнул пальцами. Оглядевшись по сторонам, он спросил: — Где мой сын?

— Пошел поплавать.

Видно, не уяснив себе то, что ему сказал Костас, Рекснис развернул к себе мальчика и спросил:

— Cymo te llamas?[16]

Мальчик трясся от страх и ничего не ответил. Рекснис резким движением приподнял мальчика и, глядя ему в лицо, повторил вопрос:

— Cymo te llamas?

— Даниель, — сквозь слезы ответил он.

— Даниель? — Рекснис опустил его на пол. — Странное имя для майя. Скорее, еврейское. Я знавал Даниелей, Менахемов, Доронов. Все они были евреями. Помню, вместе с ними были Сары, Розы, Рахили. Правда, мое знакомство с ними продолжалось недолго. — Рекснис глумливо расхохотался, а потом с опаской перевел взгляд на Марию, которая, отделившись от Джека с Костасом, стала неожиданно приближаться к нему.

Но вот Мария остановилась, и Рекснис окаменел: в ее руке блеснул «люгер». Взяв Рексниса на прицел, Мария сухо произнесла:

— Твое знакомство, убийца, с людьми, о которых ты говорил, заканчивалось выстрелами из этого пистолета. Я собираюсь прервать знакомство с тобой точно таким же способом.

Немного придя в себя, Рекснис, усмехнувшись, проговорил:

— Ты не умеешь пользоваться оружием.

— Умею. — Мария сняла «люгер» с предохранителя.

— Пистолет не заряжен.

— Заряжен, — уверил Джек. — Мы вытащили у вас из кармана коробку с патронами. Посмотрите, она наполовину пуста.

— Убери пистолет, или я задушу ребенка.

— Тебе к убийству не привыкать, — сказала Мария. — Ты пошел по стопам своего отца. Послушай! Я запомнила наизусть этот текст: «Оперативное донесение № 129а. Айнзацгруппа. D. Местонахождение: Николаев, Украина. Дополнение к оперативному донесению № 129 касательно действий айнзацкоманды против евреев и партизан. Штурмбанфюрер СС Андрис Рекснис лично уничтожил 341 еврея. Общее число истребленных евреев, по уточненным данным за последние две недели, — 32 109 человек».

Наступила гнетущая тишина. Мария не сводила с Рексниса пистолета. Он смотрел на нее со злобой и лютой ненавистью.

Сделав паузу, Мария продолжила:

— Четырнадцатого мая 1943 года. Прекрасное весеннее утро. Кругом цветы, весело ноют птицы. У вырытого рва молодая семья: отец, беременная мать и четверо малолетних детей. Ты помнишь? Твой отец Андрис Рекснис дал тебе пистолет, чтобы ты поупражнялся в стрельбе, расстреливая детей.

— Такого не может быть. — Рекснис обвел глазами присутствующих, словно ища поддержки. — Эта женщина сумасшедшая. Сама не знает, что говорит.

— Но это был твой первый опыт, и одну девочку ты не убил, хотя она и упала в ров вместе с другими. — По щекам Марии потекли слезы, но голос ее не дрогнул. — Спустя какое-то время эта девочка сумела выбраться изо рва, и ее подобрал солдат вермахта, сжалившийся над ней. Он и его товарищи, осуждавшие эсэсовцев за их зверства, оставили девочку у себя, стали о ней заботиться, и вместе с ними при отступлении она дошла до Берлина. В Берлине эти немцы погибли, и девочку подобрал английский солдат. Когда девочка выросла, она вышла замуж за испанского дипломата. Прошлой весной я съездила с ней в Николаев, и мы побывали в том месте, где погибла ее семья. Эта девочка — моя мать.

— Чепуха! — вскричал Рекснис, водя глазами из стороны в сторону. — Ей нельзя верить. Она еврейка.

Снова наступила полная тишина. Все смотрели на Рексниса. Теперь с его лица катил пот, а тело сотрясала крупная дрожь. Неожиданно он с силой оттолкнул, казалось, окаменевшего мальчика, и постарался взять себя в руки. Отведя назад взмокшие волосы, он примирительно произнес:

— Пора заканчивать представление. Мальчика я отпустил. Никаких обвинений мне местная полиция не предъявит. Пора расходиться. Где мой сын?

— На пути в ад, — сказал Костас.

— Где мой сын? — дрогнувшим голосом повторил Петер Рекснис, словно надеясь, что слова Костаса опровергнут.

Ответом послужило гробовое молчание.

Рекснис снова затрясся, как в лихорадке, водя по сторонам бессмысленным, мутным взором.

Тишину нарушил холодный голос Марии, не спускавшей с Рексниса пистолета:

— Лицом к стене! На колени!

Рекснис не реагировал. Казалось, он потерял рассудок.

— Я сказала: лицом к стене! На колени!

Рекснис с ужасом взглянул на Марию и упал на колени. Руки его дрожали, глаза, казалось, остекленели.

— Нет! — вскричал он. — Прошу вас, пощадите меня!

— Я еврейка, — размеренно проговорила Мария.

Раздался выстрел. Рекснис упал с простреленной головой, и кровь его, брызнув, смешалась с кровью на фреске, оросив жуткую сцену массовой казни людей, приносившихся в жертву богам тольтеков. Рекснис дернулся и внезапно пополз к Марии. Она в ужасе отшатнулась и выронила оружие. Пистолет с грохотом упал на пол, который неожиданно зашатался. Мария застыла, словно парализованная. Но тут пол заходил ходуном, стена с росписью треснула, а из колодца донесся глухой грозный гул. Землетрясение, сообразил Джек, вспомнив, что в Чичен-Ице недавно наблюдалось такое же разрушительное явление. Он подбежал к Марии и, схватив ее за руку, потащил к выходу, краем глаза увидев, как из колодца хлынул поток воды. Когда Джек, Мария и Костас отбежали от храма на безопасное расстояние, раздался оглушительный грохот, и постройка, увлекаемая мощным водоворотом, провалилась под землю.

Наступила полная тишина. Дождь прекратился. В разрыве облаков показалось солнце. Запели птицы. Жара после дождя сменилась прохладой, и Джек вздохнул полной грудью. Но тут он вспомнил печальный рассказ Марии, вспомнил О'Коннора…

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

— До водной поверхности двадцать три метра с погрешностью в несколько сантиметров, — сообщил Костас. — Для установки драги потребуется портал.

— Если этот сенот драгировали в пятидесятые годы, то, полагаю, сможем и мы, — ответил Джек. — Ты прекрасный конструктор и решишь любую техническую задачу.

— Только за результат я не ручаюсь. Мое дело — разработать машину, а извлечет ли она из колодца что-нибудь ценное, сказать не могу.

Костас вынул чертеж из принесенного с собой тубуса, раскатал его на известняковой плите и прижал с одной стороны лазерным дальномером. Джек безропотно склонился над чертежом, приготовившись выслушать пояснения Костаса — как всегда, обстоятельные и длинные, но от этой напасти его спасло появление Марии и Джереми с переносным морозильником.

— Ланч, — сказал Джереми и нырнул под натянутый брезентовый тент, защищавший от палящего солнца. Относительная прохлада, наступившая после продолжительного дождя, стояла только два дня, уступив место всегдашней жаре с большой влажностью.

Ланч взял верх над желанием Костаса продемонстрировать свой чертеж, и, быстро уложив его в тубус, он, вслед за Джереми и Марией, вместе с Джеком нырнул под тент.

