Звезда Прокопа

Василий САРЫЧЕВ

ЗВЕЗДА ПРОКОПА

Он никогда не высказывал претензий на «звездный» номер, нося на спине неприхотливую шестерку, как не менял и исходной позиции у левой бровки, определенной ему с детских бобруйских лет.

В его оценке привычно пользуются трафаретными крайностями «гений» – «грешник», но не то и не другое являлось в нем определяющим. Это был великий пахарь футбола, и мгновенно темневшая от пота тогда еще хэбэшная майка не вызывала у болельщиков насмешливых ассоциаций с количеством выпитого. Трибуны знали: так будет продолжаться все 90 минут, он скорее умрет, чем прекратит непрестанное свое броуновское движение по полю по причине усталости или лени.

Он и умер, когда не стало движения, а с ним дурманящего запаха травы и кожи, восторга голов, рвущих шипов подката, когда не стало востребованности в футболе – а значит, не стало и смысла. Того, для которого он был рожден…

Уникальность Прокопа заключалась в том, что он одинаково здорово играл с мячом и без оного. Голы же, не обладая сильным ударом, забивал незапоминающиеся, как бы неубедительные: подрезкой в угол, сунув голову на опережение, из сутолоки, с протыка… Вряд ли болельщик сумеет выскрести из памяти и десяток из неполной сотни Прокоповых мячей, но показательно, что шедевральный гол в ворота киевлян (не принесший, к слову, минчанам победы, а все равно главный, единственный на все времена) из видевших не забудет никто.

Все, что помню из того холодного октябрьского двадцатилетней давности вечера, – это сумасшедший, пронизывающий ветер на верхотуре динамовского «козырька». Мы купили самые клевые, экзотические, нам казалось, билеты – два «гостя столицы», приехавшие единственно ради полутора часов поединка (мы с другом Колькой ведать не ведали тогда о грядущей романтике фанатского движения – просто любили футбол и иногда позволяли себе его в хорошем исполнении вживую, покупая плацкарту в Минск или Москву вместо дня лекций в Брестском инженерно-строительном институте). Остальное очень смутно: тяжелое октябрьское поле, отсутствие моментов, вязкость борьбы… 36-я минута, Пудышев открывается вправо, за ним несется Буряк, но не успевает – пас бросают на ход вразрез. Пудик, с трудом настигая мяч, от самой лицевой линии стреляет вдоль – и дальше озарение гениальности, вспышка, чудо! – Прокоп, пропустив мяч под собой, вдруг делает движение пяткой, пуская легонького «свояка» в дальнюю лузу. Чанов, грамотно закрывавший ближний угол, сел на колени, реагируя на ожидаемый удар, которого не последовало, и лишь бессильным взглядом проводил вползающий рядом с другой штангой мяч. Эта находчивая пятка, ползущий мяч, изумленный Чанов – отпечаток счастья, который продолжаем нести в себе я, мой торгующий на базаре в заштатном Щучине заматеревший и отъевшийся Колька и еще пятьдесят тысяч вскочивших тогда в едином порыве мальчишек, парней и мужчин, как ни сложилась у каждого в эти двадцать лет судьба.

Что же за чудо такое футбол, способный дарить мгновенья, с которыми люди живут до самой смерти?

Автором такого мгновения для нас остался Прокоп – не самый, казалось, образцовый экземпляр. Но глубоко не случайно, что и безмерная любовь людская, и вечный, временем проверенный гол выпали не кому-нибудь другому – ему.

Он не знал своего величия, и спускающаяся от виска струйка пота – его не оцененное до конца факсимиле. Стесняясь дефекта речи, Саша никогда не ходил на встречи с болельщиками, практически не отметился в жанре интервью, и не нам быть судьей, кого и в какой обстановке выбирал он в свои слушатели. Не расписанной в автографах ручкой, а без тени мученичества, с искрометной хитринкой выполняемой на поле каторжной работой вписал он имя в футбольную жизнь.

Он написал свою поэму, как ни коротка та оказалась.

