Александра: Чужие берега

Глава 11

Саша проснулась от того, что холод забрался под одеяло. С того момента, как она оказалась на перроне Киевского вокзала, борьба с холодом стала привычным делом. Казалось, чужой город хотел по — быстрее избавиться от нежданной гостьи. Пришлось рывком вскочить с кровати, схватить теплый халат, оставленный в кресле, и положить поверх одеяла. Стало теплее.

В том мире, и в той Москве, которую она скоро сменит на тихий германский Целле, осталась часть ее жизни, ее любовь. Она хотела забраться куда — то, что бы быть как можно дальше от Стрельникова и от самой себя. Но эта поездка ни от чего не спасла, ничего не решила. И только вспомнив о забронированном биллете до Москвы, она стала думать о своем доме.

В гостиничном номере не спалось. Саша вдруг ощутила, как соскучилась за работой, отделением, своими больными и их родственниками, от которых всегда хотела отдохнуть. Так, как сейчас, на работу хотелось обычно только в конце отпуска.

Завтра в пять утра она будет в Москве. Не дожидаясь, когда начнет работать метро, возьмет такси и через час будет дома в своей квартире, примет душ и ляжет спать в свою постель. От этих мыслей стало теплее в номере. Даже горечь от вчерашней встречи с отцом стала похожей на оскомину.

А на что я надеялась, что он придет в умиление от встречи? Права была Лиза — нечего было ехать. Хорошо, что о письме вспомнил, а то и вовсе получилось, что сама свалилась, как снег на голову. Господи, ну как меня угораздило приехать сюда.

Мобильный телефон, лежащий на тумбочке возле шкафа, зазвонил, невзирая на душевные страдания хозяйки. Саша без малейшего сожаления вылезла с теплой постели, набросила халат, лежащий поверх одеяла, и на ходу приложила телефон к уху. Голос Ивана Андреевича, раздавшийся в трубке, прогнал остатки сна. Еще одна встреча с отцом, совсем не входила в ее планы. Саша обреченно посмотрела на часы. Пришлось срочно принимать еле теплый гостиничный душ, приводить себя в порядок и собирать сумку.

Позавтракав в ресторане, в оговоренное время, она появилась в холле. Савицкий опаздывал. До отправления «скорого» Киев — Москва оставалось еще полдня.

В это утро Иван Андреевич, нарушил привычный распорядок: после ванны, не заходя на кухню, направился прямо в гардеробную. Не беспокоясь, что потревожит утренний сон жены, он громко открывал дверцы шкафов, всматриваясь в их содержимое. Костюм со всем подбором, приготовленный Людмилой с вечера, одевать не хотелось. Он достал темные синие джинсы, футболку, перебрал стопку свитеров, и, раздражаясь беспомощностью при выборе одежды, натянул на себя новый серый шерстяной пуловер.

И только полностью собравшись к выходу, Иван Андреевич прошел на кухню. Среди сияющей чистоты лишь чашка на столе смотрелась не к месту. Надо отдать должное, Людмила всегда была отменной хозяйкой, единственное чему не пришлось Ивану обучать молодую жену. Аккуратностью Людмила была в мать. Тещу Иван не любил. Она была единственным человеком не приветствующим раннего брака дочери.

Иван Андреевич подержал в руках чашку с холодным ароматным чаем, который последнее время Людмила заваривала с каких — то мудреных трав, привезенных, как она говорила, с экологически чистых районов. Конечно, в целебность чая Иван Андреевич не верил, ровно, как и не верил в чистоту экологии, считая, что все эти горные травы собраны под Киевом. Но чай вошел в привычку.

Сегодня это все было не важным. Иван Андреевич вылил в раковину чай, ополоснул чашку и поставил обратно на стол.

Он зачем то вспомнил, как лет десять, а то и больше, гордясь собой, положил на этот стол две путевки на отдых. Людмила увидела путевки, когда проснулась и сразу ему позвонила. Жена радовалась, как девочка, щебеча в телефонную трубку. Он не преминул случая и подчеркнул, что ей просто повезло в жизни.

