Золото Саарал-Тау

Резной трон, украшенный яшмой и перламутром, на широком сиденье мягкие подушки, а на подушках восседает Байон-хан — владыка сущего. Так правильно и красиво, так и должно быть.

Саркон стоял перед повелителем, согнувшись в поклоне. Саркон — богатый купец, будь он простолюдином, он бы лежал на лице своём, а в спину ему упирался бы тупой конец копья. Это тоже правильно, так было, есть и будет вовеки.

— Значит, ты ездишь торговать с заречными варварами?

— С вашего позволения, повелитель.

— Сколько же ты берёшь с собой охраны, когда отправляешься за реку?

— Нисколько. До переправы караван сопровождает охрана. Когда мы возвращаемся, охрана там же встречает нас.

Байон-хан нахмурился. Что-то ему в этом рассказе не нравилось.

— Вы, что же, в варварских землях ходите без охраны?

— Народ там не воинственный, разбойников нет. А тигр или волки, которые опасны одинокому путнику, не станут нападать на караван.

— Ты хочешь сказать, — распаляясь гневом, начал Байон-хан, — что в наших землях ходить опаснее, чем в диких лесах?

— Пусть отсохнет мой язык, если я скажу такое! Солдаты сопровождают купцов исключительно во исполнение вашего указа, чтобы у всякого путешествующего было соразмерное его званию количество охраны.

— А по ту сторону реки наш купец, значит, должен пробираться, как безродный бродяга. Хорошо же ты способствуешь прославлению нашего величия.

— Осмелюсь заметить, что если я пересеку границу с отрядом солдат, это будет означать объявление войны. Могу ли я пойти на такое? Начинать войну имеет право лишь истинное величие, каковым являетесь вы.

— Ты ловко отвечаешь на вопросы. В таком случае, скажи, что покупают варвары у наших купцов?

— У них есть огороды, но нет хлебных полей. Я везу на продажу белый рис, жёлтое сорго и коричневый гаолян. Кроме того, у варваров в цене крашеные шёлковые ткани, чай и серебряная посуда.

— Так торгуют с ханами, а не с грязными лесовиками. Что могут они дать взамен изделий наших мастеров?

— Прежде всего, это пушнина: соболь, горностай, куница… Панцуй приносят, корень жизни, но немного, он в этих краях редко растёт. Местные мастера ножи неплохие делают, не охотничьи, конечно, а кухонные. Женщины их хорошо берут. Ювелиров у них вовсе нет, а если есть, то самые негодные, поэтому серебро они берут обработанное: чаши, блюда, ляганы, подвески, женские шапочки. А в обмен золото приносят в слитках, а верней, в самородках, потому что обрабатывать его в тех краях некому.

— С этого надо было начинать. Много у них золота?

— Много. На продажу приносят по несколько лён зараз. Но иной раз высвобождается до полуданя самородков.

— И об этом, что же, никто не знает?

— Варвары золота не ценят. Считается, что оно приносит несчастье. Копают золото они только в те годы, когда им больше нечего вынести на продажу.

— Где они его копают?

— Не знаю, повелитель.

— Тебе придётся это узнать. Я сам поведу солдат, и пусть дикари только попробуют назвать мой поход объявлением войны. В этом случае, они узнают, что такое настоящая война. Но, как бы поход ни назвать, золотые копи должны принадлежать царству.

Великая Северная река издревна считалась границей царства. Дальше на юг раскинулись земли Поднебесной империи, а здесь царил Байон-хан, при упоминании которого, дрожали жители всех земель. По левому берегу тянулась непроходимая тайга, где обитало множество самых ничтожных народцев, с иными из которых торговал Саркон.

На правом берегу тайга также имелась, но изрядно прореженная лесорубами. Вырубки были распаханы, смиренные жители выращивали здесь пшено и ещё что-то, названия чему государь не считал нужным знать.

На самом берегу не то, чтобы деревни были, а толпились рыбацкие балаганы, а на воде покачивались утлые лодчонки, рассчитанные на двоих ловцов. Один — сетку бросает, другой удерживает лодку, чтобы течением не завертело.

— Почему никто не работает? — грозно вопросил Байон-хан.

— Не время. Пойдёт на нерест горбуша, начнётся путина, — пояснил купец. — А сейчас на реке делать нечего.

— Что же получается? Они весь год бездельничают?

— Я не знаю, повелитель.

— А лодки? Кто позволил их иметь? Рыбак, имеющий лодку, может легко сбежать на тот берег и не платить никаких налогов!

— Без лодок они не смогут ловить рыбу.

— Я с ними разберусь! Мужичьё думает, что здесь, у самой границы можно не исполнять законы? На границе законы должны исполняться строже, чем где бы то ни было! — Байон-хан повернулся к начальнику стражи: — Лодки сжечь!

— Слушаю и повинуюсь!

— Поеду назад — проверю. А пока докладывай, как будет организована для нас переправа через реку.

Начальник стражи повернул непреклонное лицо в сторону Саркона.

— Это должен знать купец. Он каждый год ездит туда и обратно.

— Как ты перебираешься через реку? — потребовал ответа хан.

