Вместо сердца – пламенный мотор. Реинкарнация Победы – 2

Под конец моего рассказа Иван Алексеевич, не стесняясь, уже смахивал выступившие на глазах от смеха слёзы.

– Точно Петрович! Я было засомневался, да разве тебя с кем перепутаешь!

– Смех смехом, а дела нешуточные! Вернулся я, а КБ моего нет! Что, товарищ начальник, делать прикажешь?

– Семён Петрович! Ну что ты с места в карьер? Давай сначала за твоё возвращение? – Иван Алексеевич открыл шкаф и достал оттуда пару стаканов, початую бутылку водки и краюху ржаного хлеба.

– Даже не думаешь, что откажусь?

– Не думаю. За такое не выпить нельзя!

– Раз такое дело – наливай.

Лихачёв плеснул в стаканы, и мы, чокнувшись, выпили.

– А всё-таки, как ты выбрался? – продолжал наседать начальник. Пришлось рассказать ему историю своих злоключений.

– Вон оно как выходит. А мы ведь тебя тут уж совсем похоронили. Но это ничего, жить, значит, долго будешь. Про наши дела, стало быть, уже наслышан?

– В общих чертах.

– Видишь, какая петрушка получается, не могу я тебя сейчас в КБ вернуть. Оно после реорганизации только работать нормально начало, только всё устаканилось. А ты сейчас начнёшь снова всё по-своему перестраивать, опять толку не будет.

– Значит, пока я отсутствовал, никакой работы не велось?

– Ну, почему же? Дела шли. Мы тут «сто второй» серийный до ста сорока сил раскрутили, да с новым ТНВД и запустили в производство. Следом и 280-сильный «сто четвёртый» пошёл с такими же изменениями.

– Это каким же путём достигнуто?

– Брилинг перенёс форсунку на десять градусов по окружности цилиндра, распыление топлива получилось гораздо лучше. Ну, и подшипники скольжения из прессованной бронзовой стружки в опоры коленвала поставили. Мощность и ресурс выросли, а расход топлива увеличился незначительно. Видишь, мужики и без тебя справляются и свои решения находят. Ты бы ведь форсунку перенести никогда бы не додумался?

– Без подшипников, стало быть, не обошлось. Какая была необходимость?

– Да, понимаешь, случай. На броневик всё-таки затребовали форсированный мотор, и мы его сделали. А потом БА на наших шасси решили не делать. Потому что на шасси ГАЗ-АА дешевле машина, а вооружение и бронирование одинаковое. На наше шасси, конечно, мощнее и то и другое поставить можно. Да вот беда, нет пока в наличии ни пушек, ни башен, ни толстого бронелиста. Но пойдут горьковские броневики с дизелями, которые на «Коммунисте» из твоего пускача сделали, пусть тебя это утешит. Броневики броневиками, а мотор-то остался. Вот и решили мы его на конвейер поставить – изменения незначительные, мы даже производство не останавливали.

– А «сто тридцатый» мотор как?

– А «сто тридцатый», с усовершенствованиями Брилинга, запустили в Ленинграде в 300-сильном варианте. Немного пока, но дело сдвинулось с мёртвой точки. И военные немного успокоились, видя наши старания. Про Чаромского даже не спрашивай! У него всё хорошо. Его моторы и на истребители И-5, и на новые бомбардировщики ТБ-3 ставить начали. Алексей Дмитриевич, кстати, и восьмицилиндровый авиамотор сделал уже почти! Но это штука пока уникальная, их всего шесть, на новый самолёт Калинина пойдут. Этот товарищ сначала хотел семь моторов М-34 в восемьсот пятьдесят сил, но Чаромский подсуетился и теперь гигант на шести АЧ-130-8 летать будет, 1260 сил каждый. На полторы тысячи сил больше получается, а моторов на один меньше.

– Что сказать – молодцы! Но мне-то теперь что делать?

Лихачёв замялся, суетливо стал зачем-то перекладывать бумаги на столе, а потом ответил.

– Ты ведь отпуск, получается, не догулял? Выписка из госпиталя имеется? Вот зайдёшь с ней в отдел кадров управления и ещё недельку отпускником побудешь. Если ничего подходящего за это время для тебя не найдём, будешь числиться пока за штатом, а потом обязательно что-то придумаем. Не всё тебе толстосумом быть, поживёшь немного на среднюю зарплату. У нас ведь как? Кто не работает, тот не ест! Охраны тебе теперь, раз ты не работаешь, тоже больше не полагается. У меня охраны нет, а тебе вдруг подавай!

– Иван Алексеевич, мне семью кормить надо! Я зарплату в апреле последний раз получал, вместе с отпускными, а сейчас июль уже! Не могу я за штатом без дела сидеть!

– Всё, я сказал! Найдём тебе дело, позже. Ступай, без тебя завалили бумажонками.

Раздосадованный, я вышел от начальника главка и направился в отдел безопасности. Лихачёв, кстати, напомнил мне о чекистах, перед которыми надо было отчитаться за утерянный наган. Лица были сплошь незнакомые, но всё прошло без сучка без задоринки: на меня просто не обратили никакого внимания, и всё ограничилось написанием рапорта «утрачен в бою». По нынешним временам – дело житейское.

Эпизод 3

Крепко подумав, я решил искать работу самостоятельно. Дело шло уже не о каких-то изменениях истории, а об элементарном выживании, ибо на среднюю зарплату и карточки в голодный год, когда жратву можно купить только на рынке и втридорога, очень легко протянуть ноги. Полина меня в вопросе трудоустройства опередила, устроившись в открывшуюся в нашем посёлке, плавно переходящем в разряд городских районов, библиотеку. Видно, походы на поиски нужных мне книг не прошли даром, и у неё возник изрядный интерес к литературе. Место было как раз для неё – тихое и уединённое, ибо мой шуточный рассказ Лихачёву проник через него сначала на завод, а потом и в Нагатино, обрастая по пути немыслимыми подробностями по принципу испорченного телефона, соседи стали ещё больше сторониться нашей семьи. Ещё бы! Жена – ведьма, муж – выходец с того света. Дошло до того, что ко мне тайно пришёл батюшка из Коломенского и, стесняясь и одновременно страшась, задал вопрос:

– Сын мой, я, конечно, Писание читал и злым языкам не верю. Но вдруг и впрямь конец света близок и мёртвые воскресать стали? Скажи, как на духу, был ли ты на том свете?

– На том не был, отче, – ответил я до предела серьёзно и тут же добавил после небольшой паузы: – а два других видал.

После такого поп, осеняя меня и себя крестным знамением, не говоря ни слова, поспешно ретировался, что, понятное дело, не добавило мне любви односельчан. Успокаивало только одно – доносов в ОГПУ на эту тему можно не опасаться.

Петю младшего определили в ясли, чтобы с малолетства привыкал жить в коллективе. Надо сказать, что малыш там быстро освоился, и на него стали регулярно поступать жалобы воспитателей, окрестивших его «заводилой». Выслушивать их приходилось именно мне, так как я оказался, пусть и временно, «домохозяином». Такой жизни мне хватило ровно на неделю, за которую я сделал по хозяйству больше, чем за два прошедших года, когда до домашних хлопот не доходили руки. Конечно, не евроремонт, но наша усадьба, подправленная и подкрашенная, сразу приняла нарядный и ухоженный вид.