ЮНОСТЬ ПРОКОПА

Посетив ставшее Александру Прокопенко последним пристанищем скромное деревенское кладбище в сосновом лесу в 15 километрах от Бобруйска, я испытал то, что испытывает каждый, впервые сюда попавший. Не волнение, не грусть – шок. Пять могил в ряд – все, что осталось от семьи, бывшей если не достоянием (пафосное, заведомо лакированное в нашем случае определение), то наверняка главной достопримечательностью Бобруйска. Мама Ольга Савельевна Прокопенко (скончалась в мае 92-го), отец Тимофей Павлович (шесть месяцев спустя), сам Александр (16 ноября 1953 – 29 марта 1989) и сводный (по матери) старший брат Анатолий с безымянным крестом на могиле покоятся внутри одной ограды. Младшему брату Виктору, или, как его звали в бобруйской команде, Виште, ушедшему из жизни последним, места в огороженном семейном уголке не хватило. Такое можно было, зная некоторые нюансы, предвидеть, но нельзя, не по-человечески было предусмотреть: пятеро – все…

Кажется, никогда еще я не ходил вокруг персонажа так долго, не решаясь переступить черты. Не неделю и даже не месяц перебирая давно собранный материал, все не мог начать, испытывая большие трудности с жанром. Какое новое слово сказать о человеке, боготворимом болельщицким сообществом скорее вопреки, чем благодаря? Выдерживать ли фигуру умолчания и что вообще написать о парне, замечательно игравшем в футбол и не имевшем в жизни другого предназначения, пришедшем из ниоткуда и исчезнувшем в никуда, не успев даже подхватить пресловутую «звездную», – по причине характера или простоты душевной почти наверняка не осознавая до конца масштаба своего футбольного дарования? Как вместить такую фигуру в нескольких листах текста за минусом фото?

Наверное, это тот случай, когда всем возможным хитростям формы надо предпочесть простоту. Я попробую просто описать эту жизнь с акцентом на футбольную ее составляющую, как пишут школьное изложение.

Началось все в середине 60-х, когда приехавший в Бобруйск по распределению выпускник минского института физкультуры Владимир Сосункевич, совсем еще молодой человек, набрал несколько детских групп и параллельно закрыл позицию центрального защитника в местном «Строителе». С детьми в городе профессионально никто не занимался, не считая старика Михлина при стадионе «Спартак», и новый тренер в поисках контингента «прочесал» дворовые команды, игравшие на «Кожаный мяч». В числе нескольких мальчишек «Лёши» Иванова, как стар и млад звали добродушного работягу-строителя, все свободное время возившегося с командой второго домоуправления, в секцию попал напоминавший симпатичного цыганенка Саша Прокопенко.

По воспоминаниям мальчишек той команды, Саша был в детские годы как все – лазил в сады, сбегал с уроков на футбол, а во время выездных соревнований лупился после отбоя подушками. Ребенок позднего развития, при всей шустрости и техничности первым среди сверстников он станет позже. Редкая способность предвидеть игру на несколько ходов вперед не сразу будет замечена и оценена в упрощенном юношеском футболе, где тренеры вернее добиваются турнирного результата, делая акцент на сминающих оборону акселератов. Несколько раз Прокопенко вызывали на сбор в Могилев, но в отправлявшийся на республиканскую спартакиаду состав не включали, отдавая позицию Лёне Минову из областного центра. Как любой наставник, могилевский тренер старался продвинуть своих ребят. Однажды бобруйские юноши попробуют даже бойкотировать вызовы на тренировочные сборы, и за Могилевскую область Прокопенко фактически так и не сыграет.

На фотографии – команда бобруйской ДЮСШ с Владимиром Сосункевичем. Мальчишкам, которым уже за шестьдесят (жаль, поредели уже их ряды), приятно будет увидеть себя в ореоле юности. Знать бы тогда, сколь непреходящего шарма на всю последующую жизнь добавит каждому из них чернявый паренек, стоящий третьим слева. Они играли в одной команде с Прокопом!

После восьмого класса Саша поступил в открывшийся в городе химико-технологический техникум. Заведение серьезное, для попадания в которое требовались знания и хороший аттестат, что разбивает стереотип об Иванушке, катившемся по жизни на одном мяче. В техникуме Прокопенко учился на общих основаниях и продолжал заниматься в группе Сосункевича.

Переломным стал 1971 год, когда в неполные восемнадцать тренер «Строителя» Геннадий Штейнбук – легендарный бобруйский Нос – приобщил мальчишку к тренировкам взрослой команды. Впрочем, поначалу имевший обыкновение свозить в Бобруйск бывалых варягов Штейнбук не видел в тонком, как былинка, юноше серьезного игрока. Сомневаться в правильности подхода тренеру не приходилось: «Строитель» с выписанными из Киева, Смоленска, Могилева игроками ходил в призерах республиканского чемпионата. Евгений Башкатов, Геннадий Глеб, Николай Глушенок, Владимир Сорокопуд – это была крепкая банда из съевших на футболе зубы волков. В последний свой юношеский сезон, доиграв «Хрустальный мяч», Саша полгода маялся без дела. Незасвеченность во взрослом футболе позволила использовать его в качестве подставного игрока в чемпионате глухонемых, где белорусская сборная попала в призеры. Стеснявшемуся заикания Саше, заметному игроку турнира, не приходилось «зашивать» рот, и он нигде не прокололся.

