Звездочёт из Нустерна и таинственный перстень

Глава Первая

Город Нустерн.– Высокоученые беседы завсегдатаев трактира Локка Бочонка. – «Покровители насекомых» и ссора старых друзей.

Эта странная и ни на что не похожая история произошла в вольном городе Нустерне, расположенном, как известно, на реке Тихой у подножия Зеленой горы, на самом севере Традосского герцогства.

Всякий, кто хоть однажды побывал в Нустерне, наверняка полюбил этот тихий городок с опрятными узкими улочками, увешанными ремесленными знаками, с его степенными и добродушными обитателями, веселыми студентами, населяющими Нустернский университет с осени до весны. Именно университет да еще непревзойденное искусство нустернских гончаров, посуду которых охотно покупали знатнейшие дома всего Пятиречья, делали маленький городок известным всему Благословенному Краю.

Осень в Нустерн приходит раньше, чем в солнечную Валезию или далекий Норриндол, и уже в августе чувствуется, что лето не только созрело, но и начало уставать. Как раз в эту пору, когда от неоглядных топей Глухомани к Нустерну приближается осень, все и произошло.

Как-то раз под вечер в трактире толстяка Локка по прозвищу Бочонок за одним столом сошлись трое: профессор Нустернского университета Артур Бенедикт Теодор Инсекториус, чьи лекции по естественной истории приезжали послушать издалека, хранитель городского архива и смотритель университетской библиотеки Бальтазар Букреус, слывший за человека весьма сведущего, а потому немного странного и даже таинственного, и, наконец, молодой, весьма талантливый и, как многие в городе считали, не лишенный привлекательности человек по имени Себастьян Нулиус, звездочет, без пяти минут магистр, а там, глядишь, и профессор.

Вечер клонился к ночи, приближалось время тушения огня. Слепой Гаст уже отыграл на своей виоле последнюю балладу. Его внучка Эльза сложила в кошелек медяки, отсчитанные ей трактирщиком Локком. Трактир пустел.

Сентиментальный от природы профессор Инсекториус, умильно вздохнув, сказал:

– Эти старинные баллады задевают самые глубокие струны моей души. Ах, как играет Гаст, как поет Эльза!..

– Да, – отозвался архивариус, – старина Гаст – настоящий мастер, да и Эльза поет, если уж не восхитительно, то, по крайней мере, вдохновенно.

– А мне, – промолвил звездочет, казалось, не выходя из задумчивости, в которую увлекла его последняя баллада, – мне порою приходит на ум странная мысль: запереть на большой замок свою астрономическую башню, взять лютню и отправиться с Гастом и Эльзой бродить по белу свету…

Архивариус и профессор удивленно переглянулись.

– Себастьян! – воскликнул профессор. – Что за сумасбродство! Что я слышу от человека, готовящегося получить магистерскую степень! И потом я что-то не слышал, чтобы Гаст на старости лет собирался сделаться бродячим музыкантом.

– Да нет же! – возразил звездочет. – Это я так…

Архивариус Букреус внимательно посмотрел на Себастьяна и хитро улыбнулся.

– Я давно заметил, друг мой, что с тобой творится что-то неладное, но не знал причины. Похоже, она в голубых глазках Эльзы?

Себастьян был удивлен. Конечно, он не стал бы отрицать того, что много думает об Эльзе, особенно когда сочиняет для нее какую-нибудь арию (надо заметить, что он слыл в Нустерне изрядным лютнистом), что ему приятно, когда Эльза поет под его аккомпанемент, и он не без удовольствия дает ей уроки игры на лютне. Все это было правдой, но предположение друга поразило его.

– Да ничуть не бывало! – горячо возразил звездочет. – Просто мне нравится, как поет Эльза, и вообще… Ну что вы смеетесь? Конечно, Эльза – милая девушка, но не в этом дело. С недавних пор мною владеет странное ощущение тесноты, будто я заперт в какой-то каморке и смотрю на мир, словно из маленького окошечка. Как будто все измельчало вокруг. Верно, так чувствует себя мотылек, насаженный на булавку: никакой свободы, сидит бедняга, скучает, созерцая один и тот же угол гостиной, куда его выставили на всеобщее обозрение. Да беда в том, что никто им не любуется.

– На такое сравнение, надо думать, тебя натолкнула коллекция нашего доброго профессора? – смеясь, заметил архивариус.

– Ничего подобного, – запротестовал профессор Инсекториус. – Чепуха какая-то! Мотылек на булавке не скучает и ничего уже не созерцает, уверяю вас.

– Да-да, я понимаю, что говорю глупости, – согласился звездочет, – но все это именно так, а может быть, и еще печальнее. Звездное небо отчего-то уже кажется не таким высоким и просторным. Быть может, дело в том, что я стал смотреть на него глазами моих заказчиков? Наши добрые горожане требуют от звезд точных предсказаний и сердятся, если они не сбываются. Чтобы заказать гороскоп, ко мне приезжают уже из Традосса… Но того ли желал мой рано почивший батюшка – чтобы я заставлял звезды предсказывать удачные сделки на рынке или торговые экспедиции наших добрых купцов? А сокровища небес – тайны и великие истины, открытые мной, и моим отцом, и моим дедом! Выходит, они никому не нужны? И я уж теперь не знаю, дороги ли они мне самому…

– Друг мой! – решительно перебил его профессор. – Что за меланхолия? Ты сетуешь на то, чему следовало бы радоваться. Заказчики из Традосса – да что может быть лучше! Погоди, по осени к тебе прибудут заказы из южного Реневиля – я кое-кому тебя рекомендовал. Ведь если дела пойдут так же хорошо и дальше, ты скоро сможешь купить приличный домик на Дальнем хуторе. Твой долг не только в том, чтобы укреплять доброе имя твоих предков, но и в том, чтобы приумножать их немалое состояние. А что касается твоей тоски, то она мне хорошо понятна: тебе не хватает общества достойных коллег, нельзя же, в самом деле, считать за такового нашего доброго ректора Нукса! Ведь кроме того, что он туг на ухо, он еще и туп на все новое в науке. Возраст, мой дорогой Себастьян, тут ничего не попишешь. Но успокойся: сделавшись магистром, ты найдешь в студентах нашего славного университета благодарных учеников. Уверяю тебя! Они, конечно, шалопаи, но их молодой, пытливый ум способен оценить сокровища нашей науки.

– Возможно, – отозвался звездочет, – но что я им открою? Цифры, формулы громоздких вычислений? А ведь я толкую о другом.

– Да о чем же?

– О том, как прекрасны звезды, о том, как они поют, как танцуют…

– Что?! – воскликнул профессор. – Танцуют? Кто? Звезды?

Он быстро наклонился к молодому другу и положил ладонь на его лоб.

– Уж не жар ли у тебя?

– Да ведь я фигурально выражаюсь…

– Ах, поэзия! – засмеялся профессор. – Понимаю, понимаю. Я и сам, сказать по совести, люблю на склоне дня предаться поэтическому настроению. Вот послушай:

Как славно мотыльком

Порхать среди полей,

Гоняясь безрассудно

За возлюбленной своей!..

– Но мы в первую очередь ученые, мой дорогой Себастьян, и не должны терять голову. Нам не позволительно путать науку с поэзией. Ну ничего, это у тебя от молодости.

В продолжении этого разговора архивариус Букреус не сводил с Себастьяна внимательного и острого взгляда. И теперь тихим, но вдохновенным голосом он проговорил:

– О нет, мой уважаемый профессор, наш молодой друг не переутомился, и у него нет жара. Он просто вырос. Да, Себастьян, – продолжал он, обращаясь к звездочету, – ты вошел в ту пору жизни, когда нужно выйти за порог отчего дома, чтобы увидеть, как просторен мир. Нужно сделать шаг навстречу чему-то настоящему. Такая возможность открывается перед человеком не часто: быть может, всего один раз в жизни. И тут нужно не зевать. Тут нужна решимость, мужество, если хочешь. Тебя манит дорога, хотя ты этого и не осознаешь.

– Дорога куда? – с неожиданным жаром спросил звездочет.

Архивариус пожал плечами.

– Возможно, к настоящему Отечеству…

– Да о чем вы оба говорите?! – воскликнул профессор Инсекториус. – Какая дорога? Какое отечество? Ты что, Себастьян, снова о балагане толкуешь? Тебе уже мало славы лучшего лютниста нашего города, тебе подавай признание всего герцогства, а то и Пятиречья. Нет, мой дорогой друг и коллега, ты именно переутомился, а наш любитель всякого таинственного тумана Бальтазар только сбивает тебя с толку. Я знаю, что тебе нужно. Вот действенное лекарство: выйти в поле, побродить по окрестным рощицам, послушать нежное журчание лесных ручейков, а заодно измерить расход воды в родниках Виттольдова леса. Барон Готлиб Шестнадцатый давно меня об этом просит, да все недосуг. Эх, Себастьян, тебе надлежало бы нынешним летом отправиться со мною в южный Реневиль. Моя экспедиция, уверяю, была бы и полезна, и развлекательна. Кому, скажи на милость, как не звездочету, полагалось бы постоянно измерять высоту солнца над горизонтом по мере продвижения на юг, описывать характерные для Туманного нагорья метеорологические явления? Лучшего помощника, чем ты, мне и не найти. А что касается развлечений… Если бы ты видел, какие восхитительные окаменелости и косточки я обнаружил в верховьях Прокса, каких красивейших и редчайших насекомых посадил на булавку!

В это время, вознамерившись положить начало уборке трактира, Локк Бочонок взялся за тряпку и принялся протирать столы, находящиеся в непосредственной близости от того, за которым сидели ученые мужи. Однако он отнюдь не собирался напомнить своим завсегдатаям о позднем часе. Надо признать, что Локк, как и многие трактирщики, был весьма любопытен и вместе с тем, что не так уж свойственно содержателям трактиров, любознателен. Самой большой отрадой, после доброго ужина и хорошего дохода, он почитал послушать какую-нибудь занимательную историю или же присутствовать при высокоученом разговоре, особенно если в нем звучит много красивых и непонятных слов. Локк гордился тем, что завсегдатаями его трактира были архивариус, профессор и звездочет. Он считал их своими друзьями, и не без основания.

Выслушав профессора, Себастьян Нулиус вздохнул.

– Ты прав, Артур, лучше бы мне было отправиться с тобой. А то просидел все лето над диссертацией. Я ведь не бывал дальше Традосса. Кстати! – воскликнул с жаром звездочет. – Ты ведь еще толком не рассказал о своем походе. Артур, сделай милость, расскажи сейчас, если, конечно, добрый Локк позволит нам немного посидеть.

– О, конечно, – отозвался польщенный трактирщик. – По мне, так хоть всю ночь сидите, господа. Закроем окна ставнями, да и дело с концом.

– Не рассказывал? В самом деле? – чуточку задрав нос, проговорил профессор. – Странно. Я, кажется, уже всем рассказывал: и бургомистру, и профессуре нашего досточтимого университета…

– И доброй половине города, – прервал его архивариус, – но только не своим друзьям.

– Ну да, ведь мои друзья так заняты.

– Напрасно ты обижаешься, Артур, – не без упрека сказал архивариус. – Ты же знаешь, что это так. Ведь только сегодня и я, и Себастьян выползли на свет после многодневных ученых занятий.

– Да я вовсе и не обижаюсь, – несколько смущенно проговорил профессор, – с чего это ты взял? Я охотно расскажу о своей экспедиции, и тогда, думаю, наш юный звездочет оставит намерение сделаться бродячим музыкантом.

– А может быть, и наоборот, – весело заметил архивариус.

Профессор Инсекториус разволновался: он принялся возбужденно потирать руки, поправлять свои маленькие очки. Казалось, что-то мешало ему.

– Локк! – обратился он к трактирщику. – Дружище! Брось свои тряпки и метлу и подсаживайся поближе. Итак, с чего же начать?

– С чего-нибудь поинтереснее, – подсказал архивариус и тихо добавил, – только не умори нас своими насекомыми, прошу тебя.

Нет смысла излагать рассказ профессора Инсекториуса, поскольку он не имеет никакого отношения к нашей истории. Однако невозможно умолчать о характере этой экспедиции, равно как и об увлечении сего ученого мужа. Дело в том, что Артур Бенедикт Теодор Инсекториус обожал энтомологию. Его страсть к насекомым была столь велика, что стоило в аудиторию во время лекции залететь мухе – он тут же прерывал речь, о чем бы она ни шла, и, подняв перст к небу, провозглашал: «Musca domestica!» За сим следовал увлекательный рассказ о строении, повадках и даже характере комнатной мухи. Впрочем, увлекательным такой рассказ чаще всего был лишь для самого энтомолога. Мух в университете было немало, и студенты, любившие своего лектора, но немного посмеивающиеся над ним, прозвали его за глаза Мушиным профессором. Курс естественной истории, который сам господин Инсекториус называл «Занимательные и поучительные истории об устройстве природы, нас окружающей», он превратил в лекции по энтомологии, чем вызывал недоумение коллег и нарекание ректора. Инсекториус в совершенстве знал систематику насекомых, был автором многочисленных, но почти никому не известных трудов. Гордостью Мушиного профессора была уникальная коллекция насекомых, которую он с величайшей ревностью пополнял каждое лето. Вот уже не первый год, в пору летних каникул, сей любитель энтомологии выезжал в экспедицию. Он облазил все Традосское герцогство и, наконец, этим летом вырвался за его пределы, предприняв поход в южный Реневиль, на Туманное нагорье. Потому и не удивительно, что рассказ о красотах соседнего королевства в устах Мушиного профессора быстро превратился в довольно занудную лекцию о технике отлова, умерщвления и насаживания на булавки чудесных бабочек, жуков и прочих насекомых.

Локк Бочонок был наверху блаженства. Себастьян же Нулиус, скоро потеряв нить рассказа, погрузился в свои думы, а хранитель городского архива постепенно мрачнел. Наконец его будто прорвало:

– Пощади! – закричал он, закрывая ладонями уши. – Пощади, несчастный профессор, наш слух и не омрачай наших сердец! Ты говоришь о живой природе, как о груде неоструганных досок, из которых собираешься сколотить табурет, дабы восседать на нем посреди пустыни…

– Ума не приложу, – вымолвил оторопевший профессор, – чем это я мог оскорбить твой слух и омрачить сердце?

– Дорогой Артур, ты с таким упоением рассказываешь о пойманных и умерщвленных тобою насекомых, что становится жутко.

– Я не знал, что ты такой ранимый, мой друг, – обиженным и немного язвительным тоном заговорил профессор. – Но я, честно говоря, отказываюсь понимать твои слова. Как, скажи на милость, мне изучать живую природу, не препарируя ее и не заглядывая в самые глубины? Или ты хочешь, чтобы я, ученый, подобно какому-нибудь рифмоплету лишь издали взирал на великие тайны природы и приходил в сомнамбулический восторг от их непостижимости?!

– Да почему же издали? И почему в сомнамбулический? Я ведь толкую только о методе, который ты применяешь, изучая живую природу. Ведь природа…

– Природа, – перебил его профессор, заговарив противным нравоучительным тоном, – наполнена великими тайнами, и долг ученого, в отличие от дикаря, в том, чтобы эти тайны раскрывать.

– Зачем? Зачем, скажи на милость, тебе надо раскрывать эти тайны, да еще таким варварским образом? Разве в повседневной жизни человека мало того, чего не должно открывать? И разве от этого мы становимся дикарями? Я вижу, что именно наоборот. Дикость начинается там, где кончаются тайны, где их перестают уважать.

– Да причем здесь это? Я же говорю о великих тайнах природы! Нет, ты решительный враг науки и хочешь всю жизнь просидеть во тьме!

– Отнюдь! – твердо возразил архивариус.

Оба спорщика вошли в раж. Возбужденные и красные, они уже готовы были выскочить из-за стола и начать размахивать руками. Себастьян слушал этот разговор в недоумении. О трактирщике и говорить нечего – тот смотрел на спорщиков во все глаза.

– Вот я-то как раз друг науки, – продолжал архивариус, стараясь испепелить противника взглядом. – Я враг всякой горделивой и напыщенной учености. Как, скажи на милость, можно открывать тайны живой природы, умерщвляя при этом живое существо? Кто дал тебе право так изучать природу?!

– Ну знаешь! Человек – венец природы, и кому, как не ему, владеть ее тайнами?

– О, если бы ты, мой дорогой профессор, и тебе подобные действительно так считали! Но вы не понимаете, что говорите. Венец существует для того, чтобы венчать славное чело. Это оно обладает славой. Венец же служит лишь для ее выявления, сам по себе венец – вещь бесполезная, его ни на что не употребишь. Неужели, Артур, ты так низко ценишь человека? Вправду ли ты и тебе подобные полагаете, что голова монарха менее ценна, нежели ее золотое украшение? Безумцы! Вы воспринимаете природу как пьедестал для собственной кичливой славы. Но человек, хвала Небесам, – не венец природы. Он – сердце природы. Венец, например, может лежать в ларце, ожидая достойного человека. А как ты положишь в ларец сердце? Сердцем живет всякое живое существо, человеком живет природа. Сердце не командует, не распоряжается. Его важность в том, что оно неустанно трудится для того, чтобы жило все остальное. И все то, ради чего трудится сердце, оно познает не препарируя, а тем, что имеет с ним общую кровь. Любое другое место человека в природе унижает его и, если хочешь, унижает природу.

Начав эту краткую речь возбужденно, архивариус закончил ее спокойным, ровным тоном. Себастьян Нулиус, напротив, пришел в такое волнение, что поднялся из-за стола и смотрел на Бальтазара, странно улыбаясь. Локк почесывал в затылке, а профессор Инсекториус был похож на нахохлившегося воробья.

– Не знаю, не знаю, – не совсем уверенно проговорил он. – Существует же в конце концов научный метод… И потом, я не стал бы валить в одну кучу человека и бессмысленных, бессловесных тварей.

– А ты уверен в том, что они бессловесны и бессмысленны?

– Что?.. – встрепенулся профессор.

– Не ты один стремишься прикоснуться к тайнам природы, – вместо ответа продолжал архивариус. – Есть люди, которые делают это весьма успешно, но иными методами, в известной мере не менее научными.

– Интересно кто? – насторожился профессор.

– Ну, например, покровители насекомых…

– Кто, кто?! Покровители кого?

– Покровители насекомых, – спокойно ответил архивариус и принялся набивать свою трубку.

Себастьян опустился на стул. Он был в недоумении, в глазах трактирщика загорелись искорки интереса, а профессор чуть ли не завопил:

– Нет! Это уж слишком! Это уж чересчур! Я восемь лет учился в нашем славном Нустерне, пять лет стажировался в Тюрлероне, но нигде и никогда не слыхивал ни о каких покровителях насекомых!

– Что ты так разволновался, Артур? Значит, пришло время услышать о них.

– Я тоже ничего не слышал о них, – промолвил Себастьян. – Кто они?

– Это великие мудрецы и, если хотите, чародеи, каким-то чудом сумевшие сохранить первозданную связь с природой.

– Нет, это просто смешно, – не сдавался профессор. – Ты еще вспомни бабушкины сказки про фей и леших…

– И про великого мудреца-чародея Рисли, соратника и друга короля Бергора, – сурово проговорил архивариус. – Или ты и это назовешь бабушкиными сказками?

– Ну, еще неизвестно, был ли Рисли таким чародеем, каким изображают его легенды. Мудрецом – конечно, но чародеем… Тут, возможно, некоторое преувеличение. Ведь утверждают же легенды, что Рисли до сих пор не умер.

– А тебе хотелось бы его смерти? – мрачно спросил архивариус.

Трактирщик Локк раскрыл рот.

– Великие Небеса! – воскликнул он. – Да разве вы, господин профессор, не верите в Древние Легенды?

Профессор захлопал глазами, покраснел, затем вскочил из-за стола.

– Я вижу здесь меня не понимают и не хотят понять! Я… Вы… Ноги моей здесь больше не будет!

Он решительно направился к выходу, распахнул дверь… и невольно отступил назад. На пороге стоял совершенно никому неизвестный молодой человек.

– Добрый день, – сказал незнакомец и шагнул в трактир.

– Это город сумасшедших! – выкрикнул профессор Инсекториус и, с треском захлопнув за собой дверь, кинулся на улицу.

Глава вторая

Странное поведение незнакомца.– Поразительная характеристика собеседников.– Архивариус Букреус несколько озадачен.

Уход профессора, да и сам исход неожиданной полемики расстроили звездочета, и в первое мгновение он готов был броситься вслед за старым другом, однако внезапное появление незнакомца, его странное приветствие и необычный вид вмиг заставили Себастьяна забыть обо всем на свете.

– Добрый день! – повторил незнакомец неуместно громко и непонятно к кому обращаясь.

Локк поднялся из-за стола и направился к гостю.

– Вы, сударь, хотели сказать «добрый вечер»?

– Что? – удивился незнакомец. – Ах да! Ну конечно, добрый вечер. Простите, я немного рассеян.

Он принялся расхаживать по трактиру, деловито осматривая интерьер. Звездочет и архивариус тем временем внимательно разглядывали незнакомца не в силах сдержать любопытство. Это был молодой человек приятной наружности, хотя и с несколько угловатыми движениями. Одет он был для здешней моды довольно странно: длинный, до пят, плащ из какой-то блестящей материи, отливающей по временам то фиолетовым, то золотисто-зеленым, странной формы шляпа того же цвета, а из-под плаща раз-другой сверкнул шитый золотом камзол.

– Вы что-нибудь ищете, сударь? – полюбопытствовал трактирщик, которому на ум пришла странная мысль: уж не собирается ли гость приобрести трактир, настолько внимательно он оглядывал помещение, заглядывая буквально в каждый уголок, и даже задирал голову, чтобы осмотреть потолок, рискуя обронить свою диковинную шляпу.

– Ведь это гостиница, не так ли? – ответил вопросом незнакомец.

– Совершенно верно, сударь, – подтвердил Локк.

– Могу ли я видеть хозяина?

– Дело в том, сударь, что хозяин гостиницы – я.

– В самом деле? – удивленно проговорил гость и внимательно оглядел трактирщика. – Странно. Впрочем, почему бы и нет? Мне нравится ваша гостиница. Я, пожалуй, остановлюсь у вас.

Он как будто не замечал Себастьяна и архивариуса, сидящих в углу за столом.

– Определенно хорошая гостиница, – добавил он.

– Да ведь это только трактир, – заметил Локк, – комнаты для постояльцев на втором этаже.

– Не скажите. Я много путешествую и хорошо усвоил, что ли-цо страны – это первая попавшаяся деревня, лицо города – рыночная площадь, а лицо гостиницы – трактир. Поверьте, я перевидал множество гостиниц, постоялых дворов и прочих заведений этого же рода, так что мне есть с чем сравнивать. Ваша гостиница просто прелесть! Я не удивлюсь, если у нее и своя собственная история.

– Это истинная правда, сударь, и не будь сейчас поздний час, я бы с удовольствием ее вам рассказал. Так вы, значит, сударь, путешественник?

– Я-то? – рассеянно переспросил незнакомец. Восторженность сошла с его лица, он задумался, тяжело вздохнул и, опустившись на первый попавшийся стул, промолвил:

– Можно сказать и так. Путешественник. Какое странное амплуа, не правда ли? Вот уже полгода, как я переезжаю из города в город, и везде меня преследуют неудачи.

Он обхватил голову руками, уронил локти на стол и принялся горестно вздыхать. Встревоженный трактирщик бросил взгляд в сторону звездочета и архивариуса. Те поднялись с мест и подошли к незнакомцу.

– Что с вами, сударь? Вам нездоровится? – спросил Бальтазар Букреус.

– Ах, не спрашивайте, не спрашивайте меня! – отозвался гость, ни на кого не глядя, и принялся вздыхать еще горестней.

– Сударь, – принялся уговаривать его трактирщик, – не надо так. У вас, должно быть, неприятности? Знаете, у меня их сколько! А я вот, смотрите, бодр и свеж, выгляжу молодцом, хотя мне немало лет. Поверьте моему опыту: все образуется.

– Вы думаете? – спросил юноша, отрывая ладони от лица и с надеждой глядя на своего утешителя.

– Конечно, – улыбнулся Локк. – Горести – что брехливые собаки: привяжутся на темной улице и идут по пятам, но укусить они не посмеют. Хороший дрын, сударь, – и их как не бывало.

– Правда?

– Верьте мне, я пожил на свете. А в качестве дрына осмелюсь предложить вам стаканчик старого традосского вина.

– Охотно, – согласился юноша. – Вы так добры. Знаете, а ведь вы почти угадали мои мысли. Я тоже, как только попал сюда, сразу подумал: все будет хорошо. А расстроился я скорее по привычке.

Локк пошел к стойке, незнакомец же только сейчас увидел стоящих возле него Себастьяна и Бальтазара.

– Ах, господа! – воскликнул он. – Я вас и не приметил. Простите, это все моя рассеянность. Должно быть, я выгляжу ужасно нелепо.

Он быстро поднялся и представился с изящным поклоном:

– Самюэль Карабус, к вашим услугам.

– Очень приятно, – кланяясь, отозвался архивариус. – А я, с вашего позволения, – Бальтазар Букреус, архивариус городского магистрата и хранитель библиотеки Нустернского университета.

– В самом деле?! – вскричал Самюэль Карабус. – Вы архивариус?

– А что тут удивительного? – поинтересовался Бальтазар.

– Ах нет, ничего. Просто у меня есть странное обыкновение: я свожу знакомство со всяким архивариусом, которого встречаю в своем вынужденном путешествии.

– Действительно странное обыкновение, – тихо заметил архивариус, а громче произнес следующее: – Позвольте представить вам моего друга – звездочет Себастьян Нулиус.

Себастьян, давно ожидающий своей очереди представиться, учтиво поклонился.

– Вы правда – звездочет? – оживленно переспросил Самюэль Карабус. Казалось, и это сообщение привело его в восторг. Он так открыто и внимательно посмотрел на Себастьяна, что тот невольно смутился.

– Вы не поверите, как я рад! – воскликнул восторженный гость. – Мне еще ни разу не встречались звездочеты. Случалось, конечно, видеть каких-то ярмарочных астрологов, но настоящего звездочета вижу впервые.

В это время к ним подошел трактирщик с кружкой вина и тарелкой ветчины.

– Господин Карабус, не присядите ли вы к нашему столу? – спросил архивариус и, получив согласие гостя, обратился к трактирщику: – Локк, поставь все это на наш стол.

С подчеркнутой церемонностью, на которую буквально провоцировал всех Самюэль Карабус, уселись за стол. Отпивая вино и жадно закусывая ветчиной, господин Карабус болтал почти без умолку. Он, видимо, хотел поведать сотрапезникам о своих странствиях, но из-за того, что беспрестанно перескакивал с одного на другое, цельного рассказа не получалось. Здесь были Юст и Баргорель, Турон и Сараманто. Даже архивариус, обыкновенно серьезный и сдержанный с незнакомцами, смотрел на гостя с улыбкой. Только Карабус начал говорить об Оргарде, как тотчас оборвал на полуслове и восторженно воскликнул:

– Я так рад, господа, что встретил вас всех! Мне давно не попадались такие милые люди! Напрасно вы, господин архивариус, скептически улыбаетесь. Это не лесть. Если бы вы знали, как много дурного я насмотрелся за время своего путешествия! Но не хочу об этом вспоминать. И только когда я оказался в вашем герцогстве, все вдруг преобразилось.

– А давно, позвольте узнать, вы попали к нам? – спросил Себастьян. Ему чем-то очень нравился этот странный молодой человек.

– Три дня назад я прибыл в Традосс, а вот сегодня – уже в Нустерне. И везде встречаю очень милых людей, вот таких, как вы. Напрасно вы смеетесь, господин архивариус. Впрочем, я, видимо, и впрямь смешон, но говорю правду.

– Я нисколько не сомневаюсь, – ответил архивариус. – Просто мы всего лишь минут десять как знакомы, а вы спешите делать такие далеко идущие выводы.

– Но, господа! – воскликнул Карабус. – Ведь для того, чтобы узнать человека, достаточно одного взгляда. И я уже знаю вас гораздо лучше, чем вы полагаете. Ведь все написано на ваших лицах.

– Ах вот как! – озадаченно заметил Бальтазар.

– Конечно! Вот вы, господин трактирщик, очень добрый человек. Да-да, вас легче огорчить, чем разозлить. Я даже подозреваю, что вы вообще не способны злиться. (Локк порозовел и расплылся в смущенной улыбке.) Вы, господин звездочет, человек очень прямодушный. Для вас легче умереть, чем солгать, и вы от этого часто страдаете. Кроме того, вы большой фантазер и такой же восторженный, как и я. Только вы глубоко прячете свои идеалы и фантазии, копите их для какого-то большого свершения. Такому, как вы, непременно повезет. У вас чистая душа, на ней нет ни единого пятнышка. Просто удивительно!

Бальтазар, видимо, польщенный характеристикой друга, улыбнувшись, посмотрел на Себастьяна. Потом посерьезнел и, глядя в глаза Карабусу, спросил:

– Ну а как насчет меня, молодой человек?

– А вы, господин архивариус, напрасно сдвигаете брови. Вы очень веселый человек, у вас душа юноши. И это удивительно, потому что, судя по вашим глазам, вы познали большую печаль. Но, должно быть, надежда в вас сильнее. Вы часто напускаете на себя суровый вид, но не оттого, что вы суровы, а оттого, что очень много знаете о том мире, в котором живете. Вы вообще очень умны. Вы хранитель огромных знаний, и ваш ум постоянно ищет новой мудрости. Вы необыкновенный человек.

Самюэль Карабус внезапно замолчал и задумался. Неудивительно, что после таких слов наступило молчание. Каждый был несколько смущен характеристикой в свой адрес, но безоговорочно признавал поразительную правоту характеристики другого. Заметив это несколько напряженное молчание, гость поспешно, как бы оправдываясь, сказал:

– О, не подумайте чего! Здесь нет никакого фокуса. Добрый человек прост и открыт, а стало быть, виден. Вы все добрые люди.

Архивариус почел за благо коренным образом переменить тему разговора.

– Скажите, господин Карабус, вы надолго приехали в Нустерн?

Гость как-то рассеяно посмотрел на Бальтазара и, вздохнув, ответил:

– Не знаю, как вам и сказать. Все будет зависеть от обстоятельств. Если и здесь меня ждет неудача, то отправлюсь дальше на север, хотя мне так нравится у вас.

– Дальше на север? – удивленно переспросил Локк. – Да ведь дальше нет дороги, сударь. На севере Красное болото и Дальний лес, который тянется неизвестно сколько. Одно слово – Глухомань.

– Как так? – спросил Карабус. – Совсем нет дороги?

– Так вот, нет, – подтвердил архивариус. – Разве что считать дорогой кабаньи тропы, но ходить по ним небезопасно.

– Еще бы, – подхватил трактирщик, – многие ходили по ним, но не многие возвращались.

Это сообщение привело Самюэля в крайне восторженное состояние. Он вскочил с места и принялся метаться по трактиру.

– Нет дороги! Ведь это замечательно! – восклицал он. – Ведь это надежда! Неужели в этой милой стране мне повезет? Ах, если бы! Если бы она была здесь!..

Восклицания юноши становились все более невнятными, в них даже почудились чужие, незнакомые слова, к которым внимательно стал прислушиваться архивариус. Наконец, восторженный юноша, то ли устав, то ли вспомнив что-то неприятное, остановился. Восторг его пропал так же внезапно, как и появился. Он сел на место и со вздохом попросил еще стаканчик вина.

– Охотно, сударь. – отозвался Локк и удалился к стойке.

– Простите, господа, – проговорил Карабус. – Я выгляжу ужасно глупо. Но если бы вы знали мои обстоятельства, то охотно извинили бы меня.

– А что с вами случилось? – спросил Себастьян.

– Случилось, да-да, случилось, – горестно промолвил гость. В эту минуту Локк подал ему вина. Гость занялся напитком, и чрезвычайно заинтересованный звездочет остался без ответа.

Вино подействовало благотворно. Печаль покинула Самюэля Карабуса, но взгляд его сделался усталым и сонным.

– Простите, господа, я ужасно устал. Столько времени был в тревоге, а теперь вы сообщили мне такое, от чего поневоле сойдешь с ума. Удивляюсь, как еще меня ноги держат.

– Вам, сударь, самое лучшее сейчас пойти отдохнуть, – проговорил трактирщик.

– О да, это было бы замечательно, – согласился гость.

– Пойдемте, я вас провожу в вашу комнату, – предложил Локк.

– Да-да. Спокойной ночи, господа. Простите, что обеспокоил вас.

Звездочет и архивариус раскланялись с гостем, Локк взял его под руку и только тут опомнился:

– А где же ваши вещи, сударь?

– Вещи? – удивился юноша. – Какие вещи? Ах да! Никаких вещей у меня нет. Все мое имущество здесь, – и он указал пальцем на грудь.

Когда Локк с гостем поднялись наверх, архивариус спросил друга:

– Ну, что скажешь, Себастьян?

– Очень странный молодой человек, – отозвался тот, – но при всем этом он мне понравился. Восторженный и доверчивый, просто как ребенок.

– Я нашел нашего гостя более проницательным, чем доверчивым. Он умеет читать в душах.

– И все же, согласись, он очень милый человек.

– Милый, не спорю. Но меня больше всего интересует, как он сюда попал.

– Что ты имеешь в виду?

– По моим подсчетам, – сказал архивариус, выбивая трубку о каблук, – ворота во всем городе закрылись по меньшей мере за полчаса до появления Самюэля Карабуса в трактире.

Глава третья

Храбрый гончар. – Любопытство Себастьяна Нулиуса и разбитое стекло. – Старая Марта.

После упомянутого вечера прошло два дня. Обстоятельства сложились так, что все это время Себастьян был чрезвычайно занят; и если до этого, во время пасмурных и дождливых недель, он корпел над составлением гороскопов (занятием, не слишком им любимым, но приносившим изрядный доход), то теперь, когда над Нустерном воцарилась ясная, безоблачная погода, наконец можно было заняться астрономическими наблюдениями. Да и на душе у звездочета стало светлее, и недавняя хандра казалась теперь нелепой. «Прав был Артур, – думал Себастьян, – я слишком утомился в теоретических занятиях, не имея возможности заниматься наблюдениями, а ожидание чего-то нового, какая-то там дорога, о которой толковал Бальтазар, – все это миражи и нелепые фантазии».

Себастьян практически не выходил из башни возле Западных ворот, где проживал вместе со своей старой нянькой. Ночь он проводил в обсерватории, вооруженный астрономической трубой и секстантом, днем отсыпался, набираясь сил, а вечером исправлял звездные карты после ночных наблюдений. Но лишь гас последний солнечный луч и небо наполнялось звездным сиянием, звездочет снова поднимался на башню. Он дорожил каждым часом погожей ночи. Временами Себастьян вспоминал чудаковатого Самюэля Карабуса, и тогда душу его наполняло горячее желание увидеть нового знакомого. Это было странно. Себастьян не мог понять, почему этот юноша из дальних краев за полчаса вечернего разговора стал ему таким близким. Но работы было много, и она быстро вытесняла образ Самюэля Карабуса на окраины памяти.

Так прошло два дня. Подходила к концу третья ночь после достопамятного вечера. Птицы завели свой утренний звонкий перепев. Воздух был неподвижен, чист и прохладен. Звезды растворились в небесной синеве, и из-за Большого Соснового бора медленно всплыло золотое солнце. Себастьян находился на верхней площадке башни, служившей ему обсерваторией. Он уже закончил работу, свернул звездные карты, сложил стопкой листы бумаги с вычислениями и прочими замысловатыми записями, когда внизу, под башней, заскрежетали и медленно раскрылись тяжелые городские ворота.

Утомленным, но восторженным взглядом Себастьян напоследок оглядел округу. На северо-западе убегал вверх пологий склон Зеленой горы, которую обычно венчал мрачноватый замок барона Фойербарда. Теперь же, окрашенный первыми лучами восходящего солнца он выглядел куда веселей и приветливей. К востоку от башни простирался Нустерн. В эти минуты солнце позолотило лишь шпили самых высоких домов и теперь медленно подбиралось к черепичным крышам. Город еще лежал в предрассветной тени. Через проулок под самой башней стоял небольшой дом, за которым открывалась часть двора: был виден колодец, поленница дров. В этом доме на первом этаже помещалась мастерская слепого Гаста. Слепым он бы не всегда, и в былые времена его виолы считались лучшими в герцогстве. Теперь же Гаст был только слепым музыкантом, развлекающим посетителей трактира Локка Бочонка, да изредка музицирующим на праздничных городских гуляниях. Мастерская теперь служила ему жилищем. С ним жила и его внучка Эльза, сирота, неотступно сопровождавшая своего деда и нередко исполняющая под его аккомпанемент старинные баллады. Себастьян смотрел сверху во двор, размышляя о словах архивариуса Букреуса, когда у колодца появилась Эльза. Звездочет вздрогнул от неожиданности, а Эльза подняла голову и взглянула на него. Себастьян разглядел, что Эльза улыбнулась и, не зная зачем, помахал ей рукой. Эльза ответила тем же жестом и принялась набирать воду. «Славная девушка, – подумал Себастьян. – Быть может, Бальтазар прав, и я действительно влюблен в нее, только не подозреваю об этом? Вообще-то все Нулиусы женились поздно. А вдруг и впрямь со временем Эльза станет моей женой, родит мне сына, и он, в свое время, заменит меня здесь, в обсерватории, как я заменил моего отца, а он – моего деда?»

Себастьяну почудилось, будто он в одно мгновение увидел всю свою жизнь, прожитую здесь, в Нустерне, куда когда-то давно пришел его прадед, а затем жил его дед и его отец, уважаемые люди, звездочеты, профессора Нустернского университета. А вот и он, седой, уже тоже профессор, объясняет своему сыну, как пользоваться секстантом и квадрантом… И тут он ощутил, как страшная тоска холодом сжала его сердце. Себастьян чуть не вскрикнул. Но внезапно что-то изменилось, и видение исчезло. До его слуха донеслось отдаленное ржание коней. Звездочет обратил взор на запад и увидел, что из замка Фойербарда выехала и понеслась по склону в долину группа всадников. Всякий, взглянувший на эту кавалькаду, нашел бы ее не совсем обычной. Впереди на белом коне летела во весь опор молодая девушка в темно-синем бархатном платье, таком же берете, украшенном ярким пером, и с развевающимся на скаку золотистым шарфом. Из-под берета рвались на волю черные кудри шелковистых волос. Вперед, к утопающему в зелени городу, были устремлены слегка прищуренные, преисполненные какого-то тайного озорства зеленые глаза. Губы девушки таили в себе едва заметную улыбку.

Всего этого Себастьян, конечно же, не видел. Он различал лишь женскую фигуру на белом коне. Всадница скакала впереди четырех рыцарей, которые старательно делали вид, что лишь из вежливости пропускают ее вперед.

В окрестностях Нустерна редко можно было встретить женщину или девушку, разъезжающую верхом, поэтому неудивительно, что Себастьян невольно залюбовался незнакомой наездницей и проследил весь путь кавалькады от замка до ворот города. Под самой башней звездочета всадники неожиданно остановились, хотя ворота были уже давно открыты. Себастьяну пришлось перегнуться через парапет для того, чтобы посмотреть, в чем задержка. Из ворот медленно выезжала огромная телега, груженная горшками, мисками, кружками и прочей керамической посудой. Правил телегой сам Том Глина – старшина гончарного цеха. Всем в городе было известно, что накануне Том получил большой заказ на посуду из Нижнего замка, и теперь было видно, что заказ он выполнил в срок и собственноручно отвозит товар. Но рыцари барона Фойербарда были людьми не слишком терпеливыми, да к тому же и не очень осведомленными в делах вольного города. Себастьян по поведению коней мог заключить, как рыцари раздражены медлительностью Томовой телеги, преградившей им путь.

– Эй ты, приятель! – крикнул один из рыцарей, конь которого выписывал немыслимые кренделя. – Поторапливайся!

– Не могу, господин рыцарь, – тотчас же отозвался гончар. – Вы же видите, какой у меня нежный товар в тележке. Я и так еду гораздо быстрей, чем следовало бы, против чего бунтует моя душа.

– Не мешало бы из тебя ее вытрясти, – вступил в разговор другой рыцарь, – чтобы ты стал попроворнее. Нам дела нет до твоих горшков!

– Напрасно вы так говорите, сударь, – отвечал Том, отпуская поводья, от чего его добрая лошадь встала как вкопанная. – Эти, как вы изволили выразиться, горшки принадлежат уже не мне, а барону Уртеру Младшему.

– Смотрите-ка, – сказал третий рыцарь, – он еще и разглагольствует! Послушай, болтун, укороти свой язык, а то ни тебе, ни твоей утвари не поздоровится! Проезжай скорей или уступай дорогу!

Том и не думал двигаться. Напротив, он сидел подбоченясь, видимо, решив биться до последнего вздоха, а возможно, и горшка. Крестьяне, спешившие на рыночную площадь, стояли поодаль и зубоскалили в свое удовольствие.

– Во-первых, – говорил невозмутимо гончар, – осмелюсь вам напомнить, что достопамятный договор между замком и городом первым пунктом провозглашает мирное решение всех споров. Но я никогда не слышал, чтобы битье чужого добра было делом мирным. А во-вторых, господа рыцари, вы так сгрудились, что не даете мне проезда, а моя кобылка задом ездить не умеет. Может, вы ей покажете?

Себастьян, хорошо знавший рыцарей, понял, что Том хватил через край. В воздухе запахло грозой.

– Да что с ним церемониться! – скорее прорычал, чем выкрикнул четвертый рыцарь, в котором звездочет без труда узнал племянника барона Фойербарда – Ромуальда. Его конь встал на дыбы и кинулся к Томовой телеге.

– Не смейте! – раздался властный женский голос и тут же, много мягче, добавил: – Прошу вас.

Все наблюдавшие словесную перепалку смелого гончара с рыцарями вдруг обратили свои взоры на девушку, которую, неизвестно по какой причине, доселе не замечали. Ее возглас внезапно и необычно повлиял на всех присутствующих. Рыцари повернули коней и отъехали, уступая дорогу телеге. Том снял шляпу и с глуповатой улыбкой промолвил:

– Ах, сударыня, простите меня ради всего святого!

Он схватился за вожжи и принялся понукать свою добрую лошадку. Крестьяне тоже, как один, поснимали шапки. А Себастьян почувствовал, как что-то теплое и щемящее коснулось его сердца. Возглас девушки сделался осязаем и мягкой волной прошел по телу звездочета. Ему до страсти захотелось взглянуть на нее поближе, и поскольку в руках у него была астрономическая труба, он не преминул ею воспользоваться (впоследствии, вспоминая этот момент, Себастьян поражался, как могла прийти ему в голову такая дерзкая мысль). Опытному звездочету понадобилось немного времени для того, чтобы вскинуть трубу и навести ее на цель. В поле зрения появился берет с ярким пером, черные кудри, белая гладкая кожа лица с выступившим после скачки румянцем на щеках. Прекрасный юный профиль снова заставил вздрогнуть сердце звездочета. Но девушка, должно быть, почувствовала на себе вооруженный взгляд, повернула лицо, подняла голову… и тут изображение в трубе дрогнуло и расплылось светлым пятном. Себастьян ахнул и заметил, как маленький предмет сверкнул на солнце и разлетелся вдребезги у подножия башни.

Том давно уже выехал за ворота, всадники въехали в город, а Себастьян все еще стоял как громом пораженный. Оправившись немного от изумления, он засунул палец в передний пустой конец тубуса и ощупал оправу, которая еще несколько минут назад, казалось, надежно держала объектив.

– Этого не может быть, – сдавленным голосом прошептал он и, очевидно, не доверяя своему пальцу, заглянул в передний конец трубы. Объектива в трубе не было, его мелкие осколки лежали в пыли под башней. Звездочет лишился прекрасного инструмента. Печаль его была настолько велика, что он враз забыл и про перебранку гончара с рыцарями, и про незнакомую наездницу, из-за которой и случилась беда.

– Горе, горе мне несчастному! – сетовал звездочет, собирая свой астрономический скарб. – Что, скажите на милость, я теперь буду делать? Как мне теперь наблюдать звезды?

Но поскольку на площадке никого, кроме него, не было, ответа несчастный звездочет не получил. В полном унынии Себастьян спустился по крутой спиральной лестнице вниз. Сразу под открытой площадкой находились спальня и кабинет звездочета. В самом нижнем ярусе башни, соединенном с небольшой пристройкой, располагались столовая, кухня и комната, где жила старая нянька Себастьяна фрау Марта.

Марта заканчивала накрывать на стол, когда перед ней предстал Себастьян. Взглянув на него, нянька едва не выронила медный кофейник. Никогда еще она не видела своего питомца в таком состоянии. Звездочет застыл в дверях столовой будто каменное изваяние. В левой руке у него была чернильница с торчащим оттуда гусиным пером, здесь же, подмышкой, громоздился рулон с небесными картами, а в правой руке, как монарший скипетр, он сжимал астрономическую трубу. Глаза Себастьяна были круглы, а взгляд уходил в бесконечность.

– Что с вами, господин Нулиус? – вскричала Марта. – Что стряслось? Чего ради вы принесли сюда карты и чернильницу?

Выйдя из оцепенения, Себастьян промолвил скорбным голосом:

– Несчастье, ужасное несчастье.

Марта освободила звездочета от его ноши, усадила за стол и потратила немало времени и усилий, чтобы добиться хоть сколько-нибудь внятного объяснения. Узнав наконец, в чем дело, Марта взяла подзорную трубу и осмотрела ее с переднего конца.

– Действительно, – сказала она, закончив исследование, – объектива как не бывало.

– Но ведь он был, – печально отозвался Себастьян.

– И оправа целехонька, – продолжала нянька в задумчивости. – Хотела бы я знать, как это могло случиться. Ведь вам, как всякому порядочному звездочету, полагается смотреть на небо. Неужели звезды попадали с небес и разгуливают под стенами нашего города?

– Как ты сказала, Марта? – встрепенулся Себастьян. Он вскочил с места и принялся мерить шагами комнату. – Звезды попадали с небес? Звезды… – бормотал он. На мгновение звездочету представился образ незнакомой наездницы, и сладостная волна снова прошла по его телу. Он остановился и, странно улыбнувшись, произнес:

– За все звезды поручиться не могу, но одна из них и вправду каким-то образом очутилась на земле.

Марта с удивлением посмотрела на Себастьяна и сказала:

– Не пойму я вас что-то, господин Нулиус. Не переутомились ли вы от ночного бдения? Расскажите-ка лучше все по порядку.

– Ах, Марта, у меня от всех этих событий голова идет кругом.

– И немудрено. Столько работать, а тут еще несчастье с трубой, – отозвалась нянька и тут же сделала весьма соблазнительное предложение: – Выпейте, господин звездочет, кофейку, отведайте телятинки со свежей булочкой – и, глядишь, душевное равновесие восстановится.

Себастьян воспользовался советом Марты. Завтрак и впрямь произвел на звездочета благоприятное действие.

– Итак, что же произошло? – повторила свой вопрос мудрая Марта, когда Себастьян отставил в сторону пустую кофейную чашку.

Звездочет с удовольствием рассказал ей обо всех происшествиях сегодняшнего утра. Когда он закончил, старая нянька озабоченно проговорила:

– Что-то я не слыхала ни о какой девушке в замке Фойербардов. Из сколько-нибудь молодых женщин я знаю там только баронессу, да и та на сносях, и вряд ли она стала бы скакать в город верхом.

– Ну что ты, Марта! Мог ли я не узнать баронессу?

– О том и я говорю. А как выглядела эта наездница?

Себастьян ответил не сразу.

– Она…она…она прекрасна!

– Вот оно что… – улыбнувшись, проговорила Марта. – Так, стало быть, вам приглянулась эта девушка?

– Приглянулась? – удивленно переспросил звездочет. – Да я видел ее всего одно мгновение. – Себастьян вдруг замолчал и задумался.

– И, тем не менее, успели заметить, что она прекрасна.

– Да-да, прекрасна… – рассеянно проговорил Себастьян и, поднявшись из-за стола, принялся расхаживать по комнате.

– А насчет трубы не волнуйтесь. Я отнесу ее Гуго Кривому, и он отшлифует вам новую линзу, – донесся голос Марты, выводя Себастьяна из задумчивости.

– Какая труба? Какая линза?

– Как! – искренне удивилась нянька. – Разве вы не лишились прекрасного инструмента?

Себастьян помрачнел.

– Ну да, труба, конечно.

– Я вижу, господин звездочет, вы нуждаетесь в отдыхе. Поднимайтесь наверх и ложитесь спать. Вам необходимо восстановить силы.

Себастьян поцеловал Марту и поднялся в спальню. Но прежде чем им овладел сон, мысль его снова и снова возвращалась к тому краткому мгновению, когда он видел лицо незнакомой девушки и слышал ее удивительный голос.

Глава четвёртая

Странная записка.– Удивительный сад Эмилии Инсекториус.– Безумие профессора естественной истории.– Золотая жужелица и семейная ссора.

Солнце уже давно перевалило за полдень, когда звездочет Себастьян Нулиус спустился в столовую. Выспавшись, он совершенно успокоился и пребывал в обычном для себя уравновешенном состоянии. Будто и не было ни испорченной трубы, ни прекрасной незнакомки. И только за обедом, когда Марта сообщила ему о том, что отнесла астрономическую трубу Гуго Кривому в починку, взор Себастьяна заволокла тень задумчивости, да и то ненадолго.

– Гуго совершенно меня успокоил, – говорила старая нянька, – пообещав исполнить заказ в самый короткий срок и с величайшей аккуратностью. Потом он битых полчаса рассказывал о своей дочери, которой давно пора замуж, а он как бедный отец не знает, какой из женихов лучше.

– Хорошо, – с глубоким вздохом промолвил Себастьян, – передай ему, что, как только освобожусь, составлю гороскоп для его дочери.

Себастьян отправился в кабинет навести порядок в результатах своих ночных наблюдений. Ближе к вечеру, когда работа звездочета была в полном разгаре, на пороге кабинета появилась старая Марта.

– Извините, господин Нулиус, что отвлекаю вас от дел, – сказала нянька, – но только что этот шалопай, сынок алхимика Бертольда, принес записку от Эмилии Инсекториус.

Себастьян смотрел на Марту, и было видно,что он все еще пребывает в мире никому не понятных астрономических вычислений.

– Вам записка от супруги профессора Инсекториуса, – медленно и громко повторила Марта.

– Я понял, – отозвался звездочет, – но при чем тут Бертольд?

– Да ни при чем. Просто записку принес Нок, его сынишка. Видно, Эмилия отправила записку с первым подвернувшимся ей мальчишкой. Должно быть, что-нибудь срочное.

– А почему от Эмилии? – удивился звездочет.

В ответ Марта лишь пожала плечами. Себастьян быстро пробежал глазами записку, и на лице его отразилось еще большее недоумение.

– Ничего не понимаю, – проговорил он и протянул листок няньке. В записке было следующее:

«Господин Нулиус, только Вы один можете мне помочь! На Вас вся моя надежда, ибо я всего лишь слабая и беззащитная женщина. Если Вам дорог Ваш друг, если Вы питаете хоть каплю уважения ко мне, придите и прекратите этот кошмар. Умоляю, поторопитесь! Он совершенно безумен, он способен разрушить весь дом!

С искренним уважением

Эмилия Инсекториус».

В некоторых местах чернила были слегка размыты, как если бы на них брызнули водой.

– Ты что-нибудь понимаешь, Марта? – спросил Себастьян, когда та отложила записку.

Фрау Марта пожала плечами и промолвила:

– Ясно одно: вам нужно как можно скорее идти к профессору.

– Да-да, – согласился звездочет, – но как некстати!

– Ничего страшного, ведь только начало вечера. Быть может, недоумение разрешится быстро, и вам еще удастся сегодня поработать.

Себастьян спустился вниз, накинул плащ и вышел из дома.

Очутившись на улице, он удивленно огляделся по сторонам. Прохожие были разодеты пестро и празднично. У Западных ворот вместо одной стояли три цветочницы, что бывало только в дни больших торжеств.

– Скажите, пожалуйста, – обратился Себастьян к проходившему мимо кузнецу Грохту, шапка которого была украшена фиалками, – что за праздник нынче в городе?

– Как! Вы разве ничего не знаете? – удивился кузнец. – В городе очень важная гостья – племянница нашего бургомистра.

– Племянница бургомистра? – озадаченно переспросил Себастьян.

– Да. Говорят, она приехала сегодня утром. Проснитесь же наконец, господин звездочет! Весь город только об этом и судачит.

И кузнец, посвистывая, направился к цветочницам.

«Вот оно что, – подумал Себастьян, продолжая свой путь. – Стало быть, та неизвестная наездница – племянница бургомистра. Ну и дела!»

Кузнец Грохт говорил правду: на протяжении всего пути Себастьян слышал разговоры только о племяннице бургомистра.

– А вы, сударыня, видели ее? – спрашивала веснушчатая цветочница пожилую пестро одетую даму, копавшуюся в корзине с розами.

– Нет, но говорят, она не дурна собой.

– Дурна она или хороша, – слышалось у хлебной лавки, – это не имеет значения, но какое на ней платье!

– Нет сомненья, – говорил один студент другому возле пивного погребка «Сивый конь», – что по такому случаю бургомистр устроит гуляния или даже бал!

– Я сама видела, – шептала толстая кухарка молодой дочери булочника, – как она приехала в такой роскошной карете!..

Себастьян только диву давался, как людская молва может исказить истинные события. Устав слушать весь этот вздор, он ускорил шаг.

Справедливость требует того, чтобы хотя бы в нескольких словах рассказать о том месте, куда направлялся звездочет. Дом профессора Инсекториуса считался одним из примечательных в Нустерне и славою своею был обязан, главным образом, замечательному саду, разбитому супругой профессора Эмилией. Дело в том, что Эмилия Инсекториус обладала удивительной способностью к выращиванию каких бы то ни было растений. Все вокруг нее росло, зеленело и расцветало. Казалось, для этого ей не нужно прилагать никаких усилий. Соседи замечали, что стоит Эмилии посидеть в их доме с полчаса, как фиалки, настурции и розмарины цвели на подоконниках по нескольку месяцев не переставая.

Сад Инсекториусов приносил всегда такой большой урожай, что девать его было решительно некуда, и, на радость городской ребятне, калитка оставалась открытой всю осень. Но цветник!.. Цветник Эмилии был настоящим чудом. Цветы в нем появлялись сразу после того, как сходил снег, и цвели чуть ли не до Нового года. Городские старики, захаживая в сад Эмилии ранней весной, говорили: «Неизвестно, доживем ли мы до настоящего лета, но здесь им можно насладиться загодя».

Все сказанное касается лишь внешнего облика дома Инсекториусов. Изнутри дом выглядел иначе. Здесь целиком и полностью властвовал профессор-энтомолог. Везде можно было встретить застекленные коробочки с красивейшими бабочками, разнообразными жуками, панцири которых отливали всеми цветами радуги. Но в отличие от цветника Эмилии в покои Артура Инсекториуса никто не приходил полюбоваться красотами его коллекции, за исключением, разумеется, друзей.

Однако поспешим за нашим звездочетом. Едва Себастьян шагнул за калитку, как нос к носу столкнулся с Эмилией.

– Господин Нулиус, – воскликнула она, – наконец-то вы пришли!

Себастьян сделал шаг назад и, холодея сердцем, оглядел жену своего старшего друга. Обыкновенно опрятная и со вкусом одетая, теперь Эмилия стояла перед ним простоволосая и заплаканная, в глазах ее застыли тревога и отчаяние. Себастьян, припомнив водяные разводы в записке, только теперь догадался, что то были слезы бедняжки.

– Что случилось, Эмилия? Неужели все так плохо?

– Гораздо хуже, чем вы можете себе представить, – ответила Эмилия нетвердым голосом.

– Да что же, что произошло?! – теряя терпение, воскликнул звездочет.

– Как! – воскликнула в свою очередь Эмилия. – Разве вы не получили моего письма?

– Получил, но, признаться, ничего из него не понял.

Эмилия как-то странно на него посмотрела, в глазах ее вспыхнул огонь, и дрожащими губами она произнесла:

– Пойдемте, я вам все покажу!

Она схватила гостя за руку и повела его в глубь сада.

– Только вы, господин Нулиус, – говорила Эмилия, – только вы один можете мне помочь. Вы просто обязаны это сделать!

Эмилия внезапно остановилась, выпустила руку звездочета и указала на цветочные клумбы.

– Вот, полюбуйтесь!

Себастьян взглянул на цветник и обомлел. «Неужели, – подумал он, – этой ночью в городе побывали кабаны из Дальнего леса?»

Цветник был в плачевном состоянии: вдоль и поперек по нему пролегали тропы, устланные смятыми цветами. Себастьян поднялся на мысочки, чтобы заглянуть в глубь цветника, и среди цветов с удивлением разглядел как бы торчащий из-под земли худосочный зад своего друга профессора Инсекториуса, обтянутый зелеными панталонами.

– Артур! – вскрикнул звездочет, но созерцаемая им часть профессора не откликалась.

– Вот ви-ди-те! – зарыдала Эмилия и уткнула лицо в ладони.

– Да что с ним стряслось? – в недоумении вопрошал Себастьян. – Что за безумную прополку затеял ваш муж?

Но Эмилия только качала головой и горько всхлипывала. Поняв, что толку от нее не добиться, звездочет принялся настойчиво звать своего друга. Но с клумбы доносилось только едва внятное бормотание:

– Сейчас, сейчас. Одну минутку, моя дорогая…

Эмилия отняла ладони от лица и заговорила:

– Слышите? Вот уже несколько часов кряду он утешает меня этими словами.

– Но все-таки что же произошло? – снова спросил звездочет. – Расскажите, Эмилия, прошу вас. У меня голова идет кругом.

– Ах, все из-за его несносных букашек! Вообразите себе, вчера вечером, перед заходом солнца и сразу после ужина, мы с Артуром вышли в сад и уселись вон там, под яблоней. Он по своему обыкновению принялся читать мне главы из своей будущей книги “О нравах и устройстве насекомых”, а я принялась перебирать красную смородину. Вечер был теплый и безветреный. И вдруг я услышала какой-то странный шум, подняла глаза и увидела, что какой-то мужчина перескочил через ограду прямо в цветник. Вы, господин Нулиус, знаете наши обычаи: калитки цветника и сада всегда открыты для всякого доброго человека. Но прыгать через забор!.. Я, разумеется, была оскорблена до глубины души. Артур, вооружившись граблями, тут же кинулся искать этого человека, дабы расспросить его о столь недостойном поведении, но, к нашему удивлению, ни в цветнике, ни в саду этого вора не было! Мы обшарили буквально все…

– Вы хотите сказать, что Артур по сию пору ищет того человека здесь, в цветнике?!

– Ах, не перебивайте меня, господин Нулиус! – горько ответила Эмилия. – Поверьте, мне сейчас не до шуток. К счастью, вора мой муж не обнаружил, но, на мою беду, он нашел какого-то золотого жука, а может, и не жука, не разбираюсь я в этом. Всю ночь он спал беспокойно, а сегодня, вернувшись из университета, не пообедав даже, направился в цветник и роется там уже несколько часов. Ему, видите ли, кажется, что там должен быть еще один экземпляр.

Эмилия снова ударилась в слезы, а у Себастьяна отлегло от сердца.

– Артур! – крикнул он. – Выходи!

– Сию минуту, сию минуту, – отозвался профессор и принялся ползать по клумбе.

– Артур! Ты, право же, совершенно нелеп. Ну что за ребячество! Посмотри, как расстроена Эмилия.

– Сейчас, сейчас…

– Господин Нулиус, – сказала Эмилия, прервав рыдания. – Неужели вы не видите, что он спятил? Я уж думала, не послать ли за доктором Целиусом, чтобы он пустил Артуру кровь. Ах, неужели мне предстоит теперь жить с рехнувшимся энтомологом?

Себастьян недоуменно посмотрел на Эмилию, затем снова обратился к «безумному» другу:

– Артур, выходи немедленно. Мне надо с тобой поговорить.

Толку не было никакого. Глаза Эмилии заблестели, но уже не от слез, а от гнева.

– Господин Нулиус, – сказала она голосом полным решимости, – не лучше ли вам взять моего муженька за шиворот и силой выволочь из клумбы. Поверьте, я не буду в претензии.

Себастьян, конечно, не думал хватать своего друга за шиворот, но желая хоть как-то обратить на себя внимание профессора, шагнул к цветнику. Однако в эту минуту профессор сам поднялся во весь рост, потоптался на месте, развел руками и проговорил:

– Ничего не понимаю…

Затем в три огромных шага оказался на дорожке. Взгляд его был рассеян.

– Нету. Его там нету. Но этого не может быть!

Себастьян укоризненно покачал головой, а Эмилия, уперев руки в бока, сверлила мужа недобрым взглядом. И только в эту минуту профессор будто очнулся.

– Что это с вами, друзья мои? Почему у вас такие лица?

– Он еще спрашивает, что с нашими лицами! – грозно произнесла Эмилия. – Жестокий, несносный человек! Что ты сделал с моим цветником?

– Я? – удивился профессор и оглядел цветник. Похоже, он только сейчас разглядел следы своей бурной энтомологической деятельности.

– Надо же, какая досада… – прошептал он. – Но, Эмилия, дорогая, пойми…

На профессора было жалко смотреть.

– И слушать ничего не хочу! – заявила Эмилия. – Вот уж не думала, что энтомология – такое вредное занятие.

– Что ты говоришь, дорогая? – робко запротестовал Артур. – Я, конечно, понимаю, ты огорчена… я и сам огорчен…

– Огорчена?! Ничуть не бывало! Я в восторге! За два часа ты уничтожил то, что я выращивала целое лето. И все из-за каких-то букашек…

– Букашек?! – возмутился профессор. – Ты понимаешь, что ты говоришь? Называть благородных насекомых букашками! Это… это… Я даже слова такого не знаю – “букашки”…

– Да-да, из-за букашек, а если тебе не нравится, то из-за козявок.

– Козявок?! – профессор побагровел. – Не смей так говорить! Нет, вы только послушайте! Козявки, к вашему сведению, сударыня, как известно, водятся в носу у нерадивых детей и, как я подозреваю, у нерадивых жен и ничего общего не имеют с благородными насекомыми.

– Благородными? Вот еще! Козявки – они и есть козявки, как их не называй.

– Замолчи! – Артур затопал ногами.

Себастьян попробовал было унять ссорящихся, но вскоре убедился, что лишь подливает масла в огонь, и почел за благо потихоньку удалиться. Но это ему не удалось.

– Себастьян! – окликнул его профессор. – Ты куда?

Себастьян пожал плечами.

– Впрочем, это неважно, – заявил Артур. – Я иду с тобой. Я не могу больше оставаться в этом доме. Здесь меня и мое благородное занятие подвергают неслыханным оскорблениям. И кто? Моя жена, с которой я прожил столько лет! Ноги моей здесь не будет!

– И хорошо, и прекрасно, – говорила Эмилия, – можешь идти на все четыре стороны, зловредный ты человек. И тебе я отдала всю свою молодость!

– Ты… – начал и оборвал профессор. – Нет. Ни слова больше. Себастьян, пошли.

Себастьян с жалостью посмотрел на Эмилию, пожал плечами и поплелся за другом.

Выйдя за калитку, Артур остановился. Похоже, к нему стало возвращаться благоразумие, хотя негодование было еще слишком велико.

– Нет, ты слышал, что она говорила? – спрашивал профессор. – Ведь это же невозможно! Я, конечно, виноват, даже, положим, очень виноват, но ведь нельзя же так…

– Артур, успокойся. Все обойдется, – попробовал утешить его Себастьян и тут же пожалел об этом.

– Обойдется?! – вскричал профессор. – Дудки! Ноги моей не будет в этом доме! Вперед, мой друг, – в трактир к Локку. Только там я смогу утешиться в своем горе.

И друзья устремились в трактир. Чтобы как-то оправдать себя и немного успокоиться, профессор принялся рассказывать Себастьяну подробности истории с найденным жуком. Действительно, он не обнаружил вора ни в саду, ни в цветнике, но, на всякий случай продолжая поиски, увидел, как меж цветов что-то поблескивает будто оброненная золотая монета.

– Я подумал, мой друг, – говорил профессор, – что вор, издали углядев меня с граблями, бежал и в поспешности обронил золотой. Но каково же было мое удивление, когда, нагнувшись за монетой, я взял в руки жужелицу, но не простую, а… золотую. Ты понимаешь, что это значит?

– Наверное, это редкое насекомое, – предположил звездочет.

