Глава 5. Когда

Когда к Алексею Николаевичу пришло понимание того, что без реформ — глобальных и всеохватывающих — советская экономика просто «рухнет»?

Ответ однозначен: в самом конце 1950-х — начале 1960-х годов, спустя примерно 10 лет после смерти Сталина, когда пропал страх перед возможным остракизмом, отставкой, арестом, преданием забвению, когда стало понятно, что экономика мобилизационного типа вот-вот затянет страну «на дно», когда Косыгину удалось сравнить советскую модель хозяйствования с западноевропейской, когда он сам себе мог сказать: «надо действовать»…

Так что произошло за эти первые десять послесталинских лет?

«Чехарда» и «оттепель»

«Назначенческая чехарда» — вот так двумя словами можно было бы охарактеризовать жизнь Алексея Николаевича в 1953–1964 годах.

Судите сами:

15 марта 1953 года он был утвержден министром легкой и пищевой промышленности СССР. Это министерство было образовано в результате слияния четырех министерств: легкой, пищевой, мясной и молочной, рыбной промышленности. Спустя пять месяцев, 24 августа, Алексей Николаевич был назначен министром промышленности товаров широкого потребления СССР. Буквально через 2,5 месяца, с 7 декабря того же года, он уже, сохраняя пост министра, назначается заместителем председателя Совета министров СССР, а спустя две недели, с 22 декабря — председателем Бюро по промышленности продовольственных и промышленных товаров широкого потребления при Совете министров СССР.

23 февраля 1955 года Косыгин был освобожден от обязанностей министра промышленности товаров широкого потребления, но с 26 февраля того же года он уже член Президиума Совета министров СССР, а с 22 марта — член комиссии Президиума Совета министров СССР по текущим делам, с 26 августа — заместитель председателя комиссии Президиума Совета министров СССР по вопросам производства товаров широкого потребления.

25 декабря 1956 года Алексей Николаевич получает назначение на пост первого заместителя председателя Госэкономкомиссии Совета министров СССР по текущему планированию народного хозяйства в ранге министра с освобождением от обязанностей заместителя председателя Совета министров СССР.

С 23 мая 1957 года Косыгин — первый заместитель председателя Государственного планового комитета Совета министров СССР (Госплана СССР) в ранге министра; в начале июня был избран кандидатом в члены Президиума ЦК КПСС, с 4 июля — заместитель председателя Совета министров СССР. В том же году был утвержден членом Главного военного совета при Совете обороны Советского Союза.

С 31 марта 1958 года Алексей Николаевич — заместитель председателя Президиума Совета министров СССР, с 13 октября того же года председатель комиссии Президиума Совета министров СССР по вопросам цен.

С 20 марта 1959 года он — председатель Госплана СССР, одновременно оставаясь заместителем председателя Совета министров СССР, 24 марта был утвержден представителем СССР в Совете экономической взаимопомощи (СЭВ).

В самом начале мая 1960 года Косыгин был избран членом Президиума ЦК КПСС, а 4 мая — назначен первым заместителем председателя Совета министров СССР с освобождением от обязанностей председателя Госплана СССР[315].

Как говорится, «и это все о нем». Было бы неправильным утверждать, что карьерного роста в этот период не просматривается. Нет: по «шажочку», по «полшажочка», но Алексей Николаевич «прокладывал» себе путь. И «прокладывал», судя по всему, удачно: «звезд с неба не хватал», но и «вниз» не скатывался…

Добавим к этому и особенности того времени — первого послесталинского пятилетия: «оттепель» еще не наступила, но и страха заметно поубавилось. Уход «в мир иной» Сталина еще до ХХ съезда стал не только временем «всенародного плача», но и первым сигналом к внутреннему раскрепощению — исчезла боязнь наказания за опоздание на работу, за невольно вырвавшееся слово…

«Раскрепощению» способствовали многочисленные слухи, за которые год-два назад «оторвали бы голову»: мол, скоро распустят колхозы, выпустят «невинно осужденных»…

Колхозы, конечно, никто распускать не стал, но уже в 1953–1954-м стали возвращаться из лагерей те, кого загнали туда по пресловутой «58-й»… Конечно, нельзя забывать и «бериевскую амнистию» весны — лета 1953-го… Но «слов из песни не выбросишь»… ситуация менялась с каждым днем…

Точка отсчета — отказ от развернувшейся в конце 1940-х годов гонки вооружений, что позволило нарастить объем инвестиций государства в потребление наравне с повышением покупательной способности населения.

Произошло расширение полномочий отраслевых министерств, которые перестали согласовывать каждый «чих» с Советом министров. Кардинально снижались цены на продовольствие и потребительские товары, правда — за счет роста закупочных цен на продукцию колхозов. Что, естественно, вело к инфляции, так как проблему решали за счет «печатного станка» Гознака. В августе 1953 года правительство пошло на принятие дефицитного бюджета. Неслыханное дело! Но при плановом дефиците в 10 % удалось в результате прийти к небольшому, достаточно скромному, но — профициту. За счет чего? За счет сокращения в два раза расходов на вооруженные силы и военно-промышленный комплекс. В тоже время Г. М. Маленков, как председатель Совета министров, настоял на списании долгов с колхозников, на сокращении в два раза с них же налогов, на расширении приусадебных участков в пять (!) раз и на повышении оплаты труда в тех же колхозах. Результат? Заработок колхозника увеличился: в среднем с 80 рублей в месяц до 300 соответственно, прилавки магазинов не только Москвы и Ленинграда, но и иных больших и малых городов заполнялись товарами, цены на которые снижались, что называется, «не по дням, а по часам»…[316] Конечно, все это не означало, что все проблемы были решены, нет: одни исчезали, появлялись другие, новые, и это нормально для такого сложнейшего «организма», каким является государство, а уж советское — тем более. Но самая главная проблема всегда оставалась в выстраивании взаимоотношений между лидерами страны, каждый «тянул одеяло на себя», что произошло уже и в начале 1955 года, когда обострилось противостояние между «наследниками Сталина» — Хрущевым и Маленковым: каждый из них считал, что только его взгляд на развитие экономики и общества единственно верный. «Верх» взял Хрущев, отправивший Маленкова с поста премьера на должность министра энергетики, но об этом чуть ниже. «Маленковский ренессанс», продолжавшийся чуть более двух лет, свернулся…




Докладная записка генерального прокурора СССР Р. А. Руденко Н. С. Хрущеву о материалах по «Ленинградскому делу» на А. А. Кузнецова, П. С. Попкова, Н. А. Вознесенского и других осужденных. 12 февраля 1954. [ГА РФ. Ф. Р-8131. Оп. 32. Д. 3289. Л. 1, 8, 11]


* * *

…Все должности Косыгина второй половины 1950-х годов, какими бы «высокими» они ни казались, не вытесняли обычную жизнь: со своими правдами и ложью, горестями и радостью, успехами и поражениями, не вытесняли мысль…

* * *

…Не зря время со второй половины 1950-х годов называли в Советском Союзе периодом общественной «оттепели»… Главное — с «зоны» возвращались осужденные по 58-й статье «враги народа», «члены семьи врагов народа» и прочее, и прочее, и прочее. Начались пересмотры возбужденных уголовных дел, реабилитации осужденных.

В феврале 1954 года Н. С. Хрущев показал Косыгину докладную записку, подготовленную генеральным прокурором СССР Р. А. Руденко по поводу «Ленинградского дела»:

— Ознакомьтесь, товарищ Косыгин. Вам будет небезынтересно.

Алексей Николаевич и не знал, что первый секретарь ЦК КПСС дал поручение поднять материалы этого «дела» и, если надо, вновь возобновить следствие…

В докладной записке красным карандашом были отчеркнуты несколько параграфов, видимо, специально для Алексея Николаевича:

«Всем обвиняемым по этому делу вменялось в вину, что они проводили вредительско-подрывную работу в партии и, намереваясь… превратить ленинградскую [партийную] организацию в свою опору для борьбы с ЦК ВКП(б), насаждали в ней недовольство в отношении ЦК ВКП(б), избивали и устраняли честных коммунистов из руководящего состава ленинградской организации и заменяли их политически и морально разложившимися людьми, расставляли антипартийных людей в других пунктах СССР и, опираясь на них, имея в руках ленинградскую организацию, ставили целью взорвать партию изнутри и узурпировать партийную власть; вели подрывную работу в государственных органах, нарушали государственные планы, дезорганизовывали распределение материальных фондов и снижали темпы развития народного хозяйства».


В докладной записке генерального прокурора отмечалось, что в ходе следствия по «Ленинградскому делу» «вымогались клеветнические показания» и на уже покойного к этому времени А. А. Жданова, и на здравствующую его креатуру А. Н. Косыгина. Перед началом судебного процесса над «ленинградскими» Комаров (следователь по делу А. А. Кузнецова; в 1954 году сам был арестован, осужден и… расстрелян, как и все другие следователи по «Ленинградскому делу») «предупреждал обвиняемых, чтобы они не называли на суде эти имена». Будучи сам под арестом, «Комаров признал это».

Генеральный прокурор СССР Р. А. Руденко самолично признался, что каких-либо конкретных доказательств в деле о «контрреволюционном вредительстве, участии во вражеской группе, измене Родине», кроме полученных под пытками признаний обвиняемых, — нет, что «дело о контрреволюционной изменнической группе в Ленинграде» сфальсифицировано министром государственной безопасности СССР В. С. Абакумовым «в своих авантюристических вражеских целях».

В «Записке» Руденко особо подчеркивалось, что в связи с «Ленинградским делом» было осуждено Военной коллегией Верховного суда СССР и Особым совещанием более 200 человек, причем «часть как соучастников, а большинство — близких и дальних родственников». По протесту Прокуратуры СССР Верховным судом СССР прекращены дела в отношении ряда лиц, в частности против бывшего секретаря Крымского обкома Чернецова, бывшего секретаря Ленинградского обкома ВЛКСМ Зиминой и более чем 100 человек родственников, осужденных с освобождением их из-под ареста или мест отбывания наказания[317].

Познакомившись с этим документом и переговорив с Хрущевым и Руденко, Косыгин еще раз осознал, еще раз получил подтверждение того, что несколько лет «ходил по краю пропасти», а все это «шитое белыми нитками дело» — результат столкновения «ленинградских» и «московских», в котором последние взяли верх. Из тех, кто оставался на свободе, о ком в деле упоминалось, но кто не был арестован и о ком следствие «рекомендовало» арестованным не вспоминать на суде, — это Жданов и Косыгин. Косыгина поставили рядом со Ждановым… То есть для кого-то — понятно, для кого — эти две фигуры были равнозначны? Но Жданов умер еще до начала «дела», а Косыгина просто не тронули, и понятно, по чьему распоряжению. Появляется вопрос — Косыгина просто не тронули или готовили к какой-то новой должности? Вполне вероятно, что второе предположение верно, но чуть позднее от него отказались и даже несколько понизили в партийной иерархии, но жизнь сохранили. Косыгин, можно сказать, «вытащил счастливый билет»…

Почему именно Косыгину Хрущев показал эту записку Руденко? Первый секретарь ЦК КПСС ждал от Алексея Николаевича личной преданности, а как еще ее «завоевать» иным способом, чем тот, когда завоевываешь человека, сообщая ему же и о нем же самую страшную правду, ту правду, которая выводила его на острый гребень между жизнью и смертью?

