Золотой крест

Во главе бригады

На польской земле с каждым днем возникали все новые и новые очаги борьбы с врагами. Народные мстители не давали покоя фашистам ни в Ченстохуве, ни в Тарнуве, ни в Ломже, ни в Люблине, ни в Прушкуве. На всех дорогах Польши густо пестрели немецкие надписи: «Ахтунг! Партизанен».

Полицейские сбились с ног. Из генерал-губернаторства одно за другим шли распоряжения: выловить партизанских зачинщиков! Доложить о причинах взрыва оружейного склада! Усилить охрану железных дорог! Арестовать всех, кто виновен в уничтожении эшелона танков!..

Но партизаны были неуловимыми. Руководимые Польской рабочей партией, они наносили удары по врагу все чувствительнее, ощутимее. Их активные действия сливались воедино с той великой борьбой, которую вели советские войска против фашистской Германии.

Тысяча девятьсот сорок четвертый год партизаны Прушкува встретили не за праздничным столом, а в боевых трудах. Когда в одном из близлежащих гарнизонов немецкие офицеры собрались на новогодние торжества, над улицей, словно гулкое эхо, прокатился оглушительный взрыв.

— Господа офицеры! — послышался в темном зале дрогнувший голос. — Прошу соблюдать спокойствие...

Голос тщетно призывал к порядку. Перепуганные насмерть люди искали выхода, сбивая с ног всех, кто встречался на пути. На пол со звоном полетела посуда, опрокидывались столы, паркет стал скользким от вина. Потом вблизи раздался треск автоматов.

— Сорвали им праздничек, — докладывали партизаны, возвратившиеся с задания.

— Молодцы! Поздравляю с первой удачей в новом году! — сказал командир подчиненным.

— А теперь который час? — поинтересовался кто-то из партизан.

Владек, вытянув руку с часами к тускло горевшей свече, ответил:

— Без десяти два.

— Опоздали встретить Новый год.

— Нет, не опоздали, — весело произнес Александр Кузнецов. Он подошел к радисту, который сидел за тонкой дощатой перегородкой у батарейного приемника, и попросил его завести магнитофон, записавший новогоднюю передачу из Москвы.

Звон кремлевских курантов заполнил комнату.

— Товарищи, — сказал Кузнецов и поднял руку. — Это Москва... Она встречает Новый год. Давайте присоединимся к ней!

Послышалась спокойная новогодняя речь Михаила Ивановича Калинина.

Когда он закончил речь, партизаны выпили по стопке виноградного вина, закусили жареным мясом с картошкой.

— Сорок третий год и у нас прошел неплохо, — заметил Владек. — Мы пустили под откос восемнадцать эшелонов, уничтожили не одну сотню фашистов. Разве это плохо, дорогие други?

— Дай бог в сорок четвертом сделать еще больше, — заметил Вацлав Забродский.

— Только на бога надейся, а сам не плошай, — добавил Иван Кузьмин. — Мы это в своей стране стопроцентно проверили.

— Точно, — подтвердил Александр Кузнецов. — Я предлагаю тост за скорую окончательную победу.

Сорок четвертый год начал свое победное шествие. Враг неудержимо откатывался к западным границам нашей страны.. Измотанные в многомесячных боях, обескровленные в неотвратимых советских атаках неприятельские дивизии одна за другой выходили из строя.

Часто по ночам партизаны плотно усаживались вокруг радиоприемника, установленного либо на пеньке, либо подвешенного на сосне, слушали московские сообщения. А Москва день за днем сообщала все новые и новые вести. Немецко-фашистские войска изгнаны из Новгорода и Луги. Доблестные советские воины вырвали из рук врага Кировоград и Винницу. Крымские города Феодосия и Симферополь сбросили гитлеровское иго. Над портовыми городами Николаевом и Одессой реют советские знамена. Освобожден Витебск.

Советские войска еще стремительнее двинулись на Запад.

