Золото Омейядов. Часть первая

Глава 3

Я хмыкнул.

— А ты считаешь, в консерваторию ходят исключительно дуры?

— Самовлюблённые дуры. Раз соглашаются тратить на билеты такие деньги. Другое дело, если бы концерт был благотворительным, и вся выручка пошла на то, чтобы помочь больным детям. Но нет, это ведь зарплата музыкантов. Так что хоть и небольшая сумма, но от меня им этого не дождаться.

Неожиданно. Авантюристка Элен — и с такими праведными мыслями. Или не авантюристка? А Жорж? Она ведь его подруга, и что собиралась делать в Африке, неизвестно, но уж точно не лететь в Париж. Билет — это фикция. Элен планировала провести в ЦАР несколько месяцев, и с каждым разом я всё более и более убеждался в этом. На косвенных, но всё же.

Бой барабанов участился. Девушка, танцующая на священном камне, начала делать более резкие движения. Её фигура, освещённая огромной, словно нависшей над равниной луной и множеством ярких костров, переливалась, будто живое бронзовое изваяние. И внезапно, быстрым движением вскинув руки, она повалилась на своё смертное ложе. Бой барабанов мгновенно стих, и воцарилась гнетущая тишина. Даже дуновение ветра прекратилось, словно почувствовав торжественность момента. Женщины отступили в разные стороны, создавая проход, в котором внезапно материализовались зловещие фигуры в накинутых на головы капюшонах.

Они шли очень медленно, примерно так двигается караул у Вечного огня, едва заметно передвигая ноги и абсолютно беззвучно. Всё вокруг замерло в ожидании чего-то необъяснимо страшного. Чего-то, что в данную минуту ещё можно остановить, а через секунду, другую будет слишком поздно. Невозвратно. Как последнее мгновение, после которого человек бросится на амбразуру и закроет своим телом пулемётное гнездо. Сейчас он ещё может этого не делать.

Сейчас и они могли остановиться. Не остановились. Двое вскарабкались на жертвенный камень и, подняв девушку на ноги, сняли повязку с её головы. Повернули в разные стороны, предлагая всем насладиться красотой, изяществом, чудесным кукольным личиком и маленькими кучеряшками на голове.

— Боже, — тихо прошептала Элен, — совсем девочка. Сколько ей, восемнадцать, девятнадцать? И её сейчас принесут в жертву?

— Знаю не больше твоего и понятия не имею, что будет дальше. Как бы ни приходилось присутствовать на подобных мероприятиях, — буркнул я, не оборачиваясь.

Девушку уложили на спину, но привязывать не стали. Двое держали за ноги, двое за руки, а пятый, встав у изголовья, подал знак шаману, который стоял, молча наблюдая за процессом.

Опиеми едва заметно кивнул, взмахнул рукой, которой удерживал веер, и мгновение спустя забили барабаны.

«Так он вовсе не дурачок», — мелькнула в голове запоздалая мысль. Это он руководит ритуалом, и все вокруг ему подчиняются. Просто происходит это тайно.

А тем временем появилось новое действующее лицо. Многие девушки закричали, то ли от страха, то ли от изумления. Признаться, и мне стало не по себе, когда в нескольких шагах внезапно материализовалась фигура гориллы. И только спустя минуту я понял, что это не животное, а человек, напяливший на себя шкуру обезьяны.

Элен, крепко вцепившаяся в мою руку, разжала свои пальцы, тоже догадавшись, что перед нами не сошедший с экрана кинотеатра живой Кинг-Конг.

Я оглянулся на Дженни, но девушка, крепко стиснув зубы, смотрела прямо перед собой, словно зная заранее, что сейчас должно произойти.

Я не знал, и, как мне показалось, не знали продолжения только два человека на этом сборище: я и Элен.

Барабаны продолжали бить, сильнее и быстрее нагнетая и без того зловещую обстановку, а потом внезапно, будто по мановению волшебной палочки, смолкли. Я быстро глянул на шамана и увидел, что он всё так же стоит с поднятой одной рукой, однако в ладони теперь были зажаты маракасы.