Бесспорно, Косыгин был благодарен Хрущеву за то, что он помог ему «отрешиться от страха» и разобраться в «Ленинградской истории», но «лично преданным» Алексей Николаевич становиться не хотел, хотя, как человек острожный, не выказывал свое нежелание. Несимпатичен был ему Никита Сергеевич. Но и сторониться Косыгин от первого лица государства не стремился, ценил сам себя, свои возможности, свой профессионализм и «крест на своей карьере» ставить не собирался. А потому спокойно и уравновешенно воспринимал «чехарду» с должностями, которую затеял с ним Хрущев.

…В конце апреля 1954 года Верховный суд СССР пересмотрел «Ленинградское дело» и реабилитировал всех, проходивших по нему лиц. 3 мая того же года Президиум ЦК КПСС принял постановление «О деле Кузнецова, Попкова, Вознесенского и других»[318].


Справка по заявлениям и жалобам трудящихся, поступившим на имя А. Н. Косыгина за апрель 1954 года. 1954. [ГА РФ. Ф. Р-5446. Оп. 59. Д. 102. Л. 130]


Узнав об освобождении и возвращении в Москву вдовы расстрелянного А. А. Кузнецова, жена Косыгина навестила ее. Опережая вопрос «Почему не поддержали Алексея Александровича, почему не помогли?», Клавдия Андреевна ответила честно: «Боялась за своего Алешу…»

Побывали Косыгины и в семье Анастаса Ивановича Микояна, чей сын Серго был женат на дочери А. А. Кузнецова Алле. Косыгины нашли в себе силы признать, что были не правы, что боялись за собственную дочь, что боялись за собственную судьбу, когда после ареста А. А. Кузнецова постарались свести до минимума общение с его дочерью и ее мужем. Микояну-старшему после суда над проходящими по «Ленинградскому делу» обвиняемыми пришлось непросто, но зла на Косыгиных он не держал[319]. Но его сын Серго Анастасович Микоян, судя по его воспоминаниям, Косыгиных так и не простил…

В 1957-м Алексей Николаевич Косыгин последний раз столкнется с «московскими»…

ХХ съезд

14 февраля 1956 года в Москве начал работу знаменитый своими решениями XX съезд Коммунистической партии Советского Союза. Косыгин был выдвинут на съезд от Узбекской партийной организации. Конечно, это была чистая формальность.

Над своим докладом Косыгин работал самостоятельно, пришлось на несколько ночей забыть о сне и отдыхе.

О чем хотел сказать и что сказал Алексей Николаевич?

В первую очередь о сфере тогдашней своей деятельности — о производстве «товаров массового потребления» — самом «слабом» месте советской экономики во все времена ее существования.

Но, как оказалось, не эти моменты были главными в его докладе. «Изюминка» была скрыта в другом. Ближе к середине доклада Косыгин подверг жесткой критике научно-исследовательские учреждения, отвечающие за разработку и продвижение технологических новаций: «В своем большинстве научно-исследовательские институты… и отраслевые институты… являются маломощными, часто работают параллельно над одними и теми же темами. Экспериментальная база в институтах, как правило, слаба»[320]. То есть слаба научная база развития советского национального хозяйства. Смелое, хотя и несколько завуалированное заявление!


Анкета делегата XX съезда КПСС А. Н. Косыгина. Февраль 1956. [РГАНИ. Ф. 1. Оп. 2. Д. 88. Л. 214]


Лет 15 спустя он снова обратит свое внимание на деятельность научно-исследовательских учреждений, и его отношение к последним мало чем изменится. В 1970-х годах он указывал на то, что работа по отбору кадров для научных учреждений поставлена очень плохо. На научную работу необходимо выдвигать специалистов, работающих в промышленности, так как система комплектования научно-исследовательских учреждений молодыми специалистами из числа оканчивающих учебные заведения не всегда приносит положительные результаты. Данный подход не позволяет «выявить и выдвинуть» молодых людей, действительно способных к научной деятельности. В науку очень часто приходят люди, не имеющие необходимых для исследовательской деятельности способностей. В результате они длительное время без всякой пользы для дела занимают место в научных институтах и лабораториях, они приходят не для того, чтобы «пытливо заниматься исследовательской работой и дать пользу народному хозяйству, а для того, чтобы полегче подготовить и защитить диссертацию, получить ученую степень»[321]. А потому очень много диссертаций, и не только кандидатских, но и докторских, не приносящих никакой пользы экономике, которые «просто лежат на полках в архиве».

По мнению Косыгина, необходимо, чтобы диссертации рассматривались прежде всего с точки зрения их пользы для практических мероприятий, необходимо покончить «с таким положением, чтобы защита диссертации была самоцелью. Диссертация должна являться работой, в той или иной степени способствующей движению вперед науки или техники». Диссертация должна явиться «завершающим этапом определенного периода практической работы соискателя в конкретной области науки».

Важно уже при утверждении тематики диссертаций ставить перед соискателями научных степеней задачу использования результатов научного исследования в практической деятельности[322].

Как будто для нас, сегодняшних, сказано

Но вернемся к выступлению Алексея Николаевича на ХХ съезде.

Ближе к концу доклада Косыгин высказался относительно мероприятий по «совершенствованию социалистического планирования»:

— Всем известны мероприятия Центрального комитета нашей партии и Советского правительства, направленные на улучшение плановой работы. Это — образование Госплана по перспективному планированию и Госэкономкомиссии — по текущему планированию, решение об изменении практики планирования сельского хозяйства и целый ряд других важных вопросов в области планирования.

Косыгин считал, что планы не в полном объеме отражают требования «закона планомерного (пропорционального) развития социалистического хозяйства», в результате в национальном хозяйстве появляются «временные, частичные диспропорции, которые в известной мере тормозят развитие ряда его отраслей». В связи с этим Алексей Николаевич сделал «некоторые замечания» по планированию капиталовложений:

— Ныне действующий порядок планирования капитальных работ имеет серьезные недостатки, заключающиеся в том, что капиталовложения планируются по объектам только на один год, хотя строительство промышленных и других объектов, как правило, рассчитывается на несколько лет. Финансирование капитальных работ целесообразно организовать таким образом, чтобы отпуск средств производился по мере их освоения, независимо от годовых назначений по данному объекту, в пределах общего объема финансирования капитальных работ.

Здесь в первый раз раздались аплодисменты: так отреагировали те, кому непосредственно приходилось сталкиваться с проблемами, поднятыми Косыгиным.

— Другой вопрос, — продолжал Алексей Николаевич, — относительно увязки текущих и перспективных планов. Имевшие место частичные диспропорции в хозяйстве объясняются в значительной мере тем, что у нас не придавалось должного значения перспективному планированию. В истекшей пятилетке отсутствие в ряде случаев согласованности между текущими и перспективными планами обусловливалось тем, что наши планирующие органы не разработали на основе директив XIX съезда партии детального пятилетнего плана развития народного хозяйства. Между тем известно, что еще первый пятилетний план был разработан и имел показатели в годовом разрезе… Наши экономисты и плановики почти ничего не сделали в части улучшения дела перспективного планирования. С их стороны не было проявлено должной заботы о комплексной разработке всех показателей народнохозяйственного плана, о взаимной увязке этих показателей в пятилетнем и годовых планах.

В самом конце выступления Косыгин суммировал:

— Жизнь требует поднять народнохозяйственное планирование на более высокий уровень. Нужно уделить большее внимание разработке качественных показателей народнохозяйственных планов. При составлении перспективных народнохозяйственных планов необходимо также разрабатывать проектировки по государственному бюджету и по балансам денежных доходов и расходов.

Необходимость постоянного совершенствования методов планирования диктуется объективно действующим законом планомерного (пропорционального) развития народного хозяйства нашей страны. («Аплодисменты».)[323]

По сути, своим монологом Алексей Николаевич в пух и прах разнес работу всего Госплана… Это подразумевало одно — последние годы страна развивалась без всякой опоры на план, последнего просто в реальности не было…

Выступление Алексея Николаевича отметили и оценили: «По пятому пятилетнему плану не был утвержден подробно разработанный план по годам и отраслям промышленности, что отрицательно сказалось на ведении народного хозяйства, о чем справедливо говорил с этой трибуны товарищ Косыгин»[324].

Инициатива, как говорится, «наказуема»: в ходе съезда Алексей Николаевич был избран не только членом Центрального комитета КПСС, но и в состав комиссии по рассмотрению поправок и дополнений к проекту «директив XX съезда КПСС по шестому пятилетнему плану развития народного хозяйства СССР на 1956–1960 годы»[325]. В сущности, правильно: столько, сколько знал он о советской экономике, не знали ни Н. А. Булганин, занявший пост председателя Совета министров Советского Союза, ни сам Н. С. Хрущев, который был первым секретарем ЦК КПСС. Косыгин был, и оставался, хозяйственником-практиком, а не экономистом-теоретиком, без конца, к месту или не к месту, цитирующим «Капитал» Маркса, но мало имеющим представления о конкретных, а не «в общем и целом» проблемах национального хозяйства, его отдельных отраслей и даже отдельных предприятий. Но и у самого Косыгина не было ни одной теоретической или обобщающей работы, в которой суммировался бы опыт его деятельности в той или иной хозяйственной отрасли или во всем национальном хозяйственном комплексе.

Был Алексей Николаевич и на том самом знаменитом «закрытом» совещании 25 февраля, на котором Н. С. Хрущев выступил с докладом «О культе личности и его последствиях»…

…Фотограф съезда запечатлел для истории один из дней съезда: Хрущев на трибуне, выступая, как всегда, эмоционален и экстравагантен. А в самом верхнем ряду президиума, в правом углу одинокая фигура Алексея Николаевича, как всегда — немного грустного и углубленного в свои мысли. О чем думал? О четырнадцати годах, проведенных «рядом со Сталиным»? О Жданове? О «Ленинградском деле»? О том, что ждало его и семью, окажись он сам в жерновах репрессий? О многом из того, что произнес на съезде Хрущев, Косыгин знал. Но никогда после февраля 1956-го Алексей Николаевич не давал никаких публичных оценок ни самому съезду, ни выступлению Хрущева, ни его докладу; никогда не делился своим отношением к тем фактам, которые прозвучали в докладе о «культе личности». Никогда…

* * *

18 сентября 1956 года умер отец Алексея Николаевича… Ему казалось — все перевернулось… Весной Николаю Ильичу исполнилось 87 лет, но ничто не предвещало ухода из жизни… Последний раз они встречались летом 1955-го, в память о той встрече осталась их совместная фотография, сделанная в Архангельском (под Москвой): отец и сын, полулежа в высокой траве, улыбающиеся и счастливые самой жизнью.

