Звучащий свет

Откуда бы музыке взяться опять?

Оттуда, откуда всегда

Внезапно умеет она возникать —

Не часто, а так, иногда.

Откуда бы ей нисходить, объясни?

Не надо, я знаю и так

На рейде разбухшие эти огни

И якоря двойственный знак.

И кто мне подскажет, откуда плывёт,

Неся паруса на весу,

В сиянье и мраке оркестр или флот,

Прощальную славя красу?

Не надо подсказок, – я слишком знаком

С таким, что другим не дано, —

И снова с её колдовским языком

И речь, и судьба заодно.

Мы спаяны с нею – и вот на плаву,

Меж почвой и сферой небес,

Я воздух вдыхаю, которым живу,

В котором пока не исчез.

Я ветер глотаю, пропахший тоской,

И взор устремляю к луне, —

И все корабли из пучины морской

Поднимутся разом ко мне.

И все, кто воскресли в солёной тиши

И вышли наверх из кают,

Стоят и во имя бессмертной души

Безмолвную песню поют.

И песня растёт и врывается в грудь,

Значенья и смысла полна, —

И вот раскрывается давняя суть

Звучанья на все времена.

Конечно же, это всерьёз —

Поскольку разлука не в силах

Решить неизбежный вопрос

О жизни, бушующей в жилах,

Поскольку страданью дано

Упрямиться слишком наивно,

Хоть прихоть известна давно

И горечь его неизбывна.

Конечно же, это для вас —

Дождя назревающий выдох

И вход в эту хмарь без прикрас,

И память о прежних обидах,

И холод из лет под хмельком,

Привычно скребущий по коже,

И всё, что застыло молчком,

Само на себе непохоже.

Конечно же, это разлад

Со смутой, готовящей, щерясь,

Для всех без разбора, подряд,

Подспудную морось и ересь,

Ещё бестолковей, верней —

Паскуднее той, предыдущей,

Гнетущей, как ржавь, без корней,

Уже никуда не ведущей.

Конечно же, это исход

Оттуда, из гиблого края,

Где пущены были в расход

Гуртом обитатели рая, —

Но тем, кто смогли уцелеть,

В невзгодах души не теряя,

Придётся намаяться впредь,

В ненастных огнях не сгорая.

Ставшее достоверней

Всей этой жизни, что ли,

С музыкою вечерней

Вызванное из боли —

Так, невзначай, случайней

Чередованья света

С тенью, иных печальней, —

Кто нас простит за это?

Пусть отдавал смолою

Прошлого ров бездонный,

Колесованье злое

Шло в толчее вагонной, —

Жгло в слепоте оконной

И в тесноте вокзальной

То, что в тоске исконной

Было звездой опальной.

То-то исход недаром

Там назревал упрямо,

Где к золотым Стожарам

Вместо пустого храма,

Вырванные из мрака,

Шли мы когда-то скопом,

Словно дождавшись знака

Перед земным потопом.

Новым оплотом встанем

На берегу пустынном,

Песню вразброд не грянем,

Повременим с почином, —

Лишь поглядим с прищуром

На изобилье влаги

В дни, где под небом хмурым

Выцвели наши флаги.

Для смутного времени – темень и хмарь,

Да с Фороса – ветер безносый, —

Опять самозванство на троне, как встарь,

Держава – у края откоса.

Поистине ржавой спирали виток

Бесовские силы замкнули, —

Мне речь уберечь бы да воли глоток,

Чтоб выжить в развале и гуле.

У бреда лица и названия нет —

Глядит осьмиглавым драконом

Из мыслимых всех и немыслимых бед,

Как язвой, пугает законом.

Никто мне не вправе указывать путь —

Дыханью не хватит ли боли?

И слово найду я, чтоб выразить суть

Эпохи своей и юдоли.

Чумацкого Шляха сивашскую соль

Не сыплет судьба надо мною —

И с тем, что живу я, считаться изволь,

Пусть всех обхожу стороною.

У нас обойтись невозможно без бурь —

Ну, кто там? – данайцы, нубийцы? —

А горлица кличет сквозь южную хмурь:

– Убийцы! Убийцы! Убийцы!