Вскоре в партизанский отряд из Варшавы прибыл связной. Он привез шифрованное письмо Центрального Комитета Польской рабочей партии. В письме предлагалось: партизанские отряды, действующие в районе Баранува, свести в одну бригаду и быть в полной боевой готовности к предстоящему большому наступлению на врага.

Сидя на патронном ящике, в тени раскидистой ели, секретарь Михувского подпольного окружкома партии Ян Тыдык читал:

Ян Тыдык уже не раз предлагал объединить разрозненные партизанские отряды в бригаду и поэтому горячо приветствовал решение Центрального Комитета партии. «А лучшего командира бригады, чем лейтенант Кузнецов, нам и не найти, — подумал он про себя. — У него дело пойдет. И энергичный, и волевой, и бесстрашный».

Встретив Александра Кузнецова на учебном занятии с партизанами, Ян Тыдык отозвал его в сторону и объявил:

— Центральный Комитет партии, Сашко, рекомендует тебя на должность командира бригады, в которую мы сводим наши баранувские отряды. Как ты смотришь на такую рекомендацию?

— Воля партии — для меня закон, — твердо ответил Кузнецов.

— Правильно, друг. Я тоже так думаю. Поздравляю с назначением, — закончил Ян Тыдык и пожал ему руку.

У командира бригады появилась уйма самых разных дел. В отрядах, не хватало оружия, медикаментов, далеко не везде поддерживалась строгая дисциплина.

С помощью польского партийного подполья Александр Кузнецов связался по радио с Управлением разведки Советского Генерального Штаба, с фронтовым штабом партизанского движения, который находился тогда в городе Ровно.

«В Польше я встретил настоящих братьев по крови, — докладывал командир бригады в Москву и в Ровно. — Польские партизаны — это храбрые воины. У них одна мысль — помочь советским войскам добить гитлеровскую армию. Я прошу помочь нашим отрядам вооружением и боеприпасами».

— Помощь будет оказана в ближайшие дни, — ответила Москва.

— Оружия и боеприпасов дадим столько, сколько потребуется, — сообщала шифровка из Ровно.

Кузнецов собрал всех командиров отрядов и поставил перед ним задачу — подготовиться к приему грузов, которые сбросят самолеты.

Прошло немного времени, и ночью над прушкувскими лесами загудели моторы советских транспортных самолетов, прикрываемых истребителями. Русские друзья по оружию сбросили полякам пулеметы, автоматы, карабины, винтовки, пистолеты, патроны, ракеты, сапоги, ботинки, костюмы, сливочное масло, галеты, мясные и рыбные, консервы. В отдельных тюках были газеты «Правда», «Известия», «Красная звезда», брошюры о героях-краснодонцах, о действиях советских партизан во вражеских тылах, художественные сборники очерков о Героях Советского Союза, завоевавших это звание в боях с фашистами.

Польские партизаны сияли от счастья. В отряды целыми семьями вливались новые бойцы. Через неделю в баранувских лесах встало под ружье более четырех тысяч человек. Город Баранув перешел в партизанские руки. Он сделался центром партизанского края.

Комиссаром бригады стал секретарь Михувского подпольного окружкома партии Ян Тыдык — коммунист с многолетним стажем, опытный подпольщик. Всегда веселый и энергичный, он умел заряжать людей и на боевые дела, и на разумный отдых.

Двадцатого июля в штабе бригады созрел окончательный план взятия Михува — города, в котором пересекались дороги, ведущие в Радом — Демблин и Варшаву — Демблин — Люблин. По этим дорогам немцы транспортировали к фронту боевую технику и оружие, боеприпасы и продовольствие.

— Надо нарушить эту циркуляцию, — показывая по карте названные дороги командирам отрядов, предложил Александр Кузнецов. — К тому же Михув может стать своеобразной ловушкой на пути отхода противника.

— А ему вот-вот придется откатываться и в наших местах, — добавил Ян Тыдык. — Возьмем Михув — поможем советским товарищам.