Выйди она замуж за кого — то другого, что мог дать ей молодой и бедный муж? Жила б от зарплаты до зарплаты, состарилась бы раньше срока. А так, красавица. Все его друзья до сих пор засматриваются.

Он любил рассуждать на тему состоятельности и бедности, и что надо делать, что бы быть состоятельным, наводя многочисленные примеры с жизни своих друзей, на месте которых он сделал бы все по — другому, и оказался б у выигрыше. Только при этом он забывал одну простую истину — чужие ошибки исправлять очень легко, ибо они видны как на ладони.

Свои ошибки исправляются труднее, а чаще и вовсе не возможно. Может, прояви он тогда характер и все было б по — другому. Была бы та — прошлая семья. Маленькая дочь и любимая женщина. И спали б вместе и…

Давно забытая ревность ожила и кольнула между лопатками. Людмила молодая, привлекательная женщина. Похорошела за последнее время. Может, в нее кто — то есть, — рассеяно подумал Иван Андреевич. — Даже спит отдельно.

То, что жена спит отдельно Ивана Андреевича не задевало, и проговорил он просто так, для годясь. Он сам был рад, что жена перебралась в гостевую комнату и не надо каждый раз мучительно переживать мужские проблемы. Как ей объяснить, что к вечеру накатывалась такая усталость, словно целый день разгружал, как в студенческие годы, вагоны. Да, были такие годы. А на полученные деньги он приглашал Светлану в кино.

Иван Андреевич тяжело вздохнул и позвонил водителю, после чего направился к выходу.

Холодный воздух действовал освежающе. И уже сидя в машине, Иван Андреевич вдруг вспомнил свой давний внутренний спор. Может, прав был кто — то из ученых, излагая свою теорию одномоментного исчезновения инков и ацтеков, говоря, что инопланетяне через пятьсот лет после того, как покинули Землю, взорвали заложенный бомбы, что бы погубить свое творенье.

Он никогда не соглашался с прочитанной чужой теорией. Она казалась ему не состоятельной хотя бы по- той причине, что шла в разрез с его взглядами на любое действие. Если решил что — то делать, то делай сразу, не откладывай и не тяни время. Но он что — то важное упускал из вида, оттого и теория ученого казалась не состоятельной.

Творцов — инопланетян провожали в безвозвратный полет их земные жены, дети и внуки. И еще они хорошо знали, что через пятьсот лет сотрутся гены, раствориться в поколениях их кровь и навсегда утратится родство. Чужих уже не так жаль, а может, и вовсе не жаль. Вот вам и теория отдаленного уничтожения. От этой мысли, в Ивана Андреевича засаднило в горле. Он даже не заметил, как подъехали к гостинице.

Вторично Иван Андреевич женился быстро, как бы между делом, без надлежащей помпезности и торжественной суеты. И так же быстро съехал на предварительно снятую квартиру, махнув рукой на все материнские причитания. В душе он боялся повторения прошлого сценария семейной жизни. И правильно сделал. Вряд ли смогла б долго выдержать совсем юная восемнадцатилетняя жена опеку свекрови.

Больше всего он боялся за себя. Боялся не справиться, как не справился прошлый раз, когда молча уходил в свою комнату, плотно закрыв дверь, что бы не слышать очередных разборок Светланы с матерью на кухне. Вначале он метался между женщинами, пытаясь быть одновременно образцовым сыном и образцовым мужем. А потом стал все позже, и позже приходить с работы. Частые командировки, от которых отказывались всеми правдами и не правдами сослуживцы, были только на руку Савицкому.

Последняя надежда сохранить семью возлагалась на рождение ребенка. Маленький внук, продолжатель рода, обязательно смягчит сердце матери, а жена станет терпимее. Но ничего не вышло. Маленькая Александра стала дополнительным камнем преткновения.