Косыгина-старшего похоронили на Смоленском православном кладбище Ленинграда, там же вечным сном спали его жена, отец, сестры… Стоя у свежего могильного холма, Алексей Николаевич вспоминал прошедшие годы. Отец после смерти матери старался сделать все, чтобы «вывести сыновей в люди»: деньги за учебу в училище, которые отец мог бы потратить на себя, но счел правильным «вложиться» в сыновей; голодные первые послереволюционные годы; служба в Красной армии и письма к отцу, в которых Алексей «забрасывал» Николая Ильича вопросами о том, что ему делать после мобилизации, чему посвятить свою жизнь. Вспоминал Косыгин-младший, насколько бесценна была помощь отца в 1920-е и 1930-е годы, когда заработок Косыгина-старшего помог ему — ученику техникума, а затем и студенту института, — когда с финансами было очень туго. Не забыл Алексей Николаевич и письма отца, приходившие в Новосибирск в 1920-е, когда Алексей Николаевич трудился на «ниве» кооперации, и из Новосибирска в 1940-е годы, когда Николай Ильич — вместе с дочерью Маней, с невесткой и внучкой — находился там в эвакуации, в гостеприимном доме тещи Алексея Николаевича. В каждом отцовском письме звучали тревога за сына, переживание за страну, ожидание победы в войне. Все письма от Алексея и Павла отец аккуратно укладывал в коробку и сберегал. После похорон письма эти отдала Алексею Николаевичу сестра Маня. Всю ночь Косыгин читал и перечитывал их, вспоминая, когда и где он писал их и что осталось за строками посланий к отцу.

…Как только появилась возможность — в 1945-м, — отец Алексея Николаевича вернулся из эвакуации обратно в Ленинград, на свою старую квартиру, и там прожил последние одиннадцать лет своей жизни. У сына в Москве бывал не очень часто, к старости не был быстр на подъем, но сам Алексей Николаевич, бывая по делам в родном городе, всегда находил время, чтобы навестить отца… После смерти Николая Ильича в душе сына (впрочем, как и у всех любящих своих родителей детей) образовалась пустота, которую уже ничем нельзя было заполнить…

После похорон сестра Алексея Николаевича Маня перебралась в Москву и остаток жизни прожила в семье брата…

…В конце 1950-х годов ушел из жизни и старший брат Алексея Николаевича Павел… Конечно, таких высот, как его младший брат, он не достиг, но жизнь прожил честно…

Навалившееся горе Косыгин попытался «заглушить» работой, а последней было хоть отбавляй.

И не только работы. В июне 1957 года разразился очередной политический кризис в верхах власти — попытка смещения Никиты Сергеевича Хрущева с поста первого секретаря ЦК КПСС. Противостояли ему все те же «московские» — Г. М. Маленков, В. М. Молотов, Л. М. Каганович и, как говорилось в те годы, «человек с самой длинной в СССР фамилией»: «…и примкнувший к ним Шепилов». «Примкнул», правда, не только Д. Т. Шепилов, но еще и М. Г. Первухин, и М. З. Сабуров. Последних двух Косыгин хорошо знал по работе в Совете по эвакуации и был очень удивлен их позиции. Хрущева «московские» невзлюбили давно, еще в конце 1940-х — начале 1950-х годов, когда он, «проштрафившись» в глазах Сталина за просчеты на фронте в 1941–1942 годах, смог в первые послевоенные годы вновь завоевать авторитет у генерального секретаря. Не приняли «московские» — впрочем, не только они — и хрущевское выступление на ХХ съезде. Хрущева, правда только за его спиной, осуждали, считая, что он сам не меньше виноват в репрессиях и выступил с осуждением Сталина только для того, чтобы повысить собственный авторитет. Косыгин старался воздерживаться и от споров, и от оценок как Сталина, так и Хрущева. И на протяжении всех лет «хрущевского правления» не проявлял — открыто — ни недовольства, ни критики действий первого секретаря Центрального комитета партии. Оставаясь верным своим принципам, не высказывался, до поры до времени, ни по вопросам разделения, ни по вопросам совмещения партийных и государственных постов. Хотя, думается, понимал, что первое может привести к появлению «оппозиции и внутрипартийному противостоянию и борьбе за власть», а второе — к появлению нового «культа».

Что и случилось в итоге.

18 июня 1957 года на заседании Президиума ЦК КПСС за смещение Н. С. Хрущева с поста первого лица партии высказались В. М. Молотов, Г. М. Маленков, Л. М. Каганович, К. Е. Ворошилов, Н. А. Булганин. Поддержали Хрущева — с некоторыми оговорками — А. И. Микоян, М. А. Суслов, А. И. Кириченко. Без оговорок Хрущева поддержал… сам Хрущев. Спасли ситуацию кандидаты в члены Президиума ЦК Л. И. Брежнев, Г. К. Жуков, Н. А. Мухитдинов, Е. А. Фурцева, Н. М. Шверник. Несмотря на то что у них было право лишь «совещательного голоса», они настояли на рассмотрении этого вопроса на пленуме ЦК КПСС; в противном случае благодаря антихрущевскому большинству здесь же, на президиуме, могло быть принято решение сместить Никиту Сергеевича и пересмотреть состав Секретариата ЦК.

Судьба Никиты Сергеевича висела на волоске, поскольку собрать летом, во время отпусков, пленум ЦК КПСС казалось просто нереальным. Вмешались руководители КГБ и Министерства обороны — И. А. Серов и Г. К. Жуков. На военно-транспортных самолетах в Москву срочно доставляли из отпусков членов и кандидатов в члены Президиума ЦК КПСС, совминовское руководство. Прибыл в столицу таким же образом и сам Косыгин, и Фрол Романович Козлов, один из самых влиятельных людей в ЦК, поддерживающий Хрущева. На пленуме развернулась не просто дискуссия, а настоящее противостояние между двумя группировками; звучали взаимные обвинения — и в участии в репрессиях, и в попытках фракционным путем сместить высшее руководство партии и страны и сорвать реорганизацию управления национальным хозяйством страны, и в выступлениях против освоения целины, против нормализации отношений с такими странами, как Югославия и Япония, и прочее, прочее, прочее. Вспомнили все «грехи московской группы»…[326] «Московские» чувствовали, что остаются в меньшинстве, да и ХХ съезд нанес сокрушительный удар по их авторитету, по их позиции в партии, поскольку практически все они — «старая сталинская гвардия», не желающая, как Хрущев, «мимикрировать» в соответствии с изменяющейся общественной обстановкой.

А. Н. Косыгин поддержал Никиту Сергеевича, справедливо считая, что выступления этой группы — шаг назад в эволюции и партии, и страны в целом, в этом он с Хрущевым был един во мнениях, помня о «Ленинградском деле». Но это была не месть, подобного термина не было в лексиконе Косыгина. Однако и особой активности он не проявлял, понимая, что и без тривиальной борьбы за власть здесь дело не обошлось.

Поддержал Алексей Николаевич и те меры наказания, которые были предложены для «провинившихся». Косыгин никогда не соглашался с самой постановкой определения — «антипартийная группа», которое шло с 1930-х годов, со времен репрессий… Не был он кровожадным, не стремился мстить «московским», попортившим ему много крови… Но забыть и простить гибель своих коллег тоже не мог…

Тогда же, в июле 1957-го, Алексей Николаевич, неожиданно для всех, оформил себе командировку — на одни сутки — в Ленинград. В графе «цель поездки» командировочного удостоверения было вписано: «служебная», но это был лишь повод. В тот жаркий июльский день он большую часть времени провел, «блуждая» по городу — на машине или пешком: был на Петроградской стороне у дома, где они жили семьей, на Смоленском кладбище, у здания, где в 1920-е годы размещался кооперативный техникум, у «тряпочки» (так ласково прозвали студенты Текстильный институт), конечно же в Смольном, где проработал не один день… О чем думал, что вспоминал? Не осталось никаких свидетельств и воспоминаний, известно лишь, что в этот день не было ни одной встречи, был только город


Постановление Совета министров СССР № 775 «О составе Президиума Совета министров СССР». 5 июля 1957. [ГА РФ. Ф. Р-5446. Оп. 1. Д. 665. Л. 140]

* * *

Одобрил — уже в марте 1958 года — Косыгин, без всяких оговорок, и предложение о совмещении постов председателя Совета министров и первого секретаря ЦК КПСС, а также — предложение выдвинуть на этот «объединенный» пост, естественно, Никиту Сергеевича Хрущева[327].

Не находил нужным входить по данному вопросу «в клинч» с Хрущевым: зачем? Наоборот, он ждал ответного шага со стороны Никиты Сергеевича, рассчитывая, что поддержка ему с его стороны будет замечена и оценена.

Н. А. Булганин, занимавший кресло председателя Совета министров СССР и поддержавший годом ранее В. М. Молотова и Г. М. Маленкова, попал в опалу: сначала был направлен на должность председателя правления Государственного банка, затем, лишившись маршальских погон (!), отправлен в далекий от Москвы Ставропольский край, где руководил краевым совнархозом. Почетная ссылка; впрочем, подобному наказанию подверглись почти все члены «антипартийной группы», некоторые еще и были изгнаны из КПСС. Но кое-кто из них дожил до времени, когда их восстановили в партии, когда им вернули чины и регалии, когда им назначили персональные пенсии, и они спокойно, ни о чем не волнуясь и ничего не опасаясь, давали многочисленные интервью и писали мемуары… О Косыгине мало кто из них вспоминал. Лишь Молотов в беседе с публицистом Ф. Чуевым — уже в самом начале 1970-х годов — обмолвился: «Косыгин — честный человек, глубоко партийный. Лучше других»[328].

Косыгин, как мы помним, был утвержден тогда же, в 1958-м, заместителем председателя Президиума Совета министров Советского Союза.


Н. С. Хрущев и А. Н. Косыгин на территории Кремля. 1958. [РГАСПИ. Ф. 397. Оп. 3. Д. 941]


* * *

Последний раз Косыгин поддержал Хрущева в 1960-м, когда тот смещал еще один «антипартийный элемент» — К. Е. Ворошилова — с поста председателя Верховного Совета СССР. Хрущев давно мечтал убрать Ворошилова с этого поста, но не решался, понимая, каким авторитетом до сих пор обладает «герой гражданской войны» Климент Ефремович среди советских обывателей. Но подвернулся случай — встреча Ворошилова с сыном Сталина Василием, произошедшая 9 апреля 1960 года. Разговор их был записан (за Василием следили, учитывая его разгульную жизнь и несдержанный во время пьянок язык). Вряд ли на диалог обратили бы внимание, так как Ворошилов пытался только лишь образумить сталинского отпрыска, но во время беседы он уж очень хорошо отзывался о Сталине, не забывая, правда, критиковать недавно «осужденных партией» Молотова и Кагановича. Но сам факт встречи возмутил Хрущева, и этот случай рассматривали как отдельный вопрос на заседании Президиума ЦК КПСС уже 15 апреля того же года.