Выслушав мнение всех руководителей отрядов, командир бригады принял решение — своими силами выбить немцев из Михува.

Сбор всех отрядов назначили в лесу под Михувом.

Первым сюда прибыл взвод разведки под командованием Вацлава Забродского. Его выдвинули на эту должность за отвагу и храбрость, проявленные во многих схватках.

Вацлав выставил на опушке леса дозор, а сам с остальными партизанами принялся оборудовать штабную палатку.

С дороги донесся колесный стук. Вацлав из-под ладони посмотрел туда. Дозорный крикнул:

— Едут! Саша-летник!

Пролетка, запряженная парой беговых лошадей, пружиня на рессорах, влетела в лес. Командир взвода выбежал навстречу командиру бригады.

Поравнявшись с Забродским, Кузнецов выпрыгнул из пролетки, Вацлав доложил:

— Взвод разведки оборудует командный пункт. В подразделении все в порядке.

— К тебе, парень, будет такое дело. — Комбриг, бронзоволицый от густого загара, взволнованный, осмотрелся по сторонам, точно его мог кто-то подслушать, и полушепотом сказал: — Требуется организовать разведку в Михув. Возьми с собой Кузьмина — и отправляйтесь. Узнайте, какой в городе гарнизон, где располагаются войска, как охраняются почта, телеграф.

— А когда идти, Александр Васильевич? — спросил Вацлав.

— Сегодня. К утру надо возвратиться.

В поношенной крестьянской одежде, зацепив за плечи холщовые рюкзаки, заполненные толстыми плашками соленого свиного сала, якобы предназначенного для продажи на рынке, Вацлав Забродский и Иван Кузьмин беспрепятственно вошли в город. Переговариваясь между собой, прошагали по центральной улице. Бросилось в глаза множество машин. На восток мчались грузовики, накрытые брезентами, навстречу двигался порожняк.

Разведчики побывали на вокзале, на тех улицах, где дислоцировались воинские подразделения.

Поздно вечером, миновав больницу, Вацлав заметил человека в форме полицая, который на коротких выгнутых ногах переваливался утиной походкой.

— Да,это же Казимир!

— Какой Казимир? — спросил Иван.

— Пронтек. Старый знакомый. Продажная шкура... Я его сейчас догоню, а ты потихоньку иди за нами...

Вацлав пересек улицу и поравнялся с Казимиром.

— Привет, друже!

Казимир остановился, оглядел Вацлава и спросил:

— Ты где пропадаешь?

— Скитаюсь, — ответил Вацлав. — Никак не пристроюсь к хорошему делу.

— А какая работа тебя интересует?

— Могу стать шофером. Могу и по твоей линии пойти. Теперь ведь хороша та должность, которая лучше кормит...

Вспоминая, кто и где находится из знакомых, Вацлав и Казимир медленно прошагали по тротуару и повернули в сквер.

— Давай присядем да поговорим как следует, — предложил Вацлав.

— Минут тридцать можно, — посмотрев на часы, согласился Казимир. — Я ведь на службе.

Они сели на скамейку под высоким каштаном.

Кузьмин вразвалку прошелся по скверу, тихо высвистывая «Краковяк». Потом повернул на аллею, где сидели «друзья», и, по-пьяному пошатнувшись, запнулся за втянутую ногу Казимира.

— Пся крев, — зло выругался полицай и схватился рукой за кобуру.

— Не тронь! — прошипел Вацлав и с размаху ударил немецкого прислужника по голове рукояткой пистолета.

Полицай свалился со скамейки. Кузьмин быстро всунул ему в рот кляп и, пристращав блеснувшим в темноте самодельным кинжалом, на ухо сказал:

— Хочешь жить — пойдем с нами.

Под утро разведчики доставили полицая в штаб бригады.

Приложив руку к козырьку картуза, Забродский доложил командиру:

— Задача выполнена. Потерь нет. Сверх программы привели «языка».

— А ну-ка, где он? — заинтересовался Кузнецов. — Показывай.

