16. Двойная жизнь

Рано утром, на Ист 110 улице, просыпался негр. Чистил зубы, подвязывал галстук и отправлялся на службу: целый день покорно и бессмысленно ворочать пакеты.

В группе с Бобом Кастэром работало еще человек пятнадцать: белые — подростки, а цветные, как общее правило — постарше. До 5, иногда до 6, пополудни, продолжалось их пустое, нудное бдение. Случалось, и в это существование Боба доносился отголосок, сигнал из другого мира: то в виде телефонного звонка, письма или подозрительного субъекта, шепчущего драгоценный адрес. Обедал Кастэр где придется, порой в таком ресторане, куда с его жалованием не пристало бы ходить.

Вечером начиналась вторая, таинственная деятельность: общество жуликоватых посредников, небезызвестных докторов, темных адвокатов. Среда спасительная для всех обиженных Богом — сексуальных неудачников, потребителей запретных трав, ищущих квотной визы.

Бобу Кастэру повезло. Разыскивая подходящего доктора, он наткнулся на таких уголовных типов, что буквально опешил. Тогда он пустился назад, по собственным следам — наведался к Поркину, первому своему врачу.

Его не прогнали, к удивлению Боба, даже сразу провели в кабинет, раньше двух-трех, уныло дожидавшихся, пациентов.

Волнуясь, Боб молвил:

— Доктор, почему вам собственно не заняться мною в серьез?

За это время в судьбе Поркина произошли многие изменения. Истек контракт с Юнионом и лекаря, после двадцатилетних безупречных трудов, безболезненно устранили. Кстати совпал и развод с Анитой… Он, вдруг, очутился на том самом месте, откуда начинал: только был уже лет на двадцать пять старше, а на текущем счету несколько десятков тысяч. Деньги, впрочем, как в прорву, шли на Аниту с дочкой.

— В чем дело? Что тут странного? Вы родились белым и стали черным? И это вас удивляет? И это всех возмущает? — громил Поркин невидимых врагов с такой легкостью, что Боб даже испугался: — Только всего! Редкий феномен? Ах, ты Боже мой. Никто такого не наблюдал. Это обывательская точка зрения. Многие болезни, когда их впервые изолировали, казались неслыханными, ошибками диагноза, лаборатории. Да и не только болезни. Все крупные явления поначалу вызывают недоверие. Я очевидно нахожусь перед новым клиническим случаем и сам дьявол не помешает мне выполнить свой долг! — таков был Поркин этих дней.

Приступив к тщательному исследованию, доктор все еще ронял глубокомысленные замечания:

— Основной, первый цвет людской — желтый. Цвет, преобладающий в животном мире. Приспособляясь к внешним условиям, часть развилась в белую, а другая в черную расу. С вами, м-р Кастэр, произошло нечто сумбурное, под влиянием еще неизвестных нам причин. Неизвестных еще нам. Здесь зарыта собака. Где аномалия? Я хочу ее осветить… Путь человеческой жизни это постепенное темнение. Мы светлее в детстве; потом блекнем и усыхаем. В этом вся история старости и смерти. Не обещаю исцеления. Но буду лечить. Обывателям представляется, что роль врача исцелять. Может в древности это так и было. Теперь от эскулапа требуется иное. Для каждого недуга имеется официально признанная терапия. Меня никто не будет порицать, если я не вылечу сифилитика… Но меня ошельмуют, если я не проделаю ста процентов установленной терапии. То же происходит в суде. Когда-то, вероятно, судьи обязаны были вершить дела по правде. Теперь такого судью сошлют на каторгу: он должен руководствоваться законом. Сто процентов законности. Ваш случай ценен для адвоката и врача тем, что не имеет прецедента: какие возможности для людей с творческим даром.

Первое их свидание протекло в сплошном восторге. И доктор Поркин, после ряда анализов, начал применять разные средства, подчас грубые, тут же, впрочем, объясняя причины избранного им пути. В свободные часы Боб сам читал толстые, купленые им по случаю, фолианты: физиологию, судебную медицину… и постепенно стал чем-то вроде заштатного профессора.

Формула крови не показала подозрительных отклонений и они приступили к электро-терапии, стремясь потрясти организм, при помощи шоков вызвать общую перемену. Вспрыскивали протеины в разных формах, искусственно повышая температуру Боба. Страшная, все возобновляющаяся агония. Потом врач испробовал промывания крови, переливания. Попутно шло чисто кожное лечение: мази, настойки, уколы, витамины, гормоны.

Боб Кастэр безропотно переносил пытку. Иногда, после особой ядовитости сеанса, он отлеживался у себя на постели: в темноте, в одиночестве, на пороге смерти, душевной и телесной. Ему чудилось: все кончено, побежден, обречен, казнен. Сдается. Пусть другие делают лучше. Но эта мысль его возмущала своей кощунственностью; и он как-то отходил, возрождался: стиснув зубы, снова готов был таранить камень. Ненароком, он сочинил два лозунга, свидетельствовавшие о его состоянии. И в шутку даже собирался нарисовать для них плакаты. «Это был человек, у которого от удачи удваивались силы, а от неудачи утраивались». Еще: «Чтобы победить, надо несколько раз подряд сделать последнее усилие».

Загрузка...