Две сильные женщины под одной крышей, каждая из которых пыталась предъявить безоговорочные права на Ивана, развили в нем только комплекс своей несостоятельности. От этого чувства Иван Андреевич невыносимо страдал. Повторно пройти все круги домашнего ада у него не было никаких сил. От того он так стремительно и покинул родительский дом.

Среди множества претенденток на руку и сердце он выбрал именно Людмилу, с которой был почти шапочно знаком. Но ее юный возраст, мягкий, покладистый характер, как нельзя лучше подходил для собственноручного создания придуманного женского идеала.

Маргарита Акимовна была только рада такому, на ее взгляд, правильному выбору сына. В робкой и застенчивой Людочке, будущая свекровь видела безмолвную «девочку для битья». Даже когда Иван съехал на чужую квартиру, Роза Акимовна некоторое время еще пыталась и там установить свои порядки. Это длилось до тех пор, пока она не наткнулась на запертую дверь. И когда на настойчивые звонки, невестка и в следующий раз не открыла дверь, визиты без предупреждения Роза Акимовна прекратила.

Воспитать жену Ивану удалось. Толи задатки у него такие были, толи Людмила оказалась хорошей ученицей с рождения. Но как бы там ни было, а жена получилась на зависть всем друзьям и недругам. С годами Людмила, с угловатой девочки — подростка, превратилась в красивую молодую женщину… и домохозяйку.

Хотела Людмила детей или нет — он особо не задумывался. Сам он точно в начале семейной жизни детей не хотел. А потом начался бизнес — стало вообще не до детей. Людмила могла б не справиться с ребенком, и пришлось бы обращаться за помощью к матери. А это не исключало повторение пройденного этапа.

С возрастом, когда все устоялось в семейной жизни, он боялся, что главное место в жизни Людмилы займет не он, а ребенок. Потом несколько лет он прожил за рубежом, спасая не столько бизнес, сколько свою жизнь. О ребенке и думать было нечего. Когда бизнес и жизнь в целом стабилизировались — дети не получались. Людмила лечилась в лучших европейских клиниках, но безрезультатно.

Иван Андреевич заметил Александру сразу, как вошел в гостиничный холл. Сидящая в кресле женщина, мало чем напоминала ту вчерашнюю. Он вспомнил холодную, как ледышка ее руку, чем — то расстроенное лицо. Это ж надо, как он ее узнал вчера. Иван Андреевич улыбнулся. Какая- то невидимая сила направила от ресторана в сторону остановки, в суетливую толпу, в которой стояла, не по погоде одетая, его дочь.

Он заворожено смотрел на Сашу. Сейчас она была похожа на Светлану. Черты лица пусть не такие выразительные, как у бывшей жены, зато мягче. В глазах, на пол — лица, как у Светланы, больше тепла и открытости. В дочери чувствовалась внутреннее спокойствие, что делает женщину от природы мудрой.

Саша почувствовала, как кто — то рассматривает ее. Всего лишь на долю секунды, как на невидимом экране мелькнуло лицо отца. Легким едва уловимым жестом заправила непослушную прядь за ухо и повернула голову. Этот жест был как у Ивана Андреевича. Он делал так всегда когда надо принять ответственное решение. Проведя рукой от виска к затылку, отстранялся от суеты и погружался в размышление. «Хоть, что — то от меня, — с грустью подумал Иван Андреевич».

Савицкий с утра выглядел лучше. Усталости, которая накатывает под вечер, еще не было. Темные круги под глазами уменьшились, глаза не застилала тревога, от этого лицо выглядело моложе и здоровее. Но самое главное, мозг работал, как говориться, без помех и он мог здраво рассуждать.

— Мы с тобой сейчас по — завтракаем, — тоном не допускающим никаких возражений, произнес Иван Андреевич и первым направился в сторону лобби — бара. — Я не успел. А потом поедем по нашим делам.

Какие дела у них Саша не успела спросить, настолько быстро Иван Андреевич направился в сторону бара. Ей ничего не оставалось, как последовать за ним.