– Редкое? Ха-ха! Это небывалое, неслыханное насекомое. Ты можешь перерыть все труды по энтомологии и не встретишь ничего подобного. Это открытие! Я, Артур Бенедикт Теодор Инсекториус, открыл новый вид жужелицы. Золотая жужелица! Каково? Я уже посадил ее на булавку, и она станет украшением моей коллекции. Такое открытие – редкое счастье, но одно обстоятельство не дает мне покоя. Видишь ли, мой многолетний опыт подсказывает, что ни одно живое существо не может существовать в природе в единственном экземпляре.

– Поэтому ты и намеревался сегодня же отыскать еще одну такую же жужелицу? Но почему она непременно должна быть именно в твоем саду? – спросил Себастьян.

Профессор озадаченно посмотрел на друга.

– Ну, во-первых, там я нашел первого жука, а во-вторых… Впрочем, это не важно. Или я ничего не смыслю в энтомологии, или эта жужелица – подлинное чудо. А чудеса, как известно, не повторяются. Я не нашел второй экземпляр этого редкого насекомого. Вместо этого я изуродовал цветник моей милой жены, украшение всего города, поругался с ней и… Нет! Не хочу вспоминать, хочу все забыть. И наш добрый Локк поможет мне в этом. Вперед!

И профессор Инсекториус толкнул дверь трактира, ибо они уже пришли.

Глава пятая

Необычный вечер в Нустерне. – Профессор Инсекториус лечит подобное подобным, а архивариус высказывает странные предположения. – Появление некоего идальго и ошеломляющие вести о Самюэле Карабусе.

Возбуждение горожан в связи с появлением знатной гостьи, тем временем усилилось настолько, что, когда оба приятеля подходили к трактиру Локка Бочонка, весь город гудел как улей.

Городские портные сбились с ног, разыскивая начальника городской стражи, дабы испросить у него разрешения не тушить в эту ночь огня, поскольку были завалены сверхсрочными заказами на изготовление наимоднейших нарядов. Кумушки беспрестанно наносили друг другу визиты, обсуждая детали завтрашних туалетов и украшений. Все в городе решили, что завтра состоится грандиозное празднество, хотя никакого официального объявления на этот счет не было. Молодежь собиралась осаждать бургомистра, чтобы тот распорядился провести внеочередные ратные игрища. Да что игрища! Настоящий турнир! И многие студиозусы уже всерьез помышляли о том, чтобы раздобыть, если не доспехи, то, по крайней мере, их достойное подобие.

И только трактир доброго Локка являл собой островок тишины и спокойствия. Цеховые старшины и почтенные мастера тянули пиво за дубовыми столами. В красном углу восседали рыцари, сопровождавшие утром племянницу бургомистра. Они остановились в гостинице у Локка и теперь предавались обильному ужину. А в противоположном, довольно скромном, но весьма уютном уголке сидели Себастьян Нулиус и профессор Инсекториус.

Время здесь шло неспеша. Слепой Гаст играл на виоле популярные сюиты, а Эльза подыгрывала ему на лютне. Еще входя в трактир, Себастьян не без гордости отметил, что она явно преуспевает. Звуки неторопливых паван, плавных менуэтов, зажигательных сарабанд, часть которых была написана самим Себастьяном, заставляли забыть о повседневности.

В трактир вошел архивариус Бальтазар Букреус. Прищурившись, он поискал среди завсегдатаев друзей и, увидев, направился к их столу. Профессор к этому времени доутешался до того, что пребывал в необычайном веселье.

– Вот и наш многоученый муж пожаловал! – воскликнул энтомолог.

– Бальтазар, – сказал Себастьян, – мы уж думали, что ты не получил нашего приглашения.

– Напротив, – ответил архивариус, – мальчишка, которого вы послали ко мне с час назад, исполнил поручение, думаю, наилучшим образом. Но, увы, друзья мои, я был чрезвычайно занят.

– А когда, скажи на милость, ты бываешь свободен? – не без претензии полюбопытствовал профессор. – Себастьян работает ночью, я тружусь днем, но ты, мой дорогой Бальтазар, насколько я понимаю, не выходишь из своего архива ни днем, ни ночью.

– Клевета! – возразил архивариус. – Уж не считаешь ли ты этот благословенный трактир частью муниципального архива? Но я здесь! И потом ты не хуже меня знаешь, что человек свободен только в любимом занятии.

– Замечательно сказано!

– Не слишком ли рано господин профессор пустился в сентиментальности? – широко улыбаясь, проговорил архивариус. Он был почему-то особенно весел, и Себастьян этому несколько подивился.

Локк принес Бальтазару вина и телятины с тушеной капустой. Друзья выпили за любимые занятия. Себастьяну показалось, что трактирщик хотел было что-то сказать, но его позвали к другому столу, и, тяжело вздохнув, Локк удалился. Себастьян уже не в первый раз за этот вечер отмечал, что Локк сегодня очень рассеян и чем-то обеспокоен, но поинтересоваться этим ему все не удавалось.

– Кстати, – обратился Бальтазар к звездочету, – с чего это наш профессор сегодня в небывалом веселии? Неужели этого образцового семьянина так воодушевило прибытие важной молодой гостьи?

– Да нет, – уклончиво ответил Себастьян; ему не хотелось предавать гласности ссору профессора с женой.

– Гостья? – переспросил профессор. – Какая гостья?

– Как, ты ничего не знаешь? – изумился архивариус. Себастьян тоже недоуменно посмотрел на профессора и пояснил:

– Сегодня в город приехала племянница бургомистра. Правда, я не знаю как ее зовут.

– Леонора, – вставил архивариус, – ее зовут Леонора. Она приехала в такой роскошной карете…

– Да нет же, – возразил Себастьян. – Вовсе не в карете, а верхом в сопровождении четырех рыцарей: Ромуальда и его друзей. Кстати, они сидят вот за тем столом. – Он сделал жест рукой.

Профессор Инсекториус приподнялся, перегнулся через стол и внимательно посмотрел на рыцарей, заканчивающих ужин.

– Так, – сказал он, – рыцарей я вижу. Но я не понял: племянница бургомистра прискакала верхом на карете?

– Не верхом, а в карете, – настаивал архивариус, не предавая значения словам профессора. – Я сам видел из оконца своего подвала, как роскошная карета остановилась возле дома бургомистра и из нее вышла девушка.

– А верхом-то кто приехал? Рыцари что ли? – не унимался профессор. – Или рыцари приехали на карете?

– Погоди, Артур, – сказал Себастьян и обратился к архивариусу. – Бальтазар, с чего ты взял, что это была племянница бургомистра?

– Вы меня совсем запутали! – воскликнул профессор и пригорюнился.

– Начнем-ка все сначала, – предложил архивариус, – а то и я сейчас запутаюсь. Нашему бургомистру закралось в душу сомнение: не слишком ли много средств магистрат расходует на содержание городской стражи? Вчера он попросил меня составить справку обо всех расходах такого рода за последние пятьдесят лет. Утром, чуть свет, я принялся за работу и случайно увидел из окна подъехавшую карету и, как ты правильно сказал, четырех рыцарей, ее сопровождавших. – Себастьян слушал с величайшим вниманием, не сводя глаз с Бальтазара. – Из кареты вышла девушка и сразу оказалась в объятиях бургомистра. Когда же к вечеру, закончив работу, я отнес справку бургомистру, тот представил меня этой самой девушке, отрекомендовав ее как свою племянницу Леонору. Из-за этого-то я и задержался. Полчаса светского разговора были совершенно необходимы.

Бальтазар замолчал. Себастьян погрузился в глубокое раздумье, а профессор, сонно помаргивая, попеременно смотрел то на архивариуса, то на звездочета.

– Значит, это была не она, – тихо промолвил Себастьян.

– Нет-нет, – возразил архивариус, – расскажи-ка все по порядку.

И Себастьян поведал о том, что произошло утром. Этот рассказ куда больше увлек профессора: он слушал с большим интересом, временами похохатывая и крякая от удовольствия. Когда Себастьян закончил, профессор восторженно воскликнул:

– Браво! Ай да Том! Завтра, если встречу его, непременно расцелую.

– Странно все это, – проговорил архивариус. – Странно и любопытно. В том, что это была одна и та же девушка, сомнений нет. Ясно и то, что мы оба видели ее примерно в одно и то же время. Но как такое объяснить?

– Вы меня удивляете, друзья мои, – вмешался профессор. – Приехала она в город верхом, а потом пересела в карету, которая пришла позже. Чего тут мудрить? У тебя, Бальтазар, прямо-таки страсть в очевидных вещах усматривать тайны. Мир гораздо проще, чем тебе кажется.

Он повертел в руках пустой стакан. Архивариус пристально посмотрел на него и вздохнул. Веселость, с которой он вошел в трактир, сменилась теперь более свойственными ему серьезностью и задумчивостью.

– Лучше поведай нам, какова собой эта, вызвавшая столько шума, племянница, – предложил неугомонный профессор. – Ты, насколько я понимаю, видел ее не с высоты птичьего полета.

– Да, расскажи, пожалуйста! – с неожиданным воодушевлением выпалил Себастьян. Архивариус внимательно посмотрел на него, от чего тот покраснел.

– Ну, что вам сказать? – как бы нехотя проговорил архивариус. – Она юна, мила, не так чтобы красива, но и не дурна. Держит себя великолепно. Судя по манерам, хорошо воспитана и, как я заключаю из нашей с ней короткой беседы, хорошо образована. Даже не верится, что она родственница нашего бургомистра.

– Помилуй, Бальтазар! – укоризненно воскликнул профессор. – Ты говоришь так, словно господин бургомистр – неотесанный мужлан.

– Да нет, – возразил архивариус, – просто контраст велик. Хотя, возможно, она воспитывалась в более благородной среде.

Трактир заметно пустел. Поднялись наверх рыцари. Допивая пиво и завершая разговоры о добрых временах, которые у зрелых людей всегда в прошлом, мастера расходились по домам, дабы произнести традиционное поучительное слово детям и приласкать заждавшихся женушек. Гаст перешел на известные наигрыши старинных баллад, воспевающих доблесть легендарного короля Бергора. Эльза продолжала подыгрывать ему на лютне – в этот вечер ей, видимо, не пелось. Локк торопливо убирал посуду, а наши друзья были целиком поглощены своим разговором. Никто и не заметил, как в трактире появился неизвестный посетитель, человек среднего роста, закутанный в короткий широкий черный плащ, из-под которого торчал длинный меч в кожаных, окованных серебром ножнах. На голове его была широкополая и тоже черная шляпа, а половину лица закрывала черная, как смоль, борода. Некоторое время он стоял возле двери и прислушивался к разговору, но, наконец, нашел нужным выйти на середину зала.

– Приветствую вас, добрый трактирщик, – обратился он к Локку.

– Добрый вечер, сударь, – отвечал Локк, недоумевая, как это он не заметил появления гостя. – Что прикажете?

– Ровным счетом ничего, – ответил гость. – Лишь спрошу: нельзя ли у вас остановиться? Мне сказали, будто здесь гостиница.

– О, это сколько угодно, сударь. Это действительно гостиница.

– И еще попрошу вас об одном одолжении: дайте мне что-нибудь выпить, после дальней дороги я испытываю ужасную жажду.

– Осмелюсь предложить для начала нустернского пива.

– Прекрасно, – согласился незнакомец.

Локк налил гостю большую кружку, и тот, отпив глоток, удовлетворенно крякнул.

– Замечательно! С самого Оргарда не пил ничего подобного.

– Стало быть, вы, сударь, тоже путешественник?

– Тоже? – удивленно переспросил гость и тут же добавил: – О да, бесспорно. А что, кроме меня, тут еще есть путешественники?

Внимательно наблюдавшие за этой сценой Бальтазар и Себастьян (профессор был слишком рассеян) заметили, что на этот, казалось бы, простой вопрос трактирщик затруднялся ответить. Он переминался с ноги на ногу, экал и все заглядывал через плечо гостя в сторону Себастьяновой компании.

– Да как вам сказать, сударь… – наконец проговорил он. – Останавливался тут один молодой человек… тоже путешественник… или что-то в этом роде… Но он куда-то пропал.

– Как пропал? – удивился гость.

– Как это пропал?! – воскликнул Себастьян, вскакивая с места. Вслед за ним поднялся и архивариус. Музыка оборвалась и оставшиеся посетители обратили взоры на Локка.

– Да вот так, господа, – растерянно отвечал трактирщик. – Я и не знаю, что подумать. Вчера утром он отправился на прогулку, но вечером так и не вернулся в гостиницу. Нет его и по сию пору. Возможно, он уехал, но почему-то не предупредил меня и к тому же не заплатил ни одной монеты, что, поверьте, очень странно. Этот юноша, скажу я вам, – человек не того сорта, чтобы уехать, не расплатившись.

– Действительно странно, – промолвил Себастьян. – И я тоже хорош: все эти дни хотел с ним повидаться, а сегодня просидел здесь целый вечер и совершенно забыл справиться о нем.

– Представь, Себастьян, со мной произошла та же история, – задумчиво сказал архивариус.

– А как звали этого юношу? – поинтересовался гость.

– Карабус. Самюэль Карабус, – ответил Локк.

Профессор Инсекториус, сидевший до этого в сонном и расслабленном состоянии, внезапно встрепенулся.

– Кто пропал? – спросил он и попытался было подняться, но тут же упал на стул.

– Пропал Самюэль Карабус, – ответил Локк. – Он тут останавливался.

– Не знаю, какой это Карабус у вас пропал, но вот я вчера нашел удивительную жужелицу. – Проговорив эту совершенно неуместную фразу, профессор Инсекториус приосанился и задрал нос кверху.

Незнакомец быстро направился к профессору и с сияющим лицом спросил:

– Если не ошибаюсь, вы – энтомолог?

– Да, – с достоинством ответил профессор. – С кем имею честь?

– Мигель Пардоза, идальго из Валезии, к вашим услугам.

И новоявленный господин Пардоза заговорил так быстро и так темпераментно, как в Нустерне никто и никогда не говорил. Он сказал, что является страстным энтомологом, что имя профессора…– «Как вас…э-э? Инсекториус? Очень приятно!» – имя профессора Инсекториуса ему хорошо известно, что он чрезвычайно счастлив лично познакомиться с таким замечательным ученым, – и еще много чего уже сугубо энтомологического.

– Надо же, – несколько ошеломленно проговорил профессор, – а я и не предполагал, что мое имя известно за пределами герцогства.

Инсекториус млел, как девица во время сватовства, а его друзья и трактирщик с недоумением слушали этот внезапный обмен любезностями между коллегами, переходящий чуть ли не в научный диспут. Гаст вновь заиграл балладу.

– Господа, – проговорил Себастьян, – отложите на время ваши энтомологические выкрутасы.

Профессор и господин Пардоза в недоумении посмотрели на него.

– Артур, – продолжал звездочет, – при чем тут твоя жужелица? Ведь речь идет совсем о другом.

– Как это при чем? – удивился и даже обиделся профессор. – Я же тебе говорил, что это редчайший экземпляр, совершенно неизвестный вид, – и уже более не глядя ни на кого, профессор обратился к гостю: – Так вот, уважаемый господин Пардоза, со вчерашнего дня, а точнее со вчерашнего вечера, я являюсь обладателем уникального экземпляра золотой жужелицы, мною впервые обнаруженной и описанной. Теперь этот экземпляр находится в моей коллекции, в коробочке на булавочке.

– На булавочке, – не проговорил, а скорее пропел идальго. – Какая прелесть! Ему там самое место! Я хочу сказать, в вашей коллекции. Надеюсь, вы его прибулавили достаточно хорошо?

– О, не сомневайтесь, – гордо ответил профессор.

– И все-таки я что-то не пойму… – задумчиво промолвил архивариус.

Однако Артур и не думал что-либо пояснять. Он был в восторге оттого, что чуть ли не впервые в жизни встретил коллегу. Он буквально вцепился в гостя, ничуть не замечая, что у того внезапно и, кажется, начисто пропал интерес к энтомологии.

Господин Пардоза лишь вполуха слушал профессора, а сам косился в сторону Себастьяна, который взялся в двух словах рассказать архивариусу о находке профессора.

Когда же звездочет замолчал, архивариус переспросил:

– И ты говоришь, что этого вора так и не нашли?

– Да, надо полагать, улизнул потихоньку.

– Давненько в городе не было воровства, да еще такого неудачного.

Они вернулись к столу, где профессор все еще изливал свое красноречие на идальго из Валезии.

– И все-таки, – промолвил Себастьян, – куда же подевался Самюэль Карабус?

– А он уехал, – отозвался гость.

– Как уехал? – удивился Локк. – Когда?

– Э-э, вчера, надо полагать, и уехал, – быстро проговорил Пардоза. – Я встретил его в Традоссе, и он велел вам кланяться, трактирщик.

Все, кроме профессора, ошарашено смотрели на гостя: его непринужденное заявление было как гром среди ясного неба.

– Да ведь он даже не предупредил, – говорил Локк, – а я его еще спрашивал – далеко, мол, собрались?

– О, поверьте, он ужасно переживал, что не смог с вами проститься. Но срочные дела, спешка… Сами же изволили говорить, что он даже не расплатился. Но пусть это вас не беспокоит. Самюэль – человек, безусловно, порядочный. Он просил меня передать вам плату за проживание. Вот, возьмите.

Мигель Пардоза выложил перед трактирщиком тугой кожаный кошелек. Локк взвесил его на руке и промолвил:

– Этого будет слишком много.

– Возьмите заодно и с меня. Мало ли что может случиться. Вдруг и у меня появятся причины для внезапного отъезда.

– Ну вот, все выяснилось, и нет никаких загадок, – воскликнул профессор Инсекториус. – Налей-ка нам, Локк, пожалуйста, вина да и себя не забудь.

– Благодарю вас, сударь. Признаться, у меня камень с души свалился, – отозвался трактирщик и отправился за новым кувшином.

– Позвольте, позвольте! – опомнился Себастьян. – Так вы, стало быть, знакомы с Самюэлем Карабусом?

– Ну разумеется, – ответил господин Пардоза. – Мы с ним познакомились еще в Ноэрбе.

– За исчезновение всяких недоумений, – провозгласил профессор, – и за доброе знакомство!

– Кстати, многоуважаемый коллега, – сказал идальго, – не представите ли вы мне ваших друзей?

Однако друзья поспешили представиться сами.

– Себастьян Нулиус, звездочет.

Мигель Пардоза любезно поклонился.

– Бальтазар Букреус, архивариус нустернского магистрата, – чинно представился Бальтазар.

– Да вы шутите! – всплеснул руками гость.

– Ничуть, – холодно ответил архивариус и принялся набивать трубку.

– Возможно ли такое везение! И в один день! Я встретил коллегу, принес утешительную весть о вашем знакомом и, наконец, нашел очень нужного мне человека.

– Простая случайность, – отозвался архивариус.

– Когда вы узнаете, почему я хочу к вам обратиться, то поймете мой восторг. Меня чрезвычайно интересуют «Традосские хроники».

Архивариус взглянул на гостя, и на его, обычно спокойном, лице отразилось холодное удивление.

– «Традосские хроники», смею вас уверить, хранятся в Традоссе, но отнюдь не в Нустерне. Вам дали неверный адрес, господин Пардоза.

– О нет, господин архивариус. Дело в том, что меня интересует лишь один – тринадцатый – том этих хроник. А он, как мне доподлинно известно, должен находиться у вас в архиве.

– Вот как, – усмехнулся Бальтазар, – значит, вам известно больше, чем мне. Я никогда не слышал о тринадцатом томе «Традосских хроник» и уж тем более о том, что он находится в Нустерне.

– Но, может быть, вы просто не встречали его. Знаете, как это бывает: заваляется где-нибудь книга, а если поискать – то она тут как тут.

– Я, разумеется, поищу, господин Пардоза, уж коли вы так настаиваете. Но результат известен заранее. «Традосские хроники» составляют двенадцать томов, и это знают все. А что касается того, что какой-либо том затерялся у меня в архиве, то это просто нелепо. Городок наш небольшой, и архив, как вы понимаете, маленький. Где уж тут заваляться…

Я слышал, – продолжал настаивать гость, – что при университете есть обширная библиотека.

– О, что вы, – усмехнулся архивариус, – собрание самых распространенных трудов – и только.

Себастьян был крайне удивлен тем, что его друг так умаляет достоинства университетской библиотеки, про архив же он знал мало. Удивился и профессор, поэтому тут же возразил:

– Да нет, Бальтазар, библиотека в университете хорошая.

– Это кому как.

– Очень жаль, если это так, – с досадой проговорил идальго, сверля внимательным взглядом невозмутимого архивариуса.

– Однако, – встрепенулся профессор, – мы, уважаемый господин Пардоза, не закончили нашего диспута.

– О нет, господин профессор, – возразил идальго. – Думаю, нам лучше оставить это до завтра. Я очень устал с дороги и, с вашего разрешения, господа, отправлюсь на покой.

– Очень жаль, – опечалился профессор. – Но я надеюсь…

– Не смеем вас задерживать, – перебил его архивариус и, не вставая, раскланялся с гостем.

Глава шестая

Перстень идальго из Валезии. – Племянница бургомистра и смятение юного звездочета. – Архивариус Букреус приглашает Себастьяна принять участие в таинственных приключениях.

Трактирщик пошел проводить господина Пардозу в его комнату. Едва они удалились, Себастьян обратился к архивариусу:

– Мне показалось, что ты был не очень-то любезен с гостем. Отчего бы это?

– Да-да, – подтвердил профессор, – я тоже заметил …

– А на мой взгляд, – отвечал архивариус, – я был предельно любезен с этим человеком. И мне это стоило немалых усилий, поскольку, признаюсь, он мне не понравился.

– Странно, – проговорил Себастьян, – а меня он, пожалуй, заинтересовал.

– В том, что наш гость интересен, нет никакого сомнения, – согласился архивариус, – но тем не менее…

– Ты не справедлив, мой друг, – перебил его профессор. – Господин Пардоза – весьма достойный человек и к тому же мой коллега, энтомолог. Для меня не может быть лучшей аттестации.

– Однако зачем энтомологу «Традосские хроники», где нет ни слова о насекомых? Кстати, заметил ли ты, Себастьян, – обратился архивариус к звездочету, – перстень на руке идальго?

– Какой-то перстень, кажется, был у него. Серебряный, по-моему, с неизвестным мне, желтым, камнем.

– Тебе, я погляжу, все камни неизвестны, – вмешался профессор. – Это всего лишь обыкновенный цитрин.

– Цитрин, бесспорно, обыкновенный, – согласился архивариус, – но сделан он очень уж необыкновенно. Во-первых, огранка. Такая используется, как правило, для изготовления талисманов. А во-вторых, знаки, выгравированные на камне…

– Какой-нибудь рисунок, – предположил профессор.

– О нет, это не какой-нибудь рисунок, это – магические знаки. Правда, я их не разглядел как следует. Одним словом, Мигель Пардоза обладает сильнейшим талисманом фантазии и лжи. Такой камень помогает искажать реальность и, с одной стороны, возбуждает и обостряет фантазию владельца, а с другой, помогает ему скрывать истину или вводить в заблуждение. Поскольку новоявленный идальго не похож ни на мечтателя, ни на фантазера, то скорее всего талисман служит ему для обмана.

– Так, стало быть, – промолвил звездочет, – ты хочешь сказать, что господин Пардоза нас в чем-то обманул?

– Я не поймал его на лжи, – ответил архивариус, – а потому ничего не утверждаю. Но поведение его показалось мне подозрительным.

– Бальтазар, опять ты все запутываешь! – простонал профессор. – Нет, надо срочно глотнуть чего-нибудь освежающего!

– Скажи, Бальтазар, что это за тринадцатый том «Традосских хроник»? – спросил Себастьян.

– Ничего определенного сказать не могу, – пожав плечами, ответил архивариус. – О нем однажды упомянул старый хранитель Традосского архива, да и то как-то вскользь и довольно туманно. В ту пору я был еще совсем молод и не придал значения его словам. А жаль. Похоже, что этот том существует. Но удивительно другое: откуда об этом мог узнать идальго из Валезии?

– И вот еще что любопытно, – промолвил Себастьян. – Не кажется ли тебе странным то, что и Самюэль Карабус очень обрадовался, узнав, что ты архивариус. Помнишь?

– Конечно, помню. Я был уверен, что у него ко мне какое-то дело. Да, все это действительно странно. Однако, думаю, тебе будет небезынтересно узнать, что племянница бургомистра тоже спрашивала сегодня о тринадцатом томе «Традосских хроник».

– Как, и она тоже? – начал было Себастьян и тут же осекся. За окном в вечерней тишине послышался цокот копыт и громыхание колес.

– Что это? – спросил звездочет и подошел к окну. – Подъехала какая-то карета.

– Как! – воскликнул профессор. – Опять карета? Нет, я сегодня с ума сойду от ваших карет!

Дверь трактира распахнулась, и на пороге обозначилась женская фигура в темной длинной накидке с капюшоном, скрывающим лицо. Гостья в нерешительности постояла в дверях, потом прошла на середину зала, откинула капюшон и с любопытством оглядела помещение. Трактир почти совсем опустел. Эльза уже получила плату от Локка и прятала медяки в кошелек у пояса, а старик Гаст, положив ей руку на плечо, приготовился покинуть заведение. Взгляды девушек встретились, и некоторое время они изучающе смотрели друг на друга: Эльза с восхищением, а незнакомка с явным удивлением. Эльза вдруг покраснела и сделала легкий реверанс, отчего слепой Гаст чуть было не потерял равновесие, а незнакомка лишь приветливо кивнула и проводила ее взглядом до двери.

Себастьян как стоял у окна, так и остался там, не имея сил шевельнуться и лишь чувствуя, как бешено колотится его сердце. Архивариус же, напротив, проворно поднялся и поспешил навстречу гостье.

– Чем могу служить, госпожа Леонора? – поклонившись, осведомился он.

– О, господин Букреус – если не ошибаюсь, – удивленно проговорила девушка. – Вы здесь?

– А что тут удивительного? Мы с друзьями частенько собираемся в этом трактире, – и архивариус пространно повел рукой. – Вы кого-нибудь ищете? – спросил он.

– Мне нужен хозяин гостиницы.

– Он ненадолго вышел. Пользуясь его отсутствием, позвольте представить моих друзей.

– Разумеется, – согласилась девушка. Она широко улыбнулась, но в глазах ее было заметно некоторое нетерпение.

– Профессор естественной истории Артур Бенедикт Теодор Инсекториус.

Профессор попытался было встать, но не смог. Однако ему удалось улыбнуться самым изысканным образом.

– Господин Инсекториус к тому же – большой любитель энтомологии, – продолжал Бальтазар.

На лице девушки обозначилось удивление.

– Очень приятно, – сказала она.

– А это наш молодой друг Себастьян Нулиус, звездочет.

На этот раз девушка, казалось, удивилась еще больше.

– Звездочет? – переспросила она.

– Да, с вашего позволения, – выпалил Себастьян. Все это время он не отрываясь смотрел на гостью, не в состоянии решить, поцеловать ли ей руку или просто учтиво поклониться. Теперь же он настолько растерялся, что не сделал ни того, ни другого.

– Так это вы были там, на башне? – улыбнувшись, поинтересовалась девушка.

– Да, сударыня, – поспешно ответил Себастьян и, очевидно, устыдившись своей поспешности, покраснел.

– Мне очень жаль, что все так произошло, – проговорила девушка, отчего-то тоже смутившись. – Но, пожалуйста, не сердитесь на меня.

– Да помилуйте, за что же? Напротив… Я сам… – Себастьян запнулся.

Архивариус и профессор с любопытством смотрели на него.

– Значит, не сердитесь? – мягко улыбнулась девушка. – Я очень рада.

В это время появился трактирщик. Он грузно спустился по скрипучей лестнице и, очевидно, находясь в задумчивости, пошел прямиком к столу, за которым сидел профессор, и только тут заметил Леонору.

– Чем могу?.. – начал было Локк, но Леонора его тотчас же перебила:

– Вы, конечно, трактирщик? – она так поспешно и решительно шагнула к нему, что Локк отступил. – Скажите, пожалуйста, не останавливался ли кто-нибудь в вашей гостинице в последнюю неделю?

– Да, сударыня, – ответил Локк, – на этой неделе у меня останавливались четыре рыцаря, которые сейчас уже, наверное, спят, и два путешественника. А в чем, собственно, дело?

– Скажите, нет ли среди этих путешественников некоего господина Карабуса?

Себастьян, не отрывавший взгляда от Леоноры, заметил, что она в сильном, но скрываемом, волнении. Прежде чем ответить, трактирщик вопросительно посмотрел на стоявшего рядом архивариуса, но тот даже не шевельнулся.

– Да, сударыня, останавливался.

– И что, он еще здесь?

Девушка уже не могла более скрывать волнение, и вопрос прозвучал так, будто от ответа зависело нечто очень важное. Она даже положила свою ладошку в шелковой белой перчатке на руку Локка.

– Нет, к сожалению, он уехал.

Наступило молчание. Леонора некоторое время внимательно смотрела на трактирщика, словно не разобрав ответа, потом опустила глаза, но тут же подняла вновь и быстро спросила:

– А давно он уехал?

– Вчера, сударыня, – со вздохом сказал Локк, – но право…

– Вы говорите, но? – в глазах девушки блеснула надежда.

– Не знаю, как вам и сказать, сударыня… – замялся Локк и снова вопросительно посмотрел на архивариуса. Тот хранил ледяное спокойствие.

– Он уехал так странно… и так неожиданно… даже не расплатился. Я поначалу думал, уж не случилось ли чего… Мы очень беспокоились… Ведь правда? Но, благодарение Небу, волнения оказались напрасными: сегодня приехал его приятель и все разъяснил. Ведь так, господа? – обратился он к завсегдатаям.

– Какой приятель? – удивилась Леонора.

– Как какой? – в свою очередь удивился Локк. – Путешественник. Мигель… как, бишь, его?.. Пардоза, кажется.

– Кто?! – вскричала девушка и, будто опомнившись, прижала ладонь к губам. Себастьян сделал шаг вперед, испугавшись, что она упадет в обморок, – так она побледнела. Но Леонора не лишилась чувств, хотя и слегка пошатнулась; напротив, она быстро овладела собой и с видимым усилием, но твердо, проговорила:

– Ах да, конечно. И что, он теперь здесь?

– Ну да. Я только что проводил его в комнату. Думаю, он еще не лег спать. Если угодно, могу доложить о вас, и он расскажет подробнее о господине Карабусе, поскольку недавно видел его в Традоссе.

– Нет-нет, не стоит. Зачем беспокоить путника после утомительной дороги? Стало быть, в Традоссе, вы говорите? Благодарю.

Себастьян был поражен той переменой, которая произошла с Леонорой: перед ним снова стояла совершенно спокойная, приветливая девушка, ее лицо светилось доброжелательной улыбкой. И только увидев, как сильно она стискивает пальцы, он понял, что волнение ее не прошло.

– Извините, что обеспокоила вас, – проговорила она непринужденным тоном. – Очень рада была познакомиться, господа. Пользуясь случаем, хочу пригласить вас завтра к шести часам пополудни на небольшой бал. Так вышло, что завтра – день моего рождения.

Она поклонилась и собралась было уходить, но взгляд ее задержался на Себастьяне. И не случайно: в то время как все присутствующие благодарили гостью за приглашение и, раскланиваясь, прощались с ней, звездочет даже не пошевельнулся. Он догадывался, что выглядит нелепо, а возможно, и смешно, но ничего не мог с собой поделать. Он стоял столбом, не в силах оторвать взгляда от Леоноры.

Брови девушки поднялись вопросительной дугой, а уголки губ дрогнули.

– До свидания, господин звездочет, – подчеркнуто произнесла племянница бургомистра и направилась к двери. Архивариус поспешил проводить ее. В дверях девушка снова обернулась и быстро посмотрела на Себастьяна. Но это был совсем другой взгляд – внимательный, вопросительный, даже чуть испуганный, словом, совершенно необъяснимый.

За окном послышался удаляющийся звук отъезжающей кареты.

Себастьян обнаружил, что уже сидит за столом, но прошло еще несколько минут, прежде чем он пришел в себя.

– А я говорю, что ты все придумываешь, – говорил тем временем профессор. – У тебя, дорогой мой архивариус, чрезвычайно развито воображение. Ты, пожалуй, начитался мистических манускриптов, вот тебе на каждом шагу и мерещатся двусмысленности и тайны.

– О чем это вы говорите, друзья мои? – спросил Себастьян.

– Да ты не спишь ли, Себастьян? – воскликнул профессор. – Ты разве не слышишь, как наш архивариус пытается меня убедить, будто мы – свидетели каких-то таинственных событий.

– Ничего подобного, – возразил архивариус. – У меня и в мыслях нет убеждать тебя в чем бы то ни было. Просто я высказал свое мнение. А что касается манускриптов, то я их читал, и немало, и, признаться, горжусь тем, что замечаю тайны. Да-да. Наш мир полон тайн, и тем он прекрасен. Только не надо путать тайну с секретом. Иная тайна – не секрет, хотя она и не перестает оставаться тайной, а иной секрет – не тайна, и цена ему ломаный грош, хотя многие умы буквально бьются над его разгадкой. Я, право, удивляюсь, Артур: как это ты, ученый, бежишь от тайн, довольствуясь секретами?

– Не путай меня, книжный ты человек! Тут есть некоторая разница: я имею дело с тайнами природы, которые превращаю в факты, а затем с величайшей любовью систематизирую. А ты эти тайны разводишь, как разводит розмарины моя ненаглядная супруга.

– Не слишком удачное сравнение, – проговорил несколько раздраженно архивариус.

– Отчего же?

Себастьян смутно слышал этот разговор. В голове его роилось множество разнообразных мыслей, но они оказывались верткими, так что он не в состоянии был ухватиться ни за одну из них. То слышался ему голос Леоноры, то чудились ее глаза, то неожиданная бледность ее лица, а то вдруг, почему-то рассеянная улыбка восторженного Самюэля Карабуса. Одно он понимал совершенно ясно: с ним произошло что-то необыкновенное, что-то в высшей степени прекрасное, и одновременно пугающее. И он, кажется, уже знал этому название.

Архивариус и профессор тем временем в споре дошли до того, что второй снова потребовал вина, а первый заметил:

– Дорогой Артур, мне кажется, с тебя довольно. Уже поздно, и нам пора разойтись, тем более что мы задерживаем нашего любезного хозяина. Ведь скоро сигнал к тушению огня.

– Как, разве теперь ночь? – удивился профессор.

– Да, мой дорогой друг, и тебя, видно, заждалась супруга.

При упоминании о супруге Артур Инсекториус пригорюнился.

– Ах, моя милая Эмилия! Она не пустит меня на порог: ведь я разорил ее цветник. Да я и сам поклялся, что не вернусь домой.

– Успокойся, Артур, – утешил его Себастьян. – Бьюсь об заклад, что Эмилия тебя уже простила.

– Возможно, – пожал плечами профессор. – А как мне быть с клятвой?

– Экая беда! – воскликнул архивариус. – Разве ты не знаешь, что подобные клятвы даются именно для того, чтобы их преступать?

Профессор согласился с доводами друзей и, уронив голову на руки, усиленно засопел.

– Я вижу, Себастьян, – лукаво улыбаясь, промолвил архивариус, – тебе приглянулась племянница бургомистра.

Себастьян был слишком рассеян, чтобы заметить это лукавство.

– О, она прекрасна! – выпалил он и тут же добавил: – Она… будто таинственная принцесса!

– Вот так да! – встрепенулся профессор. – Ну насчет принцессы ты, конечно, хватил через край, а в остальном она и впрямь мила. Кругленькая, пухленькая, этакая пышка.

– Кругленькая? Пухленькая? – удивился Себастьян. – О ком ты говоришь, Артур?

– Да о племяннице бургомистра, о ком же еще! – внезапно разгорячился профессор.

– Не такая уж она и полная, – промолвил архивариус. – Хотя излишнее количество веснушек и впрямь присутствует на ее лице, впрочем, весьма симпатичном.

– Веснушки?! – вскричал Себастьян. От негодования он даже вскочил с места. – Ты хочешь сказать, что Леонора конопатая?

– Я не сказал этого, – растерявшись, оправдывался архивариус. – И тем более не хотел тебя обидеть. Просто, у нее есть веснушки. И я ровным счетом не понимаю, что тут дурного?

– Да какие веснушки?! Вы что, с ума посходили?

– Диагноз ясен, – весело заключил профессор. – Или ты, Бальтазар, и на сей раз станешь выискивать тайны?

– На сей раз нет, – согласился архивариус. – Дело здесь вполне очевидное.

– Артур, прекрати смеяться, – умоляюще проговорил звездочет. – Выслушайте меня серьезно. Нет у нее никаких веснушек! И она вовсе не толстая! Поверьте. Неужели, по-вашему, я сошел с ума?

– Это можно назвать и безумием, – вновь захихикал профессор.

Себастьян позвал трактирщика.

– Что прикажете, господин Нулиус?

– Локк, хоть ты нас рассуди.

– В каком смысле? – спросил трактирщик.

– Как, по-твоему, племянница бургомистра конопатая? Я хочу сказать, есть у нее веснушки?

– Странное дело, сударь, что они то есть, то их нет.

– Как это?

– Сначала они вроде бы были, потом – вроде бы нет, а потом снова были.

– Ничего не понимаю, – рассеянно проговорил Себастьян и опустился на стул.

– Сударь, – попытался утешить его Локк, – я, признаться, ровным счетом в этом ничего не понимаю. С тех пор как я женился на моей Лизхен, я не в состоянии отличить красавицу от урода.

Профессор Инсекториус буквально хрюкал от смеха, архивариус же был гораздо спокойней.

– Не обращай внимания на Артура, мой друг, – говорил он Себастьяну, – он слишком навеселе. И не сердись на меня за то, что я невольно обнажил твою душевную тайну. Леонора необыкновенно хороша, коли ты ее такой находишь. И порешим на этом.

– Я не сержусь, – промолвил Себастьян. – Просто в недоумении: или я сошел с ума, или вы бредите, не замечая очевидного.

– И это не исключено, – согласился архивариус и, поднявшись, добавил: – Пора по домам.

Поднялся и Себастьян, но выяснилось, что профессор выбраться из-за стола не может. Он ерзал, упирался руками в стол, но все было тщетно. Друзьям пришлось помочь ему. Они вытащили его, поставили вертикально и, поддерживая с двух сторон, вывели из трактира.

Оказавшись на воздухе, профессор взбодрился.

– Какая красота! Нет лучшего места на земле, чем Нустерн!

– Ночной Нустерн, – добавил звездочет.

– Это замечательно! – продолжал восхищаться профессор, размахивая руками и поминутно теряя равновесие. – Ночь, луна и три добрых товарища. Вот ты меня понимаешь, Себастьян. Ты – романтик. А этот бумажный человек разводит одни только непонятности. Вот скажи, Бальтазар, – обратился он к архивариусу, – ночь прекрасна или таинственна?

– И то и другое, – ответил архивариус.

– Вот видишь, – скорее промычал, чем промолвил профессор.

Друзья не спеша шли по ночному городу, переходя из переулка в переулок, попадая то в кромешную тьму, то в слепящее серебро лунного света. Профессор, в отличие от Себастьяна и архивариуса, редко видел ночной город и теперь был в полном восторге. Ночь слизала краску с домов, луна сделала голубоватыми и предельно рельефными черепичные крыши. Тусклые огоньки в окнах гасли один за другим. Улицы были пусты и гулки.

Внезапно впереди по улице в лунном свете обозначилась темная фигура. Кто-то поспешно шел им навстречу. И только поравнявшись, они с удивлением узнали Эмилию Инсекториус.

– Наконец-то, – запыхавшись, сказала она. – Наконец-то я тебя нашла, мой дорогой Артур. Разве можно доставлять своей жене столько огорчений?

– Эмилия! – воскликнул профессор и, высвободившись из объятий друзей, упал в объятия благоверной.

– Что с тобой? Да ты едва на ногах стоишь, – проговорила Эмилия.

– Поверьте, Эмилия, – пустился в объяснения Себастьян, – Артур так сильно расстроился из-за ссоры с вами… и так налег на утешение, что не рассчитал. Я надеюсь, вы больше не сердитесь на него?

Профессор и сам принялся выспрашивать жену, не сердится ли она, и поклялся, что шагу не ступит, пока она его не простит.

– Ах, мой легкомысленный профессор, – покачала головой Эмилия, – ты и с моим прощением вряд ли сможешь сделать хотя бы один шаг.

Друзья вызвались проводить помирившихся супругов. Прощение Эмилии подействовало на профессора благотворнее красот лунной ночи. Всю дорогу он щебетал, как весенний кенар, а дойдя до калитки, возымел в ногах прежнюю твердость. Он долго прощался с друзьями, по нескольку раз порывался заключить их в объятия, но в конце концов был уведен супругой.

– Пора и нам расходиться, Себастьян, – немного печально сказал архивариус. – Нас ждут дела.

– Никогда не думал, – промолвил звездочет, – что отдых в трактире может быть таким утомительным. Признаться, я порядочно устал.

– И не удивительно. У меня у самого голова кругом идет от сегодняшних событий. Жду – не дождусь когда наконец окажусь в своем архиве, закурю трубку и в тишине спокойно обдумаю все увиденное и услышанное.

– Послушай, ты и впрямь думаешь, что мы – свидетели каких-то таинственных событий?

– Уже нет, – спокойно ответил архивариус.

– Вот как, – опечалился Себастьян: – жаль.

– Теперь я думаю иначе, – продолжал архивариус. – Я почти уверен, что мы – не свидетели, а уже участники таинственных событий.

– Участники? – переспросил звездочет.

– Разумеется. Два почти неизвестных нам человека ищут тринадцатый том «Традосских хроник» – книгу, существование которой всегда считалось не более чем вымыслом. В поисках они обращаются ко мне. Вот тебе мое участие…

– Но ты же сказал, что в архиве ее нет.

– Я сказал, что не нашел ее, но это – пока. У меня впереди целая ночь и завтрашний день.

– Понимаю…

– Теперь о твоем участии. Тебя пленила племянница бургомистра (не красней, пожалуйста) – девушка, играющая тут не последнюю роль. Не станешь же ты утверждать, что судьба ее тебе безразлична. Так или иначе, даже против своей воли, ты – участник, а не свидетель.

– И все-таки, Бальтазар… – взволнованно проговорил Себастьян, но архивариус замахал на него руками:

– Нет, мой друг – никаких вопросов. Их и так сегодня было предостаточно. Увидимся завтра. А теперь пора работать. Желаю тебе плодотворной ночи. Надеюсь, сегодня ничего неожиданного уже не произойдет.

И не дожидаясь ответа, архивариус скрылся за углом, направляясь к ратуше. Себастьян вздохнул, поглядел на звездное небо, потом на дом профессора Инсекториуса – в нем уже погасли все огни – и пошел прочь. Но не успел он сделать и двух шагов, как вынужден был остановиться. Архивариус поторопился, предположив, что все неожиданности кончились. Внимание звездочета привлек какой-то предмет, сверкнувший в лунном пятне возле забора, отгораживающего сад Инсекториусов.

«Уж не другой ли это экземпляр пресловутой золотой жужелицы? – подумал Себастьян. – Вот обрадуется профессор, когда я преподнесу ему утром эту желанную находку». Себастьян наклонился и поднял твердый предмет, за которым потянулось что-то черное. Но это была не жужелица, это был перстень. Золотой, с каким-то редким, на первый взгляд неизвестным камнем. Но самое удивительное – перстень был нанизан на черный замшевый шнурок.

– Вот это да! – сказал сам себе звездочет. – Откуда бы ему здесь взяться? Должно быть, обронил кто-то. Но, клянусь “звериным кругом”, здесь что-то не так. Перстень, нанизанный на шнурок, неудобно носить на пальце, зато легко потерять. А если носить его на шее, то непонятно, как можно было его обронить, если шнурок нигде не разорван. Пожалуй, Бальтазар прав: нас окружают сплошные тайны. Да и в расположении планет что-то тревожное…

Себастьян решил не ломать себе голову, а по мудрому совету друга отложить все загадки до утра. Он спрятал находку в карман и поспешил домой.

Глава седьмая

Мысли влюбленного звездочета. – Загадки найденного перстня. – Утешения старой Марты. – Любовь вещуньи Филистены и короля Аранеуса.

Тихая ночь лежала над Нустерном, тихая и безмятежная. Луна незаметно приближалась к западу. Казалось, все мирно уснуло в ее призрачном свете. И только несколько скупых огоньков в домах портных говорили о том, что нынешняя ночь – не совсем обычная.

Себастьян стоял посреди башенной площадки. На четырех каменных тумбах и низенькой деревянной скамеечке были разложены карты, бумаги, циркули, тонко отточенные перья, стоял секстант. Не было только старой подзорной трубы. Ее место заняла лютня. Впервые за многие годы мысли звездочета были далеки от звезд. Себастьян смотрел на все это и, качая головой, шептал:

– Наверное, я сошел с ума. Ведь мне нужно работать, а я… притащил сюда лютню. Еще сегодня утром я был нормальным жителем Нустерна. А теперь? Что произошло? Отчего я, как последний дурак, битый час брожу по площадке и не могу заняться делом? Ведь только сегодня утром я… Да! Именно сегодня утром я впервые увидел ее, услышал ее голос. Леонора…

Себастьяну припомнилось лицо девушки, ее взгляд, последний взгляд, который она устремила на него, выходя из трактира. Да, она была красива, очень красива, необыкновенно красива! Но звездочет понимал, что дело даже не в ее удивительной красоте, а в этом взгляде – прямом, открытом, содержащем в себе и вопрос, и удивление, и даже испуг. Себастьяну и самому стало не по себе: воспоминание о племяннице бургомистра пугало и одновременно кружило голову.

Звездочет взял лютню, сел на маленький складной табурет, и пальцы опытного музыканта сами вспомнили одну грустную и волнующую мелодию какого-то тюрлеронского менестреля, которая как нельзя лучше подходила к настроению звездочета. Постепенно к мелодии стали прилагаться слова, так что получилась настоящая песня.

Надо мною ясный звездный свет

и полная луна.

В эту ночь душе покоя нет:

она тобой полна.

Безмятежных весен череда

и радость, и покой –

все ушло, неведомо куда…

Похищено тобой.

Песня тихая звучит,

звезды внемлют ей.

Нас любовь соединит -

будешь ты моей.

При луне любовь таить невмочь.

Печаль меня гнетет.

О прекрасной деве в эту ночь

душа сама поет.

Песня тихая, ночной порой

над городом лети!

И в окошко к милой деве той

тихонько постучи.

Песня тихая звучит,

звезды внемлят ей.

Нас любовь соединит -

будешь ты моей.

Обо мне ей правду расскажи,

ни слова не тая,

ведь отныне в ней заключены

любовь и жизнь моя.

Ночь над Нустерном нежна, тиха.

Струится лунный свет…

До тебя дорога далека,

но пути обратно нет.

Песня тихая звучит,

звезды внемлят ей.

Нас любовь соединит -

будешь ты моей.

Песня оборвалась. Себастьян отложил лютню, встал с табурета и в волнении прошелся по площадке.

– Песня оказалась смелее автора, – прошептал Себастьян и тихо, счастливо рассмеялся. – Неужели я влюбился? Никаких сомнений. Я отдал бы сейчас все на свете, лишь бы увидеть ее, увидеть, увидеть…

Он оглядел залитый лунным светом Нустерн и поразился тому, как он прекрасен: острые как иглы шпили ратуши, домов знатнейших горожан, причудливый рисунок голубоватых черепичных крыш, черная сеть погруженных во тьму улочек и переулков, а вот и двор слепого Гаста с колодцем, из которого ранним утром Эльза набрала воду, и Себастьян помахал ей рукой…

– Подумать только! – воскликнул он. – Еще сегодня утром я думал, вдруг когда-нибудь Эльза станет моей женой… Как такое могло прийти мне в голову? Нет! Сегодня произошло событие, которое перевернуло всю мою жизнь. Я это чувствую. Я это знаю.

Внезапно Себастьян замер: одно воспоминание будто обожгло его.

– Что ж это я в самом деле! Ведь Леонора… – он задохнулся от отчаяния, захлестнувшего его. – Как она побледнела, узнав, что Самюэль Карабус уехал из нашего города. Несомненно, она искала его и очень огорчилась, что не нашла. Сердце Леоноры занято этим чудаком Карабусом. Но что я говорю? Почему чудаком? Он, бесспорно, достойнейший человек, если такая девушка полюбила его. А я-то? Возомнил невесть что! Два-три приветливых слова еще ничего не значат, просто она хорошо воспитана. Да, но почему Леонора так странно посмотрела на меня? Впрочем, немудрено. Стоял, как истукан, уставившись на нее. Вел себя, как последний дурак! А сейчас размечтался. Нет! Оставь несбыточные мечты, несчастный звездочет, обратись к своему ремеслу – оно твое единственное благо.

Себастьян поднял голову и оглядел небосвод. Он жадно ждал, что вернется привычное вдохновение, любовь к звездному небу вытеснит из сердца всякий вздор, и все станет, как прежде, спокойно и ясно. Но образ Леоноры не покидал его. В сиянии звезд чудился теплый и нежный взгляд ее прекрасных глаз. Млечный Путь напоминал отблеск на ее черных кудрях, а серебро луны - о серебре ее голоса. Себастьян обратил взгляд к городу и отыскал дом бургомистра.

– О Леонора! – прошептал он. – Зачем ты приехала в наш тихий город? Почему одна только мысль о тебе будит в душе надежду на какую-то новую необыкновенную жизнь? Нет, это безумие какое-то! Но я найду силы забыть тебя и вернуться к прежней жизни.

Себастьян попробовал заняться работой, но вскоре убедился, что ничего не выходит. Тогда он собрал карты и инструмент и спустился вниз, надеясь иным способом заглушить любовную тоску. Этот иной способ заключался в составлении гороскопа для новорожденной дочери оружейника Гюнтера, за что, кстати сказать, звездочет уже получил плату. Но едва он уселся за рабочий стол, как тотчас позабыл обо всем на свете. Взгляд его упал на перстень, который он рассеянно выложил из кармана, прежде чем отправиться на башню. События минувшего дня разом всплыли в памяти. Он принялся внимательно рассматривать находку при ярком свете лампы.

Перстень, сделанный из золота высочайшей пробы, был массивным, но тонкая работа придавала ему редкое изящество. Небесно-синий, четырехугольный камень с выгравированной на поверхности восьмиконечной звездой обрамляли вытянутые, похожие на тростниковые, листья, испещренные мелким причудливым рисунком. Вдоль всего камня, из одного угла в другой, проходила глубокая ломаная трещина.

– Перстень с трещиной на камне… – проговорил Себастьян. – Такого мне еще не доводилось видеть. Должно быть, очень древний, хотя выглядит так, будто только что вышел из-под рук ювелира. Без сомнения, это талисман. И огранка, и знаки подтверждают это. Странно: восьмиконечная звезда на синем фоне – как это похоже на наш фамильный герб. Герб Нулиусов. Правда, у нас звезда золотая, но тем не менее… Может, Бальтазар прав, и мы действительно втянуты в какую-то таинственную историю?

Себастьян схватил лупу и принялся через нее рассматривать камень. Теперь он увидел то, чего не заметил невооруженным взглядом: внутри звезды был выгравирован маленький равноконечный крест, который маскировала, проходившая через него трещина.

– На нашем гербовом знаке такого креста нет. И тем не менее – какое сходство! Во всем герцогстве нет похожего герба или ремесленного знака. Надо непременно показать перстень Бальтазару. Но что делать со шнурком? Снять или оставить? Пожалуй, оставлю. Пусть Бальтазар полюбуется. Но как он хорош! Как прекрасен!

Чем дольше Себастьян смотрел на перстень, тем больше он ему нравился, манил, притягивал, будто просился на палец; еще одно мгновение – и Себастьян надел бы его, но во время опомнился и отбросил перстень.

– Нет, – пробормотал он, переводя дыхание, – если это талисман, то с ним нужно обращаться поосторожнее.

Он спрятал перстень в карман и сидел некоторое время размышляя, что же предпринять и чем заняться. Но так ничего не надумав, спустился в столовую.

Там его ждал сюрприз: на столе, посреди комнаты, горел большой канделябр, освящая тарелку с ветчиной, несколько ломтиков хлеба и большую глиняную кружку молока. У стола за вязанием сидела Марта. Посмотрев на снедь, звездочет почувствовал изрядный голод.

– Марта, ты еще не спишь? – удивился звездочет.

– Что тут удивительного? – возразила та, весело поглядывая на Себастьяна из-под очков. – В моем возрасте бессонница – вещь обыкновенная.

– А это что? – кивнув на стол, спросил Себастьян.

– Это – ваш ужин, господин звездочет. Я услышала, как вы раньше обыкновенного спустились в кабинет, и подумала, что, может быть, голод мешает вам продолжать занятия.

Когда Себастьян закончил есть, Марта внимательно посмотрела на него и сказала:

– Вы что-то очень грустны сегодня. Что с вами?

– Не знаю, Марта. Я не узнаю сам себя. В голове полная сумятица, совершенно не могу сосредоточиться.

– Должно быть, вам все еще не дает покоя утреннее происшествие.

– Ну вот еще, – покраснев, ответил Себастьян. – Подумаешь, было бы из-за чего беспокоиться. Я даже забыл об этом.

– Как, вам совсем не жаль астрономической трубы?

– Трубы? Какой трубы? Ах, да, вот ты о чем…

– Конечно. А вы что подумали, господин Нулиус?

– Я? Ничего.

– Вот вы себя и выдали, – тихо засмеялась Марта. – И покраснели-то как. Значит, причина вашей грусти – юная племянница господина бургомистра?

– Марта, милая моя Марта, не береди и без того растревоженное сердце. Это какое-то наваждение, безумие… Такого со мной еще никогда не было.

– Это неудивительно. Ведь вы еще не были влюблены.

Себастьян будто не слышал Марту. Он поднялся из-за стола и, скрестив руки на груди, зашагал по комнате взад и вперед, а его огромная тень беспокойно заметалась по стене.

– Главное то, – говорил звездочет, – что я сознаю всю глубину этой глупости, но ничего не могу поделать. Не нахожу места, не знаю, чем заняться, хотя занятий у меня предостаточно. Мир перевернулся вверх дном! А, может, я стою вверх тормашками? Да-да, влюбленные смешны. Вот ты сейчас улыбаешься, архивариус посмеивается, а наш досточтимый профессор Инсекториус, тот просто лопается от смеха. Впрочем, с профессора сегодня и спрашивать нельзя. Но нет, хватит! Я поклялся забыть ее и забуду.

Последние слова Себастьян произнес тихо, почти шепотом. Он остановился и уставил незрячий взгляд в пространство.

– Забыть? – удивилась Марта. – Не успев познакомиться?

– Я видел ее нынче вечером и даже говорил с ней.

– И что же она вам сказала такого, что вы поклялись ее забыть?

– Она любит другого.

– Она сама вам об этом сказала?

– Нет, просто я понял. Тут все яснее ясного. Удивительно то, как она на меня посмотрела.

Себастьян прислонился лбом к притолоке и скорее простонал, чем проговорил:

– Почему, почему этот взгляд не выходит у меня из памяти… из сердца? Что он означает? Нет, любить – это большое несчастье.

– Да что вы такое говорите! – воскликнула Марта. – Ваша любовь еще только началась, ей, быть может, суждено пройти через большие испытания, а вы уже заявляете, что это несчастье. Не опережайте события и не теряйте надежды. А что касается действительно несчастной любви, то она не такая. Мне сейчас пришло на память одно старинное сказание, так вот там любовь по-настоящему несчастна.

Себастьян подошел к няньке и, завладев ее руками, проговорил:

– Марта, милая Марта, пожалуйста, расскажи, эту историю. Быть может, послушав о чужих страданиях, я изменю мнение о своих.

– Ну что ж, – согласилась Марта. – Садитесь в кресло и слушайте.

Себастьян поудобнее устроился напротив няньки, а та, постукивая спицами, принялась рассказывать.

«Давным-давно, в далекой и благословенной Магонии, на самом ее севере, у пределов Великой пустыни, стоял прекрасный город Арахниды. Тенистые сады и солнечные площади, восхитительные дворцы и величественные храмы, пестрые базары с многоголосой толпой и высокое вечно голубое небо – такими были Арахниды.

Правил городом славный король Аранеус Диадематус. Король был молод и славен, мудр и уважаем. Жизнь его текла безмятежно и радостно. Он женился на девушке из древнего уважаемого рода и был счастлив в этом супружестве. Но счастье его длилось недолго. День, когда молодая королева подарила супругу очаровательную дочь, стал последним днем ее земного пребывания. Отцовская радость спустя час сменилась глубокой скорбью по королеве. Ничто не могло утешить овдовевшего короля. Ничто и никто, кроме маленькой принцессы. Она была удивительно мила и забавна и со временем обещала стать необыкновенной красавицей. Король проводил возле маленькой дочери много времени, и младенческая прелесть принцессы Аранеи врачевала скорбящую душу короля.

В том же городе и в ту же пору жила молодая и красивая вещунья Филистена. Несмотря на молодость, она была довольно известна. Ее предсказания были по существу точны, а по форме изящны. К тому времени Филистена уже составила девяносто восемь предсказаний. Все они, согласно древнейшей традиции, являли собой песни. А надо сказать, что в обычае той страны было составлять целые пророческие поэмы о судьбе всякого новорожденного. И на сороковой день по рождении над ребенком пели «Песнь его жизни». Так уж у них это называлось, хотя в этой Песне не говорилось о всей жизни человека (в Магонии ведь живут долго), а только о самых главных событиях. И чем точнее была составлена «Песнь жизни», тем легче человек мог проявить свои таланты, становиться добрее и красивее, вернее совершать дело, для которого он пришел в мир. До наступления совершеннолетия «Песнь» хранилась у родителей или наставников ребенка, а по достижении совершеннолетия торжественно вручалась ему. Человек выучивал свою «Песнь» и продолжал писать ее дальше. Песнь росла и изменялась: усложняясь или становясь проще, делалась красивее, если человек жил правильно, или скучнее, если он начинал жить только для себя.

Так вот, слава Филистены была столь велика, что молва о ней достигла слуха короля Аранеуса. И он решил обратиться именно к Филистене. Как впоследствии утверждал король, само Небо надоумило его сделать этот выбор, поскольку, едва увидев вещунью, он полюбил ее горячо и страстно. Он стал дарить ей дорогие подарки, произносил речи, полные любовных клятв. Однако вещунья кротко, но твердо отвергала знаки внимания короля. Аранеус, между тем, не терял надежды. Он принялся писать мадригалы, может быть, недостаточно искусные, но зато искренние. Король приблизил Филистену ко двору, отвел ей во дворце лучшие покои, каждое утро присылал цветы из своего чудесного сада. Аромат этих цветов был волшебен: он опьянял, будил фантазию, навевал любовь. Надеюсь, этого достаточно, чтобы понять, как непросто было Филистене бороться с пылкими ухаживаниями короля. И тем не менее она боролась. Она ни за что не осталась бы в королевском дворце, но для того, чтобы сделать предсказание, необходимо было постоянно находиться рядом с принцессой, изучить скрытые знаки ее будущего.

Но вот время пришло, и Филистена написала свою девяносто девятую песнь – «Песнь жизни» принцессы Аранеи. Преподнеся королю пергамент с вещей песнью, она объявила, что намерена оставить дворец. Король был сражен и, должно быть, по этой причине не слишком-то внимательно познакомился с пророчеством. В ту минуту его больше занимала возлюбленная. Он умолял Филистену не покидать его, остаться в его дворце королевой Арахнид. Но вещунья ответила, что чем скорее она уйдет, тем лучше будет для них обоих. Однако королю удалось уговорить ее задержаться до торжественного дня оглашения «Песни жизни» принцессы Аранеи.

А вечером король явился в покои Филистены для того, чтобы, как он выразился, объясниться самым решительным образом. Объяснение это, видимо, было тягостно для него, и он долгое время молча ходил из угла в угол. Если бы он мог знать в ту минуту, как невыносимо тягостно бедной вещунье видеть его мучения!

– Прекрасная Филистена, – заговорил наконец король, – поверь, у меня больше нет сил выносить эти страшные муки. Лед твоих отказов не в состоянии угасить огонь моего сердца, но он может заморозить мою любовь, а застывшая любовь страшнее ненависти. Неужели я родился под несчастливой звездой и в Песне моей жизни так много фальшивых нот? Иначе как объяснить, что скорбь так ревнива к моей радости? Покойная моя супруга подарила мне дочь, но не успел я насладиться счастьем, как овдовел. Долго я скорбел, и наконец в награду за мою печаль Небо посылает тебя!.. Но за радостью нечаянной любви явилась горечь твоего холода. О Филистена, что ты делаешь со мной? До сегодняшнего дня, несмотря ни на какие препятствия, я лелеял надежду, что ты согласишься разделить со мною трон и стать нежной матерью принцессе. Я полагал, что в этом дворце, окруженная почетом и любовью, ты все-таки согласишься. Лишь только то, что ты не сказала «нет», поддерживало мою надежду. Но сегодня ты отняла ее у меня. И вот я вновь цепляюсь за соломинку: притворяясь, что не понимаю твоего окольного отказа, я пришел за отказом прямым. Что делать? Влюбленные, так же как и приговоренные к смерти, до последнего мгновения надеются на чудо. Итак, я жду последнего и прямого ответа: любишь ты меня или нет? Поверь, я готов к самому худшему. Я должен знать свою судьбу наверняка. Говори же…

Филистена так долго противилась ухаживаниям короля, что теперь оказалась совершенно бессильной.

– О мой король! – отвечала она. – Ты же знаешь, я свободная фея Магонии. Мне ничего не надо: ни королевских почестей, ни дорогих подарков, ни великолепия и уюта твоего дворца. Все это прах в сравнении с бесценным даром, имя которому – твоя любовь. Ты говоришь, что мучился. Я знаю. Каждый твой вздох отдавался болью в моем сердце. Ты видел лед, но под этим льдом бушевало страстное пламя, доводя твою мучительницу до исступления. Ты был в отчаянии и неверно расслышал мой окольный ответ. Ты попросил меня остаться хотя бы до оглашения Песни Аранеи, и я согласилась. Лед тверд, но хрупок, холоден, но уступает под натиском огня. Лед же моего вынужденного сопротивления оказался между двух огней. И разве удивительно, что он растаял и обратился в слезы радости? Я люблю тебя, мой король, люблю давно.

– Ты любишь, Филистена?!

– Люблю, но выслушай меня…

– Ни слова! – воскликнул Аранеус. – И слушать не хочу. Свершилось чудо – я спасен. Иди ко мне, любимая. Я не могу дождаться той минуты, когда заключу тебя в свои объятия!

Порыв счастливого короля был таким сильным, что погасил светильник, горевший в комнате вещуньи. Вряд ли в Арахнидах в ту минуту был кто-нибудь счастливее Аранеуса и Филистены.

Настали светлые и радостные дни. Король и вещунья были теперь неразлучны и, казалось, не могли вволю насладиться счастьем. День они проводили возле маленькой Аранеи, лаская и пестуя ее, а вечерами уединялись в саду, где, тихо воркуя о любви, провожали вечернюю зарю и встречали яркие звезды Магонии. Филистена быстро привязалась к маленькой принцессе и сумела привязать ее к себе. Принцесса так напоминала своего отца, что Филистена, бывая с ней, ни на секунду не забывала о короле. Девочка стала тянуться к вещунье как к родной матери. Король воспринял это как добрый знак и немедленно распорядился готовиться к свадьбе.

Но все вышло не так, как того хотели влюбленные. Видимо, прав был король, когда говорил, что судьба немилосердна к нему. За радостью всегда приходила печаль. Был у короля давнишний друг, герцог, пограничный замок которого находился к северу от Арахнид. Король был многим обязан своему другу и искал случая отблагодарить его. Такой случай представился. Незадолго до появления на свет принцессы Аранеи у герцога родился сын. Король решил: если у него родится дочь – он сможет породниться с другом. Но внезапная смерть королевы и скорбь о ней заставили короля надолго позабыть о своем намерении. Когда же печаль прошла, король снова вернулся к этой мысли. Однажды он оставил дворец и Филистену, и отправился навестить своего друга. Вернулся он необыкновенно радостным и сообщил Филистене, что уговорился с герцогом обручить детей уже теперь.

– Как?! – удивилась Филистена. – Зачем ты это сделал, Аранеус? Ведь согласно пророчеству принцесса предназначена другому.

Король удивился не менее вещуньи.

– Послушай, дорогая, – говорил он, – во-первых, в твоей Песне сказано, что принцессе предназначен человек, живущий в северном крае, а владения герцога как раз на севере страны. Во-вторых, в Песне говорится о том, что герб ее суженного увенчан небесным знаком, а герб герцога содержит круг, олицетворяющий солнце. И, наконец, нет сомнения в том, что сын моего благородного друга обладает многими чудесными талантами, о которых упоминается в твоем пророчестве. Ужели это не доказательства?

