Звезда Авроры

1. Тайлер

Я же не успею к Набору!

«Хэдфилд» разваливается на части. Черные дуги квантовых молний превращают корпус в металлический шлак.

В скафандре вопят семнадцать сигналов тревоги, никак не открывается замок этого проклятого криомодуля, а под черепом гудит и гудит одна вот эта мысль. Не та, что надо было мне остаться в койке и спокойно спать ночью. Не та, что надо было в упор не слышать этого проклятого сигнала бедствия и лечь на обратный курс к Академии Авроры. И не та, что очень уж дурацкая получается смерть.

Вот нет. Глядя в лицо смерти, Тайлер Джонс, командир экипажа, первый класс, думает одно и только одно:

Я же Набор пропущу к чертовой матери!

Нет, конечно, если всю жизнь работать ради одной Цели, эта Цель будет для тебя важна даже в критический момент. Но для трезвомыслящего человека угроза испариться в разбитом звездолете, дрейфующем в межпространственном измерении, была бы чуть важнее, нежели успехи в школе. Я только это хочу сказать.

Смотрю на девушку, спящую в криомодуле. Коротко стриженные черные волосы, странная белая полоса поперек челки. Веснушки. Серый комбинезон. Выражение лица блаженное, какое бывает только у детей и у криогенно замороженных.

Интересно, как ее зовут.

Интересно, что бы она сказала, если бы знала, что я из-за нее вот-вот погибну.

Встряхиваю головой и бурчу про себя – еле слышно в рассыпающемся горящими клочьями корабле сквозь вопли сигналов скафандра:

«Хорошо бы она этого стоила, Джонс».

Вернемся немножко назад – точнее, на четыре часа назад. Обычно рассказ следует начинать с какого-то захватывающего события, но теперь придется вам объяснять, что тут вообще делается – чтобы вам небезразлично было, испарюсь я или нет. Потому что мне лично испаряться очень не хочется.

Значит, так. Четыре часа назад лежу я у себя в кубрике в Академии Авроры. Таращусь на изнанку матраса, на котором спит Бьеркман, и молю Творца, чтобы наши инструкторы устроили учебную тревогу типа сбоя гравитации или хоть просто пожарную. В ночь перед Набором они вряд ли, конечно, станут нарушать наш отдых. И все равно я молю Творца, потому что:

а) Бьеркман никогда не храпел, а сейчас храпит, и я не могу заснуть.

б) Хочется, чтобы отец завтра меня видел, и я не могу заснуть.

в) Это ночь перед Набором, и Я. НЕ. МОГУ. ЗАСНУТЬ.

Понятия не имею, чего я так заведен. Должен быть холоднее льда. Все экзамены сдал с блеском. Закончил первым почти по всем предметам. Девяносто девятый процентиль среди всех кадетов Академии.

Джонс Тайлер, командир экипажа, первый класс.

Золотой Мальчик. Так меня другие Альфы прозвали. Мне это, бывает, бросают как оскорбление, а я считаю комплиментом. Никто не работал так, как я, чтобы сюда попасть. Никто не работал так, как я, когда сюда попал. И вот сейчас эта работа должна дать плоды, и завтра Набор, а я заработал четыре из пяти первых выборов и наберу себе лучший экипаж из всего выпуска, такой экипаж, какого еще не было в Академии Авроры.

Так отчего же я не могу заснуть?

С глубоким вздохом признав свое поражение, я выбираюсь из койки, натягиваю форму, рукой приглаживаю светлые волосы. Глянув на Бьеркмана с желанием его убить – или хотя бы заткнуть, – я прикладываю ладонь к дверной панели и тихо выхожу в коридор, дверью отсекая храп.

Время позднее: 2.17 по станционному времени. Освещение приглушено ради имитации ночной темноты, но флуоресцирующие полосы на полу светятся, и я пробираюсь по коридору. Пингую с собственного унигласса свою сестру Скарлетт, но она не отзывается. Думаю, не связаться ли с Кэт, но она наверняка спит. Как и мне надо бы.

Медленно иду вдоль длинного пластального окна, глядя на горящую за ним звезду Авроры, бледным золотом скользящую по краю рамы. В мифологии старой Земли Аврора была богиней рассвета. Она возвещала наступление дня и конец ночной тьмы. Кто-то когда-то дал ее имя звезде, а эта звезда дала свое имя и Академии, вращающейся вокруг нее по орбите, и Легиону Авроры, которому я посвятил жизнь.

Пять лет здесь живу. Мы со Скарлетт записались в тот день, когда нам исполнилось тринадцать – мы близнецы. Рекрутер на станции «Новый Геттисберг» помнил нашего отца. Выразил нам сочувствие.

Обещал, что мы еще рассчитаемся с этими гадами. Что жертва отца – жертвы всех наших солдат – не будут напрасны.

Интересно, верю ли я в это еще?

Спать бы мне сейчас надо.

И я не знаю, куда иду.

Да нет, как раз это я знаю.

Пробираюсь по коридору в стыковочный отсек.

Стиснув зубы.

Сунув руки в карманы, чтобы не было видно кулаков.

Спустя четыре часа колочу этими самыми кулаками по замку криомодуля.

В этой камере еще сотни таких модулей, все обрамлены слоем бледного инея. Лед под моими ударами трескается, но замок не открывается. Унигласс в беспроводном режиме подбирает к нему ключ, но это слишком медленно.

Если в ближайшее время не выберусь отсюда – я покойник.

В «Хэдфилд» бьет очередная волна, корабль весь сотрясается. На этой развалине гравитации нет, падать некуда, но я цепляюсь за криомодуль, меня мотает, как детскую игрушку, шлемом ударяет о соседний модуль и добавляет к семнадцати сигналам тревоги еще один, разрывающий уши.

Внимание! Нарушение целостности скафандра. Поврежден резервуар H²О.

Вот те на…

Девушка в модуле кривится во сне, будто ей привиделось что-то нехорошее. Я на секунду задумываюсь, как это потом отразится на ней, если мы отсюда выберемся живыми.

И тут чувствую сзади на шее что-то мокрое.

Внутри шлема.

Выворачиваю голову, пытаюсь понять, что там, и влага растекается по шее – поверхностное натяжение растягивает ее на моей коже. Значит, повреждена питьевая трубка, и резервуар для воды проливается внутрь шлема. Так что даже если Буря меня не прикончит, то минут через семь шлем наполнится водой, и я стану первым в истории человеком, утонувшим в глубоком космосе.

Если мы отсюда выберемся живыми.

– Это вряд ли, – бурчу я про себя.

– Это вряд ли, – говорит лейтенант.

Три с половиной часа тому назад я стою в пункте управления полетами Академии Авроры. На полетной палубе дежурит лейтенант Лексингтон, и она старше меня всего на два года. Пару месяцев назад на вечеринке по случаю Дня Основания она выпила лишнего и сказала мне, что ей мои ямочки нравятся. С тех пор я ей улыбаюсь при каждом случае.

Ну раз они у тебя есть, так не прячь их.

Даже в такой час в ангарах кипит жизнь. С моего полуэтажа я вижу, как разгружают тяжелое грузовое судно из трасканского сектора. Здоровенный корабль висит у бокового выступа станции, и корпус его потрепан миллиардами оставшихся за кормой километров.

Вокруг него гулким металлическим роем вьются автоматы-грузчики.

Я оборачиваюсь снова к лейтенанту. Улыбку на одно деление шире.

– Ну всего-то на час, Лекс, – прошу я.

Второй лейтенант Лексингтон приподнимает темную бровь:

– Вы, быть может, хотели сказать: «Всего-то на час, мэм», кадет Джонс?

Ой. Перегнул.

– Так точно, мэм! – Я отдаю честь как можно четче. – Виноват, мэм!

– Тебе все-таки поспать бы? – вздыхает она.

– Не могу заснуть, мэм.

– Переживаешь насчет завтрашнего Набора? – Она встряхивает головой, улыбается – наконец-то. – Ты в своей параллели первый среди Альф. Тебе-то чего волноваться?

– Просто нервозность. – Я киваю в сторону «Фантомов» в ангаре-12. Разведчики изящны, каплевидны, черны, как внешняя пустота. – Подумал, что неплохо бы ее использовать и налетать еще пару часов в Складке.

Улыбка лейтенанта гаснет.

– Не разрешаю. Кадетам не положено выходить в Складку в одиночку, Джонс.

– У меня высшая похвала от полетного инструктора. И завтра я уже полноправный легионер. Дальше четверти парсека заходить не буду.

Наклоняюсь ближе, улыбку включаю на форсаж.

– Я же не стану вам врать, мэм?

Медленно, очень-очень медленно она улыбается в ответ.

Ямочки, спасибо!

Через десять минут я сижу в кабине «Фантома». Двигатели разогреваются, системы ангара загружают мой корабль в пусковую трубу, и я c беззвучным ревом вылетаю в черноту. За защитными экранами мерцают звезды. Пустота тянется вширь, в вечность. Станция «Аврора» озаряет темноту у меня за спиной, быстрые крейсеры и неуклюжие линкоры зачалены в ее ангарах или прорезают окружающую тьму. Я меняю курс, чувствую приступ головокружения при отключении гравитации, и за оболочкой станции оно сменяется ощущением невесомости. Впереди, примерно в пяти тысячах километров от носа станции, высятся ворота Складки. Здоровенные, шестиугольные. Опоры их мигают в темноте зеленым. Внутри видно дрожащее поле, истыканное яркими точками света.

В наушниках треск:

– «Фантом-151», говорит диспетчер Авроры. Вход в Складку разрешаю, прием.

– Аврора, вас понял.

Жму на двигатели, при ускорении меня вдавливает в противоперегрузочное кресло. Автопилот берет на себя управление, и огни ворот Складки пылают ярче солнца. Я беззвучно погружаюсь в бесконечное бесцветное небо.

Меня ждут миллиарды звезд. Складка широко открывается, проглатывает меня целиком, и в этот момент я не слышу ни рева своих двигателей, ни звона навкома. Стихает тревога перед завтрашним Набором и воспоминания об отце.

На краткую секунду все сменяется тишиной Млечного Пути.

И ничего не слышно.

И ничего не слышно.

Когда мне удается, игнорируя тревожные сигналы скафандра, открыть криомодуль, ползущий по затылку водяной ком достигает ушей. Я изо всех сил трясу головой, но при нулевой гравитации жидкость обволакивает кожу, здоровенной каплей студня заливает левый глаз, наполовину меня ослепляя. Изо всех сил стараясь не ругаться, срываю печати криомодуля и рывком распахиваю дверцу.

Здесь, в Складке, спектр монохромный, все в оттенках черного и белого. Так что когда лампа криомодуля переключается на иной вид серого, я не сразу понимаю, что это за цвет, но вдруг…

Красная тревога. Стазис прерван. Модуль 7173 разбит. Красная тревога.

Мониторы мигают предупреждением, а я погружаю руки в вязкий гель, вздрогнув от пробившего скафандр холода. Понятия не имею, что будет, если вытащить девушку из криомодуля преждевременно, но оставить ее на волю Бури – это убить наверняка. А если я сейчас быстро отсюда не уберусь, со мной случится то же самое. Так что – да, дело пахнет керосином.

К счастью, корпус «Хэдфилда» разбился уже лет сто назад и в нем нет атмосферы, которая стала бы высасывать тепло из тела девушки. К несчастью, это значит, что и дышать ей нечем. Но препараты, которыми ее накачали перед заморозкой, достаточно замедлили метаболизм, и несколько минут без кислорода она выдержит.

Так что относительно неспособности дышать меня больше мое состояние беспокоит – учитывая, что вода продолжает поступать под шлем.

Девушка невесомо лежит на крышке модуля, привязанная шлангами капельниц, все еще облепленная криогелем. «Хэдфилд» снова дергается, и я рад, что не слышу, что же именно делает с корпусом Буря. Взрыв угольно-черной молнии прошивает стену совсем рядом, расплавляя металл. Вытекшая вода с каждой секундой подползает ближе ко рту.

Горстями зачерпывая вязкую массу с лица девушки, я швыряю ее через всю камеру, она шлепается на другие криомодули – их тут ряды за рядами, все заполнены тем же охлаждающим гелем, и в каждом плавает человеческая мумия.

Все мертвы. Сотни их. Тысячи.

Все до единого мертвы на этом корабле – кроме нее.

Голографический дисплей в шлеме мигает – молния расплавляет еще кусок корпуса. С бортового компьютера «Фантома» приходит сообщение:

ОПАСНОСТЬ. ИНТЕНСИВНОСТЬ БУРИ ВОЗРАСТАЕТ. РЕКОМЕНДУЮ НЕМЕДЛЕННО ПОКИНУТЬ ДАННУЮ ЗОНУ. ПОВТОРЯЮ: РЕКОМЕНДУЮ НЕМЕДЛЕННО ПОКИНУТЬ ДАННУЮ ЗОНУ.

Ага, спасибо за совет.

Надо бы девушку оставить здесь. Уверен, мне никто и слова не скажет. Какую галактику увидит она, когда проснется? Творец, да она мне спасибо скажет, если я брошу ее в Буре.

Но я оглядываю трупы в других модулях. Все эти люди неведомо сколько лет назад стартовали от Земли и залегли в спячку в ожидании новых горизонтов, а проснуться им уже не суждено. Тут я чувствую, что просто не могу бросить девушку здесь на погибель. На этом корабле хватает призраков и без того.

Отец любил рассказывать такие истории о призраках – про Складку. Мы с сестрой на них выросли.

Поздними вечерами он сидел и рассуждал о старых временах, когда человечество только делало первые робкие шажки прочь от Терры. Вот тогда, говорил он, мы впервые и открыли пространство между пространством, где ткань вселенной сплетена несколько иначе. И поскольку мы, терране, народ очень изобретательный, мы его и назвали в честь той единственной и волшебной возможности, которую оно нам предоставило.

Складкой назвали.

Возьмите лист бумаги и представьте себе, что это целиком галактика Млечного Пути. Вопросов можно задать много, но вы мне поверьте. Да просто взгляните на эти ямочки.

Так вот. А теперь представьте, что один угол листа – это где вы сейчас. А противоположный угол – через весь-весь-весь лист – другой край галактики. Топите хоть со скоростью света – сто тысяч лет будете добираться.

Да, но что будет, если сложить лист пополам? Вот теперь углы соприкасаются, да? И тысячи столетий пути превращаются в неспешную прогулку до конца улицы. Невозможное становится возможным.

Вот это нам и позволяет делать Складка.

Штука в том, что невозможное всегда имеет свою цену.

Отец нам рассказывал про это жуткие истории. Бури, вылетающие ниоткуда и отсекающие целые секции космоса.

Первые исследовательские корабли – попросту исчезнувшие. Ощущение «дыхания в затылок», будто ты ни на одно мгновение не остаешься один.

Оказывается, действие путешествия по Складке на разум тем сильнее, чем этот разум старше. Не рекомендуется никому после двадцати пяти лет без предварительной заморозки. Для службы в Легионе у меня есть семь лет, а после – остаток жизни мне светит лишь штабная должность.

Но в этот момент, всего лишь час с лишним тому назад, я веду «Фантом». Переплывая звездные моря в считаные минуты. Глядя, как размываются светила, космос между ними идет рябью и расстояние теряет смысл. И все же я начинаю его уже чувствовать – дыхание в затылок. Неслышные голоса издали. Я уже достаточно долго здесь пробыл.

Завтра – Набор.

Пора сворачиваться.

Творец, что я вообще тут делаю?

Начинаю прокладывать курс обратно к Академии Авроры, и тут на экран выходит сообщение. Повторяющееся. Автоматическое.

Сигнал СОС.

Под ложечкой начинает неприятно ныть. Я смотрю на эти три буквы на дисплее. Устав Легиона Авроры гласит, что все корабли обязаны откликаться на сигнал бедствия, но у меня сканер показывает Бурю возле источника сигнала, и ширина Бури – примерно четыре миллиона километров.

Компьютер выводит на экран код идентификации сигнала бедствия.

ИДЕНТИФИКАЦИЯ: КОРАБЛЬ ТЕРРЫ КЛАССА «КОВЧЕГ».

ОБОЗНАЧЕНИЕ: «ХЭДФИЛД».

– Не может быть… – шепчу я.

О катастрофе «Хэдфилда» знают все. В ранние земные дни экспансии в Складке исчез целый корабль. Этой трагедией окончился век совместных исследований космоса. Погибло около десяти тысяч колонистов.

И тут компьютер выдает на дисплей еще одно сообщение.

ВНИМАНИЕ! ОБНАРУЖЕН БИОСИГНАЛ. ЕДИНСТВЕННЫЙ ЖИВОЙ.

ПОВТОРЯЮ: ЕДИНСТВЕННЫЙ ЖИВОЙ.

– Дух Творца… – шепчу я.

– Дух Творца! – кричу я.

Очередная дуга квантовой молнии рвет корпус «Хэдфилда» в паре метров от моей головы. Атмосферы тут нет, да и все равно в ушах у меня вода, так что я не слышу, как кипит металл. Но в животе что-то дергается, и залившая шлем вода внезапно становится соленой на вкус. Она теперь накрыла рот – сухими остались только нос и правый глаз.

Нашел я девушку не сразу. Пришлось под приближающуюся Бурю прочесать лишенные света потроха «Хэдфилда», пролететь мимо тысяч трупов в криомодулях. Что их убило, как осталась жива эта единственная девушка – непонятно совсем.

Но наконец я ее нашел. Свернулась в модуле, закрыв глаза, будто просто задремала. Спящая красавица.

И сейчас, пока тряска вышибает из меня весь дух, она продолжает спать. Вода в шлеме плещется, я ее случайно вдыхаю, закашливаюсь, ловя ртом воздух. Минуты две еще до того, как я утону. И я поэтому просто выдергиваю у девушки дыхательную трубку, вырываю иглы капельниц из вен – кровь ее застывает в вакууме кристаллами.

Она все это время не шевелится. Но морщится, будто застряла в нехорошем сне.

Начинаю понимать это чувство.

Водяной пузырь покрывает уже оба моих глаза. Смыкается с обеих сторон над ноздрями. Я щурюсь на размытую картинку, держа девушку ближе к себе, и отталкиваюсь ногой от переборки. Мы оба невесомы, но при такой тряске корабля и почти ослепившей меня воде очень трудно держаться траектории.

Влетаем в блок криомодулей, наполненных давно умершими телами.

Интересно, скольких из них она знала.

Отлетаю от дальней стены, пальцами пытаюсь зацепиться.

Все брюхо корабля – сплошная путаница, сотни камер, набитых криомодулями. Но экзамен по ориентированию в невесомости я сдал с отличием. И точно знаю, куда нам надо. Даже знаю, как добраться до стыковочного ангара «Хэдфилда» и ждущего меня там «Фантома».

Только вода закрывает ноздри.

И уже не могу дышать.

Да, это звучит плохо, сам понимаю…

Ладно, это и есть плохо.

Но раз я не могу дышать, значит, мне и подача кислорода больше не нужна. И я нацеливаюсь в коридор, ведущий прочь от криомодулей. Хватаюсь за спину скафандра, нахожу нужную сплотку кабелей и выдергиваю их.

Взрыв высвободившегося O² действует как реактивный ранец, и мы летим.

Я крепко прижимаю девушку к груди. Свободной рукой направляю нас, щурясь сквозь заполнившую шлем воду.

Легкие горят. Молнии режут стену, плавя титан как масло. Корабль дрожит, нас бросает к стенам и консолям, я отталкиваюсь от них ботинками, как-то держась на курсе.

Наружу.

Прочь.

Мы в стыковочных ангарах, мой «Фантом» на дальней стороне – темное размытое пятно в моем подводном зрении. Огромные клубящиеся облака Бури ждут прямо за дверями ангара. Черные молнии в воздухе. Черные пятна в глазах. Вся галактика ушла под воду. Я почти оглох, почти ослеп, и только одна мысль возникает в мозгу.

Мы все еще слишком далеко от корабля.

Не меньше двухсот метров. И в любую секунду может взбрыкнуть дыхательный рефлекс, я вдохну полные легкие воды и тут, когда уже видно спасение, погибну.

Оба погибнем.

Выручай, Творец!

Бьет молния. Легкие орут. Сердце орет. Весь Млечный Путь орет.

Я закрываю глаза, думаю о сестре. Пусть у нее все будет хорошо.

Приступ головокружения – и я чувствую рукой прикосновение его. Металла. Знакомого металла.