Едва только истёк срок моего отпуска, как я снова явился в кадры управления, где меня промурыжили полдня отговорками и в конце концов определили за штат. Оказался я не нужен организации, которую сам же и породил. Ещё одним неприятным, но одновременно забавным моментом было то, что мне вручили хранящуюся в архиве отдела кадров управления справку о том, что я окончил первый курс АМИ-ЗИЛ. Вот такие коленца выкидывает система групповой сдачи зачётов и экзаменов. Человек числится в покойниках, что не мешает ему учиться в институте. Сами же справки об окончании первого курса ВТУЗа появились потому, что АМИ-ЗИЛ закрыли. Преподаватели МАИ, которые вели занятия, ссылаясь на загруженность по основному месту работы, отказались приезжать по вечерам на ЗИЛ. Всем желающим продолжать обучение было рекомендовано делать это в центральном институте, куда я незамедлительно явился и тут же был зачислен без лишних вопросов.

На следующий день я твёрдо решил устроиться на работу. Сварщиком, слесарем, токарем, шофёром – безразлично. И намётки кое-какие у меня были. Можно было, конечно, вернуться на ЗИЛ, благо с его новым директором, бывшим начальником моторного цеха Рожковым, у меня были прекрасные отношения. Но так как транспортная ситуация в Нагатино не изменилась, а привилегии мои кончились, вновь вставала проблема, приведшая ранее к созданию дизеля. Задерживаться на работе я не мог, так как жена в библиотеке работала допоздна, чтобы трудящиеся могли вечерами её посещать, а сына из яслей забирать нужно.

Прикинув все обстоятельства, я направился в Дмитлаг, который в Нагатино разросся уже до нескольких улиц. Действующий пропуск на территорию, застроенную бараками, у меня всё ещё был. Строительство Перервинского гидроузла шло ударными темпами и то, что я увидел, в корне отличалось от ситуации годичной давности. Практически все земляные работы были механизированы, каналы и затоны рыли экскаваторами, бульдозерами и самосвалами, на каждом из которых стоял отечественный дизельмотор. Избыток производства ЗИЛа был использован наилучшим образом.

Особенно поразили меня своей необычностью именно бульдозеры, оказавшиеся побочной продукцией Ярославского завода. Массивные машины с тяжёлыми стальными колёсами были скомпонованы как известные мне по прошлой жизни харьковские «шасси» Т-16, с двигателем и трансмиссией – в роли которой выступал стандартный демультипликатор ЯГ-10 – расположенными между ведущими колёсами. Водительское место было вынесено чуть вперёд, а над передней осью на части машин был установлен небольшой кузов, но большинство обходилось голой рамой с трапецией механизма подъёма отвала. Рассмотреть конструкцию этих тракторов можно было во всех деталях, ибо на них напрочь отсутствовало капотирование, а кабина водителя представляла собой только пол с установленным на нём сиденьем и переднюю стенку без ветрового стекла.

Основная же людская масса суетилась на площадке судостроительного завода, который собирались ввести в строй уже в конце этого года, как писали в газетах, и который был моей основной целью. Рассуждал я просто: на ЗИЛе рабочие места уже заняты, к тому же голод – значит, надо ожидать наплыва работников из деревни. А новый завод – непаханое поле, устроиться туда гораздо проще, тем более ещё на этапе строительства. Мои рабочие специальности давали надежду начать работать немедленно, ибо сварщики наверняка крайне необходимы.

Выделив небольшую группу людей, собравшуюся у единственного большого стола, поставленного под навесом и заваленного бумагами, я направился к ней, здраво рассудив, что это и есть начальство.

– Здравствуйте, товарищи. Работники нужны?

– Ты как сюда попал? – первым делом удивлённо спросил у меня незнакомый чекист.

Пользуясь тем, что на меня обратили внимание, я изложил без запинки подготовленное заранее в лучших традициях двадцать первого века резюме, выставив себя исключительно в положительном свете.

– Товарищ Любимов? Конструктор? – переспросил меня невысокий плотный человек в косоворотке и надвинутой на самые брови кепке. – Александр Михайлович Белобородов, директор завода. Это начальник строительства Захар Ефимович Мельников, куратор от органов товарищ Безверхий…

Директор перечислил ещё несколько фамилий присутствовавших, бывших прорабами участков, и я пожал всем по очереди руки.

– Товарищ Любимов, как видите, завод только строится, по сути, весь коллектив – это я. У меня даже заместителя нет, не говоря об отделе кадров. Могу предложить вам должность начальника механического цеха. Пойдёте?

Такого карьерного роста я, говоря откровенно, не ожидал, но отказываться не собирался.

– Когда приступать?

– А прямо сейчас приказ напишем, и товарищ Мельников проведёт вас на площадку строительства, сразу и дела примите.

– Отлично! Хорошо, когда работа идёт оперативно! Так точно завод к сроку в строй введём.

Белобородов поморщился и пробубнил:

– Вернее сказать – построим…

– А в чём проблема?

– Буржуи клятые палки в колёса вставляют. Закупленное оборудование завода, в первую очередь именно механического цеха, арестовали в связи с событиями на Кавказе. Неизвестно теперь, получим ли его вообще.

– Станков, значит, не будет? Голые цеха? А если я достану станки?

– Что, поедешь в Америку и украдёшь?

– Зачем? Знаю я одно место, где взять можно. Только не гарантирую, что это будет именно то, что нужно.

– Да нам бы хоть что! Если сделаешь – проси всё, что хочешь. Хоть ордена, хоть премии.

– Договорились!

Эпизод 4

– Петрович воскресе! Здорово! – приветствовал меня новый директор ЗИЛа Рожков. – Проходи, дорогой! С чем пожаловал?

– Здравствуй, Владимир Александрович! С просьбой я к тебе.

– Излагай.

– После реконструкции ЗИЛа, да ещё после снятия с конвейера АМО-2 у тебя в хозяйстве остались демонтированные станки, частью устаревшие, частью сломанные, а также не вписывающиеся в технологический процесс. Отдай их мне! Я сейчас назначен начальником механического цеха судостроительного завода, мне всё сгодится. Нам ведь не дизеля и автомобили выпускать, а только ремонтировать, да к тому же паровые машины по большей части.

– То есть как «отдай»? На каком основании?

– А пусть ЗИЛ шефство возьмёт над новым заводом. Вот тебе и основание!

– Ну и просьбы у тебя, Петрович! Сам посуди, зачем мне этот, как ты говоришь, геморрой? У меня что, своих трудностей нет? С меня требуют увеличения выпуска машин на десять процентов сверх плана! Завод и так работает на пределе, а любые попытки ещё работу ускорить только к росту процента брака приводят! Чекисты уже на вредительство в военное время намекают! Мне бы эти станки самому к делу пристроить, но не знаю как. Может, посоветуешь чего?

Я задумался, ища выход из создавшегося положения, так как мой расчёт на личную дружбу явно не оправдался.

– Посоветую. Если совет хорошим окажется, станки отдашь?

Рожков посмотрел на меня с сомнением, но интерес взял верх над осторожностью.

– Говори.

– Я тут недавно с Лихачёвым беседовал, так он хвалился, что вы мощность движка до ста сорока сил подняли. Верно?

– Верно. Мы ещё тракторный дефорсированный 110-сильный вариант выпускать начали, танковый мотор в сто шестьдесят сил делать можем, но «Большевик» его не берёт из-за того, что он трансмиссию ломает. Ты это к чему спросил?

– Что главное в грузовике? – зашёл я издалека.

– Что?

– Грузоподъёмность! Напряги Важинского, пусть перестанет ерундой с «кегрессом» заниматься, а увеличит грузоподъёмность ЗИЛ-5 до шести тонн. Мощность двигателя ведь выросла? Значит, потянет. Что там нужно удлинить и усилить, Евгению Ивановичу виднее. Расходы копеечные, количество грузовиков плановое, а грузоподъёмность выросла сразу на двадцать процентов. Как тебе совет?

– Ну, ты, Петрович, жук!

– Это ещё не всё. ЗИЛ-6 трёхосный вполне и до семи с половиной тонн грузоподъёмности вместо шести подтянуть можно. Они у вас все с демультипликаторами идут, тоже потянут. Это рост сразу на двадцать пять процентов.