От завтрака Саша отказалась. Пришлось повторно заказать кофе. Она знала этот рецепт. Надо смешать несколько сортов кофе, соблюдая пропорцию, и снять с огня за секунду до кипения.

Иван Андреевич ел быстро и с удовольствием. Многолетняя привычка беречь время, не расслабляться в утренние, самые продуктивные для работы часы, и здесь дала знать о себе.

Саша с интересом наблюдала за сидящим напротив человеком. Иван Андреевич казался ей немного странным и противоречивым. В том бессвязном письме, которое она получила полгода назад, ей виделся старый беспомощный человек. Вчера она встретилась с самовлюбленным богатым мужчиной утомленным жизнью, с присутствующим цинизмом и претензией на значимость. Ей показалось, что встреча ему в тягость. Лишь усилием воли она заставила вчера остаться в ресторане до конца ужина.

Перемены, произошедшие с Иваном Андреевичем за ночь, Сашу приятно удивили. Перед ней сидел совершенно другой человек. Живость в глазах, мягкая, без тени превосходства улыбка роднила ее с этим, по — сути, незнакомым человеком.

Ехать пришлось далеко. Они опять миновали мост через Днепр, который она за последние дни ежедневно пересекала. Машина повернула направо. Проехав вдоль набережной, попали в пробку. Но пробка, это вам не в Москве, быстро рассосалась. Набрав скорость, машина рванула в цент, поближе к Крещатику.

Саша пыталась догадаться, куда они едут. Первое о чем подумала — это магазины. За окном мелькали дорогущие бутики. Значит, решил купить, что — то дорогое, что явно не купишь на врачебную зарплату. Может украшения, которые она не любила и не умела носить. На работу не придешь увешанная, как новогодняя елка, а светских выходов у нее отродясь не было. От этих мыслей даже в жар бросило и навалилась новая волна тоски. Теперь она чувствовала себя побирушкой, от которой хотели побыстрее избавиться. И как была удивлена, когда машина остановилась возле респектабельной нотариальной конторы.

То, что контора респектабельная, говорила тяжелая деревянная дверь и бронзовые львы возле нее. Стоило прикоснуться к дверной ручке, как возник молодой приветливый клерк и услужливо проводил в такую же респектабельную приемную. Секретарь незамедлительно сообщила шефу о посетителе, назвав без ошибочно фамилию вошедшего. И только после того, как Иван Андреевич скрылся в кабинете, с любезной улыбкой предложила кофе. От кофе Саша так же любезно отказалась.

Через минуту, она еще толком не успела рассмотреть картину, висящую справа от двери, как секретарь пригласила ее в кабинет, радушно открыв дверь.

То, что произошло потом, поставило Сашу в тупик. Речь шла о наследстве. Завещание состояло из двух частей: дарственная на квартиру от бабушки и вторая часть — завещание самого Савицкого. Судя по датам, первое завещание оформленное нотариусом пять лет назад, второе совсем не давно, в прошлом году. На все возражения, на которые только была способна Александра, никто не обращал особого внимания.

— Саша, я тебе все объясню чуть позже, дома, — Иван Андреевич с виноватой улыбкой посмотрел на дочь.

На обратном пути, он оживленно комментировал дорогу так, словно Саше могли пригодиться эти топографические особенности. Что бы ни обидеть рассказчика, ей приходилось смотреть в окно и утвердительно кивать головой, мол, запомнила. Саша понимала только одно — до отправления поезда всего три часа.

Заехав в тихий переулок, машина остановилась пред аркой. Ворота с кованой замысловатой решеткой разъехались. Саша, ничего не спрашивая, и уже ни чему не удивляясь, вышла с машины и оглянулась по сторонам.

Дом, старый пятиэтажный, по виду с высокими потолками и скорее всего с нестандартной планировкой квартир, был удивительно похожим на ее любимый московский дом. Такой же тихий дворик, скамейки с резными подлокотниками. Старые деревья и те росли во дворе так же беспорядочно. «Соседи знают друг друга, — подумала Саша.

