ДВОЙНЫЕ СТЕНЫ. МОСКВА, КРЕМЛЬ. ВИЦЕ-ПРЕМЬЕР

Старший следователь по особо важным делам сделал большой глоток горячего, обжигающего крепкого чая, чуть не поперхнулся, устало откинулся в кресле.

Как и ожидал, чай взбодрил его. Когда другой человек, чтоб резко сбросить усталость, выпивает стакан водки, «важняк» может себе позволить лишь такую «встряску». Муромцев совсем не был против водки. И даже умеренно уважал этот напиток, особенно под собранные на Вологодчине и засоленные женой грибки с картошечкой и ржаным хлебом. Но в редкие выходные дни и в отпуске. А так... Наутро надо свежую голову иметь. Чтобы осмыслить всю ту странную информацию, которая стала стекаться к нему в последние недели.

Все больше материалов накапливалось у него в толстой папке с двумя словами на «титульном листе» — «МАДАМ/АНАКОНДА». Сюжетец прямо-таки хоть куда!

И сейчас, отхлебнув горячего и крепкого, до черноты, чаю с лимоном, он снова и снова перебирал докладные записки членов его бригады, ориентировки агентов-информаторов, ответы на его запросы из других подразделений Генпрокуратуры, ФСБ, МВД, налоговой полиции, налоговой инспекции, таможенного комитета... Тут были и результаты внутренних служебных расследований по фактам дачи взяток должностным лицам правоохранительных органов. И в конце длинной цепочки стояла Мадам. Тут были документы, изобличающие крупную предпринимательницу, демонстрировавшую на ряде цветных фотографий, также включенных в досье, свою дружбу с многими высокопоставленными деятелями из Госдумы и Совета Федерации, из Правительства и Администрации президента. Тут были результаты проверок КРУ; справка, подписанная неподкупным и непримиримым Болдыревым в бытность его руководителем контрольно-ревизионной службы Администрации президента; тут были докладные записки Николая Мамедова, одного из лучших на сегодня налоговых полицейских, в прошлом талантливого офицера внешней разведки, дважды, по согласованию вопроса между налоговой полицией и Генпрокуратурой, делавшего неофициальные «набеги» на те десять фирм, что гласно принадлежали Мадам.

Можно брать? Вся закавыка в том, как доказать вину подозреваемой, не в последнюю очередь как ее «взять» так, чтобы она не успела перебросить миллиарды рублей, миллионы долларов в зарубежные банки? Как взять ее так, чтобы не обрубить концы, чтобы раскрутилось действительно крупное дело, в рамках которого хватит забот и специалистам по раскрытию преступлений, связанных с торговлей наркотиками, и тем, кто расследует криминальные продажи «живого товара», и военным прокурорам, идущим по следу крупной организованной преступной группы, занимающейся хищением оружия и боеприпасов со складов Минобороны?

Давненько Муромцеву не приходилось подступать к столь разветвленной и многоголовой, многопрофильной преступной организации.

Больше всего он боялся двух вариантов развития событий: утечки информации, после чего Мадам перебросит все свои миллионы долларов в зарубежные банки и вылетит за рубеж сама; задержания Мадам, предъявления ей обвинения и... изменения судом меры пресечения, после которого все, как и в первом варианте.

Когда задействовано столь много людей из разных структур, избежать утечки информации очень трудно. А над судом вообще прокуратура не властна. Сколько уже было случаев, когда наши следователи, обдирая локти в кровь, с помощью Интерпола задерживали некоего мерзавца (или мерзавку), добивались экстрадиции, этапировали в Россию, а суд выпускал их, изменив меру пресечения на время следствия. И снова ищи их по всему миру!

Вот и еще одна ниточка к Мадам! Это Бобренев, лихой прокурорский полковник, ныне старший советник юстиции ОСО, нашкандыбал в Австрии материал на торговлю детьми с целью пересадки их здоровых органов и переливания здоровой крови больным богатым старикам в некоем геронтологическом санатории в Шварцвальде. И нашел ведь следок к Мадам. Нашел...

Кстати, и след сына вице-премьера там обнаружился. Надо будет позвонить ему. Ведь обещал, как только следок объявится, успокоить. Еще рано вселять надежду. Но след-то есть!

Муромцев отхлебнул еще один большой глоток крепкого чая и набрал четырехзначный номер «вертушки» вице-премьера.

Александр Иванович Бугров был на месте.

— Значит, Александр Михайлович, если я правильно понял, у Бобренева есть серьезные основания полагать, что в Шварцвальде, в клинике, финансируемой бароном фон Раумницем, врач, выходец из Кишинева Ион Чогряну проводит незаконные медицинские эксперименты?

— Да.

— И для этих экспериментов из стран СНГ похищают детей, нелегально доставляют в Шварцвальд и используют, в частности, для переливания крови старикам?

— Да.

— Вы не считаете возможным оперативно выйти на ФСБ, внешнюю разведку, подключить их к расследованию?

