Туман, густой, липкий туман, как слои слежавшейся ваты, обволакивал воду и берег. Ничего нельзя было разглядеть даже на расстоянии нескольких шагов. Берега Пасвик-фьорда были высоки и обрывисты. И лишь в одном месте к отвесному склону горы примыкала узкая, сильно расчлененная низменная полоса страннфлата — поднявшегося морского дна. Это место было защищено от бурь, и здесь-то находился небольшой рыболовный порт Вест-фискевер. В период главного лова трески и сельди в фискевере собиралось много рыбаков. Для них имелись специальные временные жилища-рурбодары. Но сейчас была война и рурбодары пустовали. Только несколько землянок было занято рыбаками-переселенцами с южного и западного побережий Норвегии.
«Бедный, унылый край...» — подумал лейтенант Дружков. Он остановился у двери приземистой рыбацкой хижины, прислушался, а потом решительно вошел в хижину. Смуглое с небольшими скулами лицо лейтенанта было приветливо, и только в глубине его необычайно синих, слегка прищуренных глаз иногда вспыхивали хитроватые огоньки. Лейтенант был молод и красив. В каждом его движении чувствовалась уверенность, решительность, сознание своей силы и превосходства.
В хижине было тепло и уютно. У жарко пылающей плиты стояла высокая белокурая девушка в зеленом свитере и лыжных шароварах. Дружков знал, что девушка слегка прихрамывает и за это рыбаки прозвали ее Хромой Гульдой. Несложная история Гульды также была хорошо известна лейтенанту. Незадолго до войны бедняк крестьянин Кнудсен вместе со своей дочерью Гульдой переселился из Южной Норвегии в эти места. Гульда довольно сносно говорила по-немецки, и Дружков, немного владевший этим языком, мог иногда с ней беседовать.
— О, на юге нам было не так уж плохо! — говорила Гульда. — Не понимаю, что потянуло отца сюда. У нас там была даже своя корова. Только наши телемаркские коровы отличаются очень маленьким ростом — мне по пояс...
Рыбаки, да и советские моряки, пришедшие в Вест-фискевер, жалели хромоножку и оказывали ей всяческие знаки внимания.
— Симпатичная, добрая девушка, — говорили они. — Вот только хромает бедняжка...
Сергею Дружкову Гульда тоже нравилась. Он на несколько секунд задержался у порога, любуясь миловидным лицом девушки, а потом сказал:
— Рад приветствовать вас, фрекен Гульда. Погода отвратительная. Отец еще не вернулся?
На полных губах Гульды появилась улыбка:
— Нет, еще не вернулся. Они с соседом Петерсеном будут в городе до четверга: нужно купить по сходной цене новую сеть и кое-какие припасы. А вы тоже задержались...
Дружков снял флотскую шинель, фуражку, пригладил волнистые волосы.
— Дела, фрекен Гульда, дела... Война! Отдыхать некогда. Вот и сейчас я заглянул к вам, чтобы взять свои вещи и проститься с вами.
— Проститься?
— Да.
Лицо Гульды сделалось грустным, тонкие брови сошлись на переносице.
— Пока вы со своим приятелем стояли у нас на квартире, мы так привыкли к вам,— сказала она тихо.
— Не нужно огорчаться. Разлука временная. Уходим с Николаем на катерах в море. Вы уже знаете, что наши высадились на острове Раума. Так вот, нужно подбросить друзьям продовольствие и боезапас.
— Я простая рыбачка и мало разбираюсь в ваших военных делах, но хочу пожелать вам удачи.
— Спасибо, фрекен. Через полтора часа мы будем уже в море.
Лейтенант был весел, возбужден. Разговаривая с Гульдой, он укладывал в маленький чемодан свои скромные пожитки. Наконец все было готово. Дружков торопливо оделся, взглянул на часы, взял чемодан и подошел к девушке.
— Ну что ж, до свиданья...
Щеки Гульды порозовели, она как-то болезненно сощурилась, а в уголках ее рта появилось незнакомое лейтенанту горькое выражение.