Что за?..

Открываю глаза – и мы парим прямо рядом с моим «Фантомом». Входной люк под пальцами. Не может быть…

Я же никак не мог…

Тайлер, не время для вопросов!

Рву крышку люка на себя, втаскиваю внутрь нас обоих и захлопываю его. Тесная шлюзовая камера наполняется O², я срываю шлем и стираю воду с лица. Из легких вырывается дыхание, я сворачиваюсь в клубок, плавая в воздухе, ловя ртом воздух, частыми вдохами вентилирую легкие. Перед глазами пылают черные пятна, «Хэдфилд» мечется, мой «Фантом» бьется в стыковочных скобах.

Тайлер, надо действовать.

ШЕВЕЛИСЬ, ЧЕРТ ТЕБЯ ПОБЕРИ!

Рванув на себя люк шлюза, втискиваюсь в кресло пилота. Легкие рвутся болью, из глаз текут слезы. Хлопаю по кнопкам системы запуска, врубаю реактивные двигатели еще до того, как нас отпустили стыковочные скобы, и вылетаю из брюха «Хэдфилда», будто мне хвост подожгли.

Буря ширится, катится за нами, все датчики в красной зоне. Тяга отбрасывает меня в кресло, на грудь давит гравитация ускорения. Я и так в кислородном голодании, и это уже слишком.

С трудом, трясущимися руками включаю свой сигнал бедствия – и начинаю тонуть. В белизне, что у меня за глазами. Она того же цвета, что звезды, мигающие из всей этой бесконечной черноты.

И какая же последняя мысль мелькает у меня, пока я не отрубился?

Не то, что я спас кому-то жизнь. Не то, что я понятия не имею, как мы проделали последние двести метров к шлюзу моего «Фантома», когда нас ждала верная смерть.

Мысль только одна: я пропустил Набор.

2. Аври

Я вся из бетона. Тело вырезано из куска камня, не могу шевельнуть и мышцей.

Только это я и знаю – что не могу шевельнуться.

Не знаю, как меня зовут. Не знаю, где я. Даже не знаю, почему ничего не вижу, не слышу, не осязаю, почему нет ни запахов, ни вкусов.

А потом… какие-то входные данные все же есть. Но это как когда падаешь и не знаешь, где верх, а где низ, или когда ударяет в тебя струей воды и непонятно, холодной или горячей, вот так и я не могу сказать, то ли слышу, то ли вижу, то ли чувствую. Просто знаю, что появилось что-то, чего раньше не было или чего я не ощущала, и я нетерпеливо жду, что будет дальше.

– Мэм, прошу вас, позвольте, я унигласс возьму! Я отсюда настроюсь на Набор удаленно. Еще смогу поймать последние этапы, пусть даже я только…

Это молодой мужской голос, и я вдруг понимаю слова, хотя не знаю, о чем он говорит, но в его тоне такое отчаяние, что у меня пульс скачет быстрее в ответ.

– Вы же понимаете, как это важно!

– Ты же понимаешь, Аврора, как это важно. – Голос мамы. Она стоит у меня за спиной, обняв меня за плечи. – После этой экспедиции все изменится.

Мы стоим перед окном. За толстым стеклом плывут клубы облаков или дыма. Я наклоняюсь, прислоняюсь к стеклу лбом и смотрю вниз. Теперь понимаю, где я.

Далеко внизу мелькает грязная зелень. Центральный парк, коричневое лоскутное одеяло, крыши лачуг и крошечные поля, нарезанные их обитателями, и рядом – бурая вода.

Мы на Западной Восемьдесят Девятой улице, в главном офисе «Ад Астра инкорпорейтед», где работают мои родители. Мы на запуске экспедиции «Октавия III». Родители хотели, чтобы мы понимали, зачем они это делают. Почему теперь нам светит год в школе-пансионе и разрыв всех связей с друзьями.

Это за два месяца до того, как маме сказали, что из экспедиции ее вышибли.

До того, как отец ей сообщил, что летит без нее.

У меня на глазах деревья Центрального парка начинают расти – быстро, как волшебный фасолевый стебель. В считаные секунды они достигают высоты окружающих небоскребов, лианы перехлестывают наше здание, как в ускоренной перемотке.

Они сжимают кольца, словно удавы, начинает трескаться штукатурка, с потолка летит тонкая пыль.

С неба снегом падают синие хлопья.

Но этой части воспоминаний не было никогда, и смотреть на это больно – нежеланно, неприятно, но почему – я точно сказать не могу. Я отшатываюсь прочь, освобождаюсь рывком, спотыкаясь, выбегаю снова в сознание.

Снова к свету.

Свет яркий, парень все еще разговаривает, а я, возвращаясь в пределы собственного тела, вспоминаю свое имя. Я – Аврора ЦзеЛинь О'Мэлли.

Нет, постойте. Я Аври О'Мэлли. Да, так лучше. Это я и есть.

И у меня точно есть тело. Это хорошо. Это прогресс.

Вернулось ощущение вкуса и запаха, и тут же я об этом жалею. Кошкин хвост, во рту будто две какие-то твари проползли, убили друг друга и сгнили.

Теперь голос женский, издалека.

– Твоя сестра скоро тут будет, если ты чуть подождешь.

И снова парень:

– Скарлетт идет сюда? Дух Творца, выпускная церемония закончилась? Сколько мне еще ждать?

Сколько мне еще ждать?

Я общаюсь с отцом в видеочате, и этот вопрос безостановочно наматывает круги в моей голове. Связь по спутнику идет с задержкой, выматывая мне все нервы, система вещания заставляет ждать пару минут, пока мои реплики дойдут до него на Октавии, потом еще пару минут, пока он ответит.

Но рядом с папой сидит Патрис, и единственной причиной, почему она здесь, может быть только одно: она сама хочет сообщить новость. Наверное, сейчас я услышу, что ожидание, определявшее мою жизнь последние два года, вот-вот закончится. Наверное, вся работа, которую я для этого проделала, сейчас даст результат и мне скажут, что меня выбрали в третью экспедицию к Октавии.

Сегодня мне исполняется семнадцать, и во всем времени и пространстве нет для меня лучшего подарка.

Но Патрис еще ничего не сказала, а папа разглагольствует о чем-то другом и улыбается так, будто все номера угадал в Мегаставке. Палатки его уже нет – они сидят перед настоящей стеной, с настоящим живым окном и всем, что положено, так что, видимо, колония действительно развивается. На коленях у него сидит один из шимпанзе, с которыми он работает на Октавии в рамках биологической программы. Когда мы с сестрой плохо себя ведем, он нас дразнит, называя шимпанзе лучшими из своих детей.

– Приемные дети меня радуют, – смеется он, поглаживая обезьяну. – Но я надеюсь вскоре увидеть здесь хоть одну из моих девочек, лично.

– Так это будет скоро? – спрашиваю я, не в силах более сдерживаться.

Про себя я испускаю стон досады, наклоняя голову набок и заставляя себя выждать четыре минуты до ответа. Но сердце у меня екает, когда я вижу, как мой вопрос наконец до них доходит. Папа улыбается по-прежнему, а вот Патрис… нервничает? Встревожена?

– Скоро, ЦзеЦзеЛинь, – обещает отец. – Но… сегодня мы по другому поводу звоним.

…Что? Неужто он действительно помнит про мой день рождения?

Он улыбается, все так же, и подносит руку к экрану.

Кошкин хвост, он Патрис держит за руку…

– Мы с Патрис много времени проводим теперь вместе, – говорит он. – И мы решили, что пора этому придать некоторый официальный статус и вместе поселиться. Так что когда ты прилетишь, нас станет трое.

Он продолжает говорить, но я едва слушаю.

– Я подумал, что ты можешь привезти с собой рисовую муку. И крахмал из тапиоки. Чтобы мы хоть раз отметили не синтетикой наше воссоединение. Приготовлю вам рисовую лапшу.

Я не сразу соображаю, что он закончил и ждет моего ответа. Смотрю на них – они держатся за руки. Полная надежды улыбка отца и болезненная ухмылка Патрис. Мысли о маме и попытки понять, что это будет значить.

– Ты шутишь, – говорю я наконец. – Ты хочешь, чтобы я это… праздновала?

Ругаться с четырехминутными задержками не получится, так что я продолжаю передачу, все сейчас скажу, пока у него нет возможности ответить.

– Прости, Патрис, что тебе это приходится слушать, но папе почему-то не пришло в голову поговорить со мной наедине. – Я обращаю взор к отцу, палец так жмет кнопку передачи, что костяшка белеет. – Во-первых, спасибо тебе за пожелания ко дню рождения, папочка. Спасибо за поздравления с очередной победой на всемирке. Спасибо, что не забыл написать Кэлли про ее сольный концерт – который, кстати, прошел с блеском. Но более всего спасибо тебе за вот это. Мама не прошла отбор на Октавию, так ты ей нашел замену? Ты же еще даже не развелся!

Я не жду их запаздывающего ответа. Не хочу слышать новые варианты старых оправданий или извинений. И тычу в кнопку окончания передачи.

Но не успеваю подняться с места, как застывшее изображение этих двоих приходит в движение. И я вижу вспышку света.

Такую яркую, что весь мир загорается белым. Я щурюсь, поднимаю руки перед собой – и понимаю, что их не вижу.

Я ничего не вижу.

Я вижу.

Лежу на спине и вижу потолок. Он белый, и какие-то кабели по нему плетутся, и где-то надо мной свет, от которого глаза болят. Я поднимаю руки, как было во сне, и почти удивляюсь, что вижу пальцы.

Но сны – снами, а имя свое я вспомнила. И помню свою семью. Я была в составе третьей транспортировки колонистов на Октавию III. Прогресс!

Может, я на Октавии, а это идет процесс выхода из заморозки?

Смотрю в потолок, щурясь на свет. Где-то рядом витают еще воспоминания, кажется, чуть-чуть – и достану их рукой. Может, если притвориться, что я смотрю вот сюда, в другую сторону от них, они потихоньку выползут. И тут я на них напрыгну.

Так что я пытаюсь думать о другом и решаю повернуть голову. Пробую влево – кажется, оттуда шел мужской голос. Ощущение – как у силача из видео, когда он тянет одной рукой здоровенный погрузочный дрон, и я преодолеваю его инерцию, каждый атом самой себя вкладывая в это усилие. Ощущение невероятно странное: безмерное напряжение, когда вообще ничего не чувствуешь.

Мои усилия вознаграждаются видом стеклянной стены, матовой до половины человеческого роста. Парень находится на той стороне, мечется туда-сюда, как зверь в клетке.

У меня в мозгу словно происходит замыкание от попытки обработать сразу много информации.

Факт: Он до ужаса потрясный.

Точеный подбородок, растрепанные светлые волосы, задумчивый взгляд и идеальный шрамик через правую бровь – ну милота невозможная. Этот факт сразу занимает в моих мыслях видное место.

Факт: Он без рубашки. Этот факт тут же начинает борьбу за место Самого Важного и, похоже, очень даже входит в сферу моих интересов.

Каковы бы они сейчас ни были.

Где бы я сейчас ни была.

Однако минуточку, минуточку, дамы и господа и все остальные. Тут у нас новый претендент на Факт Столетия. Все другие факты прошу чуть подвинуться.

Факт: Матовое стекло, конечно, все интересные подробности скрывает, но сомнений тут быть не может. Мой таинственный незнакомец расхаживает за ним без штанов.

Жизнь стремительно налаживается.

Он хмурится, наилучшим образом демонстрируя бровь со шрамом.

– Это ж целую вечность ждать! – говорит он.

– Это ж целую вечность ждать! – вновь жалуется стоящий передо мной мужчина. Мы стоим в очереди на криозаморозку, нас сотни, и пахнет здесь как в промышленной химчистке. У меня в животе бабочки пляшут – но это не от нервов, а от волнения. Меня для этого момента тренировали годами. Я за свою стажировку дралась когтями и зубами. И заслужила.

С мамой и сестренкой Кэлли я попрощалась вчера, и это была самая тяжелая часть отлета – куда тяжелее других. После истории с Патрис я с папой не говорила и не знаю, кто из нас что скажет, когда мы увидимся. Сама Патрис ведет себя нормально – отправила мне несколько справочных документов, которые надо прочитать, все очень дружелюбно и профессионально. Но почему из всех, кого можно было, отец выбрал женщину, которая будет моим инструктором?

Спасибо, папочка, еще раз.

Я постепенно продвигаюсь к началу очереди. Через минуту мне идти в душевую, где я натру себя до блеска, натяну тонкий серый комбинезон и шагну в капсулу. Нас сперва отключают, а дыхательные и питательные трубки вставляют уже потом.

Девушка в очереди за мной, с виду моих лет, ужасно нервничает, взгляд мечется по всему помещению, будто отскакивая от предметов.

– Привет! – говорю я, пытаясь улыбнуться.

– Ну, привет, – отвечает она, и голос дрожит.

– Специализация? – пытаюсь я ее отвлечь.

– Метеорология, – отвечает она, улыбнувшись слегка застенчиво. – Я на погоде помешана. Потому что выросла во Флориде, которой достались все погодные условия.

– А у меня исследование и картография, – говорю я. – Отправляться туда, где еще никто не бывал, – что-то в этом роде. Но на базе тоже буду торчать много, так что можем тусоваться вместе.

Она наклоняет голову, будто я что-то очень странное сказала, и все вокруг трясется, ежится, где-то мелькает свет как в стробоскопе. Девушка закрывает глаза от вспышек, а когда открывает снова, правый глаз у нее другой. Виден зрачок, черный край радужки, но там, где левый у нее карий, правый стал чисто белым.

– Эшвар, – говорит она шепотом, глядя будто сквозь меня.

– Чего?

Тот нытик перед нами шепчет это слово:

– Э-э-эшвар.

Я оборачиваюсь к нему – и у него правый глаз побелел.

– Что это значит?

Но ни он, ни она не отвечают; только снова шепчут это слово, и оно расходится по очереди в обе стороны, как лесной пожар.

– Эшвар.

– Эшвар.

– Эшвар.

С горящим глазом она тянет к моему лицу дрожащие пальцы, желая прикосновения.

А вот и прикосновение. Раз уж осязание вернулось ко мне, могу смело заявить: у меня все так болит – я даже не знала, что такую боль уже изобрели.

Накрывает очередная волна боли, унося прочь последние воспоминания-не-сон и сообщая, что мое тело вряд ли в лучшем состоянии, чем голова. От меня осталось только тяжелое дыхание, поскуливание ободранной глоткой, давящие спазмы, не жизнь – существование, пока боль не начинает медленно стихать.

Но с этой болью, с прикосновением приходит какая-то подвижность. Это значит, что я могу приподняться на локтях и еще раз глянуть на того парня. Его нижняя половина тела стала темно-серой, из чего я делаю вывод, что сейчас он, к сожалению, в штанах.

Вот только начал день налаживаться.

Обнаружение штанов зароняет во мне зерно сомнения, и я заглядываю под покрывающую меня легкую серебристую ткань, проверить, я-то во что одета? Оказывается, совсем ни во что.

Гм.

Вновь смотрю на парня, и в тот же момент он оборачивается ко мне. Глаза у него открываются шире – он замечает, что я очнулась. Я набираю воздуха заговорить, но горло сводит кашлем и такой болью, будто кто-то мои голосовые связки по волоконцу выдергивает.

– Как себя чувствуешь? – спрашивает парень.

– Это Октавия? – хриплю я.

Он качает головой, смотрит на меня синими глазами.

– Как тебя зовут?

– Аврора, – удается мне произнести. – Аври.

– Тайлер, – отвечает парень.

Надо его спросить, где я. То ли мы на «Хэдфилде» и я рано очнулась, то ли я снова на Земле и экспедицию отменили. Но что-то в его глазах заставляет меня воздержаться от вопроса.

А он упирается лбом в стекло между нами, со стуком. Как я в то окно на Восемьдесят Девятой улице.

Воспоминание застает меня врасплох, накатив внезапной волной «я-хочу-к-маме».

Судя по выражению лица Тайлера, ему не лучше, чем мне.

– С тобой-то что случилось? – спрашиваю я шепотом.

– Пропустил, – говорит он наконец. – Набор пропустил. Весь.

Я понятия не имею ни что за Набор, ни почему это так важно. Но все же спрашиваю:

– Пришлось отвлечься на другое?

Он кивает и вздыхает:

– Тебя спасал.

Спасал.

Не нравится мне это слово.

– И непонятно теперь, кто мне достался, – говорит Тайлер, и мы оба знаем, что он просто меняет тему. – У меня было право первых четырех выборов, а теперь придется черпать со дна. Самый отстой. А я только следовал прави…

– Не все так плохо, Тай.

Это тихо промурлыкал голос, источник которого мне не виден. Голос девичий.

Тайлер резко отворачивается от меня, как от вчерашней газеты, распластывается по стенке своей камеры.

– Скарлетт!

Я осторожно оборачиваюсь в ту сторону – для этого требуется все продумать и рассчитать, тело пока ничего не хочет делать без плана, – и вижу двух девушек в синевато-серой форме, того же цвета, что и штаны, которые Тайлер вроде как вдруг обрел. У одной пылающие рыжие – фактически оранжевые – волосы, восхитительная покраска, пострижены несимметричным бобом, обрамляющим точеный подбородок – в точности как у моего спасителя. У нее такие же полные губы, такие же густые брови. Форменная юбка впечатляюще коротка. Девушка высока и прекрасна. Предположительно, это и есть Скарлетт.

У второй узкое лицо, на горле – татуировка парящего феникса (ой!). Черные волосы, сверху длинные и взъерошенные, с боков сбриты, под ними татуировки. Я вижу, что у нее ямочки и улыбка должна бы быть классной, но это все приходится предполагать не глядя, потому что сейчас у нее вид такой, будто любимую бабушку убили.

– Кэт? – обращается к ней Тайлер.

Голос его тихий, будто просящий.

– Меня Кетчетт пытался к себе забрать, – говорит Кэт. – И еще многие после него. Я им всем объяснила, что у меня Альфа уже есть, просто не сумел явиться.

– Объяснила, значит. Кетчетт еще дышит?

– Ага, – ухмыляется девушка. – Но если зайдешь в часовню, можешь помолиться за его яички.

Тайлер медленно выдыхает, прикладывает ладонь к стеклу, Кэт прислоняет свою с другой стороны.

Девушка с оранжевыми волосами на них смотрит.

– Мне не пришлось настолько упорно настаивать на своем, – говорит она сухо. – Но я вряд ли могла оставить тебя одного. Ты же угробишься, младший братец, если меня не будет рядом, чтобы тебя отговаривать от глупостей.

Татуированная закатывает рукава форменной кофты, обнажая новые чернила.

– Кстати, насчет угробиться. Ты не хотел бы нам рассказать, за каким чертом ты в Складку поперся один? Опять не той головой подумал?

Скарлетт кивает, поддерживая:

– Спасать барышень от беды – это ну совсем в духе двадцать второго века, Тай.

Что она сказала?

Тайлер вскидывает руки, будто говорит: «Чего вы от меня хотите?» – и девушки обращают любопытствующие взгляды ко мне, лежащей. Изучая. Оценивая.

– Волосы ее мне нравятся, – объявляет Скарлетт. И, будто вспомнив, что я все-таки человек, обращается ко мне чуть громче и медленнее: – Мне нравятся твои волосы.

Вторая фыркает, явно менее впечатленная.

– Ты ей сообщил уже печальную новость про ее библиотечные книги?

– Кэт! – рявкают эти двое в один голос.

Она не успевает ответить, как вмешивается взрослый голос:

– Легионер Джонс! Ваш карантин снят, вы можете идти.

Тай смотрит в мою сторону, мы встречаемся взглядами. Он колеблется.

Ты ей сообщил уже печальную новость?

– Вы можете позвонить утром и узнать, когда ее можно навестить, – продолжает голос.

Тайлер неохотно кивает, выходит из своей камеры через открывшуюся с шипением дверь. Глянув на меня последний раз, все трое покидают помещение, Тай исчезает из виду, и доносится его голос:

– Эй, рубашку мне можно какую-нибудь?

Мой мозг начинает сопоставлять факты; летаргия криосна уходит, сменяясь оживлением.

Где я? Кто эти люди? Они в форме… это какое-то военное учреждение? Если да, то что я тут делаю и что мне грозит? Я пытаюсь прохрипеть вопрос, но голос не слушается. Да и все равно спрашивать некого.