— Чем будешь кормить на этот раз? — обратившись к Джереми, спросил Костас. — Каким-нибудь тольтекским деликатесом? Маринованными человеческими сердцами?

— Обычной мексиканской едой, ничего экзотического.

Насытившись, Джереми сообщил:

— После полудня сюда нагрянут туристы. Небольшое землетрясение, произошедшее в джунглях, в Чичен-Ице не ощущалось, так что местные власти считают посещение здешних мест безопасным. А нас, по-моему, доконает жара. Джек, вы действительно собрались исследовать священный сенот?

— Позже, но в этом году. Самые глубокие донные отложения в сеноте до сих пор не исследованы, и, если как следует постараться, то с помощью чудо-техники Костаса в колодце можно найти еще немало археологических ценностей.

— Я бы с большим удовольствием посмотрел на последнее пристанище Харальда Хардрада и побывал в той пещере, до которой вы добрались вместе с Костасом.

— Теперь в нее не попасть. Сенот, из которого мы отправились к той пещере, завалило во время землетрясения. К пещере не подобраться и с другой стороны: помешает сильное встречное течение. Но та пещера — место, где Харальд дал свой последний бой, и что-то мне говорит, что я в ней когда-нибудь побываю.

— Это мрачное, зловещее место, — содрогнувшись, проговорила Мария. — Лучше о ней забыть.

— К тому же теперь пещера наверняка завалена сталагмитами, — хмуро добавил Костас.

— Жаль, что нельзя взглянуть на последнее пристанище Харальда Хардрада, — произнес Джереми. — Но если в качестве компенсации вы предложите мне опуститься в этот сенот, — он неприязненно посмотрел на видневшуюся зеленоватую воду, — то я откажусь. Этот колодец, наполненный человеческими костями, нагоняет на меня первобытный страх.

— Когда мы займемся исследованием сенота, ты сможешь взвалить на себя хозяйственные обязанности. Нас с Джеком надо будет кормить.

— Но я еще не закончил работу в Херефордской библиотеке. Мария, вы дадите мне отпуск?

Джек, как и Джереми, перевел взгляд на Марию. Она выглядела усталой, хотя после разыгравшейся в храме кровавой драмы почти все время спала. Ссадину на ее лице врач с «Морского странника II» залечил, пообещав, что со временем не останется даже шрама, да и ссадина — сущий пустяк по сравнению с психологическим потрясением. Джек знал, что Мария, конечно, не скоро свыкнется со смертью О'Коннора и еще долго будет во власти того кошмара, который ей довелось пережить и который всколыхнул в ее памяти душераздирающий рассказ матери. Когда Джек учился вместе с Марией в колледже, он видел ее мать несколько раз, но даже не предполагал, что она, как и отец Марии, еврейка. О трагической участи, постигшей ее семью, она рассказала Марии лишь перед самой смертью, а до того, как и многие люди, пережившие ужасы холокоста, хранили страшные воспоминания при себе. Мария отомстила за мать, расправившись с Рекснисом, но это стоило ей душевного потрясения. К счастью, местные полицейские, увидев, что хозяйничавший в округе Петер Рекснис получил пулю в лоб, обрадовались этому обстоятельству, а Марию даже нарекли героиней, освободившей мальчика из рук изверга и злодея.

— Херефордская библиотека до конца не исследована, — сказала Мария, отвечая на вопрос Джереми. — А время не ждет. Если ты снова станешь работать на ММУ, это надолго. — Она перевела взгляд на Джека. — А что с поисками меноры?

— Занимаясь поисками меноры, я пришел к заключению, что история повторяется.

— Никак ты собираешься философствовать? — поднимаясь на ноги, сказал Костас. — Лучше я займусь чертежами.

— Подожди. Мне кажется, мои выводы заслуживают внимания. Когда я рассматривал фреску в храме, найденном в джунглях Петером Рекснисом, то изображенная на ней праздничная процессия напомнила мне церемониальное шествие, изображенное в Риме на арке Тита. Во время этого шествия римлянам демонстрировали менору, захваченную во время Иудейской войны. За свой долгий и бурный век она переменила много хозяев, людей разных обычаев и культуры. Иудеи считали менору символом веры, уступавшим по значимости лишь Ковчегу Завета. Затем менора перешла к римлянам, потом оказалась у византийцев, и наконец ее похитили викинги во главе с Харальдом Хардрада. И заметьте, всякий раз ее могли переплавить в золото, но никто не пошел на это. У римлян менора стала олицетворять мощь и величие государства, у византийцев стала потаенным сокровищем, связывавшим их с Римом и с прежними имперскими устремлениями, а для Харальда Хардрада менора сделалась символом его личной воинской доблести и, наконец, талисманом.

— А после того как тольтеки разбили викингов, менора, понятно, перешла к ним, — вставил Костас.

— Тольтеки придавали большое значение возвеличиванию военных побед и в честь своих достижений возводили храмы и монументы. Тольтеки любили золото и, вполне вероятно, что, завладев таким бесценным сокровищем, как менора, они не принесли его в жертву богам, а сохранили для праздничных церемоний, подобным той, что тысячу лет назад устроил Веспасиан на римском Форуме. После победы в Иудейской войне в жертву богам были принесены только пленные, а трофейные ценности перешли государству. Веспасиан мог переплавить менору в золото, чтобы начеканить денег. Но он поступил иначе, поместив менору в храм Мира.

— Тольтеки могли поместить менору в храм воинов, — предположил Джереми. — Разумеется, этот храм не служил делу мира. Скорее, его можно сравнить с замком Вевельсбург, штаб-квартирой СС.

— Куда же девалась менора после того, как тольтеки были покорены, а их земли перешли к испанским завоевателям? — задумчиво спросила Мария. — Принято полагать, что менора исчезла невесть куда в последние годы существования Римской империи, но тебе, Джек, это распространенное мнение удалось опровергнуть и проследить путь меноры от Рима до Чичен-Ицы. Что же дальше?

— Боюсь, что паши поиски завершились. Где дальше искать менору, не имею понятия.

— Может, я сумею помочь, — смущенно произнес Джереми. — Я изучал историю майя и сейчас вспомнил о том, что испанцы завоевали территорию Юкатана значительно позже, чем Центральную Мексику. Хотя Кортес и высадился вначале на Юкатане, он недолго пробыл на полуострове.

— Не нашел золота? — предположил Костас.

— Вот именно. Но уйдя с Юкатана, Кортес упустил возможность прибрать к рукам сказочные сокровища. Вы можете не поверить, но последний правитель майя был отстранен от власти испанцами только в 1697 году. А он являлся прямым наследником правителей Чичен-Ицы.

— В 1697 году? — удивленно произнес Джек. — Спустя почти два столетия после вторжения конкистадоров Кортеса в Мексику?

— Я думал, что Чичен-Ица была разрушена и покинута жителями еще до появления на Юкатане испанцев, — добавил Костас.

— И вы правы. Это произошло в пятнадцатом веке, за несколько десятилетий до вторжения испанцев на Юкатан. Но еще за два века до этого владычество тольтеков на Юкатане окончилось безвозвратно. На смену тольтекам пришел иной народ, одно из племен майя — киче. Однако эти индейцы по так и не выясненным причинам снялись с обжитых мест и ушли в джунгли, где скитались десятилетиями, как в библейские времена израильтяне в пустыне.