– Согласен! Молодчина, выручил! Вот что значит светлая голова! Мы-то совсем тут закрутились, такого простого выхода не увидели!

– Это ещё не всё. Пусть Важинский скомпонует трёхоску-эрзац на агрегатах ЗИЛ-5, но грузоподъёмностью в семь с половиной тонн. А привод на третью ось передаст вот таким механизмом, – я взял лист бумаги и изобразил прижимной ролик, расклинивающий колёса задней тележки, – подключаемым в трудных условиях. Это рост грузоподъёмности сразу на пятьдесят процентов!

– Да тебя сам Бог послал!

– Послал меня товарищ Белобородов, директор судостроительного завода, за станками. И ты согласился их дать! Ещё когда я про двадцать пять процентов роста грузоподъёмности говорил. А за последний совет ты мне ещё все сломанные станки отремонтируешь на ЗИЛе.

– Ошибся я, черти тебя прислали! Недаром про тебя слухи нехорошие ходят. Странный ты человек, Семён. Даже по утрам, вместо того чтоб похмелиться, как все нормальные люди, мечом махаешь. Нет у меня в плане ремонта станков, и средств под это не выделяется! Чем я рабочим платить буду?

– Ничем. Субботники организуешь через парторганизацию.

– Вот уж дудки! Сам на партсобрании выступать будешь. Оно вечером сегодня, кстати.

На том мы и порешили. За заседание партактива я не беспокоился, позиция моя была железной. Мужики, конечно, помялись – вроде и соглашаться не хочется, но и отказаться нельзя – и проголосовали в конце концов за.

Похожую операцию я провернул на московском авиамоторном заводе, действуя через Чаромского и Брилинга. Там мне ничего изобретать и придумывать не пришлось, товарищи чувствовали себя передо мной чем-то виноватыми, мне удалось удачно сыграть на этом. Но Белобородов, хоть и впечатлённый моими успехами на ниве поиска и выбивания производственного оборудования, хотел большего. Пришлось мне признаться, что мои ресурсы на этом направлении исчерпаны.

– Александр Михайлович, я и так уже сделал всё, что мог! Конечно, на других действующих заводах тоже может кое-что найтись, но это уж вам надо суетиться через наркомат или через московский горком.

– Хорошо. И на том, как говорится, спасибо. Пойду на поклон к наркому.

На протяжении следующих двух месяцев на площадку строительства завода в Нагатино свозились самые разнообразные станки, и я был по уши занят их инвентаризацией и планированием размещения в цеху. Ситуация усугублялась тем, что часть старых станков имела ременный привод, и им требовалась отдельная силовая установка с валом, которая резко сужала возможные места расположения рабочих мест. Помог опять Рожков, выделив тракторный дизель и изготовив в опытном цеху ЗИЛа передачу.

Судостроительный рос не по дням, а по часам. Я, не прилагая особых усилий, сманил туда бригаду сварщиков с ЗИЛа, которым осточертело варить колёса, соблазнив масштабом и сложностью работ. Действительно, сварные на прежнем месте работы давно изготовили простейшую приспособу, равномерно вращавшую колесо в сборе и также равномерно подававшую электрод. Фактически вся их работа сводилась к замене последних, и с ней мог справиться любой. А на судостроительном только ферменная конструкция крыши чего стоила! Милов, расчувствовавшийся от воспоминаний о нашей с ним совместной работе по реконструкции автозавода, загорелся сразу.

К началу зимы 1932 года все цеха и прочие здания МССЗ были построены, и работы продолжались только внутри. Прокладывались коммуникации, электро- и пневмосеть, проводилась окончательная отделка. По всему было видно, что к первому января завод будет пущен. Но строительство гидроузла в целом шло немного медленнее, из-за чего выходило, что суда на заводской ремонт пока поступать не смогут – затон был слишком мелок. Такая несуразица явилась, как оказалось, следствием многократной корректировки планов в связи с событиями на Кавказе. Война в этом регионе тяжело отразилась на индустриализации, ресурсы пришлось перенаправлять на изготовление оружия и боеприпасов. Одновременно стала сказываться технологическая блокада из-за рубежа. Строительство многих заводов было временно заморожено, но одновременно было необходимо продемонстрировать буржуям, что нам всё нипочём. Поэтому в крупных городах и на всесоюзных стройках темпы, наоборот, взвинтили. Тот же МССЗ должены были ввести в строй только через три года, фактически же период строительства занял только восемь месяцев.

Мой механический цех, наряду с литейкой, лидировали в темпах ввода в строй, и я, переговорив с Белобородовым, главным инженером завода Лобовым и начальником литейки Смирновым, предложил дать продукцию уже первого декабря. Головным изделием должен был стать простейший дизельмолот моей собственной конструкции. Решение было чисто пропагандистским, дающим возможность отчитаться о пуске завода на месяц раньше. Поддержал его и московский горком из тех же самых соображений.

Эпизод 5

Пока я крутился на МССЗ, события в стране шли своим чередом, и узнавал я о них из привычных источников, то есть из газет, к которым в последнее время добавилось всесоюзное радио. Тарелку домой притащила жена ещё в октябре, и первое, что я оттуда услышал, было: «От Советского Информбюро…» – сказанное голосом Левитана! Я от этих слов даже прослезился, а тарелка продолжала вещать.

– В ходе тяжёлых и кровопролитных боёв войсками Кавказского фронта под руководством маршала Будённого взяты штурмом и освобождены города Цхинвал, Гори и столица Советской Грузии, город Тифлис!

Это было по-настоящему хорошее сообщение, ведь первая, августовская, попытка подавления мятежа провалилась с треском и потерями. После смены командования, когда вместо Тухачевского дело поручили Будённому, и должной подготовки, наконец пришёл успех. При этом РККА делала основную ставку именно на технически продвинутые виды рода войск – авиацию, мотопехоту и танки. В сводках то и дело упоминались N-ские танковые, мотострелковые и бронебатальоны, и даже бригады.

Противником Красной Армии были только белые, так как они уже к началу августа почти полностью «обнулили» национал-коммунистов. Война вошла в привычное советской пропаганде русло «красные против белых».

Октябрьское наступление для РККА было последним шансом, затягивать до тех пор, когда перевалы закроются, было нельзя. К счастью, оно полностью удалось, несмотря на ожесточённое сопротивление войск эмигрантского правительства, снабжаемых и вооружаемых из-за рубежа. Впрочем, МСЧМ изрядно сузили линию снабжения через Батум, попросту забросав его окрестности большим количеством мин.

Как бы то ни было, но двадцать пятого ноября последний отряд белых вышибли за турецкую границу.

Внутри СССР, жившего с мая месяца на военном положении, за этот период была проведена генеральная чистка партии от пособников контрреволюции, но громких процессов не последовало. Арестованных попросту осуждал военный трибунал по упрощённой процедуре. Все скрытые враги, которым удалось проскочить сквозь частую гребёнку ОГПУ, которое после внезапной смерти Менжинского возглавил Ягода, залегли на дно и не смели пошевелиться, опасаясь привлечь к себе внимание. Плохо было то, что под раздачу, после вышедших драконовских постановлений политбюро, суливших кары за любой самый незначительный проступок, попала масса народа, осуждённого на всю катушку.

Сталин в декабре, или следствие вели…

Эпизод 1

День первого декабря выдался на редкость погожим и солнечным. Прошедший накануне снегопад присыпал всё свежим пушистым снежком, который искрился в лучах невысокого зимнего солнышка. Лёгкий морозец пощипывал носы и уши, но этого никто не замечал, все были радостно возбуждены предстоящим событием и, собравшись на территории МССЗ, бросали взгляды на прикрытую красным полотнищем конструкцию, возвышавшуюся прямо перед трибуной.