Филистена была поражена таким превратным толкованием. Она пробовала возражать: говорила королю, что сын герцога не имеет ничего общего с предсказанным суженым принцессы, что, кроме всего прочего, необходимо совпадение гербов обоих семейств, и, наконец, далекая страна на севере и северные владения герцога – не одно и то же. Но все было тщетно, король стоял на своем. Видя, что доводы ее бессильны, вещунья, преклонив колена, стала умолять Аранеуса отменить обручение.

– Что я слышу, Филистена? – возмутился он. – Ты предлагаешь мне, королю Аранеусу, отказаться от данного мною слова? Ты хочешь, чтобы я поехал сейчас к герцогу и сказал: «Извините, мой милый герцог, я передумал». Нет! Это невозможно. И потом, ты забываешь о «Песне жизни» сына моего друга.

– И в этой Песне говорится о том, что вы породнитесь? – удивилась Филистена.

– Разумеется. И я тебе ее сейчас покажу.

Король удалился в свои покои и вскоре принес манускрипт. Филистена прочла предсказание, и в ее лице отразилась растерянность.

– Ну что, милая моя, – примирительно сказал король, – ты убедилась? Твое пророчество, думаю, тоже составлено верно, но оно слишком расплывчато, и это ввело тебя в заблуждение.

Щеки вещуньи покрылись румянцем, а глаза вспыхнули огнем. Теперь обиделась она.

– Нет, государь, я ручаюсь за каждое слово моей Песни. Тут не может быть никакой ошибки, на которую ты столь деликатно намекаешь. Я еще раз повторяю: сын герцога не может быть мужем принцессы и не будет им. Так не лучше ли сейчас расторгнуть помолвку? Потом это будет сделать труднее и больнее.

– О Филистена, не гневи меня! Успех прежних пророчеств вскружил тебе голову, и вместо того, чтобы поискать ошибку в своем труде, ты ставишь под сомнение мудрость одного из королей Магонии. Умерь свою гордость. Я не намерен менять решение в угоду твоему тщеславию. Советую тебе хорошенько подумать, стоит ли упрямиться дальше.

И не говоря более ни слова, король Аранеус вышел.

Он долго сердился на Филистену за ее «нелепое» упрямство, а когда остыл, то уже не нашел вещуньи в своем дворце. Неизвестно, где теперь находится Филистена, зато известно, что король Аранеус сделался с той поры нелюдим и мрачен…»

Себастьян был настолько поглощен рассказом старой Марты, что живо представлял себе и чудесный дворец короля Аранеуса Диадематуса, и его волшебный сад, где аромат цветов навевал любовь, и маленькую принцессу, и красавицу Филистену с удивительно знакомым, и в то же время неузнаваемым лицом. Но сказочные виды Магонии стали терять очертание, и на смену им пришли более привычные, нустернские. Себастьян увидел себя в пышном наряде, идущим через Ратушную площадь. В конце площади он ясно различает племянницу бургомистра Леонору: она прекрасна, она ждет его. Звездочет прибавляет шаг, сердце его переполняется радостью, Леонора – близко. Она улыбается, протягивает к нему руки… Но вдруг черная тень падает на Леонору, окутывает ее тьмой, и она кричит ему, просит о помощи…

Себастьян тоже закричал и открыл глаза. Он лежал в постели в своей комнате, наполненной ярким дневным светом.

«Интересно, – подумал звездочет, – как я попал в спальню? Ведь я был внизу, и Марта рассказывала мне сказку. Или это была не сказка, а сон?» Он еще долго лежал, припоминая детали сна, похожего на сказку, или сказки, незаметно перешедшей в сон. Наконец, ночные грезы уступили место дневным мыслям. Он вздохнул, прошептал нараспев заветное имя и поднялся с постели. Спустившись вниз, Себастьян обнаружил, что Марты дома нет. На столе его ждал теплый завтрак. Наспех перекусив, звездочет поспешил к своему другу Бальтазару Букреусу.

Глава восьмая

Оброненный веер и подслушанный разговор.– Поручение племянницы бургомистра.– Нустернский архив и тайна архивариуса.– Странные гости госпожи Леоноры.

Город кипел будничной жизнью, но чувствовалось, что сегодняшний день не совсем обычен. Из кузнечного цеха доносился веселый перезвон молотков. Казалось, кузнецы не ковали, а репетировали какую-то замысловатую праздничную увертюру. Торговцы выставляли в лавках свои лучшие товары, как это бывало лишь в дни больших праздников. По улицам беспрерывно сновали экипажи, развозившие разряженных городских кумушек. Корзины цветочниц опустошались буквально на глазах.

Себастьян бодро шагал по городу, встречая радостные просветленные лица. Он торопился в ратушу, надеясь найти у своего друга разрешение многочисленных вопросов, занимавших его мысли. Звездочет миновал Гончарную улицу, вышел на Ратушную площадь, и тут увидел роскошную закрытую карету, подъехавшую к особняку бургомистра. Он никогда не видел этой кареты, но тотчас догадался, кому она может принадлежать. Вмиг позабыв о цели своего пути, Себастьян кинулся в другой конец площади, к дому, где остановился экипаж. Добежав почти до самой кареты, он опомнился и, отступив назад, притаился за выступом соседнего дома. Сердце его готово было вырваться из груди. Вышедший из особняка слуга отворил дверцу кареты, и из нее показалась Леонора. Только несколько мгновений Себастьян видел плавную гордую поступь своей возлюбленной, слышал звук ее легких шагов… Но вот слуга, обогнав девушку, открыл дверь парадного, и та скрылась за ней. Себастьян чувствовал, что, если не увидит Леонору еще раз, если не услышит ее голоса, он умрет. И тут само Небо послало ему удачу: на мостовой возле кареты лежал веер, который, без сомнения, обронила племянница бургомистра. Звездочет подбежал к карете, поднял веер и поспешил к парадному. Слуга протянул было руку, чтобы взять находку, но Себастьян отстранил его и устремился вперед. Особняк бургомистра был хорошо знаком звездочету, и поэтому, не растерявшись в просторной прихожей, он быстро выбрал нужную из трех дверей и оказался в огромной гостиной. В глубине ее, на лестнице, ведущей на второй этаж, мелькнуло платье Леоноры. В мгновение ока он очутился на лестнице, взбежал по ней и увидел Леонору, входящую в свою комнату. Она еще не успела закрыть дверь, как Себастьян очутился возле нее. Но тут он вынужден был отказаться от намерения войти, поскольку из-за двери донесся чей-то грубый скрипучий голос. Слов он не разобрал, но отчетливо услышал, как Леонора вскрикнула:

– Граф, это вы?

– Я, моя ненаглядная сеньорита.

Себастьян растерялся и не знал, что ему делать: войти в комнату он не решался, а уйти не было сил. Так он и остался возле приоткрытой двери в весьма щекотливом положении подслушивающего.

Тем временем разговор в комнате продолжался. И был он далеко недружелюбный.

– Что вы здесь делаете? В этом доме, в моей комнате? – раздосадовано спрашивала Леонора.

– Дожидаюсь вас, моя драгоценная. Нетрудно было бы догадаться.

– Эпитеты, которыми вы меня осыпаете, хуже самых страшных ругательств!

– Но они продиктованы моей любовью и надеждами, которые она рождает.

– Перестаньте, пожалуйста. Ваши домогательства утомительны, а надежды бесплодны. Мне нет нужды беседовать с вами, господин Пардоза. Оставьте меня.

Себастьяна будто обожгло. С первых же слов голос невидимого визитера показался ему знакомым, но когда Леонора произнесла его имя, все сомнения отпали. В комнате Леоноры находился тот самый Мигель Пардоза, с которым Себастьян познакомился вчера в трактире. Он хорошо помнил, как тогда побледнела Леонора, едва услышав это имя. Теперь звездочет жадно ловил каждое слово.

– Кто вас пустил в мою комнату? – гневно спросила Леонора.

– В вашу? – усмехнулся в ответ Пардоза. – Эта комната, сударыня, такая же ваша, как и моя.

– Что вы этим хотите сказать?

– О нет, я только пошутил. Извините меня, госпожа Леонора, очаровательная племянница бургомистра вольного города Нустерна.

И Пардоза разразился омерзительным хохотом.

– Прекратите это издевательство, граф. Иначе я позову слуг, и они выведут вас вон.

– Это неразумно, – оборвав смех, проговорил Пардоза. – Вы напрасно гневаетесь на мою веселость. Поверьте, наблюдая ваше поведение, всякий рассмеялся бы. Вы совершили столько несуразностей за время вашего, так называемого, путешествия, что немудрено развеселиться. Конечно, вы еще молоды и неопытны. И тем не менее… Посудите сами: вначале вы являетесь ослепительной звездой, кометой, и тут же толпа поклонников не дает вам прохода. Теперь вы стараетесь быть менее заметной, но и из этого ничего не получается. Если не ошибаюсь, сегодня бал в вашу честь. Вы нарушаете известные законы, моя очаровательная Леонора. Вам нужен опытный наставник и покровитель. Я предлагал вам свои услуги, но вы отвергли их. Меня оболгали перед вами, и вы поверили наветам. Но я не обидчив и могу различить главное и второстепенное. Я последовал за вами, понимая, что рано или поздно вам понадобится помощь могущественного друга. Я не упускал вас из виду, следил за каждым вашим шагом, но издалека, на расстоянии, пока существовало некоторое препятствие.

– О каком препятствии вы говорите?

– Как о каком? О вашем друге, если можно так выразиться, из-за которого вы покинули родительский дом и уже несколько месяцев носитесь по всему свету, очертя голову. Теперь же этого препятствия не существует.

– Как это не существует? Вам что-нибудь известно?..

– Увы, сударыня, да.

– Почему – увы? Зачем вы меня пугаете?

– Не далее, как сегодня, я имел несчастье видеть великолепные, но бренные останки вашего друга. Его больше нет, и с этим надо смириться.

– Где, где вы это видели?

– Неужели вы думаете, что я враг своему счастью и настолько глуп, чтобы указать вам место? Поверьте, для вас это слишком печальное зрелище. Мне и самому стало жаль беднягу, хотя я никогда не питал к нему любви. Но, в конце концов, все закономерно: он, похоже, искал погибели.

– Нет, – глухим, но очень твердым голосом проговорила Леонора. – Этого не может быть. Я вам не верю, слышите, не верю!

– И тем не менее, это так. Ему уже ничто не поможет. Забудьте его наконец! Подумайте, ведь он обманул вас: увлекся этой певичкой. Все равно вы предназначены не ему. Взгляните на ваш перстень – он лучшее доказательство.

– Он вправе увлекаться кем угодно. И вы не смеете так говорить. Бедный, бедный, он мучается, оттого что связан со мной некоторыми обязательствами. Да, он в крайне отчаянном положении. Но я найду его и дам ему свободу…

– Он уже не мучается, сударыня. И вы его не найдете. Я первый об этом позабочусь.

– Я не верю ни одному вашему слову. Вы уже однажды солгали мне. И сейчас лжете, я вижу. Но даже если он в беде, я спасу его, чего бы мне это ни стоило!

– Еще раз повторяю, не упрямьтесь. Вы предназначены мне, и я вам это докажу. Не сегодня-завтра у меня в руках будет важный документ, и вы убедитесь в моей правоте.

– У вас, граф, уже был в руках один документ, но он оказался подложным.

– Я был обманут и уже объяснял вам это. Теперь же я на верном пути. Вы должны мне верить, ведь перед вами – отпрыск благородной фамилии.

– Я ни на мгновение не забываю, что говорю с графом Пардозой. На этом имени лежит немало пятен. О, вы коварны, я чувствую. Вы пользуетесь тем, что у меня в этом городе нет друзей, которые могли бы меня защитить. Но я не боюсь вас и сама сумею постоять за себя.

Себастьян более не мог слушать. Он мало что понимал в разговоре, но одно для него было ясно: Леонора – в опасности. Не зря она вчера так испугалась имени Мигеля Пардозы: он преследует ее, домогается ее руки, грозит ей чем-то. Себастьяну не терпелось ворваться в комнату, схватить негодного графа за шиворот и вышвырнуть вон из окна. Он и впрямь собрался было так поступить, но внезапная мысль остановила его: он вспомнил, что подслушивает самым низким образом. Жгучий стыд наполнил его душу. Звездочет в отчаянии всплеснул руками и задел стоящий рядом каминный экран, к которому какой-то нерадивый слуга прислонил кочергу. Экран со страшным грохотом упал на каменный пол, кочерга запрыгала, производя еще больший шум. В комнате послышалось хриплое ругательство, потом донесся звук открывающегося окна, и одновременно с этим из комнаты выбежала Леонора. Она увидела звездочета, поспешно поднимающего экран и кочергу.

– Что здесь за шум?! Это вы, господин Нулиус?

Себастьян настолько растерялся, что ничего не мог ответить.

– Что вы здесь делаете? – спросила девушка. Она была бледна, и ее испуганный взор недоверчиво сверлил звездочета.

– Я рад, что вы меня помните, – ни с того, ни с сего сказал Себастьян, но тут же опомнился. – Я… Вот… Вы обронили веер, и я спешил, чтобы вернуть его вам.

Леонора изумленно посмотрела на веер, который ей протянул звездочет, потом снова на Себастьяна и, облегченно вздохнув, проговорила:

– Зачем же было так спешить. Хорошо еще, что вы опрокинули только экран, а ведь могли бы упасть сами. – Леонора приняла веер. Голос ее стал мягче. – Стоит ли какой-то веер такого усердия? Во всяком случае, благодарю.

– Но это был ваш веер, сударыня, – пробормотал Себастьян и покраснел.

– Мой? Ну так что же? – спросила Леонора с непритворной рассеянностью.

– Простите, – совсем потупился звездочет, – я, должно быть, сказал глупость.

Леонора подняла брови, и вдруг широко улыбнулась.

– Ну что вы, господин Нулиус. Я действительно вам признательна. Хотя дело, конечно, не в этом… – она внезапно замолчала, быстро повернула голову и посмотрела в комнату.

– Знаете что, – вымолвила девушка, – вы очень кстати. Прошу вас, зайдите ко мне.

– Ну что вы, сударыня, – замялся звездочет.

– Буквально на минутку, господин Нулиус, пожалуйста.

Себастьян повиновался. Он приготовился встретить надменный, а возможно, и презрительный взгляд графа Пардозы, но в комнате никого не было. Одно из окон было распахнуто настежь, и занавеска колыхалась на сквозняке. “Нет сомнения в том, что этот негодяй Пардоза, испугавшись шума, выпрыгнул в окно”, – подумал Себастьян. Посреди комнаты он остановился, не сводя взгляда с Леоноры, рассеянной и бледной. Себастьян готов был поклясться, что она позабыла, зачем пригласила его войти.

– У вас какие-нибудь неприятности, сударыня? – осторожно спросил звездочет.

– Нет-нет, что вы, – поспешно ответила Леонора. – Просто я чувствую некоторое недомогание. Здесь так душно, я даже открыла окно, чтобы проветрить. Впрочем, я сейчас закрою.

Она закрыла окно, подошла к Себастьяну, потом долго и пристально смотрела в его глаза. Себастьян смутился.

– Что вы так смотрите, сударыня?

– Нет, ничего, – опомнилась Леонора, и щеки ее вспыхнули. – С вашей стороны было очень любезно подобрать и вернуть мне веер. Он, конечно, безделица, но мне дорого ваше внимание. Скажите, ведь вы, насколько я помню, звездочет?

– Да.

– Вот и прекрасно. Составьте, пожалуйста, гороскоп для меня.

– Я весь к вашим услугам.

– Подождите, я напишу дату и время своего рождения.

Леонора подошла к столу, взяла перо, написала что-то на маленьком листке бумаги и, свернув, протянула его Себастьяну.

– Сударыня, – проговорил тот, – нужно еще и место рождения.

– Это обязательно? – удивилась Леонора.

– Без него гороскоп будет довольно приблизительным.

– Значит, ограничимся этой приблизительностью.

– Как прикажете.

– Ну что вы, я не приказываю, я прошу.

– Постараюсь исполнить в самый короткий срок.

– Сумеете ли вы сделать это к сегодняшнему вечеру?

– Увы, нет. Но завтра ваш гороскоп будет готов.

– Благодарю вас, – ответила Леонора. Она снова пристально посмотрела на Себастьяна. – Простите, что я так бесцеремонно вас разглядываю. Просто, вы такой… странный. Могучий, как ясень, и… такой кроткий. Очень хочется верить, что вы добрый человек.

Себастьян не знал, что на это ответить. Он почти ничего не понимал в речи Леоноры, но упивался восторгом: стоять рядом со своей возлюбленной, слышать ее голос, говорить с ней – чего еще может желать влюбленный! Кроме того, Леонора дала ему поручение, и теперь он сможет узнать о ней так много – звезды ему все расскажут. Сердце звездочета переполнилось радостью, и он заговорил:

– Сударыня, вы не представляете себе, как дорого для меня то, что вы сказали. Я, право, сам не знаю, добрый ли я человек. Но мне хотелось бы не разуверить вас, мне хотелось бы доказать вам, что я… Словом, если вам понадобится помощь, знайте, сударыня, у вас есть преданный и верный друг, который всегда… всегда защитит вас, – выпалив все это залпом, Себастьян смутился и, больше не говоря ни слова, выбежал вон из комнаты и покинул дом бургомистра.

Если бы в тот момент, когда звездочет вышел на Ратушную площадь, кто-нибудь спросил, как его зовут, он вряд ли бы смог ответить. Мысли не подчинялись ему. Случайно подслушанный разговор не только не пролил света на тайны, о которых говорил архивариус, но окончательно запутал звездочета. Себастьян ясно понимал только то, что Леоноре грозит опасность и он во что бы то ни стало должен защитить ее. Все остальное было словно в тумане: мрачная тень графа Пардозы с оскалом жемчужных зубов в черной бороде, неясные намеки на гибель друга Леоноры, права на ее руку, которые может дать какой-то таинственный документ…

Себастьян не чуял под собой дороги и не замечал никого вокруг. Несколько раз он натыкался на горожан на этой многолюдной площади и, даже не извинившись, шел дальше. Встретившийся на его пути стекольных дел мастер Гуго Кривой поприветствовал звездочета и заговорил было с ним о его астрономической трубе, но тот даже не взглянул на своего знакомого, и Гуго долго и недоуменно смотрел вслед Себастьяну.

Только обойдя здание ратуши и толкнув дверь архива, звездочет немного пришел в себя и собрался с мыслями.

Сумрачное помещение архива после залитой солнцем площади казалось погруженным во тьму. Себастьян ухватился за перила лестницы и спустился вниз. Архив располагался почти что в подвале, три его окна начинались под потолком и заканчивались на уровне глаз. Помещение было довольно просторным. Напротив входа, под окном, стоял большой стол, заваленный бумагами, справа в камине, несмотря на теплую погоду, тлели угли, слева уходили вглубь бесчисленные стеллажи с огромными книгами и толстыми папками. Архивариуса не было видно ни за столом, ни в ближайшем обозримом пространстве.

– Бальтазар! – позвал звездочет, но никто не откликнулся. Он подошел к столу и случайно заметил тонкую веревку, привязанную к резной ножке стола и тянущуюся куда-то между стеллажами. Себастьян взял веревку в руки и, перебирая ее, пошел туда, куда она уводила.

– Бальтазар! – снова позвал Себастьян, но ответа не было и на этот раз. Только веревка в руках его легонько задергалась. Себастьян устремился дальше и вскоре увидел идущего ему навстречу архивариуса. Он держал в руках клубок и наматывал на него ту самую веревку.

– Как ты тут очутился? – озабоченно спросил архивариус.

– Очень просто, – ответил Себастьян, – вошел в дверь.

– Проклятье! Неужели я забыл запереть дверь?

– Я вижу ты не рад моему приходу? – обиделся было звездочет.

– Что ты, напротив. Просто, когда я работаю в хранилище, лучше, для своей же безопасности, держать дверь на запоре.

– О какой безопасности ты говоришь?

– О, мой друг, здесь все не так просто, – загадочно улыбнувшись, ответил архивариус.

Они покинули темный лабиринт стеллажей и подошли к столу. Архивариус отвязал веревку от ножки стола и убрал клубок в ящик.

– Скажи на милость, Бальтазар, что это за веревка и чего ради ты развесил ее по всему архиву?

– Нить Ариадны, мой друг, – отвечал, усаживаясь в кресло, архивариус. – А натянул я ее, опять-таки, в целях безопасности. Ты, Себастьян, крайне удивишься, если узнаешь, что это скромное помещение – одно из таинственных и удивительнейших мест на свете. Клянусь пером и чернилами!

– Ты говоришь загадками, Бальтазар.

Архивариус достал трубку и принялся медленно ее набивать.

– Ты думаешь, так уж приятно копаться в старых реестрах и всевозможных постановлениях городского совета, по преимуществу о благоустройстве выгребных ям? Разве твоего друга не могут интересовать дела более любопытные? Или ты, вслед за многими нашими горожанами, считаешь меня всего лишь бумажным червем? Если так, то ты глубоко ошибаешься.

– Что ты говоришь, Бальтазар! Я никогда не считал тебя бумажным червем, и ты это прекрасно знаешь. Но что же такого особенного в этом архиве и о каких более важных делах ты говоришь?

Архивариус был, видимо, доволен заинтересованностью и удивлением Себастьяна. Он медленно раскурил трубку, помолчал с минуту, чему-то про себя улыбаясь, и, наконец, заговорил:

– Ты ведь должен помнить господина Гренхема, прежнего архивариуса. Он слыл чудаком в нашем городе, над ним смеялась даже ребятня. Но поверь мне, это был один из умнейших людей во всем герцогстве. Он дружил с моим учителем Виттольдом Книжником, и именно этой дружбе я обязан тем, что работаю здесь. Вернее сказать, имею счастье быть хозяином этого архива.

– Я помню не столько самого Гренхема, – перебил его Себастьян, – сколько его странное, необъяснимое исчезновение. Он пропал, и никто о нем до сих пор ничего не слышал. Многие даже считали, что он совершил какое-то преступление и скрылся.

– Самое необоснованное из всех предположений! – воскликнул архивариус. – Увы, даже меня, его помощника, вызывал судья Рукль, и я был вынужден давать какие-то показания. Дело же в действительности было куда проще. Господин Гренхем просто напросто ушел.

– Куда ушел?

– Туда, – ответил архивариус и махнул рукой в сторону стеллажей.

Себастьян недоуменно посмотрел на полки с книгами.

– Я не понял. Куда он ушел?

– Видишь ли, мой друг, – спокойно, но внушительно проговорил архивариус.– Лабиринт короля Эрсепа Проклятого, сгубившего немало рыцарей, – детская забава в сравнении с архивом вольного города Нустерна. Отсюда начинается лабиринт, равного которому нет в мире. Лабиринт стеллажей со всевозможными книгами, реестрами и манускриптами, но где он кончается, не знает никто. Во всяком случае, за десять лет службы я не нашел его противоположного конца.

Себастьян был поражен сообщением друга. Он встал со стула и подошел к стеллажам. Ему почудилось, что из глубины этого фантастического книгохранилища на него пахнуло холодком непостижимой тайны. Ощущение было такое, будто он стоит на краю бездонной пропасти, и достаточно сделать один шаг, чтобы низринуться туда и уже никогда не найти дорогу обратно. Звездочету стало не по себе при мысли о том, что еще несколько минут назад он так беспечно отправился искать архивариуса между полками. Он поспешил вернуться на свое место.

– Но разве такое возможно? – взволнованно спросил Себастьян.

– Невозможно. И тем не менее это так. Кто создал это чудо, я не знаю. Думаю, что и мой учитель, и архивариус Гренхем также не знали этого. Во всяком случае, они редко говорили о тайне архива, а если и говорили, то без меня. Я и раньше догадывался о том, что этот архив имеет некоторую тайну, но не мог представить всю глубину ее. Только незадолго до своего странного исчезновения господин Гренхем рассказал об этом. Я узнал подлинную тайну архива, а заодно и многое другое, имеющее отношение к моему учителю.

Бальтазар Букреус замолчал.

– Все это так необычно, – проговорил Себастьян, с опаской поглядывая на стеллажи. – Неужели и тебе неизвестны причины поступка архивариуса Гренхема?

– Прямо о своих намерениях он мне не говорил, но полагаю, что он не выдержал гнета этой тайны. Собрал в один прекрасный день свои пожитки и отправился в эту бесконечную даль для того, чтобы дойти до другого края или… или погибнуть где-нибудь в этом лабиринте. Однажды Виттольд Книжник, словно про себя, сказал: “Думаю, этот человек когда-нибудь решится…” Тогда я не понял значения его слов, но когда архивариус Гренхем исчез, мне стало ясно, что имел в виду мой учитель.

– Но что ты делаешь тут, Бальтазар? – вскричал Себастьян. – Неужели тебе не страшно жить возле этой бездны? Неужели любовь к тайнам так велика, что ты готов всякий раз отправляться в этот лабиринт?

– На твои вопросы, Себастьян, очень легко ответить: да, мне не страшно жить возле бездны; да, я настолько люблю тайны, что готов рисковать жизнью, проникая в них. Но, с другой стороны, я работаю здесь, конечно же, не из праздного любопытства. Ты же знаешь, у каждого человека есть своя цель, своя дорога, которую он должен одолеть – дорога его жизни. Каждый человек должен сделать свое дело. Такое дело есть и у меня. Ты слышал когда-нибудь о библиотеке короля Магнуса Мудрого?

– Слышал, – ответил Себастьян. – Но ведь это всего лишь легенда. Неужели ты хочешь сказать, что она и впрямь существует?

– Да, таинственная библиотека короля-чародея Магнуса Мудрого существует. Во всяком случае существовала. И это не выдумка. Легенда, согласен. Но легенды – не вымысел. Они – отражение реальных событий, происшедших в далекие времена. Так вот, мой друг, моя цель – найти библиотеку короля, и только тогда я смогу обрести настоящий покой, а возможно, и счастье.

Глаза архивариуса вспыхнули огнем, лицо стало будто моложе, а на устах появилась необычная улыбка.

– Так ты думаешь, – спросил звездочет, – что эта библиотека находится здесь?

– Не знаю. Время от времени в разных уголках Пятиречья появляются магические книги из библиотеки короля Магнуса, и приносят немало бед, ведь чародейство в неумелых руках – страшное оружие. Вспомни хотя бы о Гоэрте Фойербарде, который с помощью старухи Ненли чуть было не завладел всем герцогством и принцессой Анной. Я полагал, что книги легче всего искать среди книг. Однако пока я не нашел магической библиотеки. Не нашел ее и прежний архивариус. Не нашел и Виттольд Книжник.

– Стало быть, и они ее искали?

– Искали? Надеюсь, что и сейчас ищут.

– Откуда у тебя такая уверенность в ее существовании?

– Дело в том, что в свое время Виттольд Книжник был ее хранителем. Да-да, не удивляйся. Он служил у короля Магнуса.

– Постой, сколько же тогда лет твоему учителю?

– Трудно сказать, но очень много. Это необыкновенный человек – он в родстве с сельвенами.

Архивариус замолчал, видимо, вспоминая своего учителя. Потом также задумчиво промолвил:

– Многие ищут эту таинственную библиотеку, чтобы возвратить истинному владельцу.

– Истинному владельцу?! – изумился Себастьян. – Но ведь король Магнус давно умер, или ты хочешь сказать, что он до сих пор жив?

– Во-первых, – спокойно ответил архивариус, – никто не видел Магнуса Мудрого мертвым. Он пропал. А во-вторых, я не сказал, что король Магнус – истинный владелец этой библиотеки…

– Но тогда кто?

– Это очень долгая история, Себастьян, – устало вымолвил архивариус. – И мне не хотелось бы говорить об этом сейчас. Ты и так узнал слишком много.

– О да, – согласился звездочет. – Тайн на сегодня предостаточно, и я не стану тебя больше расспрашивать. Мне бы разобраться со своими загадками.

– Со своими?! – вскричал архивариус. – Клянусь пером и чернилами, у тебя есть какие-то новости! И вместо того чтобы поделиться ими, ты задаешь мне совершенно посторонние вопросы!

– Но, Бальтазар, ты так поразил меня тайной твоего архива, что я чуть не позабыл то, с чем к тебе спешил.

– Ни одного постороннего слова, Себастьян. Рассказывай и, главное, ничего не пропускай. – В лице архивариуса не было и следа усталости. Он выбил о каблук искуренную трубку и снова принялся ее набивать.

– Тогда начну по порядку, – сказал Себастьян. – Вчера, едва мы расстались с тобой, я наткнулся на один весьма любопытный предмет. – Он достал из кармана перстень на шнурке и протянул его Бальтазару. – Он лежал возле забора сада нашего уважаемого профессора.

Архивариус взял перстень и принялся его рассматривать.

– Это ты привязал к нему шнурок?

– Нет, я нашел его именно в таком виде.

– Любопытно, – проговорил архивариус, не отрывая взгляда от перстня. – А трещина на нем уже была?

– Да.

– Так не твой ли это перстень? – вдруг спросил архивариус. – Изображение на камне напоминает ваш фамильный герб.

– Не мой, разумеется. Чего ради я принес бы его тебе? И потом, я же сказал тебе, что нашел его возле забора и прежде никогда не видел. Ты лучше возьми лупу и посмотри на него повнимательнее.

Архивариус так и поступил. Он внимательно осмотрел камень, покрутил перстень, изучая его и снаружи, и изнутри. Себастьян тем временем говорил:

– Видишь крест в центре звезды? В нашем гербе такого нет. Хотя в целом изображение очень похоже. Но я не знаю никого в пределах герцогства, у кого бы мог быть похожий знак.

– И я не знаю, – ответил Бальтазар и положил перстень на стол. – Редкая вещица. Ты, надеюсь, обратил внимание на крохотные письмена на листьях?

– Письмена? Ты имеешь в виду мелкий затейливый рисунок на золотых листьях, обрамляющих камень?

– Именно письмена, – ответил архивариус. – Но я не могу их прочесть. Где-то я уже видел такую вязь. Но где? – архивариус поморщил лоб и продолжил: – Нет, не могу вспомнить. Ну, да ладно. Оставим на время письмена и порассуждаем немного. Поскольку перстень не твой и ни у кого в округе нет в гербе такого знака, то можно предположить, что перстень обронен кем-то из приезжих. К тому же перстень пролежал под забором недолго: трещина не успела забиться уличной пылью. Это значит, что потерян он был день или два тому назад. За последнее время в город к нам пожаловало всего три визитера: племянница бургомистра, Мигель Пардоза и странноватый господин Карабус. Идальго можно пока отбросить. Он приехал вчера незадолго до сигнала к тушению огня и, из каких бы ворот ни добирался до гостиницы, не мог проходить мимо дома профессора.

– Согласен.

– Остаются двое: Леонора и Самюэль Карабус. Но племянницу можно тоже отбросить. Во-первых, она не наносила визит Артуру, но если она даже и проезжала в карете мимо его дома, то и тогда не смогла бы потерять этот дорогой предмет, разве что выбросить его из окна кареты. Во-вторых, не забывай про шнурок. Женщина никогда не станет носить на шее перстень вместо кулона.

– А если по какой-либо причине его нельзя носить на пальце? – возразил звездочет.

– Хочешь сказать, что он девушке великоват?

– Да. Кроме того, перстень может быть талисманом, носить который не всякому на пользу.

– В том, что это талисман, нет никаких сомнений. И тем не менее женщина все равно не станет носить его таким странным образом. Она может завязать его в носовой платок, ну, не знаю… спрятать в шкатулку, но что бы на шнурке – едва ли.

– Значит, остается Самюэль Карабус? – задумчиво промолвил Себастьян.

– Да-да, – отозвался архивариус, – который так поспешно уехал из города, что даже не успел расплатиться с трактирщиком. Но почему? Что заставило его покинуть наш город в такой спешке? А может быть, это было не что-то, а кто-то?

– Погоди, Бальтазар. Ты лучше скажи, зачем ему понадобилось бежать в другой конец города перед тем, как выехать из Западных ворот? Да и как, скажи на милость, можно потерять этот перстень, если носить его на шее? Шнурок-то ведь целехонек.

– Возможно, он и не носил его на шее, – тихо проговорил архивариус.

– Тогда зачем одевать его на шнурок?

– Видишь ли, уж коли это талисман, то, может быть, и шнурок имеет какое-нибудь значение, хотя о таких приемах я никогда не слышал. Тут надо хорошенько подумать. Но насколько я понимаю, мой друг, – сказал архивариус, заглядывая в глаза звездочета, – это еще не все новости.

– Да, – ответил Себастьян и, вздохнув, добавил: – тут мне удалось услышать нечто важное… но я не знаю…

Он замолчал.

– Что с тобой, Себастьян? – удивленно спросил архивариус. – Ты в нерешительности?

– Стыдно признаться, но я подслушал один разговор. Разговор между Леонорой и графом Пардозой.

– Графом? Скажи на милость!

– Поверь, это вышло совершенно случайно… – пробормотал сконфуженный звездочет.

– Я хорошо тебя знаю, Себастьян, и у меня нет причин не доверять тебе. Итак, выкладывай.

И Себастьян, настолько подробно, насколько позволяла его недурная память, передал все, что слышал, стоя за дверью Леоноры. Рассказ произвел сильное впечатление на Бальтазара Букреуса. Он выслушал его с величайшим интересом, но потом помрачнел и задумался.

– Вот это темп! – воскликнул он. – Признаться, я не ожидал, что события начнут развиваться с такой быстротой. Все осложняется и запутывается…

– Для меня ясно одно, – промолвил Себастьян, – Леонора находится в опасности.

– Несомненно. Но вот беда: мы не знаем, что ей грозит, что – конкретно. Она действительно одна в этом городе, у нее нет друзей. Господина бургомистра я в расчет не беру. Ну что ж, Себастьян, тебе предоставляется случай послужить прекрасной даме.

– Я готов отдать за нее жизнь!

Архивариус пристально посмотрел на звездочета и сказал:

– Это хорошо, но будем надеяться, что до такой крайности дело не дойдет. Вернемся к тому немногому, что тебе случайно удалось узнать. Итак, они говорили о каком-то друге госпожи Леоноры?

– Да.

– Нет сомнения, что речь шла о Самюэле Карабусе.

– И я, было, подумал так, – согласился звездочет. – Но тогда получается, что он погиб? У меня кровь стынет в жилах, когда я думаю об этом. Он был таким… таким беззащитным, как дитя.

– Не думаю, – возразил архивариус. – Этот молодой человек обладал немалой внутренней силой. И потом, я очень сомневаюсь, что Самюэль погиб…

– Однако граф Пардоза сказал… Постой! Сейчас вспомню точно, что он сказал… Не далее, как сегодня, он видел останки ее друга. Да-да, именно так. Понимаешь, Бальтазар, он только сегодня узнал о гибели Карабуса. Да и не только узнал! По его словам, он видел «останки» бедного Самюэля. Но где он мог их видеть? Получается, что Самюэль никуда не уезжал?

– Он так и сказал – “останки”?

– Да, точно так.

– Странное выражение, – задумчиво промолвил архивариус и тут же добавил: – Это еще больше заставляет меня сомневаться в смерти Карабуса. Ведь если Самюэль погиб, то это случилось два дня назад, а если он никуда не уезжал, то тело его должно находиться в городе. Но в городе его никто не обнаружил, и было бы странно, если бы только вчера приехавший иностранец на него случайно наткнулся. Тут все не так просто. Нам граф сказал, что встретил Самюэля в Традоссе, Леоноре же заявил, что тот погиб. Что из этого ложь, а что правда? Недаром вчера он мне показался подозрительным.

– Но Пардоза так уверенно говорил, – возразил Себастьян.

– Не забывай, что наш дорогой граф – обладатель сильного талисмана лжи. Он мог просто шантажировать Леонору. Влюбленный соперник и не на то способен. Да, скорее всего он лжет Леоноре.

– Понимаешь, Бальтазар, – горячился Себастьян, – судя по голосу, граф торжествовал. Это так походило на правду.

– Это не исключено, – задумчиво проговорил архивариус.

– И еще вопрос, – продолжал Себастьян. – Какое отношение имеет перстень ко всему этому делу?

Архивариус внимательно посмотрел на друга.

– У тебя есть какое-нибудь соображение?

– А что если, потеряв этот перстень, Самюэль лишился права на руку Леоноры? То есть все равно, что погиб для нее.

– Очень здравая мысль, – задумчиво проговорил Бальтазар.

Оба друга замолчали, и некоторое время каждый думал о своем. Наконец архивариус спросил:

– Кстати, Себастьян, а ты не пробовал надеть перстень?

– Н-нет, – с трудом проговорил звездочет. – Тут есть какая-то странность. Вчера ночью, когда я рассматривал перстень, у меня непроизвольно возникло желание надеть его. Он как будто притягивал к себе, манил… Но в последний момент я удержался.

– И правильно сделал.

– Он и теперь будто манит меня, – проговорил Себастьян, зачарованно глядя на перстень.

– Тогда спрячь его поглубже в карман и ни в коем случае не надевай. С талисманами шутки плохи.

Себастьян спрятал перстень, помолчал с минуту и сказал:

– Что же нам теперь делать?

– Пока не знаю, мой друг, – тихо отозвался архивариус, – слишком много загадок и слишком мало сведений. Однако нам не помешает все это подытожить. Итак, что нам известно? Четыре дня назад вечером в Нустерн приезжает Самюэль Карабус, человек, скажем так, не совсем обычный. Он путешественник, но путешествие его тоже какое-то странное: то ли его кто-то преследует, то ли он кого-то ищет. Во всяком случае он говорит, что его преследуют неудачи, и ужасно радуется тому, что дальше на Север дороги нет. Ко всему прочему он обладает способностью читать в чужих душах. Я до сих пор под впечатлением того фокуса, что он проделал с нами. И что же делает этот человек? Первый день он проводит в городе, а на следующий отправляется за город на прогулку и исчезает бесследно. Это произошло позавчера. Вчера утром в город приезжает племянница бургомистра, которая, как выясняется, ищет этого господина Карабуса, чтобы дать ему свободу – не исключено, что от брачного обязательства, – но не находит его. Причем заметь, что бургомистр совершенно незнаком с Самюэлем Карабусом. Впрочем, он, наверное, и племянницу видит впервые в жизни. Далее, в тот же вечер объявляется идальго из Валезии, который выдает себя за страстного любителя энтомологии. Теперь выясняется, что это не просто идальго, а граф Пардоза, который хорошо знает исчезнувшего юношу и претендует на руку племянницы бургомистра. Кто-то из них, скорее всего Самюэль, обронил возле дома профессора Инсекториуса перстень, и перстень, надо полагать, не простой. И, наконец, последнее: по крайней мере двое из них интересуются тринадцатым томом «Традосских хроник», книгой, которая всегда считалась мифом. Это самое непонятное. Почему они решили искать этот том именно в архиве маленького провинциального городка? К тому же, этот странный документ…

– Какой документ?

– Ты же сам говорил, что Пардоза обещал Леоноре с помощью какого-то документа доказать право на ее руку.

– Ах да, – уныло закивал головой звездочет. – А что это за документ?

– Откуда мне знать! Но думаю…

Архивариус вдруг замолчал. В ту же минуту дверь архива распахнулась, и на пороге появился профессор Инсекториус. Он постоял в нерешительности, очевидно, ничего не разбирая в полумраке архива, затем спросил:

– Эй, есть тут кто?

– Что ты кричишь, друг мой? – отозвался архивариус. – Проходи, не стой на пороге.

Профессор ухватился за перила и стал осторожно спускаться по лестнице.

– У тебя тут кромешная тьма, Бальтазар, того и гляди свернешь себе шею, – ворчал профессор. Наконец он спустился и, освоившись в полутьме, воскликнул:

– Ба, и Себастьян здесь! Здравствуй, мой дорогой, а где же господин Пардоза?

– Откуда нам знать, где господин Пардоза? – заметил Бальтазар.

– Как? – удивился в свою очередь профессор. - Он должен быть здесь!

– Этого только не хватало! – изумился архивариус.

– Артур, почему ты решил, что господин Пардоза должен быть здесь? – спросил Себастьян.

– Мы с ним договорились, – ответил профессор, усаживаясь в свободное кресло. – Вернее, он сказал, что будет в архиве, где я могу его найти.

– И давно он это сказал?

– Часа два тому назад, когда мы с ним расстались. Ах, если бы вы знали, друзья мои, как приятно встретить коллегу! Господин Пардоза был настолько любезен, что сегодня нанес мне визит, и три часа кряду мы беседовали.

– Вот как? – заинтересовался архивариус. – Значит, твой коллега был у тебя?

– Да. Я показывал ему свою коллекцию, и он пришел в восторг от моей золотой жужелицы. Он потирал руки от удовольствия и чуть не прыгал на одной ноге. Впрочем, его заинтересовала не только моя коллекция, но и сад Эмилии. Он обошел его весь, поинтересовался, где именно я нашел жужелицу, тщательно обследовал цветник, назвав его чудом света, и посоветовал строже охранять его. Он обошел все заборы, желая убедиться, что они достаточно крепки. Чудной такой, право… Что вы на меня так смотрите? – вдруг спросил профессор, поймав на себе очень уж пристальные взгляды друзей.

– Ничего, – ответил архивариус, – просто ты интересно рассказываешь, а Мигель Пардоза, сам понимаешь, нам не безразличен. Но ты не все рассказал: ведь твой коллега спрашивал, не нашел ли ты еще что-нибудь интересное или ценное, помимо жужелицы.

– Действительно, – промолвил пораженный профессор, – он спрашивал что-то в этом роде. Но откуда ты знаешь?

Архивариус не ответил, а задал другой вопрос:

– Так значит, прощаясь с тобой, господин Пардоза сказал, что сразу же отправляется сюда?

– Да, именно так. Он еще прибавил, что пробудет здесь долго, до самого вечера. Так что, его здесь не было?

– Надеюсь, нет, – процедил сквозь зубы архивариус.

– Странно, куда же он подевался?

– Может, он расшибся, прыгнув со второго этажа? – предположил Себастьян.

– Кто прыгал со второго этажа? – удивился профессор.

– Не обращай внимания, Артур, – быстро проговорил архивариус и незаметно наступил на ногу звездочету. – Себастьян находится под впечатлением от сегодняшнего происшествия и поэтому говорит невпопад.

Себастьян недоуменно посмотрел на архивариуса, но ничего не сказал.

– А что сегодня случилось? – поинтересовался Артур.

– Бернар, сын плотника, – стал на ходу придумывать архивариус, – чинил раму в доме Тома Глины, ну и, не удержавшись, сорвался со второго этажа. Однако ничего страшного не произошло, я это точно знаю.

– При чем тут Бернар? – возмутился профессор. – Я вам толкую совсем о другом. Вы, должно быть, переутомились…

– Есть немного, – покраснев, промолвил Себастьян.

– Ну ладно, – сказал профессор, вставая с кресла. – Поскольку моего коллеги здесь нет, а я должен его непременно увидеть, то я отправлюсь в трактир Локка Бочонка.

– Блестящая мысль, – подхватил архивариус. – Мы с тобой. Самое время проветриться. Что скажешь, Себастьян?

– Ничего не имею против.

– Итак, идем?

– Идем.

Зал трактира был забит людьми. Столько народу в здешнем заведении никто из друзей не видывал. И народ-то был какой-то незнакомый, да к тому же находящийся в непрерывном движении. Разодетые дамы и разряженные кавалеры в пестрых камзолах поднимались по лестнице в гостиничные номера, спускались вниз, бродили по залу, ненадолго подсаживаясь, то к одному, то к другому столу. Гул в трактире стоял невообразимый. И это было бы полбеды, но к гомону примешивались хаотичные музыкальные звуки, непривычно резавшие ухо. Друзья быстро нашли источник какофонии. В конце зала, под самой лестницей, пристроилась большая группа музыкантов, разодетых в зеленое и напоминающих молодые гороховые стручки. В руках у них были музыкальные инструменты: изящные виолы да браччо, пузатые и неуклюжие виолы да гамба, причудливые виоль д’амур, несколько продольных флейт, две валторны и, разумеется, лютни. Все это скрипело, дудело, свистело, и все невпопад. Музыканты настраивали инструменты.

С большим трудом пробившись к стойке, друзья увидели трактирщика, покрытого испариной и ошалело таращившегося на своих удивительных гостей.

– Локк! Что у тебя здесь происходит? – стараясь перекричать гомон толпы, спросил архивариус. – Что это за люди и откуда такой роскошный оркестр?

– Это все гости нашего бургомистра, – ответил очумелый трактирщик. – Вернее сказать, гости его племянницы. Они приехали сегодня на бал в честь дня ее рождения, и все до единого остановились у меня. Я просто схожу с ума! Посудите сами, любой трактирщик и хозяин гостиницы радовался бы на моем месте такому наплыву посетителей, а у меня голова идет кругом. Ведь я не привык к таким толпам: у меня за год не бывает столько посетителей, сколько набралось в один день. Это невыносимо! За последние три дня наш тихий, спокойный городок стал похож на какой-то проходной двор!

– Это верно, – согласился архивариус. Потом, наклонившись к Себастьяну, сказал:

– Да это целая армия. Против такой никакому графу не устоять. Думаю, что твое участие в защите Леоноры стоит теперь под большим вопросом. Вот только какие-то они суетливые, ни минуты не сидят на месте. Но, может быть, это и к лучшему.

Тем временем профессор выспрашивал трактирщика:

– Скажи, Локк, а вчерашний твой постоялец, господин Пардоза, здесь?

– Он недавно вышел, но просил вас, если вы вдруг объявитесь, непременно его дождаться.

– Ах, вот как! – обрадовался профессор. – Тогда налей мне стаканчик традосского.

А архивариус снова обратился к Локку:

– Скажи-ка, дружище, рано ли сегодня поднялся господин Пардоза, и в котором часу он впервые вышел из трактира?

Локк, ничуть не смутившись вопросом, ответил:

– Поднялся он довольно поздно, завтракал в компании рыцарей барона Фойербарда, а примерно в полдень пошел с визитом к господину профессору. Так и сказал: «Если кто будет спрашивать, я – у господина Инсекториуса». Но лично вам, господин архивариус, он ничего не велел передать.

Архивариус рассмеялся и поблагодарил трактирщика. Потом повернулся к Себастьяну:

– Мне кажется, нам пора на свежий воздух. Моему благовоспитанному слуху вредна здешняя музыка. А ты, Артур, будешь дожидаться своего коллегу?

– Разумеется, – ответил профессор.

– Ну, тогда увидимся на балу, ведь все мы приглашены. Надеюсь, ты не забыл?

– Как можно! – воскликнул профессор. – Я собираюсь сегодня хорошенько позабавить виновницу торжества, – и он лукаво подмигнул друзьям.

– Посмотрим, посмотрим, – улыбнувшись, промолвил архивариус. – До встречи на балу. Пойдем, Себастьян.

В городе царили голубые сумерки. Уличный гомон, не в пример трактирному, бодрил сердце и отдавал явно весенними нотками. Внезапно впереди, где-то над улицей Оружейников, небо озарилось яркой вспышкой, и над домами взлетел сноп разноцветных искр. Друзья невольно остановились, залюбовавшись этим зрелищем.

– Должно быть, алхимик Бертольд испытывает свои кунштюки, – предположил архивариус. – Неужели он собирается устроить фейерверк? Невероятный размах принимает вполне обычное, я бы даже сказал, сугубо семейное торжество.

Они двинулись дальше и, пройдя Гончарную улицу, остановились на перекрестке.

– Итак, Себастьян, простимся ненадолго, – сказал архивариус. – День пролетел незаметно, и у нас осталось времени только на то, чтобы переодеться, а там нас ждет бал. Несмотря на то, что у Леоноры теперь так много защитников, постарайся быть все время около нее.

– Об этом меня просить не надо, – успокоил его Себастьян.

– Я понимаю, но постарайся следить за всем, что происходит. Следи зорко, как ты следишь за звездами, на балу наверняка появится Пардоза, а от него можно ожидать все что угодно.

Бальтазар немного помолчал и добавил:

– Не нравится мне, что граф так уверен, будто у него чуть ли не сегодня в руках будет важный документ. Не нравится мне и то, что он целый день где-то пропадает и явно что-то затевает. Побегу в архив и еще раз проверю надежность замков.

Звездочет и архивариус простились, и каждый поспешил в свою сторону.

Глава девятая

Бал в доме бургомистра. – Маэстро Мантис, маэстро Теттигон и танцовщица Калима. – Баллада о Тиме Уэлле. – Демонстрация уникальной коллекции, и что из этого получилось.

В доме бургомистра вольного города Нустерна все было готово к большому празднику. Гостиная, через которую днем пробегал Себастьян, догоняя возлюбленную, представляла собой, по сути дела, большой зал, который в этот вечер казался особенно просторным. Виною тому, надо полагать, было огромное количество зажженных свечей, совершенно рассеявших обычный полумрак этого помещения. По залу шел тонкий и сладостный аромат, источаемый цветами, которые для этого случая любезно предоставила Эмилия Инсекториус. Обитые бархатом стены, белоснежные колонны, начищенный до блеска пол – все сверкало, переливалось, играло. Прибывшие первыми, гости робко топтались у стен, дивясь всей этой красоте. Среди них находился и бургомистр, явно не узнававший своего дома. Леонора еще не появилась, и слегка обалдевший дядюшка сам принимал поздравления. Вскоре гостей прибавилось, и они, осмелев, стали расхаживать по залу, с удивительной быстротой привыкая к невиданной роскоши. Наконец к подъезду дома подкатил целый поезд карет. Первыми в зал вошли музыканты; они быстро расселись на приготовленные в углу стулья, дирижер взмахнул палочкой и грянул торжественный марш. Под его звуки в зал стали попарно входить разодетые дамы и кавалеры, те, что так поразили Себастьяна и архивариуса в трактире Локка. Входящие пары выстраивались в правильном танцевальном порядке, и когда вошли все, под заключительные аккорды марша на лестнице показалась виновница торжества Леонора. Этот неизвестно кем и когда спланированный выход произвел на всех большое впечатление. Волна восторженных возгласов прокатилась по залу. Эффект появления Леоноры подчеркивал ее поистине царский наряд: золотое платье из невиданной тончайшей и легкой материи было перехвачено на талии сверкающим жемчужным поясом, сотнями разноцветных искр горели самоцветы великолепного ожерелья, а на голове, в черных кудрях, уложенных с необыкновенным искусством, сияла алмазная диадема, очень схожая с королевским венцом.

Себастьян появился в зале за минуту до этого торжественного входа и несмотря на то, что стоял далеко, почти у самых дверей, видел все. Когда вошла Леонора, будто окруженная сиянием в своем сказочном наряде, звездочет остолбенел. Леонора медленно спускалась по лестнице. Красота ее была столь ослепительной, что больно было смотреть. Больно и сладко. Все померкло в глазах звездочета, все и вся, кроме Леоноры. А между тем городские кумушки шушукались буквально над его ухом:

– Какое платье!

– Какой тончайший и легчайший шелк!

– Да что вы! Любой шелк будет грубоват по сравнению с этой материей. Что-то невиданное…

– Кра-со-та!

– Жаль вот только сама красотой не вышла.

– Да при таком наряде любая простушка сойдет за принцессу.

Между тем Леонора, дойдя до середины зала, остановилась, обвела гостей радушным взглядом и негромким, но слышным всем, приятным голосом проговорила:

– Рада приветствовать вас, дамы и господа, в этом скромном зале. Я благодарна за то, что вы оказали мне честь, прийдя на незатейливое торжество, тем более что некоторые из вас прибыли издалека. Прошу вас, не взыщите за скромность обстановки. Мой добрый дядюшка, господин бургомистр, от чистого сердца предоставил нам свой уютный дом, и, я надеюсь, вы хорошо проведете здесь этот вечер.

Зал наполнился звуками аллеманды, и готовые к танцу пары пришли в движение. К никому неизвестным танцовщикам присоединились горожане, и уже весь зал грациозно двигался в танце.

Себастьян нашел, наконец, в себе силы и подошел к Леоноре.

– Позвольте мне от всей души поздравить вас с днем рождения, – сдерживая волнение, проговорил звездочет.

– Благодарю вас, господин Нулиус, – ответила Леонора. – Я ждала вас и рада, что вы здесь.

– Этими словами, сударыня, вы оказываете мне незаслуженную честь.

– В моих словах нет лести, поверьте. Вы действительно самый желанный гость. Я боюсь повториться, но вы настолько непохожи на всех…

– Не знаю, сударыня, как мне относиться к вашим словам, но по моему разумению, я самый обыкновенный человек.

– Не спорьте. Я много странствовала и повидала людей. Конечно, среди них много хороших, но еще никто… Впрочем, это неинтересно. Надеюсь, вы не забыли о том, что предложили мне дружбу?

– Разумеется, нет!

– Вы даже представить не можете, как это предложение согрело мне душу и как кстати оно пришлось. Но вы так поспешно удалились, что я не успела поблагодарить вас и сказать, что принимаю ваше предложение.

– Я очень рад, госпожа Леонора!

– Прошу вас, – моляще проговорила девушка и коснулась руки звездочета, – не называйте меня госпожой Леонорой! Это ужасно. Зовите просто по имени.

– Но и вы зовите меня просто Себастьяном.

– Хорошо, Себастьян. Отныне и вы можете считать меня своим другом.

– Леонора! – выпалил юноша. – Вы для меня больше, чем друг! Вы…

Леонора пристально посмотрела на него и, потупясь, тихо промолвила:

– Не надо, Себастьян, прошу вас. Такие слова нельзя говорить необдуманно. А впрочем… Я хочу задать вам один вопрос, но боюсь, вы неправильно меня поймете…

– Спрашивайте, спрашивайте, Леонора, не бойтесь.

– Этот вопрос может показаться вам кокетливым, да и просто глупым. И все-таки… Скажите, вы находите меня красивой?

Себастьян ответил не сразу. Он с трудом перевел дух и только после этого проговорил:

– Вы – прекрасны. Это вы, вы так не похожи на всех остальных людей. Вы будто явились из другого, чудесного мира, где вечно голубое небо, где каждый свободен, как король, где сердце ценится выше золота, где старики счастливы, как дети… Вы подобны звезде, в вас столько красоты и столько света! И вы… так же недосягаемы.

Леонора с большим вниманием слушала звездочета. Эта пылкая речь, казалось, нисколько не смутила ее.

– Недосягаема? – переспросила она, потом опустила взгляд и задумалась. – Но ведь звезды холодны.

– Это не так, Леонора. Это суждение людей несведущих, не верьте им. Вот послушайте, что написал когда-то мой дед Эразм Нулиус, он тоже был звездочетом:

Пусть звезды очень далеко,

Но это не холодные алмазы.

От них к нам, людям, тянется тепло,

Которое почувствуешь не сразу.

Увы, не каждому дано

Почувствовать их нежное тепло.

Леонора, улыбаясь, смотрела на Себастьяна.

– А вам дано? – спросила она.

– Дано, – коротко ответил Себастьян.

И снова девушка внимательно и прямо посмотрела в глаза звездочета, но, вдруг смутившись, отвернулась и принялась обмахиваться веером.

– Я вижу, что зря задала свой вопрос, – сказала она. – Как я и боялась, вы поняли меня неверно, но в этом виновата я, а не вы.

Себастьян заметно погрустнел.

– Простите, что невольно обидел вас.

– Что вы, Себастьян, вы меня нисколько не обидели и, надеюсь, никогда не сможете обидеть, ведь вы мой друг. Вряд ли я сегодня пущусь в пляс, но прошу вас быть моим кавалером.

– Счастлив служить вам, Леонора.

– Вы не слуга, Себастьян, вы друг. Уже забыли? Мы ведь не в волшебной стране, о которой вы говорили, – и Леонора тихо рассмеялась. – А теперь я хочу представить вам моих гостей.

Музыка стихла, и Леонора подвела звездочета к оркестру.

– Хочу представить вам лучшего дирижера из тех, кого мне доводилось встречать, – господина Мантиса.

Маэстро галантно поклонился. Он был хорош всем, разве что, как показалось Себастьяну, руки у него были длинноваты. Леонора указала на музыканта, нежно прижимающего к себе, словно ребенка, виоль д’амур.

– А это непревзойденный виртуоз маэстро Теттигон.

Облаченный в зеленое музыкант поднялся и поклонился столь низким поклоном, что чуть не достал чубом пол. Вслед за ним принялись кланяться гамбисты, лютнисты, выразили свое почтение звездочету и две валторны.

– Никогда еще Нустерн не видел такого оркестра, – восторженно заявил Себастьян. – Ваш оркестр, Леонора, – подлинное чудо!

Племянница бургомистра повернулась к залу.

– Те, что в центре, – продолжала она, – танцовщики Калоптерии. А наиболее нарядная среди них – известная танцовщица Калима.

– Какие у них удивительные имена! – сказал Себастьян.

– Они и сами удивительны.

Пауза между танцами тянулась недолго и как водится, вслед за аллемандой музыканты заиграли куранту.

– Я жду еще одну замечательную гостью, – промолвила Леонора. – Я получила известие, что она находится где-то в ваших краях, и послала ей приглашение. Вот только прибудет ли она?

Себастьян заметил, что лицо его возлюбленной омрачилось и в глазах блеснуло нетерпеливое ожидание.

– Не надо терять надежды, – подбодрил он Леонору.

– Спасибо, Себастьян, вы очень добры. А теперь представьте мне ваших именитых горожан, ведь я почти никого не знаю.

– Охотно, – согласился тот и повел Леонору по залу.

Тем временем между пожилыми горожанами, расположившимися вдоль стен и с удовольствием наблюдавшими, как танцует молодежь, прохаживался архивариус Бальтазар Букреус. Он подходил то к одной группе стариков, то к другой, раскланивался, заводил разговоры, слушал, что говорят о празднике. Наконец он очутился возле кресел, где среди прочих расположились бургомистр, ректор университета Нукс и цеховой мастер Том Глина.

– Господин бургомистр, позвольте поздравить вас с небывалым праздником, – учтиво поклонившись, сказал архивариус.

– А, это вы, господин Букреус! Благодарю, благодарю, вас. Что же вы не танцуете и держитесь в сторонке с нами, стариками?

– Я не обучен всем этим модным выкрутасам.

– А я, признаться, – проговорил Том Глина, – с удовольствием пустился бы в пляс, да годы уже не те. Боюсь, моя пляска пришлась бы тут не ко двору.

Все посмотрели на гончара, а архивариус обратился к бургомистру:

– Как это, ваша честь, вам удалось так восхитительно украсить зал?

– Признаюсь по совести, – отвечал польщенный бургомистр, – я к этому и пальца не приложил. Это все Леонора. Она оказалась такой затейницей и выказала столько вкуса! Жаль только, что сама не так уж красива…

– Она, стало быть, дочка вашего покойного двоюродного брата? – поинтересовался архивариус.

– Брата? Да, вроде бы… – рассеянно вымолвил бургомистр и тут же восторженно добавил: – Но вы поглядите, с каким вкусом и изяществом она одета! Клянусь, в жизни не видел более роскошного наряда.

– А как хороши, как разнаряжены ее гости! – воскликнул ректор Нукс. Видеть старого, степенного, умного мужа в таком восторге было довольно странно. Бальтазар Букреус уже давно заметил, что все в зале будто заражены какой-то необыкновенной восторженностью.

– Правда, и наша молодежь им не уступает, – возразил ректору гончар. – Чудно, что в этом зале поместилось столько народа!

Архивариус не без интереса отметил, что гончар сохраняет больше здравого рассудка, нежели ректор Нукс.

– Жаль, что здесь недостает господина Карабуса, – как бы невзначай промолвил архивариус.

– А кто это? – спросил бургомистр.

– Как, вы не знаете? – архивариус сделал удивленные глаза. – Этот молодой человек, кажется, – знакомый вашей племянницы. Он недавно был у нас в городе.

– Я и не слышал о нем, – отозвался удрученный бургомистр. – Надо будет расспросить Леонору.

– А может, они и незнакомы, я точно не знаю. Очень милый молодой человек, но он уехал позавчера рано утром.

– Вы ошибаетесь, господин архивариус, – проговорил Том Глина. – Он не мог уехать позавчера утром, поскольку я видел его в тот день вечером, перед самым заходом солнца.

– Вы уверены, что не спутали его с кем-нибудь другим? – спросил архивариус, внимательно вглядываясь в гончара.

– Может, и спутал, – спокойно отозвался тот. – Но в Нустерне не так часто появляются новые люди, и если вы имеете в виду того молодого человека, который третьего дня остановился в гостинице, то это был он. Он еще спросил меня, как пройти к дому профессора Инсекториуса. Я объяснил ему, и он очень благодарил. – Гончар улыбнулся какому-то доброму воспоминанию и добавил: – Действительно, очень милый и очень странный молодой человек.

– Да, – задумчиво произнес архивариус, – пожалуй, это был он. У меня, видимо, неточные сведения.

В это время к ним подошли Себастьян и Леонора.

– Я вижу, господин Нулиус, вы зря время не теряете, – заметил бургомистр, хитро улыбаясь.

– Я, господин бургомистр, всего лишь знакомлю вашу племянницу с нашим обществом, – поклонившись, сказал Себастьян.

– Ничего, ничего, не тушуйтесь, – подбодрил его бургомистр. – А что же вы не пригласите Леонору потанцевать?

– Ах, дядюшка, – отозвалась Леонора, – мне что-то не здоровится.

– Что с тобой, дитя мое? – встревожился бургомистр.

– Ничего особенного, – поспешила успокоить его Леонора, – просто немного кружится голова, и я боюсь перепутать движения.

– Очень жаль, – проговорил бургомистр и тут же удивленно воскликнул: – Ба! А это что еще за дама?

В зал вошла одна, без всякого сопровождения, красивая нарядная девушка. Оркестр смолк, не доиграв такта. Все расступились, давая ей дорогу. Танцовщики Калоптерии оказывали ей знаки уважения. Леонора, вся просиявшая, пошла ей навстречу. В наступившей тишине были хорошо слышны слова приветствия, которыми обменялись девушки.

– Уважаемые гости, – произнесла Леонора, – позвольте представить вам госпожу Помпонию.

По залу пронеслись приветственные возгласы. Тем временем архивариус отвел Себастьяна в сторону и спросил:

– Не забыл ли ты, друг мой, время от времени посматривать по сторонам? Я вижу, ты совсем увлекся.

– Признаться, это совершенно выскочило у меня из головы. Прости, Бальтазар. Я так счастлив, ты даже представить себе не можешь!

– Да уж куда мне, – улыбнувшись, проговорил архивариус и снова сделался озабоченным. – Что-то Пардозы не видно. Возможно, он опасается появляться среди такой многочисленной рати друзей Леоноры, а может быть, затевает какую-нибудь подлость. В любом случае нам надо смотреть в оба. Я сейчас узнал нечто очень важное. Но об этом после. Ступай к Леоноре, но не забывай все-таки посматривать по сторонам.

Архивариус повернулся и скрылся в толпе гостей, оставив звездочета в некоторой растерянности. Себастьян и впрямь забыл обо всем на свете, пока беседовал с Леонорой. И теперь одно лишь упоминание имени графа Пардозы воскресило в его мозгу все опасности и тайны, которыми была окружена его возлюбленная. Но долго терзаться этим он не мог: его душа жаждала общения с Леонорой, и он поспешил к ней.

Музыка тем временем возобновилась, заиграли жигу. Себастьян, к своему крайнему огорчению, обнаружил, что Леонора, отдав все внимание госпоже Помпонии, совершенно забыла о нем. Две подруги, взявшись за руки, прохаживались по краю зала и увлеченно разговаривали. Звездочету оставалось только брести за ними на расстоянии и томно вздыхать. Внезапно до его слуха донеслось знакомое имя – Карабус. Это мигом излечило его от томления и, немного приблизившись к подругам, он прислушался к их разговору.

– Теперь ты знаешь все, Помпония, – говорила Леонора, – и видишь, что моей вины перед тобой нет.

– Но я никогда не винила тебя, дорогая Леонора, – отвечала Помпония. – Да и в чем мне было тебя винить? Но где же он, где?

– Не знаю, – с грустью ответила Леонора. – Он был в этом городе, но я опоздала всего на сутки.

– Ах, как я была глупа! – сетовала Помпония. – Если бы я не дала тогда волю своей обидчивости, мы все сейчас мирно и радостно пребывали бы на родине, а не носились бы, как полоумные, по всему свету.

– Да, – тихо промолвила Леонора, и глаза ее засияли теплым блеском, – мы были бы дома…

– Но где же нам теперь его искать?

– Не знаю. Возможно, он где-то поблизости. Я слышала, что из этого города дальше на север дороги нет, а на другом берегу реки – Голубой замок, и я уже послала туда узнать…

– Да ведь я сама только что из Голубого замка, – растерянно промолвила Помпония.

