Золотое Руно. Двенадцать подвигов Геракла [сборник 2000, худож. С. Бордюг]

Фрикс и Гелла

Давным-давно в Греции, между двух синих морских заливов в глубокой долине, отгороженной высокими горами от всего остального мира, лежала страна Беотия.

Под синим небом ее высоко вздымалась вершина Геликона, таинственной горы, где между темных рощ, над звонкими струями ключа Гиппокрены обитали богини искусств — музы.

Далеко внизу, блестя подобно зеркалу, раскинулось светлое Канаидское озеро. И совсем близко к его воде, отражая в ней свои храмы и башни, дома и ворота, стоял на одном из озерных берегов беотийский город Орхомен.

В те времена, о которых пойдет рассказ, владыкою Орхомена был счастливый царь Афамант, сын быстролетного бога ветров Эола.

Крылатый отец царя Эол днем и ночью носился над морями и над сушей во главе своего воздушного воинства. Он любил своего сына Афаманта и помогал ему. Он хорошо знал, что именно может принести счастье пахарям-беотийцам.

Острыми мотыгами разрыхляли они тучную, горячую землю Беотии, дожидаясь урожая. Больше всего на свете они боялись засухи. Больше всего в мире радовал их крупный, теплый дождь, омывающий посевы, сладким соком текущий из земли в тяжелые виноградные гроздья.

Вот почему, когда царь Афамант был еще очень молод, буйный бог ветра Эол принес на своих шумных крыльях в Орхомен тихую и нежную пепельнокудрую девушку, богиню животворных туч и легких облаков Нефелу.

Была прекрасна Нефела-облачко. Светлым туманом окутывали ее стан волнистые мягкие волосы. Большие влажные глаза смотрели с задумчивой лаской, как смотрят звезды сквозь легкую дымку неба… Афамант полюбил Нефелу. Он женился на ней. И до поры до времени тихо и счастливо потекла их жизнь.

Богиня дождей и туманов сроднилась с трудолюбивым беотийским народом. Часто выходила она на крышу царского дворца и долго оставалась там, распустив волосы, подняв кверху украшенные золотыми запястьями руки. Стоя так, высоко над городом, она произносила таинственные заклинания. Тогда отец Афаманта Эол, звеня крыльями, вылетал из своего жилища. Ветер начинал свистать в ветках беотийских сосен, шуршать сухой листвой лавровых деревьев и маслин. Звонкие кузнечики и цикады прекращали стоголосое пение. Юркие ящерицы забивались в щели. Смолкали птицы. Горные орлы опускались в ущелья. Они знали: скоро хлынет животворный дождь.

А Нефела все пела свои вещие гимны. И по приказу царицы со всех сторон начинали стягиваться к лугам и нивам Беотии ее сестры-тучи. Отягощенные влагой, собирались они вверху, клубились, громоздились. Сверкала далекая молния, гремел глухой гром.

И вот уже первые капли дождя прыгают по горячим камням; вот дети, разевая маленькие рты, ловят их прямо на язык; плодовые деревья вздрагивают омытыми листьями, и усталые крестьяне радостно подставляют под теплый ливень запыленные головы. «Спасибо Нефеле, царице туч! — говорят они. — Теперь у нас будет хлеб и наше кислое, освежающее усталых вино: дождь идет!»

Бог Эол часто влетал по ночам то в узкие окна, то в широкие двери Афамантова дворца. Он склонялся над колыбельками, где спали его внуки Фрикс и Гелла. Он шевелил кудри Фрикса, целовал светлый лобик Геллы, веял на них могучим дыханием и, скользнув в царскую опочивальню, шептал на ухо спящему сыну:

— Афамант, Афамант, люби Нефелу-тучку! Береги Нефелу-облачко! В ее руках — жизнь и счастье твоей страны.

И пока Афамант слушался мудрых советов, все шло хорошо.

Но случилось так, что однажды поехал он в главный город Беотии, в семивратные Фивы, к гордому фиванскому царю Кадму. Здесь, на пиру в пышных царских покоях, пленила его взор дочь Кадма, темнокудрая Ино.

Ино была смелой, пылкой, говорливой девушкой, а жена Афаманта Нефела ходила неслышной поступью, говорила тихо, улыбалась робко.

Ино часто и звонко смеялась — Нефела-тучка чаще плакала светлыми слезами умиленья.

Ино всегда была весела, как солнечный зайчик, — Нефела нередко становилась тихой и грустной, словно ее милые сестры, бесшумные дождевые облака.

И вот Афамант полюбил веселую, бурную Ино. Он прогнал прочь кроткую Нефелу, а темнокудрую дочь Кадма взял себе в жены. Афамант полюбил ее, она же не любила никого, кроме самой себя. А больше всего возненавидела мачеха детей Нефелы, мальчика Фрикса и девочку Геллу. Ей не понравилось, что Афамант оставил их при себе, когда Нефела удалилась от него в жилище богов, на далекую снежную гору Олимп.

Время шло, Фрикс и Гелла стали подростками, и мачеха начала бояться их: ей все чаще приходило на ум, что, сделавшись взрослыми, они могут отомстить ей за свою мать и погубят ее.

Тогда она решилась на коварное дело, чтобы не допустить этого.

Она хорошо знала, что теперь царю Афаманту и беотийскому народу нечего ожидать помощи от обиженной Нефелы-тучи. Облака давно уже обходили по небу беотийские пределы. Дожди стали редкостью. Всюду клубилась пыль, и землепашцы не знали, стоит ли им бросать семена в накаленную солнцем сухую землю.

Что было делать? Афамант, придя в отчаяние, решил отправить самых мудрых старцев в священный город Дельфы: пусть вещие жрецы Аполлона научат их, как надо поступить, чтобы избежать голода и смерти.

Послы отправились в путь и достигли Дельфийского храма.

— Царь Афамант, — сказали им жрецы, — должен вымолить прощение у Нефелы-тучи. Он должен выполнить все, что только она ему велит сделать.

Но коварная Ино не позволила передать мужу эти страшные для нее слова. Далеко за стенами города, там, где в тени священной масличной рощи белела статуя бога Гермеса, она, переодетая простой женщиной, встретила Афамантовых послов. Она напоила их дорогим вином. Она осыпала их пышными дарами. Она подкупила их. И, придя в царский дворец, седобородые послы слукавили перед Афамантом.

— О царь! — сказали они ему так, как их подучила Ино. — Чтобы избавить твой народ от бедствия, голода и смерти, ты должен принести в жертву великим богам своего сына Фрикса. Отведи мальчика на священную гору и заколи там над жертвенником. Пусть его кровь брызнет вместо дождя на беотийскую землю. Тогда боги простят тебя, и эта земля принесет людям великий урожай.

Горько заплакал царь Афамант, услышав эти слова. С криком отчаяния разорвал он свои царские одежды. Он бил себя в грудь, ломал руки, прижимал к себе любимого сына. Но за стенами дворца уже бушевала толпа народа. Исхудавшие от голода люди смотрели сумрачно. Бледные матери поднимали на руках и показывали несчастному царю своих голодных детей. И царь Афамант решился.

— Пусть один мой сын погибнет, если его смерть спасет многих! — прошептал он, покрывая голову полой своего хитона. — О Нефела, Нефела! Страшно карают меня боги за мою вину перед тобой. Страшно мое наказание, Нефела! Сжалься над нами!

Все было уже готово для жертвоприношения. Белый камень, обагренный кровью бесчисленных барашков и тельцов, вымыли еще с вечера. На медных треножниках зажгли в курильницах зерна душистого ладана. Принесли широкогорлые сосуды с водой. Старый суровый жрец, держа в правой руке острый и кривой нож, протянул левую. Он безжалостно схватил за кудрявые, черные, как смоль, волосы плачущего, дрожащего мальчика, связанного белым полотенцем.

Мальчик закричал в ужасе. Светлокудрая Гелла, его сестра, с отчаянным воплем бросилась к брату. Жрец грубо оттолкнул ее, но вдруг…

Вдруг над горой раздался словно удар грома. И жрец, и все, кто пришел, чтобы видеть, как будет принесен в жертву царский сын Фрикс, вздрогнули и закрыли глаза руками. Ослепительный свет прорезал воздух. Послышался легкий звон, точно невидимая рука перебрала золотые струны огромной лиры. Белое облачко, сияя все сильнее, налетело на гору, окутало смоковницу, жертвенник, людей и унеслось. А на голых камнях, рядом с дрожащими Фриксом и Геллой, остался овен, барашек, но не простой баран, а золотой. Длинное, нежное, но тяжелое руно его сияло, точно пламя. Золотые рога закручивались крутыми завитками. Широкая спина лоснилась и горела.

— Дети мои! Дети мои, Фрикс и Гелла! — раздался нежный голос из улетающего облачка. — Скорее! Не медлите! Садитесь на спину этого овна. Я спасу вас, о мои дети!

Торопливо, не думая ни о чем, не боясь уже ничего, Фрикс и Гелла схватились руками за пышные пряди золотого руна. Тесно прижавшись, обняв друг друга, они уселись на широкую спину барана. И в тот же миг он, разбежавшись, поднялся с горы в воздух.

Вот впереди, на дальнем горизонте, залегла темно-синяя бесконечная гладь. Она поднималась все выше и выше, сливалась с небом. То было море. Крепко вцепился тогда в золотые рога овна юный Фрикс. Полными восторга и изумления глазами всматривался он в невиданное зрелище, поддерживая другой рукой испуганную, дрожащую сестру. Он уговаривал ее не бояться, показывал ей то на облака, плывущие навстречу, то на мелькающие внизу горы Греции, то на многовесельные ладьи с красными и белыми парусами, ныряющие в синих морских волнах. Но девочка не слушала его. Великий страх охватывал ее все сильнее и сильнее. Все ее тело дрожало, руки трепетали и не могли держаться за золотое руно, глаза закрывались от ужаса.

И наконец, в тот миг, когда овен покинул берега Греции и понесся уже над вечно плещущим темно-синим морем, слабые пальцы Геллы разжались. Легкое тельце соскользнуло с пылающего золотыми отблесками бока овна. Как пушинка, мелькнула она в голубой бездне и с легким всплеском упала в шумные воды. И тотчас же волны сомкнулись над ней, вечно бегущие вдаль, вечно рокочущие волны моря…

Чудный овен не останавливался ни на миг. Точно ничего не случилось, он легко нес вдаль горько рыдающего Фрикса. А то море, которое скрыло навек слабое тельце испуганной дочери Афаманта, люди стали называть с тех пор морем Геллы, Геллеспонтом.

Посмотри на карту Греции, начерченную учеными людьми. Между Европой и Азией ты увидишь узкий пролив. Теперь его зовут Дарданеллами, но это и есть Геллеспонт…

Все быстрее и быстрее несся по воздуху волшебный золотой овен. Он пролетел над другим великим проливом, Босфором, пересек Евксинский Понт, который люди зовут теперь Черным морем, и наконец, тяжелея от усталости, начал опускаться на далекий берег, над которым во мгле сияли, подобно белым и розовым облакам, величавые горы Кавказа.

Сюда, на берега горной реки Фазиса, в таинственную заморскую страну Колхиду, где царствовал тогда сын бога солнца волшебник Эет, принес чудесный овен своего опечаленного седока.

Эет заранее знал о том, что это когда-нибудь случится. Известно было ему также и то, что золоторунный овен приносит счастье стране, в которой он пребывает.

Поэтому обрадованный царь ласково принял в своем дворце Фрикса.

— Я воспитаю тебя, как родного сына, о Фрикс, внук Эола! — сказал он. — Но никогда не позволю я тебе покинуть пределы моего царства. Овна же твоего надлежит принести в жертву великому гонителю туч, всемогущему Зевсу. Так надо сделать!

Так и было сделано. Овна закололи, а пылающее горячим блеском золота руно повесили на огромном, раскидистом платане в священной роще бога войны Ареса.

Роща эта шумела своими ветвями на берегу Черного моря. Высоко над ней вздымались вершины снежных Кавказских гор. Со всех сторон ее окружали скалы; охранять же единственный путь к руну Эет приставил ужасного огнедышащего дракона; и днем и ночью ни на миг не смыкало чудовище страшных зорких глаз, сторожа такую драгоценность.

Прошло немного времени, и по всему свету прошел слух о великом чуде. Все стали говорить про волшебное руно, вечно сияющее, как жар, в темной роще на берегу Черного моря. Дошел этот слух и до далекой Беотии. И царь Афамант, умирая от старости, завещал своим потомкам во что бы то ни стало добыть и вернуть в Грецию это приносящее счастье руно. «Вот от чего, — говорили люди, — зависит, будут ли счастливы внуки и правнуки Афаманта».

Язон походит к царю Пелию

В эти самые дни старый пастух Ферсандр, житель одного прибрежного селения в Фессалии, кочевал вместе со своим стадом по склону великой горы Пелиона. Каждый день он гнал своих коз все выше да выше в горы, а к ночи разводил костер где-нибудь под каменистым уступом, доставал из мешка горсть сушеных фиг и пресную лепешку, ужинал, запивая пищу чистой водой, и ложился спать до утра.

Однажды он проснулся на рассвете, так как его разбудило цоканье копыт по кремнистой тропе.

«Странно! — подумал Ферсандр. — Откуда бы здесь в горах мог взяться всадник?»

Однако топот все приближался, потом послышались голоса. Кто-то ехал по дороге за кустами, обогнул каменистый уступ и наконец остановился чуть-чуть пониже Ферсандра.

— Ну что же, отец? — услышал пастух слова, сказанные молодым, звонким голосом. — Вот большой камень, вот и перекресток. Настало время разлуки. Поведай мне то, что хотел сказать, и отпусти меня с миром. Боюсь одного: не подслушал бы кто-нибудь прежде времени твоей тайны.

— Не тревожься, сын мой, — ответил другой голос, глухой и хриплый, и Ферсандр вздрогнул, услышав его. — Никто не видит нас. Здесь только стадо коз бродит по склону, да, наверное, где-нибудь спит пастух: я чую запах потухшего костра. Но что нам до этого? Сядь на обломок скалы, а я лягу перед тобой: мои копыта устали…

Старый Ферсандр был любопытен, как мальчик; к тому же он любил в долгие зимние ночи рассказывать легковерным односельчанам всякие небылицы про то, что случается видеть летом в лесу. Осторожно, стараясь не нашуметь, он подтянулся на локтях по каменной плите и через ее край заглянул вниз на дорогу. «Зевс-вседержитель!» — прошептали тотчас его губы.

Под старым дубом, на огромном валуне сидел юноша лет двадцати, не более. Мужественное лицо его было прекрасно. Золотистые кудри, подхваченные узкой тесьмой, не закрывали высокого лба. В руках он держал охотничий дротик, на ногах были запыленные пестрые сандалии, сплетенные из белых и коричневых ремешков, а через плечо накинута мягкая и яркая шкура барса. Он сидел, улыбаясь, положив ногу на ногу; прямо же против него на траве, подогнув под себя передние ноги, как это делают утомленные долгим путем кони, лежал огромный, белый, как серебро, кентавр. [2]

Мощная спина человека-лошади была смочена утренней росой, длинная волнистая грива спускалась на траву. По густой седой бороде, по белым, как снег, волосам можно было видеть, как стар кентавр: только брови темнели у него над черными мудрыми и добрыми глазами. Он лежал спокойно и с любовью глядел на юношу, а тот ласково перебирал рукой пряди его длинной серебряной бороды.

— Ну что же, отец? — сказал наконец юноша. — Что хотел ты поведать мне?

Кентавр помолчал несколько мгновений.

— О Язон, сынок! — промолвил он затем, и эхо подхватило отголоски его речи. — Настал день, которого я давно боялся. Но он не мог не прийти. Ты должен узнать все. Ты должен узнать, кто ты таков и что тебе надо теперь делать…

Так вот, Язон. Недалеко отсюда, на берегу моря, стоит богатый город Иолк. Много лет назад построил его тут мудрый Кретий, брат орхоменского царя Афаманта. Боги благословили его дела. Город вырос и процветал, и Кретий, умирая, вручил власть над ним своему сыну Эсону. Эсон должен был царить в Иолке по праву и закону. Но случилось так, что пасынок Кретия, Пелий, восстал против своего брата, свергнул его с престола, отнял у него власть и сам стал царить над Иолком. Несчастный же Эсон, скрываясь от злобного брата, поселился на окраине города, приняв другое имя, и до сих пор живет там в нищете и неизвестности. Ты слышишь, сын мой?

— Я слышу все, отец! — сказал Язон. — Прости мое невежество: это тот Афамант, сына которого унес за море золотой овен?

— Тот самый, Язон. Что скажешь ты на это?

— Я думаю, отец! Но я никак не пойму, зачем мне знать о несчастье Эсона?

Тогда кентавр положил тяжелую руку на плечо юноши.

— Клянусь моим бессмертием, Язон, ибо ты знаешь, что я бессмертен! Тебе надо услышать об этом. Так слушай же!

Спустя немного лет у Эсона родился сын. Эсон побоялся растить мальчика у себя в Иолке: он думал, что жестокий Пелий может убить его. Он распустил слух, будто ребенок умер, едва родившись. Он даже справил по нем пышные поминки. Когда же стемнело, он запеленал мальчика в белое полотно, взял его на руки и понес в лесистые ущелья горы Пелиона. Он знал, что там обитает старый кентавр Хирон, друг всех обиженных. И вот он принес сына Хирону.

— И добрый, мудрый Хирон взял от него мальчишку? — улыбнувшись, спросил юноша.

— Да, он взял этого мальчика, — отвечал кентавр, — он взял его в свою пещеру и вырастил и воспитал среди других кентавров, и полюбил его, как родного… И — слушай меня хорошенько — по просьбе отца он назвал своего воспитанника Язоном…

Кентавр еще не успел договорить, как юноша спрыгнул с камня. Глаза его засверкали, лицо побледнело.

— Отец мой! Возможно ли? Это был я? — вскричал он. — Значит, я сын Эсона? Отец мой… Теперь я вижу, что мне надо делать. Я должен идти в Иолк сейчас же, немедленно. Я должен предстать перед Пелием… Я должен вернуть отцу его царство!..

При этих словах старый кентавр с шумом поднялся на ноги. Испуганный Ферсандр отпрянул назад и притаился в кустах. Когда же, наконец, он осмелился вновь глянуть на дорогу, на ней уже никого не было.

Тогда хитрый пастух неторопливо пошел было в глубь леса. Но, отойдя немного, он вдруг остановился, оперся на посох и взял в руку свою редкую бороду. Прищурив глаза, шевеля беззубым ртом, он долго стоял так, совершенно неподвижно. Он размышлял о чем-то.

— Ноги юноши легче, чем ноги старца! — усмехнувшись, сказал он. — Но старец знает ближнюю дорогу в Иолк, а юноша нет. Значит, старец первым войдет во дворец Пелия и расскажет ему про все, что видел и слышал. И, — как знать, — может быть, тогда Пелий сделает его пастухом царского стада… Думаю — сделает!..

Он осмотрел своих коз, разбудил мальчугана-подпаска, сказал, что он вернется лишь завтра к вечеру, велел остерегаться волков и змей и ушел извилистой каменистой тропою через гору…

В тот же день, в полуденное время, дряхлая старуха-нищенка сидела на берегу быстрой горной реки, текущей вниз со склонов Пелиона. Солнце пекло, мухи кружились над ней, а по дороге никто не шел. Сама же старуха без помощи боялась идти вброд через бурную речку.

Наконец неподалеку зашуршали кусты, и из них вышел на берег старый пастух с длинным посохом в руке, с кожаным мешком за плечами. Едва выйдя на дорогу, он остановился, зорко оглядел ее в обе стороны из-под руки и усмехнулся.

— Здравствуй, старая! — крикнул он нищей. — Давно ты сидишь тут? Скажи, не проходил ли через этот брод юноша, прекрасный, как бог Гермес, в пестрых сандалиях и в барсовой шкуре, накинутой на одно плечо? Нет? Хорошо. Но все же мне надо торопиться. — И он стал спускаться к воде.

— Помедли, пастырь! — заговорила вслед ему старуха, кряхтя и стараясь встать. — Не уходи один. Ты крепче меня, у тебя посох. Помоги мне перебраться через поток…

Но пастух даже не замедлил шага.

— Куда тебе спешить? — насмешливо крикнул он. — Я тороплюсь!

Он перешел реку и скрылся за скалами на том берегу, а старуха, погрозив ему вслед тощим кулаком, бормоча что-то себе под нос, снова уселась на камнях.

На этот раз ей пришлось ждать не так долго.

Легкие шаги послышались за ее спиной, и из-за поворота дороги вышел юноша. Увидев его, старая нищенка снова начала подниматься с камня.

— Здравствуй, матушка! — крикнул он, как только заметил ее. — Что делаешь ты тут одна среди пустыни?.. Да будет благословен твой путь!

— О юноша-герой! Я не смею утруждать тебя просьбой. Но я так стара, а поток этот такой бурный. Никто не хочет перевести меня на тот берег…

Тогда юноша, не говоря ни слова, сошел со своей дороги. Бережно и ласково поднял он могучими руками слабое старое тело, прижал его к себе, как ребенка, и, перенеся через реку, осторожно опустил на землю. Только бурливая река внезапно сорвала сандалию с его левой ноги и в одно мгновение увлекла ее в свои пенные струи.

Обутый лишь на одну ногу, путник двинулся дальше. Немного спустя он увидел седого пастуха, печально сидящего на краю дороги. Согнувшись, пастух морщился, держась рукой за правую стопу.

— Что с тобой, старый человек? — окликнул его юноша, проходя мимо. — Что тебя печалит? Скажи, может быть, я помогу тебе?