Ну, где вы, свидетели прежних обид,

Скитальцы, дельцы, остроумцы? —

А горлица плачет – и эхо летит:

– Безумцы! Безумцы! Безумцы!

Полынь собирайте гурьбой на холмах,

Зажжённые свечи несите, —

А горлица стонет – и слышно впотьмах:

– Спасите! Спасите! Спасите!

Воображенья торжество

Да непомерные мученья,

Как бы на грани всепрощенья,

А рядом – рядом никого.

Покуда силятся сверчки

Пощаду вымолить у неба,

Я жду и всматриваюсь – все бы

Так миру были бы близки.

Когда бы все ловили так

Приметы каждого мгновенья,

В ночи оттачивая зренье,

Прозрел бы звук, звучал бы знак.

Не потому ли мне дана

Впрямую, только лишь от Бога,

Как небывалая подмога,

Душа – и чувствует она,

Как век, отшатываясь прочь,

Клубясь в сумятице агоний,

Зовёт, – и свечка меж ладоней

Горит, – и некому помочь,

Никто не может, ничего,

Что схоже с откликами, нету, —

И вот, в тоске по белу свету,

На ощупь ищешь ты его.

Тирсы Вакховых спутников помню и я,

Все в плюще и листве виноградной, —

Прозревал я их там, где встречались друзья

В толчее коктебельской отрадной.

Что житуха нескладная – ладно, потом,

На досуге авось разберёмся,

Вывих духа тугим перевяжем жгутом,

Помолчим или вдруг рассмеёмся.

Это позже – рассеемся по миру вдрызг,

Позабудем обиды и дружбы,

На солёном ветру, среди хлещущих брызг,

Отстоим свои долгие службы.

Это позже – то смерти пойдут косяком,

То увечья, а то и забвенье,

Это позже – эпоха сухим костяком

Потеснит и смутит вдохновенье.

А пока что – нам выпала радость одна,

Небывалое выдалось лето, —

Пьём до дна мы – и музыка наша хмельна

Там, где песенка общая спета.

И не чуем, что рядом – печали гуртом,

И не видим, хоть вроде пытливы,

Как отчётливо всё, что случится потом,

Отражает зерцало залива.

Для высокого строя слова не нужны —

Только музыка льётся сквозная,

И достаточно слуху ночной тишины,

Где листва затаилась резная.

На курортной закваске замешанный бред —

Сигаретная вспышка, ухмылка,

Где лица человечьего всё-таки нет,

Да пустая на пляже бутылка.

Да зелёное хрустнет стекло под ногой,

Что-то выпорхнет вдруг запоздало, —

И стоишь у причала какой-то другой,

Постаревший, и дышишь устало.

То ли фильма обрывки в пространство летят,

То ли это гитары аккорды, —

Но не всё ли равно тебе? – видно, хотят

Жить по-своему, складно и твёрдо.

Но не всё ли равно тебе? – может, слывут

Безупречными, властными, злыми,

Неприступными, гордыми, – значит, живут,

Будет время заслуживать имя.

Но куда оно вытекло, время твоё,

И когда оно, имя, явилось —

И судьбы расплескало хмельное питьё,

Хоть с тобой ничего не случилось,

Хоть, похоже, ты цел – и ещё поживёшь,

И ещё постоишь у причала? —

И лицо своё в чёрной воде узнаёшь —

Значит, всё начинаешь сначала?

Значит, снова шагнёшь в этот морок земной,

В этот сумрак, за речью вдогонку? —

И глядит на цветы впереди, под луной,

Опершись на копьё, амазонка.

Вот и вышло – ушла эпоха

Тополиного пуха ночью,

В час, когда на вершок от вздоха

Дышит лёгкое узорочье.

Над столицею сень сквозная

Виснет маревом шелестящим, —

И, тревожась, я сам не знаю,

Где мы – в прошлом иль в настоящем?

Может, в будущем возвратятся

Эти шорохи и касанье

Ко всему, к чему обратятся, —

Невесомое нависанье.

Сеть ажурная, кружевная,

Что ты выловишь в мире этом,

Если дружишь ты, неземная,

В давней темени с белым светом?

Вспышка редкая сигаретки,

Да прохожего шаг нетвёрдый,

Да усмешка окна сквозь ветки,

Да бездомицы выбор гордый.

Хмель повыветрит на рассвете

Век – железный ли, жестяной ли,

Где-то буквами на газете

Люди сгрудятся – не за мной ли?

Смотрит букою сад усталый,

Особняк промелькнёт ампирный, —

Пух сквозь время летит, пожалуй,

Повсеместный летит, всемирный.

Вот и кончились приключенья,

Ключик выпал, – теперь не к спеху

Вспоминать, – но влечёт мученье —

Тополиного пуха эхо.

Курево скверное – «Ватра»,

Ветер вокруг расплескал

Южного амфитеатра

Улиц, извилин и скал

В духе небрежного жарта

Отзвуки – и на потом

Бросил в сторонке без фарта

Всё, что завяжет жгутом.

Буквы аршинные, титры

Видео, ругань и ложь,

Мирта уступы и митры,

Всё, что живьём не возьмёшь,

Всё, что оставят на завтра,

На опохмелку, в запас,

Для перековки, для гарта —

Словом, подальше от глаз.

Пляжи скольжением гидры

Слепо мелькнут за бортом,

Слёзы случайные вытри,

Молча в кругу испитом

Стой – и гляди неотрывно,

Как остаётся вдали

Всё, что кричало надрывно

О приближенье земли.

Как бы мне выпало время

Там побродить, где бывал

В юности вместе со всеми,

Кто эту жизнь познавал, —

Только по нраву ли будет

Всё, что по праву влекло?

Кто меня там не осудит? —

И вспоминать тяжело.

Разъединённые в сумятице мирской,

Утратили способность мы к сближенью,

А это значит, жизни продолженью,

И звенья сдерживаем россыпи людской

Уже с усилием – вот-вот и разорвётся

Цепь связей наших, и пойдёт разброд,

Где, хаос не приемля, небосвод

Над новой смутой горько усмехнётся.

Увидев то, что только нам дано

Увидеть было, – долгую неволю,

И всё, что с веком выпало на долю,

И то, что в сердце было сожжено,

Познали мы немалую печаль,

Но знания такого, видно, мало

Нам было, – вот и терпим, как, бывало,

Терпели в дни, которых, впрочем, жаль.

И ждём чего-нибудь, да только вот – чего?

Не то что радости – спокойствия хотя бы,

Шагаем через ямы да ухабы,

А рядом нету никого,

А рядом пусто, пусто и темно,

И ночь вселенскою нам кажется порою —

И то нас тянет вроде к Домострою,

А то затягивает скверное вино.

И нет возможности сдержать разлад и бред,

Скрепить мгновения хотя бы нитью тонкой, —

Уже и почва под кислотной плёнкой

Натужно дышит, и белёсый след

Солей несметных вытянулся вдоль

Земной оси, засыпал все широты —

И Млечный Путь настиг у поворота,

Где живы всё же – Дух, Любовь, Юдоль.

Век не гулянье и кровь не вода,

Верность и та запоздала,

Время пройдёт – и не сыщешь следа,

Где красота отрыдала.

Время вплеснётся – и вытянет нить,

Свяжет узлы и событья, —

В чём же ненастье ты хочешь винить

С нечистью, с волчьею сытью?

В том ли, что часто встречались они

В трудную пору, в дороге?

Время встряхнётся – и прежние дни

Кажутся чище в итоге.

Век ненасытен – и поздно вставать

На перепутье дозором, —

Время взгрустнёт – и нельзя горевать,

Глядя на пламя с укором.

Ходишь и смотришь – и дальше ходи

Там, за рекою рябою,

Слышишь и видишь – и дальше веди

Всех, кто пойдёт за тобою.

Хочешь и можешь – и должен пройти

Весь лабиринт становленья,

Чуешь и веришь – и должен в пути

Всех оставлять в изумленье.

Проще смотри на земные дела,

Реже советчиков слушай,

Чаще молись, чтобы вера вела

Кромкой меж морем и сушей.

