Золотые рыбки

XI

Рана Маддера слегка кровоточила. Когда я сильно перетянул ему ногу носовым платком под коленом, он посмотрел на меня сумасшедшими от страха глазами. Как мне показалось, у него было повреждено сухожилие и, видимо, коленная чашечка. Я надеялся, что он будет сильно хромать, когда пойдет на виселицу. Спустившись вниз, я немного задержался на веранде, смотря на два автомобиля, стоящие перед домом, на склон холма и далекий мол. Никто не смог бы сказать, где стреляли, если только именно в этот момент не проезжал бы мимо. Видимо, никто даже не обратил внимания на выстрелы. Наверное, в окрестных лесах часто стреляли.

Я вернулся в дом и взглянул на телефонный аппарат, висящий на стене в самой большой комнате, но не стал звонить. Что-то меня беспокоило. Закурив, я выглянул в окно, и внезапно в моих ушах прозвучали слова: «Вуалехвосты, Хэтти. Черные вуалехвосты».

Я снова зашел в комнату с аквариумами. Маддер теперь стонал тихо, прерывисто. Мне не было дела до такого убийцы, как Маддер.

Девушка была мертва, все аквариумы целы — в зеленой воде спокойно, медленно и беззаботно плавали рыбки. Они тоже не обращали внимания на Маддера.

Большой аквариум с китайскими вуалехвостами стоял в углу. В нем были только четыре большие рыбы длиной около десяти сантиметров, черные, как уголь. Две дышали кислородом у поверхности, две другие неуклюже двигались по дну. У них были толстые, округлые тельца, большие, широкие хвосты и спинные плавники и вылупленные глаза, отчего спереди они напоминали лягушек. Я смотрел, как они вертятся между зелеными водорослями, росшими в аквариуме. Две красные улитки-прудовика собирали осадок со стекол. Рыбы, которые держались у дна, казались толще, чем те, которые были у поверхности. Интересно, почему?

Между аквариумами лежал сачок с длинной рукояткой. Погрузив его в воду, я поймал одну из больших рыб и вытащил ее. На поверхности ее серебристого брюшка я заметил что-то, напоминающее шрам. Дотронувшись, почувствовал, что под ним есть что-то твердое. Я вытащил из аквариума вторую рыбу. У нее был такой же шрам, под которым тоже было что-то, напоминающее опухоль. Потом выловил одну из тех, что дышали у поверхности. Ни шрама, ни твердой округлой опухоли. Да и поймать ее было не так легко. Я опустил ее в аквариум. Меня интересовали только две предыдущие рыбки. Я не имею ничего против декоративных рыбок, но бизнес есть бизнес, а преступление есть преступление. Сняв пиджак и засучив рукава, я взял со стола лезвие, обмотанное изоляционной лентой.

Это была очень неприятная работа. Через пять минут они лежали у меня на ладони — большие, как черешни, тяжелые, идеально круглые, молочно-белые, блестящие тем внутренним блеском, которого не имеет больше ни одна драгоценность. Жемчужины Леандра.

Я сполоснул их, завернул в носовой платок, опустил рукава рубашки и надел пиджак. Посмотрел на Маддера, на его маленькие измученные болью и страхом глаза, на залитое потом лицо. Мне не было дела до Маддера. Он был убийцей, истязал людей.

Я вышел в коридор. Дверь спальни была все еще закрыта. Я направился в комнату, где висел телефон, и набрал номер.

— Звонят из дома Уоллеса в Вестпорте, — сказал я. — Здесь убийство. Я хотел бы вызвать доктора и полицию. Девушка, вы поможете мне это сделать?

— Я попробую вызвать доктора, мистер Уоллес, — отвечала телефонистка. — Но на это нужно время. В Вестпорте есть помощник шерифа. Это вас устроит?

— Да, наверное. — Я поблагодарил ее и повесил трубку.

У деревенских телефонов все-таки есть свои достоинства.

Закурив, я устроился на веранде в одном из кресел-качалок. Через секунду послышались шаги. Из дома вышла миссис Сип. Она постояла, глядя на пол, потом села рядом со мной. Внимательно посмотрела на меня. В ее глазах не было слез.

— Вы, наверное, сыщик? — спросила она медленно, несмело.

— Да, я представляю компанию, которая застраховала жемчужины Леандра.

Она смотрела прямо перед собой, в пространство.

— Я думала, что ему здесь будет спокойно, что никто больше не будет его преследовать, что здесь он найдет убежище.

— Он совершил ошибку, пробуя оставить у себя жемчуг.

Она быстро повернулась ко мне. На равнодушном до сих пор лице внезапно появился испуг.

