Алфавита. Книга соответствий

Лагман

Сафонов проспал и перевал, и весь быстролетный спуск и очнулся только в Дангаре, когда машина остановилась, норовя вжаться в куцую тень у дверей столовой. Коваль хлопнул дверцей и стал, кряхтя и выпячивая брюхо, потягиваться и так и этак, разминая приморившееся от долгой шоферской работы тело. Вылезла и повариха (см. Поле)

Валентина Аркадьевна. Она охала, страдальчески морщилась и вздыхала, а на голове у нее зачем-то была соломенная шляпка с бумажной розочкой. Вообще, я еще утром обратил внимание, что ее внешность разительно отличается от привычного мне облика отчаянных экспедиционных поварих.

Сафонов потер лицо ладонями, после чего взгляд его приобрел осмысленность, сел, промычал что-то неразборчивое, потом заключил:

— Дангара.

И спрыгнул на землю.

Было три часа дня, воздух звенел от зноя.

В чайхане по крайней мере не было солнца. Правда, его с лихвой возмещали духота и полчища мух. Коваль поручил мне гонять их, а сам направился прямиком на кухню — было слышно, как он там по-хозяйски с кем-то здоровается. Скоро он принес два чайника и пиалушки.

Дуя в пиалу, Валентина Аркадьевна невольно постанывала.

— Эта ужасная жара, — жаловалась она. — Я два раза принимала сердечное…

— Ничего, скоро приедем, — отозвался Сафонов. — Вот пообедаем,

Коваль вам водички свеженькой нальет на дорожку.

Когда напились чаю, на столе появились глубокие чашки-касы с огнедышащим лагманом.[5]

Коваль сделал спину горбом, прочно упер в стол оба локтя; в левой руке он сжимал половину лепешки, правой совершал необходимые движения ложкой; беспрестанно сербал, хлюпал, отдувался; проглотив, еще круче набычивался, чтобы, вцепившись зубами, оторвать кусок хлеба. При этом успевал еще кое-что говорить.

— Лагман, — невнятно сказал он, обращаясь к Клавдии Петровне, которая в пятый или шестой раз протирала носовым платком алюминиевую ложку, после чего, как следует в нее внюхавшись, снова начинала протирать. — Лагман! Самая еда, чтобы похавать.

Запястье мощной руки Коваля было в ширину ладони — волосатое и бугристое.

— Жаль только, голова от него потом чешется, — добавил он. — А так — ничего.

Валентина Аркадьевна долго вдумывалась в смысл его фразы, затем начала все же осторожно хлебать.

Я прыснул.

— Шутник ты, Коваль, — сказал Сафонов, вытирая пот со лба. — Даже дети над тобой смеются… Пореже метал бы. Ты что как в голодный год…

— Ешь — потей, — ответил Коваль, с хлюпаньем втягивая в себя длиннейшую лагманову макаронину. — Работай — мерзни.

Сафонов хмыкнул.

— Да ты не больно-то и потеешь, — заметил он. — Что-то у тебя в организме не то, Коваль. Реакции нет.

— А у тебя есть, что ли? — насторожился было Коваль, но махнул рукой и снова стал с бульдожьей хваткой рвать лепешку.

— Конечно. Холодно — дрожу, жарко — потею. Вон, видишь, весь мокрый.

Реакция организма, — ответил Сафонов, пожав плечами.

— Да ладно! — недовольно буркнул Коваль. — Какая реакция, когда хаваешь!..

Было слышно, как жужжат и позванивают о стекла мухи.

— Ой! — воскликнула вдруг Валентина Аркадьевна, выпрямляясь и со звоном бросая ложку на стол. — Чешется! Правда — чешется!..

Никто не ответил.

Валентина Аркадьевна помолчала, прислушиваясь к себе.

— Может быть, это от лука? — спросила она в сторону. — Из чего этот лагман-то?

Сафонов пожал плечами, а потом посмотрел на нее пронзительно.

— Трудно сказать, — ответил он, опуская взгляд. — Можно у чайханщика рецепт спросить.

— Ой, хорошо бы! — оживилась Валентина Аркадьевна. — Я собираю рецепты!..

Сафонов достал сигареты из кармана рубашки.

— Да-а-а, — неопределенно протянул он. И вздохнул: — Повезло нам, значит, с поварихой…