Звёзды в ладонях

1

По галактическим меркам Звезда Дашкова находилась совсем рядом с Землёй, всего в каких-то ста семидесяти парсеках, и принадлежала к так называемому Сектору Один, который охватывал область пространства в радиусе тысячи световых лет от Солнца. Во все времена этот сектор был самым густозаселённым в Галактике, что, впрочем, неудивительно: ведь именно отсюда началось освоение человечеством космоса, к тому же в Секторе Один находилась также и родина другой разумной расы — альвов.

Однако говорить, что здесь так и кишело населёнными планетами, было бы большим преувеличением. Опять же, сказывались огромные космические масштабы, неподвластные обыденному человеческому воображению: в Секторе Один насчитывалось без малого семь миллионов звёзд, и среди них, по последним довоенным данным, лишь восемьдесят три системы были освоены людьми или другими разумными расами. Это и называлось густозаселённой областью.

Звезда Дашкова, к которой мы вышли в результате трёх «затяжных прыжков» и нескольких десятков промежуточных скачков, оказалась красным карликом, который зловеще смотрел на нас с обзорных экранов, словно налитый кровью глаз какого-то адского чудовища. Его единственная планета, Земля Люгера, в момент нашего выхода из канала находилась с той же стороны от светила, что и дром-зона, поэтому мы имели возможность, воспользовавшись корабельным телескопом, посмотреть на неё вблизи.

Как и следовало ожидать, ничего особо интересного мы там не увидели. Вся планета, от полюса до полюса, была охвачена бурной вулканической активностью, её атмосфера, на шестьдесят процентов состоявшая из окиси и двуокиси углерода, представляла собой сплошное серое облако, густо насыщенное пеплом магматических пород. Местами сквозь этот плотный заслон пробивались багряные вспышки от особо мощных извержений. Короче, Земля Люгера оказалась под стать своему светилу — такой же зловещей и враждебной любому проявлению жизни.

— Не очень-то приветливое местечко, — произнесла Рита, сидевшая в кресле наблюдателя (её отец решил составить компанию Арчибальду Ортеге и сейчас находился вместе с ним в машинном отделении). — Интересно, зачем понадобилось давать и звезде и планете собственные имена? Неужели эти Дашков и Люгер не нашли себе системы посимпатичнее? Взять хотя бы ту, откуда мы совершили переход.

— Зато эта система находится в Секторе Один, — заметила Рашель. — Очень-очень престижно, знаете ли.

А я тем временем заглянул в соответствующую статью справочника и, ознакомившись с ней, сказал:

— Ага, эта звезда была куплена с аукциона.

— В каком смысле? — удивилась Рита.

— Конечно, не в том, что она принадлежала кому-то на правах частной собственности. Просто право дать ей и её планете название было приобретено в конце XXIII века Харьковским клубом любителей мистики и ужасов. Между прочим, за весьма приличную сумму. Рашель права: звезда в Секторе Один — это очень престижно. Их почти семь миллионов, но среди них, пожалуй, нет ни одной, не имеющей собственного имени. Исключение представляют лишь пара сотен звёзд, к которым накрепко «прилипли» названия из древнего каталога Байера-Флемстида. Например, Эпсилон Эридана, Тау Кита или та же Дельта Октанта.

— Когда-то наши предки собирались дать Дельте собственное имя, — отозвалась Рашель. — Долго дискутировали, предлагали разные варианты, но так и не сошлись ни на одном из них. В конце концов решили, что Дельта звучит тоже неплохо.

— Ну ладно, — произнёс я, убрал с экрана изображение неприветливой Земли Люгера и вывел схему каналов. — Тут я наметил шестнадцать разных маршрутов к Терре-Галлии, которые, если верить информации бортового компьютера, проходят через необитаемые и незанятые Иными системы.

Теперь уже к нам присоединился и Шанкар:

— Я смотрел ваши маршруты, капитан. Все они хороши как на мой взгляд дилетантствующего профессионала. Гм-м. Или, скорее, профессионального дилетанта. Вопрос только в том, какой из них наиболее безопасен — с точки зрения вероятности наткнуться на случайный патруль.

— Мой анализ показал, что такая вероятность для всех предложенных маршрутов примерно одинаковая, от одного до двух процентов. Но опять же — если информация бортового компьютера о расположении баз чужаков верна и полна.

— Конечно, она верна, — сказала Рашель с нотками возмущения в голосе. — И полна тоже. Вы что, думаете, наше военное командование способно подставить своих разведчиков под удар?

— Мы так не думаем, дорогая, — покачал головой Шанкар. — Ни в коем случае. Однако же, «Заря Свободы» покинула вашу систему почти четыре месяца назад, а за это время Иные вполне могли организовать несколько новых баз для очередной атаки на Терру-Галлию.

— Да, — согласилась Рашель. — Вы правы, сэр. Извините, я этого не учла.

— Значит, — подытожил я, — приходится выбирать наугад и надеяться, что нам повезёт. Пожалуй, остановимся на самом коротком маршруте, и…

Я уже собирался ткнуть пальцем в соответствующую строку на тактическом дисплее, как вдруг раздался сигнал тревоги. Бортовой компьютер предупредил, что на расстоянии двадцати семи тысяч километров от нас зарегистрировано открытие канала первого рода, и по собственной инициативе вывел на главный обзорный экран увеличенное изображение участка дром-зоны, в центре которого мерцало голубоватое сияние. Согласно данным компьютера, этот канал вёл из системы М’буто — тоже, по его сведениям, необитаемой.

В чём, в чём, а в замедленной реакции Шанкара упрекнуть было нельзя. Он в тот же миг нахлобучил на голову ментошлем и отдал приказ о приведении всех корабельных орудий в боевое состояние.

Я тоже действовал без проволочек: предупредил Ортегу и Агаттияра о немедленной готовности к «затяжному прыжку» и направил корабль к ближайшему каналу второго рода.

— Надо же! — пробормотал раздосадовано. — Такое укромное местечко, и вот вам — нарвались!

Впрочем, ничего серьёзного нам не угрожало. Канал, к которому мы летели, находился всего лишь в девятистах километрах от нас, так что мы вполне успевали скрыться от врага. А запасов дейтерия у нас хватало ещё на сто сорок часов работы резонансного генератора при максимальной мощности.

Но всё равно было обидно до слёз. Мы почти что добрались до цели, я славно поработал, намечая безопасные маршруты к Терре-Галлии — а теперь всё пошло коту под хвост. Теперь, после гиперперехода «вслепую», нас снова занесёт куда-нибудь к чёрту на рога — и опять придётся начинать всё сначала.

Между тем из открытой горловины канала вынырнул корабль. Против всяких ожиданий, это был не какой-то дредноут и даже не лёгкий патрульный крейсер, а совсем утлое судёнышко размерами с небольшой межпланетный челнок. Скорее всего, это была прогулочная яхта, оснащённая маломощным скачковым генератором, предназначенным лишь для переходов по каналам первого рода. Вместо обычных позывных, она радировала сигнал «SOS», сопровождая его коротким сообщением на нескольких языках, в том числе и по-английски: «Нас преследуют, помогите!»

Поскольку в данный момент «Заря Свободы» шла на гравитационной тяге, а позывные мы не посылали, с яхты наш корабль не заметили и направились почти в противоположную от нас сторону. Компьютер быстро просчитал возможную траекторию судёнышка и выдал прогноз, что оно стремится попасть к ближайшему каналу первого рода, который был расположен ни много ни мало в миллионе километров отсюда.

— Что будем делать, капитан? — послышался из-под ментошлема приглушённый голос Шанкара. — Вряд ли это ловушка или какой-то розыгрыш. Держу пари, что вскоре появятся преследователи.

Тем временем горловина канала, через который вошла яхта, захлопнулась, и голубоватое мерцание растворилось в черноте космоса. Но в любой момент оно могло появиться снова.

— Проблема в том, — произнёс я, — кто из них друг, а кто — враг.