Так что я остаюсь одна в тишине, нервы дергаются в ритме пульса, голова уплывает в море полузаданных вопросов, пытаясь выбраться из путаницы, которую, оказывается, оставляет криозаморозка.

Через не знаю сколько времени снова слышу голоса. Я в середине другого странного сна, и на этот раз повсюду теснятся цепкие зеленые растения, с неба медленно валится синий снег, и тут…

– Аврора, ты меня слышишь?

Я с усилием отталкиваю образы места, где я никогда не была, и поворачиваю голову. Наверное, я задремала и не заметила, как оказалась рядом со мной эта женщина в синевато-серой форме, как у всех остальных.

Она совершенно белая. Не в том смысле, что «я наполовину китаянка, и ты белее меня». Нет, она именно «бела как снег». Бела до невозможности. Глаза у нее светло-серые – оба глаза полностью, не только радужки, и гораздо больше обычных. Белые как кость волосы собраны в хвост.

– Я – боевой командир великого клана Данил де Верра де Стой. – Она дает мне время переварить услышанное. – Рада нашему знакомству, Аврора.

Так, великий клан. Дальше что?

– М-м, – согласно мычу я, не рискуя издать иной звук.

Меня называли Авророй только когда дело плохо.

– Представляю, сколько у тебя вопросов, – говорит она.

Явно не ожидает моего ответа. Я чуть киваю, стараясь задержаться на этом моменте.

– Боюсь, что у меня плохие вести, – продолжает командир. – И я не знаю, как их смягчить, так что буду откровенной. С вашим кораблем случилась беда на пути к Лэй Гуну.

– Мы летели к Октавии, – отвечаю я тихо, но понимаю, что не в названии колонии дело. По осторожной сдержанности голоса моей собеседницы я чувствую, что надвигается что-то важное. В воздухе растет напряжение, будто перед бурей.

– Тебя извлекли из криомодуля нештатно, – говорит она, – и потому у тебя такое чувство, будто тебя наизнанку вывернули. Это скоро пройдет. Но с «Хэдфилдом» случилось в Складке… происшествие, Аврора.

– Аври меня зовут, – шепчу я, цепенея.

Происшествие в Складке.

– Аври.

– Что за происшествие? – спрашиваю я.

– Вы долгое время находились без управления. Может быть, ты заметила, что я выгляжу не так, как ты.

– Мама меня учила, что такое замечать невежливо.

Женщина на это грустно улыбается:

– Я бетрасканка. Представитель одного из многих инопланетных видов, открытых терранами за то время, что прошло со старта «Хэдфилда».

Энцефалограмма моего мозга с длиииииииинным гудком вытягивается в прямую линию. Связных мыслей ни одной.

Инопланетные виды?

Многие?

Сбой системы. Пожалуйста, перезагрузитесь.

– Э-гм, – произношу я очень осторожно.

Мозг изо всех сил пытается оценить возможные варианты и ни к чему хорошему не приходит. Все эти люди – адепты теории заговора? Меня похитили психи? Может быть, это и правда военные и первый контакт скрывают от нас, гражданских?

– Понимаю, что это тяжело переварить, – говорит она.

– Мы нашли инопланетян? – наконец спрашиваю я.

– Боюсь, что да.

– Но Складка до Октавии должна была занять неделю! Если мы еще не там, то прошло всего несколько дней?

– Боюсь, что нет.

Что-то заволакивает края моего поля зрения, будто вода просачивается, только вода эта фосфоресцирует, искрится тысячами бирюзовых вспышек. Я ее отталкиваю, все внимание на этой женщине, стоящей рядом.

– Сколько… – Горло перехватывает. Я едва могу прошептать вопрос: – Сколько времени меня не было?

– Мне очень жаль, Аврора… Аври…

– Сколько?

– Двести двадцать лет.

– Что? Вы меня дурачите? Это… – У меня даже слов нет. – О чем вы вообще толкуете?

– Понимаю, что это трудно, – говорит она сдержанно.

Трудно.

Трудно?

Нужно поговорить с кем-нибудь, кто крышей не совсем поехал.

У меня сердце колотится изо всех сил, пытается вырваться из груди, и в такт ему пульсируют виски. Прижав к себе серебристую простыню, я сажусь, и мир кубарем катится перед глазами. Но я заставляю себя спустить ноги с кровати, заворачиваюсь в простыню как в тогу и встаю, пошатываясь.

– Аврора…

– Хочу говорить с кем-нибудь из «Ад Астра». С кем-нибудь из экспедиции к Октавии. С мамой или с папой.

– Аврора, прошу тебя…

Я делаю два неуверенных шага, меня по инерции отбрасывает к двери, та при моем приближении отходит в сторону. Ко мне оборачиваются две женщины в синевато-серых костюмах, и одна из них делает шаг вперед.

Пытаюсь уклониться, но чуть не падаю набок, и она хватает меня за плечи. Руками я держу простыню, поэтому лягаю женщину в колено. Она вскрикивает, но только крепче в меня вцепляется.

– Пропустите, – произносит у меня за спиной та самая Белая Дама, боевой командир.

Голос ее звучит спокойно – резким контрастом к моей панике. Отстраненно звучит.

Женщина меня отпускает, я на трясущихся ногах ковыляю вперед. Дышать трудно, будто чья-то рука горло стиснула.

И тут я вижу окна в конце коридора. И вижу, что за ними.

Звезды.

Мозг пытается понять, что тут творится. Перебирает варианты, отбрасывает их на всей скорости. За окнами не стена. Не здание. Там здоровенная полоса металла, усаженная яркими огнями, тянется прочь длинной изогнутой дорогой.

Вокруг нее роятся космолеты – как стайка рыбок возле акулы.

Это космическая станция. Я в космосе. Такого не может быть. Рядом с этим местом Сидская Верфь, откуда стартовал «Хэдфилд», выглядит бензоколонкой из сельского захолустья.

Такого не может быть.

Если только эта дама действительно не инопланетянка.

Если только я правда не в космосе.

Если только это действительно не будущее.

Бииииииип!

Сбой системы. Пожалуйста, перезагрузитесь.

Мне двести тридцать семь лет.

Все, кого я знаю, мертвы.

Мертвы мои родители.

Мертва моя сестра.

Мертвы мои друзья.

Моего дома больше нет.

Никого нет, кого я знаю.

Я так не могу.

На меня волной накатывает очередное видение, и на этот раз я не сопротивляюсь сверкающей воде, накрывающей меня с головой.

И уносящей в глубину.

3. Скарлетт

Ну и хреново же!

Вот что думает мой младший братец, у него это крупными буквами на лице написано. Вслух он этого ни за что не скажет, потому что Тайлер Джонс, командир экипажа, первый класс, не ругается. Тайлер Джонс не употребляет наркотиков, не пьет и не делает ничего из того, чем развлекаемся мы, простые смертные.

Но если за свои восемнадцать лет в этой необычной маленькой галактике я чему-то и научилась, так это:

Если ты чего-то не говоришь, это не значит, что ты этого не думаешь.

Мы сидим в мезонине над дендрарием… то есть это мы с Кэт сидим. А Тайлер расхаживает туда-сюда, пытаясь свыкнуться с мыслью, что его последние пять лет работы только что спустили в утилизатор. Он ерошит свои золотистые волосы, и когда он проходит мимо меня в семисотый раз, я замечаю небольшую потертость на его обычно безупречных сапогах.

Да, он и правда сильно переживает.

Купол над нами прозрачен, за ним – свет миллиарда далеких солнц. Сад под нами – смесь растительности из всех уголков галактики: водовороты стеклянных лоз Ригеля, шары пангейского сумеречника, цветники поющих кристаллов из тихого моря Артемиды IV. Дендрарий, пожалуй, самое любимое мое место во всей Академии, но его великолепие сейчас как-то не трогает моего младшего братика.

Я его понимаю.

– Тай, это еще не гибель галактики, – осторожно говорю я.

– Все же надо признать, что очень к тому близко, – замечает Кэт.

Покосившись на нее, я выдаю ей улыбочку, говорящую «Зааткнииись!», и сквозь стиснутые зубы отвечаю:

– Кэт, надо искать светлые стороны.

– Скар, брось ты это, – отвечает она, абсолютно не замечая моего молчаливого предложения заткнуться. – Все мы знаем, что Тая облапошили. Он в нашем выпуске самый заслуженный Альфа. А достались ему мусор да отбросы, до которых ни один командир экипажа не захотел бы дотронуться.

– Не то чтобы хотела я польстить твоему раздутому самомнению, – вздыхаю я, – но ты лучший Ас во всей Академии, Кэт. Тебя, пожалуй, ни к мусору, ни к отбросам не отнесешь.

– А то, – лыбится она. – Но я говорила про тебя и прочих.

– Ой! – Я хватаюсь за грудь. – Мое бедное сердце!

– Ага. Обнять?

– Поцеловать.

– Только не взасос.

Кэтрин Брэннок – моя соседка по двухъярусной кровати в Академии Авроры. Мы как Инь и Ян, полупустой и наполовину полный стаканы. Мятная шоколадка и малиновая жвачка.

Еще она давний друг и мой, и Тайлера. Тай в первый день в детском саду сбил ее с ног, а она разломала стул об его голову. Когда страсти улеглись, у моего младшего братца остался симпатичный шрамик в дополнение к неотразимым ямочкам – и друг, в верности которого сомневаться не приходится.

И дышит она к нему совершенно ровно, если вам интересно.

– Эта О'Мэлли застряла в Складке на двести лет, – продолжает Кэт. – Начальство должно было Таю за ее спасение медаль дать, а не грузить его командой неудачников.

– Неудачников? – переспрашиваю я. – Знаешь, повезло тебе, что я такая бесчувственная зараза. А то ты бы сильно рисковала задеть мои чувства.

Кэт хмурится:

– Легион Авроры – наш самый верный шанс обеспечить Млечному Пути стабильность. А какая может быть от нас польза, если мы окажемся там с командой психов, разгильдяев и любителей гремпов?

– Кто-то до сих пор любит гремпов?

– Ну, слухи ходят…

– Кому это надо?

– Она права, – вмешивается Тайлер.

Мы с Кэт оборачиваемся к нему. Он прекращает ходить и смотрит вниз, на сад. На минуту он мне нашего отца напомнил. И хотя я изо всех сил стараюсь вести себя как Бессердечная Сука, все-таки в моем скукоженном черном сердце находится какое-то сочувствие к брату.

– Абсолютно права, – говорит он со вздохом.

– Еще как права! – взрывается Кэт. – Надо пойти к де Стой поговорить, подать официальную жалобу. Ты свои очки заработал, Тай, и несправедливо…

– Скарлетт права, – уточняет братец.

– … Она?

– … Я?

Тайлер оборачивается к нам, прислоняется к перилам, сложив на груди руки.

– Начнем с того, что я не должен был вообще выходить в Складку. Моя ошибка.

– Тай, ты же рисковал…

– Не в том дело, Кэт, – говорит он, глядя на подругу. – Я знаю, что ты могла выбрать любой экипаж, и никогда не забуду, что ты осталась со мной. Но Набор прошел, и нечестно было бы просить особого отношения. Придется идти этим путем.

И снова вздох.

Знать путь.

Показать путь.

Встать на путь.

Так поступают истинные лидеры, как говорил наш папа – великий Джерико Джонс. И эти слова стали правилом жизни для Тайлера. Причиной того, что он всегда заботится обо мне и обо всех, кто его окружает. Из-за этих слов он пошел в Академию Авроры. И обычно, когда он их произносит, у меня возникает горячее желание пнуть моего милейшего братца по его самодовольной заднице.

Но иногда они мне напоминают о том, как я этого сволочонка люблю.

– Легион создан ради реального дела. Люди ждут нашей помощи, а если мы тут будем сидеть и жалеть себя, это им не поможет. В моем экипаже – лучший пилот Легиона. – Он улыбается Кэт, выдавая двойной набор ямочек. – Неплохое ведь начало?

Кэт сдвигает набекрень воображаемую пилотку:

– Чертовски хорошее, как по мне.

Тай подмигивает в мою сторону:

– И дипломат у меня не такой уж олух.

– Уважай старших, брат мой.

– Ты меня старше на три минуты, Скарлетт.

– Три минуты тридцать семь и четыре десятых секунды, малыш.

– Ты знаешь, что я не люблю это прозвище.

– А почему еще я тебя так называю? – Но я встаю и четко салютую: – Легионер Скарлетт Изобель Джонс для прохождения службы прибыла, сэр!

Тай отвечает отданием чести, и я просто глаза закатываю.

– Самый выдающийся Альфа в истории Академии, – говорит он. – Лучший Ас. И сногсшибательный Лик. Я считаю, вполне ничего экипаж получается. Мы же все ученики элитной военной школы, где собраны лучшие курсанты со всей галактики? Так насколько плох может быть остальной состав выданного мне экипажа?

Мы с Кэт неловко переглядываемся.

– М-м, кстати об этом…

– Она же психопатка! – заявляет Тайлер.

– Строго говоря, она скорее социопатка, – отвечаю я.

– Скарлетт, ты только посмотри на эти дисциплинарные взыскания!

– Я вообще-то их прочла, когда собирала для тебя это досье. Спасибо, что заметил.

Мы с Кэт и Тайлером шагаем по променаду «С», продираясь сквозь утреннюю толпу. Тут всегда народ кишит как в улье, но сегодня особенно – все свежепроизведенные экипажи Легиона следуют к месту первого назначения. Гражданских нет, одни военные – в основном бетрасканцы и терране, стоящие плечом к плечу в отвратительной уныло-серой форме.

Вот клянусь, тот, кто эту форму спроектировал, межзвездный спорт считал скучным. Я бы скорее помассировала лапы Великому Ультразавру с Абрааксиса IV, чем такое надела бы. Покрой еще нормальный, с подкладкой и покрытием, облегающий фигуру. Но цвет – мерзкий оттенок сине-серого с блестящим логотипом Легиона Авроры на груди и яркой полоской на плечах и манжетах, обозначающей подразделения.

Синий – корпус Альф.

Белый – Кэт и ее коллеги Асы.

Зеленый – Мозги, Научный дивизион.

Лиловый – Технари.

Красный – Танки.

А мне, везучей, достался ярко-желтый – для дипломатического корпуса – в соответствии с моей яркой солнечной натурой.

Я уж как могу пытаюсь эту скукоту оживить. Подол у меня на пять сантиметров выше, чем официально позволяют правила, а лифчик противоречит ньютоновскому закону всемирного тяготения.

Но перегнуть палку еще хоть чуточку – отличный способ заработать дисциплинарное замечание от наших инструкторов, а это, может, кому и надо, только не мне. У меня их полный комплект.

Сутки прошли с тех пор, как Тайлер изображал в Складке рыцаря на белом коне. Он доложился боевому командиру де Стой и адмиралу Адамсу, и после сенсационной новости о спасении сироты двухсот лет от роду с самого прославленного в терранской истории заброшенного корабля все вернулись к обычным делам. Первые задания будут выданы через час, и чем скорее мы встретимся с остальными членами экипажа, тем скорее стартуем в черноту. Ради этого момента мы работали пять лет, и меня уже так тошнит от этого заведения, что прямо вкус рвоты во рту. Все, школа, все.

Тайлер все еще просматривает цифровые досье на своем униглассе.

– Зила Мадран. Терранка. Восемнадцать лет. Научный дивизион.

– Умная, – говорю я. – Академический табель – безупречен.

– Тридцать два официальных выговора за последние два года.

– Не все из нас идеальные снежинки, братец.

– Говори за себя, – усмехается Кэт и хлопает себя по заду. – Я вот абсолютно совершенна.

Тайлер пробегает глазами по экрану унигласса, качая головой.

– Тут сказано, что кадет Мадран заперла двух соучеников в жилом помещении и подвергла их действию вируса «Итрейя», чтобы испытать изобретенную ею сыворотку.

– И она подействовала, – указываю я. – Они не ослепли.

– Выстрелила в соседку по комнате из дезинтеграторного пистолета.

– Установленного на режим оглушения.

– Два раза.

– Может, ее оказалось не так легко оглушить? – предполагает Кэт.

– И ты, Брэннок? – говорит ей Тайлер.

Мы салютуем проходящему инструктору, расходимся с группой младших кадетов (с должным благоговением перешептывающихся при виде знаменитого Тайлера Джонса) и входим в лифт, спускающийся к комнатам для инструктажа экипажей. За прозрачной пластисталью, посреди шума и суеты двадцати тысяч человек, вращается станция, а Тайлер перелистывает досье к следующему участнику.

– Финиан де Карран де Сиил. Бетрасканец. Девятнадцать лет. Технический дивизион.

– Умник, – говорю я. – В первой десятке перцентиля, если тебя такие вещи интересуют.

– Сказано, что завалил динамику Складки.

– Иначе бы попал во вторую десятку, – отвечаю я. – Понимаешь? Суперумник.

– Также сказано, что он ходит в экзокостюме, – продолжает Тайлер.

– Ага, – киваю я. – У него повреждение нервов, мышечная слабость и нарушена подвижность. В детстве переболел лизергийской чумой. Костюм компенсирует дефекты.

– Это понятно, – говорит Тайлер. – Но если он такой умный, чего же он динамику Складки завалил?

– Последний экзамен был упражнением для группы.

– И что?

– Сам увидишь, – вздыхает Кэт.

Выходим из лифта, пробираемся сквозь толпу и через несколько коридоров оказываемся у выделенной нам комнаты для инструктажа. Стены светятся дисплеями – звездные карты, показывающие территории галактик, последние известия о сильдратийской гражданской войне, новые видео флотов беженцев, скапливающихся у границ терранского пространства. Смартглассовый стол занимает почти всю комнату, на его поверхности – проекция эмблемы Академии Авроры и наш девиз:

Мы – Легион.

Мы несем свет.

Там, где мы, там ночи нет.

Напротив нас, в буквальном смысле как можно дальше друг от друга, сидят новые участники нашего экипажа.

Зила Мадран – терранка. Она ниже ростом, чем даже Кэт. Кожа темно-коричневая, волосы длинные, в тугих локонах. Зеленая полоса Научного дивизиона на плечах на ее цвет лица никак не влияет, но если бы миловидность была оружием, с Зилой мало бы кто справился. Только вот взгляд у нее – такое чувство, будто за этими темными окнами души никого нет дома.

Ну ладно. Она хотя бы без дезинтегратора сегодня…

Прислонившийся к дальней стенке наш второй член команды – почти зеркальная противоположность первого. Как у всех бетрасканцев, кожа его цвета выбеленной кости. Единственное яркое пятно на нем – лиловая полоса Технического дивизиона на форме.

Глаза у него больше человеческих, защитные контактные линзы полностью черные. Кости длинные и тонкие, какие бывают, когда растешь при нулевой гравитации, и от этого вид у него необычный. Бетрасканцы любят путешествовать, но почти все они выросли на своей родной планете по имени Траск. В деле Финиана говорится, что он много времени в детстве провел на космических станциях. У него короткие волосы ежиком, и на них геля как раз столько, чтобы складывалось впечатление, будто геля вообще нет. Но меня этим не обманешь.

Самое в нем примечательное – легкий экзокостюм, упомянутый в его досье. Он из серебристого металла – спину закрывает полусфера, руки и ноги усилены рукавами, перчатками и ботинками на шарнирах. Современнейшая техника, и движения у него плавные, почти бесшумные. Но даже если бы я не читала его дела, все равно бы могла сказать, что большую часть тяжелой работы выполняет за Финиана костюм.

Тайлер смотрит на эту парочку и приветствует их картинным взмахом руки.

– Доброе утро, легионеры!

Они оба просто пялятся на него. Зила – так, будто все его атомы пересчитывает по одному, а Финиан – с таким видом, будто ему принесли блюдо, ничего общего не имеющее с приятной картинкой в меню.

Но все же именно он первым приходит в движение и небрежно поднимает руку в ответ:

– Доброе, сэр.

Почтительное обращение не звучит комплиментом.

Зила продолжает таращиться, а когда наконец отвечает, голос ее звучит спокойно и даже вежливо:

– Доброе утро.

Тайлер поворачивается ко мне, приподняв брови.

– Кого-то не хватает?

– Я задаюсь тем же вопросом, дорогой братец.

– Он пропустит инструктаж.

– Гм. – Я подчеркнуто хлопаю себя по карманам формы, разглядываю китель. – Похоже, ту часть своей души, которую это волнует, я в других штанах оставила.