— Возможно, произошло коллективное помешательство, — усмехнувшись, произнес Костас. — Постоянные зверства, насилие и кровавые жертвоприношения божествам сделали свое дело.

Джереми рассмеялся.

— Как бы там ни было, эти индейцы за годы своих скитаний ушли от Юкатана на юг более чем на четыреста километров и в конце концов дошли до озера Петен-Ица, на севере нынешней Гватемалы. На острове среди этого озера они возвели новый город, Та-Ицу, долгое время сохранявший независимость. В те времена в Та-Ице побывала только горстка миссионеров. Постепенно Та-Ица стала считаться таинственным, загадочным местом. Одни испанцы считали ее затерявшейся в джунглях неприступной индейской крепостью, оплотом свирепых воинов, практиковавших сатанинские ритуалы. Другие были уверены, что в Та-Ице собраны сказочные сокровища, овладеть которыми можно, только преодолев непомерные трудности, и имели об этом городе представление, схожее с представлениями об обители Шангри-Ла и острове Авалон.

— Вот мы и вернулись к королю Артуру, — проворчал Костас. — Интересно, не собирался ли Теннисон поместить Авалон в мексиканских джунглях?

— Индейцы, уйдя с Юкатана, могли захватить с собой все свои ценности, — возбужденно произнес Джек, — поступив так же, как в библейские времена евреи, которые, уйдя из Египта в Иудейскую землю, захватили с собой все движимое имущество.

— Нельзя исключить, что среди ценностей, захваченных с собой индейцами, отправившимися на поиски нового места жительства, была и менора, — подхватила Мария. — Спустя двести лет после гибели Харальда Хардрада среди индейцев могли найтись неустрашимые люди, не побоявшиеся спуститься за менорой в тольтекский ад. Возможно, к тому времени еще сохранилась намять о том, что менора принадлежала пришедшему из-за моря богу-орлу, который, удалившись в подземный мир, пообещал возвратиться, как о том говорится в книге «Чилам-Балам».

— Индейцы ица могли и сами принести менору в жертву богам, — сказал Джек.

— Или переплавить в золото, — буркнул Костас.

— Позвольте, я продолжу, — произнес Джереми.

— Слушаем тебя. — Джек кивнул.

— В конце восьмидесятых годов прошлого века в Мексике нашли рукопись, которую составил миссионер, францисканский монах Фрей Андрее де Авепданьо-и-Лойола, побывавший в Та-Ице в 1695 году. Это был образованный, энергичный, целеустремленный человек с высокими нравственными устоями. В свой работе Авенданьо с похвалой отзывался об индейцах, и можно понять, что индейцы, которых он собирался обратить в свою веру, приняли его хорошо. Обычно о первых миссионерах в нашей литературе отзываются негативно, но если бы не существовало людей, подобных Андресу Авенданьо, мы бы мало что знали о людях прошлого. К таким подвижникам относился и отец О'Коннор.

— Вряд ли он был знаком с этой рукописью, — сказала Мария.

Джереми достал из портфеля книгу.

— Авенданьо появился на берегу Петен-Ицы в сопровождении двух францисканцев и десяти новообращенных индейцев майя. Им открылась удивительная картина. Послушайте, что об этом пишет сам Авенданьо: «По озеру, под аккомпанемент барабанов, тамбуринов и флейт, двигались выстроившиеся клином многочисленные каноэ. В самом большом каноэ восседал правитель местного народа касик Канек, Черный Змей». Когда Авенданьо удалось его как следует рассмотреть, он решил, что увидел то, о чем конкистадоры два века тому назад, главным образом, только грезили и за что были готовы продать душу. Вот как Авенданьо описывает Канека: «На голове его была золотая корона, в ушах — золотые диски с длинными, до плеч, золотыми подвесками, на руках — золотые обручи, на пальцах — золотые кольца и перстни, а на ногах — сандалии с золотыми бубенчиками».

Костас присвистнул:

— Должно быть, он еле двигался.

Пожав плечами, Джереми закрыл книгу и произнес:

— Но Авенданьо не удалось обратить этих индейцев в свою веру. Через два года испанцы взяли Та-Ицу.

— Откуда же в Та-Ице оказались такие сокровища? — спросил Костас.

— Пожалуй, это легко объяснить, — сказал Джек. — Когда в Мексику вторглись конкистадоры и стали повсюду рыскать в поисках золота, индейцы переправили свои ценности, которые им удалось сохранить, на остров посреди озера в джунглях, рассчитывая, что испанцы до этого места не доберутся.

— И там индейцы, возможно, переплавили сокровища в золото, — предположил Костас.

— И круг замкнулся, — сказала Мария.

— Что ты имеешь в виду?

— Испанцы в конце концов взяли последний оплот индейцев и завладели их золотом. Но они же не стали на нем сидеть, а отправили морем в Кадис и Севилью, и золото попало в казну испанского короля и католической церкви, во главе с Ватиканом. Если мы не ошиблись и действительно прошли по следам меноры, то она сроду не пропадала, а просто совершила длинное и долгое путешествие из Европы в Америку. Тогда три века назад менору, вероятно, и вправду переплавили в золото, которое, оказавшись в Испании, частично отошло католической церкви и, возможно, даже пошло на отделку собора Святого Петра и на украшение других церквей христианского мира, с которыми Ватикан поделился золотом.

— А могло быть иначе, — задумчиво сказал Джереми. — Какая-то часть меноры в виде чистого золота могла возвратиться в Святую Землю при жизни Харальда Хардрада. В саге о Харальде рассказывается о том, что он сделал пожертвование храму Гроба Господня. Оказавшись в Святой Земле, крестоносцы занимались не только грабежом. И все же я склонен думать, что менора на самом деле оказалась в Америке. Но даже и в этом случае какая-то часть ее золота могла возвратиться в Святую Землю, положим, на содержание католической миссии.

— Это всего лишь догадки, — сказала Мария.

— К тому же у нас не осталось никаких доказательств пребывания викингов в Мексике, — угрюмо добавил Костас. — Храм с фреской провалился под землю, а пещеру, в которой Харальд дал свой последний бой, наверняка завалило.

— Но у меня сохранился камень с рунической надписью, который я нашла в той пещере, — возразила Мария.

— В этом тексте нет ни слова о Харальде. И потом, похоже, этот камень не местный. По-моему, этот аспидный сланец, который могли привезти из Ланс-о-Медоус.

— Но мы же знаем, что менора оказалась на Юкатане, — сказала Мария.

— Наверное, так и есть, — кивнув, согласился Джереми. — Викинги привезли менору на Юкатан, затем ее припрятали майя, и наконец ею завладели конкистадоры, которые, переплавив менору в золото, отправили слитки морем в Испанию. Если бы мы нашли это сокровище, то столкнулись бы с нелегкой задачей: как поступить с менорой.

Пожав плечами, Джек выбрался из-под тента и, подойдя неторопливо к сеноту, задумчиво посмотрел на неприглядную зеленоватую воду. Потом обернулся и произнес:

— И все-таки менора может оказаться в этом сеноте. Если это не так, значит, мы проделали наш путь до конца. Но прежде чем заняться новым проектом, мне следует вернуть небольшой долг старому другу.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

Четырьмя днями позже Джек стоял на корме «Морского странника II», глядя на пенившуюся кильватерную струю, когда раздался телефонный звонок Мориса Хибермейера, руководившего в отсутствие Джека изыскательскими работами в бухте Золотой Рог.

