Золото Соломона

Дом наместника, Лондонский Тауэр день

Генерал-лейтенант Юэлл Троули, наместник Тауэра, изрёк:

— Нижайше прошу прощения, милорд, но я просто не понимаю.

Его гость и узник, Руфус Макиен, лорд Жи, уставил единственный глаз на багровую физиономию Троули. Лорду Жи было всего тридцать, однако выглядел он устрашающе из-за огромного роста, щетины и множества боевых шрамов. Очень чётко и раздельно он повторил свои последние слова, которые, если перевести их на общепонятный язык, звучали бы так: «Славно сработан этот ваш стол! Нонешнему столяру таких тесин уже не добыть — он шлёт работников в деревню выкапывать из мусора щепки и пускает в ход обрезки, которые выбросил бы его дед».

Юэлл Троули вынужден был оборвать речь гостя и сделать новый заход.

— Милорд, мы оба с вами люди военные и многому научились в походах. И пусть превратности судьбы сделали вас узником, а меня — начальником Тауэра; за годы службы я узнал, и вы, вероятно, тоже, что бывает время, когда надо отбросить любезности и говорить начистоту, как мужчина с мужчиной. В этом нет ни позора, ни унижения. Могу ли я так говорить с вами?

Лорд Жи пожал плечами и кивнул.

Жи — река под Аррасом. В те дни, когда он ещё звался просто Руфусом Макиеном, будущий лорд как-то под влиянием порыва переплыл на другой её берег и зарубил французского джентльмена (а может, двух) пятифутовым клеймором, или, как сказали бы англичане, двуручным шотландским палашом. Француз оказался графом и полковником, плохо ориентирующимся на местности. Удар клеймора определил исход битвы. Макиен стал пэром Англии и лордом Жи.

— Я знал, что могу положиться на вас, милорд, как на своего брата-служивого, — продолжал генерал-лейтенант Юэлл Троули. — Прекрасно. Есть некоторые всем известные вещи, о которых в приличном обществе не говорят. Если мы закроем на них глаза — сделаем вид, будто их нет, — вместо приятной встречи нас ждёт сплошное мучение. Вы понимаете, о чём я, милорд?

Лорд Жи произнёс три короткие фразы. Судя по тону, первая выражала сильные чувства, третья — неприкрытый сарказм. О содержании второй Троули мог только гадать, означала же она (для тех, кто владеет шотландским): «Где здесь сортир?»

— Классический образец! — вскричал Троули. — К тому я и вёл, милорд: вы не говорите по-английски.

Наступила неловкая пауза. Руфус Макиен набрал в грудь воздуха, чтобы ответить, но Троули его опередил:

— О, вы превосходно понимаете английский язык. Но говорите вы не на нём. Можно вежливо сказать, что у лорда Жи горский акцент, шотландский говорок и тому подобное. Однако вежливые слова бессильны изменить правду: вы не говорите по-английски. Хотя при желании можете. Умоляю вас, милорд Жи, говорите по-английски, и я буду счастлив принять вас за своим столом.

— О столе-то я и говорил, — произнёс лорд Жи на языке, значительно больше напоминавшем английский, чем всё сказанное им ранее, — пока вы не придрались к моему акценту.

— Это не акцент, милорд. К чему я и клоню.

— Шестнадцать месяцев я в Тауэре, — продолжал лорд Жи очень медленно, вставляя шотландские словечки не чаще, чем через два на третье, — и впервые здесь. Я всего лишь хотел похвалить мебель.

Шотландец двумя руками ухватил столешницу и на полдюйма оторвал стол от пола, пробуя его вес.

— Таким впору от пушечных ядер загораживаться.

— Весьма польщён, — отвечал Троули, — и нижайше умоляю простить за то, что пригласил к себе только сейчас. Как вам известно, по древнему обычаю наместник Тауэра угощает у себя знатных лиц, находящихся в этих стенах. Как собрат по оружию я с нетерпением ждал нашей совместной трапезы. Никто лучше вашего, милорд, не знает, что первый год заточения вас пришлось держать в кандалах, прикованным к полу в башне Бошема. Об этом я искренне скорблю. Однако с тех пор мы не слышали обещаний всех здесь убить и перекалечить, а может быть, слышали, но не поняли. Вас перевели в дом стражника, как остальных гостей. Полагаю, вы с мистером Даунсом прекрасно ладите?

И Руфус Макиен, и Юэлл Троули разом посмотрели на дородного бородатого стражника, который препроводил арестанта в наместничий дом. Стражник излучал довольство — собственно, излучал его с той самой минуты, как четверть часа назад распахнул дверь своего домишки и повёл гостя через луг в сопровождении боевого клина вооружённых солдат.

— Так ладим, — серьёзно отвечал лорд Жи, — словно нас чёрт верёвочкой связал.