Прошу заметить: брата своего я очень люблю и знаю, что день у него выдался тяжелый, но мне пришлось почти всю ночь не спать, составляя для него эти досье, я еще свою дозу кофеина с утра не получила, и обычно я на него так не огрызаюсь… ладно, кому я голову морочу?

Тай кривится и переходит к делу.

– Итак. Прежде всего прошу прощения за необычные обстоятельства. Не знаю, что вам известно о том, как проходил Набор, но нам, видимо, придется в обозримом будущем работать вместе. Наше официальное обозначение в командной иерархии Легиона – «Экипаж-312». Меня зовут Тайлер Джонс. Я в этом экипаже – Альфа. Это наш Лик, Скарлетт Джонс, и наш Ас, Кэт Брэннок.

Кэт садится и откидывается на спинку стула.

– Зовите меня Ноль.

– В смысле ноль шансов на успех? – совершено невинно интересуется Финиан.

– В смысле, что большинство кадетов на экзамене промахивается по двенадцати-пятнадцати процентам целей, – отвечает Тайлер.

Кэт улыбается:

– Угадай, Тощенький, по скольким промахнулась я.

Именованный Тощеньким выпрямляется. Его костюм издает жужжание и серию тихих щелчков.

– Финиан де Карран де Сиил. Если вам лень, то просто Фин. Технарь. Вы ломаете – я чиню. Стопроцентный успех, впрочем, могу обещать только относительно своих чертовски остроумных замечаний.

Я приветственно киваю, поворачиваюсь к нашему второму участнику. Она сидит на стуле сгорбившись, колени подтянув к подбородку. У нее такой озадаченный вид, будто мысль представиться даже не приходит ей в голову.

Зато приходит мне: знакомство с новыми людьми может быть непростым. Особенно учитывая, что она знает: не была она у Тайлера первым, пятым и даже последним выбором.

– Зила Мадран, – говорит она наконец. – Специалист по науке.

– Очень хорошие у тебя серьги, – говорю я, чтобы снять ее напряжение.

Ага, на это реакция есть. Она резко оборачивается ко мне, вскидывает руку к полоске золота с бисером, будто хочет ее спрятать.

Гм. Их носят для того, чтобы ими можно было любоваться. Но ей не нравится, когда кто-то это делает?

Интереееесно…

– Должен сказать, Золотой Мальчик, – говорит Финиан, снова обращая взгляд черных глаз на Тайлера, – я впечатлен. Тут делали ставки, как долго ты прорыдаешь в койке, прежде чем возьмешь себя в руки и произнесешь нам воодушевляющую речь. Честно скажу: я ставил на вот это время, только завтра.

Прощупывает почву. Пытается вывести Тайлера из себя.

– Сколько ты поставил? – спрашивает мой брат.

– Пятьдесят кредов.

– Азартные игры в Академии запрещены, – напоминает Тай.

– А ставить против Тайлера Джонса будет только полный идиот, – добавляет Кэт.

Финиан моргает, смотрит на нее, на Тая.

– Он тебе бойфренд, что ли?

Ой! Этого не надо было.

Глаза у Кэт чуть расширяются. Она медленно встает, берется за стул…

– Спокойно, легионер Брэннок, – предупреждает Тайлер.

На Финиана это все впечатления не производит. Может быть, не понимает, насколько серьезные повреждения может нанести Кэт его важным частям тела этим предметом мебели. Но Тайлер теперь ее командир, и это решающий фактор – хотя бы для Кэт. Она хмурится, но садится, одарив нашего нового технаря взглядом, способным прожечь пластисталь.

Фин смотрит на Тайлера, ухмыляясь:

– Так что, это правду про тебя говорят?

– Наверное, нет, – вздыхает Тайлер. – А что именно?

– Что ты пролетел мимо Набора, потому что кого-то гражданского выручал в Складке?

– Информация закрытая, – отвечает Тайлер. – Не имею права об этом говорить.

– Значит, правда. – Фин пренебрежительно фыркает. – Ты просто настоящий… как это у вас, терран, называется… бойскаут? Настоящий маленький бойскаут?

Зиле, кажется, этот разговор уже надоел. Она берет унигласс, проводит рукой по поверхности и быстро начинает стучать по ней кончиками пальцев. Отключилась.

Несмотря на дефицит сна и кофеина, я Тайлеру сочувствую. Каковы бы ни были кандидаты его мечты, эти двое туда точно не попали бы. Но мой брат не расстроен.

– Я тебя вспомнил, – говорит он Фину. – Ты тот кадет, который лабораторию реактивного движения облучил, чтобы не сдавать пространственную динамику.

– Строго говоря, никому ее не пришлось сдавать.

– Ты настолько боялся провала?

– Это мы так налаживаем контакт? – спрашивает Фин. – У меня такое чувство, что именно это и делаем.

– А еще ты тот парень, что всегда сидел один в столовой на каждом перекусе. – Тайлер поворачивается к Зиле: – А тебя я вообще там не видел. Но нравится вам это или нет, я сейчас ваш командир, и на двенадцать ближайших месяцев деваться нам друг от друга некуда. Так что можете пристегнуть ремни и наслаждаться поездкой, а можете изображать крутых и весь год сортиры мыть. Ваш выбор, легионеры.

Ультиматум. Хороший ход, братишка.

Финиан смотрит достаточно долго, чтобы сохранить лицо. Но на самом деле у него нет другого выбора, и он это знает. Как можно медленнее и небрежнее он отдает честь.

– Да, сэр. Так точно, сэр.

– А вы, легионер Унигласс? – спрашивает Тайлер.

Зила отрывается от своего гаджета, наклоняет голову и моргает один раз.

– Поняла, сэр.

Тайлер кивает и переходит к делу.

– Ну что ж. Я не знаю, где наш Танк, но мне надо предоставить отчет. Наш инструктаж перед заданием завтра в восемь ноль-ноль. Если повезет, нас направят туда, где от нас будет польза. Не опаздывайте. Все свободны.

Тайлер встает, и я ему подмигиваю в знак одобрения.

Он не так хорошо разбирается в людях, как я, но так вообще мало кто может. Я пока не понимаю, какие выводы можно сделать по поводу Зилы Мадран, зато таких ребят, как Финиан де Сиил, я тысячи видала. Зол на весь белый свет и прямо-таки провоцирует Млечный Путь дать ему разок как следует.

Непросто с ним будет.

Мы выходим в коридор. Кэт болтает с Тайлером насчет завтрашнего инструктажа, гадая, в какой сектор нас могут послать. Зила и Финиан идут за ними молча. Я впереди, с униглассом в руке, посылаю запрос нашему отсутствующему сокоманднику. И потому для меня неожиданностью становится стокилограммовая окровавленная туша, врезающаяся мне в грудь.

– Скар! – кричит Тайлер.

Мы падаем на пол. Парень лежит на мне в весьма нелестной позе, и я начинаю жалеть о недостающих пяти сантиметрах на подоле.

– Ай!

Тай уже намеревается стащить с меня этот кусок мяса, но тот сам вскакивает и бросается обратно в коридор, в бурную зубодробительную потасовку, откуда только что вылетел.

– Ты за это заплатишь, эльфийская морда! – ревет он.

Их там пятеро возится в конце коридора.

Все молодые. Судя по красным полоскам на форме – все Танки. Четверо из них терране – таких крепких качков ожидаешь увидеть в Боевом дивизионе Академии. Пятый Танк повыше. Ловкий и гибкий. У него оливковая кожа, длинные уши, сужающиеся к острым кончикам. Серебристые волосы заплетены в пять длинных кос, спадающих на плечи. Глаза фиалковые, какие только в книжках бывают, а скулы так остры, что пальцы порезать можно. Он был бы красив, если бы не брызги крови на кулаках и лице.

Их немного в Академии, так что я почти сразу догадываюсь…

Он – сильдратиец.

– Нэ'лада во эш, – говорит он спокойно, подняв окровавленные руки.

– По-террански говори, остроухий!

Один из терран бьет его в голову, и до меня доходит, что эти четверо против одного.

Сильдратиец легко блокирует удар, захватывает руку нападающего с хрустом, который вряд ли кому-то хотелось бы услышать от собственного локтя, и отшвыривает его на девицу, сложенную как бронетранспортер. Оба с грохотом падают.

– Эш, – говорит он, отступая на шаг. – Эш та.

– Эй! – кричит Тайлер самым своим командным голосом. – Прекратить!

Командный голос у него выходит отличный, но никто не слушает. Сильдратиец получает удар в челюсть, бьет пальцами в горло противника. Тот падает, хрипя и булькая, и быстрее, чем даже Кэт успевает моргнуть, сильдратиец с силой пинает его ногой прямо по интересному месту, вызвав пронзительный вопль. Сильдратиец с совершенно безмятежным лицом уклоняется от мелькнувшего кулака и отправляет на пол еще одного кадета ударом ноги в колено. И хотя их четверо против одного, до меня доходит…

– Дух Творца! – тихо говорит Кэт. – Он побеждает!

Сильдратиец получает удар в лоб, рассечена кожа, темно-лиловая кровь льется по лицу.

Он наносит ответный удар, словно двигается в танце. Длинные серебристые косы развеваются у него за спиной.

– Прекратить! – ревет Тайлер и бросается в схватку, оттаскивая одного из окровавленных терран.

Уж кто-кто, а Кэт драки не пропустит. Она бросается вперед, а Финиан помогает мне встать.

– Приятно видеть, как хорошо работает охрана станции, – говорит он радостно.

Драка перерастает в хаос мелькающих кулаков и двуязычных ругательств. Сильдратиец повергает последнего терранина вихрем ударов в лицо, в грудь, в пах, и когда тот падает, Тайлер хватает стоящего за плечо. Редкая ошибка со стороны моего братца. Сильдратийцы, как правило, не любят, когда их трогают без разрешения.

– Эй, остынь!

И три события происходят практически одновременно.

Первое – появляется настоящая охрана станции. Все в тактической броне и вооруженные шокерами – их еще ласково называют «блевотниками», потому что после удара такой штуковиной тебя тут же выворачивает.

Второе – сильдратиец бьет Тая прямо в лицо. Тай от неожиданности выпучивает глаза и в отместку валит высокого на пол. Они схватываются, сильдратиец пытается сбить Тайлера с ног в уже-не-таких-сияющих сапогах, а мой брат старается его скрутить, выкрикивая:

– Отставить! Отставить, Творец вас разрази!

Третье – я наконец узнаю лицо сильдратийца под слоем крови.

– Ой, вот это уже плохо, – шепчу я.

– Ну, не знаю, – улыбается Финиан, сперва разглядывая сильдратийца, потом снова оборачиваясь ко мне. – Отсюда очень даже ничего.

– Вот только не начинай! – отвечаю я, закатывая глаза.

Ребята из охраны бьют своими шокерами всех, кто шевелится.

И начинается обильная рвота.

Под протесты Кэт охранники начинают заковывать драчунов в магнитные наручники. Финиан стоит рядом неподвижно, Зила за нами, с непроницаемым лицом глядит, как охрана сейчас поволочет всех на гауптвахту.

Но я, потирая ушибленные ребра, выхожу вперед с лучшей своей улыбкой, чтобы разрядить обстановку. Все-таки я не спала на уроках дипломатии.

(Дневной сон у меня приходился на астрометрию).

– Здравствуйте, мистер Сандерсон! – говорю я.

Начальник наряда, пакующий Тайлера, отрывается от своего занятия и смотрит на меня.

– То есть лейтенант Сандерсон, – улыбаюсь я шире.

– А, посмотрите-ка, кто тут у нас. Скарлетт Джонс. Должен был понять, что без тебя тут не обошлось.

– Вы намекаете, что я злостная нарушительница, лейтенант? – Я подбочениваюсь и надуваю губы. – Потому что тогда вы меня обижаете.

Остыньте, это не то, что вы подумали.

Это же фу-у.

– Как там Джейми? – спрашиваю я.

– Нормально. На Терре с мамой.

(Джейми Сандерсон. Бывший парень № 37. Плюсы: отлично целуется. Минусы: любит джаз.)

– Привет ему передайте.

– Обязательно.

– Гм, послушайте, – говорю я, глянув на брата и на устроенное побоище вокруг. – Вины Тайлера тут нет. Он пытался их разнять. Его обязательно запирать надо?

– Стандартная процедура. – Лейтенант пожимает плечами, возвращаясь к работе. – Отсмотрят камеры наблюдения, и, если ты правду говоришь, командир экипажа Джонс будет выпущен как раз к ужину.

Я как можно очаровательнее надуваю губки.

– Но, лейтенант…

– Все нормально, Скарлетт, – выдыхает Тайлер, удерживая рвоту. – Ничего со мной не случится.

Охранники ставят всех на ноги, стараясь, чтобы блевотина не попала им на форму. Кадет со сломанной рукой скулит от боли, парень с отдавленным достоинством вообще еще без сознания. Лейтенант Сандерсон надевает наручники на сильдратийца, и мне видно его красивое лицо, блестящее темно-лиловой кровью. А на костяшках у него кровь Тайлера, ярко-красная.

– Это был грязный прием, – говорит ему Тайлер.

Сильдратиец не отвечает. Лицо у него ледяное, и ни единый волосок не выбился из его пяти кос.

Я оборачиваюсь к ним обоим, думая, выглядит ли моя улыбка такой же натянутой, как я ее ощущаю.

– Э-гм… сложилась неловкая ситуация…

– В смысле? – недоумевающее моргает Тайлер.

Я пристально смотрю на сильдратийца:

– Н-н-нуууу…

– Нет, – говорит Тайлер.

– Боюсь, что да, малыш.

– Нееет!

– Командир экипажа Тайлер Джонс! – говорю я и обращаю взгляд к униглассу. – Разрешите представить вам вашего боевого специалиста, легионера Кэлииса Идрабана Гилврэта, перворожденного сына Лаэлета Ирилтари Идрабана Гилврэта, адепта клики Воерожденных.

Сильдратиец бросает на моего брата пристальный взгляд завораживающих фиалковых глаз.

Сплевывает на пол сгусток лиловой крови.

И голосом, подобным тающему шоколаду, говорит:

– Для краткости – Кэл.

4. Зила

Гм.

Мое нынешнее положение вполне можно описать одним словом… «неблагоприятное».

5. Аври

Вопль.

Вопит кто-то прямо рядом.

Глаза резко открываются, я вскакиваю, закутываясь в простыню.

Посреди моей комнаты стоит парень. Глядит мимо меня так, будто дыру хочет прожечь в стене глазами. У него длинные серебристые волосы, заплетенные в пять кос, и он примерно моих лет, но будто из кастинга фильма про Средиземье. Уши острые, как, блин, у эльфа, красивые фиалковые глаза, до смешного высокий, изящный. И татуировка небольшая на лбу.

– Чо'таа, – говорит он. – Кровь моя здесь ни при чем.

– Чего? Как? – переспрашиваю я и внутренне сама вздрагиваю от этих коротких слов.

Слышен громкий глухой удар, скрежет разрываемого металла. И ледяной голос:

– Увидимся в Пустоте, Воерожденный.

Вспышка энергии, фиолетовая, как его глаза. Юноша кричит и падает. У меня на руках что-то теплое, я смотрю и вижу, что они в крови.

Кровь лиловая.

Чувствую, как у меня в горле нарастает вопль ужаса, но секунду спустя все это начинает пропадать. Рассеивается, как рассеялись видения. Сквозь дикое биение сердца, сквозь ледяной комок в животе до меня доходит, что все это – очередная картина того, чего я никогда не видела.

Я гляжу на место, где стоял парень, пульс постепенно снижается с уровня потолка.

– Какого черта…

Когда они кончатся, эти видения?

Это мозг пытается восстановиться после того, через что он прошел?

Тру глаза костяшками пальцев, чтобы развеялось наваждение, жду, пока сердце перестанет рваться из груди. Думаю, не очередное ли это последствие такого долгого пребывания в заморозке.

Думаю, не отъезжает ли крыша окончательно.

Оглядываясь вокруг, понимаю, что комната новая, не та, что вчера была. Стеклянных стен нет – четыре серые, отлично сочетающиеся с серым полом и серым потолком. Эта новая комната невелика, тусклый свет идет из скрытых источников между потолком и стенами.

Память превратилась в лоскутное одеяло из приходящих и уходящих докторов, и где-то вклинивается еда, на удивление нормальная.

Конечно, это единственная нормальная вещь, которую я в состоянии уверенно назвать. Потому что я в будущем. И мне двести лет. И у меня глюки. И еще здесь эти чертовы инопланетяне, хотя черт его знает вообще, что это за «здесь» такое.

Я бы не отказалась снова погрузиться в кому, будьте добры.

Лежу на кровати, все еще запутавшись в мягких белых простынях, когда сажусь, становится чуть лучше. Сердце по-прежнему колотится, но голова уже не кружится, в глазах не плывет. И – удача! – в изножье кровати ждет меня одежда, сложенная аккуратной серой стопкой.

Я к ней наклоняюсь – и на идеально белые простыни падают две красных капли.

Кровь.

Прикасаюсь к носу и отнимаю испачканные красным пальцы. Над небольшим умывальником в углу есть зеркало, и я иду отмыться. Кровь размазалась по верхней губе отвратительными усами и…

Кошкин хвост, что у меня с прической?

Стрижка – все та же небрежная пикси, как было всегда, но у своего отражения я вижу широкую белую прядь на челке. Запускаю туда пальцы, думая, что это еще одно последствие долговременной заморозки. А может, я больна. Может, надо кому-то сказать. Хотя, наверное, это чудо, что после двухсот лет анабиоза на неисправном корабле я отделалась всего лишь кровью из носа и несколькими белыми прядями.

Ладно, кровью из носа, несколькими белыми прядями и галлюцинациями.

Отмываю лицо и перехожу к одеванию. Белую пижаму меняю на нечто среднее между школьной формой и какой-то спортивной одеждой. Есть и белье – лифчик несколько оптимистично оценивает мои достоинства, – легинсы и рубашка с длинными рукавами. На груди логотип, мне незнакомый.

Возле двери я замечаю пару ботинок, и в этот момент до меня доходит, что на панели рядом с этой дверью горит красная лампочка. Мгновение размышляю, не заперта ли она и есть ли смысл это проверять.

Да нет. Куда мне идти?

В углу второй красный огонек – камера, наверное.

Пока я на нее смотрю, раздается тихий стук в дверь, и когда она отъезжает в сторону, за ней стоит Капитан Красавчик – тот парень, что меня с «Хэдфилда» вытащил. Он в той же сине-серой одежде, что и я, а с ним мой предыдущий воображаемый посетитель, и у него едва заметный, тень фактически, синяк на челюсти. В руках у Тая красный сверток с бантом наверху – единственное цветное пятно в комнате. Если моей крови не считать, конечно.

Этот подарок наводит меня на мысль о продолжении галлюцинации, потому что очень уж он здесь не к месту. Ну, в этой галлюцинации хотя бы никто не вопит и кровь не льет, думаю я про себя. Удастся ли мне выяснить, что Красавчик принес, или он сразу растает в воздухе?

– Можно войти? – спрашивает он.

Когда я не отвечаю, он проходит к изножью кровати и садится, держа между нами почтительную дистанцию. Я смотрю на него, а он на меня, чуть более тревожно.

Стук сердца отдается в горле, и, если не быть осторожной, я могу впасть в панику: видения становятся чаще и реальнее.

– Ты как себя чувствуешь? – спрашивает парень. – Помнишь меня? Я Тайлер.

– Помню. Ты сейчас исчезнешь или как?

У него брови ползут вверх, он оборачивается к двери, будто думая, что я к кому-то другому обращаюсь.

– Исчезну?

Тут до меня доходит, что матрас слегка просел под его тяжестью.

Стоп. Он что, реальный?

Я дотрагиваюсь до него пальцем, встречаю твердые мышцы. Тут же отдергиваю руку, пытаюсь объясниться и отчаянно надеюсь, что успела убрать все следы жутких каннибальских усов из крови.

– Что там у тебя под рубашкой, булыжники?

Ах ты ж кошкин хвост, я это вслух спросила?

– Я тебе подарок принес, – говорит он, выручая меня, и разворачивает сверток. – Подумал, что тебе, может, захочется чем-нибудь развлечься.

Сняв обертку – тот факт, что он потрудился завернуть, еще добавляет милоты, – я нахожу тонкую пластинку из закаленного стекла размером с мою ладонь, края закруглены.

