Зов Мастера

Актёрам и писателям нет пути ни в рай, ни в ад — я часто думала об этом раньше, и теперь знаю точно: так оно и есть. Мы проживаем сотни чужих судеб на сцене, едва откроются кулисы — и мы не принадлежим сами себе.

Оживляя нестройные ряды букв, писатель творит героев, которые, коль он талантлив, продолжают жизнь и после ухода самого создателя. Странные, странные персонажи…

Лицедеям вечно пребывать в чистилище, ибо никогда доля зла, что мы привнесли в этот мир, не соизмерится с долей добра.

Стоит хоть кому-нибудь на Белом Свете приоткрыть книгу Мастера — весы снова качнутся, и так они не успокоятся никогда. Мне кажется, иной раз эта безвременная неопределённость заставляет Их взывать к живым — тогда-то и случаются самые волшебные, самые фантастичные, невероятные истории. Вот одна из них.

Наш театр знаменит уже тем, что расположен в здании бывшей богадельни при «Склифах». Ныне это и театр современной оперы, и музей. Кому дом принадлежал «до победы мирового пролетариата», выяснилось случайно. Собственно, с этой несуразности всё и началось.

После удачной премьеры мы всей труппой расположились в уютном кабинете Игоря, нашего «главрежа». Посуды на всех, понятно, не хватило, а шампанское уже праздновало победу и тянуло на экстравагантные выходки. Кто и почему полез в допотопный сервант, обычно закрытый, я не помнила, но очень скоро на стол были поставлены великолепные приборы и бокалы, в которые пролились остатки игристого шипучего напитка.

Врач запретил мне пить холодное и разговаривать в метро. Надо беречь связки. Ах, о чём это я? Так вот. Утром к нам нагрянули какие-то чиновники — здание весьма некстати решили передать под опеку другого ведомства. Провели инвентаризацию, хватились — таких-то номеров нет.

Посуду со вчерашнего дня помыть не успели — все были уже весёлые. И хорошо, что догадались глянуть на то серебро, выпачканное кремом — по счастью, пировали не по грим-уборным, а скопом. Ко всеобщему изумлению с той стороны каждого блюдечка, каждого кубка обнаружились такие маленькие, но выразительные гербы графа Ш.

«Главреж» облегчённо вздыхает, мы расходимся, тоже довольные, что все так счастливо обошлось. Но через некоторое время он вызывает меня:

— Ирина! Познакомься…

Имя пролетает мимо ушей… Рыжий, аляповато разодетый незнакомец сидит в кресле напротив, дымит папироской.

— Очень приятно. Ирина! — хотя он мне не нравится с первого взгляда.

Незнакомец целует руку — к тому же и не брит.

«Главреж» снова называет его имя, и я начинаю припоминать ту скандальную фривольную постановку нагишом, что наделала шуму даже в артистических кругах год назад.

— … хотел бы арендовать помещение театра на одну ночь.

— Игорь! — возмущаюсь я. — Но ведь ты…?

К нам не единожды обращались с такими предложениями, и не на день, а на гораздо дольший срок — «главреж» всем отказывал, хотя зарплата у актеров нищенская — мы понимали Игоря. Театр — наш храм, а пустить сюда чужого — означало осквернить святыню.

— Всего на одну ночь! — подтвердил гость.

— Для постановки по Булгакову… — уточнил Игорь и вопросительно глянул на меня.

Ещё бы ему не глядеть, он и сам уже давно хотел сделать «Великого Канцлера», а мне обещал главную женскую роль. Но все понимали — чтобы поставить ТАКУЮ пьесу, нужно вмешательство Сил! Разговор о том заходил время от времени, но Игорь всякий раз мягко переводил его на другую тему. Он не был готов, и мы его не торопили.

— По-моему, решает главный режиссёр! — парировала я немой вопрос.

Гость затушил очередную папироску, поправил очёчки-кругляшки и нехорошо ухмыльнулся.

Но Игорь не заметил усмешки:

— Я уже показал наш театр, но хотел бы, чтобы ты, Ирина, ещё раз провела нашего гостя, и объяснила все тонкости, — медленно проговорил он, тщательно подбирая слова, чтобы не обидеть ни меня, ни этого рыжего нахального субъекта.

— Так ты принял решение?

— Поживём — увидим, — дипломатично заметил Игорь.

— Ибо никто не знает, что с ним случится завтра… — по книжному подхватил идею гость и уточнил. — Здание очень старое, капитального ремонта требует.

Мы двинулись по длинным полутёмным коридорам. Дубовый, кое-где отлетевший паркет звонко отзывался в такт каблучкам. Гость следовал за мной неслышно, как кот. Порою мне чудилось, я его теряю, но стоило оглянуться — и мороз по коже. Есть такие люди — и сказать-то нельзя точно, чем они тебе не показались. Но Игорь зачем-то просил именно меня… ещё раз… Я решила сперва отвести гостя в «Свет».

Актеры суеверны. Светом мы называем большой зал наверху. Там величественные колонны, лампады, голубой «небосвод». Лишь после первого отыгранного в Свете спектакля мне стало понятным, как в храмах «работает» купол во время молений. Там само пространство вибрирует, подчиняясь твоему голосу.

