Звонкий ветер странствий

Глава первая Неожиданный поворот событий

– Каждому – да воздастся по делам его! И за все – в целом, и за каждое дело в отдельности…», – важно вещал тщедушный тибетский лама, прибывший в Питербурх с визитом вежливости. – Подлость – рано или поздно – будет отомщена, доблесть же вознаграждена – всенепременно и по достоинству… Только, вот, что для одного человека кажется благим делом, другому человеку может представляться самой гнусной подлостью. Ну, и наоборот… Только, всё равно, за каждое свершённое дело – воздастся, так или иначе…

Лама ещё поболтал немного – недели так полторы – да и отбыл с подвернувшейся оказией в просвещённые Европы – поучать тамошних умников хитрым восточным философским сентенциям…

Наступил август 1703 года[1]. Александр Данилович Меньшиков, Светлейший князь Ижерский, генерал-губернатор Ингрии, Карелии и Эстляндии, кавалер ордена Андрея Первозванного – со звездой и голубой лентой, один из богатейших людей России – откровенно благоденствовал. Дела шли – лучше не бывает: новый город-порт Питербурх успешно строился, возводились крепкие береговые молы, корабельные верфи, по Финскому заливу уверенно и безбоязненно ходили русские многопушечные корабли, не подпуская даже близко к берегам невского устья шведский флот неугомонного короля Карла Двенадцатого.

Вернее, по-настоящему Светлейшего князя звали – Егор Петрович Леонов, был он послан в Петровские времена из далёкого и необозримого Будущего, и ещё в 1687-ом году «заменил» подлинного Алексашку Меньшикова. То есть, Егор Леонов переместился в самый конец семнадцатого века, а Александр Данилович – в славный 2009-ый год.

Возникла, вот, такая срочная необходимость. Некоторые злонамеренные «экспериментаторы» решили отправить в Прошлое агента – с задание убить русского царя Петра Первого. Зачем, спрашивается, убить? Да так, ради праздного любопытства – посмотреть, а что будет в этом случае с многострадальной Россией? Какой путь развития выберет русская элита того времени? В каком состоянии Россия – в данном раскладе – подойдёт к рубежу двадцатого века? Сохранится ли, как единое и великое государство, или же распадётся – на десяток-другой мелких?

Тайная международная служба «SV», целенаправленно отстаивающая интересы законопослушных землян, и решила направить «на место» царского денщика Алексашки Меньшикова опытного военного телохранителя из 2009-го года со строгим заданием: бдительно и тщательно охранять царя Петра, не допустить – любой ценой – чтобы ход Истории изменился. Ну, не знали ещё тогда сотрудники «SV», что любое значимое вмешательство в Прошлое – каждого конкретного мира – не оказывает никакого воздействия на Настоящее и Будущее этого же мира. Просто в данном случае рождается мир новый, параллельный, развивающийся самостоятельно… А, может, и знали. Просто не хотели, чтобы появился этот параллельный мир, так как существует теория, согласно которой у каждого первоначального («материнского») мира наличествует определённая «ёмкость». То есть, когда количество параллельных миров становится критичным, то происходит «взрыв», и на месте всех этих миров образуется Чёрная Дыра…

Какие такие «экспериментаторы», и что ещё за международная служба «SV»?

Вот, как в 2009-ом году объяснял Егору глава (Координатор) этой секретной службы:

– Вы в школе изучали биологию? Наблюдали через микроскоп за капелькой воды, наполненной разными микробами? И острой иголкой тыкали в капельку? Очень хорошо! Тогда вы должны правильно меня понять. Представьте себе, что наша с вами древняя и прекрасная планета Земля, вместе со всеми её обитателями, это просто обыкновенная «капля воды, наполненная микробами», – под чьим-то микроскопом. Для нас проходят века, для того, кто сидит за микроскопом, часы, а может, даже, и минуты.… И этот неизвестный исследователь, а по факту – многочисленные исследователи, упрямо ставят над бедными «микробами» разные опыты! Какие опыты? Да, самые разные. Например, определённому виду бесконечно глупых обезьян делаются инъекции, способствующие активизации работы головного мозга. Стимулируют и катализируют, выражаясь по-научному, процесс естественной эволюции. Время от времени – чтобы придать всему исследовательскому процессу требуемую динамику – доверчивому человечеству подбрасывают коварные «подарки»: колесо, технологию плавки бронзы и железа, письменность, счёты, современную демократию, двигатель внутреннего сгорания, динамит, ядерную бомбу, Интернет… Параллельно с этим осуществляются сложные и неоднозначные психологические эксперименты, моделируются различные поведенческие ситуации, провоцируются экстремальные процессы… Допустим, только на минутку, что такие одиозные фигуры, как Александр Македонский, Нерон, Наполеон, Пётр Первый, Емельян Пугачёв, Ленин, Гитлер, Сталин и многие другие неординарные личности, достаточно серьёзно поменявшие ход развития истории человечества, появились не сами по себе… Спрашиваете, откуда они тогда взялись? От горбатого верблюда. Их ввёли в игру наши «экспериментаторы». Понимаете теперь? «Экспериментаторы», как легко догадаться, не являются жителями нашей планеты. А служба, которую я имею честь представлять, как раз и отстаивает интересы «капельки воды, наполненной мирными микробами». Человеческой расой, то бишь. Пресекаем, по мере наших скудных сил, наиболее опасные и изощрённые эксперименты. Вот, и вам, господин Леонов, мы предлагаем оказать одну важную услугу – всему человечеству, так сказать, в целом…

Что же, цели и задачи у службы «SV» были, безусловно, высокими и благородными, Егор согласился на сотрудничество, подписал пятилетний Контракт (с гонораром в двадцать миллионов Евро, плюсом – маленький личный остров в Карибском море), и отправился в далёкий 1697-ой год – времена откровенно дремучие, жестокие и кровавые…

И первые пять лет он старался максимально честно и дотошно соблюдать все требования Контракта, а именно, предотвращал многочисленные покушения на жизнь царя Петра Первого, организовал действенную и надёжную охранную структуру, искренне старался, чтобы его действия не нарушили ход Истории. Но – по истечении срока Контракта – обратного «замещения» не последовало. То есть, произошла досадная техническая накладка, и Егор остался в Прошлом. Очень скоро он «обиделся» и начал подозревать, что служба «SV» его пошло обманула и подставила. А тут ещё и Любовь… И Егор начинал действовать сугубо по «своему усмотрению», всё больше и больше увлекаясь этим процессом, уже ставя перед собой чёткие и конкретные задачи. Даже сама мысль – о возвращении – стала ему глубоко противна. И когда, пусть и с многолетним опозданием, появился араб Аль-кашар, посланец Координатора, Егор отказался вернуться в Будущее (то есть, в Настоящее), а самого Аль-кашара – по приказу Егора – заключили в уральский острог. Ход Истории изменился. Пользуясь своими знаниями, полученными в Будущем, Егор уговорил царя Петра в корне поменять всю военную стратегию России, что позволило избежать целого ряда досадных воинских поражений, которые имели место быть в настоящей Истории. Даже Питербурх был заложен не на островах Невского устья, а в сорока километрах западнее, там, где в двадцать первом веке находился город Ломоносов[2]…

Итак, наступил август 1703-го года. Погода стояла тёплая, но пасмурная, время от времени – из хмурых серых облаков – начинал капать ленивый и задумчивый дождик. Поэтому праздничные столы были накрыты не в молодом парке, возле звонкого фонтанчика, как задумывалось ранее, а на просторной крытой террасе, примыкающей к господскому дому. Благо, что с террасы открывался великолепный вид на Неву, где у новенького каменного причала на речных волнах тихонько покачивались старенький бриг «Король» и годовалый трёхмачтовый фрегат «Александр» – личный генерал-губернаторский корабль Егора, построенный, к тому же, на его собственные деньги.