Верчу в руках, потом поднимаю к свету и смотрю насквозь.

– Мне, наверное, инструкция нужна будет, – признаюсь я.

– Это унигласс. Портативный компьютер, подключенный к станционной сети, – говорит Тай, протягивая за ним руку. – Сейчас поднесу его к твоему глазу, и он тебя зарегистрирует как нового пользователя.

Он поднимает пластинку вровень с моим лицом, и я вижу, как тонкая красная линия тянется сверху вниз. Тем же красным выводится сообщение:

СКАНИРОВАНИЕ СЕТЧАТКИ ЗАВЕРШЕНО.

Эта штука загорается, будто кто-то бросил спичку в груду фейерверков. По обеим сторонам от нее проецируются голографические меню, данные летят по экрану, оживают и вновь пропадают дисплеи. Внизу стеклянной панели высвечивается список:

КАТАЛОГ – ПАМЯТЬ – СЕТЬ

СООБЩЕНИЯ – КАРТА – КАЛЕНДАРЬ

– С днем рождения! – Парень улыбается. И да помогут мне небеса, но таким ямочкам полагаются собственные сайты поклонников. – То есть на самом деле он у тебя не сегодня, но ты заслужила подарок – учитывая, сколько ты их пропустила.

День рождения.

Папа меня не поздравил.

И это было последнее, что я ему сказала. По сути, обозвала его худшим человеком на свете и бросила трубку.

И вот его больше…

Но об этом я пока еще не готова думать – о своих утратах. Ко всему, что еще случилось, это уже перебор. Так что я пока отбрасываю эту мысль и беру унигласс. Поворачиваю, кладу к себе на ладонь, и все дисплеи поворачивается так, что оказываются ко мне лицом. Я нажимаю подсвеченную секцию с надписью карта, потому что кто однажды на картографии крышей поехал, у того она никогда на место не встанет.

Над униглассом возникает подробное голографическое изображение, показывающее несколько уровней надо мной и подо мной, и мое местоположение отмечено мигающим красным маячком. Маленькая пиктограммка спрашивает: куда?

Детальность потрясающая, у меня просто челюсть отвисает. Я видела прототипы чего-то подобного, когда с отцом ездила на ярмарки в Шанхай, но по сравнению с этой штукой они как детские трехколесники рядом с «Харлеем».

– Ух ты! – говорю я. – Спасибо.

Стекляшка издает тройной гудок и говорит высоким механическим голосом:

ЭТО ТЫ ЕЩЕ НИЧЕГО НЕ ВИДЕЛА.

Я чуть ее не роняю – секунду отчаянно жонглирую, пока не ловлю ее обеими руками.

Эта штука только что со мной заговорила? – едва не выдаю я. – Аври, ты здесь представитель всего своего столетия. Капитан Красавчик тебя примет за полную дуру. Соберись!

– Как бы не умнее меня была эта штука, – говорю я вполголоса.

– НЕ ПЕРЕЖИВАЙ, ХОЗЯЙКА. ТЫ ВСЕГО ЛИШЬ ЧЕЛОВЕК.

– Я не с тобой говорю.

– Я ПОСЛЕДНЯЯ МОДЕЛЬ, ТЕХНОЛОГИЯ НОВОГО ПОКОЛЕНИЯ, ТАКИЕ ТОЛЬКО В АКАДЕМИИ ЕСТЬ, – парирует унигласс. – Я В СЕМНАДЦАТЬ РАЗ УМНЕЕ ЕГО. И В ТРИ РАЗА КРАСИВЕЕ. ТАК ЧТО РАЗУМНЕЙ БЫЛО БЫ ГОВОРИТЬ СО МНОЙ…

– Беззвучный режим, – командует Тайлер.

Унигласс тут же замолкает, а я смотрю на парня, сидящего в изножье моей кровати.

– Мой прежний прибор, – поясняет он со своей неотразимой улыбкой. – У него доступ только к информации в архивах Академии, но это лучше, чем ничего.

– Это потрясающе, – говорю я. – Они все… они все так разговаривают?

– Не в точности так. Операционная матрица старых моделей была снабжена «личностью». Сейчас так не делают – техники не могли с ними справиться. Так что честно предупреждаю: эти модели немного глючные. И в каком-то смысле вечно жизнерадостные.

– Я думаю, мы поладим, – говорю я. – И… и от всей души тебе спасибо.

Знак внимания, когда ты никого не знаешь, подобен глотку воды в пустыне. А парень закусывает губу от какой-то… неуверенности?

– Так вообще как ты тут? – спрашивает он.

Я смотрю на унигласс, на мигающий прямоугольник: Куда?

– Нормально, – отвечаю наконец.

Решила ограничиться физическим состоянием, потому что мы недостаточно хорошо друг друга знаем для откровений вроде: «мне страшно и одиноко, и будто мне мало этой реальности, мозг выдумывает свои версии, и мне трудно отличить явь от глюков».

Это уже для третьего-четвертого свидания подходит, да?

– Слабость некоторая, – продолжаю я, садясь рядом с ним на кровать. – Усталость. Я так долго пробыла на «Хэдфилде», что никто теперь не знает, в каком состоянии мне полагается быть. Не знаю, опасно ли это и сейчас, но в те времена, когда мы стартовали, долго в Складке нельзя было находиться. Начинались галлюцинации, паранойя…

И я осекаюсь, потому что галлюцинации – это как раз то, что со мной сейчас происходит.

А паранойя на очереди?

– И сейчас опасно, – кивает Тайлер. – Хотя оказалось, что путешествие через Складку куда меньше действует на молодые умы. И техника сейчас не та, что была в твои дни. Когда стартовал «Хэдфилд», люди могли проходить лишь сквозь естественно возникающие ворота. Слабые места Складки. Теперь мы умеем строить входы и выходы где хотим. Вот тут, кстати, есть большие ворота прямо рядом с нашей станцией.

– Я видела… – Встряхиваю головой, отгоняя воспоминание о станции, явившейся в окне, когда я рванула прочь из комнаты. – Так если люди сейчас могут летать куда угодно, где мы сейчас?

– Это несколько забавно, – отвечает парень, снова прикусывая губу.

– Что тут забавного?

– Ты слыхала про галактику под названием Аврора?

Я моргаю:

– Ты сейчас шутишь?

– Мы на орбите около Гаммы Авроры, третьей звезды в скоплении, – говорит он, разводя руками, будто пытается охватить всю станцию. – Аврора О'Мэлли, добро пожаловать в Академию Авроры – центр подготовки Легиона Авроры.

– У меня теперь свой легион?

Он пожимает плечами, выдает мне свою фирменную улыбочку, и я, честное слово, не могу понять, то ли я покорена, то ли польщена, то ли совершенно сбита с толку.

– В шестнадцать разных школ я ходила, – говорю я. – И всегда в классе была еще одна девочка с именем Аврора. Так теперь у меня звезда в тезках?

– И космическая академия.

Я трясу головой, чувствуя, как мысли возвращаются к…

– Мама бы сказала, что это судьба.

– Творец явно приглядывает за тобой, – соглашается Тай.

Я прикусываю губу. Хватит уже искать вопросы, пора находить ответы.

– Значит, люди теперь вышли за пределы двух планет. И встретили инопланетян. Я одного вчера вечером видела. Я так понимаю, она тут главная?

– Да, командир де Стой, – подтверждает Тайлер. – Бетрасканка. С планеты Траск в системе Белинари. Живут они в основном под землей и не усваивают витамин D, как мы, отсюда недостаток меланина и контактные линзы. Но биологически мы очень похожи. Они были первым видом, с которым человечество установило контакт. Лет двести назад мы с ними воевали, но уже несколько поколений они наши самые сильные союзники.

Я вспоминаю парнишку, который мне привиделся. Разъяренный красавец с остроконечными ушами и длинными серебристыми волосами.

– А есть тут на станции другие… ну, виды? Вот, может, с…

У меня не получается сказать вслух, я только показываю пальцем на верх моей ушной раковины. Если я это все себе вообразила, то буду выглядеть полной идиоткой.

– Сильдратийцы, – кивает Тай, и улыбка его исчезает, будто и не было. – Мы с ними тоже лет двадцать воевали. Всего два года как Терра подписала мирный договор.

Он поднимает руку, берется пальцами за цепочку, висящую у него на шее, вытягивает ее наружу – не знаю, быть может, бессознательно, – и я успеваю заметить кольцо прежде, чем Тайлер его прячет в кулаке, крепко сжимая.

И снова улыбается, хотя и слабо.

– Но это все история, которая тебе прямо сейчас не нужна. Важно, что разумных видов мы нашли много. С некоторыми ладим, с другими нет.

– Так что ты здесь делаешь?

В смысле, ямочки демонстрировать – это вряд ли работа на полный день.

– Я легионер, – говорит он. – В твое время была такая штука, ООН называлась, да?

Я киваю:

– Так вы и есть ООН?

– Более или менее. Мы – Легион Авроры. Коалиция между терранами – так скажем, людьми – и бетрасканцами. После окончания войны у нас и сильдратийцы появились. Мы – независимые миротворцы. Выступаем посредниками в пограничных конфликтах, несем полицейские функции в нейтральных зонах космоса. Я бы сказал, что мы – гуманитарная организация. – Губы его кривятся в легкой улыбке. – Только большинство из нас не гуманны – то есть не люди.

– А вчера что-то случилось у кадетов? Я слышала, сестры что-то говорили о каких-то экипажах?

И тут же снова его улыбка исчезает без следа.

Прощайте, ямочки. Уже без вас скучаю.

– В последний год нашего обучения формируются экипажи, – говорит он. – Шесть легионеров, по одному от каждой из шести основных специальностей Академии. Вчера проходило большое ежегодное мероприятие, называемое Набор. Там формируются экипажи.

– Знаменательное событие. Но вид у тебя такой, будто твоя любимая кошка под машину попала.

Я хочу выманить обратно эту улыбку, и немножко это получилось.

– Альфы набирают себе членов команды на Наборе, и кто лучше сдал экзамены, выбирает первым.

– А ты вместо этого меня спасал, – говорю я, чувствуя, как сердце ухнуло вниз, и все становится на свои места. – Мне очень жаль, Тайлер.

Он сразу мотает головой, и голос у него уверенный:

– Жалеть тебе не о чем. Я поступил так, как поступил бы на моем месте любой легионер, и снова бы поступил так же. Я рад, что ты здесь, Аврора.

– Аври, – говорю я тихо.

– Аври, – повторяет он мягче.

И мы оба секунду молчим, потому что, кажется мне, такое вот спасение порождает между нами некоторую связь, и мы оба вздрагиваем чуть сильнее, чем должны были, когда дверь открывается и за ней появляется мрачного вида медсестра.

– Хватит на сегодня, легионер Джонс, – говорит она.

Тай секунду медлит, потом встает.

– А можно…

– Завтра можешь ее навестить.

– Завтра я улетаю, мэм.

– Улетаешь? – выпаливаю я в тихой панике.

– Я вернусь, не переживай, – улыбается он. – Гуманитарная миссия, помнишь? Моей группе через двадцать минут будет дано первое задание.

– Тогда шевелись, легионер, – говорит медсестра.

Тон у нее деловой, манера разговора отрывистая. Тайлер резво салютует ей и поворачивается еще раз ко мне со своими ямочками.

– Как только вернусь, сразу к тебе зайду, хорошо?

– Хорошо.

Но почему-то мне вот совсем, совсем не хорошо.

Грустно взмахнув на прощание рукой, Капитан Красавчик выходит из дверей.

Сестра хлопочет вокруг меня, тыкая какими-то незнакомыми инструментами. Я сворачиваю белую простыню, чтобы она не увидела кровь и не предала этот эпизод огласке.

Пережидая манипуляции, я вспоминаю, что сижу на космической станции в десятках тысяч световых лет от Земли, совсем одна.

И вот такова теперь моя жизнь?

Почему мне вообще дали второй шанс, позволили выжить, когда десять тысяч других на «Хэдфилде» погибли?

Медсестра наконец уходит, я остаюсь одна по-настоящему.

В голове беспорядок, и теперь, когда ничто не отвлекает, начинает проясняться реальность.

Даже если родители пережили мою утрату и жили долго и счастливо, все равно они уже больше ста лет мертвы.

Я никогда их не увижу.

И мою сестру Кэлли не увижу тоже.

Никого нет из тех, кого я знала.

Ни дома, ни вещей.

Я никак не могу уложить это у себя в голове и отталкиваю эту мысль, будто расшатываю болтающийся зуб, пытаясь найти точку, где болит. И приступы боли приходятся на самое нелепое. Кроссовки. Призы и грамоты. И еще – что двести лет спустя я уже не узнаю, что было дальше в моих любимых сериалах.

Я смотрю на подарок Тайлера у себя на ладони. На экране пульсирует светящаяся подсказка:

ДАЙТЕ ИМЯ ВАШЕМУ УСТРОЙСТВУ.

Чуть подумав, я ввожу в ответ одно слово:

МАГЕЛЛАН

Потому что он был действительно выдающимся мореплавателем… вот только погиб страшной смертью далеко от дома. Но до того кое-что успел повидать. И вот почему я занялась исследованиями. Потому что повидать хочу – все.

Может, теперь получится. И если честно, может, магия имен что-то значит.

Пару секунд устройство это переваривает, потом загорается и говорит:

– ПРИВЕТ! ХОЗЯЙКА, НАДО ЧЕГО?

– Да, – отвечаю я. Мысли ворочаются медленно-медленно. – Можешь кое-что для меня поискать?

– СКАЖИ ЧТО, – отвечает унигласс.

Я знаю, что когда это увижу, забыть не смогу никогда.

Но еще тверже я знаю, что выбора у меня нет. Не спрошу – мне все равно расскажут.

– Колония, куда направлялся «Хэдфилд», – говорю я медленно, вспоминая, что командир де Стой ее называла другим именем. – Можешь мне про нее рассказать?

– НЕ ВОПРОС, – радостно чирикает Магеллан, пикая в промежутках. – КОЛОНИЯ ЛЭЙ ГУН, ОДНУ СЕКУНДОЧКУ.

Да, так она говорила. Видимо, они поменяли название…

Магеллан выводит трехмерную солнечную систему над экраном, планеты медленно вращаются вокруг Солнца. Но я невольно хмурюсь:

– Погоди, Магеллан. Это же не Октавия.

– НЕТ, – соглашается Магеллан. – ЭТО ЛЭЙ ГУН.

– Ладно. А система Октавия у тебя в базе есть? – медленно говорю я.

Магеллан открывает в воздухе над экраном другую солнечную систему, и эту я узнаю тут же. Тычу пальцем в третью планету:

– Вот это увеличить и вращать.

Вот оно. Знакомая береговая линия, место внутри континента, вверх по реке, где образовано поселение Батлер. Где мне полагалось бы быть.

– НЕ ХОТЕЛОСЬ БЫ ТЕБЯ РАССТРАИВАТЬ, – говорит Магеллан таким голосом, будто радуется именно этому, – НО НИ НА ОДНОЙ ПЛАНЕТЕ ЭТОЙ СИСТЕМЫ НИКОГДА НИКАКОГО ПОСЕЛЕНИЯ НЕ БЫЛО. ОНА ПОД ИНТЕРДИКТОМ.

– Что такое интердикт?

– ТОТАЛЬНЫЙ ЗАПРЕТ НА ВХОД В СИСТЕМУ. СИСТЕМЫ ПОД ИНТЕРДИКТОМ НЕСУТ В СЕБЕ УГРОЗУ ДЛЯ КАК МИНИМУМ ДВАДЦАТИ ПЯТИ РАЗУМНЫХ ВИДОВ И ПОМЕЧЕНЫ ПЛАНЕТАРНЫМИ ПРЕДУПРЕЖДАЮЩИМИ МАЯКАМИ. НАКАЗАНИЕ ЗА НАРУШЕНИЕ ИНТЕРДИКТА СЕРЬЕЗНОЕ.

– Но на Октавии ничего такого не было, – возражаю я.

– БЫЛО, – отвечает мне Магеллан. – ПЛАНЕТА БЫЛА ПРИЗНАНА НЕПРИГОДНОЙ ДЛЯ УГЛЕРОДНЫХ ФОРМ ЖИЗНИ, И НИКАКАЯ КОЛОНИЯ ТАМ НИКОГДА ОСНОВАНА НЕ БЫЛА. ТЕБЕ ПОИСКАТЬ ИНФОРМАЦИЮ ПРО ИМПОРТ И ЭКСПОРТ ЛЭЙ ГУНА ИЛИ ПРО СЕЗОН ФЕСТИВАЛЕЙ?

У меня живот сводит судорогой, но я заставляю себя задать очередной вопрос:

– Можешь найти мне регистрационные данные колоний? Хочу знать судьбу Чжана Цзе. Родился в две тысячи сто двадцать пятом. Он мой отец.

Я готова ждать вечно, но как-то слишком, слишком быстро Магеллан дает сигнал, будто откашливается перед тем, как произнести ответ.

– НИ В ОДНОЙ БАЗЕ ДАННЫХ ТЕРРАНСКИХ КОЛОНИЙ ТАКОГО ИМЕНИ НЕТ.

Горло пережимает судорогой, дыхание снова учащается.

Может, у них просто что-то напутано?

Но я не успеваю продолжить свои расспросы, как в дверь тихо стучат, она открывается, и входит бетрасканка – командир де Стой. На ней та же сине-серая форма, что у Тая, хотя куда более официальная.

– Доброе утро, Аврора, – говорит она, закрывая дверь. Кидает взгляд на камеру, но тут же переводит его на меня, садясь ко мне на кровать. – Я рада, что ты поднялась и оделась. Вижу, у тебя появился унигласс.

Магеллану хватает ума свои умные замечания придержать при себе, и я его откладываю на подушку.

– Да, – отвечаю я самым вразумительным тоном, какой смогла изобразить.

Если я покажу ей свое горе, позволю думать, что не справляюсь с собой, она начнет со мной обращаться как с ребенком, а я не хочу, чтобы сейчас кто-то принимал решения за меня. Мне нужно понять, что происходит.

– Так как ты себя чувствуешь?

– Нормально, – выдаю я ответ.

– Достаточно часто встречаются побочные эффекты длительного воздействия Складки. – Наши глаза встречаются, и этот пустой серый взгляд очень мешает моему спокойствию. – Эти эффекты бывают серьезными и поражают даже юные умы. Твое настроение и воспоминания могут устояться не сразу.

Рассказать ей про кровь из носа? Что у меня раньше белой пряди не было? О галлюцинациях?

Почему я ей этого не рассказываю?

Я решаю вместо этого начать с вопроса. Выяснить, насколько прямо она готова говорить со мной.

– Я только что пыталась посмотреть, что… – голос у меня дрожит, и я этому не препятствую. – Пыталась посмотреть, что случилось с моим отцом. Но такое ощущение, что кто-то поменял записи нашей колонии. И вся информация о моем отце… пропала.

Слишком обыденное слово для такой необычной катастрофы.

Командир де Стой всего одну лишнюю секунду медлит перед ответом:

– Вот как?

– Именно так. И это прискорбно, потому что я хотела бы знать, как сложилась судьба людей, мне небезразличных.

– Само собой, – говорит она. – Мы кому-нибудь поручим посмотреть.

Начисто отфутболила.

– А когда этот кто-нибудь посмотрит? – не отстаю я. – Это же не то что старые бумажные записи куда-то задевались. Все же должно храниться оцифрованным?

– Надеюсь, что да, – отвечает командир. – А пока что есть хорошая новость: правительство Терры шлет за тобой корабль. Высший приоритет, прямо от Глобального Разведывательного Управления. Его оперативники сразу заберут тебя домой, и ты будешь в полной безопасности.

В безопасности? Довольно странное заверение.

Откуда мне могла бы грозить опасность? И дом – это где? Моего старого дома давно нет, никто из моих знакомых не вернулся на Землю. И не понимаю, что теперь значит слово «дом».

Тут до меня доходит, что командир за это время незаметно повернулась спиной к красному огоньку камеры в углу. И когда говорит, качает головой – очень медленно, почти незаметно.

Будто возражает собственным словам.

– П-понимаю, – запинаюсь я, чувствуя, как досада сменяется дрожью. – Значит, я должна буду с ними улететь?

