Часть 28 Конец Нью-Норфолка
10 мая 3-го года Миссии. Пятница. Полдень. Галлиполийский полуостров, Долина Анафарта, британская колония «Нью-Норфолк».
Губернатор колонии полковник Горацио Проктор-Бошамп
Шел восемнадцатый день с момента основания колонии. Полковник был вынужден признать, что за это время не сделано почти ничего, и запланированный замок, грозно возвышающийся над окрестностями, в настоящий момент остается лишь мечтой. Ров вокруг «высоты 60» не выкопан, и даже эскарп еще лишь намечен; рыть колодец, обязательную принадлежность любого замка, и не начинали, о частоколе еще не было и речи. Пока на вершине холма вырубался лес, временное поселение, представляющее собой навесы от дождя и солнца, кое-как связанные из жердей сыромятными ремнями, расположилось у небольшой речушки, протекавшей у его подножья.
Для работ по обустройству колонии разошедшимся по окрестностям британским солдатам удалось наловить чуть больше сотни грязных скво, и вдвое меньше - подростков обоих полов. Слишком редким было местное население, а их стоянки находились друг от друга в целых днях пути. При этом некоторые из наловленных аборигенов уже умерли от тяжелого труда и плохого обращения, и сколько их точно осталось в живых, знал только управляющий колонией капитан Фрэнк Бек, а полковник Проктор-Бошамп такими мелочами себе голову не забивал.
Гораздо хуже было то, что куда-то запропастился взвод лейтенанта Тейлора, направленный к южной оконечности Галлиполийского полуострова наловить рабочей силы и проверить, нет ли там других пропавших частей из британского контингента. Когда вышли все сроки, а Тейлор так и не вернулся, полковник отправил по следам пропавшего взвода отряд второго (младшего) лейтенанта Лесли Карпентера, одного из самых успешных и безжалостных к аборигенам британских офицеров. И вот сегодня спасательная экспедиция вернулась, причем солдаты и их командир были мрачны, будто побывали в гостях у самого Сатаны.
- Сэр, - сказал второй лейтенант Карпентер, ввалившись под командирский навес, - взвода бедняги Тейлора больше нет. Британские солдаты были убиты самым безжалостным образом, раздеты догола и брошены на съедение диким зверям. В том месте, где это случилось, нам удалось найти обглоданные трупы, двадцать один смертный жетон, и ничего из имевшегося при парнях оружия или снаряжения. Эти вещи их убийцы унесли с собой все без остатка.
Услышав такую шокирующую новость, полковник Проктор-Бошамп вскочил с дубовой колоды, на которой восседал будто монарх на троне, и, загораясь гневом, прорычал:
- Лесли, вы думаете, что это сделали аборигены?
- Совсем нет, сэр! - ответил второй лейтенант, вытянувшись перед полковником в струнку. - Это сделали такие же, как и мы, белые цивилизованные люди. Наши товарищи были застрелены из огнестрельного оружия, а потом безжалостно добиты выстрелами в голову. Местные дикари так не умеют. Они вообще не знают, что такое война. Вот что мы там нашли...
С этими словами Лесли Карпентер вытащил из кармана бриджей горсть стреляных гильз (по большей части от девятимиллиметрового германского пистолета «парабеллум»), среди которых была и пара штук от русской винтовки «мосина».
- Срань Господня! - только и смог произнести ошеломленный полковник Проктор-Бошамп.
- Мы не нашли ни одной гильзы от британской винтовки или револьвера, - хладнокровно продолжил свой рассказ второй лейтенант Карпентер, - а это значит, наши парни были застигнуты врасплох и погибли прежде, чем смогли оказать сопротивление своим убийцам. А еще мы не обнаружили жетона лейтенанта Тейлора, да и количество тел на одно меньше, чем полная численность его отряда. Наверняка нападавшие его схватили, пытали и увели с собой, чтобы убить где-нибудь в другом месте.
- Надеюсь, это все? - спросил полковник.
- Нет не все, сэр, - ответил Карпентер. - В поисках лейтенанта Тейлора мы прошли по следам этих людей, часть которых была обута в ботинки, а часть в мокасины местных, и вышли к разоренному людьми лейтенанта Тейлора стойбищу аборигенов, где обнаружили свежезарытую братскую могилу. Произведя раскопки, мы обнаружили, что там похоронены местные - скорее всего, убитые нашими солдатами при разорении поселения. Все, как обычно в таких случаях - взрослые мужчины, слишком упрямые для того, чтобы работать, и маленькие дети, от которых нет никакого прока. Проследив путь незнакомцев дальше, мы вышли на берег реки, где выяснили, что наши враги ушли вверх по течению, после чего наш отряд повернул обратно, чтобы доложить обстановку вам, сэр. Все, сэр.
- Дичь какая-то! - воскликнул полковник, сжав кулаки. - Хорошо вооруженные цивилизованные люди, которые без предупреждения стреляют в британских солдат, без всякой пощады добивая раненых, и в то же время хоронят в могилах убитых нами аборигенов. Такого просто не может быть, потому что не может быть никогда! Скажите, Лесли, а может, это были турки?
- Не думаю, сэр! - ответил второй лейтенант. - Турки наши враги, но вряд ли бы они стали хоронить аборигенов как своих собственных людей. Не та это порода. И то же самое относится к германцам, только себя считающим вершиной развития цивилизации. Я думаю, сэр, что на истинного виновника случившейся трагедии способны указать гильзы от русской винтовки Мосина, да и патроны к «парабеллуму», если посмотреть маркировку на донце, произведены тоже в России, а отнюдь не в Германии.
- Но русские - наши союзники по Антанте! - воскликнул полковник. - Не могут же они так просто нападать на англичан, даже не пытаясь вступить в переговоры, а потом с нечеловеческой жестокостью добивать раненых?
- Эти русские, сэр, могут не придавать большого значения нашему союзу здесь, в этом диком мире, где каждый сам за себя, - возразил Карпентер. - Помните выражение прежних времен: «Нет мира за этой чертой»? Тогда в Новом Свете каждая держава была сама за себя, вне зависимости от того, как складывались дела в Европе. К тому же русские, в отличие от других европейских наций, всегда относились к разным дикарям как к равным себе, и возились с ними как с собственными детьми. Возможно, это потому, сэр, что, несмотря на поверхностный налет цивилизации, внутри себя они сами остались дикарями, коварными и безжалостными.
- Возможно, вы и правы, Лесли, - произнес полковник после некоторого размышления. - Но, скажите, чего же, по вашему мнению, нам ждать теперь, после гибели отряда лейтенанта Тейлора?
- Беды, сэр! - ответил второй лейтенант. - Взяв в плен лейтенанта Тейлора, русские наверняка пытали его и смогли развязать язык, а потому знают теперь о нашей колонии все, а мы о них - ничего. Нам неизвестна ни общая численность русского отряда, ни места, где расположилось их поселение, а знаем только их намерение прийти сюда и убить нас всех, ибо двум медведям не ужиться в одной берлоге. Я думаю, сэр, что отряд, уничтоживший взвод бедняги Алана, производил разведку местности в окрестностях русского поселения, точно так же, как мы разведываем территорию вокруг своей колонии. В противном случае им просто не требовалось поворачивать обратно после завершения всех своих дел.
- Вот это-то и плохо, Лесли, - сказал полковник. - Если мы начнем рассылать небольшие отряды на разведку, то есть опасность, что погибнут по одному - так же, как погиб взвод лейтенанта Тейлора, а если мы попытаемся укрепиться на этом холме, то не будем знать, с какой стороны на нас обрушится опасность, и есть ли вообще угроза нападения...
- На это ничего не могу вам ответить, сэр! - гаркнул Карпентер. - Ибо сам нахожусь в таком же недоумении. Наверное, нам следует готовиться к обороне и постараться добиться, чтобы нас не застали врасплох. Ничего другого в мою лейтенантскую голову не приходит, сэр.
- Хорошо, Лесли, идите, - сказал полковник Проктор-Бошамп. - Я все хорошенько обдумаю, посоветуюсь с капитаном Беком, после чего доведу до вас свои указания.
12 мая 3-го года Миссии. Воскресенье. Полдень. Европейский берег реки Дарданеллы, первое сужения русла, в наше время на этом месте расположена турецкая крепость XVIII в. Бигали Келеси.
Командир подводной лодки М-34 капитан-лейтенант Николай Иванович Голованов
Четырехдневный переход до того места, где нашей команде предстояло разделиться, прошел штатно. Впереди основной группы на удалении в два-три километра двигался головной кавалерийский дозор, за ним шла пешая разведка, и только потом шли основные силы, а также невооруженное женское подразделение тылового обеспечения и клан Бобра, все-таки снявшийся со стоянки вместе с нами. Со стороны прибрежных холмов местность контролировал боковой дозор, состав которого сменялся два раза в день во время полуденного привала, а со стороны реки безопасность обеспечивала наша подводная лодка, двигаясь самым малым ходом под командой лейтенанта Чечкина, в то время как я сам шел пешком. Нашего лейтенанта было полезно на некоторое время оторвать от молодой жены, а мне, наоборот, требовалось влиться в основную массу подчиненных мне бой цов.
На второй день похода, достигнув стойбища клана Бобра, мы обнаружили, что британские людоловы там все-таки побывали, после чего повернули назад, основательно переломав все, что местные не взяли с собой. Например, родной клан Натальи, обитавший в почти безлесых холмах, шесты для своих шатров повсюду таскал с собой, ибо были они величайшей драгоценностью. Но тут, на покрытом соснами, березами и осинами европейском берегу Дарданелл, вырубить новый шест стоило лишь определенного, хоть и немалого, труда, а подходящее дерево отыскивалось почти сразу - потому местные, откочевывая на другое место, оставляют такие шесты на месте покидаемой стоянки с расчетом воспользоваться ими при возвращении. Эти шесты британцы и сломали, а часть их даже сожгли в костре.
Увидев, как этой потере печалится добрый вождь Фен (ибо каменные тюкалки местных способны выполнить поставленную задачу только с большими затратами сил и времени), я подарил ему один трофейный британский топор, а Наталья перевела мои слова, что, мол, с этим топором никакие шесты ему не будут проблемой. Вождь Фен расчувствовался и сказал, что у них не положено делать такие ценные подарки без возмещения, а потому он тоже дарит мне самое дорогое - свою зрелую дочь Фаю и еще двух молодых вдов с детьми. Хитрец, однако. Наталья мне уже говорила, что вождь Бобров только и ищет благовидного предлога, чтобы избавиться от «самого дорогого», не теряя лица. Его красавица Фая переходила в девках как минимум два года, да и вдовы, чьих мужчин прошлой зимой убило на охоте, считались в клане изрядной обузой, так как среди их детей не было ни одного мальчика. И тут Фену подвернулся большой и сильный клан, по местным понятиям, состоящий из одних охотников. Впрочем, меня этот «дар» вождя клана Бобра никак не затруднял, ибо власти Аквилонии заверили, что примут всех и каждого, кто придет вместе с нами.
На третий день, остановившись на ночевку у устья ручья, в верховьях которого, по сведениям юношей из клана Трясогузки, располагалась стоянка клана Полевых Мышей, я послал к ней в разведку одно отделение лейб-гусар под командованием вахмистра Терехова. Это было их первое самостоятельное задание в этом мире, своего рода знак доверия. Вернулись кавалеристы уже на закате, потрясенные и сильно озлобленные на британцев. Картина, которую они увидели, ничем, кроме степени разложения тел, не отличалась от того, что мы в свое время застали на стоянке клана Трясогузки.
- Нешто такое вообще может быть, Николай Иванович - чтоб вот так, без всякой пощады, убивать малых дитяток? - спросил меня вахмистр, нервно крутя свой «буденновский» ус. - В человечьем уме такое не укладывается. Эти британцы, они кто теперь - люди или же хищные звери вроде турки?
- Понимаешь, Яков Николаевич, - сказал я, - озверевшее человекообразное, только себя возомнившее человеком, по науке называется фашистом. И такое двуногое зверье гораздо опасней любого волка или тигра, ибо те убивают, только когда голодны, а фашист - всегда. Там, у себя дома, мы воевали с германским фашизмом, вы - с турецким, а тут двуногий зверь оказался британцем.
- Понимаем, отчего ж не понять... - хмуро произнес вахмистр. - Но в уме все равно не укладывается.
- А это, Яков Николаевич, оттого, что ты человек, а не двуногий зверь, - сказал я. - У зверя все сразу укла дывается, и по-другому он не мыслит. Всегда, мол, есть господа и рабы, и ему, зверю, судьба предназначила быть господином, потому что он самый сильный и беспощадный, а все остальные должны ему подчиниться. А потому, прежде чем идти дальше, мы должны сделать так, чтобы не осталось тут больше таких двуногих зверей, нигде и никак.
- Да, товарищ Голованов, все правильно, - подтвердил подошедший к нам подпоручик Акимов. - Но политика политикой, а прием пищи даже на войне должен быть по расписанию. Наша командирша подразделения тылового обеспечения просила вам доложить, что у них все готово, печеная оленина стынет. Ждут только вас, ибо без командира и вождя начинать никак нельзя.
Вечером после ужина уланы долго толковали с другими бойцами, особенно с людьми лейтенанта Гаврилова и с морскими пехотинцами из отделения младшего унтера Неделина, которые ходили с нами к горе Ачи Баба, после чего бойцы вахмистра Терехова, видимо, прониклись сутью вопроса. Теперь, если потерпевший поражение противник обратится в бегство, я смогу бросить их в преследование, и буду уверен, что ни один британец не уйдет живым. Всех догонят насадят на пики или зарубят своими палашами. Вот такая получилась у меня политграмота в картинках - ярко, выпукло и жестоко.
Следующий день у нас прошел без особенных происшествий; противника наши дозоры не встретили, и на следы его зверств не наталкивались. Очевидно, очистив здешние окрестности до голых костей, британцы сюда, к руслу Дарданелл, больше не возвращались, ибо четвероногой дичи достаточно и в ближних окрестностях их колонии, а двуногую они тут уже всю повывели. Кстати, от нашей последней стоянки до указанного лейтенантом Тейлором места расположения британской колонии расстояние по прямой составляло чуть больше десяти километров. В обычных условиях - почти рядом: два часа пешей прогулки не очень спешным шагом. Но в данном случае условия были не совсем обычными, поскольку между нами и британцами лежал гребень горы Сари Бар высотой от ста до трехсот метров, почти на семь километров протянувшийся с северо-востока на юго-запад. Вы слав конные разъезды на пять километров к северу, то есть до самого подножья этой замечательной горы, я убедился, что противник в ближайших окрестностях отсутствует напрочь, после чего собрал командиров подразделений на военный совет.
- Итак, товарищи, - сказал я, - мы почти у цели. До британской колонии день пути в мирное время, и два-три дня в военное. А теперь, так как я не специалист в сухопутной войне, передаю командование отрядом, как мы и договаривались, лейтенанту Гаврилову.
Тот окинул собравшихся тяжелым взглядом и сказал:
- Для достижения эффекта полной внезапности мы пойдем не через перевал в северном углу долины, где в цивилизованные времена была проложена дорога, а напрямую, через гребень горы, потому что я опасаюсь, что на перевале нас уже ждут.
- Вы предполагаете, что противнику уже известно о нашем существовании? - спросил я.
- Ну разумеется, товарищ капитан-лейтенант, - ответил Гаврилов. - У британцев много разных недостатков, но разгильдяйство и игнорирование чрезвычайных происшествий уж точно не входит в их число. Там наверняка давно уже спохватились исчезновением взвода этого лейтенанта Тейлора, организовали поиски и обнаружили место устроенного вами побоища. Им неизвестны ни численность нашего отряда, ни его вооружение, но в любом случае они будут держаться настороже. И в то же время для того, чтобы держать оборону на широком фронте, британцев очень мало. Если, по данным пленного лейтенанта Тейлора, вначале их было сто семьдесят семь человек, то после разгрома его взвода в строю осталось сто пятьдесят пять штыков, считая и офицеров. Нас немногим меньше, но это не имеет особого значения, потому что я не собираюсь организовывать правильного боя и переть на врага в рост под крики «Ура». Еще чего не хватало. На первом этапе нужно разбить лагерь у подножья горы Сари Бар, меж двух уютных отрогов у русла, стекающего по склону ручья, и приступить к пешей разведке. Одну группу я собираюсь направить на гребень горы осмотреть северный склон и попытаться визуально обнаружить место нахождения британской колонии, а две другие группы должны будут скрытно выявить расположение и численность вражеских постов на перевале северо-восточнее горы и в южном проходе. И только после завершения разведывательных мероприятий можно планировать бой на полное уничтожение противника. Все зависит от того, как вражеский командир распределил силы и насколько укрепил свой главный лагерь. Кстати, товарищ капитан-лейтенант, с гребня горы будет видна и ваша подводная лодка, когда она преодолеет Дарданеллы и приступит к крейсированию в виду берега залива Сувла. Отвлечение внимания противника на негодный объект - тоже важная составная часть моей стратегии.
- Ну что же, товарищ Гаврилов, - сказал я, - как мне кажется со своей колокольни, план ваш вполне разумен и не требует моего формального вмешательства. Мы тоже выступаем в поход завтра с восходом солнца, так что без долгих разговоров можете пожелать нам удачи. Самое главное - у нас есть возможность держать связь по радио и согласовывать свои планы, а все остальное покажет бой. Ни пуха вам, ни пера, и семь футов под килем, товарищ Гаврилов.
- К черту, товарищ Голованов, - ответил тот. - Будьте уверены, что мы отнесемся к поставленной задаче со всевозможной серьезностью, и в ходе ее решения применим все, чему нас научили старшие товарищи.
13 мая 3-го года Миссии. Понедельник. Утро. Нижнее течение реки Дарданеллы, подводная лодка М-34
Командир подводной лодки капитан-лейтенант Николай Иванович Голованов
Утром команда заняла свои места в лодке, так же, как и при переходе через Босфор. Старшина Кругляков за штурвалом, я рядом с ним, младший унтер Неделин и снайпер Кариметов на полшага позади меня - осматривают берег соответственно по правому и левому борту. Единственная разница с прошлым разом заключалась в том, что Наталья осталась на берегу, при своем женском подразделении, отчего лейтенант Чечкин немного страдал. Но ничего, небольшая разлука не повредит их большой и чистой любви. Когда парочка прощалась там, на берегу, Наталья, счастливо улыбаясь, что-то сказала своему мужу на ухо, от чего тот покраснел, а потом погладила себя по животу. И без дополнительных пояснений было ясно, что в ближайшие девять месяцев быть лейтенанту Чечкину счастливым отцом. Не зря, значит, они каждый вечер миловались по шалашам, был от этого толк.
И вот поднят якорь, отдан кормовой швартов, не дававший лодке развернуться по течению кормой вперед -и «Малютка», набирая ход, направилась к первому сужению, не удаляясь при этом от европейского берега. Поворот русла, как и планировалось, вывел нас на самую середину потока. Скорость течения тут раза в два меньше, чем в избранных местах Босфора, а глубина такая, что, несмотря на выдающуюся прозрачность воды, дно угадывается едва-едва. Дав на дизель полные обороты, мы, пожалуй, даже смогли бы подняться в Мраморное море, но, по счастью, этого не требуется. По правому борту от нас - почти отвесная скалистая стена-обрыв, по левому- покрытые кустарниками холмы азиатского берега. Скорость лодки, сложившись со скоростью потока, дает узлов двадцать пять - примерно как у эсминца на среднем ходу. С берега нам в спины смотрят оставшиеся: они держат за нас кулаки и желают удачи.
Минут через десять такого неудержимого движения лодка проскальзывает через второе сужение русла, и тут же старшина Кругляков перекладывает штурвал вправо, чтобы удержать «Малютку» на стрежне. Впрочем, по сравнению с тем, через что мы прошли на Босфоре, это относительно простая задача.
Берега раздаются вширь, течение замедляется... Мы прошли.