Я сунул руку в карман, достал носовой платок и развернул его. Они лежали рядышком на белом полотне и стоили двести тысяч и несколько жизней.

— Он мог иметь убежище, никто его у старика не отбирал. Но ему этого было мало.

Медленно, как бы с расстановкой, она осмотрела жемчужины. Ее губы дрогнули. Голос стал хриплым.

— Бедный Уолли, — сказала она. — Значит, вы их нашли. А вы проворны. Он убил десятки рыбок, пока сумел это сделать. — Она подняла на меня глаза, в которых отражалось легкое удивление: — Я всегда была против этого. Вы помните старую библейскую притчу о козле отпущения?

Я отрицательно покачал головой.

— О животном, на которое переводили все человеческие грехи. А потом изгоняли в пустыню. Эти рыбы были его козлами отпущения. — Она улыбнулась мне, но я не ответил на ее улыбку. — Видите ли, — продолжала она с тем же выражением лица, — когда у него были эти жемчужины, то есть те, настоящие, он считал, что за все, что он выстрадал, они стали его собственностью. Но ему не было бы от них никакой пользы, даже если бы он смог их найти. Пока он сидел в тюрьме, местность изменилась, и ему так и не удалось найти то место в Айдахо, где он тогда их закопал.

Я почувствовал как бы прикосновение холодного как лед пальца, которым кто-то провел по спине. Мой рот открылся, и чей-то чужой голос спросил:

— Как это?

Кончиком пальца она прикоснулась к одной из жемчужин. Я продолжал держать их в том же положении. Рука у меня как бы окаменела.

— Тогда он купил эти. В Сиэтле. Они пустые внутри, наполнены белым воском. Выглядят очень красиво. Я, конечно, никогда в жизни не видела настоящего дорогого жемчуга.

— Зачем он их купил? — спросил я хрипло.

— Вы не понимаете. Они символизировали его вину. Он должен был спрятать их в пустыне, то есть здесь. Спрятал их в рыбках, и знаете, — она снова наклонилась ко мне, и глаза ее заблестели, — иногда мне приходит в голову, что в самом конце, в течение последнего года, он уже действительно верил, что прячет настоящий жемчуг. Вы можете это понять?

Я смотрел на жемчужины. Моя рука медленно сжала носовой платок.

— Я простой человек, миссис Сип. Мне кажется, что вся эта теория насчет козла отпущения слишком сложна для меня. Я бы скорее сказал, что он пробовал сам себя обманывать, как каждый, кому не повезло.

Она снова усмехнулась. Улыбка делала ее красивее. Потом слегка пожала плечами.

— Конечно, вы склонны смотреть на это с вашей точки зрения, но я... — Она беспомощно развела руками. — Так или иначе, это уже не имеет значения. Я могу оставить их на память?

— Оставить их?

— Ну да, эти... эти фальшаки. Ведь вы не...

Я встал. Старый открытый «форд» с шумом спускался с холма. У сидящего в нем мужчины на жилете была звезда шерифа. Стук мотора напоминал скрипучий крик разозленной обезьяны, запертой в клетке зоопарка.

Миссис Сип стояла рядом с протянутой рукой и умоляющим, несмелым выражением лица.

Приступ жестокости овладел мною, и я улыбнулся ей:

— Да, вы неплохо это разыграли — до известного момента. Вы почти обманули меня. У меня даже мурашки пошли по телу. Но вы сами мне помогли. Слово «фальшак» как-то уж очень к вам не подходит. Да и кольтом вы пользуетесь быстро и умело. Но самые большие подозрения во мне возбудили предсмертные слова Сипа: «Вуалехвосты, Хэтти. Черные вуалехвосты». Он не напрягался бы, чтобы сказать это, если бы жемчужины были поддельные. И вообще, он не был так плох, чтобы поверить в собственную сказочку.

На мгновение ее лицо застыло, потом изменилось. Взгляд стал ужасен. Она плюнула мне в лицо и исчезла внутри дома, захлопнув за собой дверь.

Я сунул в карман жилета двадцать пять тысяч долларов — двенадцать с половиной мне, столько же Кэт Хорн. Я представил себе, какое у нее будет выражение лица, когда я принесу ей чек, чтобы задепонировать его до времени, пока Джонни не выпустят досрочно из тюрьмы «Сент-Квентин».

«Форд» остановился за припаркованными машинами. Водитель, здоровенный мужчина в рубашке с короткими рукавами, поставил машину на ручной тормоз и выпрыгнул из нее, не открывая дверок.

Я пошел ему навстречу.