— Думаю, сейчас это нецелесообразно. Представьте себе, тихий австрийский горный курорт, все друг друга знают, наши трое сотрудников с трудом сохраняют инкогнито, работают. И вдруг появляются парни из параллельных структур, начинают свои расследования, неизбежно засвечиваются, криминальная организация сворачивает систему, эвакуирует медперсонал, больных, исходный, извините, материал, и все концы обрублены.

— А если обратиться в соответствующие структуры Австрии? Я знаком и с премьер-министром.

— Тоже нецелесообразно, считаю. Может быть утечка информации, и тогда события будут развиваться по тому же, только что мной описанному сценарию.

— Так что же делать? Ждать у моря погоды?

— Зачем? Мы ведь не ждем. То, о чем я вам докладывал, ведь наши наработки. А ребята из МВД пока таких наработок не имеют. Пусть наши и закончат дело.

— Уверены, что справятся?

— В своих я уверен. Там такая деликатная операция намечается, что не числом надобно, а умением. Чем меньше русских окажется сегодня в Шварцвальде, тем лучше для операции.

— Сын там?

— Там.

— Гарантируете его жизнь и здоровье?

— Да. Бобреневу удалось внедрить своего человека в клинику.

— Какая помощь нужна?

— Следы из Австрии ведут сюда, в Москву. Во главе всей организации стоит некая дама, для которой торговля детьми лишь один из контролируемых ею «промыслов». У нее связи очень широкие. Я не могу вскрыть нарыв, не тронув кожу скальпелем. Нужно брать всю организацию. А там и торговля наркотиками, автомашинами, и нашими, и иномарками, «пирамиды», построенные на всех этих «бизнесах». И ниточки на самый верх! Мне нужна гарантия, что, начав ворошить этот змеюшник, я доведу дело до конца, меня не отзовут на другое дело, не направят срочно в отпуск, не уволят из прокуратуры...

— Но Кожин...

— Честнейший человек. Так и на него может быть оказано давление. Непосильное для него давление. Поддержите.

— Поддержу. Что еще?

— Могут быть ходатайства об изменении этой даме меры пресечения, давление на суд со стороны самых высоких госструктур. Прикройте.

— Прикрою. Что еще?

— А дальше дело техники. Моей техники. Можно, я вам напоследок, чтобы снять напряжение, анекдот наш, следственный, расскажу?

— Давайте. Я следственных не знаю. У нас тут чаще еврейские, армянские, грузинские, чукотские... Словом, как и в прежнем ЦК, в моде анекдоты на тему дружбы народов... Такой, знаете, от которой потом не остается камня на камне.

— Понял вашу иронию. Сочувствую. У нас проще нравы: на худой конец, про поручика Ржевского. Да, так вот. Задержан человек, убивший другого. И вот его показания на первом допросе:

«Ну, в натуре, гражданин следователь, я сам поражен! Прихожу домой, а там мужик сидит с ножом в руках. Я ему: «Ты чё, в натуре, в моем доме делаешь?» А тот, не говоря дурного слова, встал и вдруг упал, аккурат на нож напоролся».

«Так на его теле эксперты насчитали десять колото-резаных ран!» — говорит ему следователь.

«А я что говорю, гражданин начальник? Он встал — упал, на нож; опять встал — упал, снова на нож напоролся, опять, сука, встает и снова, гад, падает, и снова, вы не поверите, на нож! И так действительно десять раз. Я же тут ни при чем! Я, в натуре, прихожу домой, а там мужик сидит с ножом в руках. Я ему: «Ты чё, в натуре, в моем доме делаешь?»

Я понял, наверное, вас. Ваша проблема — не преступника задержать, а доказать его вину.

— Это точно. Никто не признает вину сразу. Во всяком случае, если речь идет не о бытовиках, а о профессиональных преступниках. А тут такие деньги гуляют. На эти деньги всем старикам России можно год пенсию повышенную платить, студентам — стипендии. А там, где большие деньги, поверьте человеку, проработавшему четверть века на следствии, все становятся молчаливыми и сдержанными. Потому что лишнее слово — это приговор, лицензия, смерть.

Я вас понял. Любую помощь окажу, любую поддержку. Работайте спокойно. Думаю, мне хватит власти оградить вас от давления.

— Спасибо. Я так Генеральному и скажу.

— Так он в курсе? Так я и думал. Всего доброго.

Бугров встал, размял затекшие ноги, прошелся по кабинету. Потом, подумав минуту, решил пройтись по коридору.

Он прошел через пустой и торжественный Екатерининский зал, где президент принимал послов и зарубежных гостей, через более скромный Кавалергардский. Здесь обычно дожидалась охрана, пока президент осуществлял протокольные мероприятия. Через зал бывшего Верховного Совета Бугров прошел в небольшое помещение, находящееся за этим хорошо известным телезрителям залом. За спиной огромной статуи Ленина, задрапированной серыми холстинами, находилось несколько комнат, где в прежние времена собирались в перерыве заседаний Верховного Совета члены Политбюро. Отсюда имелся отдельный лифт, ведущий в потаенный кремлевский дворик, откуда отъезжали автомобили, развозившие обладателей «членовозов» на госдачи.