Я перевожу ручку машинного телеграфа на средний ход и сообщаю команде, что узкое место Дарданелл мы преодолели, впереди относительно спокойные воды. В ответ из низов глухо звучит «ура», а старшина Попонин, отбивает лейтенанту Гаврилову короткую радиограмму, что у нас все прошло успешно, следующий сеанс связи в шесть вечера, когда подводная лодка встанет на якорь, а наземная команда выйдет к месту промежуточного лагеря. В ответ - сообщение о том, что радиограмма принята и понята, а также пожелание удачи и успеха.
Лодка режет носом легкую речную волну: Дарданеллы здесь раза в четыре шире Волги, какой я ее помню по жизни в Астрахани, а потому берега теряются в дымке. Чтобы разгрузить низы, где люди набиты как сельди в бочке, я разрешаю морским пехотинцам подняться на палубу. Четверо, в том числе и оба пулеметчика, цепляясь за леера, лезут на артиллерийскую площадку, еще трое, жадно вдыхая свежий утренний воздух, остаются на рубке, где становится тесно, как на Красной площади во время первомайской демонстрации.
До мыса Седдюльбахир, за которым Дарданеллы лениво поворачивают на север, мы так шли около часа. За это время солнце успело довольно высоко подняться на небосклон и начало напекать наши зимние черные форменки, ненавязчиво напоминая о том, что в местных краях вообще-то наступает лето. До купального сезона еще пара недель, но в солнечный полдень уже жарковато...
И вот, как раз в тот момент, когда я уже собирался дать старшине Круглякову команду ложиться в правую циркуляцию, чтобы вписаться в поворот русла, вольноопределяющийся Кариметов вытянул вдруг руку куда-то вперед и влево и сказал:
- Николай Иванович, смотрите! Там люди, и, кажется, они совсем не похожи на местных. Сдается мне, что это очередные наши товарищи по несчастью.
Я перевел ручку машинного телеграфа на «малый ход» и поднял к глазам бинокль. И точно - люди, полтора десятка; одежда - белый верх, синий или черный низ, мелких деталей за дальностью не разглядеть даже в бинокль, а невооруженному глазу эти люди и вовсе кажутся точками, заметными лишь на контрасте с молодой зеленой листвой.
- Ну вы, товарищ Кариметов, глазастый, - сказал я, опуская бинокль. - С такого расстояния не просто разглядели людей на берегу, но и опознали в них очередных пропаданцев. Теперь хотелось бы знать, что это за люди, и к добру их появление на нашем пути.
- Острота зрения - это главное требование при обучении на снайпера, - сказал довольный вольноопределяющийся. - Прежде чем поразить противника, его требуется опознать с весьма солидного расстояния.
- Моряки это, товарищ капитан-лейтенант, в летней форме одежды, - сказал младший унтер Неделин, разглядывая незнакомцев в бинокль, конфискованный у лейтенанта Тейлора. - Только вот не могу пока сказать, какого флота... пожалуй, только не турецкого.
- А почему не турецкого, Павел Поликарпович? - спросил я.
- Турки при любой форме одежды носят красные фески, которых я на этих людях не вижу, - ответил младший унтер. - Матросская униформа всех остальных флотов в общих чертах одинакова, различие только в мелких деталях, которые не видны с такого расстояния.
- Ну что же, - сказал я, - тогда подойдем поближе. Но осторожно. А то тут уже, говорят, бывали прецеденты, когда подводную лодку с берега брали на абордаж.
Но по мере уменьшения расстояния между нашей «Малюткой» и людьми становилось все очевиднее, что настроение в наш адрес у тех совсем не воинственное. Было видно, что все они вооружены заброшенными за плечо винтовками, к которым относятся так, будто и бросить жалко, и таскать не хочется. Но национальная принадлежность этих моряков пока находилась под вопросом. «Отсеялся» только французский флот, ибо по мере приближения удалось разглядеть, что на головах у этих людей «нормальные» бескозырки, а не береты с красным помпоном.
И вот расстояние до берега сократилось менее чем до полутора кабельтовых27; дальше вслепую двигаться было опасно, поэтому ход самый малый, а на палубу с лотом поднимаются старшина Бондарь и краснофлотец Тулаев. Они сообщают: глубина под килем три метра, два метра, метр... и тут же я командую: «Стоп машина, отдать якорь!». Все это время младший унтер Неделин через бинокль вглядывается в людей на берегу, и вдруг говорит:
- Товарищ капитан-лейтенант, так это же русские!
- Как русские, Павел Поликарпович? - с удивлением переспросил я.
- Не ваши русские, которые советские, а те, что примерно наших годов, может, чуть раньше, может, чуть позже, - терпеливо пояснил тот. - Русская морская форма на германскую похожа, да не совсем. Есть отличия, заметные с небольшого расстояния. Вон тот безусый вьюнош в фуражке - офицер, а остальные там матросы, причем далеко не первого года службы. Усы матросикам, хе-хе, позволялось отпускать далеко не сразу, и чем больше был срок их службы, тем пышнее могли быть енти признаки мужского достоинства.
Тогда я подумал, что эти русские моряки старорежимного вида могут оказаться частью команды одного из тех кораблей Черноморского флота, которые в двадцатом году были уведены бароном Врангелем к Константинополю из оставленного им Крыма. Сейчас эти люди на берегу просто не узнают в нас ненавистных им «крас-нюков», да и бойцы младшего унтера Неделина выглядят предельно непохожими на красноармейцев двадцатых годов. Но потом, когда мы вступим с ними в переговоры и раскроем свое инкогнито, от них, если мои подозрения оправдаются, стоит ждать самой злобной агрессии.
Этими опасениями я поделился с товарищем Неделиным и он, не задумываясь, ответил:
- Не беспокойтесь, товарищ капитан-лейтенант, мои бойцы будут наготове, и при малейшей попытке тех, на берегу, привести оружие к бою тут же откроют по ним огонь. Не нужно нам тут никаких неприятных неожиданностей.
Тем временем из низов мне подали латунный рупор-«матюгальник», и люди на берегу при виде этого предмета подобрались, понимая, что сейчас с ними будут говорить. Видимо, они уже довольно долго без всякой цели шарахались по местному пустому берегу, и уже изрядно устали от этого занятия.
- Эй вы там, на берегу! - проорал я в рупор. - Назовите название своего корабля, порт приписки и какой год шел, там, у вас дома, перед тем, как вас занесло сюда к черту на кулички!
Отвечал мне не офицер (как следовало бы ожидать от нормальной воинской команды), а усатый детина в матросской робе - боцман или кондуктор.
- С крейсера «Аскольд» мы, господин хороший! - во всю мощь легких прокричал он, сложив перед ртом ладони. - Порт приписки Владивосток, год тысяча девятьсот пятнадцатый от Рождества Христова, апрель месяц, двадцать пятое число. Пошли в десант на турецкий берег, и не вернулись. А тут какой сейчас год, а то мы с братцами уже ходим кругами неделю и все никак не разумеем, куда нас занесло?
Тут у меня, надо сказать, на душе сильно отлегло: беляки из двадцатого года - это была бы одна история, а вот русские матросы с первой мировой войны - совсем другая. Но все равно нам следовало быть с этими людьми предельно осторожными, ибо мама-анархия, к которой были так склонны замордованные палочной дисциплиной матросы царского флота, вырвавшись на свободу, для нас могла оказаться ничуть не лучше белогвардейской озлобленности.
- Тут до Христова Рождества остается еще сорок тысяч лет! - ответил я. - Плюс-минус лапоть по карте. Земля эта еще совсем пуста, и ходят по ней или совсем дикие люди, или такие, как мы, вооруженные пришельцы из иных времен - иногда добрые, иногда не очень. Я капитан-лейтенант Голованов, Николай Иванович, командир подводной лодки М-34, порт приписки Севастополь, год тысяча девятьсот сорок первый, ноябрь месяц, двигаюсь на соединение со своими...
- Старший боцман Деревянко Алексей Петрович, командир трехдюймового противоминного орудия, - ответил мой собеседник на берегу и тут же спросил: - А нечто тут, ваше благородие, есть еще какие-то свои?
- Свои тут, товарищ Деревянко, есть, - ответил я. - Народная Республика Аквилония, что в переводе с латинского на русский означает «Страна Северного Ветра». Создана русскими людьми, пришедшими сюда из двадцать первого века, но там есть и много другого разного народа.
- Ваше благородие, Николай Иванович! - заорал с берега старший боцман Деревянко. - Возьмите нас с собой в енту народную Аквилонию, век за вас Бога молить будем! А то измаялись мы здесь уже, и пришли в полное уныние от случившегося с нами ужасного происшествия!
- В Аквилонии нет ни господ, ни рабов, - прокричал я в рупор, - а имеется одна лишь осознанная дисциплина, необходимая для того, чтобы совместно отражать опасности у угрозы со стороны этого сурового мира и разных недобрых людей. А у вас с дисциплиной не очень хорошо, потому что вместо командира со мной говоришь ты, старший боцман, а офицер молчит, как будто его и нет вовсе!
- Да какой из господина мичмана Нечаева командир, вашбродь! - закричал старший боцман. - Так, дитя малое, которому няньку надо, а не командовать. Что не спроси - в ответ: «Не знаю, братцы» да «не знаю, братцы». Вот мы и отставили Льва Эдуардовича на время с командирской должности, пока хоть что-нибудь не узнает.
- Ну что, Николай Иванович, - спросил меня младший унтер Неделин, - берем ентих бедолаг на буксир или проходим мимо? Каково будет ваше командирское решение?
- Конечно, берем, Павел Поликарпович, но только с некоторыми предосторожностями, - ответил я и закричал в рупор: - Эй вы там, на берегу, положите оружие на землю и отойдите в сторону! Сейчас будем разбираться, кто из вас кто, и если нас все устроит, то возьмем вас с собой к спасению и новой жизни. Быстрее, быстрее, нет у нас к вам пока никакого доверия, а когда оно появится, то и разговор с вами тоже будет совсем другой, более ласковый!
Сначала нерешительно, а потом все быстрее и быстрее, матросы на берегу сбрасывали с плеч свои винтовки и под прицелом наших пулеметчиков сбивались в кучу шагах в двадцати от своего оружия. Ну что же - значит, нам надо надувать лодку и отправляться разбираться с очередным пополнением из соотечественников, подброшенным на нашей дороге заковыристым Посредником.
13 мая 3-го года Миссии. Понедельник. Полдень. Нижнее течение реки Дарданеллы, азиатский берег в окрестностях форта Кум-Кале нашего времени, подводная лодка М-34
Командир подводной лодки капитан-лейтенант Николай Иванович Голованов
Матросы действительно оказались с крейсера «Аскольд», участвовавшего в Дарданелльской операции союзников по Антанте. Тогда, в конце апреля пятнадцатого года, ради отвлечения внимания от направления главного удара оборонявших пролив турецко-германских войск, британский командующий генерал Ян Гамильтон затеял отвлекающую выходку, то есть высадку десанта, на азиатском берегу, в которой, помимо французских солдат, участвовали и матросы с русского крейсера «Аскольд».
Перед началом высадки, когда шлюпки с десантом направились к берегу, на море опустился густой туман. Артиллерийские наблюдатели на командно-дальномерных постах линкоров и крейсеров, вздернутых над поверхностью моря на высоту восьмиэтажного дома, беспрепятственно наблюдали свои цели, а вот из шлюпок видимость была сплошное молоко. С одной стороны это помешало туркам расстрелять десант еще на подходе к берегу, а с другой стороны каждая шлюпка при этом действовала сама по себе, и на берегу после высадки от этого должен был образоваться немалый бардак.
Но команда шлюпки - четырнадцать матросов на веслах, рулевой на кормовой банке и мичман Нечаев -всего этого не видели, потому что на подходе к береговой линии, когда под килем оставалось уже всего ничего, их плавсредство провалилось в организованную Посредником временную дыру. Вот так тоже бывает: внезапно банка28 уходит из-под зада, гром пушек и звуки перестрелки смолкают как отрезанные ножом, потом удар днищем о землю, весла путаются в ветвях кустов, туман рассеивается... и ты видишь, что уже находишься на чужом берегу в странной и незнакомой местности. И никто ничего не видел, а потому «потеряшек» после боя занесли в списки потерь как «пропавших без вести» - такое на войне тоже случается.
Вот они, стоят: мичман Нечаев, и отдельно, в одношереножном строю, тринадцать матросов - они напряженно косят настороженными взглядами на бойцов младшего унтера Неделина, выстроившихся в цепь за моей спиной. И вот ведь какое дело: сейчас морские пехотинцы императрицы Ольги без своей боевой раскраски выглядят совсем не страшно, но все равно матросы с «Аскольда» робеют перед ними, как какой-нибудь штатский при виде разгуливающего на свободе тигра.
Но особо пугливым оказался мичман Нечаев. Если своих матросов он несколько сторонился (видимо, не считая их равными себе), то морские пехотинцы просто пугали этого недавнего выпускника Морского корпуса.
Но в тот момент мне было не до страхов этого молодого человека, разобраться с ними я планировал позже.
- Шлюпка цела? - первым делом спросил я у старшего боцмана Деревянко, дослушав до конца его весьма многословный рассказ.
- Цела, вашбродь, что ей сделается, - отвечает тот, пожимая плечами.
- Вытащить ее оттуда сможете? - задаю я следующий вопрос.
- А зачем вам шлюпка, вашбродь? - вопросом на вопрос отвечает старший боцман, но тут же поправляется: - Конечно, сможем, не извольте беспокоиться. Отсюда до нее будет поболее версты, но если надо дотащить только до воды, то там всего-то сотня шагов...
- Вот до воды и тащите, а потом на веслах сюда, - приказал я, а потом объяснил: - Шлюпка эта, товарищ старший боцман, понадобится не нам, а как раз вам. Внутри нашей субмарины места едва хватает для штатного экипажа, так что даже прикомандированная морская пехота вынуждена набиваться в низы, как селедки в бочку, поэтому вы погрузитесь в свою шлюпку и пойдете за нами на буксире...
- И что, вашбродь, через море нам тоже идти на буксире? - настороженно спросил Деревянко.
- Через море мы не пойдем, - терпеливо объяснил я, - только до устья реки, и еще немного вдоль берега. И уже оттуда нас всех с комфортом заберет аквилонский фрегат, который уже в пути.
- Ну, тогда другое дело, - повеселев лицом, сказал старший боцман. - Вашбродь, разрешите отбыть за шлюпкой?
- Берите своих людей и отбывайте, - коротко ответил я, - но учтите, что долго ждать вас мы не можем.
- И что, господин капитан-лейтенант, вы не пошлете вместе с ними никого из своих людей? - удивился стоявший рядом со мной мичман Нечаев.
- А зачем? - хмыкнул я. - Если они решат от нас сбежать, то гнаться за нами никто не будет. Жандармов тут нет, как и нянек. Все здесь взрослые люди, которые должны отвечать за свои поступки, а изгнание из общества в местных условиях - это одно из самых тяжелых наказаний, ибо одиночек здешний жестокий мир убивает быстро и без всяких колебаний. Вернутся со шлюпкой - примем с честью, не вернутся - плакать никто не будет. Так что пусть идут и решают сами, возвращаться им или нет. А вот вам, юноша, было бы неплохо наконец повзрослеть, ибо великовозрастным недорослям под этим небом тоже места нет.
- Суровые у вас порядки, вашбродь... - обернувшись в мою сторону, почесал в затылке старший боцман, -но так даже лучше. Вы правильно сказали, что мы взрослые люди, а потому, братва, построились по два, и марш за шлюпкой! Ать-два.
Когда матросы ушли мичман Нечаев с некоторой обидой в голосе спросил:
- Вы, Николай Иванович, вроде даже поощряете нижних чинов в пренебрежительном отношении к человеку в офицерском звании, как будто сами не являетесь таковым?
- Не являюсь, - спокойно подтвердил я. - Нет в мое время на нашем рабоче-крестьянском красном флоте ни господ офицеров, ни нижних чинов, а есть командиры и краснофлотцы, между которыми имеется подчинение по служебной линии и воинская дисциплина, но отсутствует непреодолимый классовый разрыв.
- Но почему?! - воскликнул мичман. - Что такого случилось за двадцать пять лет, отчего все в России перевернулось с ног на голову?
- Случилась революция, - с жестокой прямотой сказал я. - Когда ваша империалистическая война превратилась в бесконечную кровавую трясину, бесцельную и бессмысленную, ибо русскому народу эта бойня была не нужна, то всем в Российской империи, кроме царя Николая, стало понятно, что дальше так жить нельзя. Только вот у сливок общества и народа представления о том, как жить можно и нужно, оказались прямо противоположными. Сначала, в феврале семнадцатого, либерально настроенные министры и генералы свергли монархию, рассчитывая устроить в России республику по французскому образцу, но не преуспели в своем намерении, а добились только того, что все вокруг них стало расползаться жидкой грязью. Такие уж это люди, либералы - годящиеся только для того, чтобы стоять на огороде и своей болтовней пугать ворон. Потом, когда народ пришел в неистовство от того, что вместо обещанного улучшения наступило полное ухудшение, в октябре того же семнадцатого года произошла еще одна революция, на этот раз истинно народная и социалистическая, свергнувшая господ буржуазных либералов и провозгласившая строительство государства нового типа, в котором не будет ни рабов, ни господ.
Очевидно, в плане политических убеждений мой нынешний собеседник являл собой прямую противоположность корнету Румянцеву, потому что он сразу же воскликнул с истеричным привизгиванием:
- Я вам не верю, господин капитан-лейтенант! Верные слуги престола никак не могли свергнуть своего монарха, потому что это прямо противоречит их сути! Этого не может быть - просто потому... потому что не может быть никогда!
- И совершенно напрасно не верите! - сказал подошедший к нам товарищ Кариметов. - В российской истории после Петра Великого от старости в своей постели из монархов помирали только императрицы: Елизавета да Екатерина, а мужчины на троне кончали очень плохо: Петра Третьего верные слуги престола сначала свергли, потом проткнули вилкой, Павла Первого придушили, Александр Первый помер в Таганроге при сомнительных обстоятельствах, Николай Первый покончил с собой из-за позора поражения в Крымской войне, виновником которого было его ближайшее окружение, Александру Второму организовали бомбу под ноги, Александра Третьего отравили...
Мичман Нечаев уже набрал в грудь воздуха, чтобы разразиться очередной гневной тирадой в адрес смерда, посмевшего вмешаться в разговор двух офицеров, и тогда я сказал:
- Вольноопределяющийся Александр Талгатович Кариметов - человек исторически и политически грамотный, он закончил юридический факультет Казанского университета, получил диплом с отличием, а потом добровольно записался в армию, чтобы, выслужив положенный срок, иметь возможность сдать экзамен на офицерский чин.
- Спасибо вам, Николай Иванович, за то, что по всем правилам представили мою скромную персону этому молодому человеку, - произнес морпех-снайпер, сопроводив свои слова кивком. - Надеюсь, что нам удастся достичь взаимопонимания по всем сомнительным для него вопросам.
Мичман Нечаев (не могу пока назвать его товарищем) аккуратно выпустил из груди весь набранный воздух и тихо спросил:
- Я не понимаю, как может сочетаться утверждение господина капитан-лейтенанта Голованова о том, что он служит какому-то там государству нового типа, в котором нет ни офицеров, ни нижних чинов, и то, что вы, господин Кариметов, поступив на службу вольноопределяющимся, собирались сдавать экзамен на офицерский чин?
- Все очень просто, - улыбнулся вольноопределяющийся Кариметов, - мы с Николаем Ивановичем родом из разных миров, и даже из разных времен. Он пришел сюда оттуда, где в Российской империи все шло своим чередом и зашло туда же, куда и французское королевство при Людовике Шестнадцатом. Ну вы помните историю этого добрейшего, но не очень умного монарха. Великая Французская революция, лозунг «Либерте, Эгалите, Фратерните» - а потом гражданская война и гильотины, без устали работающие на площадях, ибо дух тогдашнего времени, дошедшего до самого края ожесточения, пах дворянской кровью. Вы понимаете мою аналогию? Там, где власть имущие по недомыслию до упора взводят пружину народного гнева, они не должны обижаться, когда, сорвавшись со стопора, социальный механизм начинает отрывать головы. Тут, как говорят янки, нет ничего личного, только неумолимые законы человеческой природы. Те люди, которые сравнивают людское общество со стадом овец, должны помнить, что овцы никогда не устраивают восстаний.
