Зов серебра

– Горыныч, – проворчала тетя Люся. – Опять чудит. Стал посеред двора и машет руками, что та мельница. А еще смеется. Я его увела. От греха подальше, чтобы гостям не мешал.

– Горыныч? – Елизаров удивленно приподнял бровь.

– Гордейка Горынычев, – объяснила тетя Люся. – Фамилия у него такая, но все зовут его Горынычем. Да вы не бойтесь. – Она бросила быстрый взгляд на Еву. – Так-то он безобидный. Не без придури, конечно, но не злой. К постояльцам он не лезет, мы за этим строго следим, да он и сам понимает, хоть и малоумный.

– Гордей с рождения живет на Стражевом Камне, – сказала Амалия, не оборачиваясь. Спина ее была прямой и напряженной. Наверное, приготовление кофе требовало большой концентрации. – Еще с тех времен, когда в замке был детский дом. Его отец… – Еве показалось, что голос Амалии на мгновение дрогнул, – его отец работал в детском доме врачом. Мальчик был при нем, а уже потом… – Она снова запнулась.

– Да уж говорите как есть, Амалия! – взмахнула рукой тетя Люся. – Когда ирода этого пристрелили, пацаненок так и остался при острове. Его в какой-то интернат тогда определили, а он всякий раз сбегал и на Стражевой Камень возвращался. Так и бегал туда-сюда, пока совершеннолетия не достиг. Тогда уж его тут, – она бросила быстрый взгляд на Амалию, – оставили. Из жалости.

– Вот именно, из жалости, – заговорила Амалия неожиданно строгим, холодным тоном. – Гордей от своего отца тоже натерпелся. Никто из нас не знает, что довелось пережить бедному мальчику! – Она говорила так, словно и в самом деле считала мужчину, которого Ева видела во дворе, маленьким мальчиком. – А мы тем и отличаемся от зверей, что способны к состраданию.

– Так я ж ничего! – Тетя Люся вдруг всполошилась, щеки ее пошли бурыми пятнами. – Разве ж я Гордейке чего плохого желаю?! Я только за постояльцев переживаю. Вон он сегодня девушку напугал! – Она глянула на Еву, ожидая поддержки.

– Он не напугал. Просто это вышло неожиданно…

– А что случилось с его отцом? – спросил Елизаров. – Вид у него по-прежнему был расслабленный, даже ленивый, но именно он задал вопрос, который так и не решилась задать Ева. – Что с ним было не так?

Прежде чем заговорить, повариха дождалась молчаливого одобрения Амалии.

– Вы не из местных, а потому не знаете, но шило в мешке не утаишь и пятно это не ототрешь.

– Тетя Люся! – не сказала, а простонала Амалия. – Да хватит уже этого драматизма! – Она сняла турку с огня, перелила кофе в фарфоровую чашку, поставила перед Евой: – Угощайтесь, – сказала радушно и тут же добавила совсем другим, усталым голосом: – Это место всегда было особенным, вся история острова и замка наполнена болью и трагедией.

– Удивительный маркетинговый ход – рассказать постояльцам, что живут они в страшном месте! – восхитился Елизаров. – Наверное, по причине эксклюзивности у вас здесь такие заоблачные цены!

– Спрос рождает предложение, – одними уголками губ улыбнулась Амалия. – Люди падки до страшных историй и особенных мест. За возможность прикоснуться к чему-то выходящему за рамки они готовы платить очень большие деньги. Вот вы ведь готовы? – Она посмотрела на Елизарова очень внимательно.

– Готов! – легко согласился тот. – За прикосновения готов, за комфорт, но больше всего за ваш чудесный кофе, Амалия! – Он с вожделением покосился на Евину чашку, и та предусмотрительно придвинула ее к себе. – Я читал историю про оборотня! В каком это было веке? Восемнадцатом?