Наместнику Тауэра и стражнику одинаково не понравилось сравнение. Вновь наступила неловкая тишина. Лорд Жи заполнил её, мурлыча себе под нос что-то удручающе бессмысленное — какой-то древний гэльский распев.

Дом наместника на юго-западном углу внутреннего двора был тюдоровский и отличался от других допожарных лондонских построек преимущественно тем, что не сгорел. Даунс, Троули и Макиен стояли в видавшей виды гостиной. Лакей и горничная Троули заглядывали из коридора, ожидая указаний. Ещё одна девица — служанка лорда Жи, пришедшая с ним и с Даунсом, — осталась в прихожей с накрытой платком корзиной. Несколько вооружённых гвардейцев дежурили перед входом. Впереди, на лугу, было тихо, только с Тауэрского холма доносились крики сержантов и барабанный бой — там шла муштра. Порою до слуха долетал перестук молотков — плотники сколачивали помост, на котором через семь дней голове Руфуса Макиена предстояло отделиться от тела.

— Прекрасно, — слабым голосом проговорил Троули. — Так и докладывал мне мистер Даунс. Я счастлив, что могу предложить вам своё гостеприимство перед… э… нашим расставанием.

— Минуту назад вы упомянули о древнем обычае. — Лорд Жи выразительно посмотрел на Даунса. Тот, в свою очередь, поглядел на девушку в прихожей, и та стремительно вошла. Юэлл Троули поднял бровь и заморгал: девица была рослая, жилистая, а её копны рыжих волос хватило бы на три обычных головы. Она, почти не замедляя шага, сделала реверанс и метнула в Троули улыбку.

— На Раннохской пустоши хилые не живут, — объяснил Макиен.

— Так вы, значит, выписали… э… с родины… женщину из своего клана, чтобы о вас заботилась?

— Чтобы я о ней заботился, сэр. Сиротка она у нас. Трагедь, если хотите знать.

Макиен прочистил горло. Рыжая девица вытащила из корзины бутыль, вручила её Даунсу и попятилась к двери. Жи сказал ей что-то ласковое и двумя руками нежно принял у Даунса бутыль.

— Я приготовил спич! — объявил он почти на таком же английском, на каком изъяснялся Троули. Все от изумления замолчали. — Сэр, вы обходитесь с нами, осуждёнными изменниками, по-доброму. В Тауэре не держат на хлебе и воде — по крайней мере тех, кто не буянит. Здесь отличный кошт, и многие лэрды, осуждённые на казнь, едят в Тауэре сытнее, чем ели свободными людьми в Лондоне. Мне объяснили, что по древнему обычаю узники делят со стражами и высшим начальством Тауэра те блага, которыми вы щедро нас осыпаете. Я уже угостил обоих ваших помощников, но только не вас, поскольку лишь сегодня удостоился чести свести знакомство.

Он поднял бутыль.

— Вы говорили о моём неподобающем поведении в первый год. Каюсь, я был упрям и несговорчив. Доставил вам хлопоты. Вёл себя не так, как пристало горскому джентльмену. Однако горскому джентльмену туго обходиться без того, что мы называем водою жизни, или асквибо. Когда мне стали его давать, я сразу подобрел и сделался учтивее. Но сегодня у меня осталось больше воды, чем жизни, ибо в моём светском календаре значится свидание с неким Джеком Кетчем на Тауэрском холме через семь дней. Я хочу вручить эту бутыль вам, генерал-лейтенант Троули. Мне привёз её товарищ только вчера. Как видите, она ещё не откупорена.

Троули поклонился, хотя бутыль не взял, потому что Руфус Макиен ещё не вручил её официально. Он удовольствовался тем, что прочёл этикетку:

— Гленко, двадцать два года выдержки! Ба, да этой воде столько же, сколько девице, которая её принесла!

Даунс подхихикнул начальственной шутке. Лорд Жи отнёсся к сказанному серьёзно.

— Вы очень проницательны, сэр. Ими впрямь поровну годков.

— Милорд, некоторые лондонские джентльмены разбираются в асквибо, как французы — в бургундском. Сознаюсь, я не отличу «Глен то» от «Глен сё», но способен понять, что напиток двадцатидвухлетней выдержки должен быть исключительно хорош.

— О, это редкость. Его осталось мало, очень мало. Сам Бог велел вам стать ценителем асквибо, сэр. Тауэру предстоит принять ещё много якобитов, среди которых будет немало горцев. Вы станете настоящим знатоком и коллекционером.

— Так положим начало моему обучению и коллекции! Дэвид! — крикнул Троули лакею, поджидавшему в коридоре, затем вновь обратился к Макиену: — Что вы расскажете об этой бутылке? Чем она примечательна?