- Да, - сказал мичман, - я вас понимаю. Только все равно...
- Нет, - возразил товарищ Кариметов, - не все равно. В нашем мире все было иначе. В самом начале войны с Японией на выручку русскому воинству пришел небольшой, но зубастый отряд кораблей из будущего, который сначала помог победить врага с разгромным счетом, а потом тамошние люди убедили императора Николая Александровича добровольно подать в отставку и передать трон своей сестре Ольге. В противовес всем прежним случаям, русского монарха не отравили, не задушили и не взорвали бомбой, а просто объяснили, что так будет лучше - и ему лично, и всей стране. Теперь он - Великий князь Финляндский и вассал своей собственной сестры, которая сразу принялась выскребать из Российского государства накопившуюся в нем за долгие годы плесень казнокрадства и мздоимства, а также переустраивать жизнь российского народа на самых человеколюбивых и справедливых основаниях, чтобы полностью устранить предпосылки для возникновения возможного революционного взрыва. Не думаю, что у нас там, дома, теперь возможна хоть какая-нибудь революция, ибо люди, которые в мире Николая Ивановича свергли монархию в своих личных интересах, давно отстранены от власти и чалятся на каторге, а для социального протеста просто нет оснований. Простой народ государыню Ольгу любит истово, как родную мать, ибо она никогда не оставляет его своими заботами.
Немного подумав, вольноопределяющийся добавил:
- Кстати, супруг нашей императрицы, князь-консорт и Великий князь Цусимский, а также создатель лейб-гвардейского корпуса морской пехоты Александр Владимирович Новиков, под командованием которого я имею честь служить, тоже крайне не одобряет выражения «нижние чины». Неофициально мы для него «товарищи бойцы и командиры», а официально - «рядовой, унтер-офицерский и офицерский состав». И сословное состояние у всех чинов корпуса морской пехоты только одно, называющееся «Защитники Отечества». Да и ваши собственные матросы, на которых вы смотрите свысока, как на низшую разновидность человечества, нянькались с вами как с малым дитем, вместо того, чтобы, исходя из жгучей классовой ненависти, тюкнуть камнем по голове и бро сить в кустах хладный труп. Мол, не было такого мичмана Нечаева с нами никогда, и точка.
После последних слов товарища Кариметова мичман Нечаев опустил голову и снова покраснел - на это раз, как мне показалось, от стыда.
- Кажется, я вас понял, Александр Талгатович, - тихо сказал он, - лучше поступиться малым, чем потерять все.
- Не так, Лев, - возразил его собеседник. - И мужик, и купец, и дворянин, и даже царь одинаково рождаются из лона матери голыми и босыми. Иначе еще не было никогда. Задача общества, если оно хочет быстрого развития и улучшения благосостояния, состоит в извлечении из этой массы, невзирая на классовые различия, наибо лее талантливых, трудолюбивых и успешных людей для того, чтобы она могли реализовать свои способности на благо этого общества. А высокорожденных лентяев и тупиц следует сбрасывать на самое дно, где им и место, потому что иначе они приложат все силы, чтобы не дать дороги талантам из низов. И в Аквилонии, куда мы все так стремимся, дела обстоят таким же образом, ибо, только перестав делить людей на бар и быдло, можно добиться великих свершений - например, создать посреди здешней дикости сильное и процветающее государство, где в достатке живет весь народ, а не только его малая часть.
- Кстати, товарищ Кариметов, - сказал я, - впервые слышу, что Александр Третий был отравлен, а не умер от болезни почек...
- Подпоручик Акимов как-то рассказывал, что там у них в двадцать первом веке этот факт был установлен вполне достоверно, - ответил тот. - Или если смягчить формулировки, он умер не от самой болезни, а от последствий ее неправильного лечения. И заболел он тоже удивительно вовремя - сразу после того, как был подписан договор о русско-французском союзе. Видимо, царя-труженика достаточно долго уговаривали на этот шаг, а потом устранили, чтобы вдруг не передумал. А он мог! Да и народовольцы его отцу Александру Второму тоже швырнули бомбу под ноги весьма вовремя, аккурат в канун запланированного подписания текста первой русской конституции. Как учили меня профессора в Казанском университете, «cui Ьопо» - то есть «ищи кому выгодно». А выгодна смерть этих двух незаурядных русских царей была только верхушке российской элиты, превратившей Российскую империю в свою личную кормушку и собиравшейся длить это положение вечно. Но это невозможно. Авгиевы конюшни всегда очищают: или лопатой и вилами, определяя навоз на удобрение полей, или стремительным потоком народного гнева. Впрочем, Лев, к нашим нынешним делам сие не имеет уже никакого отношения. Тут мы сами по себе, и равноправные отношения между людьми, которое демонстрирует команда товарища капитан-лейтенанта, мне гораздо милее кастовой зашоренности Российской империи, не подвергшейся благотворным изменениям. И вы тоже, Лев, или примете местные порядки как должное, или аквилонское общество не примет уже вас. Как я слышал, в этом отношении довольно суровые порядки.
- Я хорошо подумаю над вашими словами, господин вольноопределяющийся, - вздохнул мичман Нечаев, -и постараюсь понять их и принять. Только прошу не судить меня слишком строго, ибо все, что случилось, оказалось для меня весьма неожиданным.
- Не надо панибратствовать с людьми, - сказал товарищ Кариметов, - это тоже очень вредно для авторитета. Просто будьте с ними человечны и никогда их не бойтесь. Пока русский человек не доведен до крайности, он никогда не кусается. А теперь, Николай Иванович, мне надо бы взять в помощники лейтенанта Чечкина, да кого-нибудь из наших товарищей, и пройтись с ними по окрестностям, дабы подстрелить во имя обеда какое-нибудь четвероногое.
- Да, - сказал я, - идите, товарищ Кариметов, но будьте осторожны. Помните, что здешние хищники неграмотны, а потому никогда не читали книжек, в которых написано, что человек - царь природы.
- Учту, товарищ капитан-лейтенант, - кивнул тот. - Лев, прошу меня извинить за прерванную беседу, но дела не ждут. Если появится желание, то продолжим нашу беседу вечером у костра. После сытного ужина вечные истины, знаете ли, усваиваются гораздо лучше.
Матросы со шлюпкой появились только тогда, когда охотничья команда уже успела вернуться, притащив с собой довольно крупного оленя, и принялась его наскоро свежевать. Часть мяса мы собирались оприходовать на месте, в том числе накормив наших новых товарищей, а остальное взять с собой, приторочив за рубкой, что избавит нас от необходимости вечерней охоты. Когда это процесс был в разгаре, наблюдатель на «Малютке» замахал руками и закричал: «Товарищ капитан-лейтенант, гребут!». Вернулись все тринадцать человек, никто не захотел сливаться с дикой природой. Матросы дружно гребли, ибо вбитое насмерть на флоте мастерство так просто не забыть, а старший боцман Деревянко сидел на руле.
И вот они уже на берегу.
- Осмелюсь доложить, вашбродь, - козырнув, отрапортовал Деревянко, - прибыли. Отставших от команды, умерших и заболевших не имеется.
- Вольно, - ответил я. - Молодцы! Утверждаю вас, товарищ Деревянко, старшим десантной команды, а ваш мичман пока походит у нас в стажерах. Ему в местных условиях еще и в самом деле многому надо научиться. Вольностей и панибратства в отношении бывшего начальства не допускать, разговаривать вежливо, ну и он к вам обещал относиться соответственно. А сейчас по расписанию обед, а потом продолжение похода. Для вас все еще только начинается.
- Ну, вот это командир! - донеслись до меня разговоры отошедших в сторону аскольдовцев. - Не в морду дал, и не на шкафут поставил, как «сопля на цыпочках»29, за то, что долго вошкались, а вежественно похвалил за справленную службу, и сразу - обед. Нет, братцы, повезло нам - с таким командиром служить очень даже можно...
13 мая 3-го года Миссии. Понедельник. Вечер. Нижнее течение реки Дарданеллы, азиатский берег на траверзе бухты Анзак нашего времени, подводная лодка М-34
Командир подводной лодки капитан-лейтенант Николай Иванович Голованов
Наскоро пообедав жареным на углях мясом, мы прибрали половину оленьей туши на лодку, приторочив ее за рубкой, взяли на буксир шлюпку со свежим пополнением аскольдовцами, после чего малым ходом направились вниз по течению, внимательно осматриваясь по сторонам. Не хотелось бы пропустить даже одиночного человека, которого Посредник мог скинуть на нашем пути.
Но никого обнаружить не удалось; берега, поросшие тальником и камышом, оставались пустынными, нигде не поднимался в небо дым костра и не маячили размахивающие руками человеческие фигуры. Часа через полтора после нашего отплытия от того места, где мы встретили матросов с «Аскольда», берега вдруг раздались вширь на несколько километров, и «Малютка» выплыла на середину широкого проточного озера. Небо было покрыто легкими кучевыми облаками, через которые просвечивало неяркое солнце, задувал северо-западный ветерок; субмарина, тихо урча дизелем, двигалась через подернутую мелкой рябью гладь озерных вод.
Минут через сорок прямо по курсу замаячила береговая линия, под острым углом к нашему курсу протянувшаяся с юго-запада на северо-восток. Команда «право руля» - и мы уже идем вдоль береговой линии вглубь постепенно сужающегося залива. Где-то там, в конце залива, должен находиться исток продолжения реки под названием Дарданеллы. И вот, когда на часах было шесть вечера, озеро осталось позади, а впереди, на расстоянии прямой видимости, на горизонте уже маячили поросшие кустарником и камышом острова исполинской дельты. Лезть туда в преддверии надвигающейся ночи я счел неправильным, а потому в поисках места для ночной якорной стоянки приказал принять ближе к азиатскому берегу. Ночевать на европейском берегу, где могли бродить британские отряды, было бы неразумно, тем более что в этом месте расстояние от берега реки до их форта составляло примерно один суточный переход.
Подходящее место для ночевки нашлось быстро: небольшой залив с приличными глубинами, отлогий, порос росший травой берег, на некотором удалении от уреза воды покрытый густыми древесно-кустарниковыми зарослями, что обещало немалое количество сушняка для будущего костра.
«Малютка» встала на якорь, и первыми на надувной лодке к берегу направились морские пехотинцы младшего унтера Неделина. Старший боцман Деревянко со своей шлюпки прокричал, что его матросы тоже хотят в разведку. Пришлось крикнуть в ответ, что берег осматривают специалисты, которых этому учили очень серьезные люди, а его матросы в море волки, а на берегу чистые телята. Впрочем, через какое-то время старший унтер доложил, что никакой опасности не обнаружено, и шлюпка с «Аскольда», оставив на берегу большую часть своих, принялась перевозить команду субмарины.
Но еще до того, как я разрешил себе покинуть «Малютку», старшина Полонии вышел на связь и с группой лейтенанта Гаврилова, и с Аквилонией, доложив обстановку на настоящий момент. Из Аквилонии подтвердили, что фрегат примет на борт всех, кого мы сумеем собрать под свое крыло. Сейчас он продвигается по маршруту в соответствии с графиком, и находится на траверзе мыса Фистерра у побережья Португалии. При этом старшина доложил, что у аквилонского радиста сменился почерк, то есть на ключе там сидит теперь совсем другой человек. Из этого я сделал вывод, что там наконец задействовали радиста с прилетевшего самолета. Лейтенант Гаврилов, в свою очередь, доложил, что вышел в исходный район и разведал ближайшие окрестности, убедившись в отсутствии противника. Продолжение разведывательных операций, как и предусматривал план - завтра с утра.
К тому моменту, как я ступил на берег, там уже горел костер и жарилось на углях оленье мясо. Там главными действующими лицами были лейтенант Чечкин, вольноопределяющийся Кариметов и краснофлотец Магелат. Чуть в стороне от костра младший унтер Неделин, боцман Карелин и главный старшина Пепенцов о чем-то толковали с аскольдовскими матросами, а прочие морские пехотинцы и члены команды нашей подводной лодки (за исключением тех, кто был занят приготовлением ужина) стояли рядом и внимательно слушали, время от времени вставляя замечания. Ну прямо идиллия.
Потом я подумал, что, когда стемнеет, наш костер, наверное, будет виден издалека, но, с другой стороны, если англичане нас все-таки обнаружат, это будет даже неплохо, потому что предварительный план как раз и предусматривал отвлекающие действия с нашей стороны. Ширина Дарданелл тут такая, что ни из винтовки, ни из ручного пулемета нас не достать, а плавсредств у противника не имеется. Лопаты, топоры, и даже кирки, как рассказал лейтенант Тейлор, британские солдаты с собой в атаку несли (ибо на захваченных позициях без них никак), а вот лодки с собой у них нет.
Заметив мое присутствие, матросы с «Аскольда» сконфужено замолчали и непроизвольно стали выстраиваться в линию.
- Отставить равнение, товарищи, - негромко, но веско сказал я. - Вольно. Мы тут с вами не на плацу, а на привале. Товарищ Неделин, о чем разговор?
- За жизнь толкуем, товарищ капитан-лейтенант, - ответил тот, подкручивая ус. - Вот, братцы в полном недоумении от наших порядков, и первым делом от того, что их теперь чтут не за двуногую скотину, а будто чистую публику - за людей.
- Так точно, вашбродь, - негромко сказал Деревянко. - Непривычно нам у вас, будто в сказку попали, в волшебную страну Беловодье, о которой толковали на завалинке старики.
- Во-первых, товарищ Деревянко, - сказал я, - забудьте о благородиях, тут их нет. По службе я для вас товарищ командир или товарищ капитан-лейтенант, а вне службы, как сейчас - Николай Иванович, ну а вы для меня -товарищи матросы. Тут у нас одна большая семья, где есть младшие и старшие, подчиненные и начальники, а не каторга с рабами и господами. Запомнили?
- Так точно, товарищ капитан-лейтенант, - после некоторой паузы ответил старший боцман с «Аскольда», -запомнили. Только вот вы и есть настоящее благородие, а не такое, как наши господа офицеры, которые благородиями только назывались, а на самом деле были звери лютые. Правильно я говорю, братцы?
Братцы негромко загудели, одобряя слова своего старшего, а потом один из них сказал:
- Комендор второй статьи Иван Кудрявцев, товарищ командир. Мы это... вы только не сомневайтесь: когда к нам по-человечески, то и мы тоже со всей ответственностью. Вы нам задание давайте, а то как-то непривычно: все заняты, а мы будто какие барчуки - отойди и не мешай.
- Каждый человек, товарищ Кудрявцев, может быть незаменим, будучи применен на своем месте, - ответил я. - А ваше место в наших рядах еще не определено. На берегу прекрасно управляются люди товарища Неделина, потому что их этому учили настоящим образом, а на борту подводной лодки имеется штатная команда в полном составе. Да и не обучены вы ни на подводников, ни на морской десант, так что пока побудьте в резерве. Но не беспокойтесь, скоро у нас у всех будет много горячей работы - может, и вам придется повоевать, пусть даже не с турками, а против англичан.
- Унтер-офицер Алексей Беляков, - представился еще один аскольдовец и спросил: - А нечто мы, товарищ капитан-лейтенант, воюем с британцами? Ведь они же союзники...
- С такими союзниками, товарищ Беляков, что всегда себе на уме, и никаких врагов не надо, - ответил я. -С британцами никогда не знаешь, в какой момент им расхочется быть союзниками и появится желание воткнуть тебе нож в спину. Но здесь все гораздо хуже, потому что для нас они сейчас враги лютые, колонизаторы-колониалисты. Уходя далее в Аквилонию, мы должны быть уверены, что здесь ни останется никого, кто будет безнаказанно убивать местных, пользуясь их беззащитностью, и брать их в рабство. Такие кунштюки тут должны быть исключены, ибо этого от нас требует интернациональный долг. Впрочем, товарищи, сейчас ужин, а потом мы продолжим нашу политическую беседу, ибо каждый боец и командир должен знать не только свой маневр, как того требовал Суворов, но и его смысл.
14 мая 3-го года Миссии. Вторник. Полдень. Галлиполийский полуостров, вершина горы Сари Бар, господствующая над долиной Анафарта
Командир сводной роты морской пехоты лейтенант Василий Андреевич Гаврилов
С вершины горы Сари Бер окрестности просматривались просто великолепно - так, что лучше и не придумаешь. На севере и северо-востоке как на ладони лежала поросшая редколесьем долина Анафарта, а за ней громоздились размытые дымкой пологие горы, перекрывая вид на Саросский залив. На северо-западе расстилалось море, и в ту сторону обзор был километров на семьдесят или чуть больше, а километрах в пятидесяти сквозь дымку вполне отчетливо проглядывался вздымающийся из вод крупный гористый остров, которым мог быть только Самотраки. На западе находилась заросшая кустарником и камышовыми зарослями дельта реки Дарданеллы. Там блестела под солнцем гладь нескольких крупных проток, и по одной из них медленно, будто на-ощупь, двигалась короткая черная черточка подводной лодки. А еще дальше бугрились лесистые возвышенности бывшего острова Имброс, в эти времена ставшего частью материка.
Впрочем, сам пейзаж лейтенанта Гаврилова не интересовал. Не ради красот природы он вместе с нагруженными запасами воды и продовольствия бойцами главстаршины Усова карабкался сюда, на гребень горы, по узкому долу между двумя отрогами на южном склоне.
Вскинув к глазам бинокль, лейтенант принялся внимательно изучать дно долины. То, что он искал, обнаружилось почти сразу. Сначала в поле его зрения попал частично вырубленный лес на вершине холма, потом по соседству с этим местом он заметил дымки костров, обозначающие расположение британского лагеря. Присмотревшись, командир морских пехотинцев разглядел на холме фигурки лесорубов, машущих топорами, а также людей, которые, со всех сторон облепив готовые бревна, стаскивали их в штабель. Еще десятка два народу ковыря лось с лопатами на уже очищенном от леса склоне холма. Где там были англичане, а где порабощенные местные, с вершины горы разглядеть не представлялось возможным, хотя можно было предположить, что лес рубили британские солдаты, а все остальное выполняла подневольная рабочая сила. Работа у подчиненных полковника Проктора-Бошампа кипела, но, несмотря на лихорадочную деятельность, до ее завершения было еще далеко. Фортом это место только должно было стать в будущем, если, конечно, никто этому не помешает.
Также лейтенант Гаврилов приметил удобный зигзагообразный дол на северном склоне горы, начинающийся почти от того места, где расположился наблюдательный пункт и спускающийся к самому британскому лагерю. Что ж, прекрасная возможность скрытно подвести ударный отряд к расположению противника на дистанцию кинжального броска...
- Значит так, Виктор Андреевич, - сказал он главстаршине Усову, - твое дело - замаскироваться и наблюдать как за британским лагерем, так и за окрестностями, особенно в ночное время, когда огонь костра, демаскирующего позицию, будет особенно заметен издалека. Особо меня интересует передвижение британских отрядов по окрестностям, в каком направлении и какой численностью они выступают из главного лагеря и откуда потом возвращаются. Также я хочу знать, что будет делать этот полковник Проктор-Бошамп, когда завтра с утра в виду побережья начнет крейсировать подводная лодка товарища Голованова. Выдвинет к берегу усиленный заслон -одно дело, попытается в ускоренном темпе окопаться на своем холме - другое, приготовится отступать внутрь полуострова - третье. Ровно через сутки я снова поднимусь сюда, чтобы на основании собранных данных составить план атаки. Наша задача тут - взять англичан за причиндалы так, чтобы они не смогли даже пикнуть, а потом свершить над ними суровый, но справедливый суд, а не положить в бою половину личного состава.
- Понятно, товарищ лейтенант, - кивнул главстаршина, - будьте уверены, все сделаем как положено.
- В таком случае желаю удачи, - сказал лейтенант Гаврилов и в сопровождении одного бойца отправился в обратный путь к временному лагерю у подножья горы.
