Зверобой

Глава VI

Вскоре после ухода Джудит подул легкий южный ветерок, и Хаттер поднял большой квадратный парус. Когда-то он развевался на реях морского шлюпа. Океанские бризы продырявили парус, его забраковали и продали. У старика был также легкий, но прочный брус из тамаракового[35] дерева, который в случае надобности он мог укреплять стоймя. С помощью этого нехитрого приспособления парус развевался по ветру. Теперь уже не было надобности работать веслами. Часа через два на расстоянии сотни ярдов в темноте показался «замок». Тогда парус спустили, и ковчег, продолжая плыть вперед, пристал к постройке; здесь его и привязали.

С той поры, как Непоседа и его спутник покинули дом, никто в него не входил. Всюду царила полуночная тишина. Враги были близко, и Хаттер приказал дочерям не зажигать свет. В теплое время года они вообще редко позволяли себе такую роскошь, потому что огонь мог служить маяком, указывающим путь неприятелям.

– При дневном свете, под защитой этих толстых бревен, я не боюсь целого полчища дикарей, – прибавил Хаттер, объяснив гостям, почему он запретил зажигать огонь. – У меня здесь всегда наготове три-четыре добрых ружья, а вот этот длинный карабин, который называется «оленебоем», никогда не дает осечки. Ночью совсем не то. В темноте может невидимо подплыть пирога, а дикари знают столько всяких военных уловок, что я предпочитаю иметь дело с ними при ярком солнце. Я выстроил это жилище, чтобы держать их на расстоянии ружейного выстрела, если дойдет до драки. Некоторые считают, что дом стоит слишком на виду и на слишком открытом месте, но я предпочитаю держаться на якоре здесь, подальше от зарослей и кустарников, и думаю, что это самая безопасная гавань.

– Я слыхал, что ты был когда-то моряком, старый Том? – спросил Непоседа со своей обычной резкостью, пораженный двумя-тремя техническими морскими выражениями, которые употребил его собеседник. – И люди думают, что ты мог бы рассказать много диковинных историй о битвах и кораблекрушениях.

– Мало ли на свете людей, Непоседа, – возразил Хаттер уклончиво, – которые всегда суют нос в чужие дела! Кое-кому из них удалось отыскать дорогу в наши леса. Кем я был и что видел в дни моей юности? Какое это имеет значение сейчас, когда поблизости дикари! Гораздо важнее знать, что может случиться в ближайшие двадцать четыре часа, чем болтать о том, что было двадцать четыре года назад.

– Это правильно, да, это совершенно правильно. Здесь Джудит и Хетти, и мы должны их охранять, не говоря уже о наших чубах. Что до меня, то я могу спать в темноте так же хорошо, как и при полуденном солнце. Меня не очень заботит, есть ли под рукой свечка, чтобы можно было видеть, как я закрываю глаза.

Зверобой редко считал нужным отвечать на шутки товарища, а Хаттер, очевидно, не хотел больше обсуждать эту тему, и разговор прекратился. Как только девушки ушли спать, Хаттер пригласил товарищей последовать за ним на баржу. Здесь старик рассказал им о своем плане, умолчав, впрочем, о той его части, которую собирался выполнить лишь с помощью одного Непоседы.

– В нашем положении важнее всего удержать господство на воде, – начал он. – Пока на озере нет другого судна, пирога из древесной коры стоит военного корабля, потому что к замку трудно подобраться вплавь. В здешних местах есть лишь пять пирог; две из них принадлежат мне и одна – Гарри. Все три находятся здесь: одна стоит в доке под домом и две привязаны к барже. Остальные две спрятаны на берегу, в дуплах деревьев, но дикари – хитрые бестии и, наверное, поутру обшарят каждый уголок, если они всерьез решили добраться до наших скальпов…

– Друг Хаттер, – перебил его Непоседа, – еще не родился на свет тот индеец, который сумел бы отыскать тщательно спрятанную пирогу. Я недавно это проделал, и Зверобой убедился, что я могу так спрятать лодку, что сам не в силах отыскать ее.

– Правда твоя, Непоседа, – подтвердил молодой человек, – но ты забываешь, что проморгал свой собственный след. А я его заметил. Я совершенно согласен с мастером Хаттером и думаю, что с нашей стороны будет гораздо осторожнее не слишком полагаться на ротозейство индейцев. Если можно пригнать те две пироги к замку, то чем скорее мы это сделаем, тем лучше.

– И вы согласны помочь нам? – спросил Хаттер, явно удивленный и обрадованный этим предложением.

– Конечно. Я готов участвовать в любом деле, которое прилично белому человеку. Природа велит нам защищать свою жизнь и жизнь других, когда представится такой случай. Я последую за вами, Плавучий Том, хоть в лагерь мингов и постараюсь исполнить мой долг, если дойдет до драки. Но я никогда не принимал участия в битвах и не смею обещать больше, чем могу исполнить. Всем нам известны наши намерения, а вот силу свою мы познаем, лишь испытав ее на деле.

– Вот это сказано скромно и благопристойно, парень! – воскликнул Непоседа. – Ты еще никогда не слышал звука вражеской пули. И позволь сказать тебе, что этот звук так же отличается от выстрела охотника, как смех Джудит Хаттер в ее веселые минуты от воркотни старой голландской домохозяйки на Махоке. Я не жду, Зверобой, что ты окажешься бравым воином, хотя по части охоты на оленей и ланей тебе нет равного в здешних местах. Но, когда дойдет до настоящей работы, по-моему, ты покажешь тыл.

– Увидим, Непоседа, увидим, – возразил молодой человек смиренно. – Так как я никогда еще не дрался, то не стану и хвастать. Я слыхал о людях, которые здорово храбрились перед боем, а в бою ничем не отличились; слыхал и о других, которые не спешили восхвалять собственную смелость, но на деле оказывались не так уж плохи.

– Во всяком случае, мы знаем, что вы умеете грести, молодой человек, – сказал Хаттер, – а это все, что от вас требуется сегодня ночью. Не будем терять дорогого времени и перейдем от слов к делу.

Пирога скоро была готова к отплытию, и Непоседа со Зверобоем сели на весла. Однако, прежде чем отправиться в путь, старик, войдя в дом, в течение нескольких минут разговорил с Джудит. Потом он занял место в пироге, которая отчалила в ту же минуту.

Если бы в этой глуши кто-нибудь воздвиг храм, часы на колокольне пробили бы полночь, когда трое мужчин пустились в задуманную экспедицию. Тьма сгустилась, хотя ночь по-прежнему стояла очень ясная и звезды совершенно достаточно освещали путь нашим искателям приключений. Хаттер один знал места, где были спрятаны пироги, поэтому он правил, в то время как оба его товарища осторожно поднимали и погружали весла. Пирога была так легка, что они гребли без всяких усилий и приблизительно через полчаса подплыли к берегу в одной миле от «замка».

– Положите весла, друзья, – сказал Хаттер тихо. – Давайте немного осмотримся. Теперь нам надо держать ухо востро: у этих тварей носы словно у ищеек.

Внимательный осмотр берегов длился довольно долго. Трое мужчин вглядывались в темноту, ожидая увидеть струйку дыма, поднимающуюся между холмами над затухающим костром, однако не заметили ничего особенного. Они находились на порядочном расстоянии от того места, где встретили дикарей, и решили, что можно безопасно высадиться на берег. Весла заработали вновь, и вскоре киль пироги с еле слышным шуршанием коснулся прибрежной гальки. Хаттер и Непоседа тотчас же выскочили на берег, причем последний взял оба ружья. Зверобой остался охранять пирогу. Дуплистое дерево лежало невдалеке от берега на склоне горы. Хаттер осторожно пробирался вперед, останавливаясь через каждые три шага и прислушиваясь, не раздастся ли где-нибудь вражеская поступь. Однако повсюду по-прежнему господствовала мертвая тишина, и они беспрепятственно добрались до места.

– Здесь, – прошептал Хаттер, поставив ногу на ствол упавшей липы. – Сперва передай мне весла и затем вытащи лодку как можно осторожнее, потому что, в конце концов, эти негодяи могли оставить ее нам вместо приманки.

– Держи, старик, мое ружье наготове, прикладом ко мне, – ответил Марч. – Если они нападут, когда я буду нести лодку, мне хочется, по крайней мере, выпустить в них один заряд. Пощупай, есть ли на полке порох.

– Все в порядке, – пробормотал Хаттер. – Когда взвалишь на себя ношу, иди не торопясь, я буду указывать тебе дорогу.

Непоседа с величайшей осторожностью вытащил из дупла пирогу, поднял ее себе на плечи и вместе с Хаттером двинулся в обратный путь, стараясь не поскользнуться на крутом склоне. Идти было недалеко, но спуск оказался очень трудным, и Зверобою пришлось сойти на берег, чтобы помочь товарищам протащить пирогу сквозь густые заросли. С его помощью они успешно с этим справились, и вскоре легкое судно уже покачивалось на воде рядом с первой пирогой. Опасаясь появления врагов, трое путников тревожно осматривали прибрежные холмы и леса. Но ничто не нарушало царившей кругом тишины, и они отплыли с такими же предосторожностями, как и при высадке.

Хаттер держал курс прямо к середине озера. Отойдя подальше от берега, старик отвязал вторую пирогу, зная, что теперь она будет медленно дрейфовать, подгоняемая легким южным ветерком, и ее нетрудно будет отыскать на обратном пути, освободившись от этой помехи, Хаттер направил свою лодку к тому месту, где Непоседа днем так неудачно пытался убить оленя. Расстояние от этого пункта до истока не превышало одной мили, и, следовательно, им предстояло высадиться на вражеской территории. Надо было действовать особенно осторожно. Однако они благополучно достигли оконечности косы и высадились на уже известном нам побережье, усыпанном галькой. В отличие от того места, где они недавно сходили на берег, здесь не нужно было подниматься по крутому склону: горы обрисовывались во мраке приблизительно в одной четверти мили далее к западу, а между их подошвой и побережьем тянулась низина. Длинная, поросшая высокими деревьями песчаная коса имела всего лишь несколько ярдов в ширину. Как и раньше, Хаттер и Непоседа сошли на берег, оставив пирогу на попечение товарища.

Дуплистое дерево, в котором была спрятана пирога, лежало посредине косы. Отыскать его было нетрудно.

Вытащив пирогу, Хаттер и Непоседа не понесли ее в то место, где поджидал Зверобой, а тут же спустили на воду. Непоседа сел на весла и обогнул косу, Хаттер вернулся обратно берегом. Завладев всеми лодками на озере, мужчины почувствовали себя увереннее. Они уже не испытывали прежнего лихорадочного желания скорее покинуть берег и не считали нужным соблюдать прежнюю осторожность. Вдобавок они находились на самом конце узкой полоски земли, и неприятель мог приблизиться к ним только с фронта.

Это, естественно, увеличивало ощущение безопасности. Вот при таких-то обстоятельствах они сошлись на низком мысу, усыпанном галькой, и начали совещаться.

– Ну, кажется, мы перехитрили этих негодяев, – сказал Непоседа, посмеиваясь, – и если они захотят теперь навестить замок, то им придется пуститься вплавь. Старый Том, твоя мысль укрыться на озере, право, недурна. Многие думают, будто земля надежнее воды, но, в конце концов, разум доказывает нам, что это совсем не так. Бобры, крысы и другие смышленые твари ищут спасения в воде, когда им приходится туго. Мы занимаем надежную позицию и можем вызвать на бой всю Канаду.

– Гребите вдоль южного берега, – сказал Хаттер, – надо посмотреть, нет ли где-нибудь индейского лагеря. Но сперва дайте мне заглянуть в глубь бухты – ведь мы не знаем, что тут делается.

Хаттер умолк, и пирога двинулась в том направлении, которое он указал. Но едва гребцы увидели другой берег бухты, как оба разом бросили весла. Очевидно, какой-то предмет в один и тот же миг поразил их внимание. Это был всего-навсего гаснущий костер, который отбрасывал дрожащий слабый свет. Но в такой час и в таком месте это казалось необычайно значительным. Не было никакого сомнения, что костер горит на индейской стоянке. Огонь развели таким образом, что увидеть его можно было только с одной стороны, да и то лишь на самом близком расстоянии – предосторожность не совсем обычная. Хаттер знал, что где-то там поблизости есть родник с чистой питьевой водой и что там самая рыбная часть озера, поэтому он решил, что в лагере должны находиться женщины и дети.

– Это не военный лагерь, – прошептал он Непоседе. – Вокруг этого костра расположилось на ночлег столько скальпов, что можно заработать уйму денег. Отошли парня с пирогами подальше, от него здесь не будет никакого проку, и приступим тотчас же к делу, как положено мужчинам.

– Твои слова не лишены здравого смысла, старый Том, и мне они по душе. Садись-ка в пирогу, Зверобой, греби к середине озера и пусти там вторую пирогу по течению таким же манером, как и первую. Затем плыви вдоль берега к входу в заводь, только не огибай мыс и держись подальше от тростников. Ты услышишь наши шаги, а если опоздаешь, я стану подражать крику гагары. Да, пусть крик гагары будет сигналом. Если услышишь выстрел и тебе тоже захочется подраться, что ж, можешь подплыть ближе к берегу, и тогда посмотрим, такая ли у тебя верная рука на дикарей, как на дичь.

– Если вы оба хотите считаться с моими желаниями, то лучше не затевай этого дела, Непоседа.

– Так-то оно так, милый, но с твоими желаниями считаться никто не желает – и крышка! Итак, плыви на середину озера, а когда вернешься обратно, здесь уже начнется потеха.

Зверобой сел за весла очень неохотно и с тяжелым сердцем. Однако он слишком хорошо знал нравы пограничных жителей и не пытался урезонивать их. Впрочем, в тех условиях это было бы не только бесполезно, но даже опасно. Итак, он молча и с прежними предосторожностями вернулся на середину зеркального водного пространства и там опустил третью пирогу, которая под легким дуновением южного ветерка начала дрейфовать к «замку». Как и раньше, это было сделано в твердой уверенности, что до наступления дня ветер отнесет легкие судна не больше чем на одну-две мили и поймать их будет нетрудно. А чтобы какой-нибудь бродяга-дикарь не завладел этими пирогами, добравшись до них вплавь, – что было возможно, хотя и не очень вероятно, – все весла были предварительно убраны.

Пустив порожнюю пирогу по течению, Зверобой повернул свою лодку к мысу, на который указал ему Непоседа. Крохотное суденышко двигалось так легко, и опытная рука гребла с такой силой, что не прошло и десяти минут, как охотник снова приблизился к земле, проплыв за это короткое время не менее полумили. Лишь только его глаза различили в темноте заросли колыхавшихся тростников, которые тянулись в ста футах от берега, он остановил пирогу. Здесь он и остался, ухватившись за гибкий, но прочный стебель тростника, поджидая с легко понятным волнением исхода рискованного предприятия, затеянного его товарищами.

Как мы уже говорили, Зверобой впервые в жизни попал на озеро. Раньше ему приходилось видеть лишь реки и небольшие ручьи, и никогда еще столь обширное пространство лесной пустыни, которую он так любил, не расстилалось перед его взором. Однако, привыкнув к жизни в лесу, он догадывался о всех скрытых в нем тайнах, глядя на лиственный покров. К тому же он впервые участвовал в деле, от которого зависели человеческие жизни. Он часто слышал рассказы о пограничных войнах, но еще никогда не встречался с врагами лицом к лицу.

Итак, читатель легко представит себе, с каким напряжением молодой человек в своей одинокой пироге старался уловить малейший шорох, по которому он мог судить, что творится на берегу. Зверобой прошел превосходную предварительную подготовку, и, несмотря на волнение, естественное для новичка, его выдержка сделала бы честь престарелому воину. С того места, где он находился, нельзя было заметить ни лагеря, ни костра. Зверобой вынужден был руководствоваться исключительно слухом. Один раз ему показалось, что где-то раздался треск сухих сучьев, но напряженное внимание, с которым он прислушивался, могло обмануть его.

Так, в томительном ожидании, минута бежала за минутой. Прошел уже целый час, а все было по-прежнему тихо. Зверобой не знал, радоваться или печалиться такому промедлению; оно, по-видимому, сулило безопасность его спутникам, но в то же время грозило гибелью существам слабым и невинным.

Наконец, часа через полтора после того, как Зверобой расстался со своими товарищами, до слуха его долетел звук, вызвавший у него досаду и удивление. Дрожащий крик гагары раздался на противоположном берегу озера, очевидно, неподалеку от истока. Нетрудно было распознать голос этой птицы, знакомый всякому, кто плавал по американским озерам. Пронзительный, прерывистый, громкий и довольно продолжительный, этот крик как будто предупреждает о чем-то. В отличие от голосов других пернатых обитателей пустыни, его довольно часто можно слышать по ночам. И именно поэтому Непоседа избрал его в качестве сигнала. Конечно, прошло столько времени, что оба искателя приключений давно уже могли добраться по берегу до того места, откуда донесся условный зов. И все же юноше это показалось странным. Если бы в лагере никого не было, они велели бы Зверобою подплыть к берегу. Если же там оказались люди, то какой смысл пускаться в такой далекий обход лишь для того, чтобы сесть в пирогу!

Что же делать дальше? Если он послушается сигнала и отплывет так далеко от места первоначальной высадки, жизнь людей, которые рассчитывают на него, может оказаться в опасности. А если он не откликнется на этот призыв, то последствия могут оказаться в равной степени гибельными. Полный нерешимости, он ждал, надеясь, что крик гагары, настоящий или подделанный, снова повторится. Он не ошибся. Несколько минут спустя пронзительный и тревожный призыв опять прозвучал в той же части озера. На этот раз Зверобой был начеку, и слух вряд ли обманывал его. Ему часто приходилось слышать изумительно искусные подражания голосу гагары, и сам он умел воспроизводить эти вибрирующие ноты, тем не менее юноша был совершенно уверен, что Непоседа никогда не сумеет так удачно следовать природе. Итак, он решил не обращать внимания на этот крик и подождать другого, менее совершенного, который должен был прозвучать где-нибудь гораздо ближе.

Едва успел Зверобой прийти к этому решению, как глубокая ночная тишина была нарушена воплем, таким жутким, что он прогнал всякое воспоминание о заунывном крике гагары. То был вопль агонии; кричала женщина или же мальчик-подросток. Этот зов не мог обмануть. В нем слышались и предсмертные муки, и леденящий душу страх.

Молодой человек выпустил из рук тростник и погрузил весла в воду. Но он не знал, что делать, куда направить пирогу. Впрочем, нерешительность его тотчас же исчезла. Совершенно отчетливо раздался треск ветвей, потом хруст сучьев и топот ног. Звуки эти, видимо, приближались к берегу несколько севернее того места, возле которого Зверобою велено было держаться. Следуя этому указанию, молодой человек погнал пирогу вперед, уже не обращая внимания на то, что его могут заметить. Он вскоре добрался туда, где высокие берега почти отвесно поднимались вверх.

Какие-то люди, очевидно, пробирались сквозь кусты и деревья. Они бежали вдоль берега, должно быть отыскивая удобное место для спуска. В этот миг пять или шесть ружей выпалили одновременно, и, как всегда, холмы на противоположном берегу ответили гулким эхом. Затем раздались крики: они вырываются при неожиданном испуге или боли даже у самых отчаянных храбрецов. В кустах началась возня – очевидно, там двое вступили в рукопашную.

– Скользкий, дьявол! – яростно воскликнул Непоседа. – У него кожа намазана салом. Я не могу схватить его. Ну так вот, получай за свою хитрость!

При этих словах что-то тяжелое упало на мелкие кустарники, растущие на берегу, и Зверобой понял, что его товарищ-великан отшвырнул от себя врага самым бесцеремонным способом. Потом юноша увидел, как кто-то появился на склоне холма и, пробежав несколько ярдов вниз, с шумом бросился в воду. Очевидно, человек заметил пирогу, которая в этот решительный момент находилась уже недалеко от берега. Чувствуя, что если он встретит когда-нибудь своих товарищей, то здесь или нигде. Зверобой погнал лодку вперед, на выручку. Но не успел он сделать и двух взмахов весла, как послышался голос Непоседы и раздались страшнейшие ругательства; это Непоседа скатился на узкую полоску берега, буквально облепленный со всех сторон индейцами. Уже лежа на земле и почти задушенный своими врагами, силач издал крик гагары, и так неумело, что при менее опасных обстоятельствах это могло бы вызвать смех. Человек, спустившийся в воду, казалось, устыдился своего малодушия и повернул обратно к берегу, на помощь товарищу, но шесть новых преследователей, которые тут же прыгнули на прибрежный песок, набросились на него и тотчас же скрутили.

– Пустите, размалеванные гадины, пустите! – кричал Непоседа, попавший в слишком серьезную переделку, чтобы выбирать свои выражения. – Мало того, что я свалился, как подпиленное дерево, так вы еще душите меня!

Зверобой понял из этих слов, что друзья его взяты в плен и что выйти на берег – значит разделить их участь. Он находился не далее ста футов[36] от берега. Несколько своевременных взмахов веслом в шесть или восемь раз увеличили расстояние, отделявшее его от неприятеля. Зверобой не смог бы отступить так безнаказанно, если бы индейцы, на его счастье, не побросали свои ружья во время преследования; впрочем, в разгаре схватки никто из них не заметил пироги.

– Держись подальше от берега, парень! – крикнул Хаттер. – Девочкам теперь не на кого рассчитывать, кроме тебя. Понадобится вся твоя ловкость, чтобы спастись от этих дикарей. Плыви! И пусть бог поможет тебе, как ты поможешь моим детям.

Между Хаттером и молодым человеком не было особой симпатии, но физическая и душевная боль, прозвучавшая в этом крике, в один миг заставила Зверобоя позабыть о неприятных качествах старика. Он видел только страдающего отца и решил немедленно дать торжественное обещание позаботиться об его интересах и, разумеется, сдержать свое слово.

– Не горюйте, Хаттер! – крикнул он. – Я позабочусь о ваших девочках и о замке. Неприятель захватил берег, этого отрицать нельзя, но он еще не захватил воду. Никто не знает, что с нами случится, но я сделаю все, что могу.

– Эх, Зверобой, – подхватил Непоседа громовым голосом, потерявшим, впрочем, обычную веселость, – эх, Зверобой, намерения у тебя благие, но что ты можешь сделать? Даже в лучшие времена от тебя было немного проку, и такой человек, как ты, вряд ли совершит чудо. Здесь, на берегу, по крайней мере четыре десятка дикарей, и с таким войском тебе не управиться. По-моему, лучше возвращайся прямо к замку, посади девчонок в пирогу, захвати немного провизии и плыви от того уголка озера, где мы были, прямо на Мохок. В течение ближайших часов эти черти не будут знать, где искать тебя, а если и догадаются, им придется бежать вокруг озера, чтобы добраться до тебя. Таково мое мнение, и если старый Том хочет составить завещание и выразить последнюю волю в пользу своих дочек, то он должен сказать то же самое.

– Не делай этого, молодой человек, – возразил Хаттер. – Неприятель повсюду разослал разведчиков на поиски пирог, тебя сразу увидят и возьмут в плен. Отсиживайся в замке и ни под каким видом не приближайся к земле. Продержись только одну неделю, и солдаты из форта прогонят дикарей…

– Не пройдет и двадцати четырех часов, старик, как эти лисицы уже поплывут на плотах штурмовать твой замок! – перебил Непоседа с такой запальчивостью, какую вряд ли можно было ожидать от человека, взятого в плен и связанного так, что на свободе у него остался только язык. – Совет твой звучит разумно, но приведет к беде. Если бы мы с тобой остались дома, пожалуй, еще можно было продержаться несколько дней. Но вспомни, что этот парень до сегодняшнего вечера никогда не видел врага, и ты сам говорил, что он неженка, которому следовало б жить в городе. Хотя я думаю, что в городах и в наших поселениях совесть у людей не лучше, чем в лесу… Зверобой, дикари знаками приказывают мне подозвать тебя поближе вместе с твоей пирогой, но это не пройдет. Что касается меня и старого Тома, то никто, кроме самого дьявола, не знает, снимут ли они с нас скальпы сегодня ночью или пощадят, чтобы сжечь на костре завтра, или же уведут в Канаду. У меня такая здоровенная косматая шевелюра, что дикари, вероятно, захотят сделать из нее два скальпа. Премии – вещь соблазнительная, иначе мы со старым Томом не попали бы в беду… Ага, они снова делают мне знаки, но, если я посоветую тебе плыть к берегу, пусть они не только зажарят, но и съедят меня. Нет, нет, Зверобой, держись подальше, а когда рассветет, ни в коем случае не подплывай к берегу ближе чем на двести ярдов…

Восклицание Непоседы было прервано чьей-то рукой, грубо ударившей его по губам; какой-то индеец, очевидно, немного понимал по-английски и наконец догадался, к чему ведут все эти речи. Потом все дикари скрылись в лесу, а Хаттер и Непоседа, видимо, не оказывали никакого сопротивления. Однако, когда треск ветвей стих, снова послышался голос отца.

«Береги моих детей, и да поможет бог тебе, молодой человек!» – были последние слова, долетевшие до ушей Зверобоя.

Он остался один и понял, что ему придется самому решать, как действовать дальше.

Несколько минут прошло в мертвом молчании. До берега было более двухсот ярдов, и в ночной темноте Зверобой едва-едва различал фигуры дикарей, но даже их смутные очертания несколько оживляли пейзаж и служили контрастом наступившему затем полному одиночеству. Молодой человек вытянулся вперед, затаил дыхание и весь превратился в слух, но до него не донеслось больше ни единого звука, говорящего о близости человека. Казалось, никто никогда не нарушал царившую кругом тишину; в этот миг даже страшный вопль, недавно огласивший молчание лесов, или проклятия Марча были бы утешением для охотника. Им овладело чувство полной заброшенности.

Однако человек с таким душевным и физическим складом, как Зверобой, не мог долго оставаться в оцепенении. Погрузив весло в воду, он повернул пирогу и медленно, в глубокой задумчивости направился к центру озера. Достигнув места, где он пустил по течению вторую пирогу, найденную в лесу, Зверобой круто повернул к северу, стараясь, чтобы легкий ветерок дул ему в спину. Пройдя на веслах около четверти мили в эту сторону, он заметил немного справа от себя какой-то темный предмет и, сделав поворот, привязал плававшую в воде пирогу к своему суденышку. Затем Зверобой посмотрел на небо, определил направление ветра и выяснил положение обеих пирог. Не заметив нигде ничего, что могло бы заставить его изменить свои планы, он лег и решил несколько часов поспать.

Хотя люди смелые и сильно утомленные спят крепко даже среди опасностей, прошло немало времени, прежде чем Зверобою удалось забыться. События этой ночи были еще свежи в его памяти, и, не переставая в полузабытьи думать о них, он словно грезил наяву. Внезапно он совсем пробудился: ему почудилось, будто Непоседа дает сигнал подойти к берегу. Но снова все стало тихо, как в могиле. Пирога медленно дрейфовала к северу, задумчивые звезды в кротком величии мерцали на небе, и водная ширь, со всех сторон окаймленная лесом, покоилась между горами так тихо и печально, как будто ее никогда не волновали ветры и не озаряло полуденное солнце. Прозвучал еще раз дрожащий крик гагары, и Зверобой понял, что заставило его внезапно проснуться. Он поправил свое жесткое изголовье, вытянулся на дне пироги и уснул.