— Слушаю тебя, — сказал Джек, подымаясь на полуют, чтобы улучшить прием. — Понял. Прекрасно. Благодарю за проделанную работу. Весьма обязан. Завтра вечером прилечу, так что скоро увидимся. Конец связи.

«Морской странник II» возвращался в Гренландию, где ученые ММУ собирались продолжить исследования. На Юкатан Джек их не взял, высадив на Ньюфаундленде, и теперь, когда судно находилось в ста милях от этого острова, вертолет челночными рейсами возвращал ученых на борт.

Закончив разговор с Хибермейером, Джек подошел к Костасу, Марии и Джереми. Они сидели на скамье у фальшборта, защищавшего их от свежего ветра, и кутались в теплые куртки с опущенными на голову капюшонами. Чем дальше судно продвигалось на север, тем прохладнее становилось, что было в особенности заметно после нестерпимой жары, стоявшей на Юкатане.

— Звонил Хибермейер, — сообщил Джек. — Прекрасные новости. Удалось докопаться до артефактов, ушедших на дно во время осады Константинополя в 1204 году.

— Неужто нашли золото крестоносцев? — с надеждой в голосе спросил Костас.

— Нет. — Джек усмехнулся. — Подняли на борт статую Веспасиана из позолоченной бронзы с надписью, что статуя эта была установлена в храме Мира после победы в Иудейской войне. Это не то, что мы ищем, но с археологической точки зрения замечательная находка.

— Приятно слышать, — произнес Костас. — Мой «Хорек» не подвел. А что касается меноры, то из Иерусалимского храма римляне похитили не только ее. Мы еще найдем что-нибудь ценное. Надо верить в технику ММУ.

— С поисками сокровищ Иерусалимского храма можно чуть подождать. С тех пор как мы вернулись из Атлантиды, Морису не терпелось рассказать мне о сделанной им в Египте находке, и я наконец уступил.

— Надеюсь, речь не идет еще об одном папирусе. Последний папирус, найденный нами, заставил пережить немалые трудности.

— К твоему сожалению, речь опять о папирусе. Правда, Морис нашел всего лишь лоскут, но он содержит сенсационные сведения.

— Которые понудят нас снова заняться поисками сокровищ?

— Надеюсь, ты слышал об Александре Великом? — лукаво произнес Джек.

— Ну, это другое дело. Рассчитывай на меня. Александр Великий не завоевывал Арктики, а айсбергов, ясно, в глаза не видел.

— Договорились, — весело сказал Джек, но тут же перестал улыбаться, увидев, что Мария, сидевшая рядом с Костасом, явно не в настроении. Решив отвлечь ее от возможных тяжких воспоминаний, он приветливо произнес: — Мария, насколько я знаю, украинские евреи — потомки евреев, выходцев из средневековой Германии. Но, может, в твоих жилах течет и иная кровь. Я просто хочу понять, откуда у тебя интерес к истории викингов.

Мария просветлела и, печально улыбнувшись, ответила:

— В прошлом году я побывала в Киеве и заходила в Софийский собор, чтобы полюбоваться знаменитыми фресками. Так вот, на этих фресках, наряду с киевскими князьями, жившими во времена викингов, изображены воины и торговцы, пришедшие в Киев с севера на своих кораблях. Это высокие белокурые бородатые люди, схожие внешностью с Харальдом Хардрада и его окружением.

— Варяги, — уточнил Джек.

— Незадолго до своей смерти мама мне рассказала, что, по семейному преданию, один из наших предков был скандинавом знатного рода.

— Скоро окажется, что я единственный из всех нас, в ком нет ни капли голубой крови, — проворчал Костас.

— Не огорчайся, — улыбнувшись, произнес Джек. — Может, и есть. В Афинах нашли древнюю статую, на которой обнаружена подпись викинга, подобная той, что оставлена Хальвданом на балюстраде Айя-Софии. Значит, викинги побывали и в Греции, а они были парни не промах и, несомненно, пользовались успехом у местных девушек. Впрочем, где только викинги не побывали.

— Главное, мы убедились, что они побывали в Западном полушарии, — добавил Костас, рассматривая начерченную им карту пути, пройденного по следам Харальда Хардрада.

Джек перешел на серьезный топ:

— Я недавно разговаривал с шефом службы безопасности ММУ. Мария, перед тем как ее похитили, из предосторожности переслала ему по электронной почте досье, которое она готовила вместе с О'Коннором. Интерпол уже приступил к арестам членов фелага, занимавшихся отмыванием денег, торговлей наркотиками, оружием, предметами старины. Один из этих преступников даже воровал предметы искусства в Геркулануме, где ведутся раскопки, и делал это под носом у итальянских властей. Рекснис был не единственным членом фелага, набивавшим себе карманы преступным путем.

— Похоже, этот фелаг далек от героических идеалов Харальда Хардрада, — заметил Костас.

— Современный фелаг не имеет ничего общего с первоначальным, — вставил Джереми. — Теперь это преступное общество.

Джек кивнул и продолжил:

— Документы, собранные О'Коннором, помогли Интерполу разоблачить весь фелаг, и, полагаю, в дальнейшем мы об этом обществе не услышим.

— А что за высокопоставленное лицо в Ватикане покровительствовало фелагу? — спросил Костас.

— О'Коннор кого-то подозревал, но его имени не назвал, видно, желая прежде удостовериться в своей правоте. Возможно, что-то удастся узнать о нем, просмотрев бумаги О’Коннора. Но кем бы этот человек ни был, он теперь затаится. К тому же после разгрома фелага у него будет явно меньше возможностей заниматься преступным бизнесом.

— Я возвращаюсь на Айону, чтобы закончить начатую работу, — сказала Мария, силясь улыбнуться сквозь слезы. — Отец О'Коннор выполнил свой долг до конца. По его словам, викинги полагали, что судьба человека предрешена, и все же считали важным поступать в жизни по совести, чтобы уйти в Вальхаллу, сохранив честь и верность своему братству, и оказаться достойными при наступлении Рагнарека сразиться с силами зла бок о бок с богами.

— Харальд взял бы О’Коннора в свое братство, — произнес Джереми.

— Какая потеря! — Мария тяжко вздохнула. — О'Коннор был не только честным, возвышенным человеком, но и кладезем знаний.

— Его знания не пропали, — мягко произнес Джек, обняв Марию за плечи. — О'Коннор передал свои знания ученикам и сподвижникам, которые откроют в науке новые горизонты.

— Кстати, я уже сделал маленькое открытие, о котором рассказал только Марии, — проговорил Джереми. — Помните, мы рассуждали о том, что скандинавские колонисты, обосновавшиеся в Гренландии, в четырнадцатом столетии делись невесть куда. Тогда мы сочли, что это — одна из величайших загадок прошлого. Так вот, в Херефордской библиотеке я обнаружил источник, который объясняет эту загадку, — книгу, пылившуюся на замурованной лестнице вместе с грудой других сваленных туда книг. Скандинависты сочли бы эту находку, по меньшей мере, такой же важной, как находка сокровищ Харальда. Это написанная в четырнадцатом столетии «Сага о Вестрибиге», гренландском Западном поселении.

Джереми достал из портфеля книгу в потрепанном кожаном переплете.

— И в этой саге рассказывается о том, куда делись скандинавские поселенцы? — спросил Костас.