Больше всего хотелось Саркону в эту минуту пасть на лицо и молить о пощаде за несовершённые злодеяния, но всё же, он ответил твёрдо и честно:

— Нанимаю для переправы рыбаков, три или четыре лодки, те самые, которые вы только что приказали сжечь. В каждой лодке — один гребец, а за ездку он перевезёт одного караванщика и, вместо сетей и улова — часть товара. Весь караван переправляется за один день. Но, если лодки сжечь, переправиться на тот берег будет невозможно.

— Ты что же, — вскипел хан, — предлагаешь нам, повелителю сущего, сидеть в джонке, наподобие пойманной рыбёшки?

Теперь оставалось только падать наземь и неубедительно молить о пощаде.

Великий государь строг, но отходчив. Не раз бывало, что казнив кого-то, он признавал, что поторопился с наказанием, и обезглавить провинившегося можно было и попозже. На этот раз он не стал предавать в руки палача своего единственного проводника, а обратил требовательный взор на начальника стражи.

— Как ты предполагаешь переправляться на тот берег?

— Можно послать людей на восток в империю Цинь в один из приморских городов, они приведут мастеров, которые построят корабль, достойный вашего величия.

— А мы, тем временем, месяц, а то и два, будем прозябать в походном шатре, словно ничтожный кочевник? Повелеваю, чтобы к завтрашнему дню переправа была готова!

— Слушаю и повинуюсь! — что ещё можно было ответить?

С утра началась переправа.

Против ничтожных лесных племён государь не счёл нужным поднимать всю армию, но двинулся словно на парад во главе трёх охранных сотен, прекрасно вооружённых, но ещё лучше наряженных. Кроме того, в путь отправился отряд городской стражи. Предполагалось, что они будут осуществлять охрану золотых копей, чтобы никто из варваров не вздумал безданно добывать принадлежащий царству металл. Судьба варвара — быть рабом на рудниках. Так должно быть и так будет.

Со всего берега согнали джонки с гребцами, те самые, что стража не успела сжечь. Первыми переправлялись солдаты и обоз. Нашлось место и для купца с его товарами. Последним отчалило необычайное сооружение. На четырёх плоскодонных лодках разом, был установлен наскоро сколоченный помост, застеленный дорогим персидским ковром. На ковре поставили резной походный трон, на котором восседал повелитель сущего.

Великая северная река течёт спокойно. Водопадов на ней нет, пороги встречаются не часто. Но течение быстрое, возле отмелей бывают водовороты, а у самого берега течение порой заворачивает в обратную сторону. Для рыбацкой лодки, да ещё с опытным гребцом, всё это не представляет серьёзной опасности, но неуклюжее изделие дворцовых мастеров, попав у самого берега в разнонаправленные течения, крутанулось на месте, слабо связанные джонки разбежались, каждое судёнышко пошло в свою сторону, помост накренился, и трон вместе с повелителем кувырнулся в воду.

Тонуть там было негде, а вот ила у самого берега нанесло порядочно. Мокрого и грязного владыку извлекли из реки. Кто-то кинулся доставать чистые одежды, кто-то ставить походный шатёр, кто-то собирать дрова и разводить огонь. Дело нашлось всем. За всеобщей суматохой забыли о лодочниках, посмевших искупать повелителя. Но сам Байон-хан такого забыть не мог. Очутившись на берегу и с трудом придя в себя, он пронзительно закричал, указывая на преступников:

— Казнить! Немедленно!

Какое — немедленно? Все четверо гребли, что было сил, стремясь уйти подальше от места неудачной высадки.

Подчиняясь приказу, гвардейцы вскинули мултуки, которыми были вооружены. Вразнобой затрещали выстрелы. Свинец всплеснул воду, не долетев до улепётывающих лодок. Стрелы городской стражи также не достигли цели. Тем и закончилось первое боестолкновение на левом берегу.

Целый день войско простояло, не двигаясь; слуги сушили промокшего господина и умащали его драгоценное тело лечебными мазями, должными предохранить от простуды.

С правого берега никто не являлся, войск там не осталось, а убогие рыбари дрожали за свои жизни и не осмеливались явиться под грозные очи хана.

Вечером Байон-хан призвал купца, не ждущего от этого похода ничего доброго.

— Завтра мы выходим в победоносный поход, — изрёк владыка. — Тебе поручается указать дорогу к столице варваров.

— У них нет столицы, — осторожно напомнил Саркон.

— А что у них есть? Города, крепости…

— Не знаю, светозарный. Я никогда не был дальше торговой поляны. Скорей всего, у них нет вообще ничего. Это же дикари, они живут подобно зверям.

— И при этом наряжаются в шелка и едят на серебре.

— Варвары любят роскошь, — вздохнул купец.

— Как же ты с ними торгуешь, если не видел ничего, кроме какой-то поляны? Кто поддерживает там закон и порядок, кто собирает налоги и в чью пользу они идут?

— Порядок поддерживается обычаем, а налоги не собирает никто, поскольку государства у них нет.

— Не умели делать сами, придётся их учить, как бы горько ни было учение, — произнёс Байон-хан, и специальный писец тут же внёс изречение в книгу мудрых мыслей повелителя, использовав для записи лучшую золотую тушь.

Наутро двор и войско направились к торговой поляне. Купец вместе с носильщиками вышел заранее, надеясь отторговать хоть что-нибудь.

Поляна была как поляна, даже не слишком вытоптанная. Посередине стоял грубо вытесанный столб с чуть намеченным бородатым лицом — знак, что в этом месте проводятся торги.