Тут вмешался бортовой компьютер. Следуя моему приказу не говорить вслух, он выдал сообщение на мессаж-строку тактического дисплея:

«Среди языков, на которых передаётся призыв о помощи, есть норвежский. В моей памяти отсутствуют сведения об использовании данного языка внеземными расами».

— Совершенно верно, — подтвердила Рашель, чей дисплей компьютер продублировал это сообщение. — Среди земных языков, перенятых чужаками от людей, норвежского нет.

Ещё несколько секунд я потратил на размышления.

— Хорошо. Если на яхте друзья, мы должны им помочь. Если враги — то они против нас бессильны. Оператор, устанавливайте связь.

— Есть, капитан! — ответил Шанкар. — Посылаю вызов.

Прежде безжизненный экран монитора внешней связи заработал, и на нём возникло плоское изображение сидящего в пилотском кресле мужчины, моего ровесника, может, чуть старше, широкоплечего блондина с грубым, но не лишённым своеобразного обаяния лицом и пронзительными голубыми глазами.

При виде человека я не удержался от облегчённого вздоха. Зато он, как мне показалось, слегка поморщился, словно говорил: «Ну вот, из огня да в полымя!»

— Крейсер «Заря Свободы», военно-космический флот Терры-Галлии, — представился я. — На связи капитан Матусевич.

— Пилот Лайф Сигурдсон, — ответил он. — Частная яхта «Валькирия», порт приписки — Лонгьир, Шпицберген, Земля.

При этих словах у меня отвисла челюсть. Рашель тихо охнула, Рита уставилась на экран непонимающим взглядом, а Шанкар затряс своим ментошлемом — вернее, головой, на которую был надет этот шлем.

Между тем пилот Сигурдсон, как ни в чём не бывало, продолжал:

— В локальном пространстве Звезды Барнарда нас атаковал неизвестный военный корабль с какими-то странными позывными. Он без предупреждения открыл огонь, но нам удалось уклониться и уйти в скачок. Корабль стал преследовать нас по каналам первого рода. Мы совершили уже двадцать восемь скачков, но он продолжает гнаться за нами. Его ходовые двигатели мощнее наших, и на этот раз, боюсь, мы не успеем вовремя добраться до канала.

— Система Барнарда принадлежит глиссарам, — пробормотала Рашель.

Лайф Сигурдсон расслышал её и сказал:

— В позывных корабля, передаваемых на английском, китайском и ещё каком-то неизвестном языке, говорится, что это — патруль Империи Глиссаров, приписанный к Системе Барнарда. Мы не понимаем, что здесь творится. И вообще, кто такие глиссары?

Я наконец обрёл дар речи и ошеломлённо произнёс:

— «Ван-винкль», чёрт побери! Вы — «ван-винкль»!

Мой собеседник кивнул:

— Да, мы уже поняли это. Но ещё не просчитали, на сколько влипли. Который сейчас год?

Я назвал. Лицо Сигурдсона, и до того не слишком румяное, побледнело и вытянулось.

— Herregud!..[7]

2

Дальнейшему нашему разговору помешал очередной сигнал тревоги. Бортовой компьютер извещал о новом открытии канала в той же области пространства.

Немедленно приняв решение, я развернул корабль в сторону возникшего голубоватого мерцания и дал реактивную тягу с пятидесятикратным ускорением. Одновременно с этим приказал:

— Оператор! Позитронные ракеты. Две единицы. Прицел, расчёт выхода. Огонь!

— Есть! — отчеканил Шанкар, а в следующую секунду от корабля одна за другой отделились две позитронные ракеты и с ускорением в добрых 200 g устремились к горловине открывающегося канала.

— Ещё две ракеты на старт, — распорядился я. — Плазменные орудия — к полной готовности.

— Две ракеты на старте, капитан, — немедленно доложил Шанкар. — Плазмотроны к бою готовы.

Первая из запущенных нами ракет прилетела слишком рано и нырнула в канал ещё до появления оттуда противника. А поскольку она не была оснащена резонансным генератором, то отправилась в вечное странствие в гиперпространстве, чтобы когда-то, в бесконечно отдалённом от нас будущем, взрыв её позитронной боеголовки влился в очередной Большой Взрыв, порождающий новую Вселенную.

Вторая ракета чуть не опоздала и лишь слегка задела корму вынырнувшего из канала патрульного крейсера примерно таких же габаритов, как наша «Заря Свободы». Он шёл солидно и уверенно в себе, гордо распространяя позывные о своей принадлежности к военно-космическому флоту глиссаров. Его команда гналась за каким-то невооружённым судёнышком, поэтому совсем не ожидала встречной атаки и не было готова к ней. По сути, это и предрешило исход сражения.

Даром что значительная часть энергии взрыва ракеты пропала впустую, однако того, что выпало на долю крейсера, оказалось вполне достаточно, чтобы вся его хвостовая часть заполыхала ослепительным жёлтым пламенем.

— Повреждён главный ходовой двигатель, — сразу поставил диагноз Шанкар. — Началась неконтролируемая термоядерная реакция.

Впрочем, конструкция крейсера предусматривала такую возможность, и автоматика немедленно отсоединила заднюю часть судна, где располагались ходовые двигатели и баки с основным запасом дейтерия. Теперь корабль противника располагал для манёвров только гравитационным приводом. А также, разумеется, всевозможным вооружением, за исключением наиболее опасных при ближнем бое плазменных орудий — для их работы требовался главный термоядерный реактор, который был уничтожен первым же нашим выстрелом.

— Отставить ракеты, — скомандовал я, оценив, что мы приблизились к противнику уже на достаточное расстояние. — Плазмотроны, огонь!

— Есть, огонь!

Мощные потоки плазмы сожгли по пути ракету, которую противник выпустил в отчаянной надежде, что мы провороним её, а потом обрушились огненным вихрем на «огрызок» вражеского крейсера. Лишённые мощной энергетической подпитки от главного реактора, его силовые экраны продержались лишь пару секунд, после чего рухнули, оставив корабль беззащитным среди бушующего облака плазмы при температуре в сотни миллионов градусов.

Как и в предыдущий раз, когда ракеты Сопротивления подбили орбитальную станцию, Рашель торжествующе воскликнула: — Вот, получайте! — Но сейчас она сделала уточнение: — Ящерки проклятые! Хороший глиссар — жареный глиссар.

«Да уж, — подумалось мне. — На Терре-Галлии ненависть к чужакам культивируется с детства. Не исподволь, как у нас, а в открытую. Впрочем, учитывая обстоятельства, это совершенно естественно. За прошедшее столетие Иные перешагнули ту грань, когда ещё возможно было примирение…»

Убедившись, что с глиссарским патрулём покончено, я дал боковую тягу, дабы уклониться от столкновения с пылающими останками корабля и направился вслед за яхтой «Валькирия», которая продолжала на всех парах улепётывать к ближайшему каналу первого рода.

На экране внешней связи по-прежнему оставалось изображение Лайфа Сигурдсона. Он смотрел немного в сторону, очевидно, наблюдая за подбитым кораблём глиссаров. Его лицо явственно выражало облегчение, но вместе с тем он всё ещё не мог прийти в себя от шока, в который повергла его названная мною дата. Судя по вопросу «кто такие глиссары?», он был далеко не заурядным «ван-винклем». Наши эпохи разделяло как минимум семьсот лет.

Между тем, краем уха я услышал, как Рита спрашивает у Рашели, что такое «ван-винкль».

— Корабль, затерявшийся во времени, — ответила девочка. — Ну, и пассажиры этого корабля. Их тоже называют «ван-винклями». Порой, очень редко, случается так, что во время гиперперехода начинает барахлить генератор. Тогда корабль задерживается в канале на годы, десятилетия, а то и столетия. Самый древний из известных в истории «ван-винклей» был…

Я перестал слушать объяснения Рашели, так как и без неё знал всё о «ван-винклях», и привлёк к себе внимание пилота яхты:

— Мистер Сигурдсон, вы уверены, что вас преследовал всего лишь один патруль?