– Да? – слегка удивилась Леонора и принялась быстро обмахиваться веером. – Ну… так или иначе, он здесь.

– Но почему ты так странно и грустно говоришь, дорогая?

– Просто мне нездоровится.

– Ты очень меня обрадовала. Теперь нет и тени той глупой вражды, которая была между нами. Я в неоплатном долгу перед тобой и сегодня – буду петь в твою честь.

Услышанное заставило Себастьяна задуматься: «Эта девушка тоже ищет Самюэля Карабуса. Но ведь он погиб, и Леонора об этом знает. Знает и … молчит. Она не в силах сказать страшной правды, потому и молчит, потому так бледна и грустна. Но кто же она – эта подруга Леоноры?»

Задумавшись, Себастьян не заметил, как девушки остановились, и опомнился только тогда, когда подошел к ним вплотную.

– Помпония, – сказала Леонора, – позволь тебе представить господина Нулиуса, моего нового друга. Он – звездочет.

– Очень приятно, – проговорила Помпония. Голос ее был чистым и нежным.

– К вашим услугам, сударыня.

Жига закончилась, и Леонора, выйдя на середину зала, объявила:

– Дорогие друзья, уважаемые гости! Госпожа Помпония любезно согласилась спеть. Для тех, кто никогда не слышал ее пения, а таких большинство, это будет приятным сюрпризом.

Помпония подошла поближе к оркестру, дирижер взмахнул своими длинными руками, и полилась чудесная песня. Это была старинная баллада о любви простого юноши к прекрасной принцессе, о тайных свиданиях, о гневе короля и о том, как любовь, в конце концов, одержала победу.

В стране прекрасной Норриндол Король угрюмый жил,

И славный мастер Тим Уэлль У короля служил.

Был мастер молод и красив, Искусен и умел.

В прекрасном золотом литье Секретом он владел.

Однажды мастер Тим Уэлль Возле дворца гулял.

Задумавшись, забрел он в сад И деву повстречал.

«Прекрасная, – промолвил он, - Тебя не знаю я».

Она ответила ему: «Я – дочка короля.

Отец меня всегда скрывал За каменной стеной:

Простому человеку я Назначена судьбой».

«Твои глаза – как две звезды, А голос – как свирель.

Пленила сердце ты мое!» – Воскликнул Тим Уэлль.

С тех пор, принцессу полюбив, Лишился мастер сна,

Но и она теперь была Покоя лишена.

И каждый вечер с той поры В тени густых ветвей

Встречался юный Тим Уэлль С возлюбленной своей.

Узнав, разгневался король: «Запрет нарушен мой!

Придется мастеру теперь Проститься с головой.

Пусть ты искусен, пусть умел, Обиды не прощу.

Готовься к смерти, Тим Уэлль Поверь, я не шучу».

Принцесса в тронный зал вошла И встала у дверей.

«Я мастера не дам убить, Сперва меня убей! -

Открыто, гордо говорит Принцесса королю. -

Без Тима жизнь мне не мила, Я лишь его люблю».

Надолго замолчал король, Поникнув головой.

Но вот влюбленным, наконец, Он дал ответ такой:

«Мне дочь дороже, чем запрет, Но чтобы зятем стать,

Ты должен, мастер, мне свою Отвагу доказать.

На севере моей страны Коварный тролль живет.

Убей его, иль сам умри, А свадьба подождет».

На мастера он устремил Свой беспощадный взор.

Не дрогнул юный Тим Уэлль И принял приговор.

Прочь от дворца среди лесов Горячий конь летит.

В седле, с улыбкой на устах, Отважный Тим сидит.

Он взял с собой копье и меч, Большой железный щит,

Колчан, а в нем одна стрела Из золота лежит.

Над ней горючую слезу Принцесса пролила

И заклинанием своим Ей твердость придала.

Три дня, три ночи Тим Уэлль Без сна скакал, спешил.

И прибыл, наконец, к горе, Где тролль коварный жил.

Воскликнул мастер: «Выходи! Тебя зову на бой!»

Из грота вышел великан И встал над ним горой.

«Кто вздумал разбудить меня? – Угрюмо молвил тролль.

«Пришел за жизнью я твоей, Меня прислал король».

Захохотал коварный тролль: «Я весь броней покрыт.

Никто из смертных на земле Меня не победит!»

В атаку бросился Уэлль, Взмахнул своим мечом…

Сломался, как иголка, меч – Он троллю нипочем.

Высоко поднял великан Свой каменный топор.

«Теперь у нас пойдет с тобой Особый разговор».

Удар!.. И треснуло копье. Удар!.. И щит разбит.

Но вот из золота стрела Упрямо в цель летит…

И рухнул тролль: пробила бронь Чудесная стрела,

И кровь, как черная река, На камни потекла.

Народ ликует у дворца, Поет в саду свирель.

Ведет принцессу под венец Счастливый Тим Уэлль.

В стране прекрасной Норриндол Отважный мастер жил,

И эту доблестную песнь Народ о нем сложил.

Помпония и впрямь обладала удивительно прекрасным голосом. Вначале тихий и вкрадчивый, он постепенно разрастался, ширился, заполняя зал, и возносил сердца слушающих в какие-то неведомые высоты. Лица мужчин преисполнились отвагой, глаза женщин сделались влажными, уронили скупые слезинки старики. Себастьян слушал балладу, затаив дыхание. Ему чудилось, что это музыкальная повесть о нем и о его возлюбленной. Сердце звездочета сладко ныло.

Когда песня окончилась, зал буквально взорвался. Оркестр поднялся и, стуча смычками, аплодировал певице, дирижер бросился целовать Помпонии руки, отовсюду раздавались восторженные возгласы:

– Браво, Помпония!

– Царственная Помпония!

– Виват!

Леонора сердечно благодарила подругу. Утирая глаза платком, к Помпонии подошел бургомистр.

– Милая девушка, – сказал он, – вас не зря называют царственной. Вы – королева баллады! Фея песнопения! Вы пронзили мое сердце.

Внезапно до слуха Себастьяна долетел знакомый голос:

– Кажется, бал уже в разгаре?

Он обернулся и увидел профессора Инсекториуса с супругой. Подмышкой у профессора были три большие коробки, обитые красным бархатом.

– Еще бы! – недовольно проговорила Эмилия. – Я была права: нам следовало поторопиться.

– Артур! Эмилия! – воскликнул Себастьян, подойдя к супругам. – Почему вы так задержались?

– Ах, господин Нулиус, – ответила Эмилия, – вы не знаете своего друга. Он битый час копался в своей коллекции, все не мог выбрать, чем бы позабавить виновницу торжества.

– Это очень сложный вопрос, – отозвался профессор. – Я надеюсь, ты меня понимаешь, Себастьян. Но мы застали финал прекрасной арии и присоединяемся к общим поздравлениям. Браво, браво!

К ним подошла Леонора, и Инсекториусы, в самых изысканных выражениях, поздравили ее с днем рождения.

– Скажите, дорогая госпожа Леонора, – промолвил профессор, – кто эта небесная певица, чей голос мы только что слышали?

Леонора удивленно посмотрела на профессора, а Эмилия тот час же пояснила:

– Мы только что вошли и не застали начала.

– Вы лишили себя половины удовольствия, – сказала Леонора. – Певица эта, госпожа Помпония…

– Ну да, ну да, – оживился профессор, – я не ошибся. Только у Помпонии царственной может быть такой чудесный голос. Но ведь и у нас, госпожа Леонора, имеются свои таланты. Разумеется, никто в здравом рассудке не станет состязаться с царственной Помпонией, однако же наша крошка Эльза, внучка слепого Гаста, необычайная искусница по части баллад.

Профессор встал на мысочки и покрутил головой в разные стороны.

– Что-то ее не видно. Должно быть, по своей крайней бедности она не отважилась посетить столь роскошное собрание. Но я найду время и обязательно вас с нею познакомлю.

– Буду очень рада, господин профессор, – улыбнувшись, проговорила Леонора.

– Однако и в этом собрании талантов хоть отбавляй! К примеру, Себастьян. Вы не знали? А между тем наш звездочет лучший лютнист во всем герцогстве.

Леонора была приятно удивлена.

– Это правда, Себастьян? – спросила она.

Звездочет стушевался.

– Артур несколько преувеличивает мои способности. Я, конечно, играю на лютне, но не думаю, что делаю это лучше всех.

– Прошу вас, Себастьян, сыграйте нам что-нибудь, – попросила Леонора.

– Как, прямо сейчас? – заволновался Себастьян.

– А почему бы и нет? – подхватил профессор. – Покажи, на что способен гражданин вольного города Нустерна.

– Я боюсь разочаровать вас, Леонора. После того наслаждения, которое нам доставила госпожа Помпония, моя скромная игра может показаться убогой.

– Прошу вас, Себастьян, – настаивала Леонора. – Сделайте это для меня.

В руках Леоноры неизвестно откуда появилась лютня, и она протянула ее звездочету. Тот принял инструмент и поклонился девушке. В зале смолкли голоса. Себастьян подошел к оркестру и сел на скамейку.

– Недавно я разучил небольшую пьесу, – проговорил он, глядя в пол. – Ее еще никто не слышал. Надеюсь, она вам понравится.

Тихое и выразительное арпеджио разлилось по залу, дробные звуки лютни перекатывались спокойно и размеренно, как воды лесного ручья перекатываются через серые камешки, навевая то меланхолию, то тихую радость. Музыка напоминала осеннее утро с его печальной красотой и отрезвляющей свежестью; в сказочной фантазии, проникнутой грустью о былом, угадывалось невнятное ожидание нового, быть может, еще лучшего будущего.

Леонора, не отрываясь, смотрела на Себастьяна, и вначале он чувствовал неловкость, но постепенно музыка настолько завладела им, что он совершенно перестал замечать что-либо вокруг, кроме прекрасных глаз возлюбленной. Себастьян будто растворился в ее взгляде: не было гостей и музыкантов, не было ослепительного зала, не было Нустерна – только он и Леонора, внимающая голосу его лютни, а может быть, голосу его сердца…

Ричеркар закончился. Если баллада Помпонии вызвала бурный восторг, то игра звездочета погрузила всех в мечтательную задумчивость. Леонора первая подошла к Себастьяну. Ее глаза сияли, она долго смотрела на своего нового друга, не пытаясь даже искать слова для выражения чувств. Но вот она негромко произнесла:

– Спасибо, Себастьян. Я этого никогда не забуду.

К Себастьяну подходили гости и вполголоса, как будто боясь спугнуть настроение, благодарили его.

– Ты сегодня играл лучше, чем когда-либо, – сказал архивариус.

– Да-да, – поддержала его Эмилия Инсекториус. – У меня такое чувство, словно я побывала в далекой сказочной стране.

– Ну, что я вам говорил! – улыбался профессор.

К Себастьяну подошел маэстро Мантис.

– Браво! – тихо сказал он. – Поверьте, я немного разбираюсь в музыке и хочу сказать: вы – просто виртуоз.

Маэстро повернулся к оркестру, и тот заиграл какой-то неторопливый минорный менуэт.

Чарам Себастьяновой лютни поддались, разумеется, не все гости. Например, профессор Инсекториус все также пребывал в необычайно возбужденном состоянии. Он дивился на великолепие убранства, охал, ахал, причмокивал губами и что-то радостно бормотал себе под нос.

– Нет-нет, это ни на что не похоже, – говорил он. – Такого блеска не видел ни один здешний житель. Скажите, госпожа Леонора, как вам удалось это устроить?

– За это отчасти надо поблагодарить вашу супругу, – ответила племянница бургомистра и, обратившись к Эмилии, добавила: – Спасибо вам, любезная госпожа Эмилия, за те цветы, что вы прислали мне к празднику. Как я слышала, вы знаете толк в цветоводстве?

– Очень трудно хвалить себя самой, – отвечала польщенная Эмилия.

– Ваши цветы, должно быть, большая редкость в здешних краях, – продолжила Леонора, – поскольку нигде в Пятиречье мне не доводилось видеть подобных. Как вам удается выращивать такую красоту?

– О, она мастерица! – воскликнул профессор, но, поймав на себе косой взгляд супруги, осекся.

– Уж и не знаю, сударыня, что вам сказать. Я с детства люблю цветы, и они, думаю, мне платят тем же. Особенно хорошо пошли дела, когда на совершеннолетие я получила в подарок грабли от нянюшки господина звездочета фрау Марты.

– Вот как? – удивилась Леонора. – Вы знаете, меня тоже очень интересуют цветы, и я бы хотела поговорить с вами о них. Но не будем докучать мужчинам нашими беседами.

Она взяла Эмилию под руку и увела в сторону. Себастьян и профессор остались одни, а зал тем временем двигался в танце.

– Какое чудесное общество! – восхищался профессор. – А кстати, господин Пардоза здесь?

– Кажется, нет, – ответил Себастьян. – Но разве ты не дождался его в трактире?

– Напротив, дождался. Но он так спешил, что не смог со мной побеседовать и предложил встретиться на балу.

– Он обещал сюда прийти?

– Да, разумеется.

– Надо бы предупредить Бальтазара, – заметил себе Себастьян.

– Послушай, дружище, – обратился к нему профессор, – а что это фрау Марта так скоро покинула празднество?

– Марта? – удивился звездочет. – Да ее здесь и не было.

– Как же не было? Мы с Эмилией встретили ее, когда она выходила из парадного

– Но я ее не видел… – недоуменно промолвил Себастьян.

– Ты, должно быть, сегодня ослеп, – профессор хитро подмигнул Себастьяну и залился тоненьким смехом.

Звездочет смутился и, чтобы сменить нежелательную тему, самым непринужденным тоном проговорил:

– Давай-ка, я покажу тебе приезжих знаменитостей.

– Ну-ну…

– Вон та девушка, что одета пестро, и есть та самая Помпония, исполнительница баллады.

– Мой друг, я и сам это вижу. Самая настоящая Pomponia imperatoria

– Оркестром управляет маэстро Мантис.

– Да? И впрямь. Какой крупный экземпляр!

Себастьян удивленно и с любопытством посмотрел на друга, однако продолжил:

– А тот, что солирует на виоль д’амур, – виртуоз Теттигон.

– Вижу, вижу, не слепой. А вокруг него играют маленькие теттигонята.

– Ты что, их всех знаешь? – поразился звездочет.

– Ну кому же, как ни мне, знать их, дорогой мой Себастьян? Ты лучше скажи, кто это в центре зала так чудесно порхает?

– Это танцовщица Калима.

– С ума сойти! – профессор поправил очки. – Действительно она. Как хороша! Какой редкий экземпляр! Жаль, что со мной нет ни сачка, ни ботанизирки.

– Зачем они тебе? – изумился звездочет.

– Я бы поймал эту прелестницу и посадил в коробку, да заодно и Помпонию прихватил бы.

Себастьян с опаской посмотрел на профессора.

– Ну знаешь, Артур! Ты, пожалуй, перезанимался своей энтомологией, особенно это заметно в последние дни.

– Я в восторге! – не обращая внимания на слова Себастьяна, говорил профессор. – Пойду хотя бы покружусь возле нее.

– Совсем ополоумел, – одернул его Себастьян. – Не вздумай, сумасшедший! Сюда идет Эмилия.

И действительно, к ним подошла Эмилия Инсекториус, но не одна. С ней были Леонора, Помпония и архивариус Букреус.

– Господин профессор, – проговорила Леонора, – ваша супруга сказала, будто у вас приготовлен какой-то сюрприз для меня. Простите, конечно, что я так любопытна…

– Ну что вы, нисколько! – вскричал просиявший профессор. – У меня действительно есть небольшой сюрприз. Прошу вас, присядьте.

Себастьян и архивариус придвинули дамам резные скамейки из мореного дуба, и те сели. Профессор сделался суетлив: он отдал свои коробки Себастьяну, объявив его на время помощником, а сам потирал руки, кланялся и шаркал ножкой.

– В этих коробочках, милые дамы, – говорил он, – содержится не меньше роскоши, чем в этом великолепном зале! Вы и сами сейчас в этом убедитесь. Сейчас, сейчас, сию минуточку…

Он взял у Себастьяна верхнюю коробку.

– Извольте взглянуть сюда, дорогая Леонора и прелестная Помпония. Это лучшие экземпляры моей коллекции.

Он открыл крышку, и взорам девушек предстали редкие и удивительно красивые жуки.

– Не правда ли, красавцы? – гордо спросил профессор.

– Да, – грустно сказала Леонора, – действительно хороши. Но для чего вы посадили на булавки таких прекрасных насекомых?

– Именно прекрасных! Я таких специально выбираю.

– А не кажется ли вам, что это жестоко? – спросила Помпония.

– Не понимаю вас, сударыня, – пожал плечами профессор. – А вот взгляните сюда.

Он взял у звездочета другую коробку и открыл крышку. Там были замечательные бабочки.

– Бедняжки, – проговорила дрогнувшим голосом Помпония, – они уже никогда не смогут резвиться над зелеными лужайками.

– Вам не нравится моя коллекция? – удивился профессор.

– Мне не хотелось бы вас огорчать, – сказала Леонора, – но если вы хотели доставить мне удовольствие, то из этого ничего не вышло.

Она хотела было встать, но профессор остановил ее.

– Погодите, погодите. Вы не видели еще самого главного. Уверен, что вы буквально умрете от восторга, – не замечая печальных лиц девушек, продолжал профессор.

Надо сказать, что его слова в известном смысле оказались пророческими. Леонора снова присела, а профессор незамедлительно открыл последнюю коробку, в которой находилась золотая жужелица.

Леонора медленно наклонилась над коробкой, потом отпрянула, лицо ее страшно побледнело. Она приподнялась было со скамейки, но вдруг вскрикнула и упала без чувств. Оркестр смолк, по залу пронесся ропот. Себастьян, ничего не замечая вокруг, бросился на помощь Леоноре.

– Это он, он! – послышался испуганный возглас Помпонии.

– Леонора! – воскликнул Себастьян. – Что с вами? Леонора!

– Это обморок, – проговорил пораженный архивариус.

– Что такое? Что случилось? – затараторил подбежавший бургомистр.

– Здесь душно. Откройте окна! Скорее откройте окна!

Ропот в зале нарастал. Всех охватила тревога. Кто-то предлагал нюхательные соли, кто-то испуганно и жалобно ойкал.

– Ее нужно отнести наверх, в спальню, – суетился бургомистр.

– Позовите кто-нибудь врача.

Себастьян бережно поднял Леонору на руки и в сопровождении бургомистра и слуг понес ее наверх.

Окна в зале распахнули настежь, и тут началось что-то невообразимое. От сквозняка свечи начали гаснуть одна за другой, а в наступившем полумраке послышались женские визги и мужские ругательства. Оркестр куда-то пропал, пропали танцовщики, весь зал наполнили невесть откуда взявшиеся насекомые. Запрыгали кузнечики, по полу поползли жуки-долгоносики, в воздухе запорхали пестрые бабочки, а по стенам быстро забегали пауки. Возгласы «Караул! Помогите! Какая мерзость!» – слышались отовсюду. В зале царила паника. Горожане, опережая друг друга, рвались к выходу, и только профессор Инсекториус стоял неподвижно. Он поднял вверх указательный палец и произнес:

– Я всегда утверждал, что энтомология может довести до обморочного восторга.

Внезапно ему на глаза попалась поднимающаяся в воздух танцовщица Калима.

– Стой! – закричал профессор. – Куда ты? Нет, прелестница, ты от меня не уйдешь!

Он принялся бегать по залу, подпрыгивая время от времени и стараясь ухватить летунью за пестрые крылья.

– Погоди! Не улетай! – кричал он в каком-то диком восторге. – Ведь я тоже маленький мотылек!..

И добегался до того, что и вправду поднялся в воздух и упорхнул в окно, причем фалды его камзола обернулись сверху светло-серыми, а снизу розоватыми крыльями.

Архивариус Букреус с любопытством, хотя и несколько обескураженно, наблюдал за происходящим. Он проводил взглядом упорхнувшего профессора и тихо проговорил:

– Все ясно, теперь все ясно…

Внезапно в полумраке он заметил, что сквозь давку у дверей в зал пробирается какой-то господин в коротком черном плаще. Архивариус тотчас же узнал его. Это был граф Пардоза. Граф внимательно вглядывался в полумрак зала и, видимо, увидев что-то важное, направился в сторону архивариуса. Тот почел за благо отступить за колонну. Пардоза подошел к скамье, где недавно сидела бедняжка Леонора, поглядел на валяющиеся энтомологические коробки и скрипучим голосом произнес:

– Проклятье! Этот чертов энтомолог испортил все дело. Хорошо, что его барахло еще здесь.

Он воровато огляделся и протянул руки к коробкам. Архивариус решил, что пришла пора действовать. Выскочив из своего укрытия, он с такой силой лягнул плутоватого графа, что тот взвыл и отлетел на порядочное расстояние. Не мешкая ни секунды, архивариус подобрал коробки профессора и скрылся в темноте.

Объятые паникой горожане, источая проклятья, выбегали на улицу из дома бургомистра. Но здесь их ждал такой сюрприз, что можно было смело сказать: они попали из огня да в полымя. Небо над площадью расколол страшный грохот, и оно вспыхнуло. Снопы искр, огненные вертушки и ракеты засверкали над головами горожан. Это алхимик Бертольд запустил над площадью свой фейерверк, решив, что настала пора для этого зрелища. И без того напуганные люди завопили, завизжали и что есть мочи побежали кто куда. Крики толпы, грохот фейерверка, его иллюминация были настолько впечатляющими, что горожане, не попавшие на бал, решили, что началось землетрясение или пожар. Зазвонили колокола, на улицы высыпала городская стража, а ее начальник предстал перед крайне расстроенным бургомистром. Тот, в свою очередь уверил, что никакого пожара, а уж тем более землетрясения, нет и быть не может. Он распорядился немедленно дать сигнал к тушению огня, и паника мало-помалу стала затихать.

Еще до того как площадь осветили огни фейерверка, Себастьян принес Леонору в спальню. Она была бледна и казалась совершенно безжизненной. Слуги помогли звездочету уложить девушку на кровать. Бургомистр побежал вниз за врачом, благо на балу в числе приглашенных был лучший врач Нустерна господин Целиус. Он деловито вошел в спальню, бегло осмотрел больную, приоткрыл ей веки, наклонившись, послушал дыхание.

– Ну что с ней? Что с ней, доктор? – в нетерпении спрашивал Себастьян.

– Похоже на обычный обморок, – спокойно произнес врач. – Хотя… все возможно.

Он присел на край кровати, снял с руки Леоноры перчатку и стал прощупывать пульс. Себастьян взглянул на руку девушки и остолбенел: на безымянном пальце правой руки сверкал перстень. Звездочет едва верил своим глазам. Перстень был золотой, с камнем глубокого синего цвета, ограненным таблицей с золотыми, похожими на тростниковые, листьями. На поверхности камня была выгравирована восьмиконечная звезда, через которую проходила ломаная трещина. «Откуда у нее мой перстень?» – изумился Себастьян. Он сунул руку в карман… Перстень, найденный им у забора, был на месте.

Господин Целиус встал и, помяв свои длинные пальцы, промолвил:

– Полный покой. Холодные примочки на лоб. Если к утру не встанет, будем пускать кровь.

Глава десятая

Волнения влюбленного звездочета.– Поединок в архиве.– Тринадцатый том «Традосских хроник» и новые загадки.– Эмилия Инсекториус убита горем, а архивариус Букреус несет околесицу.

Звездочет Себастьян Нулиус вышел из дома бургомистра, когда паника в городе понемногу стала затихать. Еще слышались кое-где тревожные крики, еще изредка пробегали по улицам взволнованные горожане, но недоразумение уже было очевидным для всех.

Часто случается так, что последнее яркое впечатление совершенно оттесняет в далекие уголки памяти впечатления предшествующие. То же произошло и с Себастьяном. Когда господин Целиус высказался о возможном кровопускании, Себастьян враз забыл и о странностях, которыми закончился бал, и о перстне, который только что видел на пальце Леоноры. Он думал только о возлюбленной, и сердце его теснила скорбь. Звездочет даже не заметил, что давно говорит сам с собою вслух:

– Бедная Леонора! Она лежит сейчас у себя в спальне, с компрессами на голове, одинокая и беспомощная, а я вынужден слоняться по городу, не находя покоя. Как она вскрикнула, как побледнела! Но отчего, отчего? Я думал, она умирает. Клянусь, я бы этого не пережил! Я все готов отдать, лишь бы она поправилась. Леонора, Леонора…

Себастьян остановился и огляделся по сторонам.

– Куда это я, собственно, направляюсь? Домой? Нет, нет, только не туда. И где Бальтазар? Все разошлись задолго до меня. Я последним покидал дом бургомистра. Как быстро и неожиданно закончилось торжество! Так куда же мне идти? Надо отыскать Бальтазара, только он один может понять и разделить мои печали.

Себастьян круто развернулся и пересек площадь. Еще издали он увидел слабый свет в окнах архива и обрадовался, что Бальтазар на месте. Однако едва звездочет подошел к двери, из-за угла ратуши вышел какой-то человек и бодрым шагом направился в его сторону. В лунном свете Себастьян тотчас же узнал архивариуса.

– Вот это да! – удивленно воскликнул он. – А я, было, решил, что ты у себя в архиве.

Архивариус остановился и с не меньшим удивлением посмотрел на друга.

– Я-то думал, дружище, что ты в доме бургомистра.

– Меня оттуда вежливо попросили, – вздохнул Себастьян.

– Тем лучше. Мне надо тебе кое-что рассказать.

Бальтазар вынул из кармана ключи, а звездочет между делом спросил:

– Ты что, всегда оставляешь свет непогашенным?

– Что за вздор! Конечно, нет.

Архивариус недоуменно посмотрел на два небольших освещенных оконца над самой мостовой.

– Ничего не понимаю. Я хорошо помню, что потушил свечи перед тем как выходить. Что за ерунда?

– Ночные визитеры?

– Не пугай меня, мой друг. А ну-ка посмотрим, только тихо…

Себастьян осторожно потрогал дверь.

– Заперто, – прошептал он.

Бальтазар осторожно вставил один из ключей в замочную скважину и бесшумно повернул его.

– Хорошо, что я всегда смазываю замки.

Затем то же самое проделал с другим замком, спрятал ключи и быстро распахнул дверь. На столе горел большой канделябр, а возле стола стоял человек, закутанный в плащ. Архивариус с неожиданной быстротой скатился по лестнице и очутился возле стола. Себастьян последовал за ним.

– Что вы здесь делаете, сударь?– крикнул Бальтазар.

Незнакомец быстро обернулся.

– Господин Пардоза?! – недоуменно воскликнул Себастьян.

– Он самый, – подтвердил архивариус. – Я вижу, у нашего любезного графа болезненная страсть к подлостям и воровству. Сначала он хотел стащить коллекцию профессора Инсекториуса, теперь роется в городском архиве. Что вам здесь понадобилось? Отвечайте!

Пардоза стоял возле стола и исподлобья поглядывал то на архивариуса, то на Себастьяна. Возможно, он искал путь к отступлению, но предусмотрительный Бальтазар преградил ему дорогу к стеллажам, чтобы тот не смог скрыться в их лабиринте, а звездочет отрезал выход на улицу. Пардоза оскалился, сверкнув жемчужными зубами, и обратился к архивариусу:

– Так значит, вам я обязан вот этим синяком, многоуважаемый бумажный червь?

– Мне, – ответил архивариус. – И сейчас вы получите вдвое больше, если не ответите на мой вопрос. Итак, что вы здесь делаете?

– Что? Я слышу угрозы? И от кого? От жалкого книгочея!

– Поосторожней в выражениях, граф, – вмешался звездочет. – Вы негодяй и вор, и ответите за свое плутовство!

– И ты, молокосос, туда же! – ухмыльнулся граф. – Я посоветовал бы тебе сидеть на своей башне и пялиться на звезды, а не лезть в чужие дела.

– Бальтазар! – воскликнул Себастьян. – У него в руках какая-то бумага!

– Сейчас же отдайте документ! – потребовал архивариус.

– Как бы не так! Вы спрашиваете, что мне здесь понадобилось? Отвечу: эта рукопись, которую я искал очень долго. Она всецело принадлежит мне. Вы слишком медлительны, архивариус, а бумага мне нужна срочно. Вот почему я здесь. Я пришел за своим.

– Верните документ, – сурово повторил Бальтазар, – и тогда, быть может, мы отпустим вас целым и невредимым.

– Нет уж, злосчастные любители приключений. Это вы немедленно уступите мне дорогу, или я вас прихлопну, как мух.

С этими словами граф Пардоза выхватил меч. Себастьян с архивариусом отпрянули, но не испугались.

– Неужели, Себастьян, мы позволим этому негодяю уйти?

– Очень не хотелось бы, да жаль, я безоружен, – с досадой проговорил звездочет.

– Что же вы медлите?! – крикнул Пардоза. – Я жду. Дорогу!

– Ну нет, – тихо и решительно сказал Себастьян. Он быстро огляделся, ища какое-нибудь оружие, но архивариус не имел привычки развешивать его по стенам. На глаза звездочету попалась кочерга, стоявшая возле камина, а поскольку он находился рядом, то не задумываясь схватил ее.

– Что? – захохотал граф. – Ты хочешь противопоставить моему благородному оружию этот низкий бытовой предмет?

– Когда речь идет о вас, мерзейший из графов, любое оружие благородно. Итак, защищайтесь!

И Себастьян сделал выпад. Конечно, кочерга мало напоминала двуручный меч Эразма Нулиуса, которым Себастьян привык орудовать на Летних ратных игрищах, но она была достаточно длинной и тяжелой, так что звездочет быстро освоился с новым оружием, весьма ловко нанося удары. Пардоза их умело парировал и делал в свою очередь такие выпады, что Себастьяну приходилось несладко. Просторное помещение архива показалось вдруг тесным. Бальтазару Букреусу не оставалось ничего другого, как влезть на стол, чтобы ненароком не зашибли. Оттуда он, как с балкона, мог наблюдать жаркий бой. Он ликовал и потирал руки, когда звездочет теснил графа и, напротив, хватался за голову, когда Пардоза переходил в атаку. Поединок длился уже несколько минут, и предугадать его исход было трудно. У Пардозы на поясе висел кинжал, но поскольку в левой руке он держал ценный документ, то, к счастью звездочета, не мог воспользоваться дополнительным оружием. Наконец Себастьяну удалось нанести такой сокрушительный удар, что меч вылетел из рук графа. Архивариус был вне себя от радости. Себастьян ринулся вперед, размахнулся еще раз, но граф изловчился и, как кошка, кинулся на грудь звездочету. Оба кубарем покатились по полу. Неожиданный прыжок дал Пардозе явное преимущество: он прижал Себастьяна к полу и выхватил из-за пояса кинжал. Себастьян, вцепившись в руку графа, старался отвести от себя лезвие. Жизнь звездочета повисла на волоске.

– Бальтазар! – выбиваясь из сил, крикнул Себастьян. – Что же ты медлишь? Тресни-ка его каким-нибудь гроссбухом!

Архивариуса не надо было просить дважды. Он проворно соскочил со стола и в точности исполнил просьбу друга. Первый попавшийся фолиант обрушился на голову графа, окутав боровшихся облаком вековой пыли. Себастьян скинул с себя бесчувственное тело Пардозы, и с трудом поднявшись, принялся отдуваться и отряхиваться.

– Ну вот и все, – проговорил он. – Спасибо тебе, Бальтазар. Ты вовремя пришел на помощь.

– Да что там говорить, – ответил архивариус. – Надеюсь, я его не убил? Очень не хотелось бы пятнать душу из-за такого мерзавца.

Себастьян наклонился над графом.

– Живой, – заключил он и взялся за документ, который судорожно сжимала рука Пардозы.

– Смотри, как вцепился, – сказал Себастьян.

Но тут бесчувственный открыл глаза и со всей силы лягнул звездочета. Себастьян, не ожидавший этого, отлетел назад, сшиб с ног архивариуса и сам упал на пол. Пардоза тем временем вскочил на ноги и кинулся к двери. Когда друзья, насилу поднявшись, выбежали наружу, площадь и прилегающие улицы были пусты.

– Упустили, – с досадой проговорил архивариус.

– Его нужно догнать!

– Ищи ветра в поле.

– Надо бежать в гостиницу, – предложил звездочет.

– Ты думаешь, он настолько глуп?

– А, может быть, он побежал к Леоноре?

– Не будь наивным, Себастьян. У постели Леоноры дежурят слуги. Да и вряд ли он туда сейчас помчится. Наверное, затаился где-нибудь. До утра мы его не найдем. Да и зачем он нам, собственно говоря? Ведь ты успел вырвать документ. Пойдем назад и посмотрим на добычу.

Как только друзья снова оказались в подвале, и Бальтазар запер дверь на засов, как Себастьян воскликнул:

– Проклятье! Это всего лишь половина того листа! Мы, видно, с Пардозой разорвали его пополам.

– А где же вторая половина? – спросил архивариус.

– Он унес с собой.

– Погоди, может, обронил где-нибудь здесь?

Они принялись искать. Бальтазар вознамерился было обратиться к вороху бумаг на своем столе, но Себастьян проворно схватил канделябр с пятью свечами и опустился на пол.

– Очень мило! – недовольно заметил архивариус и, зашуршав в полумраке бумагами, принялся ворчать на манер старого гнома: – Ты, может быть, думаешь, что я филин? Ты, может, думаешь, что если я живу в подвале, то вижу в темноте не хуже крота? Тебе мало было одной свечи?

Внезапно шорох и ворчание стихли, и в наступившей тишине архивариус внятно произнес:

– Это еще что такое? Ну-ка, ну-ка… Верни свечи, Себастьян!

Голос у него был взволнованный.

– Нашел что ли? – поинтересовался с пола звездочет.

– Свету! Свету, несчастный! – крикнул архивариус.

Себастьян в мгновение ока очутился у стола. Бальтазар дрожащими руками сжимал большую книгу в потертом переплете.

– Ближе, ближе, не вижу, – нетерпеливо говорил архивариус.

Себастьян придвинул канделябр поближе, склонился над книгой и прочел красиво выведенную надпись: «Традосские хроники. Том ХIII».

– Тот самый тринадцатый том? – удивленно спросил звездочет.

– Тот самый, – подтвердил архивариус, и отблеск свечного пламени запрыгал в его глазах. – Я никогда не пытался разыскивать этот том, полагая, что он – чистейший вымысел. Только вчера вечером, после того как о нем заговорили Леонора и Пардоза, я занялся поисками, потратил на это всю ночь и половину сегодняшнего дня – и не нашел. Я – архивариус, проработавший здесь пятнадцать лет! А этот прохвост Пардоза, неизвестно каким образом проникший в архив, нашел этот бесценный том в два счета! Нет, меня определенно надо гнать с должности.

– Не отчаивайся, Бальтазар. Ты же сам говорил, что этот архив тянется неизвестно сколько. Ты мог искать не там.

– Ну тогда ответь мне, премудрый звездочет, как Мигелю Пардозе удалось отыскать его за каких-то полчаса? В том-то и дело, что архив необъятен, и найти здесь что-нибудь можно благодаря либо фантастическому везению, либо хорошей осведомленности, которой не может быть у нашего «милого» графа. И, тем не менее, он нашел. Больше того, граф был уверен, что найдет. Ведь еще сегодня днем он похвалялся перед Леонорой.

Себастьян посмотрел на обрывок листа, отвоеванный у Пардозы.

– Ты думаешь, что этот документ вырван отсюда?

Архивариус хитро улыбнулся.

– Предполагаю. И сейчас мы это выясним.

Он сел за стол, взял из рук Себастьяна разорванный лист и расправил его. Это был довольно старый пергамент. Звездочету хватило одного взгляда для того, чтобы прийти в замешательство.

– Что-то я здесь ничего не пойму.

– И неудивительно, – ответил архивариус, – это очень старый шрифт. Такой употреблялся лет двести назад. Буквы выведены с большим искусством и снабжены такими затейливыми завитками, что их и не разобрать сразу.

Он взял лупу и приник к документу. Себастьяну ничего не оставалось делать, как подпереть рукой щеку и отдаться во власть своих мыслей, которые немедленно повлекли его на другую сторону площади, в дом бургомистра. Перед его взором прошли страшные картины того, что произошло на балу: он снова увидел, как вскрикнула и побледнела Леонора, как она без чувств упала в кресло, как он нес ее на руках, нежно прижимая к себе такую хрупкую, легкую, почти невесомую… Вспомнилось звездочету, как сильно билось его сердце, но уже не в сладостном восторге, а от леденящего страха за жизнь возлюбленной… В эту жуткую картину внезапно ворвался голос архивариуса:

– Себастьян, что с тобой?

Звездочет снова оказался в подвале ратуши, в полутемном архиве.

– Нет-нет, ничего, – поспешно ответил он. – Просто задумался.

– Ну-ну, – сказал архивариус, пристально глядя на него. – Я тебя понимаю. Будь я на твоем месте – тоже сходил бы с ума. Тебе нужно отвлечься, – и продолжил:– Кажется, мне удалось разобрать текст. Шрифт оказался не таким уж сложным. Вот послушай:

…дитя,

…нятся веленья

…олжны еще знаменья

…изойти. Послушай же меня:

…роют трещины любовный талисман,

Стекло волшебное случайно разобьется,

Но истина, как чистый свет, прольется

Туда, где прежде царствовал обман.

Твой древний герб случайно совпадет

С гербом супруга – символом небесным,

И в этом совпадении чудесном

Родитель твой знамение прочтет.

Все сбудется, предсказанное мною.

Да будет небо и любовь с тобою!

Архивариус отдал пергамент Себастьяну. Тот, уже зная содержание, быстро разобрался в затейливом письме, но ничего нового не вычитал. Отложив рукопись и пожав плечами, звездочет проговорил:

– Какие-то стихи. Немного же света пролил этот оборванный пергамент.

– Ты неисправим, мой друг. Не нужно торопиться с выводами, – возразил архивариус. – Перед нами, без сомнения, пророчество, очень древнее пророчество. И написано оно для девушки, готовящейся выйти замуж. Можно было бы сказать, что это самое обыкновенное предсказание, если бы оно так не заинтересовало графа Пардозу. Что здесь может содержаться такого, ради чего этот прохвост пробрался ночью в архив, обнажил меч и в сущности рисковал жизнью?

– Если бы у нас был весь текст… – сказал Себастьян.

– Это моя промашка, – вздохнул Бальтазар. – Я выбрал недостаточно толстый фолиант, и Пардоза рано очнулся. Но кто бы мог подумать, что у него такая крепкая голова? Ведь я со всей силы треснул его и даже испугался, что убил насмерть. А вот, поди ж ты, живуч подлец!

– Не расстраивайся, Бальтазар, ведь он был в шляпе.

– Да что теперь говорить об этом! Так или иначе, у нас только вторая половина рукописи. Возможно, в первой сказано нечто большее. Однако не будем гадать. Если этот лист из тринадцатого тома, на что я очень надеюсь, то мы сможем найти место, откуда он вырван и, возможно, определить, что же это за документ и какова его ценность.

– Верно, – согласился Себастьян.

Бальтазар подвинул к себе книгу, открыл ее, и быстро охватив взглядом первую страницу, воскликнул:

– Да ведь это почерк господина Гренхема! Клянусь пером и чернилами! Вот посмотри, Себастьян!

– Я не знаком с его почерком.

– Жаль. Так, стало быть, этот таинственный том составил прежний архивариус, мой наставник.

– И ты ничего об этом не знал? – удивился Себастьян.

– Ничего.

Себастьяну передалось волнение друга, он принялся ерзать в кресле.

– Но ты, по крайней мере, почитай, что там написано.

Архивариус прокашлялся и взволнованным голосом прочел следующее:

– «Я, скромный служитель Нустернского магистрата, архивариус Иероним Гренхем, почел необходимым составить эту книгу, дабы объединить вместе документы, имеющие касательство к наиболее таинственным событиям, происшедшим в славном Традосском герцогстве. Читатель встретит здесь немало общеизвестных фактов традосской истории, но главным достоинством книги являются факты, опущенные при составлении официальных исторических хроник. Традосским историкам, в свое время, они показались настолько невероятными, что с поспешностью были объявлены недостоверными и отнесены в область человеческой фантазии. Однако мне, скромному нустернскому архивариусу, посчастливилось собрать немало документов и свидетельств, которые могут пролить свет истины на необъяснимые до сих пор факты. Сам я воздерживаюсь от того, чтобы прокомментировать собранные документы, поскольку считаю себя недостаточно компетентным. Думаю, потомки справятся с этим делом лучше».

Архивариус поднял голову, закусил губу и задумался.

– Весьма интригующее предисловие, – заметил звездочет.

Бальтазар кивнул и произнес:

– Еще бы! Теперь я понимаю, почему господин Гренхем прятал свою книгу от посторонних глаз. Невежественный человек мог счесть его работу бредом. Но почему старый архивариус не поделился со мной, не рассказал о своих изысканиях? У него, как мне кажется, не было причин считать меня невеждой.

Себастьян положил руку на плечо друга.

– Бальтазар, оставим архивариуса Гренхема. У нас есть более важное дело.

– Да-да, ты прав, – согласился Бальтазар и, перевернув первую страницу, сосредоточил внимание на второй.

– Здесь приводится реестр собранных в книге документов. Узнаю моего наставника, он был человеком весьма аккуратным и научил этому меня. Теперь нам не составит труда проверить, все ли документы на месте.

Бальтазар, шелестя страницами, стал отыскивать в книге документы по их номерам в реестре. Эта работа, и без того не слишком быстрая, двигалась у друзей страшно медленно. Название каждой главы, каждого документа было настолько интригующим, что они невольно отвлекались, обменивались восторженными репликами. Для Себастьяна почти все приведенное в книге было в диковинку. Бальтазар выказывал большую осведомленность, но и для него некоторые факты оказались полным откровением.

На одном из разделов друзья задержались дольше. Озаглавлен он был так: «История традосского оборотня».

– Уж не тот ли это оборотень, которым и по сию пору пугают детей? – поинтересовался Себастьян.

– Он самый.

– А я, признаться, считал это вымыслом, сказками.

– Хороши сказки! – возмутился архивариус. – Из-за этих сказок мне пришлось расстаться со своим учителем. Он отправился искать того проходимца Тибальда Рыжего, а я перекочевал под крылышко к архивариусу Гренхему.

Бальтазар вздохнул и, грустно улыбнувшись, добавил:

– Ах, золотая юность! Большой Сосновый бор, хижина отшельника, невероятные приключения…

– О чем ты говоришь? – удивленно спросил звездочет.

– Так, припомнилось былое. Ты думаешь, твой друг всю свою жизнь нюхал книжную пыль? Ошибаешься. Однако вернемся к традосскому оборотню.

Себастьян от нетерпения придвинулся поближе к архивариусу.

– Так ты, Бальтазар, знаешь правду о Традосском оборотне? Может, расскажешь в двух словах.

– В двух словах не расскажешь. Как-нибудь досужим вечерком за добрым ужином у толстяка Локка. А сейчас посмотрим, какие документы собраны под этой рубрикой. Так… Номер одиннадцатый: «Свидетельства жителей Традосса о купце Питере Бритте». Посмотрим… Все листы целы. Дальше. «Протоколы герцогского суда…” Ага, копии протоколов. Оригиналы я видел в Традоссе. Ничего нового.

Архивариус снова вернулся к реестру.

– Номер тринадцатый: «Некоторые сведения о Карлоте-чужестранке». Клянусь пером и чернилами, это та самая девушка, которая помогла герцогу распознать оборотня. Во всяком случае, так утверждали некоторые придворные. Очень странная девушка. Неизвестно откуда она появилась в Традоссе и неизвестно куда потом делась.

– Бальтазар, не мучай меня! – взмолился звездочет. – Если уж ты не хочешь рассказать всей этой истории, то, по крайней мере, не дразни.

– Всё. Ни одного постороннего слова. Итак, посмотрим… Все листы целы. Дальше идет номер четырнадцатый: «Девяносто девятая песнь вещуньи Филистены.»

– Кого? – переспросил Себастьян.

– Вещуньи Филистены, – повторил архивариус, переворачивая страницы. – Постой, постой! Здесь кончаются сведения о Карлоте – чужестранке, а здесь, под пятнадцатым номером, идет «Примечание к предыдущему документу», то есть к песне. А где же сама песнь? Неужели нашли?!

Архивариус схватил обрывок пергамента, добытый в бою.

– Ну да, это ведь стихи, то есть песнь, – он приложил обрывок к книге. – Вырвано отсюда. Ну-ка посмотрим, что сказано в этом примечании…

Себастьян сидел в задумчивости, уронив локти на стол и обхватив руками голову. Его отсутствующий взгляд уходил сквозь свечное пламя в бесконечность.

Бальтазар быстро ознакомился с примечанием и сказал:

– Господин Гренхем пишет, что купил пергамент у хозяина постоялого двора в Традоссе. Вот послушай, Себастьян: «Хозяин постоялого двора нашел эту рукопись после пожара, случившегося у него в достопамятный день герцогского суда над оборотнем. Он сообщил, что одна из постоялиц, по имени Карлота, искала после пожара свои вещи. Особенно расспрашивала она о каком-то рукописном листе. Ее уверили, что рукопись сгорела. Убитая горем девушка ушла, и больше ее никто не видел. Является ли «Девяносто девятая песнь вещуньи Филистены» той рукописью, которую разыскивала Карлота-чужестранка, теперь установить невозможно. И, тем не менее, я помещаю ее в настоящую главу книги».

Архивариус еще раз приложил обрывок листа к книге.

– Нет сомнения, что Пардоза вырвал именно эту страницу, и мы держим в руках «Девяносто девятую песнь вещуньи Филистены», вернее, ее часть.

Себастьян все еще сидел в оцепенении и, казалось, не слышал того, что говорил архивариус. Но вот он поднял голову и тихо промолвил:

– Поразительно. Неужели та самая Филистена?

– Та самая? – удивился Бальтазар. – Что это значит? Тебе знакомо это имя?

– Может быть, просто совпадение…

Архивариус впился в Себастьяна острым взглядом.

– Ну-ка, давай рассказывай…

– Видишь ли, Бальтазар, вчера ночью мне не работалось и не спалось, и настроение было ужасное. Так вот, чтобы утешить меня, Марта рассказала небольшую историю, вернее, сказку о вещунье Филистене.

– Сказку?

– Да.

– И о чем была эта сказка?

– Да вот как раз об этой «Девяносто девятой песне»…

Себастьян хотел наскоро пересказать другу сказку старой Марты, но увлекся, вошел в раж и изложил все повествование почти слово в слово.

– Но дальше? Что было дальше? – нетерпеливо спрашивал архивариус, когда звездочет умолк.

– А дальше я уснул.

Бальтазар встал и прошелся вдоль стола.

– Интересно, откуда Марта знает это сказание?

– О, Марте известно множество подобных историй, – не без гордости уверил друга Себастьян.

– И часто она рассказывает тебе о Магонии?

– Н-нет, о Магонии впервые…

Архивариус с мрачным видом прохаживался у стола, а Себастьян вертел в руках обрывок пергамента с вещей песней.

– Это поразительно, – тихо проговорил звездочет. – Ты не раз внушал мне, что сказки и легенды – это отражение реальных событий, и у меня не было причин не соглашаться с тобой, а вот теперь… В моих руках – вещая песнь сказочной Филистены, написанная для принцессы Аранеи, и я не знаю, как к этому отнестись. Что же получается: Филистена и впрямь существовала, и король Аранеус правил Арахнидами? Невероятно! И, тем не менее, вот она, эта древняя рукопись… Зачем же все-таки она понадобилась Мигелю Пардозе? Какое это имеет отношение к Леоноре?

Себастьян вдруг вскинул голову, и взгляд его на мгновение вспыхнул.

– А что если… Да нет, ерунда какая-то…

– Действительно, все это очень странно, – остановившись, промолвил Бальтазар.

Он сел в кресло и принялся медленно набивать трубку. Погруженный в свои мысли он не слышал слов звездочета.

– Самюэль Карабус, граф Пардоза, Леонора, с одной стороны, с другой – Магония, сказка о вещунье Филистене и ее собственноручное предсказание судьбы какой-то принцессы… Нет, здесь что-то не вяжется. Чего-то не хватает, чтобы объединить все это вместе. А связь тут должна быть.

Себастьян придвинул к себе книгу «Традосских хроник».

– Может быть, Пардоза искал здесь не только этот документ, но мы его спугнули. Смотри, здесь еще немало любопытных вещей.

И Себастьян принялся читать реестр. Архивариус, пребывая в задумчивости, раскуривал трубку.

– «Наблюдения за нустернским архивом», – читал звездочет. – «Сведения о тайном пребывании в Традосском герцогстве короля Магнуса Мудрого и о его магической библиотеке». Вот видишь, Бальтазар…

– Ну-ка, ну-ка, – оживился архивариус. – Дай-ка сюда эту книжицу.

Глаза его заблестели. Он перечитал название главы и принялся отыскивать ее в книге.

– Тут может быть все что угодно, – говорил между тем Себастьян. – Например, Пардоза, так же, как и ты, занимается поисками таинственной библиотеки короля Магнуса…

Архивариус оторвался от книги и круглыми глазами посмотрел на друга.

– Что ты сказал? – спросил он.

– А почему бы и нет? – пожал плечами звездочет. – Возможно даже, ему известна тайна архива.

– Какой неожиданный поворот! Он многое объясняет, во всяком случае, то, что касается пророчества Филистены.

– Но оно не очень-то похоже на магическое сочинение, – возразил Себастьян.

– Библиотека короля Магнуса некоторым образом связана с Магонией, и это тоже пророчество. Господин Гренхем мог не разобраться и отнести его в другой раздел. Давай-ка, еще раз прочитаем наш трофей.

Архивариус взял в руки обрывок листа.

– «… Должны еще знаменья… зойти…» Надо думать – «произойти». Посмотрим, какие же это знамения. «Покроют трещины любовный талисман, стекло волшебное случайно разобьется…» Вот видишь! Волшебное стекло, талисман! Все это – магические атрибуты.

Себастьян в упор смотрел на друга, кивая головой на каждое его слово, и вдруг тихо промолвил:

– Послушай, перстень, что я нашел, – ведь он с трещиной.

– Верно, – тихо отозвался Бальтазар и тут же воскликнул: – Верно! Клянусь пером и чернилами! С трещиной! Так ты полагаешь, что это и есть «любовный талисман»?

– Во всяком случае, очень похоже.

– Перстень, упоминаемый в пророчестве вещуньи Филистены… И этот перстень обронил Самюэль Карабус… Кстати, чуть не забыл: я узнал от Тома Глины, что Карабус был в городе еще позавчера вечером, перед заходом солнца. Понимаешь, что это значит?

Себастьян подумал и сказал:

– Это значит, что он никак не мог встретиться с Пардозой в Традоссе.

– Правильно. Но любопытно, при каких обстоятельствах его видел Том.

– При каких же?

Архивариус наклонился к Себастьяну и тихим голосом произнес:

– Самюэль Карабус спрашивал дорогу к дому профессора Инсекториуса.

– Но ведь он не был знаком с Артуром!

– И тем не менее, направился к нему и… пропал по дороге, – проговорил Бальтазар.

– Слушай! – Себастьян нервно заерзал в кресле. – Ведь в то же самое время к ним в сад, как рассказывала Эмилия, забрался вор…

– Которого не нашли!

– Да, которого не нашли.

– Значит, ты полагаешь, что это был Карабус? – скорее не спрашивал, а утверждал архивариус. – Перелезая через забор, он мог обронить перстень. Но куда же он делся потом?

– Действительно, куда? Как мог исчезнуть взрослый человек за несколько секунд? Тем более, что и укрыться-то там негде.

Архивариус провел рукой по лицу, словно отгоняя дурные мысли.

– Полный кавардак! Перстень в старинной рукописи – и перстень, найденный у забора… Может, это все-таки разные перстни? Иначе получается что-то несуразное.

– Может и разные, – отозвался Себастьян, – тем более что таких перстней в нашем городе уже два.

– Как два? – вскричал архивариус.

Звездочет удивленно посмотрел на друга.

– Разве я тебе не говорил?

– Чего не говорил?! – взорвался архивариус. – Себастьян, помилосердствуй! Решаются такие важные дела, а ты забываешь самое главное. Быстро рассказывай.

Себастьян выглядел растерянным.

– Странно. У меня в голове уже все перепуталось. Я сегодня видел перстень, как две капли воды похожий на тот, что нашел…

– Где? – вскрикнул архивариус. – У кого?

– У Леоноры, – тихо промолвил Себастьян. – На безымянном пальце правой руки.

– Там, где носят обручальное кольцо? Так что, она замужем?

– Не знаю, – простонал звездочет и обхватил руками голову. – Ума не приложу…

– Неужели точно такой же?

– Да.

– С восьмиконечной звездой?

– Да.

– С трещиной?

– С трещиной.

– Не может быть!

Себастьян откинулся на спинку кресла. Вид у него был утомленный, почти больной.

– Что все это значит, Бальтазар? – спросил он. – Что означают все эти загадки?

– Погоди стенать, друг мой. Перстень у тебя с собой?

Себастьян достал из кармана перстень. Архивариус повертел его перед глазами и пробормотал:

– Королевский сапфир, восьмиконечная звезда на синем фоне – символ всесветной власти. В твоем же гербе это просто небесный символ. Но позвольте! – вдруг встрепенулся он и схватил обрывок манускрипта. – Ты послушай, Себастьян! Где же это место? Вот, нашел. «Твой древний герб случайно совпадет с гербом супруга – символом небесным». Ты понимаешь?

– Я уже ничего не понимаю, – ответил звездочет.

– Ну, как же! Древний герб этой самой принцессы, согласно предсказанию, должен совпасть с гербом ее будущего супруга. Но ведь знак на этом перстне и твой фамильный знак совпадают. И звезда – это небесный символ.

– Бальтазар, да мало ли гербов с небесными символами! – возразил звездочет. – Солнце, полумесяц.

– Солнце, полумесяц, – проворчал архивариус. – Ты же видел на перстне у Леоноры восьмиконечную звезду. Постой, постой! Я совсем упустил из виду, что и Леонора интересовалась «Традосскими хрониками».

– Да, действительно, ты говорил об этом, – озабоченно промолвил Себастьян.

– Вот видишь! Ей знаком этот документ. Но что мы знаем о самой Леоноре? Племянница бургомистра, о которой никто никогда не слышал. А где и как она воспитывалась? Кто были ее родители? Дед, бабка?

Себастьян вскочил с кресла.

– Ты полагаешь, тут может быть какое-то родство с принцессой из Магонии?

Архивариус махнул рукой.

– Пустые гадания. Мы тычем пальцем в небо. А это еще что за бумажка? – вдруг спросил он и подобрал с пола сложенный листок.

Звездочет хлопнул себя по карману.

– Это же Леонора написала мне дату своего рождения для составления гороскопа. Выронил, должно быть, когда доставал перстень.

Архивариус тем временем развернул листок.

– Себастьян, – сдавленным голосом прохрипел он.

– Что такое?

– Посмотри сюда! – Бальтазар приложил записку Леоноры к обрывку вещей песни. – Глазам своим не верю. Один и тот же шрифт!

Звездочет долго переводил взгляд с одного листка на другой.

– Ты хочешь сказать, что Леонора и Филистена – одно и то же лицо?

– Да в своем ли ты уме, Себастьян? Конечно же, нет. Почерк другой, но шрифт, шрифт один и тот же! Ничего не понимаю. Твоя возлюбленная выводит буквы так, как это делали двести лет назад. – Архивариус задумался и тихо продолжил: – Или как это делали в Магонии…

Не услышав последних слов архивариуса, Себастьян простонал:

– Значит, Леоноре больше двухсот лет?! Какой ужас!

– Что за бред, Себастьян! Записка Леоноры для нас – ключ к расшифровке «Девяносто девятой песни Филистены». Песня вещуньи могла быть написана не двести лет назад, а совсем недавно. Ты понимаешь?

– Нет. Ты прости меня, Бальтазар, но я уже ничего… – начал было Себастьян, но в это время послышался сильный стук. Друзья недоуменно посмотрели на дверь. Стук повторился с новой силой.

– Кто бы это мог быть? – спросил Себастьян.

– Может быть, Пардоза явился за второй половиной рукописи?

В дверь колотили с такой силой, что, казалось, вот-вот ее высадят. Себастьян схватил кочергу, архивариус вооружился толстенным гроссбухом, и оба подошли к двери.

– Эй, потише! – крикнул звездочет.

– Кто беспокоит добрых горожан в такое позднее время? – спросил архивариус.

– Откройте, откройте, господин архивариус! – послышался женский голос.

– Да ведь это Эмилия, – сказал Себастьян.

Архивариус отпер дверь, и в помещение в буквальном смысле слова ввалилась госпожа Инсекториус. Не говоря ни слова, она сбежала по лестнице, упала в кресло и разрыдалась.

– Что случилось, Эмилия? Что-нибудь с Артуром? – участливо спросил Себастьян.

Но она ничего не отвечала, а только безудержно рыдала. Себастьяна кольнуло нехорошее предчувствие.

– Не случилось ли чего с Леонорой? – едва вымолвил он.

Рыдания Эмилии мгновенно прекратились. Она посмотрела на звездочета и негодующе произнесла:

– При чем тут Леонора? Какая Леонора? Где мой муж?

– Что это значит, Эмилия? – удивился Себастьян. – Разве Артур не дома?

– Если бы он был дома, я бы к вам не пришла. Где мой муж?!

– Может быть, он в трактире? – предположил Себастьян.

Архивариус ничего не говорил. Он ходил взад-вперед по архиву, и глаза его сверкали.

– В трактире я была, – заявила Эмилия. – Там творится невесть что! Все точно с ума посходили после этого проклятого бала. Трактирщик сидит под стойкой и дрожит, как осиновый лист. Толпы каких-то совершенно неизвестных снуют вперемешку с кузнечиками по всей гостинице, пакуют чемоданы и отъезжают в неизвестном направлении. Где мой муж, где мой бедный профессор Инсекториус?

Внезапно раздался безудержный хохот. Себастьян и Эмилия с испугом посмотрели на архивариуса. Он смеялся неистово, взахлеб. Это было так неожиданно и некстати, что у Эмилии мигом просохли глаза, а у Себастьяна зашевелились волосы на голове.

– Кузнечики… – сквозь смех выдавливал из себя архивариус, – король Аранеус… вещунья Филистена со своим странным пророчеством… Да ведь это же так просто!

– Что с ним, господин Нулиус? – со страхом спросила Эмилия. – Он, по-моему, не в себе.

– Бальтазар, что с тобой? – дрогнувшим голосом спросил Себастьян.

– Ничего, ровным счетом ничего.

Архивариус быстро подошел к дрожащей Эмилии и, нагнувшись почти к самому ее лицу, спросил:

– Как по-вашему, госпожа Инсекториус, племянница бургомистра – конопатая?

– Да. Но при чем здесь это? – едва вымолвила Эмилия.

Бальтазар приступил к Себастьяну.

– А ты что скажешь?

– Мне кажется, Бальтазар, сейчас не время говорить о внешности Леоноры.

– Ты прав, – архивариус уже не смеялся. Подобно лунатику, он пересек комнату, остановился возле стены и принялся биться об нее головой.

– Я осел! Самый настоящий осел! Ведь это же самая обыкновенная мимикрия!

Он перестал биться и снова подошел к Эмилии.

– Вы спрашиваете, где профессор? А он улетел!

И архивариус замахал руками, словно крыльями.

– Как улетел? – переспросил звездочет.

– Вы что, бредите? – спросила Эмилия.

– Ничуть, Эмилия. Ваш супруг упорхнул в окошко в виде маленького мотылька.

Эмилия в ужасе прижалась к Себастьяну.

– Он сошел с ума, – едва вымолвила она. – Вы видите, он совершенно безумен! Весь город рехнулся!

– О нет, – торжественно провозгласил архивариус и поднял вверх указательный палец. – Это не безумие, это момент истины.

– Бальтазар, – засуетился Себастьян, – ты себя, должно быть, плохо чувствуешь. Присядь, пожалуйста, выпей воды…

– Да нет же, друзья мои, он действительно улетел. В это трудно поверить, но я видел собственными глазами. Да, много чего непонятного произошло за последнее время. И мною, Себастьян, овладела странная забывчивость. Но теперь всем непонятностям конец! Эмилия дорогая, не тревожьтесь. Будем надеяться на лучшее. Если Артура не склюет какая-нибудь птичка, то он непременно вернется обратно.

Эмилия вскрикнула и бросилась к выходу.

– Помогите, помогите! – закричала она. – Здесь сумасшедший!

– Куда же вы, Эмилия! – воскликнул Себастьян. – Бальтазар! Объясни, в чем дело?

– Завтра, завтра. А сейчас немедленно догони ее и, как можешь, успокой.

Архивариус взял звездочета за плечи и подтолкнул к выходу.

– Но, Бальтазар, – попытался возразить звездочет.

Архивариус был неумолим.

– Давай, Себастьян, не медли. Тебе еще нужно составить гороскоп. Пойми, наконец, мне нужно побыть одному и все обдумать. А завтра приходи, завтра все будет известно. Надеюсь.

Себастьян хотел спросить, что Бальтазар имеет в виду, но спрашивать уже было некого: он очутился на улице, а дверь архива закрылась. Ему ничего не оставалось делать, как догонять Эмилию.

Глава одиннадцатая

Гороскоп племянницы бургомистра и опасения звездочета.– Чудесные подарки вещуньи Филистены.– История оборотня-неудачника и конец долгого пути.

Ночь незаметно шла на убыль. Было тихо и тепло. В зрелой траве возле Западных ворот мерно пели цикады. Горделивое жилище звездочета, облитое серебристым лунным светом, казалось диковинным великаном, охраняющим уснувший город. И словно неусыпный глаз этого великана светилось в верхней части башни маленькое оконце. Луна норовила заглянуть туда, желая узнать, чем занят сейчас тот, кого она привыкла встречать за работой на башенной площадке. Но ее невесомые лучи, едва попав в оконце, меркли в свете яркой лампы, горевшей на столе звездочета.

Уже несколько часов кряду Себастьян трудился над гороскопом Леоноры. Он сделал все необходимые расчеты, вычертил аккуратные чертежи и теперь, разложив вокруг себя многословные руководства мастеров гадания по звездам, силился по ним прочесть судьбу своей возлюбленной. Он шелестел страницами книг, хватал перо и что-то быстро писал на чистых листах бумаги; временами он вскакивал с места, брал в руки лютню и наигрывал причудливые фантазии. Гармония семи нот обычно помогала звездочету яснее уловить гармонию семи планет. Но сегодня звездная фантазия звучала странно: ее гармония была столь необычна, что на тугое ухо могла показаться какофонией, и тем не менее была прекрасна, ее невыразимая красота угадывалась на новой, неведомой доселе Себастьяну глубине.

– Леонора – совершенно необыкновенная девушка, – бормотал звездочет. – Я догадывался об этом прежде, но теперь ясно вижу… уже хотя бы потому, что у меня ничего не клеится, – он тихонько рассмеялся. – Или от любви я забыл свое ремесло? Перестал слышать, понимать голоса планет? Что это? Я совершенно ясно вижу события, их повороты, ведь это не первый мой гороскоп, но с другой стороны, все можно истолковать и иначе, и еще каким-нибудь третьим образом, и тогда все переворачивается вверх дном, все события становятся другими. Никогда я не видел такого. Будто планеты не указывают, а спрашивают. Кажется, еще немного – и они не только на бумаге, но и на небе выстроятся так, чтобы угодить. Но кому? Мне? Леоноре?..

Себастьян почувствовал, что больше не может продолжать работу, и решил за благо сойти вниз в гостиную и, если Марта еще не спит, поговорить с ней, спросить совета.

Себастьян не ошибся. Марта, как и в прошлую ночь, сидела за вязанием у стола.

– Вы, господин Нулиус, все еще бодрствуете в то время, когда лучше всего было бы пойти спать? – спросила Марта.

– Нет, Марта, – вздохнул Себастьян. – Спать мне теперь невозможно.

– Чепуха, – спокойно возразила Марта. – Вам необходимо хорошо выспаться хотя бы для того, чтобы не выглядеть бледным и уставшим в глазах юной Леоноры. В последние дни вы совершенно на себя не похожи: шатаетесь по городу до глубокой ночи, забросили астрономические занятия. Вы посмотрите на себя хорошенько, посмотрите… Батюшки! – всплеснула руками Марта. – Что с вашим выходным камзолом? Что это за лохмотья?

Себастьян оглядел себя и обнаружил, что его платье и впрямь находится в плачевном состоянии. Камзол был в некоторых местах изорван. Видимо, это случилось во время поединка с графом Пардозой. Марта подошла к нему и принялась рассматривать повреждения.