Серьёзных поводов для скромных дружеских посиделок обнаружилось сразу два. Во-первых, необходимо было по-человечески отметить новоселье – наконец-то была окончательно достроена василеостровская загородная усадьба семейства Меньшиковых. А, во-вторых, Егоровой обожаемой и любимой жене Саньке (Шурке, Александре, Сашенции), то есть, Светлейшей княгине Меньшиковой Александре Ивановне, исполнялось двадцать шесть лет.

На Васильевский остров были приглашены и дисциплинированно прибыли только самые близкие: главный морской инспектор Алёшка Бровкин и его дочка Елизавета, которой недавно исполнилось три с половиной года, вице-адмирал Людвиг Лаудруп – с женой Гердой и сыном Томасом, младшая сестра Гертруды Матильда вместе со своим женихом – подполковником охранной Службы Фролом Ивановым, командир первого батальона Екатерининского полка подполковник Ванька Ухов, комендант Петропавловской крепости полковник Илья Солев и комендант крепости Шлиссельбург полковник Прохор Погодин – с супругой и пятью детишками. Ну, и уже без всяких приглашений, а просто проездом из голландского Амстердама на белокаменную Москву, появился Медзоморт-паша – полномочный посол Небеснородного турецкого султана, личный друг Егора и адмирала Алексея Бровкина.

А, вот, генерал-майор Василий Волков приехать не смог, так как во главе с пятнадцатитысячным воинским корпусом находился в Ливонии и готовился брать на шпагу курляндский город Митаву[3].

Ждали, что из Москвы приедут и другие дорогие гости: царь Пётр Алексеевич, Екатерина и их малолетняя дочь Елизавета, царевич Алексей, царевна Наталья и князь-кесарь Фёдор Юрьевич Ромодановский. Но, совершенно неожиданно, третьего дня от царя пришло короткое письмо, в котором он немногословно извещал, что все московские высокородные особы прибыть не смогут – «по важнецким причинам, про которые будет рассказано отдельно».

– Какое странное и подозрительное письмо! – обеспокоенно нахмурившись, удивилась Санька. – Рука-то, без всяких сомнений, Петра Алексеевича, а, вот, слова совсем и не его. Чужие какие-то, холодные да казённые… Ты, Саша, часом, ничем не обидел государя?

– Да что ты такое говоришь? – недовольно передёрнул плечами Егор. – Какое неудовольствие может быть? Город активно и старательно строится, флот свободно плавает по всему Балтийскому морю, шведы отогнаны далеко и надёжно, взяты с боем крепости Выборг и Кексгольм…

– Ну, не знаю, не знаю! – тяжело и неуверенно вздохнула жена. – Предчувствия у меня какие-то странные, очень нехорошие и неуютные…

До начала праздничной трапезы оставалось ещё больше часа, поэтому все присутствующие разбились на три равноценные группы, каждая из которых занялась своими важными делами.

Женщины, первым делом, удалились на кухню – контролировать и подгонять ленивых поваров, мучить их бесконечными и противоречащими друг другу советами, по очереди снимать пробы с наиболее важных и ответственных блюд. Выполнив сию важную миссию, благородные дамы дружной стайкой направились внутрь дома – наряжаться и прихорашиваться перед высокими венецианскими зеркалами.

Дети – во главе с неутомимым и хулиганистым двенадцатилетним Томасом Лаудрупом – с громким визгом носились по аллеям молодого парка, разбрызгивая во все стороны тёплые дождевые лужи. За ними присматривали няньки и денщики – под руководством Николая Ухова, родного дядьки Ваньки Ухова. Старый Николай занимал нынче должность Главного управителя всего загородного поместья князей Меньшиковых.