Но старик вместо ответа сердито отвернулся. Он ничего не сказал прохожему: помочь ему было нельзя. Острый шип глубоко вонзился в его пятку. Он не мог идти быстро. Он не мог выполнить того, что ему хотелось сделать. С досадой и гневом глядел он теперь, как все уменьшается вдали на дороге стройная фигура юноши, покрытого шкурой барса, юноши, обогнавшего его на пути в Иолк. Но ни молодой, ни старый не знали одного: нищая старуха, сидевшая у реки, все еще смотрела на них издали. Только она стала теперь молодой и стройной девушкой. На голове ее блестел медный шлем, в руке колебалось легкое копье. И, ослепленная солнцем, у нее на плече сидела сова, ибо эта девушка была богиней мудрости Афиной.

Как Пелий встретил Язона в Иолке

В тот же самый день, но уже к вечеру, царь Пелий возвращался с купанья домой в свой дворец. Пелий был горбат и некрасив. Но колесница, на которой он ехал по городу, запряженная четверкой быстрых коней, была прекрасна, воины его свиты блистали золотыми щитами и доспехами, и простаки, расступаясь перед ним, восклицали: «Велик и славен наш царь Пелий!». Царь ехал задумавшись. Вдруг колесница замедлила бег: посреди площади сгустилась толпа народа.

— Что там такое, Архимед? — спросил Пелий у сопровождавшего его вельможи.

— Там нет ничего удивительного, о царь! — ответил Архимед. — А впрочем, я ошибся: там есть нечто очень удивительное. Там стоит странный юноша, прикрытый пестрой шкурой барса. Он прекрасен, как юный бог винограда Дионис. Он опирается на легкий дротик. И у него только одна сандалия на правой ноге.

Архимед сказал это и вздрогнул, потому что Пелий крепко схватил его за локоть.

— Сандалия на одной ноге? — вскрикнул царь. — О горе! Я погиб, Архимед! Разве ты не помнишь?

И Архимед побледнел. Он вспомнил.

Много лет тому назад мудрые жрецы бога Аполлона предсказали Пелию: «Ты будешь царствовать спокойно и счастливо, но лишь до тех пор, пока тебе не встретится человек, обутый только на одну ногу. А когда это случится, — дни твои сочтены, и гибель неизбежна. Тогда — не борись с судьбой!».

Царь Пелий был коварен и себялюбив, но ни трусость, ни глупость не были свойственны ему. Черные глаза его сверкнули из-под мохнатых бровей; откинув полы одежды, он вырвал ременные бразды из рук возницы и, круто натянув их, подъехал к юноше.

— Странник! — сказал он, надменно смотря на толпу с высоты колесницы. — Скажи нам, кто ты, куда держишь путь и где живут твои родные? Но отвечай только правду. Страшись осквернить уста ложью: с тобой говорит не простой человек.

Юноша все так же опирался на свой дротик, смотря прямо в глаза царю.

— Я тоже не простой человек, — спокойно ответствовал он. — Я Язон, сын Эсона.

Смелый юноша говорил так простодушно и открыто, большие глаза его смотрели столь бесхитростно и честно, что Пелий почувствовал, как надежда зарождается у него в сердце.

«Он простак, этот сын Эсона! — подумал Пелий. — Не надо его раздражать. С таким человеком хитростью и притворной лаской так же легко совладать, как с молодым львенком».

И, прищурясь, он ответил Язону совсем мирно:

Услыхав такой ответ от человека, которого он считал своим врагом, Язон удивился и обрадовался: он еще не знал, как коварны бывают люди.

Клятва Язона

Узнав, что Пелий зовет Язона к себе во дворец, братья Эсона решили пойти вместе с ним и поддержать его законные требования. Так и было сделано, потому что люди мудрые и опытные не могли сразу поверить в искренность слов тирана.

Но когда Язон вместе с ними предстал перед гордым царем, Пелий принял его все с той же лаской.

— Ты прав, сын Эсона! — сказал он, выслушав речи юноши. — Ты прав, и я не осмеливаюсь идти наперекор воле богов. Но знай: прежде чем получить из моих рук Иолкское царство, ты должен совершить великое дело, чтобы умилостивить владыку подземного царства Аида.

Не так давно ночью, во время бури, явилась мне тень несчастного Фрикса, окончившего свои дни в горьком изгнании, в далекой Колхиде. «Царем Иолка, — сказал мне Фрикс, — будет лишь тот, кто доплывет до колхидского берега, овладеет Золотым Руном, находящимся там, и водворит его в здешнем храме».

Я стар, Язон. Я не могу, соперничая с тобою, пуститься в далекий путь. Соверши великий подвиг, и в тот же час я без споров передам тебе законную власть.

Нетрудно увлечь юношу на геройские дела! Гордо поднял кудрявую голову молодой сын Эсона, услышав такие речи.

— Всеми богами клянусь, о Пелий! — вскричал он. — Клянусь дымом родного очага, клянусь сединами отца моего и звонкими копытами кентавра, сохранившего мне жизнь, клянусь моей кровью до ее последней капли — я выполню желание Фрикса! Да пребудет нерушимой воля богов! Какие бы препятствия ни стояли на моем пути, я уничтожу их. Хитростью и силой я овладею волшебным руном и, чего бы это ни стоило, верну иолкский престол роду моих отцов!

Так говорил он, и братья Эсона, Ферет, царь Фер, Амифаон, царь гористой Мессении, кивали головами, одобряя эти речи. Согласно с ними качал втянутой в плечи головой и Пелий, пряча усмешку в черной жесткой бороде: он не верил, что кто-либо сможет овладеть заповедным руном.

Он думал, что Язон скорее всего погибнет в походе. И эта надежда веселила его…

Постройка корабля «Арго»

Не прошло и месяца, как не осталось мужа во всей Греции, который бы не знал, к чему готовится храбрый юноша из дальнего Иолка.

Молодые воины задумывались, чистя щиты или натягивая дротики: «Язону понадобятся крепкие руки».

Старые моряки с Эвбеи и Саламина, [3] услышав новость, устремляли взоры в синюю морскую даль: «Колхида — за морем. Язону нужны гребцы и кормчие!».

Плотники из Пирея вопрошали встречных: «Не зовет ли Язон к себе опытных строителей кораблей?». И девушки спрашивали юношей, говоривших им нежные слова: так же ли мужественны они, как славный Язон, сын Эсона?

Понемногу со всех сторон в тихий Иолк начали собираться смельчаки из разных концов Греции. Много явилось сюда храбрецов, чьи имена наводили страх на недругов одним своим звуком.

Пришел быстрый, как лесной олень, Мелеагр, славный победитель грозы лесов — Калидонского вепря. Рука об руку с ним постучались в двери Язона товарищи Мелеагра по страшной охоте: покоритель чудовища Минотавра Тезей, могучий Анкей, осторожный и хмурый боец Теламой. Не отставая друг от друга ни на шаг, с одной и той же усмешкой на лицах пришли прекрасные близнецы Кастор и Полидевк, дети божественной Леды и лебедя-Зевса. Два других брата, сыновья могучего бога северных ветров Борея, прилетели на широких крыльях, дарованных им свирепым отцом. Черные с серебром кудри их развевались в беспорядке за широкими плечами. Взоры горели холодным светом, как звезды морозной ночи, и в то же время были чернее самой темной тьмы. Редкий человек мог выдержать их суровый взгляд.

И быстроглазый Линкей, опытный кормчий, глаза которого видели сквозь воду и сквозь камни, и мощный Мопс рядом с добродушным Евфалом, и еще юный Пелей, который потом родил великого воина Ахиллеса, надежду греков, — все они один за другим явились на призыв Язона.

Но еще раньше, задолго до того, как Язон отобрал из пришедших храбрецов крепкую дружину, застучали молотки и топоры неподалеку от Иолка на песчаном берегу полуострова Магнезии и в расположенных поодаль горах. То славный строитель кораблей Арг, сын Арестора, повелевая рабами и свободными плотниками, положил начало Язонову кораблю.

Язон и его дружина то и дело ходили на берег, к месту постройки. Опытной рукой брался Линкей за кормило. Придирчиво испытывали братья Бореады [4] крепкий парус. С сомнением ударял меднообутой ступней Теламон в прочно скрепленный киль. Арг только улыбался спокойной улыбкой. И скоро все должны были признать, что другого такого корабля еще не видели глаза человека.

Арг не один создал такое чудо, говорили люди. Нет, конечно! Ему, наверное, помогала мудрая Афина, богиня всякого искусства и художества. Недаром в корму корабля вделал он кусок от ствола священного дуба из ее рощи, вырезал на нем ее изображение. Без помощи богов не мог человек соорудить подобное судно!

Наконец корабль был готов. А незадолго до этого дня еще три героя присоединились к Язоновой дружине. То был славный фракийский певец Орфей, который принес с собой не меч и не копье, как другие, а только золотую семиструнную кифару; то были соперник Линкея в искусстве править рулем Тифий и мощный, точно выкованный Гефестом великан, молодой сын царя Амфитриона — Геракл. Он один среди всех ходил грустный и задумчивый; тяжелые думы омрачали его чело; страшное дело случилось с ним недавно: одурманенный богиней безумия Атэ, он в бреду убил своих детей и теперь, участвуя в трудном походе, хотел искупить невольную вину.

Все вокруг знали о тяжелом горе Геракла, и суровые воины старались, кто чем мог, скрасить ему дни, полные страдания.

Орфей же вначале не понравился своим товарищам. Он был слишком нежен, слишком красив, слишком похож на переодетую девушку. Но Язон приветливо встретил великого певца: еще кентавр Хирон рассказывал много чудесного про его песни, а Язон верил каждому слову своего мудрого воспитателя.

Отплытие аргонавтов

Наступил долгожданный срок.

Утром Арг откинул волосы с покрытого потом лба и засмеялся впервые за много дней. Суровые плотники в лад ударили по смолистым клиньям, удерживавшим судно на берегу. Подобно лебедю, сходящему с берега в воду, скользнул гордый корабль на пенные волны залива. Подобно жителю вод, острорылому дельфину, двинулся он вперед, весело разрезая белые гребни. Мощными кликами радости приветствовали его собравшиеся на берегу воины. Прорицатель же Феон поднял вверх руки и указал на легкое облачко, словно остановившееся в вышине над мачтой.

— О Нефела, властительница туч! — воскликнул он. — Мы взываем к тебе, отправляя своих детей в далекий путь по велению твоего сына! Пошли им ясное небо над спокойным морем, Нефела! Ты мать вечерних облаков и утренней свежей мглы! Разгони туманы, преграждающие дорогу мореходцам. Сделай ясными дали и благоприятным цвет зари. Не оставь их твоею милостью в пути, о Нефела!

И, обратившись к смелым воинам, он сказал, что по желанию богов надо отплывать в путь завтра, чуть забрезжит утренний свет. Легкую же ладью эту до́лжно назвать гордым именем «Арго» — в честь сына Арестора, искусного Арга, строителя дивного корабля…

Еще звучные цикады не прекратили своего звона в мокрых и блестящих листьях лавров; еще холодно было на пригорках, овеваемых легким морским ветерком, и тихий зной вчерашнего дня стоял еще в лесистых долинах; еще не успела румяная Эос [5] подняться над сонными волнами; высоко на бледном небе сияла еще маленькая Селена-Луна, и свет ее смешивался с чистым блеском утренней звезды, — когда опытный кормчий Тифий разбудил воинов Язона.

Корабль «Арго» тихо покачивался у берега. Старец Эсон вместе со многими жителями Иолка стоял на берегу, готовясь проститься с сыном. Слезы катились по его седой бороде: кто мог сказать, вернут ли назад его Язона вечно шумящие волны?

Все дальше и дальше скользит «Арго» по утреннему морю. Все выше и выше по прибрежным холмам карабкаются те, кто пришел проводить смелых.

С острой скалы смотрит на море старый Эсон, и утренний ветер треплет его мокрую от слез бороду.

А там, в безбрежном просторе моря, навстречу заре несется «Арго». Вот видно — подняли аргонавты на нем четвероугольный парус. Вот выглянуло из-за морских волн солнце, и черной точкой на его пылающем диске означился этот парус в последний раз.

— Так и всегда! — сказал Эсон, протянув в ту сторону дрожащую слабую руку. — Так сотни и тысячи лет будут уплывать смелые, сильные, молодые люди в неведомые страны. Так и всегда будут рваться за ними сердца их ближних, полные гордости и тревоги за них… И всегда, во веки веков, все они, уплывающие и остающиеся, будут в час разлуки на морском берегу вспоминать это утро, это море, этот тонущий в заре парус, парус аргонавтов!

Он не договорил и остановился. Он замолк потому, что в этот миг случилось что-то странное.

Внезапно со стороны моря пахнул легкий порыв ветра, и тотчас же на его крыльях издали донеслись неслыханные звуки. Нежное, как дуновение ветерка, мощное, словно шум морского прибоя, более сладостное, чем аромат цветов, пение зазвучало вокруг. Трудно было понять, откуда доносится дивная музыка. Одним казалось — это гребни волн превратились в певучие струны. Другим мерещилось, что столь сладко звучат натянутые над горой золотые лучи солнца, сияющие меж густолиственных древесных ветвей. Все замерли, все застыли. Даже сами старые горы как бы прислушивались к неземным звукам.

Потом все смолкло. А когда все смолкло, старец Эсон положил руку на плечо мальчика-слуги.

— Подними голову, отрок! — торжественно сказал он. — Подними лик свой, оглянись и запомни все, что видишь вокруг. И не забывай этого утра до самой твоей смерти. Ибо в это утро ты слышал то, что судьба позволяет слышать немногим. Ты слышал пение великого Орфея!

И в самом деле, то звучал голос божественного певца. Потому что, едва первый луч солнца коснулся синих риз морской богини Амфитриты, Орфей там, на носу корабля, положил пальцы на струны золотой кифары.

В тот же миг, как завороженные, замерли герои-аргонавты, подняв из воды весла. Тяжелые капли влаги перестали падать с их концов в море: они застыли на весу, чтобы слушать Орфея. Легкий ветер не налегал больше на парус: он боялся звоном снастей помешать дивному Орфею. А за кормой из воды подняли плавники бесчисленные пестрые рыбы, появились скользкие, точно из густого черного масла вылитые дельфины. Как завороженные, плыли они в пенистых струях и не хотели свернуть в сторону, потому что их околдовал своим пением певец всех певцов — Орфей…

Так начался великий поход аргонавтов.

Аргонавты у Кизика

Удалившись от знакомых берегов, корабль «Арго» много дней разрезал волны спокойной Пропонтиды, того моря, которое сейчас люди зовут Мраморным.

Наступило уже новолуние, и ночи стали черными, как вар, которым смолят корабельные борта, когда зоркий Линкей первый указал товарищам на возвышающуюся впереди гору. Скоро забрезжил в тумане низкий берег, показались рыбачьи сети на берегу, городок у входа в бухту. Решив отдохнуть на пути, Тифий направил судно к городу, и немного спустя аргонавты стояли на твердой земле.

Из города бежали навстречу им люди. Здесь жили долионы — народ, любимый Посейдоном, богом морей. Юный царь Кизик правил этой страной, охраняя своих подданных от великого страха.

Дело в том, что у самого города поднималась высокая гора, покрытая дремучим лесом. В ущельях этой горы обитали ужасные шестирукие великаны. Нелегко было жить в мире с такими соседями. Только помощь морских богов спасала от их ярости несчастных долионов.

Царь Кизик радушно встретил славных гостей. До глубокой ночи длился пир в веселых покоях дворца при свете многочисленных факелов. Весело гремели струны певцов-рапсодов; музыканты дули в трубы, сделанные из морских раковин. Но поминутно стражи вглядывались в ночную мглу, опасаясь набега шестируких. И аргонавты, качая головами, жалели вечно тревожных долионов.

Утром, в тумане, «Арго» уже отплывал от гостеприимного берега. Но не успел еще Тифий в первый раз налечь на верное кормило, как вдруг на ближнем мысу послышался дикий рев: разводя одними руками верхушки деревьев, подхватывая другими целые скалы с земли, бежали по склону горы вниз многорукие чудовища. Со злобными воплями они начали метать обломки камней в море, стремясь закрыть ими выход из бухты. И «Арго» повернул назад, к земле.

Тотчас же могучий Геракл схватил свой верный лук и осыпал шестируких дождем метких стрел. С воплями упали некоторые из них на прибрежный песок. Тогда, издав победный клич, аргонавты спрыгнули на берег.

Прикрывшись окованными медью щитами, сверкая бронзовыми наконечниками копий, плечо к плечу пошли они на неуклюжих, хотя и могучих врагов. Братья же Бореады, Калаид и Зет, взлетели ввысь на своих шумных крыльях, чтобы разить шестируких из-за туч. Пыльным облаком окутал место схватки поднятый ногами сражающихся песок. Когда же он рассеялся, на берегу, залитом черной кровью великанов, лежали только подобные срубленным ветвистым дубам многорукие тела, сбегались радостные долионы, да, оправляя сбившиеся доспехи, вытирая травой лезвия дротиков, аргонавты беседовали друг с другом о короткой страшной сече.

Немного времени прошло, и снова, сев на дубовые скамьи, налегли пловцы на упругие весла.

Как аргонавты расстались с великим Гераклом

Все дальше и дальше уносит крутогрудый «Арго» горсточку плывущих на нем героев.

В тумане проходят мимо него неведомые рыжие, точно львиная шкура, острова. День за днем великий Гелиос, солнце, выходя из морских волн поутру, к вечеру снова опускается в море на своей огнесветной колеснице. День за днем текут волны, убегая за корму, и все дальше назад уходят берега милой Греции.

Великая скорбь ожидала аргонавтов у берега каменистой Мизии. Незадолго до их прибытия сюда сломалось одно из прочных весел корабля. Тотчас же двое из путников, Геракл и еще один воин, отправились в прибрежный лес, чтобы сделать новое весло. Все видели, как они вышли на берег, но, сколько ни ждали их возвращения, обратно никто не пришел. Бросились искать пропавших, но чужая земля была пуста и безмолвна. Гнев и отчаяние охватили дружину. Язон же впал в такое горе, что, опустив голову, сел неподвижно на корме и не проговорил ни слова, даже когда Тифий, видя, что дело безнадежно, направил судно в открытое море.

Заметив это, друг Геракла Теламон пришел в ярость.

— Стыд и позор тебе, сын Эсона! — воскликнул он, сжимая кулаки. — Я понял теперь: черное сердце твое полно радости. Все рыдают, а ты молчишь. И не удивительно. Ведь теперь ты избавился от того, кто мог соперничать с тобой в силе и славе. Ты нарочно покинул в беде Геракла. Но если так, — я не спутник тебе. Немедленно возвращайся обратно, Тифий, или я силой заставлю тебя сделать это.

Напрасно уговаривал безумного вещий Мопс, тщетно убеждали братья Бореады. И неизвестно, что случилось бы, если бы внезапно в этот миг из зеленых волн не поднялась со влажным шумом покрытая морской тиной, усеянная ракушками голова водяного бога Главка. Одной рукой Главк остановил стремительный бег судна и, выжимая пену из зеленой бороды, сказал голосом шумным, как рокот прибоя:

— Не тревожьтесь, славные воины! Успокойся и ты, верный друг Геракла Теламон. Сын Зевса не погиб. По воле богов ему назначен иной жребий. Он должен вернуться в Грецию и там на службе у царя Эврисфея совершить двенадцать великих подвигов, слава которых переживет века. Вы же плывите своим путем. Да пребудет с вами благословение тучегонителя Зевса!

Услыхав такие вести, аргонавты примирились с неизбежным. Теламон, прощенный великим Язоном, сел на свое место. Брызнули весла кипучей влагой, и снова понесся вдаль стремительный «Арго».

Аргонавты посещают несчастного Финея

Много злоключений ожидало в дороге смелых путников, но из всех им было суждено выходить со славой.

В Вифинии, стране бебриков, задержал их непобедимый кулачный боец, царь Амик, страшный убийца; без жалости и стыда он повергал ударом кулака на землю каждого чужеземца. Вызвал он на бой и этих новых пришельцев, но юный Полидевк, брат Кастора, сын Леды, сразил могучего, проломив ему висок в честной схватке.

Яростная буря однажды носила корабль по волнам и чуть не сокрушила его о скалы, но встал Орфей и божественным пением успокоил бешеные волны.

Наконец Линкей завидел далеко перед собою в лиловатой мгле освещенные солнцем берега Фракии. Мореплаватели двинулись к ним, чтобы, вытащив на берег корабль, осмотреть поврежденное волнами днище; кроме того, они хотели добыть припасов и свежей воды.

Подплыв к берегу, путники разглядели недалеко от воды белый каменный дом. Он был красив и обширен, но печать запустения лежала на нем. Не было видно снующих во дворе рабов, никто не собирал виноградных гроздьев, висящих на лозах, даже тропинка к колодцу заросла от конца до начала колючими травами — остролистом и акантом.

В недоумении приблизились аргонавты к дому. И вот навстречу им вышел, опираясь на посох, слепой старик. Он торопился к гостям, но был так худ и слаб, что еле держался на ногах. Едва выйдя из дверей, он опустился на траву, окончательно изнемогая.

Люди смелые и благородные всегда с великим почтением и любовью взирают на стариков. Кто знает, может быть, годы назад этот человек, который теперь слабее ребенка, был великим воином или славным героем? Может быть, спустя немного лет тому, кто теперь молод и могуч, самому понадобится помощь юноши?

Братья Бореады могучими руками бережно подняли с земли несчастного старика.

— Что с тобой, отец многих? — ласково спросил его Язон. — Поведай нам о своем несчастье. Не сумеем ли мы пособить тебе в беде?

— Горе мне, горе, чужестранцы! — плача заговорил тогда старик, и руки его затряслись. — Горе мне, ибо я — Финей, много лет бывший царем Фракии. Великие боги были милостивы ко мне: они открывали мне свои тайны, и я мог предсказывать будущее. Но я совершил великий грех: из жалости я начал предвещать людям и то, что боги хотели скрыть от них навеки. Тогда отец наш Зевс вместе с сыном своим Аполлоном страшно меня покарали. Аполлон ослепил меня. Зевс же повелел ежедневно, как только я сяду за трапезу, прилетать в мой дом страшным гарпиям. Им дозволил он съедать мою пищу всю без остатка. Я знаю, освободить меня от нестерпимых мук голода могут только смелые люди, которые приплывут сюда на корабле «Арго». Среди них будут два сына Борея — суровый Калаид и непоколебимый Зет. Не вы ли это, благородные путники? Если так, то спасите меня!