Догадки были самые разные, лишь немногие, непосредственно готовившие «представление» знали, что там скрывается самый обычный копёр с первым дизельмолотом, установленным на сваю, которую он и должен был показательно вбить.

Я, стоя на трибуне вместе с руководством завода и другими начальниками цехов, волновался гораздо больше других, и с каждой минутой моё волнение усиливалось. Причиной был отнюдь не мандраж перед прибытием высокого начальства, которое по неизвестным причинам задерживалось, а боязнь того, что дизтопливо, пусть и зимнее, которое я к тому же самолично разбавил керосином, замёрзнет, и вместо представления получится конфуз. Накануне мы всё проверили в работе, но эффект первой демонстрации никто не отменял.

Время шло, люди уже начали в нетерпении выкрикивать: «Начинайте без них, нечего ждать!» Из толпы в сторону трибуны уже вовсю летели незлобивые подначки, когда сквозь открытые ворота на просторный заводской двор, сейчас полностью заполненный людьми, въехали семь абсолютно одинаковых чёрных машин, имевших характерный для двадцатых годов внешний вид. Первый и последний лимузины оказались буквально забиты огэпэушниками. Мне даже сложно было представить, как там внутри могло поместиться столько здоровых мужиков. Охрана действовала слаженно и споро, взяв под контроль въезд на территорию и пространство вокруг трибуны.

Остальные пять машин двигались нарочито медленно, давая возможность охране занять свои позиции. В эпицентре внимания сразу оказалась вторая машина, из которой, даже до окончательной остановки, первым, не дожидаясь выскочившего с другой стороны из передней двери телохранителя, вышел Сам. Его появление не было запланировано заранее, самой важной птицей на митинге должен был стать нарком тяжёлой промышленности. «Сюрприз», если он и планировался заранее тайно, был рассчитан безукоризненно.

Задние ряды собравшихся, которые не могли видеть происходящее за спинами, казалось, узнали новость ничуть не позже их. Толпу будто пронзило электрическим током, и она дёрнулась, чуть подавшись вперёд. Каждому хотелось лицезреть вождя лично и вблизи. Центром этого движения, будто магнит притягивающий металлические опилки, был именно Сталин несмотря на то, что ехавшие с ним в одной машине Орджоникидзе и Киров тоже были фигурами. И уж совсем должно было быть обидно более мелким чиновникам – представителям Совнаркома, Московского горкома и наркомата тяжёлой промышленности, приезд которых так и остался всего лишь фоном главного события.

Иосиф Виссарионович помахал рабочим рукой, как бы приветствуя всех сразу, и вымученно улыбнулся. Вообще он показался мне каким-то больным, что ли. Ссутулившийся и ещё более бледный, чем обычно, он двигался будто автомат, выполняя заранее заложенную программу, или как больной лунатизмом человек, во сне. Его лицо было абсолютно спокойно, пока он поднимался по ступеням временной деревянной лестницы наверх, к замершему в ожидании руководству завода.

– Здравствуйте, товарищи, – обратился вождь невыразительным голосом, но очень правильно, без акцента, сразу ко всем. Послышались нестройные ответы, но тут тусклый взгляд вождя остановился на мне и враз переменился. Не узнать меня было невозможно, ожоговые пятна уже полностью сошли, отросли усы, и я принял практически тот же облик, что и год назад, не считая чуть заметных шрамов. Жёлтые зрачки зло блеснули.

– Здравствуйте, товарищ Любимов! – гораздо громче, отрывисто и резко, буквально выпалил вождь и что-то коротко добавил по-грузински.

– Здравствуйте, товарищ Сталин!

То, что Иосиф Виссарионович обратился ко мне особо, сразу выделило меня из общей массы, в которой произошли едва заметные, но говорящие о многом движения. Некоторые невольно отшатнулись, другие наоборот, постарались придвинуться поближе. Характерно, что среди последних были именно те, кто имел повод гордиться проделанной работой, в том числе Белобородов, Лобов и Смирнов. Шедший следом за вождём Киров тоже выделил меня, но по-своему, заговорщицки подмигнув и улыбнувшись во все тридцать два зуба.

Митинг шёл своим чередом, сваю, согласно сценарию, забили, а я молился по себя, чтобы очередь выступать до меня не дошла, благо начали с самых «тяжеловесных» товарищей. Прибытие вождя и то, как он на меня отреагировал, полностью заняло мои мысли, выбив из головы подготовленную специально речь. В лучшем случае сейчас я мог что-либо сказать только в стиле Чебурашки. Добавляло адреналина и то, что Иосиф Виссарионович, вопреки всем канонам, после своего выступления отошёл на край трибуны и занял место рядом со мной. С другой стороны от меня, сказав своё слово, встал товарищ Киров, и я оказался зажат между виднейшими деятелями СССР. Зная о том, что значило распределение мест на официальных выступлениях, я представил себе теории будущих историков и «кремленологов», пытающихся разгадать подобный казус, рассматривая газетные фотографии.

– Ви как здэсь оказались, товарыщь Любимов? – незаметно шепнул мне Сталин, когда уже прошла очередь представителей Московского горкома и выступал Белоногов.

– Работаю, товарищ Сталин. Начальником механического цеха.

– Как это получилось?

– Долгая история…

– Вот завтра ви мнэ её и расскажэтэ. В Крэмле. В восэмнадцать часов вам будэт удобно?

– Нет, товарищ Сталин.

Всё это время мы переговаривались шёпотом, даже не глядя друг на друга, но последние мои слова невольно заставили Сталина повернуться.

– Почэму?

– Мне сына из яслей забирать в это время, а то жена работает допоздна.

Не успел я окончить фразу, как получил болезненный тычок локтем от Кирова, который делал вид, что не слышит разговора, но внимательно за ним следил.

– Когда же ви освободитесь?

– Я в вашем распоряжении, но в течение рабочего дня.

– В тэчение рабочего дня у мэня другие дела уже запланированы. В 21.00 ваша супруга уже сможэт присмотреть за рэбёнком?

– Да, товарищ Сталин.

– Жду вас к этому врэмени.

– Боюсь, товарищ Сталин, мне будет сложно возвратиться домой…

– Развэ ви нэ располагаетэ пэрсональным транспортом?

– Нет, товарищ Сталин. Уже не располагаю.

– Хорошо. Я прышлю за вами машину.

Когда официальные выступления закончились, а высокое начальство выразило желание осмотреть цеха, Киров, улучив момент, выговорил мне.

– Ты что! У человека такое горе случилось, а ты на больное давишь!

– Да что я сказал-то такого?

– Ты в каком мире живёшь? Я про газеты и не говорю даже! Хоть слухи собирал бы, что ли!

– Ох, ё!.. – я наконец сообразил, что главным событием ноября, которое все обсуждали и так и сяк, была смерть Надежды Аллилуевой, второй жены Сталина.

– То-то! – только и ответил мне Киров.

Мой «передовой» механический цех в очереди на осмотр оказался последним, видно, директор завода, бывший главным экскурсоводом, решил подстраховаться и гарантированно оставить о себе под конец исключительно благоприятное впечатление. Однако всё чуть не пошло прахом с самого начала, так как Сталин, войдя через ворота в моё «хозяйство», с ходу упёрся взглядом именно в станки времён царя Гороха.

– Это что? Как это понимать?! Для завода, по решению совнаркома, было закуплено самое передовое оборудование! А это что за свалка?!

Иосиф Виссарионович, по моему мнению, был несправедлив, цех выглядел исключительно аккуратно. Белоногов, совершенно не ожидавший такого оборота, растерялся, и ему на выручку поспешил нарком Орджоникидзе.