Саркон успел развести сигнальный костерок и высыпать к подножию идола горстку риса, чтобы торг был удачным. Вслед за тем появилась процессия во главе с Байон-ханом.

Светозарный покинул паланкин, ступив божественной ногой на ничтожную землю. Окинул взором поляну, ничуть не напоминающую рынки его царственных владений.

— Что мы видим? Ты приносишь жертву языческому болвану?

— Это не идол, а всего лишь торговый знак… — пытался оправдываться Саркон, но повелитель не слушал:

— Сжечь немедленно!

Непрочно вкопанный столб был вырван из земли и брошен на костёр. Сверху воины навалили хворост, заботливо собранный во время прошлых торгов. Вскоре на поляне пылал огромный костёр. Саркон обречённо вздохнул. Такой огонь может означать что угодно, но не начало торгов. Несколько человек, возможно, придёт, не столько для торговли, сколько для разведки.

Одинокий путник показался на дальнем конце поляны. С первого взгляда в нём можно было узнать варвара и дикаря. На пришедшем красовалась кухлянка, каких в культурных землях не носят. У него были меховые, несмотря на летнее время, штаны. На ногах вышитые бисером торбаза. Пухлый заплечный мешок указывал, что гость явился не пустым. Варвар с удивлением взирал на разгром, царивший на поляне.

Повинуясь мановению царственного мизинца, стражники схватили варвара и бросили к ногам Байон-хана, ткнув лицом в землю, чтобы дикарь не мог осквернить нечистым взглядом лик владыки.

— Кто таков? — вопросил Байон-хан.

Пленник забормотал что-то невразумительное. Саркон, которому судьба определила быть при хане толмачом, сообщил, что схваченный охотник из племени онча и пришёл, увидав дым, чтобы купить цветное платье жене. Он успел прийти первым, потому что живёт неподалёку.

Царственная бровь чуть приметно дрогнула. Неуч не понял бы этого знака, а то и вовсе не заметил бы его, но приближённые обязаны читать самые невысказанные мысли. Двое стражников сорвали со спины охотника заплечный мешок, распустили ремень. Внутри лежали чёрные шкуры соболей.

— Отличные меха, — произнёс Байон-хан. — Они дорого стоят. Где он их украл?

— Это охотник, — ничего не переводя, ответил Саркон. — Он сам добыл этих соболей.

— То есть, он охотился в наших угодьях, а ты покрывал его незаконный промысел?

Саркон стоял, поникнув головой. Оправдываться получится себе дороже. Хан может беспричинно взъяриться и трудно сказать, чем закончится дело.

По счастью, мысль великого обратилась на другой предмет.

— Это люди, ончи, должны платить налог в нашу казну, сдавать добытую пушнину нашим мытарям, а мы за то обещаем им защиту и покровительство. Пусть варвар приведёт сюда всё племя с дорогими дарами, и мы не станем их уничтожать.

Всё это Саркон пересказал охотнику, добавив кое-что от себя, так что освобождённый таёжник не пытался отстаивать какие-то незначащие права или защищать имущество, которое опрометчиво считал своим, а согнувшись в поклоне и пятясь, отступил к лесу, где и сгинул бесследно.

— Когда явятся посланники от народа онча с дарами и изъявлением покорности? — вопросил хан.

— Боюсь, что никогда, — посмел ответить купец. — Народец это трусливый и при виде великой мощи кинется бежать.

— Куда?

— Кто знает? Тайга большая.

— Как же они будут платить дань?

— Скорей всего, они откочуют вглубь тайги, чтобы вовсе не платить ясак. Во всяком случае, прежде они никогда и никому не платили.

— Что? Догнать сейчас же! Поймать их вождей и князьков, и пусть они клянутся своими божками, что присягают нам в вечной верности. А кто вздумает перечить, узнает силу нашего гнева!

— Слушаю и повинуюсь! — Саркон отошёл с постной физиономией.

Таёжному охотнику ханский гнев не страшен, ончу в лесу так просто не поймаешь, а Саркону свою голову надо бы и поберечь.

Войско наскоро разделилось на две части. Городская стража под командованием нескольких телохранителей, побежала по чуть заметной тропе, которой ушёл охотник. Им было приказано захватить селение ончей, не выпустив никого.

Остальные слуги и воины загрузили в паланкин сиятельного хана и отправились следом за первым отрядом. Шли не слишком быстро, опасаясь растрясти повелителя вселенной. Байон-хан восседал на подушках, временами поглядывая в окошечко паланкина. По сторонам тянулся лес, кусты порой перекрывали тропу, но передовой отряд всюду проламывал дорогу, так что двигаться можно было без остановок.

Через полчаса, наскучив ожиданием, государь подозвал купца.

— Что происходит? Где посёлки варваров?

— Их нет. Здесь ещё хорошая дорога, по которой часто ходят. Дальше будет хуже. А если начнётся бурелом, там вообще не пройти.

— А как же золотые копи? Кто их охраняет, откуда там берут рабочих?

— Не знаю, о великий! Но, в любом случае, это не здесь. Ончи никогда не приносили самородков. Золото добывают те народы, что живут западнее, в горах.

— Тогда какой иблис тащит нас на восток?

Правдиво ответить на этот вопрос можно было, лишь подставив шею под меч палача. А так оставалось надеяться, что новые события отвлекут рассеянную царственную мысль, заставив думать о чём-нибудь другом.