— Это твой дом, Саша, — Иван Андреевич протянул связку ключей и направился к парадному.

Холодный подъезд, в котором было темно и сыро, хранил запах недавнего ремонта. Она шла впереди, откуда — то зная, что квартира на втором этаже и дверь должна быть прямо напротив лестницы.

— Саша, ты помнишь эту квартиру, — удивился Иван Андреевич.

Ничего она не помнила. Просто — знала. Только не могла объяснить откуда.

В два оборота ключа она открыла дверь. В квадратном холе застыл не жилой воздух. Иван Андреевич прошел в гостиную, распахнул настежь окно. Саша как завороженная следовала за ним. Свежий воздух оживил квартиру. Среди мебели накрытой пленкой, Иван Андреевич смотрелся как экскурсовод в Эрмитаже.

— Там кухня, — махнул рукой Савицкий. — Это моя комната,… и твоя. Была. Тебя привезли с роддома, — на мгновенье Иван Андреевич замешкался, словно услышал тоненький писклявый голосочек новорожденной дочки.

— То комната родителей. Твоих деда и бабушки, — уточнил на всякий случай Иван Андреевич, — А это самая маленькая — кабинет, ну и заодно служила гостевой для приезжих родственников. Это все теперь твое по праву наследования. Это последняя воля твоей бабушки. Квартира принадлежит тебе, как хотела бабушка. Ты взрослая и вправе делать с ней что хочешь.

— Если это предсмертная воля, то считайте, что вы ее выполнили. Делать с ней я ничего не буду. В меня поезд скоро. Я сегодня уезжаю — уточнила Саша. — Ваши деньги и акции я не возьму. Это даже не оговаривается. К ним я не имею никакого отношения.

— Ладно, пусть будет по — твоему, — согласился Иван Андреевич. — Только, я наследство, вернее, часть наследства, оформил дарственной. Дарственная не имеет обратного хода и не подлежит оспариванию. Саша, ты присядь и послушай. Я тебя отвезу на вокзал. Ты успеешь.

Иван Андреевич устало опустился на край дивана. Целлофан зашелестел, ветер тронул шторы. Саша прислушалась. Кто — то невидимый прошел в конец комнаты. Нечеткий силуэт растаял в слабых солнечных лучах. Ивану Андреевичу показалось, что дочь его даже не слышит.

— Саша, то письмо, что я тебе написал — не бред сумасшедшего. Хотя, похоже. — Иван Андреевич замолчал, собираясь с мыслями. — На тот свет ничего нельзя забрать из этой жизни, материального, я имею в виду. Может, если б я думал раньше об этом, то все было б по — другому. Но, ничего не изменишь уже. А деньги, которые я тебе оставляю — всего лишь деньги. Деньги сами по себе не плохие и не хорошие. Все зависит от того чему они служат. Что зло от денег — глупость. Зло только от человека. На них ничего нет, за что пришлось бы тебе отвечать, или моим внукам.

— Знаете, этот разговор беспочвенный. Вам еще жить и жить, поверьте мне как доктору.

Саша боялась, что Иван Андреевич начнет философствовать о мировых ценностях, перейдя на общечеловеческие. Философствования Саша не любила. Пустое философствование еще не решило ни одной проблемы в любом масштабе — от бытового до вселенского. Иван Андреевич, словно прочитав мысли дочери, перешел к делу.

— Саша, я скоро умру.

Мысль о смерти Иван Андреевич высказал так буднично, что отговаривать не было смысла. Эту мысль он проговаривал себе неоднократно, до тех пор, пока она перестала звучать как приговор.

— Со мной последнее время твориться… Я словно не живу. Вернее живу, но в каком — то тумане, что ли. И мысли, словно, не мои. Да и поведение не лучше.

Воспоминание о вчерашнем вечере было неприятно и Савицкому.

