18+

ГЛАВА 4

Тири встала на ноги и подошла к зеркалу, которое украшало дверцу небольшого шкафа.

Наша комнатка была совсем маленькой, но мне нравилась. Она была такой же атмосферной, как и весь университет. Рабочий стол у окна, его я обычно игнорировала, предпочитая мягкую одноместную кровать. Напротив моего ложа — кровать соседки. У входа — двустворчатый шкаф слева, справа — дверь в ванную.

Тири учится на третьем курсе. Её предыдущая соседка в прошлом году закончила университет. Насколько я поняла, девушки не были дружны, хотя с Ильясом и всей остальной компанией Тири познакомила именно Ребека. Что случилось между ними потом — не спрашивала.

— Значит так, — соседка поправляла в зеркале макияж, — раз не хочешь устраивать вечеринку, то хотя бы просто пойдём со мной к Ильясу.

— Нет! — испуганно перебила, выпрямившись на кровати и чуть не уронив с колен и так на ладан дышащий ноутбук.

Тири оторвалась от своего занятия и слегка повернула голову ко мне.

— Не волнуйся, Мэрик. У Романова свои вечеринки. Он устраивает их в своём доме только для избранных. А на тусовках Ильяса редкий гость. Не заходит чаще раза в месяц, а на прошлой неделе уже являлся. Так что в субботу точно будет заливать в любимых дружков дорогущий вискарь из коллекции своего папочки.

— Но…

Я попыталась возразить, но подруга меня перебила:

— Не обсуждается, Мэри! Этот день ты должна запомнить.

Закрыв косметичку, Тири убрала её обратно в шкаф и повернулась ко мне, ослепив торжественной улыбкой.

Девушка была настроена более чем решительно, и я поняла, что проще согласиться на меньшее из зол…

— Ладно, — пробубнила, уставившись в ноутбук, — пойдём к Ильясу.

***

— Здравствуй, пап.

Я пришла домой…

В этой квартире на территории посольства мы с отцом прожили больше семи лет. Она стала для меня уютным гнёздышком, где можно отдохнуть, помечтать, посмеяться и поплакать… Но не это важно. Я всегда чувствую себя дома рядом с отцом.

— Привет, Маша.

Папа поприветствовал меня как всегда, сухо поцеловав в лоб. Раньше мне казалось, что этот его поцелуй какой-то отчуждённый, неродной… Потом привыкла, а когда стала старше, поняла, что всё дело в маме. Точнее, в том, что я — её полная копия.

После маминой смерти отцу было тяжело каждый день смотреть на меня, как на постоянное напоминание о любимой супруге. Наверняка, десять лет назад, приветствуя меня подобным образом, он делал усилие над собой… А теперь просто вошло в привычку, став традицией.

Я уже не мечтаю о тёплых отцовских объятиях. Я просто знаю, что папа меня любит.

— С Днём рождения.

Отец достал из шкафа в прихожей большой пакет, внутри которого лежала коробка.

Я улыбнулась, зная, что внутри. В конце концов, я ведь сама сказала отцу, что мне подарить.

— Спасибо, пап, это…

Но, достав коробку из пакета, я замолчала. Я не поверила глазам.

— Apple? Я же… Я просила что-то недорогое … Это же… Макбук… Боже…

Я вертела коробку в руках, словно это хрупкий хрусталь, боясь даже открывать. Это ведь мечта любого адекватного человека! Я теперь смогу не просто спокойно работать, да я вообще всё что угодно смогу!

На глаза навернулись слёзы…

— Это же очень дорого…

— И что? — отец пожал плечами, улыбаясь. — Ты же знаешь, что мне хорошо платят. Мы с тобой в прошлом году квартиру в Москве купили.

Это правда. Отец предложил, и я согласилась. Мне не нравится Швеция, и я действительно думаю, что вернусь на родину после учёбы. Да и в любом случае, недвижимость в Москве — залог счастливого будущего. А сейчас мы её сдаём, что, к слову, тоже приносит очень неплохой доход. Учитывая, что ту квартиру, в которой жили до переезда сюда, мы тоже сдаём, нас с отцом вполне можно назвать состоятельными… Но самостоятельно оплачивать обучение в Стокгольмском университете даже с этим уровнем доходов мы всё равно не смогли бы. Потому что «состоятельный» в России совсем не означает «состоятельный» в Швеции. Блядская Европа….