— Кажется, мы пришли, — доложил Саркон.

И впрямь, открылась небольшая поляна, на которой стояло единственное жилище: нечто вроде юрты, но крытое не кожами, а широкими пластами коры. Полог чума был откинут в сторону, пожитки вытащены наружу и раскиданы по земле. Тут же лежало тело убитой женщины. Было совершенно непонятно, молодая она или старая, красавицей была при жизни или уродиной.

— Что тут происходит? — поинтересовался Байон-хан.

Назначенный в передовой отряд телохранитель приблизился к паланкину, бросил на землю большое серебряное блюдо и монисто со множеством висюлек, тоже серебряных.

— Больше в этой хижине ничего ценного не было.

— Серебро работы наших мастеров, — пояснил Саркон. — Скорей всего, эти вещи куплены у меня в обмен на меха.

— Где жители?

— Здесь была только ведьма и трое её пащенков. Баба вздумала бросаться на солдат, которые собирали дань. При этом она непригоже орала. Никто не понял ни слова, но ясно, что это были проклятия, и мне пришлось её зарубить. А выкормыши бежали в лес. Я послал за ними пятерых солдат; они скоро должны вернуться.

— Ты действовал правильно, — рассудил хан. — Мы тобой довольны.

Гвардеец отсалютовал мечом, с которого ещё не была стёрта кровь, но слова верности и покорства произнести не успел. Что-то негромко прожужжало, словно пролетел майский жук, и воин упал. Из глазницы торчала густо оперённая охотничья стрела.

— А?.. Что?.. — закричал Байон-хан, стараясь укрыться за бумажной стенкой паланкина. — Кто посмел?

— Я думаю, это охотник, — Саркон всей кожей чувствовал прищур затаившегося в зарослях таёжника. — Смотрите, стрела охотничья.

— Кто ему позволил?

— Он мстит за убитую женщину и защищает детей. Думаю, что стражники, посланные в погоню, больше не вернутся.

При виде новой опасности, страх перед властью хана куда-то делся, Саркон говорил легко и свободно.

— Подать сюда этого бунтовщика! — не унимался хан. — Как он умудрился скрыться от нашего взора? Кто обучил его стрелять и дал лук?

— Он охотник и владеет луком с малых лет. В тайге он у себя дома. Ончи бьют бегущую куницу в глаз. Если вы собрались покорять таёжные племена, надо было брать не гвардию, годную лишь для парадов и не базарных надзирателей, а настоящих нукеров.

— Нукеры скоро будут здесь… — прошипел Байон-хан. — Думаю, они наведут среди ончей порядок. А мы, тем временем, отправимся на запад к золотым копям. Уж там-то никто не посмеет нападать на богоданного владыку. А это гнездо — сжечь!

— Я бы не советовал этого делать. Бунтовщик ещё здесь, и стрел у него много.

— Сже-ечь!.. — завизжал Байон-хан, не рискуя, тем не менее, не только выйти из паланкина, но и выглянуть в окошечко.

Стражники быстро запалили факел, и один с огнём в руках побежал к чуму. Басовито прогудела стрела, и воин с выбитым глазом кувыркнулся в траву. Откуда стреляли, так никто и не понял.

— Что стоите, болваны? — голос хана было не узнать. — Несите нас обратно к реке. А бунтовщика изловить, обезглавить, и его гнездо — сжечь!

Носильщики подхватили паланкин и побежали назад по тропе. Хан сидел, вжавшись в угол, и не пробовал проследить, как исполняется его приказ, и вообще, пытался ли кто приказ исполнить.

Саркон бежал вместе со стражниками, втайне хваля себя, что предусмотрительно велел своим слугам переправляться обратно на правый берег и увозить непроданные товары. Ясно, как день, в этот год торговли не будет, унести бы целой голову.

Беглецы разбили лагерь поближе к реке и угнанным лодкам, подальше от зарослей. Утвердившись в шатре и малость успокоившись, Байон-хан призвал Саркона.

— Где, ты говоришь, варвары держат золотые копи?

— Не знаю, светозарный. Отсюда на закат будет хребет Саарал-Тау. Местность эта обширна и труднопроходима. Говорят, именно там, в горах много золота, но как его найти и взять?

— Раз его копают, то оно уже найдено. Достаточно обнаружить тех, кто занимается этим промыслом, а дальше они будут работать на нас.

— Мудрость великого хана не знает границ.

Наутро войско Байон-хана вышло в поход, намереваясь достичь гор, серевших над горизонтом.

Тропы здесь были проложены чуть заметные: следопыт пройдёт легко, а караван с паланкином и прорвой вещей, должных обеспечивать удобство повелителя, двигался, судорожно протискиваясь сквозь неприветливую тайгу. Местных жителей не попадалось, встречались лишь следы старых кочёвок, которых базарные надзиратели не умели отличить от случайных полянок или выгарей.

Саркон мог бы разъяснить, что это слух о вторжении разогнал лесовиков, но предпочитал помалкивать. Слишком длинный язык легко укоротить.

На четвёртые сутки отряд вышел-таки к жилому месту.

Это была не кочёвка, а постоянное поселение. Два бревенчатых дома и летний чум между ними. В стороне под навесом обустроена кузница: очаг, примитивный горн и наковальня. Ещё дальше стоит слепленная из глины доменка, такие называют деревенскими, а рядом ямы, в которых жгут уголь. Всё, что потребно для работы по металлу, была бы руда и лес в изобилии, который не жалко сводить для огненного дела.