— Утешься, вещий старец! — ответил ему Язон. — Мы моряки с «Арго», а эти воины, что держат тебя под руки, — Калаид и Зет: ощупай их крылья. Мы накормим и напоим тебя: старость всегда почтенна для нас. Но расскажи нам, кто такие эти гарпии?

— Дети мои, дети мои! — еле слышно сказал Финей. — Не спрашивайте у меня ничего. Приготовьте пищу, и вы сами увидите, что случится…

Так и сделали аргонавты. В полуразрушенном доме Финея они уставили богатыми яствами длинный стол и уже подвели было к нему злосчастного царя, как вдруг все вокруг наполнилось шумом и свистом крыльев. Страшные существа с прекрасными головами девушек, но с птичьими туловищами и крыльями, хрипло крича, налетели со всех сторон. От их черных с мертвенно-сизым отливом перьев веяло нестерпимым могильным смрадом. Жадные когти их хватали все, что стояло на столе, белые зубы терзали мясо, красные губы прильнули к сосудам. Напрасно пытались отогнать их прочь растерявшиеся аргонавты. Мгновенно покончив свое дело, девы-птицы с хохотом и визгом взвились над домом.

Но час расплаты настал. Тотчас же следом за гарпиями ринулись в небо Калаид и Зет, дети ветра.

Вот, словно хищные орлы, они несутся вдаль за крикливой стаей. Вот настигают ее… Блеснули бронзовые мечи…

В тот же миг, однако, все вокруг засверкало многоцветным блеском. Красные, синие, зеленые лучи перепутались в небе и отразились на облаках. Это богиня радуги Ирида примчалась с Олимпа на своих пестрых крыльях. Она принесла гарпиям повеление Зевса никогда больше не возвращаться к Финею. Муки несчастного кончились.

Мгновенно повернули обратно буйные крылатые Бореады и прилетели во Фракию, в тот дом, где впервые за много лет старец Финей спокойно вкушал приготовленную путниками пищу. Со слезами благодарности на глазах старик-прорицатель заклинал аргонавтов, прибыв в Колхиду, обратиться с мольбами к златокудрой, рожденной морской пеной богине любви и красоты Афродите.

— Только она одна, — сказал Финей, — властна помочь тебе, сын Эсона, в трудном и славном деле твоем!

Симплегады

День, другой, третий скользил над просторами Пропонтиды белый парус «Арго». К исходу третьего дня услышали герои впереди тяжелый шум и плеск. То доносился до них как бы гул мощного прибоя, то словно ревела буря или падал в пропасть гигантский водопад, то раздавались короткие страшные удары грома.

Встав во весь рост на носу, сдвинув брови, зорко вглядывался в волны дальнозоркий Линкей. Вдруг, словно увидев нечто небывало страшное, он закрыл глаза руками. Что же открылось ему вдали?

Там впереди, как раз на пути легкокрылого судна, море кипело, бурлило и пенилось. Две огромные скалы возвышались там в тумане, но то были не простые скалы, а плавучие, страшные Симплегады. Эти скалы ни минуты не пребывали в покое. Они то отходили одна от другой, и тогда море между ними становилось обманчиво гладким и спокойным. То внезапно страшные утесы начинали стремиться друг к другу. Все быстрее и быстрее неслись они, раскачиваясь на яростных волнах, все сильнее ревела и клокотала пучина вокруг них. Наконец с неистовым грохотом, в облаке водяной пыли, вздымая до неба пенистые космы черной воды, они сшибались вместе. Казалось, весь мир содрогается вокруг. Но в этот миг плавучие горы снова начинали удаляться в разные стороны. Страшно было издали глядеть на это чудо; между тем нельзя было проплыть на восток, не пройдя меж ними.

Замедлили аргонавты бег своего судна и стали держать совет.

— Вспомните, что сказал нам вещий Финей! — заговорили некоторые из них. — Прежде чем пытаться проскользнуть между роковыми утесами, должно пустить в эту теснину белого голубя, любимую птицу Афродиты. Пролетит голубь — промчится вслед за ним и «Арго». Погибнет крылатый разведчик — лучше выждать тогда иного, благоприятного времени.

Вот Линией выпустил из клетки серебристо-белого голубка. Снежной пушинкой проскользнула птица в воздухе, ринулась в черную бездну между разошедшихся в стороны скал, и в тот самый миг, когда они уже мчались друг на друга, молнией пронеслась меж них. С тяжким грохотом сшиблись утесы. Но голубь уже обогнул их.

Вот он несется назад к «Арго», вот садится на мачту… О, счастье! Только одно-единственное перо из хвоста вырвали у него плавучие горы. Значит, нельзя терять ни минуты…

Линией на носу, Тифий за рулем, а все остальные герои пенят воду шумными веслами. Вихрем летит «Арго» в мрачное ущелье, а скалы, покачиваясь в тумане, уже начинают сближаться. Одна волна влечет «Арго» вперед, другая отбрасывает его назад. Бурное течение кружит ладью в водовороте… Как быть, что делать? Скалы вот-вот столкнутся. Соленый пот и соленая вода струятся по лицам героев. Гибель, гибель…

Но Тифий, кормчий, налег на руль. В тумане и брызгах вдруг померещилась ему богиня Афина-Мудрость. Одной рукой, почудилось ему, она слегка коснулась скалы, другой — кормы судна. Точно стрела, прянул вперед «Арго». Пенные гребни обрушились на него. Раздался грохот, какого не выдержать уху простого смертного. Но скалы опоздали столкнуться. Только одну доску из корабельного руля вырвали они, растерли в щепки и начали расступаться в стороны.

Когда же гребцы, переведя дух, подняли весла, чтобы оглянуться назад, вдали за кормой они увидели только тихий пролив между двух неподвижных рядов утесов. Так сбылось веление богов: если хоть один корабль пройдет между Симплегадами, их роковое движение должно прекратиться навеки…

Аргонавты утерли потные лица и, славя богов, двинулись дальше в широкий простор Понта Евксинского, того моря, которое много лет спустя люди назвали морем Черным.

Аргонавты встречают детей Фрикса

Широкошумным гулом дохнуло аргонавтам в лицо это новое для них, неведомое грекам море. Синей пустыней простерлось оно перед ними, таинственное и грозное, безлюдное и суровое.

Они знали: где-то там, на той стороне его бурливой бездны, лежат таинственные земли, населенные дикими народами; обычаи их жестоки, обличье ужасно. Там где-то лают по берегам полноводного Истра страшные люди с собачьими мордами — кинокефалы, псоглавые. Там носятся по вольным степям прекрасные и свирепые воительницы-амазонки. Там дальше густится вечная тьма, а в ней бродят, похожие на диких зверей, жители ночи и холода — гипербореи. Но где это все?

Однажды утром Линкей вскрикнул: вдали показался низкий островок. Тифий послушно налег на кормило, и ладья пошла к берегу. Ближе и ближе… Вдруг впереди что-то засверкало. Большая птица тяжело поднялась над островом и, грузно размахивая крыльями, полетела прямо к «Арго». Перья ее горели, как жар, странный звон доносился до ушей аргонавтов. Птица была уже над кораблем, когда из ее крыла вырвалось перо и, блеснув, точно маленькая молния, упало вниз.

Тотчас же громко вскрикнул гребец Оилей. Разогретый лучами солнца, он снял с себя воинские доспехи и греб, обнаженный до пояса. Теперь же он держался рукой за плечо, а в плече, глубоко уйдя в тело, торчало острое и тяжелое, как стрела, медное перо.

В это время вторая птица подлетела к смущенным аргонавтам. Но меткий стрелок Клитий из Калидона уже напряг свой лук.

Зазвенела тугая тетива, раздался свист, и со странным звоном медноперая птица упала на корму «Арго» рядом с Тифием. Сомнений не было: на острове жили страшные обитательницы диких лесов, медноперые птицы стимфалиды!

Аргонавты торопливо надели на себя доспехи и прикрылись щитами. Ударяя дротиками в эти щиты, издавая громкие и грозные клики, они повернули к берегу. Тотчас великое множество сверкающих птиц с карканьем и завыванием взлетело над прибрежным лесом. Целый дождь смертоносных стрел посыпался сверху на героев, но щиты надежно прикрывали их плечи.

Тогда шумная стая заметалась над взморьем и, выстроившись длинным треугольником, потянула прочь меж белых облаков.

И вдруг, в тот же миг, как смолкли вдали тревожные птичьи крики, с острова послышались человеческие голоса. Навстречу приставшим к берегу аргонавтам бежали из леса четверо юношей.

— Чужестранцы! — кричали они. — Не оставляйте нас на этой страшной земле! Спасите сыновей несчастного Фрикса, родившегося в далекой Греции! Мы плыли из Колхиды в родной Орхомен, но буря разбила наше судно. Пожалейте нас!

Ломая исхудалые руки, они упали на землю перед аргонавтами. Но Язон уже сам с криком радости бросился к несчастным: разве мог он покинуть в беде своих братьев, внуков царя Афаманта? Сама судьба послала их ему навстречу!

Поздно вечером, когда «Арго» был вытащен наполовину на прибрежную отмель, а герои прилегли у костра на плотном морском песке, Язон открыл старшему из юношей, Аргосу, кто он, куда он едет и зачем. В свою очередь, смелый сын Фрикса обещал брату свою помощь. Всю ночь рассказывал он Язону про ту страну, где прошло его детство, и наконец сказал:

— Теперь ты знаешь все, Язон. Колхидой правит злой тиран — царь Эет, сын бога солнца Гелиоса. Добром он не отдаст тебе руно, а сражаться с ним нельзя, ибо он могучий чародей. Не лучше ли вам вернуться, пока не поздно?

Язон ничего не ответил юноше. Он только привстал с песчаного ложа и громко приказал спускать «Арго» на волны, ибо было уже утро.

Прибытие

Двадцать дней и двадцать ночей несся «Арго» по лону морскому.

Наконец, под вечер двадцать первого дня, Линкей протянул вперед руку: там, далеко-далеко над волнами, проступила сквозь синее небо словно неподвижная гряда туманно-белых облаков. То были далекие горы. Аргонавты еще не знали, к этим ли горам лежит их путь, но они продолжали плыть вперед.

Внезапно до слуха смелых плавателей донесся страшный стон. Далекий стон, но все-таки ясно слышимый и притом исполненный нестерпимой муки. Еще и еще… Аргонавты содрогнулись. Им показалось, что это сами горы, сама мать-земля, само море застонало от невыносимой боли. «Что это? Что это?» — шептали, оглядываясь, воины Язона.

И вдруг хриплый клекот раскатился над мирным морем. В тревоге аргонавты подняли головы. Огромный орел, такой огромный, каких не видел ни один смертный, тяжко взмахивая гигантскими крыльями, пролетел низко над самым кораблем. Страшные лапы его были прижаты к брюху, чудовищный клюв поблескивал, точно отлитый из темной бронзы. Орел пролетел над судном, взмыл вверх и исчез в багровом вечернем небе.

Тогда заговорил прорицатель Мопс, сын Ампика.

— Восславь великих богов, о Язон, — воскликнул он, — ибо ты привел нас к цели! Страна эта — Колхида. Разве ты не слышал тягостных стонов, разве ты не видел божественного орла? Узнай же: это стонал могучий титан Прометей, страшно наказанный великим Зевсом. Помнишь ли ты, что случилось когда-то? Прометей возлюбил людей сильнее, чем своих братьев-богов. Он похитил у Зевса огонь его молний, отнес его на землю и научил людей управлять огнем. Только после этого они стали людьми, а до того они жили, как дикие и несчастные звери. Люди возблагодарили титана. Но за такую великую дерзость всемогущий Зевс приковал его к горам Кавказа и повелел своему орлу каждый день терзать тело несчастного. Днем кровожадная птица рвет могучее тело, а за ночь страшные раны заживают опять. И мука эта длится вот уже много столетий. Да, много-много веков длятся страдания Прометея! Но близится время его избавления. Могучий Геракл придет сюда, убьет орла и освободит многострадального друга людей от нестерпимой казни. Это случится скоро, но еще не сейчас. Теперь же, о Язон, повелевай нами, ибо мы достигли конца нашего пути.

Пока он говорил это, корабль «Арго» уже вплотную подошел к берегу. Длинные листья густого камыша, растущего в изобилии возле устья колхидской реки Фазиса, зашуршали по его бортам. Аргонавты на веслах поднялись немного вверх по течению Фазиса и бросили якорь в тихой речной бухте. Выйдя на берег, Язон принес жертвы всем богам Греции и Колхиды; но, помня завет мудрого старца Финея, первую жертву принес он в честь златокудрой Афродиты, богини любви и красоты. Он молил всевышних не препятствовать ему, потому что он знал: как ни труден был путь из Иолка до Колхиды, только отсюда начиналась самая тяжкая часть великого подвига.

Настала ночь. Темнота окутала землю. В камышевых зарослях, фыркая, бродили барсы и вепри дикой страны. Над спящими аргонавтами порхали крылатые светляки Кавказа. А поодаль за рекой мирно спал на холме темный дворец Эета. Спал за его толстыми стенами сам суровый царь, спали царские дочери Халкиопа и Медея, спал сын Абсирт, прозванный за красоту свою Фаэтоном, что значит «сверкающий». Спали и воины Эета, и царедворцы, и слуги — и никто из них не знал, чему суждено случиться завтра.

Что случилось во дворце богов на Олимпе

Они спали, а легкий дымок от сожженных на влажном берегу Фазиса жертвоприношений тонкой струйкой тянулся все дальше и дальше ввысь. Хмурый Борей на шумных крыльях донес этот дым до середины Евксинского Понта. Здесь он передал свою ношу быстролетному Эолу, отцу Афаманта. И быстрый Эол умчал весть о мольбе Язона в обитель богов на снежный Олимп.

Как только великая Гера, супруга Зевса-Громовержца, и дочь его Афина-Мудрость узнали о прибытии смелых мореплавателей в Колхиду, они стали совещаться, чем можно помочь аргонавтам.

— Как ни могуч сын Эсона, — сказала Афина, — как ни отважны его спутники, им не преодолеть чар волшебника Эета. Против волшебства можно бороться лишь волшебством. Что думаешь об этом ты, о мать богов?

— Против волшебства может устоять любовь! — задумчиво вымолвила Гера. — Дочь Эета, Медея, такая же чародейка, как ее отец. Но она молода и прекрасна. Молод и прекрасен и Язон. Что скажешь на это ты, мудрейшая из всех небожителей?

Холодно усмехнулась в ответ на ее слова светлокудрая воительница Афина.

— Я никогда никого не любила и никого никогда не полюблю! — презрительно сказала она. — Мне чуждо это чувство, ослепляющее людей и богов. Но если так, пойдем к золотоволосой. Она поможет нам.

И они направились в пышный чертог Афродиты.

Алыми и белыми розами были увиты легкие колонны ее дворца. Белые голуби с красными клювами и нежными лапками гулко ворковали и перепархивали с места на место над золотым троном богини. Сидя на этом троне, супруга хромого Гефеста расчесывала свои волосы, и золото трона меркло рядом с золотом ее кос.

А внизу на ступеньках сын Афродиты, озорной божок, крылатый мальчуган Эрот, играл в кости с простодушным любимцем Зевса, юным Ганимедом. То и дело обыгрывал он его и звонко насмехался над неловким. Страшный же лук Эрота и маленький колчан с легкими стрелами, небрежно брошенные им, висели на поручне золотого трона.

Как ни могучи были богини, с опаской погладили они курчавую голову крылатого мальчика. Они знали: стоит ему хотя бы в шутку уколоть кого-нибудь, человека или бога, одной из этих маленьких стрел, и свет становился не мил раненому.

Непреодолимая любовь поселяется в его сердце, мучит его, жжет, как огнем, заставляя совершать великие подвиги и великие безумства.

Тихонько обойдя пестрокрылого шалуна, обе богини склонились к плечу Афродиты и на ухо нашептали ей свою просьбу.

Пеннорожденная, выслушав их, улыбнулась. Она отложила в сторону гребень, встала, и золотые волны волос покрыли ее до колен. Спустившись с трона, наклонилась богиня над Эротом.

— Слушай, сынок! — сказала она, а белые голуби на карнизах заворковали громче, услышав ее голос. — Слушай, что я скажу тебе! Ты давно просил, чтобы я подарила тебе ту забавную погремушку, которую нимфа Адрастея сделала для отца нашего Зевса, когда он был еще совсем маленьким. Хочешь, подарю? Но прежде сделай вот что: лети сейчас же в далекую Колхиду и там, во дворце царя Эета, пронзи своей стрелой сердце его дочери Медеи. Пусть она полюбит смелого воина Язона. Пусть она так полюбит его, что позабудет свой дом, своего отца, свою родину и будет готова для него на все. Лети, сделай это — игрушка будет твоя!

С радостным криком вскочил на ноги кудрявый мальчик. Глаза его вспыхнули, он захлопал в ладоши, мгновенно схватил свой страшный лук и колчан со стрелами и, не оглянувшись ни разу, бросился прочь из дворца. Золотистые и пестрые, как у бабочки, крылья его сверкнули разок-другой в лучах восходящего солнца, а затем он исчез между белых облаков.

Тогда, проводив взором любимого сына, Афродита обернулась к пришедшим.

— Идите с миром, сестры! — нежно сказала она. — Не тревожьтесь ни о чем. Медея полюбит Язона.

Язон у Эета

Рано утром, когда колхидские пастухи погнали на пастбища отары своих овец, Язон со спутниками направился на гору, где стоял великолепный дворец Эета.

Клубами тумана окутала героев мать Фрикса Нефела, пока они шли. Сделать это ее просила Гера, чтобы случайно не смогла им повредить стража со стен дворца.

Когда же аргонавты вступили в обширный двор, туман разошелся, и сверкающие медью воины предстали перед всеми взорами.

Как раз в это время младшая дочь Эета Медея вышла из своих покоев. Она громко вскрикнула от неожиданности, увидев могучую дружину и среди пришельцев — своих племянников, детей Фрикса и Халкиопы. На крики сестры выбежала Халкиопа. Плача и смеясь, кинулась она к сыновьям, которых считала навеки потерянными.

Наконец вышел из дворца и сам Эет. Видя внуков невредимыми, он направился к вождю чужестранцев и обнял его с благодарностью, приглашая к себе для пира и отдыха.

В это самое время словно трепещущий луч солнца на мгновение прорвался сквозь тучи. То сын Афродиты прилетел во дворец. Спрятавшись за одной из колонн, никем не замеченный, он огляделся. Прямо перед собой он видел медноблестящие доспехи Язона: героя обнимал и приветствовал чернобородый Эет. Вокруг толпились, оглядывая друг друга, воины-колхидцы и аргонавты; счастливо смеясь, целовала своих детей Халкиопа. А поодаль, за тихо плещущим фонтаном, прислонясь к белой стене дворца, стояла высокая стройная девушка.

«Она похожа на богиню ночи, — подумал Эрот, — она прекрасна. Что ж? Тем лучше!» И верно: две косы, черные, как смола, и такие толстые, что их не могла охватить рука человека, падали с плеч Медеи до земли. Густые брови сошлись у нее над переносицей. Лицо ее было бледно, а огромные, темные, как мрак кавказских ночей, глаза с тревогой и надеждой смотрели на чужестранцев.

Эрот улыбнулся, поднял лук и, прищуря один глаз, нацелился прямо в грудь Медеи: там, под вышитым на ее одежде золотым драконом, билось пламенное сердце девушки. Тоненько свистнула стрела. Медея схватилась за сердце. В глубине же ее глаз вдруг вспыхнул яркий огонь. Ни на минуту не отрываясь, она смотрела теперь только на Язона. Она уже не видела никого в мире, кроме него…

Очень довольный такой удачей, сын Афродиты бросил последний взгляд на дело рук своих и, вспорхнув, как большой золотистый мотылек, полетел к матери за волшебной погремушкой Адрастеи.

Допоздна затянулось в тот день пиршество в богатом замке царя Колхиды. Возлежа за обильной трапезой вокруг уставленного яствами стола, весело праздновали аргонавты свое прибытие, а приближенные царя радовались возвращению его внуков.

Аргос, старший из сыновей Фрикса, пил и ел рядом со своим суровым дедом. Слово за слово рассказывал он ему все, что знал о Язоне и его спутниках. Он поведал царю, как смелые греки спасли их со страшного острова Аретиады, как бережно ухаживали за ними в пути, как почтительно обращались с потомками Фрикса. Не утаил он зато и цели, к которой стремились аргонавты.

Но едва тиран Эет услыхал про замысел Язона, как лицо его вспыхнуло гневом. Черные глаза засверкали. Сросшиеся брови, такие же густые, как у его дочери Медеи, сдвинулись вместе. Длинная борода, черная с проседью, завитая и умащенная благовониями, запрыгала по груди.

— Как, дерзкий чужак! — вскричал он, ударив кулаком по столу. — Как? Оказывается, ты осмелился незваным явиться в мою страну с тем, чтобы похитить у меня лучшее из моих сокровищ? За это одно ты уже достоин смерти! Но мало того: я не верю тебе! Не за божественным руном ты пришел к нам. Ты замыслил отнять у меня мою власть, овладеть моими землями. Прочь отсюда, лжец и предводитель лжецов, или всех вас ожидает страшная гибель!..

Ропот прокатился по залу, где шел пир. Руки аргонавтов сами собой потянулись к мечам. Уже суровый и вспыльчивый Теламон приподнялся, нахмурясь, навстречу царю; уже Клитий зазвенел тетивой верного лука, Мелеагр уже крепко стиснул пальцами легкий дротик… Но Язон сделал своим товарищам успокоительный знак.