– Девятнадцатом, – улыбнулась Амалия. – Я сварю вам еще кофе. – Она вернулась к плите. – История та в самом деле была страшная и необычная. Сохранились даже кое-какие документальные свидетельства. В кабинете прежнего хозяина стоял стул со следами волчьих когтей на подлокотнике и стол с кровавыми следами от оторванной головы.

– Голову, надо полагать, хозяину оторвал оборотень? – уточнил Елизаров.

– Если верить легенде. Стол куда-то подевался, а стул до сих пор хранится в замке. Его забрал в свой кабинет Антон Палыч. Кстати, он утверждает, что стул до крайности удобный. Антон Палыч у нас мучается радикулитом, и удобство мебели имеет для него первостепенное значение.

– Дурью он мается, а не радикулитом, – хмыкнула тетя Люся, и сразу стало понятно, как она относится к здешнему бухгалтеру.

– Я слышал, около двадцати лет назад на острове случилась какая-то трагедия. – Теперь уже Елизаров неожиданно стал очень серьезным. Наверное, события недалекого прошлого его не забавляли так, как старинные легенды про оборотней.

– Погибли дети, – сказала Амалия, не оборачиваясь. – Воспитанники детдома. Сначала несколько детишек пропало без вести. Искали всем городом. И мы тут тоже искали. Перевернули на острове все, едва ли не под каждый камень заглянули.

– Вы уже тогда жили на острове? – спросил Елизаров.

– Да, я работала в детском доме воспитателем. Вела кружок рукоделия у девочек.

Образ рафинированной и утонченной леди никак не вязался с учительницей рукоделия. Наверное, недоверие это было написано на их с Елизаровым лицах, потому что Амалия снова улыбнулась:

– Жизнь порой бывает непредсказуема. Тогда мне казалось, что нет места скучнее, чем этот остров. Потом, когда все случилось, я уже думала, что нет места страшнее. А теперь я научилась любить его и видеть его красоту. Остров не виноват в том, что сотворили с ним люди.

– Люди! – снова хмыкнула тетя Люся. – Один ирод сотворил, а вы, Амалия, до сих пор маетесь какими-то угрызениями совести.

– Я была там и ничем не смогла им помочь.

– Я тоже там была. – Повариха уперла кулаки в бока. – И Палыч там был, и много кто еще. Так что же нам всем теперь взять и повеситься оттого, что в Семке Горынычеве маньяка не разглядели?! Да и кто бы разглядел?! Он же с виду тихий был, во всех смыслах положительный.

– Я должна была разглядеть, – сказала Амалия. – Я ведь первая заметила, что Гордей пропал. Спросила Горынычева про мальчика, а он сказал, что к бабке в деревню отвез.

– Ну и что с того? Отвез и отвез! Что вам было за дело до чужого детенка, когда с собственным столько горя хлебнули, что вспомнить страшно?! А Гордейка уже тогда был с придурью, вы ж сами помните, как учить его пытались, а он ни бе ни ме. Непутевый!

– Он несчастный, а не непутевый.

– Одно другому не мешает. Я про то, что не нужно себя винить за то, что вы что-то там недоглядели и что-то не смогли предвидеть. Кто ж мог подумать, что лиходей родного ребенка не пожалеет! А может, наоборот, пожалел, а? Чужих-то деток этот зверь с собой на тот свет забрал, а своего-то в живых оставил. Может, хоть перед смертью в нем что-то такое людское всколыхнулось?

– …Сплетничаем, тетя Люся?!

За разговорами они и не заметили, как в кухню вошел высокий, статный, наголо бритый мужчина в стильных очках. В госте Ева тут же признала режиссера и продюсера Жана Орду, с ударением на первый слог. Не признать его было сложно даже такой затворнице, как она, ибо лицо его и фильмы его были везде, не только на экранах телевизоров, но и в Интернете. В жизни Жан Орда выглядел еще интереснее и еще импозантнее, чем на экране. У него, несомненно, имелось то, что принято называть харизмой. И пользоваться ею Орда умел. Он улыбнулся одновременно всем присутствующим в комнате дамам, но показалось, что каждой в отдельности. Не переставая улыбаться, крепко пожал руку Елизарову. Этот жест был особенно хорош и трогателен, он максимально приближал великого режиссера и продюсера к народу. Елизаров, как представитель народа, не смутился, на рукопожатие гения ответил с такой энергией, что гений слегка поморщился от боли.

