Звездный хирург

19

Конвей долго – хотя, может статься, всего лишь пару-тройку секунд не мог заставить себя оторваться от интеркома, а мыслями, которые одолевали его в тот миг, при иных обстоятельствах наверняка заинтересовался бы главный психолог госпиталя. Однако он совладал с паникой, не бросился очертя голову прятаться, а принудил себя подойти к ФГЛИ, которых набилось в шлюз столько, что их можно было складывать штабелями. Знания Конвея в области физиологии тралтанов были весьма ограничены, но это его мало беспокоило, поскольку он в любой момент мог принять мнемограмму ФГЛИ. Вся сложность состояла в том, что нужно было действовать незамедлительно. У него никак не получалось сосредоточиться: мониторы желали знать, что произошло, а тралтаны, многие из которых были в сознании, оглашали воздух жалобными стонами.

– Сержант! – гаркнул Конвей и указал на ФГЛИ. – Палата четыре-Б, двести семидесятый уровень. Знаете?

Монитор кивнул. Конвей повернулся к своим помощникам-инопланетянам. С нидианином и ХЦХЛ у него ничего не вышло, сколько он не размахивал руками, и только когда он обхватил руками передние лапы одного ФГЛИ и грубо вывернул отросток, на котором у того помещались органы зрения, так, что глаза обратились в сторону двери, то сумел добиться хоть какого-то результата. В конце-концов ему, как он надеялся, удалось растолковать тралтанам, что они должны сопровождать раненых и разместить их в палате.

Поскольку и пациенты и врачи принадлежали к классу ФГЛИ, особых проблем не предвиделось. О менее удачных раскладках Конвей старался не думать. Ему поручили что? Правильно, палаты Торннастора. Вот с ними он и будет разбираться.

О'Мары в его кабинете не оказалось. Исполнявший обязанности адъютанта Кэррингтон доложил, что майор пытается распределить пациентов и персонал по видам и что он хотел встретиться с доктором Конвеем, как только тот освободится. Кэррингтон сказал еще, что, раз системы связи или не работают, или содрогаются от нечленораздельных воплей, не будет ли доктор Конвей настолько любезен, чтобы зайти попозже или немного подождать.

Десять минут спустя Конвей вышел от О'Мары с мнемограммой и направился обратно в палату четыре-Б. У него уже был кое-какой опыт работы с мнемограммами ФГЛИ. Он чувствовал себя слегка не в своей тарелке от того, что передвигался на двух ногах вместо шести, а также от того, что постоянно норовил вытянуть шею, чтобы посмотреть на движущийся предмет, вместо того, чтобы просто проводить его глазами. Но лишь очутившись в палате, он осознал, какой частью его сознания завладела мнемограмма! Он готов был немедленно бросить все и заниматься исключительно ранеными и подумал мимоходом, отчего медсестры-ФГЛИ в таком ужасе и почему он их не понимает. Что же касается медсестер-землянок – тщедушные, малопривлекательные создания, вечно суетятся и мельтешат под ногами!

Конвей приблизился к группе тщедушных созданий – впрочем, на взгляд человека, двое из медсестер были очень даже ничего – и сказал:

– Послушайте меня, пожалуйста. Мнемограмма ФГЛИ позволит мне приступить к лечению пациентов, но из-за поломки транслятора я не могу говорить ни с ними, ни с тралтанами медиками. Поэтому вам, девушки, придется во всем мне помогать.

Они глядели на него широко раскрытыми глазами, их страх постепенно улетучился, потому что некто, наделенный властью, объяснил им, что нужно делать, пускай он и требует невозможного. В палате насчитывалось сорок семь ФГЛИ, причем восьмерых только-только привезли и их следовало осмотреть в первую очередь. Медсестер же было всего трое.

– С санитарами ФГЛИ вы теперь общаться не можете, – продолжил Конвей после секундного колебания, – но система медицинской нотации у нас с ними одна и та же, поэтому, я думаю, постепенно дело наладится. Разумеется, о схватывании с лета речи не идет, но вы должны растолковать им, что от них требуется. Машите руками, рисуйте, но прежде всего пользуйтесь своими прелестными головками.

«Подсластил пилюлю», – подумал он с раскаянием. А как еще? Он ведь не психолог, не О'Мара…

Конвей прооперировал четверых раненых, и тут появился Маннон с очередным ФГЛИ на носилках. Пациентом оказался Торннастор. С первого взгляда становилось ясно, что тралтан-диагност обречен на продолжительное пребывание в неподвижности. Маннон кратко описал ранение Торннастора и свои действия, потом прибавил:

– Раз уж вы присвоили себе монополию на тралтанов, поразмыслите на досуге о послеоперационном уходе. Черт возьми, ваша палата – самая тихая во всем госпитале. Ну-ка, признавайтесь, чем вы их очаровали? Может, у вас припрятан действующий транслятор?

Конвей рассказал ему о своих попытках добиться взаимопонимания с инопланетянами.

– Не скажу, что перспектива обмениваться с медсестрами писульками во время операции особенно меня вдохновляет, – устало сострил Маннон, лицо которого посерело от утомления. – Но, похоже, какой-то смысл в этом есть. Я позабочусь, чтобы все узнали о ваших происках.

Они переложили массивную тушу Торннастора на специальную опору, подобные которой служили койками для ФГЛИ в условиях невесомости. Маннон сказал:

– Кстати, я тоже принял мнемограмму ФГЛИ – ради Торни. Сейчас у меня на очереди двое ХЦХЛ. Я и знать не знал, что бывают такие твари, но О'Мара сумел где-то раскопать их мнемограмму. Придется влезть в скафандр: та дрянь, которой они дышат, способна прикончить кого угодно, кроме них самих. Они оба в сознании, так что, чувствую, хлопот не оберешься.

Внезапно он ссутулился, уголки рта опустились книзу.

– Придумайте что-нибудь, Конвей, – проговорил он глухо. – В палатах вроде вашей, где пациенты и персонал принадлежат к одному виду, все не так плохо. Но в других, там, где смешались чуть ли не половина рас галактики, а врачи из-за ранений превратились в пациентов, творится сущий ад.

Конвей знал, что госпиталь подвергается бомбардировке: металлическая наружная обшивка гудела так, словно кто-то с чрезмерным усердием колотил в гонг. Он старался не обращать на эти звуки внимания, ибо догадывался, сколь малоприятным могут быть последствия взрывов.

– Представляю, – буркнул он. – Но у меня и так работы по горло…

– Работы по горло у всех! – перебил Маннон. – Однако должен найтись кто-то сообразительнее остальных!

«Что ему от меня нужно?» – подумал Конвей, глядя в спину Маннону, потом отвернулся и занялся следующим раненым.

Последние несколько часов в мозгу Конвея происходило нечто странное.

Сначала возникло ощущение, будто он понимает, о чем говорят тралтаны-санитары. Он решил, что причиной тому – мнемограмма ФГЛИ, которая, будучи записью мозговой деятельности медицинского светила тралтанов, снабдила его сознание множеством сведений относительно манеры речи шестиногих исполинов. Раньше он ничего подобного не замечал – может статься, из-за того, что ему никогда не доводилось лечить одновременно столько тралтанов, да и транслятор всегда был под рукой. А сейчас создались благоприятные условия для того, чтобы мнемограмма ФГЛИ больше, чем обычно, потеснила в его мозгу человека. Какой-либо борьбы за верховенство при столкновении двух личностей не наблюдалось. Все случилось как бы само собой, поскольку Конвей вынужден был много размышлять по-тралтански. Когда к нему обращались люди, он принуждал себя сосредоточиться, иначе же воспринимал их слова как бессвязный, невразумительный лепет. А ФГЛИ он понимал все лучше и лучше.

Разумеется, до совершенства было ещё далеко. Прежде всего, слоноподобные уханья и завывания достигали разума ФГЛИ, поместившегося в сознании Конвея, через человеческие уши, что приводило к неизбежным искажениям. Звуки сливались друг с другом, но все-таки он частично разбирал их, из чего следовало, что он обзавелся собственным, пускай слабеньким, транслятором, который, правда, действует лишь в одном направлении. А в одном ли? Готовясь к операции, Конвей попробовал ответить санитарам. Его второе «я» – ФГЛИ знало, как произносить слова, сам он, разумеется, умел управляться со своей артикуляцией, а голос землянина, к тому же, признавался в галактике едва ли не самым гибким и универсальным инструментом. Конвей глубоко вздохнул и открыл рот.

Первая попытка провалилась с треском. Она закончилась приступом кашля и всеобщим беспокойством в палате. Но с третьей он сумел кое-чего добиться – санитар-тралтан откликнулся на его просьбу! Остальное было делом времени. Лечение пошло намного быстрее, и шансы пациентов на благоприятный исход резко повысились. Медсестры-землянки почтительно прислушивались к диковинным звукам, которые вырывались из горла Конвея, однако, похоже, ситуация казалась им не столько напряженной, сколько потешной.

– Так, так, – изрек знакомый голос за его спиной, – пациенты на седьмом небе от счастья, а добрый доктор поддерживает их дух, изображая из себя двуногое животное. Какой ерундой вы тут занимаетесь?

Конвей осознал, что О'Мара действительно зол, поэтому предпочел ответить на вопрос и проигнорировать вступительную фразу.

– Лечу пациентов Торннастора и несколько вновь прибывших, – доложил он. – С мониторами и ФГЛИ все в порядке, и я как раз собирался попросить у вас мнемограмму ДБЛФ для раненых келгиан.

– Я лучше пошлю к ним келгианского врача, – фыркнул О'Мара, – а о других позаботятся ваши медсестры. Позвольте напомнить вам, доктор Конвей, что в госпитале триста восемьдесят четыре уровня, что множество пациентов нуждается хотя бы в предварительном осмотре и лечении, которых не может получить, потому что персонал свистит, а они чирикают! В шлюзах и даже в коридорах с пробитыми стенами накапливаются раненые, а давление падает, и им там отнюдь не весело.

– Что вы от меня хотите? – перебил его Конвей.

О'Мара почему-то разозлился ещё сильнее.

– Не знаю, доктор Конвей, – язвительно ответил он. – Я психолог. От меня сейчас толку мало, ибо большинство моих подопечных не понимает того, что я им говорю. А тех, кто понимает, я прошу придумать, как нам выбраться из этой заварухи. Но они слишком заняты своими палатами, чтобы беспокоиться о госпитале в целом. Они перекладывают ответственность на «важных шишек»…

– При данных обстоятельствах, – прервал его Конвей, – разумнее всего было бы спросить совета у диагноста.

Гнев О'Мары вполне объясним, подумал он, представляя себя на месте психолога, который не может ни выслушать пациента, ни поговорить с ним. Но за что майор сердится на него, ведет себя так, будто он, Конвей, где-то здорово напортачил?

– Торннастор не в счет, – произнес О'Мара, слегка понизив голос. – Вам, вероятно, было недосуг узнать, что двое других диагностов убиты. Что касается старших врачей, Харкнесс, Иркултис, Маннон…

– Маннон! Он не…

– Я полагал, вы знаете, – проговорил майор чуть ли не мягко, – он ведь находился всего через два уровня от вас, оперировал ХЦХЛ. Ракета раскроила стену, и кусок металла распорол ему скафандр. Тяжелая декомпрессия. Вдобавок, он успел наглотаться той отравы, которой дышат ХЦХЛ. Но жить будет.

Конвей только теперь сообразил, что затаил дыхание.

– Я рад, – сказал он.

– Я тоже, – буркнул О'Мара. – Из вышеперечисленного следует, что диагносты выбыли из строя в полном составе, а из старших врачей остались один вы. Так что будьте любезны как главный медицинский чин на текущий момент сообщить мне, что вы намерены делать.

Он выжидательно уставился на Конвея.