— Вот именно, — сказала Мария, заглядывая в книгу, открытую Джереми в нужном месте. — А вот слова, которые вам с Джеком знакомы: «Haraldi konunge». Вы их видели, если помните, на Маппа Мунди, найденной в Херефордской библиотеке. Речь идет о короле Харальде Сигурдсоне.

Костас присвистнул.

— О Харальде Хардрада! Выходит, скандинавские поселенцы помнили о Харальде почти три века спустя после того, как он покинул Гренландию.

— А за его именем фигурирует символ.

— Это менора, — определил Костас, увидев среди слов на латыни знак, похожий на руну. — Круг и вправду сомкнулся: Константинополь, Айона, Гренландия, Винланд, наконец, Юкатан, и вот снова та же забытая богом библиотека, с которой все началось.

— Давайте все же прочтем, что здесь написано, — сказал Джереми.

Медленно, водя пальцем по строчкам, Мария перевела:

— «1332 год от Рождества Христова. Вожди колонистов постановили пойти всем поселением по следам короля Харальда Сигурдсона, сначала на север, а затем, пересекая море, на запад». Вероятно, на решение поселенцев, испытывавших немалые трудности, повлияли налоги, которыми их обложила учрежденная в Гренландии епископальная церковь. Поселенцы в душе были язычниками, и Харальд Хардрада был им гораздо ближе по духу, чем далекий епископ в Риме.

— Куда же конкретно отправились поселенцы? — спросил Костас.

Мария продолжила, снова водя пальцем по строчкам:

— «Сначала поселенцы пошли на север, к большому фьорду, откуда Хальвдан Бесстрашный ушел на своем корабле в Вальхаллу».

— Невероятно! — воскликнул Джек. — В этой саге упоминается о Хальвдане и его корабле. Выходит, Костас, этот корабль нам с тобой не приснился.

— По-моему, таких ужасов и в страшном сне не увидишь.

— Из фьорда гренландские поселенцы в составе ста двадцати человек ушли на северо-запад, взяв на борт продовольствие, — начала снова Мария. — Больше их никогда не видели. Во главе этих людей стояли Эрлинг Сигватсон, Бьярн Тордсон и Эйндрид Одеон. Эти имена мне встречались. Я видела их на плите с руническим текстом. Плиту нашли в девятнадцатом веке в Кингигторссваке, небольшом поселке на острове к северу от Илулиссат-фьорда.

— Можно понять, что гренландские беженцы пошли на своем корабле к Северо-Западному проходу, — с сомнением в голосе сказал Костас.

— Так говорится в саге.

— У них был какой-нибудь шанс одолеть этот проход?

— Скандинавы были опытными, искушенными моряками, — пояснил Джек. — Харальд Хардрада после поражения в битве при Стэмфорд-Бридже дошел до Гренландии, а затем пересек Северную Атлантику. Если летом 1333 года проливы между морем Баффина и морем Бофорта были свободны ото льда, то гренландцы вполне могли одолеть этот проход.

— И дойти до Тихого океана! — возбужденно подхватил Джереми. — Тогда куда древним китайским мореходам до скандинавов! Викинги их превзошли.

— Фантастика! — сказал Джек. — Мы искали сокровище Харальда, но, вероятно, главное его наследие в том, что он проложил дорогу своим потомкам в новые, неизведанные миры. В Гренландии он пробыл недолго, но и за короткое время оставил о себе яркую память, позволившую гренландцам, презрев опасности, отправиться на поиски лучшей жизни, чтобы покончить с жалким существованием.

— Я думаю, — подхватила Мария, — если бы Харальд узнал, что своим примером он поднял дух других людей и воодушевил их на героические поступки, он был бы доволен и посчитал это влияние одной из главных своих побед.

Костас достал из кармана найденное в Ланс-о-Медоус нагрудное украшение со вставленными в него в качестве глаз бога-орла двумя серебряными монетами и досадливо произнес:

— Выходит, это все, что досталось нам из сокровищ Харальда.

— Не так уж мало, — ответил Джек. — Одна из этих монет отчеканена в Англии при короле Кнуде, а другая — в Риме при императоре Веспасиане. Каждая в отдельности ничего особенного собою не представляет, зато вместе они служат реквизитом истории, которая раньше мне бы и в голову не пришла. Так что эти монеты мне дороже всего золота мира.

— Интересно, а какова судьба той девицы, тезки Марии, которая, полюбив Харальда, помогла ему и его товарищам бежать из тюрьмы в Константинополе и уплыла вместе с ними? Как думаешь, Джек, она разделила судьбу своего возлюбленного или, может, после гибели Харальда стала королевой тольтеков? Пожалуй, такой поворот событий придал бы всей истории дополнительную пикантность.

— Не думаю, что Мария стала королевой тольтеков, — ответил Джереми.

— Ты говорил, что на фреске в храме среди викингов видел женщину. Это была Мария?

— Вероятно. Кому же быть?

— А я, — сказала Мария, — эту женщину представляю себе валькирией, которая вместе с павшими в бою викингами удалилась в Вальхаллу, чтобы прислуживать им за пиршественными столами и делить трапезу с ними, членами подлинного фелага. Думаю, что, оказавшись среди воинственных викингов, Мария и сама стала воительницей, сражалась с тольтеками рядом с Харальдом и в конце концов разделила его судьбу.

— Тогда она была королевой валькирий, — заключил Костас, окинув взглядом Марию.

Джек кивнул, подошел к борту судна и поднял предмет, завернутый в парусину. Это был боевой топор Хальвдана, спасший Джека и Костаса от неминуемой гибели в недрах айсберга. С тех пор как Джек вернулся на судно из опасного путешествия, он впервые взял топор в руки и теперь вглядывался в него с неподдельным волнением. «Мьелльнир», — снова прочитал Джек выведенное на топоре слово, обозначающее боевой молот Тора, величайшего бога, который, как надеялись скандинавы, поможет им победить силы зла при наступлении Рагнарека. Над надписью красовалась эмблема византийского императора — двуглавый орел: одна голова — символ Рима, другая — символ нового Рима, Константинополя. На другой стороне топора подпись самого Хальвдана, выведенная им тысячу лет назад, когда он в славные времена служил под началом своего любимого предводителя в варяжской гвардии самого прославленного города в мире.

Джек перенесся мыслями в бухту Золотой Рог, отправную точку необычайного путешествия, и стал перебирать в памяти сопутствующие, сопряженные со смертельной опасностью или просто удивительные события, завершившиеся душераздирающей сценой. Джек с болью в сердце вспомнил О’Коннора, оказавшего неоценимую помощь и сумевшего разоблачить нацистских преступников, вставших на пути экспедиции и поплатившегося за это собственной жизнью.

На море стал опускаться туман, окутывая завесой оставшийся на западе Винланд, и на какое-то мгновение Джеку почудилось, будто он видит в тумане корабль викингов, уходящий из реального мира в таинственный темный мир, полный ужасов, о которых Харальд и его люди даже не мыслили.

Джек взвесил на руке боевой топор и, чуть приподняв, провел по губам холодной сталью оружия. Где-то в этих краях ушедший в открытое море айсберг, в котором Хальвдан провел почти что тысячу лет, наконец-то растает, и викинга подхватит то же течение, что привело его любимого короля к месту последнего боя. Хальвдана ждут в Вальхалле, где павшие воины собрались в ожидании Рагнарека, но для этого он должен вооружиться, чтобы сразиться с силами зла бок о бок со своими товарищами. Он служил с ними в славной варяжской гвардии, равной которой не было в мире.