А мужчины, дымя курительными трубками, собрались вокруг небольшого костерка, лениво горящего в центре идеально-круглой, только с утра аккуратно выкошенной травянистой площадки. Некурящий Прохор Погодин, внимательно наблюдавший за детскими играми и забавами, спросил у Егора:

– Александр Данилович, смотрю, близняшки-то твои здесь – бегают, веселятся. А где же младшенький, Александр Александрович?

– На Москве остался наш Сашутка, – печально вздохнув, ответил Егор. – Катеньке и Петруше уже по семь с половиной лет, большие совсем, самостоятельные. А Шурику только четыре годика исполнилось недавно, да и болел он сильно по нынешней холодной весне, простуды замучили мальца. Опять же, тесть мой, Иван Артёмыч Бровкин, как-то постарел резко, загрустил совсем. А тут ещё Алёшка свою дочку Лизу забрал в эту поездку. Вот, Шура и остался с дедом, чтобы старику было не так тоскливо…

– Александр Данилович! – обратился к нему Алёшка Бровкин, ставший после смерти жены Луизы чрезмерно серьёзным и неулыбчивым. – Когда же будем штурмовать Нарвскую крепость? Принято уже окончательное решение?

– Да, братец, к пятнадцатому сентября велено собираться к Нарве. Наши две дивизии подойдут с тяжёлой осадной артиллерией от Питербурха, Пётр Алексеевич с отдельным корпусом подтянется со стороны Пскова. А Волкову Василию велено – после взятия Митавы – заняться городом Дерптом, то есть, Юрьевым, если по-нашему…

– Господа! – неожиданно вмешался Лаудруп, хорошо освоивший за последние годы русский язык, указывая рукой на Неву. – К причалу швартуется «Апостол Пётр». Я не велел ему этого делать. Сей фрегат должен был нынче стоять в котлинском порту. Наверное, случилось что-то очень серьёзное.

Егор вытащил из-за голенища ботфорта подзорную трубу и навёл её в нужном направлении. Действительно, со стороны Финского залива неторопливо подходил «Апостол Пётр» – 64-х пушечный фрегат, недавно спущенный на воду флагман русского военно-морского флота.

– Что же, придётся встречать гостей нежданных! – решил Егор, тщательно выбивая курительную трубку о каблук ботфорта.

С борта замершего у причала «Апостола Петра» на пирс были переброшены длинные и крепкие сходни, по которым на берег стали торопливо спускаться солдаты в форме недавно созданной по Указу царя Московской дивизии[4] – в полной боевой амуниции, с новенькими бельгийскими ружьями за плечами. А у трапа замер – весь из себя гордый, независимый и надменный – подполковник Антон Девиер[5], демонстративно глядя в сторону и презрительно выпячивая вперёд нижнюю губу.

«Опаньки! Сколько же их, человек сорок пять будет! Однако…», – неприятно удивился подозрительный внутренний голос. – «Не иначе, совсем плохи наши дела, братец…».

– Как это прикажете понимать, господин подполковник? – гневно посверкивая единственным голубым глазом, глухо и недобро спросил Алёшка Бровкин, обращаясь к Девиеру. – Что молчишь, сукин кот голландский? В морду захотел, гнида худосочная? Я к тебе обращаюсь…

По сходням – под тяжестью уверенных шагов – забухало грузно и размерено, и знакомый раскатистый бас властно заявил:

– Молчать, вице-адмирал Бровкин! Молчать! У меня дело наиважнейшее, государево!

На василеостровский берег неторопливо и важно, грозно и многообещающе хмуря седые кустистые брови, сошёл сам князь-кесарь Фёдор Ромодановский – начальник царской Тайной Канцелярии.

– Здравствуй, князь Фёдор Юрьевич! – вежливо и уважительно обратился к князю-кесарю Егор. – Проходи к столу, гостем будешь!