— Мне кажется, да. В дром-зоне Барнарда были и другие корабли, но за нами погнался только один из них. Да и какой смысл пускать в погоню за нашей безоружной яхтой два боевых крейсера. — Лицо его приобрело официальное выражение. — Капитан Матусевич, мы крайне признательны вам за помощь. Надеюсь, теперь вы позволите нам продолжить путь?

— Что?… — Признаться, этого я не ожидал. — И куда же вы собираетесь?

— На Землю, конечно.

— На Землю?! Конечно?! Да вы с ума сошли! Ведь Земля… — Тут я растерянно умолк. Этот человек и другие пассажиры яхты явились к нам из далёкого прошлого, и вот так с ходу, по радиосвязи, огорошивать их всей неприкрытой правдой о нынешнем положении человечества было бы чересчур жестоко. В этой ситуации они могли повести себя совершенно непредсказуемо. — Сейчас идёт война, мистер Сигурдсон. Большая война. И мы не располагаем данными, что в Солнечной системе всё спокойно. Да и по пути к ней вы можете попасть в такую же переделку, как у Звезды Барнарда. Сейчас путешествовать по космосу на вашем судёнышке равносильно самоубийству. В любой обитаемой системе вам может встретиться враг.

— А вы, значит, друзья? — скептически спросил Сигурдсон.

— Ясное дело, друзья! Мы же спасли вас от глиссаров.

— Гм-м… Но видите ли, капитан, тут такое дело, что перед этим и ваши обошлись с нами не лучшим образом.

— Наши? Какие ещё наши?

— Ну, галлийцы. Мы вышли к Пси Козерога, собираясь совершить последний скачок к Земле, и наткнулись на ваш флот. Даже не на флот, а на целую армаду — тысячи и тысячи кораблей. Они, впрочем, не стал открывать по нам огонь, однако приказали лечь в дрейф и приготовиться к приёму инспекции.

Рашель тихо ахнула. Шанкар что-то невнятно забормотал. А у меня учащённо забилось сердце: Пси Козерога соединялась с Солнечной Системой каналом первого рода, и концентрация таких огромных сил на самых подступах к Земле могла иметь только одно объяснение…

— Так что же дальше? — нетерпеливо спросил я у Сигурдсона.

— Мы убежали. По тому же каналу, по какому пришли. Надо отдать вашим должное — нам вслед они не стреляли и за нами не гнались.

— Но почему? — удивился я. — Почему вы убежали?

Лайф Сигурдсон в нерешительности пожевал губы.

— Видите ли, капитан Матусевич… В общем, извините за грубость, но вы — не вы лично, а все ваши соотечественники в целом, — чёртовы расисты. У меня же на борту чернокожий… вернее, чернокожая. Женщина, к тому же француженка. А вы ведь страшно не любите «цветных», и ваши инспекторы вполне могли…

Тут уж Рашель не сдержалась. В нарушение устава, она вскочила со своего места второго пилота, подбежала к моему креслу и, встав рядом со мной, возмущённо заявила:

— Мы никакие не расисты! И никогда не были расистами. Всё это гнусная ложь! Да, когда-то давно у нас существовало ограничение на иммиграцию по расовому признаку. Это было неправильно, и мы его отменили. Но никогда, никогда мы не обижали людей из-за цвета кожи.

Не успел пилот «Валькирии» выразить своё изумление по тому поводу, что на борту военного корабля, мало того — в рубке управления, находится двенадцатилетняя девочка, как другой член моей команды, Шанкар, тоже нарушил устав, переключив без моего разрешения связь с яхтой на себя.

— Мистер Сигурдсон, — сказал он, сняв свой шлем. — Посмотрите на меня. Я, конечно, не чернокожий — в том смысле, что не принадлежу к негроидной субрасе. Однако кожа у меня тёмная. Достаточно тёмная, чтобы любой белый расист назвал меня «цветным». А между тем я состою в команде корабля и не жалуюсь ни на какую дискриминацию. Возможно, когда-то на Терре-Галлии и не любили «цветных», но с тех пор много воды утекло, многое переменилось… Кстати, вы из какого времени? Когда вы попали в эту переделку?

— В 2619-ом году.

— О, великие боги! — Даже Шанкар был поражён. — Как же вас так угораздило?

— По собственной глупости, — честно признался Сигурдсон. — Изначально наша яхта была рассчитана только на скачки, но мой бортинженер Шелестов усовершенствовал генератор и заверил меня, что он выдержит и «затяжной прыжок». Я поддался на его уговоры, а в результате… ну, вы сами видите, что получилось.

— Да, видим, — сочувственно кивнул Шанкар. — И вам уже известно, что вы провели в гиперпространстве почти целое тысячелетие. Неужели вы думаете, что за это время всё осталось по-прежнему и ничего не изменилось? Мир преобразился, сэр, совершенно преобразился! Вы совсем не ориентируетесь в этом новом для вас мире, и я настоятельно советую вам слушаться во всём капитана Матусевича.

С этими словами старик снова переключил связь на меня, и я уже без труда убедил Сигурдсона затормозить и дождаться нашего корабля. Мы обсудили все детали предстоящего сближения, убедились, что наши стыковочные узлы совместимы, после чего деактивировали аудиовизуальный контакт, а вместо него установили прямую связь между бортовыми компьютерами, чтобы они согласовывали манёвры обоих кораблей.

Когда на яхте уже не могли услышать нас, Рашель возбуждённо выпалила:

— Наш флот у Пси Козерога! Вы понимаете, что это значит?

— Да, понимаем, — кивнул я. — Атака на Землю.

— И не только на Землю, — добавил Шанкар. — У меня с самого начала было подозрение, точнее сказать — надежда, что галлийцы не намерены ограничиваться одной лишь Махаваршей, что они нанесут удар сразу в нескольких направлениях, по всем ключевым человеческим мирам.

— Но ведь на Земле больше нет людей, — заметила Рашель, всё ещё потрясённая недавним открытием. — Её заселили габбары.

— Это не имеет значения, дорогая моя. Земля — всё равно Земля. Это ЗЕМЛЯ — и все буквы в её имени заглавные. Она — колыбель человечества, она — наш символ, мы все чувствуем генетическую связь с ней. Её освобождение станет эпохальным, переломным событием, оно вернёт людям надежду на возрождение всей нашей расы… — Шанкар помолчал, успокаиваясь. — Сколько же лет вы к этому готовились, Рашель? Десять, двадцать, пятьдесят? А может, все сто? Может, с самого начала блокады?

— Я не знаю, сэр, — растерянно ответила девочка. — Я даже не догадывалась, что происходит… происходит такое! И другие не догадывались — ведь у нас свобода слова, и если бы репортёры что-то пронюхали… Нет, конечно, у нас есть много политиков-радикалов, которые постоянно выступают за то, чтобы собрать огромный флот и освободить несколько ближайших человеческих планет. Но их поддерживает незначительный процент избирателей, а большинство голосует либо за либералов, либо за христианских демократов, которые всегда придерживались умеренной позиции и считали, что нельзя торопить события.

— А вместе с тем тайком готовились к тому, на чём громогласно настаивали радикалы, — подхватил Шанкар. — Знакомая ситуация, она не раз повторялась в человеческой истории. Я даже осмелюсь утверждать, что большинство радикальных партий тем или иным путём поддерживались вашей правящей коалицией. Своего рода разделение труда — одни выкрикивают воинственные лозунги, отвлекая на себя внимание, а другие втихомолку делают своё дело.

В разговор вмешался Агаттияр, который из машинного отделения слышал всё по интеркому, и теперь жаждал высказать своё мнение по этому поводу. Они с Шанкаром принялись спорить о том, на какие ещё планеты может быть направлен удар, сколько понадобится людей и кораблей и, наконец, как долго готовилось к этому правительство Терры-Галлии. Затем они вдвоём набросились на Рашель и всё-таки сумели выудить из неё информацию, о важности которой сама девочка даже не подозревала. Оказывается, примерно за неделю до отлёта «Зари Свободы» в масс-медиа начали проскальзывать ненавязчивые намёки на то, что, согласно последним разведданным, чужаки намерены предпринять самую массированную атаку за всё время блокады.