Ворошилову досталось по «полной программе».

Выступил и Косыгин, речь его, правда, была несколько сбивчивой:

— Василий Сталин — государственный преступник. Необходимо его изолировать. Неправильно, что его принял товарищ Ворошилов, неправильно ведет, обзывая товарищей. Вот: Вы — старый человек — зачем это говорить? Осудить поведение товарища Ворошилова[329].

Василия Сталина Косыгин совсем не знал, хотя и был прекрасно наслышан обо всех его «шалостях».

Ворошилов каялся, но пост председателя Верховного Совета пришлось оставить.

Совсем иное отношение у Алексея Николаевича было к дочери Сталина Светлане. Он помогал ей даже тогда, когда сам — даже будучи председателем Совета министров — мог пострадать. Доказательством тому может служить история бегства Светланы Сталиной из Советского Союза.

Началось все со знакомства Светланы с гражданином Индии Браджешем Сингхом. Через непродолжительное время стало известно, что они подали документы в загс.

О ситуации было доложено (сотрудниками КГБ) лично Л. И. Брежневу и А. Н. Косыгину, то есть первым лицам государства — генеральному секретарю ЦК и председателю Совета министров. В «соответствующих структурах» помнили, что Косыгин всегда питал самые добрые и отеческие чувства к Светлане (в отличие от Василия) «и в сложных житейских проблемах был ее постоянным и добрым опекуном».

Алексей Николаевич встретился со Светланой 5 мая 1965 года в бывшем кабинете ее отца, который тогда занимал как премьер-министр, и попытался объяснить ей — очень убедительно, — что лично он против заключения брака хотя бы потому, что Браджеш Сингх женат и не собирается порывать с семьей, которая проживает в Индии. Да и сам Сингх очень больной человек.


Светлана Аллилуева (Сталина). 1940-е. [РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Д. 1669. Л. 26]


Косыгин предложил Светлане жить с Браджешем Сингхом в гражданском браке и обещал, что высшее партийное руководство Советского Союза будет смотреть на эту ситуацию сквозь пальцы.

Светлана прислушалась к советам Косыгина. Сингх переехал к ней, и она «фактически не только стала гражданской женой, но и содержала своего сожителя, поскольку всю свою зарплату он отправлял семье в Индию, иногда и сам выезжая на родину»[330].

Но совместная жизнь продолжалась совсем не долго…

31 октября 1966 года Сингх умер. Его тело кремировали в Москве, а Светлана отправила письмо лично Л. И. Брежневу с просьбой о временном выезде в Индию, куда должна была, нет, обязана была доставить прах усопшего.

Она вновь встречается с А. Косыгиным, которого Брежнев просил разобраться с ситуацией, и просит разрешить ей выехать на родину покойного мужа, чтобы «развеять его прах над священными водами Ганга».

Политбюро ЦК КПСС от 4 ноября 1966 года — очень оперативно — вынесло решение: «Согласиться с просьбой о выезде в Индию на 7 дней Аллилуевой Светланы. Поручить товарищу Семичастному В. Е. [председатель Комитета государственной безопасности СССР. — В. Т.] выделить двух работников [КГБ] для поездки с ней в Индию»[331].

По сути, вопрос этот решало не Политбюро, а один Косыгин. Он стал единственным, кто взял на себя ответственность за все возможные последствия. Понимал ли он, что рискует? Уверен, что да, понимал, но, относясь к Светлане как к дочери, все равно готов был ей помочь.

В КГБ стало известно, что к тому времени Светлана закончила работу над своей рукописью «Двадцать писем к другу», копию которой чекисты смогли заполучить. По их мнению, «ничего особо криминального в них не было — немного грязи по поводу репрессивной политики отца, благодарность Хрущеву и Косыгину за то, что после смерти Сталина ей сохранили многие льготы и привилегии, воспоминания о встрече с Василием после его выхода из Владимирской тюрьмы и другие эпизоды семейной жизни»[332].

В Индию она рукопись не взяла, но смогла переправить ее с помощью дочери посла Индии в СССР, с которой была прекрасно знакома. Правда, много лет спустя после этой истории роль «курьера» в передаче рукописи стремились присвоить себе многие, в том числе и очень сомнительные личности.

В Советский Союз Светлана не вернулась. Ей удалось незаметно для сопровождающих пробраться на территорию американского посольства в Дели, благо, что оно было рядом с отелем, где она остановилась. Оттуда ее тайно переправили в столичный аэропорт, а затем в Швейцарию, где она и попросила политического убежища.

Побег Светлана готовила тщательно и долго, видимо, продумывая возможные варианты еще при жизни Браджеша Сингха. И ни с кем, даже с самыми близкими людьми, не делилась планами, ее сын Иосиф оставался в полном неведении, он готовился к свадьбе и никак не ожидал, что его мать проманкирует это событие. И самые близкие подруги не могли ничего сказать, когда их вызывали в КГБ (после бегства Светланы), стремясь выяснить, что же и кому же все же было известно. Она смогла «обвести вокруг пальца» не только своих близких, но и сотрудников советского посольства, и сопровождающих ее в Индии чекистов.

Над сотрудниками КГБ, осуществлявшими контроль над Светланой в Индии, нависла серьезная угроза, однако в дело вновь вмешался Косыгин, который отвел возможность наказания от чекистов[333]. Но председатель КГБ СССР все-таки лишился должности. Как вспоминал Шелест, «формальным поводом послужил побег на Запад дочери Сталина Светланы Аллилуевой. Семичастный, оправдываясь, доказывал, что категорически возражал против ее поездки в Индию, решение принял Косыгин. Его, однако, не стали слушать»[334]. То был первый камень «нелюбви» к Алексею Николаевичу со стороны руководства Комитета государственной безопасности, все явственнее проявлявшейся годами позже…

Повседневная обыденность

Но не эти «реплики» и «истории» составляли бытие Алексея Николаевича, они — скорее, исключение из правил для Косыгина, его повседневная жизнь была наполнена иным — экономикой, экономикой и еще раз экономикой.

Стоит обратиться к его выступлениям на заседаниях Президиума ЦК КПСС, где решались хозяйственные вопросы, многие из которых были важнейшими для национального хозяйства страны, и становится ясным, что для Косыгина оставалось первоочередным и главенствующим.

В 1956 году он поддержал проект о всеобщих государственных пенсиях; были и противники последнего. Но в социальной политике это был настоящий «прорыв»: человек, всю свою жизнь, все свои силы отдавший государству, вправе был рассчитывать на поддержку с его стороны в годы, когда силы и возраст не позволяли бы ему трудиться.

В ноябре 1957 года, вновь повторяя свое мнение о «низком уровне планирования», Косыгин подчеркивал:

— Госэкономкомиссия не в состоянии осуществлять возложенные на нее функции. Предлагаю объединить в единый комплекс все «снабы и сбыты», начать «перестройку по отраслевым направлениям», а по строительству планировать до окончания стройки[335].

Здесь — и критика системы планирования. Здесь — и определение «перестройка», как своеобразная заявка на будущую реформу. Здесь — и новые подходы к вопросам управления отдельными отраслями. То есть Косыгин уже не только осмысливал, но и «прилаживался» к тем узловым проблемам, к тем «гордиевым узлам», которые следовало разрубить в первую очередь. Но не упускал из виду более обыденные аспекты. Так, в 1958 году Алексей Николаевич предложил и настаивал на бесплатном приеме детей в детские сады! Удивительно, и этот вопрос рассматривали на Президиуме Центрального комитета партии! Дальше уже некуда!

Еще на XX съезде КПСС было заявлено о новом «тренде» государственной политики — «развороте на восток» — индустриализации огромных просторов Сибири. Принятые съездом директивы 6-го пятилетнего плана (1956–1960 годы) ставили целью создание в Сибири к началу 1970-х годов крупнейшей базы по добыче угля, газа, нефти…

В конце апреля 1959 года Алексей Николаевич направил на имя Н. С. Хрущева докладную записку «Об использовании природного газа месторождения Якутской АССР». Записка эта была составлена со знанием дела — Косыгин не видел ничего зазорного в привлечении знающих специалистов и экспертов — и во многом могла предопределить развитие региона на десятки лет.


Выписка из протокола № 211 заседания Президиума ЦК КПСС «О представителе Советского Союза в Совете экономической взаимопомощи». 24 марта 1959. [РГАНИ. Ф. 3. Оп. 12. Д. 497. Л. 176]


Потребовалась и личная встреча Косыгина с Хрущевым, во время которой Алексей Николаевич еще раз обосновал свою позицию «поворота на восток» и первого шага в этом направлении — разработки природных богатств Восточной Сибири.

Косыгин начал «издалека»:

— А знаете что, Никита Сергеевич [Косыгин с Хрущевым был на «вы», Хрущев же мог и «тыкнуть». — В. Т.], в Якутии уже не первый год осуществляются геологоразведочные работы по обнаружению запасов нефти и газа с целью создания собственной региональной топливной базы для промышленности, сельского хозяйства как всего Союза, так и Восточной Сибири и Дальнего Востока. В частности, одна из задач всех этих работ заключалась в выявлении нефтяных месторождений для обеспечения сырьем Хабаровского и Комсомольского нефтеперерабатывающих заводов. Это дало бы нам возможность сначала сократить, а затем и совсем прекратить затратные перевозки на данные предприятия сырой нефти из Татарии и Башкирии.

Хрущев поморщился:

— Алексей, что ты все вокруг да около ходишь, ты мне изложи конкретно — что делается и что надо еще сделать.

Косыгин «переключился» мгновенно:

— В марте 1959 года на якутском месторождении «Таас-Тумусском», в «зоне Предверхоянского прогиба»[336] забил газовый фонтан — с глубины 2030 метров — с примерным дебитом около 2 миллионов кубометров в сутки. Предположение о промышленном значении месторождения — его размеры примерно, ориентировочно составляют по длине 17 километров и ширине — шесть — получило подтверждение. У нас в разработке еще две скважины, а еще четыре — в строительстве. Освоение этих скважин предопределило возможность добычи нефти и газа еще пять объектов в интервале 1500–2000 метров друг от друга.

Хрущев расцвел улыбкой во все лицо.