– Извини, Александр Данилович! – невозмутимо прогудел в ответ Ромодановский. – Но не в гости я приехал к тебе… Извини, ещё раз. Указ царский у меня! – небрежно махнул рукой в сторону. – Давай-ка, отойдём на пару слов…

Князь-кесарь уселся на каменный парапет набережной (уже одна десятая часть береговой линии Васильевского острова была надёжно забрана в камень), задумчиво глядя на речные просторы, поведал:

– Знаешь, Данилыч, я ведь давно уже подозревал, что ты – не от мира сего. Мне же – по должности важной и заметной – люди много чего рассказывают о том, что видели и слышали. Каратэ это твоё, японские метательные звёздочки, синяя глина, которую ты называл «кембрийкой», уменье откачивать утопленников, картошка и блюда из неё… Ведь, не было никакого пожилого индуса, который странствовал вместе с цыганским табором и обучал тебя в отрочестве всяким хитрым премудростям? Не было, чего, уж, там! Стал я внимательно присматриваться к тебе, и многое мне показалось странным: и речь твоя, и повадки, и поступки – иногда избыточно милосердные и глупые. Всё ломал я голову, мол: – «Где же та верёвочка, за которую надо дёрнуть, чтобы до конца распутать весь этот тайный клубок?». А потом мне охранный офицер из Преображенского дворца поведал одну интересную и занимательную историю. Мол, перед самым отъездом на штурм шведской крепости Нотебурга генерал-губернатор Меньшиков долго о чём-то беседовал с Яковом Брюсом. И после этой беседы вышел означенный Светлейший князь Меньшиков из Брюсовых палат очень и очень задумчивым… «Ага!», – смекаю. – «Вот же, оно…». Подступил я тогда к Петру Алексеевичу, чтобы он отдал мне этого богопротивного и слегка сумасшедшего Брюса. Государь долго мне отказывал, а потом сдался и отдал… Только при одном условии – Брюса не пытать и на дыбу не подвешивать. Мол, слабое здоровье у Якова, может не выдержать допросов с пристрастием и отдать Богу душу.… А ещё при этом разговоре вспомнил Пётр Алексеевич об одном арабском басурмане по имени Аль-кашар, который томился в заключении – по тайному приказу всё того же генерал-губернатора Меньшикова – в дальнем уральском остроге… Что побледнел-то так, Александр Данилович, голубь сизый?

– Знаешь, Фёдор Юрьевич, мне одно только не понятно, – проговорил Егор помертвевшим голосом. – Ведь всё то, о чём ты сейчас мне рассказываешь, происходило почти три года назад. Почему же ты только теперь приехал по мою душу?

– Не всё так просто! – нахмурился Ромодановский. – Во-первых, с басурманом Аль-кашаром. Антошка Девиер, которого послали за этим арабом, по дороге заболел и всю первую зиму провалялся в горячке, руку ещё себе вывихнул – при падении с резвой лошади. Наступила русская распутица, то, сё… Потом, когда длиннобородого, всё же, доставили в Москву и вздёрнули на дыбу, выяснилось, что наш Аль-кашар по-русски не знает ни единого слова. Да и английский язык его… Даже Пётр Алексеевич плевался во все стороны. Нашли, конечно же, путного толмача с турецкого языка. Он такого перевёл – хоть сразу вешайся! Ладно, месяца через три (иноземца всё это время, почитай, с дыбы и не снимали, то есть, регулярно и планомерно на неё подвешивали), нашли человека, хорошо понимающего арабскую речь. Опять началась всякая дурацкая белиберда. Мол, ты, Данилыч, и не Данилыч вовсе, а некто Леонов Егор Петрович, посланный к нам сюда из далёкого и неведомого Будущего. Более того, он, Аль-кашар, должен был тебя вернуть обратно, в двадцать первый век, да ты не согласился и отправил его, бедного, в далёкий северный острог… Иноземные доктора тщательно осмотрели странного басурмана, ознакомились с выдержками из его показаний. Все, как один, твёрдо заверили, что данный человек, безусловно, юродивый… Что делать дальше? Тебя вызвать в Москву и тоже вздёрнуть на дыбу? Так – что предъявлять? Что, мол, ты из Будущего проник к нам обманным путём, ни у кого не спрашивая разрешения? Да, закавыка…

– Так, у вас же ещё и Брюс был, – криво усмехнувшись, напомнил Егор.