— О, сэр, вам следует обратить внимание не только на возраст, но и на место изготовления. Шотландия велика и разнообразна, земля её изрезана, как моё лицо. Ни одна долина не похожа на другую. В каждой свой климат, своя почва, своя вода. Мы зовём воду вином Адама. Я знавал горцев, которые, заплутав в тумане, узнавали место по глотку воды из ручья или из озера.

— Или по рюмашке асквибо из ближайшей винокурни! — вставил генерал-лейтенант Троули, изрядно повеселив Даунса.

Руфус Макиен выслушал шутку хладнокровно, однако под спокойным взглядом его единственного глаза, очень голубого и ясного, смешки англичан оборвались сами собой.

— Так и есть! Асквибо — дочь холодной чистой воды, что плещет в горных ручьях.

— Милорд, вы по своей чрезвычайной скромности не отдаёте должного людям, живущим в этих долинах. Ведь наверняка есть секреты мастерства — мало просто смешать несколько природных ингредиентов.

Руфус Макиен выгнул брови и поднял указательный палец.

— Ваша правда, сэр, и спасибо, что дали мне случай пропеть дифирамб.

Даунс и Троули рассмеялись. Дэвид поставил на стол серебряный поднос с крохотными — на восьмую часть унции — рюмочками для асквибо.

— Прошу садиться, милорд.

— Спасибо, я постою, как пристало учителю перед учениками.

Оба англичанина несколько смутились, но шотландец жестами показал, что они должны сесть, и даже придвинул Даунсу стул. Он объяснил:

— В небольшом дельце при Мальплаке, о котором вы, может быть, слыхали, меня маленько двинули прикладом, я упал с лошади и сломал копчик. — Он упёрся руками в почки и выгнулся вперёд. Было слышно, как хрустит его позвоночник.

— Верно, его милость никогда не сидит, а сводит меня с ума своими хождениями, — вставил Даунс.

В конце концов Троули и Даунс уступили настояниям Макиена: сели и приготовились слушать.

— Как земля Шотландии состоит из гор и лощин, так и мой народ делится на множество кланов, а кланы — на семьи. Секреты изготовления асквибо хранят наши старики. И как кланы и семьи различны между собой, так различны винокурни, тайны мастерства, а, значит, и сам напиток.

— Так поведайте нам о клане и семье, обитающих там, откуда эта бутыль! — попросил Троули. — Почему-то слово «Гленко» кажется мне знакомым. Впрочем, за годы войны у меня в голове скопилось столько чудных названий, что и не разобрать.

— Удивительно, что вы спросили, сэр, ведь это мой клан и моя семья!

Даунс и Троули от души рассмеялись такому трюку — явно просчитанному заранее. Теперь они во все глаза смотрели на лорда Жи, видя его в совершенно другом свете, как славного малого и доброго собутыльника.

Шотландец легчайшим намёком на поклон отметил, что ценит их восхищение, и продолжил:

— Вот почему я вручаю вам этот дар, генерал-лейтенант Троули. Для горца живая вода из родной лощины — всё равно что кровь собственных жил. Я дарю её вам, чтоб она жила и после того, как топор опустится на мою шею.

Он наконец протянул бутыль Троули. Тот, как всякий англичанин, чтил церемониальный жест, потому молодцевато вскочил и с поклоном принял бутылку. Когда наместник опустился на стул, сел наконец и Макиен.

— Однако, милорд, ваша скромность вновь мешает вашим обязанностям наставника. Мы должны узнать что-нибудь о людях Гленко, прежде чем пить… э…

— Воду их жизни, сэр.

— О да.

— Мало что можно рассказать о Макиенах из клана Макдональдов, — молвил лорд Жи. — Мы немногочисленны, особенно в последнее время. Гленко лежит к северу от Аргайла, неподалёку от Форт-Вильяма. Это холодная и бесприютная долина на склоне Грампианских гор, у залива Лох-Линне, что омывает брега острова Малл. К нам редко кто забредает, и то больше по ошибке, заплутав на пути в Крианларих. И все равно мы стараемся принять путников, как дорогих гостей. Увы, гостеприимство — опасная вещь. Никогда не знаешь, как за него отплатят.

— Много ли виски производят в Гленко?

— Насколько мне известно — ни унции, вот уже много лет. Если в вашей коллекции будет Гленко, то лишь очень старое.

— Как так?

— Винокурня бездействует. Никто не гонит там воду жизни.

— Коли так, сдаётся, что Макиенам Макдональдам выпали трудные времена, — серьёзно проговорил Троули.