— Я не думала, что вы так быстро оставите нас...— проговорила она едва слышно.— За эти четыре дня, что вы были у нас, мы так сроднились с вами... Вы такой простой и добрый... И Николая мы тоже полюбили. Особенно отец...
Дружков усмехнулся:
— Николай — рыбак. А, как у нас говорят, рыбак рыбака видит издалека.
— Мы никогда вас не забудем...— с неожиданной горячностью проговорила девушка.— С вами в нашу бедную хижину пришло что-то светлое, радостное... Мне хочется так много сказать вам...
И когда лейтенант притронулся к ее руке, глаза Гульды наполнились слезами. На ее лице была написана тревога.
— Берегите себя... В поселке рассказывают, будто немцы уже потопили несколько ваших кораблей.
— Это правда. У фашистов дьявольский нюх: стоит только нашим катерам выйти в море, как неизвестно откуда появляются их самолеты и нападают на наши корабли. Но сейчас другое дело. Вряд ли фашисты догадаются, что в такую погоду мы можем выйти из базы. Ведь нужно быть очень искусным, чтобы провести корабли в туман среди подводных камней...
— И все же берегите себя. Понимаете? Для нас с отцом это очень важно. И для меня...
Девушка совсем смутилась и замолчала.
Дружков пытливо взглянул на Гульду, стиснул ее тонкие пальцы, круто повернулся и вышел из хижины.
Он быстро шагал вдоль берега, лицо его было хмуро, левой рукой он потирал лоб, словно решал замысловатую задачу. Поравнявшись с гранитным, сильно выветрившимся валуном, он остановился и громко откашлялся. В ту же минуту из тумана вынырнула высокая плотная фигура старшины второй статьи Николая Одинцова.
— Кажется, клюнула,— негромко сказал Дружков.— Вы со своими людьми идите к скалам Ран-хорна и ждите Гульду. Дайте ей развернуть радиостанцию, ну а потом сами знаете, как поступать. Она и ее папаша — крупные птицы... Будьте осмотрительны.
...Когда лейтенант Дружков вышел из хижины, фрекен Гульда насмешливо дунула ему вслед сквозь полураскрытые губы; потом лицо ее стало серьезным. Она быстро ощупала спереди низ свитера; что-то слегка зашуршало под ним. Это была вырезка из старой газеты. В небольшой заметке сообщалось о том, как еще до войны советские моряки пришли на помощь норвежским рыбакам, терпящим бедствие. В числе спасенных рыбаков упоминалась и фамилия Кнудсена. Газетная вырезка была своеобразным шифром. Гульда поспешно набросала на клочке бумаги текст радиограммы. Каждый раз, когда советские корабли покидали базу, Гульда сообщала об этом своим хозяевам. Радиостанция была надежно укрыта в пустынных и безлюдных скалах Ран-хорн.
Радиограмма была составлена, но Гульда не торопилась покинуть хижину. Она была опытной разведчицей и понимала, что иногда поспешность может привести к роковым последствиям. Кроме того, что-то в поведении лейтенанта Дружкова ей не понравилось.
«Он весело болтал, но глаза его при этом были холодными. Рассекающий взгляд... Такой взгляд бывает у следователя...» — подумала она. Опасная профессия научила Гульду быть психологом.
Да, было что-то неуловимое в выражении лица советского лейтенанта, что заставило Гульду насторожиться.
А что если два советских моряка были специально приставлены к ней и Кнудсену? Да и моряки ли они? Просто-напросто разведчики... Может быть, им каким-либо образом удалось пронюхать, что Гульда и Кнудсен являются членами организации «Херд»? Кроме того, они могли засечь работающую радиостанцию: ведь Гульда не раз наводила немецкие самолеты на советские корабли?.. От такого предположения Гульда похолодела. Чем больше она вспоминала, как веля себя советские моряки-квартиранты, тем сильнее крепла в ней уверенность, что она уже разоблачена. Ей захотелось сейчас же выбежать из хижины и сломя голову броситься в туман, подальше от Вест-фискевера. Да, теперь все ясно: ей готовят ловушку. Лейтенант умышленно сообщил ей о выходе катеров из базы, и теперь стоит ей выйти из хижины, как чей-то внимательный враждебный глаз будет беспрестанно следить за каждым ее шагом. Она уже в ловушке! Ей некуда уйти...