– Брюс, Брюс! – пророкотал низкий бас князя-кесаря. – Толку-то… Не велено было его пытать. Вот он и молчал. Очень плохо было Якову в темнице без его заумных книг, всяких хитрых штуковин и приборов, но крепился, сукин кот, молчал… И, вот, тогда-то я и догадался обо всём! – Ромодановский сделал многозначительную паузу. – Брюс многое помнил о тебе, охранитель, но и ты, наверное, знал про него что-то тайное и гадкое! За жизнь цеплялся Яшка, не хотел помирать. Понимал, что если он всё расскажет про тебя, то и ты не будешь молчать. А за ним, похоже, был великий грех, за который есть только одна достойная плата – плаха. Это – в лучшем случае… Что, я не прав?

– Прав! – покорно согласился Егор. – Но, давай, Фёдор Юрьевич, всё же, перейдём к моей скромной персоне. Чего о покойниках рассуждать?

– Это верно, про покойников-то! – скупо улыбнувшись, поддержал его Ромодановский. – Им-то, точно, уже ничем не помочь. Сколь ни старайся… Короче, я так рассудил, Александр Данилович. Если Брюс узнает, что ты безвозвратно и окончательно погиб, то, наверняка, станет гораздо сговорчивей… Что усмехаешься? Прав я? Одно только плохо, что поздновато я додумался про это. Старость всё, мать её… Ладно, разыграли мы ситуацию – по этим, как иноземцы говорят – по нотам. Объявили Якову, так, между делом, что ты, Данилыч погиб. Ну, при штурме всё того же шведского Нотебурга. Мысли-то мои были просты и бесхитростны: нет тебя больше, следовательно, и Брюсу нечего опасаться – вскрытия ответной тайны… Как бы так я рассуждал. Чего заулыбался-то, бродяга? Одобряешь? Правильно, что одобряешь… Тут-то, вот, всё и сложилось в единую картинку, как ты сам любишь говорить… Брюс, надо ему отдать должное, сперва не поверил. Но мы на восточном подмосковном кладбище выстроили твою могилку, Данилыч. Ты, уж, извини! Так было надо… Настоящую такую могилку, славную, с памятной табличкой и мраморным памятником: кавалер знатный в воинской треуголке, с бронзовой шпагой в ножнах – на левом боку… А ещё молоденькую дворянку нашли одну, которая здорово похожа на твою жену, прекрасную Светлейшую княгиню Александру Ивановну. Ростом, стройностью, фигурой, волосами пышными да серебристыми… Яков-то к этому времени и слухом сделался слаб, да и зрение его единственного глаза ухудшилось. Всё и прокатило – как по маслу. Встретился Брюс – около твоей, Данилыч, могилы – с твоей же безутешной «вдовой», ну, и поверил… А после этого рассказал про всё, что знал, более ничего уже не опасаясь. Главным образом, про фосфорные спички и про подлого французского доктора. Сразу же взяли и достославного господина Карла Жабо, вздёрнули на дыбу… Сознался он во всём, конечно же. Причём, почти сразу. Как ты подговорил его – ещё в далёком 1995-ом году – государя коварно обмануть… Когда об этом доложили Петру Алексеевичу… Тебе про это лучше и не знать, охранитель! Даже я – по этому поводу – лишился любимого переднего зуба. Да, и поделом: не досмотрел в своё время… Очень, уж, государь убивался и сожалел. Не, это я не про тебя, Данилыч, а про русских баб и девок, которые – по твоей гадкой милости – прошли мимо государевой постели… На этом следствие и закончилось. В горячке Пётр Алексеевич повелел – отрубить всем подлым ворогам головы. Это я про Брюса[6], Карла Жабо и араба Аль-кашара. Отрубили, понятное дело, чего уж… Теперь по твоей мерзкой персоне. Сперва и тебя государь хотел казнить: четвертовать, предварительно оскопив, ободрав кожу и выколов глаза. А жену твою, прекрасную княгиню Александру, отдать на солдатскую жаркую потеху… А потом, вдруг, царь передумал. Может, просто пожалел тебя, а, может, и не просто… Короче. Вот тебе, господин бывший генерал-губернатор Ингрии, Карелии и Эстляндии, письмо от государя, – протянул обычный тёмно-коричневый конверт. – Прочти. Только торопись, охранитель. Время пошло. Тебе уже отплывать скоро. Ничего сейчас не спрашивай, в Указе, который я вскоре оглашу, всё будет сказано. Да и в письме царском, чаю, также…