Мы поём и легкие вещи, но Свет не принимает дешевого и вульгарного. Там мы играем только серьезные оперы. А вот остальную часть здания и нижний полуподвальный зал мы именуем Тьмой, в буквальном и переносном смыслах. Нет, не только из-за вечно-тусклых ламп. Там и время стало — стрелки часов безжизненны. Внизу «египетская тьма», вдоль стен залы, в недавнем прошлом это бар — изваяния грифонов и сфинксов. Столкновение с каждым, как сказал бы великий комбинатор, приравнивается к удару о «несгораемый шкаф».

Гость остался доволен Светом, он тут же сообщил, весело подмигнув, что намерен предложить мне роль в своей постановке. Мне, и никому больше из «наших»?

— Неужели для вас так важно играть именно здесь? — спросила я, не оглядываясь — мы спускались по витой лестнице с высокими ступенями.

Одно неосторожное движение — можно подвернуть ногу, особенно когда тонкие каблучки.

— Только здесь! — подтвердил он глухо.

Я обернулась.

— Не соскользните вниз! — чужак сверкнул золотым зубом, в следующую же секунду превратившимся в черный провал.

Но мы уже на месте, иначе, я бы точно слетела по ступеням. Мне хотелось броситься наутёк, выбежать вон из моего храма, в один день ставшего застенками.

— Гмммм… — задумчиво протянул он, осматривая «Тьму». — Я, конечно, не привередлив, но Свет мне приглянулся. Мы будем играть в Свете!

Я задохнулась от такой наглости и подумала:

— Где разрешат — там и станешь, но я бы тебе и Тьмы не доверила!

— Почему ты такая злая, Ирэн? — сказал он.

Меня поразила даже не фамильярность, а то, как точно проклятый чужак угадал моё настроение. Но я выдержала паузу, я молчала, ожидая продолжения…

— Почему ты не спрашиваешь, что за роль мы хотели бы тебе предложить?

Я не отвечала.

— Что скажешь о Гелле? — придвинулся он ко мне.

Изо рта шёл гнилостный запах.

— Ты понимаешь, детка, что роль обязывает… — холодные тонкие пальцы гостя обхватили мой локоть.

— Не трогайте! — то ли пискнула, то ли прошипела я, отдёрнув руку, и бросилась прочь по коридору, потом резко наверх по короткой лестнице, и снова наверх…

Запах гнилой рыбы преследовал меня до самой двери. Вот он, спасительный выход. С неожиданной для себя силой я рванула массивную медную ручку, чуть не сорвав тугую пружину.

Вот и всё! Дверь яростно хлопнула за спиной. Я опёрлась на неё, переводя дух.

Улица встретила приятной прохладой. Накрапывал мелкий затяжной дождик, рисуя на лужицах круги. Автомобили, выстроившись в вереницу, лениво тянулись к светофору, а пешеход, спрятав щёки в воротник, торопился пересечь широкую мостовую.

Поздно! Взревели моторы. Хищно скалясь, выбросив клубы серого газа, машины устремились вперёд.

Удар! Меня чуть не бросило на тротуар, но взмахнув руками я таки удержалась на ногах и ринулась прямо через улицу под недовольные гудки и визг тормозов. Если он преследует — погибнем оба.

Дальше — как в замедленном кино. С шеи соскальзывает нитка, бесценные крохотные бусинки — оберег, подарок мужа — сыпятся на асфальт, обозначая мой путь, отскакивают и разлетаются под колеса легковых и грузовиков.

Я беззащитна. Мне не скрыться.

Каким-то чудом я оказываюсь на той стороне. Оглядываюсь — непрерывный поток машин скрывает меня от чужака. В желании спрятаться понадёжнее я вбегаю в черный дверной проём, над которым вывеска «Металлоремонт».

Я много раз бывала тут, то зонт поломан, то ключ потеряла…

Но только в минуты, когда все чувства обострены, мир видится человеку в истинном свете.

Чуть ли не носом упираюсь в зеленоватую мраморную доску, на которой то ли медью, то ли золотом выведены такие слова:

В театр я, понятно не вернулась.

А вечером звонит Игорь.

— Знаешь, — говорит, — они хотели Света, но я согласился на Тьму. Думаю, что на одну ночь Им можно уступить…

— Кому это Им? — спрашиваю.

— Сама знаешь, им — Персонажам… — говорит еле слышно, а потом бодрится. — Всё-таки деньги немалые, а у нас гастроли на носу.

Его понесло: про какие-то Святые горы, про готовый сценарий «Война и мир», и про то, что играть, наряжаясь в Их исконные, персонажей, одежды.

Я не стала его отговаривать. Чертовщине самое место на границе Тьмы и Света, именно там, где они сталкиваются без посредников, творится чародейство. Может, это и нужно Ему — Мастеру?

Вот и всё. Завтра спектакль, но мне не играть Геллу. Не советую никому очутиться меж Тьмой и Светом, пусть это так заманчиво подчас.

Теперь я уверена, лицедеям и писателям вечно пребывать в чистилище, ибо никогда мера зла, что они привнесли в этот мир, не уравновесится мерой добра.