Жителей посёлка, всех семерых, не считая малых детей, согнали в кучу, пожитки, какие нашлись в домах, тоже сгребли в кучу. Дело знакомое, базарные надзиратели с таким живо управляются. Ценного, впрочем, ничего не нашлось, кроме немногих женских украшений.

Старшего из поселян представили под светлые очи Байон-хана. Вновь Саркону пришлось толмачить бессмысленный разговор. Как мог ушлый купец пытался придать переговорам подобие смысла. Он опустил всю похвальбу великого хана и изрядную часть угроз, которые могли заставить свободолюбивых таёжников взяться за луки и ножи, какие здесь и делались. Ответы также пересказывал в таком виде, чтобы повелитель сущего не потребовал немедленно казнить бунтовщиков.

В результате владыка вселенной узнал, что Канага, так звали большака, кузнец, о чём было нетрудно догадаться, взглянув на его хозяйство. По этой самой причине он не принадлежит ни к одному из лесных народов, ибо боги у кузнеца свои. Вообще, такое положение означало, что в каких бы отношениях не были окрестные народы, кузнец никому ясак не платит, а значит, не собирается платить и богоданному владыке. Но такую крамолу Саркон счёл за благо не переводить.

— Этот мастер куёт оружие? — интересовался государь. — Сабли, доспехи?

— Что вы, великий, он такого не умеет, да и металл у него нехорош, руды тут болотные. Опять же, в лесу с саблей делать нечего, и никто у кузнеца сабли не купит.

— Чем же он промышляет?

— Всякий женский приклад: кухонные ножи, шильца, иглы… Для мужчин рыболовные крючки, остроги и прочую мелочь.

Больше всего мастер делал наконечников для стрел, но об этом Саркон предпочёл умолчать.

— Золотые украшения? — как бы, между прочим, спросил хан.

Саркон честно перевёл вопрос, выслушал длинный ответ, с сомнением пожал плечами и, понимая, что в этом вопросе врать не следует, перетолмачил услышанное хану, стараясь ничего не исказить.

— Никто из таёжных кузнецов не работает по золоту. Кузнецы поклоняются богу железа, который враждует с богом золота. Говорят, где-то есть мастера, которые тянут золото для парчи, но это не кузнецы, и Канага никогда не имел с ними дела. А если золотых дел мастер возьмётся что-то ковать, у него не получится ничего, кроме пожара.

— Где эти мастера берут золото для своих поделок?

— Канаге не интересно это знать. Золото родится в пещерах на склонах Саарал-Тау, но где именно, может показать только тот, кто там был.

— Ты знаешь таких людей?

— Конечно. Гунда, подойди сюда. Люди из-за реки хотят с тобой говорить.

Худой и жилистый Гунда послушно подошёл на зов, молча остановился, ожидая, что скажет ему хозяин. Такое поведение понравилось Байон-хану. Слуга должен молчать, пока ему не прикажут говорить.

— Гунда ходил к горным пещерам и, как рассказывают, принёс оттуда золото. Не думаю, что он сильно обогатился в результате своего похода, иначе ему не пришлось бы наниматься ко мне в работники. Я поручил ему заготовку дров. К железу того, кто ходил за золотом, я не подпущу.

— Спроси у раба, — потребовал хан, — видел ли он место, где копают золото, и может ли отвести нас туда.

Саркон знал немало языков, но родное наречие дровосека оказалось ему незнакомо. Всё же, как-то, через два слова на третье и с помощью кузнеца, с ханским вопросом разобрались, и Саркон доложил хану:

— Этот человек знает, где берут золото, но его там не копают, оно просто лежит на земле, и каждый волен брать, сколько унесёт.

— Это мы исправим, — перебил Байон-хан. — такого непотребства впредь не будет.

— Гунда может отвести нас туда, если его отпустит хозяин.

Последнее условие изрядно насмешило светозарного, и он отпустил согнанный чёрный люд, никого не казнив.

С утра, имея уже настоящего проводника, искатели золота отправились в путь. Горы больше не серели на горизонте, а вздымались ощутимыми громадами, понизу покрытыми бархатом леса. Самые вершины пятнал снег, казавшийся издали удивительно чистым.

Следов людей здесь почти не встречалось, зато звериные были в изобилии. Их, впрочем, видел только Гунда. Солдаты и стражники ломились сквозь заросли, словно слепые, не замечая ничего, а тигр или барс — зверь осторожный и большому отряду дорогу переходить не станет.

Наконец, когда терпение Байон-хана начало иссякать, Гунда объявил: «Пришли».

— А где всё? — вопросил венценосный путешественник, оглядывая склон, не хранящий никаких следов человеческого присутствия. — Где копи и эти… шахты? Где рабы, где охрана? Мы, что же, всё должны создавать на пустом месте?

Последовали долгие переговоры на непонятных языках, из которых взмокший от волнения купец сумел извлечь не то правду, не то языческие суеверия, которые Гунда за правду выдавал.

Вновь Байон-хану объявляли, что золото здесь лежит свободно и в сколь угодно большом количестве, и всякий может его взять и распорядиться по своему усмотрению. Потому золото в здешних краях и ценится так низко.

— Это же бунт! — вскипел негодованием государь.