Шире объятья для речи раскрой,

Душу свою сберегая,

Чтобы вон там, за Святою горой,

Эра встречала другая.

Слова и чувства стольких лет,

Из недр ночных встающий свет,

Невыразимое, земное.

Чью суть не всем дано постичь,

И если речь – в ней ключ и клич,

А может, самое родное.

Давно седеет голова —

И если буйною сперва

Была, то нынче – наподобье

Полыни и плакун-травы, —

И очи, зеленью листвы

Не выцвев, смотрят исподлобья.

Обиды есть, но злобы нет,

Из бед былых протянут след

Неисправимого доверья

Сюда и далее, туда,

Где плещет понизу вода

И так живучи суеверья.

И здесь, и дальше, и везде,

Судьбой обязанный звезде,

Неугасимой, сокровенной,

Свой мир я создал в жизни сей —

Дождаться б с верою своей

Мне пониманья во Вселенной.

Багровый, неистовый жар,

Прощальный костёр отрешенья

От зол небывалых, от чар,

Дарованных нам в утешенье,

Не круг, но расплавленный шар,

Безумное солнцестоянье,

Воскресший из пламени дар,

Не гаснущий свет расставанья.

Так что же мне делать, скажи,

С душою, с избытком горенья,

Покуда смутны рубежи

И листья – во влажном струенье?

На память ли узел вяжи,

Сощурясь в отважном сиянье,

Бреди ль от межи до межи,

Но дальше – уже покаянье.

Так что же мне, брат, совершить

Во славу, скорей – во спасенье,

Эпох, где нельзя не грешить,

Где выжить – сплошное везенье,

Где дух не дано заглушить

Властям, чей удел – угасанье,

Где нечего прах ворошить,

Светил ощущая касанье?

От разбоя и бреда вдали,

Не участвуя в общем броженье,

На окраине певчей земли,

Чей покой, как могли, берегли,

Чую крови подспудное жженье.

Уж не с ней ли последнюю связь

Сохранили мы в годы распада,

Жарким гулом её распаляясь,

Как от дыма, рукой заслоняясь

От грядущего мора и глада?

Расплескаться готова она

По пространству, что познано ею —

Всею молвью сквозь все времена, —

Чтобы вновь пропитать семена

Закипающей мощью своею.

Удержать бы зазубренный край

Переполненной чаши терпенья! —

Не собачий ли катится лай?

Не вороний ли пенится грай?

Но защитою – ангелов пенье.

Тому, кто сам уже оставил впрок

Предтечей речи путаницу строк,

Тому, кто знал приметы одичанья

В загоне от молчанья до звучанья,

Тому, кто сам бывал себе законом,

Нередко – спящим, изредка – бессонным,

Тому, кто ведал то, к чему влечёт

Душа, к чему судьба приволочёт.

Стеченье обстоятельств не считай

Счастливым ни для мыслей, ни для стай

Пичужьих, то летящих на чужбину,

То чувств нежданных вызвавших лавину

В родных пределах, где и так в избытке

В любую пору милости и пытки, —

Не с миру ли по нитке собирать

Надежды на покой и благодать?

И потому – конечно, потому,

Что быть, как все, несладко одному,

Да и вдвоём, и целою плеядой,

Пусть непохожесть явится отрадой

Для сердца, – эти строки адресую

Тому, кто чует истину, кочуя,

Тому, кому сейчас не по себе,

Тому, кто завтра сам придёт к тебе.

Что же мы видели, глядя сквозь пламя? —

Семя проросшее? новое знамя?

И в зеркалах отражались мы сами

Вроде бы вниз головой, —

Всё бы искать для себя оправданья,

С грустью бесслёзною слушать рыданья,

Строить в пустыне, как зданье, страданье —

Пусть приютится живой.

Новое знанье и зренье иное,

К сроку пришедшие, ныне со мною,

Время прошедшее – там, за стеною,

Имя – и здесь, и вдали, —

Выпал мне, видимо, жребий оброчный,

Вышел мне, стало быть, путь непорочный,

Выдан в грядущее пропуск бессрочный —

Не оторвать от земли.