14 мая 3-го года Миссии. Вторник. Два часа пополудни. Побережье Эгейского моря у устья реки Дарданеллы, азиатский берег, подводная лодка М-34
Командир подводной лодки капитан-лейтенант Николай Иванович Голованов
Против ожидания, форсирование дельты Дарданелл не доставило нам каких-либо особенных проблем: уж очень короткой оказалась она при ближайшем рассмотрении, а рассекающие ее протоки по ширине и многоводности скорее напоминали Волгу выше Астрахани. Возможно, дело в том, что почти сразу за береговой линией дно Эгейского моря круто падает в восточную оконечность Северо-Эгейского желоба с полукилометровыми глубинами - а эта прорва способна поглотить любое количество осадочного материала, выносимого к устью речными водами. Так что нам даже не пришлось снимать с буксира шлюпку с «Аскольда»: «Малютка» прошла по стрежню самой полноводной из проток как на параде и вышла в Эгейское море, после чего повернула... в западном направлении. Прежде чем приступить к демонстрационному крейсированию в виду берега залива Сувла, следовало отыскать безопасную во всех смыслах бухту, пригодную для организации якорной стоянки и временного лагеря на берегу. Потом, когда британская колония будет разгромлена и уничтожена, необходимость в этом лагере отпадет, а пока я собирался оставить там всех, кто не нужен на борту во время отвлекающих действий и в первую очередь матросов с «Аскольда».
Такое место нашлось довольно быстро, при этом бухта, берега которой покрывал типичный для этих мест колючий кустарник, формой и размером напомнила мне бухту Евпатории.
«Малютка» бросила якорь к западу от устья довольно полноводной речки, после чего морские пехотинцы, проверив местность, дали добро на общую высадку.
И вот тут, на берегу, у меня неожиданно состоялся разговор со старшим боцманом Деревянко.
- Николай Иванович, - с хмурым видом козырнув, сказал он, - разрешите обратиться?
- Обращайтесь, товарищ Деревянко, - ответил я.
Немного помявшись, старший боцман сказал:
- Мы тут это... с братцами давеча побалакали с вашими людьми, и те нам сказали, что пушка на вашем подводном корабле есть, а штатных артиллеристов к ней не предусмотрено. Это так?
- Да, так, - сказал я. - Пушка для нашей «Малютки» - оружие сугубо вспомогательное, при этом команда ее весьма компактна, и не предусматривает в штате артиллеристов. Поэтому, случить такое, что нам придется стрелять из этой пушки, я буду командовать, мой помощник лейтенант Чечкин (по-старому старший офицер) станет наводить, а трюмные встанут на подачу снарядов. Впрочем, потопить из этой пушки можно только посудину размером с вашу шлюпку.
- Так мы, товарищ командир, почитай, все с «Аскольда» и есть комендоры30 противоминной артиллерии, -сказал Деревянко, как-то сразу воодушевившись. - Если вдруг надо, то бери любого и пользуйся!
И тут я подумал, что обстреливать британский форт из нашего орудия, скорее всего, было бы неправильно, ибо при этом могут погибнуть те, кого мы хотим освободить из неволи, а не убивать. Но если англичане, увидев нашу «Малютку», вдруг попробуют изобразить подготовку к отражению десанта и выдвинут часть сил к береговой линии, то почему бы и не врезать по ним осколочными снарядами, чтобы хоть немного облегчить работу бойцам лейтенанта Гаврилова?
- Хорошо, товарищ Деревянко, - сказал я, - на завтрашний день назначаю вас временным командиром орудия. Наводчика и подносчиков снарядов из числа своих товарищей подберете себе сами.
- Рад стараться, товарищ командир! - рявкнул старший боцман. - Разрешите идти?
- Идите, - кивнул я. - И будьте уверены, что я доложу о вас в Аквилонию, и если им нужны артиллеристы, то служить вы будете строго по специальности.
14 мая 3-го года Миссии. Вторник. Вечер. Галлиполийский полуостров, временный лагерь у подножья южного склона горы Сари Бар
Командир сводной роты морской пехоты лейтенант Василий Андреевич Гаврилов
Другие разведгруппы, ходившие в обход горы, вернулись только под вечер. Юго-западная оконечность горы, вытянувшаяся на несколько километров, изобиловала оврагами с крутыми склонами и многочисленными обрывами. Группа лейтенанта Тейлора, направляясь к южной оконечности Галлиполийского полуострова, обходила эту негостеприимную местность значительно западнее, по дну бывшего моря, где ей местами приходилось продираться через густые заросли колючего кустарника. Напрямую дороги там не было в эти времена, как, впрочем, и в двадцатом веке. Но группа старшего унтер-офицера Середы из взвода подпоручика Акимова, сделав большой крюк к югу, где склоны становились более пологими и были доступны для форсирования, прошла звериными тропами в обход отрогов горы и, не выдавая своего присутствия, обнаружила британский блокпост, расположившийся на относительно ровном участке местности у бывшей бухты Анзак. Старший унтер был стреляный волк, в своем мире участвовал в Тюренченском сражении десанте на Цусиму, где местность была схожей с местными условиями и такое ему было не впервой.
Обнаруженные его отделением два десятка британских солдат при двух ручных пулеметах, которые окопались в деревоземляном редуте, врезанном в склон холма над тропой, даже особо не скрывались от посторонних взглядов. А чего им было бояться? В случае «правильного» штурма без поддержки артиллерии и минометов там, под пулеметным огнем, может полечь весь русско-советский отряд. Однако лейтенант Гаврилов померил расстояние по карте и вычислил, что от британского форта до блокпоста - два с половиной километра, часть которых приходится на отроги горы - а ведь даже на ровной местности винтовочно-пулеметная трескотня слышна не более чем на полтора километра. В случае внезапного ночного нападения на то, что полковник Проктор-Бошамп называет «фортом», на блокпосту об этом узнают только тогда, когда им зайдут в тыл, чтобы убить всех до единого.
- По уму, чтобы не дать британцам сбежать, - сказал лейтенант Гаврилов старшему унтеру Середе, - тут нужны только пулеметчик и пара автоматчиков для прикрытия, и не более. Но завтра пойдете на дело всем отделением, замаскируетесь вот тут, у следующего отрога горы, и если британцы с блокпоста попытаются скрыться после уничтожения их основных сил, без всякой пощады положите всех пулеметным огнем, а потом добьете выживших, как это сделали ваши товарищи с отрядом лейтенанта Тейлора. Из чистой, так сказать, гуманности.
- Будет сделано, товарищ лейтенант, - ответил старший унтер, на чем разговор был закончен.
В северо-восточном направлении проверять долину между горами Сари Бар и Кираилар Даг вместе с одним отделением своих бойцов и десятком спешенных лейб-гусар ходил поручик Авдеев. Незадолго до этого он вместе со своими бойцами участвовал в прорыве русской армии через Татры, а следовательно, тоже имел какой-никакой опыт в горной войне. На перевале между горами британского поста обнаружить не удалось, потому что его там попросту не было, зато на восточном краю долины Анафарта находились три приспособленных к круговой обороне опорных пункта, каждый на одно отделение с пулеметом. Деревья перед опорными пунктами были по большей части вырублены и использованы для строительства укреплений. Там тоже шла лихорадочная работа, как и на холме, где строился форт, потому что британский полковник явно пытался натянуть свою маленькую сову на большой глобус. При этом он упустил тот факт, что северо-восточная оконечность горы Сари Бар была значительно более пологой, чем юго-западная, а потому его «линию обороны» легко можно было обойти по лесистым горным склонам.
Но северо-восточное направление для лейтенанта Гаврилова оказалось гораздо более важным, чем юго-западное, потому что только этим путем в долину Анафарта могли прийти кавалерия и невооруженное тыловое женское подразделение (ведь протащить все это через гребень горы не представлялось возможным), и британские пулеметы на их пути были совершенно лишними. Правда, после демонстрационного крейсирования в виду берега советской субмарины полковник Проктор-Бошамп мог изменить распределение своих сил, существенно ослабив заслон в восточной части долины. За этим тоже следовало пронаблюдать.
- Значит, так, товарищ Авдеев, - сказал лейтенант Гаврилов командиру морских пехотинцев из мира царя Михаила, - вы у нас будете командовать полком правой руки. Возьмете два отделения из своего взвода и всех лейб-гусар. Главная ваша задача - без потерь привести к цели наше тыловое подразделение, а основная цель -сделать так, чтобы ни один британец не ушел от вас живым. Пленные враги приветствуются, но так, чтобы никто из ваших людей не рисковал ради их пленения жизнью. Связи между нами не будет, так что действовать будете самостоятельно, исключительно по собственному усмотрению, имея в виду поставленные перед вами цели и задачи.
- А вы, товарищ лейтенант? - спросил поручик Авдеев.
- А я, - ответил тот, - с подпоручиком Акимовым в качестве заместителя, возьму все остальные силы и в составе пяти отделений, скрытно перевалив гребень горы, в ночь с пятнадцатого на шестнадцатое число атакую главный британский лагерь. Утром шестнадцатого вы вышлете в нашем направлении конную разведку, и если все у нас пройдет нормально, то приведете свой отряд на соединение с основными силами.
- План понятен, - кивнул поручик, - двигаться порознь, а бить вместе. Ну что же, надо понимать, что на нынешнем этапе нашей жизни это будет последнее усилие.
- Вот именно что только на нынешнем этапе, товарищ поручик, - вздохнул лейтенант Гаврилов. - Сдается мне, что, пока мы живы, покой нам будет только сниться. Но нам, большевикам, никто не обещал, что жизнь будет легкой.
- Да, это так, - согласился тот, - и нам Посредник тоже ничего не обещал. Только попросил поступать по совести, что мы и делаем от самого начала и по сей день. У наших оппонентов при этом совести нет по определению, а потому мы пойдем и убьем их всех, ибо все остальное попросту неважно.
15 мая 3-го года Миссии. Среда. Полдень. Галлиполийский полуостров, Долина Анафарта, британская колония «Нью-Норфолк».
Губернатор колонии полковник Горацио Проктор-Бошамп
Страшную весть принесли в колонию солдаты, сменившиеся с наблюдательного поста в районе бывшей бухты Анзак.
- Они уже здесь, сэр! - доложил полковнику сержант Шарп. - Мы их видели.
- Кто «они?» - встрепенулся тот. - Выражайтесь яснее, сержант!
- С самого утра, сэр, - вытянулся тот в струнку, - в море в виду берега крейсирует подводная лодка неизвестной государственной принадлежности. Лейтенант Мэтьюс сказал, что такого флага - белого, с синей полосой по нижнему краю, а также красной пятиконечной звездой и перекрещенным серпом с молотом - нет ни в одном флоте мира. А еще лейтенант сказал, что такая красная звезда - это древний символ Марса, бога войны, сэр.
Полковник Проктор-Бошамп вскочил со своего чурбака, после чего длинно и грязно выругался, что было для него обычно при получении неприятных новостей. Закончив сотрясать воздух потоком брани, он с подозрением уставился на сержанта и спросил:
- А где сам лейтенант Мэтьюс, почему мне докладываешь ты, а не он?
- Лейтенант Мэтьюс, сэр, остался на берегу, чтобы наблюдать за этой подводной лодкой, а нам приказал скорее спешить сюда и поставить в известность вас, сэр, - ответил сержант. - Он предполагает, что это те же самые люди, что перебили отряд лейтенанта Тейлора, сэр. Прошлой ночью, сэр, мы видели на том берегу реки огонь костра. Лейтенант Мэтьюс считает, что база этих людей находится где-то западнее, и что на нашу территорию они совершают только краткосрочные набеги, сэр.
- Идем! - сказал Проктор-Бошамп и, больше не говоря ни слова, направился на вершину холма, где кипела работа по постройке форта.
То есть работа там кипела каких-то четверть часа назад, но сейчас и британские солдаты-лесорубы и невольницы-аборигенки, бросив все дела, смотрели в сторону моря. В первую очередь полковника взбесил этот факт злостного нарушения трудовой дисциплины, и лишь в последнюю - то, на что уставились эти люди.
- А ну за работу, лентяи! - зарычал он и только потом взял бинокль и обернулся в сторону моря.
И точно: на голубой глади моря черной черточкой маячил предмет, которого там просто не должно было быть. Бинокль не добавил понимания: субмарина, судя по фигуркам людей на палубе, не самая крупная, флага же, трепещущего на ветру над рубкой, с такого расстояния не удалось разглядеть даже в оптику. Вот подводный корабль, удалившись было на север, сделал разворот и направился в противоположную сторону.
- Эй ты! - бросил Проктор-Бошамп через плечо ожидающему его распоряжений сержанту Шарпу. - А ну со-бери-ка мне офицеров, срочно!
- И лейтенанта Мэтьюса тоже звать, сэр? - спросил тот.
- Да нет же, болван! - прорычал взбешенный полковник. - Мы сами пойдем к нему, когда соберемся все вме сте, потому что отсюда невозможно ничего разглядеть.
Примерно через час, в сопровождении десятка солдат при одном пулемете, полковник Проктор-Бошамп, капитан Бек, капитан О'Доннелл, лейтенант Батлер и второй лейтенант Карпентер шагали в сторону моря. При этом из наличного офицерского состава с ними не было только лейтенанта Мэтьюса и второго лейтенанта Филлипса, в тот момент командовавшего заслоном на восточном краю долины Анафарта (или, как ее называли, англичане, долины Форта). И вот он, береговой пляж, а на нем - лейтенант Мэтьюс, который, широко расставив ноги, смотрит в бинокль на приближающуюся субмарину. Полковник тоже прижал к лицу резиновые наглазники окуляров и подстроил резкость. Все оказалось точно так, как сказал сержант Шарп. В перекрестье линий дальномерной сетки проявился четкий, будто нарисованный силуэт приближающейся подводной лодки. Проктор-Бошамп увидел трепещущий на флагштоке стяг неизвестного государства, стоящих на палубе людей в морской форме (частью в черной, частью в белой) и солдат в мундирах цвета хаки, при виде которых у него дыбом встала на загривке шерсть.
- У них на борту морская пехота... - со страхом и ненавистью в голосе произнес он, опуская бинокль.
- Именно так, сэр, - спокойно подтвердил лейтенант Мэтьюс. - Я думаю, сейчас их командир ищет подходящее место для того, чтобы ночью высадить на наш берег разведку.
- Скорее всего, вы правы, Роберт, - сказал полковник, - потому что этих людей слишком мало для того, чтобы атаковать нашу колонию.
- Быть может, разведкой побережья является само это крейсирование, - нерешительно произнес капитан О'Доннелл, - а корабль с десантом, слишком большой для такой акции, в ожидании приказа пока отстаивается на якоре в какой-нибудь бухте вне пределов нашей видимости?
- И так тоже может быть, Джеймс, - ответил полковник. - В любом случае, если прежде мы даже не представляли, с какой стороны на нас может обрушиться удар, то теперь наступила хоть какая-то определенность. Я думаю, джентльмены, что мы должны срочно перегруппировать свои силы, начав подготовку к отражению высадок разведки и морского десанта, возможного в течение трех следующих ночей в то самое время, когда в небе появляется луна. В верхней части долины необходимо оставить только наблюдателей, а всех остальных, вместе с этим бездельником Филлипсом, срочно гнать сюда для укрепления обороны побережья. Все работы на форте следует пока прекратить, перебросив людей на более важное направление.
Все внимательно слушали полковника, буквально заглядывая начальству в рот и позабыв обо всем прочем, и это тоже имело определенные последствия.
Тогда же и почти там же, акватория залива Сувла, подводная лодка М-34. Командир подводной лодки капитан-лейтенант Николай Иванович Голованов
Никакой классовой солидарности по отношению к озверевшему британскому офицерью капитан-лейтенант Голованов не испытывал, а потому, едва увидев на берегу плотную группу людей в британской форме, которые рассматривали «Малютку» через бинокли, перегнувшись через ограждение рубки, скомандовал временному командиру орудия:
- Товарищ Деревянко, приказываю вам обстрелять собравшийся сейчас на берегу командный состав противника осколочными снарядами. И чтобы не было никакого «напугать и отогнать». Сделайте так, чтобы не было больше этих людей нигде и никак.
- Будет исполнено, товарищ командир! - бодро отрапортовал старший боцман.
После этого наводчики приникли к окулярам вертикальной и горизонтальной наводки, а заряжающий открыл снарядный ящик на пять выстрелов, внешне похожий на чемодан-«дипломат», дернул рукоять клинового затвора и приготовился в максимальном темпе (тридцать выстрелов в минуту) кидать патроны в самооткрывающуюся после выстрела пасть орудия. По сравнению с 47-мм пушкой Гочкиса, на которую учились артиллеристы «Аскольда», это орудие было верхом технического совершенства. Да и условия были простейшие: расстояние меньше полутора километров, малый ход и волнение моря два балла.
Первая осколочная граната с грохотом разорвалась с небольшим недолетом метрах в трех левее от группы британских офицеров и их охраны, но наводчики тут же реабилитировались и следующие выстрелы легли как надо, прямо в самую кучу. Тут надо сказать, что 45-мм - это не самый могучий калибр: двухкилограммовый осколочный снаряд содержит всего сто восемнадцать грамм тротила (вдвое больше, чем у гранаты Ф-1, имеющей радиус сплошного поражения в семь метров), но при серии из четырех прямых попаданий по плотной группе открыто стоящий людей результат получился более чем удовлетворительный. Когда рассеялись черный дым и пыль от взрывов, то в бинокль стало видно, что на ногах не осталось ни одного человека. Расположившаяся чуть поодаль охрана залегла, а офицеры валялись на каменистом пляже в позах поломанных кукол. Кто-то из них еще пока оставался жив, но это явно было ненадолго.
- Благодарю за службу, товарищи! - с высоты рубки произнес капитан-лейтенант Голованов. - Сделано хорошо! Стрельбе дробь, привести орудие в диаметральную плоскость и пробанить ствол.
- Рады стараться, товарищ командир! - дружно ответили матросы с «Аскольда», и принялись заниматься тем, что положено делать после завершения стрельбы.
Тогда же и почти там же, берег залива Сувла.
Когда небольшая пушечка на подводной лодке сверкнула взблеском первого выстрела, сержант Шарп, как и прочие его товарищи, тут же заученно бросился на землю ничком и мысленно возблагодарил Всевышнего за то, что полковник Проктор-Бошамп приказал охране держаться поодаль, чтобы не подслушивать разговоры джентльменов. Благодаря такой отменной реакции он и другие солдаты благополучно пережили грохот разрывов и визг летящих над головами осколков. И вот взрывы стихли, пыль и дым рассеялись - и, приподняв голову, сержант увидел, что пушку на подводной лодке отворачивают от берега, а расчет уже готовится приступить к ее чистке. Наверняка там все довольны собой и той ловкостью, с какой им удалось уничтожить глупо вылезший на открытое место командный состав противника. Пушечка выглядела неопасной, как игрушка, однако результат обстрела получился более чем катастрофическим. При этом сержант понимал, что при жизни его полковник был такой самодовольный засранец, напугать которого могли бы разве что двенадцатидюймовки линкоров или линейных крейсеров. Но, получается, вражеские комендоры оказались гораздо опаснее своего орудия.
Поднявшись на ноги, Эндрю Шарп поморщился от истошных воплей тяжелораненых и умирающих офицеров, и сказал своим приятелям:
- Вот что я скажу вам, ребята. Добейте-ка вы выживших джентльменов, чтоб не мучились. Кончилось их время, теперь мы здесь власть и все самые вкусные курочки тоже будут наши. А еще надо позаботься о лейтенанте Филлипсе - еще до заката солнца эта тварь должна присоединиться к своим приятелям, горящим сейчас в аду.
Ответом ему были громкие крики одобрения, а также несколько револьверных и винтовочных выстрелов, сделавших еще живых офицеров мертвыми. Смена власти в колонии Нью-Норфолк стала свершившимся фактом, и теперь мятежникам предстояло убедить остальных солдат и сержантов, что в сложившихся условиях это было наилучшее решение для всех.
15 мая 3-го года Миссии. Среда. Три часа пополудни. Галлиполийский полуостров, наблюдательный пост морской пехоты на вершине горы Сари Бар.