— Успокойся, сын Гелиоса! — сказал он, смотря прямо в черные глаза Эета. — Успокойся и разгладь морщины на челе! Клянусь великими богами и жизнью моего престарелого отца, я не посягаю ни на твою власть, ни на твое царство. Я приплыл сюда за Золотым Руном — ты прав, говоря так. Его я и прошу у тебя как милости. Я не богат. Не богаты и мои спутники. У нас нет ни золота, ни дорогих каменьев, ни бесценных благовоний в кипарисовых ящичках. Но у нас много силы и мужества. Прикажи — и за руно я выполню, не стыдясь этого, любую работу для тебя, сослужу какую хочешь службу. Ты знаешь, зачем мне нужно это руно: оно вернет мне похищенное царство.

Прямо и бесстрашно смотрел герой на царя-волшебника. Глубоко задумавшись, глядел на прекрасного мужа чернобородый тиран, глядел со скрытой враждой, с затаенным гневом.

А издали, из-за завесы, прикрывавшей дверь в другие покои, на орлиный лик чужестранца, не отрываясь, взирала младшая дочь царя, тяжелокосая Медея. Странные чувства теснились у нее в груди: ей делалось то страшно, то сладко, как никогда. Сердце ее билось, тяжелые ресницы сами опускались на глаза, щеки пылали.

— О Геката, черная богиня, мать всякого волшебства, помоги мне! — шептала она. Но, говоря так, она уже знала, что помочь ей никто не может, что достаточно Язону потребовать, — она забудет все на свете и покорно пойдет за ним всюду.

Долго думал Эет. Попеременно то опасение, то надежда, то лукавство отражались на его лице, и весь он был похож на дремлющего в раздумье горного орла.

Наконец он открыл глаза.

Он сказал это и замолчал, снова закрыв глаза. Молчал и Язон, и все смотрели на него, ожидая, что он ответит.

Предводитель аргонавтов поднял голову.

— Пусть будет так, великий царь! — были его слова. — Ты видишь — я здесь. Значит, я сделаю все, что ты прикажешь. Но, смотри, не нарушай и ты своего обещания.

Чем Медея помогла аргонавтам

Задумчивые и смущенные, вступили аргонавты на шаткий настил своего корабля. Сомнение охватило их: урок, заданный Эетом, многим казался невыполнимым.

Но вот заговорил пришедший на корабль Аргос, сын Фрикса.

— Аргонавты! — сказал он. — Царь Эет — великий волшебник, и бороться с ним не сможет смертный. Но дочь царя, смуглая Медея, тоже умелая чародейка. Надо добиться, чтобы она стала на нашу сторону. Если это случится, мы преодолеем все…

Аргос еще не успел договорить, как в воздухе раздался легкий звон птичьих крыльев. Стремительный белый голубь промчался над мачтой корабля, преследуемый коршуном, нырнул вниз и в ужасе забился в складки плаща Язона, неподвижно стоявшего на носу. Коршун же, не рассчитав силы, разбился о сосновые доски палубы.

— Смотрите, смотрите! — закричал тогда прорицатель Мопс. — Разве вы не видите, какое счастливое предзнаменование послали нам боги? Голубь, любимая птица Афродиты, ищет спасения на груди Язона! Вспомните старца Финея, братья. Афродите пеннорожденной должны мы приносить жертвы!

Так они и поступили. Аргос же отправился во дворец, где жила его мать Халкиопа.

Темная ночь клубилась в это время над Колхидой. Все уже давно спали в низинах и на горах, и на морском берегу. Только в покое младшей дочери царя, тяжелокосой Медеи, тускло горел масляный светильник. Сидя на своем ложе, Медея широко открытыми глазами всматривалась в ночную тьму. Скорбные сомнения терзали ее сердце, и, ломая руки, она не понимала, что ей теперь делать.

Она знала, как суров и непоколебим отец ее Эет. Она слышала, какой приказ отдал он своим воинам: «Как только погибнет Язон, сжечь чужеземное судно и всех, кто приплыл на нем в Колхиду».

Но едва глаза девушки смежал сон, перед нею вставал смелый герой в золотом шлеме, честно и прямо смотревший в глаза царю. Нет, не могла, не могла она допустить, чтобы Язон погиб!

И вот встает Медея со своего ложа. Босая, ощупью пробирается она по дворцу к своей милой сестре Халкиопе. Черные косы, как змеи, извиваются у нее за плечами. Смуглое лицо ее бледно, слезы катятся по щекам. Что делать? Спасти Язона — значит пойти против воли отца. Покориться отцу — погубить Язона…

Долго шепотом говорили между собой сестры; когда же звезды стали меркнуть на утреннем небе и розовая Эос пролила первую краску зари на снега Кавказа, сквозь туман к берегу Фазиса прокрался сын Фрикса Аргос. Он принес своим спасителям великую радость: смуглолицая Медея покорилась велению Афродиты. Как только солнце взойдет, она будет ждать Язона в храме подземной богини, страшной владычицы тьмы Гекаты.

Не было во всем мире волшебницы искусней Медеи. Целую ночь при неверном свете масляного фитиля, горящего в створке морской раковины, готовила она чудотворную мазь из ведомых только ей трав. И когда наконец она смешала с другими травами ту, которая росла высоко в горах на крови несчастного страдальца Прометея, дивная мазь была готова: тот, кто покроет ею тело, станет на целый день неуязвим ни огнем, ни железом, ни медью. Эту-то мазь и решила юная волшебница отдать герою Язону.

Утром в мрачном лесу, в храме Гекаты, страшной богини, именем которой греки пугали маленьких детей, в храме безликой Гекаты, царицы мучительных снов, владычицы ужасных ночных призраков, встретились впервые лицом к лицу Язон и Медея.

И как только они взглянули друг на друга, сердца их дрогнули. Потупясь, стояли они и не смели поднять взоры, потому что каждый почувствовал в груди великую любовь.

Тут научила Медея Язона своему колдовству. Ночью, говорила она ему, должен Язон омыться в волнах Фазиса и надеть на себя черные, словно ночной мрак, одежды. Потом надо вырыть глубокую яму на берегу реки, вдали от всех живущих. Над этой ямой нужно заколоть черную, как уголь, овцу, облив ее лохматую шкуру черным медом диких пчел. То будет жертва, угодная Гекате.

Затем пусть Язон идет на корабль. Сзади за собой он услышит вой псов, скрежет, шипение ядовитых змей, плач, стоны и угрозы. Но пусть он не обернется ни разу.

Когда же наступит утро, этой мазью Язон должен натереть все свое тело. Надо натереть и острое копье, и верный меч, и тяжелый щит.

— Тогда, о Язон, ты будешь непобедим. Иди, делай то, что поручил тебе Эет. Но помни одно: как только зашевелится земля на пустынном поле Ареса, как только из нее, точно молодая поросль, покажутся острия копий и медных шлемов, — метни в их гущу тяжелый камень. Метни его и сражайся без страха: руно будет твоим. Ты увезешь его тогда куда захочешь. Да, ты увезешь его, Медея же останется здесь на вечную скорбь и муку, на нескончаемый страх и общее презрение…

Вздрогнул Язон, услышав эти слова. Ясным взглядом голубых глаз посмотрел он прямо в глубокие черные глаза колхидянки. Тоской и надеждой, стыдом и счастьем были полны эти очи. Они сказали все, что чувствовала Медея. И Язон понял их немую речь.

Когда же ременные сандалии Язона стали скользить вниз по мелким камешкам тропинки, ведущей под уклон, Медея, выйдя из портала, направилась домой. И страшный черный пес Фобос, любимец юной колдуньи, не узнав ее, обнюхал ноги своей хозяйки. Так небывало радостно было ее смуглое прекрасное лицо, так, подобно двум черным звездам, сияли ее глаза, так легка казалась ее походка! Она шла, и ей хотелось то петь, то плакать: Язон, сын Эсона, обещал похитить ее, увезти с собой в далекую Грецию и сделать там своей женой.

Как Язон вспахал, засеял и сжал ниву Ареса

Вот и еще одна ночь покрыла горы, леса и болота Колхиды. Бледные сестры-лихорадки вышли из мокрых топей. Зловещие ночные птицы зигзагами заметались над полями. Вредоносные росы клубами поплыли над рекой.

В глухую полночь, облаченный в черную одежду, Язон один сошел к берегу Фазиса. Вырыв заступом глубокую яму, он пролил над ней кровь жертвенной овцы.

Тотчас вокруг раскатился гром. Казалось — сонные горы поколебались. С протяжным стоном разверзлась земля. Мертвый, холодный ветер, крутясь, рванулся из трещин. А вслед за его порывом вышла из расселины великая богиня Геката ночная, Геката подземная.

В высоко поднятых руках она держала горящие факелы, но свет их был бледен и неверен, как свет луны. Бледным было и ее лицо; только Язон, объятый страхом, не посмел взглянуть на него. Невиданные чудовища, драконы и змеи, клубясь, кишели у ног богини. Странные бледнокрылые призраки вились над ней. Вой, стоны, скрежет доносились из-под земли, и далеко вокруг в платановых лесах Колхиды послышались испуганные вопли: то милые девы-нимфы, хозяйки лесных ручьев и источников, разбегались в страхе, закрыв руками лица: все на свете трепещет перед черной богиней ночи!

Едва было не закрыл глаз ладонями и Язон. Торопливо повернулся он и пошел, чуть не побежал туда, где стоял на причале «Арго». Чьи-то руки тянулись сзади за ним, чьи-то холодные губы шептали ему в уши неясные призывы, слышался плач, смех, мольбы, но он не оглянулся ни разу. И лишь только нога его ступила на прочные сходни между медных уключин «Арго», как все, что слышалось и виделось ему, бесследно пропало.

Как только солнце взошло, Язон послал к Эету Евфала и Мелеагра. Сгибаясь под тяжестью кожаных мехов, принесли могучие из царского дворца блестящие и белые, как пена моря, зубы дракона.

Язон же между тем уже натерся сам, натер и свое оружие волшебной мазью Медеи. И едва впервые коснулось его стана чудотворное зелье, нечеловеческая сила напружила мускулы сына Эсонова. Ноги его — показалось ему самому — превратились в стальные столбы, руки стали железными клещами.

Вышел на палубу Язон и, видя, что шумная толпа колхидцев уже спешит вслед за царской колесницей к полю Ареса, приказал подплыть поближе к тому берегу, где оно лежало в тесной долине между высоких гор.

Царь Эет остановил колесницу у самого подножия гор. Сын его Абсирт, стоя впереди, держал в руке ременные бразды, сам Эет и с ним тысячи колхидцев смотрели вниз, ожидая, что же будет дальше.

А Язон, приминая росистую траву обутыми в медь ногами, уже пересек поле. Вот он нашел на нем огромный железный плуг и бронзовое ярмо, сложил их вместе и двинулся к дальней горе, туда, где в ее склоне чернел узкий вход в пещеру.

Но он не успел приблизиться к черному жерлу. Ахнул в страхе народ, закрыла руками лицо Медея: два огромных бурых быка с хриплым мычаньем, подобным шуму прибоя, ринулись навстречу смельчаку из пещерного мрака. Струи пламени хлещут у них из ноздрей, дым клубится следом за ними. Наклонив раскаленные рога, мчатся они на Язона. Но, шагнув одной ногой вперед, прикрывшись круглым щитом, ждет их герой — так гранитный утес ждет удара волны во время бури.

Налетели! Ударились рогами о щит! Отпрыгнув, кидаются снова и снова… Пыль и дым окутали место схватки… Когда же они рассеялись, из множества уст вырвался облегченный вздох, только царь Эет гневно закусил губу: все увидели, что Язон уже запряг одного из быков в плуг и надевает ярмо на другого. Как ни отбивался страшный зверь, как ни дышал в лицо героя струями огня, скоро и с ним было покончено.

Громко крикнул тогда Язон и острием копья уколол быков так, как колет их пахарь своим надоедливым стрекалом. Рванулись с места гордые животные, глубоко врезался в землю тяжелый плуг. Длинными пластами отворачивается и падает взрезанная им земля; борозда за бороздой ложится вдоль Аресова поля. И горные пахари-колхидцы хвалят искусство небывалого землепашца в золотом шлеме.

Вот и вспахан дикий луг. Приняв из рук Мелеагра глубокий короб с зубами дракона, крупными шагами пошел по бороздам Язон, разбрасывая вокруг себя страшное семя. Скоро и этот труд был закончен. И пока утомленный пахарь отпрягал своих огнедышащих волов, пока грозным окриком загонял он их в пещеру, пока спокойной стопой сходил к берегу Фазиса, чтобы, зачерпнув шлемом воды, освежить запекшиеся уста, пока все это длилось, — весь народ, затаив дыхание, взирал на черное поле.

Сначала все на нем было тихо, только ветер шевелил стебли исковерканных плугом трав да кое-где среди глыб земли ослепительно блестел не покрытый ею зуб дракона.

Но вот кто-то вскрикнул в ужасе. Над землей, точно пламя светильника, показался, проколов почву, кончик бронзового копья. Вот рядом с ним выдвинулся другой, третий, сотый… Словно медной щетиной поросло поле. Все чаще рассыпаются комья земли, все сильнее вспучивается она, будто огромные кроты роются под ее поверхностью, — и множество блестящих шлемов сразу поднялось над полем. Еще мгновение — из-под земли показываются головы; отряхиваясь, поднимаются руки, плечи, и тесный строй воинов плечо к плечу воздвигся над недавней пашней. До самых склонов гор стоят их закованные в медь ряды. Их лица гневны, они яростно размахивают мечами. Озираясь, они ищут дерзкого, который посмел создать их себе на горе. Вдруг один из них увидел Язона. С тяжелым звоном они все разом повернулись к нему, и поле застонало под их ногами, когда неодолимой лавиной, все, как один, сделали они первый шаг ему навстречу.

Но Язон не дрогнул. Что делает он там, на берегу реки? Он нагибается к земле… Подняв рукой огромный обломок скалы, он швыряет его через головы передних воинов в самую их гущу…

Тотчас все смешалось на поле Ареса. Словно одержимые богиней безумия Атэ, ринулись медные воины туда, где упал камень. Каждый хочет овладеть им. Они кидаются друг на друга с мечами. Они пронзают один другого копьями, душат руками. «Мое сокровище, мое!» — хрипит тысяча ртов. Они не видят ничего, кроме камня… В то же мгновение яростным бичом обрушился на безумных Язон. Он налетает на них вихрем, пронзает одного, поражает другого, умертвил десятого, сотого. Кровь ручьями льется на землю, ноги воинов скользят в липкой грязи; они падают, умирают, и наконец Язон остается один на лугу, покрытом закованными в медь телами.

Тяжко утомился великий аргонавт. Еле переводя дух, стоял он и смотрел вокруг то на груды окованных медью мертвецов, то на горы, по которым в ужасе убегали подальше от страшного места колхидцы, то на царскую колесницу, уносящую во дворец разгневанного и испуганного Эета.

Наконец все смолкло вокруг. Тогда Язон ударил рукоятью меча в гулкий щит и медленно пошел навстречу своим друзьям; они уже бежали к нему с криками радости.

Эет же, воротясь во дворец, заперся в дальнем покое. Он твердо решил теперь не выполнять данного им слова и каким угодно способом погубить ненавистных аргонавтов.

Как Язон добыл Золотое Руно

Как только Ночь, богиня в черной одежде, накрыла землю своим широким плащом и погрузила ее во мрак, Язон незаметно спустился на берег с высокого корабля и пошел по тропинке к дворцу Эета. Он не хотел, чтобы другие аргонавты знали, как он достанет руно с помощью царевны Медеи.

Медея ждала Язона у белой ограды дворца. Она закуталась в темный плащ, распустила волосы по плечам, а на голову надела венок из волшебных маков. Схватив героя за руку, Медея сказала:

— Идем! Я колдовала весь вечер, и мать Геката послала на помощь нам могучего бога Гипноса. Он усыпит чудовище, а ты убьешь его без труда. Но помни, Язон: все это я сделала ради тебя.

Сказав так, она поспешила в священную рощу Ареса. Язон пошел за ней следом, выхватив острый меч.

Пока они шли, бог сна Гипнос, по просьбе богини Гекаты, спустился на землю, неслышно подкрался к дракону и брызнул маковым соком в его бессонные очи. Тотчас веки дракона смежились и звезды — глаза дракона — погасли одна за другой. В небе стало совсем темно, только роща Ареса светилась мерцающим светом: там на самом высоком дереве висело Золотое Руно, и каждый его завиток сиял в темноте, как звезда.

При этом волшебном свете Язон разглядел чудовище, дремавшее под ветвистым дубом. Три головы дракона, как три скалы, покоились на чешуйчатых лапах. В морщинах его огромного тела гнездились летучие мыши, а зубчатый хвост гигантским кольцом опоясывал рощу. Дракон ужасно храпел, и ядовитая пена стекала с его отвратительных губ. Даже сама Медея, увидев чудовище, вскрикнула и отбежала назад. А ведь она была волшебница: дракон ей не мог повредить.

Но Язон не знал страха. Двумя руками он поднял над головой свой острый меч и трижды ударил дракона в то место, где начинается шея. С последним ударом все три головы отскочили от тела, и кровь, горячая, как огонь, хлынула бурным потоком, сжигая мох и траву. Хвост в предсмертной судороге забил по земле, заметался, ломая столетние дубы, а когти вонзились в песок. Хорошо, что Язон успел отскочить, а то лапы чудовища раздавили бы его панцирь, как хрупкую скорлупу.

Но герой не стал ждать, пока прекратятся судороги безголового тела. Он бросился прямо к платану и снял с него Золотое Руно. Потом он вернулся к Медее. В сиянии Золотого Руна они не узнали окрестности. Половина деревьев в священной роще Ареса была повалена и разбита в щепки ужасным хвостом дракона. Его головы откатились на берег и лежали у самой воды, как три валуна, а из крови дракона образовалась река, которая, бурля, понесла свои волны к Евксинскому Понту.

Перепуганная Медея прижалась к Язону. Тесно обнявшись, они побежали к «Арго». Все аргонавты сошли с корабля навстречу герою. Суровые воины радовались, как дети, волшебному блеску Золотого Руна. Они не могли им налюбоваться и, разглядывая, передавали его из рук в руки.

Тем временем сладкоречивый Орфей взял кифару, сделанную из щита морской черепахи, и запел хвалебный пеан — гимн в честь богов. Однако Язон не хотел терять ни минуты. Он знал, что Эет ни за что не отдаст Золотое Руно чужестранцам, и опасался, как бы коварный царек не заставил его навсегда остаться в Колхиде. Вот почему он приказал аргонавтам взойти на корабль и немедля отчалить от берега. А сам, обратясь к Медее, сказал:

Язон и Медея по крепким сосновым сходням взошли на палубу корабля. Парус хлопнул о мачту и с шумом наполнился ветром. Дружно ударили весла, запенились волны, и быстролетный корабль исчез в темноте.

Погоня

Утром проснулся Эет. Он сейчас же послал своих воинов в рощу Ареса. Злобный царь был уверен, что воины принесут ему череп и кости Язона, обглоданные драконом. Но воины с громкими криками возвратились к царю. Они уверяли все в один голос, что страшный дракон умерщвлен, а Золотое Руно пропало из рощи.

В ярости царь соскочил с постели. Топнув ногой, он обозвал посланцев лгунами и трусами, велел подать себе парчовую хламиду и, опираясь на посох, отправился сам к кораблю аргонавтов. Но там, где вчера стоял на причале священный корабль, бушевало теперь пустынное море. И «Арго» и аргонавты исчезли. Только выжженный круг от костра да несколько головешек чернели на месте их прежней стоянки.

Разъяренный Эет вернулся к себе во дворец. На пороге дворца к нему кинулась Халкиопа, неодетая, вся в слезах. Халкиопа кричала царю, что Медея пропала, — наверное, и Медею похитили греки.

Эет совсем обезумел от гнева и горя. Он выскочил из дворца и приказал снарядить в погоню за «Арго» четырнадцать кораблей, по семидесяти воинов на каждом. Жадный царь бесновался, не зная, о чем ему больше жалеть: о похищенной дочери или о драгоценном руне.

Но пока Эет ярился, «Арго» был уже далеко.

Весла героев дружно пенили море, парус вздувался от ветра, как белое облако, мачта гнулась, канаты скрипели. Налегая на весла, гребцы распевали победную песнь, радуясь ветру, несущему их домой. А Медея смотрела Язону в глаза и смеялась. Очарованная царевна забыла отца и сестру, рощу Ареса и черные скалы Колхиды — так глубоко вонзилась ей в сердце стрела Эрота.

Напрасно глаза Эета искали добычи в пустынных морских просторах: они нигде не приметили паруса «Арго». Всюду, куда достигало орлиное зрение царя, он видел одни только волны. Валы громоздились то справа, то слева, гонялись один за другим и рассыпались в соленые брызги. Ни птицы, ни облака не было в небе. Лишь Гелиос-солнце летел над водой в золотой колеснице.

Но солнечный бог не выдал царю аргонавтов. Он молча правил квадригой своих огненных коней. Тщетно Эет простирал к нему руки. Гелиос не хотел раздражать Афину и Геру, которые охраняли Язона. И, кроме того, он любил свою внучку Медею больше, чем злобного сына.

Тогда Эет пустился на хитрость. Он знал, что вернуться домой, в Элладу, греки могут только двумя путями.

Или они поплывут через пролив Геллеспонт, или по древнему Истру, ныне Дунаю, мимо мрачных гиперборейских стран, где водятся люди с собачьими головами. Обдумав это, Эет разделил свой флот на два отряда. Первый отряд он сам повел к Геллеспонту, а второй, под начальством младшего брата Медеи Абсирта, отправил ближайшим путем к устью Истра. Куда бы теперь ни пришли аргонавты, они непременно попали бы в руки царя.