– Где это вас так угораздило? Вы что, жигу отплясывали столь неистово?

– Да нет, это так…

– Ничего себе «так»! Тут работы на целый день. Может быть, у вас объявился соперник, и вы подрались с ним, как шалопай-мальчишка?

– Нет же, Марта. Просто в городской архив пробрался вор, и мы с Бальтазаром хотели его задержать.

– Что за фантазии? Вор в городском архиве! Слыханное ли это дело? Воры, как известно, охотятся за деньгами, драгоценностями, но что можно украсть в городском архиве? Пыль веков?

– Разные бывают воры, и архивы бывают разные, – задумчиво проговорил Себастьян и тут же добавил: – Но, Марта, прошу тебя, ни о чем не расспрашивай. Я не смогу тебе ничего толком объяснить, в голове полная сумятица…

– Тогда тем более стоит отдохнуть. Утро вечера мудренее.

– Да говорю же, что не могу! Я еще не завершил одну важную работу.

– Ну завершите завтра…

– Ах, Марта, ты совершенно не понимаешь. Леонора заказала мне гороскоп, и я пообещал составить его к завтрашнему дню.

– Заказала гороскоп? Зачем это?

– Как зачем? – удивился звездочет.

Марта пожала плечами.

– Я просто хотела сказать, что гороскоп заказывают в связи с каким-нибудь важным событием. Впрочем, это ее дело. Так почему же вы до сих пор его не составили?

– У меня просто ничего не выходит, – пожаловался Себастьян.

Марта удивленно посмотрела на него.

– Как не выходит?

Себастьян попытался ей объяснить, но говорил так путано и нудно, что старая нянька не выдержала и попросила показать гороскоп. Себастьян поднялся наверх и принес наброски своего астрологического труда. Марта первым делом взяла чертежи, внимательно изучила их, потом прочла то, что пытался написать звездочет.

– Ты видишь, видишь, что получается? – говорил в это время Себастьян. – Здесь читается какая-то явная опасность, но те же самые данные можно истолковать как невероятное благо. И так во всем, в каждом пункте одновременно присутствует и «да», и «нет», одни противоположности. Астрологическое искусство бессильно перед этой девушкой. Должно быть, вещунья Филистена без труда справилась бы с этим. Меня просто смешат мои жалкие потуги. И зачем ты только рассказала мне о Магонии и о ее великой мудрости? Что такое мои астрологические опусы в сравнении с песнями Филистены?

– Мудрость Магонии велика, но не совершенна, – проговорила Марта каким-то очень уж серьезным тоном. – В Магонии говорят: «Велика премудрость в сумерках ночи, но когда взойдет солнце, что от нее останется?»

– Когда взойдет солнце… – задумчиво повторил Себастьян. – Странно, ведь об этом же толкуют и наши отшельники. Они любят повторять, что когда взойдет солнце, все будет иначе. Как будто солнце не встает каждое утро!

– Видимо, для того оно и встает каждое утро, чтобы напоминать нам о чем-то очень важном, чему суждено произойти только однажды…

– Марта! – воскликнул вдруг звездочет. – Откуда ты все это знаешь?

– Что все? – весело смеясь, спросила няня.

– И про Магонию, и про «солнце отшельников». Где ты берешь слова, которые могут утешить и даже вселить надежду?

– Я много пожила, дорогой мой Себастьян, и много повидала.

– Иногда мне кажется, что и в астрологии ты разбираешься не хуже меня.

– Ну а как иначе? – удивилась няня. – Ведь я почти всю жизнь живу в доме знаменитых нустернских звездочетов. И уж коли вы, господин Нулиус, сами признаете, что я кое-что смыслю в вашем ремесле, то позвольте вам дать несколько советов. Гороскоп действительно запутанный, но кое-что все же можно из этого вывести. Вы, видимо, очень утомились за этот день, и вам трудно сосредоточится. Я помогу вам. Вот посмотрите сюда…

И Марта указала Себастьяну на кое-какие детали, которые, неведомо по какой причине, он прежде не замечал. Не прошло и получаса, как с помощью няньки он составил-таки текст, хоть как-то истолковывающий гороскоп племянницы бургомистра. Истолкование это было тревожным, но в нем содержалось и исполнение радостных, давно ожидаемых надежд.

– Да, Леоноре действительно грозят опасности, – проговорил Себастьян, после того как в пятый раз перечитал только что написанное толкование. – Я должен защитить ее, предотвратить эти опасности, я чувствую, что способен на это.

Марта ласково посмотрела на своего воспитанника и улыбнулась.

– Я рада, что вы так думаете, мой милый Себастьян. Но сейчас вам необходимо отдохнуть и набраться сил, иначе вы не только не поможете юной Леоноре, но скорее повредите ей. Будьте предельно благоразумны. Ведь и от вашего поведения зависит то окончательное решение, которое должна принять Леонора и о котором предупреждают звезды.

– Окончательное решение?

– Ну разумеется. Ведь речь идет о счастье или несчастье Леоноры. А в чем заключается счастье молодой девушки, как не в любви и супружестве?

– Марта, помилосердствуй! – вскричал звездочет. – Ты будишь несбыточную мечту!

– Так ли уж несбыточную? Я видела вас сегодня с Леонорой…

– Видела? – удивился Себастьян, но тут же вспомнил. – Ах да! Артур говорил, что ты была на балу. Но почему ты не подошла ко мне?

– Не хотела мешать. Вы ворковали, точно два голубка. И вот что я вам скажу: вы и Леонора созданы друг для друга.

– Ты действительно так считаешь? – просиял звездочет.

– Конечно.

– Ах, если бы ты оказалась права!

Себастьян вскочил с места и заметался по комнате.

– Я права без всяких «если бы». И уж коли я вас вырастила, то и счастье ваше как-нибудь устрою.

– Но как? Что ты можешь, Марта?

– Могу дать много полезных советов.

– Например?

– Для начала отправляйтесь спать. Я не могу смотреть на вашу бледность.

– Опять ты за свое. Ни за что! – отрезал звездочет, снова усаживаясь в кресло.

– Вы ужасно упрямы, господин Нулиус, – сказала нянька. – Однако я не стану тратить время на уговоры. Напомню лишь о скорбных последствиях упрямства короля Аранеуса и бедной вещуньи Филистены.

– Филистены? – оживился звездочет. – Ах да, конечно… Ты знаешь, Марта, все это оказалось сущей правдой. Я сегодня видел «Девяносто девятую песнь» Филистены, – рассеянно бормотал Себастьян.

– Видели? Где? – воскликнула Марта и даже привстала с места.

– В архиве… У вора отобрал, – проговорил Себастьян и неожиданно зевнул.

– В нустернском архиве? Вот чудеса! А где теперь эта песнь?

– Бальтазар ее спрятал. Но там только половина. Другую унес Пардоза… – Себастьян снова зевнул. – Что-то у меня глаза слипаются…

– Пардоза?

– Один негодяй. Камзол мне порвал… Нет, нет, – встрепенулся звездочет, – я спать не буду. Только отдохну немного. Интересно, что было дальше с вещуньей Филистеной?

– Дальше? Дальше было много интересного.

– Марта, расскажи, пожалуйста. Только если я усну, разбуди.

– Хорошо.

Нянька встала, укутала пледом ноги звездочета, потом вернулась в свое кресло и, взявшись за вязание, неторопливо продолжила свой вчерашний рассказ.

«Оскорбленная королем, с разбитым сердцем, вещунья Филистена покинула не только дворец Аранеуса Диадематуса, но и Арахниды. Собрав самый необходимый скарб и сложив его в узелок, она отправилась куда глаза глядят. А глаза ее глядели на север. Жизнь казалась ей потерянной, а счастье – безвозвратно ушедшим. Нужно ли говорить, что молодой красивой женщине бродить одной по белу свету не только скучно, но и опасно? Пока Филистена шагала по родной земле, ее вынужденное и отчаянное путешествие мало отличалось от обыкновенной загородной прогулки. Но чужая сторона встретила вещунью неласково. Филистена не заметила, как миновала границу Магонии и оказалась в бесприютной пустынной местности: песчаные барханы, раскаленные камни и ни одной живой души. Вид пустыни ужаснул девушку, и сердце ее дрогнуло. Но, вспомнив обиду, она пошла дальше. «Жизнь мне не мила, – думала она, – так чего же бояться смерти?»

Несколько дней бедняжка шла по пескам, без дороги, ориентируясь только по светилам и делая остановки возле редких заброшенных колодцев. Но вскоре и они перестали попадаться. Солнце палило нещадно, черные вихри, слуги злых духов пустыни, бесновались вокруг бедной вещуньи, но она ни разу не подумала о том, чтобы прибегнуть к своему волшебному дару и предугадать свою участь или хотя бы попробовать отыскать спасительную дорогу. Она упрямо шла вперед. Тот скудный запас воды, который она могла взять из последнего колодца, быстро таял, и вскоре не осталось ни капли. Выбившись из сил, изнывая от жажды, она решила, что пришел ее последний час. Филистена упала в песок и приготовилась встретить смерть. В то время она совсем не дорожила жизнью.

Но на ее счастье невдалеке проходил торговый караван. Филистену заметили, подобрали, напоили водой и усадили на верблюда. Немного придя в себя, она подумала: «Если Небу было угодно сохранить мне жизнь, значит, в ней есть какая-то необходимость, значит, я еще не спела песнь своей жизни до конца. И, возможно, самое главное еще впереди». Так, вручив свою дальнейшую судьбу Небу, Филистена укрепила сердце и принялась с трепетом ожидать дальнейших событий.

А события между тем, были печальными: караван, подобно Филистене, сбился с дороги и теперь хозяин его, купец Альмарух, пребывал в большой тревоге. Узнав об этом, вещунья решила помочь своему спасителю. Сказав, что немного знает здешние места, она впервые, после того как покинула Магонию, обратилась к чудесному средству и объявила, что если Альмарух будет слушать ее советы, она постарается вывести караван на верную дорогу. Купец, не привыкший серьезно относиться к советам женщин, все-таки согласился. Караван неожиданно быстро действительно вышел к большой полноводной реке, а еще через несколько дней, двигаясь вверх по течению, прибыл в портовый город.

Купец Альмарух за время странствия по пескам успел влюбиться в прекрасную Филистену и, как только они прибыли в порт, поспешил открыться ей и предложил стать своей двадцать девятой женой.

– Небу было угодно, чтобы я нашел тебя среди бескрайних песков, о прекрасная дева! Прежде чем отклонить мое предложение, подумай, стоит ли гневить само Небо? Я бы заботился о тебе, сделал бы тебя любимой женой.

– Благодарю тебя, добрый Альмарух, – отвечала Филистена. – Твое предложение мне дорого, и я согласна с тобой в том, что Небу было угодно избрать тебя моим спасителем. Но я предназначена не тебе. Сердце мое навсегда отдано другому, и никто не заменит его. Твое лицо помрачнело? Не гневайся на мои слова и не принуждай меня стать твоей женой. В стране, где я родилась, не рвут цветов, не спросив у них позволения.

– Все эти дни, что мы были в пути, – с грустью говорил купец, – меня не интересовало, кто ты и откуда родом. Теперь я вправе спросить об этом.

– Ты купец, Альмарух, и много путешествуешь. Возможно, тебе знакомо мое имя. Я бы не должна называть его, но назову. Меня зовут Филистена. Если это имя знакомо тебе, оно объяснит, где я родилась.

– Филистена! – воскликнул купец. – Я слышал об одной Филистене, но она живет в далекой Магонии, на Великой Горе, там, где небо сходится с землею, – в стране, в которой редко кому удавалось побывать.

– Перед тобой и есть Филистена из Магонии, – грустно ответила вещунья.

Альмарух внимательно посмотрел на нее и, будучи человеком опытным, понял, что девушка говорит правду. Он поклонился ей.

– Если бы я знал, кто ты, прекрасная фея, то не осмелился бы просить твоей руки. Но скажи, как ты попала в пустыню и как могла Филистена из Магонии заблудиться в ней?

– Не вдаваясь в подробности, Филистена рассказала свою историю. Выслушав ее, Альмарух покачал головой.

– Что же ты собираешься теперь делать, бедняжка? Куда понесут тебя ноги?

– Еще не знаю, добрый Альмарух, – ответила Филистена.

– Нехорошо это. Мой тебе совет: вернись и объяснись со своим возлюбленным. Уверен, он уже остыл и поймет тебя.

– Благодарю тебя, о Альмарух, но я не сделаю этого. Мы, феи, очень ценим свое достоинство. Пусть мой возлюбленный сам поймет, что заблуждался, пусть загрустит обо мне и позовет. На меньшее я не согласна.

Купец вздохнул и промолвил:

– Не мне учить фею. Поступай, как знаешь… Но я хочу попросить тебя…

– Не продолжай, – быстро проговорила вещунья. – Я знаю, чего ты хочешь попросить. Ты хочешь, чтобы я предсказала твое будущее. Ведь так? Я не сделаю этого, Альмарух. Это не принесет тебе счастья. Я иначе отблагодарю тебя за доброту. Вот, возьми этот платок, – и она вынула из своего узелка небольшой белый шелковый платочек и протянула купцу. – Он поможет тебе в постоянных путешествиях: если заблудишься в пустыне, он выведет на верную дорогу. Благодаря ему ты избежишь встречи с разбойниками, которых немало на караванных тропах. В любой трудной ситуации расстели его на песке и скажи: «Я, купец Альмарух, именем Филистены прошу указать мне путь.» И увидишь на платке карту, где будет обозначен самый короткий и безопасный маршрут.

Альмарух был несказанно рад такому подарку, и пока не распродал свой товар и не накупил нового, Филистена жила в его доме на правах почетной гостьи. Но вот пришло время каравану Альмаруха трогаться в обратный путь.

– Я ухожу, – сказал он Филистене, – но что будешь делать ты, прекрасная фея? Хочешь, оставайся в этом доме, слуги будут повиноваться тебе как госпоже.

Но Филистена попросила купца найти для нее корабль, отплывающий на север. В тот день из порта уходило торговое судно, и Альмаруху не стоило больших трудов исполнить просьбу девушки. Судно принадлежало купцу Каракису, давнишнему другу Альмаруха. Каракис вез товар через Кирберос в Валезию. Это устраивало Филистену. Альмарух представил ее как свою дальнюю родственницу Алию и попросил позаботиться о ней. Караван отправился на юг, а вещунья отплыла на север, к неведомым берегам.

Плаванье продолжалось около месяца. Филистена сделала все, чтобы не быть Каракису в тягость: она помогала готовить пищу, убирала в каютах и, в конце концов, заслужила столь огромную симпатию купца, что он стал относиться к ней, как к родной дочери. Кроме того, вещунья два раза предупредила Каракиса о приближении шторма, и он смог вовремя приготовиться к непогоде. Однажды он застал Филистену за странным занятием: она сидела за столом в каюте и внимательно вглядывалась в компас какой-то странной формы.

– Что ты делаешь, Алия? – удивился купец. – Неужели ты хочешь обучиться навигации? Если так, то выбрось свой компас, он показывает неверное направление.

– Нет, – отвечала Филистена-Алия. – Я не хочу изучить навигацию. А компас этот и впрямь не совсем обычный. Он указывает на север только тогда, когда вокруг все спокойно. Но если, как сейчас, стрелка отклоняется, то это потому, что нам грозит опасность. Компас говорит о том, что с юго-запада к нам приближаются недоброжелатели. Скорее всего, это маккарбийские пираты. Я посоветовала бы вам повернуть корабль. Мы сделаем небольшой крюк, но уйдем от опасности.

– Так вот что, милая Алия, помогло тебе предсказать непогоду?

– Вы совершенно правы, – ответила вещунья. – Итак, вы последуете моему совету?

Каракис ничего не ответил, но корабль приказал развернуть. Вскоре все увидели на горизонте разбойничье судно. Однако маневр, предпринятый по совету Филистены, спас карабль и экипаж.

На исходе месяца судно прибыло в Турон. Когда настало время Каракису прощаться с Алией, он заметно погрустнел.

– Я очень привык к тебе, милая девушка, – сказал он. – Жаль, что у меня нет такой дочери.

Филистена поблагодарила за заботу и подарила на память свой чудесный компас. Старик Каракис пришел в восторг: он обнял Филистену, поцеловал ее, вздохнул и, ни слова не говоря, удалился на корабль. Филистена же отправилась дальше на север.

Долго Филистена бродила из города в город, и нельзя сказать, что ей приходилось сладко. Жить среди людей для феи трудно, а порой и опасно. Но, так или иначе, ей удавалось с ними ладить. В трудную минуту люди приходили ей на помощь, и она щедро одаривала их чудесными подарками из своего узелка.

Филистене пришлось пережить осень и зиму, которой никогда не бывает в Магонии. И вот, в середине весны она случайно оказалась в небольшой стране, которая сразу понравилась вещунье, а тихая, мирная жизнь ее народа напомнила ей о далекой родине. Филистена решила задержаться здесь подольше.

Уже с неделю вещунья жила в столичном городе, проживая на постоялом дворе остатки тех денег, которые ей удалось скопить от поденной работы.

Однажды город потрясло неслыханное происшествие. Дело заключалось вот в чем. С полгода назад один молодой, но состоятельный и именитый купец снарядил две небольшие шлюпки и отправился вниз по реке торговать на побережье моря. Спустя неделю он вернулся без шлюпок, без товаров и без денег, объявив, что на него напали разбойники и все отобрали. Соседи посочувствовали бедняге, да и только: такое уж купеческое дело. Однако спустя полгода к городу подошла небольшая шлюпка и высадила на берег человека, как две капли воды похожего на купца, что уже давно вернулся в город. Даже родная мать не смогла бы различить их. Соседи, давно знавшие купца, а пуще того – жена, были в полном замешательстве. Весь город недоумевал: кто из двух купцов – настоящий, а кто – ложный. Оба стали оспаривать свои права столь бурно, что их пришлось разнимать. А оспаривать было что – молодую красивую жену и немалое богатство, нажитое праведной торговлей. Потрясенный происшествием народ обратился к государю, дабы тот рассудил спорящих. Правитель внял просьбе и назначил публичный суд на один из ярморочных дней.

В тот день на площади возле дворца собралось множество народу. Филистена тоже отправилась на судилище. Правитель, надо сказать, был человеком мудрым, но в этом странном деле он оказался бессилен. Долго он опрашивал свидетелей, долго испытывал обоих купцов, задавая им самые разные и неожиданные вопросы, но так и не выяснил истины. Горожане приуныли, правитель впал в отчаяние. Не зная, что делать, он объявил перерыв, и тут к нему подошла Филистена.

– Я могу помочь вам, государь, – сказала она.

– Помочь? – удивился герцог. – Но чем?

– У меня, к счастью, с собой есть небольшое зеркальце, доставшееся в наследство от родителей. Зеркальце не простое, поскольку обладает свойством отличать истину от лжи. Возьмите его, поймайте отражение каждого из спорщиков, и все станет ясно.

При других обстоятельствах правитель вряд ли поверил бы никому неизвестной девушке, но теперь у него не было выхода. Он позвал купцов. Первым подошел тот, который недавно вернулся из путешествия. Государь поймал в зеркальце его отражение, но ничего особенного не увидел. Он удивленно посмотрел на Филистену. Та улыбнулась и показала глазами на второго спорщика. Когда же герцог взглянул на его отражение, то вместо достойного купца увидел какого-то рыжего оборванца. Зеркальце показало истинный облик этого человека. Все происходило без свидетелей, и спорщики подумали, что правитель неизвестно зачем подозвал их, а вместо того, чтобы снова задавать вопросы, любовался собой, глядя в зеркальце. Правитель вывел обоих на площадь и, указав на первого, громко объявил:

– Вот настоящий купец! А этот, – добавил он сурово, – гнусный оборотень.

– Увы мне, несчастному! – закричал обманщик. – Я погиб!

Он обхватил руками голову и на глазах удивленных горожан превратился в рыжего оборванца.

Оборотня схватили, и тут он во всем признался. Прошлой осенью на берегу моря он набрел на разбитый бурей корабль. Никаких ценностей он там не нашел, но обнаружил старинную книгу. Она была настолько ветхая, что страницы буквально рассыпались в руках. Оборванец смог прочесть лишь полстраницы, но именно в этой части книги говорилось об умении превращаться в кого угодно. Наскоро запомнив заклинание, он решил попробовать его в действии. Но трудность заключалась в том, что он не знал, как потом превратиться в самого себя. Подумав немного, он побрел искать кого-нибудь подходящего, чтобы уж если изменить свой облик, то впоследствии не жалеть об этом. В одном городке в корчме ему удалось подслушать разговор разбойников: они готовились напасть на какого-то купца. Вот тогда в голове его и возник преступный план.

Настоящий купец сказал, что припоминает какого-то оборванца, отиравшегося возле лодок на одной из стоянок. Он подтвердил, что на него действительно напали разбойники, и спасся он чудом, поскольку невдалеке проходил отряд королевских стрелков. Разгневанный народ требовал сурово наказать негодяя. Правитель жестом остановил крики и объявил, что удаляется для вынесения приговора.

Войдя во дворец, герцог немедленно потребовал привести к нему Филистену, и как только та явилась, он обратился к ней с такой речью:

– Это тебе, милая девушка, я обязан тем, что восторжествовала справедливость. Без твоего мнения я не имею права вынести приговор. Посоветуй, что мне делать с разбойником?

– Этот человек, – отвечала вещунья, – действительно совершил тяжкое преступление и нанес оскорбление уважаемому гражданину вашего города. Но посмотрите, ваше величество, в каком он плачевном состоянии. Быть может, от крайней нужды он отважился на столь дерзкий поступок, чтобы хотя бы раз в жизни сытно поесть и мягко поспать. Тот, кто знаком с нуждой, знает, как тяжело приходится голодному, бездомному человеку. Недостойно мудрости было бы лишить такого человека жизни, но и оставлять его в городе, даже в темнице, было бы тяжелым испытанием для горожан…

Лицо правителя было серьезным, но глаза щурились в добродушной улыбке.

– Ты такая юная, дитя мое, – сказал он, – но у тебя есть чему поучиться мне, старому государю. Будь по-твоему.

Оборотню-неудачнику была подарена жизнь, но правитель повелел ему немедленно удалиться из страны и под страхом смерти никогда не появляться здесь. Народ одобрил это решение и довольный разошелся по домам. У герцога же оставалось сомнение: не слишком ли мягко поступил он, ведь оборотень мог быть неискренним в своем раскаянии.

– В его искренности нетрудно убедиться, – успокоила его девушка. – Достаточно задать вопрос, правы ли вы в своем решении, и посмотреть в зеркальце. Если вы правы, то увидите свое отражение, если нет – зеркальная поверхность замутится.

– Твое зеркальце, милое дитя – истинное чудо! – в восторге сказал государь.

– Я рада, что оно послужило столь достойному правителю, – ответила Филистена. – Позвольте мне преподнести его в дар вашему величеству. Доброму государю оно нужнее, чем простой девушке.

– Это царский подарок! – воскликнул правитель. – И я не знаю, как тебя отблагодарить за щедрость. Пожалуй, всего золота моей казны не хватит для этого.

– Мне не нужно золота, государь, я попрошу вас о небольшой услуге. Я ищу одно семейство, но ничего о нем не знаю, кроме нескольких примет в родовом гербе.

– Нет ничего проще! – ответил правитель. – Тебе помогут в этом геральдические таблицы моего государства.

Он вызвал архивариуса и поручил его заботам обрадованную вещунью.

Не менее двух часов провела Филистена у архивариуса и, наконец, нашла то, что искала, то, ради чего проделала огромный и опасный путь на север.

Преисполненная новых надежд вещунья поспешила на постоялый двор. Но там ее ждали неприятности. Хозяин постоялого двора, как и многие горожане, отправился на судилище и оставил без присмотра очаг. Оплошность обернулась пожаром. Дым, конечно, вовремя заметили, но часть дома сгорела. Пострадала и комната Филистены. В общей неразберихе на улицу выбрасывали все вещи, находящиеся в комнатах, выбросили и узелок вещуньи, в котором оставалась рукопись «Девяносто девятой песни». Но, когда она прибыла на место, узелок оказался пуст. Манускрипт исчез. Филистена искала его вокруг дома, выспрашивала всех свидетелей пожара, но ничего не смогла узнать. Многие сходились во мнении, что рукопись могла вывалиться из узелка и остаться в доме, а если так, то она непременно сгорела.

Долго Филистена горевала, но делать было нечего. Немного успокоившись, она отправилась в дальнейший путь…»

Марта оборвала рассказ и посмотрела на Себастьяна. Он мирно спал в своем кресле. Она улыбнулась, покачала головой и промолвила:

– Спи, влюбленный звездочет. Тебя ждет счастье, о котором ты и не подозреваешь, но которого достоин.

Глава двенадцатая

Недовольство честных горожан. – Бредовые догадки некоего весельчака-студиозуса. – Себастьян признается в любви Леоноре, а та ведет себя странно и назначает ему свидание.

Было уже около полудня. Себастьян быстро шагал по городу, досадуя на свою сонливость и сердясь на Марту за то, что та дала ему так долго спать. Но как ни спешил звездочет, он все же заметил некоторую перемену, произошедшую в городе. Горожане не прохаживались по улицам, как это обыкновенно бывало, не спешили по своим делам, а собирались в небольшие группы и что-то обсуждали. Проскочив мимо дюжины таких сборищ, Себастьян замедлил шаг. Им вдруг овладело невнятное беспокойство. «Что если за то время, пока я беспечно спал, что-нибудь произошло с Леонорой? – в отчаянии думал он. – Что если за ночь бедняжке стало хуже?» Эта мысль заставила его вовсе остановиться и подойти к ближайшему сборищу горожан, толпившихся под огромным чугунным кренделем возле хлебной лавки Булта Хлебника.

– Господа, – спросил звездочет, пробиваясь в глубь толпы, – что произошло, и отчего вы все здесь столпились?

– Ты меня удивляешь, Себастьян, – ответил Том Глина, который оказался здесь же. – Разве ты не был вчера на балу у бургомистра?

– Был, конечно, – ответил Себастьян.

– Тогда о чем ты спрашиваешь?

– Неужели, – воскликнул звездочет, – бедной Леоноре стало настолько хуже, что она?.. – он не решался договорить.

– Да что нам за дело до какой-то конопатой девчонки! – сердито воскликнул Булт, который высунулся из-за прилавка, сложив на нем свои огромные, как пшеничные батоны, руки.

– Причем тут эта разодетая гордячка?! – возмутилась и даже топнула ногой одна из городских кумушек.

Себастьян был совершенно сбит с толку. Он недоуменно посмотрел на сограждан и растерянно промолвил:

– Да как же… Ведь племяннице бургомистра вчера сделалось дурно…

– Ах, ей стало дурно! – негодующе произнесла кумушка. – А мне? А всем нам? Постыдились бы, господин звездочет! У меня до сих пор руки трясутся. Вот, полюбуйтесь… – и она выставила напоказ свои толстые веснушчатые руки, которые и впрямь дрожали.

– Это форменное свинство, вот что я вам скажу, – продолжала горячиться она. – Созвать гостей и натравить на них полчища мерзких насекомых. И это наш бургомистр!

– Напрасно вы так поносите бургомистра, – вступился за отца города Том Глина. – Он тоже несчастная жертва. Может быть, насекомые проникли в дом против его воли.

– Тем более, – не унималась кумушка. – Какое непростительное легкомыслие! Знать, что в твой дом придут лучшие люди города, и не заткнуть как следует щели.

– Говорят, бургомистр от стыда заперся у себя в кабинете и боится показаться на люди. Даже в ратушу сегодня не ходил, – вставил свое слово стекольных дел мастер Гуго Кривой.

– Удивляюсь, как это он до сих пор не сгорел со стыда, – пробурчал угрюмый булочник.

– Помилосердствуйте, – сказал гончар, – пожара нам только не доставало.

– Я собственными глазами видел, – тихим и задушевным голосом говорил Гуго, – как дирижер, господин Мантис, взмахнул своими огромными ручищами, схватил какого-то гамбиста и съел его в одно мгновение.

Городская кумушка ахнула, а явившийся откуда-то весельчак-студиозус расхохотался.

– Вот уж воистину, – сквозь смех говорил он, – сапожник ходит без сапог, а человек, снабдивший полгорода очками, плохо видит. Вовсе это был не дирижер, а здоровенный богомол, которого вы, стекольный мастер, из-за зеленой окраски, приняли за маэстро.

– Скандал! – воскликнула кумушка.

– Ничего подобного, – отозвался студент. – У нашего мушиного профессора таких богомолов штук сто. Я сам видел.

Толпа взволнованно загудела.

– Да вы тут что, все с Луны свалились? – снова засмеялся студент. – Неужели не понятно, что весь этот балаган устроил наш уважаемый профессор Инсекториус?

– Что? Что такое? – послышалось со всех сторон.

– При чем здесь профессор? – недоуменно спросил Себастьян.

– А вот при чем. Я сам видел, как профессор принес вчера на бал коробки со своей коллекцией. И, должно быть, шутки ради, чтобы позабавить виновницу торжества, он выпустил своих пауков и бабочек наружу.

Отовсюду послышались сначала удивленные, а потом и возмущенные возгласы.

– Сомнительно, – насупился Том Глина. – Профессор такой солидный, серьезный человек…

– Солидный? – насмешливо спросила кумушка. – Да разве станет солидный человек бегать с сачком в руках? Нет, как хотите, а я всегда опасалась, что его чудачество приведет к расстройству ума. Так оно и вышло! Нормальные люди – не травят своих сограждан ужасными насекомыми, пусть даже и потехи ради.

– Да что вы такое говорите? – вознегодовал Себастьян. – Профессор Инсекториус – серьезный ученый. Просто наука, которой он увлекается, не совсем привычна для многих из нас. Да и потом, я сам видел, как он показывал Леоноре свою коллекцию. Его насекомые на булавках, они мертвы, так что…

– Нечего его защищать, – возразила кумушка. – Все знают, что вы с ним в приятельских отношениях. Уж не вы ли помогли ему учинить эту мерзкую шутку? Повеселиться им, видите ли, захотелось!

Себастьян не знал, что ответить. Он унес бесчувственную Леонору в начале всеобщего смятения и понятия не имел, что происходило дальше.

– А как вы объясните, – подступил к нему весельчак-студиозус, – что профессор после бала исчез? А?

– Так он до сих пор и не нашелся?! – воскликнул звездочет и опечалился еще больше.

– Да, – подтвердил Том. – Госпожа Инсекториус, похоже, по сих пор его ищет.

– Я не знаю, что и подумать, – растерянно пробормотал Себастьян. – Для меня это совершенная загадка…

– Да какая там загадка! – перебила его дама. – Нашкодил ваш профессор и спрятался где-нибудь. Стыдно ему людям в глаза посмотреть. Просто скандал!

Изобразив в лице и осанке негодование, кумушка направилась к другому ближайшему скопищу горожан и принялась там тоже что-то говорить, усиленно жестикулируя. Себастьян понял, что только зря теряет время.

– Эх, господа, – проговорил он. – Ведь это глупо. Послушайте. Когда Леоноре стало дурно, открыли окна, и на свет из сада налетели мотыльки и бабочки. Ведь это так просто.

– Хороши мотыльки! – возразил Гуго. – Моя дочь говорит, что всю ночь, до самого рассвета, нельзя было и шагу ступить на мостовую: она вся кишела пауками.

– Любопытно, – вкрадчиво промолвил студент, – а что это ваша дочь делала всю ночь на улице? А?

– Ну, знаете, молодой человек, – гневно раздул щеки стекольных дел мастер, – это уже… свинство!

Веселый студиозус покатывался со смеху, стекольный мастер бранился и размахивал руками, а Себастьян повернулся и поспешил к дому бургомистра.

Еще издали он стал внимательно приглядываться к зданию, которое вчера вечером чудесным образом вместило в себя половину города, но ничего необычного или тревожного не заметил. Разве что все окна были наглухо закрыты. Можно было подумать, что бургомистр отправился дня на три погостить к барону Фойербарду, а прислугу отпустил в увольнение. Но в этом тоже не было ничего особенного, поскольку такое не раз случалось.

Конечно же, бургомистр никуда не уезжал, и прислуга была на месте. Видимо, не лгали уличные болтуны, говорившие, что бургомистру стыдно показаться на людях. Ссылаясь на головную боль от вчерашних оглушительных залпов фейерверка, так и не одевшись с ночи, в одном халате он сидел в своем кабинете, обвязав голову мокрым полотенцем, и никого к себе не пускал. Все это Себастьяну рассказал слуга-привратник. На вопрос же, как чувствует себя госпожа Леонора, слуга ответил, что хорошо, вполне поправилась, это подтвердил и заходивший утром врач. Более того, она распорядилась немедленно проводить к ней господина Себастьяна Нулиуса, как только тот придет. Услышав это, Себастьян вскричал:

– Что же ты сразу мне об этом не сказал, несчастный ты человек!

Слуга пожал плечами и с достоинством произнес:

– Вы же изволили спрашивать о здоровье господина бургомистра.

После этого, чинно и не торопясь, слуга повел звездочета наверх, в покои Леоноры. Непродолжительный путь казался Себастьяну вечностью. Сам он в два счета добежал бы до заветной двери, как сделал это накануне, но теперь стесненный рамками этикета, томясь, вынужден был шествовать за неторопливым, чопорным слугой.

Леонора сидела у окна и вязала изящное и очень тонкое кружево. Подобные кружева, только уже законченные, были разложены по всей комнате: на скамьях, на столе, на подоконнике. Но эти диковинные вещи не занимали звездочета, он видел только ее, Леонору, печальную, с бледным лицом, но столь же, хотя и по-иному, прекрасную.

Едва слуга закончил доклад и, поклонившись, удалился за дверь, Леонора быстро поднялась, откинула вязание и поспешила к Себастьяну.

– Как я рада, что вы пришли, Себастьян! – порывисто выговорила она, протягивая вперед обе руки.

Себастьяна приятно обжег этот искренний порыв. Он завладел обеими руками девушки и принялся целовать их с таким упоением, что даже не обратил никакого внимания на таинственный перстень. Казалось, он забыл обо всем на свете. Этот сильный порыв, родившийся в душах молодых людей, был так нов для них, что оба тотчас же смутились. Леонора отдернула руки, встревоженно прошептав: «Ах, что вы!», а Себастьян опустил глаза и долго не смел поднять их. Воцарилось неловкое молчание.

Когда же звездочет, наконец, поборол в себе волнение и поднял глаза, он увидел, что Леонора стоит у окна и молча смотрит на Ратушную площадь.

– Не сердитесь на меня, Себастьян, – не оборачиваясь, тихо произнесла она. – Не судите строго мое печальное настроение. Я еще не вполне оправилась после вчерашнего досадного обморока, хотя и чувствую себя здоровой.

– Что вы, Леонора, – возразил Себастьян. – Могу ли я на вас сердиться? И за что? Вчера на балу было шумно и душно.

– Да, душно… – рассеянно повторила Леонора и, отвернувшись от окна, посмотрела на Себастьяна. Он снова заметил что-то необычное в ее взгляде: она смотрела так, будто вглядывалась в далекий, очень знакомый, но не узнаваемый предмет. И снова, как два дня назад в трактире, звездочет не мог объяснить значение этого странного взгляда.

– Ах, какая же я неряха! – вдруг спохватилась Леонора и быстро прошлась по комнате, собирая разбросанные кружева.

– Это все ваша работа? – поинтересовался Себастьян.

– Кружева? Да. Вязать кружева – наша семейная традиция по женской линии.

– У вас золотые руки, Леонора, – тихо сказал Себастьян, залюбовавшись ее работой. – Правда, правда. Эти кружева могли бы украсить царские гардеробы и опочивальни.

– Да, конечно, – отозвалась Леонора. – Но для меня они – скорее утешение и лекарство: когда на дворе непогода или тяжело на душе, я сажусь за это нехитрое занятие, и оно помогает скоротать время и лучше всего отгоняет дурные мысли.

Прибрав кружева, она села в кресло и пригласила сесть Себастьяна. Тот повиновался.

– Я, признаться, ждала вас с нетерпением. Вас задержало составление моего гороскопа, не так ли? Он готов?

– О да, конечно! – звездочет протянул Леоноре свернутую в свиток рукопись. – Вот, пожалуйста.

Леонора с легким поклоном приняла свиток, но не развернула его.

– Вы, должно быть, считаете меня легкомысленной или просто глупой.

– Да отчего же?!

– Скажите, вы часто заглядывали в свое будущее?

– Признаться, ни разу.

– Вот видите. Мне кажется, вы должны немного осуждать людей, которые обращаются к вам за астрологическими предсказаниями.

– Осуждать? Почему?

– Я не так выразилась, вернее, должны считать их немного наивными. Вы понимаете, о чем я хочу сказать?

– Да-да, понимаю, – ответил Себастьян. – Это не так. У людей могут быть разные обстоятельства. Впрочем, вы отчасти правы: иногда я считаю своих заказчиков немного наивными, что, конечно же, плохо. Но к вам, Леонора, это не может относиться. Видите ли, я думаю, что знание будущего не всегда идет человеку на пользу.

– А если человек отправляется в опасное путешествие?

– Тем более! Ведь если человек заранее узнает о грозящих опасностях, его решимость может поколебаться.

– А если звезды предвещают ему гибель?

– Звезды не могут предвещать гибель. Они только предупреждают об опасности, возможно, об очень большой, но всегда оставляют надежду. Человек ведь и без всякого гадания преисполнен надежд.

– А если человек одинок, покинут друзьями, несчастен, неужели и тогда звезды не могут подсказать ему выход из тупика?

– Боюсь вас огорчить, Леонора, но звезды не могут подсказывать выход. Они лишь говорят о тех обстоятельствах, которые могут сложиться в то или иное время. Решать всегда приходится самому человеку.

– Все так. Все правильно, – тихо проговорила Леонора. – Но вы не оставляете мне надежды, Себастьян. Стало быть, не советуете даже заглядывать в этот гороскоп и признаете напрасным свой труд?

Себастьян был поражен таким неожиданным выводом.

– Что вы! Я совсем так не считаю.

– Значит, вы говорили мне неправду?

– Да нет же, Леонора, сущую правду! Я говорю только о том, что свобода действия и ответственность за него остается за человеком, что нужно правильно и с умом относиться к тому, что говорят звезды. Но к вам, Леонора, это не имеет отношения.

– Вот как!

– То есть я хочу сказать, что вы умны и, вне всякого сомнения, поступите правильно. Вы должны знать, как нужно поступить, ведь вы… вы необыкновенная девушка. Признаться, ваш гороскоп доставил мне немало хлопот.

– Вы говорите так искренне и в то же время так противоречиво… – задумчиво произнесла Леонора.

– Да! – выпалил звездочет. – Возможно, я противоречу себе и не совсем точно выражаюсь… Последние два дня я сам не свой, но в этом виноваты, отчасти, вы…

– Себастьян, прошу вас, не говорите так, – перебила его Леонора.

Звездочет покраснел, но отнюдь не смутился, как это бывало прежде. Стоило ему только взглянуть на Леонору – как он чувствовал, что волна невыразимого счастья захлестывает его с головой: он может вот так просто сидеть возле возлюбленной и говорить с ней!

– Нет, – говорил он, – это так, и ничего с этим не поделаешь. Я всего лишь хотел сказать, что знание будущего может повредить человеку слабому, но сильному, смелому человеку оно может оказать большую услугу. А вы, Леонора, сильная и смелая. Да-да, я это чувствую, – Себастьян так увлекся, что поднялся с кресла. Вслед за ним поднялась и Леонора. – Вы необыкновенная девушка. И я ужасно рад, что вы приехали в наш город, к своему дяде. Я не знаю, как жил бы, если бы этого не случилось!

Себастьян медленно приближался к Леоноре, не сводя с нее пылающего взора. А та смотрела на него взглядом, полным изумления и испуга. Она медленно отступала, выставив вперед руку, как бы желая загородить уста звездочету. Но Себастьян все говорил и говорил, и приближался к ней.

– Что бы я делал, если бы не встретил вас? Я никогда не был за пределами герцогства, всю жизнь прожил в этом городе и не могу, конечно, судить обо всем мире. И все-таки клянусь, что нет на свете никого прекраснее вас, добрее, великодушнее. Вчера вы спросили меня, считаю ли я вас красивой. Но ведь это странный вопрос! Вы совершенны, вы… Я… я люблю вас, Леонора!

Себастьян вдруг остановился. То сокровенное слово, которое он носил в себе два дня, вдруг вырвалось наружу и, как показалось звездочету, раскололо небо подобно фейерверку алхимика Бертольда. Он недоуменно смотрел на Леонору, а она – на него. Не сговариваясь, они отвернулись друг от друга, повернувшись к окну, у которого оказались незаметно для себя.

Горожане, похоже, обсудив все вчерашние новости, расходились по своим делам, торопливо пересекая Ратушную площадь.

Первой нарушила молчание Леонора.

– Мне кажется, что за несколько месяцев моего путешествия я прожила долгую жизнь. Я выехала из дома моего отца наивной девчонкой, а теперь… кажусь себе ужасно взрослой. Это так грустно. Милый Себастьян, вы многого не знаете и, боюсь, понимаете все как-то неверно. Меня это печалит… сама не знаю почему… Впрочем, нет, знаю.

Леонора замолчала. Себастьян слышал, как бьется его сердце, и видел, как за окном мелькают знакомые лица. Звездочет уже сожалел о своей несдержанности. Он вспомнил о Карабусе, и великая грусть наполнила его душу.

– Я давно хотела спросить, – проговорила Леонора, и по голосу Себастьян понял, что она улыбнулась. – Для чего вы тогда, на башне, наставили на меня свою астрономическую трубу?

Себастьян тоже улыбнулся.

– Странно. Вот вы сейчас спросили, а я едва вспомнил, как будто это было так давно. А между тем, прошло всего два дня.

– Вы не ответили.

– Я хотел разглядеть вас поближе.

– Но почему?

– Меня поразил ваш голос. Помните, вы остановили одного из рыцарей, рвущихся в драку? Ваш голос пронзил меня.

– Неужели я так громко крикнула?

– Нет, просто у вас такой красивый голос. И еще, у вас очень красивый смех. Правда, вы смеялись один раз, вчера на балу.

– Да, – вздохнула Леонора, – в последнее время я редко смеюсь.

Они по-прежнему смотрели в окно и лишь легонько, невзначай, касались друг друга локтями.

– Вы, должно быть, ужасно рассердились на меня, – сказала Леонора.

– За что же?

– Ну как, ведь из-за меня вы разбили это необычное стекло в трубе.

– Да, я кажется, расстроился. Но вы тут ни причем. Самое смешное, что ведь я вас тогда так и не разглядел. Не успел. А стекло это называется объективом.

– Оно волшебное?

– Нет. Хотя… можно сказать и так – волшебное. Волшебное?!

Себастьян резко повернулся к Леоноре, та вздрогнула и воскликнула:

– Что с вами, Себастьян?! Вы так бледны. Но поверьте, я не хотела этого. Это вышло случайно…

– Да-да, случайно. Именно случайно, Леонора! Волшебное стекло! Разбитое случайно!

Звездочет завладел рукой девушки, крепко стиснул ее в своих огромных ладонях и прижал к груди.

– Леонора! Вы не представляете себе…

На этот раз Леонора не вырвала руки, а только, тяжело дыша, проговорила:

– Не надо, прошу вас…

Себастьян отпустил ее руку. Он отчетливо увидел выражение страдания на лице девушки. Она как будто боролась с собой, и борьба эта мучила ее.

– Не сердитесь, – вымолвила Леонора. – Поверьте, ваше признание дорого мне. Но… я не вольна распоряжаться собой. Есть некоторое обстоятельство, через которое невозможно перешагнуть. У меня был жених. Мы росли вместе, под одной крышей, вместе играли пока, наконец, не сделались такими друзьями, что стали понимать друг друга с полуслова. Вот видите этот перстень? – Леонора вытянула вперед руку, показывая Себастьяну свой таинственный перстень. – Его мне надел жених у алтаря. Но я так и не стала его женой. Не могу об этом говорить, простите.

Она прошлась по комнате, стараясь сдержать волнение, потом резко повернулась к Себастьяну и дрожащим голосом проговорила:

– А вчера я получила известие, ужасное известие: мой жених в страшной беде. Это очень серьезно. Почти безнадежно.

– Он умер? – тихо спросил звездочет.

– Нет. Н-не совсем. Я надеюсь, ему все же можно помочь.

– Вы его любите? – угрюмо спросил Себастьян. Он опустил руку в карман, чтобы достать второй перстень, принадлежащий, как теперь стало совершенно очевидно, Самюэлю Карабусу, но не найдя его, вспомнил, что он остался в кармане разорванного праздничного камзола.

– Конечно, я его любила, – тем временем отвечала Леонора. – Ведь мы были так дружны. Тогда мне казалось, что это и есть настоящая любовь. И только попав в ваш город, я поняла, что…

– Леонора, Леонора! – затрепетал воскресший звездочет.

– Что я говорю! Не слушайте, не слушайте меня! Да, вы милый, вы… необыкновенный человек. Но… я боюсь.

– Кого же?

– Вас. Если бы вы знали, как часто меня обманывали люди. Когда я отправлялась в путь, то была еще доверчива, а теперь моя душа словно обросла корой. Я уже не могу, как прежде, верить людям и так часто прибегаю к обману, что жизнь моя стала ужасно печальной. Если бы я только была свободна! Я была бы самой счастливой на свете. Но я боюсь обмануться и в вас, Себастьян.

– Что, что я должен сделать, чтобы вы поверили мне, Леонора? – нетерпеливо вопрошал звездочет.

– Помогите мне спасти моего жениха.

Взгляд Себастьяна на мгновение потух, но он тут же взял себя в руки.

– Скажите, что нужно сделать. Я выполню любую вашу просьбу. Клянусь именем моего прадеда Ансельма Правдивого.

– Для начала объясните, где ваш друг профессор Инсекториус? Я с утра посылала слугу в его дом, но ему ответили, что профессора нет со вчерашнего вечера.

– Я не знаю, Леонора. Он действительно куда-то подевался. Но какое отношение Артур имеет к вашему… жениху?

– Пока я не могу сказать вам всего, но, поверьте, это очень важно. Пожалуйста, Себастьян, найдите Артура Инсекториуса.

– Разумеется, я бы и так предпринял поиски, ведь он мой друг. Но что мне сделать, чтобы помочь вам?

– Найдите профессора.

– И все?

– Да. Найдите его как можно быстрее и пришлите ко мне, точнее, приведите сами, чтобы он снова не пропал. В этом моя единственная надежда. Потом я вам все объясню. Вы верите мне?

– Конечно, Леонора.

Он подошел к ней и сначала робко, а потом уверенно и сильно обнял ее за плечи.

– Не мучайте меня, Себастьян. Если любите, не мучайте.

Руки звездочета безвольно упали. После некоторого молчания Леонора сказала:

– Я слышала, вы – сирота?

– Да, – ответил звездочет.

– Я тоже никогда не видела своей матери. Вы живете один?

– Нет, со своей старой нянькой, фрау Мартой.

– Она, должно быть, очень добрая.

– Да, она очень, очень добрая. Знаете, мне хотелось бы познакомить вас с ней. Уверен, вы бы ее полюбили.

– Так познакомьте.

– Хорошо. Но как?

– Ах, Себастьян, какой же вы смешной! Это же очень просто: пригласите меня в гости.

– Вы правы, Леонора. Я – осел. Приглашаю вас.

– Вот и хорошо. Сегодня около девяти я буду у вас.

Себастьян не верил счастью.

– А теперь, – сказала Леонора, – постарайтесь поскорее отыскать вашего друга и прислать его ко мне. Я с нетерпением буду ждать добрых вестей.

– Я бегу, Леонора…

– До свидания, Себастьян.

– До свидания, Леонора.

Глава тринадцатая

Исчезновение архивариуса Букреуса. – Тщетные поиски профессора Инсекториуса. – Тревожные размышления звездочета. – Письмо «доброжелателя» и вызванные им последствия.

Себастьян опомнился, только когда вышел на площадь. День приближался к концу. Солнце окрашивало город в теплые оранжевые тона. Тень ратуши заполнила половину площади, а ее теневой шпиль медленно пробирался переулками к Восточным воротам. Никогда прежде Нустерн не казался Себастьяну таким красивым. И виной тому была удивительная племянница бургомистра. Все, что произошло несколько минут назад, представлялось звездочету сном. Вправду ли он признался в любви Леоноре? Вправду ли она так уверенно дала понять, что любит его? Нет, сейчас это казалось невероятным! Оставалось одно – верить сердцу и памяти.

Однако Себастьяну некогда было размышлять о своем, еще слишком призрачном, счастье. Ему надлежало отыскать профессора Инсекториуса, хотя он совершенно не понимал, какое отношение тот может иметь к делу Леоноры. Здесь вообще были одни загадки. Зачем, например, Самюэль Карабус перед своим исчезновением выспрашивал дорогу к дому Артура? Что с ним, Карабусом, произошло? Если он жив, как утверждает Леонора, то где он сейчас? И чем ему может помочь профессор естественной истории, увлекающийся энтомологией? Да и что вообще все это значит?

От множества вопросов голова у Себастьяна шла кругом. Он понимал: ему не справиться без Бальтазара, тем более что тот, как показалось вчера звездочету, кое-что понял во всей этой запутанной истории.

Себастьян уверенно перешел площадь, обогнул здание ратуши и оказался у дверей архива. Звездочет толкнул дверь, но она оказалась запертой. Он постучал, но никто не ответил. Он постучал еще раз, потом еще… и так стучал минут пять без передышки. Результата не было никакого. «Вот новости, – подумал Себастьян. – Теперь еще Бальтазар пропал. Куда он подевался?» Было ясно, что до архивариуса ему не достучаться. Значит, предстояло самому распутывать весь этот клубок. Мысль о том, что профессор Инсекториус повинен во вчерашнем скандале и теперь прячется не только от горожан, но и от собственной жены, Себастьян сразу же отбросил как совершенно нелепую. Вспомнилось ему, между прочим, и вчерашнее странное уверение архивариуса, что Артур будто бы улетел в окно в виде маленького мотылька. Себастьян тотчас же прогнал это воспоминание.

Он еще долго стоял, подпирая здание ратуши и составляя в уме всевозможные планы, пока простая мысль о том, что за время разговора с Леонорой Артур, вероятно, нашелся и теперь спокойно потягивает вино в своем саду в беседке, не заставила звездочета поспешить к дому профессора.

Если бы Себастьян имел хотя бы половину той наблюдательности, какой обладал его друг Бальтазар Букреус, то он наверняка обратил бы внимание на закутанного в черный плащ человека, который маячил на углу Гончарной улицы, а прежде того – возле дома бургомистра. Но Себастьян был рассеян, как и все влюбленные. Он и теперь не заметил, что “черный плащ”, держась на некотором расстоянии, поминутно ныряя во встречные переулки, неотступно следует за ним.

Надежды звездочета не оправдались: Артур Инсекториус не нашелся. Напротив того, новости были самые печальные. Себастьян застал Эмилию за странным занятием. Она, неистово орудуя лопатой, перекапывала одну из лучших своих клумб.

– У меня всегда так, – сказала несчастная жена профессора, – стоит случиться какой-нибудь неприятности, – я сразу начинаю пересаживать цветы с места на место. Это очень успокаивает. Вы не пробовали?

Приход Себастьяна отвлек Эмилию от работы. Она провела гостя в беседку, принесла кувшин традосского вина и, усевшись напротив него, принялась рассказывать. Оказалось, что весь город благодаря весельчаку-студиозусу уверовал в то, что именно профессор шутки ради выпустил вчера на гостей Леоноры насекомых из своей коллекции. Горожане явились к дому профессора выразить свое возмущение. Эмилия, по ее словам, не понимала, как она смогла пережить такой позор. Но каковы горожане! Вместо того чтобы утешить несчастную в ее горе, они принялись хулить бедного профессора, хотя еще неизвестно, жив ли он.

– Вы, господин Нулиус, единственный во всем городе, кто не покинул меня, – говорила Эмилия, утирая слезу. – Вы настоящий друг моего милого, несчастного профессора. Но что мне делать, что? Весь город ополчился на меня. Теперь никто не купит у меня цветов на свадьбу или ко дню рождения, никто не придет в мой цветник насладиться бодрящим ароматом и потешить глаз буйством красок! И в довершение всего, уже скоро сутки я нахожусь в глупом положении соломенной вдовы.

Себастьян, как мог, утешал Эмилию, но большого облегчения ей не принес. Да и чем, какими словами можно было утешить ее? Артур пропал, не оставив никаких следов, ни малейшего намека на то, где его искать. Звездочету оставалось только заверить Эмилию, что он непременно найдет ее мужа.

– Да-да, – оживилась Эмилия, – вы найдете, я верю в вас, господин Нулиус.

– Я сделаю это. Мне бы для начала отыскать архивариуса Букреуса…

– Как! – воскликнула Эмилия. – Архивариуса? А разве его не посадили в темный чулан?

– В темный чулан? – удивился Себастьян. – Зачем это?

– Да ведь он же сошел с ума! Вы что, не помните, как он напугал нас вчера ночью?

И Эмилия принялась говорить без умолку, так что Себастьян начал опасаться за ее собственный рассудок. Он просил ее не волноваться, ни о чем не думать и, попрощавшись, поспешил в трактир Локка. По пути он еще раз попытал счастья у дверей городского архива, но тот по-прежнему был заперт, и на громкий стук никто не отозвался. К таинственному исчезновению профессора прибавилось не менее таинственное исчезновение архивариуса. Впрочем, оба они могли сидеть в трактире или, по крайней мере, последний из них. Однако надежда была очень слабая, что-то подсказывало Себастьяну, что он не скоро увидит Бальтазара.

В трактире было немноголюдно. Мрачный, как осенняя туча, трактирщик неохотно отвечал на вопросы звездочета. Действительно вчера в гостинице творилось что-то ужасное. Многочисленные гости, заполнившие накануне все номера, после бала в спешном порядке разъезжались, а трактир постепенно наполнялся всевозможными жуками, кузнечиками и, главное, пауками. Локк говорил, что половину ночи не мог уснуть: отовсюду слышались шорохи, стрекотание, шуршание крыльев. Профессора он не видел со вчерашнего вечера. Сам же он на балу не был и не может взять в толк, отчего это имя Инсекториуса у всех на устах. Архивариуса Букреуса он тоже сегодня не видел, ничего о нем не слышал и не знает, где бы он мог быть. А вот господин Пардоза – тот явился сегодня под утро и отдыхал у себя в номере до полудня, после чего куда-то ушел и до сих пор еще не возвращался.

Слушая трактирщика, Себастьян вспомнил о том, что Пардоза вчера весь день морочил профессору голову, назначая тому встречи то в архиве, то в трактире. Было ясно, что он что-то замышлял, хотел провернуть свои пакостные делишки, а Артур с его непосредственностью только мешал. И тут внезапная мысль о том, что профессор в своей настойчивости мог все-таки повстречать Пардозу ночью после бала, ужаснула его. Почему он сразу не догадался связать исчезновение профессора с явно нечистой деятельностью графа? Себастьян решил немедленно отыскать Пардозу и вывести его на чистую воду. Но где его искать? С чего начать?

Себастьян уселся за стол с намерением привести мысли в порядок и наметить путь поиска. Ему явно не хватало Бальтазара с его способностью разложить по полочкам всевозможные, даже самые запутанные, факты и обстоятельства и дать им, пусть фантастическое, но все-таки какое-то объяснение. Сам же звездочет на каждом шагу только путался и впадал в противоречия.

«Пардоза добивается руки Леоноры, – думал Себастьян. – Профессор одержим энтомологией, и накануне искал встречи с коллегой, господином Пардозой. Но он не знает, что Пардоза – граф и добивается руки Леоноры. Леонора хочет спасти своего жениха Самюэля Карабуса, и для этого ей зачем-то нужен профессор, который этого Карабуса в глаза не видел. Зато его видел Пардоза и налгал Леоноре, что тот умер, поскольку он сам ищет руки Леоноры… Нет, я вернулся туда, откуда начал. Начну еще раз. Артур Инсекториус не знает ничего. Самюэль Карабус накануне своего исчезновения расспрашивал горожан, как найти дом профессора. Пардоза выдает себя за любителя энтомологии, хотя на самом деле добивается руки Леоноры… Похоже, я так и буду ходить по кругу. Но почему Пардоза выдает себя за энтомолога? Вот вопрос. Ему что-то нужно от профессора. Но что? И что было нужно Карабусу от профессора? Украсть цветов? Глупо. Но именно там он потерял перстень, точно такой же, как у Леоноры… Ну да, ведь он ее жених… А перстень нашел я. Перстень. Перстень? Да, да, да! Перстень! Если один перстень у Леоноры, то другой должен быть у ее суженого. Бальтазар не сомневается в том, что этот перстень – сильный талисман. Видимо, он дает право на руку Леоноры, а поскольку Пардоза добивается этого права, он обязан искать перстень. Значит, он каким-то образом узнал, что перстень потерян возле дома профессора, и полагает, что профессор его нашел. Откуда ему знать, что перстень у меня? Значит… Значит, охотясь за перстнем, он охотился за Артуром и… Даже страшно подумать! Это очень похоже на правду, хотя и жуткую. С ума сойти! Все сходится! Леоноре нужен перстень, и она просит отыскать профессора (быть может, это и есть то средство, которым она хочет спасти Карабуса). Но с чего она взяла, что перстень должен быть у Артура? Может, Пардоза ей как-нибудь намекнул? Тогда все становится понятным. Профессор пропал ночью после бала, и граф Пардоза всю ночь где-то шатался. Если мои предположения верны, то бедному Артуру можно только посочувствовать. Впрочем, опять получается какая-то неразбериха. Ведь Артур сам настойчиво добивался встречи с Пардозой, а тот уклонялся от нее. Ах, какой же я глупец! Ну конечно же, беседуя с профессором и просматривая его коллекцию, граф спросил и о перстне, а узнав, что тот не находил его, стал избегать Артура. И что же из моих предположений следует? Ничего! Я так и не продвинулся в поисках профессора Инсекториуса, даже не знаю, в каком направлении его искать. А что с Бальтазаром? Он-то куда подевался? А может, он заблудился в архиве»?

Себастьян оцепенел от ужаса. Подобно вспышке молнии, его озарило воспоминание о чудесном и жутковатом свойстве нустернского архива.

– Силы небесные! – прошептал он. – Уж не разделил ли он печальную судьбу архивариуса Гренхема? Что за несчастный день сегодня!

Долго еще горевал звездочет, но постепенно надежда стала возвращаться к нему. Он утешил себя тем, что наверняка не знает ничего и потому его предположения могут быть ошибочными. Подытожив в уме все, что он сейчас передумал, Себастьян окончательно пришел к выводу, что вначале нужно искать графа Пардозу. «Этот, по крайней мере, бродит где-то в городе, – думал Себастьян. – Уж я-то из него все вытрясу!» Воодушевившись этой мыслью, звездочет выбежал из трактира, позабыв даже заплатить за пиво, чего с ним прежде никогда не случалось.

Но день, видимо, и впрямь был несчастливым. Себастьян обыскал весь город, расспрашивал горожан, но ничего не узнал. Стоило ему упомянуть имя профессора, как горожане оскорбленно отворачивались, а имя Мигеля Пардозы вообще слышали впервые. Не раз, пробегая через Ратушную площадь, звездочет припадал к окнам, заглядывал в архив, стучался в дверь, но и тут все было по-прежнему. Пробегав так до темноты, он чуть не опоздал встретить Леонору, которая должна была прийти к нему около девяти.

Домой звездочет прибежал запыхавшийся и измотанный. Марты не было. «Должно быть, по своему обыкновению засиделась где-нибудь в гостях, – подумал Себастьян. – Тем лучше. Надо будет спокойно поговорить с Леонорой: рассказать ей все, отдать найденный перстень. Дело слишком серьезное, чтобы разводить тайны. Вначале пропал Самюэль Карабус, потом – Артур, далее – Бальтазар, теперь и этот прыщ, граф Пардоза… Кто следующий?»

Себастьян едва успел привести себя в порядок, как с улицы послышался приближающийся цокот копыт. Возле башни остановилась карета, и Себастьян поспешил навстречу гостье.

– А где же фрау Марта? – спросила Леонора, войдя в гостиную.

– Должно быть, задержалась у какой-нибудь кумушки, – ответил Себастьян. – У меня не было времени предупредить ее, я только что сам вернулся. Но она скоро придет, не сомневайтесь. Прошу вас, Леонора, садитесь.

– Вы нашли профессора?

Леонора прошлась по комнате, бегло, но внимательно оглядывая ее.

– Нет, – развел руками Себастьян.

– Нет?

– Мне не повезло. Я искал его по всему городу, но…

– У вас довольно мило. Просто, но уютно.

За все это время она ни разу не взглянула на Себастьяна. А он между тем недоумевал. С первого же слова Леоноры звездочет почувствовал огромную перемену, происшедшую в ней. Голос ее был холоднее льда, выражение лица – высокомерное и даже суровое. Если бы не знакомые черты, Себастьян решил бы, что перед ним совершенно другая девушка. Но откуда влюбленному юноше было знать о том, что произошло в покоях Леоноры незадолго до ее выхода?

А между тем, произошло следующее. Сменив домашнее платье на вечерний наряд, Леонора сидела перед зеркалом и приводила в порядок прическу. Внезапно в раскрытое окно ее комнаты влетел какой-то небольшой, но тяжелый предмет. Она выглянула на улицу, но ничего подозрительного не увидела. Осмотрев пол, она нашла камень, завернутый в бумагу. Камень был самый обыкновенный, но бумага представляла собой письмо. Подсев поближе к огню, Леонора расправила смятое послание и прочитала:

«Милостивая сударыня!

Спешу уведомить Вас в том, что Вам грозит большая опасность. Вы, волею судьбы, оказались вовлечены в бесчестную игру трех отъявленных негодяев. Вокруг Вас плетется сеть гнусных интриг. Преступная шайка во главе с архивариусом Букреусом выпытала у Вашего жениха некоторую тайну и предательски погубила его, чему Вы сами были свидетельницей. Самый молодой из упомянутой шайки, звездочет Себастьян Нулиус, имеет коварную цель всячески обольстить Вас и завладеть Вашим сердцем. Для этой цели он составил ложный гороскоп, где представил обстоятельства явно для своей выгоды. Не верьте ни одному слову Себастьяна Нулиуса. Он погубит Вас, как погубил Вашего жениха, при содействии злонравного профессора Инсекториуса. В настоящее время злодейская шайка засела в городском архиве и предпринимает попытку подделать некий, небезызвестный Вам, документ, поскольку и он, увы, находится в руках негодяев. К тому же, кто-то из них завладел «любовным талисманом», но пока еще не знает, как его использовать. Однако это не должно Вас успокаивать. Негодяй в любой момент может открыть секрет талисмана, и тогда Вы пропали. Но знайте, сударыня, что у Вас есть верный друг, который не даст Вас в обиду. Ни в коем случае не встречайтесь с господином Нулиусом. Вам надо как можно скорее бежать из этого страшного города. Сегодня в девять часов вечера будьте у Западных ворот. Для Вас есть добрые вести с родины…

Ваш доброжелатель».

Леонора скомкала письмо и в негодовании бросила его на пол. Тон и манера послания вызывали недоверие к неизвестному «доброжелателю», тем более что Леонора не могла припомнить ни одного доброжелателя в этом городе. Но по истечении некоторого времени она подняла письмо и перечитала его еще раз. Потом надолго задумалась. Последняя строчка записки не давала ей покоя. Без нее письмо было бы явным пасквилем, но эта короткая фраза – «Для Вас есть добрые вести с родины…» – заставляла отнестись ко всему написанному с большим вниманием. Леонора долго ходила по комнате, не зная, на что решиться, но наконец остановилась и громко произнесла:

– Ну, нет. Я поеду и сама все выясню!

Она велела подать карету…

Всего этого Себастьян не знал и потому недоумевал. Он забыл, что хотел отдать перстень Леоноре и поговорить с ней начистоту. Он чувствовал себя виноватым, хотя не смог бы сказать, в чем. Разве что в том, что не нашел профессора. Молчание становилось тягостным и невыносимым. Леонора первой нарушила его:

– А где вы работаете? Где ваша обсерватория?

– Здесь же, наверху, – тотчас отозвался Себастьян, радуясь, что нашлась тема для разговора. – Если хотите, я покажу вам ее. Это площадка на башне, куда по ночам я выношу инструменты. Сейчас уже темно, и погода ясная, так что мы с вами смогли бы посмотреть на звезды.

– На звезды? – оживленно проговорила Леонора. – Я так давно не видела звезд… Охотно.

Себастьян учтиво поклонился и повел ее на башню. Оказавшись на воздухе, под сенью звездного неба, Леонора, казалось, повеселела. Себастьян с удовольствием показывал ей созвездия, называл звезды. К его удивлению, Леонора обнаружила неплохое знание астрономии, правда, некоторые созвездия она называла незнакомыми ему именами. Себастьян был увлечен беседой. Время от времени он брал Леонору за руку, но девушка каждый раз высвобождала ее.

– Значит, здесь вы и составляете гороскопы? – спросила Леонора.

– Нет, – отвечал звездочет. – Для этого не обязательно подниматься на башню. Все необходимые сведения можно почерпнуть в специальных астрологических таблицах. Их начал составлять мой прадед, продолжали дед и отец, и я их постоянно уточняю.

– Ах вот как. Кстати, почему вы не приложили к гороскопу чертеж?

– Разве? – удивился звездочет. – Возможно, забыл.

– Забыли? – переспросила Леонора. – А может быть, не сочли нужным?

Себастьян недоуменно посмотрел на Леонору. В ночном полумраке лицо девушки было бледным и холодным.

– Конечно, забыл, – пробормотал он. – Вы как-то странно говорите, Леонора. Я вас совсем не узнаю…

– А почему вы не нашли профессора Инсекториуса? – переменила тему Леонора.

Себастьян, сбитый с толку неожиданной холодностью Леоноры, довольно путано рассказал о своих неудачах. Девушка внимательно слушала, а потом спросила:

– Вы считаете, что горожане не правы, считая виновником вчерашних событий профессора Инсекториуса?

– Разумеется! Ведь это чушь, Леонора. Я знаю Артура уже много лет, он был дружен еще с моим отцом. Он не способен на такой поступок. И потом, насекомые в коллекции мертвы.

– Мертвы, – печально согласилась Леонора. – И вы даже не предполагаете, где теперь может находиться ваш друг?

– Нет. Ума не приложу. Но, Леонора, вы говорите со мной так, будто подозреваете в чем-то. Я просто не узнаю вас. Вы мне снова не доверяете?

– А вы считаете, вам можно доверять?

Себастьян молчал. Печаль омрачила его душу. Он понимал, что за время, пока он не видел Леонору, что-то произошло, но он и представить себе не мог, что именно.

– Я понимаю, Леонора, вам сейчас тяжело, – проговорил он. – Вы одна в чужом городе. Ваш жених в беде, вас преследует недруг. Но поверьте, я и сам искренне заинтересован в том, чтобы спасти бедного Самюэля Карабуса, и готов отдать…

– Откуда вы знаете, что Самюэль Карабус – мой жених? – перебила его Леонора. – Ведь я вам не называла имени моего жениха. Ведь не называла?

– Но я догадался, – растерянно отвечал Себастьян. – Вы спрашивали о нем еще в гостинице. Я уже тогда понял, что это не просто ваш знакомый.

– Ну, хорошо. А с чего вы взяли, что меня преследует недруг?

– Видите ли, Леонора, я случайно услышал ваш разговор с графом Пардозой…

– Когда?! – воскликнула Леонора.

– Вчера, когда вы потеряли веер, и я пошел его вам отнести.

– Так, стало быть, вы стояли возле моей двери и подслушивали?

– Это вышло совершенно случайно, поверьте. Мне было стыдно признаться в этом сразу, а потом… потом… Я вижу, вы в чем-то подозреваете меня, но… Мне нужно вам многое рассказать.

– А мне нужно у вас многое спросить. Так вы знакомы с графом Пардозой?

– К сожалению, пришлось познакомиться.

– Почему «к сожалению»?

– Он тайком пробрался в архив и хотел выкрасть один документ.

– «Девяносто девятую песнь вещуньи Филистены»?

– Да, – Себастьян был поражен.

– Значит, вы завладели этим документом? И где он теперь?

– У архивариуса Букреуса.

– А где сейчас архивариус?

– Не знаю, – горестно покачал головой звездочет. – Полдня я пытался найти его, выспрашивал у горожан, стучался в запертый архив, но все бесполезно. Признаться, я в отчаянии! Ваш жених в опасности, Артур пропал неведомо куда, в городе все ополчились против него, а Эмилия пребывает в печали и надеется только на меня. Но этого мало: неизвестно куда пропал и Бальтазар, а он мог бы нам помочь, ведь вы его совсем не знаете.

– Вы удивительно искренни, Себастьян, – задумчиво проговорила Леонора.

– Быть искренним не трудно, когда говоришь правду и не чувствуешь за собой вины. Я ума не приложу, в чем вы меня подозреваете. Впрочем, это ваше право… Просто я надеялся, что не давал вам повода сомневаться во мне. Об одном хочу напомнить: гороскоп предостерегает вас именно от необдуманных решений.

– Да! – усмехнувшись, воскликнула Леонора. – Как же я забыла про гороскоп! Но ведь его составили вы, стало быть, это вы подстерегаете меня.

– Я не понимаю вас, Леонора.

– Что если вы неправильно истолковали расположение светил, выдали желаемое за действительность?

– Ошибка здесь исключена, Леонора. Я вас не понимаю. Не хотите ли вы сказать, что я… словом, что я вас обманываю? Вы меня обижаете. Еще никто и никогда не смел предъявлять мне такие обвинения.

Леонора молчала, Себастьян был страшно оскорблен. Он отвернулся и невидящим взором смотрел в сторону замка барона Фойербарда. А в противоположной стороне из-за шпиля ратуши медленно поднималась луна. И лишь первый лунный луч коснулся башенной площадки – звездочет очнулся.

– Леонора, – сказал он, повернувшись к ней, – я не знаю, что случилось за те несколько часов, что мы с вами не виделись, но, думаю, произошло что-то ужасное. Какая-то сила хочет разлучить нас, помешать нашему счастью. Поверьте, я готов пожертвовать всем ради вас и ничего, слышите, ничего не прошу взамен. Мне довольно того, что вы есть, что я вас увидел. Я бы ни за что не влез так бесцеремонно в вашу жизнь, если бы не знал, что вам грозит опасность. Я не мог раньше рассказать вам о том, что знаю некоторые обстоятельства. Ведь только сегодня утром вы почтили меня своим доверием. Я ни в чем не виноват перед вами.

Леонора смотрела на Себастьяна. Лицо его обливал лунный свет, и, возможно, в выражении лица звездочета она прочла больше, чем услышала из его уст. Племянница бургомистра потупила взгляд и тихо промолвила:

– Как мне хотелось бы верить вам, Себастьян! Как мне этого хотелось бы… Стало прохладно. Сойдемте вниз.

Почти сразу же после того, как Себастьян и Леонора поднялись на башню, в дом вернулась Марта. Не подозревая о том, что у них гостья, она развела огонь в очаге, поставила греться ужин, а сама села за шитье. Еще днем она начала латать разодранный камзол своего воспитанника, но другие мелкие дела отвлекли ее. Теперь нянька решила продолжить штопку. Она взяла камзол на колени, повертела его, располагая поудобнее очередную дыру, но тут из кармана что-то выпало. Фрау Марта нагнулась и подняла с пола перстень на замшевом шнурке. Она повертела его в руках, положила перед собой на столе и устремила на него задумчивый взгляд. О чем напомнил этот загадочный талисман фрау Марте – неизвестно, но лицо ее было озарено тихой улыбкой. В таком положении и застали ее Себастьян и Леонора.

– Как хорошо, что ты пришла, Марта, – сказал звездочет. – Позволь представить тебе Леонору, племянницу нашего бургомистра.

– Очень приятно, – сказала Марта, выходя из задумчивости, и с живым интересом посмотрела на Леонору.

– И мне тоже, – ответила Леонора. – Себастьян мне о вас рассказывал.

– Это мило с его стороны.

– Странно, – сказала Леонора, подходя ближе к фрау Марте, – ваше лицо мне кажется знакомым. Как будто я вас где-то…

Она не договорила, ее взгляд упал на перстень. Леонора побледнела, изумленно взглянула на Марту, потом обернулась к Себастьяну и еле слышно проговорила:

– Откуда у вас этот перстень?

– Какой перстень? – переспросил Себастьян, подходя к столу. – Ах этот. Я вам сейчас все объясню.

Огненный взгляд Леоноры заставил его замолчать.

– Леонора, что вы так смотрите?! – в отчаянии вскричал он. – Я нашел этот перстень совершенно случайно и сегодня хотел вам отдать его.

– Я не верю вам, – тихо и сурово выговорила девушка. Затем быстро схватила перстень со стола, кинулась к выходу и уже в дверях обернулась к Себастьяну и холодным, полным презрения голосом повторила: – Не верю. Теперь я вижу цену вашей искренности и дружбе. Не приближайтесь ко мне. Я презираю вас! Вот бумага, которая разоблачает вас. Но я снова чуть было не поддалась на вашу ложь. Теперь довольно! Прощайте!

– Леонора! – воскликнул звездочет и протянул к ней руки.

– Не подходите! – закричала девушка. – И не смейте за мной идти.

Она резко повернулась и выбежала из комнаты. Себастьян стоял как громом пораженный.

– Что это такое, Марта? – еле вымолвил он.

– Признаться, я не ожидала такого поворота, – упавшим голосом ответила старая нянька и быстро добавила: – Что же вы стоите, Себастьян! Бегите! Догоните ее, догоните скорей!

Себастьян опомнился и выскочил на улицу. Он увидел отъезжающую карету и, недолго думая, кинулся за ней.

– Постойте! – кричал он. – Погодите!

Но тут кучер обернулся, и, к ужасу своему, Себастьян узнал в нем графа Пардозу. Граф оскалился сквозь свою огромную черную бороду, хлестнул коней, и те стремглав выскочили из Западных ворот. За каретой тотчас же опустилась решетка, так как пришло время запирать в городе все ворота.

Глава четырнадцатая

Доктор Целиус опасается за рассудок звездочета. – Бургомистр отрекается от племянницы, а Себастьян Нулиус спасается бегством от городской стражи. – Возвращение профессора Инсекториуса и его фантастический рассказ. – Появление архивариуса Букреуса.

– Что делать? Что делать?! – повторял Себастьян, бегая по гостиной и хватаясь за голову. – Все погибло, все! И в этом виноват я, только один я. Я был беспечен, преступно беспечен, ничего не предпринял для того, чтобы спасти бедную Леонору, не сумел вовремя объясниться с ней… Ну что за день сегодня! Почему мне так не везет? Друзья пропали, Леонору увез ненавистный Пардоза, и я не знаю, где ее теперь искать, у Марты случился приступ. Я остался совсем один, даже посоветоваться не с кем. Что же делать?

Дверь в комнату Марты открылась, и в гостиную вышел доктор Целиус. Себастьян тут же кинулся к нему.

– Ну что, доктор? Как она?

– Случай сложный, – вяло отвечал доктор, – хотя опасаться пока нечего. Покой, холодные примочки. Если к утру не очнется, будем пускать кровь.

Себастьян принялся расхаживать по гостиной, размахивая руками и горестно бормоча:

– Как это все ужасно! Вначале пропал Самюэль Карабус, который теперь неизвестно, то ли жив, то ли нет. Затем исчезает профессор Инсекториус, превратившись, как уверяет Бальтазар, в мотылька. Потом и сам архивариус исчез: вероятно, заблудился в городском архиве и тем самым разделил печальную судьбу господина Гренхема. Леонора похищена мерзким графом Пардозой, а городская стража и в ус не дует! Бургомистр оказался трусом и предателем. Да-да, доктор, предателем… Постойте, а может, он лишился разума и его нужно лечить?

Доктор Целиус быстро подошел к звездочету, остановил его и положил на его лоб холодную руку.

– Что это вы меня трогаете? – спросил Себастьян.

– У вас как будто жар, господин Нулиус.

– Что за вздор!

Себастьян недовольно отступил от доктора, но тот проворно и цепко схватил его за руку.

– И пульс как будто учащенный…

– Дался вам мой пульс, – запротестовал звездочет, высвобождая руку. – Я совершенно здоров!

– Не уверен, – отозвался доктор. – Самое главное – не волнуйтесь. Вам вредно волноваться. Прошу вас, присядьте.

И доктор Целиус, ласково обнимая звездочета, подвел его к креслу. Слегка обалдевший Себастьян сел.

– Успокойтесь, господин Нулиус, – продолжал тем временем доктор, – все будет хорошо. Скажите, где в вашем доме можно найти таз и чистые полотенца?

– Зачем это вам? – удивился звездочет.

– Видите ли, друг мой, вы слишком разгорячены, и дурная кровь, накопившаяся в вашем организме от неправильного образа жизни, не находит выхода. Если это запустить, то я не поручусь за ваш рассудок.

Доктор раскрыл свою небольшую кожаную сумку и извлек оттуда свернутую, чистейшей белизны, тряпицу. С величайшей аккуратностью он развернул сверток, в нем оказалась сверкающая бритва.

– Да вы с ума сошли! – воскликнул Себастьян, вскакивая с кресла. – Приберегите это для кого-нибудь другого, я не нуждаюсь в ваших услугах, тем более – в кровопускании. Я здоров!

– Напрасно вы отвергаете мою помощь. На ранней стадии всегда легче лечить болезнь, но если вы запустите ее, то кончите темным чуланом, и уже ничто вам не поможет, даже кровопускание, – доктор проговорил все это вялым, усталым голосом, убирая бритву в сумку. Затем поклонился и вышел.

– Он принял меня за сумасшедшего, – говорил звездочет. – Да и как не принять? Все против меня, все!

В самом деле, как было доктору Целиусу не принять Себастьяна за сумасшедшего после его бредового монолога?

Звездочет, по правде говоря, был действительно немного не в себе. День выдался на редкость неудачным, а вечер – и того хуже. После того как Пардоза увез Леонору, Себастьян кинулся к городской страже, умоляя ее открыть ворота. Но все было бесполезно. По издавна заведенному обычаю, на ночь городские ворота закрывались и могли быть открыты не иначе как по приказу начальника стражи или самого бургомистра. Начальника стражи в ту пору в городе не было, и, недолго думая, Себастьян поспешил к бургомистру. Нужно ли говорить, каких трудов стоило нашему герою добраться до отца города, который, сказавшись больным, целый день никого не принимал? Себастьян был пропущен в дом бургомистра только благодаря невесть откуда взявшемуся у него упрямству, граничащему с нахальством. Слуги просто растерялись, настолько Себастьян был не похож на себя.

– Что за шум вы здесь подняли? – строго спросил бургомистр, спускаясь по лестнице. На нем был ночной халат, а на голове вместо колпака красовалось мокрое полотенце; видимо, это были те самые холодные примочки, которые неизменно рекомендовал доктор Целиус.

– Под стенами города смертельный враг? – говорил он с нескрываемым раздражением. – Или, быть может, пожар разыгрался в этот неурочный час? Что вас привело ко мне, господин Нулиус?

– Господин бургомистр, – ничуть не теряясь, отвечал звездочет, – не все так плохо, как вы думаете, но, тем не менее, новости неважные. Прикажите немедленно открыть Западные ворота!

– Чего ради? – удивился бургомистр.

– Ваша племянница Леонора похищена! Ее увез негодяй и прохвост граф Пардоза.

– Какая племянница? Какой граф? – простонал бургомистр.

– Да ваша племянница, Леонора!

Бургомистр тихонько зарычал. Лицо его постепенно наливалось краской. До этого он придерживал полотенце одной рукой, теперь же схватился за голову обеими.

– Да вы что?! – разразился он криком. – Вы что, сбесились, господин Нулиус?! У меня нет никакой племянницы! Нет! И я не знаю никакого графа Пардозу! О, я несчастный! За что мне это наказание? Все как будто сговорились мучить меня. Сначала приходят требовать, чтобы я унял каких-то взбесившихся насекомых, потом является целая делегация с жалобой на профессора Инсекториуса, теперь, пожалуйста – племянница какая-то выискалась…

– Но, господин бургомистр! Леонора – ваша племянница! Она приехала два дня назад и все это время жила в вашем доме…

– У меня в доме?! Вот новости! Нет, вы действительно рехнулись. У меня нет и не было никакой племянницы, говорю вам еще раз. А если вдруг объявилась бы какая-нибудь, то пусть ее хоть сам черт крадет вместе с вами, господин звездочет!

Бургомистр развернулся и поспешно побежал вверх по лестнице. В полном недоумении Себастьян вышел на улицу.

Светила луна. Город был тих, он будто дразнил своей безмятежностью разгоряченного звездочета. «Что же все-таки происходит? – думал Себастьян. – Может, я и впрямь сошел с ума? Во всяком случае, я ничего не понимаю. Он отказывается от племянницы, в честь которой еще вчера устраивал бал? Может, из-за вчерашнего скандала он решил отречься от нее? Предатель!» Себастьян постоял с минуту в раздумье и тихо воскликнул:

– О Леонора! Где же теперь тебя искать? – Это имя вернуло его к жизни.

Забыв о бургомистре, он кинулся к дверям городского архива и принялся что есть силы колотить в дверь. Он колотил так долго и так неистово, что в домах на площади зажглись огни, открылись окна, и в них обозначились силуэты горожан. На Себастьяна посыпался шквал ругани. Вдали тревожно зазвучал рожок, свидетельствующий о приближении стражи, намеревавшейся задержать нарушителя спокойствия. После сигнала к тушению огня шум в городе, по мнению большинства горожан, был крайне нежелателен. Еще недавно такого же мнения был и сам звездочет. Сообразив, что встреча с городской стражей может сильно отвлечь его от поисков, Себастьян нырнул в ближайший переулок и кружным путем, таясь в лунной тени, направился домой.

Вбежав в гостиную, он увидел фрау Марту, лежащую в кресле. В одной руке у нее была записка от «доброжелателя», оставленная Леонорой, другая безжизненно свисала с подлокотника. Под ней на полу лежал флакон с нюхательной солью. Старая нянька была без чувств. Себастьян взял Марту на руки, уложил в комнате на кровать, а сам, уже не думая ни о каком страхе, кинулся к доктору Целиусу, который жил поблизости. Что произошло дальше в доме звездочета, читатель уже знает.

После ухода доктора Себастьян ходил из угла в угол и не знал, что предпринять. Уже давно к звуку его шагов примешивался какой-то другой, едва слышный звук, но звездочет, поглощенный горькими думами, не сразу услышал его. Наконец он остановился, тряхнул головой и пробормотал:

– Что это? Мне чудится или кто-то стучит?

Затаив дыхание, он вслушивался некоторое время, но вокруг было тихо. Лишь только он махнул рукой, как стук возобновился. На этот раз он был настолько отчетливым, что сразу стало ясно: кто-то стучит в оконное стекло. Себастьяну почудилось также, что чей-то слабый голос зовет его. Трудно сказать, какая мысль пришла звездочету на ум, но он опрометью кинулся из дома, выскочил на крыльцо и остановился, всматриваясь в темноту улицы. Однако улица была пуста. Себастьян спустился и прошелся немного около башни. Никого, кто бы мог постучать в окно, он не обнаружил. Возле ворот, опершись на алебарду, мирно дремал стражник. Себастьян поднялся на крыльцо и только хотел открыть дверь, как явственно услышал тонкий, слабый голосок:

– Себастьян! Себастьян, помоги мне!

Звездочет недоуменно огляделся, но никого не увидел.

– Неужели доктор Целиус прав, и я действительно тронулся рассудком? – проговорил он. – У меня видения и голоса… Нужно немедленно лечь в постель.

Себастьян взялся за ручку двери, но тут вновь услышал тот же голосок:

– Ну что за бестолковый звездочет! Я здесь! Скорее!

В поисках направления, откуда шел диковинный голос, Себастьян поднял голову и в слабом свете, падавшем из окна, увидел в углу перекладины крыльца слегка серебрящуюся паутину, а в ней – довольно крупного, беспомощно дергающего крыльями мотылька. Себастьян поднялся на мысочки, вгляделся в мотылька и, к своему удивлению и ужасу, узнал в нем профессора Инсекториуса. Звездочет остолбенел.

– Да что ты на меня глаза таращишь? – пищал сильно изменившийся профессор. – Вытащи меня скорей отсюда, а то, не ровен час, явится какой-нибудь паук!

Чувствуя легкое головокружение и глуповато улыбаясь, звездочет осторожно высвободил мотылька из паутины и круглыми от удивления глазами принялся рассматривать его. Да, это был Артур Инсекториус: его праздничный камзол, в котором он был на балу у Леоноры, башмаки с серебряными пряжками, очки… только все это было микроскопическое, как и сам владелец этих вещей.

– Ну и глазищи у тебя! – пропищал профессор. – Какой же ты страшный вблизи!

Себастьян все еще не пришел в себя. Он хотел подбодрить как-нибудь профессора, но вместо этого сказал:

– Нужно бы позвать Эмилию, ведь она места себе не находит от горя.

– Помилуй, друг мой! В таком виде показаться моей дорогой Эмилии? – занервничал профессор, болтая крохотными ручками и ножками. – Неси меня скорее в дом. Я устал, как пес!

Звездочет закрыл глаза, потряс головой и снова открыл их. Это был не сон, видение не исчезло. На его ладони действительно сидел пропавший друг, который настойчиво призывал его очнуться и не таращить на него своих огромных страшных глаз. Себастьян внес мотылька в дом, положил его на стол, а сам уселся подле. «Ну вот, – думал звездочет, – Артур наконец-то нашелся. Глядишь – и Бальтазар вскоре объявится. Интересно, в каком виде он появится перед нами? Ну и дела!» Из задумчивости его вывел профессор.

– Приветствую тебя, мой друг! – иронически пропищал он, стряхивая с себя остатки паутины. Энтомолог сложил крылышки, и теперь за спиной у него образовалось нечто вроде светло-серой мантии. Покрутившись в поисках местечка, куда бы присесть, и не найдя ничего лучшего, профессор уселся на краешек глиняной тарелки.

– Извини, что я так бесцеремонно присаживаюсь, не дожидаясь твоего приглашения, но я буквально выбился из сил. Знал бы ты, каких трудов мне стоило достучаться до тебя!

– Так это ты стучал в окно? – спросил Себастьян.

– А кто же еще? Все крылья себе отбил. А потом, когда увидел, что ты побежал на улицу, полетел к крыльцу и угодил в эту ужасную паутину.

– Но, скажи на милость, что с тобой произошло? – спросил все еще потрясенный звездочет.

– Что со мной произошло, ты и сам прекрасно видишь. Я стал маленьким мотыльком Аrctia caya. Но как со мной это случилось – вот вопрос!

– И как? – тихо спросил Себастьян.

– Теперь-то я знаю все, – проговорил профессор, качая своей маленькой головкой. Его крохотные очки совсем съехали на нос. – Но что в том проку? Как мне отыскать ее? Слушай, Себастьян, судя по всему, меня заколдовала сама принцесса Аранея дочь могущественного мага Аранеуса Диадематуса – покровителя насекомых…

– Кто?! – воскликнул Себастьян.

– Не кричи так громко, – застонал профессор. – Мой слух стал очень нежным.

– Тебя заколдовала принцесса Аранея, а ее отец покровитель насекомых? – шепотом спросил Себастьян.

– Что ты сипишь? Я тебя просил всего лишь не кричать. Да, он маг и покровитель. Теперь я это доподлинно знаю, и мне стыдно, что всего несколько дней назад я смеялся над этим. Но, Себастьян, судя по твоему вопросу, тебе знакомы эти имена?

– Да, Марта рассказывала о них сказку.

– Хороша сказка! – горестно воскликнул профессор. – Будь это сказка, я спал бы сейчас дома на мягкой постели, а не мотался бы невесть где в таком нелепом виде.

– Артур! Если, как ты говоришь, тебя заколдовала принцесса Аранея, то она должна находиться в нашем городе! – изумленно проговорил Себастьян.

– В том-то и дело, – ответил профессор. – Она где-то в наших краях, и каким-то образом узнала, что я изловил золотую жужелицу. Представь теперь весь ужас моего положения: я должен отыскать эту принцессу и упросить ее вернуть мне прежний облик. В таком виде, сам понимаешь, нельзя показаться ни дома, ни в университете.

– Но где же эта принцесса? – спросил Себастьян. – Ведь если бы она была в городе, то о ней было бы известно.

– Не знаю, дружище. Она может быть где угодно. Ведь она – фея.

– Но откуда ты все это узнал?

– Все это мне рассказали мои новые друзья, чудесные маленькие насекомые.

– Новые друзья? – переспросил звездочет. – Да они, кажется, всегда были твоими друзьями.

– Разве можно назвать дружбой то, как я обращался с этим милым, веселым народцем? – вздохнул профессор. – Но лучше я тебе расскажу все по порядку. Поверь, мне есть что рассказать…

– Я думаю, – согласился Себастьян и принялся слушать.

То, что рассказал профессор, было поистине невероятно. Погнавшись за красавицей Калимой, Артур Инсекториус внезапно почувствовал необыкновенную легкость во всем теле, но это не только не смутило его, напротив, приободрило так, что он действительно возомнил себя маленьким мотыльком. Он даже не обратил внимания на то, что на спине у него выросли крылья, а сам он значительно уменьшился в размерах. Одержимый каким-то неистовым порывом, он поднялся в воздух и вылетел из окна вслед за чудесной танцовщицей. Несмотря на темноту, профессор еще некоторое время видел мелькавшие впереди голубоватые крылья. Но вскоре они пропали из виду. Только тут профессор опомнился и обнаружил, что находится в неестественном положении между небом и землей. В первую секунду он испугался, что тотчас же рухнет вниз и разобьется вдребезги. Однако крылья несли его легко и свободно. Профессор решил, что спит, сильно ущипнул себя и застонал от боли. Это был не сон. И тут только до него дошел смысл всего происшедшего.

Он долго порхал в полном одиночестве, не зная, куда податься и что делать. Сверху сияла серебряная луна, а внизу воображение поражал диковинный пейзаж: навороченные прямоугольные глыбы, с высокими острыми черепичными крышами. Профессору не доводилось видеть город с высоты, и поначалу он совершенно растерялся, но, наконец, сообразив, что к чему, стал отыскивать знакомые дома и улицы. «Теперь, – подумал он, – мне не составит труда найти дорогу обратно в дом бургомистра, и пусть мне там растолкуют, чьи это отвратительные шутки!»

Но только он повернул в нужном направлении, как послышался страшный раскат грома, и небо вспыхнуло множеством огней. Это начался фейерверк алхимика Бертольда. На профессора иллюминация произвела жуткое впечатление. Звуковая волна трясла его маленькое тело, уши заложило, а светящиеся в воздухе искры, казалось, вот-вот обрушатся на него и сожгут. Он, как ошпаренный, помчался прочь от Ратушной площади и опомнился только за городом в мокрой траве на берегу реки.

Крылья его отсырели, силы истощились, а в ушах стоял звон. Трава, в которой оказался профессор, представлялась ему настоящим лесом. Луна тихо скользила сквозь случайное облачко, и это облачко навевало грусть. Профессор не знал, что предпринять и как теперь жить в новом обличье. Он горько вздыхал, вспоминая свой уютный дом и милую Эмилию. Но о том, чтобы вернуться домой в таком виде, не могло быть и речи, а оставаться здесь, посреди поляны, было небезопасно. «Чего доброго, – думал Артур, – поутру затопчут коровы». Собрав последние силы, он отправился искать убежище.

«Лес», по которому ему пришлось пробираться, не имел ни дорог, ни тропинок, поэтому нетрудно представить, каково было профессору двигаться вперед. Вскоре, однако, он приспособился забираться на высокие травинки и оттуда перескакивать на другие, с трудом взмахивая отяжелевшими крыльями. Двигаться таким образом было быстрее, но и теперь профессору вряд ли удалось бы добраться за ночь до ближайшего куста. Помог случай: внезапный порыв ветра поднял его и понес с огромной скоростью. Ветер слегка обсушил крылья необычного мотылька, и тот смог еще немного продлить свой полет. Профессор удачно приземлился на куст бузины. Здесь он нашел укромный уголок под листиком, свернулся калачиком и в тот же миг уснул.

Проснулся Артур Инсекториус оттого, что в глаза ему светило солнце, а рядом слышались чьи-то голоса.

– Это что за чудо такое? – спрашивал грубоватый голос.

– Какой необыкновенный мотылек! – восклицал другой, тонкий и нежный.

Профессор открыл глаза и увидел над собой страшную черную образину с огромными, как у оленя, рогами. Он в ужасе отпрянул, закрыв лицо руками.

– Какой нервный мотылек! – произнес грубоватый голос.

Преодолевая страх, профессор убрал руки от лица и увидел гигантского жука-рогача, неловко сидевшего на ветке куста. Возле него на листочке сидела не менее огромная, бабочка-крапивница.

И только тут профессор вспомнил о своем вчерашнем превращении.

– Так это был не сон?! – в отчаянии вскричал он.

– Кто вы такой, господин, не имею чести знать? – проговорил жук.

– А вы кто такой? – в свою очередь спросил профессор. – Что вам от меня нужно? Уберите, пожалуйста, ваши ужасные рога!

– Не бойтесь, не бойтесь, удивительный мотылек, – проговорила крапивница. – Господин Рогач не обидит вас, он добрый.

В это время подлетели и уселись на ветку еще несколько бабочек. Все они с любопытством смотрели на профессора и весело переговаривались:

– Какой странный!

– У него только четыре лапки.

– А какие маленькие глаза… и двойные!

– И усиков совсем нет.

Профессор оправился от испуга и, польщенный всеобщим вниманием, поднялся на ноги, расправил крылья и отряхнул свой измятый камзол.

– Откуда вы прилетели? – спросила его крапивница.

– Оттуда, из города, – ответил профессор и махнул рукой в неопределенном направлении.

– Вы живете в городе? – переспросила маленькая голубянка. – Я частенько бываю в городе, но вас там никогда не встречала. Вы, должно быть, принадлежите к очень редкому виду.

– Скажите, – поинтересовался очень важный адмирал, – вы дневной или ночной? Крылья у вас явно ночного мотылька, но, судя по всему, вы хорошо видите днем.

– Ах, что вы на него набросились?! – недовольно проговорила крапивница. Она считала себя вправе перебивать других на том основании, что первая нашла этого диковинного мотылька. Подлетев к профессору поближе, она спросила:

– Как ваше имя, милый мотылек? Из какого вы семейства?

– Из какого я семейства? – переспросил профессор и опечалился. – Ах, если бы я это знал! Еще вчера вечером я был человеком…

– Человеком?! – послышалось со всех сторон. – Неужели человеком?

– Да, милые мои бабочки, – отвечал профессор, – человеком. Но чья-то злая сила превратила меня в этого маленького мотылька.

– Напрасно вы так печалитесь, – промолвил жук-рогач. – Я бы на вашем месте радовался. Если бы мне предложили стать человеком, нипочем бы не согласился.

– Много вы понимаете! – возразила добрая крапивница. – Это дело привычки. Этот мотылек, я хотела сказать – человек, наверное, привык быть человеком, и теперь ему грустно быть мотыльком. И он ужасно страдает. Ведь правда, вы страдаете?

Профессор был тронут таким сочувствием. Вчера он действительно страдал, но теперь, находясь в таком чудесном обществе, он вряд ли мог бы назвать свое состояние страданием. Однако ему не хотелось огорчать добрую крапивницу, и он горестно вздохнул.

– Вот видите, он страдает. Ах, бедненький!

– И все-таки любопытно, – проговорила голубянка. – Трудно ли быть человеком? Человек не может летать.

– Человек ходит на двух ногах, а это так неудобно, – добавил жук-рогач.

– Ну что вы! – горячо возразил профессор. – Человеком быть очень неплохо. У человека есть дом, а в доме мягкая постель, и утром его ждет вкусный завтрак. У человека есть друзья и масса интересных дел…

– Бедняжка! – воскликнула крапивница. – Вы, наверное, устали с непривычки и проголодались. Ведь вы не умеете добывать себе пищу. Ну, ничего, теперь вы не одиноки.

– Считайте, что у вас появились новые друзья, – добавил важный адмирал.

– Одного не могу понять, – промолвил жук-рогач, – кто и зачем превратил вас в мотылька? Не каждый волшебник на это способен.

– У нас еще будет время подумать об этом, – деловито заявила крапивница. – Теперь надо бы накормить нашего нового друга… Кстати, вы ведь так и не представились.

– С удовольствием, – улыбаясь, проговорил энтомолог. – Я профессор естественной истории Артур Бенедикт Теодор Инсекториус к вашим услугам.

Это, обычное для Артура, заявление возымело на насекомых странное действие. Они вдруг громко воскликнули и, как один, отпрянули от него.

– Я не ослышался, – угрюмо переспросил жук-рогач, – вы сказали: профессор Инсекториус?

– Совершенно верно, – недоуменно подтвердил профессор. – А вы что, меня знаете?

– Еще бы! – очень неприятно усмехнулся рогач. – Кто же не знает профессора Инсекториуса, человека, который ловит доверчивых насекомых и безжалостно сажает их на булавки!

– Ужас! – воскликнула крапивница. – Сам профессор Инсекториус! Страшный злодей!

– Так, стало быть, это он губил наших братьев и сестер! – вскричал важный адмирал.

– И наших бабушек и дедушек! – угрожающе проговорила маленькая голубянка.

– Теперь понятно, почему его превратили в мотылька, – заскрежетал рогач. – Ну, теперь он заплатит за все! – ожесточился жук и медленно двинулся на профессора. Бедный Артур только хлопал глазами.

– Но, господа, – дрожащим голосом заговорил он, – я ведь всего лишь ученый. Я и в мыслях не имел кого-нибудь обидеть. Я изучаю насекомых… вас то есть…

Договорить ему не удалось. Господин Рогач, даром что был неуклюж, ловко боднул профессора своими рогами, и тот свалился с ветки. Не будь у него крыльев, он наверняка бы разбился. Теперь же крылья подхватили испуганного профессора и понесли прочь от злополучного куста. Но настоящие насекомые были куда проворнее. Они быстро догнали беглеца, окружили его и принялись колотить крыльями. Незадачливый энтомолог норовил вывернуться и улететь, но все было напрасно. Бабочки все плотнее окружали его, и вскоре, истрепанный и обессиленный, слабо дергая крыльями, он упал в траву. Все его тело ныло, голова кружилась, он не мог ни пошевелиться, ни открыть глаза. Насекомые уселись вокруг него и разгорячено переговаривались.

– Я думаю, мы ему крепко всыпали.

– А не перестарались ли?

– В самый раз.

– И все-таки, его жаль.

Профессор узнал последний голос, он принадлежал крапивнице.

– Смотрите, смотрите! – закричал кто-то. – Калима летит!

Профессор с трудом приоткрыл глаза и увидел подлетевшую красавицу Калиму, ту самую, за которой так легкомысленно он погнался вчера вечером. Бабочки наперебой стали рассказывать Калиме о том, что здесь произошло.

– И вот, уважаемая Калима, перед вами профессор Инсекториус, о котором среди насекомых всей округи ходят страшные легенды, – заключила коллективный рассказ голубянка, которая была страшно сердитой.

– К этому я могу добавить еще и то, – сказала Калима, – что этот человек изловил и посадил на булавку золотую жужелицу.

– Золотую жужелицу?! Золотую жужелицу!? – в негодовании загудели насекомые.

Профессор закрыл лицо руками, решив, что теперь-то ему уж точно пришел конец. Но новых тумаков не последовало. Калима успокоила разгорячившихся бабочек и даже произнесла небольшую речь в защиту профессора. Она сказала, что глупо было бы обвинять его в преднамеренном зле, что он, как любой человек, наивно полагает, что насекомые – безмозглые твари.

– Да-да, – говорила Калима. – Так считают все люди. И все потому, что не понимают нашего языка и мнят нас вовсе бессловесными. Они считают так: кто не умеет разговаривать на их языке, тот лишен разума. И профессор Инсекториус – не исключение.

Артуру стало вдруг невыносимо горько.

– Увы, мне, несчастному! – простонал он. – Все, все правда в ваших словах, уважаемая госпожа Калима! Я половину жизни потратил на изучение насекомых и в итоге ничего о них не знаю. Ни в одну даже самую сильную лупу я не смог разглядеть ваши достоинства. И я смел называть себя ученым!

Он долго сокрушался: охал, вздыхал, и маленькие сердца бабочек смягчились.

– Я же говорила, что он, может быть, и не виноват, – пищала сердобольная крапивница. – А мы его так оттузили.

– О нет! – воскликнул профессор. – Как ни больно это признать, но вы поступили правильно. Чем горше лекарство, тем лучше оно исцеляет. Вы своими тумаками вправили мне мозги, и теперь я будто заново родился. Ах, если бы вы смогли простить меня! – он так горестно вздохнул, что все бабочки смущенно отвернулись.

– Ну что, – спросила Калима, – простим профессора Инсекториуса?

– Простим! Простим! – закричали бабочки с облегчением. – Ну конечно, простим!

– Но вы должны поклясться, что больше никогда не посадите на булавку ни одно насекомое или иным способом не причините ему вреда.

– Об этом не может быть и речи! – воскликнул обновленный профессор. – Клянусь! Слово профессора Инсекториуса!

С тем же азартом, с каким бабочки недавно отколотили профессора, они принялись его утешать.

– Вы уж извините меня, профессор, – сказал важный адмирал, – за то, что я пару раз огрел вас своими крыльями.

– Ну что вы! – ответил Артур. – Я вам так благодарен!

После того как был заключен мир, бабочки накормили профессора нектаром, и тот признал, что ничего более вкусного не ел в своей жизни. Все они быстро подружились и полдня беззаботно водили хоровод на поляне возле реки. Но вскоре профессор загрустил.

– Как ни хорошо с вами, – проговорил он, – но я действительно привык быть человеком и хотел бы вернуться домой. Бедная моя жена, бедные друзья! Они, должно быть, уже оплакали меня. Что мне делать, госпожа Калима? Как снять эти ужасные чары?

– Судя по всему, – ответила Калима, – вас заколдовала сама принцесса Аранея, вряд ли кто другой обладает такой силой.

Профессор, ровным счетом ничего не знавший о принцессе Аранее, выказал не только удивление, но и живейшее любопытство, которое добрая Калима охотно удовлетворила:

– Далеко-далеко отсюда, под южным солнцем за Великой пустыней, на Великой Горе, где небо сходится с землею, находится благословенная страна Магония. Населяют ее удивительные люди, преисполненные мудрости, их часто называют магами и феями. Эти люди еще помнят о великом единстве мира, когда все твари понимали человека, а человек знал язык не только всех живых существ, но даже минералов и стихий. Они ревностно хранят то, что осталось от былого великого единства. Там все иначе, в этой чудесной стране. Но этих людей остается все меньше, а великая пустыня разрастается. Ее пески проникают уже в самое сердце Магонии. И никто из магов и фей больше не может по отдельности удержать всю память о великом единстве, поэтому они сочли за благо разделить свое великое служение и стать покровителями отдельных сфер природы. Есть и покровители насекомых. Их немало. Из своей среды они избирают себе короля – старшего над всеми магами. Вот уже много лет покровителей насекомых возглавляет король Аранеус Диадематус. Он мудрый и славный король, и принадлежит к древнейшему роду, основанному знаменитой феей Арахной. У короля Аранеуса есть единственная дочь – принцесса Аранея. В силу обстоятельств она покинула Магонию и теперь, как выяснилось, находится в вашем герцогстве.

Так вот, уважаемый профессор, никому в здешних краях, кроме принцессы Аранеи, не под силу совершить такое превращение, какое произошло с вами. Вам нужно ее отыскать.

– Но где я ее найду? – спросил профессор.

– В Нустерне или где-то неподалеку. Трудно сказать, где она сейчас может быть. Но вам во что бы то ни стало надо найти ее и вымолить прощение.

– А почему бы вам не полететь со мной и не замолвить за меня словечко?

– После того как вы завладели золотой жужелицей, никто из насекомых не осмелится просить за вас. Вы должны всего добиться сами. Летите, и пусть вам сопутствует удача.

– Но как я ее узнаю? – спросил профессор.

– Она прекраснее всех! – не утерпев, вставила свое слово крапивница.

Профессор, окрыленный надеждой, помчался в город. Первым делом он кинулся в архив, но не смог пробраться внутрь. Потом полетел домой, но Эмилия, приняв его за моль, чуть не прибила. Тогда ему ничего не оставалось, как отправиться к Себастьяну. И вот теперь он здесь.

Окончив свой рассказ, профессор погрустнел. Себастьян в глубокой задумчивости смотрел на пламя свечи.

– Теперь ты понимаешь, – сказал профессор, – в каком я оказался положении?

– Да, – промолвил Себастьян, – твое положение незавидное. Знаешь, Артур, я всегда, с самого детства, не сомневался в том, что мир преисполнен чудес, но в последнее время я просто огорошен ими. Если бы я услышал твою историю из других уст, то вряд ли поверил. Все, что ты рассказал, настолько фантастично!

– Еще вчера, – отозвался профессор, – я бы тоже не поверил. Но теперь, сам видишь. Перед тобой жертва своего же собственного легкомыслия. На беду свою я поймал золотую жужелицу…

– Но где, где искать эту прекрасную принцессу? – спросил звездочет, проникнутый горем своего друга.

– Разумеется, в Нустерне! – раздался громкий голос, не принадлежавший ни профессору, ни Себастьяну.

Себастьян обернулся… На пороге комнаты стоял архивариус Букреус. Он был в темном плаще, а подмышкой у него размещались какие-то папки.

– Бальтазар! Как я рад! – воскликнул звездочет и бросился навстречу другу. – Ты жив, ты такой же, как всегда! Как тебя не хватало. За то время, что тебя не было, столько всего произошло!

– Жив?! О чем ты, Себастьян? – недоуменно спросил архивариус, отстраняясь от объятий звездочета. – Что со мной должно было случиться?

– Да как же! Весь день я искал тебя, и безрезультатно. Уж думал, ты заблудился в архиве, как бедный господин Гренхем. А теперь, когда нашелся Артур… словом, я рад, что ты такой, как есть!

– Такой, как есть? Что за странное выражение? – пожимая плечами, сказал архивариус. – Впрочем, я тоже рад тебя видеть. Ты говоришь, что нашелся Артур? Интересно, интересно… А с кем это ты разговаривал здесь?

Он оглядел комнату, подошел к столу и собрался было положить на него свои тяжелые папки, как Себастьян, вскрикнув поспешно схватил его за руку.

– Осторожно!

– Ты что такой нервный? – недовольно спросил архивариус.

– Хочешь прибить своего друга? – послышался тоненький голосок.

Архивариус внимательно посмотрел на стол и ахнул:

– Профессор Инсекториус?!

– Ваш покорный слуга, – ответил маленький профессор и смешно поклонился.

– Ну и дела! А уж я начал было сомневаться в своем вчерашнем видении, – сказал архивариус, присаживаясь к столу. – Представь себе, Артур, Эмилия чуть не приняла меня за сумасшедшего, когда я рассказал ей о твоем превращении.

– Но откуда ты узнал? – удивился профессор.

– Мне посчастливилось стать свидетелем этого события, но оно было столь невероятно, что даже мой ум не смог вместить его. Только поздно вечером, когда тебя разыскивала Эмилия, я внезапно вспомнил, и это был миг озарения. Теперь я готов поверить во что угодно.

Профессор пригорюнился, услышав о том, что его искала и доселе безрезультатно ищет жена. А архивариус закурил трубку и обратился к Себастьяну:

– Перед моим приходом, если не ошибаюсь, вы говорили о принцессе Аранее?

– Да! Но откуда ты знаешь о ее существовании?

– Вот именно, – поддержал профессор. – И почему ты думаешь, что искать ее нужно в городе?

Бальтазар выставил вперед ладони, как бы отгораживаясь от вопросов.

– Успокойтесь, друзья мои, успокойтесь. В свое время я вам все расскажу. Но прежде мне хотелось бы услышать, что вам известно о принцессе Аранее. В особенности тебе, Артур.

Профессор потупил взор и печально покачал головой.

– Мне рассказали о ней мои милые друзья, бабочки…

– Бабочки? Какие бабочки?

– Видишь ли, Бальтазар, – не утерпев, вступил в разговор звездочет, – перед твоим приходом Артур рассказал потрясающую историю своих приключений в мире насекомых.

– Ах вот как! Артур, тебе придется повторить ее.

– О нет! У меня уже сил не хватит рассказывать об этом снова. Пусть лучше Себастьян, а я, если он собьется, поправлю.

Себастьян усмехнулся.

– В последнее время я только и делаю, что пересказываю подслушанные разговоры и невероятные события.

– И у тебя это неплохо, получается, – заметил архивариус.

Польщенный звездочет не без удовольствия изложил историю странствия профессора Инсекториуса. Когда он закончил, архивариус удивленно посмотрел на профессора и спросил:

– Это все? И ты, Артур, отправился искать принцессу, не узнав о ней ничего, кроме того, что она прекрасна? Да мало ли на свете прекрасных принцесс! Как же ты собирался ее найти?

Профессор пожал своими крохотными плечиками.

– Не знаю. Теперь я и сам вижу, что поторопился. Меня так вдохновила надежда…

– Ты ужасно легкомысленный, Артур. Но не унывай, небо наделило тебя таким другом, как я.

– Ты знаешь, где ее найти?

– Я же сказал – в Нустерне.

Профессор вспорхнул и от нетерпения принялся летать над столом.

– Нустерн – город немаленький. Может быть, ты знаешь, где конкретно она находится? Может быть, тебе известны ее более точные приметы?

– Да, да, да, – не без гордости ответил архивариус. – Я знаю все. В свое время мы доберемся и до принцессы. Но прежде разрешим один вопрос. Артур, скажи-ка нам научное название твоей золотой жужелицы?

При упоминании жужелицы профессор сложил крылышки и упал на стол.

– Моей жужелицы? Вот уж дудки, она моя!

– Ладно, ладно. Ты не ответил на вопрос.

– Общепринятое родовое название ее будет Carabus, а поскольку она золотая, то полное – Carabus aurus.

– Итак, Карабус аурус, – повторил архивариус. – Тебе это ничего не напоминает, Себастьян?

– Это очень похоже на имя несчастного Самюэля… – как-то неуверенно проговорил звездочет.

Архивариус снова обратился к профессору:

– А за что тебя наказала принцесса Аранея?

– Ох, не мучай меня, Бальтазар! Ведь я уже говорил: за то, что я посадил на булавку этого карабуса.

Себастьян в полном недоумении посмотрел на архивариуса.

– Уж не хочешь ли ты сказать, Бальтазар, что золотая жужелица и Самюэль Карабус… – Себастьян не договорил.

Архивариус улыбнулся.

– Именно это я и хочу сказать!

– Но этого не может быть!

– Почему? Посмотри на Артура. Если он смог превратиться в мотылька, то почему бы Самюэлю Карабусу не стать золотой жужелицей?

– Но зачем?!

Архивариус развел руками.

– Не знаю. Может быть, хотел спрятаться от кого-нибудь. Или полакомиться нектаром в цветнике Эмилии.

– Во-первых, жужелицы не едят нектар, – пробурчал профессор, – а во-вторых…, – он не договорил: издав пронзительный вопль, который послышался друзьям всего лишь писком, он вскочил и забегал по столу.

– Себастьян, что он такое говорит? Это что же получается, я посадил на булавку… че-ло-ве-ка?!

– Увы, мой друг, – покачал головой архивариус, – это так. В твоей коллекции оказался Самюэль Карабус, молодой маг из Магонии, один из покровителей насекомых.

– Маг?! Горе мне! – простонал профессор.

– Из Магонии?! – воскликнул Себастьян. – Но откуда ты это знаешь?

Бальтазар жестом успокоил друзей.

– Погодите, не торопитесь, мои дорогие. Вы слишком возбуждены. Оставим на время все вопросы и совершим небольшой экскурс в историю Магонии.

– Магонии? – переспросил Себастьян.

– Ты не ослышался, мой друг, – в историю Магонии.

Он разложил перед собой принесенные папки и продолжил:

– Всю прошлую ночь и весь нынешний день я провел в поисках чего-либо, что хоть как-то может быть связано с Магонией. Упорный труд всегда вознаграждается. Я нашел больше, чем рассчитывал. Вот взгляните, – он раскрыл самую толстую папку, – это фрагменты «Хроник Аранеусского королевства». Как они попали в наш архив – тайна, которую, возможно, мы не узнаем никогда. Да, для нас сейчас это и не важно. А важно то, что здесь находятся ответы на все волнующие нас вопросы. С вашего позволения я прочту наиболее интересные из этих фрагментов. Итак, слушайте…

Глава пятнадцатая

Печальное повествование Нестора Магноциуса. – Тревога короля Аранеуса. – Лучшее творение золотых дел мастера Аурса. – Расстроенная свадьба и бегство принцессы. – Роковая буря.

Я – Нестор Магноциус – летописец его величества короля Аранеуса Диадематуса, правителя Арахнид и его окрестностей, с величайшей печалью в сердце спешу изложить во всех подробностях диковинные происшествия, ознаменовавшие свадьбу единственной дочери короля принцессы Аранеи. С той поры, как из Арахнид исчезла вещунья Филистена, редко кто видел короля Аранеуса веселым. Одна лишь принцесса могла вызвать на его лице улыбку. Но когда принцесса Аранея вошла в совершеннолетие, король изменился еще больше: он чаще оставался один, порою впадал в столь глубокую задумчивость, что казалось - спит с открытыми глазами или грезит о вещах, не слишком веселых. На осторожные наши расспросы он либо отвечал уклончиво, либо отмалчивался. Да и на дочь он стал смотреть иначе – испытующе и с какой-то тревогой. Лучший из дворцов северной Магонии был окутан печалью.

И вот однажды, за две недели до достопамятного дня бракосочетания принцессы, король созвал совет и обратился к своим подданным с такими словами:

– Всем вам известно, что я решил выдать свою дочь принцессу Аранею за молодого Самюэля, сына моего старого друга герцога Карабуса, которого вы все хорошо знаете и любите. Принцесса уже давно совершеннолетняя, а я все откладываю день свадьбы. Да, друзья мои, я в нерешительности. Причина ее – «Девяносто девятая песнь вещуньи Филистены», Песнь жизни моей дочери.

Члены совета издали возглас удивления. Всем было известно, что юная вещунья Филистена много лет назад покинула пределы страны по причинам, о которых приближенные могли только догадываться. И все эти годы о девушке, к которой был так привязан король, считалось не принятым говорить вслух. И вот король первым нарушил этот негласный запрет, повергнув в немалое изумление приближенных, – первый во всеуслышание заговорил о вещунье.

– Не знаю, правильно ли я поступаю, – продолжал между тем король, – не принимая во внимание пророчество одной из лучших вещуний страны, ведь речь идет о счастье принцессы. Однако не пренебречь пророчеством очень сложно: покинув страну, Филистена забрала с собой единственный экземпляр своей песни.

– Как забрала?! – послышались возгласы со всех сторон. – Как это возможно? Ведь «Песнь жизни» должна храниться у родителей или опекунов.

Король только печально качал головой. Видя такое сокрушение, все умолкли.

– Прошу прощения, ваше величество, – сказал старейший маг барон Аргиопус, – разве вам неизвестно содержание этого пророчества? И разве в нем нет прямых указаний на молодого герцога?

– Прошло много лет, – печально отвечал король. – Очень много лет. Я уже не помню дословно содержания этой песни. Но, как всякое пророчество, оно может толковаться по-разному. Некогда я прочел его в пользу герцога Карабуса, хотя вещунья Филистена читала его иначе. Все эти годы я был уверен в своей правоте, но теперь… Все было бы проще, если бы еще раз представилась возможность взглянуть на эту песнь. Однако такой возможности нет. Я колеблюсь. Породниться с домом герцога Карабуса – что может быть лучше для нас и для принцессы? Но с другой стороны, пренебречь «Песней жизни» принцессы – преступление. Как ей спеть свою песнь и прожить свою жизнь, если начало будет фальшивым? Не омрачу ли я будущего дочери? Я призвал вас, друзья мои, на помощь в трудную минуту и жду вашего совета.

– Напрасно, ваше величество, вы скрывали от совета королей и от своих придворных, что «Девяносто девятая песнь вещуньи Филистены» пропала, – не глядя на короля, проговорил барон Аргиопус. – Это печально, но не страшно. Однако как могло случиться, что до сих пор этот важный документ не в вашем распоряжении? Вы ведь наверняка предпринимали попытки отыскать вещунью. Неужели поиски ее так трудны?

– Я боюсь огорчить вас, мой дорогой Аргиопус, – печально отвечал король, – но я не предпринимал никаких попыток отыскать прекрасную вещунью Филистену, и вовсе не потому, что искать фею, скрывшуюся в сумраке дольнего мира – задача не из легких, просто у меня на то были причины. Думаю, это еще одно преступление. Возможно, мне уже не править Арахнидами после ближайшего совета королей. Однако речь сейчас идет о другом: я жду вашей помощи, вашего мудрого совета.

Все мы крайне опечалились и надолго задумались. Барон Агриопус больше не проронил ни одного слова. Что мы могли посоветовать королю? Искать вещунью он не хотел. Нужно было вспоминать песню, хотя король сказал, что со дня совершеннолетия принцессы он только этим и занимается. Тогда заговорил королевский сенешаль барон Авикула:

– Вы, ваше величество, один из уважаемых правителей Магонии, вы опытный маг. Вы приблизительно помните содержание «Девяносто девятой песни», и маловероятно, что могли сильно ошибиться в истолковании пророчества. Но даже если вы сомневаетесь и помните только часть, недостающее может восполнить принцесса Аранея.

Король с удивлением и надеждой воззрел на сенешаля.

– Да-да, ваше величество, всякий вам скажет, что сердце принцессы чисто, в этом сердце уже звучит «Песнь жизни», и эта песнь не сфальшивит, вы сами это знаете. Нужно испытать принцессу, нужно спросить ее сердце. Если брак с герцогом противен ее судьбе, сердце принцессы само отторгнет ложь, и это будет очевидно.

– Благодарю тебя, верный Авикула, – обрадовался король, но тут же тень легла на его лицо. – Впрочем, это опасное испытание. Страшно испытывать чистое сердце, не заронив в него яда сомнения. Испытание не может быть глубоким.

– Я уверен, ваше величество, что решение лежит на поверхности, – поспешил ободрить короля барон Авикула.

На том и порешили. Спустя некоторое время перед королевским советом предстала принцесса Аранея. Испытание показало, что любовь принцессы к молодому герцогу столь же чиста и безмятежна, как ее собственное сердце. Король заметно повеселел и впервые за несколько последних месяцев просветлел лицом.

Он немедленно назначил день свадьбы и распорядился о необходимых приготовлениях. Молодой герцог уже значительное время гостил в замке короля Аранеуса, равно как и принцесса частенько бывала у друга своего отца, старого герцога Карабуса. Молодые люди давно любили друг друга и были самыми неразлучными друзьями.

Теперь, по назначении дня бракосочетания, молодой герцог отправился в замок своего отца приготовиться к женитьбе и торжественным образом вернуться в день свадьбы, дабы вести под венец свою возлюбленную.

Лучшему ювелиру Арахнид, мастеру Аурсу, были заказаны обручальные перстни. Прежде чем взяться за работу, золотых дел мастер по традиции ювелиров Магонии должен был внимательно вслушаться в «Песнь жизни», звучащую в сердце принцессы, дабы изготовить не просто обручальный перстень, а талисман, способный хранить ее счастье. И только после этого мастер Аурс изготовил второй перстень, столь подходящий к первому, что надеть его мог только тот, кто самой судьбой предназначен в мужья принцессе; надев раз эти перстни, супругам уже труднее было бы поссориться или изменить друг другу, поскольку тайная сила талисманов выявляла и преумножала их любовь, создавала незримую, но прочную, связь между влюбленными. Король пришел в восторг от творения мастера.

– Теперь-то я могу быть спокоен, – сказал он, – ведь счастье Аранеи будет охранять чудесный талисман.

Однако уже к вечеру того же дня король забеспокоился. Он позвал к себе Аурса и высказал опасение: подойдет ли второй перстень молодому герцогу? На что золотых дел мастер возразил:

– Я, конечно, не изучил душевную склонность герцога Карабуса, но коль скоро принцесса любит его, и вы отдаете за него свою дочь, то для беспокойства, ваше величество, не может быть оснований.

Чтобы окончательно развеять свои опасения, король Аранеус призвал принцессу и долго беседовал с ней. Она еще раз подтвердила, что брак с молодым герцогом ей по душе, что Самюэль для нее дороже, чем брат, что она, бесспорно, его любит, и не хотела бы с ним расставаться. Король окончательно успокоился.

Приближался день свадьбы. В Арахниды съезжались гости со всей Магонии. В числе их оказался и граф Мигель Пардоза, некогда приближенный короля, но впоследствии удаленный от трона за некоторые неблаговидные поступки. Короля отнюдь не обрадовало появление графа, но ради предстоящего праздника он решил принять его.

Представ перед правителем, граф Пардоза заявил, что принцесса Аранея не может принадлежать герцогу Карабусу, поскольку тот не удовлетворяет требованиям «Девяносто девятой песни вещуньи Филистены». И тут же официально попросил у короля Аранеуса руки его дочери. Этот разговор проходил в присутствии принцессы и многих придворных, и нужно ли говорить, что слова графа повергли всех в изумление. Король помрачнел, но, не выказав гнева, ответил, что поскольку пророчество вещуньи утрачено, никто не имеет права оспаривать его решение. Тут, к всеобщему удивлению, граф Пардоза объявил, что вещая песнь Филистены не утрачена, а находится у него. Королевский секретарь принял от графа манускрипт и огласил его содержание. Из манускрипта было видно, что суженым принцессы Аранеи является именно граф Пардоза. Трудно представить смятение, овладевшее собранием. Принцесса с недоумением смотрела на графа. Члены королевского совета с тревогой ожидали реакции правителя. Тот хранил угрюмое молчание. Когда же всеобщее напряжение достигло опасных пределов, король Аранеус встал, взял из рук секретаря манускрипт, и внимательно рассмотрев его, обратил на графа взгляд, преисполненный гнева.

– Ваша репутация, граф, – сказал он, – всегда была дурной. Но теперь вы представили неопровержимые доказательства вашей, хотя и незрелой, но уже достаточно гнусной подлости. Этот манускрипт – подделка! Вы поторопились, граф, и, готовя свою интригу, не учли то обстоятельство, что я хорошо знаю почерк вещуньи Филистены. Прошло много лет, но я не забыл его. В моем архиве хранятся два письма вещуньи. Сейчас в присутствии всех мы сверим почерки, и тогда берегитесь, граф Пардоза!

Но Пардоза не стал дожидаться, когда принесут письма, а поспешно удалился. Недоразумение разъяснилось, но принцесса сделалась грустна. Король удалил нас от себя и, оставшись наедине с дочерью, имел с ней долгую беседу. Надо полагать, он рассказал принцессе то, что не решался доверить ни одному из приближенных, поскольку принцесса вышла от отца просветленная и взволнованная. Она не могла уснуть всю ночь. Впрочем, в ту ночь во дворце не спали многие: шли последние приготовления к свадьбе.

Наутро в Арахниды вошла торжественная процессия, сопровождающая жениха принцессы. Свита молодого герцога Карабуса двигалась в многочисленных чудесных повозках, одни из которых были запряжены разнообразными редкими животными, другие же и вовсе ехали сами собой. К праздничному шествию присоединились жители предместий. Радостные и гордые, они шли рядом с повозками и распевали старинные праздничные песни. Дорога перед экипажем жениха покрывалась живыми цветами, которые радостно качали своими головками.

Дома на улицах, по которым проходила процессия, на глазах меняли будничную окраску на самые разнообразные цвета и оттенки, а над крышами зависали радуги, образуя веселую аркаду.

Возле дворца свадебный поезд встречал сам король Аранеус. Приветствуя гостей, он пригласил их во дворец, а старого герцога взял за руку и увел в свои покои, дабы обсудить то, что в таких случаях должно обсуждать благородным родителям. Все шло как нельзя лучше, все были счастливы и веселы. Но вскоре я, Нестор Магноциус, пишущий эти строки, заметил, что с женихом происходит что-то необычное (как впоследствии выяснилось, это заметили и многие другие). Самюэль Карабус отсутствовал в Арахнидах две недели и теперь, по некоторым признакам, был неузнаваем: взгляд его был рассеян, речь несвязна и путана, он часто оглядывался, будто искал чего-то, на невесту почти не смотрел, а если и смотрел, то в лице его отображалась такая мука, что хотелось тотчас же броситься утешать его, он постоянно впадал в задумчивость и часто вздыхал. Многие, не совсем внимательно рассмотрев молодого герцога, полагали, что признаки эти есть результат вполне объяснимой взволнованности. Но более проницательный взгляд быстро определил бы тут нечто совсем иное. Подобным взглядом, безусловно, обладала принцесса, и от нее не могла ускользнуть очевидная перемена в женихе. Она время от времени отводила Самюэля в сторону и о чем-то беседовала с ним. Как потом уверял один из придворных, столь же необычно выглядел и старый герцог: он был чем-то крайне удручен.

Между тем пробил час идти к алтарю. Храм находился на другой стороне дворцовой площади, и площадь эта уже была полна народу. В окнах прилегающих домов виднелось по нескольку горожан – всем хотелось посмотреть на то, как молодой герцог Карабус поведет под венец принцессу Аранею.

Наиболее любопытные и отчаянные из горожан уселись на летающие коврики и нетерпеливо порхали над площадью, создавая непрерывно движущийся, пестрый второй ярус зрителей. Когда герцог и принцесса вышли из дворца, площадь наполнилась ликованием. Народ расступился, образуя коридор с живыми, ликующими стенами, и мостовая тотчас покрылась зеленым ковром душистых лесных трав, а цветы, начиная от Анютиных глазок и кончая золотистыми розами, принялись расти где попало: на уличных фонарях, на стенах домов, на шляпах у горожан. Некоторые из цветов были не в состоянии сдержать восторга и срывались с места, взмывая в воздух разноцветными бабочками и стрекозами. Паучки ловко шныряли на тоненьких паутинках между ожившими цветами и летающими горожанами, демонстрируя завидное мастерство полета.

Наконец жених с невестой, сопровождаемые отцами, родственниками и приближенными, среди которых был и летописец, пишущий эти строки, скрылись в храме. Принцесса Аранея и герцог Карабус предстали перед алтарем, и начался обряд венчания, каковой по традиции полагалось совершать старейшему магу. Однако все пошло не совсем обычным порядком.

Старейший маг Агриопус то ли по рассеянности, то ли в силу иных никому неизвестных причин, обратился сначала не к жениху, а к невесте, спросив ее, желает ли она взять в мужья благородного герцога Самюэля. Такое нарушение традиции обряда вызвало недоумение, однако все почли еще более традиционным не вмешиваться в действия старейшего мага. Принцесса, не заметившая этой странности, зардевшись, ответила «да». И маг надел ей на палец чудесный перстень работы золотых дел мастера Аурса. Но когда маг Агриопус обратился с подобным вопросом к жениху, то, ко всеобщему удивлению, Самюэль Карабус, потупив очи, не ответил ничего. Агриопус повторил свой вопрос, и тут, будто очнувшись от каких-то тяжелых мыслей, молодой герцог ответил:

– Да, ваше старейшество, согласен, уж коли на то воля моего отца и желание прекрасной принцессы.

Среди присутствующих прошел недоуменный ропот, а Самюэль продолжал:

– Да-да, я конечно, исполню волю моего отца и короля Аранеуса, которого глубоко чту, но хочу сказать… Я должен это сказать… Аранея, ты же знаешь, я не умею лгать. Я хочу сказать… я хочу… словом, я люблю другую девушку.

Принцесса не произнесла ни слова. Пока Самюэль говорил, она недоуменно смотрела на него, но когда он дошел до страшного признания, она всего лишь потупила взор. Меж тем ропот усиливался.

– Но это ничего, – в большом волнении продолжал говорить герцог, – я не отказываюсь от тебя, Аранея. Я дал слово жениться и женюсь. Ведь я тебя очень уважаю, очень… Ах, будь, что будет!

С этими словами Самюэль схватил с бархатной подушечки свой перстень и быстро надел себе на палец. В тот же миг принцесса громко вскрикнула и упала без чувств. Вслед за ней простонал, как от боли, Самюэль, а перстень его запрыгал по полу.

– Что это? – воскликнул он. – Перстень так обжег мне палец и сам соскочил с него.

Он нагнулся и поднял перстень.

– Смотрите! – снова воскликнул он, показывая на перстень подбежавшим отцу и королю. – На камне образовалась трещина.

– Ужас! Ужас! – закричали вокруг. – Какой страшный знак!

Аранею в это время поддерживало несколько дам. Сделавшись белее бумаги, Самюэль наклонился над ней и полным скорби голосом прошептал:

– Бедная Аранея, прости!

Он затравленно оглядел окружающих.

– О, горе! Горе мне несчастному! – выкрикнул он и, не помня себя, выбежал вон.

Король Аранеус исподлобья посмотрел на старого герцога и спросил:

– Что все это значит?

– Ваше величество, – отвечал растерянный герцог, – я пытался его вразумить, но…

– Так вы все знали? – тяжело проговорил король. Больше он ничего не сказал, взял на руки свою бесчувственную дочь и, ни на кого не глядя, вышел из храма.

Народ на площади был в волнении. Потом некоторые горожане рассказывали, что молодой герцог Карабус выбежал из церкви сам не свой, обернулся золотым жуком и улетел прочь. Из уст в уста среди горожан передавалась одна и та же новость: «Перстень мастера Аурса не пришелся впору! Молодой Карабус отказался от принцессы!» Но когда на площадь вышел король Аранеус с дочерью на руках, гул голосов стих. В полном безмолвии прошел правитель Арахнид к своему дворцу и, даже не обернувшись, скрылся в нем. Народ на площади больше не шептался. Опечаленные и сконфуженные горожане разошлись по домам. Угасли радуги, пропали цветы, дома приняли свою будничную и даже несколько более мрачную окраску.

Принцесса довольно скоро пришла в себя. Она не сразу вспомнила, что произошло, и недоумевала, куда подевался ее жених. Но вспомнив, сделалась беспокойной. На вопросы лекаря Аранея отвечала, что причиной обморока, скорее всего, стала страшная боль, которую внезапно причинил ей перстень. Перстень хотели, было, снять, но не смогли: он будто прирос к пальцу принцессы. При внимательном рассмотрении на нем обнаружилась точно такая же трещина, как и на перстне молодого Карабуса. Король немедленно потребовал к себе золотых дел мастера Аурса и как только тот пришел, обрушил на него свой гнев:

– Вы, мастер, явно перестарались! Перстень, который вы изготовили, чуть было не лишил жизни принцессу!

– Ваше величество, – возразил мастер, – я создал талисманы, охраняющие счастье принцессы. Они призваны улавливать тончайшее движение души и укреплять подлинную любовную связь, каковая естественным образом должна возникнуть в сердцах принцессы и ее суженого согласно «Песни жизни» каждого их них. Это лучшая моя работа.

– Но перстень принес принцессе страшную боль. Вы посмотрите, камень в нем дал трещину.

Мастер взглянул на перстень принцессы и помрачнел.

– На это я могу сказать только то, что герцог Карабус не может быть мужем принцессы.

– Но ведь вы изучали душу принцессы! – воскликнул король. – Как же вы не смогли распознать ее настоящей душевной склонности?!

– Я, ваше величество, ювелир, а не прорицатель. И потом тон, в котором вы разговариваете со мной, я нахожу оскорбительным. Не потрудитесь ли изменить его?

– Не потружусь, – мрачно ответил король.

– Ах так. Тогда прощайте, ваше величество, – проговорил оскорбленный мастер. – Одно лишь хочу сказать вам: гнев никогда не служил украшением мудрости.

Золотых дел мастер Аурс повернулся и вышел из дворца. С тех пор его никто не видел в Арахнидах. Принцесса и мы, приближенные, пытались образумить короля, но он был упрям в гневе. Увы, и с мудрейшим из магов и благороднейшим из королей это временами случалось. Пустыня проникла в самое сердце Магонии.

День, от которого ждали всеобщей радости, обратился в один из мрачных дней королевства. Не прошло и двух часов после разговора с мастером Аурсом, как во дворец пришла весть о том, что страшная беда постигла старого герцога Карабуса: он слег в постель и теперь опасно болен. Причиной тому, кроме всего прочего, послужило исчезновение его сына Самюэля. По словам мага, молодой герцог, прилетев в свой дворец, обнаружил там какое-то письмо. Прочитав его, он точно обезумел, взял первого попавшегося коня и умчался на север, в пустыню.

Выслушав эту весть, король не проронил ни единого слова, но принцесса была потрясена рассказом мага.

– Бедный Самюэль, – говорила она. – Он погибнет. Ах какой он доверчивый и простодушный! И такой робкий! Почему, почему, он не рассказал мне обо всем сразу?

– О ком ты плачешь, дочь моя? – проговорил король. – О человеке, который оскорбил тебя перед всем городом и королевством!

– Ах отец, – отвечала принцесса, – не говорите так. Самюэль добрый и честный, он никогда не причинит мне зла, в том я ручаюсь. В его поступке нет ничего оскорбительного. Причина - в его нерешительности, но она лишь доказывает его деликатность. Он не нашел сил открыть мне свою тайну до венчания. Как, должно быть, он мучился, бедняжка!..

– Так ты его уже простила? – изумленно спросил король.

– Да я и не сердилась на него. Разве можно винить его в том, что он полюбил другую девушку? Ведь я люблю его и желаю ему только счастья. Если бы он сразу мне во всем признался, я бы поняла и с радостью вернула бы его обет.

– Куда глядели мои глаза! – воскликнул король. – Куда глядели глаза моих придворных! Вдобавок ко всему она его не любит! И никогда не любила. Милое дитя, да разве это любовь? Так любит сестра брата, так привязаны друг ко другу друзья, но любовь… – король вдруг замолчал и, тяжело дыша, потупил очи.

– Может, вы и правы, отец, – сказала принцесса. – Но сейчас надо думать о другом. Что будет с Самюэлем? Ведь он пропадет.

– Не беспокойся, Аранея, – ответил король. – Во-первых, он – мужчина, а во-вторых, выветрит печаль и вернется домой.

– Нет, вы его не знаете! – с чувством проговорила Аранея.

– Дочь моя, – устало сказал король, – сегодня был тяжелый день. Пойди лучше отдохни, прошу тебя.

Принцесса удалилась. Король отпустил приближенных и, оставшись один, предался тяжелым думам.

А вечером того же дня дворец потрясла страшная весть: пропала принцесса Аранея! Отпущенная королем она ушла в свои покои, и никто не видел, чтобы она оттуда выходила. Спустя же несколько часов кормилица не нашла ее на месте. Не оказалось принцессы ни в саду, ни где-либо еще. На постели ее лежало письмо, адресованное королю. Когда Аранеус прочел его, то сделался бледен.

– Вот, когда приходится расплачиваться за прошлые ошибки, – проговорил он.

Было приказано обыскать весь дворец, пядь за пядью, и допросить прислугу. Вскоре нашелся свидетель – конюх. Он рассказал, что ближе к вечеру принцесса попросила запрячь для нее лучшего коня, объяснив, что хочет совершить вечернюю прогулку, но он даже не подумал, чем это может обернуться.

– Все ясно, – сказал король. – Письмо – не шутка, не каприз. Она отправилась на поиски Самюэля Карабуса.

Он немедленно послал вдогонку людей, чтобы отыскать и вернуть принцессу. Нужно ли говорить, что в ту ночь во дворце никто не сомкнул глаз? Везде горели факелы и светильни. Придворные и челядь собирались по углам и шепотом гадали, чего теперь ждать. Я, пишущий эти строки летописец Магноциус, неотлучно находился при короле и могу засвидетельствовать, что король был страшно подавлен и потрясен. Беда сделала его разговорчивым, и он, поминутно каясь в своих ошибках, поведал мне во всех подробностях о событиях, происшедших много лет назад, когда жила еще во дворце вещунья Филистена, о событиях, страшные отзвуки которых мы наблюдали теперь. Но я опускаю рассказ короля, ибо он достоин отдельного повествования.

Едва правитель закончил свою горькую исповедь, как ему доложили, что его аудиенции срочно просит фея Дендрина. Король велел принять ее немедленно, ибо всякая весть была сейчас дорога. Однако новость феи Дендрины хотя и пролила свет на события злополучного дня, но не принесла королю утешения.

– Приветствую славнейшего из королей и мудрейшего из магов! – сказала фея, входя в тронный зал.

– Ах, оставьте все эти эпитеты, милая фея, – ответил печальный король. – Они мне ненавистны в эту минуту.

Фея удивленно посмотрела на короля, потом обвела взглядом присутствующих и воскликнула:

– Неужели я опоздала! Так и есть. Я слишком долго была занята молодыми березовыми рощицами в Базилейском царстве. Но где принцесса? Надеюсь, с ней все в порядке?

– Увы… – начал было король, но голос его задрожал, и мне, его верному слуге, пришлось рассказать фее Дендрине о том, что произошло.

– Бедная принцесса! – вздохнула фея, дослушав рассказ. – Бедный юноша! Бедный король Аранеус! Мне надлежало быть здесь еще сегодня утром. Но беда в том, что я не успела. Слишком поздно мне открылись коварные замыслы графа Мигеля Пардозы.

– Что еще затеял этот негодяй? – вскричал король.

– Увы, – отозвалась фея, – сделанного не поправишь. И именно я, хоть это и прискорбно, оказала вам, ваше величество, дурную услугу. Но не перебивайте меня, а выслушайте внимательно то, что я вам расскажу.

И фея Дендрина поведала следующее. Недели две или три назад к ней обратился граф Пардоза с просьбой составить приворотное зелье. Граф объяснил, что эликсир нужен для его дальней родственницы из Макрибии, муж которой стал потихоньку ей изменять.

– И я поверила графу, – говорила Дендрина. – Да и как было не поверить, когда этот нечестный маг расписал мне целую драматическую поэму!

Фея составила для Пардозы приворотное зелье и вскоре забыла о нем.

Замок феи, как всем известно, находится недалеко от замка герцога Карабуса. В ту пору у Дендрины гостила племянница короля Аранеуса Помпония, очаровательная юная девушка. Помпония большую часть времени проводила в роще, отделяющей один замок от другого. Там она распевала свои чудесные песни, привлекая немало окрестных жителей. Молодой герцог Карабус, который в то время находился в замке отца и готовился к свадьбе, тоже частенько бывал в роще и вместе со всеми наслаждался пением царственной Помпонии.

– Можете поверить мне, ваше величество, – говорила фея Дендрина, – что ни о каком взаимном влечении между Самюэлем Карабусом и вашей племянницей тогда и речи быть не могло. Но все изменилось, когда снова в наших краях появился граф Пардоза. Он очень быстро и очень коротко свел знакомство с молодым герцогом и Помпонией, и уже вскоре многие стали замечать, что молодые люди смотрят друг на друга с нескрываемой симпатией, а потом их стали встречать и ночью, при луне. Но, по странным причинам, никто не придавал этому большого значения, а я, как всегда, была чем-то очень занята.

Нетрудно себе представить разворачивающуюся картину: тихий шелест листвы, серебряная луна светит в небесах, Помпония поет нежные песни, молодой герцог внимает им, и в их жилах бродит любовный напиток. Помпония мне потом во всем призналась. Они с Самюэлем полюбили друг друга так сильно, что позабыли обо всем на свете.

Когда же пришло время молодому герцогу отправляться в Арахниды на свою свадьбу, он пришел в полное смятение. Каких трудов стоило старому герцогу заставить его поехать! Самюэль рассказал об этом Помпонии, и та чуть было не лишилась рассудка из-за ревности. Но возлюбленный поклялся ей в том, что поедет в Арахниды только для того, чтобы раз и навсегда отказаться от принцессы. Помпония поверила ему, но, одержимая ревностью, тайно отправилась в столицу и когда там увидела, что герцог Карабус ведет принцессу в храм, сердце ее чуть не разорвалось от тоски. Она возненавидела Самюэля Карабуса и решила бежать куда-нибудь подальше на север, о чем и написала Самюэлю в письме.

– А я, – продолжала рассказывать Дендрина, – едва узнав об этом, поспешила к вам, но… опоздала. Теперь, ваше величество, вы знаете причины, по которым была расстроена свадьба вашей единственной дочери. Я хочу просить у вас прощения за то, что невольно была причастна к этим печальным событиям.

– Ну что вы, милая фея! – воскликнул король. – Вы ни в чем не виноваты. Так значит, в этот роковой круговорот оказалась вовлеченной и моя милая племянница Помпония. После дочери она мне ближе всех. Я отвечаю за ее судьбу перед советом королей. И я не уберег ее.

– Здесь наша обоюдная вина, ваше величество, – печально проговорила фея Дендрина. – Ведь вы возложили на меня заботы о ее воспитании.

– Вы прекрасно справлялись со своими обязанностями. Мне же давно надлежало вернуть Помпонию во дворец и позаботиться о ней. А я этого не сделал.

– Не терзайтесь, король. Должно быть, Помпония отправилась к родственникам в Лопурингию. Самюэль бросился за ней, а вслед за ним – и Аранея. Рано или поздно они встретятся, объяснятся, и все будет хорошо.

– Но Помпония никогда не бывала в Лопурингии, а добраться туда через Дольний мир практически невозможно. Им тяжко придется в стране Забвения. Да что я говорю! Они заблудятся еще в Великой пустыне. Бедные дети! Они такие юные, такие неопытные…

Король был страшно подавлен. Чтобы утешить его, барон Авикула высказал надежду на то, что посланная погоня разыщет и вернет молодых людей.

– Да-да! – воодушевился король. – Погоня состоит из людей, хорошо знающих пустыню. Они быстро найдут детей.

Фея выказала желание остаться в королевском дворце и дожидаться новостей. Ждать пришлось до конца следующего дня, когда в Арахнидах появились люди, посланные за принцессой. Вид их привел всех в крайнее изумление. Они были в лохмотьях, избиты и едва держались на ногах.

Рассказ их поверг всех в великую печаль. Едва они попали в пустыню, как разыгралась такая буря, какой не упомнит ни один старожил. Вихри песка поднялись в воздух, и все вокруг покрылось мглой. Страшные смерчи неистово налетали на всадников, вышибали их из седел и бросали на землю. Все попытки прорваться вперед были безрезультатны. Но стоило конникам отступить, как ветер смолкал и смерчи таяли. Новые их попытки вторгнуться в пустыню вызывали еще более сильные порывы бури.

– О, горе! – воскликнул король Аранеус. – Видимо, граф Пардоза настолько пал, что вошел в сговор с враждебными духами пустыни.

Печаль короля была велика.

– Вот видишь, Нестор, – обратился он ко мне, летописцу Магноциусу, – как отозвалось мое упрямство. Если бы ты знал, как тяжело было мне все эти годы уговаривать себя, убеждать в том, что прав я, а не прекрасная Филистена! Но что теперь говорить! Я лишился возлюбленной, дочери, милого юноши, который вырос в моем доме, племянницы… Все обращено теперь против меня, и я получаю по заслугам.

Король больше не проронил ни одного слова. Он заперся в своих покоях и почти перестал выходить. Есть утешительные сведения, будто бы он там что-то обдумывает и даже предпринимает. Однако прошел уже месяц со дня неудавшейся свадьбы принцессы Аранеи, но каких-либо вестей от молодого герцога, принцессы или царственной Помпонии пока нет.

На этом я, летописец его величества короля Аранеуса Диадематуса Нестор Магноциус, заканчиваю повествование о печальных событиях, происшедших в день весеннего равноденствия в городе Арахниды. Но мое сердце никогда не устанет надеяться, что все мы, ныне опечаленные, увидим лучшие дни».

Глава шестнадцатая

Себастьян Нулиус сравнительно спокойно принимает удивительную новость, а профессор Инсекториус ничего не понимает. – Исцеление фрау Марты и ее загадочные речи. – По следам беглецов. – Западня.

Архивариус Букреус отложил в сторону рукопись и посмотрел на Себастьяна.

– Ну, что скажешь, влюбленный звездочет? – весело спросил он.

– Невероятно, – тихо проговорил Себастьян. – Или я сплю, или мы все сошли с ума. Раз Самюэль Карабус – жених Леоноры, и раз Леонора является обладательницей второго перстня, то получается, что Леонора – не иначе, как сама принцесса Аранея! Дочь Аранеуса Диадематуса! Юная фея из Магонии!

Глаза звездочета были глазами сомнамбулы.

– Бальтазар, ущипни меня.

– Ты не грезишь, мой друг, и щипать я тебя не стану. Впрочем, я думал, что, когда ты узнаешь, кто такая Леонора, то пройдешься по комнате колесом.

– А ведь я это знал…

– Что знал?

– Я догадывался, вернее, чувствовал, что Леонора – необыкновенная девушка. Сердце мне не раз подсказывало, что она похожа на прекрасную принцессу из далекой сказочной страны.

Архивариус улыбнулся.

– Ну что ж, твое сердце оказалось прозорливее ума. И Самюэль Карабус оказался прав, когда говорил, что тебя ждет необыкновенная судьба.

– Погодите, погодите, – пропищал профессор Инсекториус, который дотоле сосредоточенно почесывал себе затылок. – Вы тут говорите, что племянница бургомистра и есть принцесса Аранея? Но позвольте: бабочки сказали, что принцесса прекрасней всех. А госпожа Леонора, ты уж извини, Себастьян, особой красотой не блещет.

Профессор напрасно извинялся. Себастьян даже не взглянул на него. Он его не слышал.

– О, недогадливый энтомолог! – воскликнул архивариус. – Принцесса Аранея – фея из рода покровителей насекомых, и такой простой фокус, как мимикрия, я думаю, ей под силу. Что ей стоит казаться такой, как того требуют обстоятельства?

– И верно! – хлопнул себя по лбу профессор. – Так значит, нам не составит труда отыскать принцессу. Нужно всего лишь поутру отправиться в дом бургомистра.

Маленькие очки на носу профессора Инсекториуса радостно засверкали. Но звездочет вдруг издал протяжный стон и, обхватив голову руками, воскликнул:

– Увы, найти принцессу теперь будет совсем непросто!

– Что такое? – удивился архивариус.

– Почему? – пропищал профессор.

– Да ведь Леонора, то есть Аранея, похищена!

– Не может быть! – вскричал архивариус. – Неужели Пардоза?!

– Он самый, – отозвался звездочет. – Все случилось так неожиданно! Она была здесь, увидела перстень, страшно побледнела, обвинила меня во лжи, села в карету, и Пардоза увез ее прочь из города. Не знаю, как я не сошел с ума. Стража отказалась открыть ворота, бургомистр заявил, что не знает никакой племянницы. Я стучался к тебе, Бальтазар, но без толку. Меня чуть не схватила стража. И, в довершение всего, Марту постиг удар.

Архивариус и профессор были потрясены. Открыв рты, они смотрели на Себастьяна.

– Ну со мной-то, допустим, все в порядке, – послышался вдруг голос фрау Марты. Все разом обернулись и увидели старую няньку, сидящую в затененном углу гостиной.

– Марта! – воскликнул Себастьян. – Ты здесь! Но почему ты встала? Ведь доктор Целиус велел…

– Доктор Целиус, сдается мне, наговорил вам ерунды, – перебила его Марта. Она встала и подошла к столу, за которым сидели друзья. – Мне кажется, его испортила слава лучшего медика нашего города. Простите меня, господа, но я уже давно нахожусь в гостиной. Я вошла сюда в то время, когда вы были увлечены интересной исторической хроникой, и мне не хотелось отвлекать вас.

Себастьян вскочил и захлопотал вокруг няньки.

– Марта, тебе и впрямь лучше? Присядь, пожалуйста, вот здесь.

– Я уже вполне здорова, мой милый, не надо так суетиться, – ответила та.

Она подсела к столу и, печально посмотрев на профессора, проговорила:

– Бедный профессор Инсекториус! Но ведь вы сами виноваты в том, что произошло. Ведь я вас, помнится, не раз предостерегала.

– Ах, фрау Марта, я был глух и слеп, – горько вздохнул профессор.

– Но ничего. Все еще может закончиться самым благоприятным образом, хотя для этого придется постараться. Не надо забывать, что наш противник – совсем не идальго из Валезии, а опытный маг из Магонии, вставший, к несчастью, на скверную дорогу.

Внезапное появление фрау Марты, ее короткая, но здравая речь, свидетельствующая о большой осведомленности, невольно поразила друзей: они смотрели на нее с удивлением, не зная, что сказать. Заметив это, Марта улыбнулась и прибавила:

– Все, что я говорю, явствует из рукописи, которую вы только что прочли, и если это сопоставить с тем, что вы, господин Нулиус, рассказали мне вчера о некоем графе Пардозе, то все становится понятным.

– Да-да, – тихо проговорил архивариус, не сводя глаз со старой няньки. – Вы совершенно правы, фрау Марта. Но не могу взять в толк, отчего это прежде я не обращал должного внимания на ваш проницательный ум?

– Должно быть, оттого, что всему свое время, уважаемый господин архивариус, – ответила Марта.

Себастьян беспокойно завертелся на стуле.

– Друзья мои, о чем вы говорите! На что тратите слова! Принцесса похищена, и нам нужно думать о том, как вырвать ее из лап коварного Пардозы.

– Ты прав, Себастьян, – отозвался архивариус. – Теперь, когда нам известно, кто такая таинственная племянница бургомистра и какая беда постигла ее, мы обязаны хорошенько обдумать, как помочь ей. Мне, правда, пока еще не все ясно…

– Во-первых, прочтите вот эту записку, – сказала Марта, протягивая Бальтазару послание «доброжелателя», которое оставила бежавшая принцесса. Архивариус прочел записку и недоуменно посмотрел на Себастьяна.

– А ты видел, как Пардоза похитил принцессу? – спросил он.

Себастьян тотчас же рассказал, как все произошло. Выслушав его, Бальтазар задумался.

– Так, – сказал он, – дело выходит куда сложнее. Расставим все по порядку. Некто, называющий себя «доброжелателем», порочит в глазах Аранеи всю нашу честную компанию и предлагает принцессе бежать вместе с ним из города. Принцесса поверила навету и согласилась бежать с этим неизвестным.

– Да какой он неизвестный! – возмутился Себастьян. – Это граф Пардоза, я видел его собственными глазами!

– Не горячись, приятель. Даже если бы ты его и не видел, кому еще быть, кроме него? Итак, если принцесса отправилась с ним и даже, как ты говоришь, добровольно села в карету, то это никак нельзя назвать похищением.

– Но ведь она обманута! – воскликнул вне себя Себастьян.

– Обманута, – согласился архивариус. – Но если бы тебе удалось прыгнуть на запятки кареты и устроить тарарам, принцесса, чего доброго, утвердилась бы в мысли, что мы и впрямь разбойничья шайка. Пардоза ужасно хитер; в Магонии ему удалось провести фею Дендрину, а это очень могущественная и мудрая особа, я о ней много слышал. Нам необходимо действовать очень осмотрительно, ведь принцесса считает нас отпетыми негодяями. Нам даже помощи просить не у кого. Поэтому я предлагаю все хорошенько взвесить. План в общих чертах будет такой. Первое, нужно найти беглецов, выяснить, куда Пардоза увез принцессу. Второе, надо разуверить принцессу в том, что мы ее враги, открыть ей истину. И, наконец, третье, помочь Аранее уладить ее дела.

– Все это хорошо, – возбужденно проговорил Себастьян, – но как мы найдем Аранею? Прошло несколько часов. Все ворота заперты, и никто их нам не откроет до утра, а за это время они могут уехать так далеко!

– Не думаю, – возразил архивариус. – Пардоза точно рассчитал время побега и уверен, что до утра погони за ним не будет. Поэтому спешить ему некуда. Нам сейчас важно выяснить направление, в котором они скрылись.

– Карета выехала из Западных ворот, я же говорил тебе.

– Это еще ничего не значит, – вдруг сказала Марта. – Графу ничего не стоит, обогнув город, направиться к Змеиному броду.

– Вы правы, фрау Марта, – проговорил архивариус. – Но даже если считать, что Пардоза выбрал западный путь, поиски будут ненамного легче. Замок Фойербарда, монастырь Сорока отшельников и Традосс, ну и, конечно, все попутные деревеньки. То есть – половина герцогства. Все равно, что искать иголку в стоге сена. Однако, как говаривал мой учитель, Виттольд Книжник, чем сложнее задача, тем проще ее решение. Карета, запряженная четверкой лошадей, не может оказаться совершенно незамеченной. Даже если люди в эту ночь будут спать крепче обычного, есть еще и другие твари, для которых ночь – время бодрствования.

– Я, кажется, догадываюсь, что вы имеете в виду, – улыбнулась Марта.

– А я нет, – почему-то разволновавшись, пропищал профессор.

– Не волнуйся, Артур, – сказал архивариус, – я тебе сейчас все объясню. Никто из нас, кроме тебя, не сможет справиться с этой задачей. Ты, и только ты, можешь и должен отыскать принцессу Аранею.

– Как?! – воскликнул профессор. – Но почему я? Ведь я такой маленький, а герцогство такое большое…

– Погоди причитать, мой друг. Именно потому, что ты маленький, тебе легче будет это сделать. Никто не просит тебя летать по всему герцогству. Ведь у тебя теперь есть новые друзья, и кто-нибудь из них в эту ночь наверняка видел карету, выехавшую из города. Тебе нужно будет отыскать своих новых знакомых, а там, я думаю, дело пойдет.

– Прекрасно! – обрадовался профессор. – Удивляюсь, как эта мысль мне самому не пришла в голову.

– Хорошо, – заключил архивариус, – будем считать, что здесь мы приняли правильное решение. Далее, надо показать принцессе истинное положение дел. Поможет нам в этом любовный талисман, изготовленный золотых дел мастером Аурсом. У нас имеется только фрагмент «Девяносто девятой песни вещуньи Филистены», но и его вполне достаточно для того, чтобы понять, кто является суженым принцессы Аранеи.

– Кто? – побледнев, спросил звездочет.

– Ты, друг мой, – смеясь, ответил архивариус. – Ты, звездочет вольного города Нустерна, Себастьян Нулиус.

– Не может быть!

– Ну почему влюбленные так глупы? – вздохнул архивариус. – Напротив, дорогой мой, это самая очевидная вещь. В той половине предсказания, которую нам с тобой удалось добыть в жарком бою, говорится о знамениях, указывающих на будущего супруга принцессы: разбитое волшебное стекло – это не что иное, как объектив твоей астрономической трубы, который разбился во время вашей первой встречи.

– Да-да, – озадаченно пробормотал Себастьян. – Я ведь и сам об этом догадался, только боялся в этом признаться.

– Трещина на любовном талисмане, – продолжал архивариус, – доказательство того, что принцессу собирались отдать за человека, не предназначенного ей, что мы и прочли в записях Нестора Магноциуса. И, наконец, совпадение гербов!

– Все это так, все так, – говорил звездочет, – и тем не менее это самое невероятное из всего…

– Я, конечно, могу ошибаться, но в данном случае, надеюсь, что я не так далек от истины. А вы как думаете, милая фрау Марта?

– Вы совершенно правы, господин Букреус, – тотчас же отозвалась старая нянька.

– С ума сойти! – пропищал профессор. – Принцесса Аранея и мой молодой приятель! Впрочем, для меня не секрет, что ты по уши влюбился в племянницу бургомистра, но коль скоро она оказалась принцессой, да еще предназначенной тебе в жены… то мне остается лишь засвидетельствовать чудо. Поздравляю, мой друг!

Архивариус строго посмотрел на профессора.

– Поздравлять его еще рано, а то у нашего звездочета закружится голова.

Себастьян выглядел не столько счастливым, сколько растерянным. Покраснев как маков цвет, он сидел, опустив глаза, и не знал, что ему сказать.

– Итак, я продолжаю, – заговорил архивариус. – Вывести из заблуждения принцессу нам поможет перстень мастера Аурса. Ты, Себастьян, наденешь перстень, и между тобой и принцессой тотчас же установится магическая связь. Более убедительного аргумента нам не отыскать. Останется только разделаться с Пардозой.

– Все это было бы хорошо, – грустно заметил Себастьян, – но дело в том, что перстень забрала Аранея.

– Как?!

– Я же тебе говорил: она увидела перстень, побледнела, обругала меня, забрала перстень и убежала.

Бальтазар нахмурился.

– Может быть, ты и говорил, но я слышу об этом впервые. Ну что ж, дело осложняется и, возможно, очень сильно. Но, так или иначе, в первую очередь надо найти принцессу Аранею. Артур, я полагаю, ты готов к вылету?

– Как, сейчас? – заволновался профессор. – Но ведь еще ночь на дворе.

– Вот и хорошо. Насколько я понимаю, ты являешься ночным мотыльком, и ночь для тебя – самое милое время.

– Все шутишь, Бальтазар, – обиженно проговорил профессор. – Я бы на твоем месте был помилосерднее.

– Извини, Артур, я вовсе не хотел тебя обидеть.

– Да что уж там! Со вчерашнего дня у меня маковой росинки во рту не было.

– Но ведь твои новые друзья научили тебя собирать нектар, – напомнил ему звездочет.

– И верно! – профессор стукнул себя по лбу маленькой ладошкой. – Я же могу полакомиться у любого цветка. Ну что ж, друзья мои, лечу! Ждите меня с новостями.

Профессор Инсекториус вспорхнул Себастьяну на плечо, и тот, встав из-за стола, вынес своего друга на крыльцо дома.

– Смотри! – воскликнул профессор. – Ночь уже миновала.

И впрямь, над городом занималась заря. Небо светлело, а на востоке над шпилем ратуши оно уже наливалось золотом.

– Пожалуйста, Артур, будь осторожен, – сказал звездочет, – не попадись в какую-нибудь паутину и возвращайся скорей.

– Не волнуйся, – пискнул профессор, взмахнул крылышками и полетел, виляя из стороны в сторону, как это делают все мотыльки и бабочки.

Когда Себастьян вернулся, фрау Марта возилась у очага.

– Мы лишены возможности полакомиться нектаром, – сказала она, – поэтому, господа, я приготовлю вам завтрак.

Архивариус сидел за столом и листал какие-то бумаги. Себастьян подсел к нему и задумался.

Завтрак прошел в тишине, все были поглощены своими мыслями. А когда он окончился, архивариус поблагодарил хозяйку и отправился к Локку, поскольку у того можно было найти лучших в городе коней.

Фрау Марта убирала посуду, а Себастьян мерил шагами комнату и грезил предстоящими приключениями. За окном стало совсем светло, когда в гостиную вошел архивариус. На плече у него сидел мотылек-профессор. Архивариус был одет в дорожный плащ, под которым Себастьян разглядел доспехи и висящий у пояса длинный меч. За окном было слышно фырканье лошадей.

Звездочет радостно бросился к друзьям.

– Где это вы встретились?

– Возле твоего крыльца, – ответил архивариус, – поэтому я еще и сам не знаю, с какими новостями вернулся наш мотылек.

Он подошел к столу и сел в кресло, стукнув об пол мечом.

– Мы ждем, Артур.

Профессор Инсекториус слетел на стол, сел по привычке на краешек тарелки и, переведя дух, заговорил:

– Не знаю, как вы отнесетесь к тому, что я сообщу, но разузнать мне удалось многое, – профессор был явно горд собой. – Как только я нашел своих милых бабочек и рассказал им о случившемся, они тотчас же отправились расспросить соседей. Им удалось выяснить, что Пардоза с принцессой нашли приют в монастыре Сорока отшельников…

– Ого! В развалинах Эрсепреля, – воскликнул Себастьян. – Три часа пути – и я выбью из графа охоту пакостить.

– Не радуйся, Себастьян, – проговорил профессор. – Пардоза не один, с ним четыре рыцаря барона Фойербарда.

– Смотри-ка, – промолвил архивариус, – он успел и их околпачить!

– Но это не все, – продолжал профессор. – Пардоза сегодня хочет обвенчаться с принцессой.

– Этого не может быть! – вскричал звездочет, стукнув кулаком по столу.

– И, тем не менее, это так. Все бабочки страшно удручены.

– Это похоже на правду, – промолвила фрау Марта. – Ибо только отшельники могут совершить этот обряд так, как его совершают в Магонии.

Архивариус с удивлением посмотрел на Марту, но ничего не сказал.

– Ну, нет! – побагровел звездочет. – Этому не бывать! Пусть в свите поганого колдуна состоит хоть сотня рыцарей, это меня не остановит.

– Я рад, что ты так горячо настроен, – сказал архивариус. – Но голову терять не следует. Нам надо немедленно отправляться в путь. Так что, Себастьян, иди облачись в доспехи, возможно, нам придется драться. И не забудь свой двуручный меч, а то вдруг в монастыре не найдется подходящей кочерги.

Себастьяна не нужно было просить дважды. Последние слова архивариус послал уже ему вдогонку.

В ожидании Себастьяна Бальтазар Букреус нетерпеливо прохаживался по комнате. Профессор-мотылек с любопытством поглядывал на друга, который теперь мало чем напоминал спокойного, рассудительного архивариуса, любящего поудобней усесться в кресле и выкурить трубку. Фрау Марта к этому времени закончила уборку и подошла к архивариусу.

– Господин Букреус, – обратилась она, – не могли бы вы на время вашего отсутствия оставить мне на хранение ключи от городского архива?

– Могу, конечно, – озадаченно проговорил архивариус, – но зачем вам?

– Видите ли, мне не дает покоя то обстоятельство, что в архиве Нустерна отыскались записи Нестора Магноциуса.

– Так вы думаете, что там… – воскликнул, было, архивариус, но тут же прикрыл рот ладонью. – Но позвольте, фрау Марта, стало быть, вам известна тайна нустернского архива?

– Нет, у меня явилась только догадка, но, судя по вашему восклицанию, я заключаю, что она оказалась правильной.

Удивление на лице архивариуса сменилось улыбкой. Он глубоко поклонился старой няньке.

– А если верна моя догадка, то…

Фрау Марта быстро приложила палец к своим губам, и архивариус запнулся. Он еще раз поклонился Марте и сказал:

– Вот вам ключи, милая фрау Марта. Ждите нас со щитом.

– Что это вы там шепчетесь? – пропищал маленький профессор и, поднявшись в воздух, принялся кружить над головой архивариуса. – Это невежливо. Если я маленький, то это еще не значит…

– Прости, Артур, но мы с фрау Мартой…

Бальтазар не договорил. На лестнице раздался страшный грохот, и в комнату вбежал вооруженный звездочет.

– Я готов, друзья мои. В путь! – прокричал он.

На груди его сверкала кираса. Рука, как на посох, опиралась на двуручный меч, а на поясе в ножнах висел меч поменьше.

– О, с таким вооружением, нам нечего бояться! – воскликнул архивариус.

– А что, – промолвил профессор-мотылек, усевшись на каминной полке, – и я должен ехать с вами?

– Разумеется, – ответил архивариус, – без тебя нам ни за что не одолеть Пардозу.

– Признаться, я не искушен в ратном деле.

– Тебя никто и не просит воевать, – промолвил архивариус.

– И на том спасибо, – отозвался профессор. – Ладно, если надо будет пошпионить, то я, пожалуй, и впрямь незаменим.

– Хорошо, что ты правильно понимаешь свою задачу, – сказал архивариус. – Итак, в путь!

– В путь! – воскликнул звездочет.

– В путь! – пискнул мотылек, усаживаясь на плечо Себастьяна.

Едва Бальтазар и Себастьян сели на коней, как открылись ворота города. Начался будничный, для большинства горожан, ничем не примечательный день. Марта помахала рукой всадникам с крыльца, и те, пустив коней в галоп, выехали из города.

Монастырь Сорока отшельников находился в двадцати милях от Нустерна. Миновав подножье Зеленой горы, всадники выехали к обрывистому берегу реки Тихой и поскакали, огибая ее долгую излучину. На другом берегу за обширной зеленой поймой сверкала на солнце красными крышами деревенька. Солнце поднималось все выше, тень горы отползала к северу и сжималась.

Архивариус и звездочет по возможности срезали путь, проносясь по пастбищам и сенокосам. Через час пути впереди показались соломенные крыши Дальнего хутора. Он стоял на опушке соснового бора, на низком берегу. Дорога здесь была песчаная, воздух пропитан хвойным ароматом. Возле одного из домов какой-то крестьянин чинил плетеную изгородь. Бальтазар осадил коня и крикнул крестьянину:

– Послушай, парень, не проезжала ли здесь вчера вечером какая-нибудь карета?

Крестьянин медленно выпрямился, внимательно посмотрел на всадников и ответил:

– Проезжала. Да только это было не вечером, а ночью. Дорого бы я дал за то, чтобы посмотреть на того неумеху-кучера. Должно быть, он был пьян, иначе как, скажите на милость, проезжая по такой широкой дороге, можно своротить мой забор? Вот, полюбуйтесь!

Крестьянин повел рукой, указывая на покореженный плетень.

– А скажи-ка, дружок, карета была без сопровождения? – снова спросил архивариус.

– Я, сударь, был в доме, когда тот безмозглый кучер своротил мой плетень, но когда выскочил, заметил каких-то всадников, три или четыре человека. При луне не очень-то разглядишь проезжающих, но, сдается мне, это были рыцари барона Фойербарда.

– Спасибо, приятель, – крикнул Бальтазар, кинул крестьянину крупную монету и пустил коня вскачь. Себастьян последовал за ним. Крестьянин же, выбежав на середину дороги, прокричал им вслед:

– Храни вас Небо, сударь! Если отыщете того кучера, передайте, что для него лучше забыть дорогу через Дальний хутор.

За хутором дорога пошла по лесу. Сосновый бор кончился, уступив место старому темному Дальнему лесу. Дорогу здесь то и дело пересекали большие корни деревьев. Архивариус переменил крупную рысь на мелкую. Себастьян невольно последовал его примеру.

– По этой дороге карета добиралась до монастыря часа три, – заметил архивариус.

– Бальтазар, почему ты едешь так медленно? – нетерпеливо спросил звездочет. – Нам дорога каждая минута, нужно торопиться!

– Не люблю быстро ездить по лесу, – ответил архивариус.

– Боишься разбойников?

– Да какие тут разбойники, кроме Пардозы! Мне не дает покоя поломанная изгородь. Не верю, чтобы Пардоза прежде чем похитить принцессу, напился бы для храбрости. Ночь вчера была лунная, и если он налетел на изгородь, то значит спешил – видимо, боялся погони. И, стало быть, мог что-нибудь против нас предпринять…

– Ты думаешь, здесь, в лесу, может быть засада? – спросил звездочет, вглядываясь в темную чащобу.

– Почему бы и нет? В любом случае нужно быть осторожным.

Маленький профессор Инсекториус, дотоле прятавшийся в складках плаща Себастьяна, высунулся наружу и проговорил:

– Не нравятся мне ваши разговоры, друзья мои. Раз уж вы не дали мне спокойно дожидаться своей участи в Нустерне, то хоть не пугайте раньше времени всякими разбойниками и засадами.

– Тебе-то чего бояться, Артур? – спросил Себастьян. – Ты такой маленький, что ни один злодей не заметит тебя. Взлетишь да и спрячешься на каком-нибудь сучке.

– Я-то спрячусь, а что будет с вами? Мне не хотелось бы всю жизнь оставаться в таком виде, а это зависит от успеха вашего похода.

– Не “вашего”, а “нашего”, – уточнил дотошный архивариус.

– Все будет хорошо, вот увидишь, – сказал звездочет. – Еще каких-нибудь пять миль, небольшой поединок – и опасность позади.

– Ты так говоришь, будто Пардоза – самый обыкновенный человек, – пропищал профессор. – А ведь он колдун! Тебя еще никто не заколдовывал, а я-то знаю, как это неприятно.

– Профессор прав, – сказал архивариус. – Себастьян, как, собственно, ты собираешься тягаться с Пардозой?

– Точно так же, как в твоем архиве, – ответил звездочет.

– А для начала думаешь взять штурмом монастырь?

– Почему штурмом? Разве нас туда не пустят?

– Старейший отшельник – милейший человек, но коварство Пардозы не знает границ. Неизвестно, что он нам приготовил: засаду на дороге, западню в монастыре или, быть может, настроил против нас отшельников. Ждать можно всего.

Себастьян задумался. Впервые после похищения принцессы он реально взглянул на ситуацию и понял, что отвоевать Аранею будет нелегко.

Лес становился темнее. Всадники въехали в широкую лощину, и у них почему-то пропала всякая охота разговаривать. Теперь они ехали молча и почти шагом. Внезапно что-то темное шевельнулось у самой дороги.

– Стой! – крикнул архивариус. – Назад!

Его лошадь встала на дыбы и шарахнулась в сторону. Себастьян же, не сообразив, что к чему, пришпорил коня, и тот рванул вперед. Запищал профессор-мотылек и взвился вверх. Послышался страшный треск, и огромное дерево рухнуло поперек дороги. Все это произошло очень быстро. Если бы Себастьян замешкался, его бы неминуемо придавило. Теперь черный, обомшелый ствол лежал между ним и архивариусом. И тот, и другой успели выхватить из ножен мечи и бешено крутились на конях, готовые отразить нападение. Но нападения не последовало. Напротив, в лесу стало по-прежнему тихо. Архивариус успокоил коня, спешился и быстро углубился в чащу. Прошло минуты две томительного ожидания, прежде чем он совершенно бесшумно появился с другой стороны дороги.

– Чертов колдун! – сказал он, садясь на коня. – Дерево не гнилое и даже не подпилено.

Он перескочил через ствол и остановился возле звездочета.

– Похоже, засады нет.

– Но как тогда упало дерево? И именно в тот момент, когда проехали мы? Почему не раньше, не позже?

– Об этом нужно спросить самого колдуна.

Некоторое время они прислушивались к лесной тишине, потом медленно тронулись дальше.

– Я и не знал, Бальтазар, что ты можешь бесшумно передвигаться по лесу, – проговорил Себастьян.

– Мудреная наука, не спорю, – отозвался архивариус. – Этому меня обучили лесные жители, сельвены.

– Лесные жители? – изумился Себастьян и резко остановил коня, отчего тот встал на дыбы. – Так ты их видел?!

– Они жили лет пятнадцать назад в Большом Сосновом бору, неподалеку от Голубого замка. Ты ведь наверняка слышал о том, что они в родстве с баронами Готлибами.

– Слышал, – промолвил Себастьян, – но не верил этому. Ведь про лесных жителей рассказывают одни ужасы.

– Люди часто повторяют глупости друг за другом, даже не задумываясь.

Себастьян не сводил с архивариуса восхищенного взгляда.

– Так, стало быть, ты видел сельвенов? Но почему ты раньше об этом ничего не говорил?

– Не было охоты, мой друг. Да и теперь нет, – архивариус стряхнул с себя задумчивость, огляделся по сторонам и вдруг спросил:

– А где профессор?

Себастьян тоже огляделся и озадаченно промолвил:

– Его нет.

– Артур! – негромко позвал Бальтазар.

– Артур! – забыв об осторожности, крикнул Себастьян.

Впереди над дорогой затрепетали светлые крылья.

– Вы живы, друзья мои! – воскликнул профессор, усаживаясь на плечо архивариуса. – Я думал, что все кончено. Так испугался, что не помню, как очутился на верхушке дерева и даже закрыл глаза от страха. Когда же открыл их, вас уже не было. Вот я и подумал, что вас нет в живых.

– Ты нас недооцениваешь, Артур, – проговорил звездочет. – Мы неплохо вооружены, и нас так просто не возьмешь.

– Ты немного самонадеян, Себастьян, – заметил архивариус. – Будь в засаде хотя бы два арбалетчика, мы бы сейчас не говорили с тобой. Но все обошлось. Теперь нужно быть вдвойне осторожнее.

Через полчаса друзья выехали из леса. Перед ними открылся вид на монастырь Сорока отшельников – так называли развалины замка Эрсепрель все жители Традосского герцогства с тех пор, как там поселились мирные и добрые отшельники. Река в этом месте охватывала двумя неравными рукавами вытянутый остров. На острове и располагался печально известный замок. Как гласили древние легенды, именно здесь был смертельно ранен своим сыном Эрсом великий король Бергор, завоеватель Благословенного края и основатель Содружества Двенадцати Королей. Никто не осмеливался восстанавливать это проклятое место, и только отшельники, коих неизменно насчитывалось сорок, жили здесь, творя неусыпную молитву, приобщаясь горней мудрости и терпеливо ожидая времени, когда, по их словам, «над миром взойдет Солнце». Хотя замок и представлял собою скорее развалины с выщербленными стенами и почти совсем разрушенными башнями, но все еще сохранял вид неприступной крепости. Местность вокруг была открытой, так что подобраться к монастырю незамеченным было невозможно. Архивариус остановился на опушке леса и жестом призвал остановиться Себастьяна.

– Ну, что будем делать, звездочет? – спросил он и, не дав другу ответить, продолжал: – Если Пардоза не поленился заколдовать дерево, то не сомневаюсь, что он зорко наблюдает за всеми, кто приближается к острову…

– По-моему, Бальтазар, ты сгущаешь краски, – перебил его Себастьян. – В монастырь нас пропустят беспрепятственно. Мы знакомы со старейшим отшельником братом Гергом.

– И, тем не менее, лучше потратить полчаса на разведку, чем очутиться в западне. Артур!

– Тут я, тут, – отозвался мотылек.

– Пришла пора действовать тебе. Одно дело пользоваться сведениями твоих маленьких друзей, и другое – выяснить все самим. Полетишь в монастырь и все как следует узнаешь: где находится принцесса, что делает Пардоза, и вообще все, что может нам помочь. Сделай это как можно быстрее, времени у нас в обрез.

Профессор вздохнул, взлетел, покружил немного над головами друзей и запорхал к монастырю. Архивариус спешился и привязал коня к дереву.

– Подожди меня здесь, – сказал он Себастьяну. – Там, на лугу, пасется стадо. Пойду, попробую поговорить с пастухом. Может, мне удастся что-нибудь выяснить.

– А что делать мне? – спросил звездочет. Ему не терпелось ринуться вперед.

– Я же сказал: жди меня и никуда отсюда не отлучайся, что бы ни произошло.

Себастьян тоскливым взглядом проводил архивариуса и остался ждать. Он не хотел сходить с коня, чтобы в любую минуту быть готовым к выступлению. Вынужденное безделье угнетало его. Стоило ему подумать о том, что принцесса находится в руках мерзкого колдуна, как в нем закипала кровь, ноги чесались пришпорить коня. Но он должен был ждать. Не сводя глаз с монастыря, Себастьян думал об Аранее.

Внезапно в окне ближайшей, наполовину обрушившейся, башни показалась чья-то светлая фигура. Сердце звездочета забилось сильнее. Он не мог разглядеть фигуру, но готов был поклясться, что то была женщина. Послышался отдаленный возглас. Себастьян напряг слух, и ветер донес до него едва уловимые слова:

– Себастьян! Себастьян! Помоги!..

Звездочет позабыл обо всем на свете. Шпоры сами вонзились в бока коню, и тот опрометью помчался к длинному деревянному мосту, соединяющему остров с правым берегом. Копыта ударили по мосту, и вся округа наполнилась страшным грохотом. Себастьян видел, что ворота открыты, и быстрее погнал коня. Но добраться до ворот ему не удалось. Доска под конем треснула, конь споткнулся и выбросил седока в воду. Вынырнув, звездочет яростно поплыл к острову, где было за что зацепиться. Кираса сковывала движения, меч и сапоги тянули ко дну, но Себастьяну все-таки удалось доплыть до каменного выступа под мостом. На нем стояли два отшельника. Себастьян ухватился за выступ, отшельники подхватили его под руки и помогли подняться.

– Спасибо, друзья, – проговорил звездочет и тут же почувствовал, как что-то тяжелое обрушилось ему на голову. Он невнятно услышал чьи-то голоса, почувствовал, что его куда-то поволокли, и потерял сознание.

Глава семнадцатая

Приключения в подвале. – Последняя хитрость графа Пардозы. – Замешательство брата Герга и схватка в монастырском дворце. – Появление неизвестного пилигрима.

Когда Себастьян очнулся и открыл глаза, то ровно ничего не увидел: вокруг была непроглядная тьма. «Уж не помер ли я часом?» – подумал он, но, ощутив сильную головную боль, понял, что жив. От боли звездочет закрыл глаза, а когда открыл их снова, по-прежнему было темно и, как теперь почудилось, сыро. Себастьян не сразу вспомнил, что с ним произошло. Он попробовал пошевелиться, но не смог. Тело его, будто налитое свинцом, неподвижно лежало в неудобной позе. Тогда он попытался повернуть голову, и это ему удалось. Затылок звездочета, как теперь стало ясно, упирался во что-то твердое и холодное. Повернув голову направо, Себастьян увидел слабый свет, но не мог ничего разобрать. Он снова закрыл глаза, потом открыл их, потряс, насколько это было возможно, больной головой, и туман перед глазами начал рассеиваться.

Взору звездочета предстала следующая картина: слабый луч света падал откуда-то сверху, освещая мрачную каменную стену с причудливыми ржавыми разводами. Некоторое время Себастьян наблюдал этот неприглядный вид, а когда его зрение достаточно прояснилось, понял, наконец, что находится в тесной, низкой каменной комнатушке. Прямо перед ним на фоне темной стены едва заметно выделялся еще более темный прямоугольник двери. И тут он вспомнил все.

Он громко простонал, но уже не от боли, а от отчаяния:

– Так это была западня!

Теперь отпали все сомнения: он находился в каком-то глубоком подвале, а руки и ноги его крепко-накрепко связаны. Слепая ярость овладела звездочетом. Он принялся ерзать и выгибаться, стараясь освободиться от пут, но все было тщетно. Намучившись и обессилев, он оставил это безнадежное занятие и стал размышлять.

Даже если Бальтазар, оставшийся на свободе, видел, как пленили Себастьяна, то вряд ли он смог бы отыскать его в огромном монастыре. Тем более что, судя по всему, звездочета упрятали в самый укромный уголок подвала, куда и свет едва проникает.

– Хороши, однако, отшельники! Вместо того, чтобы помочь доброму человеку, приголубили его дубиной. Я даже не знаю, сколько времени прошло с тех пор, как я попал сюда. А что если Пардоза уже обвенчался с принцессой?!

Эта мысль привела звездочета в иступление, и он снова попробовал высвободиться из веревок. И снова это не дало результата.

– Нет, Бальтазар никогда не найдет меня здесь. Сюда даже мышь не пролезет, сюда…

Внезапно счастливая мысль перехватила дыхание, сердце забилось чаще.

– Артур! – воскликнул Себастьян. – Артур! Вот кто мне может помочь!

Теперь у Себастьяна возникло желание разглядеть, откуда в его каморку падает свет. Он повалился набок и, дергаясь, как карась на сковородке, пополз к тому месту, где предполагалось оконце или какая-нибудь щель. Но не успел он отползти и на два шага, как услышал над головой легкий шелест, как будто листья на дереве затрепетали под слабым ветерком. Он взглянул наверх и увидел мотылька, порхающего в тусклом луче света.

– Артур! – засипел звездочет, потеряв от радости голос.

Мотылек снизился над ним, и послышался слабый, похожий на писк возглас:

– Эй, кто тут? Меня кто-то звал или это мне послышалось?

– Артур! – совладав с голосом, крикнул звездочет так, что мотылек шарахнулся в сторону. – Это я, Себастьян, – добавил звездочет тише, вспомнив о чрезвычайно нежном слухе своего друга.

– Что за тьма! – пропищал профессор, беспорядочно порхая из стороны в сторону. Наконец его глаза привыкли к темноте, и он разглядел звездочета.

– Себастьян?! – изумился профессор. – Что ты здесь делаешь? Ведь я всего с полчаса назад оставил тебя с Бальтазаром на опушке леса. Вы же сказали, что будете меня ждать.

– С полчаса? – переспросил Себастьян. – Значит, я валяюсь здесь каких-нибудь двадцать минут? Великие небеса!

– Валяешься? Но почему ты валяешься? Что все это значит?

Мотылек опустился на грудь Себастьяна.

– Что это? – воскликнул он. – Да ты никак связан!

– Артур, – уныло отвечал звездочет, – я попал в скверную историю. Как только ты улетел, Бальтазар пошел поговорить с пастухом, а я… угодил в западню. Негодяй Пардоза обвел меня вокруг пальца, и теперь я спеленут как младенец.

– Между нами говоря, ты больше похож на куколку, – захихикал профессор. – Но что же с Бальтазаром? Стало быть, он не знает, что с тобой произошло?

– Я наделал столько шума на мосту, что, думаю, он обо всем догадался, не найдя меня на прежнем месте.

Друзья немного помолчали, затем профессор вздохнул и промолвил:

– Да, скверное дело. Бальтазар – там, на берегу, ты – в монастыре. Я наткнулся на тебя совершенно случайно: спустился вниз перехватить немного нектара, вдруг слышу кто-то меня зовет по имени. Смотрю – рядом маленькое оконце… Одного не могу взять в толк, как ты догадался, что я рядом?

– Откуда мне было догадаться? Просто случайность, а может… может, и не случайность вовсе.

– Тебя схватили рыцари?

– Отшельники.

– Отшельники? – удивился профессор. – Неужели можно и их околдовать?

– Не знаю, – ответил Себастьян. – Но дело не в том, кто меня схватил, а в том, как отсюда выбраться. Не можешь ли ты как-нибудь развязать веревки?

– Да ты шутишь, Себастьян! – пискнул профессор. – Это для тебя они веревки, а для меня – настоящие бревна! Нет, тут я тебе не помощник. Нужно во что бы то ни стало разыскать Бальтазара. Он наверняка что-нибудь придумает.

– Верно, – согласился звездочет. – Я как раз об этом подумал. Хотя, как он проберется в монастырь? Я, как видишь, попробовал, и вот что из этого вышло.

– В любом случае, Бальтазар должен знать где ты находишься, а там будет видно. Сейчас дорога каждая минута.

– Дорога? – переспросил звездочет и тут же встрепенулся. – Так ты нашел Аранею?

– Конечно, – с гордостью ответил профессор.

– Где она? Что с ней?

Но профессору не удалось ответить. За темной дверью послышались приглушенные звуки. Они приближались, и вскоре друзья различили тяжелые шаркающие шаги и невнятные голоса. Мотылек вспорхнул и скрылся под потолком. В ту же минуту дверь с лязгом отворилась, и в тусклом свете Себастьян увидел двух отшельников. Один из них был лыс, лицо другого скрывал капюшон. Когда дверь открылась, голоса отшельников стали внятными, и Себастьян услышал конец фразы.

– … совершенно невменяем, – говорил лысый. – Его даже пришлось связать.

– Так ты, брат Эрль, полагаешь, что этот несчастный повредился рассудком? – спрашивал другой отшельник.

– Так утверждает господин граф, наш почетный гость.

Отшельник в капюшоне плотно закрыл за собой дверь.

– Мне приходилось не раз исцелять от помешательства, – сказал он. – Надеюсь, и на этот раз все пройдет благополучно.

Отшельник приблизился к звездочету, и в руках у него сверкнул нож. Себастьян задергался, но не успел он сообразить, что к чему, как веревки на нем оказались перерезаны.

– Что ты делаешь, брат Берт? – изумился лысый отшельник. – Ведь он нас сейчас перекалечит! Он же одержим злом!

– Вот я и хочу изгнать зло, но не из этого доброго человека, а из вашего благословенного монастыря, – ответил брат Берт и откинул капюшон. И только тут Себастьян увидел, что это не кто иной, как архивариус Бальтазар Букреус, обряженный в бурую тогу с капюшоном. Звездочет мигом вскочил на ноги.

– Что это? – вскричал лысый отшельник. – Кто это?! Ты – не брат Берт!

– К счастью, нет, – ответил архивариус. – Хотя все люди, бесспорно, – братья и должны помогать друг другу, а не ввергать ближних в узилища. Разве не так, брат Эрль?

Отшельник округлил глаза и попятился к двери, но архивариус, проворно подскочив, придержал его.

– Я очень сожалею, брат Эрль, но тебе придется на некоторое время задержаться в этой келье.

Бальтазар кивнул Себастьяну и тот не без удовольствия связал отшельнику руки, а архивариус достал носовой платок.

– Что это такое? – затрепетал брат Эрль.

– Ничего страшного, – успокоил его архивариус. – Это всего лишь носовой платок. Не бойся, он совершенно чист. Нам же в настоящую минуту он послужит хорошим кляпом.

Связанный, с кляпом во рту бедняга Эрль был усажен на пол, а звездочет с архивариусом крепко обнялись.

– Рад тебя видеть живым и невредимым, – сказал Бальтазар.

– А уж как я рад! – ответил Себастьян. – И хотя мы расстались не так уж давно, признаться, я успел соскучиться.

– Да, уж он натерпелся, нечего сказать, – раздался над ухом архивариуса тоненький голосок. Бальтазар покосился и увидел на своем плече мотылька.

– И профессор здесь! – обрадовался он. – Что ж, значит, опять все вместе, но уже в монастыре. Неплохо!

Бедняга Эрль, выпучив глаза, смотрел на говорящих: он видел только двоих, хотя явственно слышал три голоса.

– И все-таки, Бальтазар, – полюбопытствовал звездочет, – как тебе удалось попасть в монастырь и откуда этот балахон?

Архивариус улыбнулся.

– Едва я вступил в мирную беседу с братом Бертом, это он пас стадо, как услышал страшный грохот и увидел, как ты, друг мой, упал в воду. Нетрудно было догадаться, что это западня. Брат Берт сказал мне, что сразу заподозрил неладное, когда граф Пардоза попросил у отшельников убежища, а старейший отшельник брат Герг согласился, даже ни о чем не спросив графа и его спутницу. Брат Берт по старой дружбе отдал мне свой балахон, и путь в монастырь стал для меня открыт.

– Но как же ты добрался до этого глубокого подвала? – не унимался любопытный звездочет.

– После того как ты упал в воду, она стекала с тебя ручьями. По мокрому следу нетрудно было проследить путь. Спустившись в подвал, я встретил брата Эрля, и поскольку он принял меня за брата Берта, весьма известного целителя, то согласился проводить к звездочету Себастьяну Нулиусу, повредившемуся рассудком.

Себастьян положил руку на плечо друга и сказал:

– Отныне я твой вечный должник.

– Все люди – должники друг перед другом, но не все об этом помнят. А благодарить меня еще рано.

– Артур, – обратился архивариус к профессору, – Ты нашел Аранею?

– Да, она в северной башне.

– Ага, в той, что лучше всего сохранилась. Там что-то вроде постоялого двора для пилигримов. Ты проводишь нас туда?

– По улице – сколько угодно, но по подвалу… Я здесь совсем не ориентируюсь.

Архивариус призадумался.

– Через монастырский двор идти нельзя… Ну что ж, попробуем расспросить брата Эрля.

Отшельник, как только у него вынули кляп изо рта, принялся жаловаться на страшную сырость и попросил, чтобы ему больше не затыкали рот, поскольку подверженный с детства насморку он боится задохнуться. Бальтазар согласился, а взамен получил нужные сведения: подвал, по словам брата Эрля, тянулся под всем бывшим замком и соединял основания четырех сторожевых башен. В башни можно было попасть из подвала по каменным винтовым лестницам.

– Эта келья, – говорил брат Эрль, – находится между восточной и южной башнями, ближе даже к южной. Так что, выйдя из кельи, нужно повернуть направо, потом – налево и идти до следующего поворота. Но в подвале множество боковых ходов и ответвлений, так что неопытный человек может заблудиться… Знаете что, – преодолев остатки робости, добавил Эрль, – если уж на то пошло и господин звездочет – не сумасшедший, то я мог бы вас быстро вывести куда надо.

Это предложение Бальтазар отклонил, сказав, что они люди опытные и как-нибудь сами разберутся.

– Нельзя больше терять ни минуты, – торопил друзей Себастьян. – Нам нужно, как можно скорее найти принцессу. Правда, я совершенно безоружный: ножны у пояса пусты, а меч деда Эразма остался пристегнутым к седлу. Но что-нибудь придумаем.

– Это точно, – согласился архивариус, – поищем кочергу.

– А что будет со мной? – простонал бедняга Эрль.

Сердце звездочета защемило от жалости.

– Может быть, развяжем?

– Не в наших правилах лишать человека свободы, – согласился Бальтазар. – Послушайте, брат Эрль, мы вас развяжем, но вы должны будете некоторое время посидеть в келье. Как только мы закончим дело, ради которого сюда пришли, мы кого-нибудь за вами пришлем. Прошу вас, сидите тихо.

Выйдя из кельи, друзья в первую очередь прислушались и, убедившись, что вокруг тихо, двинулись в путь.

– Ну и темень! – проговорил Себастьян. – Жаль, что у нас нет факела.

– Я бы согласился на свечу, – отозвался архивариус.

Они не сделали и десяти шагов, как раздался сильный грохот: дробный, звонкий, он разлетелся по всему подвалу и долго гулял затихающим эхом. Друзья прижались к стене и замерли.

– Что это? – шепотом спросил звездочет.

– Кажется, я зацепился за какую-то железяку, – отозвался архивариус.

Себастьян нагнулся и пошарил руками по полу.

– Да это меч! – тихо воскликнул он.

– Что? – переспросил архивариус.

– Это мой двуручный меч. Тут и седло! Какие добрые отшельники! Все что отняли у меня, сложили здесь, у кельи.

– Я рад, – сказал архивариус. – Когда ты вооружен, мне как-то спокойнее.

– Как вы меня напугали! – пропищал профессор. – Ну и натерпелся же я страхов за этот день - на всю жизнь хватит!

– Погоди, дорогой энтомолог, день еще не кончился, – ответил архивариус и двинулся вперед.

Друзья шли ощупью, едва различая очертания стен. То и дело в стенах открывались черные зияющие пасти боковых проходов. Себастьян неоднократно порывался повернуть налево, но архивариус всякий раз останавливал его, внушая, что главный коридор, опоясывающий весь замок, должен быть шире остальных.

Профессор Инсекториус, сидя на плече архивариуса, что-то невнятно бормотал: то ли молился, то ли напевал бодрящую песенку. Впереди забрезжил свет. Из маленького оконца под самым потолком пробивался тусклый луч и освещал довольно большую круглую площадку. В центре этой площадки, закручиваясь, уходила вверх каменная лестница.

– Ну вот, – облегченно вздохнул архивариус, – мы находимся под восточной башней. Теперь повернем налево, и если будем идти прямо, не поддаваясь искушению свернуть в ближайший боковой проход, то неминуемо окажемся под северной башней.

Однако идти им пришлось несколько дольше, чем они ожидали: все так же задерживала темнота, и поначалу сильно отвлекали крысы, видимо, обитавшие исключительно в этой части подвала. То и дело слышались неприятный писк и громкое шуршание. Наконец показалась такая же, как и оставленная позади, тускло освещенная площадка с винтовой лестницей.

Поднявшись наверх, друзья увидели дверной проем, ведущий на полуразрушенную галерею с толстыми обомшелыми колоннами, которая тянулась вдоль крепостной стены и отделялась от двора невысоким каменным парапетом. При определенном ракурсе можно было разглядеть часть внутреннего двора, и Себастьян, впервые попавший в монастырь Сорока отшельников, отметил, что внутри замок выглядел не таким разрушенным, как снаружи.

Возле дверного проема на широкой дубовой скамье спиной к выходу сидели два отшельника; на их сапогах, видневшихся из-под бурых, грязных балахонов, сверкали шпоры.

– Да ведь это рыцари! – изумился Себастьян.

– Похоже, ты зря ругал насельников развалин Эрсепреля, – пропищал профессор.

– Любопытно, – прошептал архивариус, – что нужно было сделать с рыцарями Фойербарда, чтобы они согласились напялить балахоны отшельников? Однако нам нужно выше, в башню.

– Что если они нас, то есть вас, заметят? – заволновался маленький профессор.

– А мы постараемся не шуметь, ведь так, Себастьян?

Осторожно, стараясь не издать ни единого звука, они поднялись выше. Перед ними обнаружилась дверь, за которой слышались голоса. Дверь была старая и, уже давно разболтавшись, в косяке образовала солидную щель, в которую ровно ничего не было видно. Зато хорошо были различимы голоса говорящих за нею. Сердце Себастьяна дрогнуло: он узнал голос возлюбленной.

– … Вы мне изрядно надоели, граф, – говорила принцесса Аранея. – Оставьте меня в покое, прошу вас!

– Не понимаю, на что вы надеетесь? – отвечал, увы, так же хорошо знакомый звездочету голос графа Пардозы. – Неужели вы все еще не можете выбросить из головы этого мальчишку-звездочета? Но это глупо, принцесса. Вспомните, как он обманул вас.

– Замолчите! Это невыносимо! Зачем вы постоянно напоминаете мне об этом? Я больше никому не верю. И вам, граф, в первую очередь.

– Но вы сами убедились в коварстве этого человека…

– Да, убедилась… Что за злая звезда сопутствовала моему рождению! За то время, что я путешествую по дольнему миру, меня постоянно обманывают. Вдовствующие короли и принцы, сановитые дворяне и обедневшие рыцари так часто добивались моей руки, кто силой, кто пылкими клятвами, а кто просто обманом, но ложь была везде – и в грубой силе, и в пылких уверениях. Ложь была так заразительна, что и я принялась лгать, надела маску…

– Но вы сами виноваты, дорогая принцесса. Вы явили этому миру красоту, какую здесь редко встретишь.

Принцесса, видимо, не слышала своего собеседника, поскольку, почти не прерываясь, продолжала:

– И вот здесь, в этой маленькой стране, в этом тихом городе, я встретила человека, который совершенно не был похож на других. Я полюбила его. Да, граф, полюбила! А он… Он обманул меня. Так низко обманул… Кому теперь мне верить?

Себастьян не мог равнодушно слышать всего этого. Он рванулся вперед, но архивариус задержал его. Тогда звездочет от избытка печали до крови укусил себя за руку. Разговор между тем продолжался.

– Верить, принцесса, вы можете только мне, – говорил Пардоза. – Ведь мне не нужны ни ваше богатство, я богат не меньше вас, ни трон вашего отца – королей в Магонии выбирают. Мне нужны только вы, принцесса, ваша красота.

– Мне уже теперь все равно, – отвечала Аранея глухим, безжизненным голосом. – Жизнь потеряла смысл. Я бросила отчий дом, чтобы найти своего друга, устроить его счастье, потом возмечтала устроить свою судьбу, думала, что встретила человека, самим Небом мне предназначенного. А в итоге потеряла друга, обманута тем, кого полюбила…

– Это и не удивительно. Во-первых, он вам не ровня, а во-вторых, вам предназначен другой. Этот звездочет не подходит ни под одну статью предсказания Филистены, которое я имел честь вам представить в свое время.

– Что он говорит? – прошептал Себастьян. – Ведь у него только половина предсказания.

– Должно быть, сделал еще один подлог, с него станется, – ответил архивариус.

– Неужели, – говорила Аранея, – вы думаете, что я поверила в это пророчество? Еще одно!

– Когда мы вернемся в Магонию, ваш отец подтвердит, что это рука самой Филистены.

– Я поверю только тогда, когда это подтвердит сама Филистена.

– Принцесса, я, признаться, устал от ваших капризов. Вы будете моей, не сойти мне с этого места! Вы предназначены мне, повторяю вам. Так что покоритесь и не заставляйте меня прибегать к силе.

– Ваша угроза, граф, выдает с головой всю вашу ложь. Это сло-ва не мудреца Магонии, а изменника. Ничью Песнь жизни нельзя принудить. А потом, я наслушалась угроз и ничуть не боюсь.

– Вы неверно поняли меня, принцесса. Я люблю вас! Какой клятвой мне поклясться в этом?

– Вы прекрасно знаете, что клятвы – ложь. Вы любите меня? Я верю. Но все дело в том, что я не люблю вас и никогда не полюблю. Любовь моя умерла, едва успев родиться, и никто никогда не получит ее, даже если бы я захотела этого.

– Меня это не смущает.

– Вот даже как! Вам не нужна моя добрая воля, вам не нужна моя любовь, вам не нужна я сама, вам нужна только моя красота. Какой вы странный, граф. Вы все как-то неверно понимаете, неверно видите, неверно чувствуете. Видно, ложь завладела вами целиком. Ну да ладно. Вы говорите, что любите меня? Прекрасно. Тогда отыщите коллекцию профессора Инсекториуса.

– Надеетесь вернуть к жизни золотую жужелицу?

– Мне это не под силу. Но мой отец, я верю, сможет это сделать. Тем более спасти Самюэля в ваших же интересах. Вы постоянно забываете об одном препятствии. На моем пальце перстень, он не снимается. Надеть другое обручальное кольцо поверх него невозможно. Есть надежда, что снять его сможет тот, кто надел.

– Но есть и более простой выход, принцесса, – надеть второй перстень вашему суженому. Это будет не в пример более надежным доказательством, чем даже пророчество вещуньи Филистены.

– Если только он вам подойдет, граф. Но хочу предупредить: никто не знает, к каким последствиям приведет эта примерка. Однажды была сделана попытка – и, как видите, перстень треснул, а я едва не умерла. Что будет теперь, я не знаю. Быть может, талисман разрушится, возможно, погибну я или произойдет и то, и другое. Но мне уже все равно. Ни боль, ни смерть меня не страшат. Итак, дерзайте, граф.

Себастьян снова кинулся к двери, и снова архивариус удержал его.

– Еще не время, – прошептал он.

Однако порыв взволнованного звездочета на сей раз произвел некоторый шум.

– Что это? – встревожилась принцесса Аранея.

– Сейчас посмотрим, – сказал граф, по звуку его шагов можно было понять, что он подходит к двери. Архивариус и звездочет замерли. Но шаги вскоре стихли и стали удаляться.

– Ничего страшного, моя дорогая, должно быть, мыши.

– Мыши! Этого только не хватало!

Послышался негромкий смех Пардозы.

– Итак, – нарочито громко произнесла принцесса, – я жду, граф. Вы не решаетесь надеть перстень?

– Отнюдь. Чего страшиться мне, если я люблю вас и имею все права на вашу руку? Смотрите же.

За дверью воцарилась тишина. Она длилась долго, слишком долго. Наконец послышался голос Пардозы:

– Все готово к венчанию, моя принцесса. Прошу вас.

– Да, – ответил ему тихий, безжизненный голос Аранеи. – Я готова.

Себастьян и Бальтазар недоуменно посмотрели друг на друга.

– Что там произошло? – шепотом спросил звездочет. – Перстень ему подошел?

– Этого не может быть! Не могла же ошибиться Филистена. Здесь что-то не так. Но мы остановим эту свадьбу. Пора!

Бальтазар ударил в дверь плечом, но та не поддалась. То же попробовал Себастьян – и с тем же результатом. Судя по тому, что из-за двери больше не доносилось никаких звуков, за нею уже никого не было.

– Проклятье! – воскликнул звездочет, налегая на дверь.

– Глупость – поистине страшный порок, – изрек архивариус Букреус. – Мы постоянно недооцениваем Пардозу. Либо он наложил чары на дверь, либо она наглухо забита. Значит, там есть второй выход. Они пройдут по стене, спустятся во двор, а там в двух шагах часовня отшельников. Немедленно вниз!

Друзья уже не думали об осторожности, а потому подняли изрядный шум. Оба ложных отшельника, караулившие выход из башни, вскочили с мест и загородили дорогу. Но, увидев Себастьяна, который, по их расчетам, должен был находиться глубоко в подвале, несколько растерялись. Воспользовавшись этим, друзья проскочили вперед. Однако попали они еще не во двор, а только на галерею.

Себастьян краем глаза увидел, как Пардоза вводит принцессу Аранею в небольшое крыло полностью разрушенного замка, служивший отшельникам часовней.

– Назад! – разом крикнули переодетые рыцари, и в руках у них сверкнули мечи.

– Ах вот как! – страшным голосом проревел звездочет. Не теряя ни секунды, он тяжело взмахнул своим двуручным мечом, и оба противника отпрянули. Едва успел пригнуться и архивариус.

– Отлично, Себастьян, тесни их! – крикнул Бальтазар и, легко перемахнув через парапет, кинулся к часовне.

Себастьян взмахнул мечом другой раз, третий и, разойдясь, принялся неистово крутить им, описывая в воздухе восьмерку. Рыцари явно не ожидали такого натиска. Себастьян старался держать их у крепостной стены, но одному все же удалось выскользнуть. Он оставил товарища и устремился за Бальтазаром. Видя, что перед ним только один соперник, Себастьян нанес такой сокрушительный удар, что тот не смог его сдержать, выронил меч и рухнул сам. Недолго думая, звездочет перемахнул через парапет и поспешил на помощь другу, которого уже настиг неприятель. Подбежав сзади, он плашмя ударил напавшего мечом по голове. Препятствие было устранено, и друзья устремились в часовню.

Перед братом Гергом, на плечах которого лежало ослепительной белизны покрывало, стояли граф Пардоза и принцесса Аранея. Увы, бедной принцессе было что вспомнить в эту минуту. Вот так же полгода назад она стояла в храме Арахнид перед старейшим магом Аргиопусом. Но если тогда она переполнялась счастьем, то теперь на сердце у нее было тяжело и холодно.

Когда в церкви появились звездочет и архивариус, стоявшие позади венчающихся отшельники испуганно отшатнулись к стене. На их место из полумрака вышли двое рыцарей. Одного из них Себастьян тотчас же узнал. Это был Ромуальд – племянник барона Фойербарда. В глазах графа Пардозы выразилось недоумение. А Аранея вскрикнула.

– Брат Герг! – крикнул Себастьян. – Прошу вас остановитесь!

– Что это значит? – удивился отшельник. – Зачем вы вторглись сюда с обнаженными мечами?

– Послушайте меня, – внушительным голосом заговорил архивариус, – я, небезызвестный вам Бальтазар Букреус, архивариус вольного города Нустерна, и также хорошо известный вам звездочет Себастьян Нулиус вынуждены нарушить покой вашей обители, чтобы изобличить зло. Этот человек, – архивариус вытянул руку, указывая на Пардозу, – лжец и колдун граф Мигель Пардоза. В эту минуту путем подлого обмана и колдовства он пытается завладеть рукой дочери могущественного короля Аранеуса Диадематуса, принцессы Аранеи. Этот человек самым гнусным образом оболгал меня, господина Нулиуса и профессора Инсекториуса. С помощью отвратительного колдовства он ввел в заблуждение принцессу Аранею и теперь обманывает вас и всю братию. Этот человек должен быть немедленно схвачен и передан суду Традосса.

Бальтазар хотел заставить отшельников усомниться в благонамеренности Пардозы и отчасти достиг этого: на лице брата Герга отобразилось смятение, он боязливо покосился на Пардозу, но чары были, видимо, крепки.

– Господин Букреус, – строго проговорил он, – ваши обвинения слишком тяжелы и пока безосновательны. Да, этот человек – граф Мигель Пардоза из Валезии, но о какой принцессе вы говорите?

– О принцессе Аранее, стоящей перед вами, дочери одного из королей Магонии, могущественного монарха, который никогда не даст согласия на этот брак, и вам придется держать ответ перед ним.

Глаза брата Герга начали явно проясняться. Колдовские чары Пардозы рушились.

– Аранея! – не выдержав, воскликнул звездочет. – Не верьте графу, ведь он уже однажды пытался ввести в заблуждение вашего отца. Неужели вы забыли?

Принцесса была в полном недоумении. Казалось, она силилась что-то сказать, но не могла.

– Аранея! – продолжал звездочет. – Подумайте, ведь мало того, чтобы один перстень мог надеться на палец вашего жениха, важно, чтобы ваш перстень мог свободно сниматься. Разве мог мастер Аурс изготовить орудия принуждения? Опомнитесь, прошу вас!

Архивариус с восхищением смотрел на своего молодого друга. А Пардоза явно забеспокоился.

– Вы еще живы, господин звездочет? – злобно прохрипел он. – Придется мне сейчас это исправить. Брат Герг, – обратился граф к отшельнику, – оскорбление, нанесенное мне, может быть смыто только кровью.

По часовне прошел ропот.

– Господа, господа! Здесь нельзя обнажать мечей. Всякий, проливший кровь в этом месте, будет проклят.

– Тогда, с вашего позволения, мы выйдем во двор, – усмехнулся Пардоза.

– Вы не поняли: в этом замке нигде нельзя обнажать мечей.

– Отвечать на оскорбление позволительно в любом месте! Или вы не знаете законов рыцарства? Итак, прошу! – обратился граф к звездочету.

– Дуэль? Прекрасно! Пусть Небо рассудит нас по справедливости, – решительно ответил Себастьян.

Он повернулся и пошел к выходу, Бальтазар последовал за ним.

– Ну, будем молодцами, – шепнул на ходу архивариус. – Помощи нам ждать неоткуда.

Они вышли из часовни. На ступеньках лестницы их ждали два рыцаря. Они уже скинули фальшивые балахоны и теперь предстали в своем истинном облике. Едва увидев Себастьяна, они обнажили мечи.

– Дайте ему сойти вниз! – крикнул Пардоза, выходя из часовни. Вслед за ним вышел Ромуальд и еще один рыцарь. Потом показались брат Герг, принцесса и все отшельники, находившиеся в часовне.

Архивариус и звездочет остановились посреди двора. Со всех сторон их обступили четыре рыцаря и граф Пардоза. Мечи их были готовы к бою.

– Пятеро против двоих? – проговорил архивариус. – Это не слишком похоже не поединок.

– Мне все равно, как вы это назовете, – ответил граф, – но я навсегда отучу вас совать нос в чужие дела.

Он сделал выпад, его примеру последовали рыцари.

Противники быстро распределились. Архивариуса атаковали двое рыцарей, которые уже раз потерпели поражение, а Себастьян отбивался от троих – Пардозы, Ромуальда и его соратника. В первые минуты он видел краем глаза, как лихо орудует мечом его друг, и немало дивился этому. Он никак не предполагал такого умения в спокойном, казалось, сугубо мирном человеке. Но вскоре у Себастьяна уже не было времени смотреть по сторонам: удары неприятельских мечей сделались почти непрерывными.

Звон оружия и шум схватки разнесся по монастырю. На небольшом дворе вскоре собрались все насельники. Они в недоумении жались к стенам, не понимая, что здесь происходит. На крыльце часовни рядом с братом Гергом стояла принцесса Аранея. Ее внимательный, тревожный взгляд следил за ходом боя, а рука непроизвольно и судорожно сжимала рукав отшельника. Казалось, она хотела закричать, но не закричала, а только тихим сдавленным голосом произнесла:

– Что же вы бездействуете, брат Герг? Ведь они убьют их.

Брат Герг покачал головой. На лице его отразилась глубокая печаль.

– Многие столетия здесь не слышалось звона мечей, – проговорил он. – Последней кровью, пролившейся здесь, была кровь короля Бергора.

Он воздел руки к небу, и губы его беззвучно задвигались в горячей молитве. Бой, тем временем, шел своим чередом. Архивариусу было нелегко, ведь он, в отличие от Себастьяна, не участвовал в ежегодных ратных игрищах. Однако пока он вполне управлялся. Себастьян вначале непрерывно теснил своих соперников. Его меч, выкованный сто лет назад и прославивший себя в боях за свободу Нустерна и при защите Голубого замка, был беспощаден к врагам. Казалось, к силе звездочета, и без того недюжинной, прибавилась незримая сила его прадеда Эразма Нулиуса, прозванного Неустрашимым. Но это, увы, не могло продолжаться долго.

Один из нападающих неудачно отскочил и споткнулся. Его немедленно настиг сокрушительный удар Себастьяна. Раненый рыцарь откатился в сторону, и число противников уменьшилось, но и силы Себастьяна и архивариуса стали ослабевать. Бой шел уже с полчаса.

Себастьян при отражении очередного удара не смог удержать отяжелевшего меча и выронил его. Спасло звездочета только то, что раненый рыцарь оставил свое оружие неподалеку. Себастьян успел схватить меч и отразить сильнейший выпад Пардозы. Рыцари начали теснить друзей с противоположных сторон так, что те уже почти касались друг друга спинами.

Неизвестно, чем бы закончился этот бой, возможно, он стал бы последним для обоих друзей, но тут произошло нечто совершенно непредвиденное. Как впоследствии рассказывали отшельники, едва только послышался первый звон мечей, к монастырю со стороны Нустерна подъехал всадник. Одет он был в длинный холщовый балахон бурого цвета, подпоясанный обрывком толстой веревки, и имел вид самого обыкновенного пожилого и весьма почтенного отшельника. Соскочив с лошади, он отвязал от седла длинный суковатый посох и быстро направился по деревянному мосту к монастырским воротам. На вопрос привратника, кто он и откуда, человек ответил, что он прибыл издалека и имеет спешное дело к брату Гергу. Привратник объяснил, где его можно найти, и вскоре приезжий уже стоял среди отшельников, наблюдающих за схваткой.

Старик мало чем выделялся от монастырской братии. Как только бой стал принимать трагический оборот, он выступил вперед и, подняв посох, громовым голосом вскричал:

– Остановитесь, люди!

И тут, по уверению многих, произошло чудо. Рыцари, соратники Пардозы, тотчас же отступили назад и бросили мечи на землю. Сами собой выпали мечи из рук Бальтазара и Себастьяна. И только один злополучный граф остался вооруженным, но он не нападал.

– Граф Пардоза, – обратился неизвестный странник к магу, простирая к нему руку с посохом, – заклинаю тебя Священным братством мудрецов Энгор-Эрона, оставь бесчинства и сложи оружие!

Граф некоторое время злобно смотрел на пришельца, потом бросил меч и стал потихоньку пятиться. Отшельники, дивясь происшедшему, расступились, и Пардоза, все так же пятясь, дошел до галереи. Здесь он прижался спиной к стене и скорее прошипел, чем проговорил:

– Ну что ж, на сей раз ваша взяла.

Затем, словно обессилев, он съехал по стене, сел на корточки, сжался как-то, и тут все увидели, что это никакой не граф, а огромный черный паук. Паук этот проворно бросился по галерее и исчез в одном из проемов, ведущих в подвал. Отшельники в ужасе закричали, а те, что посмелее, поспешили за оборотнем, держа наготове посохи и палки.

Принцесса Аранея, дотоле пребывавшая словно в оцепенении, вдруг сбежала с крыльца и, раскинув руки, кинулась к старику.

– Отец! – пронзительно крикнула она и бросилась ему на шею. Себастьян стоял на том же месте, где закончился бой. Глаза его застилал туман, он смутно видел, как Пардоза обернулся пауком и убежал прочь, будто издалека услышал возглас Аранеи. Звездочет только сейчас почувствовал, что его левое плечо горит от страшной боли. Он посмотрел на него и увидел, что оно в крови.

И тут силы окончательно оставили звездочета.

Глава восемнадцатая

Архивариус навещает раненого друга и объясняет ему происшедшее. – Гуго Кривой приносит трубу и приглашение. – Визит к Покровителю насекомых. – Разрешение всех недоразумений и счастливый конец.

Когда Себастьян Нулиус открыл глаза, первое, что он увидел – это склоненное над ним улыбающееся лицо архивариуса Букреуса. Лицо это, впрочем, тотчас же куда-то пропало, и перед глазами звездочета предстал потолок его спальни с дубовыми мореными балками. Себастьян снова закрыл глаза. «Какой странный сон! – подумал он. – Монастырь, схватка с рыцарями, принцесса Аранея…» Но лишь только мысль его коснулась принцессы, он встрепенулся, открыл глаза и резко поднялся на постели. Однако сильная боль в левом плече заставила его лечь снова.

– Так это был не сон? – промолвил он.

– Что ты там бормочешь? – послышался голос архивариуса.

Себастьян повернул голову и увидел Бальтазара, стоящего у стола и наливающего из кувшина вино в большую глиняную кружку.

– Бальтазар, значит, это был не сон? – громче спросил звездочет.

– Я не понимаю, о чем ты говоришь.

Архивариус подошел к постели и протянул кружку с вином.

– Выпей, это вино настояно отшельниками Эрсепреля на редких целебных травах. Брат Герг подарил в знак глубокой благодарности.

Себастьян сделал несколько глотков и почувствовал, как живое тепло разливается по его жилам.

– Как я попал сюда? – спросил он. – Мы были в монастыре, или мне это только приснилось?

– Если то, что происходило в монастыре, можно уподобить сновидению, то это был кошмарный сон. А попал ты сюда обыкновенным образом.

Архивариус присел на край постели и рассказал, что произошло после того, как звездочет потерял сознание.

Остановив схватку и обратив в бегство Пардозу, неизвестный странник уединился с братом Гергом, братом Бертом и еще несколькими отшельниками и имел с ними весьма продолжительную беседу.

Звездочета в это время перевязали и уложили на телегу, любезно предоставленную братом Гергом. Неизвестный странник с принцессой покинули монастырь. Рыцари горько раскаялись в том, что помогали негодяю, обманувшему их. Двое из них решили стать отшельниками, а Ромуальд был настолько удручен случившимся, что поклялся найти графа Пардозу хоть из-под земли и отомстить ему.

Когда все недоумения рассеялись, архивариус повез бесчувственного друга в город. До Нустерна они добрались только к вечеру. Их встретила фрау Марта с заранее приготовленным бальзамом и всю ночь ухаживала за Себастьяном, а утром ее сменил архивариус.

Выслушав все это, Себастьян спросил, нетерпеливо поднимаясь на постели:

– А где же Аранея?

– Успокойся, мой друг, она в городе, в гостинице Локка. Надеюсь, тебе будет приятно узнать, что к твоей ране прикоснулась целительная рука феи Аранеи?

– Она меня перевязывала? – воскликнул звездочет.

– Да. И приложила к ране свой, думаю, не совсем обычный платок.

Себастьян ощупал повязку на раненом плече.

– Здесь ее платок! – воодушевленно прошептал Себастьян, и глаза его наполнились светом. – А этот старик? – вдруг спросил он. – Последнее, что я слышал, – это как принцесса назвала его отцом…

– Ну что ж из того? – пожал плечами архивариус. – Если она назвала его отцом, значит, это был король Аранеус Диадематус.

– Ты так спокойно об этом говоришь, Бальтазар! – воскликнул Себастьян. – А между тем, это так невероятно! Откуда он появился?

– Оттуда же, откуда появилась летопись Нестора Магноциуса. То есть из архива.

– Ничего не понимаю.

– Это долго объяснять. Скажу лишь одно: похоже, прежний архивариус, господин Гренхем, добрался до конца книжного лабиринта и попал…

– В Магонию! – догадался Себастьян.

– Вот именно. Видимо, от него Пардоза каким-то образом узнал о том, где найти «Девяносто девятую песнь вещуньи Филистены». Но довольно об этом. Скажи-ка, как ты себя чувствуешь?

Себастьян спокойно сел на постели.

– Это удивительно! Плечо совсем не болит и я, наверняка, смогу встать.

– Прекрасно, – улыбнулся архивариус. – Тогда выпей еще немного этого вина.

Себастьян выпил и почувствовал себя окончательно здоровым.

– Повязку пока снимать не будем. Это лучше сделает тот, кто ее наложил. А теперь поднимайся, нечего валяться в постели.

В это время внизу зазвонил колокольчик.

– К тебе гости, – промолвил архивариус. – Пойду, открою, а ты одевайся и спускайся вниз.

Себастьян действительно чувствовал себя хорошо, но одевался не торопясь. Им овладело странное чувство, чувство завершенности чего-то и, в связи с этим, легкой грусти. В самом деле, то невероятное и таинственное, что началось три дня назад, окончено. Зло преодолено, тайны разгаданы. И что же дальше? Все вернется на круги своя? Он, звездочет вольного города Нустерна Себастьян Нулиус, будет, как и прежде, каждый вечер подниматься на башенную площадку, вооружившись инструментами и звездными картами? Два-три раза в неделю встречаться с друзьями в трактире у Локка, где они будут предаваться воспоминаниям об этих сумасшедших неистовых трех днях, которые перевернули жизнь звездочета?

Себастьян почему-то не мог себе представить всего этого. Он с холодным безучастием оглядел комнату, где прошла его юность. Нет, он никогда не сможет вернуться в прежнюю жизнь. Но что тогда остается? Когда та девушка, прекраснее которой нет на свете, была племянницей бургомистра, у Себастьяна теплилась надежда, но теперь, когда она вдруг предстала принцессой, дочерью могущественного короля, мага… он просто не знал, что ему делать.

Одевшись наконец, Себастьян поспешил вниз, чтобы скорее развеять грустные мысли. В гостиной, помимо Бальтазара, он увидел стекольных дел мастера Гуго Кривого.

– Добрый день, господин Нулиус, – сказал он, чинно кланяясь. – Ваш заказ выполнен и, как видите, в самый короткий срок.

Себастьян недоуменно посмотрел на мастера.

– Какой заказ?

– Как это какой? – в свою очередь удивился Гуго. – Вот, извольте получить.

И он протянул Себастьяну астрономическую трубу.

– Ах да! – сконфуженно промолвил звездочет. – Благодарю вас.

Он достал из шкатулки кошелек с деньгами и протянул мастеру.

– Здесь, пожалуй, будет больше, чем полагается.

– Ну что вы! – возразил звездочет. – Вы оказали мне неоценимую услугу.

Гуго поблагодарил звездочета, раскланялся с архивариусом и собрался было уйти, но внезапно остановился.

– Да, чуть не забыл, господа! – сказал он. – Когда я проходил мимо трактира, его хозяин Локк попросил меня передать вам это письмецо.

Он протянул Себастьяну запечатанный свиток.

– Благодарю вас, – ответил звездочет.

– Ну, теперь, кажется, все… Кстати, – перебил себя мастер, – вы не слышали? Говорят, бургомистр собирается подать в отставку.

– Как в отставку? – удивился архивариус.

– После того скандального бала он вдруг потерял вкус к общественной деятельности. Ох уж этот бал! Жаль бедного профессора Инсекториуса. Представьте, он так до сих пор и не нашелся. Его жена совершенно убита горем.

– Странно, что вы его жалеете, – сказал Себастьян. – Ведь еще вчера вы были на него в большой обиде.

– Ну, кто старое помянет, тому глаз вон. Сейчас уже никто не сомневается, что произошло недоразумение. Слухи, которые распустил тот глупый студиозус, оказались совершенно беспочвенными.

– Я рад, что все разъяснилось в пользу уважаемого профессора Инсекториуса, – сказал архивариус. – Будем надеяться, что он вскоре вернется.

– Да, да, будем надеяться, – промолвил стекольный мастер и удалился.

Как только дверь закрылась, архивариус рассмеялся и проговорил:

– Гоняясь за принцессой Аранеей, ты, мой друг, совершенно забыл, что являешься звездочетом.

– Да, – рассеянно произнес Себастьян и тут же добавил: – Послушай, Бальтазар, почему ты ничего не рассказал об Артуре? Он теперь где?

– Видишь ли, Себастьян, этого я не могу точно сказать. Мы оба так увлеклись сначала подслушиванием, а потом дракой, что совершенно позабыли о нашем профессоре. Будем надеяться, что с ним ничего страшного не произошло. У него теперь немало друзей…

– Но ведь и немало врагов, – возразил звездочет, – птицы, например…

– Да уж, быть склеванным какой-нибудь ласточкой, должно быть, весьма неприятно. Ну, ничего, надо найти случай поговорить с королем Аранеусом, пока он здесь. Думаю, такому магу будет нетрудно отыскать нашего друга.

– Верно, – обрадовался Себастьян, но тут же опечаленно заметил: – Но только я не знаю, как это сделать.

– Придумаем что-нибудь, – подбодрил его архивариус. Затем, странно улыбаясь, спросил: – Ты не хочешь посмотреть, что в этом послании?

– Разумеется! – ответил Себастьян, сорвал печать и развернул свиток. Быстро пробежав глазами написанное, он потрясенно воскликнул:

– Бальтазар! Это… это письмо от короля! Вот послушай!

И Себастьян прочел текст послания:

«Господин Себастьян Нулиус!

Сердечно благодарю Вас за то горячее участие, которое Вы приняли в судьбе моей дочери. Однако благодарность, выраженная на бумаге, представляется мне недостаточно полной. Посему прошу Вас о личной встрече. Удобнее всего нам было бы встретиться в архиве Нустернской ратуши, разумеется, с позволения господина Бальтазара Букреуса. Надеюсь, что в то время, когда Вы получите письмо, господин Букреус будет рядом с Вами. Передайте ему мою просьбу встретить меня в гостинице и проводить в его архив. Вас, господин Нулиус, я буду ждать сегодня ровно в полдень.

С глубоким уважением.

Аранеус Диадематус».

– Король Аранеус приглашает нас к себе! То есть к тебе! – восторженно выпалил Себастьян. – Сколько сейчас времени?

– Скоро полдень, Себастьян, и мне надо спешить, – смеясь, ответил архивариус, которого, похоже, приглашение короля ничуть не удивило.

– Вот и случай похлопотать за Артура, – сказал звездочет. – И там я увижу Аранею… – тихим шепотом добавил он.

– Итак, я побежал за королем и принцессой. А ты, мой дорогой звездочет, подкрепись легким завтраком, фрау Марта оставила тебе его на столе, и ровно в полдень приходи в архив.

– Жаль, что нам надо расстаться, – вздохнул Себастьян.

– Всего-то на полчаса. Не волнуйся, дружище, все будет хорошо.

Друзья простились. Бальтазар поспешил в трактир, а Себастьян, внезапно почувствовав сильнейший голод, накинулся на завтрак.

Выйдя из дома, звездочет остановился на крыльце и оглянулся на только что запертую им дверь. Он провел рукой по загрубевшему дереву двери и понял, что уже никогда сюда не вернется. Это было странное чувство. Он спустился с крыльца и пошел по переулку. Из соседнего двора доносился тихий наигрыш виолы слепого Гаста. Улица была пуста. У ворот дремал караульный. Несмотря на близость полудня, чувствовалась прохлада, и Себастьян впервые ощутил, что лето прошло и приблизилась осень. Город прощался с летом, а звездочету казалось, что и с ним тоже. Из-за угла в переулок вошла Эльза с тяжелой корзинкой в руках.

– Здравствуйте, господин Нулиус, – сказала она, когда поравнялась с Себастьяном.

– Здравствуй, Эльза, – ответил тот, останавливаясь и удивленно разглядывая ее.

Обычно задумчивая и немного печальная, сейчас она была удивительно веселой: ее улыбка ослепляла, а глаза буквально смеялись. Себастьян хорошо знал, в какой нужде она живет со своим дедом, теперь же ее корзинка была наполнена самой разнообразной снедью.

– Ах, господин звездочет! – выпалила Эльза, видя удивление Себастьяна и не в состоянии сдержать свою радость. – Вы не поверите!

– Что случилось, Эльза? – невольно улыбаясь, спросил звездочет.

– Представьте себе, какой-то приезжий человек скупил у дедушки все его незаконченные скрипки и виолы, сказав, что даже незавершенные творения хорошего мастера имеют большую ценность. Вы же знаете, что из-за внезапной слепоты дедушка не смог выполнить большой заказ для какого-то ноэрбского барона. Этот чудак, впрочем, человек пожилой и очень степенный, заплатил нам как за законченные инструменты. Я уже расплатилась с долгами во всех лавках города. С самого утра бегаю. Дедушка говорит, что пришел конец нашей бедности.

– Я рад за тебя, Эльза, – смеясь, проговорил Себастьян. – Это просто замечательно!

– К тому же, – продолжала Эльза, – фрау Марта отписала нам всю вашу утварь. Она сказала, что вы уезжаете… – тут взгляд Эльзы немного омрачился, буквально на одно мгновение. – Всегда печально, когда кто-нибудь уезжает. Вы не будете больше давать мне уроки игры на лютне…

– Тебе они уже не нужны, Эльза, – ответил Себастьян и, опустив голову, задумался над словами девушки.

– Да, – сказал он решительно, – я, пожалуй, и впрямь уезжаю. Прощай, Эльза. Передавай поклон господину Гасту.

Он обхватил руками голову девушки, поцеловал ее в лоб и, не оборачиваясь, зашагал по переулку.

Себастьян шел, не торопясь, всматриваясь в улицы, дома, прохожих, стараясь запечатлеть в памяти как можно больше лиц и видов родного города. Когда же, дойдя до ратуши, звездочет оказался перед дверью архива, то почувствовал, как сильно он волнуется. Шутка ли! Через минуту-другую, он увидит короля Аранеуса и принцессу Аранею, причем не просто короля, а мага, и не просто принцессу, а фею. Нужно было только открыть дверь и спуститься на несколько ступенек вниз…

Звездочет вошел в светлое, просторное и совершенно незнакомое помещение. Он замер на пороге и только спустя некоторое время понял, куда попал. Свет преобразил мрачный архив в сияющий зал. Откуда шел свет, было совершенно непонятно, но он был повсюду: падал с высокого сводчатого потолка, которого прежде Себастьян просто не замечал, струился от стен, лился из окон, которые теперь казались громадными. И свет был какой-то золотой, мягкий, приятно и едва уловимо мерцающий. Свет расширил помещение, оттеснил куда-то на край убогую, подпорченную крысами мебель архивариуса, освободив место для трех диковинных кресел, в которых сидели король Аранеус, принцесса и еще какая-то женщина. Возле кресла короля стоял Бальтазар Букреус.

– Что же вы стоите в дверях? – послышался красивый, звучный голос короля. – Подойдите к нам, господин Нулиус.

Себастьян, преодолевая робость, подошел поближе. Король Аранеус повернул голову к архивариусу. Тот вышел из-за кресел, принес откуда-то небольшую скамейку и поставил ее возле звездочета.

– Садитесь, уважаемый господин Нулиус, – предложил король.

– Что вы, ваше величество, – смущенно пробормотал Себастьян.

– В данных обстоятельствах мое величество ненамного больше вашего, потому прошу вас.

Себастьян увидел, как ему кивает Бальтазар, и решил не противиться приглашению.

– Вы, должно быть, удивлены непривычным видом знакомого вам места? – спросил король. – Моя дочь так давно не была дома, что я решил перенести в этот обыкновенно полутемный кабинет хотя бы немного света нашей родины. Мне бы хотелось, чтобы вы чувствовали себя сейчас так же свободно, как и всегда.

Себастьян слушал короля, смотрел на него и поражался тому, как мог он там, в монастыре Сорока отшельников, принять этого зрелого, красивого человека за старика. Когда же, наконец, он решился взглянуть на возлюбленную, сердце его сжалось и сладко заныло. Если до этого он находил принцессу, явившуюся под именем “Леонора”, на редкость красивой, то теперь, по его мнению, она стала еще краше. В лице ее больше не было грусти: оно сияло, будто светясь изнутри. Большие веселые глаза, преисполненные теплого света, в упор смотрели на звездочета. Себастьян не выдержал этого взгляда и потупился. Потом он посмотрел на даму, сидевшую по правую сторону от короля. Это была красивая молодая женщина с мучительно знакомыми чертами лица. Но как Себастьян ни напрягал память, не мог вспомнить, где прежде доводилось ему видеть эти добрые серые глаза, эту ласковую и немного загадочную улыбку. Между тем король Аранеус не сводил взгляда с Себастьяна.

– Позвольте еще раз поблагодарить за ту помощь, которую вы оказали моей дочери… Какой же награды вы ждете от короля Аранеуса? Чем я могу отблагодарить вас?

Себастьян растерялся. Он быстро взглянул на принцессу, которая вдруг зарделась и потупилась, потом перевел взгляд на незнакомую даму, та улыбнулась ему и кивнула. Ему показалось, что кивнул и Бальтазар. Но этих знаков Себастьян не понял.

– Что же вы молчите, мой юный друг? – спросил король. – Неужели у вас не хватает фантазии? Ведь я богат и могу осыпать вас золотым дождем, я могуществен и могу исполнить любое ваше желание. Итак…

– Дело в том, ваше величество, – заговорил звездочет, опустив глаза, – что в свое время я поклялся вашей дочери в верной дружбе. Тогда я не знал, что она принцесса. И все то немногое, что я смог сделать для нее, было продиктовано этим обетом. А за дружбу не принято платить.

– Так-таки не принято? – переспросил король, испытующе глядя на Себастьяна.

– Во всяком случае, я так разумею, ваше величество.

– Ну что ж, какой ни есть, а все же ответ. Стало быть, вы не намерены требовать награды? Я вас правильно понял?

– Да, – ответил звездочет и прямо посмотрел магу в глаза.

– Ваше величество, – вдруг проговорила неизвестная дама и поднялась с места, тотчас поднялся и Себастьян. – По-моему мнению, господин Нулиус, спасая принцессу, оказал услугу не только и не столько вам, сколько ей. Не лучше ли спросить Аранею, чем она хочет вознаградить своего спасителя?

Себастьян был поражен. Голос неизвестной дамы был ему так же знаком, как и черты ее лица. Она подошла к звездочету и в ответ на его недоуменный взгляд проговорила:

– Так вы меня все еще не узнаете, господин Нулиус?

Себастьян не сразу смог ответить.

– Простите, сударыня, ваше лицо и ваш голос кажутся мне удивительно знакомыми, но я, право, теряюсь… Будь вы старше я, пожалуй, сказал бы, что вы… Впрочем, нет, – Себастьян опустил глаза и добавил: – Вы, должно быть, королева…

– Вы почти угадали, мой друг, – рассмеялся король.

– Ах, дорогой мой Себастьян, – сказала дама, – неужели вы не узнаете свою старую няньку?

– Марта?! – воскликнул Себастьян. – Но простите, я, наверное, сошел с ума.

– Нисколько, – возразила помолодевшая фрау Марта. – Свет Энгор-Эрона, так мы называем Магонию, освещает в человеке только настоящее. Старой меня сделали ссора и разлука с возлюбленным королем, разлука с родиной. Но теперь, когда воскресла любовь, вернулась и молодость.

– С возлюбленным королем? – переспросил Себастьян. – Стало быть, ты… вы?..

– Да, дорогой друг, – вмешался архивариус. – Перед тобой вещунья Филистена.

Но Себастьян не восклицал и не таращил удивленные глаза. Он взял руку Филистены и нежно поцеловал ее.

– Кажется, я окончательно привык к чудесам, – сказал он.

– Я рада, Себастьян, – улыбнулась фея и обратилась к королю: – Так каков же будет ответ, Ваше величество?

– Я понимаю, к чему ты клонишь, милая Филистена, – ответил король. – Но пойми и мое беспокойство. Волею превратностей принцесса уже дважды представала перед алтарем, и дважды женихи оказывались не теми, кто ей предназначен судьбой. Я боюсь ошибиться…

– Вам нужны доказательства?

– Ты же знаешь, что единственным доказательством может явиться твоя «Девяносто девятая песнь». Но, насколько мне известно, она утеряна.

– Отнюдь, ваше величество! – промолвил архивариус. – Она здесь.

– Вы хотите сказать, господин Букреус, что пророчество Филистены у вас? – удивился король.

Бальтазар поклонился и протянул королю обрывок манускрипта.

– Но это только половина, – резонно заметил тот.

– Совершенно верно. Эту половину мы отвоевали у графа Пардозы – вот здесь, в этом обыкновенно сумрачном кабинете. В борьбе манускрипт был разорван, и граф унес вторую половину с собой. Но вчера, после того как вы удалились из монастыря, я отыскал на месте боя другую половину этого текста. Вот она.

Король принял второй обрывок, сложил оба вместе и проговорил:

– Да, это истинный манускрипт. Взгляни, Филистена!

Вещунья подошла, взяла папирус и, улыбнувшись, кивнула королю.

– Этот листок был самой большой моей драгоценностью, когда я отправилась на поиски жениха принцессы. Ведь я надеялась, что, когда отыщу его, ты все поймешь, мой король. Но когда я его отыскала, исчез манускрипт, сгорел, как я полагала. И вот я держу его в руках…

Она хотела было вернуть манускрипт, но король сделал отрицательный жест и промолвил:

– Нет, дорогая Филистена, ты столько выстрадала из-за этого пророчества, что только тебе дано право огласить его. Огласить во второй раз, как это и водится в Энгор-Эроне. Подойди сюда, дочь моя Аранея. Встань здесь.

Принцесса встала перед королем, склонила голову, а король возложил на нее руки.

Филистена улыбнулась, соединила разорванные половины вместе и прочитала свою «Девяносто девятую песнь»:

Твоя судьба, прекрасное дитя, Таит в себе немало приключений, Случайных встреч, исканий и борений, Но пусть они не устрашат тебя.

Превратности искупятся вполне, И над тобою вечно воссияет Звезда любви, которая взыграет Лучами светлой радости в тебе.

Внемли тому, что ты должна узнать: Твой суженый, пока что неизвестный, Талантом наделен таким чудесным, Что тайны неба сможет открывать.

Его найдешь ты в северном краю, Отправившись искать совсем другого. И там, под небом города чужого, Он отстоит и жизнь, и честь твою.

Все сбудется, счастливое дитя, Но прежде, чем исполнятся веленья Твоей судьбы, должны еще знаменья Произойти. Послушай же меня.

Покроют трещины любовный талисман, Стекло волшебное случайно разобьется, Но истина, как чистый свет, прольется Туда, где прежде царствовал обман. Твой древний герб случайно совпадет С гербом супруга – символом небесным. И в этом совпадении чудесном Родитель твой знамение прочтет.

Все сбудется, предсказанное мною. Да будет Небо и любовь с тобою!

Вещунья замолчала. Молчали и остальные, пораженные услышанным. Наконец король, обратив пламенный взор к Филистене, промолвил:

– Какое точное предсказание! Если бы я как следует запомнил его… Каким легкомысленным может оказаться мудрец, если гордость омрачит его сердце! А все-таки любопытно, какой у вас герб, Себастьян? – обратился он к звездочету.

– Вот его герб! – сказала Филистена, и в руках ее откуда-то появился вымпел, с которым Себастьян обыкновенно выходил на городские ратные игрища. Король внимательно посмотрел на вымпел и сказал:

– Действительно, редкое совпадение. Ну что ж, Филистена, ты была права, и я хочу в присутствии свидетелей принести тебе мои искренние извинения. Прости меня, любимая.

Король опустился на одно колено и поцеловал вещунье руку. Затем поднялся и, обратившись к принцессе, спросил:

– Ну, что скажешь, возлюбленная дочь моя? Мы слышали только первые строки Песни твоей жизни. Похоже, твое сердце уже осуществило их?

Аранея, видимо, давно ждала этой минуты. Лишь только она заговорила, под сводом зала тихая и одинокая флейта запела прекрасную мелодию.

– Отец, я так же, как и вы, была поражена точностью предсказания, но еще до него мое сердце сделало выбор раз и навсегда. Я люблю этого человека и была бы счастлива стать его супругой.

Аранея подошла к Себастьяну и протянула ему руки. Он тотчас же завладел ими.

– Может ли это быть, Аранея?

– Что, Себастьян?

– Может ли это быть, что ты любишь меня?

– Да, Себастьян.

– Нет человека счастливее меня, Аранея!

– И меня, Себастьян! Все преграды позади, и отныне мы неразлучны.

– Аранея!

– Себастьян!

Влюбленные не замечали, что уже давно движутся в медленном танце.

– Счастливый день! – воодушевленно проговорил король. – Сегодня Арахниды обрели королеву и принца. Не так ли, Филистена?

– Вы правы, мой король, – ответила фея. – Не надо быть вещуньей, чтобы предугадать сразу две свадьбы.

– Надеюсь, на сей раз магический перстень Аурса придется впору?

– Вне всяких сомнений. Перстень у Аранеи, и пусть она сама наденет его на палец суженому.

– Дочь моя Аранея, – обратился король к принцессе, – достань второй перстень, пора Себастьяну примерить его.

– Перстень? – рассеянно переспросила принцесса, и мелодия оборвалась. – Но ведь он остался у Пардозы. Как же я забыла об этом!

– Как у Пардозы?! – изумился король.

– Действительно, – вступил в разговор архивариус. – Принцесса дала перстень графу, чтобы тот примерил его. И перстень пришелся ему впору…

– Что вы говорите, господин Букреус! – воскликнула Филистена. – Этого не может быть!

– И, тем не менее, это так. Иначе принцесса ни за что не пошла бы с графом к алтарю. Представляю, как поразилась она, увидев, что перстень легко наделся на палец Пардозы. Но он обманул вас, принцесса. Граф подменил перстень.

– Но когда? – спросила принцесса. – Ведь я не спускала с него глаз.

– Совершенно верно, – согласился архивариус. – Не спускали ни на минуту, за одним исключением. Помните, во время вашего разговора с ним,послышался странный шорох? Пардоза подошел к заколоченной двери и сказал, что ничего страшного и что это мыши.

– Да. Но откуда вы все это знаете?

Архивариус улыбнулся и продолжил:

– Очень просто. Это были мы с Себастьяном, а не мыши. Мы находились по ту сторону двери, и мой друг от нетерпения прийти вам на помощь наделал тот шум, который испугал вас и, увы, дал возможность графу подменить перстень.

– Но почему ты так уверен, Бальтазар? – спросил Себастьян. – Ведь ты не мог этого видеть.

– Как только пораженная принцесса согласилась идти с графом под венец, – объяснил архивариус, – я предположил, что здесь что-то не чисто, а когда хорошенько обследовал место в монастыре, где граф Пардоза обернулся пауком, то нашел вот это.

Архивариус вынул из кармана два совершенно одинаковых перстня и, показав их всем, продолжал:

– Принцесса то ли по неопытности, то ли будучи подавленной не смогла отличить истинный талисман от ложного. Я, надо сказать, тоже не возьмусь за это. Но вам, ваше величество, это будет по силам.

Король взял оба перстня и внимательно их рассмотрел.

– Хорошая работа, – сказал он. – Они и впрямь похожи как две капли воды. Но не я развею обман. Себастьян, протяни ко мне руку.

Себастьян послушался, и король положил ему на ладонь оба перстня. Тут все увидели разницу: золото и камень одного перстня посветлели, будто налились светом, в то время как другой перстень, хоть и был золотым, потускнел.

– Вот мы выявили настоящий перстень, а заодно – и настоящего жениха. Надень, Аранея, перстень на палец возлюбленному, – сказал король.

Принцесса с радостью исполнила повеление отца.

– А теперь, дети мои, оба снимите свои перстни. Свадьба еще впереди.

Аранея поразилось, тому, как легко снялся дотоле приросший к ее пальцу перстень. Король спрятал перстни в шкатулку, а принцесса заметно погрустнела.

– От счастья, – сказала она, – я совсем забыла о несчастном герцоге Карабусе. Отец, Самюэль попал в страшную беду, только на тебя моя надежда…

Но не успела принцесса договорить, как хлопнула дверь, и на пороге появилась женщина. Все присутствующие, за исключением короля, узнали в ней супругу профессора Инсекториуса Эмилию. Она быстро сбежала по ступенькам, но вдруг огляделась и застыла в полном недоумении, будто забыла, зачем спешила сюда.

– Что же вы, сударыня? – проговорил король. – Уж коли возымели решимость войти, так скажите, чем могу быть вам полезен?

Тут Эмилия очнулась, решительно, хотя и не без опаски, подошла поближе и горячо заговорила:

– Умоляю вас, немедленно расколдуйте моего несчастного мужа!

Король удивленно посмотрел на нее и промолвил:

– Я вас не понимаю, милая женщина. Потрудитесь выразиться яснее.

– Это король, – шепнул на ухо Эмилии архивариус.

– Благодарю вас, – отвечала та, – но я и так не слепая. Ваше величество, – снова обратилась она к Аранеусу, – велите вашей дочери расколдовать моего супруга.

Эмилия разжала сцепленные ладони, и все увидели на них профессора Инсекториуса.

– Мое почтение, ваше величество. Мое почтение, дамы и господа, – пропищал, кланяясь, профессор.

– Это еще что за диво! Среди моих подданных я такого не припомню… Аранея, ты что-нибудь понимаешь? – спросил король, удивленно глядя на диковинного мотылька.

– Это профессор Инсекториус, – растерянно ответила принцесса, – но я не понимаю, что с ним произошло.

– Как! – вскричал профессор. – Разве не вы превратили меня в маленького мотылька?

– Уверяю вас, нет!

– Постойте, – сказал король. – Я что-то ничего не могу понять.

– Сейчас я вам объясню, ваше величество, – проговорил архивариус и рассказал все, что произошло на балу.

– Теперь мне ясно, – улыбнувшись, сказал король Аранеус. – Смею вас уверить, господин профессор, вас никто не заколдовывал. Вернее, конкретно никто.

– Что же это? По-вашему, я сам себя заколдовал?

– Почти что так. Видите ли, когда вы показали золотую жужелицу, в которую до того, как вы ее изловили, обратился герцог Карабус, то вызвали сильный испуг и негодование у насекомых, под видом музыкантов и танцоров присутствующих на балу. Всеобщий страх и негодование – страшная сила. Она-то и поспособствовала вашему превращению. Но главное, как теперь ясно, – вы сами были в весьма экзальтированном состоянии. Причин много – следствие одно.

– Так что же, – изумилась Эмилия, – он теперь на всю жизнь останется таким?

– Очень трудно снимать такие чары. Ведь ваш муж в течение многих лет сажал на булавку ни в чем неповинных насекомых и в своем усердии добрался до одного из Покровителей насекомых. Понятно, господин профессор, что вы не ведали, что творили, но тем не менее…

– Ваше величество, простите его! – послышались голоса со всех сторон.

– Да я рад бы, – говорил король, – но что скажут мои маленькие подданные?

– О, ваше величество, они уже простили его, – послышался чей-то новый голос, и все увидели, что к числу просителей присоединилась незаметно появившаяся танцовщица Калима.

– Ах вот как! – улыбнулся король.

– Да, – вздохнув, пропищал профессор. – Хотя сначала они хорошенько отшлепали вашего покорного слугу. Но я не в обиде, ваше величество, не подумайте. Иная наука вколачивается тумаками.

– Профессор Инсекториус – теперь наш друг, – прибавила Калима.

– Возьмите еще во внимание и то, – вступил в разговор архивариус, – что, если бы не профессор, неизвестно, удалось бы нам так скоро найти принцессу и помешать коварным замыслам Пардозы.

– Ну что ж, – сказал король, – у меня нет никаких возражений. Пожалуйста, господин профессор, слетите на пол, а то, боюсь, ваша супруга не удержит вас на руках.

Диковинный мотылек опасливо опустился на пол.

Король поднял над ним руки и торжественно произнес:

– Покаявшемуся да простится!

И в тот же миг перед собравшимися предстал в своем прежнем обличье профессор естественной истории Артур Бенедикт Теодор Инсекториус.

– Это я! – воскликнул он. – Я снова человек! Эмилия! Друзья! Я снова профессор!

Он чуть с ума не сошел от радости, но все же поблагодарил короля.

– Мне никогда не забыть этого урока, ваше величество. Отныне я не причиню вреда ни одному насекомому, да и вообще ни одному живому существу.

– Я слышал, что вы серьезный ученый, – сказал король, – и я решил оставить вам дар понимать язык насекомых. Чего ради разлучать вас с новыми друзьями? А теперь вы должны оказать нам некоторую услугу. Принесите сюда вашу коллекцию.

– Я бы и рад, ваше величество, но она исчезла, – подавленно промолвил профессор. – Сразу же после бала коллекция пропала, и где теперь находится, никто не знает.

– Но почему никто? – возразил архивариус. – Твоя коллекция здесь.

В руках архивариуса были три большие коробки, обитые красным бархатом.

– Вы, господин Букреус, – проговорил восхищенный король, – должно быть, задались целью удивить мага? Если так, то вам это вполне удалось.

– Господин Букреус – ученик Виттольда Книжника, – пояснила Аранеусу Филистена.

– А вот это – удивительнее всего! – воскликнул король. – Мне бы хотелось поговорить с вами отдельно.

– Всегда к вашим услугам, ваше величество, – поклонившись, ответил архивариус.

Король Аранеус велел открыть коробки, и, когда это было сделано, обратился к профессору Инсекториусу:

– Для этой магической операции нужна ваша добрая воля, господин профессор. Повторяйте за мной: по доброй воле и от чистого сердца отпускаю на волю всех моих пленников! Вы свободны! Свободны! Свободны!

Профессор повторил заклинание, и в ту же минуту насекомые, давно высохшие на булавках, ожили и, сорвавшись со своих мест, закружились по залу. Среди них внезапно появился юноша в прекрасном камзоле из золотистой парчи. Он удивленно огляделся, явно не понимая, где находится.

– Самюэль! – радостно вскричала принцесса Аранея.

– Аранея? – изумился юноша. – Ваше величество? Господа? Где я? Ведь я был только что в одном чудесном саду и вдруг…

– В саду вы были дней пять назад, господин Карабус, – сказал архивариус.

– Это вы были в моем саду, – вставила слово Эмилия Инсекториус.

– Так что, я спал все это время?

– Можно сказать и так, – улыбнулся король.

– Ваше величество! – вдруг с жаром проговорил Самюэль Карабус. – Простите меня за тот проступок! Поверьте, я не могу жениться на вашей дочери. Прости, Аранея!

– Мне все известно, мой мальчик, и я вовсе не настаиваю на том, чтобы ты стал моим зятем. Да, похоже, и Аранея не хочет этого.

– Самюэль, – обратилась к Карабусу принцесса, – познакомься, это мой жених Себастьян Нулиус.

Самюэль рассеяно поклонился звездочету.

– Позвольте, – проговорил он, – да ведь вы звездочет из Нустерна!

– Совершенно верно.

– Рад за вас, – горячо проговорил Самюэль. – Поздравляю от всей души. Вы, признаться, мне сразу понравились в тот вечер в трактире.

– И вы мне тоже, Самюэль. Мне очень хотелось еще раз встретиться с вами, поговорить, думаю, что теперь нам это удастся.

– Тогда, Себастьян, я осмелюсь предложить вам свою дружбу.

– Я буду счастлив ее принять.

– Кажется, они хотят перещеголять друг друга в учтивости! – засмеялся король.

– Самюэль, – промолвил звездочет, – простите мое любопытство, но не могли бы вы сказать, почему носили перстень на шнурке?

– Откуда вы все знаете? – удивился Самюэль.

– Не удивляйся, мой дорогой, – сказал король. – Себастьяну многое известно, и ты еще не раз будешь просить его пересказать те удивительные события, которые произошли в городе Нустерне, пока ты «спал».

– Не сомневаюсь, – согласился Самюэль.

– Но все-таки, – настаивал Себастьян, – вы не ответили на мой вопрос.

– Ах да! Как-то раз, когда мы находились с графом Пардозой в Ноэрбе, у меня пропал перстень. Я носил его в кармане, и в один прекрасный день не обнаружил его там. Два дня мы провели в тщетных поисках, и вот, совершенно неожиданно, на третий день я нахожу его на прежнем месте. Не желая больше попадать впросак, я надел перстень на шнурок и носил его на шее.

– Примерно так я и предполагал, – произнес архивариус, внимательно слушавший Самюэля, и обратился к королю: – Вне всякого сомнения, это Пардоза выкрал перстень, заказал подделку, а потом подбросил обратно.

– Граф Пардоза?! – воскликнул Самюэль. – Украл?! Нет, это невозможно. Он был ко мне всегда добр, во многом помог…

Принцесса ласково улыбнулась своему другу и промолвила:

– Милый Самюэль, как это ни печально, но господин архивариус прав. Граф действительно оказался дурным человеком и бездарным магом. Я убедилась в этом на собственном опыте.

– Тогда я ничего не понимаю, – сказал Самюэль.

– И не старайся, – ответил ему король, – я ведь тебя предупреждал: – Себастьян и его друг, господин Букреус, много интересного могут рассказать. Но оставим это на потом.

– Да-да, ваше величество, – согласился Самюэль Карабус, ставший вдруг очень озабоченным. – Позвольте мне удалиться. Теперь, когда я свободен, отправлюсь на поиски моей ненаглядной Помпонии.

– Не торопись, – остановил его король. – Я тоже, по примеру господина Букреуса, хочу преподнести небольшой сюрприз.

Он хлопнул в ладоши, и в зале появилась царственная Помпония. Самюэль Карабус бросился к ней.

– Наконец-то я вижу тебя, милая Помпония!

– Отныне мы будем навек неразлучны, Самюэль!

– Я так долго искал тебя!

Король весело посмотрел на Филистену и, не без лукавства, промолвил:

– Оказывается, и вещунья может ошибиться: как видишь, моя дорогая, нынче в Арахнидах будет не две, а три свадьбы.

Вещунья рассмеялась и приникла головой к плечу короля. А тот обратился к Карабусу и Помпонии:

– Как видно, провидение избирает своим оружием не только добродетельных. Приворотное зелье, которым опоил вас граф Пардоза, давно потеряло силу, а любовь осталась. Значит, так тому и быть. Я действительно породнюсь со своим старым другом герцогом Карабусом, но не через милую дочь, как я наивно полагал, а через свою возлюбленную племянницу.

Помпония, зардевшись от счастья, подошла к королю, и тот нежно, по-отечески обнял ее и поцеловал.

Затем, преисполнившись торжественностью, он заговорил:

– Еще раз благодарю вас, добрые жители Нустерна: вы так или иначе помогли моей дочери принцессе Аранее. Мое сердце всегда будет открыто для вас. Дети мои, Себастьян и Аранея, подойдите ко мне. Благословляю вас, будьте счастливы. В том, что обыкновенный человек становится супругом феи, нет ничего удивительного. Ты, Себастьян, наделен великим талантом удивляться этому бесконечно прекрасному миру, удивляться и искать. А кто ищет, тот не остановится, пока не найдет, и, найдя, обретет дар искать лучшее. В этом – смысл всех поисков. Теперь нам пора. Нас ждет Магония и Арахниды.

Себастьян и Аранея подошли к своим друзьям.

– Спасибо вам за то, что вы для нас сделали, – не без волнения проговорила принцесса.

– Спасибо, друзья мои, вы помогли мне найти счастье, – сказал Себастьян. – Меня ждет иная, прекрасная жизнь. Но мне грустно с вами расставаться.

– Не надо печалиться, Себастьян, – подбодрил его архивариус. – Магония – не за тридевять земель…

– Как это? – поразился Себастьян.

– Да, милый, – сказала Аранея. – Магония – всегда рядом. Дорогая Эмилия, – обратилась она к жене профессора, – я хочу сделать вам на прощание небольшой подарок, – и Аранея неведомо откуда достала маленький мешочек и протянула его Эмилии. – В нем семена замечательных цветов, какие растут только в Магонии. Они, надеюсь, украсят ваш прекрасный сад.

– Те самые цветы, аромат которых навевает любовь? – поинтересовался Себастьян.

– Именно те самые, – улыбнувшись, ответила Аранея.

– Спасибо вам, милая принцесса, – промолвила Эмилия и смахнула со щеки слезинку. – Не забывайте нас.

– Себастьян, – тихо произнес профессор, положив руку на плечо звездочета, – мне будет не хватать тебя. По крайней мере, напиши нам, как дела. Прощай, мой друг.

Эпилог

В Нустерн пришла осень. Побурела трава на Зеленой горе, выцвело небо. То и дело шли дожди. Но и осенний Нустерн оставался так же хорош. Отрадой этих серых осенних дней стал цветник Эмилии Инсекториус. С утра до вечера возле цветника прогуливались горожане. Причиной тому было появление в саду Эмилии необыкновенных, никем доселе здесь невиданных цветов – такой редкой красоты, что стоило только взглянуть на них, как сердце человека наполнялось теплым и нежным чувством. Возле цветника было гораздо легче сделать любовное признание, нежели в каком-либо другом месте. Даже самые черствые и угрюмые из горожан совершенно менялись, стоило им приблизиться к этому месту. В душах их просыпались светлые воспоминания из далекого детства, а с уст слетало ласковое слово. Происходило это, как уверяли некоторые, благодаря чудесному аромату прекрасных цветов. Горожане простодушно полагали, что жене профессора удалось вывести новый сорт особо ароматных роз. Они непрестанно приносили Эмилии поздравления, а та лишь улыбалась в ответ, но об истинном происхождении этого чуда предпочитала молчать.

Изменения, происшедшие в Нустерне в эту осень, коснулись не только сада Эмилии. Бургомистр действительно ушел в отставку, а его место занял молодой мастер из цеха бочаров. Старый бургомистр поселился в деревне, где у него был маленький уютный домик, и занялся разведением пчел. Том Глина продолжал приумножать свое состояние и славу: он по-прежнему поставлял лучшую посуду знатнейшим домам герцогства. Алхимик Бертольд усердно работал над совершенствованием своего знаменитого фейерверка. А Гуго Кривой выдал дочь за одного из рыцарей барона Фоейрбарда и чрезвычайно гордился этим браком.

Никто в городе больше не вспоминал о невесть откуда взявшейся и невесть куда пропавшей племяннице бургомистра. Надо сказать, что о ней позабыли еще в то утро, когда архивариус со звездочетом отправлялись в монастырь Сорока отшельников. Постепенно забылся и тот пышный и скандальный бал: никто уже не мог точно сказать, по какому случаю его устраивали. Впрочем, это и неудивительно: маги не любят оставлять следы. Редко вспоминали и о звездочете Себастьяне Нулиусе. Среди горожан быстро распространилось и укоренилось мнение, что он, получив приглашение, отправился в Турон преподавать геометрию и астрономию, прихватив с собой свою старую няньку фрау Марту. Мнение, безусловно, нелепое, но никто из знавших истинное положение дел не пытался оспаривать его. А истину знали друзья Себастьяна. В отличие от прочих они частенько вспоминали не только своего друга, но и прекрасную принцессу Аранею.

Однажды, дождливым вечером, в трактире Локка сидели за ужином архивариус Букреус и профессор Артур Инсекториус. Они попивали горячий пунш и задумчиво смотрели на пылающие в камине дрова. Слепой Гаст наигрывал на виоле, а Эльза вторила ему на лютне. Дела их поправились, и медяки, которые они выручали за выступления, были им теперь не особо нужны, однако они настолько привыкли играть по вечерам в трактире, что не желали оставлять этого. Приближалось время тушения огня. Посетителей становилось все меньше.

– Что-то сейчас поделывает наш друг Себастьян? – проговорил профессор.

– Думаю, что в эту минуту, – ответил архивариус, – он поднимается на башню своей новой обсерватории, а его молодая супруга, по своему обыкновению, вяжет какие-нибудь чудесные кружева, как это делала ее знаменитая прабабка Арахна.

– А что тебе говорил король Аранеус, когда ты в последний раз виделся с ним? – спросил профессор.

– Артур, – покачал головой архивариус, – ведь я тебе по меньшей мере уже пять раз рассказывал об этом, и ты не устаешь спрашивать.

– Да, мой друг, я не устаю спрашивать об этом и не устаю слушать твой рассказ, поскольку все, что связано с Магонией, чрезвычайно интересует меня. Расскажи мне еще раз о посещении короля, пусть это будет в шестой и, может быть, в последний раз.

– Если в последний, то расскажу… – смеясь отозвался архивариус, но рассказа не последовало. Дверь трактира отворилась, и в зал вошел статный, красивый незнакомец средних лет, одетый в пропыленный дорожный плащ. В его руке был небольшой сундучок черного дерева. Лицо незнакомца казалось усталым и от этого, должно быть, несколько угрюмым.

– Это гостиница? – спросил он.

– Да, – ответил архивариус.

– Могу я видеть хозяина?

– Локк! – позвал профессор.

Из кухни вышел трактирщик и поклонился незнакомцу.

– Чем могу служить, сударь?

– Могу я у вас остановиться?

– Сколько угодно, сударь, – ответил Локк. – Все комнаты свободны.

– А что так?

– Не сезон, сударь, – пояснил Локк и развел руками.

– Прекрасно.

Архивариус поднялся из-за стола и, подойдя к незнакомцу, спросил:

– Вы издалека, сударь?

– Да, – ответил тот.

– Путешествуете?

– Отчасти, – уклончиво произнес гость. – Я слышал много хорошего об этом городе, и если это действительно так, то мое путешествие можно будет считать оконченным.

– Нужно ли вас понимать так, что вы намерены надолго поселиться в Нустерне? – поинтересовался архивариус.

– Все будет зависеть от обстоятельств.

– Если вы все же надумаете здесь задержаться надолго, то я смогу предложить вам очень приличный дом.

– Благодарю вас, – сказал путник рассеянно. Было видно, что он хотел бы прекратить разговор.

– Простите, забыл представиться. Бальтазар Букреус, – архивариус здешнего магистрата.

Усталый взгляд гостя несколько оживился, и он улыбнулся.

– А это мой друг, – продолжал архивариус, указывая на Артура, – профессор Инсекториус.

Незнакомец поклонился профессору и тоже представился:

– Золотых дел мастер Рум Аурсен к вашим услугам.

– Осмелюсь предложить вам присоединиться к нашей скромной трапезе, – сказал архивариус.

– Покорно вас благодарю, но я слишком устал с дороги. Как-нибудь в другой раз, – учтиво отказался гость.

Бальтазар поклонился и вернулся к своему столу.

Локк взял из рук золотых дел мастера сундучок, чтобы проводить гостя в комнату. В это время Эльза, отложив лютню, запела одну из старинных баллад, которыми она обычно заканчивала свое выступление в трактире. Незнакомец остановился, прислушался и шепнул Локку:

– Знаете что, сударь, пожалуй, я немного подкреплюсь. Принесите мне холодной ветчины и пива.

Локк пошел выполнять заказ, а золотых дел мастер уселся за свободный стол и, устремив взгляд на Эльзу, ловил каждое слово баллады.

Бальтазар, наклонившись к профессору, тихо произнес:

– Похоже, мы стоим на пороге новой таинственной истории.

Профессор удивленно посмотрел на друга и спросил:

– С чего ты взял?

Архивариус усмехнулся, достал трубку, с величайшей аккуратностью набил ее и только после этого ответил:

– Посмотри, на нашем госте абсолютно сухой плащ, а между тем, на улице дождь. Стука колес, который мог бы засвидетельствовать, что он приехал в карете, не было слышно. Отсюда я делаю вывод: наш гость – необычный человек. К тому же у меня хорошая память на имена.

– Ты думаешь? – озадаченно промолвил профессор и внимательнее стал вглядываться в гостя. – Знаешь, Бальтазар, если меня опять начнут в кого-нибудь превращать, я этого уже не вынесу. Так и знай!

И друзья весело рассмеялись.