Когда Пётр бывал трезвым, то буквы в документах, начертанных его рукой, беспорядочно «плясали» в разные стороны. В крепком же подпитии царский почерк становился косым и убористым. А вот будучи смертельно пьяным, государь – неожиданно для всех – превращался в искуснейшего каллиграфа.

«Судя по всему, Пётр Алексеевич начинал писать это послание абсолютно трезвым, а заканчивал, уже пребывая в полноценном и крепком пьяном бреду», – отметил внутренний голос.

«Не ждал я от тебя, Алексашка, такого гадкого обмана!», – писал царь. – «От всех ждал, но, чтобы от тебя… Мерзавец ты законченный! Пожалел для законного государя – жены своей… Тьфу! Что, убыло бы от неё? А скольких утех сладостных я был лишён по твоей подлой милости? Никогда не прощу! Никогда! Злыдень ты первейший… Да, ещё, по поводу золотишка. Ха-ха-ха! Если басурман Аль-кашар не соврал, и ты послан к нам из Будущего, то для тебя это – дела пустяшные…».

«Вот они – Властители! Нельзя им верить! Никогда нельзя!», – от души возмутился памятливый внутренний голос. – «Сколько раз тебе, братец, Пётр клялся в братской дружбе? Мол: – «Я твой, Алексашка, вечный должник, век не забуду…». И перед Санькой нашей неоднократно рассыпался в благодарности жаркой и бесконечной. А теперь, вот, получите и распишитесь… Да, коротка ты, память царская! Хорошо ещё, что казнить не надумал. С него сталось бы…».

– Ну, охранитель, всё прочёл? – вкрадчиво и недобро спросил Ромодановский. – Тогда пойдём к остальным, я зачитаю Указ государев…

К причалу, тем временем, уже подошли женщины, облачённые в совершенно невероятные праздничные платья, нестерпимо сверкая драгоценными каменьями многочисленных золотых украшений, а дети удивлённо и восторженно разглядывали неподвижно замерзших у кромки воды солдат Московского полка.

– Дядя Николай! – обратился Егор к Ухову-старшему. – Отведи-ка всех ребятишек в дом, пусть там поиграют. Займи их чем-нибудь интересным. Расскажи, например, сказку – про добрых и умных белых медведей…

Дождавшись, когда старик – в сопровождении нянек и денщиков – уведёт детей в центральное здание усадьбы, Егор попросил Ромодановского:

– Дозволь, Фёдор Юрьевич, сперва мне сказать несколько слов народу? Объясниться, так сказать…

– А что ж, и объяснись! – благодушно кивнул головой князь-кесарь. – Дозволяю!