— Кроме того, моя дочь достойна только самого лучшего. На что ещё мне деньги тратить?

Я пожала плечами, шмыгнув растрогавшимся носом.

— На ещё одну квартиру?

Отец легко засмеялся грудным смехом, который я так нечасто слышу.

— Пойдём. Расскажешь мне об учёбе.

— О-о-о, пап! — я плюхнулась на стул в кухне, удобно разместив локти на обеденном столе. — Я могу говорить об этом часами.

— Так в чём проблема, я никуда не спешу.

Я широко и искренне улыбнулась. Похоже, папа решил устроить мне настоящий праздник. Он-то точно знает, как долго я могу болтать о том, что мне на самом деле интересно.

— Я обожаю английскую литературу. Мистер Митчел лучший! Ты вот знал, что Шекспир изобрёл слово blushing? (*пер. застенчивый — примечание автора). Он постоянно рассказывает нам что-то интересное!

— Кто, Шекспир? — наигранно удивился отец.

Я закатила глаза.

— Очень смешно.

Отец снова засмеялся, второй раз за день балуя мой слух этим звуком. А я не выдержала и тоже захохотала. Просто атмосфера была такой замечательной, что хотелось улыбаться. Как же хорошо дома!

Папа резко прекратил смеяться и с лёгкой улыбкой стал всматриваться в моё лицо, и я уже понимала этот взгляд — отец снова думает о маме. Я вмиг стала серьёзной, позволяя тому предаваться воспоминаниям. Так всегда бывает. Папа смотрит на меня, а видит маму. Потом он подолгу молчит, а я терпеливо жду. Но сегодня что-то пошло не так…

— Ты так на неё похожа…

Я выровнялась на стуле, будто вместо позвоночника внутри вдруг оказался металлический кол. После смерти мамы, мы ни разу о ней не говорили…

— И внешне, и характером. Поведением… и даже смеёшься, как она.

Я аккуратно исподлобья глянула на отца. В его взгляде не было горечи, лишь безграничная любовь. И вот уж не знаю, к кому — ко мне или к маме.

— Расскажешь о ней?

Отец слегка пожал плечами.

— А нечего рассказывать. Просто посмотри в зеркало. Она была такая же добрая, невероятно красивая. Так же легко увлекаемая. Её глаза также светились, когда она говорила о чём-то, что её действительно интересовало. Умная, целеустремлённая. Совершенство.

Отец говорил эти прекрасные слова таким тоном, будто рассказывал очевидные вещи. Например, что небо — голубое, а трава — зелёная…

— Ты, правда, считаешь, что я такая? — тихо спросила, уставившись на свои руки, перебирающие край обычной чёрной футболки. — Добрая, красивая…

— Дочь, посмотри на меня.

И вот это тот самый тон, который я обычно привыкла слышать от отца — вроде мягкий, но в то же время повелительный. Ослушаться просто невозможно.

Я подняла затуманенный слезами взгляд и посмотрела папе прямо в глаза.

— Маша, ты — замечательная девочка. Точнее, девушка. Уже совсем взрослая… Ты — лучшая дочь, о которой я мог бы мечтать. Я горжусь тобой и очень люблю, хоть и разучился выражать эмоции…

— Я знаю, пап, — прошептала, едва сдерживая слёзы.

Одна солёная капля всё же скатилась на щеку и упала прямо на стол, а мне стало стыдно. Я всегда стеснялась плакать при отце. Закрывалась в комнате и тихо рыдала в подушку, оплакивая свои обиды. Вот и сейчас стало неловко, и я быстро вытерла рукой стол от следов своего позора.

— А ну иди сюда, — ласково произнёс отец.