– Отчего же сплетничаем, Жан Валентинович?! – В голосе тети Люси слышалось обожание. – Просто обсуждаем дела давно минувших дней.

– Это каких таких дней? – Орда придвинул к себе стул, оседлал его на ковбойский манер, уперся сизым от проклюнувшейся щетины подбородком в деревянную спинку. – Тех, что касались оборотней? Или тех, что касались албасты? Или, может, предвоенного волчьего нашествия?

Ответить ему никто не успел, в кухню вихрем ворвалась рыжекудрая, длинноногая девица. Была она хороша особой красотой, присущей только рыжим, и красоту свою явно осознавала и умела ею пользоваться.

– Это какой-то кошмар! – воскликнула девица, не здороваясь. – Жан, это просто какой-то ужас! – Она прогарцевала к Орде, по пути едва не споткнувшись о вытянутые ноги Елизарова. – Нам нужно валить из этой дыры!

– Диана, дорогая, – Орда успокаивающе похлопал девицу по крупу, как норовистую скаковую лошадь, – давай-ка успокоимся.

– Не могу! – Грациозно перебирая ногами и не менее грациозно взмахивая руками, девица Диана упала на свободный стул, со свистом выдохнула из себя воздух: – Вы вот тут сидите, кофеи попиваете и не знаете, что творится в городе!

А подружка Орды была хороша! Этакая рыжекудрая бестия – красивая и темпераментная! Не чета некоторым…

Роман уселся поудобнее, приготовился слушать. И город, и остров были полны всяческих тайн. Хорошо, что всегда находился человек, готовый поведать о страшных подробностях. Плохо, что история про детдомовских детей так и осталась без завершения, но это не беда, нынче почти все можно узнать в Интернете. Да и не спешил он никуда, искренне рассчитывал на задушевные беседы за традиционными для этого места ужинами. Надо же как-то время коротать.

– Что же там творится? – Орда хозяйским жестом заправил рыжую прядь за розовое ушко и ушко это тут же поцеловал. Молодая жена или очередная любовница? Роман поставил бы на любовницу. Орда не производил впечатления стареющего глупца, верящего в бескорыстную любовь юной нимфетки. А попользоваться молодым телом на взаимовыгодных условиях – это запросто. Кто бы отказался?

– Чаю мне! – велела нимфетка и неопределенно взмахнула рукой.

Тетя Люся изменилась в лице, но ослушаться приказа не посмела, вернулась к плите.

– У них тут маньяк людей убивает! – поведала Диана громким шепотом.

– Каких людей, милая? – Орда враз посерьезнел и подобрался. Сказывались профессия и любовь к хоррору?

– Всяких разных людей. – Двух девок каких-то и старика-ювелира. Всех ножом по горлу, представляете?! Старика-то не жалко, ему сто лет в обед, а девок за что? Все, Жанчик! – Она вскочила на ноги, мотнула рыжей гривой. – Мы уезжаем отсюда! Я тебе сразу говорила, что нужно ехать на Лазурный Берег, а не в эту дыру. – Ну, что ты сидишь?! – Пальчики с безупречным маникюром сжали плечи Орды. – Вставай! Поехали!

– Сядь, лапушка. Сядь. – Голос Орды вроде бы и звучал ласково, но было в нем что-то такое, от чего лапушка Диана тут же послушно плюхнулась обратно, обиженно засопела. – На Лазурный Берег мы с тобой всегда успеем, а на малой родине я бываю редко.