Не составило большого труда сообразить, когда в следующий раз заиграет местный оркестр.

Элен вскрикнула — негромко, но в её интонации появилось нечто, чего до сих пор у блондинки не замечал: испуг, ужас, восхищение — и всё в одном возгласе. А проследив за её взглядом, сам невольно вздрогнул. Человек-обезьяна сбросил с себя шкуру и стоял, освещённый яркой луной и огнём костров, совершенно нагой. Да он и не отличался от обезьяны ни на йоту. Не фигура, а двухметровая рама, на которую натянули кожу, покрытую густой растительностью от ног и до макушки. Глубоко посаженные глаза буквально прятались в зарослях. Лицо бульдожье, с растопыренными ушами, большой нос с горбинкой. Своей мускулатурой этот абориген вряд ли уступал горилле, и если Тарзан имел приблизительную комплекцию, то, нужно признать, захват Нельсона он бы смог провернуть.

Его шею обхватывал кусок кожи, вроде собачьего ошейника, только чуточку шире. На нем, словно медали, болтались три огромных зуба, чем-то напоминающие клыки моржа: круглые, прямые и мощные.

Но не на это был устремлён взгляд белокурой красавицы, а на единственное место, не заросшее шерстью. Сам едва не поперхнулся.

— Матерь Божья, — едва слышно произнесла Элен, — какой ужас! Это же больше пятнадцати дюймов, а толщина не меньше двух. Не каждая женщина согласится на секс с таким чудовищем. Запросто можно оказаться на больничной койке после утех с подобным монстром.

Гигант тем временем подошёл к жертвенному камню, а двое, те, что держали девушку за ноги, развели их в разные стороны. Я даже подумал: если у неё растяжки нет, то ей уже очень больно.

— Алекс, — зашептала Элен быстро-быстро, — останови это, он же её разорвёт, все внутренности!

Хорошо сказала, останови. Ещё бы предложила, как это вообще возможно сделать при таком скоплении народа. Да и сама эта курносая девочка хочет, чтобы её спасали? Сомнительно. И все женщины и девушки, и даже однорукие, тех, кого мы освободили от старухи-оракула, подвывали в каком-то трансе, закатив глаза. Нет, эту уже точно спасти невозможно, прошла точку невозврата, как говорится. Никаких шансов.

— Алекс, — продолжила шептать Элен, — сделай что-нибудь.

В этот момент ноги и руки жертвы с силой прижали к алтарю, а тот, что стоял у изголовья, одной рукой схватил девушку за подбородок, а другой надавил на затылок, развернув её кукольное личико в нашу сторону.

Гигант даже не попытался сделать процесс более осторожным, он вошёл в неё одним быстрым и сильным рывком. Элен охнула, и даже я поморщился, пытаясь отогнать мысли о том, что в этот момент почувствовала девушка. Крика бедняжки я не услышал, потому как в этот момент чуть ли не над ухом грянули барабаны. Машинально перевёл взгляд на шоумена, который, подняв руку с веером, стоял словно каменное изваяние. А в следующее мгновение едва не подпрыгнул: костёр, находившийся слева от шамана, внезапно ярко вспыхнул, и пламя взметнулось высоко вверх, распарывая темноту своим красным языком.

И как он это сделал? Сам стоял в стороне, и если бы кто придвинулся ближе и что-нибудь бросил в огонь, я, несомненно, увидел бы. Да и что можно было бросить, чтобы пламя взметнулось так высоко? Нереально высоко. Как будто рядом находилось поддувало, и кто-то открыл заслонку. Не знаю почему, но именно это сравнение пришло в голову. Вот только это не котёл, и поддувала тут априори быть не могло. Да и не знают аборигены про подобные штуки. И тогда как? В провидение я не верил, и то, что небеса были этому рады и подали свой особый знак, тем более.