Между тем Язон, опасаясь погони, поостерегся плыть к Геллеспонту. Он повернул «Арго» как раз в ту самую сторону, куда направился Абсирт. С разных сторон враждебные корабли стремились к одной общей цели. И все зависело от того, успеет ли «Арго» войти в устье Истра прежде, чем подоспеет Абсирт.

Гибель царевича Абсирта

Много раз ночь спускалась на землю, прежде чем аргонавты увидели берег и подошли к островку неподалеку от устья реки. Могучие дубы и темные тополи дремали над самой водой. Прохлада и сумрак манили усталых гребцов, а в глубине густолиственной рощи виднелся храмик — четыре колонны из белого мрамора под плоскою кровлей.

— Мы очень устали, — сказали Зет и Калаид, поглядывая на остров, — а вверх по Истру придется все время грести. Сойдем на землю и отдохнем до вечерней зари.

— До ночи, — поправили Кастор и Полидевк. — В ночной темноте мы незаметно проникнем в реку, и царь Эет никогда не узнает, куда мы пошли.

Язон кивнул головой. На одних только веслах герои вошли в неглубокую бухту, закрытую лесом и скалами с трех сторон, спустили смолистые сходни и вышли на сушу. Ни о чем не заботясь, на время забыв о погоне, они разбрелись по лужайкам и рощам приветного островка.

Только мудрый Орфей со своей кифарой остался на берегу. Он сидел на прибрежной скале, потихоньку трогая струны, и старался понять, о чем говорят неумолчные волны. Со скалы ему виден был берег с устьем Истра, отделенный от острова нешироким проливом.

Вдруг Орфей быстро вскочил.

Аргонавты, только что задремавшие в роще на мягкой траве, пробудились от грома кифары. Золоченые струны не пели; они рокотали призывно и грозно, как в дни великих сражений. Сразу поняв, что случилась беда, Язон и другие герои бросились к Орфею и увидели вражеский флот, подлетающий к их островку на всех парусах. На носу переднего судна стоял молодой, прекрасный воин. Острие его золотого копья сверкало на солнце, а на остальных кораблях щетинились копья колхидской дружины. Проскользнув между островом и материком, корабли повернули к берегу Истра и заградили дорогу священному «Арго». Как ни могучи, как ни бесстрашны были герои Эллады, они хорошо понимали, что семь чужих кораблей без труда одолеют их легкий корабль.

— Что будем делать? — спросил Язон аргонавтов.

Медея по ярко горящим доспехам, по сиянию золотого копья узнала Абсирта. И в душе у нее загорелась надежда.

— Погодите, — сказала она аргонавтам. — Лучше хитрость, чем битва и смерть. Это только передовой отряд колхидского флота. Царь Эет, мой отец, плывет позади на других кораблях. А царевич Абсирт доверчив и молод. Я его обману без труда. Только вы спрячьтесь в роще и не выходите оттуда, пока я вас не окликну.

Аргонавты одобрили мысль Медеи. Коварная дочь Эета взошла на скалу и, притворно рыдая, стала громко взывать к Абсирту.

— Милый брат, не веди сюда свои корабли. Здесь у берега острые скалы. Видишь, «Арго» лежит на мели. Прикажи спустить паруса, или вы разобьетесь о берег.

Простодушный Абсирт, услышав Медею, поверил сестре и велел спустить паруса. А Медея кричала:

— Не губи меня, милый брат! Если ты со своею дружиной захочешь напасть на пелазгов, они растерзают меня раньше, чем вы доберетесь до них, а Золотое Руно бросят в море.

Абсирту показалось, что Медея говорит правду, и он закричал с корабля:

— Что же надо мне делать, Медея?

— Доберись до острова вплавь, — отвечала Абсирту сестра. — Вступи в переговоры с Язоном. Если ты обещаешь пелазгам отпустить их живыми домой, он, наверное, отдаст тебе руно и меня. Что же может он сделать еще? Ведь корабль Язона лежит на мели, а дружина слабее колхидского войска.

И, боясь, что Абсирт не решится приплыть к аргонавтам один, она зарыдала сильнее.

— Что ты медлишь, милый Абсирт? Или хочешь, чтоб я погибла? Или мало того, что лукавые греки увезли меня силой из дома отца? Горе мне! Даже брат мой не хочет избавить меня от Язона.

Она так хорошо притворялась рыдающей и несчастной, что Абсирт перестал колебаться. Быстро снял он золотые доспехи, бросился в море и поплыл, рассекая руками лазурные волны.

— Видишь маленький храм в этой роще? — сказала Медея, когда он вышел на берег. — Это храм богини Дианы. В храме тебя никто не посмеет тронуть. Ступай туда, а я приведу Язона. — И она побежала в рощу.

— Брат мой в наших руках, — с торжеством объявила она аргонавтам. — А покуда он здесь, никто из колхидского войска не поднимет меча против нас. Идите, договоритесь с Абсиртом.

Но Язон недоверчиво покачал головой.

— Если ты захотела вернуться к Эету, я не стану держать тебя силой, — сказал он Медее. — Но никто не возьмет у меня Золотое Руно.

— Неразумный, — смеясь отвечала Медея. — Неужели же ты поверил тому, что я обещала Абсирту? Я нарочно лгала, чтоб вернее его заманить. Отведи его пленником на корабль. Привязав его к мачте, мы выйдем в море, и ты занесешь над ним меч. Колхидцы подумают, что ты хочешь лишить его жизни, и под этой угрозой расступятся перед нами, потому что никто из воинов моего отца не захочет смерти царевича.

Так хитро предлагала Медея, но Зет и Калаид рассудили иначе. Они отозвали Язона в сторону и сказали:

— Не верь колхидской царевне. Она хитра и коварна. То, что она говорит, не годится для нас. Все равно царь Эет догонит нас в Истре. А он жаден и зол. Он охотней пожертвует сыном, чем отдаст нам Медею и Золотое Руно.

— Что же делать? — спросил Язон.

— Лучше убьем Абсирта, — ответили Бореады. — А труп царевича бросим на берегу. Царь Эет ни за что не уйдет от этого островка, пока не оплачет любимого сына по обычаям древней Колхиды. А колхидцы плачут над мертвыми три дня и три ночи. За три дня мы успеем уплыть далеко.

Выслушав этот жестокий совет, Язон покачал головой.

— Нехорошо убивать беззащитного пленника, — возразил он.

Но другие герои считали совет Бореадов разумным.

— Лучше убить одного, чем многим погибнуть, — заметил Линкей.

— Ты жалеешь брата Медеи, а нас не жалеешь, — сердито сказал Теламон.

В тяжелом раздумье Язон отправился к храму Дианы. А Медея, не смея идти за Язоном, прилегла на траву у высокого дуба. Но как только ее голова прикоснулась к траве, мертвый сон одолел царевну. Опасаясь погони и мести отца, она не спала ни минуты с тех пор, как греки ушли из Колхиды.

Между тем Язон увидел Абсирта. Смуглолицый колхидский царевич стоял возле жертвенника Дианы. В нетерпении он крутил и ломал дубовую ветку. Он был очень похож на Медею, только выше, сильнее и тоньше, и Язон почувствовал жалость при мысли, что этот красивый и стройный мальчик может так рано погибнуть.

Подойдя к царевичу, он сказал приятным и ласковым голосом:

— Юноша! Знай, что ты поддался на женскую хитрость и попался к нам в плен. Если твои корабли приблизятся к острову, мы убьем тебя без пощады. Но если ты повелишь колхидскому флоту, не трогая нас, уступить нам дорогу, мы причалим к берегу Истра и отпустим тебя на свободу. Выбирай же, что хочешь: жизнь или смерть.

— Верни мне сначала все, что украл у отца, — надменно ответил Абсирт, — Медею и Золотое Руно, потом говори.

Но Язон посмотрел Абсирту в глаза и спокойно сказал:

— Замолчи! Я не крал ни руна, ни Медеи. Золотое Руно я увез потому, что выполнил все повеления Эета, а Медея сама захотела уехать со мной.

— Ты собака и вор! — в гневе крикнул Абсирт и топнул ногою о каменный пол. — Приведи мне Медею. Я оставлю ее навсегда здесь, на этом пустом островке. Пусть погибнет от зноя и жажды за то, что она обманула меня.

Грозно нахмурясь, Язон схватился за меч. Но сейчас же отдернул руку.

— Не хотелось бы мне тебя убивать, — сказал он Абсирту. — Лучше миром закончим наш разговор.

— Не болтай бесполезного вздора, — сердито сказал Абсирт. — Позови мне Медею, пока я не кликнул своих и они не причалили к берегу.

— Берегись же, — сказал, отступая, Язон и выхватил меч. — Не вводи меня в гнев.

Но Абсирт засмеялся, с презрением взглянув на Язона.

— Ты не смеешь напасть на меня в этом храме. Человека, стоящего в храме, даже боги считают священным. Спрячь свой меч и исполни мое приказание. Я подам моим воинам знак, и, клянусь Аполлоном, ни один из твоих аргонавтов никогда не увидит Эллады!

Обезумев от гнева, Язон бросился на Абсирта. Не веря себе, царевич закрыл руками лицо. Он хотел отклониться, но тяжкий удар упал на его обнаженную голову. Пошатнувшись, он рухнул к ногам богини Дианы, и подножие каменной статуи окрасилось кровью.

Так погиб надменный Абсирт.

Неподвижно смотрел могучий Язон на убитого юношу. Гнев и жалость боролись в его душе. Ведь он погубил любимого брата Медеи. Но, зная, что мертвого все равно не воскресишь, Язон удалился из храма, взошел на скалу и, приставив ладони ко рту, закричал колхидской дружине:

— Слушайте вы, неразумные люди. Ваш царевич остался у нас. Если вы хоть немного приблизитесь к берегу, мы его умертвим без пощады. Лучше плывите к царю Эету и расскажите ему, как вас обманула слабая женщина.

Услышав такие слова, колхидские воины подняли паруса и повернули назад. Ведь они ничего не знали о смерти Абсирта. Они надеялись, что Эет сумеет выручить царевича из беды. А аргонавты, по совету Бореадов, отрубили у убитого руки и ноги и запрятали их в разных местах островка. Греки знали, что царь Эет не похоронит Абсирта до тех пор, пока не разыщет и не соберет воедино все части его юного тела. Потом они подняли с земли крепко спящую Медею, отнесли ее на палубу «Арго» и потихоньку вышли в открытое море.

Встреча с псоглавцами

Все случилось так, как предвидели Бореады. Царь Эет со всем своим флотом приблизился к острову и сразу заметил тело Абсирта на черной скале.

Не помня себя от горя, он разодрал на груди одежду и проклял Медею. Он был уверен, что в смерти его сына виновна преступная дочь.

Два дня искали воины Эета отрубленные руки и ноги Абсирта. Они рыскали по волнам вокруг островка, заходили в каждую бухту, облазили скалы и обшарили рощу. Только на третий день закончились поиски. Мертвого погребли возле храма Дианы, в далекой чужой земле.

Между тем аргонавты свободно вошли в устье Истра и поплыли вверх по широкой реке. На рассвете второго дня пурпурные персты зари коснулись лица Медеи и разбудили ее от долгого сна. Этот волшебный сон послала Медее Геката. Богиня подземного мрака заранее знала о неизбежной смерти Абсирта. Гибель царевича ей предсказали неумолимые Парки, богини судьбы. Геката любила Медею. Она не хотела, чтобы царевна видела мертвого брата. Вот почему она усыпила Медею на целые сутки.

Проснувшись, Медея увидела всех аргонавтов: и кормчего, и гребцов, и Язона, стоящего на носу корабля.

— А где же Абсирт? — в недоумении спросила царевна.

Ей никто не ответил. Аргонавты гребли в суровом молчании, а Язон упрямо смотрел в неглубокую воду.

— Где мой брат? — закричала Медея. — Куда вы девали его?

И опять ей никто не ответил. Весла сильными взмахами резали воду, пена, как змеи, шипела возле бортов корабля. И по согнутым спинам гребцов Медея вдруг поняла, что случилась беда. Она подбежала к Язону и, упав перед ним на колени, молила сказать ей всю правду.

— Брат твой остался на острове, — неохотно ответил Язон.

Он стоял перед ней неподвижный и грустный, с низко опущенной головой.

Царевна в страхе отпрянула от Язона. Аргонавты оставили весла, боясь, что она с отчаянья бросится в воду. Но она, ничего не сказав и не глядя на них, добралась до кормы и опустилась на связку пеньковых веревок. Там сидела она целый день, обхватив колени руками, склонившись на них лицом.

До заката никто не сказал ни слова, точно смерть воцарилась на «Арго». Лишь когда опустилось в пучину багровое солнце, а над волнами встала луна, богоравный Орфей взял кифару и, ударив по струнам, запел. Нежный голос Орфея летел далеко над водой, тихо переливались звуки. Ветер упал, заслушавшись песни. Волны перестали журчать под кормой и с рыданием биться о камни.

А по берегу Истра забегали быстрые тени. Это люди с собачьими головами, чудовища псоглавцы, привлеченные пеньем Орфея, целой стаей примчались к реке.

Их острые морды тревожно нюхали воздух. С хрустом ломая высокие камыши, они бежали за кораблем вдоль берега в мелкой воде, удивленно размахивая руками и отрывистым лаем подзывая друг друга.

Но пловцы не смотрели на них и не слышали лая. Улыбаясь, внимали они певцу, и каждый из них вспоминал родную Элладу. Медея по воле певца забыла об убитом Абсирте. Только в темных глазах у нее еще не просохли недавние слезы. Весла выпали сами собою из рук гребцов, а кормчий оставил кормило. Неподвижный корабль задремал у мели возле берега Истра.

Это сразу заметили псоглавцы. Скаля зубы и злобно рыча, они собрались на песчаной отмели. Их было великое множество. Они жались к воде, чуя близко добычу, но не знали, как переправиться на корабль. Наконец передние бросились в воду и поплыли к спокойно стоявшему «Арго».

Плеск воды, рычанье и лай пробудили Орфея. Он оставил кифару; чары волшебной песни покинули аргонавтов. Воины сразу схватились за весла. Но вокруг корабля вся река кишела телами чудовищ. Их свирепые морды одна за другой поднимались из волн. Волосатые руки с кривыми когтями хватались за борт и за весла. Зубы с лязгом вонзались и яростно грызли твердое дерево корабля.

А с берега к кораблю подплывали всё новые стаи страшилищ, и уже по бортам карабкались вверх псоглавцы. «Арго», обвешанный сотнями тел, накренился к воде, и на палубе закипела кровавая схватка. Там, на носу, сражался с чудовищем Линкей. Здесь Язон, обхватив псоглавца руками, оторвал от настила его волосатое тело и швырнул его в Истр. Мелеагр возле мачты с трудом отбивался от трех псоглавцев, а Медея, дрожа, закрывала руками лицо. Видя гибель, грозящую Мелеагру, и боясь за Медею, Язон поспешил к ним на помощь. Точно молнией Зевса, разил он чудовищ мечом, и те рушились в воду одно за другим.

В это время спасительный ветер напружинил парус. «Арго», вздрогнув, рванулся вперед и поплыл по реке, далеко за собою оставив рычащую стаю.

— Видишь, — сказала Язону Медея, — это боги наслали чудовищ на нас в наказанье за то, что ты совершил злодеянье. Бойся грозных Эриний, Язон! Богини мести не оставят нас до тех пор, покуда кровью своей не искупим мы смерти Абсирта!

— Только бы нам вернуться в Элладу, — ответил Язон, — и отобрать у Пелия царство. А там я сумею умилостивить Эриний. Я поставлю им храм из паросского белого мрамора, и они помирятся со мной.

Как аргонавты спаслись от бури

День за днем поднимался корабль аргонавтов против течения пустынного Истра. Мимо неслись берега, поросшие сумрачным лесом. Ни судов, ни людей не встречалось на этом пути.

Наконец аргонавты завидели горы, покрытые снегом, и дошли до истоков реки. Дальше некуда было идти. Пришлось волочить корабль по земле до реки Эридан, катить его по горе на сосновых катках, опускать вниз по обрыву и снова плыть по воде.

В тяжелой работе летели дни, покуда, пройдя Эридан и Родан, пловцы не достигли Тирренского моря у берегов безлюдной земли, которую много позднее люди стали называть Италией.

С веселыми криками выплыли аргонавты в открытое море. Но неприветливо встретило это море пловцов. Черные тучи нависли над самой водой. Злобный ветер завыл им навстречу. Волны вздулись, как горы, а сорванный парус упал на гребцов, едва не сбросив их в воду.

— Горе нам! — закричал Теламон. — Великие боги сговорились нас погубить!

— Это все из-за нашей колдуньи, — бормотал про себя Калаид. — Горе тем, кто связался с женщиной.

А Язон отвечал сердитому сыну Борея:

— Помолись своему отцу. Может быть, он придет нам на помощь.

Но, как ни взывали к Борею Зет и Калаид, буря ревела вокруг с каждой минутой сильнее, черные волны бросали корабль то вперед, то назад, то к самому небу, то в бездну.

— Море требует жертвы, — сказал аргонавтам Зет. — Кому-то из нас придется погибнуть.

— Того, кто прогневил богов, мы и сбросим в море, — проворчал жестокий Калаид, взглянув на Медею. — Иначе все мы погибнем.

— Стыдись! — отвечал добродушный Евфал. — Лучше всем нам погибнуть, чем сбросить в море товарища.

— Помолись своему могучему деду, Медея, — задыхаясь от ветра, крикнул Язон. — Пусть он разгонит тучи.

Но сколько ни молилась Медея великому Гелиосу, буря крепчала и выла вокруг в полуночном мраке. Соленые волны совсем заливали корабль, он тяжелел от воды и погружался все глубже и глубже. Рук не хватало, чтобы вычерпывать воду.

— Клянусь Посейдоном, — воскликнул Зет, — сбросьте же в воду колдунью, и море утихнет!

— Сбросьте в воду Медею! — кричал и Калаид. — На гибель мы взяли колдунью с собою. Это она нам приносит несчастье.

И оба жестоких брата ринулись на корму, где, вцепившись в канаты, сидела Медея, мокрая с головы до ног.

— Назад! — загремел Язон, бросаясь к Медее на помощь. — Или вы первые свалитесь в воду.

— Назад! — сказал и Евфал, заслоняя Медею.

А Теламон повторял:

— Братья, не ссорьтесь. Простимся друг с другом. Теперь нам ничто не поможет.

В это мгновенье молния прянула с неба, и на корме послышался голос. Это священная голова богини Афины, врезанная в корму корабля, открыла свои деревянные уста.

— Плывите к острову Кирки, — сказал нечеловеческий голос. — Светлая дочь Латоны и Зевса, богиня Диана, разгневалась на Язона за то, что он осквернил ее храм убийством Абсирта. Молите волшебницу Кирку — Цирцею — очистить вас от греха.

Не замолк еще голос воительницы, как страшный белоголовый вал поднял корабль на хребет и погнал его в ночь с такой быстротой, что все аргонавты попадали друг на друга. «Арго» весь задрожал, заскрипел, затрещал от напора воды и с размаху врезался носом в песок. Буря мгновенно утихла, в разорванных тучах встала Диана-луна и озарила неведомый берег. Дыры огромных пещер зияли справа и слева. Вечною сыростью, холодом смерти веяло на героев из этих пещер.

— Это царство Гадеса, — сказали могучие Диоскуры, Кастор и Полидевк. — Это входы в подземный Тартар.

— Берегитесь Танатоса, демона смерти, — прибавил Орфей. — Не спите, потому что Танатос коварен и убивает во сне.

Но Язон отвечал:

— Лучше Тартар, чем бурное море. Дождемся рассвета.

Как Язон и Медея очистились от греха у волшебницы Кирки

Солнце на огненной колеснице выкатилось из-за туч. Зоркий Линкей сейчас же приметил тропинку на черной скале. Но, приблизившись к ней, аргонавты увидели не тропинку, а подобие каменной лестницы, вырубленной в скале руками титанов. Тяжелые глыбы громоздились одна над другой до самого неба.

— Не ходите наверх, — сказал осторожный Тифий, — там живут великаны.

Но бесстрашный Язон возразил:

— Кто боится, пускай остается внизу. Я же взойду на вершину скалы и увижу, куда занесла нас судьба.

И герои в молчанье последовали за ним. Целый день поднимались они по гигантским ступеням, становясь друг другу на плечи и хватаясь руками за камни. Руки их срывались, а ноги скользили по гладкой скале.

— Что мы ищем? — твердили друг другу Зет и Калаид. — Куда мы стремимся? Чем карабкаться вверх к неведомой цели, не лучше ли нам возвратиться назад, сесть на «Арго» и выйти в открытое море?

Но Язон отвечал:

— Неразумны такие слова. Или буря напрасно прибила нас к этой земле? Кто из вас поручится, что там, наверху, не живет волшебница Кирка?

И опять аргонавты пускались в томительный путь через пропасти и провалы. А взойдя на вершину скалы, оглянулись на море, и «Арго» показался им меньше скорлупки лесного ореха.

Вдруг Линкей закричал:

— Там город, за лесом, внизу. Вижу, как поднимается дым над домами.

Герои спустились с горы и вступили в долину, залитую светом. Утонув по колено в траве, бродили здесь тонкорунные овцы, и пчелы жужжали кругом, привлеченные медом цветущих деревьев. В темных листьях висели повсюду золотые плоды.

У дороги стоял старый пастух, опираясь на посох, а тучные свиньи взрывали носами лиловую пашню.

— Чей это город мы видим вдали? — окликнул Язон пастуха. — И чей это храм из черного камня?

— Город наш, — ответил пастух, — а храм беспощадных Эриний. Некогда здесь обитали киклопы. Они разоряли селения и пожирали людей. Но с той поры, как нашим городом правит волшебница Кирка, киклопы покинули остров, и мир царит на земле.

— Слава великим богам! — воскликнул Язон. — Мы близко от цели.

И все повторили за ним:

— Слава великим богам!