— Стоп. Давайте мысли оставим на потом, — Александра жестом остановила возражения. — Кроме мыслей, что вас беспокоит: боли, слабость, потеря аппетита, веса?

— Меня ничего не беспокоит, кроме мыслей. Непорядок в голове. Я осознаю, как превращаюсь в безвольное, раздражительное животное. Но, не это главное.

Разговор Савицкому давался с трудом. Он рывком поднялся с дивана, зашелестев целлофаном, и прошелся по комнате, собираясь с мыслями.

— Мне не страшно за себя. Все дела я уже привел в порядок, на случай, смерти — Иван Андреевич вздохнул. — Все распоряжения сделал. Беспокоит меня только медицинский центр.

Он все предусмотрел: бизнес в равных долях разделен между Людмилой, Сашей и Верой. Дочь будет на стороне Дмитриевой, а значит, холдинг какое — то время продержится. А там уже как будет. Людмила бизнес не потянет. Нет у нее ни сил, ни хватки. Квартира, загородный дом и машины — оставались Людмиле. После смерти жена останется полностью обеспеченной. А там, смотри, еще замуж выйдет.

— Я не знаю, что в центре, но мне кажется, что там возможен, — Иван Андреевич подыскивал слова по — мягче, — криминал.

— Ваши подозрения может развеять любой частный сыщик.

— Я уже думал над этим. Но любой посторонний, если там действительно не все чисто, сразу насторожит. Все затаятся. А в меня времени нет ждать. Я открыл его в память о матери, твоей бабушке. Виноват я перед ней, да и не только перед ней, — Иван Андреевич отвел взгляд от Саши. — Не допустимо, что бы там был непорядок. После меня… Я тебя заговорил своими бреднями, — спохватился Савицкий. — Ладно…Звони мне со своей Москвы. Не забывай.

Толком они так и не попрощались…

Часа через два, рассчитавшись за гостиницу, Саша сняла бронь на скорый «Киев — Москва» и вернулась на Владимирскую улицу.

Стоило только присесть на диване, как Саша ощутила неимоверную усталость. Она сонно смотрела на картины. Не верилось, что вот в этой комнате она начала узнавать мир. И в том мире были еще отец и мать, и даже бабка и дед — их она совсем не помнила. Трудно представить, что в этой квартире жили, радовались, готовили, стирали, убирали. Она устало опустила голову на подлокотник дивана. Целлофан противно зашелестел. Надо срочно его собрать и выбросить.

— Как хорошо, что ты приехала. Ты ему поможешь. У тебя все получится.

Пожилая женщина с красиво уложенными седыми волосами сидела напротив Саши. Она хотела еще, что — то добавить, но ее перебил, откуда — то появившийся молодой женский голос. Саша повернула голову и удивленно отметила, как преобразилась гостиная: противно шуршащего целлофана нигде не было и мебель стояла совершенно по — другому. Мгновенная перестановка оживила квартиру.

Не обращая на Сашу внимания, женщины продолжали начатый спор. Она хотела рассмотреть внезапно появившихся женщин, но в прихожей непривычно громко раздался телефонный звонок.

Саша проснулась мгновенно, как и не спала. Перед глазами все еще стояло лицо пожилой женщины.

Звонила Елизавета.

— Тебя когда встречать завтра? Слава тебя заберет с вокзала.

— Лиза, я не приеду завтра. Скорее всего, я остаток отпуска проведу в Киеве.

— Ты не заболела, голос простывший?

— Со мной все в порядке. Я спала. А вот с Иваном Андреевичем…

Она принялась подробно рассказывать все события за последние два дня. На конце трубки повисло молчание.

— Саша, все твои планы — авантюра.

— Лиза, просто ты не видела отца. Он не здоров. Перепады настроения, постоянные страхи, немотивированная тревога.

— Его жалобы — удел психиатра, — перебила подругу Елизавета.