Я перевёл взгляд на девушку, лицо которой специально развернули в нашу сторону, и непроизвольно отвёл глаза. Ничего кукольного на нём не осталось. Гримаса боли и отчаяния исказила черты до неузнаваемости. И она кричала. Кричала истошно, вот только до нас доносилось лишь слабое хрипение из-за громкого боя барабанов. И в этот раз это делалось, несомненно, с одной целью — чтобы заглушить её крик. И не проще ли кляп было вставить, или старички, которые выпучили свои глаза на неё, этим упивались? Да, именно так и было: они сидели почти вплотную, слышали её душераздирающие стенания и ликовали.

У меня тоже, несмотря на внутренние противоречия, бывали в жизни такие моменты, когда я наслаждался чужой болью, и уверен, у каждого в шкафу подобный скелет стоит. Не существовал ещё в мире ни один человек, который не чувствовал хотя бы раз в жизни удовольствие от неудачи или страдания другого человека. Возможно, нечто мелкое, например, в школе, когда любимчик классного руководителя не смог нормально решить контрольную работу, или девчонка, бросившая тебя ради другого, потерпела фиаско.

Увы, это общая черта человеческой натуры. Но самое страшное, когда страдания других доставляют интуитивное, прямое удовольствие, не рационализируемое и не опосредованное словами. Да, зависть приносит не только злобу и ярость, но и благоденствие: настоящее, сильное и неподдельное.

Знавал я одного типа — академиком себя величал и представлялся не иначе как: «Создатель академии писателей России». К слову сказать, на самом деле написал за всю жизнь десяток рассказиков ни о чём. Знающие его люди предлагали не позориться и выбросить эту писанину в мусорное ведро, но были те, кто верил. Вот на них он отыгрывался. Завидовал, понимая, что так, как они, писать ему никогда не удастся в связи с полной бездарностью. И буквально гнобил молодые дарования. Критиковал, злобно наслаждаясь их растерянностью и замешательством.

Уже и не помнил, чем закончилась его «эпопея». Кто-то рассказывал: вроде, переехал в казённое жилище и поселился в одной палате с Александром Македонским и двумя Наполеонами.

Но это и неудивительно.

Вот и эти старики завидовали девчонке, её юности, её красоте и плющились, как четыре наркомана, от уничтожения всего этого.

Опиеми сделал несколько шагов вперёд и, оказавшись рядом с лицом жертвы, взмахнул рукой. Музыка мгновенно смолкла, и до моих ушей донёсся тихий булькающий звук. А внимательно присмотревшись, я увидел, что горло девушки окрасилось в алый цвет. Так вот что это был за взмах! Шаман вспорол ей горло, и теперь кровь жертвы стекала прямо в жёлоб на камне. И чтобы ни одна капля не пропала, ей крепко зажали голову. Верзила продолжал совершать свои резкие толчки, и с каждым новым ударом кровь вспучивалась на вспоротом горле. По телу девушки пробегала судорога, заставляя тело выгибаться так, что парням едва удавалось её удерживать.

Все женщины, наблюдающие за ритуалом, и умолкнувшие буквально на полминуты, громко взвыли, воздев руки к небу, а пламя костра, так неожиданно взметнувшееся к верхушкам деревьев, внезапно обвалилось, словно какой-то великан притушил свечу двумя пальцами.

Негромко забили барабаны грустную мелодию, словно прощаясь с дочерью племени. Наверное, минут десять они тренькали и смолкли вроде как сами по себе, потому как шаман не подал никакого сигнала. Он был занят другим, более важным делом.

Подняв сосуд, чем-то напоминающий кувшин, но с более широким горлом, он стал переливать из него в четыре чаши кровь. Она не текла, а вываливалась сгустками, и потому в полумраке казалось, что это вовсе не кровь, а рубиновые камни, которые вор делил между своими подельниками.

Закончив с этим делом, Опиеми опустил кувшин на землю и отошёл в сторону, смиренно склонив голову. А ведь старуха из пещеры тоже не брезговала свежей кровью, и почему тогда не предложили разделить трапезу новому оракулу? Сомнительно, конечно, что Элен согласилась выпить стаканчик горячего напитка, но это второй вопрос. Или подобное лакомство разрешалось употреблять только старикам?