— Это не я говорю, это он говорит, — поспешил оправдаться Саркон.

— Хорошо!.. — пропел Байон-хан тоном, не обещающим ничего доброго. — Пусть он прямо сейчас принесёт нам золото, что якобы лежит здесь свободно.

— Для этого надо подняться на обрыв. Там пещера, наполненная драгоценным металлом. Только там его можно получить.

Байон дал знак носильщикам, те, надрываясь, поволокли паланкин по обрыву. Очень скоро стало понятно, что с носилками на плечах наверх не подняться. То одному, то другому носильщику приходилось опускаться на четвереньки, паланкин качало, словно джонку в бурю, так что великий хан едва не вываливался наружу. Наконец, Байон-хан, вспомнив, как недавно слуги искупали его в реке, счёл за благо покинуть утлый паланкин и отправиться дальше пешком. Слуги подхватили повелителя под руки и со всем бережением доставили наверх. Пустой паланкин притащили следом.

Провал пещеры казался просто расщелиной среди кустов, и лишь потом был заметен нависающий козырёк, ограничивающий лаз поверху.

Гунда опустился на колени, принялся бормотать что-то невнятное.

— Он колдует? Я не потерплю, чтобы в моих владениях процветало чёрное колдовство!

Меньше всего Саркону хотелось, чтобы путь отряда был усеян отрубленными головами. После такого никакой торговли не будет много лет. Разбойные дела можно позабыть, убийства — никогда. Солнцеликий хан развлечёт скуку и впишет своё имя в перечень великих завоевателей, после чего вернётся в столицу, жить в счастье и довольстве, а торговля с северными соседями будет бесповоротно разрушена, а Саркон, да и не только он — разорены. Скорей бы хан удовлетворил своё любопытство и ушёл за реку, оставив пещеру с самородками, где ей от века положено быть. А золота в Саарал-Тау, возможно и вовсе нет. Старатели любят приврать, где находится их прииск. Пещера глубокая, не исключено, что у неё несколько выходов. Лживый Гунда выползет через один из них, а мы зря будем ожидать его тут. Но пока приходится играть в чужую игру.

— Это не колдовство, — сказал Саркон. — Это нечто вроде языческой молитвы. Он просит хозяина пещеры, чтобы тот позволил взять немного золота.

— Мракобесие… — проворчал хан. Затем в драгоценную голову пришла иная мысль: — Он, что, полагает, будто там живёт дракон, караулящий золото?

— Нет, конечно, — поспешил заверить Саркон. — Драконов местные жители встречали в прежние годы, они бы не перепутали. К тому же, здесь слишком холодно, дракон в этой пещере не выживет. Летом он может залететь в эти места, но жить здесь не станет.

— Тогда, за чем дело? Где обещанные богатства?

— Он уже идёт.

Действительно, Гунда поднялся с колен и скрылся в пещере. Через минуту он показался оттуда. Подойдя к хану, разжал кулак, продемонстрировав жёлтый камушек размером с фалангу большого пальца.

— Это что, самородок? — воскликнул хан. — А где его блеск?

— Блеск проявится, если золото переплавить, — пояснил Саркон, который, как и положено купцу, был знатоком во всём на свете. — Мне не раз приходилось продавать ювелирам такие самородки.

Байон-хан взвесил камушек на ладони.

— А он, ничего, тяжёленький, — и, повернувшись вглубь паланкина, спрятал самородок в ларчик.

Проводник что-то закричал, размахивая руками.

— Он говорит, что это его золото. Он вынес его из пещеры, и никто не может его забрать.

— Объясни недоумку, что всё золото поднебесной принадлежит нам, и никто не смеет претендовать на него. На первый раз мы прощаем раба, но, если он не хочет испробовать плетей, он должен немедленно принести нам ещё самородков и показать нашим слугам, как он их добывает. И пусть не вздумает ссылаться на дракона, мы знаем, что там его нет.

Выслушав повеление, проводник закричал что-то. Если бы не жалобные интонации, можно было бы подумать, что раб кричит на царя.

— Он говорит, что любой человек может зайти в золотую пещеру, но только один раз в году. Если нарушить правило, хозяин золота разгневается.

— Хозяин золота это мы! Он, что, не слышал, что всякое золото на земле принадлежит нам? Повелеваю, пойти и принести его сюда!

Саркон не успел перетолмачить последнее повеление. Гунда, не дослушав, прыгнул с обрыва и помчался вниз огромными скачками. Склон не был отвесным, но пробежать по нему сумел разве что ирбис или кабарга; человек немедленно покатился бы кувырком и достиг дна убившись. Но, очевидно, Гунде очень хотелось жить, и он прыгал с валуна на валун не хуже кабарги.

— Догнать! Схватить! — возопил хан.

Грохнули выстрелы мултуков.

Какое там!.. Выстрелом мултука остановить бегущего можно, только если палить в упор. Говорят, в закатных землях, где правят христиане, королевские телохранители вооружены мушкетами. Мушкет способен прицельно стрелять на тридцать шагов. Куда до него мултуку, годному только разгонять взбунтовавшуюся чернь с рыночной площади! Через минуту проводник, вздумавший скакать по обрывам, исчез из глаз.

— Упустили! — взъярился светозарный.

— Сейчас поймаем! — воскликнул начальник телохранителей. — Пошлю солдат. Никуда он не денется.