— Я и сама это понимаю, но меня настораживает, что все это появилось в него не постепенно, а резко, в один день. А потом, он еще зациклен, что его ждет близкая смерть.

Лиза хотела сказать, что смерть ждет неизбежно всех и каждого в частности, но уловив неподдельную тревогу в голосе подруги — промолчала.

— Ну, и?

— В отца есть медицинский центр. Это отдельная история. И вот он, представь себе, встретил там подругу покойной матери, такую знаешь жизнерадостную старушку оптимистку. А потом, когда приехал через некоторое время ее проведать, просто не узнал. Бабулька, с его же слов, начала жаловалась, что с приездом в центр ей стало хуже. Сны тяжелые одолевают, страхи, упадок сил, и приближение смерти.

— Нормально для ее возраста. Лабильность нервной системы.

— Я тоже так подумала. Но через неделю она действительно умерла. И отец стал замечать, что в него появились такие же симптомы. Вот тогда и написал мне письмо. А еще пациентка его напугала, сказав, что их травят в центре.

— Ты сама понимаешь, что это просто лишено всякой критики? В частном медицинском центре, который и держится на деньги своих пациентов, вдруг их начинают травить, вместо того, что бы продлить их жизнь и тем самым денежный поток. Где логика?

— Вот и я о том же. Логики — ни какой. Но, не могу я вот так теперь взять и уехать. Я хочу разобраться во всем сама, что бы решить, как дальше быть с отцом. В таком состоянии он долго не протянет. И потом, получается не красиво, после этих дарственных взять и уехать…

— Понятно. Почему твой отец не нанял до сих пор частного сыщика или, на худой конец, не обратился в милицию?

— Ну, какой сыщик в больнице? Будет как слон в посудной лавке. И в роли кого он там появится- санитаром, дворником? И что с того? Что он узнает?

— А ты?

— Что я? Я — врач. Мне проще. Поработаю пару дней и все. Иван Андреевич успокоится, и тогда я уговорю его поехать в Москву на обследование.

— Саша, а нельзя, как ни будь по проще, без игры в шпионов? Ладно, тебе виднее. Продиктуй мне свой адрес. Так, на всякий случай, — уточнила Елизавета. — И, если что, сразу звони.

Саша пообещала звонить и сразу нажала отбой. Нажала так быстро, чтобы не успеть, спросить о Стрельникове. Да и что теперь спрашивать. Это у нее случилась любовь всей жизни, а у него — нет. Вот и весь разговор. И нечего спрашивать. А то, что ситуация в центре лишена всякой логики, здесь она полностью согласна с Елизаветой. Скорее всего, это болезненное воображение Ивана Андреевича и больше ничего.

Она слонялась по квартире, не представляя чем занять свободное время. Вначале она посидела на кухне, молча уставившись на кухонную плиту. От одиночества захотелось плакать и что — бы сдержать слезы, она начала методично, начиная с холла, снимать шуршащий целлофан.

Как она не старалась, но квартира упорно не превращалась в жилую, хотя и не была такой музейной, как раньше. Не хватало чего — то важного, как лица у человека. Как узнать человека, если лицо закрыто? Только Стрельникова она бы узнала из тысячи закрытых лиц.

Мебель не на своем месте! И что бы не думать о Стрельникове, Саша начала перестановку.

К часу ночи квартира приобрела прежний, десятилетиями устоявшийся вид.

В результате тщательной ревизии шкафов на диване в гостевой комнате появилась горка постельного белья. Осталось найти одеяло или, на худой конец, плед. Пришлось принести с кухни стул и начать обследовать антресоли. Саша на ощупь провела рукой по полке и наткнулась на бархатистый край книги.

Находка оказалась старым альбомом. Скорее всего, Иван Андреевич, после смерти родителей забрал фотографии себе, а его оставил за ненадобностью. Саша пролистала пару страниц. Из растрепанного альбома на пол, кружась, упала небольшая фотография. На Сашу смотрели печальные глаза женщины, недавно просившей за своего сына…