Звездный зверь

3. Неуместный вопрос

Вмешательство Министерства инопланетных дел в дело Ламокса не отложило слушание, а наоборот, ускорило его. Мистер Гринберг позвонил окружному судье, договорился с ним, что воспользуется его залом суда, и попросил все стороны и свидетелей быть в суде к десяти часам следующего утра — включая, разумеется, и это неземное чудовище, из-за которого весь сыр-бор разгорелся. На последнее требование судья О'Фаррел обратил особое внимание:

— Это создание — оно вам тоже нужно?

Гринберг сказал, что он решительно за то, чтобы это неземное существо присутствовало, поскольку именно его участие в деле было причиной вмешательства Министерства.

— Судья, мы, люди из Министерства, не любим совать нос в ваши местные дела. Увидев его и задав свидетелям несколько вопросов, я, вероятно, смогу откланяться, что будет удобнее для нас обоих. Именно это якобы внеземное существо — причина моего приезда. Единственная причина. Поэтому — пусть оно присутствует, ладно?

— Видите ли, оно довольно велико. Возможно, слишком, чтобы приводить его в зал суда. Я, правда, его уже несколько лет не видел, но, думаю, оно с тех пор только выросло — а даже в то время было слишком велико, чтобы находиться в помещении. Не могли бы вы посмотреть на него на месте?

— Можно, хотя я придерживаюсь убеждения, что все, относящееся к слушанию дела, должно быть собрано в одном месте. Где оно находится?

— Под арестом по месту жительства, вместе со своим владельцем. Они живут за городом, в нескольких милях отсюда.

Гринберг на минуту задумался. Будучи человеком непритязательным, из тех, которым все равно, где есть и спать, он, когда касалось дел Министерства, действовал по принципу перекладывания всей беготни на других. Иначе ему не удавалось бы справиться с громадной нагрузкой делами.

— Мне не хотелось бы выезжать в провинцию, поскольку я планировал придержать свой корабль и завтра, по возможности, после полудня вернуться в столицу. Это очень срочно… имеет отношение к марсианскому договору.

Последнее было стандартной выдумкой Гринберга, когда он хотел поторопить кого-либо не из Министерства.

Судья О'Фаррел пообещал, что все устроит.

— Мы сделаем временный загон на лужайке около здания суда.

— Прекрасно! До завтра, судья. Благодарю вас за все.

За два дня до того, как Ламокс вырвался на свободу, судья О'Фаррел отправился на рыбалку. К его возвращению в городе уже навели порядок, а в силу установленного им для себя принципа, он старался не слушать и не читать газетных сообщений или разговоров, касающихся дел, которые ему, возможно, предстоит вести. Позвонив шефу дорожного патруля Драйзеру, он не предполагал, что могут быть какие-то затруднения с перемещением Ламокса.

Шеф Драйзер высунулся из верхнего люка своей машины.

— Судья, у вас голова на месте?

— Хм, священник, что вас беспокоит?

Драйзер пытался возражать, но судья отмел все его доводы. Тогда они оба позвонили мэру. Мэр побывал на той же самой рыбалке, и потому встал на сторону О'Фаррела. Он сказал:

— Шеф, вы меня удивляете. Мы не можем позволить, чтобы важный чиновник решил, будто мы настолько отсталы, что не способны справиться с подобным пустяком.

Драйзер тяжело вздохнул и позвонил в компанию «Горные Штаты: стальные и сварочные работы».

Шеф Драйзер решил доставить Ламокса до того, как станет светло — ему хотелось посадить его в клетку, пока на улицах мало народа. Но никто не подумал поставить об этом в известность Джона Томаса. Он был разбужен в четыре часа утра в плохом настроении: пробуждение прервало его кошмар, и вначале он подумал, что с Ламоксом случилось что-то ужасное.

Когда же ситуация для него прояснилась, стало понятно, что на сотрудничество с ним нельзя было рассчитывать. Он оказался «тяжел на подъем», из тех, у кого по утрам в крови ощущается нехватка сахара, и от них нельзя ничего добиться, пока они хорошенько не позавтракают — на чем он сейчас и настаивал.

Шеф Драйзер выглядел рассерженным. Миссис Стюарт, с видом «мама знает лучше», сказала:

— Дорогой, ты не думаешь, что тебе лучше…

— Я думаю, что мне надо позавтракать. И Ламоксу — тоже.

Драйзер заметил:

— Молодой человек, вы ведете себя неправильно. Прежде всего, имейте в виду, что у вас будут большие неприятности. Пошли. Вы сможете позавтракать и в городе.

Джон Томас упорно гнул свое. Его мать резко сказала:

— Джон Томас, это невыносимо! Ты слышишь? С тобой так же трудно разговаривать, как когда-то с твоим отцом.