Четыре деда, медленно, кряхтя и что-то разглагольствуя по поводу ритуала, поднялись на ноги и прошаркали к жертвенному камню, остановившись перед искажённым от страха лицом девушки. Её глаза, уже безжизненные, словно два стёклышка, продолжали с ужасом смотреть на происходящее, но грудь уже не вздымалась высоко, и тело было совершенно неподвижно. И только тогда верзила отпустил бёдра девушки и сделал шаг назад. Развернулся в сторону зрителей, показывая свой пах, обагрённый кровью. Толпа снова ликующе взвыла, а я, в каком-то оцепенении, смотрел в мёртвые глаза девушки, и мысли при этом метались в голове совершенно невесёлые. Вот так жили наши предки: в Европе — инквизиция, в Америке — колонизация, в Африке — ритуалы. И ликующая толпа, с восторгом смотрящая, как истязают себе подобных. И всё это со времён древнего мира.

Старейшины тем временем, опустошив свои чаши с кровью (на четверых это же почти литр вышел), вернулись на свои места, только сели вполоборота к нам.

Я оглянулся, увидел глаза Дженни, выразительные, словно обвиняющие меня во всём этом хаосе. Ну да, мог же что-нибудь предпринять, но палец о палец не ударил. Наши взгляды словно сплелись в один тугой жгут, и ни один не в состоянии был ни моргнуть, ни отвести глаза в сторону. Сколько бы это продолжалось, неизвестно, но внезапно снова загремели барабаны, и Дженни, пригнувшись как от удара, развернулась в другую сторону, где готовилось новое представление.

— Так это ещё не всё, — едва слышно пробился сквозь грохот голос Элен. — Что ещё придумали?

Я не ответил, лишь слегка приподнялся, чтобы лучше разглядеть, куда начали подтягиваться самые любопытные.

Четверо рослых парней в это время демонстрировали свои мускулы, чем очень походили на соревнующихся бодибилдеров в XXI веке. Я порыскал глазами в разные стороны, пытаясь разыскать в толпе Нию, но, на моё счастье, этого делать не пришлось. Ко мне подскочила вихрастая Джина с горящими от возбуждения глазами и, живо устроившись у меня на коленях, громко зашептала в самое ухо:

— Ты видел, принц Алекс, ты видел⁈ Вока призвал её, видел⁈

Честно говоря, не знал, что ответить. Всё, что я видел: как издевались над девчонкой и в какой момент Вока её призвал, промелькнуло мимо меня. Да и как-то не по статусу спрашивать. Неправильным получался принц: все видели, а он не видел. Выручила Элен, задав наводящий вопрос.

— Ну как же, — горячо воскликнула Джина, — огонь достал до небес! Это Вока так показал, что Ураайя ему понравилась. Сейчас самые сильные мужчины будут биться. Кто победит, отнесёт Ураайю к камню Вока, чтобы он забрал её к себе.

Биться — это, конечно, было слишком сильно сказано. Нарисовали на земле неровный круг, и двое, вцепившись друг в друга, пытались вытолкать соперника за линию. Победители определились очень быстро: широкоплечие, высокие, под метр восемьдесят оба и вполне симпатичные ребята, без квадратных челюстей и силиконовых губ.

Тело девушки переложили на носилки из тонких бамбуковых палок, перетянутых кожаными ремешками, и процессия вереницей поползла вверх, покидая амфитеатр.

Мы слились с толпой и двинулись по узкой тропинке через лес, который озарился факелами. Сотнями факелов, и это, пожалуй, единственное, что завораживало этой ночью: множество людей, идущих цепочкой и освещающих себе путь огнём.

Элен, стараясь делать это незаметно, снимала всё на телефон, но могла бы и не таиться: до её манипуляций никому не было дела.

Шли больше часа, пока деревья не расступились, и мы вышли к небольшому круглому озеру, которое вряд ли превышало сотню метров в диаметре. Посреди него возвышалось какое-то сооружение, но рассмотреть более детально не получилось, хотя луна ярко полыхала над головой. То ли скала, то ли камень, то ли нечто искусственно созданное, но это что-то возвышалось над поверхностью метра на два и, вероятно, было последним пристанищем бедной девочки.