От собственного бессилия Гульда готова была зарыдать. Она вынула радиограмму и уничтожила ее. Нужно бежать, бежать! Может быть, ей удастся спастись... Стоит лишь незаметно проскользнуть...
Из завешенного угла хижины она вытащила темный плащ с капюшоном, быстро набросила его на плечи и вышла из хижины. Туман охватил ее со всех сторон. Вначале она шла быстро, но постепенно замедлила шаг. Ничего страшного вокруг не было. Вскоре она совсем успокоилась. Конечно, нервы сдали. А сейчас нужно держать себя в руках. Расстроенное воображение... Так и раньше случалось с ней. Просто нужно удостовериться, в самом ли деле катера уходят в море. Если это так, то ее домыслы останутся лишь домыслами...
Она направилась к пирсу. Здесь и раньше приходилось ей бывать, и моряки привыкли к хромой девушке. Обычно еще издали матросы кричали ей:
— Привет, фрекен Гульда! — А потом совали в руки хлеб, консервы.
Сейчас матросы были заняты делом. Они носили по трапам на катера ящики. Норвежские рыбаки в брезентовых куртках и штанах охотно помогали им. Слышался женский смех. Огромный матрос в белом колпаке раздавал детям сахар. На палубе Гульда заметила лейтенанта Дружкова. Лейтенант разговаривал с незнакомым высоким моряком.
Прошло немало времени, пока раздалась команда:
— Отдать швартовы!..
Моторы катера хлопнули, затрещали, а потом, быстро прогревшись, зарокотали ровно. Корабли один за другим стали удаляться от берега. Гульда облегченно вздохнула. Да, Дружков сказал правду!.. И как она могла заподозрить простоватого лейтенанта в чем-либо? Смешно!.. Нужно немедленно сообщить на аэродром о выходе советских катеров в море!..
Гульда легко ориентировалась в тумане. Ей были знакомы каждая тропинка, каждый камень. Она шла медленно, иногда прислушивалась к шуму волны. А вот и скалы Ран-хорн! Радиостанция была спрятана в глубокой расщелине, дно которой заросло вереском и стелющимися карликовыми березами. Нужно подняться на вершину утеса...
Гульда вновь составила радиограмму и развернула радиостанцию. Включила передатчик.
— А, фрекен Гульда! Вы можете простудиться на ветру...
От неожиданности она тихо вскрикнула. Перед ней стоял Одинцов и улыбался. Холодный глазок автомата в упор смотрел на Гульду.
— Взять шпионку! — властно приказал Одинцов матросам.— Радиостанцию свернуть и — в штаб...
...Начальник штаба бригады капитан первого ранга Дубосеков склонился над картой. У Дубосекова был крутой с залысинами лоб и усталые,
покрытые кровяными жилками глаза. Глаза беспрестанно слезились, и это мешало работе. Дружков молча наблюдал за начальником штаба.
— Дело гораздо серьезнее, чем мы думали,— наконец сказал Дубосеков.— Вы уже знаете, что наше командование решило высадить десант в порт Лиинахамари. Фашисты бегут, и, если мы не успеем высадить им в тыл наших десантников, они могут разрушить на пути своего отступления Печенгу. Этого допустить нельзя. Десант перебросим на торпедных катерах. Но кто гарантирован, что вражеские самолеты не уничтожат наши катера еще на подходе к горлу Петсамского залива?
— Но ведь поблизости нет ни одного вражеского аэродрома!
— Вы ошибаетесь, лейтенант! Фашисты хитры и изворотливы. У них остались в запасе секретные аэродромы. Вот с одним из таких аэродромов и держала связь известная вам Хромая Гульда. Вы хорошо знаете район Финмарка?
— Это уже Норвегия...
— Да. На территории Финмарка находится секретный аэродром гитлеровцев. Его нужно найти и обезвредить до того, как мы начнем операцию по освобождению Печенги.
— А разве не известно точное расположение аэродрома?
— Приблизительно известно. Кое-что удалось выведать при допросе Гульды. Видите на карте гору Тинд-фьельд? Здесь находится фашистский аэродром. Аэродром небольшой, отлично замаскирован. Вот почему нашей авиации не удалось до сих пор обнаружить его. Гора Тинд-фьельд находится на одноименном острове. Она пронизана естественным тоннелем, расположенным на высоте пятисот метров над уровнем моря. Такие горы с естественными тоннелями часто встречаются в Норвегии. Например, гора Торгхаттен. Фашисты использовали тоннель как укрытие для самолетов. Условное название секретного аэродрома «Фингалова пещера». Аэродром нужно захватить. К острову необходимо подойти скрытно, чтобы не вспугнуть фашистских стервятников. К сожалению, север Тинд-фьельда лишен береговой равнины — страннфлата. Гора круто обрывается к морю. Южный берег пологий и легко доступен, от материка он отделен всего лишь узким проливом, но южный берег хорошо укреплен и охраняется. Нужно нагрянуть на «Фингалову пещеру» внезапно, с севера. Придется карабкаться на отвесную стену...
— Мы выполним задание! — горячо воскликнул лейтенант.— Операцию проведем бесшумно.
Начальник штаба иронически улыбнулся и перешел на неофициальный тон:
— Удивляюсь я тебе, Сергей Петрович! Как будто опытный разведчик, а к делу подходишь несерьезно. Выполним, выполним... Шапками закидаем...
Дружков густо покраснел:
— Да я просто испугался, Федор Степанович, что вы другого пошлете на это дело. Хочется завершить историю с Гульдой и ее папашей.
— Романтик, одним словом. Любит, чтобы всякая история имела конец. Ты, ты пойдешь! Радуйся. Да только радоваться рано. Нам не удалось напасть на след старого Кнудсена, вот что. Ну, а если Кнудсен узнал, что его дочь арестована? Думаю, он не будет сидеть на месте, а постарается связаться с аэродромом и предупредить об опасности.
Дружков почесал затылок. Обстоятельства осложнялись.
— Мы должны опередить Кнудсена! Во что бы то ни стало опередить,— сказал он.
— Да, раздумывать некогда. Будь осторожен. Малейший просчет — и все полетит к черту!
— Главное, скрытно подойти к острову. А остальное мы берем на себя.
— Что ж, ни пуха ни пера.
Лейтенант крепко пожал протянутую руку Дубосекова.
Низкие рваные облака стремительно летели над взлохмаченной поверхностью моря. Потоки воды перекатывались по верхней палубе катера. Над заливом бушевал ледяной ветер. Берега Пасвик-фьорда потонули в ночной мгле. Лейтенант Дружков и старшина второй статьи Одинцов стояли на палубе и молчаливо вглядывались в кромешную тьму. Лейтенант ощущал необыкновенный подъем сил, какую-то легкость во всем теле, ему хотелось действовать, взбираться на скалы, встретиться с врагом лицом к лицу. Он был привычен и к ветру, и к качке и, казалось, не замечал, что маленький корабль бросает с гребня на гребень, а корпус его сотрясается от беспорядочных частых ударов волн. И лишь одна мысль тревожила лейтенанта: удалось ли старому Кнудсену, отцу Гульды, добраться до острова Тинд-фьельда. Если это так, то все усложняется. Гитлеровцы не будут сидеть сложа руки...
Качка усилилась.
— Идем в кают-компанию, вздремнем малость,— предложил Дружков. Одинцов безмолвно последовал за ним.
...Остров Тинд-фьельд показался на горизонте в пятом часу утра. Он, словно призрачный замок, мутно-серой громадой поднимался над пустынным морем.
— Тинд-фьельд! Тинд — значит «зуб»,— произнес негромко Дружков.
— Это не зуб, а отвесная стена... неприступная стена...— отозвался разведчик Старков, юркий крепыш с очень черными, озорно прищуренными глазами.
Старшина второй статьи Одинцов зло рассмеялся и сказал:
— Что, струхнул, Старков? Неприступная стена... Запомни: неприступных стен не существует. Их выдумали слабые люди...
Старков хотел возразить, но потом махнул рукой и отошел к группе матросов. Он знал, что спорить с Одинцовым бесполезно. Старшина, человек замкнутый и молчаливый, не терпел пустых разговоров.
Катер закачался на мертвой зыби.
— Шлюпки на воду!
Разведчики — а их вместе с лейтенантом насчитывалось тридцать два человека — проворно разместились в резиновых шлюпках.
— Скоро станет совсем светло. Нужно поторапливаться!— сказал Дружков.
Шлюпка командира устремилась к берегу, за ней последовали остальные. Дружков сидел на корме головной шлюпки и иногда покрикивал:
— Навались!..
Волна то и дело накрывала гребцов. Они выбивались из сил, а до берега было еще далеко.
Когда шлюпка наконец подошла к берегу, Дружков встал во весь рост:
— Приготовить канаты!
Сейчас лейтенант не сомневался в успехе операции. Все было предусмотрено, даже то, что придется штурмовать эту отвесную стену. На разведчиках были штормовые куртки с капюшонами, мало проницаемые для ветра и снега, тяжелые ботинки.
Взгляд лейтенанта скользил по скалистому ребру массива. Стена была изрезана широкими и узкими трещинами. А вон виднеется кривая, хрупкая на вид березка...
— Разрешите мне первому! — угрюмо произнес Одинцов. Он уже успел рассчитать, где придется искать опору, а где можно будет лезть без особого труда.
— Добро. Разрешаю.
— Я пошел.
Цепкие пальцы Одинцова забрались в узкую трещину. Вот он нашел опору для ног. Ступни не умещаются на едва заметных выступах, и Одинцов опирается лишь на внутренние края подошв. Старшина экономно расходует силы: тело свое он держит у поверхности скалы, чтобы центр тяжести не отходил далеко от точек опоры. На ноги приходится основная тяжесть, руками он лишь поддерживает равновесие. Лейтенант знает, что Одинцов может подняться на почти отвесную скалу, были бы на ней выступы и неровности.
Одинцов достиг небольшого выступа, заложив идущую от него вниз веревку за выступ скалы. Веревка дрогнула — это Старков дает знать, что готов к подъему. Одинцов начинает плавно подтягивать веревку к себе. Вот показывается голова
Старкова, а потом он становится рядом со старшиной. Глаза матроса блестят.
— А неприступных стен-то в самом деле не существует!— взволнованно шепчет он. Но Одинцов не удостаивает его даже взглядом: рано еще праздновать победу...
Становясь друг другу на плечи, цепляясь за выступы, вбивая в трещины крючья, разведчики метр за метром одолевали каменную стену.
Через два часа они выбрались на небольшую, сравнительно пологую площадку и огляделись. Вниз круто уходил только что пройденный склон. Море было скрыто туманом. Вскоре туман сгустился и окутал площадку, на которой расположились разведчики.
— Теперь бы «языка» нам...— задумчиво произнес Дружков.— Ну что ж, друзья, сидеть нет смысла. Будем действовать!
«Начинается самое трудное...» — подумал Дружков.
И штормовой поход, и штурм отвесной скалы— это было лишь прелюдией к тому, что предстояло сделать. Сейчас начальник штаба Дубосеков не узнал бы всегда веселого, порывистого и немного поспешного на решения лейтенанта Дружкова. Командир разведывательной группы был хмур и сосредоточен. Правая бровь его сердито изломалась, глаза поблескивали беспокойными зеленоватыми огоньками, а в голосе появились властные нотки. Да и сами разведчики подтянулись. Не слышно стало перешептывания, у каждого нервы были напряжены до предела. Где-то совсем близко, может быть в сотне шагов,— враг...
С трех сторон были скалы, и в тумане они напоминали то разрушенные строения, то фантастических животных. Нужно пробраться сквозь эти каменные дебри, отыскать тоннель, в котором скрыты самолеты. Дружков понимал, что найти «Фингалову пещеру» не так-то легко среди этого нагромождения скал. Враг хорошо замаскировался. Нужно добыть «языка», а найти его можно только на южном берегу, который охраняется.
Дружков решил лично произвести разведку. Он взял с собой матросов Старкова, Маркова и Еременко. Эти трое считались мастерами рукопашной схватки и отличались физической выносливостью. За себя лейтенант оставил своего заместителя, старшину второй статьи Одинцова.
Лейтенант повел своих людей по каменистой тропе на юг. Разведчики двигались бесшумно и открытые участки переползали. Дружков заметно нервничал. Он часто останавливался, прислушивался к настороженной тишине, а если из-под ног вырывался камень — замирал на месте или приказывал ложиться.
Уж очень необычным и сложным было это задание! Всякое бывало: со своими людьми он захватывал посты, опорные пункты в глубоком тылу противника, приводил «языка» через линию фронта. Теперь с горсткой разведчиков нужно было захватить подземный аэродром на совсем незнакомом острове!.. Утром к Тинд-фьельду подойдут свои корабли.
Лейтенант Дружков и его разведчики не знали, что в это же время на острове появился еще один человек — Олаф Кнудсен. Об аресте Хромой Гульды он узнал сразу же и понял, что необходимо во что бы то ни стало предупредить об этом коменданта Тинд-фьельда обер-лейтенанта Шульца. Он удачно перебрался через линию фронта, раздобыл у рыбаков за. огромные деньги лодку и переплыл на ней бурный пролив отделяющий Тинд-фьельд от материка.
Олаф Кнудсен вытащил плоскодонную остроносую лодку на песок и в полном изнеможении опустился на камень. Руки и ноги дрожали. Косматые брови его и «нормандская» бородка были покрыты соляным налетом. Зюйдвестку он потерял. Мускулы красного обветренного лица как-то обвисли, обмякли. Он засунул руку в глубокий карман куртки, но трубки не нащупал. «По-видимому, забыл в чуме у лопарей на последней ночевке...» — подумал он с каким-то равнодушием. Только теперь он почувствовал, что смертельно устал. Но и это не так важно. Ему удалось переправиться через этот проклятый пролив. Теперь некуда спешить: вот он, остров Тинд-фьельд!.. Осталось только добраться до «Фингаловой пещеры» и предупредить хозяев о том, что Гульда арестована русскими. Обер-лейтенант Шульц оценит его верную службу... А вообще-то все летит к черту! Скоро русские доберутся и до Шульца. Пора, пора им всем покинуть это горное гнездо... Жаль, погибла Гульда, лучшая разведчица. Такая далеко бы пошла... А он, Кнудсен, еще повоюет! Мнимый рыбак снова займется политикой, соберет рассеянных хердеров, и тогда посмотрим...
Занятый своими мыслями, Кнудсен не заметил, как из зарослей приземистой березы выполз человек и направился к нему. Он вздрогнул, когда почувствовал на своем плече чью-то руку.
— Спокойно, папаша Кнудсен!
Олаф быстро повернулся и, к своему изумлению, увидел лейтенанта Дружкова. В правой руке лейтенант держал пистолет. От охватившего ужаса Кнудсену захотелось дико завыть, но язык словно прилип к гортани, и Олаф выдавил из себя лишь стон.
Кнудсена повалили на землю, заткнули ему рот тряпкой, скрутили руки, а потом потащили наверх в скалы.
Встреча со старым Кнудсеном на пустынном берегу не удивила Дружкова: ведь он, Дружков, и матерый шпион Кнудсен изо всех сил стремились к одной цели -— к «Фингаловой пещере», правда, с разными намерениями. Рано или поздно они столкнулись бы. И то, что разведчикам удалось опередить Кнудсена и даже схватить его в решающую минуту, нужно считать делом случая, который очень часто благоприятствует при выполнении подобных заданий.
Когда Кнудсену вынули кляп изо рта, он охотно начертил план аэродрома и покорно согласился провести разведчиков к нему.
Дружков наметил порядок действий. Он разделил разведчиков на две подгруппы. Одну повел сам, во главе другой поставил Одинцова. Одинцов должен был пробиться к «Фингаловой пещере». Дружков рассчитывал захватить землянки, в которых размещался гарнизон острова.
По узкой тропе двинулись разведчики в глубь острова. К вечеру туман рассеялся. На небе кое- где зажглись звезды.
Дорогу к аэродрому Кнудсен знал хорошо. Это чувствовалось по тому, как он уверенно ориентировался среди нагромождения скользких, поросших мхом камней.
Мысли у Кнудсена были невеселые.
«Так глупо попался... Все кончено...— размышлял он. Но кто мог предполагать, что русские так проворны? Нелепая случайность погубила все... Он понял, что игра проиграна. Бороться бессмысленно. Рано или поздно, его все равно расстреляют. Он обречен. Обречен и обер-лейтенант Шульц.
Какое-то безразличие ко всему овладело им.
«Где-то неподалеку должно быть проволочное заграждение...» Да, Кнудсен вел русских на проволочное заграждение. А вот и оно!.. Кнудсен ударил головой в живот одного из разведчиков и рухнул на колючую проволоку. Затрещали звонки, взвились автоматически сработавшие ракеты. Кто-то из разведчиков дал очередь в спину Кнудсена. Все стали бросать ватники и куртки на заграждение.
Где-то справа застрочил пулемет.
«Одинцов пробивается к тоннелю»,— догадался лейтенант. Разведчики устремились к землянкам. Человек пять гитлеровцев выскочили из укрытия и открыли огонь.
Вот упал Старков. В призрачном свете ракет замелькали тени.
— Глуши гранатами!..
Дружков не чувствовал под собой ног. За ним мчались разведчики, обгоняя друг друга. Враги не ожидали нападения советских разведчиков и были в полной растерянности. По-видимому, они решили, что высадился крупный десант. Землянки были захвачены с ходу.
— На подмогу к Одинцову! — закричал лейтенант.
Группа Одинцова пробилась к тоннелю, но вынуждена была залечь за камнями. Враг бил из орудия прямой наводкой. Над островом спустилась ночь, а бой все продолжался.
«Только бы удержали тоннель!..» — думал Дружков. Он лежал за большим камнем и выжидал момента, когда можно будет повести разведчиков врукопашную. Осколки осыпали его. Наконец он поднялся, швырнул гранату и кинулся вперед...
Враг был уничтожен. Группы Дружкова и Одинцова соединились у тоннеля. Марков и Еременко, перевязывали раненого Старкова. Дул свежий, порывистый ветер, но десантники не замечали его.
Все с интересом осматривали сквозную дыру в горе Тинд-фьельд — «Фингалову пещеру». Вот она, таинственная пещера, до которой с таким трудом они добирались! Ветер гудел в ней, как в аэродинамической трубе. И страшно было ступить в зияющее чернотой отверстие. Над естественным тоннелем громоздились запорошенные кое-где снегом мрачные острые скалы. Была какая-то своеобразная суровая красота во всей этой картине.
— А птички не успели упорхнуть! — весело воскликнул Одинцов и указал на тускло поблескивающие в свете карманного фонаря фюзеляжи самолетов.— Гадина Кнудсен крепко нас подвел. Это ты, Паша, не доглядел! — обратился он к Еременко.
— Ну, кажется, даже нашего Одинцова проняло,— слабо проговорил Старков и улыбнулся. Все рассмеялись. Настроение было радостное, приподнятое. Только лейтенант Дружков хмурился.
Он полусознательно сорвал каким-то чудом уцелевший меж камней хрупкий горный цветок и размял его пальцами. «Слаб ты еще, Сережа! Только хвастать умеешь...— с горечью подумал он о себе.— Где же она, бесшумная операция?.. Дубосеков отчитал бы по-свойски, если бы присутствовал здесь. И все же с гнездом стервятников покончено!..» Его лицо просветлело, а синие глаза вспыхнули только тогда, когда Маркин крикнул во всю силу легких:
— Братцы! Наши корабли подходят к острову!.. Наши...
И лишь сейчас все опомнились и заметили, что уже наступило холодное полярное утро нового дня.