На больших напольных часах было 22.45. Время позднее, даже для любивших поработать вечерами членов команды из Администрации президента, и никого на своем пути Бугров не встретил.

Он был, кажется, единственным членом правительства, кабинет которого остался в Кремле. В свое время президент и премьер-министр договорились, что именно Бугров будет в качестве вице-премьера осуществлять контакты двух наиболее могучих властных структур: Администрации президента и правительства. Договорились, что какое-то время Бугров останется в Кремле. Правительство давно переехало в «Белый дом», а он так и застрял здесь. Недаром говорят, «нет ничего более постоянного, чем временное». То ли забыли про его временный статус «контактера», то ли это его странное положение устраивало обе стороны.

Бугров вспомнил, что после сегодняшнего совещания, проведенного президентом с членами правительства и руководителями партий и движений, здесь оставались блюда с бутербродами, рыбным и мясным заливным, горячие (теперь уже, конечно, холодные) грибные «жюльены».

Знал Бугров и то, что официанты кремлевских столовых никогда не убирают еду обратно в свои хозблоки, а закрывают всю оставшуюся снедь в холодильники, стоявшие в углу этой маленькой закрытой комнаты. Как бы негласно признавалось, что заработавшиеся поздно вечером члены аппарата могут тут «подкормиться».

Почувствовав вдруг волчий аппетит, то ли от волнения после разговора с Муромцевым, то ли от надежды, что удастся вызволить сына из неволи, Бугров жадно накинулся на еду. Обычно он был к ней равнодушен и ел то, что предлагали, дома — прислуга, на даче — официантки, в кабинете — секретарша.

Все ушли. В Кремле было пусто. Бугров с аппетитом ел заливной язык, холодную жареную севрюгу в тесте, салат из креветок с рисом под майонезом. И все это казалось ему безумно вкусным.

Доедая заливной язык, он вдруг, по странной ассоциации — в центре заливного краснела звездочка моркови, вспомнил, как, появившись впервые в кремлевском кабинете, стал как-то вечером разбирать большой книжный шкаф с бумагами и книгами, доставшийся от его предшественника, и обнаружил свою первую «кремлевскую тайну». Одна из секций шкафа оказалась фальшивой и скрывала дверь в комнату отдыха с отдельным выходом в коридор. Он открыл дверцу с такой вот красной звездой. Красная металлическая звезда на деревянной панели выглядела странно и потому запомнилась. В комнате отдыха оказался небольшой диванчик, умывальник, закамуфлированный под гардероб, также спрятанный в шкаф узенький туалет, небольшой телевизор и гигантский сейф. Странно, что Енотов, вводя его в кабинет, ни слова не сказал про комнату отдыха. А ведь знал, наверняка знал про нее! Он был выдающимся знатоком «тайн Кремля». Интересно, что потом, получая в Службе охраны ключи от сейфа, стоявшего в его комнате отдыха, он увидел по журналу сдачи-приемки ключей, что ранее его сейф принадлежал... Брежневу. Сейф мощный, с засыпкой. Между слоями брони было заполненное песком пространство, что делало сейф несгораемым. Другой вопрос, что ключи от сейфа наверняка были у Енотова, а ранее у его предшественников. Так что сейф всегда был «прозрачен» для службы охраны.

Став новым владельцем кабинета и, соответственно, его бронированного «секретодержателя», Бугров хранил в сейфе всякие лишенные секретности личные вещи.

За два года, слава Богу, ничего не пропало. Хотя, судя по нарушенным «секреткам», сейф открывали в его отсутствие.

А вот свой сейф, в котором держал бумаги государственной важности, Бугров поставил в кабинете и проследил, чтобы ключи были только у него. Для этого даже пришлось вызывать мастера с прежней работы. Енотов утерся. Обойдется. Не тот случай, когда ему стоило возникать. Обошлось.

Доев нежный кусок жареной рыбы (так и не понял, что за рыбка, а нежна, нежна) с каплей ядреного хрена, Бугров так же не спеша, думая о своем, вернулся в свой кабинет.

Сел в кресло, уставился на довольно громоздкую систему связи, закрытой от прослушивания.

Такая же «машина» была у него в автомобиле. Он ездил на сделанной по спецзаказу «Волге» еще до инициативы нового первого вице-премьера.

Система была громоздкой, на вид неуклюжей. Но она давала возможность вести конфиденциальные разговоры, в том числе из машины с самолетом, скажем, премьера, если он бы в полете. И наоборот, из самолета можно было с гарантией от прослушивания позвонить сюда, в кабинет вице-премьера. В кабинете аппарат занимал весь угол возле письменного стола, а в «Волге» — вместительный, специально углубленный и укрепленный багажник. Весила система без малого 100 кг. Говорить с ее помощью было противно: все время возникали какие-то помехи. Разговор зашифровывался и на другом конце провода расшифровывался, в трубке все время возникал какой-то клекот. К тому же старая электроника давала излучение, вызывающее сильную головную боль, если за день часто системой пользовался. А разговоры-то у него почти все государственные. И кожа на руках сохла. Зато гарантия, что его разговор с Муромцевым для всех остался тайной!

Загрузка...