– Каждое лето! – огрызнулась Диана. – Скукотища и тоска! А еще убивают…

– Я не понимаю… – Амалия вопросительно посмотрела на Орду. – Жан, что происходит?

Это прозвучало так, что сразу стало ясно: Амалия и Орда хорошо знакомы, и отношения их явно выходят за рамки деловых.

– В городе произошло два убийства, нам сегодня в кафе рассказали. – Роман покосился сначала на безупречные коленки Дианы, потом на блюдо с шоколадными печеньками и только потом поднял взгляд на Амалию. Хозяйка Черного замка ему нравилась. Интересная, не лишенная обаяния и ума дама. Она могла бы найти себя в любом другом месте, но еще в юности выбрала остров и оставалась ему верна. Удивительная преданность. – Молодых девушек нашли мертвыми на берегу озера. Второе убийство было совершено сегодня, а про первое вы должны были уже слышать.

– Я слышала, – вместо Амалии заговорила тетя Люся. – Вы в тот день как раз в Пермь ездили за бумагами. Я не стала рассказывать, подумала, может, еще обойдется.

– Не обошлось… – Голос Амалии вдруг упал до шепота. – Девушки молодые?

– Старухи! – пренебрежительно хмыкнула Диана и так же пренебрежительно ткнула пальцем в Еву: – Такие, как она.

Не то чтобы Елизаров так уж хорошо разбирался в возрастных особенностях дам, но в дамском тюнинге разбирался точно. Наметанный глаз и жизненный опыт подсказывали ему, что нимфетка Диана лишь ловко прикидывается нимфеткой, а на самом деле годков ей далеко за двадцать. А Ева на столь оскорбительный для любой женщины выпад отреагировала совершенно спокойно. Вернее, вообще не отреагировала. Вот же чудо!

– Но как знать! – Диана воздела очи к потолку. – Сегодня этот ваш маньяк режет старух, а завтра примется за молодых. Жан, ты меня слышишь?

– Я тебя слышу, дорогая. – Орда выглядел задумчивым и сосредоточенным, рассеянно скреб щетинистый подбородок. – А что там с ювелиром?

Не то чтобы Елизаров так уж пристально следил за Евой, но тень, промелькнувшую на ее лице, заметил. И то, как сжались в кулак тонкие пальцы.

– Это вы сейчас про кого говорите? – спросила Амалия упавшим голосом. – Про Марка Витальевича?

– Я про ювелира говорю, – фыркнула Диана. – Много у вас в этой дыре ювелиров?

– Лапушка… – Орда глянул на любовницу так, что та вздрогнула. – Здесь тебе не Ницца и не Монте-Карло, здесь моя родина и мои люди. Поэтому, уж будь так любезна, веди себя прилично.

Про родину Елизаров понял, ностальгия и все такое. А вот что означало «мои люди»? Надо бы порасспрашивать или в Интернет заглянуть. А Орда виновато и ободряюще улыбнулся Амалии. В ответ та равнодушно дернула плечом. Королевы не снисходят до капризов куртизанок, они их даже не замечают.

– Жанчик, я ведь и в самом деле не знаю, что там за ювелир, – проговорила Диана вполне нормальным, человеческим даже тоном. – Сказали, старик, городской старожил, убили сегодня утром. Сначала ограбили, а потом убили. Может быть, даже пытали. Ты представляешь?

– Не представляю. – Орда озадаченно потер лысину, сдернул с переносицы очки, положил на стол. И по взгляду его сразу стало ясно, что очки без диоптрий, что носит он их исключительно для имиджа. – Кому мог помешать милейший Марк Витальевич? Ведь божий одуванчик был, а не старик.

– Скажете тоже, Жан Валентинович, божий одуванчик! – не удержалась от комментария тетя Люся. – Он хоть и старый уже был, но крепкий. Не старик, а камень. Да если бы не этот ирод, – она всхлипнула, – он бы еще жил и жил.

