Когда темно и холодно совсем,
В желудке пусто, в голове неясно,
Я вспоминаю зимний Вифлеем
И первые рождественские ясли.
И время будто движется быстрей,
И память дышит паром из ноздрей —
Двух пар ноздрей двоих парнокопытных,
Чей тайный быт ещё сокрыт от любопытных.
Когда пурга и вьюга правят бал,
И танец их — отнюдь не рио-рита,
Легко представить, как же тосковал
Другой мой предок в коридорах Лабиринта.
Он был наполовину человек,
Но этот факт отнюдь не удлиняет век.
А судьи что, раз дело шито-крыто, —
В том шапито, что в самом эпицентре Крита.
Когда скрипят подводы на душе
И ком по горлу ходит бороною,
Мне будто бы не разобрать уже,
Что было не со мной, а что — со мною.
И в цепь соединяются века;
Хоть вся их тяжесть для быка не велика,
Но слезы — как из крана, ведь, сказать по чести,
У великана сердце в самом мокром месте.