Алексей Николаевич же невозмутимо продолжал:

— Анализ экспертами показателей Таас-Тумусского месторождения позволяет нам предположить, что и другие, ранее выявленные шесть месторождений Предверхоянского прогиба можно считать достаточно перспективными. Конечно, насколько наши расчеты точны, покажет разработка месторождений. А всего возможные запасы газа Таас-Тумусского месторождения оцениваются в 29 миллиардов кубометров. В целях использования газа Таас-Тумусского месторождения было предусмотрено — согласно решению Совета министров — строительство газопровода Таас-Тумус — Якутск, протяженностью примерно в 430 километров с вводом его в действие в 1963 году.

Хрущев вставил короткую реплику:

— Грандиозная задача!..

Алексей Николаевич, казалось, его не услышал:

— …По этому газопроводу, в соответствии с хозяйственной потребностью города Якутска и прилегающих к нему районов, газ будет подаваться в первые годы эксплуатации в количестве примерно 750–800 миллионов кубометров в год с перспективой увеличения этой подачи до 1,5 миллиардов кубометров в год. Подача газа в Якутск бесспорно улучшит топливоснабжение этого города, который и до сих пор потребляет исключительно дрова и каменный уголь. Стоимость этих видов твердого топлива составляла в среднем 220 рублей за тонну, в то время как стоимость тонны газа, доставленного по газопроводу в Якутск, не должна была превышать 50 рублей.

Хрущев покосился на Косыгина:

— Это что, экономия в 4 раза?!

— Да, Никита Сергеевич, но экономия будет также складываться и в результате использования автотранспортными парками Якутии бензина и дизельного топлива, выработанных исключительно из местного сырья! Издержки по производству топлива из местного сырья, доставке бензина и дизельного топлива в Якутск будут составлять примерно 250 рублей за тонну, а издержки по «дальнепривозному» бензину достигают уже 800 рублей и дизельному топливу 700 рублей за тонну.

Хрущеву оставался только возглас:

— В три раза экономичнее!

— Никита Сергеевич, есть одно «но»: использование газа в текущем семилетии для других — кроме Якутска — потребителей в Якутии пока не оправдано из-за их большой удаленности от газового месторождения и пока, надо сказать, относительно незначительной потребности их в газе. Неудобство, конечно… над этим надо подумать, стоит проработать и разные варианты использования местных ресурсов газа. Мы предлагаем при расчете возможностей привлечь для тепловых электростанций для электроснабжения якутских алмазных предприятий в городе Мирный и поселке Удачный местный газ.

Хрущев заинтересованно взглянул на Косыгина:

— И какие варианты?

Косыгин не спешил с безальтернативным ответом:

— Рассматриваются три варианта размещения и строительства этих электростанций: первый — одной электростанции непосредственно у самого газового месторождения с подачей электроэнергии по дальним линиям электропередачи; второй — одной электростанции в Мирном с прокладкой к последней газопровода протяженностью примерно 700 километров и линии электропередачи от Мирного в Удачный; третий — двух тепловых электростанций — в Мирном и Удачном — с прокладкой к ним газопроводов общей протяженностью около 1200 километров.

Хрущев слушал внимательно и, казалось, вникал в каждую особенность:

— Я так понимаю, что у каждого варианта свои «за» и «против»?

— Безусловно, Никита Сергеевич. При первом варианте строительства электростанций на газе с учетом сооружения дальних газопроводов и линий электропередачи объем капиталовложений составит на 100–200 миллионов рублей меньше, чем при возведении, как предлагалось, Вилюйской гидростанции, но, и я не скрываю, эксплуатационные расходы этой линии будут превышать расходы по обслуживанию гидростанции ежегодно на 40–80 миллионов рублей. Строительство тепловой электростанции в Мирном или двух электростанций — одной в Мирном, а другой в Удачном — и их эксплуатация повлекут за собой необходимость прокладки газопроводов в непростых условиях Восточной Сибири на расстояние в 700 километров (расход труб — 87,5 тысяч тонн), а во втором случае — 1200 километров (расход труб — 118,5 тысяч тонн) с подачей по этим газопроводам — максимально — до 800 миллионов кубометров газа в год.

Хрущев задумался:

— Глубоко «копаете»…

Алексей Николаевич действительно «копнул» глубоко, рассматривая всевозможные варианты, сопоставляя и сравнивая, учитывая все возможные нюансы, все «сильные» и «слабые» стороны.


Указ Президиума Верховного Совета СССР «О назначении тов. Косыгина А. Н. первым заместителем председателя Совета министров СССР». 4 мая 1960. [ГА РФ. Ф. Р-7523. Оп. 77. Д. 105. Л. 10]


— И что же предлагает Госплан? — Хрущев, видимо, решил застать собеседника врасплох.

— А Госплан, Никита Сергеевич, предлагает следующее. Целесообразно использовать газ Таас-Тумусского месторождения в размерах, требующихся только для снабжения Якутска и прилегающих к нему районов. Но в случае выявления новых и более крупных месторождений газа вопрос о целесообразности строительства газопроводов для транспортирования газа на более дальние расстояния должен решаться дополнительно[337].

Значимый документ и разговор!

Во-первых, руководитель Госплана продемонстрировал свои профессиональные способности не только как плановика, но и как знающего управленца.

Во-вторых, Косыгин убедительно продемонстрировал и доказал важность новых месторождений природного топлива не только для региона, но и для всей страны.

В-третьих, акцентировал внимание на возможностях экономного использования природных ресурсов.

В-четвертых, указал на то «звено» в экономике региона, которое даст возможность запустить на полную мощность весь хозяйственный механизм последнего.

В-пятых, планы по развитию Якутии полностью соответствовали директивам ХХ съезда о развитии востока страны.

И, главное, предлагал заложить экономическую основу для развития Якутии — огромного края — на десятки лет вперед.

* * *

Начало 1960-х годов, активность Косыгина поражает, такое впечатление, что он занимается всеми отраслями народного хозяйства, критикуя недостатки — не самой плановой экономики, а тех структур, которые отвечают за тот или иной участок работы.

1960 год: «Действительная трудность — в увязке наших годовых планов с действительностью. Комитет (Госплан) в таком виде, как он есть, — он не годится для такой работы. Если Госплан — это тип ВСНХ, — то он сейчас этому не отвечает. Комитет сейчас — совнархоз»[338].


Справка сектора учета руководящих кадров об избрании Пленумом ЦК КПСС А. Н. Косыгина членом Президиума ЦК КПСС. 4 мая 1960. [РГАНИ. Ф. 5. Оп. 98. Д. 17219. Л. 37]


Здесь «камень в огород» самого Н. С. Хрущева — главного сторонника и «толкача» идеи создания совнархозов. Косыгин изначально был против этой идеи, считая, что совнархозы — излишний элемент в управлении хозяйством страны, необходимо было искать иное «звено», с помощью которого можно было бы «вытащить» всю «цепь». Однако хоть и был «против», но в «драку» не ввязывался, считая, что время и практика должны доказать просчеты при создании совнархозов.

В 1962–1964 годах важнейшими для Косыгина оставались вопросы реорганизации — Госплана, Совнархоза, Госстроя и многочисленных комитетов, составляющих совнархозы; именно в этих структурах были сконцентрированы все рычаги управления советским национальным хозяйством, и от их деятельности зависел рационализм всего хозяйственного механизма.


Первый заместитель председателя Совета министров СССР А. Н. Косыгин (справа) беседует с генеральным директором ТАСС Л. М. Замятиным в Банкетном зале Кремлевского Дворца съездов. Москва. Июнь 1960. [РГАКФД. Ед. хр. 368855]


Особое внимание Косыгин концентрировал на Госплане — основном стержне всего экономического планирования:

— Перед Госпланом поставлена задача, что он должен отвечать за пропорции в народном хозяйстве, должен заниматься всем планированием, что планирование целиком сосредоточивается в Госплане, планирование предусматривается пятилетнее с разбивкой по годам непрерывно.

И эти задачи являются «совершенно посильными и правильными для Госплана».


В президиуме митинга советско-китайской дружбы первый заместитель председателя Совета министров СССР А. Н. Косыгин, председатель Президиума Верховного Совета СССР Л. И. Брежнев и глава правительственной делегации КНР, председатель Постоянного комитета Всекитайского собрания народных представителей Лю Шаоци. Москва. Декабрь 1960. [РГАКФД. Ед. хр. 367277]


По твердому убеждению Алексея Николаевича, планирование должно идти снизу, то есть предприятия, республиканские совнархозы представляют план в правительство и в Госплан, который «в отраслевом разрезе» этот план передает соответствующему комитету. Комитет же рассматривает план «с учетом последних достижений науки и техники, уровня, которым они располагают, скажем, в области машиностроения и высокоразвитой техники». Госплан дает «определенную придержку» контрольным цифрам по капитальным работам и, главное, по материальному обеспечению, эти планы будут реальными планами, которые в Госплане должны быть сведены в один общий план.

«Такая система должна дать возможность Госплану не иметь большого количества отраслевых отделов и управлений, а возложить эти задачи на соответствующие Комитеты, а в Госплане иметь только сводный отдел»[339], — заявил Алексей Николаевич на одном из заседаний правительства.


Премьер-министр Индии Джавахарлал Неру и первый заместитель председателя Совета министров СССР А. Н. Косыгин (слева направо) беседуют в неформальной обстановке. Индия, Дели. 1960. [РГАКФД. Ед. хр. 118579]


Особо Косыгин обращал внимание на тот факт, что «если до сих пор вопросы науки были оторваны от планирования, то сейчас планирование и наука объединяются, а этим мы достигаем, что обеспечиваем грамотное построение плана, а значит, и грамотное построение данной отрасли промышленности»[340].

То есть вновь выступал за то, чтобы объединить науку с практикой: «если, например, что-то разработали в пробирке и не произвели объединение, то это пойдет либо в архив, либо как источник чистой науки и практического применения не получит»[341]. При новом положении вопросы связи науки с практикой будут решаться «более рационально».

В зоне внимания Косыгина оставались и совнархозы, основная задача которых — это текущее руководство промышленностью. Совнархоз должен «четко и серьезно отвечать за все вопросы снабжения в стране, а также и за годовой план, где ему предоставлены самые широкие права». Совнархоз имел право корректировать годовой план, вносить изменения, которые вытекали из интересов национального хозяйственного комплекса, выдвигать дополнительные задания, перераспределять материальные ресурсы. В руках совнархозов был сконцентрирован мощный сбытовой и снабженческий аппарат, с помощью которого он мог «с успехом» управлять текущей ситуацией в хозяйстве, причем с учетом необходимых изменений, которые нужно и можно вносить в план.

Косыгин считал, что председатели комитетов как структурных единиц совнархозов должны отвечать за ту или иную отрасль как министры. Они получают «право входа в Совет министров, они являются членом Президиума Совета министров и членом правительства, одновременно являются председателем Комитета при Госплане, они ведут данную отрасль. В таком направлении они отвечают за план, за технологию, за технику»[342].