– Мы завтракали с ним на прошлой неделе, – сообщила Амалия растерянно. – Пили кофе у Эммы.

– Завтракали? – Орда удивленно приподнял бровь.

– У меня возникла идея устроить в замке выставку его работ. Как раз во время змеефеста. У него ведь чудесные работы были, просто великолепные! Я своими глазами видела.

– Я тоже видел. – Орда перестал тереть лысину, поскреб импозантный щетинистый подбородок. – В Вене в прошлом году. Любопытные вещицы, необычные.

– Мы с ним обсуждали другие работы. Их даже в каталогах нет. Что уж говорить про выставки! И, представьте себе, он почти все украшения хранил в своей квартире! Я понимаю, что у него сейф был и сигнализация, но все равно ведь это крайне безответственно… – Амалия замолчала, потерла виски таким красноречивым жестом, что Роман сразу заподозрил у королевы Черного замка мигрень. – Я ему так и сказала, даже специально встречалась в Перми со знакомым банкиром, чтобы Марк Витальевич смог у него зарезервировать ячейку. И он обещал, что так и сделает. У него оставалась одна работа незаконченная…

– Какая работа? – спросила молчавшая все это время Ева.

– Я не видела. – Амалия пожала плечами. – Марк Витальевич никогда не показывал свои работы до их завершения, считал это плохой приметой. Помнится, он только сказал, что вещь эта бесценная, что он всю свою жизнь шел к ее созданию.

– Бесценная, это как? – лениво поинтересовался Орда. – Не бывает в этом мире бесценных вещей, все имеет свою цену. Тебе ли этого не знать, Амалия?

Она не ответила, только глянула как-то странно, то ли с горечью, то ли со злостью, снова отвернулась к окну.

– Короче, грабанули деда, – резюмировала Диана, которой, видимо, надоело быть лапочкой и хорошей девочкой, а захотелось поучаствовать в дебатах. – Деда грабанули, хату обнесли, а бесценную хрень украли.

– Велик и могуч русский язык! – простонал Орда и снова надел очки. – Да что ж там за бесценная вещь такая?

– Полозову кровь у него украли. Вот что! – заговорила тетя Люся и обвела присутствующих победным взглядом. – Если уж и было у ювелира что-то бесценное, так это она.

– Что еще за Полозова кровь? – Орда в нетерпении подался вперед. – Украшение так называлось?

– Не украшение, а металл, из которого оно было сделано. – Интерес продюсера тетя Люся восприняла как сигнал к действию: приободрилась, оживилась. – У нас же тут места какие?

– Волшебные у нас тут места. – Орда кивнул.

Диана презрительно фыркнула:

– Волшебные и мистические. Тут уже который год творится… всякое.

– Давно уже не творится, – сказала Амалия неожиданно резко, и Диана снова фыркнула, на сей раз многозначительно. Роман мысленно согласился с ее скептицизмом. Три зверских убийства за пару дней – это уже явный перебор.

– А Полозова кровь все равно существует! – Тетя Люся упрямо вздернула подбородок. – Мне еще дед рассказывал, а деду доктор Палий, Эммы нашей прадед.

– Еще одна местная знаменитость. – Орда подмигнул Роману. – Не такая известная личность, как Август Берг, но все же. Врачебная династия, с корнями и историей. Тот самый Палий, говорят, с Бергом был в приятельских отношениях. Вы уже слышали про нашего соотечественника?

– Кое-что, – Роман кивнул, – незаурядных талантов был человек.

– А у нас в Чернокаменске, куда ни плюнь, везде незаурядности. Такое тут необычное место.

– Мистическое, – подсказала Диана.

– Мистическое, – легко согласился он. – Вон мэр наш, Семашко Тимофей Петрович, на том и карьеру свою построил, решил, так сказать, монетизировать нематериальные ценности. – О мэре он говорил легко и без пиетета, как о давнем знакомом. – Городу выгодны все эти дикие истории про оборотней и озерных монстров. Во сколько раз прибыль от туризма возросла? – Он вопросительно глянул на Амалию. Та равнодушно пожала плечами. – Точных цифр я не помню, но раз в десять как минимум. И это всего за пару лет! Да тут с этими страшными историями непаханая целина! Да я бы и сам придумал что-нибудь этакое на благо города.

– Полозова кровь – это не придумка! – Кажется, тетя Люся на Орду почти обиделась. Обидеться по-настоящему ей мешала продюсерская харизма. – Это его кровь и есть.

– Чья? – в один голос воскликнули Роман и Ева. Спросили и переглянулись раздраженно.

– Змеева.

– Того самого, чей каменный труп нынче соединяет остров с Большой землей? – Роман взгляд отвел первым, но подмигнуть девчонке не преминул.

– Может, того, а может, другого! – Тетя Люся пожала плечами. – Только говорят, что кровь его обладает небывалой силой. С виду она как обыкновенный металл, ничем не примечательная. Взглянешь и взгляд не остановишь. Но если хоть малую ее толику добавить в серебро, то получится украшение небывалой красоты.

– Только серебро? Золото не подойдет? – спросила Диана, покручивая на пальчике золотое колечко с внушительным бриллиантом.

– Про золото ничего не знаю, – отмахнулась от нее тетя Люся. – Наши-то мастера большей частью работали с серебром. А Марк Витальевич ведь мастер потомственный, дед его был наипервейшим на весь Урал ювелиром. Работы его, говорят, даже в коллекции самой государыни императрицы имелись. – Про государыню императрицу она сказала со значением, чтобы всем неверующим сразу все стало понятно. – А все почему? – спросила она и тут же сама себе ответила: – А потому, что был у него запас Полозовой крови. У деда был, и внуку он его передал, шепнул небось мальцу на ушко перед тем, как его самого за решетку упекли, как врага народа, а мальчонку в наш детский дом сослали.

– А он тоже, значит, детдомовский был? – спросил Роман и взял с блюда печеньку, не удержался.

– Был. – Тетя Люся кивнула. – Воспитывался здесь, на острове, под присмотром дядьки Кузьмы.

– Это тоже местная знаменитость, – пояснила Амалия. – Был человек охотником, считай, браконьером, а как на Стражевом Камне организовали интернат, так он к детишкам местным всем сердцем и прикипел. Почти двадцать лет возглавлял детский дом. Марк Витальевич был ему как сын. – Она вздохнула, вспомнила, наверное, что ювелира больше нет в живых.

– А Марк Витальевич прямо из детдомовских стен на фронт ушел, – продолжила тетя Люся. – Мальчишкой еще был зеленым, но уберег Господь, всю войну прошел без единой царапины. Потом его вроде как по миру изрядно поносило, в Чернокаменск он вернулся, только когда дядьку Кузьму хоронили, где-то в начале восьмидесятых. Приехал на похороны да так и остался. Мы тогда все дивились, как это, чтобы такой известный человек да осел в нашей глуши. А потом дивиться перестали, привыкли. Он ведь всегда нашим был, чернокаменским. Не могу даже представить, у кого рука поднялась, у какой гадины… – Она всхлипнула, вытерла накатившую слезу.

– А наследники? – спросила Ева и перекинула косу через плечо. – У него остались наследники?

Вопрос был странный, даже в каком-то смысле бестактный, но никто не удивился.

– Нет, насколько я знаю, – сказала Амалия. – Марк Витальевич всегда говорил, что он волк-одиночка. Ни жены, ни детей у него не было. Возможно, какие-то дальние родственники, но я сомневаюсь.

– А наследство-то небось после деда останется немалое. – Диана задумчиво почесала кончик идеального носа. – Не все ж он в хате держал, должны ж еще счета остаться, депозиты там всякие. Кому теперь все это богатство достанется, если он волк-одиночка? – Она вопросительно посмотрела на Орду.

– Да не наше это дело, лапочка, – ответил тот раздраженно. – Хорошего человека убили, вот о чем думать надо.

– Вот и я говорю – человека убили, да и не одного, – кивнула Диана. – Валить отсюда надо, Жанчик.

Орда хотел было что-то сказать, как в кармане его пиджака ожил мобильный. На экран телефона он глянул лишь мельком, виновато улыбнулся присутствующим и торопливо вышел из кухни. Наверное, разговор предполагался приватный.

Диана тоже встала, раздраженно дернула плечиком, удалилась, не прощаясь. Что ни говори, а в воспитании ее были такие пробелы, закрыть которые не под силу даже гениальному продюсеру.

Следом встала из-за стола Ева. У этой хватило чувства такта, чтобы поблагодарить тетю Люсю за печеньки, а Амалию за гостеприимство. На Романа она даже не глянула, осторожно, стараясь не задеть, переступила через его ноги, направилась к выходу из кухни.

– Вас ждать на ужин? – спросила Амалия, обращаясь одновременно и к ней, и к Роману.

Прежде чем ответить, Ева замешкалась, а Роман мешкать не стал.

– Ждать! – сказал радостно. – Непременно ждать!

– Я постараюсь прийти. – Ева решилась.

Постарается она! Интересно, что у нее за планы? Впрочем, и у него дело есть. Легенды легендами, а работа сама себя не сделает. И деду нужно позвонить, чтобы не волновался.

До ужина оставалось еще довольно много времени, и Ева решила не тратить его впустую. Осмотреть остров и замок во всех деталях она сможет и позже, а сейчас неплохо бы съездить в Кутасовскую усадьбу, которая нынче приобрела статус музея. Да и к городу присмотреться. Вдруг да и всплывут в голове какие-то воспоминания. Конечно, она была еще слишком мала, чтобы запомнить хоть что-нибудь, но ведь они жили какое-то время в Чернокаменске. Ева это точно знала. Со слов Геры. Потому что собственных воспоминаний у нее не осталось. После сеансов милейшего доктора Гельца практически все ее воспоминания о детстве были обрывочными и хаотичными. То ли воспоминания, то ли мутные предрассветные сны, из которых хочется побыстрее вынырнуть в явь. А может, это и в самом деле сны? Доктор Гельц был милосерден, но не всесилен. Он и так сделал для Евы очень много, научил худо-бедно справляться с собой и окружающим миром. Но воспоминания…

Ева замерла, задумчиво посмотрела на горгулью, которая тянула костистую шею, стараясь заглянуть в окно ее комнаты. Мысль была простой и яркой, как солнечный зайчик. Она осветила закоулки Евиной памяти, и в том месте, где еще совсем недавно была темнота, родился один-единственный вопрос. Когда Ева стала такой, какой стала? Или не стала, а родилась? Рождаются ведь дети с аутизмом или синдромом Аспергера, живут в своем собственном, непонятном обычным людям мире. Есть ли у них, таких особенных, таких неправильных, воспоминания? Ведь должны быть…

Ева помахала рукой горгулье, плюхнулась на кровать, крепко задумалась. Осознавать себя как необычного и до крайности сложного ребенка она стала, наверное, лет с десяти. Как раз тогда у нее и начались проблемы, которые доктор Гельц деликатно называл нестабильностью. Начались или были с самого рождения? Раньше у нее и мыслей не возникало спросить об этом у брата. Было страшно и одновременно стыдно. Он и без того сделал для нее очень много.

Они осиротели, когда Еве исполнилось двенадцать, а Гере двадцать один. У них были разные мамы, но по факту одна. Первая папина жена, очень красивая и очень молодая, оказалась не готова к роли не только жены, но и матери. Она ушла из Гериной жизни по-английски, едва тому исполнился год. Искал ли ее папа, пытался ли вернуть? Ева не знала, а Гера говорил, что судьба незнакомой женщины ему неинтересна. Было ли это равнодушие следствием незаживающей душевной раны, Ева тоже не знала, не решалась спросить, но подозревала, что Гера и в самом деле считает «ту женщину» чужим человеком. И не было у него особой душевной травмы, потому что вторая папина жена, Евина мама, приняла его сразу и безоговорочно, растила, жалела, любила. До тех пор, пока не родилась Ева. Ева родилась, а мама умерла. Тяжелые роды, очень тяжелые… Так Гера осиротел во второй раз.

Наверное, Еву ни в чем не винили. Во всяком случае, те обрывочные воспоминания о детстве, которые у нее остались, приносили не мутную пену боли и обид, а ощущение тепла и нужности. Наверное, она винила себя сама. Этакие подсознательные терзания маленького ребенка, считающего себя убийцей собственной мамы. Наверное, поэтому она стала такой, какой стала. Однажды Ева решилась и спросила об этом доктора Гельца. Спросила о подсознательном чувстве вины и может ли оно разрушать ее изнутри так яростно и жестоко. Доктор Гельц, неизменно мягкий и терпеливый, тогда ответил ей неожиданно резко:

– Даже не смей об этом думать, Евдокия! Ты ни в чем не виновата, и твоя мама не хотела бы, чтобы ты так думала. Это жизнь, девочка.

– Несправедливая жизнь! – В компании доктора Гельца Еве не нужно было притворяться или испуганно шарахаться от чужих неосторожных жестов. Доктор Гельц знал ее лучше остальных и никогда не посмел бы обидеть.

– Жизнь бывает разной, девочка. Ты можешь думать о ней все что угодно, но не вини себя в чужих несчастьях.

Почти то же самое он сказал Еве в день гибели папы. Высокая скорость, скользкая дорога, спешка… В тот день папа узнал про очередной Евин криз, он спешил к ней в клинику. Так была ли она невиновна в том, что случилось?..

А про Геру Ева у доктора Гельца никогда не спрашивала. Не нужно было – она знала наверняка, что стала невольной причиной его нынешнего состояния. Откуда знала? Рассказали добрые люди. Мир ведь не без добрых людей…

Еще один криз у маленькой сложной девочки. Такой серьезный, такой опасный, что девочка ушла из дома, заблудилась, пропала. Ее искали все, в том числе Гера. Искал Еву, а нашел свою болезнь. Оступился, упал с обрыва, повредил позвоночник. Гера не рассказывал ничего, но «добрые люди» знали все. «Добрые люди» были уверены, что это Ева стала причиной его травмы. Буйные – они ведь такие непредсказуемые, такие сильные. Что им стоит причинить вред? Неосознанно. Господи правый, разумеется, неосознанно! Бедная девочка ни в чем не виновата, но все же, все же…

Именно так, слово в слово, шептала Евиной няне Герина сиделка. А память, которая до этого не раз и не два предавала Еву, на сей раз оказалась такой крепкой, что каленым железом выжгла в мозгу одно-единственное слово – «виновна». Виновна во всем, и жить ей теперь с этим колким, пахнущим горелой плотью чувством до самого конца. Или не жить…

Наверное, она бы ушла, придумала бы, как уйти. С теми таблетками, что давали ей по назначению доктора Гельца, это оказалось бы легко. Останавливало лишь одно: когда ее не станет, Гера осиротеет в четвертый, самый последний раз. И Ева держалась из последних, уже почти истощившихся сил. Даже такую страшную, даже во всем виноватую, Гера ее все равно любил.

А полтора месяца назад Ева получила письмо от Марка Витальевича Атласа. Его письмо начиналось так странно, так неожиданно. «Дорогая Евдокия, я виноват…» И в ее жизни забрезжила надежда на искупление. Возможно, надежда эта осталась в живых даже после смерти ювелира. Еве оставалось лишь найти пропавшую Полозову кровь. Или вещь, которая была из нее сделана…