И я, словно во сне, встала со стула и на каменных ногах двинулась к родителю. Он широко развёл руки, а потом крепко обнял меня, стискивая своими большими сильными ладонями. Конечно, я разрыдалась. Папа гладил меня по спине, успокаивая, шептал что-то уверенным и таким родным голосом. А потом раздался дзинь.

— Это духовка? — промямлила в мокрую толстовку отца.

— Ага, — довольно ответил тот.

— Только не говори что это твоя…

— Лазанья, — закончили предложение одновременно и рассмеялись.

Остаток дня мы провели дома, уплетая самую вкусную в мире пищу и ругая Европу. Это был лучший день в моей жизни. Надо будет рассказать Тири, что я всё-таки запомню свои восемнадцать…

Главное, чтобы и вечеринка прошла также гладко.

***

— Девчонки, это как-то…

— Потрясно! — перебила Катя.

— Сногсшибательно, — поддержала её Тири.

Вообще эти две подстрикательницы отлично спелись, в скором времени станут лучшими подружками и забудут про скучную зубрилку-меня.

— Я не знаю… Слишком коротко. И слишком ярко. А каблуки…

— Каблуки — отпад! В них твои ноги выглядят бесконечными, — закручивая на плойку последнюю прядь моих волос, сообщила Тири.

К своему лицу я подруг не подпустила — макияж делала сама. Конечно, они остались недовольны. Требовали смоки айс, алую помаду и накладные ресницы.

Ну уж нет. Туши и чёрной подводки для меня и так слишком много.

Сейчас вообще всё слишком! Слишком яркое платье. Слишком короткое. Слишком пышные волосы. Слишком взрослой я выгляжу. Слишком большие глаза. И даже слишком синие…

Я никогда не обращала внимания на цвет своих глаз. Не рассматривала их в зеркале. А сейчас хочется… Хочется получше разглядеть радужку, которая, оказывается, украшена необычными вкраплениями ярко-синего цвета. Отчего мои глаза, которые я всегда считала голубыми, действительно кажутся синими. И только каблуки в порядке.

— Вообще-то я хотела сказать, что туфли мне нравятся.

— Хм, — Катя издала недовольный звук, — ну вот, Ти. Хоть чем-то мы ей угодили.

— Да уж, Мэрик. Ты выглядишь просто бомбически круто, и должна нас благодарить, а не выделываться. И вообще, нам пора. Идём.

Девушки одновременно развернулись, и, ловко перебирая лабутенами, покинули комнату. Я бросила последний взгляд в зеркало, глубоко вздохнула, накинула на плечи чёрный пиджак, и посеменила догонять подруг.

— Пиджак, серьёзно? — завопила Тири, стоило мне выйти на улицу.

— Мэрик, кто ходит на вечеринки в пиджаке? — Катя поддержала мою соседку.

Честно говоря, я даже опешила. Не ожидала, что добавленный в мой лук элемент вызовет столь бурное негодование.

— Э-э-э, — замерев на месте, подбирала слова. — Так холодно ведь.

— Холодно? Мэри, тебе сколько? Восемь? Красота требует жертв! К тому же, мы на машине! Когда ты успеешь замёрзнуть?

— Э-э-э, — я снова не блестнула интеллектом, — сейчас. Мне уже сейчас холодно.

Тири всплеснула руками, а Катя закатила глаза. Но обе, похоже, смирились. К тому же, вечеринка уже час как в разгаре.

— Привет, девчонки, — пробасил очередной ухажёр Тири, который наверняка уже успел десять раз пожалеть, что согласился нас подвезти, пока ждал.

— Привет, — вежливо отозвалась, удобнее устраиваясь на заднем сидении рядом с Катей.

Тири втянула в рот нижнюю губу Джейка и с звонким звуком выпустила на свободу. Я слегка поморщилась от столь откровенного зрелища и отвернулась к окну.

Мы ехали вдоль набережной, и, пожалуй, это одно из немногих мест, которое мне по-настоящему нравится. Небольшие лодочки, припаркованные в бухте, милые пятиэтажные домики с башенками на крышах — всё это напоминало мне сказку. А сейчас, поздним вечером, когда дорога и водяная гладь освещались лишь светом уличных фонарей, это место становилось особенно романтичным.