Для того чтобы обеспечить четкое руководство отраслями, Косыгин предлагал предоставить комитетам возможность решать вопросы технологии, науки, проектирования непосредственно с управлением соответствующей отрасли данного совнархоза, то есть «чтобы мы имели сквозное руководство отраслью снизу»[343].


Первый заместитель председателя Совета министров СССР А. Н. Косыгин с супругой Клавдией Андреевной (в центре) и сопровождающие их лица на экскурсии в форте Агра. 23 февраля 1961. [РГАКФД. Ед. хр. 119172]


Алексей Николаевич неоднократно и настойчиво вносил предложение о создании комитетов по легкой промышленности, по пищевой промышленности и по торговле, о создании Комитета по строительным материалам. Последнее предложение Косыгин считал наиважнейшим для того времени — полным ходом шло строительство так называемых хрущевок, и комитет должен был сконцентрировать в своих руках все нити управления данным сектором экономики: это огромный сектор материальных ценностей, это около полутора миллионов рабочих и служащих.

Косыгин, однако, акцентировал внимание и на том, что детальное обсуждение по каждому комитету его задач невозможно, так как специфика комитетов разная: нельзя, например, Комитет автоматизации и машиностроения сравнивать с Комитетом торговли. И тот, и другой имеют разные задачи — поэтому специфика комитетов должна быть изложена на базе общих задач.


Первый заместитель председателя Совета министров СССР А. Н. Косыгин (второй справа) и члены делегации пьют кокосовое молоко. Индия. Март 1961. [РГАКФД. Ед. хр. 119170]


Предлагал Алексей Николаевич и глубже вникнуть в проблему деятельности Комиссии по вопросам организации и правам совнархозов, в состав которой предлагал включить директоров крупных предприятий, таких, как завод имени Лихачева, Горьковский завод, Уралмашзавод, Трехгорная мануфактура и другие.

Косыгин был уверен в необходимости и важности того, чтобы «найти такую форму, которая создаст четкость в руководстве народным хозяйством и не создаст лишние сложные и дополнительные инстанции»[344].


У трибуны Мавзолея В. И. Ленина. Слева направо: К. Е. Ворошилов, А. И. Гагарин, Ю. А. Гагарин, А. Т. Гагарина, А. Н. Косыгин, Н. С. Хрущев, Н. А. Мухитдинов, Д. С. Полянский, В. И. Гагарина, Л. И. Брежнев, А. И. Микоян, Ф. Р. Козлов. 14 апреля 1961. [РГАСПИ. Ф. 397. Оп. 3. Д. 389]


В этих идеях весь Косыгин: он размышляет, сопоставляет, предлагает, отвергает, ищет оптимальные подходы к созданию структуры управления хозяйственным комплексом, прекрасно понимая, что управление — один из важнейших и основных институтов экономики. Подчеркивает, что институт управления — структура чрезвычайно сложная, что каждый элемент управления — комитет, министерство, Госплан, совнархоз — нуждается в особом внимании и понимании функций.

Он много размышлял о том, как сблизить науку с производством, с практикой, и что самое важное — с планированием:

— Планирование остается для нас главным стержнем всей хозяйственной системы, вокруг которого все и «крутится». Планирование должно идти «снизу», а не спускаться «сверху». При планировании важен принцип единого руководства, принцип ответственности. Важна четкость в понимании и реализации основных принципов руководства экономикой, что предотвратит появление сложных и дополнительных управленческих инстанций, способных лишь затруднить деятельность всего хозяйственного механизма, — подобного рода «монологи», когда Алексей Николаевич «проговаривал» сам для себя ту или иную идею, были для него составной частью выработки общей концепции решения той или иной проблемы.


Первый заместитель председателя Совета министров СССР А. Н. Косыгин, композитор, народный артист СССР А. И. Хачатурян с супругой на одном из мероприятий. Москва. 1961. [РГАКФД. Ед. хр. 116001]


Все это — поиск оптимальной модели управления, которая не «палочка-выручалочка», а работающий механизм, но требующий постоянного внимания и реакции на внутренние процессы, требующий постоянных изменений, дополнений, исправлений и доработок, то есть, по сути, «живой организм», оперативно реагирующий на «окружающую среду».

К осознанию базовых принципов будущей реформы Косыгин подходил постепенно, осмысливая каждый узел хозяйственного механизма.


Прогулка на даче Н. С. Хрущева под Москвой. Слева направо: А. И. Микоян, О. Куусинен, Р. Я. Малиновский, Н. В. Подгорный, Ф. Р. Козлов, Л. И. Брежнев, Н. С. Хрущев, А. Н. Косыгин, М. А. Суслов и другие. 1963. [РГАСПИ. Ф. 84. Оп. 3. Д. 407. Л. 6]


Эти же идеи Алексей Николаевич озвучил в выступлении в Институте общественных наук, обобщая свой анализ: экономика не может быть замкнутой в рамках одной страны, догматизм в экономике чрезвычайно опасен, в настоящее время требуются и новые подходы, и новые люди… Косыгин знал, о чем говорил, примеров тому он мог бы привести, что называется, «массу», да и сами слушатели были осведомлены о том, что происходило в таких странах, как Албания или более близкие к советским границам Китай и Северная Корея, руководство которых уже с конца 1950-х годов ориентировалось на самоизоляцию…


Руководители партии и правительства во время прогулки на подмосковной даче. На первом плане слева направо: А. И. Микоян и А. Н. Косыгин; далее Н. С. Хрущев, Н. В. Подгорный, Л. И. Брежнев и другие. 1963. [РГАКФД. Ед. хр. 384340]


Руководители партии и правительства на прогулке. Слева направо: секретарь ЦК КПСС Н. В. Подгорный, председатель Совета министров СССР Н. С. Хрущев, председатель Президиума Верховного Совета СССР Л. И. Брежнев, секретарь ЦК КПСС Ф. Р. Козлов и первый заместитель председателя Совета министров СССР А. Н. Косыгин. Московская область 1963. [РГАКФД. Ед. хр. 115882]

Зарубежные вояжи

В середине июня 1962 года начался первый зарубежный деловой визит Алексея Николаевича Косыгина в Италию.

Мы не случайно, говоря о зарубежных вояжах и встречах, уделяем столько места Италии. Эта страна занимала особое место в стремлении А. Н. Косыгина понять и перенять зарубежный опыт управления промышленностью, именно эта страна выступила соучастником ряда важнейших индустриальных проектов, которые советскому премьеру удалось реализовать в 1970-х годах. Ни одна другая страна — даже Финляндия, с президентом которой он дружил, — не смогла занять столько внимания Косыгина, сколько Итальянская Республика.

Визиту предшествовали непростые, скорее даже трагикомические, обстоятельства: представители советского посольства в Италии, сотрудники Министерства иностранных дел Советского Союза никак не могли организовать приглашение Косыгина в Италию от официального Рима. Причины были непонятны и необъяснимы.

Советский посол в Италии Сергей Павлович Козырев рискнул пойти на довольно рискованный, даже несколько авантюрный шаг: заместителя председателя советского правительства А. Н. Косыгина (с женой и дочерью) пригласило в Италию само советское посольство в лице советского посла! Редчайший случай в дипломатической практике.

…Интерес к западной экономической и научно-технической мысли, западноевропейской экономике, к особенностям управления в промышленно развитых странах Западной Европы у Алексея Николаевича сохранился еще со времен службы в Красной армии благодаря газете «Боевая правда», на страницах которой публиковался разнообразный материал, освещающий и дающий — общее конечно — представление о национальном хозяйстве европейских государств. Не переставал интересоваться последним Косыгин и в 1920-е годы, в пору работы в сибирской кооперации. В 1930-х годах (по возможности) он знакомился с англоязычной специальной технической литературой, посвященной исключительно проблемам ткачества и производства текстиля (напомним, что Косыгин, как он сам признавался, «неплохо читал по-английски»). Во время Второй мировой войны благодаря ленд-лизу у А. Н. Косыгина, как заместителя председателя Совнаркома СССР, была возможность получать техническую литературу, периодические специализированные издания, анализировать информацию о технических новинках. Во второй половине 1950-х годов, когда появилась реальная возможность получать информацию не только из зарубежных газет или реферируемых сборников, но и благодаря возможности выезда за рубеж, встреч с представителями деловых кругов западноевропейских стран, А. Н. Косыгин не преминул этим воспользоваться, благо, что это нужно было не только «лично ему».

Еще в мае 1961-го состоялась его встреча с министром торговли Великобритании Реджинальдом Модлингом, на которой обсуждались перспективы развития советско-британской торговли.

Как оказалось, Алексей Николаевич был наделен всеми задатками не только «крепкого и талантливого советского хозяйственника», но и прирожденного дипломата (и это он еще не раз докажет).

Во время беседы с Модлингом Косыгин первым делом заявил о своей принципиальной позиции: он — сторонник торговли не конъюнктурной, а выстроенной на фундаментальной основе, не единовременных сделок, а долгосрочных контактов.

Из записи беседы Косыгина с Модлингом было ясно, что советская сторона имеет прекрасное представление о технологических новинках в промышленном производстве, о состоянии дел в отдельных хозяйственных отраслях, причем не только в Великобритании, а также в США, Франции, Японии.

Но встреча с министром торговли Великобритании была лишь «пробным шаром», который получил ускорение во время поездки Алексея Николаевича в Италию, в 1962 и 1964 годах…

Тогда, в 1962-м, советскому посольству в Италии не только удалось «пробить» и организовать поездку Косыгина в страну, но и подготовить в Милане конференцию 14 представителей итальянских деловых и политических кругов. Косыгин выступил на этой конференции с докладом, в котором без каких-либо обиняков сказал о том, что Советский Союз нуждается в установлении прочных торговых, научно-технических контактов с Западом, что ни одна страна в мире не может жить изолированно от всего остального мира, в противном случае страну эту ждет социально-экономический упадок, что от того противостояния, которое сложилось между «социалистическими и капиталистическими странами» после 1947-го (Косыгин упомянул Фултонскую речь Черчилля, но ни словом не обмолвился о советской реакции на нее), надо постепенно отходить: «мы нуждаемся друг в друге», — примерно таковым был лейтмотив косыгинского выступления.

Участники встречи ничего подобного не ожидали, а потому совершенно естественными были приглашения Косыгину посетить ряд итальянских фирм. Алексей Николаевич воспользовался радушием хозяев и побывал на крупнейших производствах таких всемирно известных итальянских фирм, как «Эни», «СНИА Вискоза», «Фиат», «Монтекатини», «Пирелли» и «Шатильон».

Во время этой поездки внешне невозмутимый Косыгин с трудом сдерживал свое восхищение не только тем, как выстраивался процесс производства, но и управлением предприятиями, взаимоотношениями, контактами с партнерами по совместным производственным проектам; не ускользали от него и проблемы, но они, по его мнению, носили, скорее, социальный характер и, как считал Алексей Николаевич, не могли иметь места в СССР.