Отдав с утра все необходимые указания по сворачиванию лагеря и выдвижению на исходные позиции, лейтенант Гаврилов вместе с радистом и подпоручиком Акимовым одними из первых поднялись к месту расположения наблюдательного пункта. Тут на командиров вместе со всеми прочими сведениями о передвижении в британском лагере вывалили информацию, что ночью, далеко в море, примерно там, где днем виден остров Самотраки, отчетливо наблюдались огни нескольких костров. Во-первых, местные не разводят более одного костра за раз. Во-вторых, для жизни на Самотраки более пригодны пологие побережья с северной и западной стороны, чем гористая и скалистая юго-восточная оконечность острова, наблюдаемая с вершины горы Сари Бар. Сию загадку должна была разрешить «Малютка»: по завершении дел с британской колонией она сходит и проверит, не являются ли таинственные ночные пироманы на Самотраки еще одними попаданцами-пропаданцами.
Но самым интересным было не это. В свои бинокли командиры прекрасно видели, как вскоре после начала демонстрационного крейсирования «Малютки» в виду берега полтора десятка британцев собрались в компактную группу и решительно направились в сторону берега. Расстояние от наблюдательного пункта до того места, где сложил свою голову полковник Проктор-Бошамп, составляло не менее пяти километров, так что детали происходящего разглядеть было невозможно, но взблески орудийных выстрелов на субмарине, а также кусты разрывов на берегу и сносимый ветром черный дым заметны были хорошо.
- Интересно, товарищ Акимов, кого они там так борзо обстреляли? - задал лейтенант Гаврилов риторический вопрос своему заместителю.
- Кого надо, Василий Андреевич, того и обстреляли, - философски произнес тот. - Николай Иванович командир серьезный, и с бухты-барахты из пушки палить не будет, тем более что запас снарядов у него на борту всего двести пять штук.
- Да это действительно так, - согласился лейтенант. - А потому мне интересно, кого именно товарищ Голованов счел достойным такого шумного салюта в его честь...
В ответ подпоручик Акимов только пожал плечами: мол, он бы и сам хотел это знать, но сие пока великая тайна. Впрочем, вскоре недоумение командиров развеял радист.
- Сообщение с «Малютки», - сказал он. - Артиллерийским огнем уничтожена группа вражеских офицеров, вышедших к берегу на рекогносцировку, после чего сопровождавшие их британские солдаты добили раненых. Конец сообщения.
- Ого, товарищ Акимов, - хмыкнул лейтенант Гаврилов, - а вот это весьма неожиданный поворот!
- Ничего неожиданного, Василий Андреевич, - возразил его заместитель. - Мятеж нижних чинов против власти офицеров - это любимое занятие британского простонародья. Там в наши времена даже на торговом флоте всякое начальство из джентльменов ходит вооруженное револьверами, ибо в любой момент можно получить нож под ребро. Мятеж совершили такие же мерзавцы, как и те, что были при власти прежде, и только ради того, чтобы переделить добычу в пользу себя, любимых. Впрочем, как показывает практика, простонародье у британцев ничуть не лучше их командиров, а потому от смены власти у противника наша задача пойти и убить их всех не изменяется ни на йоту. Вся разница в поведении противника после переворота, скорее всего, будет заключаться в том, что дисциплины у него станет поменьше, а зверств побольше.
На этот раз плечами пожал уже лейтенант Гаврилов: мол, будем посмотреть.
И посмотрели. В бинокли прекрасно было видно, какая суета поднялась в британском лагере, когда туда с берега вернулись заводилы мятежа. Все побросали работу и стали собираться в кучки, а потом в разные стороны побежали гонцы - наверное, нести другим таким же бедолагам благую весть о том, что власть в колонии переменилась. Вроде бы там даже кого-то убили, правда, звуков выстрелов за дальность слышно не было, так что командирам приходилось обходиться догадками. Тем временем, нагруженные своими рейдовыми рюкзаками и оружием, на вершину поднимались морские пехотинцы и располагались на привал на небольшой пологой поляне сразу за гребнем. Время спускаться вниз придет для них позже, когда солнце будет клониться к закату.
15 мая 3-го года Миссии. Среда. Вечер. Галлиполийский полуостров, Долина Анафарта, британская
колония «Нью-Норфолк».
На западе полыхал страшный местный закат, а в британском лагере у костра собрались вожди мятежа. За их спинами, едва видимые в багровых отблесках, на ветвях дерева покачивались повешенные за шею лейтенант Филлипс и стукач-наушник рядовой Добкине - верный слуга полковника Бошампа, послушно осведомлявший своего господина о настроениях в солдатской массе. Аборигенки и мальчики-подростки испуганно притихли в своих клетках. Перемена власти в своре насильников и убийц не обещала им ничего хорошего. Прежде самых молодых и красивых из них насиловали только офицеры, лишь изредка подпускавшие солдат к женскому телу, чтобы те были злее, то теперь им предстояло иметь дело с самыми отвратительными образчиками мужской половины человечества. Первый сеанс безудержной половой оргии уже отполыхал, и теперь цивилизованные дикари, пресыщенные и немного подобревшие, намеревались планировать свои дальнейшие действия: главари расселись в кружок возле костра, а остальные собрались за их спинами беспокойно ворчащей толпой.
- Итак, братья, сейчас нам необходимо решить, что делать дальше, - сказал сержант Эндрю Шарп, чье лидерство никто из мятежников и не думал оспаривать. - Завтра утром нас здесь могут накрыть очень большие неприятности, которые мы можем не пережить. Покойные парни из взвода лейтенанта Тейлора - тому верные свидетели. Люди, объявившие нам войну, безжалостны, умелы и хорошо вооружены, а потому крайне опасны. Я сам был свидетелем тому, как всего в несколько выстрелов из маленькой пушечки они покончили с нашими джентльменами, да так хорошо, что нам оставалось только слегка исправить недоделки.
- Так кто же это все-таки такие, черт возьми? - спросил капрал (младший сержант) Стюарт Уилсон.
- Вот когда они придут тебя убивать, Стю, тогда и спросишь у них документы, - ехидно ответил сержант Шарп. - Так ли важно знать, кто они такие, если сам вид английского солдата вызывает в них лютую ненависть?
- Это уже понятно, Эндрю, - хмыкнул уорент-офицер Франклин Белл. - Теперь скажи нам, что ты предлагаешь?
- Джентльмены сошли с ума от страха и жадности, - сказал сержант Шарп, обведя своих подельников тяжелым взглядом, - а потому собирались защищать этот тухлый холм ценой наших с вами жизней. Но я не такой дурак, а потому предлагаю завтра утром на рассвете собрать все ценное и отступить на восток вглубь суши, чтобы найти место, где нас никто не будет беспокоить. Вряд ли люди, которые плавают по местному морю на кораблях, станут отходить от берега хотя бы на пару переходов.
- Твое предложение, Эндрю, вполне логично, - кивнул сержант Рэндольф Хорн. - Но скажи, что мы сделаем с местными курочками и щенками: убьем здесь, еще раз позабавившись, или возьмем с собой?
- Зачем их убивать, Рэнди? - усмехнулся сержант Шарп. - Теперь они - наша общая собственность, которая днем обязана таскать тяжести и рыть землю, а ночью будет согревать нам постель. К тому же кто-то должен будет рожать нам детей. Не думаешь же ты размножаться, трахая в задницу рядового Тёрнера? - Дождавшись пока подельники просмеются, сержант продолжил: - А вот щенков было бы неплохо оскопить. Это должно сделать их послушными, и вообще, в нашем обществе иметь возможность размножаться следует позволить только англичанам и их детям, чтобы всякие дикари не портили нашу чистую кровь своими грязными примесями. К сожалению, для такой операции нужен хотя бы начинающий хирург, которого в нашей простой солдатской массе как-то не наблюдается.
- Позвольте мне сказать, мистер сержант, - раздался голос и задних рядов, - до войны я работал помощником коновала в Садрингемском поместье, и мне доводилось скопить буйных жеребцов, превращая их в послушных меринов. Не думаю, что с двуногой скотиной эта операция окажется сложнее, чем с четвероногой.
- Как тебя зовут, солдат? - рявкнул сержант Шарп.
- Рядовой Малколм Вуд, сэр! - ответил тот.
- Вот что, рядовой Вуд, - сказал главарь банды, - назначаю тебя заведующим над всей двуногой скотиной. Чтобы все они были здоровы и трудоспособны. Как оказалось дикарей в этих краях не так уж и много, и ловить их из-за этого несколько затруднительно, а потому наша собственность представляет определенную ценность. Впрочем, скопить молодых жеребчиков мы будем позже, когда найдем безопасное место, где сможем обосноваться насовсем. Вот тогда и начнется все самое интересное. А сейчас, если ни у кого больше нет вопросов, заканчиваем наше собрание и разбираем курочек, кому кто нравится, и расходимся, не забыв выставить часовых. Завтра у нас будет тяжелый день.
16 мая 3-го года Миссии. Четверг. Три31 часа ночи. Галлиполийский полуостров, Долина Анафарта, окрестности британской колонии «Нью-Норфолк».
Операция по ликвидации британской колонии началась еще вечером предыдущего дня. Первым на спуск пошло отделение морпехов царя Михаила. У его бойцов еще со времен сражения по прорыву австрийской обороны в Татрах в оснащении имелись бухты тонких, но очень прочных манильских веревок, которыми они и протрассировали первый, самый крутой, километр спуска. Следом за авангардом спускались тяжело нагруженные бойцы взвода лейтенанта Гаврилова, а в арьергарде двигались морские пехотинцы из мира императрицы Ольги, снимая протянутые веревки и сматывая их обратно в бухты.
К наступлению темноты весь ударный отряд успел накопиться примерно в километре от британского лагеря, в скрытой от посторонних глаз небольшой лощине, где по дну протекал прозрачный горный ручей. Как только этот этап операции завершился, лейтенант Гаврилов отбил короткую радиограмму на «Малютку» и выставил часовых на гребне пригорка и у входа в лощину. Потом остальные бойцы, наскоро перекусив холодным печеным мясом и запив его водой из ручья, расстелили прямо на земле свои спальные циновки и в обнимку с оружием улеглись прикорнуть. До начала операции оставалось около четырех часов.
Все пришло в движение, когда на небосклоне, в фазе «одна четверть», взошел по-местному багрово-алый месяц. По восточной терминологии, это время (за один-два часа до рассвета) называется «часом Быка», - в это время часовым особенно сильно хочется спать, а уже спящим людям с нечистой совестью после сытного ужина снятся кошмары. И теперь для некоторых особо избранных негодяев кошмарный сон должен был обернуться ужасной явью...
Лейтенант Гаврилов и подпоручик Акимов разбудили своих бойцов; те навели на лица боевой «тигриный» грим, проверили оружие и подгонку снаряжения, после чего без всякого шума и бряка выступили в поход, охватывая британский лагерь со всех сторон.
Перед выступлением в поход лейтенант Гаврилов последний раз проинструктировал бойцов:
- Любой взрослый мужчина, да еще в британской форме и вооруженный - ваша законная цель. Убивайте не задумываясь. Голый взрослый мужчина (что вполне может быть) - также ваша законная цель, если он не поднял руки или не лежит на земле, показывая, что сдается. В женщин и подростков старайтесь не стрелять, ведь мы идем освобождать их, а не убивать. Если враг в бою будет прикрываться гражданскими, то оказывайте друг другу помощь - так как атака на лагерь будет вестись сразу со всех сторон, всегда найдется кто-то, к кому мерзавец окажется повернут боком или спиной - убивайте таких в первую очередь.
Первая осветительная ракета с оглушительным свистом взвилась в небо со стороны горы, и на высоте около полукилометра повисла на парашюте-отражателе прямо над британским лагерем, заливая все внизу потоками яркого белого света. Через мгновение с других сторон стартовали еще несколько ракет, и под их беспощадным сиянием на какое-то время ночь превратилась в день. Загремели первые выстрелы: это занявшие свои позиции снайперы безо всякой пощады валили ослепленных часовых, буквально окаменевших от ужаса и непонимания ситуации. Один выстрел - один труп. Не успели осветительные ракеты прогореть и до половины, а штурмовые группы уже рывком преодолели открытую местность, покрытую пнями от недавно сведенных деревьев, и завязали ближний бой, быстро перешедший в беспощадную бойню. И в тот же момент в черное ночное небо взлетели новые осветительные ракеты.
Когда все закончилось, в отряде лейтенанта Гаврилова один боец был убит и пятеро ранены. Ничтожные потери для боя с почти втрое превосходящим противником. Вражеские солдаты не успели воспользоваться ни ручными пулеметами, ни даже винтовками: все потери штурмующим в сутолоке ночного боя были нанесены в результате револьверной стрельбы с короткого расстояния. При этом из ста двадцати семи британцев, находившихся в лагере, в живых остался всего двадцать один, в том числе и сержант Шарп - связанный по рукам и ногам, голый как младенец, он страдал от боли раненого самолюбия. Когда началась стрельба, он как раз лежал на бабе, среди ночи в очередной раз удовлетворяя свою мужскую надобность. Все, что пришло ему в голову в критический момент, это перевернуть бабу поверх себя и лежать тихо, прикрываясь ее телом. Потом пришли эти монстры с размалеванными лицами, бабу с него аккуратно сняли, а самого сержанта, прежде чем связать, от души отходили по ребрам своими грубыми сапожищами.
Самые большие трудности у лейтенанта Гаврилова начались уже после окончания боя, когда враг был уничтожен и частично пленен. На востоке, где час назад взошел месяц, разгоралась багровая заря нового утра, а тут, на территории разгромленного британского лагеря, творился полный бардак. И дело было не в разбросанных повсюду голых, полуодетых и полностью обмундированных трупах британских солдат, и не в связанных по рукам и ногам пленных (с этими командир сводной роты намеревался разобраться позже). Главную проблему представляли собой местные женщины: они не стали разбегаться с криком во все стороны, как лейтенант Гаврилов опасался перед боем - нет, они просто сидели голые на земле, закрыв головы руками, и сдвинуть их с места не было никакой возможности.
- Оставь их пока, Василий Андреевич, - сказал ему подпоручик Акимов. - Вот настанет утро, придет наша Наташа и объяснит местному народу политику нашей партии, а сейчас они думают, что мы такие же, как британцы, и иное ты им не объяснишь.
- Так простудятся же... - засмущавшись, Гаврилов отвел взгляд от изящных длинных ног одной такой первобытной красотки. - А им еще детей рожать - быть может, даже тебе или мне. Ты это, товарищ Акимов... ничего такого не думай. Силой их брали проклятые британские собаки, а потому чисты они перед нами, как белый снег.
- А я ничего такого, Василий Андреевич, и не думаю, - ответил тот нарочито спокойно, - точнее, думаю, но так же, как и ты. А вот пленных британцев стоило бы повесить, как говорится, не отходя от кассы - желательно на том же дереве, которое они уже украсили двумя своими приятелями.
- С британцами, товарищ Акимов, мы поступим, как Стенька Разин с пленными боярами, - сказал лейтенант советской морской пехоты. - Был у него такой момент, когда боярина выводили перед местным населением, над которым тот властвовал, и спрашивали, кто чего про этого человека скажет доброго, а кто дурного. Редко, но бывало, что после такой процедуры классового врага отпускали на все четыре стороны, но чаще торжественно, со всей помпой, сажали на кол или кидали в воду, напихав камней за пазуху. Разбираться с этой публикой мы будем, когда сюда придут товарищ Наталья и твой товарищ Кариметов, а пока пусть еще немного поживут.
16 мая 3-го года Миссии. Четверг. Около полудня. Галлиполийский полуостров, Долина Анафарта, бывшая британская колония «Нью-Норфолк».
В половине четвертого утра, когда стало уже достаточно светло, чтобы не спотыкаться, лейтенант Гаврилов отослал отделение старшины Караваева в сторону юго-западного британского блокпоста для атаки того с тыла. Одновременно погибшему рядовому Потапову его товарищи по отделению начали копать могилу на вершине холма, а убитых британцев принялись стаскивать в сторону от лагеря - туда, где они в ближайшее время никому не будут мозолить глаза.
За этим занятием, в четыре утра, когда солнце всходило над горизонтом, морских пехотинцев и застал лейб-гусарский разъезд под командованием младшего вахмистра Калашникова. Старший разъезда с высоты седла внимательно оглядел мизансцену разгромленного британского лагеря, усмехнувшись в пышные усы при виде связанных англичан. Затем отрапортовал лейтенанту Гаврилову: мол, дюжину вражеских солдат в верхней части долины, пока те глазели на устроенную тут иллюминацию, люди господина поручика Авдеева взяли в ножи, никого не брав в плен, ну а своих потерь в результате операции не имеется. Закончив доклад, гусары развернули коней и поскакали обратно - нести своим благую весть, что главный лагерь британцев разгромлен, и дорога свободна.
А уже в шесть утра наблюдатель с вершины высоты «60» сообщил, что видит в бинокль спускающийся с восточной части долины отряд поручика Авдеева - в полном составе, с кавалерией и невооруженным женским подразделением. И почти тут же последовал доклад, что с юго-западной направления в бывший британский лагерь возвращается отделение старшины Караваева, и вместе с ним бойцы старшего унтер-офицера Середы, а в море видна идущая к берегу подводная лодка. Процесс воссоединения дружного коллектива был стремительным -буквально час назад каждая группа или отряд действовали на своем направлении, и вот вскоре они снова станут одним целым.
Оставив в лагере старшим подпоручика Акимова, лейтенант Гаврилов в сопровождении одного бойца-автоматчика поспешил на берег встречать командира всей их группы, ибо иначе невместно. Растерзанные ночными пожирателями мертвого мяса останки британских офицеров его не впечатлили. Эти люди повели себя в новом мире как дикие звери, то есть как фашисты - а потому конец их оказался закономерен. Туда им и дорога.
Тем временем подводная лодка бросила якорь метрах в трехстах от уреза воды, шлюпка с «Аскольда» взяла на борт одного человека и под ритмичные взмахи весел стрелой помчалась к берегу.
- Здравия желаю, товарищ капитан-лейтенант! - приветствовал командир морпехов старшего по званию и должности. - Операция по ликвидации британской колонии прошла успешно, имеется двадцать один пленный, остальные враги уничтожены. Наши потери - один убитый и пятеро раненых. С востока на соединение с нами движется отряд поручика Авдеева. Потерь в его отряде нет. Должен сказать, что вы нам очень помогли, уничтожив артиллерийским огнем вражеский командный состав, после чего в лагере у противника произошла буржуазная революция, что сильно облегчило нашу задачу.
Капитан-лейтенант Голованов пожал своему собеседнику руку и ответил:
- Здравия желаю, товарищ лейтенант. Поздравляю вас с успешным завершением операции. Потери - это, конечно, скверно, а вот пленные, наоборот, отлично.
- В правильном бою при штурме укрепленных позиций готового к бою противника потери были бы гораздо больше, поверьте моему боевому опыту, - с хмурым видом сказал лейтенант Гаврилов. - Что касается пленных, то, как мне кажется, это такие мерзавцы, насильники и убийцы, которым жить дальше вообще незачем. Только раз уж мы не пристрелили их в ходе боя, поступать дальше требуется по закону - судить быстрым и суровым, но справедливым судом, после чего присоединить к их уже мертвым приятелям. Спасенные нами местные должны видеть, что их жизнь и честь имеют для нас значение, и что за них теперь мы будем мстить - так же, как и за прочих советских людей. У нас там, дома, когда пришла помощь из будущего, с этим стало очень строго: если при обыске особисты найдут у пленного фрица фотокарточки с казненными советским людьми, то мерзавца тут же отдают под трибунал. А потом пятнадцать минут на формальности - и к стенке или на сук.
После этого лейтенант Гаврилов во всех подробностях разъяснил свою идею с ускоренным судопроизводством а-ля Степан Разин. Пока командиры разговаривали, шлюпка, оставив на берегу половину аскольдовцев, на трех парах весел вернулась к «Малютке» за следующими пассажирами, которыми должны были стать бойцы младшего унтера Неделина.