– Разумеется, – отвечает де Стой, беря меня за руку. – Оперативники ГРУ скоро тут будут. Не сомневаюсь, что на родной планете тебе будет куда спокойнее.

Она отнимает руку, и у меня в ладони остается клочок бумаги. Я зажимаю его в кулаке.

– Ясно, – отвечаю я, чувствуя, как сердце колотится со скоростью миля в минуту.

Мне ясно, что она предостерегает меня – но от чего? И что я должна делать вместо этого?

– Очень рада была тебя видеть, – говорит капитан, вставая. – Удачи тебе, Аврора О'Мэлли. От всей души желаю.

С военной точностью мне сообщают, что аудиенция окончена.

Она поворачивается к двери, я сгребаю Магеллана с подушки и ложусь обратно на кровать. Стараясь выглядеть естественно, сворачиваюсь на боку, спиной к камере. Заставляю себя лежать тихо и считаю до тридцати, потом осторожно смотрю на зажатую в руке бумажку. На ней сообщение:

Стыковочный порт 4513-C. Код пропуска: 77981-002.

Гляжу на Магеллана, меню все еще светится в нижней строке.

КАРТА.

КУДА?

Снова сжимаю в кулаке бумажку, гляжу на дверь. И тут до меня доходит, что огонек замка уже не красный.

Переключился на зеленый.

Мне лгут, и я не знаю, кому верить. Но один источник информации можно попробовать.

– Магеллан?

– ПРИВЕТ, ХОЗЯЙКА, Я ПО ТЕБЕ ТОЖЕ СОСКУЧИЛСЯ! ЧТО СТРЯСЛОСЬ?

– Расскажи мне все, что ты знаешь о станции, на которой я нахожусь. Начни с самых основных вещей.

Прибор начинает чирикать, а я уже выхожу за дверь.

6. Кэт

– Вступай, говорят, в Академию Авроры…

– Кэт! – предупреждает Тайлер.

– Увидишь, говорят, Млечный Путь…

– Кэт!

Мы сидим на мостике нашего новенького «Лонгбоу» – новый экипаж в новейшем полетном снаряжении. Сиденья расположены лицом друг к другу вокруг широкой круглой консоли, утыканной сверкающими огоньками и мониторами. Над консолью висит в воздухе голографический дисплей и показывает сейчас изображение с передних камер: расстояние от начала длинной пусковой трубы до черного пятнышка вдалеке.

Напротив меня сидят Скарлетт и Финиан. Зила и наш новый сильдратийский боевой специалист от меня справа. Кэлиис Ктототамкаллит, перворожденный сын Лаэлета Чтото-Какогото, сверкает симпатичными синяками после вчерашней потасовки и смотрит злобным взглядом своих очаровательно лиловых глаз. Он ни слова не сказал с той секунды, как мы сегодня утром забрали его с гауптвахты. Зила, кстати, тоже голоса не подавала.

Ну зато они хотя бы тихие.

Мое сиденье – за главным пультом, и я бросаю взгляд влево на второго пилота. Тайлер изучает дисплеи. Волосы его растрепаны, глаза синеют двумя океанами, а шрам, который я ему оставила в детстве, прорезает бровь. И хотя вид у него усталый как никогда, я чувствую, да поможет мне Творец, как бабочки порхают у меня…

– Предполетная проверка закончена, – докладывает он. – Выводите корабль, легионер Брэннок.

– Сэр, позвольте мне сказать, что все это сплошная трата времени.

Финиан отрывается от дисплеев, моргает, глядя на Тайлера, пустыми черными глазами.

– Должен признать, что согласен с нашей несносной коротышкой, – говорит он. – Сэр.

– Не с тобой говорят, Финиан! – рявкаю я.

– Забавно, как часто я это слышу.

Я все еще гляжу сердито на Тайлера, во мне кипит досада на эту отстойную команду и на это отстойное задание. Пять лет академической муштры, учебных часов, упорной работы – и сегодня нам дают наше первое дело, и оказывается, что это – продовольственный рейс. Не могу поверить. Я – лучший пилот Академии, и из меня делают курьера, девчонку на побегушках! Да дрон-робот справился бы вместо нас. Тайлер это знает. Я это знаю. Все мы на этом чертовом корабле это знаем.

Но наш Альфа смотрит на меня с совершенно деловым видом:

– Приказ есть приказ, – говорит он. – Мы знали, на что подписывались.

– За себя говори, – отвечаю я. – Я не для того жилы рвала пять лет, чтобы везти медицинский груз кучке беженцев в самой заднице этой чертовой галактики!

– Сам себе удивляюсь, – говорит Финиан, – но я опять согласен с…

– Финиан, заткнись!

– Вот что, люди, – говорит Тайлер, оглядывая мостик. – Это работа. Знаю, что все мы надеялись на большее, но вряд ли стоит ожидать, что на первом же вылете нам поручат спасать галактику. Может, задание не слишком почетное, но этим беженцам нужна наша помощь.

– Это я понимаю, сэр, – отвечаю я. – Но не думаете ли вы, что Легион не лучшим образом использует мою весьма натренированную, в высшей степени умелую и совершенно выдающуюся хвостовую часть, посылая меня в качестве доблестной курьерши?

– И впрямь, неприлично бессмысленное растрачивание ресурсов, – ухмыляется Скарлетт.

А я не свожу глаз с Тайлера:

– Ты же знаешь, что я могла пойти в любую команду, куда бы захотела?

– И ты знаешь, как я тебя люблю и ценю за то, что ты осталась со мной, – отвечает он.

Гм.

Слово сказано.

Притворившись, что я его не слышала, лезу в полетную куртку, вынимаю Шэмрока и сажаю рядом со своими дисплеями. Мех у него мягкий и зеленый, из разорванного шва лезет наполнитель. Надо бы его зашить как-нибудь.

– А это что еще такое? – интересуется Финиан.

– Дракон это, – отвечаю я. – Подарок от мамы. На счастье.

– Это же просто мягкая игрушка. Как он мо…

– Финиан, заткнись!

– Ты, что ли, со мной заигрываешь? Создается такое впечатление, что…

– Не я заигрываю, а ты доиграешься, су…

– Легионер де Сиил, отставить, – ровным тоном говорит Тай. – Легионер Брэннок, докладываю снова: предстартовая подготовка закончена. Не соблаговолите ли вы, со всем должным уважением, вывести теперь корабль? Заранее вам благодарен.

Я смотрю на Тая. Он приподнимает бровь со шрамом, а губы у него изгибаются в ту самую, черт бы его побрал, неотразимую улыбочку, и я, черт меня побери, не могу не улыбнуться в ответ.

– Мы же с тобой друзья? – говорит он.

И вот тут моя улыбка гаснет. Я переглядываюсь со Скар, потом поворачиваюсь к консоли и вбиваю команды. «Лонгбоу» мурлычет, как котенок, вибрация двигателей трясет нас в креслах, и на миг становится легко отвлечься от порыва вбить Тайлеру его ямочки поглубже в рожу.

«Мы знали, на что подписывались». Кретин.

Постукиваю по ларингофону:

– Диспетчер Авроры, говорит экипаж 312. Прошу разрешения стартовать, прием.

– Старт разрешаю, 312. Доброй охоты, прием.

Я поверх консоли смотрю на свою команду:

– Ну что ж, ребята, крепче держите подштанники.

Двигатели ревут, вдавливая нас в сиденья.

Стены пусковой трубы летят мимо, впереди открывается красивейшая чернота с крохотными белыми точками. И вдруг мне плевать, что я на отстойном задании с отстойной командой, что с такой работой справится даже дрессированный гремп. Потому что я в своей стихии. Я дома.

Выплывая из рук Авроры, я гляжу в мониторы заднего вида. В них виднеется еще дюжина «Лонгбоу», серебристые, клиновидной формы, летящие в темноту. Передо мной Академия во всей своей красе: город-порт гладких куполов, мигающих огней и невероятных форм, парящих в полнейшей пустоте. Перегрузка при ускорении предохраняет от невесомости, но я ее все равно чувствую – она там, прямо за корпусом нашего корабля.

Великая пустота.

В которой я – лучшая в своей работе.

– Экипаж 312, датчик ворот вас видит. Вход в Складку разрешен.

– Аврора, вас понял. Налейте мне стаканчик, я вернусь до закрытия.

Пробегаю пальцами по кнопкам и рукояткам, направляя нас к здоровенному шестиугольнику сбоку от Академии. Внутри вспыхивающих опор ворот я вижу ждущую нас Складку – красивая полоса черноты, испещренная мириадами звезд.

Устремляясь к ней, я на миг забываюсь. Ощущаю корабль за собой, вокруг себя, внутри себя. Режу пустоту как ножом.

– Курс запрограммирован, – докладывает Тайлер. – Ввожу в навком.

Его голос возвращает меня в реальность. Я вспоминаю, кто мы.

Что мы делаем.

Где мы.

Мы же с тобой друзья?

Проходим сквозь зону ворот и ныряем в бесцветное море Складки. Корабль вздрагивает, и невозможные расстояния становятся ничтожными.

Цветовой спектр вокруг нас сменяется черно-белыми оттенками. Сигнальные маяки освещают мои камеры наблюдения – тысячи ворот мигают там. Как будто комната, полная шестиугольных дверей, и за каждой из них – новое солнце. На центральной консоли над нашими станциями пробуждается трехмерная карта. На экранах прокручиваются крошечные строчки данных, наша позиция обозначена пульсирующей точкой.

– Горизонт чист, – докладываю я. – Признаков Бури не видно. Рейс к Юноне обещает быть спокойным. По оценке навкома… шесть часов двадцать три минуты.

– Вас понял. Проще простого.

Тайлер отстегивает ремень безопасности и встает, оставив полетную куртку на спинке сиденья. Короткие рукава футболки не закрывают татуировку дивизиона Альф на выпуклости правого бицепса. Помимо полных рукавов с драконами и бабочками, ястреба на спине и феникса на горле (да, чертовски больно было), у меня тоже имеется такая татушка, как у Тая.

Только у меня это, естественно, эмблема дивизиона Пилотов. Но набивали нам их в одном и том же месте. И в одно и то же время.

Я невольно вспоминаю день, когда уговорила Тая вместе со мной набить тату. Во время увольнения на Коэне IV. В последний раз я тогда видела, как он позволил себе пропустить стакан. Боль свежего узора на руках, алкоголь в крови, а от волнения, вызванного переводом в последний, финальный класс, воздух искрил. И были только мы с тобой, Тайлер. И смотрели друг на друга поверх пустых стаканов на барной стойке.

Значит, мы с тобой друзья?

Цвета вокруг сменились монохромом, потому что так всегда бывает в Складке. Синие глаза Тайлера стали серыми, и он смотрит на главный экран с очень странным выражением лица.

Вспоминает, наверное, как тут был в прошлый раз.

Когда нашел девушку, парившую в пустоте.

И хорошенькую, надо сказать.

– Ладно, давайте повторим задание, – говорит он.

Финиан вздыхает. Он потирает виски, слышен шелест его экзокостюма.

– Мы его уже повторяли, сэр. Для этого же был утренний инструктаж?

Тайлер глядит на нашего эльфа.

– Легионер Гилврэт был арестован охраной Академии и не присутствовал на нем, так что не будет вреда, если мы еще раз его повторим.

– А мы, остальные, тоже должны его слушать… сэр?

Скрестив на груди руки, я смотрю в упор на Финиана:

– Скажи, ты профессиональный мудак, что ли?

– Любитель, – отвечает он. – В следующем сезоне надеюсь перейти в профессионалы.

Парень скалится, ждет, чем я сейчас ему отвечу. У него кожа изначально белая, а глаза черные, поэтому из нас только он не сменил цвет при входе в Складку.

Я хоть и молчу в тряпочку, но в глубине души злюсь не меньше, чем наш Технарь. Слышала я, как экипаж Кетчетта послали к Бете Фушичо истреблять пиратский флот. Троил со своим экипажем получил задание эскортировать послов на мирные переговоры на Сентанни. Для Альфы с такими оценками, как у Тайлера, наше задание вообще ни о чем. И экипаж нулевой. Но он молодец – как и всегда, ведет себя профессионально.

Абсолютно несгибаемый человек.

Пока дело до красоток не доходит.

– У нас до места назначения шесть часов двадцать две минуты, легионер де Сиил, – ровным голосом отвечает Тайлер. – Вы можете провести это время, отскребая пол в сортире до тех пор, пока в него нельзя будет смотреться как в зеркало, а можете повторять наше задание. На ваше усмотрение.

Бетрасканец задумчиво надувает губы:

– Ну если вы так ставите вопрос, сэр…

– Именно так.

Тайлер вбивает со своей консоли команды, и миниатюрная карта Складки сменяется голографическим изображением большого каменного обломка, плавающего в море таких же кусков камня. Это астероид – самый крупный и уродливый из всех.

Бегло изучив характеристики, я узнаю, что он примерно тысяча километров в поперечнике, выдолблен и раскопан, как червивое яблоко. На нем купола и опоры большой фабрики, пристроившейся к боку астероида, как рыба-прилипала.

– Станция «Саган» в системе Юноны, – говорит Тайлер. – Раньше это был горно-обогатительный комбинат, владела им ныне не существующая компания «Джупитер майнинг корпорейшн», в две тысячи двести шестьдесят третьем его забросили. Год назад, после начала гражданской войны сильдратийцев, на «Саган» хлынул поток беженцев из сильдратийских областей космоса. Они объявили, что заброшенная фабрика принадлежит им. Командование легиона Авроры оценивает численность популяции на уровне семи тысяч.

Пока Тайлер говорит, я смотрю на нашего сильдратийца, но пиксеныш умело держит непроницаемую морду. Глаза у него пронзительные и холодные. Он излучает традиционную сильдратийскую надменность, типа «все вы мне в подметки не годитесь, и это научный факт».

Но у него ни один серебряный волосок не выбивается из прически, и физиономия – как из модного журнала, и даже при этих синяках от вчерашней драки я не могу не согласиться со Скарлетт. Такого парня не станешь выкидывать из койки за храп.

– Звезда Юноны расположена в нейтральной зоне, – продолжает Тайлер. – Поскольку правительства Терры и Траска по-прежнему отказываются принимать сильдратийских беженцев, за их благополучие отвечает Легион Авроры.

– Чего я не понимаю, – заканчивает Скарлетт.

– Мы – нейтральная благотворительная организация, Скар, и нам положе…

– Спасибо, малыш. – Скарлетт закатывает глаза. – Я знаю, что такое Легион. А хотела я сказать, что не понимаю, отчего бы правительствам Терры и Траска не открыть границы и этим людям не помочь. Их родину терзает один из их собственных архонтов. Разве можно бросать их на произвол судьбы?

– Война, – пожимает плечами Фин. – Если откроют границы, не окажутся ли некоторые беженцы сами по себе опасными?

– Не неси чушь, Финиан! – рявкаю я.

– Я же не сказал, что согласен с этим. Я лишь говорю, как они думают.

– Так что, этих бедняг мы просто бросили подыхать? – спрашивает Скарлетт.

– Сама видишь, что нет, – говорит Тайлер. – У нас грузовой отсек забит медтехникой для них.

Скар едко замечает брату, что мы сами не лучше, Финиан тоже вставляет свои два цента, мостик оглашается перебранкой, которую прорезает глубокий и теплый голос:

– Боятся они.

Все замолкают и оборачиваются на Кэлииса Кактамего, перворожденного сына этого… Когототам.

– Правительства ваши, – поясняет он. – Они боятся Звездного убийцу.

И на мостике наступает тишина. Мы встревоженно переглядываемся. Словно, произнесенное вслух, это имя обрело еще больше силы.

– И правильно боятся, – продолжает он. – Звездный убийца объявил своими врагами всех свободных сильдратийцев. И любого, кто предложит им убежище, тоже.

Тайлер смотрит на Кэла, даже наш безупречный лидер имеет несколько напряженный вид.

– Поскольку вы не были с нами во время инструктажа, легионер Гилврэт, может быть, вы с нами поделитесь своим видением? Это же вашему народу мы везем помощь. Что вы можете нам рассказать?

– У меня были основания думать, что вы хорошо знаете сильдратийцев, сэр, – отвечает Кэл нежным, словно шелк, голосом. – Помня судьбу, которая постигла вашего отца.

У Скарлетт сужаются глаза, голос Тайлера звучит напряженно.

– И что вы знаете о моем отце, легионер Гилврэт?

– Что он был героем войны. Сенатором, который отстаивал мир с моим народом задолго до того, как мир наступил. И что он погиб в бою, отражая Орионское вторжение.

– Помним Орион, – говорю я тихо, касаясь метки Творца у себя на воротнике. На той стороне стола Финиан вторит моему движению.

– Дель'наи, – отвечает Кэл, сканируя меня своими блестящими глазами.

– Я сильдратийского не знаю, пиксеныш, – бурчу я себе под нос.

– Это значит «всегда», – поясняет Скарлетт. – Отныне и навсегда.

Наш эльф наклоняет голову в сторону Скарлетт и снова глядит на Тайлера.

– Я знаю о великом Джерико Джонсе. Знаю, как он погиб. И приношу вам свои извинения, сэр. Представляю, что присутствие в вашей команде сильдратийца… не вызывает восторга.

– Вот за кого ты меня принимаешь? – отвечает Тайлер. – Думаешь, я стану ненавидеть целый биологический вид, один из представителей которого убил моего отца?

– Учитывая обстоятельства нападения в Орионе, я полагаю, что большинство людей испытывало бы трудности по этому поводу.

Тайлер глядит эльфу в глаза.

– Что ж, тебе повезло, что я не большинство людей.

Кэл выдерживает взгляд Тайлера с раздражающей надменностью, исходящей от него волнами. Я знаю, что сильдратиец может жить лет двести, если ему ничто не помешает, и хотя Кэлу всего девятнадцать, смотрит он на нас как на мелкое досадное обстоятельство. Сегодня есть, а завтра нет. Я вижу след его внезапного удара на челюсти Тайлера. Синяки и ссадины вчерашней драки с кадетами.

Все они были терране. Четверо против одного, и он их уложил.

Помним Орион.

После долгой паузы Кэл показывает кивком на голограмму станции «Саган».

– Сильдратийцы – народ гордый, – говорит он. – Эти беженцы подозрительно отнесутся к нашему появлению. Не захотят нашей помощи и не станут легко нам верить.

Тайлер кидает взгляд на сестру.

– Скар свободно говорит на сильдратийском. Не сомневаюсь, что вы с ней вдвоем их убедите, что единственная наша цель – помощь.

Кэл моргает:

– Но ведь вы же не думаете меня туда послать?

– Почему нет?

Эльф показывает татуировку у себя на лбу. Три скрещенных клинка.

– Я полагаю, вы знаете, что это, сэр.

– Глиф, – кивает Тайлер. – Означает, к какой из пяти сильдратийских клик ты принадлежишь.

Кэл тоже кивает:

– Так вот это – глиф клики Воерожденных.

– И что?

– Как вы думаете, почему из всех кадетов меня выбрали в Наборе последним? Почему даже никто из сильдратийцев не хотел видеть меня в своем экипаже? – Кэл оглядывает нас всех и отвечает на свой вопрос: – Потому что Звездный убийца – из Воерожденных. И тамплиеры его – Воерожденные. И паладины его Воерож…

– Не все сильдратийцы из клики воинов примкнули к Звездному убийце, – возражает Тайлер. – Не все вы ответственны за его преступления.

Кэл смотрит на Тайлера, не скрывая презрительного снисхождения:

– И я не сомневаюсь, что оголодавшие отчаявшиеся беженцы на этой станции только и ждут, чтобы им это объяснил терранин.

– Прошу прощения. – Финиан поднимает руку, глядя на эльфа. – Но мы с рыжей считаем, что доля сарказма, отпущенная на наш экипаж, уже исчерпана.

– Верно. – Скарлетт мило улыбается Кэлу. – А Ликом этой маленькой группы являюсь я. Так что предоставь это мне, а сам продолжай валить врагов с одного удара, у тебя вроде хорошо получается. – Она оборачивается к брату и кивает: – Мы с этим справимся, сэр.

– Да, – говорит Тайлер. – Флот Звездного убийцы гоняется за всеми сильдратийцами, не присягнувшими его новому мировому порядку. Но такая мелкая пылинка, как «Саган», вряд ли для него столь важна, что привлечет внимание, – видимо, поэтому беженцы там и прячутся. Шансы, что кто-нибудь помешает нашему заданию, малы.