Но упоминание об отце лишь укрепило его на неверном пути. Он с горечью сказал:

— Почему ты не защищаешь меня, мама? В школе мне говорили, что любой гражданин не может быть уведен из своего дома по прихоти полиции. Но ты прилагаешь все силы, чтобы помочь ему, а не мне. На чьей ты стороне?

При этих его словах она посмотрела на сына с крайним удивлением.

— Джон Томас! Ты не смеешь разговаривать так со своей матерью!

— Да, — согласился шеф Драйзер. — Будь вежлив со своей мамой, или я тебя отшлепаю ладошкой — неофициально, конечно. Чего я не выношу, так это когда мальчик груб со старшими. — Он расстегнул мундир и вытащил из-за пазухи сложенную бумагу. — Сержант Мендоза рассказал мне, как ты выкаблучивался, так что я пришел, предварительно подготовившись. Вот ордер. Ну, теперь идешь? Или мне тащить тебя?

Он стоял, хлопая бумагой по ладони, но не протягивая ее. Когда Джон Томас потянулся за ордером, он отдал его и ждал, пока тот прочитает. Наконец шеф Драйзер сказал:

— Ну? Ты удовлетворен?

— Это всего лишь судебная повестка, — сказал Джон Томас, — предписывающая мне явиться вместе с Ламоксом.

— Так оно и есть.

— Но в ней сказано, что явиться нужно к десяти часам. И в ней не говорится, что мне нельзя сначала позавтракать…

Шеф Драйзер глубоко вздохнул, заметно раздаваясь в стороны. Его лицо, уже порозовевшее, теперь стало красным, но он ничего не ответил.

Джон Томас сказал:

— Мам, я собираюсь устроить себе завтрак. Тебе тоже что-нибудь сделать?

Она посмотрела на Драйзера, затем снова на сына и закусила губу.

— Не беспокойся, — сказала она недовольно. — Я приготовлю завтрак. Мистер Драйзер, выпьете с нами кофе?

— Это любезно с вашей стороны, мадам. Не откажусь. Я всю ночь на ногах.

Джон Томас посмотрел на них.

— Сбегаю, посмотрю на Ламокса, — он помедлил в нерешительности и добавил: — Я сожалею, что был груб, мам.

— Ладно, больше не будем об этом, — холодно ответила она.

Он собирался сказать еще несколько слов в свое оправдание, но передумал и вышел.

Ламокс тихо посапывал, вытянувшись так, что одна его половина находилась внутри домика, другая — снаружи. Его сторожевой глаз был поднят над шеей, как всегда, когда он спал. При приближении Джона Томаса он повернулся и оглядел его, но поскольку та часть Ламокса, которая бодрствовала, узнала юношу, звездный зверь не проснулся. Джон Томас, удовлетворенный, вернулся в дом.

За завтраком страсти успокоились, и к моменту, когда Джон Томас съел две тарелки овсяной каши, яичницу-глазунью, гренки и выпил чашку какао, он готов был признать, что шеф Драйзер всего лишь выполнял свои обязанности и, конечно же, не гонял собак в свое удовольствие. В свою очередь, шеф Драйзер, подзакусив, решил, что нет ничего плохого в том, чтобы иногда править мальчиком твердой рукой и время от времени устраивать ему взбучку. Плохо, что матери пришлось растить его одной, — похоже, она хорошая женщина.

Подбирая с тарелки остатки яичницы куском хлеба, он сказал:

— Я почувствовал себя лучше, миссис Стюарт. Это правда. Домашняя кухня для вдовца — наслаждение. Но я не решусь признаться в этом своим людям.

Миссис Стюарт поднесла руку ко рту.

— О, я забыла о них! — и добавила: — Я быстренько сварю еще кофе. Сколько их там?

— Пятеро. Но не беспокойтесь, мэм, они позавтракают после дежурства. — Он повернулся к Джону Томасу. — Готов, юноша?

— Угу… — ответил тот и повернулся к матери. — Почему бы и им что-нибудь не приготовить, мам? Мне еще надо разбудить Ламокса и покормить его.

К тому времени, когда Ламокс пробудился, поел и получил все наставления, все пять патрульных наслаждались второй чашкой кофе после горячего завтрака. В целом все это более напоминало дружеский визит, а не арест. Было далеко за семь, когда процессия появилась на дороге.

Около девяти часов они водворили Ламокса во временную клетку возле здания суда. Ламокс был в восторге от запаха стали и хотел тотчас же откусить кусочек. Джон Томас вынужден был проявить твердость. Он вошел к Ламоксу в клетку и стал ласкать его и разговаривать с ним, тогда как рабочие начали заваривать проход. Он несколько обеспокоился, увидев массивную стальную конструкцию, поскольку ему не представилось случая сказать шефу Драйзеру, что сталь против Ламокса не просто бесполезна… Но теперь, похоже, говорить что-либо слишком поздно. Особенно поскольку шеф Драйзер гордился своим загоном. Времени на заливку фундамента не было, поэтому он заказал коробку открытого типа из стальных балок, с крышей, днищем и боковинами, при этом одна сторона пока оставалась открытой, чтобы можно было ввести Ламокса и закрыть клетку.

Да, думал про себя Джон Томас, они все так уверены в своей правоте, что даже не побеспокоились спросить меня. Он решил просто попросить Ламокса не есть ни кусочка клетки под угрозой наказания — и надеялся на лучшее.

Ламокс склонялся скорее к возражению: с его точки зрения, это было глупо — пытаться запереть голодного мальчика в клетке из пирожков.

Один из рабочих закончил свою работу, опустил сварочную горелку и сказал:

— Знаете, похоже, это существо разговаривает.

— Разговаривает, — коротко ответил Джон Томас.

Человеческая речь со стороны внеземных существ не была диковинкой, особенно благодаря передачам по стереовидению, и рабочий, казалось, был удовлетворен его ответом. Но скоро снова встал около клетки.

— Я никогда еще не разговаривал с животными, — сказал он. Джон Томас не ответил: замечание было таким, что на него можно было и не отвечать.

Теперь, когда у него выдалось время, он решил внимательно осмотреть Ламокса. Кое-что на его теле вызывало беспокойство. Впервые эти симптомы он заметил на утро, последовавшее за той ужасной прогулкой: две припухлости, расположенные там, где у Ламокса оказались бы плечи, если бы он их имел. Вчера вечером ему показалось, что они стали больше, и это его смущало, поскольку он надеялся, что то всего лишь… не то чтобы Ламокс легко получал ушибы.

Эти припухлости действительно беспокоили Джона Томаса. Возможно, его подопечный ушибся во время своих нечаянных спортивных упражнений. Выстрел, который, сделал мистер Ито, не принес ему вреда, остался лишь небольшой след от пороха в том месте, куда попал заряд, и больше ничего. Заряд оказался подобен сильному удару для мула: шокирующий, но безвредный.

Ламокс мог ушибиться, когда продирался через теплицы, но это казалось маловероятным. Скорее всего, он ушибся при падении с виадука. Джон Томас знал, что такое падение убило бы любое земное животное, у которого такое же неблагоприятное соотношение веса и роста, например, слона. Конечно, Ламокс, с его неземными особенностями тела, не был столь же хрупким, как слон… и все же он вполне мог ушибиться.

Черт побери! Припухлости стали еще больше, чем раньше. Они уже превратились в настоящие опухоли, а кожа на них казалась мягче и тоньше, чем броня, в которую был закован Ламокс. Интересно, думал Джон Томас, может ли у существа, подобного Ламоксу, образоваться злокачественная опухоль, скажем, от ушиба? Он не знал этого, и даже не знал никого, кто бы это мог знать. Насколько он помнил, Ламокс никогда не болел, и отец никогда не упоминал насчет того, чтобы с Ламоксом что-либо случалось. Он был неизменно одинаков вчера, сегодня и всегда — не считая того, что становился все больше.

Надо бы сегодня вечером просмотреть дневник дедушки и записи прадедушки. Может быть, он что-нибудь упустил…

Он надавил пальцем на одну из выпуклостей. Ламокс беспокойно зашевелился.

— Больно?

— Нет, — ответил детский голосок. — Щекотно.

Ответ не успокоил Джона Томаса. Он знал, что Ламокс боится щекотки, но для этого требовалось что-нибудь вроде мотыги. Припухлости, должно быть, были очень чувствительны. Он уже собрался продолжить обследование, когда его окликнули сзади.

— Джон! Джонни!..

Он обернулся. Снаружи клетки стояла Бетти.

— Привет, проныра, — сказал он. — Получила мое послание?

— Да, но уже после восьми. Ты ведь знаешь моих… Эй, Ламокс! Как ты, деточка?

— Все хорошо, — ответил Ламокс.

— Я и записал послание на пленку, — ответил Джон Томас. — Эти идиоты подняли меня с постели до рассвета. Какая глупость!

— Зато полюбовался восходом солнца! Но из-за чего такая суматоха? Мне казалось, слушание дела назначено на следующую неделю.

— Мне тоже так казалось. Но появилась какая-то шишка из инопланетного министерства, прибывшая прямо из столицы. И теперь она будет всё решать.

— Как!?

— А в чем дело?

— Как — в чем дело? Я же ведь не знаю, кто этот человек из столицы. Я рассчитывала, что придется иметь дело с судьей О'Фаррелом… Впрочем, понимаю, что заставляет его торопиться. Этот новый судья… впрочем, не знаю. У меня есть кое-какие соображения, которые я еще не успела оформить. — Она нахмурилась. — Нам нужна отсрочка.

— Зачем? — спросил Джон Томас. — Почему бы нам не пойти сейчас в суд и не рассказать, как все было?

— Джонни, ты безнадежен. Если бы дело было только в этом, тогда никакого суда не было бы.

— Может, все будет не так уж и плохо?

— Ну-ну… Послушай, тугодум, хватит болтать глупости. У нас в запасе чуть более часа… — Она глянула на часы на башне старинного здания суда. — Нужно успеть провернуть одно дельце. Только давай пошевеливайся. Надо бы зарегистрировать права на Ламокса как на имущественную принадлежность землевладельца.

— Это глупо. Они на это не пойдут, я тебе говорю. Мы не можем владеть Ламоксом как фермой. Он не участок земли.

— Человек может владеть, как неотлучаемой имущественной принадлежностью, коровой, двумя лошадьми, десятком свиней. Плотник — владеть своим инструментом. Актриса — владеть своим гардеробом.

— Но это не относится к землевладению. Я прослушал тот же курс коммерческого права, что и ты. Тебя засмеют.

— Здесь, по сути, подобная ситуация. Раздел второй того же права. Если он «орудие твоего ремесла» — как тогда? Пусть попробуют доказать, что это не так. Главное — зарегистрировать Ламокса как имущественную принадлежность, не подлежащую конфискации, до того, как против него будет вынесено решение суда.

— Если они не смогут взыскать с меня, то взыщут с моей матери.

— Нет, не смогут. Я проверила. Поскольку твой отец оставил деньги под опеку, у нее по закону нет ни гроша.

— Неужели по закону так? — спросил он с сомнением.

— Ох, давай поспешим. Закон может быть каким угодно, если тебе удастся убедить в этом суд.

— Бетти, ты умница, — он пролез через прутья, обернулся и сказал: — Лами, я ненадолго покину тебя. Оставайся здесь.

— Почему?.. — спросил Ламокс.

— Незачем меня об этом спрашивать. Просто жди меня здесь.

— Хорошо.

На лужайке перед зданием суда собралась толпа. Люди глазели на Ламокса, уже ставшего знаменитостью. Шеф Драйзер приказал поставить ограждения из канатов, и двое полицейских следили, чтобы за них не заходили. Двое молодых людей нырнули под канаты и протиснулись сквозь толпу к крыльцу здания суда. Отдел оформления документов находился на втором этаже. Они нашли там заместителя начальника, старую деву по имени миссис Шрейбер.

Миссис Шрейбер придерживалась той же точки зрения в отношении Ламокса, как существа, свободного от решения суда, что и ее начальник. Но Бетти указала, что это не прерогатива судебного клерка, решать, что по закону является имущественной принадлежностью, и привела выдуманный случай с человеком, который был владельцем многократного эхо. Миссис Шрейбер нехотя заполнила бланки, взяла пошлину по самому высокому тарифу и вручила им заверенную копию.

Было почти уже десять. Джон Томас заторопился и побежал вниз по лестнице. Он остановился, увидев, что Бетти задержалась у автоматических весов.

— Пошли, Бетти. Сейчас не самое подходящее время взвешиваться.

— Я не взвешиваюсь, — сказала она, глядя в зеркало, установленное у весов. — Я проверяю свой внешний вид. Мне нужно выглядеть наилучшим образом.

— Ты выглядишь замечательно.

— Спасибо за комплимент, Джонни.

— Это не комплимент. Давай скорее. Мне еще нужно сказать кое-что Ламоксу.

— Сбавь газ, не несись сломя голову. Все будет в порядке. — Она стерла краску с бровей, затем снова подкрасила их, так что они приобрели какой-то демонической вид — ей казалось, что так она выглядит старше. Бетти подумала, не добавить ли ей пару мушек на правую щеку, но решила, что сойдет и так — особенно поскольку Джонни готов был взорваться. Они сбежали вниз и вышли из здания.

Заметных усилий стоило убедить патрульного, что их место по ту сторону ограждения. Джонни увидел каких-то мужчин, стоящих у клетки Ламокса, и прибавил ходу.

— Эй! Вы, двое! Убирайтесь отсюда!

Судья О'Фаррел обернулся и сощурился.

— Какое отношение имеете к этому вы, молодой человек?

Другой мужчина обернулся, но ничего не сказал.

— Я? Я его владелец. Он непривычен к незнакомым людям. Так что лучше отодвиньтесь от клетки, — он повернулся к Ламоксу. — Все в порядке, детка. Твой Джонни здесь.

— Здравствуйте, судья.

— О, привет, Бетти. — Судья смотрел на нее, пытаясь понять, зачем она здесь находится, затем повернулся к Джону Томасу. — Вы, должно быть, сын Стюарта. Я судья О'Фаррел.

— Ох, простите меня, судья, — ответил Джон Томас, и уши его стали красными. — Я думал, вы из любителей поглазеть.

— Вполне естественная ошибка. Мистер Гринберг, это тот самый парень, сын Стюарта… Джон Томас Стюарт. Молодой человек, это достопочтенный Сергей Гринберг, специальный уполномоченный Министерства инопланетных дел. — Он огляделся. — О, да… это мисс Бетти Соренсон, господин уполномоченный. Бетти, зачем ты так измазала свое лицо?

Она гордо игнорировала его вопрос.

— Сочту за честь познакомиться с вами, господин уполномоченный.

— Пожалуйста, просто господин Гринберг.

— Джон Томас, — Гринберг повернулся к Джонни, — имеешь ли ты какое-нибудь отношение к Джону Томасу Стюарту?

— Я Джон Томас Стюарт одиннадцатый, — просто ответил Джонни. — Полагаю, вы имеете в виду моего прапрапрадедушку.

— Да, наверное. Я родился на Марсе, и из моего окна была видна его статуя. У меня и мысли не было, что ваша семья связана с этим. Возможно, позднее мы еще поболтаем о Марсе.

— Я никогда не был на Марсе, — признался Джонни.

— Не были? Впрочем, не удивительно. Вы еще очень молоды.

Бетти внимательно слушала, ее уши почти шевелились. Она решила, что этот судья станет ее добычей еще легче, чем судья О'Фаррел. Трудно было припомнить, чтобы имя Джонни что-нибудь значило — в особенности принимая во внимание, что оно ничего не значило. Во всяком случае, в окрестностях Уэствилля.

Гринберг продолжал:

— Из-за вас я проиграл два пари, мистер Стюарт.

— Сэр?

— Я предполагал, что это существо окажется не «оттуда». Я ошибался. Этот парнище, конечно, не уроженец Земли. Но при этом я был уверен, что если он неземного происхождения, то смогу определить его вид. Я не специалист по внеземным животным, но в моем деле необходимо иметь представление о многих вещах, хотя бы ознакомиться визуально. Но я не знаю, кто он и откуда.

— Ну, он просто Ламокс. Так мы его зовем. Мой прадедушка привез его на «Трейл Блейзерс», из второго путешествия.

— Так давно? Ну, тогда часть загадки проясняется: это было до того, как Министерство завело регистрацию… фактически, до того, как наше министерство вообще появилось. Но я все же не вижу, как такой зверь смог остаться незамеченным в исторической литературе. Я читал о «Трейл Блейзерс» и помню, что он привез много экзотики. Но не припоминаю такого парня, а ведь внеземные существа были в те дни диковинкой.

— Ну, это… видите ли, сэр, капитан не знал, что Ламокс находился на борту. Прадедушка принес его в своем ранце и тайком пронес на корабль.

— Принес в ранце? — Гринберг уставился на гигантскую фигуру Ламокса.

— Именно так, сэр. Конечно, Ламокс был тогда гораздо меньше.

— С трудом в это верится.

— У меня есть его фотографии. Он был величиной со щенка колли. Только, конечно, ног у него больше.

— М-да. Больше ног. Он скорее наводит меня на мысль о трицератопсах, чем о колли. Кормление его обходится не дорого?

— О нет. Ламокс ест практически все. Ну, почти все, — быстро поправился Джон Томас, неловко поглядывая на стальные прутья. — И он может длительное время обходится без еды. Правда, Лами?

Ламокс лежал, подобрав под себя ноги, и при этом проявлял бесконечное терпение, которое умел выказать при необходимости. Он следил за разговором Джонни с Гринбергом, поглядывая одним глазом на Бетти и еще одним — на судью. Теперь он открыл свою огромную пасть.

— Да, но такое мне не нравится.

Мистер Гринберг поднял брови и сказал:

— Не предполагал, что эта зверюга умеет говорить.

— Что? А, конечно, Лами разговаривает еще с того времени, когда мой отец был ребенком. Он все понимает. Сейчас я вас представлю. Лами, хочу познакомить тебя с господином уполномоченным, Сергеем Гринбергом.

Ламокс без интереса посмотрел на Гринберга и сказал:

— Здравствуйте, господин уполномоченный, Сергей Гринберг, — выговаривая четко слова, но не очень хорошо произнеся имя и фамилию.

— Здравствуй, Ламокс, — сказал Гринберг, и тут часы на здании суда пробили назначенное для заседания время. Судья О'Фаррел повернулся к нему и сказал:

— Десять часов, господин уполномоченный. Думаю, нам пора идти.

— Не торопитесь, — ответил задумчиво Гринберг. — Без нас не начнут. Меня заинтересовала эта сторона расследования. Мистер Стюарт, какой у Ламокса коэффициент умственного развития по человеческой шкале?

— Что? А! Его коэффициент умственного развития? Не знаю, сэр.

— Боже мой! Неужели вы никогда не пытались этого выяснить?

— Да нет, сэр. Я имею в виду: да, сэр. Во времена моего дедушки кто-то проводил с ним какие-то исследования, но дедушке так стало больно от того, как они с ним обращались, что он их прогнал. С тех пор мы держим незнакомых людей подальше от Лами… по крайней мере, большинство из них. Но он настоящий умница. Можете сами убедиться.

Судья О'Фаррел зашептал Гринбергу:

— Этот зверь не умнее хорошей собаки, даже если и может повторять, как попугай, человеческую речь. Я это знаю.

Джон Томас возмутился.

— Я все слышал, судья. У вас предубеждение.

Судья хотел было ответить, но в разговор вмешалась Бетти.

— Джонни, вспомни, что я тебе говорила. Разговаривать с ними буду я.

Гринберг не обратил на это вмешательство внимания.

— Были какие-нибудь попытки изучить его язык?

— Сэр?

— М-м-м, очевидно, нет. Он мог быть привезен еще до того, как научился говорить… я имею в виду, говорить на своем языке. У него должен быть свой язык. К ксенологов есть аксиома, что речевые центры формируются только у существ, которые эти центры используют. То есть, он вообще не смог бы выучить человеческую речь, как речь, даже очень слабо, если его собственное племя не пользовалось бы речью как средством общения. Он может писать?

— Но как, сэр? У него же нет рук.

— М-м-м, да. Тогда, отталкиваясь от теории, готов держать пари, что относительный индекс у него не ниже сорока. Ксенологи нашли, что высшие типы, уровня человека, всегда обладают тремя характеристиками: речевыми центрами, манипуляторными устройствами и, посредством этих двух, умением сохранять информацию в виде записей. Так что можно заключить, что племя Ламокса в своем развитии значительно отстает от нас. Вы изучали ксенологию?

— Слишком мало, сэр, — смущенно произнес Джон Томас. — Только те книги, что смог найти в библиотеке. Но собираюсь основательно заняться ксенологией и внеземной биологией в колледже.

— Прекрасно. Это весьма обширная область. Вас удивит, как трудно найти ксенологов для Министерства. Но почему я спросил об этом: как вы знаете, Министерство вмешалось в это дело из-за него, — Гринберг указал на Ламокса. — Была вероятность, что ваш зверь относится к расе, имеющей с нами договорные отношения. Раз или два, как ни удивительно это может выглядеть, чужеземцы, посещавшие нашу планету, по ошибке принимались за диких зверей, и результаты бывали плачевными.

Гринберг нахмурился, припоминая ужасный случай, который удалось замять, когда член семьи посла с Лладора был найден мертвым, выставленным как чучело в антикварном магазине на Виргинских островах.

— Но здесь такой опасности нет.

— Я тоже так думаю, сэр. Ламокс — член нашей семьи.

— Совершенно верно, — уполномоченный обратился к судье О'Фаррелу. — Можно вас на минуту, судья? Для личной беседы?

— Конечно, сэр.

Они удалились. Бетти подошла к Джону Томасу.

— Все будет хорошо, — зашептала она, — если ты воздержишься от дальнейших глупостей.

— А что такого я сделал? — запротестовал он. — И почему ты думаешь, что все будет хорошо?

— Это очевидно. Ты ему понравился, и Ламокс тоже.

— Не вижу, как это поможет расплатиться за витрины «Бон Марше» и все эти фонарные столбы.

— Береги свои нервы и делай так, как я тебе скажу. Не успеем мы покончить с этим делом, как они за все заплатят, вот увидишь.

А неподалеку от них Гринберг объяснял судье О'Фаррелу:

— Судья, из того, что я узнал, мне кажется, что Министерство инопланетных дел должно устраниться от этого дела.

— Не совсем понимаю вас, сэр?

— Позвольте объяснить. Чего бы я хотел, так это отложить слушание на двадцать четыре часа, пока я не проверю свои заключения в Министерстве. Затем я смогу отбыть, оставив это дело местным властям. Я имею в виду, конечно, вас.

Судья О'Фаррел поджал губы.

— Я не люблю, когда дело откладывают в последнюю минуту, господин уполномоченный. Мне кажется несправедливым приказывать занятым людям собираться вместе за свой счет и терпеть личные неудобства, а затем говорить, чтобы они пришли на другой день. Это выглядит недостойным для правосудия.

Гринберг нахмурился.

— Действительно… Дайте подумать, нельзя ли подойти к этому с другой стороны. Из того, что сказал мне молодой Стюарт, я считаю, что это случай, не требующий нашего вмешательства, исходя из ксенополитики Федерации, даже если причина рассматриваемого вопроса связана с чем-то внеземным, а потому имеются законные основания для нашего участия, при необходимости. Хотя Министерство и обладает властью, эта власть используется лишь в тех случаях, когда необходимо избежать неприятностей с правительствами других планет. На Земле имеются сотни тысяч отличных от людей разумных существ или в качестве постоянных жителей, или в качестве посетителей, имеющих легальный статус по межпланетным договоренностям. Формально — людей, хотя очевидно, что они не люди. Ксенофобия все еще имеет место, особенно в наших тихих заводях… Нет, я не имею в виду Уэствилль! Человеческая природа остается неизменной, каждый из этих инопланетян — потенциальный источник неприятностей в межпланетных отношениях.

Простите, что я говорю то, что для вас очевидно: это необходимое вступление. Министерство не может ходить и утирать носы всем нашим инопланетным посетителям… и даже только тем, у которых они есть. У него нет для этого штата, и, конечно, желания. Если один из них попадает в неприятное положение, обычно достаточно бывает сообщить местному начальству о наших договорных обязательствах перед планетой, откуда родом инопланетянин. В редких случаях министерство сами вмешивается. И здесь, по-моему, не тот случай. При первом же взгляде на него видно, что наш друг Ламокс является «животным», как понимает это закон, и…

— Было какое-то сомнение? — удивленно спросил судья.

— Могло быть. Поэтому я и здесь. Несмотря на его ограниченные способности говорить, отсутствие необходимых способностей удерживает его племя от возвышения до того уровня, на котором мы могли бы признать их разумными существами. Поэтому он — животное. А значит, у него лишь обычные права животных, по нашим человеческим законам. Поэтому Министерство к этому отношения не имеет.

— Понятно. В моем суде никто не станет проявлять по отношению к нему жестокость.

— Конечно. Но и еще по одной, достаточной веской причине Министерство не имеет к этому интереса. Предположим даже, что это существо — человеческое в том смысле, как это трактуют «Обычаи цивилизации» с того момента, когда мы впервые установили контакт с расой «великих марсиан». Хотя это не так, но предположим.

— Условно допустим, — согласился О'Фаррел.

— Мы условно допустим это. Тем не менее он не может быть под патронажем Министерства, поскольку… Судья, вы знаете историю «Трейл Блейзерс»?

— Так себе. Только то, что есть в курсе обычной средней школы. Я не интересуюсь космическими историями. На нашей собственной Земле вполне достаточно путаницы.

— Да, вы правы. Итак, «Трейл Блейзерс» совершил три первых путешествия через гиперпространство, когда только-только открыли гиперпространственный переход и такие полеты были столь же безрассудными, как и путешествие Колумба. Они не знали, куда летят, и у них были смутные представления о том, как возвратиться назад… и действительно, «Трейл Блейзерс» так и не вернулся из третьего путешествия.

— Да, да, припоминаю.

— Дело в том, что молодой Стюарт — я не могу называть его полным именем, это кажется неправдой — рассказал, что это неуклюжее существо с глупой улыбкой привезено из второго путешествия «Трейл Блейзерс». Это все, что мне нужно было знать. У нас нет договоров ни с одной из планет, которые посетила эта экспедиция, нет торговли, нет никаких отношений. Для закона они не существуют. Поэтому единственными законами, применимыми к Ламоксу, являются наши собственные внутренние законы. Поэтому Министерство не должно вмешиваться — а если уж оно вмешалось, то специальный уполномоченный, такой, как я, обязан будет руководствоваться всецело только внутренними законами. Ну а потому у вас выше квалификация, чем у меня.

Судья О'Фаррел кивнул.

— Хорошо, я не возражаю, чтобы мне вернули юрисдикцию. Что ж, пойдемте?

— Один момент. Я предложил сделать отсрочку, поскольку в этом деле имеются любопытные особенности. Мне хотелось бы навести в Министерстве справки, чтобы быть уверенным, что моя теория правильна и что я не упустил из виду какой-нибудь важный прецедент или закон. И я сей же момент удалился бы, если вы пообещаете мне одну вещь. Это существо, как я понимаю, несмотря на его кроткую внешность, оказалось буйного и даже опасного нрава?

О'Фаррел кивнул.

— Ну, так я понял… неофициально, конечно.

— А не было ли каких-нибудь требований относительно того, что его следует ликвидировать?

— Видите ли, — медленно начал судья, — мне неофициально известно, что такие требования будут. До меня частным образом дошло, что шеф дорожного патруля имеет намерение просить суд о решении ликвидировать это животное, как необходимом для общественной безопасности. Думаю, подобные прошения будут и от частных лиц.

На лице мистера Гринберга появилось обеспокоенное выражение.

— Дела так плохи? Ну а ваше отношение к этому, судья?

— Сэр, это неуместный вопрос.

Гринберг покраснел.

— Прошу прощения, но мне нужно как-то подойти к этому. Вы понимаете, что этот экземпляр — единственный в своем роде? Несмотря на то, что он натворил или насколько может быть опасен, я абсолютно уверен, что он интересен для науки настолько, что его необходимо сохранить. Вы не могли бы заверить меня, что не отдадите приказ о его уничтожении?

— Молодой человек, вы склоняете меня к предварительному вынесению решения по делу или части дела. Ваше отношение к этому в высшей степени неправильно!

Этот весьма неудачный момент и выбрал подбежавший шеф Драйзер.

— Судья, я ищу вас повсюду… Будет ли слушание дела? У меня семь человек…

О'Фаррел прервал его:

— Шеф, это господин уполномоченный Министерства мистер Гринберг. Господин уполномоченный, это наш шеф дорожного патруля Драйзер.

— Мое почтение, шеф.

— Здравствуйте, господин уполномоченный. Так вот, об этом слушании. Я хотел бы знать…

— Шеф, — быстро перебил его судья, — скажите моему бейлифу, пусть все подготовит. А сейчас, пожалуйста, оставьте нас наедине.

— Но… — шеф замолчал и пошел, бормоча что-то насчет лишнего беспокойства для полиции.

За то время, пока судья объяснялся с шефом патруля, уполномоченный вспомнил, что ему самому полагается не иметь эмоций. И он спокойно заявил:

— Беру свой вопрос назад, судья. У меня не было намерения нарушать этикет, — он усмехнулся. — При других обстоятельствах меня могли бы наказать за неуважение к суду.

О'Фаррел нехотя улыбнулся.

— Возможно.

— У вас хорошая тюрьма? У меня накопилось семь месяцев отпуска и никаких планов по его использованию.

— Не следует перегружать себя работой, молодой человек. Я всегда нахожу время для рыбалки, независимо от того, сколько дел назначено к слушанию. Аллах не вычитает из времени, отведенного человеку, те часы, которые он потратил на рыбалку.

— Хорошая мысль. Но меня все же занимает эта проблема. Вы знаете, что я мог бы настоять на отсрочке дела, пока буду консультироваться с Министерством?

— Конечно. Возможно, вам так и следовало поступить. Мое мнение не должно влиять на ваше желание и принимаемое решение.

— Нет. Но я согласен с вами, откладывать в последнюю минуту — это нехорошо. — Он подумал еще и о том, что обратиться в Министерство в этом необычном деле означало бы консультацию с мистером Кику… и уже почти слышал пренебрежительные замечания заместителя министра: об «инициативе» и «личной ответственности», и «да черт побери, мог бы кто-нибудь еще в этом сумасшедшем доме решить простой вопрос?». Гринберг решился: — Думаю, для Министерства будет лучше продолжить свое вмешательство. Я беру это дело на себя, по крайней мере, на стадии предварительного слушания.

О'Фаррел широко улыбнулся.

— Я надеялся, что так и будет. Мне не терпится вас послушать. Ведь вы, господа из Министерства инопланетных дел, иногда придете закону весьма необычную трактовку.

— Действительно? Надеюсь, такого не случится. Это будет не к чести гарвардского курса права.

— Гарвард? Как, и вы тоже! Преподает ли там все еще Рейнхардт?

— Когда я там был — еще преподавал.

— Как же тесен мир! Мне очень не хочется взваливать это дело на товарища по университету. Боюсь, это будет крепкий орешек.

— Все дела нелегкие. Но давайте начнем упражняться в остроумии. Почему бы нам не сесть рядышком на скамью? Вам, вероятно, придется это дело заканчивать.

Они направились в здание суда. Шеф Драйзер, кипевший от злости поодаль, увидел, что судья О'Фаррел уже забыл про него. Он пошел было следом, но потом заметил, что парень Стюарт и Бетти Соренсон все еще находятся по ту сторону клетки Ламокса. Головы их были наклонены друг к другу, и они не заметили, как ушли оба должностных лица.

— Эй! Джонни Стюарт! Ты должен был быть в суде еще двадцать минут назад.

Джон Томас сильно удивился.

— Но я думал… — начал он, но потом заметил, что судья и мистер Гринберг уже ушли. — О! Одну минуту, мистер Драйзер… мне надо кое-что сказать Ламоксу.

— Ничего тебе не надо говорить этому зверю. Пошли.

— Но, шеф…

Драйзер схватил его за руку и потащил. Поскольку он был на сотню фунтов тяжелее Джона Томаса, тому ничего больше не оставалось, как идти за ним. Бетти попыталась вмешаться со словами:

— Отец Драйзер, как некрасиво вы себя ведете!

— Обойдемся и без ваших советов, юная леди, — ответил шеф дорожного патруля, продолжая идти в направлении здания суда, таща за собой Джона Томаса. Бетти замолкла и пошла следом. Она задумалась, как бы посильнее уязвить шефа Драйзера, но потом решила этого не делать.

Джон Томас покорился неизбежному. Он намеревался в самый последний момент повлиять на Ламокса, чтобы тот вел себя спокойно и не ел стальные прутья. Джону казалось, что большинство взрослых людей во всем мире тратят много времени специально на то, чтобы не слушать.

Ламокс не пропустил их уход. Он встал, заполняя собой почти все огороженное пространство, и двинулся за Джоном Томасом, не зная, как следовало бы поступить. Прутья заскрипели, когда он уперся в них. Бетти оглянулась и сказала:

— Ламокс! Жди здесь! Мы вернемся!

Ламокс остался стоять, глядя им вслед. Приказ Бетти не был для него действительным приказом. Или был? Прецеденты в прошлом наводили на размышления.

Через некоторое время он снова улегся.