Джек поднял над головой боевой топор, размахнулся и бросил с кормы в море. Топор описал дугу и стал падать, освещаемый пробивавшимися сквозь белесый туман солнечными лучами, и Джеку на мгновение показалось, что это с неба сошла яркая молния, заряженная энергией великих героев прошлого. Но вот топор упал в море, образовав на воде круги, которые быстро погасили набежавшие волны, и Джек почувствовал странное облегчение, словно камень с души свалился. Тогда он, опершись о кормовой леер и уставившись вдаль, произнес на старонорвежском слова, которые потеряли зловещее содержание, выявив смысл, понятный людям, стремящимся открыть новые горизонты и не посрамить своей чести и чувства собственного достоинства.

— Hann til ragnarøks.

ПРИМЕЧАНИЯ АВТОРА

МЕНОРА

Величественный золотой семисвечник, похищенный римлянами в 70 году из Иерусалимского храма, является одним из величайших сокровищ, затерявшихся в круговороте истории наряду со Святым Граалем и Ковчегом Завета. Единственное известное изображение меноры представлено на панели, помещенной на арке Тита, на которой воспроизведена церемония, состоявшаяся в Риме в 71 году; в ее ходе демонстрировались трофеи, захваченные римлянами в ходе Иудейской войны.

Иосиф Флавий, писатель-историк, принимавший участие в походе римлян против его родины, так описал менору: «Средина светильника представляла собой ствол, из которого выступали тонкие ветви, расположенные в виде трезубца; на верхушках каждого выступа находилась лампадка; всего лампадок было семь, и они символически изображали седмину евреев» («Иудейская война», книга VII). В этом же сочинении говорится о жизни Симона, вождя иудеев, поднявших восстание против римлян. Иосиф Флавий также рассказывал о том, что сокровища, изъятые из Иерусалимского храма, которые особо отличил император Веспасиан, перенесли в возведенный им храм Мира. За счет другой военной добычи были отчеканены серебряные монеты, возвещавшие о том, что Иудея покорена: на реверсе монет была изображена скорбящая женщина, причесанная на восточный манер, а ниже — слово «IVDEA».

Других изображений меноры не сохранилось. Вполне допустимо, что некоторое время она хранилась в потайной камере арки Тита — по крайней мере, такая камера существует. Также допустимо предположить, что менора затем оказалась в Константинополе. Так, Прокопай (500–562), писатель-историк и секретарь восточно-римского полководца Велизария, в четвертой книге своего труда записал, что Велизарий, взяв Карфаген в 534 году, завладел ценностями Гейзериха, вождя вандалов, разграбивших Рим в 455 году, и что среди этих ценностей находились «сокровища иудеев, которые Тит, сын Веспасиана, доставил в Рим после взятия Иерусалима». По словам Прокопия, Велизарий привез захваченные сокровища в Константинополь и поместил их на ипподроме императора Юстиниана. Далее Прокопий писал, что иудеи уговаривали Юстиниана вернуть их святыни в Иерусалим. Таким образом, вероятность того, что менора могла оказаться в Константинополе, довольно велика, а вот то, что Юстиниан вернул сокровища иудеям, чрезвычайно сомнительно. Нет никаких доказательств того, что менора вновь оказалась в Иерусалиме после 70 года.

ЧЕТВЕРТЫЙ КРЕСТОВЫЙ ПОХОД

Этот крестовый поход, состоявшийся с 1202 по 1204 год, отклонился от своего маршрута и направился в Византию. Если сокровища Иерусалимского храма в то время находились в Константинополе, то они были похищены крестоносцами, взявшими этот город в 1204 году. Из Константинополя были вывезены многие ценности, включая знаменитую квадригу, украшающую теперь площадь Сан-Марко в Венеции. Бытует мнение, что изъятие этих ценностей происходило по религиозным мотивам, но позволительно полагать, что крестоносцев просто обуяла непомерная жадность. Кроме того, Балдуину, графу Фландрии, одному из организаторов этого похода, требовалось расплатиться с венецианцами, предоставившими в распоряжение крестоносцев свои корабли.

ХАРАЛЬД ХАРДРАДА

Неизвестно, сохранились ли в Константинополе иудейские ценности до 1204 года. За полтора с лишним века до этого легендарную варяжскую гвардию византийского императора возглавлял Харальд Снгурдсон, вошедший в историю как Хардрада — Суровый. Харальд был викингом, изгнанным сыном норвежского короля, но сумел в конце концов взойти на норвежский трон. За время службы в варяжской гвардии Харальд провел удачные военные операции в Сицилии и Северной Африке и заслужил славу бесстрашного и непобедимого воина. Сарацины называли его Громовержцем Севера. Харальд сумел сделать то, что не удалось крестоносцам в начале тринадцатого столетия. Он вошел с войском в Иерусалим, навел порядок в Святой Земле, совершил омовение в Иордане и сделал пожертвование храму Гроба Господня. Этот поход Харальд совершил в 1036 или 1037 году, и его можно назвать первым и наиболее удачливым крестоносцем, хотя он и действовал в угоду византийскому императору, а не в интересах римско-католической церкви.

Вернувшись в Константинополь, Харальд участвовал в разграблении имущества византийского императора, ибо в империи укоренился обычай: каждый раз, когда умирал император, гвардейцы получали доступ к его богатствам и, пользуясь этим правом, прибирали к рукам все, что было возможно. В 1042 году Харальд вместе со своими сподвижниками бежал из Константинополя на двух кораблях, которые протаранили заградительный бон, перекрывавший бухту Золотой Рог. Вдобавок он похитил Марию, племянницу Зои, византийской императрицы. Считается, что он отпустил Марию, уйдя от Константинополя на безопасное расстояние. Но вполне вероятно, что Мария осталась с Харальдом до конца его жизни, несмотря на то, что он женился на киевской княгине Елизавете и находился в связи, по крайней мере, с еще одной женщиной по имени Тора, которая родила ему сына Олава, ставшего наследником Харальда. Согласно «Саге о Харальде Суровом», [являющейся частью исторической хроники «Круг земной», составленной Снорри Стурлусоном (1179–1241), у Харальда была также и дочь (и тоже Мария), которая предположительно умерла «в тот же день и час, когда ее отец был убит».

Харальду также отведено несколько строк в «Англосаксонской хронике», в которых рассказывается о том, что 26 сентября 1066 года он потерпел поражение в битве при Стэмфорд-Бридже, проиграв сражение саксонскому королю Гарольду Годвинсону, войско которого несколькими неделями позже было разгромлено норманнами. Поражение, которое потерпела армия Харальда, стало для скандинавов подлинной катастрофой и во многом предопределило закат славного века викингов. Из трехсот кораблей, доставивших войско Харальда в Англию, в скандинавские порты вернулись только двадцать четыре.

Из соратников Харальда, бежавших вместе с ним из Константинополя, известны имена только двоих. Это — Хольдор и Ульв, оба исландцы. Но среди этих людей вполне мог оказаться и Хальвдан, оставивший свою подпись на балюстраде собора Айя-София. В подвальном помещении храма Гроба Господня я видел вырезанный на каменной стене крест, похожий на молот Тора, Мьелльнир, символ, оставшийся значимым и важным для скандинавов даже после обращения в христианство, приход которого не стер в их памяти и легенды о Вальхалле, Фенрире и Локи.