Иван Кузьмин втолкнул Казимира Пронтека в палатку. Партизаны, увидев его, повскакали с мест.

— Да это же подлец из подлецов! — выдохнул Тыдык. — Это же головорез из головорезов!

Послышались голоса:

— Мы эту продажную тварь знаем!

— Немецкий подручный!

— Доносчик он!

— Насильник!

Полицай стоял молча, затравленно озирался по сторонам. Когда его допросили, Кузнецов заметил:

— Будем судить. Займем Михув и проведем показательный процесс.

— Верно! Правильно! — раздались возгласы партизан.

День прошел в заботах по подготовке к операции, а вечером, когда спустилась густая темень, в лес начали прибывать партизанские отряды.

По ветреному небу поплыли тяжелые тучи. Лес закачался, зашуршал, зашелестел. Ударил гром, разразился хлесткий дождь.

Выйдя из палатки, Александр Кузнецов услышал голос дозорного:

— Слева передвигается цепь.

— Вижу, — подтвердил комбриг и стал внимательно наблюдать.

— Это или из Желехува, или из Мацеевице, — предположил боец.

Дозорный остановил колонну.

— Где найти командира? — спросили его.

— Какого?

— Сашу-летника.

Кузнецов отозвался:

— Я — Саша-летник!

Юркий, в длинной брезентовой накидке мужчина грудным голосом рапортовал:

— Отряд желехувских партизан прибыл в полном составе.

— Добро. К сроку угадали, — похвалил командир бригады.

Лес наполнялся все новыми и новыми людьми.

После полуночи командиры отрядов собрались в палатке комбрига. Стоя в кругу и водя карандашом по карте, Кузнецов отдавал приказ:

— Первому отряду двигаться левее высотки, заросшей кустарником. Его задача — пересечь дорогу, которая идет из Михува на запад. Второму отряду оседлать южную шоссейную дорогу. Третьему отряду выйти на юго-восточную окраину Михува. Четвертому отряду... Пятому...

Часть сил оставалась в резерве.

Командир бригады переместился на наблюдательный пункт, оборудованный у ручья, заросшего густым смородинником.

Отряд, наступавший на левом фланге, вышел на главную магистраль. Первая партизанская цепь приближалась к предместьям Михува.

Было замечено — из города на запад начала вытягиваться колонна автомашин. Немцы отступали.

Партизаны выждали удобный момент, и из кустарников, которые вплотную подступили к дороге, дружно, в один голос ударили пулеметы, автоматы и противотанковые ружья. Многие машины, на которых транспортировалось горючее, охватило пламя.

Ошеломленные яростной стрельбой, немцы, бросая автомобили, побежали обратно в город.

Последовал приказ командира бригады — ворваться в Михув на плечах противника.

Стреляя на ходу по отступающим, первая цепь достигла окраины города. К ней подоспели подразделения, двигавшиеся по южному шоссе.

Тем временем отряд, обходивший Михув с востока, залег. Сюда, пытаясь соединиться со своими войсками, устремилась рота эсэсовцев и комендантская служба. Прикрываясь огнем нескольких пулеметов, они вытянулись вдоль дороги, чтобы прорваться по канаве. Но партизаны разгадали замысел врага.

— Вперед! — раздался голос Вацлава Забродского, который со своим взводом наступал на этом участке.

Его мощная фигура поднялась над цепью и устремилась к дороге. Равняясь на командира, бросились вперед бойцы и преградили путь немцам. Завязалась длительная перестрелка.

Когда началась следующая атака, Вацлав снова был впереди. Охваченный яростью, он бежал во весь рост, стреляя из автомата. Немецкий пулеметчик, сидевший за углом крайней избушки, заметил Вацлава и резанул по нему длинной очередью. Пули угодили в правый бок смельчака. Вацлав круто изогнулся и, падая, хрипло крикнул:

— Вперед... Доложите... Саше-летнику...

Грохот боя сменился тишиной. Улицы города казались пустынными, безлюдными. Лишь с восточной окраины доносилась пулеметная дробь.