Так и вышло: пока народ растекался вокруг озера, парни, которые несли носилки, не останавливаясь, медленным шагом двинулись по воде. Озеро оказалось мелким, и в самом глубоком месте едва было по колено. Что они сделали с телом, увидеть не удалось: толпа увлекла нас вдоль берега, да к тому же луна ушла за высокую скалу, и сооружение, к которому несли останки, оказалось в полной тьме, несмотря на мириаду звёзд.

Наверное, именно в тот момент я заподозрил в этом некую неправильность. Как будто само ночное светило подыгрывало тем, кто хотел ввести меня в заблуждение. Но, вопреки ожиданиям, народ очень быстро расположился вокруг озера, так что я свою мнительность затолкал подальше. Если бы кто выкрал тело, а потом попытался сделать вид, будто его забрал Вока, незаметно провернуть такое ему точно не удалось. На всякий случай я уточнил у Джины, положат ли только девушку на камень или в придачу будет какое-нибудь оружие или еда. Девочка согласно закивала и, приблизившись вплотную, жарко зашептала в ухо:

— Обязательно положат мешочек с кушаньем и копьё, ведь это не просто девушка, это Ураайя, дочь великого вождя Чинга.

Мой рот, вероятно, не просто раскрылся, а распахнулся от уха до уха. Жертва сегодняшнего беспредела — дочь Чинга? Да он совсем рехнулся со своими ритуалами. И вообще, я ведь уточнял у Нии: дочери вождей не могут участвовать в подобных мероприятиях, только как зрители.

— Я случайно услышала, — тем временем продолжила Джина, — и только я знала, что это Ураайя. Да, только я. — И, внезапно замолчав, отодвинулась от меня так, чтобы я мог видеть её лицо, и зыркнула своими большими красивыми глазами влево-вправо, заставив меня переместить свой взгляд.

Девушки, сидящие вплотную, прижались к нам ещё теснее, хотя, казалось бы, ближе некуда, и выставили вперёд свои хорошенькие ушки. Ну и что? Какого чёрта, мы ведь говорим на английском языке.

Джина раздула щёки и выпучила глаза.

— Хочешь сказать, — вкрадчиво произнёс я, — кто-то понимает?

Договорить я не успел. Щёки у девочки сдулись, а глаза дважды моргнули.

Ах ты ж, ёкарный бабай! Если и правда кто-то понимает, то, вероятнее всего, следует помолчать. В такой тесноте не очень-то пошушукаешься.

Ни о чём подумать я больше не успел. Джина вскочила на ноги и заорала как полоумная. И не она одна, просто девочка раньше всех отреагировала на нечто случившееся на озере. Мгновенно, одним рывком, толпа взвилась, дружно скандируя:

— Вока, Вока, Вока!

Мне даже показалось, что я нахожусь на трибуне и перед нами не озеро, а футбольное поле, на котором главный бомбардир нашей команды прорвался к воротам соперника и вот-вот забьёт мяч, а благодарные болельщики, надрывая глотки, вовсю поддерживают своего кумира.

— Ты видел? — обернувшись ко мне, голосила Джина, пытаясь перекричать стоящих рядом девчонок. — Ты видел⁈

И что я должен был увидеть? Не гол же забил, в самом деле, Вока, что все так дружно возбудились.

— Он забрал её, — продолжала кричать девочка, оглядываясь то на меня, то на озеро. — Вока пришёл и забрал её! Ты видел⁈

Вока забрал Ураайю? Это как? Я перевёл взгляд на озеро, но даже при свете луны, которая уже обошла шпиль скалы, невозможно было сказать, находится ли что-либо на том камне, на который положили тело девушки.

Чтобы убедиться в этом, я встал и поднялся на небольшой холм. Теперь верхняя часть камня была хорошо видна, а её гладкая поверхность блестела, отражая свет полной луны. Я замер, окинув всё озеро прищуренным взглядом, толпу народа, стоящего на берегу. Увидел двух атлетов, победителей конкурса — кто понесёт тело. Оба были здесь, всего в десяти шагах от того места, где расположились мы.

Почесал затылок правой рукой и негромко проговорил:

— Ну и куда подевалось тело?