Нескольких минут, которые Штейнбук раз-другой доверил Прокопенко в составе «Строителя», чтобы заявить о себе, было недостаточно. Но рано или поздно это должно было случиться.

Дебют юного левого хава пришелся на товарищеский матч «Строителя» со сборной ветеранов СССР. Бобруйский зритель всегда испытывал голод на большой футбол, и это было хорошей почвой для калымных матчей, с которыми охотно заворачивали имевшие имя команды. Но именно та игра в августе 1971-го стала, как показывает беспристрастная субстанция памяти, самой главной в футбольной истории города.

В составе гостей приехали Хомич, Разинский, Багрич, Царев, Кесарев, Вшивцев, Короленков, Байков, Фадеев – иные из них только закончили выступать. Публики набилось столько, что в разгар игры провалилась одна из трибун – не выдержали деревянные балки перекрытия. Переполох, давка, сумятица – хватило работы «скорым», но, на счастье, обошлось без жертв. Матч продолжился.

На перерыв «Строитель» уходил, проигрывая 0:1 в результате рикошета от ноги защитника. Самое интересное началось по возвращении команд из раздевалок. Под рев трибун блиставший дриблингом юный и неведомый публике Прокопенко сравнял счет, а Николай Глушенок провел в ворота Хомича решающий мяч – 2:1. На небосклоне города вспыхнула новая звездочка, о масштабе которой тогда еще никто не подозревал. По легенде, после матча к парню подошел Алексей Хомич и велел собираться: едем в московское «Динамо».

С той поры Саша прописался в составе. Так просто место в той команде не отдавали, но Прокопа приняли – было видно, что мальчишка играет. Силенок поначалу не хватало, но изысканная техника и чувство момента не могли остаться незамеченными. Подкупала и простота, пронесенное через всю его дальнейшую карьеру отсутствие апломба.

Юного полузащитника позвали в Могилев – город, воспринимавшийся потерявшим областной статус Бобруйском с долей ревности. Наверняка разделял эти чувства и Саша, юношеская команда которого всегда билась с соперниками из центра смертным боем. Но желание играть пересилило – он собрал чемодан и отправился в областную команду мастеров, где пробыл с неделю. Выступавший за могилевский «Спартак» бобруйчанин Николай Евсикевич подвел черту под его сомнениями: «Парень, тебе дано, ты приехал не туда!» Опытный земляк знал, что говорил: в команде имелась компашка, которая могла развернуть бедового паренька в сторону, к которой он пришел много позже. Кроме того, уже шелестел слух, что мальчишкой интересуется минское «Динамо».

Когда доигравшего сезон-72 дома и завоевавшего с партнерами звание чемпиона БССР Александра Прокопенко переведут в главную команду республики, это вызовет среди бобруйских болельщиков определенное недоумение. Сашку любили, но искренне считали, что в составе «Строителя» есть кандидатуры достойнее. В частности, блиставший в нападении рижанин Николай Глушенок (тот, к слову, получил свой динамовский шанс раньше, сразу после исторического матча с ветеранами, ознаменовал дебют голевым дуплетом в ворота дублеров «Арарата», но в основу не прошел и обратным транзитом через Бобруйск вернулся домой в Ригу).

Специалисты на эти трибунные пересуды многозначительно молчали. Впрочем, и среди них вряд ли кто понимал до конца, что за бриллиант родила эта земля.

ЗВЕЗДА ПРОКОПА

В руководимом Иваном Мозером минском «Динамо»-73 новичок заиграл в составе, практически минуя традиционную «учебку» дубля. Правда, почти сразу (а если довериться памяти взявшего Прокопа «под крыло» и жившего с ним на выездах Анатолия Боговика – в первом же своем дублерском матче в Ворошиловграде) получил неприятность – перелом руки. Это выбило из тренировочного процесса, но не из колеи – к июню Прокопенко вернулся на поле уже игроком «основы», на удивление легко вписавшись в ансамбль средней линии к Курневу, Боговику и Сахарову.

Примерно тогда же главный тренер минчан, просмотрев в Стайках матч юношеского первенства «Хрустального мяча», прилюдно похвалит младшего брата Прокопа Витьку (подававшего в юношах не меньшие надежды) и выскажет намерение скоро забрать и его. Но этим годом работы присутствие Мозера на мостике «Динамо» ограничится, а Виктор со временем печально спустит свои способности, а потом и жизнь, не вписав имени ни в историю, ни в статистику.