Мне бы хотелось сейчас прогуливаться здесь с папой. Разглядывать отражение разноцветных домиков в спокойной воде, обсуждать политический строй в России и есть хот-доги, а не ехать в грязной машине на шумную вечеринку под дурацкую орущую музыку.

И зачем я согласилась? Да ещё и влезла в платье, скорее напоминающее костюм из секс-шопа. Хотя, стоит признать, его верх был закрытым. Обычный вырез, лишь слегка оголяющий ключицы, спина закрытая. Но вот его длина…

— Приехали, — весело заголосил Джейк, явно довольный тем, что совсем скоро зальёт в себя пару рюмок горячительного.

Внутри было точно так же, как и в прошлый мой визит. Громко и тесно. Всё, как я люблю.

— Ильяс! — завопила Тири и, держа меня за руку, стала пробивать нам дорогу в противоположный угол.

— Ильяс, ты помнишь Мэри? А это её подруга Кэтти.

— Воу, Ти! — подняв руки вверх, словно сдаётся копам, изобразил восхищение блондин. — Где ты находишь таких цыпочек? Мэри, конечно, помню, Кэтти — вы очаровательны!

— У Мэри сегодня День рождения, — радостно сообщила соседка, заглядывая Ильясу в глаза.

Мне ещё в прошлый раз показалось, что она симпатизирует этому позёру. Что ж. На вкус и цвет, как говорится. Но ведь подруга пришла сюда с Джейком. Хотя, тот испарился, только войдя в дом. Блядская Европа…

— Ого! Мэри, поздравляю! По такому случаю принесу вам пунш!

Ильяс вернулся очень быстро. Согнал с дивана целующуюся парочку, усадил нас с Кэтти и приступил к допросу. Он спрашивал, как я попала в Швецию, и после каждого моего предложения все весело кричали «Чирс» и пили.

Постепенно к нам присоединились ещё люди. Сначала мне было неловко от того, что я нахожусь в центре внимания, но, поняв, что всем в принципе наплевать, кто я и почему со мной вообще общаются, сумела расслабиться. Все просто веселились…

Ильяс травил забавные байки, заставив пару раз рассмеяться даже меня. Какой-то парень обхаживал сияющую Катю, ребята, сидящие прямо напротив нас на полу, предложили сыграть в какую-то игру, а Тири зазвала остальных танцевать.

— Ты идёшь? — соседка обратилась ко мне.

— Я выйду на улицу ненадолго, подышу.

Тири кивнула, очевидно, оставшись удовлетворённой тем, как я провожу свой праздник, и ушла в середину комнаты, пританцовывая, а я стала пробивать себе путь к выходу.

— Простите, — промямлила, задев кого-то плечом.

— Постой-ка, — ответили мне.

Я подняла взгляд. Прямо напротив меня встала длинноногая барышня с красными губами. Собственно, рисуя её карикатуру, я бы и нарисовала огромный рот на длинных и тощих ногах. Утка-мутант всматривалась в моё лицо, будто пыталась рассмотреть на нём чёрные точки.

— Это ведь тебя Романов спрашивал про возраст, так?

Я промолчала, не считая нужным отвечать.

— Быстро же он про тебя забыл… Иначе ошивался бы сейчас где-то поблизости.

Я лишь закатила глаза, не желая дослушивать словоизлияния каланчи. Её умозаключения меня абсолютно не задели. Кажется, на слухи и сплетни у меня начинает вырабатываться иммунитет…

Выйдя на крыльцо поняла, что здесь не многим лучше, чем внутри. Всё ещё шумно и многолюдно.

Заметив узкую тропинку, ведущую, очевидно, на задний двор, пошла по ней, любуясь окружающей природой. Позади дома было гораздо лучше. Музыка не так гремела, и не было ни одной живой души. Я повернулась лицом к коттеджу, разглядывая причудливые тени в окнах, когда прямо позади меня прогремело:

— Привет, Маша. Красивое платье.