«Ищи рыбку в море», — подумал Саркон, но вслух ничего не сказал.

— Погоди, — постановил хан, — кара настигнет преступника чуть позже. А ты сейчас пойдёшь в пещеру и выяснишь, что там творится.

— Слушаю и повинуюсь!

Телохранитель отложил разряженный мултук, вырвал из ножен кривой меч-махайр и скрылся в глубине пещеры.

Наступила ждущая тишина. Байон-хан скучал с заинтересованным видом, гвардейцы, те, что выпалили только что вслед бегущему, перезаряжали ружья. Не такое это простое дело: засыпать зелье в дуло, развёрнутое в виде воронки, как следует забить шомполом, запыжить, снарядить пулей, отлитой из дорогого свинца или никудышной платины, вновь запыжить, иглой забить порох в запальное отверстие. Только после этого мултук готов к выстрелу. Тлеющий фитиль стрелок оборачивает вокруг правой руки. Во время выстрела огонь вымётывается не только из воронки, но и из запального отверстия, отчего правая рука мултукчи всегда обожжена. В настоящем бою мултук успевает сделать один выстрел, после чего боец вбивает в воронку ствола трёхгранный багинет и орудует мултуком словно копьём, благо что длина фитильного ружья в самый раз подходящая.

Времени прошло столько, чтобы успеть снарядить к стрельбе разряженные мултуки, когда из пещеры появился командир. На всех лицах нарисовался вопрос: «Что там?» — но Байон-хан молчал, и все ждали.

Командир телохранителей подошёл к повелителю, отсалютовал мечом и доложил:

— Там нет никого.

— Но золото там есть?

— Не могу знать. Я искал врага, а не золото. Под ногами там полно камней, но какова их природа, мне не известно. Живых там нет.

— Ты настоящий палван, — произнёс государь. — Теперь мы сами пойдём на разведку. Бек-Гази, ты будешь нас сопровождать. Отбери для охраны пятерых достойных.

— Слушаю и повинуюсь, — ответил бек-Гази.

Гази распоряжался быстро и уверенно, так что минуты не прошло, как Байон-хан в окружении надёжной охраны ступил под своды волшебной пещеры.

Затрещали заранее заготовленные факелы, пляшущий свет озарил каверну. Ход проникал вглубь горы шагов на двадцать и там обрывался, словно обрезанный ножом. Под ногами валялись россыпи камней тускло-жёлтого цвета. Очень много камней.

— Подай вот этот… — хрипло произнёс Байон-хан, указав на небольшой валун.

Телохранитель наклонился, выворотил самородок из песчанистой почвы, натужась, поднял его, как на весенних играх богатыри поднимают палвал-таши.

— Он, что, такой тяжёлый? — спросил хан.

— Это золото, — пояснил бек-Гази. — В мире нет камня более веского.

— Тогда, ладно, — согласился Байон-хан. — Мы пришлём сюда караваны с мулами и мастеров, которые станут переплавлять металл в более удобные слитки. И, конечно, надо будет позаботиться об охране…

— Зачем вам охранять моё золото? — послышался голос. — Я могу сделать это и сам.

Словно порыв ветра прошёл по пещере. Факела разом погасли, но тьма не наступила. На стене обозначилась огромная светящаяся личина. Она шевельнулась, разом перекрыв выход из пещеры. Глаза, подобные жерновам, уставились на людей.

— Ишь, сколько вас тут! Будет, чем поразвлечься.

Один за другим грохнули выстрелы мултуков. Брызнула каменная крошка.

— Вы это прекратите! Нечего посторонними металлами мою пещеру пачкать!

— Ты кто? — грозно спросил бай-Гази.

— Вот чудеса! Ну, веселье! В мою пещеру влезли, а кто я таков — не знают. Я — хозяин пещеры. Люди, которые приходят сюда, называют меня хозяином золота. Зачем они это делают — не знаю, но раз им приятно меня так называть, я не буду против. А теперь отвечайте, кто вы и зачем сюда влезли?

Язык Байон-хана от испуга прилип к гортани, поэтому на вопрос отвечал неустрашимый бай-Гази.

— Здесь повелитель сущего, потрясающий землю и утверждающий небо, трижды великий Байон-хан! Устрашись и склонись перед его именем!

— Звучит внушительно, вот только море вы позабыли. Сушу потрясает, небо утверждает, а с морем, что делает? Впрочем, море далеко, мне нет до него дела. У меня тут горы, а горы, это суша. Я бы не советовал потрясать её в этих местах. Начнутся камнепады, оползни, иные неприятные явления. Спрашивается, что нужно потрясателю земли в моих неприветливых теснинах?

— Нам стало известно, что здесь лежит золото, которое должно принадлежать повелителю, и мы пришли забрать его.

— Вас обманули. Золото принадлежит мне. Но я готов дать вам столько золота, сколько вы сумеете унести, если вы перебьёте блох в дальних пещерах. Нечего удивляться, меня заели блохи, и я готов заплатить тому, кто их уничтожит. Ступайте вперёд, и вы обнаружите их целое гнездовье…

Стены пещеры дрогнули, в глухом конце, где, казалось бы, высилась ровная стена, открылся узкий проход. Оттуда понесло тяжёлым звериным запахом.

— Сейчас станет светло, — успокоил хозяин пещеры.