Александр же со следующего сезона стал самым результативным игроком средней линии, а потом и всей минской команды, выполняя при этом огромный объем работы. Феноменальное чувство позиции, читка игры, умение невероятным образом оказаться в нужную секунду в нужной точке штрафной партнеры подметят в нем очень скоро. Непредсказуемый для соперника, в большинстве случаев он принимал решение по наитию.

В первых сезонах Прокоп подсоблял партнерам отработкой и тонким подыгрышем, со временем начал больше брать игру на себя – чтобы в малофеевский период стать одновременно мотором и мозгом игрового механизма кардинально обновленной команды. В эти годы его игра представляла собой чистое творчество. Когда не клеилось у нападающих, он был палочкой-выручалочкой, бросая Курненину: «Я п-пошел» – и оставляя фланг целиком на партнере. Впрочем, левый полузащитник Прокопенко никогда не играл по желобку, и появление на правом фланге атаки (см. снимок) отнюдь не было ему заказано – он носился по горячим точкам поля, возникая то здесь, то там.

Но забежали вперед и мы. Следует особо отметить, что в начале своего минского пути новичок в быту не куролесил (эту роль нес на своих плечах Владимир Сахаров) – был таким почти образцовым молодым футболистом. Жил в общежитии, не забывал старых друзей. Его одногодок и товарищ по юношеской команде Яков Берлин вспоминает, как, отслужив армию, на обратном пути ностальгически завернул на центральный минский стадион – и вдруг попал в объятия Прокопа, который первым делом, как и в Бобруйске, потащил к себе «домой». Много позже партнер по «Строителю» Виктор Попов, когда потребовалось везти сына в одну из минских клиник, а близких знакомых в столице не было, не без сомнений (столько лет прошло) набрал домашний номер Прокопа – и был радушно встречен, приглашен и жил сколько надо.

С холостой жизнью Александр покончил на второй год пребывания в «Динамо». С симпатичными близняшками Наташей и Соней он учился в бобруйском техникуме и выбрал первую. Очевидцы утверждают: это была красивая и скромная пара. Свадьбу играли в Бобруйске в доме Сашиных родителей. Из команды приехали Вячеслав Хрусталев и Валерий Семенов, свидетелем был Вася Тимофеев (не путать с однофамильцем из минского «Динамо») – Сашин одногодок и приятель детских лет. Сейчас Василий живет в Америке, как, собственно, и Наталья.

Когда минский зритель распробовал Прокопа, вакансии любимца публики больше не существовало. О нем рассказывают множество легенд, иные из которых трудно проверить на истинность. Говорят, Саша стесненно чувствовал себя у Олега Базилевича, внедрявшего запрограммированность командных действий, тогда как конек Прокопенко заключался в импровизации. В частности, киевский тренер органически не переносил «стеночек», которые, по его мнению, являлись мельчившим игру излишеством, и требовал средних и длинных передач. Прокопу же по манере игры надо было с кем-нибудь обстучаться, открыться, взять игру на себя.

И вот как-то раз в одном из матчей, когда Базилевич по своему обыкновению громко комментировал игру со скамейки («Куда! Не тому!»), Прокоп, овладев мячом в центре поля, вдруг пошел не вперед, как предполагала ситуация, а поперек, обыграл по дороге троих и, наступив на мяч у бровки, громко спросил: «Б-базыль, кому?» По версии рассказывавшего, именно в тот момент киевский наставник минчан понял, что авторитет его в этой команде безвозвратно потерян и надо сдавать дела.

Звездный час Прокопенко настал после прихода к рулю Эдуарда Малофеева. Требования к мобильности средней линии возросли, но стала приветствоваться нестандартность решений, и талант игрока засиял новыми гранями. Популярность полузащитника превысила мыслимые пределы, появились поклонники и поклонницы, бесчисленные искусы – и Сашу понесло.

Начальник команды, администратор сбивались с ног, разыскивая то и дело исчезавшего игрока, с которым все время случались истории. Дружки были под стать – еще при Горянском наш герой в компании с экс-спартаковцем Игорем Григорьевым взяли за обыкновение после домашних матчей летать на «Москвиче» в ночные рестораны Вильнюса (212 км по ночной дороге). Возвращались под утро, и тренеры усиленной парилкой и холодными окунаниями выгоняли остатки удовольствия из их разбитых тел.

Собственной машины, новенькой светлой «Волги», Прокоп лишился в схожей ситуации, врезавшись в задний мост хлебного фургона в процессе веселого вояжа в Заславль. Автомобиль отогнали в гараж МВД, где его по выходным дням долго восстанавливал приезжавший из Бобруйска отец, завгар городской больницы.

Если кто-то ждет подробностей более поздних загулов Прокопа, должен разочаровать: о них известно немного. Он просто пропадал. Команда летит утренним рейсом на игру в Одессу – за Сашей в шесть утра специально заезжает начальник команды Горбылев. Его встречает растерянная Наташа: вот только что стоял здесь и куда-то исчез… Другой раз отправляются поездом в Москву, откуда летят в африканское турне, Саша выскакивает из вагона купить минералки – в столицу прибывает одна сумка.

Исчезновение, по обыкновению, заканчивалось покаянным возвращением. Это был любимый командой спектакль. Когда тучи особенно сгущались, Прокоп отзывал кого-то из партнеров и, заикаясь больше обычного, просил: «Ты же з-знаешь, как я люблю футбол… Ну будет собрание, ты скажи, что д-давайте… самый п-последний раз…» Как было не сказать, футболист-то классный и человек хороший – говорили. И тренеры с суровыми лицами включались в игру, оговаривая условие, что вину надо искупить. Прокоп искупал, свойственная в войну штрафбатам запредельность действий на чувстве вины (не одного левого хава это касалось) была одним из козырей минской команды.

Зато когда на него снисходило озарение, остановить Прокопа было невозможно. Это был футболист от Бога. Одна из легенд гласит, что Прокоп в одиночку обыграл в Куйбышеве отчаянно сражавшиеся «Крылья Советов». Дело было осенью, «Крылышки» шли под вылет и, рассказывают, сумели договориться с кем надо на спасительные два очка. Припозднившийся Прокоп (которого, бывало, искали по три дня) о планах партнеров знать не мог. И самолично куйбышевцев похоронил, положив в ворота Лисенчука (это уже факт статистики) три мяча на 46-, 54- и 77-й минутах.

Периодически Александра хватались спасать, воздействовали через супругу, вызывали маму. Втянули в эту борьбу курировавшего футбол зампреда белорусского Совмина Мицкевича. Игроку конспиративно, тайком от него самого, вшили противоалкогольную ампулу – не помогло. А потом поняли, что нет худа без добра, и приловчились эксплуатировать его врожденное и обостренное в подобных ситуациях чувство совести.

Особую роль в беде футболиста играли болельщики, не отказывавшие себе в искушении посидеть за столиком с «самим Прокопом». Болельщиков было много, а он один, бесхарактерно добродушный, боявшийся обидеть человека отказом. Впрочем, что простые болелы, когда курировавшее команду высшее милицейское руководство иной раз в неформальной обстановке подходило к звезде с предложением: «Сашок, по маленькой?»

Опытный физиолог высказал тренерам мысль, что попавшего в зависимость человека бесполезно держать, когда его повело. И на грехи закрывали глаза, зная: на поле Прокоп не опустится ниже привычной планки. По сути это была жестокая эксплуатация.

До поры он имел железное здоровье и потрясающую скоростную выносливость. На сдаче нормативов Саша выигрывал тяжелейшую дистанцию длинного спринта, а на трех километрах убегал от всех настолько далеко, что последнюю сотню преодолевал спиной вперед. Геннадий Абрамович (к слову, бобруйчанин), которого Прокопенко называл Батей («Какой я тебе батя!» – возмущался тот, – «Ну, Г-геннадий Брониславович», но один на один все равно обращался по-старому), вспоминает, как однажды на тренировку в зал приехали люди из института принимать отрезки в 15, 30, 60 и 400 метров. Завидев Абрамовича, Прокоп похвалился: «А-атец, три п-первых места из четырех. И это после п-поддачи!»

Другой раз, после очередного исчезновения, Прокоп возвращался на базу с помятым, черным лицом, виновато наблюдал за тренирующимися, а потом, указывая на Алексеенко (был в команде такой легионер), с детской непосредственностью воскликнул: «Ну я-то пил три дня – а он чего такой?»

К чести Прокопенко, он не тащил за собой готовых смотреть ему в рот молодых. Он вообще не втягивал в эти дела партнеров. Он просто исчезал.

«Чистый был парень», – скажет о нем Леонид Гарай, которому больше, чем кому бы то ни было, доставалось за подвиги Прокопа. Тот имел компанию на стороне, угощая ее в каком-нибудь ресторане и рассказывая про свои успехи. Возможно, через это самоутверждался, добирал свое вне пределов команды, где его постоянно воспитывали и шпыняли. Великий игрок, Александр никогда не ходил на организованные встречи с болельщиками – просил Гарая не брать его туда, где большая часть вопросов заведомо адресовались бы ему, а он при волнении почти терял способность говорить. В ресторанной же компании, расслабившись, переставал замечать свой дефект, а может, вправду начинал заикаться меньше.

Он был редкий, природный добряк. Массажист золотой команды Анатолий Усенко рассказывал, что, когда после матчей на базу в Стайки завозили семьи (была одно время такая традиция), кто-то лежал весь день пузом вверх, восстанавливая затраты, а Прокоп собирал детишек, гонял с ними мяч, что-то увлеченно показывал. Он сам всю жизнь оставался ребенком.

Его устроили в институт физкультуры, где Саша промучился добрый десяток лет. Неглупый, много читавший, с техникумом за плечами, он, наверное, просто вышел из возраста, когда учеба сама идет в голову. Его пытались страховать, договаривались с преподавателем, а он не выходил на остановку в назначенный час. «П-понимаешь… Наташка… – винился потом, – столько не виделись…» Ему определяли другое время, он робко входил к экзаменатору и от волнения путался в элементарном. «Вы в библиотеку записаны?» – спрашивал преподаватель, и Александр послушно брел на абонемент. Возвращался в аудиторию с книгой, экзаменатор, уже не спрашивая по предмету, раскрывал зачетку: «Что поставить?» Согласившись на тройку, счастливый Прокоп вылетал из аудитории: «С-сдал!»

Неизвестно, как на него повлияла бы встряска с переменой клуба и уровня ставившихся задач. Когда минская команда ковырялась в первой лиге, Прокопенко звали в «Спартак». Кто знает, как повернулась бы его судьба в руках железного Бескова, но в Минске на игрока поднажали и уговорили остаться. Его легко было уговорить.

Бесков вернется к его кандидатуре, подбирая команду на московскую Олимпиаду, – Прокопенко окажется в ней единственным представителем минского «Динамо». Сыграет в двух первых матчах, потом сорвется – будет даже стоять вопрос о лишении его олимпийской бронзы. С медалью обойдется, но шанс продолжить выступления в сборной Бескова он потеряет.

Его Олимпом и путем на Голгофу навсегда останется Белоруссия.

НАРОДНЫЙ ФУТБОЛИСТ

Переминается Пеле в очереди за пивом, и никто не догадывается пропустить. Тогда король обращается к стоящему перед ним мужику: «Подумать только, я, лучший футболист мира, стою в очереди!» Мужик, всматриваясь в лицо, морщит лоб: «Ты, что ли, Прокоп?»

Таков фольклор. Прокоп и народ – тема широкая и предельно противоречивая. Лучшая из виденных мной фотографий игрока была опубликована в конце девяностых: слякотной осенью Саша с букетом цветов обнимает маленького еще Димку с поднятым на холодном ветру воротником. Они как-то пронзительно беззащитны и одиноки на обширном пространстве площади, на заднем плане которой теснится сдерживаемый милицией народ. Судя по антуражу, предлагаемый сегодня снимок принадлежит к тому же ряду и сделан всего несколькими секундами раньше – игрок находится между сынишкой и обожавшей его толпой. Этот выбор стоял перед Александром Прокопенко всю жизнь.

Димка сейчас американец – натерпевшаяся, но эффектная Наталья удачно вышла замуж. Женщины и ресурсы – по-прежнему то немногое, чем мы интересны Западу, и с этим наш сильный пол, кажется, глубоко смирился. Вот еще бы только к этому списку футбол…

…Наверху считали, что к такому экземпляру, как Прокоп, выбран единственно правильный подход. Благо рычагов хватало – команда была милицейской по статусу и правительственной по сути. Возвращавшегося из столицы бронзового призера московской Олимпиады встречали, оцепив милицией несколько станций. Задачей стояло перехватить Прокопенко с поезда и доставить в Стайки, где минское «Динамо» выдерживало карантин перед завершающим круг матчем с киевскими одноклубниками.

Прокопа встретили, привезли, отрядили на поле и сыграли 0:0, что было хорошим результатом. Распуская игроков по домам, Малофеев просил не расслабляться: вторая половина чемпионата открывалась через неделю ответным матчем в Киеве. Ни на тренировку, ни на отъезд команды левый хав не пришел. Наверное, проиграли бы и с ним, но 0:4 при разорванной в клочья Блохиным обороне требовали заклания. Явившись на покаяние с женой, ребенком и медалью на шее, Александр индульгенции не получил. Отчисление из команды сопроводили дисквалификацией.

До конца олимпийского года Прокоп жил без футбола. Видимо, что-то переосмыслил, с весны стал самостоятельно бегать кроссы, где-то тренировался. В канун первого матча чемпионата на страницах «Физкультурника Белоруссии» появилось покаянное письмо. Его вернули.

И в который раз пресловутое чувство вины принесло клубу дивиденды. Матч в Тбилиси минчане сенсационно выиграли за счет гола Прокопенко на 89-й минуте. Следом был повержен на «Раздане» ереванский «Арарат» – здесь снова отличился Прокоп (4-я минута). Закавказский выезд всегда считался «мертвым», а тут 4 очка из 4-х! Третий тур минчане играли в Ленинграде – счет на 3-й минуте открыл сами понимаете кто… И хотя Казаченок спас «Зениту» очко, старт получился невероятным – не в последнюю очередь благодаря прощенному возвращенцу.

Правда, дальше по ходу чемпионата притормозили и игрок, и команда, но следующий сезон 1982 года стал для минчан золотым.

Прокоп оставался собой как на поле, так и за его пределами. Любой восторженный поклонник мог запросто записать его в кореша. Говорят, дозу горькой с ним пытался делить даже тренер, но герою важен был не процесс как таковой. Порой, устав от всех и вся, он уезжал к теще в далекие Лёвковичи, где его не могли достать гараи, малофеевы, партбонзы, милицейские генералы, где не было турнирных очков и чувства долга, а были строившие коровник шабашники, с которыми Прокоп самозабвенно гонял мяч по деревенскому полю, а потом под их самогон и нехитрое варево рассказывал оторопевшим мужикам свои байки. Может, это и была настоящая жизнь на фоне сумасшедшей усталости и превентивной виновности, в которые он возвращался, надевая мгновенно тяжелевшую от пота майку с литерой «Д». Он снова превращался в безотказную машину для забивания голов и удобного партнерам доставления мяча в штрафную.

Мог ли кто подумать, что за золотой вершиной таится бездна и 13-й тур чемпионата-83 станет для Прокопенко прощальным?

16 июня в матче против донецкого «Шахтера» он последний раз в жизни облачился в цвета минского «Динамо». Надежд на то, что полузащитник изменит поведение в быту, не было, к тому же заклинило с голами, а молодежь подпирала – и Эдуард Малофеев принял решение окончательно указать 29-летнему ветерану на дверь. Через два месяца тренер уехал в Москву, команда удивительным финишным спуртом вышла на третье место, но отчисленному Прокопенко бронзовая медаль не досталась.

Дальше начался страшный период. Известный футбольный специалист, оценивая Прокопа, как-то сказал, что по манере игры тот всегда был третьим, при развитии атаки набирая скорость параллельным курсом, не боясь сработать вхолостую и с ходу включаясь в комбинацию партнеров вариантом предложения себя. К сожалению, третьим он был и за пределами футбольного поля. В конце следующего, 1984 года Александра с его согласия поместили в Мозырский ЛТП. Откуда он еще раз повел борьбу за возвращение в большой футбол, тем более что сменивший Малофеева Вениамин Арзамасцев испытывал трудности с комплектованием средней линии, и Саше обрисовали конкретную перспективу.

За проволокой лечебно-трудового учреждения великий футболист провел год. Метафора судьбы: местом трудотерапии Прокопу назначили цех, где делали цепи. Относились к нему хорошо, дали возможность по нескольку часов возиться с мячом и даже поигрывать в двухсторонках. Но при встрече с приехавшим Гараем главврач прямо сказал: «Забирайте, если не хотите его окончательно потерять». Зимой 85-го Прокопенко вернули свободу.

Возвращению в «Динамо», если верить истинности намерений руководства команды, воспротивились ЦК партии и возглавлявший «Динамо» генерал. Право пребывания в главной команде республики надо было сначала заслужить.

Прокопенко пошел к Геннадию Абрамовичу, с домашнего телефона которого они обзванивали команды второй лиги, подыскивая Саше промежуточный вариант. Это заняло несколько дней. Каждый день в 8 утра Прокоп приходил к подъезду дома, в котором жил Абрамович, и терпеливо ждал, когда выйдет кто-нибудь из жильцов – не мог запомнить код замка. Потом Геннадий Брониславович накручивал диск и вел разговор. Прокоп стоял рядом и, когда доходило до его слова, односложно говорил в трубку: «Ха-ачу и-играть». Отказались гродненский «Химик» и брестское «Динамо», согласием ответил могилевский «Днепр».

Во время предсезонки главный тренер могилевчан Валерий Стрельцов говорил, что Прокоп работает с полной отдачей и, глядя на него, пашет вся команда – уже только для этого он готов такого футболиста держать. На спарринге в Стайках Прокоп забил два гола в ворота минского «Динамо», потом Арзамасцеву с Гараем довелось посмотреть контрольный матч «Днепра» в Сочи – в непролазной грязи Прокоп разбирался с соперниками и мячом, как на паркете, забил три гола и принес могилевчанам победу. По возвращении в Минск тренеры опять пошли по инстанциям: Прокопенко в форме и нужен «Динамо». Но последовало категорическое «нет». Саше сказали, что это техническая затяжка, формальности, надо еще побыть в «Днепре», но он понял все. Сыграв в составе 15 игр, Прокопенко из команды пропал, а через какое-то время жена молча сдала форму.

Последним его форпостом стал «Нефтчи», в котором Прокоп провел пять матчей в начале сезона-87, успев забить «Спартаку» и выйти против минского «Динамо». Увы, бакинские болельщики были не менее компанейскими. Работавший с «Нефтчи» Севидов нянчиться с минским изгоем не стал.

От этого удара футболист уже не оправился.

Повторно попав в Мозырский ЛТП, в январе 89-го (за два месяца до смерти) Александр напишет сыну: «Ты уже большой и все понимаешь. Что бы ни случилось, знай: отец у тебя был и есть. Он никогда не был плохим человеком. Ты растешь и должен быть другим. Лучше, чем я. А люди в большинстве своем – подонки».

Это последнее полоснуло ножом: сколько же пришлось пережить добрейшему от природы существу, чтобы прийти к столь страшной категоричности. Ему, вчерашнему кумиру, многие уже не подавали при встрече руки. А может, он подразумевал под этим совсем другое?

Еще в одном письме домой находим такие строки: «…Знаю, что совесть не позволит мне что-нибудь с собой сделать. Я ведь не убийца».

Он будто убеждал, отговаривал себя.

Судьба все сделала за него сама.

В роковой день 29 марта 1989 года Александр словно предчувствовал торжественность момента – видевшие его утром запомнили, что одет был с иголочки: белая рубашка и кожаный финский плащ, какой ведущим игрокам посодействовали когда-то через базу (несколько дней спустя Наталья теребила администратора команды: «Михалыч, у него был плащ, вы его найдите…»). Как-то читая воспоминания о Пушкине, я натолкнулся на фразу, которую поэт твердил после дуэли: «Надо навести дома порядок».

В то утро Саша был трезв и говорил, что все теперь пойдет по-другому.

Вечером в ресторане гостиницы «Минск» администратор «Динамо» Леонид Василевский кормил судей Барышникова, Малярова и Кулиева, прибывших обслуживать завтрашний матч с «Памиром». Посетителей было немного, и возникновение элегантно одетого Прокопенко не могло остаться незамеченным. Прошли времена, когда музыканты играли при его появлении туш, но всем по-прежнему хотелось угостить знаменитость. Он, по обыкновению никого не обижая, переходил от столика к столику. Потом вышел из зала, направившись в сторону туалетов. Через минуту в зал вбежала испуганная официантка: «Прокопенко плохо!» Сотрудники и посетители окружили лежащего на полу Сашу плотным кольцом, в ожидании врачей кто-то делал искусственное дыхание, не будучи уверенным в его целесообразности. Прибывшей бригаде «скорой помощи» осталось констатировать смерть и накрыть тело простыней. Все произошло между 21 и 22 часами.

По сей день существуют две версии причины гибели футболиста (и, поговаривают, два медицинских заключения). Согласно первой, смерть наступила в результате асфиксии, как медики зовут удушение, – именно такой вариант получил широкую огласку. В этом случае для спасения требовалось просто выколотить из пострадавшего застрявший в горле кусок мяса или сделать трахеотомию (по-простому, прокол). По второй версии, у Прокопенко не выдержало сердце.

Впрочем, это уже не имело значения. Истинная причина вряд ли лежала в области физиологии. Когда рыбу выбрасывают на берег, она гибнет – то же случилось с Александром Прокопенко. Рожденный жить только в игре, он не имел роли и места в послефутбольной жизни.

После смерти мытарства великого футболиста не закончились. Родные решили хоронить Александра в Бобруйске, и это потребовало дополнительных организационных хлопот. На звонок в бобруйский спорткомитет по вопросу доставки тела из минского морга неизвестный на том конце провода ответил тирадой, заставившей Александра Горбылева, всякое видавшего старого офицера НКВД, остолбенеть: кто получил за него заслуженного тренера, тот пусть и забирает. Потом великому и беспутному сыну Бобруйска, провожать которого вышло все мужское население города, не отыскалось двух метров на закрывавшемся ввиду переполненности городском кладбище, место на котором требовалось «пробивать».

Упокоение его мятущаяся душа нашла на тихом погосте родительской деревни, добраться до которого можно по колдобинам гравийки, съехав на десятом километре минской трассы.

По крайней мере, здесь его не найдут случайные друзья.