— Теперь ясно, — сказал из интеркома Агаттияр. — Людей готовили к объявлению всеобщей мобилизации. Десятки тысяч кораблей и боевых станций можно прятать где-то в глубинах космоса, как на складе, но десятки миллионов солдат — нет. Их призвали на службу в самый последний момент, буквально за день до выступления. Полагаю, в условиях Терры-Галлии это вполне осуществимо.

— Да, — подтвердила Рашель. — У нас каждый взрослый мужчина имеет военную подготовку. Это обязательно. Правда, наши законы позволяют уклониться от службы в армии — по всяким там пацифистским соображениям, из религиозных убеждении и такое прочее, — но почти никто этим не пользуется. Ни одна уважающая себя девушка не подаст руки парню, который отказался от армейской службы.

Шанкар слегка ухмыльнулся:

— Вижу, за последнее столетие вы стали нацией милитаристов. Однако при всём том вы не скатились до военной диктатуры, не распространили казарменные порядки на общественную жизнь и политику, не позволили, чтобы вами верховодили герои в погонах. И в этом ваше счастье. В этом счастье всего человечества — что вы, преклоняясь перед своими защитниками, не допускаете их к управлению государством. Окажись у вас военные при власти, они бы лет за десять погубили Терру-Галлию.

Я слушал их беседу вполуха, так как основное моё внимание было сосредоточено на управлении кораблём — а вернее, на контроле за тем, как бортовой компьютер выполняет программу сближения с яхтой. Тем не менее я не терял нити рассуждений, и особо меня заинтересовал один момент, связанный с планетами — кандидатами на освобождение. Когда мне выпала свободная минутка, я не преминул обратиться к Шанкару с вопросом:

— Вот вы, сэр, говорили о ключевых человеческих мирах. Вам не кажется, что в этом контексте Махаварша выглядит… ну, немного не к месту. Я, конечно, люблю нашу планету — но вовсе не преувеличиваю её значение. Она всегда была второразрядным миром и не претендовала на какую-то ведущую роль в галактическом сообществе.

— До войны, да, безусловно. Но это было до войны, когда и Терра-Галлия не числилась среди лидеров. А сейчас многое переменилось, и Махаварша приобрела для человечества огромное значение.

— Какое же?

— А вы просмотрите на досуге разведданные по всем ныне существующим человеческим мирам и сами всё поймёте. Если не считать Терры-Галлии, то только на пяти планетах из тридцати семи, оставленных в распоряжение людей, численность населения не уменьшилась по сравнению с довоенным временем. Во всех остальных мирах сразу после капитуляции начался резкий демографический спад, и некоторые из них уже находятся на грани полного вымирания. Зато на Махаварше ситуация совершенно другая. Сейчас нас пять миллиардов — это больше, чем на Терре-Галлии, больше, чем на любой другой планете, за исключением девятимиллиардной Страны Хань. Тому есть целый ряд причин, и далеко не все они для нас лестные.

— А именно?

— Это уже отдельный и довольно долгий разговор. Все причины следует рассматривать в комплексе — тут и традиции, и национальный менталитет, и общественный строй, и ещё многое другое. А что касается не слишком лестного для нас, то… Ну вот, например, такое: планету с пятимиллиардным населением держат в повиновении всего несколько тысяч чужаков — примерно по одному надзирателю на полмиллиона заключённых. И при такой охране за более чем сто лет оккупации случился лишь один-единственный серьёзный инцидент — я имею в виду те события четвертьвековой давности. В течение более столетия пять миллиардов человек жили в плохо охраняемой тюрьме и даже не пытались обрести свободу. Разве этим можно гордиться, капитан Матусевич?

Я ничего не ответил. Во-первых, отвечать было нечего, а во-вторых, наш корабль наконец приблизился к яхте, и я возобновил аудиовизуальную связь с пилотом Сигурдсоном.

Стыковка прошла без сучка и задоринки. Хотя «Зарю Свободы» и «Валькирию» разделяло без малого тысячелетие научно-технического прогресса, многие стандарты за это время не претерпели существенных изменений, и в частности это относилось к стыковочным узлам.

Когда яхта намертво пришвартовалась к нашему крейсеру, я в компании Рашели и Риты отправился встречать гостей из прошлого, а Шанкар остался за главного в рубке управления и следил за нами через мониторы внутренней связи.

У люка нас уже ожидал профессор Агаттияр — от машинного отделения к этому швартовочному модулю было идти ближе, чем с верхней палубы корабля.

— Ну что, — произнёс я с притворной беззаботностью, — готовы к встрече с нашими далёкими предками?

Сначала, по моему приказу, компьютер лишь разблокировал внешний люк, и только убедившись, что утечка воздуха отсутствует, я позволил открыть его. Сквозь иллюминатор внутреннего люка мы увидели, как в шлюзовую камеру вошли двое человек — сам Лайф Сигурдсон (в жизни он оказался ещё крупнее, чем на экране) и стройная чернокожая женщина лет тридцати, казавшаяся миниатюрной по сравнению со своим великаном-спутником.

Когда детекторы установили, что никакого оружия у наших гостей нет, я открыл люк и впустил их на борт корабля. Сигурдсон крепко пожал мне и Агаттияру руки (хватка у него была будь здоров), вежливо поклонился Рите и Рашели, а потом представил нам свою спутницу, которую звали Мелисса Гарибальди — по-моему, совсем не французское имя.

Женщина держалась настороженно и явно нервничала, находясь на борту корабля с Терры-Галлии. Я подумал, что, возможно, в прошлом отношение галлийцев к представителям других человеческих субрас было более резким и нетерпимым, нежели это изображали авторы исторического очерка. А может, дело было в самой Мелиссе, в её комплексах. Может, она испытывала невольное чувство вины: ведь «новые» французы, потомки выходцев из Африки, постепенно вытеснили «старых» французов из родной страны и, по сути, вынудили их к эмиграции…

— Так вас всего двое? — спросил я, когда с приветствиями было покончено. — А у меня создалось впечатление, что с вами должен быть ещё и бортинженер… забыл его фамилию.

— Шелестов, — напомнил Сигурдсон. — Григорий Шелестов. Да, он с нами, но немного запаздывает. Вот сейчас только помолится и придёт.

— Помолится? — переспросил я.

— Ага. В данный момент наш Гриша страстно благодарит Господа за избавление от преследователей. — Сигурдсон ухмыльнулся. — Вы же знаете, все альвы такие набожные!

— Альвы?! — поражённо воскликнул я. — Ваш бортинженер — альв?

— Ну да. А что?

За сим последовала немая сцена.

3

Спустя примерно полчаса сцена была уже другая. Лайф Сигурдсон и Мелисса Гарибальди сидели рядышком на диване в кают-компании, потрясённые и оглушённые нашим коротким, но беспощадным рассказом о нынешнем положении человечества. Кроме них, в помещении находились также и все члены нашей команды за исключением излишне горячего Арчибальда Ортеги, который жаждал немедленно прикончить чужака и которого я, во избежание эксцессов, оправил дежурить в рубку управления. Последним из присутствующих был бортинженер яхты «Валькирия» Григорий Шелестов — альв из породы рыжих альвов, принадлежащий к этнической группе альвов русскоязычных, или просто русальвов, православного вероисповедания.

В большинстве книг о внеземных расах альвов классифицировали как гуманоидов, хотя с точки зрения биологии это было в корне неверно. Строго говоря, к гуманоидам следовало относить лишь две расы — нереев-пятидесятников и карликов-дварков (видовые названия nirius hominoidus[8] и homo nanos[9]). Ну и ещё, с большой натяжкой, габбаров — которые принадлежали к отряду приматов и семейству человекообразных обезьян.