- Ну что же, товарищ Гаврилов, - сказал капитан-лейтенант Голованов, - хорошая у вас мысль, одобряю. Сейчас соберемся все вместе и пойдем разбираться с вашими британцами. А пока познакомьтесь со старшим боцманом Деревянко с русского крейсера «Аскольд» из тысяча девятьсот пятнадцатого года. Это именно он командовал расчетом орудия, который снайперским огнем в четыре выстрела положил все командование британской колонии.
- Благодарю за хорошую работу, товарищ Деревянко, - сказал лейтенант Гаврилов, - пожимая мозолистую руку старшему боцману. - Сделано хорошо.
- Рады стараться, товарищ лейтенант, - ответил, подтянувшись, старший боцман и добавил: - Ничего сложного там не было - енти британские офицеры сами вылезли под расстрел, будто им надоело жить.
- Скорее всего, - сказал капитан-лейтенант Голованов, - господа британцы недооценили калибр нашей пушки, сочтя его неопасным, но вы, товарищ Деревянко, доказали им, что бояться следует не самих пушек, а хороших артиллеристов. Из Аквилонии уже сообщили, что там вас и ваших людей дожидаются с нетерпением, ибо два четырехдюймовых морских орудия в береговой обороне у них имеются, а хороших расчетов к ним нет.
К восьми утра, оставив на подлодке вахтенных, а на берегу у шлюпки двух автоматчиков в карауле, командиры вместе с моряками с «Аскольда», большей частью команды «Малютки» и отделения младшего унтера Неделина пришли в бывший британский лагерь. А там уже стоял дым коромыслом: отряд поручика Авдеева успел присоединиться к основным силам, и начальница над женщинами взялась за дело. Освобожденные из британской неволи местные женщины уже надели свои меховые штаны и куртки-парки, и теперь с хмурым видом выслушивали распекающую их Наталью. По крайней мере, со стороны все выглядело так, будто она их распекает.
Для них, местных, еще не имевших дела с людьми из группы капитан-лейтенанта Голованова, Наталья, одновременно с легкостью общающаяся и на языке людей, и на языке чужих, выглядела крайне непривычно. С самого начала пребывания британцев в этих краях местные люди видели от них одно лишь зло, и от других чужих, которые с легкостью перебили первых, они тоже не ожидали ничего хорошего. И вот приходит местная женщина, и на вполне понятном языка объясняет им, что все совсем не так. Со стороны на этот спектакль по-доброму смотрят женщины бывшего клана Трясогузки, которые уже прошли через подобную процедуру. Им еще страшновато идти в далекую страну (понятие «плыть» их сознание пока не воспринимает), но при этом они уверены, что чужие, принявшие их в свой клан, не причиняют вреда женщинам и детям. Многие из них уже присмотрели себе новых мужчин, только пока не знают, как сказать тем о своих намерениях.
И тут же на происходящее смотрят матросы с «Аскольда» - для них такая картина в новинку, а потому смысл действия непонятен. И за разъяснениями они обращаются не к капитан-лейтенанту Голованову (слишком большое начальство), а к младшему унтеру Неделину. Мол, что тут творится, и зачем здесь эти женщины, ведь все же знают, что баба на корабле не к добру?
- Баба, то есть женщина, - ответил добрейший младший унтер, - тут тоже человек, как и матросы вроде вас, а потому относиться к ней требуется со всевозможным уважением. И в то же время местный женский элемент совершенно не заражен барскими привычками и ловок на руку, а потому оказывает нам большую помощь по хозяйству. Мы для них защитники и кормильцы, а они для нас любимые сестры. Но все эти женщины тут не просто так, сами по себе, а составляют при нас невооруженное, женское тыловое подразделение, которым как раз и командует товарищ Наталья, распекающая сейчас новенький контингент будто фельдфебель новобранцев. А если у кого-то из вас вдруг возникнет желание жениться, то это можно сделать только по взаимному желанию и согласию, причем от женщины тут требуется желание, а от мужчины согласие. Впрочем, с этим лучше подождать до Аквилонии, а не женихаться прямо в походе. Так уж устроена местная жизнь.
И тут Наталья вдруг увидела лейтенанта Чечкина.
- Алек-сандр, любимый! - пронзительно закричала она, и, бросив все дела, побежала к супругу.
- Наталья! - крикнул тот, кинувшись жене навстречу.
Встретились, обнялись и принялись на глазах у всех целоваться и тереться носами. И ведь всего три дня разлуки прошло - а какая страсть и нежность при встрече! Присутствующие на эту сцену смотрели каждый со своим чувством: бойцы морской пехоты, лейб-гусары и краснофлотцы из команды «Малютки» - с одобрительными улыбками; матросы с «Аскольда» - с интересом; пленные британцы - с ненавистью; женщины бывшего клана Трясогузки - с белой завистью; а новый женский контингент - с нескрываемым ужасом. Вот как раз к новеньким Наталья и повела своего супруга, взяв того за руку, как телка на веревочке - объяснять, что любовь это вкусно и доступно каждому, то есть каждой.
Тем временем командиры наскоро проводили военный совет на ногах. Капитан-лейтенант Голованов, окинув место британского лагеря внимательным взглядом, сказал, что для постоянной стоянки до прибытия фрегата это место подходит плохо. Во-первых, далековато от моря, во-вторых, слишком загажено присутствием предыдущих обитателей, а потому еще до наступления темноты (впереди целый день) необходимо переместиться к устью речки Каса Дере (она же в наши времена Буюканафарта Азмак). Ну а пока следует по-быстрому разобраться с британцами: кто там виновен так, что его исправит только могила, а кого еще возможно перевоспитать. В качестве консультанта по вопросу организации Большого Процесса над британскими военными преступниками привлекли вольноопределяющегося Кариметова - как-никак человек имеет полное юридическое образование, ему и карты в руки.
- Опираться нам следует не на наши юридические нормы, тем более что в каждом мире они свои, а на местное законодательство, - немного подумав, сказал несостоявшийся помощник присяжного поверенного. - Как, например, в Аквилонии карается изнасилование?
- Насколько нам известно, - ответил капитан-лейтенант Голованов, - изнасилование, как и любое тяжкое насильственное преступление, карается в Аквилонии усекновением головы. Быстро и радикально. Преступление меньшей тяжести караются изгнанием из общества без оружия и снаряжения. Правда, военнопленных там обычно стараются подвергнуть процессу перевоспитания и искупления, чтобы потом превратить их в полноправных сограждан, но этот статус применяется только к тем личностям, которые до попадания в плен либо вообще не совершали никаких преступлений, либо действовали исключительно по приказу своих командиров.
- Самое страшные преступления британцев - это порабощение и убийства людей, находящихся в заведомо беспомощном состоянии, то есть детей, - с ненавистью произнес подпоручик Акимов. - Прощения за такое не может быть никогда и ни при каких обстоятельствах!
- Но эти деяния, Алексей Николаевич, - тяжело вздохнул вольноопределяющийся Кариметов, - британские солдаты совершали по приказу своих офицеров, по большей части в настоящий момент уже покойных. Судить и вздернуть за такое можно только лейтенанта Тейлора, но Николай Иванович уже обещал ему жизнь, и я считаю, что брать это слово назад нашему командиру было бы неправильно.
- А я полностью согласен с товарищем Акимовым, - сказал лейтенант Гаврилов. - Совершив свой буржуазный переворот, британская солдатня, вместо того, чтобы отпустить порабощенных на волю, стала самым неприкрытым образом пользоваться их подневольным положением в личных целях. Прощать такое я считаю недопустимым!
- А вот тут вы, Василий Андреевич, полностью правы, а я совершенно упустил этот момент, - покаянным тоном произнес Александр Кариметов. - У нас на руках дело о тяжком преступлении, совершенном группой лиц по предварительному сговору, участие в котором всех обвиняемых считается априори доказанным, ибо взяли их с поличным на месте преступления.
- Да, это так, товарищи, - с нетерпением в голосе подтвердил капитан-лейтенант Голованов. - А потому давайте больше не будем вдаваться в юридические дебри, а просто оформим всех британцев по первой категории и перейдем к другим делам, которых у нас превеликое множество.
- Я думаю, что тут вы, Николай Иванович, не правы, - ответил несостоявшийся помощник присяжного поверенного. - В этом деле нам требуется законченность и безупречность, дать которые может только предложенный Василием Андреевичем опрос потерпевших. Если никто из них не захочет высказаться в защиту конкретного обвиняемого, чья общая вина уже доказана, то тогда мы с чистой совестью можем вздернуть его на сук или, по ак-вилонскому методу, отрубить голову.
- Хорошо, товарищ Кариметов, - кивнул капитан-лейтенант. - Пусть будет так!
Процесс над британскими военными преступниками и в самом деле оказался недолгим. Сначала председательствующий на суде капитан-лейтенант Голованов зачитал составленное вольноопределяющимся Каримето-вым обвинительное заключение. Закончив читать бумагу, он добавил, что высокий суд в составе четырех командиров подразделений пришел к заключению, что все представшие перед ним обвиняемые по совокупности виновны в указанных деяниях, так как были застигнуты с поличным на месте преступления. Наказание по местным законам - смертная казнь через отделение головы от тела. После этого Наталья перевела речь командира на местный кроманьонский язык, а Александр Кариметов - на английский. Что тут началось! Претерпевшие насилие от британцев одобрительно загомонили, а вот сами обвиняемые стали биться и орать, что все это не по правилам, что нельзя казнить белых людей за обиды, причиненные дикарям, и вообще, они требуют себе нормального английского судью. Потом некоторое время ушло на то, чтобы подчиненные лейтенанта Гаврилова, которым на этом суде была отведена роль приставов, ударами рук и ног по разным чувствительным местам призвали подсудимых к порядку и уважению к суду.
Когда эта цель была достигнута, началась финальная фаза процесса. Приставы по одному вытаскивали британцев на всеобщее обозрение, после чего Наталья спрашивала у местных, что этот человек им делал - хорошее или плохое, и чего он достоин - смерти или жизни. В ответ, как правило, неслись слова, далекие от комплиментов. Женщины, поняв, что в этом клане чужих их мнение действительно важно для вождей, высказывали своим мучителям все, что о них думают. Когда Наталья переводила эти ответы капитан-лейтенанту Голованову, тот опускал вниз большой палец, после чего приставы волокли окончательно осужденного к старшему вахмистру Терентьеву, бывшему среди лейб-гусар лучшим рубакой. Вжик саблей - и британская голова, совсем недавно воображавшая себя плантатором-рабовладельцем, уже отделена от бьющегося в конвульсиях тела.
Сбой случился только раз, когда на всеобщее обозрение вывели худющего как жердь вьюноша, которому вряд ли исполнилось восемнадцать1. Увидев его, местные женщины в основном промолчали, и лишь одна сказала несколько слов. «Он был добр ко мне», - перевела Наталья, после чего капитан-лейтенант сделал жест, чтобы приставы убрали пацана в сторону - если не к свободе, то к жизни, - после чего Большой Процесс продолжился до тех пор, пока все британцы не закончились. Многие истории, вроде планов оскопить местных мальчиков-подростков, так и остались втуне, поглощенные по совокупности главным составом преступления.
Пока длилось это действо, присутствовавший там же лейтенант Тейлор буквально трясся от страха. Он боялся, что сейчас выйдет какая-нибудь32 33 из Трясогузок и потребует, чтобы ему так же отрубили голову, как и другим англичанам за такие же грехи. Но никто не вышел и ничего не потребовал, так что, когда процесс закончился, а о нем так и не вспомнили, Тейлор чуть было не потерял сознание от счастья. Он просто не знал, что, так как ему была обещана жизнь, его дело будет разбираться в Аквилонии, и, скорее всего, решением Совета Вождей будет списание его в монахи.
При этом корнет Румянцев смотрел на происходящее с интересом. Преступления британцев возмущали этого молодого человека с прогрессивными убеждениями, а их наказание он счел хоть и несколько варварским, но справедливым. Совсем с другими чувствами на судебную процедуру смотрел мичман Нечаев. Он считал все происходящее ужасным, невозможным и возмутительным. По его мнению, белые цивилизованные люди должны иметь перед дикарями решающее преимущество и иметь иммунитет в отношении уголовного преследования за нанесенные местным обиды. А вот капитан-лейтенант Голованов и его офицеры считали, что все люди априори равны друг другу, и действовали в соответствии с этим убеждением. Правда, мичман о своем возмущении никому не сообщал, обоснованно опасаясь, что это вызовет неблагоприятные перемены в его судьбе. Но эта скрытность была у него так, до первой встречи с леди Сагари и последующей реакции Совета Вождей.
Рядового Потапова похоронили ровно в полдень со всеми возможными почестями: троекратным залпом из трофейных винтовок и торжественными речами. Местные жительницы присыпали убитого красной охрой, а младший унтер Неделин прочел над могилой заупокойную молитву. Когда это дело было сделано, настало время собирать британские трофеи и перемещаться в береговой лагерь, место для которого наметил капитан-лейтенант Голованов.
16 мая 3-го года Миссии. Четверг. Четыре часа вечера. Первый этаж, правая столовая Большого Дома. Совет вождей.
- Итак, товарищи, - сказал великий шаман Петрович, - только что от капитан-лейтенанта Голованова поступило сообщение, что операция по ликвидации британской колонии завершена успешно. Противника удалось застигнуть врасплох, поэтому потери очень небольшие - один убитый и пятеро раненых. Морской пехотинец Петр Авдеевич Потапов тысяча девятьсот двадцать второго года рождения пал как герой в бою с британскими нелюдями в человеческом обличье...
- Мы будем молиться за душа этот Божий воин, - откликнулся отец Бонифаций. - Мы знаем, кто такой дикий англ и сакс, и больше никому не хотим такой счастье поблизости.
- Это были не совсем те самые англы и саксы, как в ваше время, - угрюмо произнес Сергей Петрович, - но в основном вы правы. Современные нам англосаксы, попав в этот мир в большом количестве, оказались ничуть не лучше своих диких предков. Нет таких преступлений против человечности, которые бы они не совершили в отношении беззащитного местного населения. При ликвидации британской колонии в плен был взят двадцать один вражеский солдат, из них двадцать человек прямо на месте по горячим следам были осуждены военным трибуналом к высшей мере наказания и казнены через отсечение головы от тела.
- Погоди, Петрович, как казнены? - воскликнула Марина Витальевна. - Мы так не договаривались...
Кипя еле сдерживаемым гневом, великий шаман ответил:
- Мы договаривались, что люди товарища Голованова на месте разберутся, кого из пленных стоит везти в Аквилонию, а кто ни в коем случае не годится в наши будущие сограждане. Набирая себе рабов, а точнее, рабынь (ибо местные мужчины не работают даже из-под палки), британцы под корень уничтожили несколько кланов. Они убили в них всех мужчин и детей, а женщин, девушек и мальчиков-подростков захватили для употребления в качестве бесплатной рабочей силы и сексуальных игрушек. В тот момент, когда наши бойцы пошли на штурм, британцы занимались тем, что насиловали своих безответных невольниц. Скажи мне, Витальевна, зачем нам тут такая мразь, которая считает для себя возможным убивать детей и насиловать женщин? По моему мнению, товарищ Голованов поступил очень взвешенно и гуманно. Осудив всю британскую банду, так сказать, в общем, за коллективно совершенные преступления, он всех и каждого выводил перед освобожденными из неволи женщинами и спрашивал, добр был к ним этот человек или зол. После этого приговор был окончательным и обжалованию не подлежал. Только одного британца потерпевшие решили помиловать, а всех остальных обрекли на немедленную казнь, ибо не видели от них ничего хорошего.
- Действительно, Витальевна, - поддержал великого шамана главный охотник, - товарищ Голованов поступил абсолютно правильно, а ты у нас опять ударилась в толстовщину. Я уже много раз говорил, что однажды Посредник может закинуть к нам таких мерзавцев, из которых нельзя будет оставить в живых ни одного человека.
Увы, но такова суровая правда жизни.
- По моему мнению, товарищи, - сказал подполковник Летков, - мы сейчас не о том говорим. В настоящий момент, еще до прибытия фрегата, товарищу Голованову необходимо срочно заняться улучшением санитарного состояния подопечного местного контингента. У вас тут, в Аквилонии, стараниями уважаемой Марины Витальевны положение по этой части почти идеальное, но я уже достаточно наслышан о том, в каких ужасных условиях существуют местные жители в своих кланах. В первую очередь самая беспощадную войну следует объявить насекомым - как тем, что живут в волосах, так и тем, что обитают у людей в одежде. Нам тут только сыпного тифа не хватало. Всех новопринятых местных следует остричь наголо, а их одежду тщательно прожарить, да и бойцам товарища Голованова, два месяца находящимся в походе, в условиях, близких к фронтовым, тоже не мешало бы проделать подобную процедуру. Сказать честно, вам очень повезло, что между гибелью предыдущего экипажа фрегата и его обнаружением вами прошла одна зима, а не то нахлебались бы вы проблем с извечными нежелательными спутниками человека. Дело в том, что мороз убивает вшей и их яйца с той же гарантией, что и высокая температура.
Глава Аквилонского Женсовета подумала и ответила:
- Полуафриканок, сиречь дочерей Тюленя, и бывших Волчиц, чьи кланы были побеждены на войне, а мужчины убиты, при приеме в наше племя Петрович действительно стриг всех наголо. Но делалось это не столько санитарных соображений, сколько в знак полного разрыва с прошлой жизнью... У бывших Ланей насекомых я выводила при помощи настойки корня чемерицы, и в этом мне помогала уважаемая Фэра, в тот момент Мудрая Женщина клана Лани...
- Мудрая Женщина - это знахарка? - с улыбкой спросил подполковник Легков.
- Вы зря иронизируете, Алексей Никифорович, - парировала Марина Витальевна, - местные знахарки, быть может, и не разбираются в причинах болезней, зато полезные и вредные свойства растений, минералов и всего прочего, что имеется вокруг них в природе, знают назубок. Местные жители, знаете ли, тоже не испытывают от присутствия вшей большого удовольствия, и стараются избавиться от них всеми возможными способами, среди которых и растертая кашица из зубчиков дикого чеснока, и настойка корня чемерицы, и настой осиновой коры...
- А вы разбираетесь в вопросе, - с одобрением произнес подполковник. - Моя бабушка использовала те же средства, ну и еще, пожалуй, керосин, которого в Каменном веке не достать. Я, знаете ли, вырос перед войной в деревне под Смоленском, и с народными средствами был знаком не понаслышке.
- Когда мы собирались в этот вояж, - сказала главная мать-основательница Аквилонии, - я понимала, что неприкосновенный запас лекарств, взятый с нами с собой, не бесконечен, а потому обращалась к ним только при самых тяжелых обстоятельствах, во всех остальных случаях стараясь обходиться народными средствами. И то же самое продолжилось, когда у нас появились лекарства с американского парохода: их хоть и больше тех, что из нашего родного мира и они поплоше, но и этот запас тоже однажды закончится раз и навсегда.
- Но все равно я вынужден настаивать на подстригании всего местного контингента наголо и на прожарке их одежды, - вздохнул подполковник Легков, - ибо народные настои требуют многократного применения и не дают полной гарантии.
- Я бы не советовала прожаривать одежду из грубой сыромятной кожи, потому что это ее испортит, и бедные женщины останутся голыми, - сверкнув черными глазами, сказала леди Лиза. - И против стрижки наголо я тоже буду возражать со всей возможной решимостью, потому что для местных женщин это сильное унижение, которое можно допустить исключительно для побежденных военнопленных, только начинающих процесс перевоспитания.
Улыбнувшись воспоминаниям, мастер Валера сказал:
-Дару и Мару вы остригли наголо и переодели в наше, даже несмотря та то, что они не были побеждены, а всего лишь оказались двумя бедными изгнанницами, случайно попавшимися нам на пути.
- С Дарой и Марой у нас действительно не было времени, - парировала Лиза. - На следующее утро нам предстояло отправляться дальше, но было немыслимо взять на борт «Отважного» двух завшивленных замара-шек и их бесчувственного братца. Как они тогда кричали... Впрочем, должна заметить, что в данном случае речь не идет о «завтрашнем утре». О, Великий Шаман Петрович, сколько отряду товарища Голованова еще ждать «Медузу» на том берегу?