– Примерно один из восьми тысяч семисот двадцати пяти.

Все застывают, пораженные, что Зила заговорила. Я даже забыла, что она на мостике, если честно. Сидит за своим пультом, посасывает прядь черных вьющихся волос, темно-коричневая кожа подсвечена дисплеями. Пальцы летают над клавишами.

– Один из восьми тысяч семисот двадцати пяти? – переспрашиваю я.

– Приблизительно, – отвечает она, не поднимая глаз.

– Как ты это выяснила? – спрашивает Финиан.

Зила сгибает палец, показывает себе на лоб:

– Мозгами.

Наступает неловкое молчание, и Тайлер нарушает его, прокашлявшись.

– Ладно, – говорит он наконец. – Тем не менее прошу всех быть особенно внимательными. Это наша первая возможность показать, чего мы стоим. И если вы считаете, что мы не просто пресловутые курьеры, – Тай косится на меня, – сейчас вам предоставляется шанс это доказать. Пусть наши правительства боятся разозлить Звездного убийцу, но мы – Легион Авроры. Мы не преклоняемся перед тиранами и не убегаем от драки.

Даже монохромным зрением я вижу пламя в глазах Тайлера. В его голосе звучит страсть, от которой у меня мурашки бегут по коже. Как бы мы с ним ни ругались, как бы ни доставали друг друга, но когда он говорит, я понимаю, почему он первый из Альф в нашем выпуске. Вспоминаю, почему, когда мы глядели друг на друга в баре поверх пустых стаканов, я думала, что у нас может быть шанс.

– Экипаж 312, говорит Центр Управления Полетами Авроры, прием.

Стучу по своему микрофону и отвечаю:

– Экипаж 312 на связи, прием.

– Командование Легиона желает обратиться к вашему Альфе, 312, прием.

Я моргаю, смотрю, хмурясь недоуменно, на Тайлера. Он нажимает на консоли кнопку «Принять вызов».

– Легионер Джонс на связи.

Над нашими дисплеями возникает голограмма командира де Стой. Она в парадной форме, волосы собраны в тугой хвост. Рядом с ней стоит адмирал Адамс, тоже при параде, сложив кибернетические руки на бочкообразной груди, где места нет от медалей. Складка омывает их всеми оттенками серого.

У Адамса и Тая история давняя. Они с отцом Тая были лучшими друзьями, когда служили пилотами в Армии Обороны Терры. Когда Джерико Джонс погиб, Адамс взял Тая и Скар под свое крыло. Каждую субботу они с Таем ходят вместе на церковную службу, и Адамс всегда уделял Таю чуть больше внимания, чем другим кадетам.

Но я смотрю в глаза моего Альфы и вижу, что он в таком же недоумении, как и я.

– Доброе утро, легионеры! – Адамс отдает честь.

Мы отвечаем тем же, и де Стой говорит:

– Мы хотели пожелать доброй охоты вам и вашему экипажу, легионер Джонс.

– Благодарю вас, мэм, – отвечает Тайлер.

– Это ваш первый выход на сцену куда более широкую, – говорит Адамс. – Вас могут ждать препятствия, какие вы даже не можете себе представить. Но мы до конца верим в вас и в вашу способность их преодолеть. Что бы ни случилось, вы должны выдержать. – Адамс смотрит на Тая в упор. – Верь мне, Тайлер.

Что странно, то странно. Как бы ни были тесно связаны Адамс и Тай, высшее начальство никогда не дает указаний напрямую бойцам вроде нас.

Мы в командной цепи настолько низко, что нас практически не видно, а тут еще задание совершенно пустяковое. И вдруг оба главных лица Академии обращаются к нам, будто мы – Экипаж Первого Класса, направленный Спасать Галактику.

И тут Адамс смотрит на меня и произносит девиз Академии:

– Мы – Легион. Мы несем свет. Куда мы приходим – там ночи нет.

– Так точно, сэр! – отвечаю я.

– Несите свет, легионеры, – говорит де Стой. – Груз, который вы везете, ценнее, чем вы можете себе представить.

– Да пребудет с вами Творец. – Адамс наклоняет голову.

– Гм… – произносит Тайлер. – Спасибо, сэр! Спасибо, мэм!

Их портреты висят еще секунду, будто хотят запечатлеться в нашей памяти. Я пытаюсь понять, что это за чертовщина. Но изображения, отсалютовав на прощание, исчезают, сменяясь вращающейся проекцией станции «Саган».

Мы смотрим туда, где только что находилось наше командование, и несколько оглушены. Тишину нарушает одно слово, произнесенное Зилой Мадран и выразившее наши общие чувства:

– Странно…

Тайлер откидывает волосы с лица, садится. Он снова принял деловой вид, хотя наверняка задает себе те же вопросы, что и я.

– Так, – говорит он и наклоняется смахнуть воображаемую соринку с идеально чистого ботинка. – Кэл, мне нужен план действий на случай встречи с враждебными сильдратийцами. Скар, с тебя варианты дипломатического контакта с беженцами. Зила и Финиан, вы изучаете системы «Сагана». У нас шесть часов, за работу.

– А мне что делать? – спрашиваю я.

Тайлер на меня смотрит, поднимает бровь со шрамом, и губы его изгибаются в этой черт-бы-ее-побрал улыбочке.

– Веди корабль, Ноль.

Только ты и я, Тайлер.

Уставились друг на друга в баре поверх пустых стаканов.

И знаем друг друга с пяти лет.

Поворачиваюсь к своим приборам и выхожу на курс.

– Есть, сэр, – вздыхаю я.

Значит, лучшие друзья, говоришь?

7. Кэл

Всегда одна и та же песня.

Уже два часа как мы вернулись в реальное пространство через обветшалые ворота Складки возле станции «Саган». Девяносто минут с момента, как сильдратийские беженцы на станции начали переговоры.

Одна минута после того, как Скарлетт Джонс наконец выложила новость, что на борту нашего корабля есть член клики Воерожденных.

Десять секунд, как система обороны «Сагана» навела на нас ракеты.

Люди такие глупцы.

Глупцы с благими намерениями, бывает.

Но всегда глупцы.

– И я вас вполне понимаю, сэр, – говорит Скарлетт Джонс, делая вид, что не замечает здоровенного мигающего на дисплее сигнала Прицел ракеты. – Но легионер Гилврэт – наш специалист по боевым действиям. И чтобы мы могли разобраться в ваших системах защи…

– Никогда, пока я здесь Первый Путеходец, не ступит Воерожденный на эту станцию! – доносится ответ. – Клянусь в этом духами Пустоты!

Я рассматриваю голографическую проекцию, с которой говорит Скарлетт.

Танет Лираэль Аммар – из старейших, с виду не меньше двух сотен лет. Кожа подернулась тонкими морщинками, серебристые волосы, потемневшие от времени, убраны назад со лба, где видна эмблема клики Путеходцев.

Глиф напомнил мне о матери. О том, как далеко я от родины.

Того, что от нее осталось.

Другие расы часто говорят, что мы горды и надменны, что скрываем чувства за ледяными стенами и каменными взорами. Но сейчас видно, что мое присутствие Танета возмущает. Фиалковые глаза вспыхивают, и едва заметная тень злости видна в кончиках заостренных ушей.

Тайлер Джонс примирительно поднимает руки, желая его успокоить.

– Первый Путеходец Танет, легионер Гилврэт – боец Легиона, и я вас уверяю…

– Он – Воерожденный! – гневно рычит Танет. – Ему здесь не место!

Глядя на своего командира, я сдерживаю слова: «Я же тебе говорил».

Два года прошло, как кончилась война между Сильдрой и Террой. Двадцать месяцев, как я ушел искать себе новое будущее в качестве солдата Легиона, вопреки возражениям матери. Я учился с терранами, жил, работал и дрался с ними. И все равно я их не понимаю.

Как дети. Самая молодая раса в галактической среде. Зашоренные собственными понятиями о добре и зле. Твердо убежденные, что любая проблема решается достаточным количеством веры, усердной работы или боеприпасов – если до них дошло.

Но они не видели смерти своего солнца, гибнущего в огне собственного народа. Конца своего мира. И еще не знают, что не все поломанное можно починить.

– Может быть, найдем компромисс? – предлагает Танету Скарлетт Джонс, проводя пальцами по своим пламенным волосам. – Если вы согласитесь допустить легионера Гилврэта в грузовой отсек, он сможет выгрузить доставленные медикаменты, пока мы обследуем системы станции?

Гм.

Я смотрю на человеческую женщину, которая взялась говорить за меня.

Довольно умна.

Танет молчит, задумчиво потирая лоб.

– Откровенно говоря, сэр, чем быстрее мы сделаем работу, тем быстрее перестанем вам мешать, – заверяет его Тайлер Джонс. – Даю вам слово: легионер Гилврэт на станции «Саган» будет неукоснительно следовать всем протоколам Легиона.

Смотрю на человека, оказавшегося моим командиром, прищурившись.

Доверчивый.

Несмотря на заверения нашего дипломата, я все равно не верю, что Танет согласится. Сильдратийцы – народ благородный и древний.

Воины, ушедшие за Звездным убийцей, отказавшиеся признать мир с терранами, назвали себя в своей гордыне Несломленными. Даже те из нас, кто принял мир, все еще чувствуют, как ноет уязвленная этим договором гордость. Мы, сильдратийцы, конечно, уже не те, что были раньше, но милостыни от чужих не принимаем. Тем более от тех, кто лишь две-три сотни лет назад неуверенно шагнул в Складку.

Так что для меня становится неожиданностью, когда Танет поджимает губы и наклоняет голову в знак согласия. Видя тени у него под глазами, написанное на лице отчаяние, я понимаю, что положение у них еще плачевнее, чем я себе представлял.

Здесь все не то, чем кажется.

С шипением открывается шлюз нашего корабля, и в нос ударяет запах затхлого воздуха и застарелого пота. В отсеке мигают неисправные огоньки, и я вижу с полдюжины поджидающих нас сильдратийцев.

Они в традиционных тогах, на развевающейся ткани вытравлены глифы клики Путеходцев. Кристаллы Пустоты нанизаны на серебристые украшения у них на шеях. Все они высокие, изящные. Но худые. Отощалые. Есть лица, на которых оставили след столетия. И, если не считать псионного клинка на поясе у самой младшей, все безоружны.

Физический контакт в моем народе считается чем-то интимным. Сильдратийцы не прикасаются к чужим, а у терран, я знаю, есть обычай пожимать руки при встрече. Поэтому я удивлен, когда Скарлетт Джонс подходит к Танету, подносит пальцы к глазам, к губам, потом к сердцу в безупречном знаке приветствия.

Первый Путеходец отвечает на этот жест с легкой озадаченной улыбкой – ему приятно видеть, что терране так осведомлены о наших обычаях.

Скарлетт Джонс представляет всех членов нашей команды.

– Тайлер Джонс, наш командир. Зила Мадран, ученый. Финиан де Сиил, бортинженер. Кэтрин Брэннок, пилот. И наконец – Кэлиис Идрабан Гилврэт, наш военный специалист.

Сильдратийцы один за другим закрывают глаза и разворачиваются ко мне спиной, пока не остается стоять к нам лицом один только Танет. Но и он не удостаивает меня взглядом.

– Вам пятерым мы рады, – говорит он. – Мы не просим помощи, но с благодарностью примем любую, которую нам предложит Легион Авроры.

Тайлер Джонс оглядывает грузовой отсек, отмечает прыгающее напряжение, торчащие из щелей и болтающиеся на стенах провода, затхлость воздуха. Запустение он видит сразу, как и я. Станция заброшена ее первыми владельцами много лет назад, и без денег и ухода она рассыпается. Теперешние ее обитатели в острой нужде. Но где-то в глубине души мне печально видеть, что столь древние представители моего народа так жаждут помощи. Словно нищие унижаются перед этими детьми.

Когда-то мы ступали по межзвездной тьме, и не было нам равных.

Во что же мы превратились?

– Где остальные ваши люди? – спрашивает Тайлер.

– Остальные? – хлопает глазами Танет.

– Командование Легиона меня информировало, что здесь около семи тысяч беженцев.

– Нас не больше сотни, юный терранин.

Тайлер Джонс обменивается озабоченным взглядом с сестрой, Зила Мадран просто моргает, как автомат, записывающий данные для дальнейшей их обработки. У Финиана де Сиила тот же вопрос в больших черных глазах, что и у Кэт Брэннок. И у меня.

Зачем было лететь так далеко, так рисковать ради парочки беженцев?

– Есть у вас центр управления и командования? – спрашивает Тайлер Джонс. – Надо бы посмотреть на ваши системы, чтобы определить приоритеты работ.

– А еще бы церковь неплохо, – бурчит себе под нос наш Ас, разглядывая грузовой отсек. – Чтобы Творца спросить, какого хрена мы тут делаем?

– Есть центр управления, – говорит Танет. – Прошу за мной.

Он поворачивается к самому молодому из своих спутников – это девушка с псионным клинком.

– Аэдра, присмотри за разгрузкой лекарств. И вот… – он косится на меня, – за ним. Внимательно.

Девушка бросает на меня враждебный фиалковый взгляд и отвечает на нашем языке:

– Твой голос – мои руки, Первый Танет.

Тайлер Джонс смотрит на меня, вопросительно приподняв бровь, я наклоняю голову, показывая, что все будет хорошо.

Мой экипаж уходит за Путеходцами в лифт, который раза в два старше Танета и во столько же раз дряхлее.

– Вы тут, детки, играйте мирно, – улыбается Финиан де Сиил.

Лифт медленно уходит к верхним уровням, лязгая по пути. Вдруг он трясется и останавливается без видимой причины, и наш Технарь хлопает ладонью по панели, пытаясь его привести в движение. Наконец мой экипаж скрывается из виду.

Я оказываюсь наедине с этой девушкой.

Высокая, стройная. Кожа загорелая, волосы серебряные, убраны со лба и сверкающей волной стекают на плечи. Теперь, когда терране нас не видят, она позволяет себе не так тщательно скрывать презрение. Кривит губы, глаза блестят ненавистью. Я знаю, что она меня сейчас телепатически сканирует – моя мать была из клики Путеходцев и научила меня признакам. Я чувствую, как разум Аэдры легонько давит на мой – это она считывает мои поверхностные мысли.

Опускаю глаза на рукоять псионного клинка и вижу на указательном пальце опоясывающий его глиф-кольцо. По виду Аэдра еще слишком молода, и Тяге пока что не должна быть подвластна. И все же внутри круга – одинокая слеза, и я знаю, что ее возлюбленный уже погиб и вернулся в Пустоту.

– Да покажут ему духи путь домой, – говорю я.

Она быстра, как солнечный луч. Дуга энергии вылетает из рукояти – красновато-лиловая, потрескивающая, отражающаяся в глазах девушки, приставляющей мне клинок к горлу.

Что-то шевелится внутри меня, когда она взмахивает оружием.

Зов моей крови.

Внутренний Враг.

Я смиряю его и заставляю себя быть спокойным.

– Может, этих младенцев, которых называешь своими товарищами, ты обманул, – рычит она, – но мне твоя душа видна! В ней одна лишь грубая сила! Кровь нашей родины на тебе – на тебе и на твоем роду проклятом.

Знаю я эту песню. Все сильдратийские кадеты Академии ее пели. Каждый сильдратиец, которого я встречал после того, как наша звезда сгорела дотла. Глиф у меня на лбу говорит, кто я, раньше, чем я успеваю рот раскрыть. И все же я отвечаю, надеясь, что сейчас мотив будет другой.

– Несломленные мне не родня. Звездный убийца предал нас всех, когда разрушил наш родной мир. Для меня это такая же кровавая рана, как для тебя.

– Пока нет, Воерожденный, – сплевывает она слова. – Но скажи еще хоть слово, и она у тебя будет.

Я гляжу ей в глаза, смиряя порыв ответить на гнев еще более сильным гневом. Поддаться импульсу, для которого меня воспитывали. Очень силен этот зов, очень реален гнев – как пламя в груди.

Он грозит сжечь меня заживо. Он орет, чтобы выпустили его.

Но я медленно отдаю поклон, держа перед собой руки ладонями вверх. Еще медленнее она опускает клинок. Я поворачиваюсь к люку «Лонгбоу» и вхожу внутрь, принимаясь за разгрузку лекарств и медтехники.

Не виню ее в том, что она меня ненавидит.

Я каждый раз пытаюсь что-то сказать.

Но песня не меняется.

– Кэл, говорит Тайлер. Слышишь меня?

Голос трещит у меня в униглассе. Я пятьдесят третий раз выхожу в грузовой отсек станции и со стуком выставляю контейнер на разгрузочный пандус. Контейнеры здоровенные, пожалуй, тяжеловаты для меня одного. Было бы в два раза быстрее, если бы Аэдра соизволила мне помочь, но она только следит, как я работаю – рука на рукояти псионного клинка, глаза все время на мне.

– Слышу, сэр.

– Как там у вас?

Смотрю на Аэдру, которая изучает стену и пытается делать вид, будто не прислушивается к каждому моему слову. Кривит губы, услышав, что я терранина называю «сэр».

– Медленно, – отвечаю я.

– Так и не торопись, мы тут какое-то время провозимся. Зила пытается вывести жизнеобеспечение на приемлемую мощность. Финиан с Кэт смотрят системы обороны.

– Если их можно так назвать, – фыркает Кэт по своему каналу.

– Не последнее слово техники, – соглашается Финиан де Сиил. – Сеть наведения ракет сплетена из того, что было на шлюпках, которые их сюда привезли, так что есть хорошая новость: вряд ли они смогут нас расстрелять, если даже захотят. А плохая новость – сканеры близкой дистанции заработают с минуты на минуту.

– Я в ближайший час закончу, – говорю я.

– Тебя понял, – отвечает мой Альфа. – Если за это время что-то понадобится, свистни.

– Я хотел бы задать вопрос, сэр.

– Откуда берутся дети? – вставляет Скарлетт Джонс.

– Нет.

– Тебе все равно когда-нибудь придется это объяснить, шалунишка.

Я думаю, она пытается шутить.

– После уничтожения Сильдры миллионы сильдратийцев рассеяны по галактике. Все они в беде. Ни родины, ни помощи.

– Я не слышу вопроса, легионер Гилврэт, – подсказывает Тайлер Джонс.

– Из всех мест, куда можно было нас послать, почему командование Легиона выбрало это? Заброшенная станция в захолустнейшей системе, всего с сотней народу?

По молчанию в канале я понимаю, что мои товарищи задают себе тот же вопрос. Пусть мы – отбросы Академии Авроры и половина из нас попала в этот экипаж потому, что больше никому мы не были нужны. Но тут такое впечатление, будто нас наказали за что-то, чего мы еще не делали.

– Этого я не знаю, легионер Гилврэт, – звучит ответ командира. – А вот что я знаю – так это что все мы, вступая в Легион, давали присягу. Помогать беспомощным и защищать беззащитных. И пусть даже…

– Извините, сэр? – говорит Финиан де Сиил. – Кажется, у нас проблема.

– Кроме той, что ты перебиваешь мою речь? Потому что я ее целый час прокручивал в голове, и должно было получиться гениально.

– У меня слов нет передать, как это меня огорчает, сэр. Но я, как было обещано, включил сканеры в режиме онлайн. Помните, легионер Мадран и ее мозг нам сообщили, каковы шансы того, что Несломленные на нас наткнутся? Кажется, один из восьми тысяч?

– Из восьми тысяч семисот двадцати пяти, – поправляет Зила Мадран. – Приблизительно.

– Наверное, слово «приблизительно» на Терре понимают по-своему, потому что только что из ворот Складки вывалился сильдратийский крейсер. С полным вооружением, класс «Призрак». Под цветами Несломленных. И направляется сюда.

Аэдра смотрит на меня через весь грузовой отсек, и глаза у нее становятся больше.

– Совершенно не относящийся к делу вопрос, – говорит Скарлетт Джонс. – Но никто с собой запасных трусов не прихватил случайно?

– У меня есть, – отвечает ей Технарь. – Но думаю, что самому понадобятся.

– Отставить! – жестким голосом командует наш Альфа. – Финиан, приготовь эти ракеты. Зила, обеспечь связь. Кэл, ты мне нужен здесь. Живо!

Адреналин ударяет в грудь, я небрежно бросаю контейнер с лекарствами поверх идеальной стопки, которую успел сложить. У нас минут десять до того, как корабль Несломленных подойдет на выстрел. Корабли класса «Призрак» небольшие, экипаж – двадцать семь адептов. Но у нас только «Лонгбоу» и примитивные системы обороны станции, так что мы сильно уступаем противнику по вооружению. Предвкушение битвы закипает в крови пузырьками.

Во мне просыпается Внутренний Враг.

Аэдра смотрит на меня яростными глазами, сжав кулаки.

– Твоя работа! – шипит она.

– Чего?

Я чувствую, как у меня губы кривятся.

– Мы успешно прятались полгода, а ты прилетел – и часа не прошло, как за тобой явились Несломленные?

– Кто-то, по всей видимости, знал, где вы, – говорю я. – Командование Легиона, например. Но ты тут же решила, что вас предал я?

– Ты – Воерожденный! – шипит она.

Я пытаюсь сдержать ответную реплику, но Враг уже владеет мной.

– А ты дура, – слышу я его голос.

Аэдра задыхается гневом, с рычанием снова выхватывает клинок. И хотя она быстра, точна, великолепна, она рождена не такой, каким рожден я.

Я был рожден со вкусом крови во рту.

Я был рожден со сжатыми кулаками.

Я был рожден для войны.

Война во мне развернулась в полный рост, крепкая, горячая, рвущаяся наружу. Тот, кем я рожден быть, берет штурвал. Я ухожу от удара, мысль и действие сливаются воедино, Аэдра промахивается, и я тычу ее в шею вытянутыми пальцами.

Быстрыми, как ртуть.

Твердыми, как сталь.

Легко и просто.

У нее немеет рука от удара по нерву, она ахает, шатается и падает на мою аккуратно уложенную стопку контейнеров. Они рассыпаются по палубе, замки самого большого щелкают, распахиваются с лязгом металла о металл.

И оттуда вываливается девушка.

Стройная, как деревце лиас. Волосы темные как ночь, но одна прядь белая как звездный свет, через нее проходящий. Кожа светло-коричневая, веснушки на щеках – идеальные созвездия. Она кувырком катится вдоль палубы, дыхание у нее резкое, неглубокое, болезненное, но звучит оно для меня музыкой.

И когда я смотрю в ее лицо, ощущаю, как в груди что-то взрывается – светлое, острое и реальное, как битое стекло. Чувство, которого, думалось мне, я никогда не смогу испытать.

Но потом я вижу, что она…

Человек?

– Э-гм, – говорит она, глядя на Аэдру. – Привет.

Потом поднимается на локтях и наконец смотрит на меня. Сквозь боль, потрясение, удивление я вижу в ее глазах другой цвет.

Мысли ее мелькают как в калейдоскопе. Голос ее – шепот.

– Я тебя уже видела…

8. Зила

Плохая новость: системе жизнеобеспечения, которую я пытаюсь реанимировать, место в музее. А система связи наверняка еще хуже.

Хорошая новость: скоро будет совершенно неважно, в каком они виде.

Финиан выглядывает из внутренностей терминала, который чинит:

– Знаешь, чего я не понимаю? – спрашивает он.

– Думаю, что да, – отвечаю я.

9. Аври

Это парень из моего видения. Мистер Средиземье.

Только сейчас он настоящий.

И стоит прямо передо мной. А я…

– Предатели! – кричит кто-то у меня за спиной. – Когда вы собирались сообщить, что вас семеро?

Я отрываю взгляд от стоящего передо мной парня, оборачиваюсь назад. Девушка рядом с ним того же вида – высокая и стройная, та же оливковая кожа, те же длинные серебристые волосы. Только татушка посреди лба другая: у него три скрещенных клинка, а у нее – глаз, роняющий пять слезинок.

– Я не знал.

Голос парня звучит неуверенно, но если кто-то из них захочет вскрыть меня и посмотреть, что внутри, то вряд ли он. Поэтому я на заднице подползаю к нему поближе. Руки и ноги все еще сводит судорога от тесноты контейнера, глаза саднят от долгого чтения с экранчика «Магеллана». А еще мне нужно в туалет. Вот почему такого никогда не бывает в шпионских фильмах?

– Это терранка, – говорит девушка, стискивая тонкий черный цилиндр так, что он кажется оружием. – Она в форме. Ваша она.

– Она… – парень кидает на меня беглый взгляд и стискивает зубы, – …не наша забота.

Эй, это чего он сейчас сказал?

Мы в каком-то просторном помещении – отсек космической станции, наверное, – и выглядит оно так, словно все тут держится на соплях и честном слове. В стенах зияют дыры, оттуда выпирают пучки проводов, грозящие коротким замыканием, свет мигает, будто вот-вот вырубится, и единственное, что тут есть нового, – это контейнеры, в которых я пряталась. Я следовала инструкциям командира де Стой, значит, именно сюда она хотела меня отправить? Хотелось бы знать почему.

Вообще хотелось бы знать хоть что-нибудь.

В ответ на слова парня девушка поднимает руку с палкой и вдруг – кошкин хвост, эта штука и правда оружие! Вспыхивает с треском чистая энергия, вылетая из палки длинным изогнутым лезвием лилового цвета, и я отползаю так быстро, что стукаюсь спиной о ноги Средиземца.

– Держи себя в руках, Аэдра, – говорит эльф холодным голосом. – Стыдно тебе так себя вести перед человеком. Если выживем, поговорим об этой девушке потом.

Я и хочу, и не хочу знать, отчего наше выживание оказалось под вопросом, но, видимо, права голоса у меня нет – парень наклоняется и поднимает меня на ноги, будто я вообще ничего не вешу, удерживает, пока я обретаю равновесие. Колени все еще протестуют против разгибания, а девушка выключает поток энергии из своего оружия, последний раз оглядывается и выходит из комнаты крадучись, будто за ней следят.

– Кэл меня зовут, – говорит парень спокойно.

– Аврора, – отвечаю я, все еще обиженная его словами по поводу заботы.

– Та девушка, которую Тайлер Джонс нашел в Складке.

– А откуда ты знаешь про это?

– Тебя нашли на печально известной развалине, пропавшей лет двести назад, и у тебя то же имя, что у Академии, в которой я прожил последние два года.

Что ж, разумно и отлично сформулировано.

– Ну да. Извини, но я…

– Объяснишь, когда опасность минует, – перебивает он. – Сейчас держись рядом со мной и не отставай.

Глаза у него такие же лиловые, как луч энергии, которым размахивала девушка по имени Аэдра минуту назад. Когда я увидела Кэла у себя в комнате, то думала, что его волосы кажутся серебристыми от света, но нет, они и вправду такие. Убраны с лица и стекают по спине пятью длинными идеальными косами. Даже на челюсти те же самые синяки.

Я помню крики.

Кровь у меня на руках.

Когда он на меня глядит, у меня по спине пробегает такая дрожь, что мышцы сводит. Как будто от страха и чего-то еще. В этом эльфе таится холод. Что-то… ну совсем чужое, наверное. Он меня пугает, но, вопреки его мерзким манерам, пугает чуть меньше, чем все остальное в нынешней галактике. Так что когда он поворачивается и идет прочь, я догоняю его и стараюсь не отставать.

– Что происходит? – спрашиваю шепотом на случай, если вдруг смогу понять ответ.

Кэл смотрит на меня далеким взором.

– Мы на заброшенной шахтерской станции, – говорит он наконец, когда мы входим в древний лифт. – Я член экипажа, посланного Легионом Авроры на помощь беженцам. К нам приближается военный корабль с командой… бунтующей фракции моего народа.

– Его вызвали, – говорит Аэдра, и хотя голос ее спокоен, она смотрит на парня взором, в котором проглядывает чистая жажда убийства.

– Это опасно, – говорит он, будто она ничего и не сказала, и отворачивается от меня. – Но не бойся, человек. Ты сейчас среди друзей.

– Ага, хотелось бы верить… – бурчу я себе под нос.

Дернувшись, останавливается лифт, расходятся его двери, и мы оказываемся в каком-то центре управления. На больших экранах – мерцающие изображения звезд, непонятные графики и диаграммы, полуразобранные блоки управления выстроились вдоль стен, а середина занята большим столом. В зале полно народу, все кричат и мечутся.

– Аврора? – недоверчиво спрашивает чей-то голос из середины зала.

Это капитан Красавчик. То есть Тай.

Он стоит рядом с сестрой – той, у которой ярко-оранжевые волосы, Скарлетт, а с ними молодой парень с белой как бумага кожей. Видимо, бетрасканец, как и командир де Стой. Только на этом парне какой-то экзоскелет поверх формы, и он жужжит и щелкает, когда его владелец ко мне поворачивается.

Все трое сейчас смотрят на меня, будто я кролик, которого Кэл достал из шляпы. Я чувствую, как тот у меня за спиной переступает с ноги на ногу, складывает руки на груди.

– Привет, – говорю я.

Весьма надежное вступление.

Скарлетт хмурится:

– А эта что здесь делает?

– Сперва Несломленные, – говорит Кэл. – Вопросы потом.

Я про себя соображаю, что Несломленные – это и есть та взбунтовавшаяся фракция, о которой он говорил, и от вида окружающих лиц у меня будто кто ледяным пальцем по позвоночнику проводит.

Тайлер кивает.

– Кэт, будешь патрулировать периметр на «Лонгбоу». Держись так, чтобы тебя не видели. Кэл, на тебе средства обороны. «Призрак» будет здесь через десять минут, если мы каким-то образом не помешаем ему.

Мимо меня намеренно впритирку проходит девушка с татуировками, которую я видела в лазарете. За ней, дребезжа, смыкаются дверцы лифта.

Кэл глядит на меня и шагает к каким-то консолям.

Я хочу спросить, что тут происходит, но решаю, что, судя по царящему настроению, лучше не лезть под ноги.

Так что я отступаю к стене, становлюсь рядом с пожилым с виду сильдратийцем. Сердце гонит милю в минуту, и есть у меня отдельное желание найти щель и туда забиться. Много всего получается. Я как-то могу пережить мысль о двух веках заморозки, если не думать слишком много о последствиях. Вполне примириться с тем, чтобы тайком удрать на корабле с кучкой незнакомцев. Принять, что все вокруг мне врут. Но теперь я до кучи еще и попала под атаку. А это уже все-таки лишнее.

Хотелось бы мне сказать, что зал полон обученных специалистов, работающих со слаженностью хорошо смазанной машины, но ничего похожего не наблюдается. Легионеры друг друга перекрикивают, задают вопросы и не ждут ответов, повышают голоса чуть не до визга. Если это и есть экипаж, которым Тай не хотел командовать, то я его понимаю: никто ничего не слушает, а со стороны видно, как отчаянно нужно, чтобы они это делали.

Я смотрю на стоящего рядом старика, который единственный ничем не занят.

– Меня зовут Аври, – тихо говорю я, потом, видя, насколько официально его лицо и безупречна осанка, добавляю с небольшим поклоном: – Аврора Цзе-Линь О'Мэлли.

Он смотрит на меня вопросительно, как на собаку, только что исполнившую забавный трюк.

– Меня зовут Первый Путеходец Танет Лираэль Аммар, юная терранка, – отвечает он голосом низким и спокойным. – Можешь называть меня Первый Танет.

– Те, кто там, на военном корабле… – Я пытаюсь проглотить слюну, горло ноет и болит. – Они нас убьют?

– Несомненно, – говорит он тем же голосом, которым называл свое имя.

Ничего себе кошкин хвост. Из огня да в полымя.

Эти несерьезные слова еле слышны у меня в голове, и дыхание становится странно поверхностным, будто кто-то сжал мне грудную клетку. Но не могу же я погибнуть в самый разгар конфликта, которого даже не понимаю, на какой-то космической станции на двести лет в будущем.

Или могу?

Я же многое должна была сделать до этого. Я еще не попыталась найти маму, Кэлли, выяснить их судьбу. Хотя все эти долгие часы в контейнере, согнувшись в три погибели с «Магелланом» в руках, я совсем не чувствовала себя готовой увидеть на экране, что от них только имена и даты остались. Или, того хуже, что они пропали, как отец. Так что я даже пытаться не стала – а другой случай, быть может, не представится.

Хаос из вопросов и инструкций от членов экипажа прорезает голос Кэла:

– Средства обороны станции недостаточны для отражения атаки «Призрака». Придется применить все доступное оружие и приготовиться к абордажу. Несломленные пощады давать не будут.

Бетрасканский парень отвечает суховато, будто ситуация в чем-то забавна.

– Наш военный специалист советует нам схватить кухонные ножи и заостренные палки, а потом стремглав броситься навстречу верной смерти? Знаешь, Кэл, ты мне нравишься.

Его собеседник приподнимает безупречную серебристую бровь:

– У тебя есть план получше?

– Можем позвать Несломленных в бар пропустить по стаканчику, пофлиртовать, перетереть?

– Ты и правда никудышный воин, Финиан?

– Ну а ты и правда никудышный…

– Финиан, заткнись, – говорит Скарлетт, переглянувшись с братом. Она наклоняет голову, Тай вздергивает подбородок, и что-то между ними проскакивает. Язык брата и сестры – как у нас с Кэлли. Как был у нас с Кэлли.

Стала ли Кэлли композитором, как мечтала?

Интересно, каково это, когда в зрительном зале сидела только мама и старалась хлопать за меня и за папу.

Тай поднимает голову и обращается к потолку:

– Зила, связь есть хоть какая-то?

Неожиданно с потолка раздается голос:

– Одну минуту, сэр.

В открытом люке появляется пара ног в той же синевато-серой форменной одежде, и в следующую секунду – все остальное тело девушки примерно моего возраста. У нее темно-коричневая кожа, длинные курчавые черные волосы, убранные с лица и заплетенные в свободную косу, из-под которой видны крупные золотые серьги-кольца.

Выглядит как мои девочки-одноклассницы.

Она вводит с консоли несколько команд и кивает.

– Мощность сигнала достаточна, чтобы подать в Складку сигнал бедствия, – сообщает она. – Можем и поприветствовать сильдратийский корабль, если желаете.

Кэл качает головой:

– Несломленные с такими, как мы, разговаривать не станут.

– Может, эвакуируемся? – спрашивает Скарлетт. – Рванем наудачу сквозь астероидное поле?

Бетрасканец по имени Финиан снова вставляет:

– В «Лонгбоу» все не влезем. А шлюпки, в которых эти люди сюда прибыли, не в том состоянии, чтобы уйти от сильдратийского «Призрака».

Девушка с потолка – Зила – говорит снова. Только у нее в глазах нет огонька паники, и она продолжает изучать свой пульт, будто над кроссвордом думает.

– Легионер Брэннок могла бы ударить нашим «Лонгбоу» по сильдратийскому кораблю. Для нее столкновение будет фатальным, но если она точно прицелится, у нее отличный шанс вывести из строя реактор и вооружение.

В громкоговорителе звенит голос Кэт:

– А ничего, что я тебя слышу?

– Ничего, – отвечает Зила невозмутимо.

– Так вот, если бы мы воздержались от приказов, заканчивающихся словами «скоростной таран», это было бы более чем прекрасно, спасибо заранее. Тай, я стартовала, двигаюсь скрытно через астероидное поле. Они пока не знают, что я тут.

– Держись вне дистанции их приборов, – отвечает Тай. – Зила, приготовь сигнал бедствия, но пока его не подавай. Станция выглядит как развалина; если не будем никак привлекать внимания, они могут решить, что здесь никого нет.

– Сэр, вижу запуск с кормовых портов станции, – докладывает Зила.

– Покажи! – требует Тай.

На самом большом экране оживает изображение. Поле обломков в космосе, в основном камни, какие-то бесхозные детали, безжизненно парящие среди них. Будто смотрю видеоигру – фокус смещается, изображение увеличивается, и нам крупным планом показывают маленький шаттл, петляющий среди астероидов. Первый Танет рядом со мной весь напрягся и шепчет на непонятном мне языке:

– Дe'саи…

– Кто-то из беженцев предпринимает попытку к бегству, – докладывает Финиан, подбоченившись. – Спасает собственную задницу, предупредив при этом наших новых друзей, что…

Голос его замолкает резко. Шаттл беззвучно взрывается миллионом блестящих обломков, вертящихся в пространстве. Мы все смотрим затаив дыхание, но Зила прерывает молчание странно спокойным голосом:

– Один сильдратийский военный крейсер, класс «Призрак», поворачивает прямо на нас, сэр.

– Ну, Творец… – говорит почти про себя Тай.

– Входящий сигнал, – докладывает она.

– На экран, – приказывает Тай, поворачиваясь к сестре. – Скар, придется тебе сотворить чудо.

– Чудо? – Скарлетт недоверчиво поднимает изящную бровь. – Я же волшебную палочку в других штанах оставила, малыш.

Тайлер смотрит ей в глаза:

– Скар, ты меня поняла.

На главном дисплее раскрывается изображение: молодая красивая женщина, сильдратийка, как Кэл, Аэдра, Первый Танет, как все здесь, кроме легионеров. Кожа оливковая, почти золотая, серебристые волосы убраны во множество украшенных кос. Черная броня подчеркивает крутизну широких плеч, украшена она чем-то вроде лезвий. Клыки сточены, торчат острые кончики – а может, так и было. Говорит женщина, как я понимаю, по-сильдратийски, но как только видит лицо Скарлетт, хмурится сильнее, и в ледяном тоне сквозит подозрительность:

– А ты что делаешь здесь, терранка?

– Меня зовут Скарлетт Джонс, – непринужденно говорит Скарлетт. – Мы с моим экипажем – представители Легиона Авроры, находимся в нейтральной зоне космоса с гуманитарной миссией.

– Лезете в дела сильдратийцев.

– Мы предоставляем медицинскую помощь беженцам, согласно условиям дого…

– Кто помогает врагам Несломленных – становится врагом Несломленных.

Скарлетт проводит рукой по рыжим волосам, расправляет плечи и собирается, будто сейчас нанесет удар:

– При всем уважении, Легион Авроры в вашем конфликте соблюдает нейтралитет, мэм. Я советую вам отступить. В случае угрозы нашей безопасности у нас есть полномочия отвечать силой.

– Угрозы? – Женщина качает головой и презрительно улыбается. – Мы не прибегаем к угрозам, маленькая терранка. Мы даем обещания. Готовьте ваши души к объятиям Пустоты. Вы будете уничтожены именем Каэрсана.

Экран внезапно чернеет.

– Так ты представляешь себе чудеса? – тихим голосом спрашивает Финиан.

– Финиан, заткнись! – огрызается Скарлетт.

– Они набирают скорость, – заявляет спокойная, как всегда, Зила. – Расчетное время подлета – четыре минуты.

– Зила, посылай сигнал бедствия, – командует Тай. – Максимальная широта и громкость.

Скарлетт снова проводит рукой по волосам, растрепывая их:

– Никто не ответит. Если услышат военные силы Терры или Траска, то их правило – не встревать. А будь в радиусе действия другой корабль Легиона, нас бы вообще сюда не послали. Мы предоставлены сами себе.

Тай кивает и продолжает распоряжаться:

– Финиан, мостик твой. Продолжай работать над ракетами. Зила, оставайся с ним, связь на тебе.

Как ни странно, ни одного едкого ответа – эти двое просто что-то бурчат в знак согласия и приступают к работе. Кажется, это меня пугает больше, чем все прежнее.

– Похоже, по твоему плану будем действовать, Кэл, – продолжает Тай. – Ты, я, Скар – берем оружие и в грузовой отсек. Первый Танет, собирайте всех своих людей, кто вооружен, и встречаемся там.

Кэл и сильдратийская девушка уже идут к двери, где стоим мы с Первым Танетом, и Тайлер глядит на меня, подходя.

– Полагаю, тебя вряд ли обучали бою? – спрашивает он негромко.

– Н-ну… в смысле, в школе был курс самообороны…

– Ты же не собираешься ее туда посылать? – говорит Кэл.

Тай вскидывает на него глаза:

– Дай ей оружие.

Кэл ощетинивается:

– Это крайне неразумно, сэр. Она будет только обузой.

– Слушай, ты, владыка Элронд… – начинаю я.

– Против нас – адепты Несломленных, – говорит Кэл Тайлеру, даже на меня не взглянув. – Сильдратийцы быстрее и сильнее терран. А эти к тому же обучены с самого рож…

– Я ценю ваше предупреждение, легионер. Но мы и так завязли тут по самую шею.

Раздается тихое электронное чириканье Магеллана из моего нагрудного кармана: