Звездная пыль

Глава III В которой мы знакомимся с некоторыми другими персонажами, которые и ныне живы и которых тоже интересует судьба упавшей звезды

Крепость Штормхолд была воздвигнута на высочайшем пике горы Хуон первым властителем Штормхолда, который правил с конца Первой Эры до начала Второй. Последующие владельцы замка расширили и перестроили его, пробивая новые залы и коридоры все глубже и глубже в недрах горы, пока не добрались до самого ее подножия, и теперь он вгрызался в небо, напоминая украшенный искусной резьбой бивень какого-то огромного серого гранитного зверя, и упирался прямо в грозовые тучи, готовые обрушить на землю дождь, молнии и другие напасти.

Восемьдесят первый властитель Штормхолда лежал на смертном одре в своей опочивальне, расположенной в пещере, зияющей в скале, как дупло в больном зубе. Как известно, даже в Волшебной стране смерть еще не победили.

Он призвал к себе всех своих детей – и живых, и умерших, – и они стояли теперь, вздрагивая от холода в ледяных гранитных чертогах, вокруг отцовского ложа в почтительном ожидании: живые по правую руку, умершие – по левую.

Четверо из сыновей владыки Штормхолда уже отошли в мир иной – Секундус, Квинтус, Квартус и Секстус: они застыли неподвижными серыми фигурами, бесплотными и молчаливыми.

Трое оставшихся в живых – Праймус, Терциус и Септимус – стояли по правую руку от отца, неловко переминались с ноги на ногу и почесывали то нос, то щеку, словно стесняясь безмолвного присутствия своих мертвых братьев; они старались даже не смотреть в ту сторону, изо всех сил делая вид, что в опочивальне, огромные окна которой были просто прорублены в толще гранита и совсем не защищали от холодных ветров, нет никого, кроме них самих и отца. Возможно, причиной такого поведения живых принцев было то, что они попросту не видели своих умерших братьев. А может, они предпочитали не замечать покойных именно потому, что сами же их и убили, каждый по одному (за исключением Септимуса, который Квинтусу подмешал яд в пряный соус, которым были приправлены копченые угри, а Секстуса просто взял и столкнул в пропасть, когда они как-то ночью вдвоем любовались грозой, разыгравшейся далеко внизу у подножия замка). Отец так и не мог понять: то ли в них заговорила совесть, то ли они боялись разоблачения, то ли привидений.

В глубине души восемьдесят первый властитель Штормхолда надеялся, что ко времени его кончины этот мир покинут шестеро из семи наследников, и в живых останется только один. Он-то и станет восемьдесят вторым властителем Штормхолда и Повелителем Высоких утесов – именно так получил свой титул он сам несколько сотен лет назад. Но куда там нынешней мягкотелой молодежи! Нет в ней той неукротимой энергии, той силы, того напора, которые ощущал он в молодости…

Послышались чьи-то слова, и умирающий заставил себя сосредоточиться.

– Отец, – повторил Праймус глухим басом, – мы собрались и ожидаем твоего решения.

Старик пристально посмотрел на него. Потом с каким-то жутким шипением выдохнул холодный воздух из легких и голосом, ледяным, как гранит, произнес:

– Я умираю. Истекают мои последние минуты. Вы отнесете мои останки в недра горы, в Чертог предков, и положите их – то есть меня – в восемьдесят первую нишу, первую из пустующих, где я и упокоюсь навеки. Если же вы не сделаете этого, то на вас падет проклятие и башня Штромхолда обрушится.

Трое его живых сыновей ничего не сказали. Шепот донесся со стороны четырех умерших – видимо, они сожалели, что их кости расклевали орлы или унесли в море бурные воды рек, и им не суждено покоиться в Чертоге предков.

– Теперь о престолонаследовании, – продолжил старик, дыша со свистом, как будто воздух выходил из прогнивших кузнечных мехов.

Его живые сыновья подняли головы. Старший, Праймус – с сединой, уже проступавшей в густой русой бороде, орлиным носом и серыми глазами, – глядел с надеждой. Во взгляде Терциуса, у которого борода была золотисто-рыжей, а глаза – желто-карими, читалась настороженность. Взгляд высокого, похожего на ворона Септимуса, у которого еще только начинала пробиваться черная бородка, как обычно, не выражал ничего.

– Праймус, подойди к окну.

Тот подошел к дыре в скале и выглянул наружу.

– Что ты видишь?

– Ничего, сэр, кроме вечернего неба над нами и облаков внизу.

Старика бил озноб, не помогало даже одеяло из медвежьей шкуры.

– Терциус, подойди к окну. Что ты видишь?

– Ничего, отец. Все так, как сказал тебе Праймус. Над нами нависло вечернее небо цвета кровоподтека; внизу мир устлан облаками, серыми и волнистыми.

Старик бешено завращал глазами и стал похож на хищную птицу.

– Септимус, ты! К окну!

Его младший сын встал рядом с братьями, держась на расстоянии.

– А ты? Что видишь ты?

Тот выглянул. Резкий ветер подул ему в лицо, на глаза навернулись слезы. В темно-синем небе слабо мерцала одинокая звездочка.

– Я вижу звезду, отец.

– Ох, – тяжело выдохнул восемьдесят первый властитель Штормхолда. – А ну-ка подведите меня к окну.

Четверо умерших сыновей с грустью смотрели, как трое живых ведут отца к окну. Тяжело опираясь на их широкие плечи, он пристально вгляделся в свинцовое небо. Узловатые, похожие на ветви пальцы старого лорда сомкнулись вокруг прекрасного топаза, висевшего на массивной серебряной цепи у него на груди, и она порвалась, словно паутинка. Он сжал камень в кулаке.

Усопшие лорды зашептались меж собой мертвыми голосами, похожими на шелест падающего снега: они узнали этот топаз, он был символом власти над Штормхолдом. Кто наденет его, тот и станет хозяином замка, если, конечно, в его жилах течет кровь Штормхолда. Кому же из оставшихся в живых сыновей восемьдесят первый властитель вручит камень?

Живые сыновья молча глядели на отца: один – с надеждой, второй – настороженно, а третий – с безразличием (но это было обманчивое безразличие, подобное холодному равнодушию скалы, которое осознаешь, только поняв – она неприступна и нет пути обратно).

Старик отстранил сыновей и выпрямился во весь свой немалый рост. В это мгновение он снова превратился в грозного повелителя Штормхолда, который одержал победу над северными гоблинами в битве при Скалистом кряже, родил от трех жен восьмерых детей (из которых семеро – сыновья) и, когда ему не было еще и двадцати, убил в бою четверых своих братьев, в том числе и того, который был почти в пять раз старше и считался непобедимым.

Величественный старик зажал в руке топаз и произнес на давно забытом языке четыре слова, которые потрясли воздух подобно огромному бронзовому гонгу. И выбросил камень в окно.

Оставшиеся в живых сыновья, затаив дыхание, смотрели, как топаз взлетает по дуге вверх. Он достиг высшей точки, но, вопреки всем ожиданиям, продолжал лететь все дальше в ночное небо, усеянное звездами.

– Тот из вас, кто найдет этот камень, дающий власть над Штормхолдом, получит мое благословение и Штормхолд со всеми подвластными ему землями, – произнес восемьдесят первый властитель, и с каждым словом его голос звучал все тише и тише, пока не превратился в сипение глубокого старика, похожее на свист ветра в заброшенном доме.

Братья – живые и мертвые – не сводили глаз с камня, который летел все выше и выше, пока совсем не скрылся из виду.

– Но как?! Нам что, оседлать орлов и лететь в небеса? – озадаченно спросил Терциус.

Старик ничего не ответил. Последний луч заходящего солнца угас, и бесчисленные звезды засияли на небе во всем своем великолепии.

Вдруг одна звезда упала.

Терциус почему-то подумал, хотя и без особой уверенности, что это та самая первая звезда, которую заметил его брат Септимус.

Она падала, оставляя за собой огненный след, и упала где-то на юго-западе.

– Там, – прошептал восемьдесят первый властитель и упал бездыханным на каменный пол своей опочивальни.

Праймус почесал бороду и посмотрел на распростертое у его ног тело.