Но самое главное заключалось в том, что Косыгин сам для себя искал ответ на вопрос: в чем причина технического «прорыва» западноевропейских стран? Та же Италия… она пережила почти 26 лет фашистской диктатуры, «катком» по ней прошлась Вторая мировая война, экономические проблемы 1940-х годов едва не «добили» страну, поставив на грань нищеты огромные массы населения… И вот такой социально-экономический «прорыв»!

Ответ на вопрос он нашел (правильнее сказать — сформулировал) позже, когда вернулся домой…

А после поездок по промышленным центрам Итальянской Республики у Алексея Николаевича состоялось 27 июня две встречи.

Первая — с министром внешней торговли Италии, вторая — с премьером страны.

…Июньское утро, летняя резиденция посла СССР в Италии вилла Абамелек. Небольшой овальный стол, несколько стульев, друг напротив друга сидят Косыгин и итальянский министр торговли Луиджи Претти. Рядом переводчики и помощники.

Начал разговор итальянец:

— Господин Косыгин, Министерство внешней торговли республики не имеет таких полномочий, как советское Министерство внешней торговли, и не осуществляет оперативного контроля за коммерческой деятельностью итальянских фирм, действующих на свой страх и риск.

Но наше Министерство внешней торговли Италии охотно пойдет на расширение торговли с СССР, тем более что Советский Союз по сравнению с другими странами — покупателями итальянского промышленного оборудования имеет большие финансовые возможности и вопросы платежей за товары в советско-итальянской торговле решаются легче, чем в торговле с другими странами.

Что касается импорта советской нефти в Италию, то мы рассчитываем, что в будущем ее можно будет закупать в бóльших объемах, чем это делалось ранее.

Косыгин не заставил ждать с ответом:

— Господин Претти, я сторонник идеи долгосрочных торговых соглашений и считаю, что экономика Советского Союза и экономика Итальянской Республики от этого только выиграют.

— Но, — Алексей Николаевич на секунду задумался, — долгосрочное соглашение может быть заключено лишь при обоюдном желании двух стран. У советской стороны такое желание есть, слово за Италией…

Выслушав перевод, Претти поспешил заверить, что и он в принципе за долгосрочные соглашения.

А. Н. Косыгин акцентировал внимание еще на одном моменте:

— Советская сторона будет покупать оборудование там, где оно дешевое и технически более передовое.

На встрече с премьер-министром Итальянской Республики Аминторе Фанфани, начавшейся спустя два часа после окончания беседы с министром торговли, Косыгин повторил:

— Советский Союз готов строить свои деловые отношения с Италией, но не на основании каких-либо конъюнктурных соображений или от случая к случаю, а на долгосрочной перспективе, которая создала бы прочную основу не только для торговли, но и для советско-итальянских отношений в целом.

Выдержав паузу, Алексей Николаевич добавил:

— Для этого в наличии есть все необходимые важнейшие условия, поскольку экономики двух стран взаимно и гармонично дополняют друг друга, и обе стороны проявляют заметный и настоящий, а не показной интерес к увеличению товарооборота.

Итальянский президент никак не комментировал сказанное, так что Косыгин, не дождавшись ответной реакции, продолжил:

— Стоит внимательно изучить вопрос о возможности заключения долгосрочного торгового соглашения между СССР и Италией до 1970 года (то есть на 8 лет), учитывая обоюдное желание сторон.

Специально Косыгиным был затронут вопрос о положении юга Италии, который, будучи аграрным регионом, уступал промышленно развитому северу страны. Косыгин досконально изучил вопрос и своими предложениями рассчитывал заинтересовать итальянское руководство:

— На юге Италии налицо все возможности для своего развития, в первую очередь — большие резервы рабочей силы, которые ждут своего применения, а также удобные морские коммуникации, соединяющие страну в том числе и с Советским Союзом.

— В план итальянского правительства, — указал советский гость, — входит развитие промышленности на юге республики, в том числе строительство металлургических комбинатов на морском побережье. Можно было бы рассмотреть вопрос о снабжении этих металлургических комбинатов железной рудой и углем из Советского Союза в обмен на оборудование и продукцию итальянской промышленности. В свою очередь, развитие металлургии на юге страны дало бы мощный толчок всему развитию национального хозяйства Италии и способствовало бы повышению экономического уровня и росту благосостояния южных районов страны, развитие которых, по заявлению самих итальянских деятелей, является одной из серьезных проблем республики.

Фанфани был удивлен тем обстоятельством, что человек, пребывавший в Италии всего 10 дней, сумел очень точно определить проблемы развития итальянской экономики и дать свои предложения.

В ответ Косыгин отметил, что во время его поездки по стране ему оказывалось самое сердечное гостеприимство со стороны итальянских деловых кругов и государственных деятелей, а также населения тех городов, которые он посетил. Он поблагодарил премьера за его усилия для того, чтобы сделать эту поездку приятной и полезной.

Фанфани было явно неудобно, поскольку поездку организовало советское посольство. Но советский посол, присутствующий на встрече, не проронил ни слова.

…В течение 1963 года мало что изменилось между СССР и Италией в развитии экономических взаимоотношений, причина — состоявшиеся в Италии выборы в парламент и смена правительственного кабинета.

Но Косыгин привык не отступать, а доводить все до конца.

В марте 1964-го в Рим отбыла представительная советская правительственная делегация во главе с Алексеем Николаевичем с целью сдвинуть «с мертвой точки» экономические взаимоотношения, добиться решения о заключении долгосрочного договора с Итальянской Республикой.

А. Н. Косыгин и посол СССР в Италии С. П. Козырев провели ряд встреч с «верхушкой» политического и государственного истеблишмента республики — президентом страны Антонио Сеньи, председателем Совета министров Италии Альдо Моро, заместителем премьера Пьетро Ненни, министром иностранных дел республики Джузеппе Сарагатом, министром внешней торговли Бернардо Маттареллой, с наиболее влиятельными представителями деловых кругов Италии — руководством таких фирм, как «Фиат», «Шатильон», «Монтекатини», «Пирелли», «СНИА Вискоза», «Эни», «Оливетти». Косыгин посетил ряд предприятий итальянских химических и нефтехимических фирм, в том числе концерна «Эни» в Джеле (Сицилия) и Флоренции, фирмы «СНИА Вискоза» в Павии, «Эдисон» в Порто-Маргере и Приоло (Сицилия), «Шатильон» в Верчелли, «Бомбрини Пароди-Дельфино» в Коллеферро, «Монтекатини» в Порто-Маргере и Терни, судостроительные верфи «Ансальдо» в Генуе.

Когда много лет спустя у Косыгина интересовались, какие из многочисленных зарубежных поездок и встреч с западными политиками и бизнесменами ему запомнились более всего, он всегда вспоминал свои поездки в Италию в первой половине 1960-х годов. Это были, по сути, первые его зарубежные поездки, связанные с решением глобальных задач по развитию советской экономики посредством поиска возможного сотрудничества с западными деловыми кругами. Именно во время этих первых поездок закладывалось и «оттачивалось» умение вести переговоры, что называется, «на высшем уровне», умение объективно сравнивать особенности «у них» и «у нас», умение выбирать с учетом собственных интересов, но не обижая деловых партнеров и поддерживая интерес к совместному сотрудничеству.

В самолете, возвращаясь домой, Алексей Николаевич старался суммировать и осмыслить результаты поездок, особенно последней, в Италию:

— Мы же… во многом похожи друг на друга, итальянцы и русские… Порой — рассудительны, порой эмоционально неуравновешенные… И у нас есть чему друг у друга поучиться. Что у итальянцев? Во-первых, они всерьез обеспокоены экономической обстановкой: темпы капиталовложений и промышленного производства снижаются, сокращаются кредитные возможности, значительно ослабли экспортные возможности итальянской промышленности, а утечка капиталов за рубеж, наоборот, увеличивается — все это грозит обернуться серьезными осложнениями…

Можно ли считать Италию слабым звеном экономики всей Западной Европы? Да, конечно… — Косыгин вздохнул, — экономическая конъюнктура на мировом рынке ухудшается, идет усиление конкуренции со стороны набирающей индустриальную мощь Западной Германии, и в то же время экспортные возможности итальянской промышленности уменьшаются…

В итоге, — Алексей Николаевич придвинул к себе составленную еще накануне полета справку о торговом балансе Италии, — идет увеличение импорта, которое тянет за собой отрицательное сальдо и дефицит платежного баланса… Каков он? Вот — более одного миллиарда долларов. Все это скажется, если уже не сказывается, не только на промышленных гигантах, но и на среднем и мелком бизнесе… Не завидую….

А что бы ты, Алексей Николаевич, сделал на месте итальянского премьера и всего правительства? Конечно, в качестве одной из возможностей поддержания экономической активности и обеспечения заказами крупнейших итальянских фирм, настоял бы на росте экспорта продукции в другие страны, прежде всего в Советский Союз, рынок сбыта которого очень впечатляет…

…И что же у нас остается в сухом остатке, Алексей Николаевич?

Косыгин в своих расчетах оказался прав. Новое итальянское правительство, несмотря на его более «правый характер», чем у кабинета Фанфани, выступая за развитие торговых отношений с СССР и за выделение кредитов для расширения советско-итальянской торговли, заключило двухсторонний договор сроком на пять лет…[345]

В итоге двух поездок Косыгина в Италию в том же 1964-м было подготовлено постановление Президиума ЦК КПСС «О закупке в Италии на условиях долгосрочного кредита комплектного оборудования для химической, нефтехимической и легкой промышленности и использовании в СССР опыта итальянского машиностроения и строительства промышленных предприятий в связи с поездкой советской правительственной делегации в Италию». Согласно одному из пунктов постановления, комиссии, в состав которой вошел А. Н. Косыгин, поручалось подготовить комплекс предложений по вопросам проектирования и строительства предприятий. Для этого предполагалось пересмотреть весь существующий в настоящее время порядок проектирования, строительства и реконструкции предприятий.

* * *

Представление о возможной, но крайне необходимой реформе складывалось у Косыгина, как мозаика — единая картинка из разномастных и разноразмерных кусочков — состояние национального хозяйства СССР, его «сильные» и «слабые» стороны, зарубежный опыт, новые технологии, поиск деловых партнеров и свободных ресурсов… Еще одно усилие, и общее видение должно сложиться в единый пазл. Заинтересованность в результатах труда, которую можно стимулировать только одним — ставкой на рост материального благосостояния (проще сказать — «рублем»). Да, это выпадало из марксистской теории, но в мировую революцию Косыгин давно не верил и не скрывал этого[346]. Взамен — шесть основных «базовых точек»:

Заинтересованность — да.

А еще — конкуренция.

А еще — оперативность внедрения новых технологий.

А еще — экономизация населения страны.

А еще… да много таких «еще»…

Но главное — ситуация в высших эшелонах партийного руководства СССР — поддержат, не поддержат, будут «вставлять палки в колеса» или нет…

Хрущев и Косыгин

О Косыгине — в мире — заговорили после его обстоятельного доклада, с которым он выступил в Риме по итогам итальянского вояжа, его фото появлялись в западноевропейской и американской печати, где по достоинству оценили его ум и хватку, профессионализм и умение вести деловые переговоры.

Однако в Москве отношение к Косыгину не было столь однозначно восхитительным.

…Хрущев недолюбливал Косыгина, нелюбовь эта начала складываться еще во время Великой Отечественной войны 1941–1945 годов. Косыгин же старался не демонстрировать свои настроения, не высказывать своих оценок, не выплескивать сиюминутные эмоции. А может быть, срабатывал старый принцип, выработанный еще во времена Сталина: «не высовывайся»… На заседаниях Президиума ЦК КПСС Косыгин никогда не противоречил, никогда не спорил и уж, упаси Бог, никогда не критиковал первого секретаря Центрального комитета. Его выступления были выдержанными в рамках того «жанра», который был принят в ЦК: обязательно подчеркнуть, что действуешь «в русле» сказанного руководством и следуешь «ценным указаниям», а после можно предложить и свои идеи. Но — предложить, а не настаивать. «Последнее» слово всегда за «первым»…

Хрущев старался сделать все, чтобы держать Косыгина на вторых, после себя, позициях, хотя и признавал, что в вопросах хозяйственных Алексей Николаевич «на голову» выше него и что и в правительстве, и в ЦК профессиональнее Косыгина как хозяйственника-практика никого нет. Выбирая в 1959-м кандидатуру на пост руководителя Госплана между А. Н. Косыгиным и И. И. Кузьминым[347], Хрущев сделал выбор в пользу Алексея Николаевича, хотя симпатии большинства членов Центрального комитета были на стороне обаятельного (но не профессионала) Иосифа Иосифовича, проработавшего на этом посту уже два года.

А ведь еще в 1957-м, во время проходившего в Москве Международного совещания представителей коммунистических и рабочих партий, Хрущев рекомендовал Косыгина Мао Цзэдуну как вероятного кандидата на пост председателя Совета министров СССР[348], особо подчеркнув, что и Сталин обдумывал возможность назначения Косыгина на пост руководителя правительства. Но, как известно, до этого дело «не дошло»…

Сохранялось, таким образом, такое паритетное равновесие, но не союз двух единомышленников.

В феврале 1964 года Хрущев даже «подсластил» горькую пилюлю, удостоив Косыгина званием Героя Социалистического Труда — к 60-летию со дня рождения[349].


Указ Президиума Верховного Совета СССР «О назначении тов. Косыгина А. Н. председателем Госплана СССР». 20 марта 1959. [ГА РФ. Ф. Р-7523. Оп. 77. Д. 55. Л. 62]


Однако рано или поздно «нарыв должен был вскрыться» и «эпоха компромисса» должна была закончиться. И это произошло во время заседания Президиума ЦК — в августе 1964 года, на котором Косыгин отсутствовал (почему? специально или нет? сделано все, чтобы не присутствовал? — непонятно). На заседании, в частности, обсуждали вопросы о текстиле, хлопке, синтетике.

Хрущев был, что называется, в ударе:

— Нет здесь Косыгина. Но тут Косыгиным пахнет… Нити тянутся к Косыгину. У него старые взгляды… Он мне целую лекцию прочел… Видно, что он со знанием дела говорит. Но до того, когда плуг ввели, крестьяне сохой пахали. А он, Косыгин, говорил, что урожаи при вспашке сохой лучше[350].

Желая «усилить» свою «речь», Хрущев состроил на лице глупую «мину» и, как бы в недоумении, развел руки в стороны.

Никита Сергеевич был в своем «репертуаре»…

Косыгин знал, о чем и как велся разговор, и 14 октября того же 1964-го, на ставшем знаменитым двухдневном заседании Президиума, где «снимали» Никиту Сергеевича с главных постов страны и партии, «выдал» Хрущеву хотя и эмоционально и сбивчиво, но по «гамбургскому счету»:

— Стиль Ваш, товарищ Хрущев, — не ленинский. Вы все сами и сами. Других — в сторону. На XXII съезде партии два доклада на себя взяли. А пленумы? Сами все делаете. Противопоставили себя и Президиуму ЦК, и самому ЦК! А о коллегиальности забыли? Военные вопросы монополизировали. Ни с кем не считаетесь. Интригуете. Не радуетесь карьерному росту Ваших коллег. Власть на вас давит. Письма льстивые рассылаете, а критические нет. Вам нравятся овации.


Указ Президиума Верховного Совета СССР «О присвоении А. Н. Косыгину звания Героя Социалистического Труда». 20 февраля 1964. [ГА РФ. Ф. Р-7523. Оп. 82. Д. 118. Л. 152]


Записки и единоличные решения о пятилетке и восьмилетке, в которых Вы замазываете трудности, — кому это нужно?

Считаю, Вас необходимо освободить от всех постов…[351]

Вот так: в 1957-м поддержал, а спустя семь лет — просто «утопил»… Опять же — сделал, как велели правила внутрипартийной жизни в КПСС…

…Хрущев был освобожден от должности первого секретаря ЦК и выведен из состава Президиума ЦК. Пленум ЦК КПСС 14 октября 1964 года признал нецелесообразным в дальнейшем совмещение постов руководителя партии и правительства.

15 октября Никита Сергеевич был освобожден и от обязанностей председателя Совета министров.

Когда сообщение об отставке Хрущева готовилось для печати, Косыгин настаивал:

— Усилить о культе Хрущева, мягче о его вкладе[352].

И зачем? Мстил? Нет, не был Алексей Николаевич мстительным. Не думаю. Скорее всего, так диктовали «правила», а последних Алексей Николаевич в своей партийной и государственной службе придерживался всегда… Да и эмоции — не в последнюю очередь…

По словам сына Хрущева, который ссылается при этом на тогдашнего руководителя КГБ СССР В. Е. Семичастного, «когда пришли к Косыгину за неделю до этого [свержения Хрущева], то первый его вопрос был:

— Как КГБ?

Когда ему сказали, что мы в этом участвуем, он сказал:

— Я согласен»[353].

То есть Косыгин был в курсе готовящегося снятия Хрущева как минимум дней за семь до октябрьских событий. Но это если верить В. Е. Семичастному и С. Н. Хрущеву. Последний считал Косыгина «рассудительным»[354].

* * *

Однако 11 лет спустя после отставки Хрущева и четыре года спустя после его смерти, летом 1975-го, Косыгин сделал все, чтобы помочь родственникам бывшего первого секретаря установить на могиле последнего памятник работы скульптора Эрнста Неизвестного. Очень уж боялись партийные бонзы — разного ранга — брать на себя ответственность. Алексей Николаевич не побоялся, и с тех пор надгробный памятник, состоящий из пяти белых и пяти черных камней (точная характеристика времени «правления» Хрущева), «украшает» место последнего упокоения Никиты Сергеевича.



Протокол № 9 заседания Пленума ЦК КПСС об утверждении председателем Совета министров СССР А. Н. Косыгина. 14 октября 1964. [РГАНИ. Ф. 2. Оп. 1. Д. 748. Л. 3, 23]

* * *

На заседании пленума ЦК КПСС 14 октября 1964-го рассматривался вопрос о председателе Совета министров СССР:


«Голоса: Предлагаем рекомендовать т. Косыгина.

Брежнев:

— Это совпадает и с мнением Президиума ЦК. Других предложений нет, товарищи? Я голосую. Кто за то, чтобы рекомендовать Президиуму Верховного Совета СССР назначить председателем Совета министров СССР товарища Косыгина А. Н., прошу членов ПК поднять руки. Прошу опустить. Кто против? Нет. Кто воздержался? Нет.

Давайте проголосуем все вместе — и кандидаты в члены ЦК, и члены Ревизионной комиссии. Я голосую. Кто за то, чтобы товарища Косыгина рекомендовать председателем Совета министров СССР, прошу поднять руки. Прошу опустить. Кто против? Кто воздержался? Нет. Рекомендуется на пост председателя Совета министров СССР единогласно. (Бурные, продолжительные аплодисменты. Все встают.)

Косыгин:

— Товарищи! Хочу поблагодарить вас за то большое доверие, которое мне оказано сегодня. Со своей стороны, приложу все силы, знания, умение, чтобы оправдать ваше высокое, большое доверие, буду стремиться к тому, чтобы выполнить его с честью. (Бурные аплодисменты.)».

15 октября указ Президиума Верховного Совета СССР о назначении А. Н. Косыгина председателем Совета министров был подписан председателем Президиума А. И. Микояном[355].


Указ Президиума Верховного Совета СССР «О назначении тов. Косыгина А. Н. председателем Совета министров СССР». 15 октября 1964. [ГА РФ. Ф. Р-7523. Оп. 82. Д. 153. Л. 116]


Американский финансист и политик Дэвид Рокфеллер считал, что Косыгин проиграл в борьбе за власть в Кремле руководителю Коммунистической партии Леониду Ильичу Брежневу и был назначен на подчиненное положение председателя Совета министров СССР — «главного операционного директора советской экономики»[356].

Но так ли это? Стремился ли он занять первый пост — генерального секретаря? Не могу найти тому подтверждения.

Косыгин был и оставался «вторым» — везде и всегда, всегда и везде

С другой стороны, почему же Брежнев «выбрал» Косыгина? Почему «доверил» экономику страны? Не было других кандидатур? Уверен — были. Обоюдное соглашение, заключенное между Брежневым и Косыгиным на каких-то взаимных условиях? Вполне вероятно. Но, может, ответ на вопрос о «выборе» где-то, что называется, «на поверхности»? В вопросах экономики и социальной политики Косыгин был опытнее и авторитетнее Брежнева. Его знали и уважали «хозяйственные тяжеловесы» — руководители крупнейших производств. И в этом Брежнев уступал Косыгину. И признавал это, хотя бы сам себе. И все последующие годы у Брежнева даже мысли не было заменить Косыгина кем-то другим. Заниматься «ржавым» механизмом под названием «советская экономика» у генерального секретаря никакого желания не было. И никто, как нам представляется, не желал взваливать этот груз, это бремя. Косыгин был самой удобной кандидатурой: много и многих знал, многое умел, «жил» в экономике, да и в политические «дрязги» не лез, старался обходить стороной все партийные «кланы» и «землячества»; хватило ему «Ленинградского дела» и столкновения «московских» с «ленинградскими».

Но желал ли сам Косыгин занять пост председателя Совета министров? Своими планами он никогда и ни с кем не делился, но и «заявлять самоотвод» не собирался. Так же как не собирался просто «отбывать свой номер».

Загрузка...