Пришлось ждать, да он ни на что другое и не рассчитывал. Он сам позвонил туда в пятницу — занявший меньше шестидесяти секунд разговор отследить было невозможно, однако он все равно воспользовался шифратором речи.
Их джип «чероки» притормозил, просунув капот в ворота поля для частных самолетов Новоорлеанского международного аэропорта. Он нетерпеливо взглянул на ямайца.
— Давай, поехали, — он указал на «лир», стоявший с уже включенными двигателями в двухстах метрах от них, — единственный на поле самолет, готовый к взлету. Маячивший у трапа мужчина затянулся сигаретой. — Вон он.
Ямаец барабанил пальцами по рулю, глаза его обшаривали аэропорт. У ворот никого, и вообще никого из охраны не видно. Однако с места ямаец не стронулся.
— Ты спятил, приятель? А если тут копы где засели?
— Не спятил.
Да это и не имело значения. Значения не имело ничего. После «Горы Бэр». Или за шесть дней до того, если быть точным. Он заставил свои мысли вернуться к настоящему — к обкуренному ямайцу, сидевшему рядом, и к мальчишке, который лежал на заднем сиденье, впав после укола, который он ему сделал, в благословенное беспамятство.
Он подтолкнул ямайца локтем:
— Деньги ты получил. Работа не закончена. Поезжай.
Еще миг, и джип остановился рядом с «лиром».
— Бери мальчишку, — сказал пассажир. — И вот это.
Он отдал ямайцу шприц и ампулы с кетамином.
Они вылезли из машины, открыли заднюю дверцу, стянули мальчика с сиденья.
Пассажир смотрел на свисавшую поверх руки ямайца всклокоченную голову ребенка. Его сын тоже когда-то был таким — милым и невинным. Он отвел взгляд:
— Если проснется, сделаете ему укол. Только один, иначе у них на руках окажется мертвый мальчишка. Он должен оставаться живым по крайней мере еще несколько дней. Передайте, что с ними свяжутся.
Когда «чероки» выезжал из ворот, реактивный самолет уже выруливал на взлетную полосу.
Он взглянул на часы: всего лишь девять пятнадцать.
В штате Луизиана стояло яркое солнечное утро.