МАППА МУНДИ

Удивительную карту мира, исполненную в тринадцатом веке, можно увидеть и в наши дни в музее Херефордского собора. В этом соборе над северным боковым нефом расположена знаменитая, содержащая старинные книги библиотека. Когда я в детстве побывал в этом соборе, меня удивило, что в северо-восточном углу трансепта не видно винтовой лестницы, которая вела бы на галерею, и при написании этой книги я восполнил этот «пробел».

Ричард Холдингемский — подлинное историческое лицо. Он является автором Маппа Мунди, что явствует из надписи в ее левом нижнем углу, но подпись его на карте отсутствует, и это объясняет допущенные географические ошибки. Сам Ричард таких ошибок не сделал бы, и, значит, карту чертил не он, а по его эскизу — ремесленник, допустивший ошибки по невнимательности. Как и Ричард, Иаков из Ворагина, генуэзский архиепископ, — подлинное историческое лицо, а вот к фелагу я их обоих причислил в интересах повествования.

ФЕЛАГ

Фелаг — дружина норвежского короля, в которой каждый был лично связан со своим господином взаимной верностью и дружбой. Предатели могли понести наказание «кровавым орлом». Снорри Стурлусон в исторической хронике «Круг земной» рассказывает о казни осужденного на смерть человека, которому сначала мечом вырезали на спине орла, а затем ломали все ребра, чтобы извлечь легкие.

Существование фелага в средневековой Англии — вымысел, базирующийся на неприязненном отношении англичан к норманнским завоевателям и на том духовном наследии, которое оставили викинги, особенно в тех местах, где они, оказавшись в Британии, поселились на постоянное жительство. В Средневековье влияние викингов наиболее сохранилось на островах у западного побережья Шотландии и, в частности, на священном острове Лиона, где в местном монастыре можно увидеть и в наши дни захоронения скандинавов.

Известно, что нацисты проявляли значительный интерес к истории викингов. Нацистский фелаг — это СС, эмблемой которого стали две руны «зиг», украшавшие мундиры эсэсовцев. Во время Второй мировой войны эсэсовцы совершили множество преступлений и только на Украине уничтожили более миллиона евреев. Оперативное донесение № 129 айнзацгруппы D, о котором упоминается в книге, подлинное, а вот приведенное дополнение к этому донесению составлено автором, чтобы рассказать о преступлениях Рексниса, вымышленного персонажа романа. В зверствах эсэсовцев автор сумел убедиться лично, посетив урочище Бабий Яр в северо-западной части Киева, где погибло великое множество еврейских семей. Сейчас в Бабьем Яре замечательный детский парк, на территории которого установлена огромная каменная скульптура меноры.

«Аненербе» — «Наследие предков» — немецкое общество по изучению древнегерманской истории, созданное в годы Третьего рейха. Недавно были обнаружены документы, касающиеся деятельности этого общества в тридцатые годы, согласно которым в то время «Наследие предков» посылало экспедиции в Южную Америку и Тибет и там проводило пресловутые краниометрические исследования. Нацисты считали, что некоторые народы, оторванные от современной цивилизации, сохраняют наследственные черты наиболее чистой и совершенной арийской расы, представители которой населяли легендарную Атлантиду. В то же время нацисты, руководствуясь теорией мирового льда, полагали, что местом зарождения арийской расы является Исландия, куда были посланы экспедиции в 1936 и 1938 годах. Экспедиция, организованная «Наследием предков» в Илулиссат, — вымысел автора, но Гренландия недалеко от Исландии, а Генрих Гиммлер, инициатор создания этого общества, несомненно ознакомился с результатами исследований, проведенных в Гренландии датским этнографом Кнудом Расмуссеном.

Илулиссат-фьорд — одно из тех мест, где явственно наблюдается происходящий в настоящее время процесс глобального потепления. В этом фьорде постоянно работают гляциологи и климатологи. Сермермьют, «место жительства людей ледника», и Кэллингеклефтен, «ущелье самоубийц», существуют на самом деле. Описание айсбергов базируется на моих собственных впечатлениях, полученных во время посещения Илулиссат-фьорда, а также на опыте дайвинга подо льдом в канадских прибрежных водах. Дайверы не раз проникали в естественные расщелины в айсбергах, разработав специальную технологию такого проникновения.

Дерево, ткани и позолоченные металлические изделия могут храниться во льду, не портясь, весьма долгое время. Целость тела погибшего норвежского воина, о котором говорится в романе, базируется на обнаружении в 1984 году на острове Бичи хорошо сохранившихся в вечной мерзлоте тел двух участников экспедиции Джона Франклина, погибшей в Канадской Арктике в 1847 году. Сожжение умерших людей на погребальном костре, на который пускали целый корабль, — упрочившийся во времена викингов ритуал. Арабский путешественник Иби-Фадлан, живший в десятом веке, описал в своем сочинении имевшие место на Волге подобные похороны русского князя, вместе с которым была сожжена и женщина. Снорри Стурлусон в исторической хронике «Круг земной» рассказывает о том, как, по распоряжению смертельно раненного в сражении предводителя викингов, его самого вместе с телами погибших воинов доставили на корабль, который после этого подожгли и вывели в море. Согласно той же исторической хронике, корабли Харальда, на которых он бежал из Константинополя, были «варяжскими галерами», весельными судами. Конструкция подобного корабля, описанная в романе, соответствует конструкции кораблей (крепких, с большой осадкой, океанского плавания), потопленных в семидесятых годах одиннадцатого столетия с целью заблокировать вход в Роскильде-фьорд у датского местечка Скулделев. То, что викинги преодолевали Северную Атлантику и добирались до американского побережья, к настоящему времени неоднократно доказано — в частности, переходом судов (точной копией судов викингов) в Ланс-о-Медоус, осуществленном в честь тысячелетней годовщины появления Лейва Эйриксона в Новом Свете.

Самое северное в Гренландии поселение викингов, называвшееся Западным, находилось в пятистах милях к югу от Илулиссат-фьорда. Однако скандинавы посещали и более северные районы, где главным образом занимались охотой. Единственная каменная плита с рунической надписью, найденная в Гренландии, обнаружена на острове Кингигторссвак, находящемся почти в четырехстах милях севернее Илулиссат-фьорда. Надпись эту в начале четырнадцатого столетия сделали скандинавы Эрлипг, Бьярн и Эйндрид. Плиту с этой надписью можно увидеть в музее городка Упернавик. В тяжелых климатических условиях скандинавские поселенцы добывали моржовую кость, шкуры белых медведей, бивни нарвалов (рог единорога изображен на средневековых географических картах), которыми даже вносили плату за участие в крестовых походах, введенную норвежским королем Сигурдом I Крестоносцем. Обложила налогами поселенцев и учрежденная в Гренландии епископальная церковь, что, возможно, послужило причиной того, что к началу пятнадцатого столетия скандинавы ушли из Гренландии.