Байон-хан выхватил булатный меч, которым предки его добывали себе царство.

— Воины, вперёд! Я знаю, вы проложите безопасную дорогу своему господину!

Пятеро телохранителей и бай-Рази скрылись в проходе.

— А ты, что же, не идёшь в бой? — удивился великан.

— Государь не должен сам браться за меч. Для этого у него есть солдаты.

— Надо же, как странно. Я, например, сражаюсь редко, но когда дело доходит до драки, я сражаюсь сам. И пришедших в мою пещеру оцениваю по умению биться с врагом, а не разговаривать.

Отвечать Байон-хану было нечего, и он молчал, старательно прислушиваясь, что происходит за стеной, отгородившей его от свободы. Толком ничего разобрать не удавалось. Вот, вроде бы, донёсся звук выстрела — неужто у кого-то из шестерых уцелел заряд в мултуке? А сейчас — кажется, крик. Победный или предсмертный?

Стена, кажущаяся каменной, при ближайшем рассмотрении оказалась не стеной вовсе. Проход закрывала лежащая поперёк нога. А там, где прежде был выход из пещеры, теперь виднелась необъятная харя горного жителя.

— Ты обязан выпустить нас! — на последних остатках мужества объявил Байон-хан, — ибо мы повелитель сущего и сотрясатель вселенной!

— Правда? Давай, сотрясай, а я погляжу. У меня здесь мало развлечений, а сотрясение вселенной обещает быть любопытным. Что касается меня, то я обязан жить здесь, а не выпускать, кого ни попадя. О, вроде кто-то стучится… Сейчас узнаем, кто кого: твои люди или мои блохи…

Великанская нога сдвинулась, освободив проход в дальние пещеры. Оттуда шагнул залитый кровью бай-Рази. Одной рукой он сжимал сломанный меч, второй волок за перебитую лапу шестиногую тварь, размером с крупную собаку.

— Вот, кто тревожит хозяина пещеры, — тело гигантской блохи с лязгом упало на золотую россыпь. — У этой гадины броня из чистого золота. Так просто её не пробьёшь.

— Где остальная охрана? — воскликнул хан, почувствовавший себя ужасно беззащитным.

— Погибли. Эти твари не только почти неуязвимы, они вцепляются в противника не хуже тигра и совершенно лишены страха. Не знаю, как мне удалось завалить одно из этих существ. Но я убил одного, а там их сотни.

— Ты храбро бился, — сказал пещерный великан. — Пожалуй, я выпущу тебя отсюда. А убитая блоха будет твоим трофеем.

— Золотая броня на звере весит не меньше полутора даней. Это слишком дорогой приз, каждый захочет завладеть им. Если я появлюсь снаружи с этим уродом, то не проживу и минуты. Отпусти меня, каким я пришёл.

— Разумное решение, — похвалил великан, сдвинув на бок уродливую личину.

Мгновения не колеблясь, бай-Рази выбежал наружу.

— Эй, а мы? — возопил Байон-хан, но проход уже закрылся.

— Ты можешь пойти, сразиться с блохами.

Такого позора светозарному испытывать не доводилось. Ярость захлестнула государя с головой.

— Я убью тебя! — проревел он, вновь выхватив прадедовский меч, и ринулся на великана. — Немедленно открывай дорогу!

Всё существо Байон-хана ожидало, что устрашённый житель пещеры произнесёт «Слушаю и повинуюсь», — и тут же исполнит приказание, но ничего подобного не последовало. Также великан не пытался защищаться или нападать. Каменные губы всего лишь расплылись в широчайшей улыбке.

— Убивай, а я посмотрю, как у тебя получится.

— На! — булатный клинок шкрябнул по шее противника, выбив сноп искр.

— Ух, ты! Здорово! А ну, ещё!..

— На! На!.. Вот тебе! — орал Байон-хан, высекая искры из чудовищной рожи, и гигант вторил ему:

— Ух, хорошо! А ещё можешь? Вот тут, под глазом, ударь посильнее! Отлично! Ещё давай!..

Меч выпал из ослабевшей руки.

— Великолепно! У тебя получается просто замечательно! — сказал хозяин пещеры, переведя дыхание. — Давно я не получал такого удовольствия. Кто-то из ваших мудрецов сказал, что счастье это возможность почесать, где чешется. Сегодня ты сделал меня счастливым. Если бы я мог, я бы оставил тебя при себе, чтобы ты чесал меня всякий раз, как мне захочется. К сожалению, это невозможно: ты очень быстро умрёшь от голода и жажды. Поэтому я решил выпустить тебя. Бери золота, сколько хочешь, и иди.

Великанская башка сдвинулась, открывая проход. Байон-хан ухватил за усы золотую блоху и потащил к выходу. Он не знал, сколько это, полтора даня, но блоха была очень тяжёлая. Всё же, он справился и остановился на площадке перед пещерой, в недоумении оглядываясь. Рядом не было никого. Исчезли слуги, телохранители и городская стража. Вместе с ними пропал обоз, всё, что обеспечивало хану безопасное и приятное путешествие. Нетрудно представить, как приближённые удирали от опасной пещеры, унося всё, что могли. Только брошенный паланкин, слегка накренившись, сиротливо стоял на склоне.

Байон-хан залез в паланкин, забившись в самый угол.

— Эй, кто тут есть? — закричал он. — Несите нас во дворец. Повелеваю!