Альвы же под эту классификацию никак не подпадали. Они были яркими представителями отряда насекомоядных (впрочем, не брезговавших мясом зверей, а также растительной пищей) и внешне выглядели как некая помесь обычной лохматой дворняги с кротом и небольшим кенгуру. Но, как ни странно, психологически альвы оказались наиболее близким к людям видом разумных существ. Они с лёгкостью интегрировались в человеческое сообщество, восприняли нашу культуру, традиции, этику и эстетику. Даже до контакта с землянами их система ценностей почти ничем не отличалась от той, которую исповедовали наши далёкие предки из бронзового века, а легенды и сказания альвов поразительно напоминали мифы Древней Греции, Индии, Египта или Вавилона. Когда люди впервые прибыли в систему Бетельгейзе и ступили на поверхность восьмой от светила планеты, впоследствии названной Альвией, то они поразились тому, как столь отличные от землян существа сумели создать такую похожую на нашу культуру. Люди и альвы, несмотря на все свои видовые различия, быстро сумели найти общий язык и почти сразу прониклись глубокой симпатией друг к другу…

Однако сейчас на лицах людей в кают-компании крейсера «Заря Свободы» не было ни малейших следов симпатии к присутствующему здесь альву. Шанкар, сидя в кресле, держал бортинженера Шелестова под прицелом лучевого пистолета; его палец слегка подрагивал на гашетке, готовый в любой момент нажать её. Рашель смотрела на альва с отвращением, Рита — с брезгливым любопытством, а Агаттияр был угрюм и задумчив. На коленях у профессора лежал снятый с предохранителя парализатор.

Что касается меня, то я в оружии не нуждался. По первой же моей команде бортовой компьютер мог убить или обездвижить альва из встроенных в стены кают-компании лучевиков и парализаторов.

Впрочем, пока все эти предосторожности были излишни. Альв Шелестов не проявлял никаких признаков агрессивности, он не пытался ни нападать на нас, ни убегать. По внешнему виду чужака мне трудно было судить об обуревавших его чувствах, но то, как он сутулился, как моргал близко посаженными глазами, как оттопыривалась его шерсть и подрагивали ноздри на вытянутой морде, позволяло предположить, что он поражён услышанным не меньше, чем его спутники-люди.

— Нет, это невозможно, — наконец произнёс альв на скверном английском. — Я не могу в это поверить. Чтобы мои братья восстали против людей, своих благодетелей… Нет, здесь какая-то ошибка!

— Никакой ошибки, — жёстко ответил Шанкар. — Твои соплеменники, как и пятидесятники с дварками, предали людей. Вы не затевали этой войны — но вы присоединились к нашим врагам. Вы фактически ударили нам в спину: ведь люди доверяли вашим расам, как самим себе, а в итоге оказалось, что мы пригрели на своей груди гадюку… вернее, целый клубок гадюк, которые, окрепнув и набравшись сил, принялись нас кусать.

Альв закрыл лапами морду. (Хотя, поскольку речь шла о разумном существе, следовало сказать «закрыл руками лицо» — но у меня просто язык не поворачивался.)

— Это ужасно! — глухо проговорил он. — Это… это кощунственно! Как могли мои братья дойти до такого? Как могли они забыть, сколько добра вы для нас сделали? Ведь мы всем, всем на свете обязаны вам! Когда вы пришли, мы обрабатывали землю деревянными плугами, а вы дали нам уникомбайны, научили нас мелиорации, гидропонике, селекции. Вы пересадили нас с колесниц на гравикары и флайеры, помогли нам построить тёплые и уютные жилища, объяснили, как правильно организовать государство. До вашего появления многие наши дети умирали от простого насморка, а вы открыли нам тайны своей медицины, научили нас лечить болезни. Пока вас не было, мы много воевали друг с другом за жалкий клочок земли или лесного угодья, а вы взяли нас за руку, вывели в космос и сказали: «Смотрите, как много вокруг звёзд. Если вам тесно на одной планете, ищите себе другие и заселяйте их. В Галактике хватит места для всех». До вас мы молились жестоким богам, которые постоянно требовали жертвы, и альвы резали на алтарях других альвов, чтобы задобрить своих злых богов. А ваши миссионеры сказали: «Это неправильные, плохие боги. Одно мыслящее существо не должно убивать другого, это неугодно истинному Богу. Если вам нужно кому-то молиться, то молитесь нашему Господу — доброму и милосердному, который любит все свои созданья и не нуждается ни в каких жертвах»… Вы много для нас сделали. Вы поменяли нашу жизнь к лучшему и за одно столетие превратили нас в космическую расу. Вы всегда были нашими учителями, наставниками, старшими братьями. А теперь… теперь…

Альв убрал лапы, и я увидел, что его глаза блестят влагой, а мех вокруг них мокрый.

«Боже мой! — подумал я в растерянности. — Он плачет! Он в самом деле плачет…»

— Мир сошёл с ума, — между тем продолжал Шелестов, и в его голосе слышались чисто человеческие нотки горя и отчаяния. — Мои братья, мои далёкие потомки взбесились. Они потеряли память, они подняли руку на людей. Господь покарает их за это… Господь покарает всех святотатцев!..

Альв снова закрыл морду лапами и теперь уже разрыдался по-настоящему.

Шанкар поставил свой пистолет на предохранитель и отвернулся.

— Не могу… — пробормотал старик удручённо. — Это выше моих сил. Он не тот чужак, которого я с удовольствием пристрелил бы. Нам следовало сразу убить его, нужно было не сдерживать Арчибальда…

Я испытывал похожие чувства. Будь передо мной пятидесятник, меня бы не остановили никакие рыдания и причитания. Мне было бы достаточно вспомнить про Вайолет… Но нет, лучше не думать об этом!

После недолгих раздумий я подозвал к себе Сигурдсона и спросил:

— Вы ещё можете прикоснуться к этому… существу?

Он бросил быстрый взгляд на рыдающего альва и кивнул:

— Да, могу. Это же мой… — Сигурдсон явно хотел сказать «друг», но вовремя прикусил язык. — Это совсем другой альв, чем… чем те, которых вы знаете.

— Я вижу. Однако для меня, для всех нас, он остаётся врагом. Нужно отвести её в шестую каюту, это у нас вроде каземата. Там уже сидит один человек, предатель, прислужник Иных. Думаю, он будет рад компании альва.

Сидевший рядом Агаттияр тихо произнёс:

— Но будет ли сам альв рад его компании? Очень в этом сомневаюсь.

4

Встреча с «Валькирией» полностью переменила наши дальнейшие планы. Когда мы с Сигурдсоном водворили безутешного альва в шестую каюту и вернулись обратно, Шанкар предложил нам лететь не прямиком на Терру-Галлию, а в систему Пси Козерога.

— Это гораздо безопаснее, — утверждал он. — В локальном пространстве Дельты Октанта мы рискуем попасть под перекрёстный огонь, если окажемся там во время очередной атаки Иных. А это, насколько я понял, случается довольно часто.

— Примерно раз в десять дней, — подтвердила Рашель. — Чужаки регулярно проводят «разведку боем» — чтобы под её прикрытием забросить к нам новых агентов и дать возможность предыдущим проскользнуть сквозь наши заслоны.

— В том-то и дело, — продолжал Шанкар. — Раньше мы рассматривали этот риск как неизбежный, у нас не было другой возможности связаться с галлийцами. Зато теперь она есть.

— А вы уверены, что к нашему прибытию флот ещё останется в системе Пси Козерога? — спросил я. — Лично я в этом сомневаюсь.

— Почему?

— Из рассказа мистера Сигурдсона следует, что весь флот был собран в дром-зоне и выстроен в боевые порядки. — Я посмотрел на пилота «Валькирии»: — Ведь так, сэр?

Он кивнул:

— Совершенно верно. Насчёт боевых порядков я, правда, не уверен, в военных делах я совершенно не разбираюсь, но что вся армада находилась в области дром-зоны, это факт.

— Следовательно, — подытожил я, — корабли уже были готовы к началу вторжения. Иначе они не маячили бы на виду, а скрывались бы где-то в глубинах космоса. Пусть даже эта система необитаема и находится в стороне от основных путей, всё равно военное командование не стало бы рисковать, базируя флот в дром-зоне. — Тут мне в голову пришло ещё одно соображение. — И, кстати. Как следует из имеющихся в памяти компьютера разведданных, габбары держат свои патрули во всех необитаемых системах, которые соединены с Землёй каналами первого рода. Стало быть, флот Терры-Галлии там вообще не базировался; Пси Козерога — лишь перевалочный пункт, последняя остановка на пути к Земле. Полагаю, что сначала в тамошнее локальное пространство вошло лишь несколько галлийских кораблей, которые перехватили и уничтожили вражеские патрули, прежде чем они связались со своим командованием. А в случае неудачи это можно был бы представить как обычную диверсионно-разведывательную вылазку галлийцев.

— Вы правы, капитан, — согласился со мной Шанкар. — Да и то обстоятельство, что яхту не обстреливали и даже не преследовали, свидетельствует о том, что они уже не особо заботились о сохранении тайны. Следовательно, атака должна была начаться в самое ближайшее время. Мистер Сигурдсон, когда вы встретились с флотом?

Тот посмотрел на свой наручный хронометр и ответил:

— Примерно восемь часов назад.

Я немного подумал.

— Ну, тогда есть ещё шанс, что мы успеем. Если, конечно, поторопимся.

— В любом случае, — заметила Рашель, — наши должны оставить там резерв.

— Значит, решено, — сказал я. — Летим к Пси Козерога.

Поднявшись в рубку управления, я вызвал карту Сектора Один и на глаз прикинул возможные маршруты. Звезду Дашкова и Пси Козерога разделяло сто шестьдесят парсеков, это минимум двенадцать скачков. Поскольку память компьютера содержала сведения о точном расположении областей входа-выхода всех каналов для каждой из семи миллионов здешних звёзд, то на их поиски тратить время не пришлось бы, и при некотором везении мы смогли бы добраться до цели часа за три, максимум — за четыре.

Но был ещё один вариант, хоть и требовавший гораздо бóльших энергетических затрат, зато значительно снижавший риск случайной встречи с противником и позволявший сэкономить столь драгоценное для нас время. Всего в одном скачке отсюда находилась звезда Хадар, Бета Центавра, имевшая исследованный канал второго рода, который напрямую вёл к Пси Козерога. Обычно такие короткие каналы были бесполезны и использовались крайне редко, однако в нашем случае, когда речь шла не об экономии энергии и собственного бортового времени, а о скорости и безопасности, это было настоящим подарком судьбы. Простой расчёт показывал, что при мощности работы резонансного генератора в 400 гигаватт переход от Хадара до Пси Козерога займёт всего лишь тринадцать минут объективного галактического времени.

В конечном итоге это и решило наш выбор в пользу «затяжного прыжка». Оставив яхту «Валькирия» дрейфовать вместе с дром-зоной вокруг Звезды Дашкова (Сигурдсон был огорчён, но смирился с неизбежным), мы совершили скачок к Бете Центавра, а оттуда на полторы сутки собственного бортового времени ушли в канал второго рода, чтобы через четырнадцать минут по времени галактическому выйти к системе Пси Козерога.

В самом начале «затяжного прыжка» Лайф Сигурдсон, который присутствовал в рубке, сидя в кресле наблюдателя, мертвенно побледнел и напряжённо уставился на специальный дисплей, где выводились подробные сведения о работе резонансного генератора. Я прекрасно понимал его чувства — ведь совсем недавно его угораздило провести в гиперпространстве без малого тысячу лет.

— Боитесь? — сочувственно спросила у него Рашель.

— Да, боюсь, — честно признался он. — Похоже, у меня теперь стойкая фобия к «затяжным прыжкам».

— Не переживайте, — постарался успокоить его я. — Генераторы нынче не те, что были в ваше время. Они обладают пятью ступенями защиты, и за последние двести лет — я имею в виду довоенные двести лет — не было зарегистрировано ни единого случая, чтобы корабль исчезал в канале второго рода… Гм. Речь, конечно, идёт об исследованных каналах. При прыжках «вслепую» исчезновения бывали. Некоторые из пропавших кораблей впоследствии объявлялись, проведя в гиперпространстве несколько лет или десятилетий, — просто оказывалось, что они попадали в чересчур длинные каналы, а их пилоты, понадеявшись на удачу, давали слишком малую мощность генераторам. Но некоторые, следует признать, так и не возвращались — возможно, их уносило куда-нибудь в запредельную область, к одной из блуждающих между галактиками звёзд, а может, они попадали в район Галактического Ядра и там попросту гибли при выходе из канала. Однако, повторяю, это касается лишь прыжков наугад. А путешествия по исследованным каналам — штука вполне безопасная.

Судя по всему, мои слова немного успокоили Сигурдсона. Ещё некоторое время он сидел, глядя на многочисленные экраны и датчики на своём пульте, затем как-то нерешительно прикоснулся к консоли.

— За эти тысячу лет, — промолвил он задумчиво, — наука и техника шагнули далеко вперёд. Сейчас я чувствую себя, наверное, так же, как чувствовал бы средневековый рыцарь, попав в XX век и очутившись за штурвалом самолёта.

— Крайне некорректное сравнение, — тотчас отозвался через интерком Агаттияр, который дежурил в машинном отделении. — За время вашего отсутствия в науке не случилось ничего, что коренным образом перевернуло бы наше мировоззрение. Фактически, с тех пор как человечество достигло звёзд, наша цивилизация шла по экстенсивному пути развития, без каких-либо существенных качественных скачков. Мы исследовали и осваивали Галактику, делали открытия, совершенствовали свою технику, однако со времени обнаружения Марушкопулосом гиперканалов ничего переломного, ничего эпохального, по сути, не произошло. Да и общество с началом межзвёздной экспансии человечества практически затормозило своё развитие. Выходец из средневековья, оказавшись в XX веке, просто не смог бы сориентироваться в окружавших его реалиях. Вы же отнюдь не кажетесь нам отсталым дикарём, а мы в ваших глазах выглядим почти такими же, как ваши современники. Ваш XXVII век и наш XXXVI не разделяет культурная, социальная и научно-техническая пропасть. Мы общаемся с вами на равных, хорошо понимаем друг друга, вам известны все принципы, на основании которых функционируют устройства нашего корабля, а космические полёты для вас дело привычное. К тому же вы квалифицированный пилот, и проблема только в том, чтобы разобраться во всех внесённых за последнюю тысячу лет усовершенствованиях. Я уверен, что вы справитесь с этим за считанные дни.

— Ну, вы преувеличиваете, — смущённо произнёс Сигурдсон.

— Вовсе нет, сэр. Здесь у нас есть виртуальные тренажёры-симуляторы, пойдите попрактикуйтесь на них, и я могу поручиться, что всего за пару-тройку часов вы вполне освоитесь с новой системой управления. — Агаттияр повернулся лицом к камере, которая передавала изображение на экран моего монитора: — Как вы думаете, капитан?

— Я думаю точно так же, — ответил я, сходу сообразив, к чему клонит профессор. Он хотел отвлечь нашего гостя от мрачных мыслей об утраченном тысячелетии, о потерянных друзьях и родных, о том бедственном положении, в котором ныне оказалось человечество. Ну а что может быть лучшим утешением для пилота, как не управление кораблём — пусть даже виртуальным…

Я поднялся с кресла, передал вахту Рашели и обратился к Сигурдсону:

— Пойдёмте, Лайф. — Мы уже стали называть друг друга по имени. — Я покажу вам наши симуляторы и объясню, как с ними работать.