Одни Бореады молчали, хотя и уверились, что роптали несправедливо.

Скоро заметил Язон и дом волшебницы Кирки, сложенный из тяжких камней на открытом и солнечном месте. Около входа лежали огромные горные львы и свирепые с виду волки. Завидев пришельцев, они поднялись, но без гнева, миролюбиво махая хвостами, ждали, покуда те подойдут. А из дома звучала приятная песня.

— Слышите голос? — сказал Орфей аргонавтам. — Кирка, наверное, молода и прекрасна. Она нам поможет.

Не успел он сказать, как ткань, отнесенная ветром, открыла незапертый вход и герои увидели Кирку. Удивленные, они отступили назад.

Мудрая Кирка сидела на троне, украшенном хитрой резьбой, величавая и седая. Ее иссохшие руки недвижно лежали на поручнях трона. Бесчисленные морщины избороздили ее лицо, такое древнее, как земля. Только глаза божественной жрицы Эриний светились, как два драгоценных камня.

— Кто вы? — сурово спросила она аргонавтов. — Откуда пришли и чего вы хотите?

Звери, услышав ее слова, улеглись у порога, а Язон приблизился к входу с надеждой и страхом.

Но надежда героя была напрасна. Как только древняя Кирка узнала, что аргонавты умертвили Абсирта у жертвенника Дианы, она отказалась и слушать Язона.

Тщетно он заклинал непреклонную жрицу очистить его от крови юного брата Медеи.

— Вы совершили ужасное злодеянье, — сказала волшебница Кирка. — Нет на земле вины тяжелей, чем убийство того, кто скрывается в храме и ищет спасенья у алтаря. Я давно живу на свете. Глаза мои видели Зевса еще молодым, но не случалось мне слышать, чтобы сестра заманила на гибель любимого брата. Оставьте нашу страну, вероломные чужеземцы. Я не хочу, чтобы ноги злодеев ступали по ее священной земле.

И, видя, что странники медлят, не в силах уйти, она повторила:

— Кто вы и как вас зовут? Вы рассказали мне все, а имен не назвали. Откройте же их, чтобы все люди знали, как называть осквернителей храма Дианы.

Язон, потупясь, молчал. Не хотелось герою, чтобы имя его люди произносили с проклятьем, как имя злодея. С тяжким вздохом, не отвечая старухе, повернулся он, чтобы уйти. Но Медея, стоявшая сзади, смело приблизилась к трону. Кирка в недоуменье смотрела на девушку, подходящую к ней без боязни. Вдруг она поднялась с высокого трона, пораженная блеском очей Медеи, и в волненье спросила:

Не успела она договорить, как древняя Кирка, дрожа, привлекла царевну к груди.

— Если и вправду ты дочь Эета, — сказала она, — я не могу отпустить тебя, не очистив от преступления. Ведь я родная сестра царя Эета и дочь великого Гелиоса. Боги давно предсказали мне, что незадолго до смерти услышу я вести о милой Колхиде.

Вымолвив эти слова, она сбросила с себя верхнее покрывало и взяла свой волшебный жезл. В то же мгновенье морщины исчезли с ее лица, вместо седых волос на плечи упали темные кудри, а сгорбленный стан распрямился и сделался гибким и стройным. С гордой улыбкой смотрела прекрасная Кирка на Медею и аргонавтов. А те отступили, пораженные превращением и светлой ее красотой.

— Не бойтесь и не дивитесь, — сказала волшебница. — Боги дали мне вечную юность бессмертных и мудрость старухи. Пойдемте же в храм и принесем священную жертву богиням мести.

Они отправились к алтарю беспощадных Эриний. Кирка там заколола ягненка и теплой жертвенной кровью омыла руки Язона, очистив его от свершенного им преступленья. С души Язона упала великая тяжесть, а Медея первый раз после смерти Абсирта улыбнулась ему.

Но, прощаясь с Медеей, волшебница Кирка сказала:

— Даже и я не способна совсем избавить Язона от наказанья. С тех пор как руки его омылись жертвенной кровью, люди не смогут ему отомстить за царевича. Но берегитесь богов. Совесть Язона до смерти не будет спокойна. Тяжкою будет ваша совместная жизнь. Много вы испытаете бед и лишений.

Остров Сирен

Несмотря на такое печальное предсказание, аргонавты дружно и весело двинулись в путь. Как ни прекрасен был остров волшебницы, как ни чудесна долина, где царствует вечное лето, родная Эллада была им милей.

Быстро скользил их корабль мимо берегов плодородной Италии, и волны переливались под ним подобно серебряной чешуе. К вечеру над водой закружился туман; несколько островков, похожих на встречные корабли, показались на горизонте. Но мгла опустилась до самой воды и скрыла островки от глаз аргонавтов.

Вдруг из тумана послышалось пение. Звучные женские голоса, сначала далеко, потом всё ближе и ближе, всё громче и громче зазвенели в вечернем воздухе.

Это были волшебные звуки, они притягивали к себе аргонавтов, манили и звали корабль за собой. Сначала Орфей повернулся лицом туда, откуда послышалось пение, и замер на месте. Потом Линкей, напрягая острое зрение, впился глазами в туман. За ним и Медея, откинув косы, прислушалась к песне.

— Стойте! — сказал наконец Язон. — Это песня о смерти. Кто-то тонет в тумане и взывает о помощи!

По знаку Язона гребцы схватились за весла.

Нос корабля на быстром ходу прорезал туман, и навстречу ему точно всплыл из-под воды неведомый островок. У подножия этого островка кипели буруны, и острые рифы, скрытые под водой, грозили неосторожным пловцам. На зеленой лужайке, у самых волн, были набросаны груды камней, и желтые черепа с пустыми глазницами повсюду валялись в траве.

А на гладкообточенном камне, над самой водой, вполоборота к пловцам сидели три девы-певицы. Наполовину скрытые камнем, они манили к себе аргонавтов и пели волшебную песнь. Их волосы отливали на солнце то медью, то зеленью. Руки тянулись навстречу героям. Большие глаза, холодные, как глаза змей, не отрываясь, следили за «Арго». И, повинуясь волшебному взгляду, кормчий Тифий направил корабль прямо на камень. Точно во сне он видел и рифы, и золотистую мель, но под действием чар ему казалось, что лучше разбиться о риф, чем уплыть от острова прочь, не упившись чудесным пением. То же чувствовали и другие пловцы. Только мудрый Орфей не поддался волшебству.

Встав на носу корабля в длинной волнистой хламиде, поднял кифару певец и по струнам рукою ударил. Мерно под ловкой рукой загремели согласные струны, страшных певиц голоса заглушая торжественным хором:

Так пел аргонавтам Орфей, и сами Сирены заслушались песни. Они не понимали человеческой речи, но голос певца казался им слаще и чище их собственных голосов. А звуки его кифары так удивили коварных сестер, что они замолчали.

Но как только пенье Сирен прекратилось, один за другим очнулись гребцы. Волшебные чары слетели с Тифия, как сон. Он грудью налег на кормило, и легкий корабль, едва не ударясь о камень, свернул на восток и помчался от острова прочь.

Харибда и Скилла

Недолго герои вспоминали косматых красавиц. Впереди им послышался грохот волн, точно буря опять летела навстречу. Налево они увидели берег, а направо — огромный лесистый остров. Между островом и землей показался пролив, очень узкий и стиснутый скалами. С одной стороны слышался хриплый собачий лай, точно тысячи псов собрались на скале и делили добычу. С другой — грозно ревела пучина, и с каждой минутой нарастала волна.

— Неужели опять мы вернулись к Евксинскому Понту и попали в страну псоглавцев? — спросил Теламон.

Слыша грохот и лай, Тифий повернул налево. Он подумал, что псы на скале не очень опасны. Лучше плыть мимо них, чем попасть в ревущий поток.

Но как только «Арго» приблизился к левому берегу, Язон закричал:

— Правь правее, Тифий! Посмотри: это страшная Скилла.

Аргонавты взглянули наверх и увидели на скале отвратительное чудовище. Шесть свирепых волчьих голов, разевая кровавые пасти с тремя рядами зубов, раскачивались над бездною. Они, как грибы на липовом пне, торчали пучком на одной извилистой шее. Двенадцать звериных лап со стальными когтями тянулись навстречу «Арго». Двенадцать горящих глаз неотступно следили за кораблем.

В страхе Тифий направил корабль к правому берегу. Но не успел он еще отойти от мерзостной Скиллы, как справа разверзлась огромная пасть другого чудовища. Волны бурным потоком хлынули прямо в разинутый зев, как в бездонную пропасть, увлекая корабль за собой.

— Назад! — закричал Мелеагр. — Гребите назад! Берегитесь Харибды!

Изо всех сил работали веслами аргонавты. Только чудом им удалось задержать корабль и причалить его к покрытому тиною рифу, внезапно поднявшемуся из волн, потому что Харибда втянула всю воду в свое ужасное чрево и море вдруг обмелело.

Оглушенные ревом прибоя, пловцы, как могли, держались за камень, а Харибда, раздув дрожащие ноздри, тянула в себя остатки воды, и пар поднимался над нею столбами.

— Как только чудовище выпустит воду обратно, — сказал аргонавтам Язон, — сразу беритесь за весла. Если нам не удастся пройти, покуда оно переводит дыханье, мы никогда не увидим Эллады. Ставьте же парус. Молите отца, Бореады, чтобы он нам помог.

Покамест он так говорил, волны с шумом помчались обратно. Это злая Харибда отрыгнула всю воду из чрева. Но гребцы уже были готовы: весла ударили по воде, парус с треском развернулся во всю ширину, и корабль, как стрела из лука Дианы, пролетел мимо чудовищ. Долго слышали аргонавты, как лает им вслед свирепая Скилла, как ревет и фыркает в гневе Харибда.

Планкты

Однако впереди их ждало еще одно испытание. Надо было пройти через Планкты — огромную сводчатую пещеру. В этой древней пещере царит тьма. Только узкая трещина в своде пропускает отблеск дневного света. В вечном мраке по кругу струится вода и воронкой уходит под землю. Вечно кружит она обломки судов, заблудившихся в этой пещере. А под морщинистым каменным сводом бушуют холодные вихри, день и ночь над волнами встают водяные смерчи. Никогда ни один мореход не прошел через Планкты. Даже голуби Зевса, которые точно белые пчелы носят на светлый Олимп амброзию — сладкую пищу бессмертных богов, — и те погибают под сводами Планктов, сбитые в воду смерчем.

Но аргонавты никак не могли миновать этой мрачной пещеры. Путь в Элладу лежал через страшный подземный проход.

Осторожный Язон поставил корабль на якорь у самого входа в таинственный грот, чтобы принести обильную жертву богиням Афине и Гере. Герои молили бессмертных богинь усмирить волнение в пещере. Однако богини молчали, а небо над «Арго» подернулось дымкой. Пришлось выжидать хорошей погоды и попутного южного ветра.

Только на пятые сутки очистилось небо. Свежий попутный бриз напряг парус. Корабль сам просился вперед, но аргонавты не трогались с места: они ожидали знамения вечных богинь. Вдруг белый стремительный голубь пронесся над палубой «Арго» и опустился на мачту. Почистив носиком перья, любимая птица богов опять сорвалась с корабля и скрылась под сводом пещеры. Язон подумал, что голубя к ним послала Афродита, и поднял якорь, надеясь на помощь богини.

Корабль разбежался по зыбким волнам, как тень проскользнул в пещеру и очутился в подземном мраке. Грохот и гром совсем оглушили героев. Подхватив судно аргонавтов, волны швырнули его далеко от входа и погнали мимо базальтовых стен по бесконечному кругу.

То и дело приходилось пловцам нагибаться под выступом черного свода и отталкиваться от стен. С каждым кругом корабль приближался к центру пещеры, и ни весла, ни руль не могли его задержать. Все стремительней и короче становились круги. «Арго» падал в вертящуюся воронку.

В смертном страхе Медея прильнула к Язону. Прижав к себе плачущую царевну, Язон смотрел ей в глаза последний раз перед концом. Могучие Диоскуры, обнявшись, сидели у мачты. Они не боялись погибнуть, но им было горько и больно, что, умирая так рано, они не смогли совершить и половины тех подвигов, о которых мечтали с самого детства. А Мелеагр стоял на носу корабля. Скрестив на груди свои сильные руки, нетерпеливый герой думал, что если уж смерть неизбежна, то лучше погибнуть первым, чтобы не видеть, как тонут друзья.

Один только юный Пелей не верил в близкую гибель. Пелей еще не был женат, а боги ему предсказали, что у него от брака с подводной богиней родится герой Ахиллес, который прославит Элладу и имя отца. Пелей был уверен, что нимфы, живущие в Планктах, спасут его от губительных волн и увлекут за собой в подводный дворец. Он потихоньку молился богине любви Афродите, чтобы она напомнила нимфам о предсказании богов.

А «Арго» все несся и несся, точно в воронке, сужая круги; водяные смерчи подобно чудовищным пальмам вырастали у бортов корабля и с грохотом рушились прямо на палубу, обдавая героев соленой водой. Вот уже нос бессильного «Арго» повис над клокочущей ямой водоворота. Еще мгновенье — и он бы обрушился в бездну. Но вместо того, чтобы падать носом вперед, корабль неподвижно застыл на волне. Внезапно настала глубокая тишина. Исчезли смерчи, и черные волны как бы подернулись масляной пленкой. Только далекие своды пещеры еще отдавали назад запоздалое эхо недавнего гула.

С радостным криком Пелей соскочил со скамьи. Он был уверен, что Афродита, услышав его молитву, смирила подземные воды. Он думал, что из воды навстречу к нему сейчас же всплывет сама морская царица и пригласит его на подводный пир.

Но юный герой ошибся. Не Афродита, а Гера смирила пучину. Это она упросила лазурно-кудрявого Посейдона спасти аргонавтов, и бог, взмахнув волшебным трезубцем, остановил вращение воды. Путь был свободен.

Громко крича от восторга, аргонавты выбрались из пещеры по другую сторону Планкт. Теперь уже ничто не могло задержать их корабль на пути. К полудню герои завидели остров феаков, где правили народом добрый и справедливый царь Алкиной с прекрасной царицей Аретой.

Аргонавты у царя Алкиноя

На этом острове ждал аргонавтов заслуженный отдых. «Арго» вошел в Феакийскую гавань. Всюду бесчисленными рядами стояли высокие корабли. Бросив якорь у пристани, герои пошли во дворец к Алкиною.

Глядя на аргонавтов, на их тяжелые шлемы, на крепкие мускулы ног в блестящих поножах и на загар коричневых лиц, миролюбивые феакийцы шептали друг другу:

— Должно быть, это Apec со своей воинственной свитой шествует в дом Алкиноя.

А посмотрев на Медею, они прибавляли шутливо:

— А вот и красавица Афродита. Только на этот раз она родилась не из пены морской, а из сажи в кузнице бога Гефеста. Видите, как черны ее косы, как обветрена кожа. Должно быть, подземный огонь опалил ей лицо.

Так шутили веселые феакийцы, шумной толпой провожая героев до царского дома.

Царь Алкиной приветливо встретил пришельцев. Он приказал отвести Медею на женскую половину дворца к гостеприимной Арете, а воинов пригласил к себе и устроил богатый пир. Всем им хотелось послушать рассказы героев. Но не успели гости возлечь на пышно украшенных ложах, как двери дворца распахнулись и в дом ворвались незнакомые люди.

Двенадцать чернобородых мужей с мечами в руках, гремя золотыми доспехами, торопливо прошли через зал и приблизились к Алкиною. Самый высокий из них, предводитель с седеющей бородой и с глазами, горящими злобой из-под черных косматых бровей, свирепо взглянул на Язона. Быстро спрыгнул Язон с богатого ложа и могучей рукою схватил копье. Вслед за Язоном вскочили и все аргонавты, мгновенно готовые к битве. А бородатые воины, обступив своего предводителя, в ярости потрясали мечами.

— Кто вы такие? — спросил Алкиной бородатых пришельцев. — Кто вам позволил врываться с оружием в мирный дворец и нападать на гостей посреди веселого пира?

— Я царь Эет, — отвечал предводитель чернобородых. — А гости твои — бесчестные люди: похитители и убийцы. Стыдно царю укрывать их в своем крепкозданном дворце.

И, повернувшись к Язону, Эет потребовал, чтобы герой отдал ему Медею и Золотое Руно.

— Возьми, если можешь, — спокойно ответил Язон. — Только выйдем отсюда. Сразимся в открытом поле. Нехорошо затевать кровавую драку в светлых покоях дворца.

Бореады же расправили черные крылья и яростно закричали:

— Чего же ты медлишь, Эет? Пойдем и сразимся!

Буйные братья давно стосковались по войнам и битвам. Им надоело скитаться в морях и беспрестанно работать тяжелыми веслами. Они обрадовались неожиданной стычке; они горели желанием показать колхидской дружине искусство и силу греческих воинов.

Но Алкиной не хотел, чтобы дело дошло до сражения. Он успокоил Эета разумною речью и потихоньку послал слугу за царицей Аретой, которая славилась не только своей удивительной красотой, но и великим умом. Узнав, в чем дело, Арета сейчас же явилась на пир.

— Выслушайте меня, великие воины, — с кроткой улыбкой сказала царица Эету и аргонавтам. — Меч никогда не докажет правды. Лучше решите ваш спор справедливым судом. Изберите судьей царя Алкиноя. Он судит разумно и честно. Сами боги внушат ему правильный приговор.

С радостью принял Язон предложение Ареты. С той поры, как вещая Кирка сняла с него грех, Язон не боялся суда. Эет же нахмурился и молчал. Он с удовольствием отказался бы от препирательств. Но, боясь показаться неправым, он мрачно взглянул на Арету и в знак согласия кивнул головой.

Пир продолжался. Но он продолжался в молчанье, потому что враги не смотрели один на другого и, втайне сердясь, не хотели забавить царя Алкиноя приятной беседой. К полуночи все разошлись по разным покоям дворца и крепко заснули, потому что на скучном пиру выпили много вина.

Только царица Арета долго шепталась с Медеей в дальнем покое дворца. Все разузнав от Медеи, она поспешила к царю Алкиною. Судьба несчастной царевны тронула сердце Ареты, и ей захотелось помочь аргонавтам.

Царь Алкиной сидел у постели и в раздумье расчесывал гребнем волнистую бороду.

— Не знаю, как быть, — сказал он, взглянув на Арету. — Я молился богам, но они отвечают неясно. Афина и Гера хотят, чтобы я оправдал аргонавтов, а Диана и Гелиос требуют им наказания. Как бы я ни решил, кто-нибудь из богов будет разгневан.

Подумав немного, он продолжал:

— Нельзя оставить Язону Медею. Вот если бы он женился на ней, тогда никто не мог бы разлучить жену с мужем. Но так как они не женаты, придется Медее вернуться к отцу.

— Так и решим, — улыбаясь, сказала Арета. — Ты хорошо рассудил, Алкиной!

Очень довольная тем, что узнала, она возвратилась к Медее, а царь Алкиной решил, что теперь ему не о чем думать, лег в постель и заснул, забыв даже вытащить гребень из бороды.

— Закутайся в плащ и разуйся, — сказала Медее Арета. — Я послала раба за Язоном.

Крадучись, вышли они в широкие сени дворца и, встретив у входа Язона, тайно от всех отправились в храм великой богини Геры, покровительницы семейного очага.

Плотно закрыв тяжелые двери храма, озаренного светом одного только факела, Арета сказала Язону о решении царя Алкиноя и спросила героя, хочет ли он взять себе в жены царевну, чтобы спасти ее от гнева отца. Язон крепко задумался, а Медея стояла с низко опущенной головой и в тревоге ждала ответа. Ведь она любила Язона больше всех людей на земле. Наконец Язон повернулся к Арете и сказал:

— Выслушай меня, добрая Арета, а ты, царевна, запомни мои слова. Я очень люблю Медею. Ради этой любви я взял ее на корабль. Но когда мы садились на «Арго», я был уверен, что боги помогут нам быстро вернуться домой и там отдадут мне наследство отца. Ведь Медея царевна, и я не хотел жениться на ней, пока не верну свое царство. Но все случилось не так, как я думал. Не добрые боги, а злые, враждебные ветры несли мой корабль по волнам. Вместо мира и счастья скитанья и бури выпали нам на долю. Много дней прошло с той поры, как мы ушли из Колхиды, а у меня все еще нет ничего, кроме трости, щита и меча. Нет ни царства, ни дома, ни верной надежды их получить. Пусть Медея решает сама: пристало ли ей, царевне, скитаться с бездомным бродягой. Захочет ли царская дочь всю жизнь прожить с бедняком?

Тут Язон замолчал и с боязнью взглянул на Медею. А она протянула руки и прижалась лицом к холодным доспехам Язона.

— Довольно, — сказала царица Арета. — Я вижу, что злая судьба не испугает Медею. Отныне вы муж и жена, и никто не посмеет вас разлучить.

Утром Эет со своею дружиной явился на суд к царю Алкиною, а вслед за Эетом вошел и Язон.

Мудрый судья восседал на высоком троне в белых одеждах, по краю окрашенных в пурпур. Рядом с царем на высоких подушках сидела Арета.

— Слушайте волю богов! — возвестил Алкиной, обращаясь к колхидянам. — Могучий Язон честно исполнил все то, что приказал ему царь Эет, и Золотое Руно досталось Язону по праву. Но царевну Медею похитили аргонавты нечестно, и она вернется к отцу. Так решили великие боги.

Выслушав это решение, Эет нахмурился и сказал:

— Плохой ты судья, Алкиной. Язон никогда не смирил бы быков, не посеял бы зубы дракона и не убил бы чудовища, если бы Медея не помогла ему колдовством. Он бесчестно украл у меня Золотое Руно, не свершив никакого подвига. Подвиги за него свершила Медея. Значит, ей и принадлежит Золотое Руно.

И, видя, что царь Алкиной в смущении не знает, что отвечать, Эет закричал со смехом:

— Боги всегда справедливы, Язон! Отдай мне Медею, а если не хочешь расстаться с проклятой колдуньей, верни мне без спора руно. Выбирай же, могучий герой, убивший дракона с помощью женщины! Ведь если тебя покинет Медея, ты потеряешь всю свою силу и не свершишь ни единого подвига.

Все колхидяне засмеялись. Довольные шуткой Эета, они хохотали и скалили белые зубы. Но Язон покачал головой и сказал:

— Напрасно ты веселишься, Эет. Ты не получишь ни руна, ни Медеи.

Услышав такие слова, Алкиной огорчился.

— Я судил справедливо, — сказал он герою. — Сами боги велели вернуть Медею отцу. Неужели ты хочешь нарушить волю богов?

— Нет, — ответил Язон, — не хочу. Но боги повелевают жене идти не за старым отцом, а за мужем.

— А Медея тебе не жена! — торжествующим голосом крикнул Эет. — Приведи ко мне дочь, или я возьму ее силой.

— Нет, — ответил Язон. — Мы с Медеей муж и жена. Ни силой, ни словом ты ничего не возьмешь, потому что мы дали друг другу священную клятву перед мраморной статуей Геры.

— Кто свидетели клятвы? — спросил Алкиной, недоверчиво посмотрев на Язона.

— Кто свидетели клятвы? — насмешливо воскликнул Эет. — Не верьте ему: он обманщик. — И так как Язон молчал, Эет повторил с торжеством: — Где же свидетели клятвы?

— Здесь, — сказала царица Арета, склонившись с высокого трона. — Я слыхала их клятву и я повенчала их в храме. Разве мало вам слова царицы Ареты?

Царь Эет, с горящими гневом глазами, как дикая кошка колхидских дебрей, бросился к трону, но, раздумав, повернулся на месте и пошел из дворца. Дойдя до дверей, он опять обернулся, поднял обе руки и сказал, задыхаясь:

— Будьте прокляты вы, ненавистные греки! Пусть никто из вас не увидит отчизны. А ты, Алкиной, да не ведаешь счастья во веки веков!

В страшном гневе он выскочил вон и, спустившись к своим кораблям, удалился в Колхиду. А царь Алкиной, очень довольный, что так хорошо для Язона окончился суд, устроил великий пир и до вечера слушал рассказы пловцов-аргонавтов. Отдохнув у приветливых феакийцев, герои отправились в путь.

Проклятье Эета

Весело трепетал под ветром парус крепкодонного «Арго». День и ночь неустанно он резал лазурные воды, приближаясь к заветной земле. Наконец аргонавты завидели берег и вдали очертания Иолка.

Свежий ветер родины дышал им в лицо, доносил до них запах травы, только что скошенной поселянами Иолка, запах спелого винограда и тучной земли. Язон и Медея стояли на самом носу корабля. И счастливый герой любовался картиной знакомого берега.

— Видишь пристань и храм, — говорил он царевне. — А вон там между зелени плоская кровля. Это домик Эсона-царя. Там найдешь ты отца, добрее и лучше Эета. А вот и высокий дворец коварного Пелия. Может быть, и помогут нам боги вернуть себе этот дворец.

— Возьми-ка кифару, Орфей, — просили певца Диоскуры. — С вольной песней влетим мы в родимую гавань Язона.

Но как только Орфей прикоснулся к кифаре, в лицо аргонавтам ударил порыв налетевшего с севера вихря. «Арго» вздрогнул и, закружившись на месте, повернулся назад. Накренясь к воде, он понесся от милого берега прочь. С диким криком Язон подбежал к снастям и мечом обрубил канаты. Парус шумно упал, но, подхваченный вихрем, он унесся в открытое море. Течение помчало корабль на восток и на юг, мимо берега изобильной Эвбеи, а оттуда к Пелопоннесу. Тщетно Кастор и Полидевк, Зет и Калаид, Мелеагр и Язон хватались за весла. Напрасно Тифий пытался налечь на кормило. Весла с треском ломались в упругих волнах, а кормило не слушалось кормчего.

Вот уже скрылся на западе Пелопоннес, вот уже мимо мелькнули высокие красные скалы, вот и рощи зеленого Крита остались за крепкой кормой, а немного спустя перед носом показался из пенистых волн неведомый берег. Неприглядный и плоский, засыпанный желтым песком, без единого кустика, без травы, он тянулся вправо и влево, как пустыня.

«Арго» примчало потоком к самому берегу, и он глубоко завяз в черном илистом дне далеко от песчаной косы.

Путешествие по пустыне

Проваливаясь по самое горло в вонючий и склизкий ил, аргонавты один за другим кое-как пробились сквозь эту трясину на берег. А Медею Язон перенес на руках. Но им было нужно вытащить на берег и корабль. Пришлось привязать к его носу, у киля, смоленый канат и, упираясь в землю ногами, тащить корабль в сыпучем песке по колено; мышцы на согнутых спинах и на руках вздувались, как горы, а корабль не двигался с места: он крепко увяз. Но герои не падали духом; все сильней и сильней налегали они на канат, покуда нос корабля не тронулся с места и, пропахав огромную борозду в илистом дне, не вышел на чистый песок. Только покончив с этой тяжелой работой, герои смогли оглядеться кругом. Берег был настоящей пустыней.

Язон разделил аргонавтов на три отряда и разослал их в три стороны за водой, наказав возвращаться к закату. Сам же с Медеей остался на берегу, чтобы набрать хоть ракушек на обед.

Нагибаясь за ракушками к песку, Язон и Медея услышали плеск волны и шорох прибоя. Скоро прибрежный ил совершенно исчез под водой, и волны, поднявшись до берега, стали лизать корму корабля.

Вдруг Язон и Медея услышали звонкие голоса. Шумный вал разбился о берег и оставил на мокром песке трех богинь в венках из подводных цветов. Это были прибрежные нимфы-океаниды. С веселыми криками гнались они одна за другой, но, увидев людей, удивленно остановились. Потом закутались, как в плащи, в свои зеленые волосы и подошли к Язону. Старшая из сестер спросила:

— Кто вы такие и как вы попали в пустыню?

— Мы — аргонавты, — ответил Язон. — Плыли на родину в Полк, но по воле богов течение снесло нас сюда. Если вы, бессмертные сестры, можете нам помочь, укажите нам путь домой, и, вернувшись на родину, мы поставим вам мраморный храм.

— Ты хорошо говоришь, чужестранец, — молвили богини. — Не пытайтесь вернуться назад. В море грозит вам ужасная гибель. Лучше дождитесь на берегу, пока наша мать Амфитрита не распряжет своих белых коней. Тогда поднимите на плечи корабль и ступайте пешком по пустыне до самого края земли. Там вы найдете дорогу домой.

Сказав так, нимфы бросились в море и скоро пропали из глаз. Только что скрылись они, вернулись назад аргонавты. Язон передал им вещие слова нимф. Но никто из героев не знал, когда Амфитрита, седая жена владыки морей Посейдона, распрягает своих коней.

Аргонавты решили не спать ни днем ни ночью. Присев на песок возле самого берега, они не сводили глаз с моря в тщетной надежде, что Амфитрита примчится к ним на своей колеснице. Но море казалось таким же пустынным, как и берег вокруг. А герои устали, и сон стал клонить одного за другим.

Вдруг Язон вскочил, как безумный, и бросился к морю. Он услышал сквозь сон призывное ржанье коня. Солнце только что встало из желтых песков, море было спокойно и тихо. Внезапно вода возле берега расступилась, отхлынула прочь, и на сушу из волн выскочил ослепительно белый конь с сияющей гривой и с глазами, блестящими, как зеленые камни. Он выбрался на берег, уткнулся мордой в песок, громко фыркнул и вдруг, резвясь, понесся в пустыню. Язон понял, что это и есть волшебный конь Амфитриты. Он разбудил аргонавтов, и герои по шестеро в ряд взвалили «Арго» на плечи. Сгибаясь под тяжестью ноши, пошли они в том направлении, где скрылся конь.

Утро скоро сменилось жарким, безветренным днем. Отвесные стрелы лучей, как раскаленное золото, жгли аргонавтов. Ноги вязли в песке, а тяжелое огромное судно давило и резало плечи. Мелкие камешки вперемешку с горячим песком забивались Медее в сандалии. Царевна старалась ступать осторожно, но непривычные ноги ее покраснели, стертая кожа потрескалась от жары, и песок обжигал ступни.

— Язон! — говорила Медея. — Я не могу так идти. Ноги мои обливаются кровью. Лучше ляжем на этот песок и умрем.

Но Язон не отвечал ни слова. Он хорошо понимал, если Медея, поддавшись усталости, ляжет на жаркий песок, она уже больше не встанет. Солнце спалит ее жгучим огнем.

Так день и ночь, ночь и день шли аргонавты по пустыне, пока наконец Медея не обезумела от ужасной жажды.

— Язон, — прошептала она чуть слышно жесткими, как древесная кора, губами. — Я прокушу себе руку и выпью собственной крови, а потом напою и тебя. Ведь все равно мы умрем от жажды.

— Слушай, Язон, — молвил тогда Евфал, посмотрев на Медею. — Нам неудобно нести корабль по шестеро в ряд. С боков довольно и по пяти человек, а Теламон подопрет корму. Ты же возьми царевну на руки и неси возле нас. Видишь, она уже не может идти.

Так говорил он из жалости к бедной Медее. На самом же деле аргонавтам было очень трудно тащить корабль на плечах.

Язон с благодарностью посмотрел на доброго Евфала и подхватил Медею с земли как раз в ту минуту, когда она, пошатнувшись, едва не упала в песок. И вдруг по пустыне пронесся стремительный ветер. Влажный и мягкий, он освежил горячие лица героев.

— Море! — сказал Теламон. — Там за пальмою море! Этот ветер — морской!

Люди разом рванулись вперед, и Язон побежал, держа на руках Медею. Скоро они взобрались на высокий песчаный холм и увидели целый пальмовый лес на морском берегу. Между пальм росли и другие деревья, а с высокой скалы серебряной лентой сбегал водопад.

Бросив корабль на песок, вперегонки пустились герои к скале и припали губами к широкой струе водопада. А Язон, зачерпнув горстями воду, оживил бесчувственную царевну. Аргонавты пили и пили и никак не могли утолить свою жажду, а когда наконец, опьянев от воды, они оглянулись, то увидели в двух шагах от себя обнесенный оградою сад.

Там деревья сгибались под тяжестью яблок, крупных, сочных и огненно-золотых. Между этих деревьев ходили прекрасные девушки в белых одеждах, а на мягком зеленом лугу, в глубине чудесного сада, стоял бородатый гигант и держал на плечах тяжелый небесный свод.

— Это сад Гесперид, — сказал аргонавтам Орфей. — Здесь растут золотые яблоки. А вот и мощный Атлант.

— Да, — отозвались из-за ограды прекрасные девушки, — мы — Геспериды, а это брат нашего отца Атлант. Чистый источник в скале, из которого вы напились, выбил мечом великий Геракл, когда приходил в нашу землю.

— Это добрые вести! — воскликнул Язон. — Мы дошли до самого края земли и отсюда вернемся в Элладу. Ведь именно так предсказали нам нимфы.

Озеро Тритона

Отдохнув у приветливых Гесперид, рассказав Атланту о всех своих приключениях, аргонавты спустили на воду корабль и поплыли вдоль берега. «Арго» стремился на восток, а берег все время сворачивал на запад.

Поздно вечером добродушный Евфал сказал с удивлением:

— Посмотрите-ка, в этой стране солнце прячется на восходе: берег нас повернул на закат, а оно опять там, за нами.

— Что это за чудо! — сказал и Язон. — Я вижу знакомые пальмы. Вон и скала. Или лукавый Гермес отнял мой разум, или мы снова вернулись к земле Гесперид.

Тут только поняли аргонавты, что то, что они принимали за море, не море, а круглое озеро. Эта весть привела их в отчаяние. Но, по счастью, они увидели на берегу незнакомого юношу. Он стоял у воды и гляделся в нее, точно в зеркало.

— Как пробраться отсюда в открытое море? — окликнул Язон незнакомца.

— Путь один, — отвечал незнакомец. — Молитесь Тритону. Это озеро бога Тритона, и, кроме него, никто не выведет вас отсюда.

Едва успев сказать это, юноша вдруг пропал, точно его и не было.

Не зная, как быть, аргонавты причалили к берегу. Тут разумный Орфей предложил поставить треножник в честь бога Тритона и принести ему тучную жертву. Знаменитый охотник Мелеагр скоро нашел оленя и, поймав, принес его на плечах к треножнику. Разложили костер, закололи оленя и сожгли его мясо на ярком огне в жертву богу Тритону.

Жертвенный дым столбом подымался к небу. Вдруг он рассеялся, и из пламени появился пропавший юноша. Ничего не сказав, он протянул из огня обнаженную руку к Евфалу и подал ему небольшой комочек земли, очень мягкий и липкий. Покуда Евфал с удивлением рассматривал странный подарок, жертвенный дым снова окутал огонь, и виденье исчезло. Аргонавты решили, что жертва приятна Тритону, и снова поплыли вдоль берегов круглого озера.

Скоро они услыхали трубные звуки: точно кто-то трубил в огромный охотничий рог. Они повернули на звук и увидели бога Тритона. Он всплыл перед ними по пояс с трезубцем в одной руке и с большой перламутровой раковиной в другой.

Бог трубил в эту раковину, как в рог, а трезубцем коснулся земли, и земля расступилась. Перед «Арго» открылся проход в Средиземное море. Но как только корабль миновал этот узкий проход, берега сомкнулись опять.

Великан Талос

Снова «Арго» бежал по лазурному морю, и когда на заре аргонавты увидели остров, они сразу узнали Крит. Надо было зайти и набрать на дорогу пресной воды, запасы которой иссякли. Но причалить к острову оказалось не так-то легко.

На острове Крите правил в то время Минос — царь, не менее жадный и злой, чем Эет.

За долгую жизнь Минос накопил несчетные груды сокровищ. Он дрожал над ними, как скряга, и вечно боялся, что его обворует какой-нибудь чужестранец. Но особенно подозрительным сделался он недавно, после того как придворный зодчий Дедал улетел от царя вместе с сыном Икаром на искусно сделанных крыльях. Не доверяя никому, Минос запретил чужестранцам подходить к берегам благодатного Крита и, чтобы никто не нарушил запрета, поставил сторожа на берегу, великана Талоса.

Талос был не простой великан. Он был выкован из меди Гефестом-искусником, богом огня. Но Гефест вдохнул в его жесткое тело живую душу, и гигант ел и пил, слышал, видел и говорил, как другие люди. День и ночь шагал он по Криту на медных ногах, сотрясая весь остров, и швырял обломками скал в корабли, проходившие мимо Крита.

Как только «Арго» приблизился к острову, великан появился из-за горы и закричал медным голосом, чтобы пловцы убирались подальше. Для подкрепления своих слов он швырнул в их корабль увесистую скалу. Плоская глыба звучно хлопнула по воде и, подскакивая, как ловко пущенный камень, перепрыгнула через «Арго». Потом она потонула в волнах. А гигант кривлялся и хохотал, ужасно довольный своим искусством.

— Придется уйти без воды, — заворчали всегда недовольные Бореады. — И тут несчастье преследует нас…

Но Медея, заранее знавшая, чем закончится речь Бореадов, не дала им договорить до конца.

— Постойте, — сказала она, — дайте мне бронзовый щит и вина. Я придумала, как усмирить великана.

Язон принес ей свой щит, и Диоскуры разрезали кожаный мех с вином, подарок Атланта, и вылили в перевернутый щит, как в огромную чашу. Медея же подмешала в вино снотворной травы и, став на носу корабля, закричала:

— Не сердись на нас, добрый Талос! Мы хотим угостить тебя нектаром, сладким напитком богов. Тот, кто вкусит священного нектара, станет бессмертным, как боги. А в обмен за бессмертье ты дашь нам немного воды.

Глуповатый Талос подумал, что стать бессмертным совсем не так плохо. Он перестал швыряться камнями и побрел по колено в воде навстречу гостям за обещанным угощением. Огромным глотком осушил он весь щит Язона и, причмокнув от удовольствия, облизал свои медные губы.

— Дай еще, — попросил он Медею.

— Нет, — сказала Медея, — если ты выпьешь еще хоть глоток, ты сейчас же умрешь. Будь доволен, что стал бессмертным, и принеси нам воды.

Талос скорчил хитрую рожу и засмеялся.

— Разве я обещал принести вам воды? — отвечал он, смеясь. — Уходите-ка подобру-поздорову, или я запущу в вас вот этой горой.

И он зашагал к берегу, распевая хвалебную песню о хитрости и уме бессмертного Талоса. Но не успел еще медный хвастун выйти на берег, колени его подогнулись, а веки закрылись. Он ткнулся лицом в песок и захрапел на весь остров.

— К берегу! — закричала Медея. — Убейте его, покуда он спит.

— Как это сделать? — спросил Теламон. — Ведь медную шею не перерубишь мечом.

— Убить его просто, — ответил мудрый Орфей, который знал все на свете. — У Талоса в теле одна только медная трубка, по которой течет волшебная кровь, как по жиле. Эту жилу Гефест заткнул золотым гвоздем. Если вытащить гвоздь, кровь прольется на землю, и гигант умрет.

Не дослушав Орфея, Язон прыгнул в светлые волны, быстро доплыл до берега, вытащил гвоздь из темени великана, и жидкая лава вместо живой человеческой крови потекла из отверстия в море. Вода закипела, над морем поднялся пар, а медный гигант превратился в огромную медную гору, очень похожую на лежащего человека. Аргонавты же набрали воды и ушли от острова Крита.

Возвращение в Иолк

Очень скоро приплыли они в Эгейское море. А от этого моря не так уж далеко до Иолка. Как-то в полдень Евфал сидел на корме, отдыхая от гребли, и рассматривал высохший черный комочек земли, полученный им от Тритона.

— Вот и все мое царство, — шутя говорил он Язону. — Больше нет у меня земли. Придется мне обратиться в букашку, чтобы править страной, что лежит у меня на ладони. Ты счастливец, Язон, по сравнению со мной: у тебя есть надежда вернуть себе царство отца, а у бедного аргонавта Евфала и этого нет.

Тут Евфал размахнулся и выбросил в море бесполезный комочек земли. Но покуда комок летел над водой, он сделался величиной с лепешку, а упавши на волны, начал расти с удивительной быстротой. Сначала он стал размером как шкура барана, потом — как бычья, потом сравнялся со скалой и наконец превратился в прекрасный остров Каллисту. Из черной земли, на глазах у героев, полезли иголочки свежей травы, потом появились кусты. Кусты превратились в деревья, и скоро тенистые рощи покрыли чудесный остров, а недалеко от берега вырос город с дворцом и храмом, с широкой людной площадью и с пристанями на берегу. Народ теснился на пристани, манил к себе корабль аргонавтов и громко кричал:

— Евфал! Евфал! Это добрый наш царь Евфал вернулся из дальних странствий!

Так, по милости бога Тритона, Евфал сотворил себе целое царство из комочка волшебной земли. Язон не хотел завидовать счастью Евфала, но, удаляясь от нового островка, он все-таки был задумчив и грустен.

— Вот, — говорил он Медее, — я целую жизнь гонюсь за моим потерянным царством и рыщу по бурным волнам, а беззаботный Евфал нашел себе то, чего не искал. Наяву получил он такое великое счастье, о котором не смел мечтать и во сне.

Как Пелий обманул Язона

Маленький домик обиженного царя Эсона обветшал, потемнел от времени. Крыша его покосилась, плющ занавесил открытые двери, а возле самого входа разросся бурьян. Даже каменные столбы строения потрескались и осели.

Ни раба, ни собаки не было у Эсона. В страшной бедности доживал он свои последние дни.

Вдруг старику послышались голоса. Он поднял голову и чуть не ослеп от яркого блеска. Прямо к нему, шагая через бурьян, приближался прекрасный и статный воин об руку с женщиной удивительной красоты. Воин нес Золотое Руно, перекинув его через согнутый локоть, и оно блестело на солнце, как само солнце.

Тихо ахнул Эсон. Торопясь обнять любимого сына, он протягивал руки, хотел подняться с земли, но ноги его подгибались и руки дрожали. С радостным криком Язон подбежал к старику. Он упал перед ним на колени, отшвырнув Золотое Руно, обнял старые плечи могучей рукой. А Эсон, не веря глазам, то смеялся, то плакал от счастья. И Медея тоже не знала, смеяться ей или плакать на пороге убогой хибарки, где ждала ее новая жизнь.

Видя, как дряхл и бессилен отец, Язон на руках отнес его в дом, а Медея зажгла огонь в очаге и стала готовить похлебку. Скоро приветливый дым заклубился над домом Эсона; вкусный запах похлебки поплыл из дверей, чисто вымытые амфоры и чаши наполнились светлым вином из бурдюка, подаренного Язону Евфалом.

Поручив Медее отца, Язон отправился к Пелию. Было раннее утро, но жители Иолка, разбуженные нежданной вестью, уже покидали дома, толпились на улицах и шумели.

— Смотрите, Язон возвратился, — говорили они. — Он не погиб в далекой Колхиде. Он привез Золотое Руно. Придется старому Пелию уступить ему трон.

Пелий вышел к Язону заспанный и сердитый: зная суровый характер царя, рабы не решались сказать ему о возвращении героя. Но Пелий сразу узнал гостя. А когда он увидел в руках у Язона Золотое Руно, с него соскочил всякий сон. Большие глаза царя заблестели. Неужели придется возвратить Язону отнятый трон? Притворясь равнодушным, Пелий сказал:

— По рассказам я думал, что это руно гораздо красивее и богаче. Чего не наскажут глупые люди! Ты хорошо поступил, Язон, что исполнил желание Фрикса. Теперь душа его успокоится в мрачном Аиде. Пойди и повесь руно в храме. Отдай его в жертву богам, и великие боги наградят тебя за хороший поступок.