Егор снял с головы парадную треуголку, сорвал пышный ярко-оранжевый парик и выбросил его в ближайший кустарник, после чего заговорил – громко и чётко:

– Повиниться я хочу, господа и дамы. Вина лежит на мне великая. Немногим более восьми лет тому назад я обманул государя нашего, Петра Алексеевича. Не захотел я, чтобы царь воспользовался своим правом «первой брачной ночи» – в отношении невесты моей, Александры Ивановны Бровкиной, – внимательно взглянул на испуганную и слегка ошарашенную Саньку. – Вместе с известным вам доктором – французом Карлом Жабо – мы тогда обманным путём внушили государю, что ему смертельно опасно – вступать в плотские отношения с русскими женщинами. Вот, и вся моя вина, господа…

– Разве это вина? Да, только так и надо было! – звонким голосом заявил юный Томас Лаудруп, невесть как умудрившийся избежать опеки старика Ухова, и тут же прикусил язык, получив от матери крепкий подзатыльник.

– Теперь понятно, почему Пётр Алексеевич зимой 1995-го года так неожиданно и безжалостно разогнал свой гарем, состоящий из дворовых девок, – негромко пробормотал себе под нос Алёшка Бровкин.

Ромодановский, сделав два шага вперёд, вытащил из-за широкого обшлага камзола сложенный вдвое лист толстой бумаги и непреклонно объявил:

– Всё, поговорили и хватит! Теперь я вещать буду. Слушайте, голодранцы, Указ царский! Про «Великая Малыя и Белыя…» пропущу, пожалуй. Сразу же перехожу к делу. Итак: – «За учинённый подлый обман – лишить Меньшикова Александра, сына Данилова, всех воинских званий и наград, отписать в казну государеву все его деревеньки, дома и вотчины. Обязать означенного подлого вора Александра Меньшикова – вместе со всем семейством его – отбыть навсегда из России. На его личном фрегате «Александре», не позднее двадцати часов после оглашения ему этого Указа. При дальнейшем появлении на берегах российских – казнить всех Меньшиковых и их прямых потомков, не ведая жалости. С собой семейство злодеев Меньшиковых может взять золото, деньги, драгоценности, вещи и людишек – только из загородного поместья василеостровского…».

– Как же так, Фёдор Юрьевич? – Санька громко и требовательно перебила князя-кесаря. – На Москве остался наш сынок младший, Шурочка. Как же быть с ним?

– Зачем, Александра Ивановна, прерываешь меня? – рассерженно нахмурился Ромодановский. – В Указе сказано и про это. Слушайте дальше: – «За нанесенную обиду наложить на подлое семейство Меньшиковых достойный штраф – сто пудов чистого золота. Только после выплаты этого штрафа им будет передан младший сын семейства – Александр, сын Александров…».

– Сыночек мой, Шурочка! – тоненько запричитала Санька. – Где же мы возьмём такую гору злата?

– Успокойся, Саня, немедленно! – Егор впервые за всю их совместную жизнь повысил голос на жену. – Я знаю, где можно достать много золота. Есть на востоке, за русской Камчаткой, земли дальние, тайные, богатые…

– Ты правду говоришь? – небесно-голубые глаза супруги, наполненные хрустальными слезами, были огромны и бездонны, таким глазам соврать было невозможно.

– Клянусь! – твёрдо ответил Егор. – Года за три должны управиться…

«Понятное дело, призовём на помощь великого и незабвенного Джека Лондона!», – незамедлительно отреагировал внутренний голос. – «Чилкутский перевал, Юкон, многочисленные ручьи, впадающие в эту реку… Напряжёмся, вспомним лондонский текст, вычислим нужные ручьи, намоем золотишка. Ерунда, прорвёмся!».

– Уважаемые господа и дамы! – вежливо и церемонно обратилась Санька к гостям. – Хочу извиниться, но трапезничать вам сегодня придётся без нас, столы уже накрыты… Хотя, наверное, и вовсе, не придётся. Ведь, и все наши вотчины отошли в царскую казну, видимо, вместе с накрытыми столами. Про это вы у князя-кесаря, пожалуйста, уточните… В любом случае – извините меня покорно! Вынуждена вас покинуть, ибо необходимо срочно заняться сбором вещей. Надо торопиться. Быстрей выплывем, значит, быстрей золото добудем – для выкупа сыночка…