Сигурдсон без раздумий согласился, я отвёл его в тренажёрный зал и помог ему войти в нужную виртуальность. Я немного опасался, что может возникнуть языковая проблема — тренажёры, в отличие от бортового компьютера, на английский не переключались, — но оказалось, что Лайф отлично владеет французским и не нуждается ни в каких переводчиках.

Оставив Сигурдсона тренироваться, я направился в медсанчасть, где сейчас находилась Рита, присматривавшая за Мелиссой Гарибальди. В отличие от Лайфа, с его нордической сдержанностью, Мелисса восприняла всё происшедшее чересчур эмоционально, и в конце концов Рите пришлось вколоть ей смесь антидепрессантов с транквилизаторами. Женщина вскоре уснула, однако сон её был тревожным и неспокойным, поэтому Рита не рисковала оставлять её одну.

Также спали Ортега с Шанкаром. Я отправил их по своим каютам сразу после того, как мы совершили скачок к Бете Центавра и не обнаружили там никаких неприятных сюрпризов. Через девять часов эта пара должна была сменить нас с Агаттияром. Что же касается Рашели, то ей отводилась роль «вольного художника» — она уходила отдыхать, когда ей хотелось, и попеременно дежурила то с нами, то с «дедушкой Радживом» и «дядей Арчи».

В лазарете я застал Риту, дремавшую на диване, а за перегородкой на широкой мягкой койке спала Мелисса Гарибальди. Расслабленное выражение лица женщины и ровное, размеренное дыхание свидетельствовали о том, что она наконец успокоилась.

— Ну как дела? — спросил я у Риты.

— Да вроде нормально, — ответила она, протирая глаза. — Кажется, лекарства подействовали. Но, боюсь, это ещё не конец. Ей понадобится помощь квалифицированного психолога.

— Она что, такая ранимая?

— Все люди ранимые, Стас. Тем более при таких обстоятельствах. Оказаться за тысячу лет от своей родной эпохи… — Рита зябко повела плечами. — Мистеру Сигурдсону тоже не обойтись без курса адаптации. Просто он более уравновешен и не так открыто выказывает свои эмоции. К тому же Мелисса потеряла гораздо больше, чем он. Насколько я поняла, Сигурдсон по натуре одинокий волк, космический странник. А у Мелиссы была семья — муж и две маленькие дочки-близняшки.

— Вот как? — удивился я. — А мне почему-то казалось, что они с Лайфом любовники.

— Нет. Сигурдсон просто друг их семьи. Впрочем, я допускаю, что он влюблён в Мелиссу. И теперь — но это только моё предположение, учти, — он находит определённый позитив в своей нынешней ситуации. Мужа Мелиссы давно нет в живых, а он остался единственным близким ей человеком во всём этом чуждом для них мире.

— Ясненько, — сказал я, присел рядом с Ритой на диван и обнял её за талию. — Кстати, о любовниках. Как насчёт того, чтобы немного поразвлечься. Мы не потревожим твою пациентку?

Она прильнула ко мне и зарылась лицом на моей груди.

— Если мы не станем сильно шуметь, то всё в порядке.

— А если станем? Если мы будем плохими мальчиком и девочкой? Очень-очень плохими, как сказала бы Рашель.

Рита подняла голову и улыбнулась:

— Тогда нам лучше перейти в соседнюю палату. Там можно шуметь сколько угодно.

5

Примерно через час я покинул медсанчасть в отличном настроении и вновь поднялся в рубку управления. Вместо Рашели я застал там Агаттияра, чьё внимание было сосредоточено на экране интеркома, который транслировал изображение из шестой каюты. Я шагнул было к пульту, чтобы выключить его, но профессор решительным жестом остановил меня:

— Погодите, мистер Матусевич. Вы только послушайте — это очень занимательно.

Между тем, на экране альв Шелестов говорил, обращаясь к Ахмаду:

— Я тебя не понимаю, брат-человек. Ты несёшь ужасную несусветицу. Какая дискриминация? Какой геноцид? Люди — самые добрые, самые гуманные существа во Вселенной. Они всегда относились к нам лучше, чем даже к самим себе. Они вывели нас из дикости, сделали цивилизованной нацией, подарили нам целые планетные системы, помогли освоить их и колонизировать. А ты говоришь — истребляли и притесняли. У тебя что-то не в порядке с логикой. Если бы люди хотели нас истребить, то сделали бы это сразу, ещё на Альвии. Мы со своими мечами и луками даже дня не продержались бы против ваших бластеров и плазмотронов.

— Ты отсутствовал тысячу лет… — начал было Ахмад, но альв запальчиво перебил его:

— А хоть и две тысячи! Хоть и десять тысяч! Я не верю и ни за что не поверю, что люди так изменились. Они прекрасные и благородные, они сделали много добра для нас. И не только для нас, но и для всех других разумных существ в Галактике. Они потратили столько сил, столько времени, столько средств, чтобы помочь нам встать на ноги. Зачем, спрашивается? Чтобы потом притеснять и истреблять?

— Чтобы потом беззастенчиво эксплуатировать вас, сделать своими слугами и рабами, — чуть ли не менторским тоном заявил Ахмад. — Ты ведь с XXVII века, так? Значит, ты должен знать о том, как в 2573-ем году сорок тысяч альвов и дварков были захвачены и отправлены на рудники планеты Урании-5. Около двух тысяч там и погибло, а половина из тех, что вернулись, позже умерли от последствий лучевой болезни. Это, по-твоему, не геноцид?

— Да, я знаю об этом позорном эпизоде, — сказал альв. — И знаю также то, что люди, которые сделали это, были преступниками и заплатили за свои злодеяния. Знаю я ещё и то, что среди этих преступников были не только люди, но также и альвы, и дварки. В каждой семье не без уродов, а это как раз и были выродки, отщепенцы, позор всех наших рас. Кроме того, ты забыл упомянуть, что именно отряд земных коммандос уничтожил этот преступный синдикат и освободил альвов с дварками из рабства. Так что ты лукавишь, друг-Ахмад, ты передёргиваешь факты, искажаешь их в угоду своим убеждениям. Теперь ты, наверное, станешь приводить примеры более поздние, о тех случаях, которые мне неизвестны, и я не смогу поймать тебя на лукавстве. Но я твёрдо знаю одно: люди — именно люди в целом, а не отдельные, худшие их представители, — не способны причинить зла другим разумным расам.

— О да, конечно, они желали вам только добра, — саркастично отозвался Ахмад, мигом переменив тактику. — Точно так же, как в XIX и XX веках североамериканские и европейские империалисты желали добра отсталым народам Азии, Африки и Латинской Америки. Они вроде бы помогали им развивать экономику, науку и медицину, несли им свободу и демократию, а на самом деле эксплуатировали их дешёвую рабочую силу и природные ресурсы, наживались за счёт стран третьего мира. Благополучный Запад, так называемый «золотой миллиард» человечества, жил в достатке и богатстве, а все остальные влачили жалкое, полуголодное существование.

Альв Шелестов покачал головой:

— К сожалению, я мало что знаю из докосмической истории Земли, поэтому не могу судить, говоришь ты чистую правду или опять искажаешь её. Но в отношении людей с другими расами не было ничего подобного. Да, вы жили лучше, чем мы, гораздо лучше. Человеческая цивилизация была самой богатой, самой могущественной в Галактике. Однако и в космос вы вышли раньше всех! Вышли — и привели туда остальных. Если даже ты и прав, если даже люди наживались за счёт других рас, то вы просто восполняли те затраты, которые понесли, помогая нам достигнуть звёзд. Мы, альвы, и все другие расы перед вами в неоплатном долгу.

— А как насчёт уничтожения вашей самобытной культуры? — продолжал стоять на своём Ахмад. — Вот твой родной язык русский. Это земной язык. И имя у тебя русское. И веришь ты в человеческого Бога. А где же делось всё ваше исконное, альвовское? Где ваши языки, традиции, верования? Я скажу, где: люди уничтожили их!

Альв поднялся с кресла, в котором сидел, и пристально вгляделся в своего собеседника.

— А вот по поводу Господа ты не богохульствуй! — произнёс он сурово. — Истинный Бог для всех один — и для людей, и для альвов, и для дварков, и даже для безбожников габбаров. Что касается исконно альвовских языков, то да, это наша большая беда. Именно наша — потому что люди тут ни при чём. Ни русские, ни бразильцы, ни американцы, ни японцы не принуждали нас говорить на своих языках, даже наоборот: ваши учёные-филологи создали для всех наших языков алфавиты, унормировали их, дополнили специальной терминологией — короче, сделали из них полноценные языки, пригодные для высокоразвитой космической цивилизации. Но наши предки не оценили этих усилий. Они решили, что станут умнее и сильнее, если заговорят на земных языках… И кстати, ты разговариваешь по-английски. Но ведь ты, кажется, индус. Как же так вышло?

— Вот, получай! — вполголоса прокомментировал Агаттияр.

Однако Ахмад ничуть не растерялся:

— Тут мы с тобой товарищи по несчастью, друг мой альв. Колониальная политика британцев привела к тому, что многие индусы, как и представители других народностей Индии, стали общаться на английском языке.

— Однако же вы не объявили из-за этого войну Великобритании?

— Ну… нет.

— Вот то-то же! Что случилось, то случилось, и с этим нужно смириться. Я согласен, что мы, альвы, могли бы создать свою особую культуру, и это было бы замечательно. Но мы не сумели — и это наша вина, а не ваша.

— Нет, наша! Мы не должны были вмешиваться в вашу жизнь, мы должны были предоставить вам возможность следовать по естественному историческому пути. Вы бы и сами, без нашей помощи, достигли звёзд.

— На это потребовалось бы как минимум три тысячи лет, — возразил Григорий Шелестов. — Три тысячи лет кровопролитных войн, голода, болезней, страданий. Сотни поколений альвов, живущих в беспросветном мраке невежества… Неужели вы смогли бы спокойно наблюдать за этим? Нет! Вы, люди, слишком добрая и гуманная раса. Вам больно было смотреть даже на этих злобных габбаров, которые без устали лупили друг друга дубинками по головах. Мы вас предупреждали, просили: оставьте их в покое, эти существа никогда не станут цивилизованным народом, они просто поменяют дубинки на лазерные ружья, а внутри останутся такими же дикарями. Но вы не послушались нас, вы принесли им цивилизацию, которой они не заслуживали… И я уверен: это габбары с оборотнями-пятидесятниками виноваты во всём, что случилось. Им чуждо чувство признательности, они не ведают, что такое благодарность. Но я не представляю, как могли мои братья-альвы пойти у них на поводу. Это выше моего понимания. Это… это какое-то безумие! Мы попали в ужасное время — время, когда попраны все божеские законы…

С этими словами альв вразвалку прошёл в свободный угол каюты, опустился на колени и что-то забормотал на незнакомом мне языке. Компьютер услужливо перевёл:

— Отче наш, сущий на Небесах…

Агаттияр отключил интерком и повернулся ко мне:

— Ну, что вы об этом думаете?

Я растерянно пожал плечами:

— Даже не знаю. Кто из них прав?

— Каждый по-своему. У каждого своя правда, и в этом весь трагизм нынешней ситуации. Беда случается не тогда, когда правда сталкивается с неправдой; обычно правда, как это ни патетично звучит, побеждает. Но если в конфликт вступают две разные правды, то победивший как правило становится неправым. Он просто нивелирует свою правду своей же собственной победой, надругательством над другой правдой.

Профессор ненадолго задумался, потом снова заговорил:

— Вот вам такая аналогия. Не очень корректная, впрочем, но всё же… Представьте себе компанию мальчишек, которыми верховодит паренёк постарше. Мальчики смотрят на него снизу вверх, для них он непререкаемый авторитет, и каждое его слово — закон. Паренёк многое знает и умеет, он учит своих младших товарищей разным полезным вещам, он сильный и с ним не страшно даже ночью в лесу. Словом, идиллия. Пока что сплошная благодать, вы согласны?

— Да, — кивнул я, уже начиная понимать, к чему ведёт Агаттияр.

— Но вот прошли годы, — продолжал он. — Мальчики стали подростками, а тот паренёк уже превратился во взрослого юношу. В какой-то момент ситуация изменилась, но юноша не заметил этого. Для него эти ребята по-прежнему оставались детьми, и обращался он с ними соответственно. Он уже не был настолько умнее, настолько сильнее и опытнее их, но всё ещё имел над ними огромную власть. Подросткам это не нравилось, они начинали исподволь роптать, однако не решались подойти к своему вожаку и прямо сказать: «Мы уже выросли, мы стали другими. Ты, безусловно, среди нас самый главный — и всё же давай пересмотрим наши отношения». Но ребята так не поступили. Вместо этого они собрались тайком в кружок — и ну вспоминать былые обиды:

«Он часто давал мне подзатыльники…»

«А надо мной он насмехался…»

«Он подавил мою личность, не позволил мне стать тем, кем бы я стал без него…»

«А у меня когда-то отнял карманные деньги…»

Ну и так далее в том же духе. В конце концов ребята так раззадорили себя, что некоторые из них отправились выяснять отношения со своим вожаком. Они вместе набросились на него — сначала не всерьёз, а скорее шутки ради, но вскоре убедились, что он совсем не такой сильный, как им казалось раньше. А тогда и те подростки, что стояли в стороне, присоединились к своим товарищам, им тоже захотелось поучаствовать в низвержении своего недавнего кумира. Вот так и закончилась вся идиллия.

Пару минут я размышлял над услышанным.

— Получается, что по-своему эти ребята были правы: они уже выросли, а их вожак по-прежнему обращался с ними как с малыми детьми. Но, когда они принялись избивать его, вся их правда сошла на нет. Потому-то они и вспомнили все мелкие обиды и недоразумения, которые всегда случаются даже между самыми близкими друзьями. Они убедили себя в том, что он всегда желал им зла, что их поступок вполне оправдан, что они фактически защищались, избавляя себя от жестокой тирании.

— Совершенно верно. А вот если бы тот юноша сумел дать отпор ребятам, хорошенько поколотил бы их в ответ, то виновным оказался бы он — ведь негоже взрослому человеку избивать детей. Когда Иные начали против нас войну, люди были в шоке. Мы долгое время поверить не могли, что это происходит всерьёз, долго не решались нанести в полную силу ответный удар и только защищались. А когда до нас наконец дошло, что наши младшие братья выросли, что они уже достаточно сильны и вполне могут одолеть нас, было слишком поздно. Мы потерпели поражение, а наши бывшие подопечные стали нашими тюремщиками.

— И что же будет теперь? — спросил я.

— Не знаю, мистер Матусевич. Для нынешней ситуации не годятся уже никакие аналогии. Всё слишком серьёзно, слишком трагично. До войны общая численность человечества превышала семьсот миллиардов, а сейчас, согласно разведданным Терры-Галлии, нас осталось едва ли более пятидесяти. И уже не имеет значения, что Иные не проводили против людей геноцида, что человечество просто стало вымирать, отказываясь размножаться в неволе. В любом случае, причиной тому были чужаки. Этого нельзя ни простить, ни забыть. Как бы ни разворачивались дальнейшие события, ясно одно: примирения не будет.

— Значит, война до победного конца? До полного истребления одной из воюющих сторон?

— Боюсь, что да.

Агаттияр на несколько секунд вывел на экран изображение из шестой каюты. Альв Григорий Шелестов, как и прежде, стоял в углу на коленях и бормотал слова молитвы.

— Несчастное существо, — грустно и почти что с сочувствием промолвил профессор. — Ребёнок, которого ветры времени занесли в эпоху жестоких и озлобленных подростков. Ему нет места ни по эту, ни по ту сторону баррикад. Ему вообще нет места в нашем мире…