Видя, что аргонавт не тронулся с места, Пелий спросил с деланным удивлением:

— Что же ты медлишь, Язон? Или ты хочешь оставить себе Золотое Руно и отклонить награду богов?

— Перестань притворяться, — сказал с возмущением Язон. — Не боги, а ты обещал мне награду. Возьми Золотое Руно и верни мне царство Эсона.

— Я не могу принять от тебя Золотого Руна, — поспешно ответил Пелий. — Боги явились мне в сонном виденье и повелели повесить его в храме Ареса за то, что ты погубил в Колхиде его любимых быков и тысячеглазого змея. Ступай же! Исполни веленье богов. А я тебе ничего не должен. — Но про себя он подумал: «Меня назовут глупцом, если я променяю царский престол на баранью шкуру, хотя бы она и была из чистого золота».

В страшном гневе Язон едва не убил обманщика Пелия. Но ведь Пелий был его дядей, и Язон боялся новым убийством разгневать богов. Он ушел из дворца, хлопнув медною дверью так, что стены дворца зашатались, а двери попадали с петель.

— Не печалься, — сказала Язону Медея. — Я придумала, как избавиться от царя. Подожди только несколько дней, потому что у нас с тобой должен родиться ребенок, и я не хочу колдовать, пока он еще не родился.

Между тем царь Пелий решил задобрить Язона. Он прислал к нему каменщиков и древоделов, чтобы те перестроили заново обветшалый домик Эсона, и в подарок пригнал Язону целое стадо коров, быков и баранов. Пригласив аргонавтов к себе, Язон и Медея мирно жили в родительском доме до тех пор, покуда у них не родилось двое детей. Оба мальчика были крепкими и здоровыми детьми, и родители сильно их полюбили. Теперь Медея могла колдовать без боязни повредить детям волшебными чарами. Прежде чем начинать колдовство, она отправилась во дворец к дочерям лукавого Пелия и сказала царевнам:

— Одолжите мне ненадолго большой медный чан.

— А зачем тебе чан? — тотчас спросили дочери Пелия по привычке, свойственной всем девушкам.

— Царь Эсон очень стар и бессилен, — отвечала Медея. — Я сварю волшебное зелье, чтобы сделать его молодым.

— О! — сгорая от любопытства, закричали царевны. — Позови нас, когда начнешь колдовать. Мы хотим это видеть.

— Хорошо, — отвечала Медея и отнесла чан домой.

Дождавшись ночи, она разулась, распустила волосы по плечам и пошла за город, на волшебные места, где сходятся три дороги. Там она собрала колдовские травы и, став на распутье дорог, три раза прокричала совой. Тотчас послышался грохот и гром, и богиня подземного мрака Геката примчалась к Медее по воздуху в огненной колеснице, запряженной драконами.

Молнии сыпались из кровавых ноздрей драконов, и пар валил клубами из их ушей. А от кожаных крыльев чудовищ поднялся такой вихрь, что деревья в лесах застонали.

— Какая гроза! — говорили жители Иолка и прятались по домам.

— Мать Геката, — сказала Медея богине. — Дай мне силу и уменье сделать Эсона бодрым и молодым.

Не ответив ни слова, Геката три раза коснулась Медеи волшебным жезлом и умчалась назад.

Медея вернулась домой, позвала царевен, спрятала их за куст, разложила костер и, повесив чан над огнем, стала варить колдовское зелье. Как только вода закипела, желто-зеленая пена, шипя, потекла через край на горячие угли. Царевны визжали от страха: им казалось, что это не пена, а змеи шипят на углях. Там, где пена коснулась травы, вся земля запестрела цветами, круглыми и сверкающими, как маленькие яркие щитки.

Медея все время мешала зелье сухою веткой смоковницы, приговаривая таинственные слова.

Вдруг царевны увидели, что мертвая ветка покрылась свежими почками, через миг на ней появились зеленые листья, и она зацвела в руках у Медеи. Еще через миг на месте цветов созрели прекрасные смоквы. Пораженные чудом, царевны вылезли из-за куста, а колдунья сказала:

— Зелье поспело — пора начинать.

Она вошла в дом и, как маленького ребенка, принесла на руках мирно спящего Эсона — таким он стал легким от старости. Серповидным ножом она надрезала горло Эсону, выпустила на землю всю его старую темную кровь и влила ему в жилы волшебное зелье. Сразу же рана на горле исчезла, белые кудри царя потемнели и сделались черными, а на сморщенных, желтых щеках старика появился румянец и морщины разгладились. Старец Эсон казался теперь младшим братом Язона. Царевны без памяти бросились во дворец, но сейчас же вернулись обратно. Они умоляли Медею дать им немного волшебного зелья.

— Мы очень любим нашего отца, — говорили царевны, — а Пелий немного моложе Эсона и скоро умрет. Дай нам волшебного зелья, чтобы он стал молодым.

— Подождите, пока он заснет, — посоветовала Медея. — Ведь во сне вам будет гораздо легче надрезать ему горло.

Царевны ушли, а Медея вылила целебное зелье на землю и сварила в котле ядовитые травы. Потом она позвала царевен.

— Берите, — сказала она.

Царевны с трудом подняли тяжелый чан, переполненный ядом. Едва дождавшись, чтобы Пелий заснул, они схватили зазубренный кухонный нож и, из великой любви к отцу, перерезали ему горло. Но, сколько ни лили они на рану яд из котла, Пелий не становился моложе. Напротив, он весь почернел от яда. Долго ждали царевны, пока проснется отец, но, видя, что он лежит неподвижно, принялись его тормошить и только тогда догадались, что своими руками убили отца.

Так погиб вероломный Пелий за то, что он обманул Язона и не вернул ему царство отцов.

В ночь колдовства Медеи Язона не было дома. Только утром услышал он об убийстве, о котором кричал весь город. Вернувшись домой, он стал укорять Медею:

— Плохо ты сделала. Или ты думаешь, что судьба не накажет тебя и меня за это новое злодеяние?

— Успокойся, — возразила Медея, — ни ты, ни я и пальцем не тронули Пелия. А если его безумные дочери убили отца, — на них и падет проклятие Эриний. Мы же получим царство и хорошо заживем.

Но Язон покачал головой и сказал:

— Злодеяние никогда не приносит счастья. Боюсь, что нам будет не лучше, а хуже.

— Тебе ли говорить такие слова? — в сердцах отвечала Медея. — Разве не ты погубил Абсирта?

— За это я и страдаю, — угрюмо сказал Язон и в первый раз в жизни поссорился с Медеей.

Но все-таки он пошел во дворец, чтобы потребовать себе свое царство. У дворца его встретил старший сын Пелия, царевич Адраст, юный, но смелый воин.

— Знаю, зачем ты пришел, — сказал царевич Язону. — Но погоди говорить о царстве, пока мы не похороним отца. Нехорошо делить наследство, пока в доме лежит покойник.

— Это правда, — ответил Язон и вернулся домой. Но не успел он дойти до дома, как люди сказали ему, что там случилось большое несчастье: змея укусила Эсона, и он упал мертвым.

— Видишь, — сказал Медее Язон, горюя над телом отца, — кара судьбы уже началась.

Оба царевича — Адраст и Язон — стали готовиться к похоронам. Но и готовясь к похоронам, Адраст не терял даром времени. Он тайком разослал по городу Иолку хорошо обученных вестников. Вестники всюду шныряли в толпе, заходили в дома и, оглядываясь, нашептывали народу, что Медея — колдунья, что она не только убила царя, колдовством обезумив его дочерей, но и погубила своего брата Абсирта.

— Если вы изберете Язона царем, — говорили народу посланцы Адраста, — ждите смерти. Царевна Медея нашлет на вас мор и безумие. Дети начнут убивать отцов, а сестры — возлюбленных братьев.

Так нашептывали они народу, и, когда пришло время избрать царя, граждане Иолка не захотели иметь Медею царицей и объявили царем Адраста, а не Язона.

Как Язон женился на коринфской царевне

Видя, что жители Иолка не любят и никогда не полюбят Медею, Язон решился покинуть родную страну.

«Может быть, счастье свое я найду на чужбине», — подумал герой. Продав свое стадо, он купил колесницу, четверку горячих коней, забил досками двери и окна Эсонова домика и поехал в Коринф, где царствовал царь Креонт, давнишний товарищ и друг Язона. Вместе с Язоном и все аргонавты тронулись в путь, кто куда. Видя, что сила и смелость великой дружины теперь уже не пригодятся Язону, каждый из аргонавтов спешил возвратиться домой. На перекрестке дорог у старого дуба, где колдовала Медея, в последний раз обнялись товарищи и разошлись одни на запад, другие на восток, третьи на север, четвертые на юг.

Быстро бежали Язоновы кони по пыльной дороге, и цокот их крепких копыт повторяло окрестное эхо. К вечеру он с семейством приехал в Коринф, где царь Креонт, давно поджидавший к себе знаменитого морехода, с великой почестью принял гостей. Он поселил их в новом каменном доме, очень похожем на настоящий дворец.

Тихо и мирно текла жизнь Язона в Коринфе. Но могучий герой не привык к такой скучной жизни. Горько и тяжело было ему на чужбине. И на царских пирах он с горечью говорил про себя, что живет у Креонта из милости, как нахлебник.

Однажды, когда Язон возвращался домой из дворца, молчаливый и мрачный, его остановила старуха, с головой укрытая покрывалом.

— Могучий Язон, — сказала старуха, — меня послала к тебе дочь Креонта, прекрасная Главкса. Давно уже наша царевна хотела увидеть тебя, прославленного героя. Вчера же, когда ты с царем был на пиру, она незаметно прокралась в покои и, спрятавшись за колонной, хорошо рассмотрела тебя. С этой минуты стрела Эрота попала ей в сердце, и она полюбила тебя больше жизни. Последуй за мной. Я сведу тебя к нашей царевне. Она хочет с тобой говорить.

— Зачем я пойду к ней? — ответил Язон. — Мне не о чем говорить с царевной. У меня есть жена Медея и юные сыновья.

— В том-то и дело, — с живостью отвечала старуха, — что у тебя есть два сына-наследника, царской крови, а царствовать им будет негде. Медея бежала с тобой от Эета в одной только черной одежде, а если бы ты оставил ее и женился на Главксе, вторая жена принесла бы тебе в приданое все Коринфское царство. По смерти Креонта твои сыновья сделались бы царями. Подумай об этом.

— Нечего думать, — ответил Язон. — Я не покину Медею.

Но через день, выходя из дворца, он снова встретил старуху, так же, как прежде, укрытую с головой.

— Главкса ждет тебя, — снова сказала она и схватила героя за руку. Но Язон вырвал руку и, не отвечая ни слова, пошел домой.

— Погоди! — закричала старуха. — Обернись и взгляни на меня!

Язон оглянулся. Старуха сбросила с себя покрывало, выпрямилась, раскинула руки, и Язон увидел перед собой не старуху, а прекрасную Главксу в бесценных одеждах.

— Разве Медея красивее меня? — спросила царевна. — Медея худа и черна, как ворон, а мои волосы золотятся, как спелая рожь. Медея бледна, и руки ее огрубели от черной работы, а я молода и одета в бесценные ткани.

Язон ничего не ответил и молча пошел домой. Но царевна была настойчива и своенравна. Она позвала к себе царя Креонта и плакала перед ним, пока царь не согласился уговорить Язона.

На другой день Креонт, вызвав к себе Язона, обещал сейчас же отдать ему все свое царство, если он женится на Главксе.

— Я старше тебя, — сказал он Язону, — и скоро умру, потому что давно уже болею. Покуда я жив, мы будем править с тобою вдвоем, как два брата, а после моей кончины все мои земли перейдут к тебе одному и достанутся детям Медеи. А дочь Эета никто не обидит. Мы построим мраморный храм в честь богини Гекаты, и она станет жрицей Гекаты, как было в Колхиде. Подумай о детях, Язон, и о нашей давнишней дружбе. Не отказывай мне. Ты обидишь меня и царевну, если откажешь нам в нашей просьбе.

Язон, который очень любил своих сыновей, долго думал и наконец согласился. Он больше всего на свете хотел, чтобы дети его стали царями.

Как Медея отомстила Язону и Главксе

В тот же вечер сыновья Язона играли на улице недалеко от храма Гимена, в котором коринфяне празднуют свадьбы. Вдруг в темноте показались факелы, послышался шум и говор веселой толпы. Потом заиграли флейты, грянуло пение и загремели колеса.

— О Гимен, о Гимен! — восклицала толпа.

Маленький сын Медеи с удивлением увидел на свадебной колеснице Язона в сверкающей царской одежде. Он побежал к Медее и закричал:

— Мама, иди-ка! Посмотри: наш отец открывает шествие — весь золотой стоит он на колеснице!

Медея стремительно выбежала из дому и увидела, как Язон об руку с Главксой сошел с колесницы и поднялся по ступенькам в храм.

Совсем обезумев от горя, Медея вернулась домой и послала к Язону старшего сына. Она умоляла, чтобы муж ее, прежде чем отправиться во дворец, зашел к ней проститься.

Язон, который чувствовал себя виноватым перед Медеей, послушался и пришел.

— Ты напрасно горюешь, Медея, — сказал он ей ласково и печально. — Я не забыл о клятве, которую дал тебе при царице Арете, и люблю тебя так же, как прежде. Боги знают, что я не хотел жениться на Главксе. Я это сделал ради наших детей. Ты подумай: даже беспечный Евфал и тот сотворил себе остров из комка негодной земли. А мы ничего не имеем, и дети, твои и мои, живут из милости у чужих.

Но Медея не верила ни единому слову Язона.

— Ты обманщик и трус! — закричала она. — Почему ты тайком от меня отправился с Главксой в храм? Побоялся сказать мне об этом? И зачем говоришь ты о наших детях? Если ты их действительно любишь, то знай, что лучше им сделаться бондарями и кузнецами, чем быть царевичами и жить всю жизнь рядом со злою мачехой. Будь уверен, что Главкса погубит их.

И вот, видя, что сделанного нельзя изменить и что суровый Язон не откажется от женитьбы на Главксе, Медея задумала страшную месть.

— Погоди, — сказала она Язону. — Я сержусь на тебя, но я не сержусь на царевну. Я хочу ей послать драгоценный подарок, чтобы она хорошо обращалась с моими детьми.

Говоря так, она побежала в дом, достала из сундука золотой венец работы Гефеста и чудесно вышитую одежду, которые тайком от всех привезла ей однажды Геката. Отдав обе вещи Язону, Медея сказала:

— Венец для царя, а одежда для Главксы. Пусть наденут и поминают меня добром.

Обрадованный подарками, Язон решил, что Медея примирилась со своей суровой участью, и поспешил во дворец, где ждала его Главкса.

Тем временем царь Креонт, обеспокоенный, что Язон так долго не возвращается от Медеи, подумал:

«Покуда эта колдунья живет возле нас, ни мне, ни Язону, ни Главксе не будет покоя. Чего доброго, она и сейчас околдует Язона, и он совсем не придет во дворец».

Подумав об этом, Креонт послал к Медее гонца с суровым приказом. Но только что вышел гонец, явился Язон.

— Все обошлось хорошо, — сказал он Креонту, — я помирился с Медеей, и она не станет преследовать нас своим колдовством. Вот венец для тебя и одежда для Главксы. Это подарок Медеи. Примерьте-ка их.

Увидев бесценный венец искусной работы Гефеста, Креонт подумал:

«Напрасно послал я гонца. Надо отправить другого и отменить мой жестокий приказ».

Но прежде чем сделать это, он примерил венец. А Главкса, схватив чудесно расшитую ткань, захлопала от радости в ладоши.

— Медея гораздо добрее, чем о ней говорят! — закричала она и тут же надела одежду. Но в тот самый миг, когда драгоценный венец коснулся волос Креонта, а мягкая ткань окутала плечи Главксы, отец и дочь почернели, как угли, и замертво рухнули на пол. Оба волшебных подарка Медеи были отравлены страшной Гекатой, мрачной владычицей мертвых. Всякий, кто их примерял, доставался богине Гекате.

Так погибли Креонт и царевна за то, что они разлучили Медею с Язоном и на чужом несчастье хотели построить счастье и мир для самих себя.

Между тем гонец с жестоким приказом явился к Медее. Всеми покинутая, она лежала ничком на полу и горько рыдала.

— Встань и выслушай слово царя! — возвестил суровый гонец. — Царь Креонт приказывает тебе до зари покинуть наш город и уйти из него навсегда. Сыновей же твоих я сведу во дворец, и они будут жить, как царевичи, у Язона и Главксы.

С диким криком вскочила Медея и кинулась на гонца. Она была так страшна в своей ярости, что гонец испугался и убежал.

А Медея, дрожа и не зная, что делать, бросилась к детям. Атэ, богиня безумия и глупости, которая только и знает, что подбивает людей на дурные дела, вселилась в Медею и лишила ее рассудка. Безумной царевне почудилось, что лучше убить детей, чем отдать их Язону и Главксе. Так Медея и сделала. Она схватила кинжал и, не помня себя, заколола им спящих детей, а потом вонзила его себе в сердце.

Смертью обоих сыновей судьба покарала Медею за то, что она из корысти убила Пелия и свалила вину на его дочерей. А Язона она покарала за то, что он не сдержал своей клятвы, которую дал при царице Арете великой богине Гере, и за то, что, покинув Медею, он из черной корысти женился на Главксе.

Смерть Язона

С тех пор прошло много-много лет.

Однажды два мальчика, козопасы из Иолка, пригнали стадо к ручью, бегущему в море.

Зная, что стадо не отойдет от воды, пока не напьется и не сощиплет траву вдоль ручья, мальчики разом воткнули в песок крючковатые палки, сбросили с плеч хламиды и побежали к морю купаться.

Вдруг один закричал:

— Смотри-ка, Эвмей, что это там на песке?

Эвмей вгляделся и отвечал:

— Не знаю. Горгий, по-моему, это корабль.

— Ну да, — засмеялся Горгий, — корабли не плавают по песку.

— А этот плывет, — упрямо сказал Эвмей. — Разве не видишь? Вот мачта. Пойдем поглядим.

Приблизившись, козопасы увидели не корабль, а остов древнего судна, до самых бортов занесенный песком, расшатанный ветром, изъеденный волнами бурных приливов.

Он стоял неподвижно, как призрак, и длинные весла его, выходя из отверстий с обеих сторон, упирались в песок. Сосновые доски обшивки там и сям оборвались, в щели видно было безбрежное море. С высокой кормы корабля слепыми глазами смотрела на мальчиков вниз деревянная голова Афины-Паллады, изваянная искусным резцом на конце кормового бревна.

— Видишь? — спросил Горгий, указывая рукой на голову грозной богини.

— Вижу, — ответил Эвмей. — Что ж ты боишься, Горгий? Это пустой корабль. Влезем на палубу и поплывем. Я буду воин, а ты гребец.

— Как же мы влезем?

— А вон по веслу. Смотри!

И смелый Эвмей, обхватив весло коленями и руками, начал карабкаться вверх. Робкий Горгий полез по другому веслу.

Но в это мгновенье из-за кормы корабля вышел неведомый старый воин. Кудри седые, как пена, вились у него из-под медного шлема, на согнутом локте руки, держащей копье, висел круглый щит, а светлые голубые глаза смотрели прямо вперед невидящим взглядом. Мальчики в страхе прижались к обшивке древнего корабля. Воин шел прямо на них. Вдруг он остановился, в недоумении глядя на дрожащих детей.

— Великие боги! — сказал неведомый воин. — Вы мне вернули моих сыновей. Отроки, если вы дети Медеи, идите ко мне, я ваш отец Язон.

Но, видя, что дети молчат и дрожат с головы до ног, он опустил протянутые руки, нахмурился и спросил:

— Кто вы такие? Зачем вы пришли к остову моего «Арго»?

Горгий заплакал, а смелый Эвмей отвечал, стуча зубами от страха:

— Не делай нам зла, господин, мы козопасы из Иолка. И наш отец не Язон, а Клитий, владелец большого стада. Позволь нам уйти домой.

Воин не отвечал. Он долго стоял в раздумье, с опущенной головой.

Потом вздохнул и сказал:

— Если вы жители Иолка, вернитесь в город и возвестите царю Адрасту, что аргонавт Язон вернулся в родную страну. Пусть царь придет сюда и не боится Язона. Я не стану требовать у него ни царства, ни жизни. Я только открою ему, куда я спрятал от всех людей Золотое Руно, от которого отказался Пелий. Идите скорей, потому что я чувствую смерть над своей головой и скоро умру.

Мальчики побежали к ручью, гонимые страхом и гордые поручением героя, о котором с раннего детства слышали от отца.

Язон же со вздохом обошел вокруг неподвижного корабля. Солнце нещадно палило песчаный берег и раскаляло своими лучами медный шлем Язона. Зная, что козопасы не скоро вернутся домой и что Адраст не придет к нему до заката, Язон, обойдя корабль, прилег в тени на песок под самой его кормой.

Но перед тем как уснуть, он снова стал сетовать на свою судьбу. Он просил великих богов, чтоб они, послав ему скорую смерть, избавили его от вечной тоски по Медее.

Мало-помалу сон одолел героя. Но едва он заснул, как с моря примчался шквал. Шумный вихрь налетел на корабль и закрутил воронки песка, и остатки древнего остова, затрещав под его напором, обрушились на землю. Из расшатанной ветром кормы корабля выпал тяжелый брус с вырезанной на нем головой Афины. Он упал на Язона и убил его.

Поздно вечером царь Адраст, окруженный целой толпой воинов и жителей Иолка, в золотой колеснице подъехал к остову «Арго». Но он уже не нашел корабля. Вихрь раскидал сосновые доски и раскатал дубовые бревна по берегу моря. На песке же, придавленный тяжелым брусом, лежал неподвижный Язон. Он был мертв.

И никто никогда не узнал, куда он скрыл от людей Золотое Руно аргонавтов.