Разведчики, выдвинувшиеся на пять километров севернее Михува, доложили:

— В лесу замечено скопление немецких войск. Имеются танки.

Командир бригады выдвинулся на северо-восточную окраину Михува и, разместившись на четвертом этаже каменного дома, откуда хорошо был виден темнеющий массив леса, перегруппировал свои войска.

Вскоре четыре немецких танка медленно, словно щупая каждый клочок земли, поползли к Михуву. Короткими перебежками двинулась пехота.

Партизаны были наготове. И когда высоко в небе сверкнула условленная красная ракета, разом заговорили автоматы, винтовки, пулеметы, противотанковые ружья. Немецкая пехотная цепь залегла.

С флангов партизанские бронебойщики ударили по танкам. Два из них загорелись, дымя курчавыми клубами, а остальные, воровато повернув влево, юркнули в лес.

Быстрая, расправа с танкистами помогла партизанам еще больше усилить натиск на флангах. Вражеская пехота оказалась в полукольце.

Тем временем отряд, находившийся в резерве комбрига, продвинулся по полю севернее Михува и проник в лес, из которого противник начал наступление. Удар с тыла ошеломил немцев. И они, убегая из мешка, прекратили сопротивление.

Уже позднее Александр Кузнецов забежал на квартиру, где лежал Вацлав Забродский.

— Умер, — сообщила хозяйка.

Комбриг опустился на колени и у изголовья разведчика прошептал:

«Прости, тетя Ядвига. Не сберег твоего сына...»

Михув быстро преобразился. Ожили его улицы, бойкий говор, смех послышались вокруг. Горожане собрались на площади, чтобы приветствовать поднявшихся на балкон руководителей партизанской бригады. По площади разнеслись радостные возгласы на польском языке:

— Да здравствует свобода!

— Слава братьям-партизанам!

Ян Тыдык поднял руку. Площадь затихла. Секретарь окружкома партии предоставил слово командиру бригады.

Александр Кузнецов, волнуясь, подбирая польские слова, сказал:

— Поздравляю жителей Михува с днем освобождения от гитлеровских захватчиков. Теперь ни один фашист не ступит ногой на улицы вашего города.

Эти слова потонули в тысячеголосом шуме. Вверх взлетели кепки, шляпы, конфедератки, платки, живые цветы.

— От имени командования бригады, — продолжил Кузнецов, — я прошу жителей города соблюдать полный порядок и спокойствие, оказывать нужную помощь партизанам. Борьба с врагами еще не окончена.

К вечеру бригада контролировала все дороги вокруг города. Партизаны, овладев несколькими складами, запаслись боеприпасами и продовольствием. Раненых поместили в городскую больницу, куда пришли многие врачи и сестры, до сих пор скрывавшиеся от немцев.

На следующий день отряд, располагавшийся у кладбища, продвинулся восточнее, к берегам небольшой речушки.

Минул час, другой, третий...

Из рощи, которая зеленым квадратом лежала правее михувского тракта, выполз танк, потом второй.

Партизаны насторожились. Танки направились не по дороге, а значительно левее ее. «Ищут обходных путей», — подумал Кузнецов.

— Разрешите их встретить, товарищ командир, — вызвался Иван Кузьмин, показывая на гранаты, выложенные вряд на бруствере.

— Стефан Влоцкий, Анджей Лисняк, — обратился командир к двум молодым парням, — пойдете с Кузьминым.

— Стопроцентный порядок, — заметил Кузьмин и сказал напарникам:

— Захватите побольше гранат.

Кузьмин, Влоцкий и Лисняк вышли к мосту. А затем передвигались вдоль речки ползком.

Танки у берега в копнах сена встали в засаду. А солнце пекло невыносимо. Раскаленная броня, как видно, разморила танкистов. Из верхнего люка одной машины вынырнула голова. Немец осмотрелся и вылез на броню. За ним выбрались остальные.