– Товарищ Сталин, закупленные станки, к сожалению, до нас не дошли из-за технологической блокады. Товарищ Белоногов по своей инициативе укомплектовал цех тем, что было под рукой, – Григорий Константинович грамотно подстраховался, его слова можно было трактовать двояко, но тем не менее он дал время Белоногову сориентироваться, хоть и перевёл на него стрелки. Александр Михайлович же не нашёл ничего лучшего, чем перенаправить внимание ещё ниже, кивнув на меня.

– Это инициатива начальника моторного цеха, товарища Любимова.

Ход оказался верным, так как настроение вождя переменилось. Сердитое выражение лица стало заинтересованным.

– И чем же объяснит товарищ Любимов свою инициативу?

– Не согласен с оценкой цеха как свалки, это несправедливо и некорректно, – уже начало моего выступления ещё больше заинтриговало всех присутствующих. Ещё бы, выговорить Самому! – На данный момент цех может проводить ремонт машин и механизмов любых судов, которыми располагает речфлот, как это и было предусмотрено по первоначальному проекту. Кое-что мы и самостоятельно можем изготовить, как вы сегодня видели. Ожидание арестованных где-то за бугром станков однозначно привело бы к срыву сроков строительства МССЗ, поэтому я был вынужден просить знакомых мне руководителей предприятий поделиться устаревшим и неиспользуемым оборудованием. Причём морально устаревшие станки составляют только около половины всего парка, остальные – новейшие, но выпавшие из технологического процесса. Нам же подойдут любые, так как работы мы будем производить самые разнообразные.

– Интересно выходит, товарищ Орджоникидзе, – повернулся Сталин к наркому. – У вас в хозяйстве что, завалялись без дела станки, которыми можно укомплектовать целые заводы?

– Товарищ Сталин, это действительно моё упущение, – ответил Григорий Константинович, зло на меня зыркнув, – но после того как товарищ Белоногов обратился в наркомат с просьбой о помощи неиспользуемым на других заводах парком станков и вскрылось наличие таких станков, нами была организована работа по этому направлению. В настоящее время ведётся инвентаризация и учёт, от их результатов будет зависеть, куда будет направлен резерв.

– Это хорошо, товарищ Орджоникидзе, что вы самостоятельно оперативно устраняете допущенные ошибки. Держите меня, пожалуйста, в курсе по этому вопросу.

На этом, собственно, всё и закончилось. Правда, кто-то пустил слух, что ещё будет награждение по итогам строительства, но видимо, решили обойтись без этого.

Эпизод 2

Уже в восемь вечера я, переживая, так как жена задерживалась, сидел в своём лучшем костюме, который надевал всего один раз, когда ходил в гости к «дядюшке». Орден Ленина нацепил ещё вдобавок. В общем – при параде и в секундной готовности. На дворе послышался скрип снега под лёгкими шагами, хлопнула дверь, и в избу вошла Полина.

– Ты куда это собрался? И без меня?

– Меня вызывает товарищ Сталин. Дай мне, пожалуйста, вот это, – я указал пальцем на интересующий меня предмет, который не мог взять без ведома жены, но заранее достал и положил на видное место, – хочу ему подарить.

– Ты с ума сошёл!

– Если жалко, то так и скажи.

– Да бери на здоровье! Только посадят тебя за такие выходки!

– Или не посадят, если мне повезёт и я прав в своих догадках. А человек я везучий. Хотя бы потому, что мне досталась такая замечательная жена, как ты!

Лесть почти всегда действует на женщин самым благоприятным образом, и Полина, заботливо завернув маленькую вещицу, протянула её мне.

– Держи. Когда тебя ждать обратно? Ты хоть ужинал?

– Петю покормил, а самому кусок в горло не лезет, волнуюсь. Когда вернусь, не знаю. Поздно, наверное. Ложитесь уж без меня.

Как раз в этот момент с улицы раздался гудок автомобильного клаксона, и я, накинув пальто и поцеловав жену, выскочил на улицу. Водитель, посигналив ещё на подъезде, разворачивал между заборами точно такой же чёрный автомобиль, какие я видел утром на митинге. Я, даже в прошлой жизни, всегда любил ездить либо за рулём, либо на заднем сиденье, но эта машина меня заинтересовала, так как именно она, скорее всего, была выбрана как основной представительский транспорт, поэтому я залез на переднее сиденье, рассчитывая поболтать в дороге с водителем. Поздоровавшись, я осторожно начал прощупывать интересующую меня тему.

– Хорошая машина, – выдал я аванс для затравки, хотя никаких впечатлений ещё не было.

– Линкольн КБ всё же лучше, – поддержал разговор водила.

– А это какая фирма?

– Фирма! – усмешка была явно снисходительной, насколько я мог судить в темноте. – Это Л-1!

– Первый раз слышу…

– Ленинград-1, завода «Красный Путиловец». Прислали в Кремль семь штук ещё в сентябре, теперь на все официальные мероприятия даже Сам только на них ездит. В целях агитации!

– Интересно, а на неофициальные мероприятия товарищ Сталин на чём ездит?

– Конечно, на «Линкольне»!

– А почему?

– Да этот «Ленинград» – сущая корова! Хоть и первый советский лимузин. То ли дело – «Линкольн»! – последние слова водила произнёс, можно сказать, мечтательно.

– А не боишься вот так мне всё выкладывать? Ты же, выходит, дискредитируешь советскую промышленность!

– А ты бдительный нашёлся? Так товарищ Сталин то же самое говорит! Что, на него тоже донесёшь? Правильных развелось – плюнуть негде! – сердито подвёл итог водитель и замолчал, всем видом давая понять, что разговор продолжать не желает. Но и на том, как говорится, спасибо. Выходит, всё-таки попытались наши представительскую машину сделать по моему совету, да не совсем ладно вышло. Действительно, «Ленинград» еле тащился по московским заснеженным улицам, разогнать его на коротком отрезке было непростой задачей, остановить же – ещё сложнее. А товарищ Сталин, выходит, любитель быстрой езды. Сделаем пометочку на память.

Так, молча, мы проехали центр города и направились на запад по Можайскому шоссе. Беспокоиться я начал, когда мы миновали Кунцево, где, как я думал, располагалась сталинская дача. Конечно, пейзажи тридцать второго года не имели ничего общего с привычными мне по двадцать первому веку, вместо многоэтажек вокруг расстилались поля, перемежавшиеся небольшими рощами и деревеньками, которые я замечал по свету, ещё горевшему во многих окошках, остальное же скрывала наступившая ночь. Но рельеф-то не мог так радикально измениться! Я уже понял, что уехали мы достаточно далеко, да и спидометр, на который я искоса поглядывал, свидетельствовал о том же.

– А куда это мы едем? – задал я наболевший вопрос, внутренне уже опасаясь, что семью больше не увижу.

– В Зубалово, конечно. Товарищ Сталин там теперь живёт. После того как случилось.

– Далеко ещё?

– Сейчас в Одинцово повернём, а там ещё минут пятнадцать. Если дорогу не занесло, конечно, – спокойно и как-то даже меланхолично ответил шофёр. – А если занесло, то лошадь и сани из колхоза тебе дадут. Доедешь.

– И что, товарищ Сталин тоже вот так, в санях ездит?

– А что тут такого? Вездеходов ещё не придумали.

– Ничего себе! Слушай, товарищ, поднажми, а? Мне к девяти там надо быть.

– Не боись, успеем! Всё рассчитано.

Действительно, без пяти минут мы, миновав пост на внешних воротах, подъехали прямо к крыльцу двухэтажного дома с островерхой крышей, очертания которой лишь слегка были сглажены лежащим на ней снегом. Дом показался мне каким-то мрачным, может, я невольно воспринимал его так из-за волнения, но скорее всего, просто виновата ночная тьма, в которой, как известно, все кошки серы.

Эпизод 3

Охранник проводил меня на второй этаж, где находился рабочий кабинет вождя. Дача, из-за позднего времени, была погружена в тишину, мы шли, переговариваясь вполголоса, чуть ли не шёпотом, и старались ступать как можно тише. У меня даже возникли непроизвольные ассоциации с подкрадыванием к логову хищного и смертельно опасного зверя, что опять-таки было интерпретацией моих личных страхов, вбитых пропагандой двадцать первого века, но мало соответствующих тому жизненному опыту, который я приобрёл уже здесь.

Чекист тихо постучал в дверь и, заглянув, получил короткий ответ, после чего пропустил меня вперёд. Сталин, сидя на небольшом диванчике, читал. Я вошёл и, не зная с чего начать, застыл в дверях. Больше всего меня смутил вид вождя, который был одет по-домашнему. Поверх салатовой рубашки навыпуск была наброшена, как бурка, светлая овчинная безрукавка мехом внутрь, дополняли картину чёрные нарукавники по локоть и шерстяные носки до середины голени, в которые были заправлены брюки. На ногах красовались мягкие войлочные туфли, бывшие, по сути, обрезками обычных валенок, только аккуратно подшитые, чтобы не обтрепались по краям. Всё это резко контрастировало с моим парадным видом, и я почувствовал себя неловко.

– Вы, товарищ Любимов, прям как настоящий джентельмен, – ехидно улыбнувшись, подколол меня Иосиф Виссарионович, сощурив свои жёлтые глаза, – если бы не орден, так и в Палату лордов войти не зазорно.

Мои уши стали предательски гореть, выдавая чувства с головой.

– А я, кажется, оплошал, – продолжил издеваться Сталин, демонстративно оглядывая себя, – но это ведь не помешает нам работать?

– Не помешает, товарищ Сталин! – выпалил я не раздумывая, пользуясь возможностью сказать хоть что-то вразумительное, и тут же сообразил, что как бы согласился с хозяином относительно его внешнего вида. Вот чёрт! Надо отдать Иосифу Виссарионовичу должное, вести разговор – захватить в самом начале инициативу и поставить собеседника в неудобное положение – он умеет на пять!

– Проходите, присаживайтесь, – заложив книгу синим карандашом, снисходительно, но одновременно уважительно пригласил меня к столу вождь, не сумев или не захотев скрыть довольный вид кота, объевшегося сметаны. Такое сравнение всплыло само собой, потому что я чувствовал себя мышью-игрушкой, попавшей к нему в лапы. Ситуация меня не устраивала совершенно, надо было отыгрываться, чтобы разговор шёл, как я хотел – на равных.

– Товарищ Сталин, позвольте выразить вам свои искренние соболезнования, – использовал я домашнюю заготовку, подходя к столу, – и преподнести скромный подарок.

– Это что, провокация? – взял Иосиф Виссарионович выложенную мною на стол вещь в руки.

– Это всего лишь символ, товарищ Сталин. Просто вера, просто надежда и просто любовь. Всё то, что не даёт нам отчаиваться.

– Спасибо, – тихо, не глядя на меня, ответил вождь и спрятал маленькую нагрудную иконку в верхний ящик стола. У меня с плеч обрушился целый Эверест. Риск был за всякими пределами разумного, если бы всё произошло иначе, то отношения с лидером СССР были бы испорчены катастрофически. Для всех. И со всеми вытекающими последствиями. Но теперь я мог, согласно поговорке, упиться шампанским.

Маленькие общие секреты, в отличие от больших тайн, способных сделать людей непримиримыми врагами, сближают. Именно такого эффекта я и добивался, а счёт в нашем разговоре стал один – один.

– Вернёмся к делу. Как вы объясните, что вместо того чтобы заниматься порученным вам советским правительством делом, а именно – крайне необходимыми Красной Армии пушечными полноприводными бронеавтомобилями и столь же необходимыми правительственными бронемашинами, вы подвизаетесь на должности начальника механического цеха МССЗ?

К этому вопросу я был готов, его мне ещё на митинге коротко озвучили, поэтому ответ, можно сказать, в агрессивной форме, был заготовлен заранее.

– Видимо, советский госаппарат весьма напоминает нервную систему динозавра. Хвост уже сожрали, а голова об этом ещё ничего не знает!

– Выражайтесь точнее, по существу вопроса, – раздражаясь, бросил Сталин.

– Передо мной никто задач, озвученных вами, не ставил. А сейчас я и возможности не имею такой работой заниматься.

– Ви хотите сказать, что товарищ Лихачёв умышленно саботирует решения советского правительства?

– Подозреваю, что он сам не в курсе этих решений. А товарищ Берия, предвосхищая ваш вопрос, до сих пор, видимо, считает меня покойником. Ведь наша встреча и для вас была сюрпризом?

Сталин ничего не ответил. Встал и прошёлся по кабинету, заходя мне за спину, после чего сел обратно за стол и сказал:

– Расскажите мне подробно всё с самого начала, со дня, когда вы отправились в отпуск.

Я постарался кратко, но информативно передать историю своих приключений. Сталин слушал очень внимательно, и первая же попытка опустить незначительную, по моему мнению, подробность провалилась. Я просто сказал, что находился на лечении в Севастопольском морском госпитале с такого-то по такое-то, на что сразу последовал уточняющий вопрос:

– Вы беседовали с кем-нибудь из моряков на тему торпедных катеров?

Иосиф Виссарионович отлистнул пару страниц в своей записной книжке.

– Да, я разговаривал с начальником МСЧМ товарищем Кожановым.

– И он, зная о том, что вы живы, никому об этом не сообщил?

– Почему? Как только выяснили мою личность, товарищ Кожанов сам навестил меня и отправил телеграмму моей жене в Нагатино. Она сразу ко мне приехала.

– Так. Нам известны ваши разногласия с товарищем Туполевым по вопросу катеров. Значит, товарищ Кожанов вас поддержал?

– Не совсем так. Товарищ Кожанов имеет точно такое же мнение, как и я.

– Выходит, Туполев ведёт умышленную вредительскую деятельность?

– Нет, товарищ Туполев всего лишь выполняет поставленную перед ним задачу. Не его вина, что реально катера применяются совершенно иным образом.

– То есть применяются неправильно?

– Нет, предполагалось их неправильное применение, а для реальных боевых действий туполевские катера оказались совершенно неприспособленны.

– Значит, виноваты моряки?

– Именно, но только в том, что не могут предвидеть будущее и изменения в формах войны на море из-за недостатка чисто технических знаний.

– А вы, стало быть, это всё можете предвидеть? Интересно… Расскажите, пожалуйста, – иронично и чуть снисходительно попросил Сталин.

– Вас интересуют только катера или вопрос в целом?

Ирония вождя исчезла без следа.

– В целом.

– Если коротко, то самым разрушительным морским оружием является торпеда. Уже достигнутый мировой технический уровень позволяет создавать торпеды стандартного калибра с кислородным двигателем или двигателем на унитарном топливе, например, перекиси водорода, с дальностью хода до двадцати километров при высокой скорости. С увеличением калибра до шестисот – семисот миллиметров дальность может возрасти до пятидесяти километров. Но торпедой сложно попасть. Современная техника может дать удовлетворительный ответ и на этот вопрос, создав акустические системы самонаведения торпед. Обо всех этих обстоятельствах я сообщил заинтересованным лицам в присутствии товарища Кирова во время посещения ленинградского завода.

– Подождите, – Сталин опять заглянул в записную книжку, – специалисты из Остехбюро выдали на эту вашу теорию отрицательное заключение. В части, касающейся систем самонаведения. Как главный недостаток указано то, что с каждой торпедой, которая ещё может и не попасть в цель, безвозвратно теряется дорогостоящая аппаратура. Они настаивают на разработке систем радиоуправления.

– Да глупости всё это! Неужели им не понятно, что радиостанции не только в СССР есть? Поставить помехи по радиоканалу или даже перехватить управление – и всё! Все эти игрушки превращаются в груду дорогостоящего, но бесполезного хлама.

– Продолжайте.

– Мы остановились на том, что торпеды уже сейчас могут иметь дальность до пятидесяти километров, что полностью обеспечивает, в частности, решение задач, которые ставились перед катерами Туполева изначально. В общем случае это означает, что торпедное оружие сравнялось в дальности действия с тяжёлой корабельной артиллерией, ведь наблюдение с дальномерного поста самого крупного линкора возможно только на дальность около тридцати пяти километров, а точность, при условии торпедного самонаведения и залповой стрельбы, думаю, получится близкой. При этом носители торпед – это гораздо более лёгкие, быстроходные и дешёвые корабли, чем линкоры. А главная их задача – доставить торпеды в точку залпа, которая может быть где угодно, и в любую погоду, что катера Туполева совершенно не могут обеспечить. Ещё более показательным будет сравнить тяжёлые артиллерийские корабли и авиацию, которая может наносить удары на дальность несколько сот километров.

– И обратный пример ведущих буржуазных стран, продолжающих эксплуатировать и строить тяжёлые артиллерийские корабли, вас не убеждает?

– Если враги советской власти совершают ошибки, не надо им мешать. А тем более повторять их ошибки. Самым крупным артиллерийским кораблём, и то при условии, что мы будем строить океанский флот, должен быть лёгкий крейсер.

– Поясните.

– С развитием авиации на смену линкорам с большими пушками придут авианосцы с ударными самолётами, имеющими гораздо больший радиус действия, позволяющий нанести поражение флоту линкоров ещё на подходе. Вот им то в охранение и потребуется корабль с мощным универсальным артиллерийским вооружением, обеспечивающим поражение как самолётов, так и носителей торпедного оружия. Этим условиям отвечает калибр в шесть дюймов, то есть вооружение лёгкого крейсера. Если же мы ограничимся прибрежным флотом, действующим под «зонтиком» береговых аэродромов, достаточно ограничиться атакующей составляющей, то есть носителями торпедного оружия, эсминцами и катерами. А ресурсы, высвободившиеся от постройки крейсеров и авианосцев, потратить на тральщики, охотники за подлодками и десантные суда.

– Советский Союз планирует построить во второй пятилетке серию лёгких крейсеров. Но не планирует строить авианосцы. Вы считаете всё это лишним и даже вредным, разбазариванием народных денег?

– Зачем так категорично – либо чёрное, либо белое? В любом случае рано или поздно мы выйдем в океан, и крейсера понадобятся. А хорошими их очень трудно строить с нуля, не имея никакого опыта. Поэтому загрузка судостроительных заводов этими заказами оправдана хотя бы с такой точки зрения. Всё это в ещё большей мере касается и авианосцев.

– Значит, нам следует ещё и авианосцы строить? А как же рассуждения о направлении средств на тральщики и прочее?

– На первом этапе достаточно переоборудовать какой-нибудь сухогруз. Пусть лётчики и моряки его поэксплуатируют. Это поможет понять, какие требования выдвигать к авианосцам. И только после этого разумно перейти к постройке боевых кораблей.

– Продолжайте.

– Да, собственно, всё. Я ведь не моряк, чтобы вникнуть во все тонкости. Единственное, на что хочу обратить особое внимание – вся морская артиллерия должна быть универсальной.

Сталин досадливо поморщился и пояснил:

– Я имел в виду, продолжайте рассказ о себе.

Я немного смутился, но собравшись, стал излагать по порядку. Когда подошла очередь разговора с Лихачёвым, Иосиф Виссарионович снова остановил меня вопросом:

– А почему вы не стали настаивать, чтобы вам вернули КБ? Разве не обидно, что всё таким образом было решено?

– Я стараюсь не принимать скоропалительных решений. По зрелом размышлении я пришёл к выводу, что товарищ Лихачёв полностью прав. План работ по совершенствованию конструкции двигателя был составлен ещё при моем присутствии, его этапы ясны и понятны, дело только за воплощением, а это очень кропотливая работа. По сути, когда был отработан единичный блок, у нас осталось мало возможностей идти путём увеличения рабочего объёма цилиндра, только 160-й мотор, и всё. Значит, дело за увеличением их количества. Пути совершенствования топливной аппаратуры также ясны. Далее остаётся только переход на турбокомпрессоры или комбинированный наддув. Всем этим коллектив объединённого КБ с успехом занимается и без меня, а моё возвращение неизбежно задержало бы работы по чисто организационным причинам. Таким образом, мои интересы здесь идут вразрез с интересами дела, поэтому первыми необходимо поступиться.

Сталин посмотрел на меня очень внимательно, я бы даже сказал – изучающе; кивнул, соглашаясь, и пригласил рассказывать дальше. Когда я дошёл до проблемы станков, он буквально вцепился в меня и стал выпытывать все подробности. Пришлось рассказать о разговоре с Рожковым.

– Лучше бы вы придумали, как пятитонных грузовиков побольше выпускать, – попенял мне руководитель партии. – Рожков не успокоился на шести и семи с половиной тоннах, а стал ещё и прицепы к ним делать в два раза больше плана. Пришлось наградить, а стране нужны именно грузовики, и в больших количествах. Война серьёзно сорвала планы обеспечения хозяйства автомобилями, которые пришлось направить в армию. Увеличение грузоподъёмности решает проблему лишь отчасти.

– Всё равно это лучше, чем ничего. Альтернативой было бы только увеличение процента брака, со всеми вытекающими, что народному хозяйству никак бы не помогло. Несомненно, есть резервы совершенствования технологии, которые позволят делать больше машин. Но не за месяц и даже не за полгода. Необходимо нарабатывать производственный опыт.

Дальнейшее моё повествование о работе на МССЗ не вызвало особых вопросов, Иосиф Виссарионович только уточнил, имел ли я отношение к конструированию молота и полностью ли его можно делать на судоремонтном. Пришлось ответить как есть, признавшись, что форсунки и плунжерные пары мы берём из ЗИЛовской отбраковки, негодные для автомобильных моторов. А вот дальше наш разговор принял совсем неожиданный поворот.

Эпизод 4

– Товарищ Любимов, ваша верность делу коммунистической партии, в свете последних событий, не вызывает сомнений. Но всё вами сказанное только что, а тем более сделанное, никак не соответствует уровню крестьянского сына-самоучки. Может, хоть мне расскажете начистоту, откуда набрались премудрости?

– Я уже имел беседу на эту тему с товарищем Берией…

– Мне доложили.

– Вот как? – да, Лаврентий Павлович, удивил, я то думал, будешь молчать, как рыба об лёд. – Придумывать ничего не хочу и не буду. Мой отец из крестьян. Как я очутился под Вологдой, точнее, под Череповцом, я не имею ни малейшего представления и сам хотел бы знать не меньше вашего. Просто очнулся в лесу. Что было при мне лишнего – продал, не задумываясь, так как не было денег. Откуда у меня эти предметы – не имею понятия. А голова моя от отца с матерью, больше ей неоткуда взяться. И всё, что в ней крутится – производное от любознательности и воображения.

Говорил я раздражённо, не забывая врать только правду. Ну сколько уже можно? Достали! Им хоть ядерный реактор подари, всё равно спрашивать будут.

– Выходит, провалами в памяти страдаете?

– Выходит, так. Одно могу сказать точно – ни в Гражданской войне, ни вообще в какой-либо общественной жизни этого мира я, до того как объявился в Володе, не участвовал.

– Не горячитесь. Я спрашиваю не ради праздного любопытства. Мне нужна консультация технически грамотного специалиста в весьма непростом деле. Причём исключительно честного специалиста. А дело касается вас непосредственно. Мы с большим трудом стараемся обеспечить машинами наше сельское хозяйство. Между тем во время уборочной кампании были случаи массового выхода из строя машин с двигателями завода ЗИЛ. Много случаев. Некоторые МТС вообще остались безлошадными. Была вскрыта масса вредительских организаций, но дела это не исправило. Сначала грешили на конструктивные недостатки мотора, но эта версия не оправдалась, так как на других МТС и в действующей армии моторы работали хорошо. Отбросили и версию производственного брака, так как ломались моторы из одних и тех же партий, которые в других местах опять-таки работали хорошо. ОГПУ настаивает на сознательном вредительстве непосредственно в процессе производства на ЗИЛе. Это уже привело к острому конфликту между товарищем Ягодой и товарищем Орджоникидзе, так как действия ОГПУ срывают выполнение плана автозаводом, и проблема приобрела, таким образом, государственный масштаб. Как вы думаете, возможно ли такое вредительство?

– Товарищ Сталин, я не могу вот так, с ходу, высказывать суждения. Не ознакомившись со всеми обстоятельствами, – попытался я уклониться, уж коли напрямую оказался не виноват.

Иосиф Виссарионович задумчиво прошёлся по кабинету, а потом с хитрецой улыбнулся:

– Правильно, товарищ Любимов. Утро вечера мудренее. Время уже позднее, – отец народов кивнул на напольные часы, стрелки которых уже показывали второй час ночи, – останетесь здесь, найдём для вас уголок. Завтра поедете в Кремль, где вам предоставят все необходимые материалы. Как будете готовы – доложите. А сейчас отдыхайте, вас проводят.

– Товарищ Сталин, мне бы домой позвонить…

– С утра позвоните, не надо никого беспокоить посреди ночи. Руководству вашего завода я передам, что вы временно находитесь в моём распоряжении. Спокойной ночи.

– Взаимно…

Это только кажется, что сильные мира сего живут исключительно в шикарных апартаментах. На самом деле даже у Васи Сталина, как я потом узнал, не было собственной комнаты. О спальнях для гостей и говорить нечего. Но ночлег в комнате отдыха сталинской охраны оказался вполне сносным, утром мне даже предоставили бритву и прочие мыльно-рыльные принадлежности, чтобы я мог привести себя в порядок.

Когда меня подняли, за окном было ещё темно, часы показывали семь без пятнадцати минут. Собравшись и позавтракав за час, я выехал в Москву. Очевидно, это была какая-то сталинская шутка, понятная только для своих, так как вёз меня целый кортеж из трёх Л-1 и одного «Линкольна», который и был предоставлен в моё распоряжение. Во всех четырёх машинах кроме меня и водителей ехал только сопровождающий, который должен был присматривать за мной в Кремле. Я мог лишь предполагать, что таким образом Сталин хотел создать иллюзию именно своего раннего подъёма, поставив на уши госаппарат, привыкший к его появлению на рабочем месте ближе к обеду.

По прибытии на место меня препроводили в небольшой кабинет, у наружных дверей которого уже был выставлен часовой. Войдя внутрь, я даже присвистнул от неожиданности – прямо на полу стояли больше десятка картонных коробок, заглянув в которые, я обнаружил плотно уложенные уголовные дела. Вот те раз! Да мне этот объём въедливо и за неделю не перелопатить! Но глаза боятся, а руки делают, и я принялся за работу.

Первое же знакомство с ними позволило отсеять большую часть, так как они непосредственно не касались людей, работавших с техникой. Механизм был прост – водителя-вредителя забирало ОГПУ, где он признавался, что состоит в организации, и ещё три – четыре – пять человек шли за ним «прицепом». Единственное, на что я обратил внимание – за компанию с шофёрами садились совершенно случайные люди, отнюдь не самого высокого положения, какие-то колхозные конюхи, максимум агрономы.

Непосредственные же виновники выхода техники из строя все как один шли с формулировкой «умышленно ненадлежащий уход за вверенным механизмом». Что за этим скрывалось – оставалось только гадать, так как никаких иных доказательств, кроме признательных показаний, не имелось. Причём оставалось совершенно непонятным, каким образом сюда можно было прицепить меня как конструктора, или автозавод как производителя моторов.

Уже давно прошёл обед, который мне доставили прямо в кабинет, и большинство дел непосредственных виновников я просмотрел, когда раздался телефонный звонок, и я, подумав немного, взял трубку. Опасения, что мне не стоит этого делать – кабинет всё-таки не мой – не оправдались.

– Здравствуйте, товарищ Любимов, – глухо донеслось из динамика, – вы готовы?

– Предварительно, товарищ Сталин.

– Хорошо, жду вас прямо сейчас.

Когда мы с сопровождающим вошли в приёмную, Поскрёбышев только молча указал на дверь, и я вошёл. В кабинете вождя кроме него самого находился Орджоникидзе и какой-то незнакомый мне высокопоставленный чекист. Никто не удосужился мне его представить, а хозяин просто сказал:

– Мы слушаем вас, товарищ Любимов.

– Я ознакомился с уголовными делами, причём большая их часть к интересующему нас вопросу совершенно не относится, – уже первая моя фраза заставила Сталина сердито взглянуть на чекиста. – По остальным можно сказать, что расследование проведено поверхностно, не выявлены и не указаны причины, приведшие к выходу техники из строя. Следовательно, они до сих пор не устранены. Из рассмотренных уголовных дел никак не следует, что эти причины исходят из конструкции мотора или из его производства на автозаводе. Считаю направление расследования по этому пути необоснованным.

Я ещё не закончил, а Орджоникидзе уже принял торжествующий вид. Чекист, напротив, пошёл красными пятнами и чуть ли не выкрикнул.

– Да как вы смеете! Вы понимаете, что говорите? Вы фактически обвиняете ОГПУ в халатности и чуть ли не срыве индустриализации и коллективизации! Вы готовы ответить за свои слова?!

– Я перечислил только факты, исходящие из предоставленных мне материалов! – наезд чекиста вызвал во мне ответную агрессию. – Если вас интересует информация в полном объёме, то я должен иметь возможность осмотреть запоротые моторы и повторно допросить виновников. Благо часть из них, как ценные специалисты, содержится недалеко, в Дмитлаге.

– Наверное, товарищ Любимов прав, – перехватил инициативу Сталин, – в части дальнейшего расследования. Предлагаю организовать двустороннюю комиссию, которая и разберётся во всех обстоятельствах этого дела.

– Я полностью доверяю товарищу Любимову, – тут же заторопился Орджоникидзе, – и направляю от нашего наркомата именно его.

– Решение о комиссии ещё не принято, – возразил чекист, – считаю, что расследование – прерогатива ОГПУ.

– Ви, товарищ Ягода, – (вот те раз!), – очевидно не справляетесь с ним. Как верно указал товарищ Любимов, прычины нэ устранены, и случаи массовых поломок моторов продалжаютса. Ми нэ можэм ждат, когда ви раскачаетэсь и научитэсь определять прычины таких поломок! Сэгодня же позаботьтэсь и направтэ со своей стороны сотрудников, чтобы уже завтра комиссия начала работу!

– Прошу направить людей, ранее не связанных с этим делом, – тут же вставил я, опасаясь, как бы «старые» чекисты не начали прикрывать свои «хвосты».

– Поддэрживаю! – тут же ответил Сталин, подводя черту. – Товарищ Любимов, вы свободны. До завтра. Завтра к вам на завод прибудут члены комиссии со всем необходимыми материалами и полномочиями.

Я развернулся и уже было хотел выйти, как меня остановил голос вождя:

– Подождите. По результатам проделанной вами за последние полгода работы мы решили наградить вас и предоставить вам в личное пользование автомобиль ГАЗ-А. Вот приказ по наркомату тяжёлого машиностроения. Поздравляю. Машину можете забрать прямо сейчас в кремлёвском гараже.