Привыкший делать всё наоборот,

Я вышел слишком рано за ворота —

И вот навстречу хлынули щедроты,

Обрушились и ринулись вперёд,

Потом сомкнули плотное кольцо,

Потом его мгновенно разомкнули —

И я стоял в сиянии и гуле,

Подняв к востоку мокрое лицо.

Там было всё – источник бил тепла,

Клубились воли рвенье и движенье,

Земли броженье, к небу притяженье,

Круженье смысла, слова и числа, —

И что-то там, пульсируя, дыша,

Сквозь твердь упрямо к миру пробивалось, —

И только чуять снова оставалось,

К чему теперь вела меня душа.

Бывало всё, что в жизни быть могло,

И, как ни странно, многое сбывалось,

Грубело пламя, ливнями смывалось

Всё то, что к солнцу прежде проросло, —

Изломанной судьбы я не искал —

И всё, как есть, приемлю молчаливо,

Привычно глядя в сторону залива,

Где свет свой дар в пространстве расплескал.

Как мученик, верящий в чудо,

На острове чувства стою —

И можно дышать мне, покуда

Всего, что могу, не спою.

И вместо кифары Орфея

В руке только стебель сухой —

Но мыслить по-своему смею,

Затронутый смутой лихой.

И кто я? – скажи-ка, прохожий,

Досужую выплесни блажь, —

У нового века в прихожей

Ты места спроста не отдашь.

А мне-то жилья островного

Довольно, чтоб выстроить мост

К эпохе, где каждое слово

Под звёздами ринется в рост.

И всё-таки зренье иное

Дарует порою права

На чаянье в мире земное,

Чьим таяньем почва жива.

Ты думаешь, наверное, о том

Единственном и всё же непростом,

Что может приютиться, обогреться,

Проникнуть в мысли, в речь твою войти,

Впитаться в кровь, намеренно почти

Довлеть – и никуда уже не деться.

И некуда бросаться, говорю,

В спасительную дверь или зарю,

В заведомо безрадостную гущу,

Где всяк себе хозяин и слуга,

Где друг предстанет в облике врага

И силы разрушенья всемогущи.

Пощады иль прощенья не проси —

Издревле так ведётся на Руси,

Куда ни глянь – везде тебе преграда,

И некогда ершиться и гадать

О том, кому радеть, кому страдать,

Но выход есть – и в нём тебе отрада.

Не зря приноровилось естество

Разбрасывать горстями торжество

Любви земной, а может, и небесной

Тому, кто ведал зов и видел путь,

Кто нить сжимал и века чуял суть,

Прошедши, яко посуху, над бездной.

Всё дело не в сроке – в сдвиге,

Не в том, чтоб, старея вмиг,

Людские надеть вериги

Среди заповедных книг, —

А в слухе природном, шаге

Юдольном – врасплох, впотьмах,

Чтоб зренье, вдохнув отваги,

Горенью дарило взмах —

Листвы над землёй? крыла ли

В пространстве, где звук и свет? —

Вовнутрь, в завиток спирали,

В миры, где надзора нет!

Всё дело не в благе – в Боге,

В единстве всего, что есть,

От зимней дневной дороги

До звёзд, что в ночи не счесть, —

И счастье родного брега

Не в том, что привычен он,

А в том, что, устав от снега,

Он солнцем весной спасён, —

И если черты стирали

Посланцы обид и бед,

Не мы ли на нём стояли

И веку глядели вслед?

А чуда ни за что не рассказать —

За дружеской неспешною беседой

На сплав немногословности не сетуй

С тем, что узлом впотьмах не завязать,

Не выразить, как взгляды ни близки

И сколь ни далеки шаги в пространстве, —

И всякий раз, и в трезвости, и в пьянстве,

Кусаешь недомолвок локотки.

Коль чуду не стоять бы на своём,

Иную обрели бы мы дорогу,

Ведущую к забвенью понемногу, —

И мы его и видим, и поём,

И чествуем, и чувствуем везде,

Где есть надежда так, а не иначе

Уйти к нему тропой самоотдачи,

В мирской не задержавшись чехарде.

Когда подобно рвению оно

И вместе с тем похоже на смиренье, —

Намёков и примет столпотворенье

Горенью без раздумий отдано

Для жертвенного света и тепла,

Для внутреннего строгого отбора,

Где истины крупицами не скоро

Сверкнут на солнце пепел и зола.

Те же на сердце думы легли,

Что когда-то мне тяжестью были, —

Та же дымка над морем вдали,

Сквозь которую лебеди плыли,

Тот же запах знакомый у свай,

Водянистый, смолистый, солёный,

Да медузьих рассеянных стай

Шевеленье в пучине зелёной.

Отрешённее нынче смотрю

На привычные марта приметы —

Узкий месяц, ведущий зарю

Вдоль стареющего парапета,

Острый локоть причала, наплыв

Полоумного, шумного вала

На событья, чтоб, россыпью скрыв,

Что-то выбрать, как прежде бывало.

Положись-ка теперь на меня —

Молчаливее вряд ли найдёшь ты

Среди тех, кто в течение дня

Тратят зренья последние кошты,

Сыплют в бездну горстями словес,

Топчут слуха пустынные дали,

Чтобы глины вулканный замес

Был во всём, что твердит о печали.

Тронь, пожалуй, такую струну,

Чтоб звучаньем её мне напиться,

Встань вон там, где, встречая весну,

Хочет сердце дождём окропиться,

Вынь когда-нибудь белый платок,

Чтобы всем помахать на прощанье,

Чтоб увидеть седой завиток

Цепенеющего обещанья.

Выскользнув и пропав

(Спрятавшись, так – вернее),

Звук, безусловно, прав,

Благо, иных сильнее.

Вон он опять возник,

Выросший и восставший, —

Мыслящий ли тростник,

Виды перевидавший?

Ветер ли на холмах,

Шорох ли дней негромкий?

Вздох, а вернее – взмах,

Вздрог – за чертой, за кромкой.

Ломкой причины злак,

Едкой кручины колос?

Лик, а вернее – знак,

Зрак, а вернее – голос.

Врозь – так незнамо с кем,

Вместе – в родстве и чести, —

Зов! – но и – зевом всем —

Вызов любви и вести.

Заумь? – летящий слог,

След на песке прибрежном, —

Свет, а точнее – Бог,

Сущий и в неизбежном.

Ты, душа, влеченья не скрывала

К берегам, где встарь уже бывала.

К берегам, где издавна томится

Всё, что днесь то вспомнится, то снится,

К берегам, где волю славит лира,

К берегам, где скоро будет сыро,

К небесам, где музыка витала,

К облакам, рассеянным устало.

Ты, душа, упряма в этой тяге —

Дни пройдут, и власти сменят стяги,

Не застынут вести на пороге,

Подоспеют новые итоги,

Выпьют вина, слитые во фляги,

Не просохнут строки на бумаге, —

А тебя попробуй удержи-ка,

Узелок незримый развяжи-ка.

Ты, душа, беспечна в этой блажи,

В раж вошедши, празднична – и даже

Хороша в движении к истокам,

В этой смеси запада с востоком.

В этом сплаве севера и юга,

За чертою призрачного круга,

Где тропа спасительная слово

Из ненастья вывести готова.

Покуда завораживаешь ты

Своим напевом горьким, Киммерия,

Бессмертен свет, сходящий с высоты

На эти сны о воле неземные,

На этот сад, где, к тополю склоняясь,

Тоскует сень сквозная тамариска

О том, что есть неназванная связь

Примет и слов, – невысказанность близко,

Чуть ближе взгляда, – ветром шелестит,

С дождём шумит, якшается с листвою,

То веткою масличною хрустит,

А то поёт над самой головою,

О том поёт, что нечего искать

Вот в этой глуби, выси и просторе,

Поёт о том, что сызнова плескать

Волною в берег так же будет море,

Как некогда, – как, может, и тогда,

Когда потомкам что-нибудь откроет

Вот эта истомлённая гряда,

В которой день гнездовье не устроит, —

И вся-то суть лишь в том, чтоб находить

Всё т…