Партизаны притаились в кустах, внимательно наблюдали. Немцы, оставив у машин по одному караульному, подошли к речке. Одни из них, не раздеваясь, плюхнулись в воду, другие жадно пили ее пригоршнями.

Кузьмин подал знак рукой. Влоцкий автоматной очередью уложил часовых. Лисняк и Кузьмин запустили по паре гранат; в сгрудившихся на берегу танкистов. Вверх взметнулась вода, грязь, песок. Раздались крики, стоны.

Партизаны осмотрели трофеи. Особенно усердствовал Кузьмин. Он быстро забрался в танк, повернул башню, опробовал работу рычагов и завел машину. Соскучился, видно, механик-водитель по родному делу!

Лисняк и Влоцкий сели во второй танк. Оба танка вырвались на дорогу и быстро оказались в расположении партизан.

— Товарищ комбриг, — рапортовал выскочивший из переднего люка Кузьмин, — разрешите передать на вооружение бригады два немецких танка неизвестной мне марки.

— Вот это трофеи! — произнес Кузнецов. — Охотно принимаем их.

— А еще просьба у меня имеется, — обратился разведчик к комбригу.

— Какая?

— Разрешите один танк назвать именем Вацлава Забродского.

Это предложение партизаны встретили восторженно.

Фронт все приближался. Михув не только по ночам, но уже и днем слышал гул орудий. Над городом все чаще проносились советские самолеты.

Немцы отступали. Их колонны двигались по шоссе на запад и часто наталкивались на засады. Партизаны пленили более тысячи вражеских солдат и офицеров.

На третий день пребывания в Михуве радио объявило:

«Сегодня в городском саду состоится открытый судебный процесс над бывшим полицаем Казимиром Пронтеком. Приглашаются все граждане».

На судебное заседание собралось столько людей, что в саду пришлось установить репродукторы.

Суд начался в шестнадцать часов. За столом, накрытым кумачом, находились члены партизанского суда.

Председательствующий Тыдык объявил, что Пронтек обвиняется в тяжелых преступлениях, совершенных в Михуве в дни фашистской оккупации города, и предоставил слово партизанскому обвинителю.

— Перед вами, граждане судьи, — громко начал обвинитель, еще совсем молодой худощавый человек, в прошлом студент-юрист, — стоит преступник особого рода. Он чинил бесчинства на нашей польской земле, издевался над женщинами и детьми, расстреливал без суда и следствия ни в чем неповинных мирных жителей. Взгляните на него. Он потерял человеческий облик. Жители Михува могут привести не один пример преступной деятельности этого садиста...

— Я скажу, пан прокурор, — поднялся со своего места мужчина в черных очках. — Можно мне?

Председательствующий ответил:

— Можно, говорите. Только подойдите поближе.

— Стасек, проведи меня, — мужчина обратился к сидящему рядом белоголовому мальчишке, давно не стриженному, в полинялой голубой рубашке с клетчатыми заплатками на плечах и на локтях.

Стасек, взяв свидетеля за руку, провел его к столу.

— Пусть простит пан прокурор, что я его перебил... Я давно знаю Казимира Пронтека. Очень давно. Он свой человек в Михуве, «по-свойски» с нами и расправлялся... Смотрите...

Мужчина снял очки и присутствующие на суде вместо глаз увидели две глубоких впадины.

— Это Казимир Пронтек выколол мне глаза.

Из публики понеслись возгласы:

— Убийца!

— Повесить его!

Слепой рассказал все по порядку, как его обвинили в сочувствии партизанам, как над ним издевались Казимир Пронтек и его шефы.

Когда свидетель сел на место, обвинитель, обращаясь к судьям, произнес:

— Фашистам не должно быть места на земле! Смерть им!

По парку гулко прокатились аплодисменты.

Суд закончился уже при электрическом свете. Он удовлетворил просьбу партизанского обвинителя и жителей Михува. Казимира Пронтека приговорили к расстрелу и тут же в парке привели приговор в исполнение...