— Воистину. Когда все мы, сидящие здесь, были ещё детьми, вышел указ короля Вильгельма, что вожди горских кланов должны подписать присягу, отречься от верности Стюарту, которого вы называете Претендентом. Алистер Макиен Макдональд, мой вождь, подписал, что от него требовали. Однако, добираясь из нашей отдаленной долины в лютые зимние холода, он опоздал к некоему сроку. Вскоре после этого Гленко завалило снегом по самые крыши. И тут к нам забрела рота солдат из Форт-Вильяма, заплутавших в снежную бурю, полумёртвых от голода и холода, синих, чисто покойники на кладбище. Нас не пришлось упрашивать. Мы жалостливы и мягкосердечны, всегда готовы приветить путника. Мы поселили их у себя, и не в хлевах со скотиной, а в собственных, пусть и скромных домах. Ибо для нас то были не чужаки, а братья-шотландцы, пусть из другого клана. Мы устроили пир. Вот куда ушло всё наше асквибо! В глотки этих ракалий! Но нам было не жалко.

И тут случилось чудо: снаружи донеслись звуки волынки.

Дом наместника располагался в углу Внутреннего двора, так что фасад у него был фахверковый, а заднюю стену составляла куртина Тауэра. Из окон в верхней её части наместник мог смотреть на Уотер-лейн, внешний пояс укреплений, пристань и реку. И пристань, и Уотер-лейн в дневные часы были открыты для всех. Видимо, экономка Троули, проветривая спальни, распахнула окна верхнего этажа. По совпадению бродячий волынщик на улице как раз заиграл горский мотив в надежде получить монетку от прохожих или солдат. Тот же самый мотив напевал себе под нос лорд Жи несколькими минутами раньше.

Сильные чувства проступили на лице Макиена, покуда он рассказывал о заблудившихся солдатах и пире, который закатили пришельцам его родичи в сугробах Гленко. При звуках волынки в глазу шотландца блеснули слезы, и он принялся тереть повязку, скрывавшую другой.

— Мне надо промочить горло. Вам трудно её откупорить, сэр?

— Признаюсь, милорд, столько слоев воска, свинца и проволоки хранят содержимое этой бутыли надёжно, как стены Тауэра.

— Тут я с вами поспорю: куда надёжнее! — воскликнул лорд Жи. — Дайте-ка её мне, я знаю трюк.

Троули протянул ему бутыль.

Последние несколько минут Даунс сидел с кислой миной.

— Не могу смолчать, милорд. Ваш рассказ затронул печальную струну в моей памяти. Я не помню подробностей, но уверен, это не конец.

— Тогда я быстро доскажу до конца. Две недели солдаты жили в Гленко, как самые близкие люди, уничтожали наш скудный зимний запас, жгли наш торф, отплясывали рилу с нашими девушками, а потом, встав в пять утра, предали Макиенов Макдональдов огню и мечу. Наша деревня превратилась в бойню. Немногие успели скрыться в горах, стеная и плача, унося в сердцах ужас и боль. Там мы поддерживали себя снегом и жаждой мести, пока злодеи не ушли прочь. Лишь тогда мы спустились на пепелище — вырыть братские могилы в промёрзлой земле Гленко.

Стражник Даунс и генерал-лейтенант Троули, потрясённые до глубины души, застыли, как в столбняке. Одно резкое слово или движение Руфуса Макиена — и они бы с воплями выбежали на улицу.

Но нет — он лишь на мгновение закрыл единственный глаз, затем открыл его и выдавил кривую улыбку.

Для англичан тут была заключена мораль: несмотря на пережитую в детстве трагедию, Руфус Макиен вырос джентльменом и нашёл опору в умении себя держать, к которому это звание обязывает.

— Ну что, — сказал он, — по глоточку?

— Милорд, — хрипло проговорил Троули, — отказаться было бы неучтиво.

— Тогда давайте я открою её, чёрт возьми, — сказал Руфус Макиен из клана Макдональдов. Он рукавом вытер глаз и туда же, в рукав, высморкался, пока из носа не потекло. — Мистер Даунс, как я уже говорил, тут есть один фокус. Может полететь стекло. Я прошу вас отвернуться — чтобы мне не пришлось в завещании отписать вам свою повязку!

Мистер Даунс позволил себе сдержанно улыбнуться шутке и отвёл взгляд.

Лорд Жи схватил бутылку за горлышко и с размаху разбил её Даунсу о затылок.

Теперь в руке у него было одно горлышко, однако оттуда торчал мокрый стальной кинжал девяти дюймов в длину. Прежде чем генерал-лейтенант Троули сумел оторваться от стула, шотландец уже запрыгнул на стол.

Было слышно, как в прихожей рыжая девица запирает дверь на щеколды.

Руфус Макиен из клана Макдональдов сидел на корточках посреди стола; Троули видел, отчётливо и близко, что у того под килтом. Зрелище, по всему, совершенно парализовало наместника, облегчив гостю следующий шаг. «Вот это ты понимаешь?» — спросил Макиен, всаживая кинжал Троули в глаз, так что остриё, пройдя через мозг, упёрлось в заднюю стенку черепа.