- Минимум десять дней, максимум три недели - если ветра будут в основном противные, и товарищу Дамиано придется лавировать, - ответил Сергей Петрович.
- В таком случае, - сказала Лиза, - следует рекомендовать товарищу Голованову всерьез заняться гигиеной и дезинсекцией своего отряда, пока что нерадикальными народными средствами. Пусть поищет среди своего местного контингента Мудрых Женщин и поставит им задачу. По вопросу того, как следует правильно бороться с насекомыми, они должны быть осведомлены не хуже нашей леди Фэры или Алохэ-Анны. При этом следует предупредить, что перед погрузкой на «Медузу» наши девочки произведут тщательный осмотр всех подряд: и местных женщин, и бойцов, и даже командиров. У кого найдут вошек в голове или одежде - придется стричься наголо во всех местах и прожаривать одежду, остальные поднимутся на борт вместе со своими волосами. Ну чем не стимул тщательно подойти к поставленной задаче? За две недели, товарищи, можно даже соорудить баню простейшей конструкции, что поднимет дело гигиены на недосягаемую высоту.
- Я думаю, товарищи, что это действительно разумный компромисс, - согласился подполковник Легков, -и не буду возражать, если желаемого результата удастся достигнуть нерадикальными народными средствами.
- Тогда так и запишем, то есть передадим товарищу Голованову, - сказал шаман Петрович. - Предстоящие две-три недели для его людей - это одновременно и время отдыха, и карантин, и возможность получше узнать тех, кого они спасли из неволи. Пусть поймут, что местные женщины не балласт, а очень ценный актив, и чем лучше к ним относишься, тем выше от них отдача.
16 мая 3-го года Миссии. Четверг. Вечер. Галлиполийский полуостров, Долина Анафарта, береговой лагерь в устье речушки Каса Дере.
На западной части горизонта еще вовсю горел великолепный багровый закат, когда после ужина капитан-лейтенант Голованов собрал совет командиров, в состав которого входили и боцман Карелин, и вахмистр Терехов, и старший боцман Деревянко и... Наталья Чечкина-Монидис.
- Итак, товарищи, - сказал главный командир, - из Аквилонии поступили новые указания. До подхода фрегата осталось две-три недели, и это время следует использовать с толком. Во-первых, нам необходимо построить полевую баню, привести в порядок себя и дочиста отмыть женский состав. Ответственный - боцман Карелин. На нетяжелых работах разрешаю использовать женщин, но только тех, что сами вызовутся помочь.
- Сделаем, товарищ капитан-лейтенант, - деловито кивнул боцман. - Баня - это хорошая, то есть правильная идея.
- Мы будем ходить тут голый, а вы на нас смотреть... - хихикнула Наталья, которой муж уже рассказывал о том, что такое баня. - Но это не страшно, мы тут все красивый. Женщина Трясогузка уже хотеть вкусный любовь, другой тоже хотеть любовь, но потом.
- Во-вторых, - немного смутившись, продолжил капитан-лейтенант Голованов, - нам необходимо проверить бойцов, и опять же женский состав, на наличие вшей, и если такое безобразие обнаружится, принять меры по его устранению. За помощью в этом вопросе рекомендовано обратиться к местным знахаркам, или как их тут называют, Мудрым Женщинам - они должны знать, какие настойки и отвары применять в таком случае. Ответственные - товарищ Наталья Чечкина-Монидис вообще, и каждый командир своего подразделения в частности. Имейте в виду, что все, у кого найдут насекомых, при погрузке на фрегат будут острижены наголо.
- Ты сказал, вождь, я делал, - сказала очаровательная начальница над женщинами. - Мы всегда убивал этот вши, когда тепло, а зима они снова приходил. Я сказать тем, кто знает, как лечить болезнь, а он это делать. Но только скажи, что значит «обстричь наголо»?
- Наголо - это значит отрезать волосы совсем, чтобы голова стала как коленка, - пояснил Голованов. -Вжик - и волос нет.
- Я понял, - кивнула Наталья, - голова как коленка нам не надо! Это некрасиво. Мы будем убивать этот вши совсем, чтобы ты не хотел делать нам вжик.
- В-третьих, - сказал главный командир, - необходимо начинать всерьез учить женщин русскому языку, чтобы наш единственный переводчик не разрывался в разные места. Ответственная - опять товарищ Наталья Чечкина-Монидис. А то бывает, хочешь сказать человеку добрые слова, а он тебя не понимает.
- Женщины клан Трясогузка твой добрый слово поймет, только пока еще не говорит, - с серьезным видом ответила Наталья. - Остальной тоже слово учить будет. Я об этом заботился.
- Хорошо, - кивнул капитан-лейтенант Голованов. - И, наконец, четвертый пункт нашей программы. Завтра утром мы сходим к острову Самотраки и посмотрим, кто это жжет там костры по ночам. Если это местные занимаются какими-то своими делами, мы оставим их в покое, а если это очередные наши товарищи по несчастью, то будем их спасать. А сейчас расходимся, товарищи - поздно уже, а завтра будет новый день.
17 мая 3-го года Миссии. Пятница. 10:15. Окрестности Геркулесовых столбов, фрегат «Медуза». Кандидат на гражданство и будущий медик Лидия Голубкина (15 лет)
Я всегда мечтала отправиться в плавание. Стоять на палубе, наблюдая, как от кормы разбегается пенистый след... Подставлять свои волосы вольному ветру, вдыхая воздух романтики и свободы... Наблюдать чаек, с криком носящихся за бортом, и любоваться бескрайней водной ширью... Воображать себя великим путешественником и первооткрывателем.
Но мои родители никогда не ездили на море, и вообще к подобным затеям относились довольно скептически, предпочитая передвигаться исключительно по суше. Это было связано с маминой фобией - она боялась всего, что связано с водой, так как в детстве едва не утонула. Ах, моя милая мамочка! Как же она, должно быть, страдает сейчас, думая, что я погибла... Если б я могла послать ей весточку, что у меня все хорошо! Все эти мысли меня страшно угнетают. Днем, когда полно забот и хлопот, а также новых впечатлений, еще ничего, а вот ночью я порой долго не могу уснуть, и все думаю о том, как переживают мои родители. Они, наверное, постоянно плачут, глядя на мою фотографию... И я по ним тоже сильно скучаю. Многое я бы отдала, чтобы хотя бы еще один раз обнять маму и папу...
Я знаю, что многие наши девочки тоже скучают по родителям. Иногда перед сном мы разговариваем, стараясь утешить друг друга. Рассказываем разные случаи из нашей прошлой жизни... Бывает, что и всплакнем вместе... И медленно, постепенно наше прошлое отпускает нас. И когда-нибудь, по прошествии времени, оно будет представляться нам каким-то сном - чем-то далеким, ненастоящим и призрачным. Оно уже не будет приносить боли. И, наверное, это будет хорошо, ведь, если постоянно жить одними воспоминаниями, недолго и с ума сойти. Впрочем, образы дорогих нам людей мы всегда будем носить в своем сердце...
Наша нынешняя жизнь, такая насыщенная и интересная, совершенно не оставляет времени, чтобы скучать и предаваться раздумьям. Каждый день несет какие-то сюрпризы. То, что я отправляюсь в плавание, повергло меня в такой восторг, что я и присесть не могла от радостного возбуждения, и постоянно обсуждала с подружками будущее путешествие. Сбудется моя мечта! О, этот вольный ветер... И наш корабль под парусом... Отдать швартовы, право руля, лево руля, полный вперед! Как романтично! Как чудесно и восхитительно! И, главное, мне предстояло быть не просто пассажиркой на этом корабле - нет, я отправлялась выполнять важную миссию, впрочем, как и все остальные. Это необыкновенное чувство - ощущать свою важность и нужность, действуя на благо нашего общества, ставшего моей новой родиной. Здесь, в этом обществе, вообще нет ни «пассажиров», ни «туристов». Каждый является важной и значимой частью, каждый занимается тем, что умеет и к чему лежит его душа. И мне это очень нравится. Здесь я не встречала «потерянных людей», мечущихся «в поиске себя» (а на самом деле маскирующими этими поисками свою лень и никчемность). Здесь все люди какие-то настоящие. Ну, то есть можно быть уверенной: какой человек снаружи, такой он и внутри. Там, в другом мире, трудно было разглядеть в людях их внутреннюю суть. Там было много лжи и притворства... А ведь я об этом и не задумывалась, пока не попала сюда, в Каменный век... И теперь... теперь я счастлива. И ничего не могу с этим поделать - я счастлива, хоть моя жизнь и изменилась так бесповоротно. Я многое утратила, но и многое приобрела. Мне кажется, что за эти три с половиной месяца я повзрослела года на два... И однажды, задав себе вопрос: «А вернулась ли бы я назад, если бы мне вдруг это предложили?», я поняла, что затрудняюсь с ответом. Что было уже само по себе очень красноречиво...
Итак, вот оно, воплощение моей давней мечты: я на корабле. Мы плывем, по местным понятиям, на самый край света - там, в устье реки Дарданеллы, нас ждут очередные товарищи по несчастью, попаданцы-пропадан-цы. Эти люди желают присоединиться к Аквилонии, чтобы вместе отражать опасности этого мира.
Я стою на палубе, и ветер-шалунишка играет моей непослушной челкой, которая выбилась из прически... Да-да, мне пришлось собрать свою копну в конский хвост. Оказывается, очень неудобно ходить на ветру с распущенными волосами: они постоянно залепляют глаза и лохматятся. Я посмеялась про себя, отметив, что мыслила какими-то журнальными картинками.
Наше путешествие длится уже девять дней. Первые три дня мы с девчонками-медсестрами все дни проводили на палубе, потому что все тут нам было интересно. Команда корабля - это в основном девчонки-волчицы и полуафриканки, старше нас на два-три года, но есть и нашего возраста. Мужчина там только один, это командир корабля синьор Дамиано, и все слушаются его беспрекословно - у нас в школе никогда так не слушались учителей. Все они преисполнены гордостью от осознания важности своей задачи. Вечерами с теми из них, кто не на вахте, мы плотно общаемся, и они на вполне понятном русском языке рассказывают нам о своей прошлой жизни. Еще мы довольно близко познакомились с француженкой мадам Ванессой - старшей женой доктора Блохина, которая взялась опекать нас на правах более взрослой и опытной подруги. Она, как и мы, прибыла из цивилизованных времен, и в Аквилонии живет уже полтора года. Интересно слушать ее рассказы о том, с чего пошел тот или иной обычай...
Вообще, если дело не касается вопросов службы, атмосфера на корабле довольно дружеская и непринужденная. Иногда наши разговоры приобретают характер философских рассуждений... Местные девушки очень умны и любознательны, и родись они в цивилизованные времена, наверняка были бы круглыми отличницами. Все это для меня очень интересно, здорово и крайне познавательно. Правда, мы с девчонками еще немного дичимся и стесняемся, но мадам Ванесса говорит, что это скоро пройдет.
А в какой-то момент у меня возникло чувство, что подобное когда-то уже происходило со мной... этакое дежавю... И потом я поняла, откуда это ощущение: то, как мы проводили время, было похоже на эпизоды из старых фильмов, которые так нравились моей маме. В фильмах про Советский Союз - про то время, когда люди были друг другу братья, когда они не искали богатства и славы, и находили удовольствие в незатейливых развлечениях. Они ходили в походы... Они пели песни под гитару у костра... Они запросто знакомились на улице... Там, в ТОЙ жизни, эти фильмы казались мне наивными, а герои - слишком простодушными. Мне думалось, что такие люди не прижились бы в двадцать первом веке. Хотя они были очень симпатичными. Да и все, что их окружало, выглядело таким радостно-безмятежным, что порой мне даже хотелось оказаться в тех временах.
Рядом с нами, в соседнем помещении, живут четверо мужчин. Это летчики с того самолета, который занесло сюда чуть позже нашего. Трое из них довольно взрослые, за тридцатник, и лишь одному, по имени Геннадий, на вид лет двадцать пять. С нами они вели себя дружелюбно, но сдержанно - очевидно, мы в их глазах были еще детьми, которые в куколки играют. И нас это, по правде говоря, немного задевало. Впрочем, никто из нас не признался бы в этом. «Фи, да они же мне все в папы годятся, кроме Гены!», - сказала бы любая из моих подруг, стоило бы ей только намекнуть на что-то такое... Но тут такой аргумент не работает. Мы уже успели убедиться, что в Аквилонии царят совершенно другие стандарты, нежели в нашем мире, и возраст мужчины здесь никакой особой роли не играет.
Кроме того, и мужчины здесь какие-то особенные. Это не уставшие и замотанные жизнью дядьки, и не скучные зануды, в которых превращается к сорока годам большинство представителей сильного пола в нашем мире. Мужчины Аквилонии подтянуты, достаточно культурны, суровы когда надо, и добродушны во всех остальных случаях. Каждый из них - воин в своем роде, и вкладывает всю свою энергию и все свои таланты в развитие нашего общества и защиту его от посягательств извне. Все они горят одной идеей, все занимаются общим делом. Ежедневный труд, хорошая еда, свежий воздух без заводских выбросов способствуют тому, что они сохраняют хорошую физическую форму и моложавый вид... Так что лично я решила, что не буду придавать значения возрасту своего избранника.
Наши соседи-летчики - все бравые мужчины. Романтический ореол их профессии придавал им дополнительной привлекательности. И один из них как-то незаметно засел у меня в голове, и, как я ни гнала его оттуда, он не уходил.
Я его сразу отметила среди остальных из-за необычной внешности: светлые волосы и карие глаза... Редкое сочетание. Причем глаза его не просто карие: в них таится какой-то свет, так что трудно отвести от них взгляд. При этом он выглядит довольно молодо, лет на тридцать, хотя я знаю, что ему больше. У него крупный нос, большой лоб... Он не мог бы считаться классическим красавцем, но все же он, несомненно, привлекателен. Даже одежда не может скрыть, какие красивые, мускулистые у него руки, какие широкие плечи... Он подстрижен «под площадку», и ему очень идет эта стрижка.
Мы с ним часто сталкивались, и всякий раз он улыбался мне. А улыбка у него удивительная: уголки губ поднимаются вверх, а глаза вспыхивают ворохом лучей. Такая немного застенчивая, милая улыбка, как у робкого старшеклассника... И я вдруг стала ловить себя на том, что меня радуют встречи с этим человеком. Иногда он даже спрашивает, как у нас настроение, не устали ли мы путешествовать... То есть всегда, обращаясь ко мне, он спрашивает о нас о всех - девочках-медсестричках.
Да, нам, девчонкам, хотелось бы романтических ухаживаний, флирта, мужского внимания... В нашем мире у нас не было недостатка в общении с молодыми людьми. И здесь нам, по правде говоря, этого не хватало... Тем более когда вокруг бушует весна, и дивный первозданный мир ошеломляет красочными пейзажами, и ветер раздувает паруса над головой, и широкая гладь моря блестит и играет солнечными бликами...
Я любила иногда постоять в одиночестве на шкафуте, наблюдая за морем и проплывающими мимо берегами. Это занятие умиротворяет меня, настраивает на философски-поэтический лад. В такие моменты мне кажется, что я общаюсь со Вселенной. Какие-то стихотворные строчки возникают у меня в голове, и тут же испаряются, не успев запечатлеться памятью. Для меня это стало изысканным удовольствием - стоять вот так, отпустив свой очарованный разум лениво бродить среди звезд, нырять в эти зыбкие воды, уноситься к другим берегам...
Но однажды я осознала, что стою там еще с одной целью - увидеть Его. Кареглазого летчика по имени Александр. Осознала - и испугалась. Только влюбиться мне не хватало! Но как я ни смеялась сама над собой, как ни запрещала думать о нем, ничегошеньки-то у меня не вышло. Он мне нравился. Меня влекло к нему... Мне хотелось узнать его получше, услышать от него не пару вежливых фраз, а что-нибудь, обращенное именно ко мне... Мое сердчишко начинало трепетать, когда я думала о нем.
И наконец я решилась сама проявить инициативу. Я еще не знала, как я это сделаю - мне не приходилось прежде иметь дела со взрослыми мужчинами. С ровесниками было легко, и у меня В ТОЙ ЖИЗНИ даже были мальчики-поклонники, которых я не принимала всерьез. Но тут надо было действовать совершенно иначе... Действуя неосторожно, мужчину очень легко было спугнуть - я же несовершеннолетняя, а тут отношение к этому, пусть и немного иное, чем ТАМ, но тоже строгое... Всякие встречи под луной, охи и ахи тут подразумевают неизбежный «замуж». Александр в ближайшее время станет в нашем обществе всего на одну ступень ниже Сергея Петровича и Андрея Викторовича, и не хотелось бы, чтобы он принял меня за одну из расчетливых охотниц за статусными женихами. Одно необдуманное движение - и предмет моего сердца будет обходить меня за три километра, хотя на корабле это несколько затруднительно...
Ну что ж, оставалось надеяться, что все получится. Ведь просто общаться никто не запрещает...
- Оль, - обратилась я сегодня после завтрака к одной из своих товарок, - у тебя вроде было зеркальце... Дай, пожалуйста.
Все девчонки, как по команде, обернулись в мою сторону.
- Что, прыщик выскочил? - с ехидцей спросила башкирка Диана - та самая, которая хотела сразу записаться в ополчение.
- Да она, наверное, влюбилась! - хохотнула Валька, и после этих ее слов в глазах всех остальных девочек зажегся острый интерес. - И кто этот счастливец? Уж не Гену ли штурмана ты собралась охмурять?
-Да я... я не... - Лицо мое покрылось предательским румянцем. - Я просто...
- Просто! - развеселилась Валька. - Девочки, нашего Лидусика можно поздравить - она влюбилась! Замуж будешь выходить - про нас не забудь, будем твоими сестрами по мужу!
Все засмеялись.
- Цыц, балаболки! - прикрикнула на них Ольга, которая была на пару лет старше нас, что давало ей законное право лидерства. - Выдумываете тут... Влюбилась, не влюбилась - не ваше дело. Давайте без комментариев. И сестрами по мужу мы с вами не будем никогда, потому что таких как мы - девушек из цивилизованных времен - тут выдают не более чем одну штуку в руки. Точка!
Девчонки притихли и задумались, а Ольга достала из своего рюкзака маленькую косметичку и вынула оттуда круглое зеркальце в розовой пластмассовой оправе.
- На вот. Пользуйся.
Как давно я не видела своего лица! Мне ни к чему было смотреться в зеркало: со времени попадания в Каменный век у меня была слишком бурная и насыщенная жизнь для того, чтобы заботиться о своей внешности. Здесь это все отошло на второй план.
И теперь мне казалось, что я вижу в зеркале другого человека. С любопытством я разглядывала свое лицо, отмечая, что оно посмуглело от солнца, отчего несколько веснушек на носу, которых я всегда стеснялась, стали менее заметны. Но главное - изменилось выражение моего лица. Оно было каким-то... естественным, что ли. И повзрослевшим. Кожа была гладкой, ровной, без единого прыщичка (а ведь они нет-нет да и вскакивали прежде, до попадания СЮДА). Мои зеленые глаза стали как будто бы ярче.
Словом, я была приятно удивлена увиденным. Вот только прическа... Небрежный хвост из недлинных волос выглядел не очень красиво, словно обрубленный. Челка, которая изрядно отросла, и в хвост не собиралась, и за уши не зачесывалась, придавая мне довольно неопрятный вид. Проведя рукой по волосам, я удрученно вздохнула.
- Ну че, Лид, давай косы тебе заплету, что ли... - услышала я вдруг голос Вали. - Раз такое дело...
Когда я поднялась на ют, золотой шар солнца висел уже довольно высоко, утратив всякие оттенки багрянца, свойственные раннему утру, а на гребнях волн играла мозаика ярких бликов. На штурвале стояла девушка-волчица (кажется ее зовут Миа). Ноги расставлены, сильные руки на рукоятях, глаз прищурен - ну натуральная морская волчица, просто заглядение! Она здесь, но в то же время ее как бы нет, ибо, стоя на вахте, она полностью принадлежит своим служебным обязанностям.