Вполне вероятно, что скандинавские мореходы пересекали море Баффина и подходили к Ланкастерскому проливу, началу Северо-Западного прохода, ведущего через море Бофорта к Тихому океану. В Канадской Арктике найдено немало предметов материальной культуры викингов. Так, на Элсмире обнаружены звенья кольчуг, судовые заклепки, ножи, остроги, рубанки, обломки бочек, шерстяная одежда. Радиоуглеродный анализ показывает, что эти предметы относятся к четырнадцатому столетию. Вероятно, на Элсмир их доставили эскимосы, подобрав в покинутых скандинавами поселениях. Однако позволительно допустить, что часть этих предметов попала на Элсмир с потерпевших кораблекрушение кораблей викингов. Если экспедиция Джона Франклина, отправившаяся в 1845 году на поиски Северо-Западного прохода, добралась до острова Бичи, то скандинавы и в четырнадцатом столетии могли отправиться на поиски новых земель в северо-западном направлении. Несмотря на Малый ледниковый период в Средневековье, анализ проб льда, взятых в Гренландии, показывает, что в начале четырнадцатого столетия случались теплые годы, в которые море между островами Канадской Арктики могло не замерзнуть. Поэтому вполне допустимо, что викинги, покинувшие Гренландию, ушли на северо-запад.

Сказать определенно можно только одно: викинги почти за пятьсот лет до Христофора Колумба сумели (отправившись из Гренландии) пересечь Атлантический океан и основать первое европейское поселение в Северной Америке, в месте, названном ими Винланд (что значит «Виноградная страна» или — что, пожалуй, более подходяще — «Страна лугов»). Вероятно, Винланд привлекал скандинавов строительным лесом, которого в Гренландии практически не было.

Ланс-о-Медоус на Ньюфаундленде (описанный в сагах «Дом Лейва», как считают специалисты) является местом интересных археологических изысканий. В настоящее время в Ланс-о-Медоус можно увидеть кузницу, откопанную в шестидесятых годах прошлого века, и несколько реконструированных домов викингов, основавших здесь поселение на рубеже десятого и одиннадцатого веков.

Сведения о междоусобице скандинавов, прибывших на Винланд во главе с Фрейдис, дочерью Эйрика Рыжего, почерпнуты из «Прядей о гренландцах» и «Саги об Эйрике». Возможно, эта междоусобица, а также нападения индейцев стали причиной того, что скандинавское поселение в Ланс-о-Медоус прекратило существование. Запасаться лесом можно было и ближе — на Лабрадоре.

Единственный предмет материальной культуры викингов, обнаруженный в Америке южнее Ланс-о-Медоус, — серебряная монета, найденная в Мэне на месте бывшего индейского поселения, располагавшегося на побережье Пенобскотского залива. Эта монета отчеканена при норвежском короле Олаве, сыне Харальда Хардрада, который в 1066 году был со своим отцом в Англии. Ни в Гренландии, ни в Ланс-о-Медоус скандинавских монет не найдено, и как обнаруженная монета оказалась почти за тысячу миль от самого западного поселения викингов, остается загадкой.

Нет никаких свидетельств того, что мореходы пересекали Атлантику и добирались до Юкатана раньше испанцев, достигших берегов Мексики в начале шестнадцатого столетия. Однако в книгах «Чилам-Балам» рассказывается о пророчестве, предвещавшем, что на земли индейцев майя прибудут «бородатые люди с востока». Эти книги написаны, главным образом, после испанского завоевания Мексики, что позволяет некоторым исследователям считать пророчество вымыслом составителя. Но все же позволительно допустить, что это пророчество зародилось до появления на Юкатане конкистадоров и что оно является следствием посещения земель майя пришельцами из-за моря, которые, покидая индейцев, пообещали вернуться. До пятнадцатого столетия Новый Свет посещала лишь одна группа «бородатых людей с востока» — это были пришельцы из Скандинавии, и потому, исходя из пророчества, можно предположить, что викинги, достигнув Америки, посещали не только Винланд.

Юкатанский храм с фресками, описанный в книге, — фантазия автора. Прототипом этого храма послужило обнаруженное в 1946 году в Бенампаке здание с целиком расписанными внутренними стенами. На этих фресках изображены сражения в джунглях, пытки, ритуальное принесение в жертву пленников и, наконец, праздничная процессия в честь победы над неприятелем, в которой участвуют и одетые в белое женщины, протыкающие себе языки, из которых струится кровь. Стены этого здания, вероятно, были расписаны в восьмом веке, во время расцвета культуры майя.

Другой храм с настенными росписями — храм воинов в Чичен-Ице, роспись которого относится к одиннадцатому столетию и явственно проявляет тольтекское происхождение. На фресках изображены приближающиеся к майянскому побережью каноэ с тольтекскими воинами, яростное сражение на земле и сцена жертвоприношения взятых в плен предводителей майя.

Если вы приедете в Чичен-Ицу, то, когда речь зайдет о человеческих жертвоприношениях, экскурсовод, вероятно, сообщит, что подобные ритуалы практиковались только тольтеками, а причастность к подобным обычаям майя — вымысел испанских завоевателей. Однако к настоящему времени установлено, что полы во многих майянских храмах пропитаны человеческой кровью. Да и цомпангли (платформы черепов) и священный сенот в Чичен-Ице наводят на мысль о том, что человеческие жертвоприношения практиковали и майя. Этот священный сенот дренировали в 1904–1911 годах, а в шестидесятых годах его исследовали дайверы. В результате этих работ были обнаружены тысячи человеческих скелетов, человеческий череп, превращенный в курильницу, жертвенный нож, ритуальные деревянные статуэтки, а также золотые диски и различные украшения. Подобные предметы найдены и в других юкатанских сенотах. Некоторые сеноты до сих пор не исследованы, и существует опасность, что ими займутся расхитители древностей. Путешествие героев романа по подземелью основано на моем собственном опыте изучения подземных вод Юкатана и, в частности, пещеры Летучих Мышей близ Тулума.

Сведения о последних правителях майя, сохранявших власть в течение почти двух столетий после испанского вторжения в Мексику, почерпнуты из труда Андреса де Авеиданьо-и-Лойолы «Отчет о двух поездках в Петен с целью обращения в католическую веру индейцев ица и кехаче»; автор в 1695 или 1696 году стал свидетелем красочной сцены на затерянном в джунглях озере Петен-Ица. Отрывок из этого отчета, опубликованного в 1988 году, приведен в 21-й главе. Источники происхождения золота майя, описанного Авенданьо, и золота, обнаруженного в священном сеноте Чичен-Ица, неизвестны.

Приведенная во 2-й главе надпись на старофранцузском на Маппа Мунди действительно существует. Она начертана в левом нижнем углу этой карты. Библейская цитата, приведенная в 4-й главе, взята из книги Исход, 25:31–40. Две цитаты в 5-й главе, в которых говорится о Харальде Хардрада, взяты из «Саги о Харальде Суровом», являющейся частью исторической хроники Снорри Стурлусона «Круг земной». Стихи, приведенные в 13-й главе, — из произведения Альфреда Теннисона «Смерть Артура». Фраза на старонорвежском, приведенная в 15-й главе, — вымысел автора. А вот другая фраза на старонорвежском, «oar liggr hann til ragnaroks» — «там он пребывает в ожидание Рагнарека» — взята из «Видения Гюльви», входящего в «Младшую Эдду», учебник поэтического искусства скальдов, составленный в тринадцатом веке Снорри Стурлусоном. Две серебряные монеты, описанные в 15-й главе (одна из них и в Прологе), действительно существуют. С ними и с другими иллюстрациями к роману можно ознакомиться на сайте www.davidgibbins.com.