Ни облачка на небе, покой и безмятежность - отличный денек, хотя и довольно прохладный. Легкий ветерок с Атлантического океана надувает паруса фрегата и приятно холодит мое лицо. В красивом черно-белом пончо, с двумя заплетенными ото лба косами, я стою на шкафуте, изящно опершись локтем о планширь34...
Я просто здесь стою. Просто дышу свежим воздухом и любуюсь спокойным Атлантическим океаном за кор мой и надвигающимися на нас спереди знаменитыми скалами Гибралтара... Я никого не жду. Я всегда так делаю, тем более что случай более чем подходящий: мимо Гибралтара мы пройдем всего два раза - один по пути туда и один по дороге обратно.
А вот идет какой-то мужчина. Один из летчиков, кареглазый блондин. И чего он один ходит, без своих коллег?
Своей легкой, пружинящей походкой он идет по шкафуту со стороны кормы, приближаясь к тому месту, где стою я, поглощенная созерцательной задумчивостью. Поддуваемые ветром, полы моего пончо (ну, не моего, а Ольгиного, но это неважно) развеваются так, что трудно пройти мимо, не задев их.
Меня не интересует тот, кто идет в моем направлении. Точнее, я его не замечаю. Что мне за дело до какого-то мужчины?
Вот я слышу, как он поравнялся со мной. Не оборачиваюсь. Наверняка в этот момент он ощутил всю кашемировую мягкость моего одеяния...
Его шаги замерли.
-Доброе утро... - слышу я растерянно-удивленный голос, и его бархатный тембр так чудесно гармонирует с окружающими нас тишиной и покоем. - Лида, это вы, что ли?
Медленно оборачиваюсь. Приветливо киваю.
- Утро доброе, Александр... Яковлевич. Ну да, это я. Кому ж тут еще быть? Люблю подышать свежестью... Море, оно ведь не надоедает. Потому что оно всегда разное...
- А я, грешным делом, не признал вас... - Он смущенно смеется. - Вы сегодня какая-то... другая.
- Как это другая? - удивляюсь я.
- Ну... просто другая... Не как обычно... - отвечает он и смотрит на мою прическу.
- А, вы о моих косичках? - спрашиваю я, притрагиваясь к своей голове. - Вам не нравится?
- Нет-нет, что вы! - поспешно отвечает он. - Наоборот, нравится... Очень мило.
- Правда?
-Да. Вам очень идет, Лида... Вы не будет возражать, если я постою рядом с вами?
- Нет, конечно! Давайте вместе морем любоваться!
И некоторое время мы молча смотрим на бескрайнюю морскую ширь. Колеблется, трепещет морская гладь, и точно так же трепещет мое сердце... Его рукав касается моего, и я чувствую тепло этого мужчины, и голова моя начинает слегка кружиться - от счастья, от предчувствия чего-то радостного, необыкновенного...
- А я ведь никогда прежде не видела море... - тихо говорю я. - А вот теперь увидела - и, знаете, я его полюбила. Думаю, что навеки.
- А я люблю небо... - вздыхает он и поднимает взгляд к небесам. - Но уже отлетался. - Он немного грустно улыбается и вздыхает - но не горестно, а так, словно смиряется с фактом.
- Хорошо, когда имеешь то, что любишь, но гораздо важнее уметь полюбить то, что тебе дано, - глубокомысленно изрекаю я, и он некоторое время внимательно смотрит на меня.
- Мудрая мысль, - соглашается он и отводит взгляд, после чего наступает несколько неловкая пауза, в течение которой мы оба страшно смущаемся, потому что оба чувствуем, что между нами происходит что-то необъяснимое.
Я украдкой разглядываю его руки. Это большие, красивые, породистые руки. Часы с никелированным браслетом на запястье... и темная надпись на светлом циферблате: «ПОЛЕТ». И вдруг я осознаю, что этот человек родился еще до Великой Отечественной войны! Что он попал сюда из 1970-го года! Что он - настоящий СОВЕТСКИЙ ЧЕЛОВЕК! Я, конечно, знала это все и раньше, но как-то не задумывалась...
И теперь я смотрела на него каким-то другим взглядом. Подумать только: он жил в той стране, которую я видела только в фильмах! Семидесятый год... Моя мама родилась чуть позже.
- Расскажите мне о Советском Союзе, Александр... Яковлевич, - говорю я.
- Можно просто Александр, - говорит он и улыбается. - Ну, слушайте, Лида...
17 мая 3-го года Миссии. Пятница. Два часа пополудни. Остров Самотраки, юго-восточные отроги го-
ры Саос (Фенгари).
Первого сентября 1821 года на западном побережье острова, в его столице Камариотиссе, высадились турецкие десанты и приступили к безудержной резне восставшего греческого населения. Если в континентальной части Греции восстание против турецкого владычества еще как-то развивалось, то на островах Архипелага оно изначально было обречено на поражение. Ни одна европейская держава не выступила против Османской империи силой своего оружия, а власти постнаполеоновской Франции даже оказывали туркам всю возможную помощь в деле подавления восстания. Всероссийский император Александр Павлович оказался также индифферентен к творящимся безобразиям, несмотря на то, что кровь единоверных русским православных греков текла по земле рекой. Чуть позже эта возмутительная политическая импотенция обернется декабрьским стоянием на Сенатской площади и безудержной реакционностью следующего императора Николая Павловича, решившего: «Нам умные не надобны, а надобны верные».
Когда о начале резни в Камариотиссе стало известно в селениях, расположенных на южном склоне горы Са-ос35, то женщины и дети по крутым тропам ушли оттуда в пустынную и почти недоступную юго-восточную часть острова, а мужчины остались, чтобы хоть немного задержать турецких головорезов, стремившихся уничтожить всех встречных христиан. Турки быстро перебили плохо вооруженных и малочисленных ополченцев, но так и не смогли отыскать дороги, по которой скрылись беглецы.
Правда, и для бежавших от опасности женщин и детей узкая тропа, по которой они шли гуськом в сгущающейся тьме, тоже обернулась путем в один конец. Утром в небе встало необычайно багровое солнце, что было воспринято как неблагоприятное предзнаменование. Но самое ужасное заключалось даже не в этом страшном восходе. В свете утренних лучей беглецы не увидели на юго-востоке привычного пейзажа: северного берега острова Имброс и западного побережья Галлиполийского полуострова, разделенных широким проливом. Вместо этого по всему горизонту, насколько хватало обзора из уединенной долины-убежища, с северо-востока на юго-запад тянулась одна сплошная береговая линия. А когда наступила ночь, пришлось убедиться, что противоположный берег мрачен и темен. Ни единого огонька, обозначающего присутствие человеческого селения, не теплилось в этой густой темени, и только в одном месте (почти точно к востоку, с небольшим склонением к югу) мерцала слабенькая искорка одиночного костра.
Единственным взрослым мужчиной среди беглецов оказался престарелый Георгиос Агеластос, помнивший те благословенные времена, когда единственными хозяевами в Архипелаге были чернобокие корабли под Андреевскими флагами, а турецкий флот после нескольких сокрушительных поражений и носа не казал из-за укреплений Дарданелл. Было это полвека назад... Именно тогда Георгиос выучил начатки русского языка, что позволяло ему общаться с русскими офицерами, производившими у местного населения закупки за звонкую монету всего необходимого для эскадры.
Этот патриарх своего народа на второй день послал трех легконогих мальчиков-подростков вскарабкаться по крутому склону на гребень горы и с безопасного расстояния посмотреть, как обстоят дела в их селениях, ушли ли оттуда турки, и вообще разведать обстановку. Вернувшись, мальчики растерянно сообщили, что никаких селений за гребнем горы нет, кругом только безлюдная дикая местность. Тогда господин Агеластос распорядился тоже жечь костры в нижней части долины, чтобы привлечь к своему бедственному положению внимание неизвестных людей. При этом ему даже думать не хотелось о том случае, если это вдруг окажутся турки.
Беглецы просидел долине с десяток дней, подъев за это время все взятые с собой припасы и расстреляв порох и пули к единственному ружью (ну какие из подростков охотники?). И теперь пришлось всерьез задуматься над тем, что делать дальше.
И как раз во время этих тяжких раздумий к старейшине снова прибежали те мальчишки, которых он давеча посылал разведывать гребень горы, и сообщили, что к острову плывет огромная акула. Мол, она так велика, что у нее на спине стоят люди.
От этого заявления господин Агеластос на некоторое время впал в состояние некоторого замешательства, а среди женщин и детей, спасшихся от резни, начались всхлипы и причитания, что, дескать, акула плывет к острову для того, чтобы их всех пожрать.
- Дуры! - с чувством сказал старик. - Должен вам напомнить, что акулы по горам не лазают, а гигантские -тем более!
Затем он слез с нагретого солнцем валуна, на котором грел свои старые кости, и, опираясь на палку, в сопровождении мальчишек поковылял к краю долины, откуда открывалось лежащее внизу море36.
Когда они все вместе добрались до места назначения, то оказалось, что чудовище уже совсем близко, почти у берега. Присмотревшись, господин Агеластос решил, что этот предмет, перемещающийся по воде непонятным образом, без парусов и весел, вблизи не очень-то и похож на живое существо, а больше напоминает корабль неизвестной конструкции, тем более что за ним на буксире движется весельная лодка.
Подойдя к берегу почти вплотную, акулоподобный корабль бросил якорь, и люди на его борту начали выбирать буксир шлюпки, подтягивая ее к борту.
- Не знаю, к добру это или нет, - сказал старик мальчишкам, - но этот корабль мы вызвали сюда сами, когда жгли костры, желая позвать на помощь. По крайней мере, радует, что на турок эти люди внизу не похожи совершенно. Ты, Андроникос, поможешь мне спуститься вниз для разговора, ты, Геннадиос, остаешься на месте и будешь наблюдать, а ты, Павлос, беги в лагерь и скажи женщинам, чтобы они были готовы уходить дальше в горы, если Геннадиос сообщит, что со мной и Андроникосом случилось что-нибудь недоброе.
Тогда же и почти там же, палуба подводной лодки М-34. Командир подводной лодки капитан-лейтенант Николай Иванович Голованов
Не успели мы подтянуть к борту шлюпку с «Аскольда», как вдруг товарищ Кариметов, указывая куда-то вверх, закричал:
- Смотрите, Николай Иванович!
Я поднял голову и увидел, что откуда-то сверху, из-за поворота довольно крутого ущелья, к берегу в нашем направлении спускаются две человеческих фигурки, которых даже с большого расстояния и без бинокля было невозможно перепутать с местными жителями. Ну откуда у местных белые полотняные рубахи навыпуск, подпоясанные красными кушаками и маленькие красные шапочки на головах - побольше нормальной тюбетейки, поменьше турецкой фески? При рассмотрении в бинокль один человек из парочки оказался стариком, постоянно опирающимся на посох, а другой - молодым человеком, поддерживающим аксакала при спуске.
- Товарищ Кариметов, - сказал я, передавая бинокль, - скажите, вам, как человеку с гимназическо-университетским образованием, народные костюмы этих двоих о чем-нибудь говорят?
Тот бросил через бинокль на этих двоих один лишь беглый взгляд, и уверенно ответил:
- Так точно, Николай Иванович, говорят. Это греческий простонародный костюм... И я даже, кажется, понял, кого именно на этот раз уважаемый Посредник подбросил на нашем пути.
- Так, товарищ Кариметов, - сказал я. - А вот теперь, пожалуйста, поподробней...
- На острове Самотраки имел место только один катастрофический инцидент, - хмыкнул снайпер, - и бежавшие оттуда могли очутиться в этом мире. Я имею в виду истребление местного греческого населения турецкими войсками в сентябре тысяча восемьсот двадцать первого года, после чего этот остров полностью обезлюдел. Известные вам германские фашисты по сравнению с турецкими башибузуками - это просто малые дети, которым еще учиться и учиться, как правильно совершать зверства. Надеюсь, что спасшиеся от того ужаса не исчерпываются теми двумя людьми, которых мы сейчас видим, а где-то еще есть и другие выжившие...
- Мне тоже хочется на это надеяться, - сказал я. - Но давайте уже отправляться, шлюпка ждет. Надеюсь, вы говорите по-гречески?
- Да, Николай Иванович, - подтвердил товарищ Кариметов, - немного говорю. Классическое образование, знаете ли, имеет свои особенности, хотя в те годы греческий язык казался нам одним из самых бесполезных предметов в гимназической программе.
Тогда же и почти там же, берег острова Самотраки.
Спускаясь с помощью Андроникоса по дну ущелья, старейшина Агеластос старался не терять из виду высадившихся на берег странных пришельцев, в которых он почти сразу же опознал военных. Гражданские ополченцы, даже со всех сторон обвешавшись оружием, в подобных ситуациях ведут себя совершенно иначе. Вон тот мужчина в черной форме, скорее всего, морской офицер, люди в белой одежде - матросы, а те, что одеты в мундиры цвета пожухлой травы - армейские солдаты. Или не совсем армейские: садясь в лодку и высаживаясь из нее на берег, они вели себя слишком уверенно. Сам моряк в Бог весть каком поколении, Георгиос Агеластос знал, что полностью сухопутные люди так не могут.
Высадившись на берег, незнакомцы ждали старейшину и его спутника с несколько скучающим выражением на европейских лицах, и только один солдат, стоявший рядом с командиром, чуть смуглый и тонкокостный, напоминал то ли грека, то ли армянина, то ли турка, то ли их всех сразу. Оружие у них было заброшено на плечо, а по а позы тел не выражали враждебности.
Сделав последние несколько шагов, старейшина остановился и, приложив правую руку к сердцу, сказал:
- Приветствую вас, уважаемые незнакомцы. Я старейшина, Георгиос Агеластос. Хотел бы знать, с какой целью вы прибыли на наш остров...
Смуглый солдат начал переводить командиру слова старейшины, и тут господин Агеластос узнал язык. Лицо его прямо-таки просветлело.
- Вы Россиа? - на ломаном языке спросил он прямо у командира.
- Да, мы русские, - так же прямо ответил тот, не вдаваясь в подробности разницы понятий «русский» и «советский».
- Андроникос! - широко улыбнувшись, сказал старейшина своему помощнику. - Лезь наверх и скажи всем, что мы спасены! Господь послал нам на выручку русских, самых лучших людей на свете!
Пацан тоже улыбнулся, прижал кулак к сердцу, выкрикнул: «Зи’то и Роси'а!» (Да здравствует Россия!), после чего развернулся кругом и бросился вверх по ущелью, да так энергично, что засверкали подошвы кожаных постол.
- Ну вот и поговорили, Николай Иванович, - удовлетворенно хмыкнул вольноопределяющийся Кариметов. -Нас тут любят, и встречают как лучших друзей. Относительно предыдущего случая контраст просто разительный.
- Все это очень хорошо, - сухо ответил товарищ Голованов, - но все равно представьте меня, а потом спросите уважаемого старейшину, сколько у него людей, в каком они положении и какая им нужна помощь. Мы сюда пришли заниматься делом, а не разговаривать разговоры.
Выслушав перевод речи командира подводной лодки, Георгиос Агеластос ответил:
- Вместе со мной нас сто пять человек: женщины, дети и мальчики-подростки. У нас достаточно воды, но почти не осталось еды, потому что порох и пули к единственному ружью закончились три дня назад. От голода у кормящих матерей вот-вот начнет пропадать молоко, и тогда их дети умрут первыми среди нас. А еще мы хотим знать, где мы оказались и за что нам такое Божье наказание...
- Вы оказались не «где», а «когда», - ответил капитан-лейтенант. - Сюда, в мир за сорок тысяч лет до Рождества Христа, обычно попадают люди, в своем времени обреченные на верную гибель. Если бы не это «наказание», то некоторые из вас были бы уже мертвы, а других, будто овец, продавали бы на базаре в Смирне.
- Так значит, это загробный мир мертвых, и мы все погибли? - ужаснулся старик. - Ведь в Библии написано, что мир существует всего семь тысяч триста тридцать лет, а вы говорите о немыслимых для настоящего христианина сорока тысячах лет до рождества Христова...
Вольноопределяющийся Кариметов посоветовался с товарищем Головановым и ответил:
- Когда Всевышний творил наш мир, первым делом он создал время, и создал его достаточно. Один день на Небесах может длиться миллионы, и даже миллиарды людских лет - ровно столько, сколько нужно Творцу. За пять с половиной тысяч лет до рождения Христа на грешной земле начался день седьмой, но в этом мире, где человечество еще юно и невинно, и Каин еще не убивал Авеля, до начала отсчета истории человечества остается около тридцати пяти тысяч людских лет плюс-минус пядь.
- Вы говорите страшные вещи, которые с большим трудом вмещаются в мой ум... - вздохнул Георгиос Аге-ластос, задумчиво качая головой. - Но ради того, чтобы спасти своих близких, я готов поверить во что угодно. Скажите, вы ведь действительно пришли спасти нас, правда? И я не обманул своих людей ложной надеждой?
-Да, - подтвердил капитан-лейтенант Голованов, - мы действительно пришли вас спасти. Это так же верно, что небо голубое, а вода мокрая.
- Слава Всемогущему Господу! - воскликнул старейшина, и тут же спросил: - Но как вы нас отсюда заберете, ведь ваш чудной корабль очень невелик, и не вместит в себя и десятой части наших людей?
Голованов повернулся к младшему унтеру Неделину и сказал:
- Павел Поликарпович, в данном случае я не могу вам приказывать, а могу только просить. Не согласились бы вы до прихода фрегата вместе со своим отделением остаться здесь, на острове, с этими людьми, чтобы защищать их от опасностей и добывать для них мясо на охоте?
- Не вопрос, Николай Иванович, - ответил тот, пожав плечами. - Сделаем все в лучшем виде, не извольте беспокоиться. Хотелось бы, конечно, в баньку сходить, но, видимо, не судьба...
- Тогда мы сделаем по-другому, - немного подумав, ответил капитан-лейтенант. - Вы отдежурите тут одну неделю, а потом вас сменит отделение из другого взвода. Так будет лучше?
- Конечно, лучше, - вздохнул Неделин, - только вот во всем нашем отряде, окромя Александра Талгатовича, никто по-греческому не разумеет.
- Я немного говорить по-русски, - сказал Георгиос Агеластос, с пятого на десятое уловивший смысл разговора.
- Ну вот и замечательно, товарищ Агеластос, - кивнул капитан-лейтенант Голованов. - Кстати, скажите, вам обязательно сидеть в этой скальной щели, или есть тропы, которые позволят вам выйти оттуда на равнину, хотя бы к северу от горы?
- Такие тропы есть, - ответил старейшина, - но мы боялись, что по более удобным для жизни местам до сих пор бродят турки.
- Теперь можете не бояться, - сказал командир «Малютки». - Если они там есть, то наши люди их убьют, а если их нет, то бояться и вовсе бессмысленно. В следующий раз местом встречи назначим мыс на восточной оконечности острова. И вам удобней, и нам приятней. Договорились, товарищ Агеластос?
- Договорились, господин Голованоф, - кивнул Георгиос Агеластос. - Ваши люди пойдут со мной сейчас или надо подождать?
- Ждать придется совсем немного, - ответил капитан-лейтенант Голованов, - только то время, которое потребуется шлюпке, чтобы доставить сюда вторую половину отряда и все необходимое снаряжение.
Времени на все дела действительно потребовалось немного, и через полчаса командир «Малютки» уже с борта своего подводного корабля наблюдал за тем, как бойцы младшего унтера Неделина, нагруженные высокими рейдовыми рюкзаками, поднимаются в гору, то и дело помогая беспомощному старику, будто тот был их лю-
бимым дедушкой. Капитан-лейтенант вспомнил, как сорок дней назад он впервые встретил этих людей, и усмехнулся. Тот капитан-лейтенант Голованов из прошлого, встретив себя нынешнего, наверное, его бы не узнал. А что будет еще через сорок дней - знает только Посредник, а может, это неизвестно даже Ему.
* * *
Прогрессооы (Обсуждения)
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги